Паразиты в морях и океанах | Паразитология – Евгения Дмитриева | Научпоп | Лекции | НаукаPRO
«Научный сотрудник»
Как паразиты влияют на экосистемы морей и океанов? Нужны ли они природе? Что будет, если все паразиты исчезнут?
Vkontakte
Twitter
Одноклассники
Левая нога и крокодилы в истории человечества :) | Станислав Дробышевский
«Научный сотрудник»
Как взаимосвязаны левая нога и крокодилы в антропологии? Об этом рассказывает Станислав Дробышевский.
Палеонтолог Вадим Титов о зубах Южного слона (предка мамонта) | Научпоп
«Научный сотрудник»
Палеонтолог Вадим Титов рассказывает про зубы древнего Южного слона (предка мамонта) на примере только что добытой находки на Тамани.
Могут ли люди разделиться на разные виды?| Лекции по антропологии – Станислав Дробышевский | Научпоп
Почему человечество не разделяется на разные виды людей? При каких условиях такое разделение может произойти? Как эволюция человека привела к образованию новых видов Homo? Рассказывает Станислав Дробышевский, антрополог, кандидат биологических наук, доцент кафедры антропологии биологического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.
Болезни динозавров | Палеопатология | Лекции по палеонтологии – палеонтолог Павел Скучас | Научпоп
Чем болели динозавры? Болели ли они раком? Как палеонтологи видят палеопатологии на костях древних ящеров? Какими методами изучаются болезни динозавров? Как приобретённые патологии отличают от врождённых?
Об этом и не только в мини-лекции по палеонтологии Павла Скучаса, палеонтолога, доктора биологических наук, доцента кафедры зоологии позвоночных биологического факультета СПбГУ.
Благодарим за иллюстрирование всех наших роликов с участием Павла Скучаса Вениамина Колчанова! ??
Жилища древних людей | Лекции по антропологии – Станислав Дробышевский | Научпоп
Какими были жилища древних людей? Когда и где древние люди стали строить первые хижины? Строили ли какие-либо сооружения неандертальцы? Жили ли древние люди в пещерах? Чем уникальны находки в Терра-Амате? Как первобытные жилища могут выглядеть сегодня? Об этом и многом другом рассказывает Станислав Дробышевский, антрополог, кандидат биологических наук, доцент кафедры антропологии биологического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.
Окаменелость 10-конечного существа возрастом 330 миллионов лет вызывает споры у учёных
Окаменелость древнего головоногого моллюска может переписать эволюционную историю осьминогов, однако у разных специалистов разные мнения на этот счёт. Такая разность мнений наглядно иллюстрирует то, насколько порой сложно классифицировать некоторые окаменелости.
Мягкие тела головоногих легко и быстро разлагаются, поэтому найти хорошо сохранившиеся окаменелости представителей этой группы (осьминоги, кальмары и каракатицы) получается довольно редко. Создание генеалогического древа этих животных давно стало большой головной болью для палеонтологов, поскольку всю хронологию их эволюции приходится восстанавливать по совсем маленькому количеству находок.
Syllipsimopodi bideni – окаменелое существо возрастом около 330 миллионов лет с прекрасно сохранившимися присосками и 10-ю конечностями. Образец был подарен Королевскому музею Онтарио в Торонто в 1988 году после его обнаружения в известняке Медвежьего ущелья в Монтане, сокровищнице мягкотелых окаменелостей.
Тщательное рассмотрение образца позволяет предположить, что окаменелость представляет собой тип головоногого моллюска, называемого вампироподом. Об этом сообщили исследователи Американского музея естественной истории в Нью-Йорке 8 марта в журнале Nature Communications.
Если окаменелость действительно является таковой, то это сделало бы этот недавно установленный вид древнейшим предком осьминогов, удревнив его эволюционное древо ещё на 80 миллионов лет. Предполагается, что некоторые черты древних осьминогов эволюционировали гораздо быстрее, чем считалось ранее. «Это переворачивает почти 100 лет науки об эволюции головоногих», – говорит палеонтолог беспозвоночных Кристофер Уэлен.
Однако не все с этим согласны.
Классификация основана на окаменелости, имеющей гладиус, – твёрдую внутреннюю часть тела, по форме напоминающую одноимённый римский меч. Гладиус можно идентифицировать по тонким линиям роста вдоль края окаменелости, а также по ребру, идущему по её центру.
Но там, где Уэлен и палеонтолог Нил Лэндман видят гладиус, другие видят что-то другое.
«Это не гладиус, извините», – говорит Кристиан Клуг, палеонтолог, специалист по головоногим из университета Цюриха. Он утверждает, что тонкие линии, принимаемые за гладиус, на самом деле являются уплощеннием фрагмокона, ряда камер, обнаруженных в панцирях ранних головоногих.
«Идентификация окаменелостей — это нечто больше, чем просто визуальный осмотр», – говорит Рой Плотник, палеонтолог беспозвоночных Иллинойского университета в Чикаго. Палеонтологи обладают большими познаниями в области анатомии, биологии и зоологии. «Многие из нас знают анатомию животных лучше, чем большинство биологов. Палеонтологам также необходимо знать, как происходит процесс фоссилизации (окаменения) и как разлагаются животные. Если какая-либо черта, какой-либо признак у находки отсутствует, то палеонтолог прежде всего выясняет, отсутствовала ли она у жившего животного или же просто не сохранилась».
В случае с Syllipsimopodi bideni обнаружение большего количества образцов может помочь исследователям сделать правильную интерпретацию. Также могут помочь современные технологии. В последнее десятилетие были разработаны новые методы изучения химического состава окаменелостей, что позволяет учёным выявлять ранее скрытые детали.
Если вам интересно ещё узнать о доисторической морской фауне, то рекомендуем посмотреть видеоролик «Полярные мозазавры» Дмитрия Григорьева.
МОДАЛЬНОСТЬ #1: ГОСУДАРСТВО - КОРПОРАЦИЯ
Данный материал есть копия-архивная- статьи блога на ресурсе http://Aftershock.news от 8/Авг/19 г.
КГ-это тип государства, который формируется не только у нас, но и на Западе. Это некая корпорация, которая становиться ядром государства и это государство оно использует в своих интересах. Причем эта суперкорпорация и она же –полугосударство, у нее преимущество перед остальными государствами что она мегакорпорация, а преимущество перед корпорациями, что она может задействовать свой государственный потенциал. В этом направлении движется практически весь мир. Это совершенно новый феномен.
В этой красной книге представлена моя статья «Государство, оно же корпорация», опубликованная ранее в журнале «Эксперт. Украина». Статья в украинском «Эксперте» — это, во-первых, сокращённый вариант исходного материала; во-вторых, без согласования со мной журнал изменил название статьи. У меня было «Корпорация-государство» по аналогии с «нацией-государством», т.е. это термин. «Государство, оно же корпорация» — это уже не термин, да и акцент смещён с государства на корпорацию. Журналисты прочли мою номиналистическую статью под реалистическим углом зрения.
ГЛОБАЛЬНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ
(Эксперт Украина,2006г.)
Конфликты новой эпохи еще некоторое время будут продолжаться в старой форме и под старыми знаменами. И только когда последние обветшают, а новые агенты окончательно встанут на ноги, наступит новый мир корпораций-государств и встанет задача избавления от государства вообще.
(выделение текста -автора блога)
Национальное государство ржавеет. Об этом уже и не спорят. Спорят о том, что придет на смену нации-государству. Одни полагают — мировое правительство, другие — цивилизации, третьи — регион-государства. Нация-государство действительно уходит, но государство еще достаточно сильно и не позволяет никому занять его место. Оно остается, но теряет свою национальную форму. На смену нации-государству грядет корпорация-государство. Речь идет не о превращении корпорации в государство и не о корпоративном государстве вроде Италии 1920–1930 годов или Германии 1933–1945-х. Речь о принципиально новом и, вероятно, чудовищном феномене, который может показаться современникам не менее страшным, чем «новые монархии» XV века жителям позднесредневекового социума. Корпорация-государство — это не завтрашний день, а уже сегодняшний. Оно уже здесь, мы просто не видим его за треснувшим панцирем нации-государства, который оно использует.
Победа времени над пространством
Глобализация, как известно, это такой процесс производства и обмена, в котором, благодаря господству информационных факторов над вещественными, капитал, превращающийся в электронный сигнал, оказывается свободным от всех ограничений локального и государственного уровня: пространственных, материальных, социальных. Это, согласно Зигмунду Бауману, победа времени над пространством, то есть тех, кто контролирует время (капитал), над теми, кто контролирует пространство (государство). С формированием глобальных денежных рынков возможности государства контролировать финансово-экономические потоки резко ослабли. Уже на заре глобализации, в середине 1990 годов, объем чисто спекулятивных межвалютных финансовых трансакций достиг триллиона трехсот миллиардов долларов в день. Это в пять раз больше, чем объем мировых торговых обменов и всего лишь чуть меньше, чем суммарные резервы всех национальных банков мира на тот момент (один триллион пятьсот миллиардов). Ни одно государство мира, за исключением США (благодаря тому, что, во-первых, имеют мощные военно-политические мускулы; во-вторых, они — место прописки крупнейших транснациональных корпораций (ТНК), так сказать, Глобамерика) не продержится и нескольких дней против глобального спекулятивного давления. Уже в 1994 году (всего через одиннадцать лет после того, как появился термин «глобализация») мексиканский финансовый кризис ясно показал всю слабость государства перед лицом глобального рынка («семерке», Всемирному банку и МВФ удалось наскрести для Мексики всего лишь пятьдесят миллиардов долларов).
Глобализация поменяла ударные и безударные уровни предыдущей эпохи: государственный и локальный уровни отошли на второй план, а глобальный и региональный вышли на первый. Макрорегионализация современного мира имеет два аспекта. Во-первых, это формирование наднациональных экономических и политических структур типа Евросоюза или Североамериканской зоны свободной торговли (НАФТА). Во-вторых, что намного важнее, появление уже в начале 1990 годов феномена, который известный японский менеджер и публицист, автор нескольких экономических бестселлеров Кенити Омаэ в книге с показательным названием «Конец нации-государства: подъем региональных экономик» (1995 год) назвал «регион-государством» (РГ) (или «регион-экономикой» (РЭ), — явный полемический вызов «мир-экономике» Фернана Броделя и Иммануила Валлерстайна.
По мнению Омаэ, именно РЭ, а не приходящее в упадок национальное государство является естественной деловой единицей глобальной информационной экономики. Причем независимо от того, находится ли РЭ внутри границ того или иного государства, где он существует как экономически автономное образование (Силиконовая долина в США, агломерация Сан-Паулу в Бразилии, Сютокэн и Кансай в Японии, Северная Италия, Баден-Вюртемберг и т.д.) или расположен по разные стороны границы или даже границ (Русийон — Лангедок — Каталония; Пенанг — Медан — Пхукет; Сингапур — Джохор — острова Риау). РЭ решает региональные проблемы путем использования глобальных ресурсов; в большей степени связан с другими РЭ, чем со своей страной. Функционирование регион-государства определяется сугубо экономическими, а не политическими или тем более социальными императивами. РГ — это единица спроса и потребления, и не более того. А потому численность его населения не должна быть более двадцати миллионов (иначе не будет обеспечено единство граждан как потребителей, все должны быть относительно богатыми), но не менее пяти миллионов (чтобы обеспечить экономию за счет услуг, особенно тех, которые важны для эффективного участия в глобальной экономике). Таким образом, глобальная экономика представляет собой не единую ткань, а сеть из ста-двухсот точек-узлов, связанных прежде всего между собой. Она как бы парит над остальным миром с его нациями-государствами, до которых ей нет дела.
То, что Омаэ назвал «регион-государством», Филипп Бобит назвал «рынком-государством» (market-state), идущим на смену нации-государству. Если императивы последнего носили политико-экономический характер, а в 1945-1975 годах еще и социальный, то императивы и смысл жизни region-state или market-state являются, прежде всего, экономическими, а уж затем политическими и в еще меньшей степени социальными. По сути, и то, и другое представляют собой десоциализацию, денационализацию, а в известном смысле и детерриториализацию государства. И если регион-государство еще сохраняет черты территориального государства, а вместе с ними в определенной степени характеристики социального и — в большей степени — политического государства, то «рынок-государство» эти характеристики, по сути, утрачивает. «Регион-государство», таким образом, — это переходная форма к структуре, действительно адекватной Pax Globalica — «рынку-государству». Однако последнее есть суть этого процесса, и поэтому правильнее говорить о рыночной государственности. Конкретную историческую форму, адекватную глобальному рынку и рыночной государственности, я называю «корпорацией-государством» (corporation-state).
Государство-клан
Корпорация-государство — такое устройство, цели, функционирование которого носят прежде всего экономический характер, то есть направлены на снижение издержек. Следовательно, они требуют минимизации политических и социальных издержек по содержанию территории прописки — от сведения к минимуму социальных обязательств, характерных для государства, до избавления от экономически лишнего, нерентабельного с экономической (корпоративно-государственной) точки зрения населения (от отсечения от «общественного пирога» до фактического исключения из реальной жизни).
Как только главным для государства провозглашается экономическая конкурентоспособность в глобальном масштабе, о социальной и национальной составляющих государства можно забыть — государство начинает вести себя как корпорация, в которой все определяется экономической эффективностью: «выживает сильнейший» и «ничего личного».
Нация-государство, конечно же, неадекватна миру неолиберальной глобализации. Она не только иррациональна с его точки зрения, но и слабоконкурентна, поскольку нагружена социальными обязательствами по отношению к массе населения. В индустриальную эпоху выполнение таких функций — не благотворительность, а императив. Во-первых, индустриальное производство требует наличия массового рабочего и среднего класса. Во-вторых, индустриальная эпоха — это эпоха системных мировых войн, в которых сражаются военно-промышленные комплексы, то есть нации в целом, отсюда необходимость социально-политических мер для обеспечения единства нации. В-третьих, наличие в индустриальную эпоху системного антикапитализма (СССР), логически вытекающего из природы капитализма, противостояние двух миров заставило буржуазное государство принять такой облик, который вообще не характерен его природе, противоречит ей — welfare nation state, то есть стать государством всеобщего собеса.
Дальнейшее развитие state — как nation и как welfare — должно было привести к столь радикальному перераспределению доходов и власти, что господствующие группы просто превращались в верхнюю часть среднего класса. Страх перед таким будущим и ответ на вопрос «что делать?» нашли отражение в знаменитом докладе «Кризис демократии», написанном Збигневом Бжезинским, Мишелем Крозье и Дзедзи Ватануки по заказу Трехсторонней комиссии.
Глобальная информационная постиндустриальная экономика в силу своей наукоемкости и возможности перемещения индустриального производства на Юг не требует массовых среднего и рабочего классов. Эпоха системных мировых войн за гегемонию закончилась, у капсистемы есть гегемон — США (с 1980 годов — Глобамерика). СССР прекратил свое существование. Не надо никого подкармливать и мирить. Дальновидные исследователи (например, Дедни и Айкенбери) сразу же после окончания «холодной войны» предсказали ослабление и демонтаж warfare welfare state. Однако им, по-видимому, и в голову не могло прийти, что вместе с формой будет демонтироваться-разрушаться и содержание — nation-state, поскольку nation перестает быть как формой организации производства, так и формой политической организации для мировой борьбы за гегемонию. А потому место nation-state, вместе с которым уходят политика и гражданское общество (adieu, политология и социология), занимает corporation-state. Причем быстрее этот процесс идет не в ядре, а на полупериферии и периферии капсистемы. «Язычник, страдающий от язв христианства» — так называл Карл Маркс ситуации подобного рода.
Итак, корпорация-государство — это такой административно-экономический комплекс, который, будучи хотя бы формально госаппаратом, играет самостоятельную и определяющую роль в данной стране; который в то же время ставит политико-экономические национальные интересы этой страны в зависимость от экономических аппаратно-ведомственных (корпоративных) или, по крайней мере, рассматривает первые сквозь призму вторых; который приватизировал в своих интересах характерные для государства как для института властные функции (приватизация власти-насилия) и в то же время отказался от выполнения большей части характерных для государства социальных обязательств и функций (или резко сократил их). Внутренний принцип организации корпорации-государства — клан. Именно клан, а не физический индивид, как в нации-государстве, есть базовая социальная единица корпорации-государства: индивиды «здесь не ходят».
Нация-государство не сразу превращается в корпорацию-государство. Сначала оно трансформируется в государство-корпорацию, так сказать, денационализируется, приватизируется. В корпорации-государстве от государственности остаются минимальный контроль над границами и территорией и репрессивная мощь, которая резко возрастает в силу необходимости проведения курса на денационализацию и десоциализацию, способных вызвать протест и массовые волнения. Как заметил один из лидеров мексиканских крестьян в Чьяпасе, «в кабаре глобализации» государство начинает заниматься стриптизом, и в конце представления на нем остается только то, что является крайней необходимостью, — репрессивная мощь. Национальные правительства перестают быть и национальными, и правительствами, превращаясь во внешние административные органы корпораций.
Разумеется, последнее — удел слабых государств Юга (бывшего «третьего мира»). Более сильные государства того же Юга сами превращаются в государства-корпорации (корпорации-государства): если страна небольшая, то речь идет об одной корпорации, если побольше — о нескольких (например, в Колумбии «государством» являются два наркокартеля (Калийский и Медельинский) и отчасти Революционных вооруженных силах Колумбии (FARС). Процессы корпоратизации государства идут также в таких странах, как Россия, Индия, Индонезия, Китай, Бразилия. В этих крупных государствах ввиду их размеров, численности, мощной и высокоразвитой культуры, исторических традиций и претензий на статус если не великой, то региональной державы, процесс корпоратизации государства будет особенно острым, противоречивым, конфликтным и чреватым серьезнейшими социальными потрясениями. Корпоратизация государства происходит и на Севере. Так, США — это не только и не столько государство, сколько Глобамерика: матрица американских ТНК, с которой так или иначе связаны все формирующиеся в мире корпорации-государства.
Встречные планы
Террористические организации после окончания «холодной войны» тоже стали превращаться в политико-экономические корпорации нового типа, в корпорации-квазигосударства. Идет тотальная корпоратизация мира, что внешне весьма напоминает финальные века Римской империи и XIV-XV века в Западной Европе. XXI век будет веком различных корпораций («-государств») — различных по происхождению, форме, силе, но одинаковых по сути. И это станет серьезнейшим испытанием для такого христианского завоевания человечества, как личность, которой не на кого и не на что будет рассчитывать, как на саму себя, и нужно будет превращаться в корпорацию в одном лице.
У асоциализации (десоциализации) корпорации-государства есть и иной аспект. Поскольку современная глобальная экономика, по крайней мере, в главных ее сферах (торговля оружием, нефтью, драгметаллами и золотом, наркотрафик, проституция и порнобизнес) является глобальной криминальной экономикой, нормальное функционирование которой построено на нарушении государственных и международных законов, корпорация-государство есть, по сути, корпоративно-криминальное (криминально-корпоративное) государство. Вплоть до того, что в определенных зонах мира криминальные характеристики начинают доминировать. «Государство-бандит» — так называет государство в ряде африканских стран М. Шацберг в замечательной работе «Диалектика угнетения в Заире». Корпоратизация и криминализация (нации) государства — две стороны одной медали, два взаимоусиливающих и взаимоспонсирующих процесса.
Именно корпоративность (негосударственность, а то и антигосударственность) делает корпорацию-государство почти идеальной структурой и формой глобальной криминальной экономики, а точнее, просто глобальной экономики. В последней — грань между криминальной и правовой зонами принципиально стерта: «прибыль превыше всего». Криминальные средства и структуры, криминальные революции (вроде советско-российской 1988–1998 годов) — очень сильные и эффективные средства корпоратизации государства (не говоря уже о первоначальном накоплении капитала) там, где легальных экономических средств и механизмов для этого не хватает или просто нет. Нужно только слегка помочь. Помимо прочего, разгромить в виде цепи реорганизаций правоохранительные органы, превратив их в силовые (криминально-силовые). Впрочем, силовая — это уже не правовая структура, а персонификатор силового предпринимательства.
Корпорация-государство находится не только по ту сторону добра и зла, но и по ту сторону закона и преступления. Это принципиально новый (постбуржуазный и постцивилизационный одновременно) феномен не только с точки зрения государственности, но и с точки зрения экономики, права и морали. В корпорацию-государство отбирается и определенный социальный, антропологический тип, определенный человеческий материал.
На корпоратизацию-криминализацию государства тоже надвигается встречный процесс — политизация-этатизация — криминала. Криминальные картели трансформируются в корпорации-государства (контролирующие определенную территорию или хотя бы зоны трафика), и это еще больше ослабляет нацию-государство. А с точки зрения современной глобальной экономики, где криминал-корпорации — такие же экономические агенты, как нации-государства и ТНК, между криминальным и некриминальным (то есть просто корпорациями, корпорациями-государствами, нациями-государствами, регион-экономиками и так далее) разницы нет. Все это лишь точки, узлы в Мировой глобальной сети, исключающей восемьдесят процентов населения планеты из своих процессов и надстраивающейся над ними в качестве некоего сверхобщества.
Процесс ржавления или таяния государства (уже появились такие термины) идет все быстрее, особенно там, где государство сильнее общества, где общество как таковое (то есть гражданское общество) слабо или его практически никогда не было. Это так, например, вне североатлантического ядра капсистемы. И если в азиатских обществах на пути десоциализации государства оказываются местные коллективистские традиции и корпорации, то в странах Латинской Америки, неисламской Африки и особенно бывших коммунистических странах таких сдержек нет.
Камешки на морском берегу
Все сказанное, однако, не означает, что государство уже почти исчезло. Процесс маркетизации/корпоратизации государства еще не завершился, здесь возможны и попятные движения. Во-первых, у нации-государства, особенно в ядре, еще много сил, чтобы сопротивляться. Особенно если у него, как во Франции и Германии, мощная социальная традиция, уходящая корнями не только в раннее новое время, но и в Средневековье (средневековая корпоративность была принципиально иной, чем позднекапиталистическая, — социальной, а не экономической, и, чтобы не путать их, правильнее даже говорить о корпорационности). И чем мощнее эти корни, тем медленнее идет процесс отмирания nation-state и превращения его в corporation-state через state-corporation.
Во-вторых, nation-state являются той скорлупой и тем ресурсом, которые используют в борьбе друг с другом существующие внутри них корпорации-государства. И именно на население национальных государств они перекладывают свои проблемы — от выплаты своих долгов до ведения войн от имени нации-государства.
В-третьих, сохранение фасада нации-государства позволяет скрывать хищническую суть корпоративно-криминального государства, представлять корпоративно-криминальные конфликты и интересы как национально-государственные: «Где умный человек прячет камешек? Среди камешков на морском берегу». Тем более что корпорация-государство, формально располагаясь на той же территории, что и нация-государство, как совокупность составляющих его структур выступает в большей степени как сумма, чем как целое, и потому по своему потенциалу будет всегда слабее нации-государства. Остаточную, слабеющую мощь целостности, мощь синергетического действия корпорация-государство подобно осе-наезднику (читай «Жизнь насекомых» Жана Анри Фабра) может черпать только у нации-государства, у его населения или, на худой конец, из его символики, отражающей его прошлое и его победы.
Конфликты новой эпохи в течение определенного времени будут продолжаться в старой форме и под старыми знаменами, и только когда последние обветшают, а новые агенты окончательно встанут на ноги, наступит brave new world корпораций-государств и встанет задача избавления от государства вообще. Именно в этом направлении, противоположном тому, в котором развивались структуры власти в Западной Европе с «длинного XVI века» (1453–1648 годы), развивается сейчас государство, миновавшее свой пик — форму и фазу нации-государства.
У корпорации-государства есть немало признаков, которые сближают его с раннекапиталистическими (как государством, так и структурами типа английской Ост-Индской компании) и докапиталистическими властными структурами. Путь к нему — это «назад в будущее» или «вперед, в прошлое». Скорее всего, корпорация-государство пробежит свой путь от нации-государства к негосударственным (привет Марксу с его тезисом об отмирании государства в посткапиталистическом обществе) формам власти быстрее, чем княжеское государство XV–XVI веков превратилось в нацию-государство. Разумеется, если ничто не повернет вспять или не деформирует этот «прогресс». Ведь мы говорим о системах и эволюции, но есть еще субъект и революция, есть борьба, которая, как верно заметил Гераклит, «отец всего». Кто или что может унять широко шагающего «молодца» корпорацию-государство?
Когда-то Баррингтон Мур заметил, что революции, вопреки Марксу, чаще возникают не из победного клича восходящих классов, но из предсмертного рева тех слоев, над которыми вот-вот сомкнутся волны прогресса. Старые средние и рабочие классы превращаются в локалов — тех, кто в отличие от глобалов, покидают свое местожительство либо в качестве беженцев, либо в качестве мигрантов, законных или незаконных. Это один из резервуаров сопротивления, есть и другие.
В любом случае корпорация-государство с ее денационализацией и десоциализацией не может не порождать нечто вроде социал-национализма в качестве своего социального антитезиса. В этом антитезисе стираются характерные для эпохи Модерна (1789–1991) противоречия между «левыми» и «правыми»; он способен объединить в рамках «реакционного прогрессизма» всех, кому не улыбается стать сырьем для корпораций-государств и их мира с Глобамерикой в качестве матрицы. Неолиберализму могут быть противопоставлены консерватизм и марксизм; социопатологии «героев» корпорации государства — солидарность; паракриминальному коллективизму и клановости — индивидуализм. Гарантирован ли успех? Вовсе нет. Но это не значит, что надо радостно принимать прогресс, который тебе впихивают. «Это не мой прогресс», — говорит Кандид, главный герой «Улитки на склоне» Стругацких, — «на мне он споткнется». И, сжав скальпель, уходит в Лес. Впрочем, я уже не говорю о том, что весь ход истории ближайших тридцати-сорока лет может быть изменен вмешательством сил и стихий, куда более могущественных, чем корпорации-государства. Но это другая тема.
Фурсов Корпорация Государство
Данный материал, про Корпорацию-Государство или Государство-Корпорацию, является «поддерживающим» материалов для другой статьи, которая находится в работе(https://aftershock.news/?q=node/736871) , однако, некоторые моменты, полагаю необходимо прокомментировать уже здесь, даже если и получиться повториться в будущем.
Основное понимание происходящего, касающегося вопроса про КГ, опять же взято у Фурсова А.И., в моей интерпретации и понимании им сказанного.
Итак, во второй половине20 века, а именно в 70х годах, США как Государство проиграло битву за «независимость» и превратилось в Государство КорпорациЙ, что нашло также отражение в изменениях во многих сферах жизни американского общества, к примеру, Дмитрий Пучков как-то привел слова Тарантино об американском кинематографе 70х, когда, по его мнению, что-то необратимо с ним случилось, произошел перелом, что, в свою очередь, изменило все остальное, и это касалось даже индустрии фильмов для взрослых, здесь-как пример и на примере в крайней гиперболизированной форме социальных явлений.
По словам же Зиновьева А.А. на Западе сформировалось как раз Сверхобщество, если смотреть с точки зрения социологии.
Немаловажным является следующий момент, требующий, безусловно, отдельной публикации для своего разъяснения, но обойдемся малым.
«Средний класс» с точки зрения социологий, политологий и психологий с позиции академической науки, в том числе в условиях различных обществ, американском и английском, это не то же самое что понимает для себя, как бы то ни было, простой гражданин РФ. И уж тем более это не то, чем являлся средний класс 20 века в условиях конкуренции двух социальных систем.
По мнению автора данных строк, успехи СССР в период индустриализации, ВОВ, в начале космической эры, которую заложили именно мы, как бы это ни звучало для кого-то странно, именно формулировка, определили объективную популярность социалистической системы общественных отношений, в том числе и в странах ядра капсистемы, что требовало ответа.
Таким ответом и стал тот самый пресловутый «средний класс», о котором столько говорят к месту и не очень.
«Средний класс» в том виде, который нам предлагает современный мифодизайн, как один из инструментов формирования общественного мнения, как продолжение эволюции PRа в «инженерию сознания» (https://aftershock.news/?q=node/777965), по сути природы капитализма, не мог существовать внутри капиталистической системы, не мог там даже появиться (тут приходят на ум условия жизни рабочего, описанные в книге Форда «Моя жизнь, мои достижения»).
И только события начала, середины 20 века определили его появление, что потребовало формирование новых условий, искусственных по своей природе, социоинженерных по своей сути.
Именно эти условия определили формирование философии, политики, культуры, рынка сферы обслуживания и сервиса, и, что естественно, научного обоснования всей совокупности феноменов такого положения дел.
Только с развалом социалистической системы, а в конце – СССР, необходимость в поддержании условий существования «среднего класса» совершенно отпала, и Сверхобщество вернулось на естественную эволюционную линию в своей экономической проекции, что тоже потребовало, для снижения уровня энтропии в феноменах социальных процессов , «поиска, формирования и представление на суд общественности» философии, политики, культуры и научного обоснования изменившегося и изменяющегося положения дел.
Именно поэтому, по мнению автора данных строк, появилось столько «объяснений» естественности логичного появления прекариата как класса, по сути – «неокочевники» Аттали, и исчезновения «государства социального благоденствия и благополучия».
В этом плане то, что мы наблюдаем в США и традиционно прежде стабильных странах Северной Европы, в том числе и по вопросам пенсионной реформы, является проявлением естественного переформатирования мира под «властью» Сверхобщества как части рукотворного воздействия.
Теперь что касается КГ и России как корпорации.
Если США есть Государство Корпораций, автор не берет сейчас в учет ни Deep State, ни различные части Управляющего Контура Субъекта Успешных Стратегий Выживания(эволюционных) – США, ни отношения между частями УК западного Сверхобщества (Ангосаксы, Американские Протестанты, Католики Европы – все названия условны), то Россия в этом плане, по мнению автора и исходя из положений материала, находится в ином положении.
С одной стороны - это Государство как Корпорация. Огромная корпорация. Все эти ОАК, ОСК, Росатом, Ростех, Роскосмос, Роснефть и прочая, прочая, прочая – есть не что иное, как подразделения единой Корпорации – государство Россия. (тут даже можно понять слова ВВП об отсутствии в стране олигархов, и откуда берутся поступления в засекреченных источниках пополнения бюджета страны, и почему многие представители верхних эшелонов власти раньше были на службе в органах разведки и контразведки).
С другой стороны, в силу сложившихся объективных причин, которые формировались и разворачивались десятилетиями( первая ссылка в комментариях автора –«Равное Время»), мы имеем в своем УК те элементы, традиционно в новейшее время называемые «пятой колонной», имеющей дифференцированную политическую окраску, в том числе «под своих», которые определяют течение ряда – множества - процессов в направлении развития России как «Корпорация «Россия».
Сравним Россия как Корпорация и «Корпорация «Россия».
Эта та самая «Корпорация «Россия», которая по мнению «либералов» должна оказывать услуги населению.
«Страна-2030 — это страна, где комфортно. Это страна, в которой никто не заплатит ни одной копейки налога, не получив от государства услугу соответствующего количества и качества за свои заслуги. Наконец, как мне кажется, это страна, в которой никого не будет интересовать вопрос, сколько сегодня стоит нефть и какой сегодня курс доллара к рублю», — заявил Улюкаев, выступая на Гайдаровском форуме (цитата по «РИА Новости»).
Подробнее на РБК:
https://www.rbc.ru/politics/13/01/2016/569620499a79470fe6bca1b0
И если нормальная цифровизация страны – это повышение эффективности экономики и улучшение жизни граждан, то цифровизация страны по «либеральному» - это средство социального контроля, фашизация и «о,новый дивный мир», что уже сейчас прослеживается в феноменах различных процессов, тенденции которых на социальном уровне очевидны: сепарация, сегрегация, стратификация населения, конечной, одной из, точкой которых должно стать и расчленение России на отдельные куски.
Поясню: проследите с точки зрения социальных изменений ситуации в Екатеринбурге, Якутске, Красноярске, сравните с тем как все было в Екатеринбурге в 90е , 00е и 10е года, перенесите это все на указанные два иных города. Добавьте сюда формирование «Сити» в ряде иных городов: Волгоград-Сити, Грозный-Сити, Екатеринбург-Сити, Иркутск-Сити, Москва-Сити, ну, и Санкт-Петербург не забудем и историю с башней Газпрома, конечно.
В таком случае книга Кеничи Омае «Конец национального государства подъем региональных экономик» перестает быть сколько-нибудь фантастической или умозрительной, особенно если переносить на географическую карту страны те или иные новости и планы., в том числе развития коммуникаций от мобильного интернета, скоростного железнодорожного транспорта до повышения эффективности 14 макрорегионов по- Кудрински.
Тут кто-то может вспомнить позицию Путина в отношении пенсионной реформы, так вот озвучу кое-что, что не было озвучено широко: почему человек, слову которого доверяют многие, многие и многие из партнеров и «партнеров», до последнего высказывал отрицательную позицию в отношении реформы? Это тот самый человек, который является выходцем из той прослойки общества, которая занимается системной безопасностью страны на протяжении многих и многих, как минимум в новейшей истории, десятилетий – разведки? Почему-то у нас не вызывает никаких сомнений позиция профессионалов в узкой сфере – ювелиров, программистов, успешных бизнесменов, а вот тут почему – то, мы сомневаемся в тех кто успешно, среди всех успешных спецслужб мира, занимается одной из самых творческих, я б даже сказал креативных, видов человеческой деятельности – сбор, обработка, использование информации со всего мира, в том числе внутри страны?
Отмечу для особо рьяных – я тут не как чей-то сторонник, я вообще ко многому скептически отношусь, и моя позиция в целом, и предумышленно, состоит в том, что события начала 20 века, его конца , когда дважды русские утрачивали свою Империю, имеют крайне высокий уровень вероятности повторения. Поэтому, я исхожу из позиции: не надеяться ни на кого, но, да, сейчас не об этом.
С позиции Зиновьева А.А. сейчас идёт последняя эволюционная война (https://aftershock.news/?q=node/612691) , которая в том числе разворачивается в поле вопроса эволюции капсистемы, затрагивающей нас как её периферию, с определенной точки зрения, что пересекается и с Теорией Стаи Меняйлова А.А.
И если , в новейшее время, Союз сначала разрушили как панславянский союз, если брать Соцлагерь в Восточной Европе, отработали подходы к стране на Югославии и Косово в Сербии, потом начали отрывать Украину, Русское Косово в историческом, ментальном, метафизическом плане, то теперь, в частности, перешли на структуру самого Государства Российского.
На уровне системы государственного управления и её структуры, - реализацией персонификаторами из числа УК, с теми или иными мировоззренческими установками, присущих им интенций, вспомним "майские указы Президента" и сравним со статьей материала от 2006 года - а также тех изменений, что произошли в нашем обществе за последние несколько десятков лет, вопрос КГ является одним из важнейших, определяющих не просто условия, в которых будут жить наши внуки, но, в первую очередь, указывающих на саму возможность, при прочих равных условиях, реализации ими своего бытия с тем уровнем человеческого достоинства, которую можно обозначить просто одним словом – Человек.
Из комментариев:
Такая страшилка есть на Западе, просматривается даже в телесериалах что корпорации захватили власть.
А это не страшилка. Кстати, спасибо за комментарий! Надо добавить в комментарий под статьей.
Вот раньше собирали данные по семье. Доолго порой собирали. А теперь, то есть чуть в буущем, не надо ничего долго будет собирать. достаточно проработать на "глубоком машинном обучении" как любит это Греф материалы BigData по вашей персоне, близких, друзей и родственников и сразу понятно насколько вы для корпорации благонадежный, умелый, генетически одаренный,это к вопросу о генных исследованиях и прочем.
И ещё,давайте просто посмотрим у кого на протяжении целых столетий сконцентрированы почти все ресурсы?
Чуточку Конспирологии нам в ленту. Это можно сказать к вопросу о Демократии и где она есть или осталось, уж как посмотреть.
В ответ на дискуссию в комментариях оставлю тут это.
Материал от 2016 года, но главное обратить внимание на Намерения,Инструменты и Возможности, а значит, по итогу, и Последствия.
Соглашение о торговле услугами как элемент глобального управления
Перечислим основные особенности СТУ.
Во-первых, СТУ предусматривает, что правила игры на рынках услуг с момента введения в действие соглашения будут определяться не национальными государствами, а некими наднациональными институтами. Государства теряют право принимать какие-либо законы и нормативные акты, ухудшающие условия ведения бизнеса на рынках услуг.
Во-вторых, предусмотренное СТУ регулирование затрагивает не только рынок коммерческих услуг (транспорт, туризм, гостиничный бизнес, связь, бытовое обслуживание и т.п.), но и важнейшие функции государства. В терминах СТУ это «услуги государства».
В-третьих, СТУ предусматривает, что государство постепенно должно отказываться от предоставления услуг населению, передавая этот вид деятельности частному бизнесу.
Здесь позволю себе отступление. Если приучить народ к понятию «услуги государства» (первый шаг), то дальше можно сделать следующий шаг: внушить людям, что эти «услуги» должны быть платными. Тогда третьим шагом станет внушение людям представления о том, что «услуги» не обязательно должны предоставляться государством, дешевле и качественнее это сделает частный бизнес. И тогда частный бизнес «эффективно» займётся оказанием населению жилищно-коммунальных, медицинских, образовательных и прочих услуг. Как это выглядит на деле, все знают.
В-четвертых, СТУ требует полностью открыть национальный рынок «услуг», куда придут ТНК и ТНБ. В итоге государство как сфера «общих общественных интересов» должно будет отмереть.
Эксперты, изучавшие рабочие документы переговоров по СТУ («утечки» происходят, несмотря на все меры предосторожности со стороны организаторов переговоров), сообщают следующие подробности.
В первую очередь СТУ уничтожает социальные функции государства (образование, здравоохранение, коммунальные услуги), которые перейдут к наднациональным структурам. Далее будет ликвидировано государственное регулирование финансового сектора экономики. Прежде всего, это страхование и банки. Их также должны регулировать наднациональные органы. СТУ предусматривает дальнейшую либерализацию финансовых рынков (несмотря на то, что финансовый кризис 2007-2009 гг. показал: это делать нельзя). Важнейшая часть грядущей финансовой реформы (и глобального управления в целом) - это перевод денежного обращения полностью в безналичную форму. Так легче управлять процессом «потребления услуг» гражданами. Неугодных граждан будет очень просто отключить от системы «услуг».
( мой комментарий- в ряде крупных город, вроде Москвы и Санкт-Петербурга,там проездом бываю чаще, можно встретить интересный момент в части оплаты за метрополитен: по карте оплаты метрополитена,за безналичный счет, дешевле ездить процентов на 20, черем приобретая жетон или разовый талон на проезд. Таким образом создавая социальное давление экономическими способами мы приучаем население к безналу как таковому. Сюда пишем:Карту жителя Санкт0Петербурга, карты торговых сетей где требуется ваша идентификация,это при полном отсутствии понимания у населения в вопросах Приватности\Privacy и прочая,прочая, прочая)
ПРИЛОЖЕНИЯ.
1.
Соглашение о торговле услугами как элемент глобального управления
Он настанет, он настанет — мир великой чистоты.
И людей совсем не станет, будут только лишь скоты…
Джордж Оруэлл. Скотный двор
В 2016 году стратегическим направлением внешней политики США станет завершение переговоров по соглашению о Трансатлантическом торговом и инвестиционном партнерстве (ТАТИП). Как сообщают СМИ, соглашение предусматривает создание зоны свободной торговли с участием США и стран Европейского союза. На указанные государства приходится 60% мирового ВВП и 33% мировой торговли.
Кроме того, стоит задача ввести в действие (ратифицировать) соглашение о Транстихоокеанском партнерстве (ТТП), которое в октябре 2015 года подписали в Атланте (США) 12 государств. На страны ТТП, по оценкам, приходится 40% мировой торговли.
В обоих соглашениях участвуют США, доля которых в мировой торговле оценивается примерно в 10%. Таким образом, в случае вступления в силу обоих соглашений два трансокеанских партнерства будут контролировать 73% мировой торговли. Точнее говоря, контролировать торговлю будут Соединенные Штаты.
Казалось бы, для обеспечения свободной торговли был уже создан институт под названием Всемирная торговая организация (ВТО). В ВТО на сегодняшний день состоит 162 государства. С самого начала данная организация (до 1995 года она называлась Генеральным соглашением по тарифам и торговле – ГАТТ) была сконструирована таким образом, что решающий голос по ключевым вопросам оставался за странами Запада. США, Западная Европа, Япония, Канада, Австралия проводили либерализацию мировой торговли в интересах своих транснациональных корпораций (ТНК). Однако в последние годы делать это становится все труднее. Переговоры ведутся с 2001 года, развивающиеся страны пытаются облегчить доступ своих товаров (в первую очередь, сельскохозяйственных) на рынки западных государств, но за полтора десятилетия прогресса в переговорах достичь не удалось. Вашингтону и его союзникам все сложнее продвигать интересы своего бизнеса на мировых рынках товаров и услуг. Появление России среди членов ВТО в 2012 году еще больше осложнило проблемы Запада ввиду возможного создания блока стран БРИКС внутри этой международной организации.
Именно с 2012 года Вашингтон и начал создавать альтернативные ВТО площадки в виде двух трансокеанских партнерств, имея в виду, что Америка будет определять на этих площадках правила игры, а ВТО незаметно превратится в оболочку без содержания. Произведя такой маневр, Вашингтон рассчитывает: 1) восстановить свой контроль над мировой торговлей; 2) экономически ослабить Россию, Китай и другие страны БРИКС, оставив их в торговой изоляции.
Обычно говорят, что два партнерства, продвигаемые Соединенным Штатами, позволят им установить над мировой торговлей эффективный контроль. Не совсем так. Тут требуется три уточнения.
Первое. Инициатором обоих проектов действительно выступают США как государство, но данное государство действует в интересах транснациональных корпораций (ТНК) и транснациональных банков (ТНБ), которые в конечном счете и будут контролировать мировую торговлю. А государство США отомрёт или, как ВТО, превратится в оболочку без содержания.
Второе. Под контроль ТНК и ТНБ будет поставлена не только торговля, но также экономика, социальная жизнь и политика всех стран, втянутых в упомянутые партнерства. Государства, вовлечённые в ТАТИП и ТТП, утратят большинство своих суверенных прерогатив.
Третье. Помимо двух трансокеанских партнерств, замысел включает в себя еще и третий элемент, о котором упоминают крайне редко. Это Trade In Services Agreement (TISA), Соглашение о торговле услугами (СТУ).
Предполагается, что все страны, которые подпишут соглашения ТАТИП и ТТП, присоединятся к СТУ. Если ТАТИП и ТТП представить в виде своеобразных троянских коней, то Соглашение о торговле услугами выглядит как оружие окончательной победы. Под «окончательной победой» имеется в виду полная ликвидация суверенных государств.
Еще полтора года назад никто не слышал об СТУ. Информация о готовящемся соглашении появилась летом 2014 года на сайте Wikileaks. Из этой информации следовало, что подготовка СТУ началась с 2012 года, инициаторами соглашения выступили США и Австралия. Постепенно круг участников переговоров расширился. На момент утечки информации в переговоры были втянуты уже 50 государств (включая 28 членов ЕС). Их суммарная доля в мировой торговле услугами приближается к 70%.
Подготовка СТУ имеет три ключевые особенности.
Во-первых, переговоры по СТУ ведутся за пределами ВТО. В рамках ВТО, как известно, действует Генеральное соглашение по торговле услугами – ГАТС (General Agreement on Trade in Services - GATS). Учитывая, что в сфере международной торговли услугами остается масса нерешенных проблем, было бы логично решать их путем доработки ГАТС. Однако США и их союзники решили, что им тесно в рамках ВТО, они организовали параллельную переговорную площадку. Фактически это разваливает организацию, имеющую историю почти в 70 лет (ГАТТ возникло в 1947 году).
Во-вторых, к обсуждению проекта СТУ упорно не приглашают Россию, Китай, Индию, Бразилию, ЮАР. Их даже официально не уведомили о существовании такого проекта. Фактически это политика их изоляции. То есть СТУ нацелено не на сотрудничество, а на противостояние. Недаром Барак Обама говорит, что Америка не может позволить таким странам, как Китай, писать правила глобальной экономики. Мол, эти правила должны писать США.
В-третьих, СТУ до лета 2014 года разрабатывалось в условиях секретности. Более того: если соглашение будет подписано, то его содержание останется секретным ещё в течение пяти лет. Если подписание не состоится, то всё равно в течение пяти лет на материалах переговоров будет оставаться гриф «секретно». Игры в демократию окончены.
От ЕС переговоры по СТУ вела Европейская комиссия (ЕК) без согласования со странами-членами ЕС и Европарламентом. До середины 2014 года Европейский парламент был вообще не в курсе переговоров по СТУ, однако летом 2014 года Комитет по международной торговле (INTA) начал интересоваться переговорным процессом ввиду серьезных озабоченностей, возникших после публикации Wikileaks. Депутат Европарламента Вивиан Рединг была назначена докладчиком по СТУ. На пресс-конференции 13 января 2015 года она жаловалась на полное отсутствие прозрачности переговорного процесса и отметила, что прозрачность является ключевым условием и что необходимо обеспечить участие в этом процессе Европарламента, социальных партнеров и неправительственных организаций. Тем не менее в марте 2015 года под давлением общественности государства-члены ЕС официально делегировали ЕК полномочия на ведение переговоров по СТУ.
Переговоры ведутся в Женеве. Формально они начались в марте 2013 года. Прошло уже 15 раундов переговоров, последний состоялся в декабре 2015 года, следующий, 16 раунд намечен на февраль 2016 года. Сопредседателями этих встреч поочередно выступают США, ЕС, Австралия. Теперь после каждого раунда переговоров стали публиковаться меморандумы и пресс-релизы, но это пустые бумажки, в которых нет содержания.
Перечислим основные особенности СТУ.
Во-первых, СТУ предусматривает, что правила игры на рынках услуг с момента введения в действие соглашения будут определяться не национальными государствами, а некими наднациональными институтами. Государства теряют право принимать какие-либо законы и нормативные акты, ухудшающие условия ведения бизнеса на рынках услуг.
Во-вторых, предусмотренное СТУ регулирование затрагивает не только рынок коммерческих услуг (транспорт, туризм, гостиничный бизнес, связь, бытовое обслуживание и т.п.), но и важнейшие функции государства. В терминах СТУ это «услуги государства».
В-третьих, СТУ предусматривает, что государство постепенно должно отказываться от предоставления услуг населению, передавая этот вид деятельности частному бизнесу.
Здесь позволю себе отступление. Если приучить народ к понятию «услуги государства» (первый шаг), то дальше можно сделать следующий шаг: внушить людям, что эти «услуги» должны быть платными. Тогда третьим шагом станет внушение людям представления о том, что «услуги» не обязательно должны предоставляться государством, дешевле и качественнее это сделает частный бизнес. И тогда частный бизнес «эффективно» займётся оказанием населению жилищно-коммунальных, медицинских, образовательных и прочих услуг. Как это выглядит на деле, все знают.
В-четвертых, СТУ требует полностью открыть национальный рынок «услуг», куда придут ТНК и ТНБ. В итоге государство как сфера «общих общественных интересов» должно будет отмереть.
Эксперты, изучавшие рабочие документы переговоров по СТУ («утечки» происходят, несмотря на все меры предосторожности со стороны организаторов переговоров), сообщают следующие подробности.
В первую очередь СТУ уничтожает социальные функции государства (образование, здравоохранение, коммунальные услуги), которые перейдут к наднациональным структурам. Далее будет ликвидировано государственное регулирование финансового сектора экономики. Прежде всего, это страхование и банки. Их также должны регулировать наднациональные органы. СТУ предусматривает дальнейшую либерализацию финансовых рынков (несмотря на то, что финансовый кризис 2007-2009 гг. показал: это делать нельзя). Важнейшая часть грядущей финансовой реформы (и глобального управления в целом) - это перевод денежного обращения полностью в безналичную форму. Так легче управлять процессом «потребления услуг» гражданами. Неугодных граждан будет очень просто отключить от системы «услуг».
Наконец, особое внимание уделено сфере информационных услуг (СМИ, Интернет, библиотеки). СТУ предусматривает установление жесткого контроля над населением с помощью информационно-коммуникационных технологий, которые позволят отслеживать соответствие граждан стандартам, установленным наднациональными институтами (мировым правительством).
TISA представляет собой проект приватизации государства в части социальных, финансовых и информационных услуг. Выгадают от этого проекта не миллионы и миллиарды людей, а семьи мировой олигархии, выстраивающие планетарный концлагерь под названием «глобальное управление».
Знакомство с документами показывает, что речь идет о плане окончательного захвата власти в мире финансовой олигархией, хозяевами денег. Тут уже нет места пустопорожней демагогии по поводу «демократии», «прав человека», «социальной ответственности бизнеса». Тут все жёстко, конкретно, серьёзно, с пошаговым движением в заданном направлении. Это проект окончательного перехода к новому мировому порядку - примерно такому, как его описал Джордж Оруэлл в романах «1984» и «Скотный двор». Хозяева денег спешат. Подписание Соглашения о торговле услугами запланировано на 2020 год, но существует вероятность того, что процесс будет форсирован.
2.
Андрей Фурсов. Корпорация-государство. Доклад на заседании клуба «Красная площадь»
Уважаемые коллеги! ХХ век принёс много изменений. Возникло много нового, но многое оказалось унесено ветром истории. Исчезли целые империи, целые классы сошли или сходят с исторической арены: крестьянство в первой половине ХХ в., рабочий класс — во второй, средний класс в конце ХХ в. Испытывают серьёзнейшие проблемы институты, без которых трудно представить современный мир, и прежде всего — нация-государство ( nation- state; у нас нередко этот термин переводят не совсем удачно как «национальное государство»).
В два последние десятилетия по мере развития процесса, именуемого глобализацией, на Западе заговорили о «ржавении» (фон Райт), «растаивании» ( fading away of), «увядании-усыхании» ( withering away) или даже исчезновении нации-государства. По сути, этот вопрос даже не дискутируется. Дискуссии ведутся по другому поводу: что сменит нацию-государство? Одни (С. Хантингтон) считают, что это будет цивилизация, другие — мировое правительство, официальное или закулисное, третьи (М. Харт и А. Негри) — некая империя без центра, четвёртые (К. Омаэ, автор бестселлеров «Мир без границ» и «Упадок нации-государства и подъём регион-экономик») — регион-экономики.
Корректно ставить вопрос и рассуждать о том, что происходит с нацией-государством можно лишь в контексте долгосрочного развития капиталистической системы, т.е. на основе принципов историзма и системности, что автоматически означает теоретический подход. В последние десятилетия с крушением советского коммунизма и, естественно, официального марксизма ушёл или резко ослаб вкус к теоретическому знанию, которое объективно требует и особой подготовки, и значительно большей эрудиции, чем эмпирические исследования, и намного большего интеллектуального напряжения. Сегодня популярны незатейливые (если не сказать, убогие) эмпирические case studies, так называемый «многофакторный анализ» и т.п., где главный акцент делается на работу с «материалом», с «научными фактами» — будто научный факт это дискретный кусок реальности, а не тип знания, который обретает научный статус только в рамках научной теории. Как говорит замечательный американский биолог Стивен Дж. Гулд, “Science is not about facts, it is about interpretations and generalizations”. На мой взгляд, это единственно верный подход, в основе которого лежит номинализм — именно из последнего выросла новоевропейская гносеология, именно в его русле работали столь разные люди как Оккам, Декарт, Маркс, Макс Вебер и др. Главное условие научности — определение терминов и понятий: “ Il faut dé finir le sens des mots” любил говорить Декарт. Поэтому анализ проблемы исторических судеб государства я начну с определения термина «государство».
II
У нас слово (термин) «государство» обозначает практически любую послепервобытную организацию власти — от Древнего Египта до Британской империи и от шумеров и ацтеков до США и СССР. В западных языках послепервобытная властная организация фиксируется с помощью двух терминов, что возполяет более адекватно отражать реальность. Эти термины — « patrimony » и « state » ( lo stato, l’état, der staat).
Патримония — это форма власти, характерная для докапиталистических обществ с антагонистическими группами, отчуждением продукта (эксплуатация) и отчуждением воли (угнетение). Кроме того, патримония не была жёстко связана с территориальностью, эта форма власти зависела от отношений лояльности, а потому после смерти верховного правителя нередко менялись границы.
State — это то, что возникает исключительно в Европе в 1450-е — 1650-е гг. («между Макиавелли и Гоббсом» — первый запустил термин «государство»/ « lo stato» в его современном значении, второй концептуализировал его в «Левиафане»). Далее в своём выступлении, когда я буду употреблять термин «государство» речь идёт только о « state» в его различных вариациях.
Если говорить об определении государства, то можно выделить два подхода, которые нередко противопоставляют друг другу. Это веберовский подход, где акцентируется формально-рациональная сторона государственности, и марксистский подход, согласно которому государство — это, прежде всего, сфера насилия, обособившаяся из системы производства и его отношений. На самом деле противоречие между двумя подходами носит главным образом внешний характер: веберовское определение вытекает из марксова, фиксирует один из его аспектов. Формально-рационализированный («абстрактный», «идеальный») характер может иметь только такая властная структура, которая обособилась, выделилась (причём, максимально) из отношений по поводу распределения факторов и продуктов производства, т.е. из материальной сферы, отсюда — формально-рациональный, абстрактный характер.
Возникнув в «длинном XVI веке» (1453-1648 гг.), государство проделало определённую, хотя и довольно быструю эволюцию, сменив несколько форм: княжеское государство, королевское государство, территориальное государство, государство-нация. Этот процесс хорошо прослежен в работе Ф. Бобита «Щит Ахилла».
В середине XIX в. оформляется нация-государство, чему способствовали три фактора: логика развития государства как особого института самого по себе и в его взаимодействии с обществом; потребности индустриального производства в условиях западноевропейского социума; борьба низов и стремление правящего слоя каким-то образом интегрировать их в систему. Все три фактора были тесно связаны между собой, образуя нечто вроде «кольцевой причинности».
Логика эволюции государства от княжеского (классика — Людовик XI) до нации-государства как института самого по себе и в его отношениях с «обществом» заключалась в том, что каждая новая форма государства включала в себя всё большую часть населения в качестве граждан, имеющих не только обязанности, но и права. Нация-государство включило в себя всё население, находящееся на территории его юрисдикции, т.е. проживающее на территории страны. В этом плане эволюция государства от княжеского до «национального» — это восходящая или, если угодно, прогрессивная эволюция.
Максимальной включённости населения в государство, распространения его на всё население требовала и логика развития индустриального производства. В первой половине XIX в. в Великобритании — наиболее развитом государстве, к тому же быстро индустриализирующемся, возникла крайне опасная социальная ситуация, которую Б. Дизраэли в одном из своих романов охарактеризовал как «две нации». Речь идёт о крайней поляризации общества, где разрыв между богатыми и бедными достигает уровня разрыва между двумя различными нациями, что, как максимум, чревато социальным взрывом и гражданской войной, как минимум ослабляет позиции государства на мировой экономической и политической аренах.
Наконец, last but not least, сама борьба низов, «опасных классов» в «эпоху революций» (Э.Хобсбоум) 1789-1848 гг. заставила верхи идти на попятную и сделала для них жизненно важным решение задачи превращения «опасных классов» в «трудящиеся классы». Нация-государство стало средством решения этой задачи: пролетариату, вопреки тому, что считал и писал Маркс, есть что терять — родину, отлитую в нацию-государство. Это «опасным классам» конца XVIII — первой половины XIX в., которые Маркс спутал с пролетариатом, было нечего терять, кроме своих цепей, поскольку они утратили одну коллективную идентичность и не приобрели иной. Нация-государство и стало новой формой коллективной идентичности для индивидов-социальных атомов. Базовым «кирпичиком» нации-государства является именно индивид — в отличие от патримонии, базовыми единицами которой были различные формы общины ( Gemeinwesen).
Если нация-государство — это высшая форма государственности state( ness), то welfare state («государство всеобщего изобилия»; более точным мне представляется перевод А.С.Донде, он же А.С.Кустарёв: «государство всеобщего собеса») — это высшая и наиболее демократичная форма нации-государства. Период с 1945 по 1975 гг., который французы называют “ les trentes glorieuses” и который совпал с повышательной волной кондратьевского цикла («А-Кондратьев»), т.е. беспрецедентным экономическим ростом, был и временем триумфа welfare state. Триумф последнего был и триумфом среднего класса. В начале 1970-х годов благодаря перераспределительному механизму, обеспечивавшему буржуазный образ жизни тем слоям, которые не имели буржуазных источников дохода, средние классы настолько окрепли экономически, что реально — с помощью таких институтов как гражданское общество, политика, формальная демократия — оказались способны бросить вызов правящему слою ядра капсистемы.
Об этом свидетельствует и нервная реакция интеллектуальной обслуги «железной пяты». В 1975 г. по заданию «Трёхсторонней комиссии» три западных «мудреца» — С.Хантингтона, М.Крозье и Дз.Ватануки — подготовили доклад «Кризис демократии». Поразительно, но эта работа до сих пор не переведена на русский язык (я имею в виду открытый доступ), а ведь она очень важна. По сути, там расписана программа если не ликвидации демократических институтов, то такую их трансформацию, которая сделает их относительно безопасными для истеблишмента и вырвет их в качестве политического оружия из рук среднего класса.
В частности, рекомендованы меры, направленные на усиление политической апатии средних классов и т.д. Да и welfare state как высшая форма нации-государства нуждалось в «корректировке». Иными словами, в 1970-е годы как своеобразная матрица средних классов нация-государство в форме welfare state создала серьёзную проблему для хозяев ядра капсистемы, т.е. у него возникли политические проблемы (что, кстати, сразу же нашло отражение в кино — например, американском и французском).
III
В 1980-е годы к этим проблемам добавились экономические, которые ещё более усилились в последнее десятилетие ХХ в. Глобальному рынку капиталов адекватны, с одной стороны, наднациональные (структуры типа Евросоюза или НАФТА), которые намного крупнее государства, и они выигрывают за счёт масштаба и размера, с другой — региональные блоки, которые меньше государства, и они выигрывают за счёт динамики. Известный японский бизнесмен и исследователь К.Омаэ («мистер Стратегия») назвал такие блоки регион-экономиками — по аналогии с броделевско-валлерстайновской мир-экономикой, которой они, по его мнению, идут на смену.
Что такое регион-экономика? Он определяется сугубо экономическими, а не политическими и уж тем более не социальными факторами и императивами. Регион-экономика — это единица спроса и потребления с численностью населения не более 20 млн. (иначе трудно будет обеспечить единство граждан как потребителей высокого уровня — эдаких «богатых Буратино») и не менее 5 млн. (чтобы обеспечить привлекательный рынок для потребительских товаров, с одной стороны, и экономию за счёт услуг, с другой). Размер и масштаб здесь таковы, чтобы регион-экономика наилучшим образом выполнил роль естественной деловой единицы глобальной экономики. Он развёрнут в сторону именно последней, а не своего нации-государства и связан в глобальной экономике опять же с аналогичными единицами, а не своим государством или иными государствами.
Последние, по крайней мере, огромная их часть, верно указывает Омаэ, —артефакт прошлого, всего лишь картографическая реальность (или иллюзия). Классические регион-экономики — это Северная Италия, район Баден-Вюртемберг на верхнем Рейне, Силиконовая долина, «треугольник роста» Сингапур — Джохор — о-ва Риау, Токийский район, район Кансай (Осака — Кобе — Киото), Сан-Паулу в Бразилии и др. Главная причина эффективности регион-экономик — умение решать региональные проблемы с привлечением ресурсов глобальной экономики и, разумеется, то, что их социальные и политические характеристики жёстко подогнаны под экономические требования финансовой системы глобализации — никакой социальной или политической «лирики», homo economicus на марше. Хочу подчеркнуть: выделение регион-экономик из «тела» наций-государств стало возможно только благодаря глобализации. Она поменяла местами «ударный» и «безударный» уровни мировой системы — на первый план вышли глобальный и региональный уровни, а национально-государственный отошёл на второй план. В свою очередь эта перемена мест обусловлена изменением соотношения материальных и нематериальных факторов в современном производстве и соответствует ему.
Глобализация — это такой процесс производства и обмена, в котором, благодаря господству информационных (т.е. «нематериальных») факторов над вещественными («материальными») капитал, превращающийся в электронный сигнал, оказывается свободен практически от всех ограничений локального и государственного уровня — пространственных, материальных, социальных. Это, согласно З.Бауману, победа времени над пространством и, естественно, тех, кто контролирует время (капитал) над теми, кто контролирует пространство (государство). Глобализация — это прежде всего глобализация капиталов, естественно в финансовой форме; это создание глобального рынка финансовых капиталов, свободного от контроля со стороны государства. Как заметил тот же З.Бауман, «всё, что движется со скоростью, приближающейся к скорости электронного сигнала, практически свободно от ограничений, связанных с территорией, откуда он послан, в которую он послан или через которую он проходит».
С формированием глобальных денежных рынков возможности государства контролировать финансово-экономические потоки резко ослабли. Уже на заре глобализации, к середине 1990-х годов объём чисто спекулятивных межвалютных финансовых трансакций достиг 1 трлн. 300 млрд. в день. Это в 5 раз больше, чем объём мировых торговых обменов и всего лишь чуть меньше, чем суммарные резервы всех национальных банков мира на тот момент (1 трлн. 500 млрд.). Ни одно государство мира, за исключением США (причём, во-первых, благодаря военно-политическим мускулам; во-вторых, ввиду того, что они — место прописки крупнейших ТНК, так сказать, Глобамерика) не продержится и нескольких дней против глобального спекулятивного давления. Уже в 1994 г. (всего через 11 лет после того, как появился термин «глобализация» и через 7 лет, после того, как появилась первая монография по глобализации) мексиканский финансовый кризис со «стеклянной ясностью» показал всю слабость государства перед лицом глобального рынка («семёрке», Всемирному банку и МВФ удалось наскрести для Мексики всего лишь 50 млрд. долларов).
Нация-государство перестаёт быть формой, адекватной глобализирующемуся миру, формой интеграции индустриальных комплексов в мировую систему как международную (интернациональную). Здесь две стороны дела. Во-первых, само индустриальное производство начинает утрачивать доминирующее положение, отступает на второй план (и переводится на Юг) под натиском наукоёмкого производства и информационно-финансового сектора. Во-вторых, мировая система перестаёт быть международной системой государств — помимо государства на мировой арене появились новые мощные игроки, его конкуренты, а возможно и могильщики. Это структуры типа Евросоюза, транснациональные корпорации, криминальные синдикаты и т.п. Отступление государства отражается и на анализе мировой экономики. Например, как подчёркивает уже упоминавшийся К.Омаэ, дискуссии о дефиците или активе в торговле США с Японией становятся всё более бессмысленными, т.к. потоки товаров, измеряемые официальной торговой статистикой, представляют лишь незначительную и постоянно уменьшающуюся долю экономических связей между двумя странами. Они не фиксируют доходов, получаемых от услуг, лицензий, интеллектуальной собственности, от товаров, произведённых фирмами США в третьих странах продаваемых в Японию и т.д. Чипы, произведённые американской фирмой в Малайзии и проданные в Японии, не попадают в американскую экспортную статистику. Можно привести и другие примеры подобного рода.
Всё сказанное, однако, не значит, что нация-государство отомрёт завтра, но то, что оно трансформируется в нечто иное, в иной тип государства — это очевидно. Ф.Бобит назвал новый тип «рынком-государством», имея в виду структуру, которая определяется исключительно экономической целесообразностью; так сказать глобальному рынку — рынок-государство. Ясно, что рынок-государство Бобита соответствует регион-экономике. Однако регион-экономика — это характеристика скорее пространственного и экономического порядка. Термин рынок-государство не вполне удовлетворяет тем, что не фиксирует ту конкретную форму, в которую «отливается» рынок в качестве определения государства. Мне наиболее адекватным представляется термин корпорация-государство (далее — КГ), т.е. такое государство, в котором на смену определению «нация» приходит определение «корпорация».
IV
КГ есть такая форма административного устройства, которая, совпадая в пространстве с границами нации-государства, развёрнута к глобальной экономике и цели функционирования которой носят рыночно-экономический характер, т.е. предполагают сведение к минимуму социальных, политических и культуральных издержек по «содержанию» территории «прописки» и её населения. Формы этого сведения разнообразны — от постепенной (по принципу варки лягушки живьём) минимизации социальных обязательств (корпорации-) государства, которое может внешне провозгласить себя социальным, до избавления от экономически лишнего, нерентабельного населения путём шоковых реформ. Общий принцип — отсечение от общественного пирога огромных слоёв населения, такой процесс производства и обмена, в котором, благодаря господству информационных (териториальных факторов в современном производстве)
В этом плане понятно, что рейганомика и тэтчеризм объективно вели к формированию корпорации-государства, а у нас — объективно — аналогичную функцию выполняли горбачёвщина и в намного большей степени ельцинщина.
Ни в коем случае нельзя путать корпорацию-государство с корпоративным государством (например, Италия Муссолини или III Райх) и смешивать два эти термина. Корпоративное государство есть форма нации-государства, это предвосхищение welfare state, а во многом даже более последовательное воплощение его принципов. Корпорации-государства — это иной, по сравнению с нацией-государством тип, который приходит или пытается прийти ему на смену. Если корпоративное государство — это социальное государство, то корпорация-государство — это рыночно-экономическое государство, несоциальное, а в крайнем, «идеальном» случае — асоциальное, в значительном количестве привлекающее и рекрутирующее социопатов.
Ещё раз подчеркну соответствие welfare state как формы нации-государства индустриальной эпохе и его несоответствие постиндустриальной эпохе. Во-первых, индустриальное производство требует массового рабочего и среднего классов — в качестве как производителей, так и потребителей, обеспечивающих эффективный спрос. В системе наукоёмкого производства эти массовые слои не нужны (в начале 1990-х годов на фирме “ Microsoft” с её 49 филиалами работало 16400 человек); к тому же в эпоху глобализации индустриальное производство выводится на периферию, отсюда всякие «экономические чудеса» вроде корейского.
Во-вторых, первая половина ХХ в. в истории индустриальной эпохи — время системных мировых войн за гегемонию, порождающее «военное государство всеобщего собеса» ( warfare welfare state), т.е. нуждающееся в поддержке своих рабочего и среднего классов в борьбе против буржуазии, рабочего и среднего класса других государств.
В-третьих, ещё большей потребность в такого рода поддержке стала во второй половине ХХ в. в период «холодной войны», т.е. противостояния капитализма системному антикапитализму, т.е. СССР, социалистическому лагерю. Здесь хозяевам ядра капсистемы приходилось откупаться от среднего и части рабочего класса, чтобы они не впали в социалистический или, того хуже, в коммунистический соблазн. Однако стратегия «социального эппизмента» («social appeasement») привела к такому политическому усилению среднего и рабочего классов, что они с их левыми партиями и профсоюзами стали представлять угрозу для истеблишмента. Рейганомика и тэтчеризм стали наступательной реакцией на эту угрозу, а крушение СССР устранило причину замирения. Американские исследователи Д.Дедни и Дж.Айкенбери ещё в начале 1990-х годов писали, что окончание «холодной войны» с неизбежностью приведёт к демонтажу welfare state; им, однако, по-видимому, и в голову прийти не могло, что вместе с формой будет демонтироваться и содержание — нации-государства, на месте (а точнее, во чреве) которого будет формироваться новый тип государства КГ.
От всех других форм государства КГ отличается не включающим, а де-факто исключающим характером. Это — нисходящая линия в развитии государства, конечным пунктом которой станет его отмирание и возникновение на его месте скорее всего структур неопатримониального, неообщинного типа. Иными словами, КГ — это, образно выражаясь, воля государства к смерти, форма отмирания государства, но отмирания в интересах определённых групп — хозяев позднекапиталистической системы и формирующейся послекапиталистической. Более того, это орудие формирования последней — как когда-то княжеское государство («новые монархии» во Франции и Англии второй половины XV в. как ранние формы макиавеллиевского “ lo stato” были орудиями формирования военно-административных машин антифеодального Старого Порядка и — «телеологически» — капитализма).
КГ как административно-экономический комплекс, формально являющийся государством (как госаппарат и в меньшей степени как институт), превращает национальные политико-экономические интересы в функцию интересов представителей различных экономических групп, выступающих в качестве представителей государства. Этот комплекс приватизировал в своих (развёрнутых в сторону глобальной экономики) интересах характерные для нации-государства властные функции (денационализация государства). Приватизация имущества, т.е. превращение его в собственность и недопущение к этому процессу «остального» населения (десоциализация государства) — следующие шаги. К тому же политико-экономические цели КГ как единицы и агента глобального (наднационального) рынка финансов требуют космополитизма, ослабления или даже устранения национальной идентичности. Чем многочисленнее та или иная нация, чем крупнее страна, чем длительнее и сильнее в национальном плане выражена её история, чем мощнее её культура и традиция, тем прочнее преграды на пути развития КГ, тем сложнее превратить нацию-государство в КГ, тем больше предпринимаемые в этом направлении усилия.
В идеальном и конечном виде КГ есть десоциализированная (до асоциальности и криминала), денационализированная либерально-космополитическая структура рыночно-репрессивного типа. Очень хорошо заметил по этому поводу один из лидеров восставших крестьян в Чьяпасе (Мексика): «В кабаре глобализации государство начинает заниматься стриптизом, и в итоге в конце представления на нём остаётся только то, что является крайней необходимостью (для хозяев глобальной экономики. — А.Ф.) — репрессивная мощь». Таким образом, у новой глобальной «железной пяты» нет потребности непосредственно править миром. От их имени эта административная задача возложена на плечи национальных правительств. При этом последние, конечно же, в значительной степени перестают быть национальными, превращаясь во внешнеадминистративные органы ТНК. Поскольку денационализация и десоциализация, особенно скоростные, часто требуют нарушения закона, выхода во внеправовую зону, формирование КГ во многом носит внелегальный, а то и просто криминальный характер. В одних случаях это выражено менее отчётливо, в других — более, а есть просто вопиющие случаи, когда криминальные характеристики «государства» начинают доминировать, как это происходит, например, в Либерии, Сьерра-Леоне, Заире и др.
В замечательной работе «Диалектика угнетения в Заире» (1988) М.Щацберг, который провёл в Заире несколько лет, охарактеризовал заирское «государство» как «государство-бандит». Частая практика: военные, жандармы или полицейские (каждая из этих групп — монополия отдельного союза племён) окружают ту или иную деревню или городок и начинают грабить; грабёж как форма эксплуатации-экспроприации. Собственно, «государство Заир» существует только на карте. В реальности эту территорию контролирую несколько союзов племён (по сути — КГ на племенной основе).
Разумеется, заирский случай и случай, о котором говорил повстанец из Чьяпаса, — крайние, это ситуация слабых и небольших государств Африки и Латинской Америки, где государство почти полностью превращается в низший тип КГ — репрессивный или просто криминальный, или, если угодно, внелегальный. Однако как тенденция, как «частичная» реальность, это удел не только Юга, но и ряда стран Севера. Так, в 1993 г. премьер-министр Франции Э. Баладюр заявил, что 25% французов живут «в зоне неправа» ( dans la zone du non- droit), особенно на юге страны. А ведь есть ещё юг Италии, Каталогия в Испании.
Более крупные государства могут превращаться сразу в несколько КГ. Например, на карте читаем: «Колумбия». В реальности на территории этой страны — четыре КГ: три внелегальных (Медельинский наркокартель, Калийский, партизаны FARC) и одно, пожалуй, самое слабое, легальное — «государство Колумбия».
Чем крупнее государство, чем многочисленнее население, тем вероятнее формирование КГ как кластера нескольких структур подобного типа. Например, Китай — внешне весьма монолитная страна. Но даже внутри этого монолита, по мнению некоторых аналитиков, есть относительно автономные сегменты, способные превратиться в квази-КГ или просто КГ. Специалисты говорят о китайской армии, которая контролирует аэродромы, производство. Разумеется, не она главная КГ в кластере, но речь идёт именно о кластере, а не о монолите.
Да что КНР, США — вот интересный пример. США после 1975 г. — это государство? С одной стороны — да. С другой — прежде всего кластер ТНК. В 1975 г. (Вьетнам, Хельсинки) государство США потерпело поражение в «холодной войне» от СССР. Это нашло отражение (что отметили немногие, но наиболее внимательные наблюдатели вроде Раймона Арона) в том, что правящий в Америке 200 лет правящий класс выходцев с восточного побережья уступил место людям с запада и юга, тесно связанным с ТНК. В результате США превратились в нечто вроде Глобамерики. Внутреннее противоречие США как нации-государства и КГ (кластера ТНК) — это весьма серьёзное явление. Однако, естественно, в США слишком много препятствий, которые тормозят формирование КГ.
В разных странах этот процесс идёт с разной скоростью. Как это ни парадоксально на первый взгляд, именно на периферии и полупериферии капсистемы, а не в ядре, он развивается наиболее быстро. Это ситуация, которую Маркс мог бы охарактеризовать как «язычник, страдающий от язв христианства». Там, где на пути КГ есть либо пусть приходящие в упадок, но существующие в принципе институты гражданского общества и публичной политики, либо, как в ряде азиатских обществ, сохранившиеся традиционные институты и религиозные (ислам, индуизм, буддизм) или морально-этические (конфуцианство) традиции, процесс его формирования идёт медленнее. Там, где ничего этого нет или есть, но очень слабо — ряд стран Латинской Америки, Африки, некоторые экс-социалистические страны, — этот процесс развивается намного быстрее.
Формирование КГ идёт не только сверху, но и снизу — политизация и этатизация крупных корпораций. На примере корпорации Леваева как корпорации нового — политического, или, как минимум, политизированного типа, это хорошо показал Сергей Горяинов в работе «Алмазы Аллаха». Именно такого типа корпорации, подчёркивает С.Горяинов, идеально вписываются в глобалистскую модель мироустройства; их даже можно считать своеобразным эталоном структур, на которых будет держаться новый мировой порядок (разумеется, если ему удастся встать на ноги, если этого широко шагающего «молодца» не уймут).
Ещё один претендент (или кандидат) в КГ — террористические организации, которые после окончания «холодной войны» стали превращаться в политико-экономические корпорации.
Вполне способны превратиться в КГ (или квази-КГ на криминальной основе) так называемые «серые зоны», т.е. территории, не контролируемые правительствами наций-государств. Как правило, это территории на стыке границ («золотой квадрат», «золотой полумесяц») двух, а то и трёх государств, либо просто зоны «провалившихся государств» ( failed states) или безгосударственные ( stateless), например, Афганистан или Сомали. «Серые зоны» напрямую связаны с глобальной криминальной экономикой. И здесь мы подходим к очень важному аспекту формирования КГ как особого типа — криминальному, но только уже не на страновом, а на глобальном уровне, и это вносит дополнительные штрихи в картину а-социализации (десоциализации) КГ.
Суть в следующем. Глобальная экономика базируется на пяти «китах»: торговле нефтью; торговля оружием; наркотрафик; торговля золотом и драгметаллами; проституция и порнобизнес. Некоторые из этих отраслей носят полностью криминальный характер, некоторые — частично. Нация-государство, которое по определению должно бороться с криминалом в общегосударственных, общенациональных интересах, и в этом плане оказывается неадекватным глобальной экономике с её огромным глобальным криминальным сегментом. А вот КГ почти идеально снимает противоречие между криминальным и некриминальным сегментами, поскольку с его точки зрения, как и с точки зрения корпорационной глобальной экономики, главное — это прибыль, экономическая рентабельность, а не государственность или мораль. Понятие «криминальный» в мире КГ, по сути, растворяется в экономической лексике «либерального» толка, а борьба с криминалом становится элементом конкурентной борьбы КГ различного типа друг с другом.
Таким образом, формирование КГ в мире идёт двояким образом. Сверху вниз (это — магистральный путь) — государство становится корпорацией особого рода (политической, а государство при этом в значительной степени денационализируется и десоциализируется). И снизу вверх — корпорации (как легальные, так и внелегальные) приобретают политические и даже квазигосударственные функции и вступают в борьбу с нациями-государствами.
Весьма показательный пример — разница между Большой Игрой-1 и Большой Игрой-2. Большая Игра (Great Game) — термин, введённый английским разведчиком капитаном Конолли и активно использованный Киплингом для обозначения борьбы Великобритании и России за Центральную Азию во второй половине XIX — начале ХХ в. В Большой Игре-1 (1856-1907 гг.) борьба в регионе шла между двумя империями, двумя легальными структурами. В Большой Игре-2, развернувшейся после распада СССР, участвовали/участвуют, во-первых, уже несколько государств, несколько негосударственных структур (Талибан, Северный Альянс и т.п.), криминальные сообщества, спецслужбы, выступающие в качестве автономных игроков, оседлавших свой «отрезок» наркотрафика или торговли оружием. Эта разнокачественная, политико-экономически разнородная среда — питательный бульон для формирования КГ.
V
Каковы перспективы развития КГ? Трудно прогнозировать, оказавшись в точке бифуркации. Думаю, что в ближайшие 25 лет процесс формирования КГ будет продолжаться, несмотря на торможение и противодействие — хотя в различных районах мира, как уже говорилось, процесс этот будет развиваться с разной скоростью.
Развитие КГ, безусловно, тормозится тем, что КГ до сих пор нуждается в нации-государстве как в некой скорлупе и естественной среде питания, ведь КГ практически ничего не создаёт, а проедает созданное ранее. В этом плане она весьма похожа на осу-наездника (читай «Жизнь насекомых» Фабра), которая откладывает яйца под хитиновый покров того или иного насекомого, плотью которого личинки питаются до превращения в осу.
Не меньший фактор торможения — сопротивление со стороны тех сил, кому не улыбается стать жильём и кормом осы-наездника. Как знать, быть может то, что происходит в Латинской Америке (Бразилия, Боливия) — это начало формирования сил, способных серьёзно изменить вектор развития КГ. И ещё одно: перед лицом использующего либеральную риторику КГ ослабляются, если не исчезают многие идеологические противоречия между левыми и правыми, между левыми и консервативными силами (а также настоящими либералами, а не нацепившими их маску неоконами). Я называю это реакционным прогрессизмом.
С точки зрения эволюции капсистемы, КГ, с одной стороны, напоминает некоторые структуры раннекапиталистической эпохи (в частности, английскую Ост-Индскую компанию), с другой — эпохи XV-XVI вв. («княжеское государство»). В любом случае — это социальный хищник, по отношению к которому у каждого человека остаётся моральный выбор. Я не большой любитель Стругацких, по крайней мере, образца после 1962 г., когда закончился период «Полдня XXII века» и началось нечто иное. Тем не менее, одну вещь из этого периода я очень ценю. Это «Улитка на склоне», написанная по мотивам «Страны водяных» Акутагавы. Главный герой повести Кандид, оказавшийся в некоем Лесу, начинает понимать, что происходит. Он понимает, что население Леса обречено на уничтожение сильными мира сего в их интересах и что «самое страшное… историческая правда.. не на их (обречённых) стороне, они — реликты, осуждённые на гибель объективными законами, и помогать им — значит идти против прогресса, задерживать прогресс на каком-то крошечном участке фронта». Кандид, однако, плюёт на этот прогресс, сжимает в руке скальпель и со словами, если это и прогресс, то на мне он и споткнётся, идёт к окраине леса. Цель ясна — сопротивление такому прогрессу системы, противопоставление ему субъектной воли, морального выбора. КГ, бесспорно, выступает как прогресс капитала, который, однако, как это часто бывает с социальным прогрессом, осуществляется за счёт и в ущерб большинству, т.е. выступает как зло, которое следует не только анализировать, но и по отношению к которому надо делать моральный выбор.
У меня всё. Спасибо. Я готов ответить на вопросы.
А.Парамонов. Спасибо, Андрей Ильич. Пожалуйста, вопросы к докладчику?
А.Фурсов. Коллеги, еще одна ремарка. В этой красной книге представлена моя статья «Государство, оно же корпорация», опубликованная ранее в журнале «Эксперт. Украина». Статья в украинском «Эксперте» — это, во-первых, сокращённый вариант исходного материала; во-вторых, без согласования со мной журнал изменил название статьи. У меня было «Корпорация-государство» по аналогии с «нацией-государством», т.е. это термин. «Государство, оно же корпорация» — это уже не термин, да и акцент смещён с государства на корпорацию. Журналисты прочли мою номиналистическую статью под реалистическим углом зрения.
А.Чумичев. Андрей Ильич,Вы представили положение дел в довольно широкой перспективе. А если вернуться к теме русской истории, не могли бы Вы на фоне этого обзора осветить Вашу точку зрения на специфику нынешнего состояния государства в России? Каково нынешнее российское государство? Как вы видите его, исходя из вашего рассказа?
А.Фурсов. Это, безусловно, формирующееся КГ. Я бы назвал это, по аналогии с Ост-индской компанией, Вест-российской компанией. Нынешнее государство Россия — это нечто вроде Вест-российской компании. Россия, обращённая на Запад и сведённая до состояния компании или кластера компаний. Это КГ, которое в 1990-е годы отсекло значительную часть населения от общественного пирога и которое решает, прежде всего, экономические задачи. Когда заявляется, что для государства главное быть экономически конкурентоспособным, то это уже не совсем государство, а КГ. Если говорить о политико-экономической конкурентоспособности государства на мировой арене, то она обусловлена не столько экономической эффективностью, сколько социальной (степень поляризации в обществе, индекс Джинни, социальная справедливость). Быть конкурентоспособным экономически — это задача фирмы. Или государства, которое превращается в фирму-государство, главная задача которого отсечь всё экономически неэффективное, не создающее рыночный продукт. Отсюда наши реформы здравоохранения, образования, направленные на резкое уменьшение, если не уничтожение социальных функций государства, и это при том, что по Конституции РФ — социальное государство.
Естественно, у большой части молодёжи это вызывает чувства неуверенности, дезориентированности, страха перед жизнью — я вижу это, преподавая в МГУ и РГГУ, и это составляет резкий контраст по сравнению с началом 1970-х годов, когда я оканчивал МГУ. Я не большой любитель советского строя, никогда не состоял в КПСС, публично отказался от вступления в неё. Тем не менее, в молодости у меня была полная уверенность в завтрашнем дне: я знал, что закончу институт, пойду в аспирантуру, буду заниматься любимым делом — наукой и таким образом, помимо прочего, обеспечу семью. Сейчас у выпускников ВУЗов такого ощущения нет. К тому же, они прекрасно понимают, что нарастает деградация системы образования, что им трудно будет найти работу по специальности, несмотря на диплом о высшем образовании. Вот это и есть одна из форм отсечения от общественного пирога.
Кстати, аналогичные процессы — отсечения от общественного пирога с помощью сферы образования — идут и на Западе. Достаточно вспомнить сравнительно недавние события во Франции, где молодёжь, протестуя против нового закона о найме выпускников ВУЗов, взялась за любимое оружие пролетариата — булыжник.
Реплика. Как бы Вы определили мотивацию государства-корпорации? Какие интересы движут идеи?
А.Фурсов. Иммануил Валлерстайн, правда, по другому поводу однажды заметил: « Values are very elastic when it does on power and profit». «Ценности становятся весьма эластичными, когда речь заходит о власти и прибыли». Власть и прибыль — вот мотивы этого государства. Прибыль и власть. Причем, я полагаю, что не только в данной КГ (ещё раз подчёркиваю: я говорю не о государстве-корпорации, не о корпоративном государстве, а именно о КГ), но и в других КГ, где люди понимают, что на всех не хватит. Значит, нужно, чтобы ограниченные блага распределялись среди своих, а остальные идут гулять.
Эти процессы идут во всём мире и воспроизводятся в том числе внутри «золотого миллиарда». Посмотрим на социальную структуру США. Здесь 0,4% населения владеют от 30 до 50% активов и акций. За ними следуют 4% очень высокооплачиваемых людей, главным образом, менеджеров. Еще 16% зарабатывают несколько меньше. Вместе это — 16 + 4 + 0,4 = 20,4% — группа, доходы которой растут. Далее следует 51% просто наемной рабочей силы. У них с 70-х годов доходы падают. Ну и, наконец, 30% бедных и абсолютно бедных. Таким образом, даже в богатой части мира — так уж строена система позднего капитализма — социальные перспективы, как и в мире в целом, есть только у 20% населения. Это победители, а победитель получает всё. Вопрос в том, что делать с оставшимися 80%? В разных странах судьба этого слоя складывается по-разному — в зависимости от уровня жизни данного общества. Тем не менее, общая мировая тенденция налицо — десоциализация огромной массы населения, выталкивание их из общества. Объективно это и есть одна из задач КГ.
Д.Драгунский. Мне кажется, у нас есть некоторое смешение понятий. Когда мы говорим «государство», что мы имеем в виду? Когда мы говорим national state, мы имеем в виду, грубо говоря, страну. Когда мы говорим государство…
А.Фурсов. Нет, мы не имеем в виду страну. Мы имеем в виду институт. Конкретно же мы имеем в виду такое государство, которое включает всех граждан как индивидов.
Д.Драгунский. Тем не менее, оно распространилось до уровня страны.
А.Фурсов. Я сразу возражу. Дело в том, что у state несколько форм. Территориальное государство — это Людовик XIV. Государство-нация, нация-государство, княжеское государство — это все разные формы. Но эволюция государства, по крайней мере, по нацию-государство включительно, заключается в том, что каждая новая форма охватывает в качестве граждан всё бóльшую часть населения. Нация-государство охватывает всех людей, живущих в рамках данной юрисдикции, причём как индивидов. Нация-государство состоит не из общин, базовая единица её организация-индивид, т.е. нация — это этническая группа, состоящая из индивидов как базовых социальных единиц, а например, не из каст, кланов или иных форм Gemeinwesen. Из последних состоят патримонии.
Д.Драгунский. Отлично. Я в данном случае ввожу лингвистическую переменную «государство». Когда мы говорим «государство», мы не можем сразу задавать фазу logic с первого слова. Мы должны ее немного уплотнить. Потому что я не понимаю: мы говорим о государственном аппарате или мы говорим о чем-то большем?
А.Фурсов. Мы говорим об институте.
Д.Драгунский. Об институте? С точки зрения институционализма, институт — это норма плюс санкция. Или мы говорим об институции? О чем именно мы говорим? О некотором учреждении, которое имеет людей, репрессивный аппарат, привратника..
А.Фурсов. О комплексе учреждений.
Д.Драгунский. Комплекс учреждений. Ведь институт, с точки зрения классического институционализма, — это не есть физическая реальность. Это есть норма. Мы говорим о государстве как физической реальности?
А.Фурсов. Институт — это организационная форма комплекса функций и ролей в единстве с их «материальными» персонификаторами. Речь идёт о единстве функции и субстанции.
Д. Драгунский. Понятно. Субстанция там есть.
А.Фурсов. Есть.
Д.Драгунский. То есть это люди, которые дорвались до пирога.
А.Фурсов. Главное в этих людях — это функция.
Д.Драгунский. Разумеется. Почему такая мешанина получается? Потому что о national state несправедливо говорить, потому что все граждане максимально включены в …
А.Фурсов. В форме national state государство и страна — это практически одно и то же, но это вовсе не так в других формах, будь то княжеское государство или КГ.
А.Драгунский. Вот, а в корпорации-государстве — это совершенно другое.
А.Фурсов. Совершенно верно. Так же, как в территориальном государстве Людовика XIV далеко не все французы были гражданами, они жили в стране Франция, но они не были базовыми единицами государства Франция.
Я.Бутаков. Не вполне понятно. Вы говорите, государство-нация — это институт, включающий в себя индивидуумов. Если индивидуумов, тогда это получается не универсальная модель. И если мы действительно говорим о формировании такой модели в XVI-XVII веках, то вообще то государство состояло не из индивидов, а из сословий, то же европейское государство…
А.Фурсов. Государство ( state) — это вообще не универсальная модель организации власти. Возникшее в XIX в. в уже индивидуализированном, главным образом, послесословном социуме, нация-государство — ещё менее универсально, если так можно выразиться. Повторю ещё раз — государство возникло в конце XV — начале XVI века. Его логика заключалась в том, что оно перемалывало все коллективные структуры. И к концу XVIII века оно их постепенно перемололо. Как только это произошло, физический индивид в Европе стал социальным индивидом. Физический индивид и социальный индивид суть разные вещи. Их несовпадение — скорее норма (в аристотелевском смысле) для большей части цивилизаций. В Индии социальным индивидом была каста, в Китае - клан, в античном мире — полис и подобные ему структуры. Возможность индивидуальной субъектности заложена в христианстве, однако социальным фактом превращение физического индивида в социального стало в Западной Европе в XVII-XIX вв. К середине XIX в. государство с помощью репрессивных структур повседневности (а кое-где — революция) и индустриализация атомизировали сословное общество Старого Порядка и реаранжировали атомы-индивиды в нацию, совпавшую с государством. Государство Наполеона III — это нация-государство индивидов, а государство Людовика XIV — это территориальное государство сословий.
Я.Бутаков. Сразу, исходя из этого, при таком методологическом подходе возникает вопрос: а в России было государство-нация?
А.Фурсов. Конечно, не было. Ни государства-нации, ни нации-государства. У нас процесс формирования нации вообще развивался очень специфически. В XVII-XIX вв. верхушки Англии, Франции и Германии сумели навязать свои ценности — ценности формирующегося буржуазного общества — остальному населению, народу, который вместе с этими господствующими группами превращался в нацию.
В России вышло иначе. В XVIII — начале XIX в. господствующая группа — 20-25% дворянства — превратилась в нацию (со своими ценностями, языками — французским и литературным русским, — бытом и т.д.), а угнетённые так и остались народом (между ними — прослойка бедных дворян, разночинцев, со второй половины XIX в. — интеллигенция) со своими ценностями и бытом. Произошёл, как писал В.О. Ключевский, раскол России на два уклада. С одной стороны — нация господ, с другой — народ угнетённых, т.е. на социальное измерение наложилось национальное. Отсюда — помимо прочего — столь жестокий характер вспыхнувшей после революции гражданской войны. Схватились не просто угнетатели и угнетённые, но две принципиально разные этнически организованные группы — народ и нация. Народ пустил кровь нации.
Я.Бутаков. Грозит ли нам перескочить к корпорации?
А.Фурсов. К КГ? Грозит, безусловно. Например, Бобит в своей книге хорошо показал, как Франция перескочила от территориального государства к нации-государству, почти миновав государство-нацию. Швеция, которая никогда не была феодальной страной, а, по сути, поздневарварской, перескочила в XVI-XVIII века, благодаря военной революции, в буржуазную современность и два века была молотом Европы и молотила всех абсолютно. В перескоках нет ничего необычного, тем более, если у них есть фундамент. У КГ в послесоветской России — прочный фундамент. Это позднесоветские министерства и ведомства, точнее, те из них, которые в силу своего рода деятельности были связанны со спецификой выхода во внешний, капиталистический мир. Им очень мешал центроверх — так я предпочитаю называть «советское государство», в крушении которого они были объективно заинтересованы. В этом их интерес, т.е. интерес части номенклатуры, объективно совпал с интересами заинтересованных групп на Западе.
Не только у нас, но и у ряда других стран есть шанс перескочить фазу нации-государства и превратиться в КГ. А некоторые перепрыгнут в КГ прямо из состояния неопатримоний. Отсутствие или слабость, или отмирание гражданского общества, с одной стороны, или мощных традиционных институтов, неразрушенных капитализмом, с другой, весьма способствует развитию КГ. Это ситуация прежде всего Латинской Америки, Африки к югу от Сахары и, к сожалению, ряда бывших социалистических, а ныне — «криминально-капиталистических» стран. В последних развитие КГ парадоксальным образом есть и процесс формализации криминально-коррупционной экономики и одновременно борьбы с ней, её ограничения. Это двойственная природа КГ многое объясняет в его внутренней политике.
Я.Бутаков. В таком случае, здесь можно говорить не столько даже о перескоке на некоторый новый этап, сколько о сваливании куда-то в бок, о деградации
А.Фурсов. Это уже эмоциональная окраска термина. Практически любой процесс можно представить и как сваливание вбок. Например, Валлерстайн определяет генезис капитализма в Европе как крупный провал. Все нормальные общества, пишет он, решали свои проблемы успешно, т.е. давили капитализм в зародыше. А Европа не смогла и породила капитализм, который ее и сожрал, т.е. оценка зависит от угла зрения.
А.Нагорный. Процессы в Китайской Народной Республике Вы трактуете тоже с точки зрения подобной динамики? Потому что пример с армией не убедителен, есть целый ряд постановлений, которые запрещают хозяйственную деятельность. Армия подвержена очень большим…
А.Фурсов. По поводу Китая, я уже говорил, что там есть ряд особенностей. Общество, по крайней мере, внешне, довольно монолитное. Однако по мере интеграции в глобальную систему там, в силу размеров и численности, одной КГ дело, скорее всего, не обойдётся. Их будет несколько. Будущее Китая зависит от того, смогут ли они договориться и сформировать кластер, и тогда можно будет довольно длительное время использовать общенациональную «скорлупу».
Б.Блехман. Из вашего рассказа следует, что на наших глазах разворачивается глобальный конфликт. Внутри населения на каждой территории или на нескольких территориях. И отражением этого, по-видимому, являются последние избирательные процессы: в Соединенных Штатах —примерно равное разделение голосов, или выборы в Италии — на днях. И так далее. Какие угрозы такому, с Вашей тоски зрения, естественному процессу развития от нации-государства в государство-корпорацию естественным образом возникнут. Простите, и то и другое — «естественно».
А.Фурсов. Зыгмонт Бауман в работе «Глобализация» выделил в современном мире две группы — «глобалы» ( globals) и «локалы» ( locals), их соотношение — 20% : 80%. Глобалы — это те, кто живёт в глобальном пространстве, освоил его и эксплуатирует. Локалы — это те, кто привязан к своей местности и может покинуть её только в качестве беженцев. Ясно, что перспективы развития есть только у глобалов. Иными словами, глобализация — это, помимо прочего, пересортировка человечества. Кто-то (меньшинство) получает билет в будущее, а кто-то — на Поле Чудес в Стране Дураков, т.е. на помойку.
Более того, в рамках 80% локалов есть огромная группа «низов ниже низа». Это так называемые slum people — трущобные люди. В 2003 г. их было 921 миллион человек, сегодня — миллиард, т.е. 16,5% мирового населения; если взять те 80%, низом которых они являются, то цифра будет ещё внушительнее.
Мир трущоб занимает огромные пространства Латинской Америки, Африки и Азии. Люди этого мира ничего не производят и почти ничего не потребляют. Средняя продолжительность жизни — 20-25 лет, как в Древнем Риме.
К 2030 г. численность трущобных людей достигнет 2 млрд. (численность мирового населения на этот год прогнозируется 8 млрд.). Экологически трущобы не выдержат такого демографического пресса, и из них начнётся исход населения, вовсе немирный. Скорее всего, это будет новое переселение народов, с которым европейцам и вообще миру белых людей будет очень трудно справиться. Как решать эту проблему? Говорят, Р.Макнамара на рубеже 1970-х — 1980-х годов сказал: для сохранения современного мира нужно либо снижение рождаемости, либо увеличение смертности. Однако мир «трущобных людей» продолжает расти, несмотря на низкую продолжительность жизни, СПИД и т.д.
Почему я об этом говорю? Дело в том, что взрыв 2030-х годов, если он произойдёт, может весьма серьёзно изменить логику развития мира КГ, а то и просто смести этот мир — к сожалению, вместе с цивилизацией или тем, что от неё останется через четверть века. При этом новое переселение народов может наложиться на борьбу между глобалами и локалами в «нетрущобной части» мира, на самом Западе.
Когда-то В.О.Ключевский, а вслед за ним С.Ф.Платонов дали схему русской смуты (она «работает» для всех русских смут). Сначала династическая фаза — борьбе верхушки за власть; вторая — социальная фаза, когда в борьбу втягиваются практически все слои общества в весьма замысловатых комбинациях; третья — национально-религионая, когда ситуация упрощается: вот мы — вот враг. Ситуация, когда с одной стороны оказывается организованный в КГ «золотой миллиард» белых (с высоким процентом пожилого населения) главным образом христиан или политкорректных безродных мультикультуралистов, эксплуататоров, а с другой — 6-7 миллиардов эксплуатируемой и (или) депривируемой бедноты с тёмным цветом кожи (с высоким процентом молодёжи), очень напоминает национально-религиозную фазу смуты — только речь идёт о глобальной смуте, к которой приближается мир и которая, по-видимому, станет ответом «слабых мира сего» позднекапиталистическому миру с его КГ.
Когда-то Б.Мур проницательно заметил, что революции часто рождаются не из победного клича восходящих классов, а из предсмертного рёва тех социальных слоёв, над которыми вот-вот сомкнутся волны прогресса. К этому надо добавить, что у того мирового сегмента, который определён в жертву позднекапиталистическому прогрессу есть союзник на самом Западе/Севере — это выходцы из Азии, Африки и Латинской Америки. По прогнозам, к 2025 г. они составят до 30% населения крупнейших городов Севера. Отсюда — всего лишь шаг до того, что Арнолд Тойнби называл «союзом внутреннего и внешнего пролетариата», только «пролетариат» надо заменить на «опасные классы». Значительная масса низов самогó ядра капсистемы возвращается в то состояние, в котором она находилась в раннекапиталистическую эпоху — вплоть до середины XIX в., на входе в системный капитализм. Вход и выход часто похожи. Иными словами, КГ как принципиально исключающий (десоциализация, денационализация) тип государственности ускоряет общий системный кризис капитализма и подталкивает его к глобальной смуте, точнее, к её национально-религиозной фазе, которую уже неудачно окрестили «столкновением цивилизаций», что скрывает реальную суть происходящих процессов.
Б.Блехман. А Вы не можете опрокинуть этот проект на Россию? Потому что на самом деле то же самое, что Вы рассказываете, с другими наименованиями, с другими фамилиями реализуется здесь.
А.Фурсов. Опрокинуть этот проект, а точнее прогноз на Россию можно только с очень серьёзными оговорками. У нас идёт процесс депопуляции. У нас не только сокращение рождаемости, как на Западе, но и рост смертности, причём в возрастных когортах от 20 до 60 лет. И в то же время миграция из Закавказья и Средней Азии. И опять различие с Западом: значительная, хотя, безусловно, меньшая часть мигрантов оказывается в Москве и других русских городах не в качестве эксплуатируемой группы, а в качестве «хозяев жизни».
К этому надо добавить большие размеры нашей страны, слабую хозяйственную связность экономического пространства, затруднённость добывания многих видов сырья, например, по сравнению с Африкой, целый ряд других трудностей. В то же время РФ даже в её нынешнем виде — это не «третий мир» и, уверен, им не станет, несмотря на внешнее сходство некоторых аспектов развития.
Б.Блехман. Целеполагание разных корпораций, вполне очевидно, различается. Соответственно с этим отличаются и инвестиционные стратегии. В Российской Федерации сейчас сформирована и реализуется корпорация, назовем ее условно, «Силовая труба». С вашей точки зрения…
А.Фурсов. Я называю это Вест-российская компания.
Б.Блехман. Ост-Индская тоже занималась…
А.Фурсов. Да. Но самое главное, что она «вест». Российская, но «вест».
Б.Блехман. Просто «оста» нет. С вашей точки зрения как может развернуться столкновение целеполаганий и инвестиционных стратегий корпорации «Труба» с западными стратегиями? И как эти целеполагания отразятся на развитии страны?
А.Фурсов. Не знаю. Очень трудно прогнозировать развитие, когда общество находится в точке бифуркации, т.е. в такой точке, где у системы — максимум выбора. Хотя, разумеется, это максимум в рамках некоего коридора возможностей, пусть и весьма широкого. Например, август 1917 г. Выбор вариантов — от диктатуры Корнилова до диктатуры большевиков. Но в коридоре «диктатуры». Керенский и так называемые «демократы» — out of game.
Ещё одна сторона дела заключается в том, что мы до сих пор проедаем советское прошлое. Одно дело — борьба в условиях, когда есть что проедать. Другое дело — когда всё или почти всё проедено, утилизовано — а мы, похоже, приближаемся к этому пункту. Здесь алгоритм и логика целеполагания и борьбы могут существенно измениться.
Б.Блехман. Или, например, кончится раньше, чем свернется та стратегия трубы. Как Сурков сказал: «Нам бы десять лет продержаться, да еще пять лет простоять».
А.Фурсов. Да, похоже.
Такие ситуации, в силу того, что Гегель называл «коварство истории», порой имеют тенденцию разворачиваться в противоположную сторону.
М.Ремизов. Мне понятна Ваша базовая логика. Я бы ее полностью с интересом безоговорочно принял, но есть один момент, который кажется мне самым сложным моментом аргументации. Вы упираетесь на то, что средние классы нынешних развитых западных стран тоже оказываются в числе серьезно пострадавших, теряющих в ходе этого процесса. И, в конечном счете, они могут быть выведены из круга солидарности экономической. Насколько Вам кажется это вероятным? Какие существуют симптомы и признаки на экономическом уровне? Либо, все-таки, условно говоря, более развитые страны сохранят в значительной мере характер команд, сплоченных в этой борьбе за разделение ресурсов, за разделение труда, и так далее? Или нынешний западный белый средний класс будет полностью выброшен из золотого миллиарда?
А.Фурсов. Одиниз очевидных симптомов — ухудшение экономического положения среднего класса. Это статистический факт. А вот как будут складываться отношения среднего класса с верхушками в различных странах, это во многом будет зависеть от страновой специфики. Пример из истории начала ХХ в. — Англия и Германия. В Англии среднему классу кое-что, и порой немало, перепадало в результате колониальной эксплуатации. Кроме того, он был довольно тесно связан с консервативными верхами, встроен в их систему (одно из частных проявлений этой связи — социальная и психологическая природа классического английского детектива). Средний класс не бросил вызов элите, разделял её ценности. Англия, при целом ряде внутренних конфликтов, осталась монолитом.
В Германии средний класс не был столь тесно связан с верхушкой; у Германии не было колоний, чтобы подкармливать средний класс, которому, к тому же, угрожала пролетаризация. Результат — национал-социалистическая революция и создание такого режима, который уничтожил около 5 тыс. представителей немецкой аристократии, т.е. основательно почистил её: в Англии подобное было невозможно.
Если вернуться от странового уровня к мировому, то я хочу напомнить доклад «Кризис демократии», о котором я говорил выше. Его рекомендация — снизить политический потенциал возможных противников истеблишмента путём определённой дедемократизации и апатизации населения — последовательно реализуется на Западе в последние тридцать лет, получив ускорение после крушения советского коммунизма и распада СССР. Если жизнь в лице «железной пяты» и её КГ прижмёт средний класс к канатам, то возможна реакция — действие равно противодействию. А вот конкретное развитие событий, выбор форм и стратегий борьбы будет зависеть от конкретных условий.
Здесь я опять приведу пример из истории. Во Франции основными формами организации трудящихся в борьбе за свои интересы были анархизм и синдикализм, в Англии — лейборизм, в Германии — социал-демократия. Почему такое разнообразие форм? Убедительный ответ на этот вопрос дал известный специалист по политической социологии П. Бирнбаум. В основе его типологии государственно-политических структур европейских стран в Новое время лежат такие факторы как степень институциализации государства и степень его дифференцированности от господствующего класса. Франция — высокоинституциализированное государство, отделённое от господствующего класса; в результате государство выступает как главный агент господства, а следовательно контрстратегиями будут анархизм (отрицание, разрушение государства) и синдикализм. Германия — высокоинституциализированное государство, тесно связанное с господствующим классом — юнкерами; в этом случае главной оргформой борьбы становится социал-демократия — курс на классовую борьбу и не на разрушение, а на захват государственной власти. Великобритания — слабоинституциализированное государство, дифференцированное от господствующего класса; отсюда — лейборизм, т.е. борьба за экономические условия, а не за политические права.
Таким образом, соотношение государства и господствующего класса, их характеристики в значительной степени будут определять конкретные параметры ситуации среднего класса, его положение и к тому же формы и скорость развития КГ. Что касается позднесоветского и послесоветского средних классов и — шире — средних классов Восточной Европы, то они практически уничтожены. В 1989 г. в Восточной Европе, включая европейскую часть СССР, за чертой бедности жило 14 млн. человек, в 1996 г. — 169 млн. Всего за 6-7 лет был сметён социалистический средний класс. В 1980-е годы Запад с помощью структурных реформ МВФ проделал то же самое со средним классом Латинской Америки — в регионе, где активно развивается КГ. Теперь главный претендент на выкашивание — средний класс ядра капсистемы.
М.Ремизов. И на периферии.
А.Фурсов. Да периферия уже и так подчищена. Здесь кого можно, уже выкосили, остались кусочки полупериферии и ядро, центр. С 1945 по 1985 г. раскрестьянили французское крестьянство, с 1970-х годов Ластиком Истории начали стирать рабочий класс — обе группы были базовыми для нации-государства. Осталась «третья голова» — средний класс, и топор уже занесён. Я бы даже сказал так: КГ и есть прежде всего «властная заточка» гипербуржуазии против среднего класса, киллер, которому этот класс заказали.
А.Нагорный. Хочу сказать, что очень интересный доклад. Но есть много дискуссионных вещей, потому что это раскладывается по секторам, а общая картина может быть все-таки несколько другая.
У меня вопрос культурологического плана. Мы находимся сейчас на пороге крупнейших изменений: экономических, финансовых. В частности, Америка висит на волоске. И это может произойти буквально в следующем месяце. Может быть, это продлится еще год, но крушение долларовой системы неизбежно. Что будет потом? Никто не знает. Может быть, это приведет к согласованию, к какому-то клубу пяти-шести центров, которые будут создавать новую систему валютно-финансовых расчетов. Может быть, это все упадет в некое региональное объединение и столкновение этих сверхкрупных регионов. Говорить, конечно, трудно.
Но совершенно ясно, что это крушение доллара, оно приведет к усилению этих процессов. В частности, что касается среднего класса в Америке. Вы знаете, пенсионные фонды, страховые — ноль, банки — ноль. И что там остается, никто не знает. Они печатают, печатают, печатают. Но это все всем остальным сильно надоело.
В МВФ китайцы выдвинули новую программу, новые требования. Как вы думаете, эти крупномасштабные изменения, которые могут привести к очень крупной цивилизационной войне, как они скажутся на вашей концепции?
А.Фурсов. На эти вопросы я могу дать только общие ответы. Крушение долларовой системы, конечно же, подорвёт средний класс. В то же время она может организовать сегменты экс-среднего класса на борьбу с «железной пятой» и рванёт революция. Часто говорят: сегодня на Западе и в России революция невозможна: налицо социальная апатия, нет революционного субъекта и т.д. Всё так. Но революция — это такая штука, которая вспыхивает мгновенно, преобразуя в момент статичную энергию в динамическую и обрушивая как прогнившие, так и прочные стены. Именно так происходили великие революции эпохи Модерна — французская 1789 г. и русская 1917г.
Сознание - это просто галлюцинация мозга
«Первокурсник»
Особенности биологии Феникса | Спекулятивная биология
«Первокурсник»
Особенности биологии Джейка | Спекулятивная биология
«Первокурсник»
Другие люди у нас под ногами | "Улей Хельстрома" Ф.Герберта
«Первокурсник»
Симуляция достижения успеха
«Первокурсник»
Особенности биологии Медузы Горгоны| Спекулятивная биология
«Первокурсник»
Концепция Бога как вируса | "Эхопраксия"
«Первокурсник»
Особенности биологии Карлсона | Спекулятивная биология
«Первокурсник»
Особенности биологии Котопса | Спекулятивная биология
«Первокурсник»
Чем является Нечто с научной точки зрения? Биология Нечто
«Первокурсник»
Особенности биологии зараженных The Last of Us
«Первокурсник»
САМАЯ ПРОДУМАННАЯ ИГРОВАЯ ЭКОСИСТЕМА
«Первокурсник»
