Николай Ярошенко сыграл в русской живописи просто колоссальную роль. Он был одним из ключевых людей в движении передвижников. И кроме того — автором серии великолепных «социальных» портретов, человеком, в огромной степени создавшим весь визуальный стиль поздней Российской империи. Вы со стопроцентной вероятностью видели «Студента», которым обожают иллюстрировать «Преступление и наказание», «Курсистку», «Кочегара». Но у Ярошенко вообще масса примечательных картин.
Он вообще не то чтоб должен был стать художником. Он родился в 1846 году. Папа его был военный, и хотел, чтобы сын тоже им стал. Так что в 9 лет Николай поступил в кадетский корпус. Папа не поощрял занятия рисованием, но считал, что ничего страшного от них не случится.
В родной Полтаве Ярошенко познакомился с Иваном Зайцевым, который в кадетском корпусе преподавал рисование (фотография была еще экзотикой, и способность что-то зарисовать была для будущего офицера очень полезным качеством). Зайцев сам личность очень примечательная. Крепостной, который сумел выйти в люди исключительно благодаря собственному таланту и упорству. Он был глубоко второстепенным художником сам, но в становлении Ярошенко сыграл ключевую роль.
Зайцев был первым преподавателем живописи у Ярошенко. Военную карьеру он не оставил, и вскоре перевелся в Первый кадетский корпус в Петербурге. Выпустившись оттуда, он продолжил военное обучение, и служил артиллеристом как таковым всего два года, а там уж, после училищ и Михайловской академии, перешел в военпром и работал на руководящих должностях на Санкт-Петербургском патронном заводе, пока не вышел в отставку. Служил он совершенно незаметно, и судя по всему, был офицером добросовестным, но службой не горел, никак в этом качестве не запомнился ни в хорошем, ни, слава Богу, в дурном ключе. Его страсть и дело жизни начинались за пределами службы.
Все это время он продолжал рисовать и одновременно с кадетским корпусом, артиллерийским училищем и академией постоянно набивал руку как художник. Он занимался в вечерних классах рисовальной школы Общества поощрения художников. Там он был почти незаметным, и называли его буквально «артиллерийский офицер». Но. Учителем его там был Крамской. Кроме того, он работал в мастерской Адриана Волкова. Фамилию вы могли не слышать, но с высокой долей вероятности видели картину «Последний выстрел Пушкина», вот, это Волков.
В 1875 году Ярошенко уже считал себя готовым дебютировать как художник. Человек уже был не юный, и имел основательную подготовку. А еще он уже хорошо понимал, что именно хочет писать.
Он не был каким-то радикалом, революционером, но в его работах самый очевидный и частый мотив — социальный. Тут на него, конечно, повлиял Крамской. Крамской к тому моменту имел за спиной «Бунт Четырнадцати» 11 лет назад, когда группа художников, рассорившихся с Академией, ушла в свободное плавание в качестве «Артели художников». Три года назад было создано «Товарищество передвижных художественных выставок». Ярошенко общался с людьми, которые с академической живописью имели отношения сложные, хотя их мастерство никто не мог оспорить.
Так что первая картина Ярошенко — это социальная драма в живописи «Невский проспект ночью».
До нас она в нормальном виде не дошла, «спасибо» нацистам, пропала в Великую Отечественную. Но, в общем, две сжавшиеся продрогшие женщины в углу — это они на панели. Картина не стала прям шумной, кто-то из критиков даже острил про «врачебно-полицейский» жанр живописи, но была замечена.
Вскоре Ярошенко женился на Марии Невротиной, бестужевке, сходных с его собственными социально-прогрессистских убеждений.
Молодые поехали на Кавказ, и здесь Ярошенко написал несколько отличных пейзажей.
…но все-таки лучшим, что написал Ярошенко, стали его портреты. Моментом триумфа у него была шестая передвижная выставка 1878 года. И туда с двух ног зашел «Кочегар»:
Мощный, выразительный рабочий с внимательным взглядом сделал автора знаменитым. Его по-всякому интерпретировали, вплоть до оборота «картина жаления», но вообще, до сих пор промышленный рабочий (а не крестьянин) в русскую живопись обычно не проникал, а тут прямо залетел, и как ни крути и как ни интерпретируй, вышло ударно.
Ну, а дальше пошло-поехало. Начнем с пары самых известных кроме «Кочегара» картин — «Студент» и «Курсистка».
«Курсистка» в двух вариантах, более темный сейчас в Калуге, более светлый в Киеве. Был еще предположительно третий вариант, но его раскритиковал Крамской, и Ярошенко его истребил; Крамской, как утверждают, счел, что в первоначальной версии курсистка вызывает скорее жалость, а она тут должна быть именно полной внутреннего огня и твердости современной девушкой. В тот момент это была картина очень смелая, прямо сенсационная. Бестужевские женские курсы открылись только недавно, девушка, получающая нормальное образование, была чем-то не совсем обычным. Наиболее жесткие критики ее вообще честили, дескать, злобная и безобразная, «с могильным холодом в сердце», о как. Но публика была в восторге.
Кстати, у «Курсистки» есть вполне четкий прототип: Анна Черткова.
Девушка была толстовка, вегетарианка, в общем, активистка. Мясоедов ее тоже писал и, как видите, предпочел сделать более мягкой:
Вообще, эту семью художники любили, мужа ее писал Крамской, например.
«Студентом» регулярно, как я уже сказал, иллюстрируют «Преступление и наказание», и тут цепляла почти угрожающая недосказанность. Смотрит он очень внимательно и не очень добро, юноша бедный, но с тем же самым внутренним огнем и неясно, что у него там за пазухой, где рука. И тут многие хотели бы дорисовать бомбу или топор.
Все это было в пределах дозволенного, но еще у Ярошенко было несколько картин уже прямо щекотливо-политических:
«Голова заключенного» по мне так просто шедевральна, и хотя это этюд, по-моему, она имеет самостоятельную художественную ценность как нормальная картина.
А дальше был процесс Веры Засулич, террористки, стрелявшей в высокопоставленного чиновника. Ярошенко начал картину «У Литовского замка», на которой девушка стоит перед тюрьмой, где держали Веру Засулич:
А вот набросок к еще одной картине…
…и сама картина «Террористка»:
Если честно, у меня эта мрачная баба не вызывает особого сочувствия. Но «У Литовского замка» вызвала небольшую бурю. По совпадению, ее выставили прямо в день убийства Александра II. Ярошенко пришлось провести некоторое время под домашним арестом, а дознание вел лично министр внутренних дел Михаил Лорис-Меликов. «У Литовского замка» сгинула, но вот «Террористка» по эскизам сохранилась.
Вот, кстати, еще один автопортрет, и тут Ярошенко тоже пожестче, чем был:
Но — не только острым прославился Ярошенко. Вот, например: «Проводил» и «В теплых краях». Отец провожает больную чахоткой девушку, а дальше она на излечении. Кстати, больная девушка списана опять с Чертковой.
А вот просто серия разнообразных российских типов.
Ну, и россыпью:
«Причины неизвестны»: нормально картина не сохранилась, изображена покончившая с собой девушка.
Ну, и наконец, портреты у Ярошенко были не только социальные, а и вполне себе живых людей:
Последние годы Ярошенко были сильно омрачены расколом среди передвижников. Многие из них сами вошли в состав академии, которой прежде противостояли, уже не как бунтари, а как мэтры. Ярошенко страшно бился за независимый характер передвижников, и рассматривал уход назад в академию как предательство. Из-за этого он насмерть расплевался с Куинджи, отношения с которым прежде были великолепными. Это был человек, переживший свое время.
Последняя картина отдавала какой-то мелкой местью. Она была написана на неожиданную для Ярошенко религиозную тему, а в роли фарисеев и Иуды в черновом варианте выступали… покинувшие товарищество передвижников художники и Куинджи. Ярошенко не собирался использовать лица художников в финальной версии картины. Но подробности уже не будут известны: сама картина, как и часть других, погибла в 41-м вместе с эскизами. Так что у нас тут сохранившийся эскиз, где никого не угадаешь.
А скончался Ярошенко неожиданно, в 52 года, в 1898 году во время работы. Инфаркт. Остается сожалеть, что этот человек под конец жизни был лишен душевного покоя. Но вот в историю русской живописи он себя вписал намертво.
Vkontakte
Twitter
Одноклассники
