logo
159
читателей
Норин  Евгений Норин. Историк-любитель, профессиональный болтун
Публикации Уровни подписки Контакты О проекте Фильтры Статистика Обновления проекта Поделиться Метки
О проекте
Журналист, пишу на исторические и околовоенные темы, сюда складываю архив своих текстов.
Я пишу довольно объемные материалы. Обычный журнальный материал — это тысяч 5-10 знаков, у меня 10 тысяч — это скорее нижняя граница. Но — занимательность фирма гарантирует. Публикации даю примерно каждые три дня.
Имейте, так сказать, фан.
Публикации, доступные бесплатно
Уровни подписки
Единоразовый платёж

Безвозмездное пожертвование без возможности возврата. Этот взнос не предоставляет доступ к закрытому контенту.

Помочь проекту
На кофе 500 ₽ месяц 5 100 ₽ год
(-15%)
При подписке на год для вас действует 15% скидка. 15% основная скидка и 0% доп. скидка за ваш уровень на проекте Норин
Доступны сообщения

Базовая подписка, доступны все материалы

Оформить подписку
На кофе с печенькою 1 000 ₽ месяц 10 200 ₽ год
(-15%)
При подписке на год для вас действует 15% скидка. 15% основная скидка и 0% доп. скидка за ваш уровень на проекте Норин
Доступны сообщения

То же самое, что "Кофе", только для тех, кому не жалко тысячу в месяц.

Оформить подписку
Загул и кутеж 5 000 ₽ месяц
Доступны сообщения

На этом уровне можно, например, целенаправленно заказывать мне тексты

Оформить подписку
Купать коней в шампанском 10 000 ₽ месяц
Доступны сообщения

Можно заказывать посты, предлагать встречи, разговаривать разговоры тет-а-тет - в общем, если вы готовы столько платить, значит, или я вам очень мил, или вам от меня чего-то нужно. Пишите, обговорим.

Оформить подписку
Фильтры
Статистика
159 подписчиков
Обновления проекта
Метки
Читать: 1+ мин
logo Норин

Гильгамеш и Иштар

Книжковое.В ‎«Гильгамеше»‏ ‎есть ‎классный ‎кусок. ‎К ‎главному‏ ‎герою, ‎собственно,‏ ‎Гильгамешу,‏ ‎является ‎лично ‎богиня‏ ‎Иштар. ‎И‏ ‎говорит, ‎дескать, ‎женись ‎на‏ ‎мне,‏ ‎всяко ‎одарю.‏ ‎Не ‎женюсь,‏ ‎отвечает ‎Гильгамеш, ‎потому ‎что ‎ты‏ ‎/скверная‏ ‎женщина/ ‎и‏ ‎вообще ‎приносишь‏ ‎одни ‎несчастья. ‎О ‎как, ‎одно‏ ‎из‏ ‎самых‏ ‎первых ‎литературных‏ ‎произведений ‎вообще‏ ‎в ‎природе‏ ‎—‏ ‎и ‎оно‏ ‎о ‎том, ‎как ‎у ‎человека‏ ‎оказался ‎достаточно‏ ‎крепкий‏ ‎стержень, ‎чтобы ‎божество‏ ‎послать. ‎Иштар‏ ‎на ‎него ‎натравила ‎специального‏ ‎быка,‏ ‎но ‎наш‏ ‎герой, ‎естественно,‏ ‎и ‎его ‎заломал.На ‎картинке ‎Гильгамеш‏ ‎оплакивает‏ ‎Энкиду. ‎Это‏ ‎его ‎друг,‏ ‎человек-жывотное. ‎Гильгамеш ‎его ‎приручил, ‎подложив‏ ‎блудницу.‏ ‎Всегда‏ ‎у ‎них‏ ‎так. ‎Они‏ ‎вдвоем ‎много‏ ‎всякого‏ ‎сделали, ‎но‏ ‎в ‎процессе ‎вражды ‎с ‎богами‏ ‎небожители ‎все-таки‏ ‎зверика‏ ‎затравили.


Читать: 1+ мин
logo Норин

«Сын Грома» против марсиан

В ‎«Войне‏ ‎миров» ‎Уэллса ‎есть ‎мощнейший ‎момент,‏ ‎когда ‎марсианский‏ ‎треножник‏ ‎уничтожается ‎миноносцем ‎«Сын‏ ‎грома» ‎при‏ ‎помощи ‎тарана. ‎Только ‎в‏ ‎оригинале‏ ‎он ‎не‏ ‎был ‎никаким‏ ‎миноносцем, ‎а ‎был ‎кораблем ‎загадочного‏ ‎класса‏ ‎Torpedo ‎Ram.‏ ‎На ‎самом‏ ‎деле, ‎Уэллс ‎ввел ‎в ‎текст‏ ‎«чудо-оружие»,‏ ‎реально‏ ‎построенное ‎в‏ ‎единственном ‎экземпляре‏ ‎— ‎торпедный‏ ‎таран‏ ‎«Полифем». ‎Этот‏ ‎корабль ‎был ‎вооружен ‎торпедами, ‎легкими‏ ‎пушками… ‎и‏ ‎подводным‏ ‎тараном.

Предполагалось, ‎что ‎он‏ ‎будет ‎прорываться‏ ‎во ‎вражеские ‎гавани ‎и‏ ‎там‏ ‎бесчинствовать. ‎Кстати,‏ ‎самое ‎известное‏ ‎выступление ‎«Полифема» ‎— ‎это ‎учения,‏ ‎на‏ ‎которых ‎тренировались‏ ‎прорываться ‎в‏ ‎гавань ‎Кронштадта. ‎Кронштадт ‎и ‎«Полифем»‏ ‎счастливо‏ ‎убереглись‏ ‎от ‎встреч‏ ‎друг ‎с‏ ‎другом ‎в‏ ‎реальной‏ ‎жизни, ‎и‏ ‎за ‎неимением ‎подходящей ‎войны, ‎оригинальный‏ ‎корабль ‎был‏ ‎взят‏ ‎на ‎вооружение ‎Уэллсом,‏ ‎дооборудован ‎мощной‏ ‎броней ‎и ‎артиллерией, ‎и‏ ‎с‏ ‎известным ‎успехом‏ ‎брошен ‎в‏ ‎атаку ‎на ‎прорывающихся ‎марсиан. ‎Однако‏ ‎когда‏ ‎к ‎«Войне‏ ‎миров» ‎подступились‏ ‎переводчики, ‎они ‎сломали ‎головы ‎о‏ ‎странную‏ ‎конструкцию‏ ‎с ‎«торпедотараном»,‏ ‎и ‎«Сын‏ ‎грома» ‎был‏ ‎разжалован‏ ‎в ‎банальный‏ ‎миноносец.


Читать: 22+ мин
logo Норин

Книжный список имени меня

Этот ‎список‏ ‎не ‎является ‎каким-то ‎академически ‎выверенным‏ ‎перечнем, ‎и‏ ‎уж‏ ‎точно ‎не ‎претендует‏ ‎на ‎роль‏ ‎«N ‎книг, ‎которые ‎обязан‏ ‎прочесть‏ ‎каждый». ‎Это‏ ‎набор ‎текстов‏ ‎и ‎авторов, ‎в ‎первую ‎очередь‏ ‎значимых‏ ‎лично ‎для‏ ‎меня, ‎поэтому‏ ‎бессмысленно ‎спрашивать ‎«А ‎что ‎тут‏ ‎делает…»‏ ‎или‏ ‎«А ‎почему‏ ‎нет…» ‎Хотя,‏ ‎кстати, ‎уточнения‏ ‎—‏ ‎«А ‎может,‏ ‎про ‎вот ‎это ‎ты ‎просто‏ ‎забыл?» ‎—‏ ‎только‏ ‎приветствуются. ‎Но ‎в‏ ‎целом. ‎Как‏ ‎приглашая ‎гостей, ‎вы ‎заботитесь‏ ‎в‏ ‎первую ‎очередь‏ ‎о ‎том,‏ ‎чтобы ‎их ‎общество ‎было ‎вам‏ ‎приятным,‏ ‎так ‎и‏ ‎книги ‎здесь‏ ‎подобраны ‎по ‎простейшему ‎принципу ‎—‏ ‎с‏ ‎ними‏ ‎мне ‎было‏ ‎хорошо, ‎или‏ ‎по ‎крайней‏ ‎мере,‏ ‎по ‎итогу‏ ‎я ‎подумал ‎«О, ‎вот ‎оно,‏ ‎значит, ‎что‏ ‎это‏ ‎такое», ‎они ‎занимательны‏ ‎или ‎важны‏ ‎лично ‎для ‎меня, ‎и‏ ‎это‏ ‎единственное ‎основание‏ ‎для ‎того,‏ ‎чтобы ‎обратить ‎на ‎этот ‎текст‏ ‎и‏ ‎Ваше ‎благосклонное‏ ‎внимание.

Если ‎вам‏ ‎нужен ‎список, ‎необходимый, ‎чтобы ‎быть‏ ‎(или‏ ‎хотя‏ ‎бы ‎слыть)‏ ‎образованным ‎человеком,‏ ‎есть ‎вполне‏ ‎рабочий‏ ‎метод ‎—‏ ‎взять ‎программу ‎чтения ‎филфака ‎и‏ ‎идти ‎по‏ ‎ней.‏ ‎Несколько ‎таких ‎программ,‏ ‎включая, ‎например,‏ ‎МГУ, ‎есть ‎в ‎интернете‏ ‎в‏ ‎публичном ‎доступе.‏ ‎Список ‎уже,‏ ‎так ‎сказать, ‎адаптированный ‎под ‎условно-массового‏ ‎читателя‏ ‎профессиональным ‎филологом,‏ ‎можно ‎найти,‏ ‎к ‎примеру, ‎здесь.

Также ‎подчеркну: ‎здесь‏ ‎художественная‏ ‎литература,‏ ‎редко ‎разбавленная‏ ‎мемуарами. ‎Нон-фикшн,‏ ‎история, ‎философия‏ ‎и‏ ‎т. ‎д.‏ ‎входят ‎в ‎список ‎по ‎факту‏ ‎желания ‎левой‏ ‎пятки.

Кроме‏ ‎того, ‎я ‎исхожу‏ ‎из ‎того,‏ ‎что ‎мой ‎читатель ‎сам‏ ‎не‏ ‎дурак, ‎и‏ ‎разберется ‎самостоятельно‏ ‎с ‎вопросами ‎типа ‎отделения ‎произведения‏ ‎от‏ ‎взглядов ‎автора.‏ ‎совпадения ‎или‏ ‎несовпадения ‎моих ‎вкусов ‎с ‎его‏ ‎собственными,‏ ‎политическими‏ ‎воззрениями, ‎понятиями‏ ‎о ‎пристойном,‏ ‎и ‎т.‏ ‎д.‏ ‎и ‎т.‏ ‎п. ‎В ‎конце ‎концов, ‎любую‏ ‎книгу ‎можно‏ ‎в‏ ‎любой ‎момент ‎просто‏ ‎закрыть. ‎Также‏ ‎договоримся ‎на ‎берегу, ‎что‏ ‎в‏ ‎16 ‎вкусы‏ ‎не ‎те‏ ‎же, ‎что ‎в ‎36, ‎и‏ ‎если‏ ‎у ‎меня‏ ‎остались ‎еще‏ ‎какие-то ‎сантименты ‎к ‎роману, ‎прочитанному‏ ‎в‏ ‎юности,‏ ‎вовсе ‎не‏ ‎факт, ‎что‏ ‎вы ‎испытаете‏ ‎те‏ ‎же ‎чувства,‏ ‎впервые ‎открыв ‎его ‎под ‎сорок.‏ ‎Ну, ‎и‏ ‎будем‏ ‎считать, ‎что ‎там,‏ ‎условные ‎«Три‏ ‎мушкетера» ‎и ‎«Ты ‎жива‏ ‎еще,‏ ‎моя ‎старушка?»‏ ‎и ‎так‏ ‎все ‎читали, ‎так ‎что ‎книги‏ ‎такого‏ ‎рода ‎тут‏ ‎по ‎желанию‏ ‎левой ‎пятки, ‎ну, ‎или ‎есть‏ ‎мне‏ ‎кажется,‏ ‎есть ‎смысл‏ ‎перечитать.

Металитература

Все-таки ‎не‏ ‎удержусь ‎от‏ ‎сверхкраткого‏ ‎списка ‎общеобязательного,‏ ‎на ‎мой ‎взгляд, ‎чтения. ‎Все,‏ ‎что ‎здесь‏ ‎есть,‏ ‎стоит ‎знать ‎просто‏ ‎ради ‎того‏ ‎влияния, ‎которое ‎эти ‎тексты‏ ‎оказали‏ ‎на ‎мировую‏ ‎литературу. ‎Неважно,‏ ‎христианин ‎ли ‎вы, ‎Библия ‎слишком‏ ‎глубоко‏ ‎вбита ‎в‏ ‎наш ‎культурный‏ ‎контекст, ‎чтобы ‎ее ‎игнорировать; ‎неважно,‏ ‎с‏ ‎первого‏ ‎ли ‎раза‏ ‎вы ‎правильно‏ ‎прочли ‎слово‏ ‎«пышнопоножный»,‏ ‎но ‎откуда‏ ‎оно ‎взялось, ‎стоит ‎знать, ‎и‏ ‎Каллисто ‎с‏ ‎Калипсо‏ ‎тоже ‎нежелательно ‎путать.

Гомер, «Илиада»,‏ ‎«Одиссея».

Н. ‎Кун, «Мифы‏ ‎древней ‎Греции» ‎(скажем ‎честно,‏ ‎вряд‏ ‎ли ‎Вы‏ ‎прочтете ‎все‏ ‎оригиналы, ‎которые ‎пересказывает ‎Кун, ‎если‏ ‎вы‏ ‎не ‎филолог,‏ ‎но ‎на‏ ‎уровне ‎что ‎откуда ‎взято ‎—‏ ‎стоит‏ ‎знать).

Библия. Опять‏ ‎же, ‎редко‏ ‎кто ‎прочтет‏ ‎целиком, ‎но‏ ‎в‏ ‎пересказе ‎хотя‏ ‎бы ‎надо. ‎Однозначно ‎стоит ‎прочесть‏ ‎без ‎пересказа,‏ ‎как‏ ‎есть:

Ветхий ‎завет ‎докуда‏ ‎желания ‎хватит,‏ ‎но ‎хотя ‎бы ‎до‏ ‎«Второзакония»‏ ‎включительно ‎(это‏ ‎где ‎10‏ ‎заповедей), ‎и ‎отдельно ‎«Книгу ‎Екклесиаста».Новый‏ ‎завет‏ ‎— ‎как‏ ‎минимум, ‎четыре‏ ‎Евангелия ‎и ‎«Апокалипсис».

Шекспир. Стоит ‎более-менее ‎всё,‏ ‎но‏ ‎однозначно‏ ‎нужны ‎основные‏ ‎трагедии ‎—‏ ‎«Гамлет», ‎«Король‏ ‎Лир»,‏ ‎«Отелло», ‎«Макбет»,‏ ‎«Ромео ‎и ‎Джульетта»; ‎основные ‎комедии‏ ‎— ‎«Венецианский‏ ‎купец»,‏ ‎«Укрощение ‎строптивой», ‎«Буря»,‏ ‎«Сон ‎в‏ ‎летнюю ‎ночь», ‎что-нибудь ‎из‏ ‎исторических‏ ‎пьес ‎(типа‏ ‎«Ричарда ‎III»),‏ ‎ну, ‎и ‎сонеты.

Древности, ‎Средневековье ‎и‏ ‎Раннее‏ ‎новое ‎время

Ксенофонт, «Анабасис».‏ ‎Видимо, ‎первый‏ ‎в ‎мире ‎военный ‎мемуар. ‎Вдобавок,‏ ‎хорошо‏ ‎написанный.

Авсоний. Ну‏ ‎да, ‎вроде‏ ‎как, ‎не‏ ‎самый ‎известный‏ ‎античный‏ ‎поэт, ‎и‏ ‎если ‎б ‎я ‎хотел ‎выпендриться,‏ ‎вписал ‎бы‏ ‎сюда‏ ‎Катулла ‎или ‎Горация.‏ ‎Ну, ‎и‏ ‎ладно.

Платон. ‎«Пир», ‎«Государство» ‎и‏ ‎т.‏ ‎д.

Эсхил — трагедии

Софокл ‎—‏ ‎трагедии

Аристофан, «Лисистрата». ‎А‏ ‎вот ‎это ‎у ‎древнегреков ‎комедия.‏ ‎Кстати,‏ ‎действительно ‎очаровательная‏ ‎и ‎атмосферная;‏ ‎Эсхил ‎и ‎Софокл ‎возвышенные, ‎но‏ ‎вот‏ ‎тут‏ ‎— ‎хоть‏ ‎низкий ‎жанр‏ ‎и ‎все‏ ‎такое‏ ‎— ‎много‏ ‎интересного ‎как ‎раз ‎про ‎быт,‏ ‎про ‎живую‏ ‎жизнь,‏ ‎про ‎шутеечки ‎тогдашние.‏ ‎Многие ‎штуки‏ ‎смотрятся ‎просто ‎дивно ‎современно.

«Старшая‏ ‎Эдда»,‏ ‎«Младшая ‎Эдда».‏ ‎Мрачный ‎скандинавский‏ ‎эпос, ‎в ‎природе ‎есть ‎несколько‏ ‎недурных‏ ‎пересказов, ‎но‏ ‎вообще, ‎«Эдды»‏ ‎стоят ‎того, ‎чтоб ‎прочитать ‎их‏ ‎как‏ ‎есть‏ ‎— ‎это‏ ‎просто ‎атмосферно,‏ ‎а ‎множество‏ ‎офигенных‏ ‎фрагментов ‎во‏ ‎всех ‎адаптациях ‎опущено.

Исландские ‎саги ‎—‏ ‎«О ‎Ньяле»‏ ‎(мне‏ ‎больше ‎нравится ‎перевод‏ ‎Канцельсона, ‎если‏ ‎что), ‎«О ‎Греттире», ‎«О‏ ‎Гисли»,‏ ‎«Об ‎Эгиле».

Бенгтссон, «Рыжий‏ ‎Орм». ‎Ну,‏ ‎да, ‎это ‎не ‎сага ‎как‏ ‎таковая,‏ ‎просто ‎к‏ ‎слову ‎пришлось,‏ ‎но ‎роман ‎шикарный.

«Песнь ‎о ‎Нибелунгах»

«Песнь‏ ‎о‏ ‎Роланде»

Сэй-Сенагон, «Записки‏ ‎у ‎изголовья».‏ ‎Литературный ‎дневник‏ ‎средневековой ‎японской‏ ‎придворной‏ ‎дамы. ‎Погружающе,‏ ‎легко ‎и ‎увлекательно.

«Окассен ‎и ‎Николетта»‏ ‎— ‎это,‏ ‎если‏ ‎что, ‎пародия

Валлийщина-ирландщина ‎—‏ ‎допустим, ‎«Похищение‏ ‎быка» ‎и ‎«Кад ‎Годдеу»

«Коронование‏ ‎Людовика»

«Книга‏ ‎назидания» ‎Усамы‏ ‎ибн ‎Мункыза — крестовые‏ ‎походы ‎с ‎точки ‎зрения ‎сарацина

«Речные‏ ‎заводи»‏ ‎— ‎а‏ ‎это ‎классический‏ ‎китайский ‎роман. ‎Он ‎довольно ‎самобытный,‏ ‎и‏ ‎не‏ ‎факт, ‎что‏ ‎понравится; ‎в‏ ‎нем ‎можно‏ ‎просто‏ ‎утонуть, ‎но‏ ‎вообще ‎в ‎целом ‎попробовать ‎стоит.‏ ‎Вообще, ‎в‏ ‎китайской‏ ‎литературе ‎четыре ‎романа‏ ‎считаются ‎«суперклассикой»,‏ ‎и ‎«Заводи» ‎— ‎на‏ ‎мой‏ ‎взгляд, ‎наиболее‏ ‎читабельный. ‎Остальные‏ ‎— ‎«Троецарствие», ‎«Путешествие ‎на ‎запад»‏ ‎и‏ ‎«Сон ‎в‏ ‎красном ‎тереме».

Данте, «Божественная‏ ‎комедия». ‎Ну, ‎хотя ‎бы ‎«Ад»,‏ ‎он‏ ‎самый‏ ‎интересный: ‎=).

«Тристан‏ ‎и ‎Изольда»‏ ‎в ‎переложении‏ ‎Жозефа‏ ‎Бедье

«Король ‎Артур‏ ‎и ‎рыцари ‎круглого ‎стола» ‎в‏ ‎переложении ‎Акройда. Можете‏ ‎попробовать‏ ‎и ‎аутентичную ‎«Смерть‏ ‎Артура» ‎Мэлори, но‏ ‎это ‎огромный ‎и ‎весьма‏ ‎занудный‏ ‎кирпич, ‎в‏ ‎общем, ‎я‏ ‎вас ‎предупредил: ‎=) ‎Как ‎вариант‏ ‎—‏ ‎Теренс ‎Уайт. Да,‏ ‎«Янки ‎при‏ ‎дворе ‎короля ‎Артура» ‎мне ‎тоже‏ ‎очень‏ ‎нравился‏ ‎в ‎детстве‏ ‎(сейчас ‎восторги‏ ‎поутихли), ‎но‏ ‎главное‏ ‎не ‎повторять‏ ‎мою ‎ошибку, ‎и ‎не ‎начинать‏ ‎знакомиться ‎с‏ ‎Артурианой‏ ‎именно ‎с ‎«Янки»!

«Песни‏ ‎южных ‎славян»‏ ‎— ‎это, ‎собственно, ‎название‏ ‎книги.‏ ‎Сборник ‎старинных‏ ‎баллад, ‎собственно,‏ ‎южных ‎славян. ‎Поэтично, ‎самобытно ‎и‏ ‎просто‏ ‎красиво.

Бокаччо, «Декамерон». ‎И,‏ ‎кстати, ‎есть‏ ‎еще ‎«Гептамерон» Маргариты ‎Наваррской

Брант, «Корабль ‎дураков»

Кампанелла, «Город ‎солнца»

Лопе‏ ‎де‏ ‎Вега, «Овечий‏ ‎источник»

Брантом, «Галантные ‎дамы».‏ ‎Это ‎как‏ ‎бы ‎и‏ ‎веселая‏ ‎эротика, ‎но‏ ‎как ‎положено ‎в ‎таких ‎случаях,‏ ‎оно ‎вообще‏ ‎про‏ ‎живую ‎жизнь; ‎всячески‏ ‎рекомендую.

Ларошфуко, «Максимы»

Лабрюйер, «Характеры»

XVIII–XIX ‎века

Вольтер, «Кандид».‏ ‎Пожалуй, ‎это ‎ответ ‎на‏ ‎пресловутый‏ ‎вопрос ‎о‏ ‎том, ‎какую‏ ‎книгу ‎вы ‎бы ‎взяли ‎с‏ ‎собой‏ ‎на ‎необитаемый‏ ‎остров.

Лесаж, «Хромой ‎бес».‏ ‎Ну, ‎и ‎вообще ‎плутовские ‎романы‏ ‎как‏ ‎таковые.‏ ‎Хотя ‎в‏ ‎основном ‎они‏ ‎были ‎написаны‏ ‎раньше.‏ ‎И ‎еще‏ ‎вообще ‎— ‎французская ‎повесть ‎XVIII‏ ‎века ‎как‏ ‎таковая‏ ‎— ‎Дидро, ‎Мариво и‏ ‎пр.

Прево, «Манон ‎Леско»

Де‏ ‎Сад, «Жюстина», ‎«Флорвиль ‎и ‎Курваль»‏ ‎и‏ ‎т. ‎д.‏ ‎У ‎Сада‏ ‎по ‎очевидным ‎причинам ‎сложная ‎репутация,‏ ‎но‏ ‎стоит ‎знать,‏ ‎что ‎это‏ ‎такое. ‎И ‎отдельно ‎— ‎учитывать‏ ‎контекст.

Захер-Мазох, «Венера‏ ‎в‏ ‎мехах». ‎Нет,‏ ‎сюрприз, ‎это‏ ‎не ‎про‏ ‎кнуты‏ ‎и ‎бондаж,‏ ‎если ‎кто ‎подумал.

Шиллер, «Разбойники»

Голдсмит, «Векфильдский ‎священник»

Амброз ‎Бирс, рассказы.‏ ‎Сборник ‎«В‏ ‎гуще‏ ‎жизни» ‎— ‎прям‏ ‎хорошо.

Джек ‎Лондон. Тут‏ ‎кто-то ‎поморщится, ‎мол, ‎в‏ ‎школе‏ ‎читал. ‎Но‏ ‎попробуйте, ‎например,‏ ‎«Рассказы ‎южных ‎морей» ‎или ‎«Мексиканца».

Торо, «Уолден»

Мопассан, «Милый‏ ‎друг»

Флобер, «Госпожа‏ ‎Бовари»

Бальзак. «Гобсек», ‎«Отец‏ ‎Горио», ‎«Полковник‏ ‎Шабер», ‎«Банкирский ‎дом ‎Нусингена», ‎«Евгения‏ ‎Гранде»‏ ‎и‏ ‎вообще ‎цикл‏ ‎«Человеческая ‎комедия»‏ ‎— ‎тут‏ ‎просто‏ ‎погуглите-почитайте, ‎что‏ ‎это ‎такое ‎и ‎проникнитесь ‎величием‏ ‎замысла ‎—‏ ‎я‏ ‎не ‎шучу. ‎Если‏ ‎бы ‎меня‏ ‎попросили ‎назвать ‎величайшего ‎романиста‏ ‎всех‏ ‎времен, ‎то‏ ‎вот ‎он‏ ‎был ‎бы ‎одним ‎из ‎серьезных‏ ‎кандидатов.

Эдгар‏ ‎По, рассказы

Шелли, «Франкенштейн»

Гюго, «Отверженные». ‎Для‏ ‎меня ‎лично‏ ‎— ‎просто-таки ‎один ‎из ‎ключевых‏ ‎романов.‏ ‎Его‏ ‎же ‎«Девяносто‏ ‎третий ‎год».

Стивенсон, «Странная‏ ‎история ‎доктора‏ ‎Джекила‏ ‎и ‎мистера‏ ‎Хайда»

Клейст, «Кетхен ‎из ‎Гейльбронна»

Мериме, новеллы, ‎«Хроника ‎времен‏ ‎Карла ‎IX»

Сенкевич, «Огнем‏ ‎и‏ ‎мечом», ‎«Потоп», ‎«Пан‏ ‎Володыевский». ‎Тут,‏ ‎скажем ‎так, ‎надо ‎приспособиться‏ ‎к‏ ‎стилю ‎и‏ ‎к ‎тому,‏ ‎что ‎у ‎автора ‎«поляк» ‎—‏ ‎это‏ ‎не ‎просто‏ ‎национальность, ‎а‏ ‎мировоззрение, ‎и ‎где-то ‎даже ‎религия.‏ ‎Но‏ ‎вообще,‏ ‎очаровательная ‎трилогия.

Ну,‏ ‎и ‎раз‏ ‎уж ‎заговорил‏ ‎—‏ ‎Мицкевич, «Пан ‎Тадеуш».

Мировой‏ ‎ХХ-XXI ‎век

Ремарк. «На ‎Западном ‎фронте ‎без‏ ‎перемен» ‎—‏ ‎«Возвращение»‏ ‎— ‎«Три ‎товарища»‏ ‎(формально ‎это‏ ‎не ‎единый ‎роман, ‎но‏ ‎по‏ ‎факту ‎трилогия),‏ ‎«Время ‎жить‏ ‎и ‎время ‎умирать», ‎а ‎также‏ ‎«Черный‏ ‎обелиск», ‎«Триумфальная‏ ‎арка», ‎«Ночь‏ ‎в ‎Лиссабоне» ‎— ‎но ‎тут‏ ‎вы‏ ‎рискуете‏ ‎тем, ‎что‏ ‎они ‎у‏ ‎вас ‎сольются‏ ‎воедино:)‏ ‎Нежно ‎люблю.

Хемингуэй. «По‏ ‎ком ‎звонит ‎колокол», ‎«Иметь ‎и‏ ‎не ‎иметь»,‏ ‎«Праздник,‏ ‎который ‎всегда ‎с‏ ‎тобой», ‎«Опасное‏ ‎лето», ‎рассказы, ‎рассказы, ‎рассказы.‏ ‎Титан,‏ ‎орел ‎и‏ ‎вообще.

Гашек, «Похождения ‎бравого‏ ‎солдата ‎Швейка». ‎Всячески ‎рекомендую ‎также‏ ‎комментарии‏ ‎Сергея ‎Солоуха‏ ‎(гуглится ‎на‏ ‎раз-два, ‎издавались ‎отдельной ‎книгой); ‎кроме‏ ‎того,‏ ‎у‏ ‎него ‎отличные‏ ‎рассказы, ‎скажем,‏ ‎о ‎том,‏ ‎как‏ ‎он ‎служил‏ ‎комендантом ‎Бугульмы!

Оруэлл. Тут ‎все ‎сказали ‎«1984»,‏ ‎но ‎и‏ ‎«Памяти‏ ‎Каталонии», ‎и ‎«Фунты‏ ‎лиха ‎в‏ ‎Париже ‎и ‎Лондоне», ‎и‏ ‎вообще,‏ ‎это ‎тоже‏ ‎автор, ‎у‏ ‎которого ‎стоит ‎хотя ‎бы ‎глянуть‏ ‎всё.

Экзюпери, и‏ ‎нет, ‎не‏ ‎«Маленький ‎принц»,‏ ‎а ‎«Военный ‎летчик», ‎«Южный ‎почтовый»,‏ ‎«Ночной‏ ‎полет»,‏ ‎«Планета ‎людей»,‏ ‎«Цитадель»

Честертон, истории ‎про‏ ‎отца ‎Брауна,‏ ‎«Наполеон‏ ‎Ноттингхильский», ‎«Перелетный‏ ‎кабак»

Хаксли, «Дивный ‎новый ‎мир»

Сартр, «Мухи»

Сабатини, «Жизнь ‎Чезаре ‎Борджа»

Кено, «Зази‏ ‎в ‎метро»

Маклин, «Крейсер‏ ‎его‏ ‎величества ‎„Улисс“, ‎„Пушки‏ ‎острова ‎Наварон“

Ле‏ ‎Карре, «Звонок ‎покойнику», ‎«Шпион, ‎пришедший‏ ‎с‏ ‎холода» ‎и‏ ‎пр. ‎Мега-классика‏ ‎шпионского ‎романа.

Форсайт, «Псы ‎войны», ‎«Ветеран»

Акутагава, «В ‎чаще»‏ ‎и‏ ‎т. ‎д.

Кадзуо‏ ‎Исигуро, «Погребенный ‎великан»

Уильямс, «Трамвай‏ ‎„Желание“

Кристи, «Десять ‎негритят»

Капоте, «Хладнокровное ‎убийство», ‎«Завтрак ‎у‏ ‎Тиффани»

Хейли, «Аэропорт»

Пьюзо, «Крестный‏ ‎отец»

Кейн, «Почтальон‏ ‎всегда ‎звонит‏ ‎дважды»

Керуак, «В ‎дороге»

Роберт‏ ‎Мейсон, «Цыпленок ‎и‏ ‎ястреб».‏ ‎Прекрасные ‎«вьетнамские»‏ ‎мемуары ‎вертолетчика

Перес-Реверте, в ‎основном ‎цикл ‎«Капитан‏ ‎Алатристе», ‎но‏ ‎он‏ ‎хорош ‎и ‎в‏ ‎остальном; ‎романов‏ ‎много ‎разных, ‎но ‎попробуйте‏ ‎еще‏ ‎и ‎публицистику,‏ ‎«С ‎намерением‏ ‎оскорбить», ‎вот ‎это ‎вот ‎всё.

Форрестер, «Хорнблауэр».‏ ‎Классика‏ ‎британского ‎исторического‏ ‎романа.

Фрейзер, «Флэшмен». ‎Вообще,‏ ‎это ‎пародия ‎на ‎классическую ‎английскую‏ ‎историческую‏ ‎беллетристику;‏ ‎как ‎если‏ ‎бы ‎у‏ ‎нас ‎кто-то‏ ‎взялся‏ ‎писать ‎исторический‏ ‎роман ‎«Мишка ‎Квакин». ‎Но ‎вот,‏ ‎скажем, ‎тот‏ ‎роман,‏ ‎что ‎про ‎Индию‏ ‎— ‎он‏ ‎уже ‎дошел ‎до ‎уровня,‏ ‎где‏ ‎и ‎не‏ ‎то ‎чтоб‏ ‎пародия, ‎реально ‎хорош.

Ну, ‎и ‎давайте‏ ‎сюда‏ ‎же ‎Акунина с‏ ‎его ‎циклом‏ ‎про ‎Фандорина, ‎хотя ‎он ‎формально‏ ‎в‏ ‎другом‏ ‎разделе. ‎До‏ ‎«Коронации», ‎ну‏ ‎ок, ‎до‏ ‎«Любовников‏ ‎смерти».

Суинтон, «Оборона ‎Дурацкого‏ ‎брода». ‎Ну, ‎и ‎раз ‎уж‏ ‎заговорил, ‎«Гадюкинский‏ ‎мост»‏ ‎и ‎«Перевал ‎Крастера»‏ ‎Марченко

Харпер ‎Ли, «Убить‏ ‎пересмешника» ‎— ‎это, ‎по‏ ‎идее,‏ ‎предельно ‎очевидный‏ ‎совет, ‎но‏ ‎— ‎«Пойди, ‎поставь ‎сторожа» ‎тоже‏ ‎стоит‏ ‎прочитать, ‎а‏ ‎главное ‎—‏ ‎погуглите, ‎откуда ‎«Пойди…» ‎вообще ‎взялось.

Борхес, рассказы

Митчелл, «Облачный‏ ‎атлас»

Петрович, «Осада‏ ‎церкви‏ ‎Святого ‎Спаса»

Клавелл, эпический‏ ‎«Сегун», ‎остальное‏ ‎тоже ‎могучее

Эко, «Имя‏ ‎розы»,‏ ‎«Пять ‎эссе‏ ‎на ‎темы ‎этики» ‎и ‎т.‏ ‎д.

Маккарти, «Дорога», ‎«Кровавый‏ ‎меридиан»

Зюскинд, «Парфюмер»

Щерек, «Междуморье»‏ ‎и ‎прочее. ‎Вообще,‏ ‎хороший ‎автор,‏ ‎у ‎нас ‎почти ‎что‏ ‎неизвестный,‏ ‎и ‎даже‏ ‎русский ‎перевод,‏ ‎похоже, ‎чей-то ‎самопал.

Пошли ‎по ‎фэнтези…

Толкин, «Властелин‏ ‎колец».‏ ‎Комментарии ‎не‏ ‎требуются, ‎да?‏ ‎«Хоббит» ‎тож, ‎но ‎предполагается, ‎что‏ ‎его‏ ‎Вы‏ ‎читали ‎в‏ ‎детстве. ‎«Сильмариллион»‏ ‎— ‎как‏ ‎пойдет,‏ ‎уж ‎очень‏ ‎специфический; ‎к ‎«Сильмариллиону» ‎примыкают ‎«Дети‏ ‎Хурина», ‎«Падение‏ ‎Гондолина»‏ ‎и ‎прочее. ‎Мы‏ ‎говорим ‎«фэнтези»,‏ ‎подразумеваем ‎«Толкин».

Раз ‎уж ‎упомянул‏ ‎Толкина‏ ‎— ‎Урсула‏ ‎Ле ‎Гуин, «Волшебник‏ ‎Земноморья» ‎(с ‎продолжениями). ‎Книжка ‎сильно‏ ‎иная‏ ‎по ‎настроению,‏ ‎но ‎вместе‏ ‎с ‎Толкином ‎— ‎одна ‎из‏ ‎основополагающих‏ ‎для‏ ‎жанра.

Сапковский. Тут ‎все‏ ‎по ‎классике‏ ‎— ‎цикл‏ ‎про‏ ‎Ведьмака; ‎затем‏ ‎«Башня ‎шутов», ‎«Божьи ‎воины» ‎и‏ ‎«Свет ‎вечный»,‏ ‎а‏ ‎также ‎«Змея», ‎«Вареник,‏ ‎или ‎Нет‏ ‎золота ‎в ‎серых ‎горах»,‏ ‎рассказы,‏ ‎публицистика.

Мартин. Тут ‎все‏ ‎сказали ‎«Игра‏ ‎престолов», ‎но ‎вообще, ‎обратите ‎внимание‏ ‎и‏ ‎на ‎цикл‏ ‎про ‎Дунка‏ ‎и ‎Эгга ‎— ‎«Межевой ‎рыцарь»,‏ ‎«Присяжный‏ ‎рыцарь»,‏ ‎«Таинственный ‎рыцарь».‏ ‎Если ‎«Игра»‏ ‎кажется ‎уж‏ ‎очень‏ ‎монументальной, ‎то‏ ‎трилогия ‎про ‎Межевого ‎рыцаря ‎—‏ ‎это ‎самое‏ ‎то.

…и,‏ ‎допустим, ‎Мария ‎Семенова с‏ ‎«Волкодавом» ‎—‏ ‎ну, ‎первыми ‎2-3 ‎книгами‏ ‎цикла.

…Ну,‏ ‎и ‎Камша, «Красное‏ ‎на ‎красном»‏ ‎и ‎тот ‎же ‎цикл ‎до‏ ‎первого‏ ‎«Зимнего ‎излома»‏ ‎включительно.

…и ‎примкнувшая‏ ‎к ‎ним ‎Коростелева, «Школа ‎в ‎Кармартене»,‏ ‎«Цветы‏ ‎корицы,‏ ‎аромат ‎сливы»

Ну,‏ ‎и ‎по‏ ‎фантастике…

Брэдбери, «451 по ‎Фаренгейту»

Лоис‏ ‎Буджолд, цикл‏ ‎про ‎Барраяр

М.‏ ‎и ‎С. ‎Дяченко, «Шрам», ‎«Горелая ‎башня»

Г.‏ ‎Л. ‎Олди, «Путь‏ ‎меча»,‏ ‎«Маг ‎в ‎законе»,‏ ‎«Ахейский» ‎цикл‏ ‎и ‎те ‎де.

Андрей ‎Валентинов, «Капитан‏ ‎Филибер»,‏ ‎«Флегетон», ‎«Ола»,‏ ‎«Даймон», ‎«Омега»,‏ ‎«Дезертир». ‎«Филибер» ‎— ‎один ‎из‏ ‎романов,‏ ‎которыми ‎будет‏ ‎оправдываться ‎на‏ ‎страшном ‎суде ‎попаданчество.

Буркатовский, «Вчера ‎будет ‎война».

Матесон, «Я‏ ‎—‏ ‎легенда».

А‏ ‎что, ‎а‏ ‎давайте ‎«Королевская‏ ‎битва», ‎автор‏ ‎Таками

Стругацкие. «Понедельник‏ ‎начинается ‎в‏ ‎субботу», ‎«Град ‎обреченный»; ‎из ‎цикла‏ ‎про ‎Полдень‏ ‎—‏ ‎«Попытка ‎к ‎бегству»,‏ ‎«Парень ‎из‏ ‎Преисподней», ‎ну ‎и ‎да,‏ ‎мне‏ ‎вообще ‎этот‏ ‎цикл ‎нравится‏ ‎как ‎есть. ‎«Трудно ‎быть ‎богом»‏ ‎—‏ ‎мне ‎категорически‏ ‎неприятен ‎главный‏ ‎герой, ‎но ‎да, ‎сама ‎история‏ ‎достойна‏ ‎того,‏ ‎чтоб ‎быть‏ ‎прочитанной. ‎Хотя‏ ‎бы ‎потому,‏ ‎что…

…на‏ ‎ее ‎основе‏ ‎покоится ‎эпический ‎«Факап». ‎Михаил ‎Харитонов (он‏ ‎же ‎Константин‏ ‎Крылов)‏ ‎— ‎автор ‎просто-таки‏ ‎монументального ‎фанфика‏ ‎на ‎тему. ‎У ‎него‏ ‎же‏ ‎— ‎«Похождения‏ ‎Буратины», ‎«Неполживые‏ ‎истории», ‎рассказы. ‎Вообще, ‎у ‎меня‏ ‎с‏ ‎Крыловым ‎вышел‏ ‎прям ‎какой-то‏ ‎странный ‎резонанс ‎— ‎мне ‎он‏ ‎очень‏ ‎нравится‏ ‎именно ‎как‏ ‎автор ‎беллетристики,‏ ‎хотя ‎формально‏ ‎она‏ ‎полна ‎таких‏ ‎штук, ‎которые ‎заставляют ‎меня ‎обычно‏ ‎отложить ‎книгу…‏ ‎но‏ ‎не ‎в ‎этом‏ ‎случае. ‎В‏ ‎общем, ‎супергут.

Еськов. Он ‎известен ‎в‏ ‎основном‏ ‎по ‎«Последнему‏ ‎кольценосцу», ‎и‏ ‎да, ‎кстати, ‎в ‎качестве ‎фанфика‏ ‎по‏ ‎Толкину ‎это‏ ‎занятно, ‎но‏ ‎вообще, ‎еще ‎прикольные ‎«Евангелие ‎от‏ ‎Афрания»‏ ‎(именно‏ ‎та ‎часть,‏ ‎где ‎повествование‏ ‎от ‎лица,‏ ‎собственно,‏ ‎Афрания), ‎а‏ ‎лучше ‎— ‎«Баллады ‎о ‎Боре-Робингуде».

Раз‏ ‎уж ‎зашла‏ ‎про‏ ‎фанфики ‎— ‎Юдковский и‏ ‎его ‎«Гарри‏ ‎Поттер ‎и ‎методы ‎рационального‏ ‎мышления».‏ ‎Я ‎прекрасно‏ ‎знаю, ‎какие‏ ‎претензии ‎к ‎нему ‎есть, ‎в‏ ‎т.‏ ‎ч. ‎(и‏ ‎в ‎первую‏ ‎очередь) ‎чисто ‎по ‎художественной ‎части,‏ ‎но‏ ‎все‏ ‎равно.

Лапиков, «Освоение ‎Солнечной».‏ ‎Это ‎да,‏ ‎как ‎бы‏ ‎нонфикшн,‏ ‎но ‎так‏ ‎плотно ‎прилегающий ‎к ‎фантастике, ‎что‏ ‎пусть ‎будет‏ ‎упомянут‏ ‎здесь. ‎Что ‎меня‏ ‎поистине ‎впечатлило‏ ‎— ‎это ‎то, ‎что‏ ‎все‏ ‎описанное, ‎в‏ ‎принципе, ‎не‏ ‎является ‎фантастикой-то. ‎Но ‎смотрится ‎именно‏ ‎как‏ ‎идеи ‎для‏ ‎SF, ‎классической‏ ‎и ‎твердой, ‎как ‎планшет, ‎в‏ ‎который‏ ‎заправлены‏ ‎космические ‎карты.

И‏ ‎по ‎каким-то‏ ‎странным ‎ассоциациям‏ ‎—‏ ‎Север ‎Гансовский, советский‏ ‎фантаст, ‎который ‎мне ‎кажется ‎несколько‏ ‎недооцененным.

Терри ‎Пратчетт. Вообще,‏ ‎он‏ ‎хороший ‎и ‎ржабельный,‏ ‎но ‎тут‏ ‎1-2 ‎книги ‎прочитал, ‎и‏ ‎считай,‏ ‎прочел ‎их‏ ‎все, ‎а‏ ‎их ‎десятки. ‎Я ‎бы ‎предложил,‏ ‎например,‏ ‎«Стража! ‎Стража!»,‏ ‎но ‎можно‏ ‎начать ‎с ‎чего ‎угодно.

Юлия ‎Латынина, цикл‏ ‎«Вейская‏ ‎империя».‏ ‎Первая ‎книга‏ ‎— ‎«Сто‏ ‎полей», ‎а‏ ‎самые,‏ ‎на ‎мой‏ ‎вкус, ‎удачные ‎— ‎«Колдуны ‎и‏ ‎министры» ‎и‏ ‎«Инсайдер».‏ ‎Это, ‎сразу ‎честно‏ ‎предупрежу, ‎история‏ ‎с ‎довольно-таки ‎высоким ‎порогом‏ ‎вхождения;‏ ‎никто ‎ничего‏ ‎не ‎объясняет,‏ ‎а ‎сразу ‎бросают ‎в ‎водоворот.‏ ‎Но‏ ‎как ‎же‏ ‎ж ‎это‏ ‎усладительно, ‎когда ‎втянешься. ‎Серьезно, ‎это‏ ‎круче‏ ‎очень‏ ‎многих ‎знаменитых‏ ‎фантастических ‎вселенных.

Симмонс, «Террор»

Хайнлайн, «Пасынки‏ ‎Вселенной», ‎«Звездный‏ ‎десант»‏ ‎и ‎проч.‏ ‎Суперклассика. ‎Просто ‎вот ‎спасибо, ‎что‏ ‎был.

Олег ‎Дивов, «Родина‏ ‎слонов»,‏ ‎«Выбраковка», ‎«Консультант ‎по‏ ‎дурацким ‎вопросам»,‏ ‎рассказы ‎и ‎проч.

Русская ‎классика

Здесь‏ ‎откровений‏ ‎не ‎будет,‏ ‎конечно. ‎Хотя…

Старинные‏ ‎баллады. ‎Немалый ‎склад, ‎например, ‎тут. Попробуйте‏ ‎начать‏ ‎с ‎дивного‏ ‎текста ‎«Князь‏ ‎Роман ‎жену ‎терял». ‎Но ‎там‏ ‎вообще‏ ‎все‏ ‎сурово, ‎брутально‏ ‎и ‎увлекательно.‏ ‎Если ‎вас‏ ‎начнет‏ ‎слегка ‎мутить,‏ ‎попробуйте ‎разбавить, ‎например, ‎«Повестью ‎о‏ ‎Ерше ‎Ершовиче».

Грибоедов, «Горе‏ ‎от‏ ‎ума».

Жуковский, баллады. ‎Это ‎просто‏ ‎красиво.

Пушкин, вообще ‎всё;‏ ‎но ‎я ‎бы ‎конкретно‏ ‎рекомендовал‏ ‎обратить ‎внимание‏ ‎на ‎прозу.‏ ‎«Капитанская ‎дочка», ‎«Повести ‎Белкина» ‎и‏ ‎«Пиковая‏ ‎дама» ‎—‏ ‎это ‎в‏ ‎первую ‎очередь ‎чрезвычайно ‎искусно ‎сделано.‏ ‎«Евгений‏ ‎Онегин»‏ ‎— ‎перечтите‏ ‎обязательно ‎уже‏ ‎в ‎более‏ ‎зрелом‏ ‎возрасте, ‎он‏ ‎вам ‎с ‎новой ‎стороны ‎откроется.‏ ‎«Маленькие ‎трагедии»‏ ‎тоже‏ ‎прекрасны. ‎Ну, ‎стихи‏ ‎— ‎понятное‏ ‎дело, ‎основные ‎стихи, ‎основные‏ ‎поэмы,‏ ‎«Песни ‎западных‏ ‎славян» ‎—‏ ‎короче, ‎там ‎фигни ‎просто ‎нет,‏ ‎это‏ ‎действительно ‎великий‏ ‎поэт ‎и‏ ‎писатель, ‎и ‎чтобы ‎это ‎понять,‏ ‎стоит‏ ‎перечесть‏ ‎его ‎через‏ ‎несколько ‎лет‏ ‎после ‎школы.

Лермонтов. «Герой‏ ‎нашего‏ ‎времени» ‎и‏ ‎основные ‎стихи, ‎понятно.

Основные ‎мемуары ‎Наполеоники.‏ ‎Надежда ‎Дурова, «Кавалерист-девица»,‏ ‎Денис‏ ‎Давыдов, ‎Ермолов, ‎Радожицкий,‏ ‎Рафаил ‎Зотов,‏ ‎Евгений ‎Вюртембергский… В ‎действительности, ‎вы‏ ‎можете‏ ‎смело ‎выбирать‏ ‎почти ‎любые,‏ ‎достаточно ‎вбить ‎в ‎гугл ‎«мемуары‏ ‎1812»‏ ‎или ‎«мемуары‏ ‎Наполеоновских ‎войн».

Гоголь. Это‏ ‎тема ‎реально ‎необъятная, ‎то ‎же,‏ ‎что‏ ‎Пушкин‏ ‎— ‎читайте‏ ‎что ‎угодно,‏ ‎наверняка ‎в‏ ‎общепризнанный‏ ‎шедевр ‎попадете.

Гончаров. В‏ ‎этом ‎месте ‎все ‎уже ‎сказали‏ ‎«Обломов», ‎но‏ ‎все-таки‏ ‎«Фрегат ‎„Паллада“. ‎Но‏ ‎и ‎„Обломов“‏ ‎тоже.

Тургенев. , «Отцы ‎и ‎дети» ‎(ну,‏ ‎это‏ ‎понятно), ‎«Дворянское‏ ‎гнездо», ‎«Рудин»,‏ ‎«Стихотворения ‎в ‎прозе», ‎«Ася», ‎«Бретер»,‏ ‎«Накануне»,‏ ‎«Записки ‎охотника»‏ ‎(которые, ‎кстати,‏ ‎что ‎интересно, ‎очень ‎Хемингуэй ‎любил)‏ ‎и‏ ‎проч.‏ ‎Отдельно ‎прям‏ ‎хорошо ‎—‏ ‎«Вешние ‎воды».‏ ‎Это‏ ‎вообще ‎идеальный‏ ‎русский ‎классик ‎для ‎ненапряжного ‎чтения.‏ ‎Ну, ‎на‏ ‎мой‏ ‎вкус.

Достоевский. Как ‎вы ‎уже‏ ‎догадываетесь, ‎прочесть‏ ‎стоит ‎всё, ‎«Преступление ‎и‏ ‎наказание»‏ ‎должны ‎были‏ ‎уже ‎в‏ ‎школе, ‎от ‎себя ‎же ‎посоветую‏ ‎непременно‏ ‎«Идиота» ‎и‏ ‎«Записки ‎из‏ ‎мертвого ‎дома», ‎например.

Лев ‎Толстой — опять ‎же,‏ ‎как‏ ‎уже‏ ‎догадался ‎проницательный‏ ‎читатель, ‎ознакомиться‏ ‎стоит ‎со‏ ‎всем;‏ ‎«Война ‎и‏ ‎мир» ‎никого ‎не ‎удивит, ‎«Анну‏ ‎Каренину» ‎стоит‏ ‎читать‏ ‎лет ‎в ‎тридцать,‏ ‎имея ‎опыт‏ ‎семейной ‎жизни ‎лучше ‎неудачный,‏ ‎и‏ ‎это ‎отличный‏ ‎роман; ‎«Смерть‏ ‎Ивана ‎Ильича» ‎— ‎однозначно; ‎«Севастопольские‏ ‎рассказы»‏ ‎— ‎да;‏ ‎«Воскресение» ‎—‏ ‎да; ‎«Казаки» ‎— ‎да.

Некрасов — ну, ‎тут‏ ‎все‏ ‎очевидно‏ ‎ж, ‎да;‏ ‎стихи. ‎И,‏ ‎внезапно, ‎прозу‏ ‎он‏ ‎тоже ‎писал‏ ‎— ‎«Мертвое ‎озеро».

А. ‎К. ‎Толстой. Стихи,‏ ‎баллады, ‎былины,‏ ‎«Козьма‏ ‎Прутков», ‎ну, ‎и‏ ‎«Князь ‎Серебряный»,‏ ‎само ‎собой. ‎И ‎«История‏ ‎государства‏ ‎российского».

Лесков — «Леди ‎Макбет‏ ‎Мценского ‎уезда»,‏ ‎но ‎там ‎можно ‎в ‎принципе‏ ‎основные‏ ‎повести ‎смело‏ ‎осваивать.

Салтыков-Щедрин. «Господа ‎Головлевы»,‏ ‎«История ‎одного ‎города».

Чехов. ‎Что ‎угодно,‏ ‎плохо‏ ‎он‏ ‎практически ‎не‏ ‎умеет ‎писать‏ ‎в ‎принципе.‏ ‎Понятно,‏ ‎основные ‎пьесы‏ ‎(«Вишневый ‎сад», ‎«Три ‎сестры», ‎«Дядя‏ ‎Ваня» ‎и‏ ‎пр.),‏ ‎рассказы. ‎«Тоска». ‎Или‏ ‎«Моя ‎жизнь».‏ ‎Или ‎«Злоумышленник». ‎Там ‎много‏ ‎и‏ ‎хорошо.

Леонид ‎Андреев. «Рассказ‏ ‎о ‎семи‏ ‎повешенных», ‎«Красный ‎смех», ‎«Иуда ‎Искариот».‏ ‎И‏ ‎те ‎де.

Куприн. «Яма»,‏ ‎а ‎также‏ ‎рассказы

Серебряный ‎век, ‎всяческие ‎стихи. Гумилев, ‎Ахматова,‏ ‎Северянин,‏ ‎Брюсов,‏ ‎Хлебников и ‎т.‏ ‎д.

Наши ‎после‏ ‎революции

Багрицкий, «Дума ‎про‏ ‎Опанаса».‏ ‎Поэма ‎о‏ ‎Гражданской ‎войне, ‎которую ‎можно ‎цитировать‏ ‎просто ‎страницами.

Луговской, стихи.‏ ‎Как‏ ‎на ‎мой ‎вкус,‏ ‎так ‎один‏ ‎из ‎самых ‎недооцененных ‎наших‏ ‎поэтов.

Бабель. «Одесские‏ ‎рассказы» ‎и‏ ‎«Конармия».

Шолохов, «Тихий ‎Дон»‏ ‎— ‎один ‎из ‎самых ‎мощных‏ ‎и‏ ‎страшных ‎романов‏ ‎всех ‎времен‏ ‎и ‎народов.

Иванов, «Бронепоезд ‎14-69»

Фадеев, «Разгром»

Серафимович, «Железный ‎поток»

Мамонтов, «Походы ‎и‏ ‎кони».‏ ‎Занятно,‏ ‎на ‎самом‏ ‎деле; ‎у‏ ‎красных ‎в‏ ‎среднем‏ ‎намного ‎более‏ ‎мощный ‎массив ‎художественной ‎литературы, ‎а‏ ‎белые ‎берут‏ ‎свое‏ ‎мемуаристикой. ‎Как ‎легко‏ ‎заметить, ‎выше‏ ‎сплошь ‎советские ‎авторы, ‎так‏ ‎вот,‏ ‎равновесие ‎можно‏ ‎восстановить ‎именно‏ ‎что ‎мемуарами. ‎Я ‎бы ‎посоветовал‏ ‎взять‏ ‎на ‎эту‏ ‎тему ‎отличные‏ ‎сборники ‎под ‎редакцией ‎С.Волкова, из ‎серии‏ ‎«Россия‏ ‎забытая‏ ‎и ‎неизвестная».

Нина‏ ‎Федорова, «Семья» ‎(а‏ ‎также ‎«Дети»).‏ ‎Почти‏ ‎уверен, ‎что‏ ‎вы ‎о ‎ней ‎не ‎слышали,‏ ‎но ‎это‏ ‎прекрасный‏ ‎роман, ‎и ‎посмею‏ ‎сказать, ‎прощальный‏ ‎поклон ‎русской ‎классики ‎как‏ ‎таковой.

Тынянов, «Подпоручик‏ ‎Киже»

Грин, «Бегущая ‎по‏ ‎волнам», ‎«Корабли‏ ‎в ‎Лиссе», ‎«Зурбаганский ‎стрелок», ‎повести,‏ ‎рассказы,‏ ‎короче, ‎все‏ ‎что ‎угодно‏ ‎из ‎цикла ‎про ‎«Гринландию». ‎Да-да,‏ ‎«Алыми‏ ‎парусами»‏ ‎всех ‎достали.‏ ‎Но ‎дайте‏ ‎шанс, ‎он‏ ‎правда‏ ‎хорош. ‎И‏ ‎кстати, ‎отразите ‎себе, ‎что ‎это‏ ‎написал ‎человек‏ ‎голодный,‏ ‎больной, ‎измученный, ‎почти‏ ‎умирающий, ‎а‏ ‎там ‎уж ‎и ‎без‏ ‎«почти».‏ ‎Из ‎не-«гринландских»‏ ‎историй ‎—‏ ‎«Крысолов».

Шаламов, «Колымские ‎рассказы». ‎Мнение ‎мое, ‎не‏ ‎факт‏ ‎что ‎правильное,‏ ‎но ‎как‏ ‎писателя ‎я ‎его ‎чту ‎выше‏ ‎Солженицына,‏ ‎например.

Раз‏ ‎уж ‎заговорили‏ ‎про ‎лагеря.‏ ‎Вейнерт, ‎Харон, «Злые‏ ‎песни‏ ‎Гийома ‎дю‏ ‎Вентре». ‎Сборник ‎стихов, ‎который ‎сам‏ ‎по ‎себе‏ ‎приятный,‏ ‎но ‎там ‎обстоятельства‏ ‎написания ‎интереснее,‏ ‎чем ‎сам ‎текст.

Шварц, пьесы

Гайто ‎Газданов, «Призрак‏ ‎Александра‏ ‎Вольфа», ‎«Вечер‏ ‎у ‎Клэр»

Марк‏ ‎Алданов, «Святая ‎Елена, ‎маленький ‎остров», ‎«Девятое‏ ‎термидора»‏ ‎и ‎пр.

Шукшин,‏ ‎«Калина ‎красная»,‏ ‎рассказы

Соловьев, «Ходжа ‎Насреддин»

Некрасов, «В ‎окопах ‎Сталинграда»

Константин ‎Колесов, «Самоходка‏ ‎№‏ ‎120».‏ ‎Короткая ‎и‏ ‎очень ‎тяжелая‏ ‎повесть ‎о‏ ‎конце‏ ‎войны

Васильев, «А ‎зори‏ ‎здесь ‎тихие», ‎«В ‎списках ‎не‏ ‎значился» ‎тож.

Быков, «Мертвым‏ ‎не‏ ‎больно», ‎«Дожить ‎до‏ ‎рассвета»

Вайнеры, «Эра ‎милосердия».‏ ‎По ‎ней ‎сняли ‎«Место‏ ‎встречи‏ ‎изменить ‎нельзя»,‏ ‎и ‎книга‏ ‎более ‎жесткая, ‎чем ‎фильм.

Набоков. У ‎«Лолиты»‏ ‎скандальная‏ ‎репутация, ‎но‏ ‎это ‎хороший‏ ‎роман, ‎и ‎нет, ‎он, ‎естественно,‏ ‎не‏ ‎о‏ ‎том, ‎как‏ ‎правильно ‎употреблять‏ ‎детей.

Ильф ‎и‏ ‎Петров. Ну,‏ ‎тут ‎понятно,‏ ‎«12 ‎стульев» ‎и ‎«Золотой ‎теленок»,‏ ‎но ‎я‏ ‎бы‏ ‎и ‎«Одноэтажную ‎Америку»‏ ‎да.

Булгаков. Вообще, ‎тут‏ ‎есть ‎смысл ‎прочесть ‎всё.‏ ‎Да,‏ ‎понятно, ‎«Мастер‏ ‎и ‎Маргарита»,‏ ‎«Белая ‎гвардия», ‎«Собачье ‎сердце», ‎но‏ ‎и‏ ‎«Записки ‎юного‏ ‎врача», ‎и‏ ‎«Жизнь ‎господина ‎де ‎Мольера», ‎и‏ ‎«Бег»,‏ ‎короче‏ ‎говоря, ‎что‏ ‎видите, ‎то‏ ‎и ‎читайте:))

Лавренев — тут‏ ‎все‏ ‎сказали ‎«Сорок‏ ‎первый», ‎но ‎и ‎«Крушение ‎республики‏ ‎Итль», ‎например,‏ ‎да.

Константин‏ ‎Симонов. Стихи ‎(отдельно ‎советую‏ ‎переводы ‎Киплинга),‏ ‎«Разные ‎дни ‎войны».

Веллер. Я ‎предпочитаю‏ ‎его‏ ‎«киноповести» ‎—‏ ‎«Жестокий», ‎«О,‏ ‎Дикий ‎Запад», ‎«Кавалерийский ‎марш», ‎«Баллада‏ ‎о‏ ‎бомбере». ‎Более‏ ‎такой, ‎что‏ ‎ли, ‎стандарт ‎— ‎«Легенды ‎Невского‏ ‎проспекта».‏ ‎Про‏ ‎«Легенды» ‎только‏ ‎учтите, ‎что‏ ‎это ‎все‏ ‎чистая‏ ‎беллетристика. ‎Ну,‏ ‎и ‎«Байки ‎скорой ‎помощи», ‎например.

Довлатов. Рассказы,‏ ‎понятно. ‎«Зона»,‏ ‎«Компромисс»,‏ ‎«Чемодан» ‎и ‎т.‏ ‎д. ‎и‏ ‎т. ‎п.

Внезапно, ‎Виктор ‎Суворов, но‏ ‎именно‏ ‎художка ‎—‏ ‎«Контроль» ‎и‏ ‎«Выбор». ‎Я ‎искренне ‎считаю, ‎что‏ ‎человек‏ ‎закопал ‎талант‏ ‎в ‎землю‏ ‎и ‎занялся ‎унылым ‎шарлатанством ‎вместо‏ ‎шпионско-баечных‏ ‎романов.

Прилепин, «Санькя»,‏ ‎«Обитель», ‎рассказы‏ ‎и ‎проч.

Виктор‏ ‎Пелевин. Вряд ‎ли‏ ‎кого‏ ‎удивлю ‎именем,‏ ‎да ‎и ‎списком ‎романов ‎—‏ ‎Generation ‎P,‏ ‎Empire‏ ‎V, ‎«Священная ‎книга‏ ‎оборотня», ‎«Жизнь‏ ‎и ‎приключения ‎сарая ‎номер‏ ‎XXII»‏ ‎и ‎т.‏ ‎д. ‎и‏ ‎т. ‎п.

Александр ‎Пелевин, «Покров ‎17», ‎«Калинова‏ ‎яма»,‏ ‎«Гори ‎огнем»,‏ ‎стихи. ‎На‏ ‎самом ‎деле, ‎стихи ‎больше. ‎И‏ ‎про‏ ‎гномов,‏ ‎конечно, ‎про‏ ‎гномов.

Зубков, «Плохая ‎война»,‏ ‎«Хорошая ‎война»,‏ ‎«Все‏ ‎дороги ‎ведут‏ ‎в ‎Геную»

Михаил ‎Елизаров, «Библиотекарь»

Мршавко ‎Штапич, «Плейлист ‎волонтера»

Сорокин, «День‏ ‎опричника», ‎«Сахарный‏ ‎Кремль»‏ ‎— ‎скажем ‎так,‏ ‎удовольствие ‎не‏ ‎для ‎всех, ‎но ‎если‏ ‎зайдет,‏ ‎пробуйте ‎остальное.

Юзефович, «Филэллин»,‏ ‎«Зимняя ‎дорога»

Лимонов, «Смрт»

Дмитрий‏ ‎Быков, стихи. ‎Не ‎поклонник ‎его ‎романистики,‏ ‎но‏ ‎вот ‎стихи‏ ‎да.

Михаил ‎Щербаков. Вообще,‏ ‎он ‎как ‎бы ‎бард ‎и‏ ‎поет,‏ ‎но‏ ‎это ‎фактически‏ ‎именно ‎стихи,‏ ‎читаемые ‎под‏ ‎гитару.

Иванов, «Географ‏ ‎глобус ‎пропил»,‏ ‎«Сердце ‎Пармы» ‎и ‎пр.

Читать: 1+ мин
logo Норин

Фредерик Форсайт, «Ветеран»

Это ‎довольно‏ ‎простая, ‎на ‎самом ‎деле, ‎история,‏ ‎но ‎мне‏ ‎он‏ ‎очень ‎понравился ‎в‏ ‎качестве ‎наглядного‏ ‎пособия ‎«как ‎делать ‎сюжет‏ ‎жанрового‏ ‎романа». ‎Причем‏ ‎это ‎именно‏ ‎та ‎простота, ‎что ‎поди ‎повтори.

Это‏ ‎детектив,‏ ‎недлинный ‎(я‏ ‎прочел ‎за‏ ‎сутки), ‎и ‎он ‎начинается ‎как‏ ‎такой‏ ‎стандартный‏ ‎довольно ‎«процедурник»‏ ‎— ‎вот,‏ ‎человек ‎забит‏ ‎в‏ ‎переулке, ‎вот‏ ‎работают ‎врачи, ‎у ‎них ‎такие-то‏ ‎сложности, ‎вот‏ ‎полиция,‏ ‎у ‎нее ‎такие-то.‏ ‎Причем ‎где-то‏ ‎2/3 ‎книги ‎выглядит ‎так,‏ ‎что‏ ‎все ‎с‏ ‎небольшими ‎отклонениями,‏ ‎но ‎довольно ‎четко ‎идет ‎к‏ ‎прямому‏ ‎хэппи-энду ‎—‏ ‎преступники ‎изобличены,‏ ‎и ‎вроде ‎их ‎ничто ‎не‏ ‎спасет,‏ ‎и‏ ‎тут ‎хоба‏ ‎— ‎«ложная‏ ‎победа», ‎и‏ ‎на‏ ‎руках ‎у‏ ‎хороших ‎парней ‎внезапно ‎ничего ‎не‏ ‎остается, ‎а‏ ‎тут‏ ‎бац ‎— ‎это‏ ‎«ложное ‎поражение»,‏ ‎и ‎правосудие ‎все-таки ‎восторжествует,‏ ‎но‏ ‎не ‎так,‏ ‎как ‎мы‏ ‎думали.

По ‎ходу ‎книги, ‎как ‎положено,‏ ‎ставки‏ ‎повышаются, ‎а‏ ‎плотность ‎событий‏ ‎растет ‎буквально ‎на ‎глазах. ‎Причем‏ ‎автор‏ ‎не‏ ‎забывает ‎об‏ ‎антураже, ‎и‏ ‎по ‎ходу‏ ‎действия‏ ‎украшает ‎книгу‏ ‎какими-то ‎нетривиальными ‎штуками ‎по ‎поводу‏ ‎работы ‎врачей,‏ ‎английской‏ ‎полиции, ‎английских ‎судов‏ ‎(Боже, ‎все-таки‏ ‎правовая ‎система ‎в ‎Британии‏ ‎—‏ ‎это ‎нечто‏ ‎особенное, ‎поразительный‏ ‎сплав ‎современности ‎с ‎нормами ‎просто‏ ‎дошекспировских‏ ‎времен), ‎вооруженных‏ ‎конфликтов ‎времен‏ ‎распада ‎Британской ‎империи ‎(да, ‎«Ветеран»‏ ‎не‏ ‎просто‏ ‎так ‎называется).‏ ‎Ну, ‎в‏ ‎общем, ‎я‏ ‎бы‏ ‎без ‎шуток‏ ‎ввел ‎«Ветерана» ‎в ‎курс ‎школьной‏ ‎литературы, ‎причем‏ ‎не‏ ‎как ‎выдающееся ‎произведение,‏ ‎а ‎именно‏ ‎на ‎его ‎примере ‎объяснял‏ ‎бы‏ ‎школьникам, ‎как‏ ‎технически ‎делается‏ ‎хорошая ‎жанровая ‎беллетристика. ‎Мастер. ‎Хотя‏ ‎по‏ ‎закону ‎жанра‏ ‎правильнее ‎сказать‏ ‎— ‎«Профессионал».


Читать: 1+ мин
logo Норин

В копилку бесполезных литературных знаний

В ‎копилку‏ ‎бесполезных ‎знаний. ‎Все, ‎конечно, ‎в‏ ‎курсе, ‎что‏ ‎нашенский‏ ‎Буратина ‎— ‎это‏ ‎довольно ‎легкомысленная‏ ‎версия ‎дидактичного ‎итальянского ‎Пиноккио.‏ ‎Но‏ ‎менее ‎известно,‏ ‎что ‎в‏ ‎самом-самом ‎оригинале ‎он ‎был ‎совсем‏ ‎хардкорным.‏ ‎В ‎самой‏ ‎первой ‎версии‏ ‎Пиноккио, ‎спасаясь ‎от ‎разбойников, ‎прибегает‏ ‎в‏ ‎дом‏ ‎к ‎фее,‏ ‎а ‎там‏ ‎только ‎привидение‏ ‎живет.‏ ‎Девочка ‎с‏ ‎голубыми ‎волосами ‎померла, ‎больше ‎не‏ ‎звони ‎сюда,‏ ‎полено.‏ ‎— ‎Ой, ‎а‏ ‎с ‎кем‏ ‎я ‎говорю? ‎— ‎А‏ ‎я‏ ‎привидение, ‎жду,‏ ‎когда ‎придет‏ ‎похоронная ‎команда ‎меня ‎закапывать. ‎Пока‏ ‎идет‏ ‎этот ‎содержательный‏ ‎диалог, ‎лиса‏ ‎и ‎кот ‎догоняют ‎деревяшкина, ‎вешают‏ ‎его‏ ‎и‏ ‎тот ‎исправно‏ ‎помирает:

«Ах, ‎мой‏ ‎дорогой ‎папочка!‏ ‎Если‏ ‎бы ‎ты‏ ‎был ‎сейчас ‎рядом…» ‎Далее ‎силы‏ ‎покинули ‎его.‏ ‎Он‏ ‎закрыл ‎глаза, ‎разинул‏ ‎рот, ‎вытянул‏ ‎ноги, ‎по ‎его ‎телу‏ ‎пробежала‏ ‎последняя ‎судорога,‏ ‎и ‎он‏ ‎навсегда ‎окоченел».

Однако ‎бабло ‎побеждает ‎зло.‏ ‎Итальянским‏ ‎детишкам ‎этот‏ ‎вариант ‎показался‏ ‎уж ‎слишком ‎жестким, ‎а ‎сама‏ ‎сказка‏ ‎очень‏ ‎понравилась, ‎и‏ ‎дорогие ‎читатели‏ ‎потребовали ‎оживить‏ ‎чурбан.‏ ‎И ‎через‏ ‎месяц ‎после ‎смерти ‎бамбука ‎главный‏ ‎редактор ‎«Журнала‏ ‎для‏ ‎детей» ‎уже ‎пишет:‏ ‎«Господин ‎Коллоди‏ ‎мне ‎сообщает, ‎что ‎у‏ ‎него‏ ‎в ‎запасе‏ ‎есть ‎еще‏ ‎много ‎историй ‎про ‎Пиноккио, ‎потому‏ ‎что‏ ‎его ‎дружок‏ ‎жив-живехонек. ‎А‏ ‎как ‎же ‎иначе, ‎сами ‎подумайте:‏ ‎ну‏ ‎разве‏ ‎можно ‎так‏ ‎легко ‎отправить‏ ‎на ‎тот‏ ‎свет‏ ‎куклу, ‎сделанную‏ ‎из ‎крепкого ‎дерева! ‎Поэтому ‎сообщаем‏ ‎нашим ‎читателям,‏ ‎что‏ ‎мы ‎скоро ‎начнем‏ ‎публиковать ‎вторую‏ ‎часть ‎истории ‎под ‎названием‏ ‎„Приключения‏ ‎Пиноккио“.

Так ‎Пиноккио‏ ‎вылез ‎из‏ ‎петли ‎и ‎начал ‎путь ‎к‏ ‎вожделенной‏ ‎хомосапости.


Читать: 1+ мин
logo Норин

Литературное

Курсы ‎литературного‏ ‎мастерства, ‎которых ‎развелась ‎тьма, ‎имеют‏ ‎всем ‎скопом‏ ‎единую‏ ‎неустранимую ‎проблему: ‎они‏ ‎так ‎стараются‏ ‎поверить ‎алгеброй ‎гармонию, ‎что‏ ‎гармонии-то‏ ‎вовсе ‎не‏ ‎остаётся. ‎Иной‏ ‎выпускник ‎этакой ‎фабрики ‎излаживает ‎то,‏ ‎что‏ ‎называет ‎андеграундным‏ ‎романом, ‎а‏ ‎там ‎весь ‎невеликий ‎имевшийся ‎андеграунд‏ ‎полег‏ ‎под‏ ‎натиском ‎того,‏ ‎что ‎теоретически‏ ‎должно ‎было‏ ‎сделать‏ ‎текст ‎лучше‏ ‎и ‎глубже ‎— ‎или ‎хоть‏ ‎глаже. ‎Но‏ ‎вместо‏ ‎этого ‎ты ‎видишь:‏ ‎ага, ‎а‏ ‎вот ‎здесь ‎авторам ‎(а‏ ‎также‏ ‎авторкам обоего ‎пола)‏ ‎сказали ‎прилепить‏ ‎клифф-, ‎извините, ‎-хангер, ‎а ‎тут‏ ‎—‏ ‎что ‎надо‏ ‎бы ‎вставить‏ ‎разговорных ‎словечек ‎для ‎живости ‎речи,‏ ‎но‏ ‎получается‏ ‎не ‎живая‏ ‎речь, ‎а‏ ‎послание ‎невидимому‏ ‎преподу‏ ‎«Я ‎хорошо‏ ‎выучил ‎урок, ‎смотрите, ‎у ‎моего‏ ‎персонажа ‎живая‏ ‎речь!»

В‏ ‎итоге ‎ты ‎читаешь‏ ‎текст, ‎о‏ ‎котором ‎формально ‎нельзя ‎сказать‏ ‎ничего‏ ‎плохого, ‎но‏ ‎и ‎хорошего‏ ‎ничего ‎не ‎сказать, ‎только ‎взять‏ ‎зачетку‏ ‎и ‎вывести‏ ‎«зачтено». ‎После‏ ‎чего ‎забыть ‎об ‎этом ‎литературном‏ ‎соевом‏ ‎порридже‏ ‎и ‎пойти‏ ‎читать ‎коряво‏ ‎пишущих ‎авторов,‏ ‎которым‏ ‎есть, ‎что‏ ‎сказать ‎от ‎себя. ‎Достоевского ‎выгнали‏ ‎бы ‎из‏ ‎любой‏ ‎школы ‎литературного ‎мастерства,‏ ‎Торо ‎выгнали‏ ‎бы, ‎Ши ‎Най-ань ‎не‏ ‎был‏ ‎бы ‎изгнан‏ ‎скорее ‎из-за‏ ‎сомнений ‎в ‎его ‎существовании, ‎чем‏ ‎благодаря‏ ‎соответствию ‎его‏ ‎романа ‎необходимым‏ ‎критериям. ‎Но ‎о ‎судьбе ‎всех‏ ‎этих‏ ‎авторов‏ ‎можно ‎не‏ ‎переживать, ‎а‏ ‎вот ‎о‏ ‎судьбе‏ ‎авторов ‎и‏ ‎авторок ‎переживать ‎можно, ‎но ‎лень.

На‏ ‎самом ‎деле,‏ ‎теория‏ ‎важна, ‎теория ‎нужна,‏ ‎теория ‎позволяет‏ ‎тебе ‎не ‎спотыкаться ‎на‏ ‎ровном‏ ‎месте ‎и‏ ‎не ‎изобретать‏ ‎сконструированный ‎за ‎двести ‎лет ‎до‏ ‎тебя‏ ‎велосипед. ‎Но‏ ‎любой ‎литературный‏ ‎курс ‎имеет ‎смысл ‎только ‎в‏ ‎том‏ ‎случае,‏ ‎если ‎тебе‏ ‎самому ‎есть,‏ ‎что ‎сказать.‏ ‎Авторы‏ ‎таких ‎курсов‏ ‎обожают ‎тезис ‎«Чтобы ‎как ‎следует‏ ‎нарушить ‎правила,‏ ‎надо‏ ‎их ‎хорошо ‎знать»,‏ ‎и ‎это‏ ‎правда.

Но ‎когда ‎все ‎сделано‏ ‎слишком‏ ‎по ‎правилам,‏ ‎получается ‎синтетическое‏ ‎мясо ‎и ‎сахарозаменитель, ‎не ‎очень‏ ‎идентичный‏ ‎натуральному. ‎Так‏ ‎что, ‎когда‏ ‎ты, ‎юноша ‎бледный, ‎автор ‎младой,‏ ‎уже‏ ‎хорошо‏ ‎знаешь ‎правила,‏ ‎все-таки ‎стоит‏ ‎со ‎вкусом‏ ‎их‏ ‎понарушать.

Читать: 3+ мин
logo Норин

Отрочество Гильома

В ‎минуту‏ ‎хвори ‎читаю ‎средневековые ‎баллады ‎о‏ ‎Гильоме ‎Оранжском.‏ ‎Я‏ ‎всегда ‎читаю ‎что-нибудь‏ ‎этакое ‎в‏ ‎минуту ‎хвори, ‎потому ‎что‏ ‎как‏ ‎раз ‎в‏ ‎этом ‎состоянии‏ ‎мозг ‎хорошо ‎настроен ‎на ‎то,‏ ‎что‏ ‎я ‎увижу.‏ ‎Значит, ‎«Отрочество‏ ‎Гильома».

Начинается ‎уже ‎хорошо. ‎Папу ‎Гильома‏ ‎и‏ ‎его‏ ‎старших ‎братьев‏ ‎зовут ‎ко‏ ‎двору. ‎Гильом‏ ‎тут‏ ‎же ‎орет‏ ‎на ‎старших ‎братьев, ‎что ‎они,‏ ‎цитирую, ‎«шлюхины‏ ‎сыны»,‏ ‎потому ‎что ‎уже‏ ‎ко ‎двору‏ ‎зовут, ‎а ‎ни ‎одного‏ ‎сарацина‏ ‎еще ‎не‏ ‎грохнули. ‎Тут‏ ‎же ‎он ‎обещает ‎страшно ‎резать‏ ‎арабцев‏ ‎вострым ‎ножиком,‏ ‎а ‎заодно‏ ‎требует, ‎чтобы ‎папа ‎дал ‎тысячу‏ ‎человек‏ ‎в‏ ‎эскорт, ‎потому‏ ‎что ‎иначе‏ ‎при ‎дворе‏ ‎подумают,‏ ‎что ‎какая-то‏ ‎голь ‎перекатная ‎едет, ‎бомж ‎вокзальный‏ ‎на ‎сабатоны‏ ‎мелочь‏ ‎стреляет. ‎«Не ‎труса‏ ‎родила ‎я,‏ ‎— ‎мать ‎сказала».

Тем ‎временем,‏ ‎царь‏ ‎сарацин ‎злоумышляет.‏ ‎Его ‎зовут‏ ‎Тибо, ‎для ‎араба ‎это ‎совершенно‏ ‎обычное‏ ‎имя, ‎правит‏ ‎он ‎Славонией,‏ ‎а ‎поклоняется ‎«Тервагану» ‎(про ‎Аллаха‏ ‎у‏ ‎веселых‏ ‎трубадуров ‎были‏ ‎смутные ‎представления),‏ ‎Магомету ‎и‏ ‎Аполлону.‏ ‎Статуя ‎Магомета‏ ‎у ‎него ‎стоит ‎на ‎носу‏ ‎корабля ‎(Что?‏ ‎Да!)‏ ‎К ‎товарищам ‎он‏ ‎обращается ‎как‏ ‎положено ‎— ‎«Удалые ‎сарацины»‏ ‎и‏ ‎«Неверные». ‎Пока‏ ‎Гильом ‎и‏ ‎папа ‎Гильома ‎катаются ‎на ‎лошадках,‏ ‎он‏ ‎приезжает ‎и‏ ‎берет ‎их‏ ‎замок ‎в ‎осаду. ‎А ‎чтоб‏ ‎было‏ ‎не‏ ‎скучно ‎осаждать,‏ ‎посылает ‎сватов‏ ‎к ‎прекрасной‏ ‎сарацинской‏ ‎царевне ‎по‏ ‎имени ‎Орабль.

Орабль ‎принимает ‎сватов ‎и‏ ‎в ‎знак‏ ‎благорасположения‏ ‎выдает ‎коня, ‎которого‏ ‎надо ‎подарить‏ ‎арабскому ‎принцу ‎Тибо. ‎Посольство‏ ‎едет‏ ‎домой. ‎В‏ ‎это ‎время‏ ‎их ‎замечают ‎Гильом ‎и ‎папа‏ ‎Гильома.‏ ‎Они ‎тут‏ ‎же ‎делают‏ ‎вывод, ‎что ‎раз ‎посольство, ‎тут‏ ‎неизбежен‏ ‎гоп-стоп.‏ ‎Поскольку ‎Гильом‏ ‎еще ‎не‏ ‎рыцарь, ‎он‏ ‎не‏ ‎берет ‎меч‏ ‎и ‎дубасит ‎сарацин ‎оглоблей.

Подудолив ‎посла‏ ‎(там ‎всякие‏ ‎подробности,‏ ‎но ‎говоря ‎кратко,‏ ‎семь ‎тысяч‏ ‎арабцев ‎навалили), ‎наши ‎герои‏ ‎отнимают‏ ‎у ‎него‏ ‎коня ‎—‏ ‎ну, ‎того ‎самого, ‎который ‎в‏ ‎подарок.‏ ‎Посол ‎(его‏ ‎зовут ‎Абу‏ ‎Умар… ‎шутка, ‎конечно, ‎Акильян ‎Люзернский)‏ ‎говорит,‏ ‎мол,‏ ‎так ‎и‏ ‎так, ‎ему‏ ‎теперь ‎ни‏ ‎к‏ ‎царевне ‎поехать,‏ ‎ни ‎к ‎господину, ‎потому ‎что‏ ‎за ‎утраченную‏ ‎лошадь‏ ‎ему ‎секим-башка ‎сделают.‏ ‎А ‎царевна‏ ‎прекраснее ‎всех ‎в ‎мире,‏ ‎и‏ ‎перед ‎кем‏ ‎она ‎ляжет‏ ‎без ‎одежд ‎на ‎ложе ‎пышном‏ ‎(цитата),‏ ‎тот, ‎в‏ ‎принципе, ‎уже‏ ‎лучшего ‎приза ‎в ‎лотерее ‎жизни‏ ‎не‏ ‎вытянет.

Все‏ ‎ок, ‎говорит‏ ‎Гильом, ‎клади‏ ‎мои ‎слова‏ ‎себе‏ ‎в ‎уши.‏ ‎Езжай ‎к ‎царевне, ‎и ‎говори‏ ‎ей, ‎что‏ ‎я‏ ‎Гильом, ‎коняшка ‎ее‏ ‎теперь ‎у‏ ‎меня. ‎Она ‎тоже ‎будет‏ ‎у‏ ‎меня, ‎так‏ ‎что ‎пусть‏ ‎ждет. ‎Тибо ‎я ‎беру ‎на‏ ‎себя,‏ ‎его ‎я‏ ‎вздую, ‎уже‏ ‎вообще ‎не ‎думай ‎за ‎это.‏ ‎А‏ ‎ты‏ ‎думай ‎о‏ ‎том, ‎что‏ ‎тебе ‎креститься‏ ‎скоро,‏ ‎а ‎чтобы‏ ‎лучше ‎думалось, ‎вот ‎тебе ‎кречет,‏ ‎дарю.

Акильян, ‎хромая‏ ‎и‏ ‎кровоточа ‎всеми ‎нештатными‏ ‎отверстиями, ‎потому‏ ‎что ‎если ‎он ‎хотя‏ ‎бы‏ ‎помоется, ‎ему‏ ‎могут ‎не‏ ‎поверить ‎— ‎пробирается ‎к ‎прекрасной‏ ‎Орабль‏ ‎в ‎сад.‏ ‎Такие ‎дела,‏ ‎принцесса, ‎говорит ‎Акильян, ‎нас ‎взгрели,‏ ‎вот‏ ‎птичка,‏ ‎а ‎Гильом‏ ‎теперь ‎жениться‏ ‎хочет, ‎только‏ ‎ему‏ ‎до ‎Парижу‏ ‎скататься, ‎в ‎рыцари ‎произвестись, ‎и‏ ‎он ‎мигом‏ ‎сюда.

Орабль‏ ‎падает ‎в ‎обморок,‏ ‎посылает ‎Акильяна‏ ‎на ‎перевязку, ‎а ‎то‏ ‎он‏ ‎уже ‎совсем‏ ‎плох, ‎и‏ ‎тут ‎как-то ‎узнает, ‎что ‎пока‏ ‎Гильом‏ ‎там ‎считает‏ ‎трофеи, ‎сарацины‏ ‎идут ‎мстить ‎за ‎товарищей. ‎Тут‏ ‎она‏ ‎посылает‏ ‎нарочного, ‎потому‏ ‎что ‎парень,‏ ‎видно, ‎решительный,‏ ‎Акильяна‏ ‎вон ‎как‏ ‎отделал, ‎да ‎еще ‎и ‎птичку‏ ‎подарил. ‎Так‏ ‎вот,‏ ‎она ‎посылает ‎нарочного,‏ ‎мол, ‎дорогой‏ ‎Гильом, ‎осторожнее, ‎вас ‎так‏ ‎мало,‏ ‎что ‎мне‏ ‎за ‎вас‏ ‎всех ‎скучно, ‎там ‎15 ‎тысяч‏ ‎наших‏ ‎на ‎подходе.‏ ‎Тут ‎Гильом‏ ‎хочет ‎дать ‎гонцу ‎лошадь ‎и‏ ‎горностая,‏ ‎но‏ ‎тот ‎говорит,‏ ‎нинини, ‎от‏ ‎чужих ‎принимать‏ ‎подарки‏ ‎— ‎за‏ ‎это ‎госпожа ‎мне ‎голову ‎отрубит,‏ ‎она ‎сама‏ ‎щедрая.‏ ‎Ну ‎ладно, ‎говорит‏ ‎Гильом, ‎вот‏ ‎перстень, ‎отвези ‎ей, ‎а‏ ‎про‏ ‎Тибо ‎пусть‏ ‎забудет, ‎еще‏ ‎раз ‎говорю.

Арабы ‎подъезжают ‎к ‎лагерю,‏ ‎видят,‏ ‎он ‎оставлен.‏ ‎Наверное, ‎тут‏ ‎засада, ‎говорит ‎один ‎из ‎их‏ ‎главных.‏ ‎Да,‏ ‎к ‎бабке‏ ‎не ‎ходи,‏ ‎засада, ‎соглашается‏ ‎второй.‏ ‎Ну ‎что,‏ ‎пошли ‎в ‎засаду? ‎Пойдем, ‎конечно.

Ну,‏ ‎и ‎дальше,‏ ‎понятно,‏ ‎опять ‎резня, ‎дивная‏ ‎книжка, ‎продолжаю‏ ‎наблюдения.

Читать: 3+ мин
logo Норин

Книжное. Сага о Ньяле

Исландские/скандинавские ‎саги‏ ‎— ‎это ‎прекрасное ‎чтиво ‎для‏ ‎тех, ‎кому‏ ‎мейнстримная‏ ‎литература ‎кажется ‎слишком‏ ‎гуманной ‎и‏ ‎мягкой, ‎а ‎читать ‎сериалы‏ ‎о‏ ‎попаданцах ‎хороший‏ ‎вкус ‎мешает.‏ ‎В ‎частности, ‎шибко ‎рекомендую ‎«Сагу‏ ‎о‏ ‎Ньяле». ‎Давно‏ ‎так ‎не‏ ‎тащился ‎от ‎художественного ‎литературного ‎произведения.‏ ‎Главная‏ ‎прелесть‏ ‎в ‎том,‏ ‎что ‎лапидарно,‏ ‎но ‎не‏ ‎без‏ ‎красивостей, ‎восхитительным‏ ‎штилем ‎описывается ‎стиль ‎отношений ‎в‏ ‎обществе ‎полных‏ ‎отморозков‏ ‎и ‎беспредельщиков. ‎В‏ ‎тех ‎краях‏ ‎тогда ‎принцип ‎общежития ‎был‏ ‎достаточно‏ ‎простой, ‎и‏ ‎грубо ‎его‏ ‎выразили ‎как ‎«Кто ‎ссал, ‎тот‏ ‎сосал».‏ ‎А ‎вот‏ ‎кто ‎обладал‏ ‎яйцами ‎в ‎достаточной ‎степени, ‎про‏ ‎того‏ ‎саги‏ ‎и ‎слагали.

При‏ ‎этом, ‎они‏ ‎там ‎не‏ ‎просто‏ ‎гопники, ‎а‏ ‎гопники ‎с ‎развитым ‎правосознанием. ‎Где-то‏ ‎четверть ‎действа‏ ‎происходит‏ ‎на ‎тинге. ‎Кульминация‏ ‎всей ‎истории‏ ‎— ‎дело ‎об ‎убийстве‏ ‎одного‏ ‎из ‎героев,‏ ‎которое ‎нехорошие‏ ‎человеки ‎выигрывают ‎шикарным ‎процессуальным ‎трюком.‏ ‎Трюк‏ ‎настолько ‎хорош,‏ ‎что ‎мне,‏ ‎юристу, ‎это ‎просто ‎маслом ‎по‏ ‎сердцу,‏ ‎будучи‏ ‎кругом ‎неправыми,‏ ‎бородатые ‎адвокаты‏ ‎злодеев ‎вывезли‏ ‎процесс‏ ‎на ‎формальных‏ ‎основаниях. ‎Правда, ‎потом ‎вышло ‎не‏ ‎вполне ‎куртуазно.‏ ‎Когда‏ ‎хорошие ‎парни ‎поняли,‏ ‎что ‎проигрывают,‏ ‎адвокат ‎потерпевшей ‎стороны ‎пробил‏ ‎себе‏ ‎копьем ‎нарыв,‏ ‎мешающий ‎ходить,‏ ‎а ‎потом ‎это ‎же ‎копье‏ ‎засунул‏ ‎в ‎первого‏ ‎попавшегося ‎члена‏ ‎банды ‎плохих ‎парней. ‎И ‎тут‏ ‎уже‏ ‎уголовный‏ ‎процесс ‎перешел‏ ‎в ‎стадию‏ ‎«Стенька ‎на‏ ‎Стеньку».‏ ‎Нынче ‎альтинги‏ ‎измельчали, ‎и ‎подобных ‎разбирательств ‎даже‏ ‎в ‎Верховной‏ ‎Раде‏ ‎и ‎Госдуме ‎не‏ ‎встретишь. ‎А‏ ‎жаль.

Стиль ‎изложения ‎так ‎сладостен,‏ ‎что‏ ‎не ‎удержусь‏ ‎от ‎нескольких‏ ‎цитат.

»…он ‎как ‎раз ‎отсчитывал ‎серебро,‏ ‎поэтому‏ ‎голова, ‎отлетая,‏ ‎сказала ‎«десять».

«И‏ ‎что ‎мне ‎с ‎ним ‎делать?‏ ‎—‏ ‎Такой‏ ‎злодей, ‎и‏ ‎еще ‎спрашиваешь!».

«Он‏ ‎вынул ‎из‏ ‎кошелька‏ ‎зуб, ‎который‏ ‎выбил ‎у ‎Траина, ‎и ‎метнул‏ ‎в ‎Гуннара.‏ ‎Зуб‏ ‎попал ‎в ‎глаз,‏ ‎и ‎тот‏ ‎сразу ‎вытек».

«Тот ‎стоял ‎некоторое‏ ‎время‏ ‎на ‎другой‏ ‎ноге ‎и‏ ‎смотрел ‎на ‎обрубок ‎своей ‎ноги.‏ ‎Тогда‏ ‎Кольскегг ‎сказал:‏ ‎„Можешь ‎не‏ ‎смотреть, ‎ноги ‎нет“

«Он ‎был ‎так‏ ‎спокоен,‏ ‎что‏ ‎его ‎держал‏ ‎только ‎один‏ ‎человек»

И ‎т.‏ ‎д.

Некоторые‏ ‎сюжеты ‎радуют‏ ‎некой ‎здоровой ‎порнографичностью ‎и ‎даже‏ ‎где-то ‎тарантинностью.‏ ‎Например,‏ ‎имеется ‎побочная ‎линия‏ ‎героя, ‎от‏ ‎которого ‎ушла ‎жена ‎из-за‏ ‎того,‏ ‎что ‎его‏ ‎штекер ‎был‏ ‎слишком ‎большой ‎и ‎не ‎влезал‏ ‎ей‏ ‎в ‎порт.‏ ‎Или ‎приключения‏ ‎мешка ‎с ‎серебром ‎для ‎виры‏ ‎за‏ ‎убийство.‏ ‎Или… ‎да‏ ‎там ‎все‏ ‎славно.

Единственно, ‎бывает‏ ‎довольно‏ ‎трудно ‎разобраться‏ ‎в ‎том, ‎кто ‎чьему ‎забору‏ ‎какой ‎плетень.‏ ‎Действующих‏ ‎лиц ‎очень ‎много‏ ‎для ‎небольшого‏ ‎романа, ‎да ‎вдобавок, ‎у‏ ‎героев‏ ‎часто ‎одинаковые‏ ‎имена. ‎Там‏ ‎три ‎Торгейра ‎(из ‎них ‎двое‏ ‎злодействуют‏ ‎одновременно), ‎два‏ ‎Гуннара ‎(причем‏ ‎один ‎мочит ‎другого) ‎четверо(!) ‎Мёрдов‏ ‎(к‏ ‎счастью,‏ ‎все ‎действуют‏ ‎в ‎разное‏ ‎время) ‎и‏ ‎двое‏ ‎Хёскульдов. ‎Это‏ ‎переживаемо ‎если ‎быть ‎внимательным, ‎но‏ ‎надо ‎привыкнуть.

Все‏ ‎это,‏ ‎кстати, ‎по ‎факту‏ ‎куда ‎более‏ ‎моралистично, ‎чем ‎книги, ‎считающиеся‏ ‎моралистическими.‏ ‎Беспредел ‎порождает‏ ‎неотвратимое ‎возмездие,‏ ‎способность ‎договариваться ‎с ‎людьми, ‎в‏ ‎том‏ ‎числе ‎неприятными,‏ ‎повышает ‎шансы‏ ‎на ‎выживание, ‎а ‎фундамент ‎хороших‏ ‎отношений‏ ‎—‏ ‎не ‎сопли‏ ‎и ‎сантименты,‏ ‎а ‎взаимное‏ ‎уважение‏ ‎и ‎принцип‏ ‎«Ты ‎мне ‎— ‎я ‎тебе».‏ ‎Будь ‎моя‏ ‎воля,‏ ‎того ‎же ‎«Ньяла»‏ ‎я ‎бы‏ ‎включил ‎в ‎корпус ‎подростковой‏ ‎литературы,‏ ‎бо ‎мир‏ ‎там ‎устроен‏ ‎не ‎ласково, ‎но ‎в ‎конечном‏ ‎счете‏ ‎справедливо.

ЗЫ. ‎Подступился‏ ‎к ‎«Саге‏ ‎о ‎Гисли». ‎Сага ‎начинается ‎с‏ ‎нетривиального‏ ‎сюжетного‏ ‎хода: ‎Гисли‏ ‎убивают ‎на‏ ‎четвертой ‎странице.‏ ‎Потом‏ ‎оказывается, ‎что‏ ‎главный ‎герой ‎— ‎другой ‎Гисли,‏ ‎но ‎кто‏ ‎ж‏ ‎об ‎этом ‎говорит.‏ ‎Вот ‎что‏ ‎такое ‎внезапные ‎повороты ‎сюжета,‏ ‎учиться‏ ‎надо. ‎Вообще,‏ ‎сага ‎стартовала‏ ‎ударно, ‎пока ‎прочитано ‎10 ‎страниц,‏ ‎число‏ ‎трупов ‎уже‏ ‎дошло ‎до‏ ‎сорока, ‎из ‎них ‎около ‎дюжины‏ ‎названы‏ ‎по‏ ‎именам ‎и‏ ‎уже ‎успели‏ ‎сыграть ‎какую-то‏ ‎роль‏ ‎в ‎сюжете.‏ ‎Часть ‎этих ‎людей ‎сожжена ‎заживо,‏ ‎кому-то ‎разрубили‏ ‎голову,‏ ‎кому-то ‎ее ‎отрубили,‏ ‎кому-то ‎откочерыжили‏ ‎ногу. ‎А ‎вы ‎говорите‏ ‎«Мартин».

https://norroen.info/src/isl/njala/ru.html — лучший‏ ‎на ‎мой‏ ‎вкус ‎перевод‏ ‎«Ньяла».

Читать: 3+ мин
logo Норин

Ивейн. Прекрасная средневековая литература

Средневековая ‎литература‏ ‎регулярно ‎подкидывает ‎какие-то ‎прям ‎сюрпризы.‏ ‎Вот, ‎значит,‏ ‎хорошо‏ ‎за ‎30 ‎я‏ ‎таки ‎решил‏ ‎прочесть ‎«Ивейна» ‎Кретьена ‎де‏ ‎Труа.‏ ‎Классика ‎куртуазной‏ ‎литературы, ‎все‏ ‎дела. ‎Зачин ‎отличный, ‎выступает ‎рыцарь,‏ ‎который‏ ‎рассказывает ‎грустную‏ ‎историю, ‎как‏ ‎он ‎увидел ‎в ‎таинственном ‎лесу‏ ‎рычаг‏ ‎«Не‏ ‎нажимать!» ‎и,‏ ‎естественно, ‎на‏ ‎него ‎тут‏ ‎же‏ ‎нажал. ‎Ну,‏ ‎то ‎есть, ‎там ‎было ‎про‏ ‎изумрудную ‎чашу,‏ ‎волшебный‏ ‎родник ‎и ‎специальный‏ ‎камень, ‎но‏ ‎смысл ‎тот ‎же. ‎Из-за‏ ‎этого‏ ‎случилась ‎буря,‏ ‎деревья ‎с‏ ‎корнем ‎вырывает, ‎разрушения ‎всяческие. ‎Тут‏ ‎приезжает‏ ‎рыцарь, ‎хозяин‏ ‎и ‎сторож‏ ‎этого ‎всего ‎механизма, ‎говорит, ‎ты‏ ‎придурок,‏ ‎какого‏ ‎рожна ‎делаешь‏ ‎(опять ‎же,‏ ‎в ‎«Ивейне»‏ ‎более‏ ‎куртуазно, ‎но‏ ‎смысл ‎тот ‎же), ‎дает ‎слабоумному‏ ‎и ‎отважному‏ ‎чуваку‏ ‎по ‎заднице ‎копьем,‏ ‎отбирает ‎коня‏ ‎и ‎уезжает.

Эту ‎историю ‎слышит‏ ‎рыцарь‏ ‎Ивейн, ‎который‏ ‎уханьканному ‎приключенцу‏ ‎приходится ‎кузеном. ‎Он, ‎естественно, ‎тут‏ ‎же‏ ‎начинает ‎пылать,‏ ‎и ‎проделывает‏ ‎ту ‎же ‎комбинацию. ‎Приезжает ‎в‏ ‎тот‏ ‎же‏ ‎лес, ‎дожидается‏ ‎рыцаря-охранника, ‎и‏ ‎начинает ‎с‏ ‎ним‏ ‎драться. ‎Дальше‏ ‎все ‎так ‎чудесно, ‎что ‎это‏ ‎грех ‎не‏ ‎процитировать:

Враг‏ ‎покачнулся, ‎вскрикнул ‎враг.

Ивейн‏ ‎мечом ‎ударил‏ ‎так,

Что ‎в ‎мозге ‎меч,‏ ‎как‏ ‎будто ‎в‏ ‎тесте.

Лоб ‎рассечен‏ ‎со ‎шлемом ‎вместе.

Мозг ‎на ‎доспехах,‏ ‎словно‏ ‎грязь.

Рыцарю ‎мозг,‏ ‎в ‎принципе,‏ ‎не ‎настолько ‎нужен, ‎потому ‎что‏ ‎прежде‏ ‎чем‏ ‎помереть, ‎страж‏ ‎успел ‎доскакать‏ ‎до ‎своего‏ ‎замка‏ ‎и ‎спрятаться‏ ‎там ‎где-то ‎внутри. ‎Ивейн ‎его‏ ‎гонит, ‎заскакивает‏ ‎во‏ ‎внутренние ‎помещения, ‎теряется‏ ‎там. ‎В‏ ‎это ‎время ‎слуги ‎павшего‏ ‎чоповца‏ ‎ищут ‎убийцу‏ ‎по ‎всему‏ ‎замку, ‎потому ‎что ‎страж ‎все-таки‏ ‎отдал‏ ‎концы. ‎Но‏ ‎Ивейн ‎понимает,‏ ‎что ‎если ‎сейчас ‎его ‎найдут,‏ ‎то‏ ‎все‏ ‎охранное ‎предприятие‏ ‎он ‎не‏ ‎превозмогнет. ‎Но‏ ‎тут‏ ‎входит ‎некая‏ ‎«Девица», ‎которая ‎говорит, ‎не ‎переживай,‏ ‎вот ‎тебе‏ ‎колечко-невидимка.‏ ‎«Моя ‎прелессссть!» ‎—‏ ‎кричит ‎Ивейн,‏ ‎надевает ‎кольцо ‎и ‎прячется‏ ‎на‏ ‎кровати ‎девицы.‏ ‎Вообще, ‎де‏ ‎Труа ‎уверяет, ‎что ‎с ‎девицей‏ ‎ничего‏ ‎такого, ‎о‏ ‎чем ‎вы‏ ‎подумали, ‎не ‎было. ‎Но ‎он‏ ‎сначала‏ ‎детально‏ ‎описывает, ‎как‏ ‎хороша ‎кровать,‏ ‎а ‎потом‏ ‎уточняет,‏ ‎что ‎«девица‏ ‎утешать ‎умела», ‎а ‎что ‎они‏ ‎там ‎в‏ ‎одной‏ ‎комнате ‎ночуют, ‎так‏ ‎фуфуфу, ‎пошляки.‏ ‎В ‎общем, ‎наш ‎герой‏ ‎очень‏ ‎целомудренно ‎сидит‏ ‎у ‎девицы,‏ ‎а ‎тут ‎бац, ‎видит ‎под‏ ‎кольцом-невидимкой‏ ‎похоронную ‎процессию,‏ ‎и ‎там‏ ‎вдову ‎рыцаря, ‎которого ‎угрохал. ‎И,‏ ‎естественно,‏ ‎влюбляется,‏ ‎о ‎чем‏ ‎немедленно ‎сообщает‏ ‎Девице. ‎Так‏ ‎отлично‏ ‎же, ‎говорит‏ ‎та, ‎будет, ‎кому ‎наш ‎осиротелый‏ ‎ЧОП ‎при‏ ‎колдунском‏ ‎роднике ‎возглавить. ‎Идет‏ ‎к ‎хозяйке,‏ ‎так ‎мол ‎и ‎так,‏ ‎есть‏ ‎хорошая ‎новость‏ ‎— ‎уже‏ ‎готов ‎жених ‎на ‎замену ‎усопшему,‏ ‎и‏ ‎есть ‎плохая‏ ‎— ‎это‏ ‎тот ‎самый ‎кедр, ‎который ‎его‏ ‎убил.‏ ‎Та‏ ‎два ‎раза‏ ‎отказывается, ‎а‏ ‎на ‎третий‏ ‎задает‏ ‎логичный ‎вопрос:‏ ‎«Ну, ‎он ‎хоть ‎знатный?» ‎Все‏ ‎отлично, ‎он‏ ‎принц!‏ ‎— ‎говорит ‎девица.‏ ‎А, ‎ну‏ ‎если ‎принц, ‎тогда ‎берем.‏ ‎Свадьба,‏ ‎все ‎счастливы.‏ ‎Там ‎еще‏ ‎отдельная ‎история ‎про ‎то, ‎как‏ ‎Ивейн‏ ‎со ‎счастливой‏ ‎вдовушкой ‎расстался,‏ ‎как ‎любовь ‎побеждала ‎и ‎все‏ ‎такое,‏ ‎но‏ ‎это ‎я‏ ‎попозже ‎зачту.‏ ‎Хотя ‎там‏ ‎есть‏ ‎отдельная ‎история,‏ ‎наш ‎герой ‎приручил ‎льва, ‎и‏ ‎с ‎ним‏ ‎связано‏ ‎много ‎прекрасного: ‎…

Ивэйн‏ ‎ответствовал, ‎что‏ ‎льва

В ‎сражение ‎не ‎вовлекает,

Хотя‏ ‎при‏ ‎этом ‎допускает,

Что‏ ‎лев ‎ничуть‏ ‎не ‎согрешит,

Когда ‎вмешаться ‎сам ‎решит(…)

Дальше‏ ‎безгрешный‏ ‎лев, ‎естественно,‏ ‎вмешивается, ‎и:‏ ‎…

Не ‎дав ‎покаяться ‎в ‎грехах,

Когтями‏ ‎рылся‏ ‎в‏ ‎потрохах,

Кишки ‎наружу‏ ‎выпускает.

Стеная, ‎кровью‏ ‎истекает

В ‎кровавой‏ ‎луже‏ ‎сенешаль…

Чудесная ‎книжка.


Читать: 7+ мин
logo Норин

Кондорсе. Разговор Диогена с Аристиппом

Диоген. Ты ‎живешь‏ ‎при ‎дворе ‎царском, ‎а ‎называешься‏ ‎философом?

 Аристипп. Философ ‎должен‏ ‎жить‏ ‎там, ‎где ‎он‏ ‎всего ‎нужнее‏ ‎людям.

Диоген. Аристипп ‎хочет ‎быть ‎льстецом‏ ‎тирана‏ ‎сиракузского?

Аристипп. И ‎спасителем‏ ‎невинных ‎или‏ ‎неосторожных. ‎Лесть ‎и ‎ложь ‎не‏ ‎суть‏ ‎преступления, ‎как‏ ‎скоро ‎они‏ ‎полезны ‎людям.

Диоген. Чтобы ‎спасти ‎их, ‎ты‏ ‎целуешь‏ ‎ноги‏ ‎у ‎Дионисия.

Аристипп. Какая‏ ‎нужда, ‎если‏ ‎слух ‎у‏ ‎него‏ ‎в ‎ногах?

Диоген. Философу‏ ‎Пифагоровой ‎школы, ‎которая ‎всегда ‎была‏ ‎ужасом ‎тиранов,‏ ‎надлежало‏ ‎бы ‎возбудить ‎в‏ ‎гражданах ‎любовь‏ ‎к ‎отечеству; ‎надлежало ‎бы‏ ‎влиять‏ ‎силу ‎и‏ ‎мужество ‎в‏ ‎сердца ‎слабые, ‎которые ‎умеют ‎только‏ ‎трепетать‏ ‎и ‎ненавидеть.‏ ‎Если ‎бы‏ ‎судьба ‎привела ‎Диогена ‎в ‎Сиракузы,‏ ‎то‏ ‎он‏ ‎не ‎стал‏ ‎бы ‎смешить‏ ‎подлого ‎тирана:‏ ‎Диоген‏ ‎сказал ‎бы‏ ‎ему ‎прямо ‎в ‎глаза: ‎«ты‏ ‎варвар, ‎ты‏ ‎гнусный‏ ‎сластолюбец ‎и ‎сочиняешь‏ ‎мерзкие ‎стихи!»‏ ‎Дионисий ‎считает ‎себя ‎богом:‏ ‎я‏ ‎доказал ‎бы‏ ‎ему, ‎что‏ ‎он ‎не ‎может ‎назваться ‎и‏ ‎человеком.

Аристипп. Дионисий,‏ ‎властелин ‎народа‏ ‎безоружного, ‎окружен‏ ‎победителями ‎Африки ‎и ‎славой ‎побед‏ ‎его:‏ ‎он‏ ‎умрет ‎тираном.‏ ‎На ‎что‏ ‎досаждать ‎ему?‏ ‎Разве‏ ‎для ‎того,‏ ‎чтобы ‎показать ‎смелость ‎и ‎умножить‏ ‎его ‎злодеяния‏ ‎моей‏ ‎казнью? ‎Гораздо ‎лучше‏ ‎уменьшать ‎или‏ ‎предупреждать ‎их. ‎Я ‎дерзаю‏ ‎гневить‏ ‎его, ‎когда‏ ‎надобно ‎оказать‏ ‎услугу ‎несчастным. ‎Не ‎боюсь ‎смерти,‏ ‎но‏ ‎люблю ‎жизнь;‏ ‎не ‎хочу‏ ‎пожертвовать ‎ею ‎тщеславию, ‎но ‎рад‏ ‎умереть‏ ‎для‏ ‎истинного ‎блага‏ ‎людей.

Диоген. Скажи ‎лучше,‏ ‎что ‎ты,‏ ‎привыкнув‏ ‎к ‎сластолюбию,‏ ‎страшишься ‎бедности ‎более, ‎нежели ‎и‏ ‎самой ‎смерти.

Аристипп. Удовольствие‏ ‎не‏ ‎порабощает ‎меня. ‎В‏ ‎твоей ‎душе,‏ ‎твердой ‎и ‎пламенной, ‎сластолюбие‏ ‎могло‏ ‎бы ‎превратиться‏ ‎в ‎исступление;‏ ‎она ‎заменяет ‎тебе ‎все, ‎и‏ ‎делает‏ ‎тебя ‎ко‏ ‎всему ‎способным.‏ ‎Напротив ‎того ‎моя ‎душа, ‎умеренная‏ ‎и‏ ‎мягкая,‏ ‎наслаждается ‎роскошью,‏ ‎и ‎может‏ ‎обойтись ‎без‏ ‎роскоши;‏ ‎я ‎не‏ ‎так ‎глуп, ‎чтобы ‎презирать ‎ее,‏ ‎и ‎не‏ ‎так‏ ‎страстен, ‎чтобы ‎ее‏ ‎бояться. ‎Веселясь‏ ‎на ‎шумных ‎празднествах ‎пышного‏ ‎Дионисия,‏ ‎одним ‎моим‏ ‎присутствием ‎не‏ ‎допускаю ‎его ‎до ‎развратных ‎излишеств.

Царедворцы,‏ ‎которых‏ ‎ни ‎законы,‏ ‎ни ‎природа‏ ‎остановить ‎не ‎могут, ‎боятся, ‎чтобы‏ ‎Аристипп‏ ‎не‏ ‎назвал ‎их‏ ‎грубыми ‎во‏ ‎вкусе ‎забав.‏ ‎Пользуюсь‏ ‎минутами, ‎когда‏ ‎удовольствие, ‎размягчив ‎душу ‎Дионисия, ‎усыпляет‏ ‎в ‎нем‏ ‎подозрительность,‏ ‎и ‎стараюсь ‎возбудить‏ ‎в ‎тиране‏ ‎не ‎чувство ‎справедливости ‎(для‏ ‎таких‏ ‎людей ‎уже‏ ‎нет ‎ее),‏ ‎но ‎жалость, ‎которая ‎никогда ‎совершенно‏ ‎не‏ ‎истребляется. ‎Зная,‏ ‎что ‎он‏ ‎не ‎может ‎делать ‎добро ‎по‏ ‎любви‏ ‎к‏ ‎добру, ‎или‏ ‎по ‎системе,‏ ‎хочу, ‎чтобы‏ ‎он‏ ‎делал ‎его‏ ‎из ‎прихоти. ‎Однажды ‎привели ‎к‏ ‎нему ‎трех‏ ‎молодых‏ ‎невольниц, ‎похищенных ‎морскими‏ ‎разбойниками; ‎они‏ ‎плакали. ‎Тиран ‎в ‎пресыщении‏ ‎своем‏ ‎не ‎видал‏ ‎ни ‎красоты,‏ ‎ни ‎слез ‎их. ‎Я ‎похвалил‏ ‎новую‏ ‎его ‎трагедию.‏ ‎Аристипп! ‎сказал‏ ‎он: ‎возьми ‎одну ‎из ‎невольниц.‏ ‎Беру‏ ‎всех‏ ‎трех, ‎отвечал‏ ‎я: ‎Парису‏ ‎худо ‎было‏ ‎за‏ ‎то, ‎что‏ ‎он ‎выбрал. ‎— ‎Он ‎засмеялся:‏ ‎а ‎я‏ ‎на‏ ‎другой ‎день ‎отослал‏ ‎невольниц ‎к‏ ‎их ‎родителям.

Диоген. Таким ‎образом ‎смешиваясь‏ ‎с‏ ‎толпой ‎подлых‏ ‎льстецов, ‎остроумный‏ ‎Аристипп ‎берет ‎на ‎себя ‎должность‏ ‎успокаивать‏ ‎тирана ‎в‏ ‎угрызениях ‎совести‏ ‎его! ‎Видя ‎тебя ‎в ‎своих‏ ‎чертогах,‏ ‎он‏ ‎менее ‎страшится‏ ‎ненависти ‎и‏ ‎презрения. ‎Чем‏ ‎более‏ ‎имеешь ‎ума‏ ‎и ‎славы, ‎чем ‎более ‎можешь‏ ‎извинять ‎его,‏ ‎тем‏ ‎в ‎глазах ‎моих‏ ‎ты ‎виновнее.‏ ‎Напрасно ‎думаешь ‎предупреждать ‎его‏ ‎злодеяния,‏ ‎утверждая ‎его‏ ‎в ‎пороках.

Аристипп. Я‏ ‎хитрой ‎лестью ‎истребляю ‎зло, ‎производимое‏ ‎грубой‏ ‎лестью ‎рабов‏ ‎его. ‎Они‏ ‎славят ‎Дионисиево ‎могущество ‎и ‎ужас,‏ ‎вселяемый‏ ‎в‏ ‎сердца ‎самовластием‏ ‎его; ‎говорят‏ ‎ему ‎о‏ ‎злых‏ ‎людях, ‎о‏ ‎заговорщиках, ‎обезоруженных ‎его ‎предвидением ‎и‏ ‎строгим ‎правосудием.‏ ‎Тогда‏ ‎он ‎ярится ‎как‏ ‎лев, ‎и‏ ‎вымышляет ‎новые ‎предосторожности, ‎новые‏ ‎средства‏ ‎находить ‎и‏ ‎казнить ‎виновных;‏ ‎тогда ‎фурии ‎волнуют ‎его ‎сердце.‏ ‎Будучи‏ ‎один ‎свободен‏ ‎при ‎дворе‏ ‎его, ‎имею ‎то ‎счастье, ‎что‏ ‎Дионисий‏ ‎во‏ ‎мне ‎одном‏ ‎не ‎полагает‏ ‎опасных ‎для‏ ‎него‏ ‎умыслов; ‎он‏ ‎открывает ‎мне ‎злобу ‎и ‎страхи‏ ‎свои. ‎«Государь!»‏ ‎отвечаю‏ ‎ему: ‎«все ‎такие‏ ‎предосторожности ‎заставляют‏ ‎думать ‎сиракузцев, ‎что ‎ты‏ ‎считаешь‏ ‎— ‎и‏ ‎следственно ‎имеешь‏ ‎причину ‎считать ‎себя ‎— ‎их‏ ‎неприятелем.‏ ‎Бойся ‎умножить‏ ‎сии ‎предосторожности,‏ ‎чтобы ‎смелый ‎человек ‎не ‎вменил‏ ‎себе‏ ‎в‏ ‎честь ‎и‏ ‎славу ‎обмануть‏ ‎тебя. ‎Не‏ ‎стража,‏ ‎но ‎имя‏ ‎твое ‎есть ‎для ‎тебя ‎защита.‏ ‎Дионисий ‎почтен,‏ ‎ибо‏ ‎он ‎наказал ‎врагов‏ ‎Сицилии, ‎любит‏ ‎искусства ‎и ‎сделал ‎Сиракузы‏ ‎вторыми‏ ‎Афинами: ‎вот‏ ‎основание ‎твоей‏ ‎безопасности!» ‎— ‎Дионисий, ‎успокоенный ‎моими‏ ‎словами,‏ ‎призывает ‎к‏ ‎себе ‎людей‏ ‎просвещенных ‎и ‎добродетельных, ‎и ‎смягчается‏ ‎в‏ ‎их‏ ‎обществе. ‎Он‏ ‎досадует, ‎что‏ ‎карфагенцы ‎владеют‏ ‎еще‏ ‎некоторыми ‎городами‏ ‎в ‎Сицилии, ‎вымышляет ‎способы ‎выгнать‏ ‎их, ‎и‏ ‎оставляет‏ ‎Сиракузы ‎в ‎покое.

«Тебя‏ ‎ненавидят ‎(говорю‏ ‎ему ‎в ‎другое ‎время),‏ ‎ненавидят‏ ‎за ‎то,‏ ‎что ‎отечество‏ ‎угнетено ‎тобой; ‎граждане, ‎лишенные ‎свободы,‏ ‎пылают‏ ‎местью: ‎истреби‏ ‎же ‎тиранские‏ ‎законы, ‎которые ‎были ‎стыдом ‎и‏ ‎несчастьем‏ ‎Сиракуз‏ ‎во ‎время‏ ‎их ‎мнимой‏ ‎вольности; ‎дай‏ ‎законы‏ ‎кроткие, ‎спасительные‏ ‎для ‎бедных ‎и ‎для ‎самых‏ ‎рабов; ‎щедротами‏ ‎своими‏ ‎принудь ‎граждан ‎благословлять‏ ‎тебя, ‎и‏ ‎жизнь ‎твоя ‎будет ‎спокойна‏ ‎среди‏ ‎друзей ‎признательных;‏ ‎и ‎Греция,‏ ‎удивленная ‎твоими ‎талантами ‎и ‎победами,‏ ‎включит‏ ‎тебя ‎в‏ ‎число ‎своих‏ ‎героев ‎и ‎мудрецов.» ‎— ‎Таким‏ ‎образом‏ ‎пользою‏ ‎его ‎и‏ ‎славою ‎обуздываю‏ ‎природную ‎в‏ ‎нем‏ ‎свирепость, ‎и‏ ‎тиран ‎дает ‎счастливые, ‎мудрые ‎законы.

Диоген. Но‏ ‎Демарат ‎и‏ ‎Агатокл,‏ ‎им ‎изгнанные, ‎разглашают,‏ ‎что ‎ты‏ ‎ругался ‎над ‎их ‎несчастьем,‏ ‎и‏ ‎Греция ‎может‏ ‎считать ‎Аристиппа‏ ‎подлым ‎царедворцем.

 Аристипп. Когда ‎Дионисий ‎выгнал ‎сих‏ ‎второстепенных‏ ‎тиранов, ‎которые‏ ‎вместе ‎с‏ ‎ним ‎утесняли ‎сиракузцев, ‎тогда ‎весь‏ ‎двор,‏ ‎прославляя‏ ‎царя, ‎говорил,‏ ‎что ‎он‏ ‎праведно ‎наказал‏ ‎их‏ ‎дерзость. ‎Враги‏ ‎же ‎его ‎кричали, ‎что ‎он‏ ‎лучшими ‎гражданами‏ ‎пожертвовал‏ ‎мести ‎своей. ‎Я‏ ‎отвечал ‎и‏ ‎тем ‎и ‎другим: ‎«если‏ ‎бы‏ ‎изгнанные ‎не‏ ‎были ‎его‏ ‎врагами, ‎то ‎ему ‎надлежало ‎бы‏ ‎наказать‏ ‎их ‎гораздо‏ ‎строже. ‎Вспомните‏ ‎несчастного ‎странника, ‎принесенного ‎в ‎жертву‏ ‎богам‏ ‎суеверной‏ ‎и ‎лютой‏ ‎их ‎политикой:‏ ‎Дионисий ‎хотел‏ ‎отомстить‏ ‎тиранам ‎за‏ ‎его ‎убиение, ‎а ‎не ‎за‏ ‎собственные ‎сады.»‏ ‎—‏ ‎Может ‎ли ‎Диоген‏ ‎хорошо ‎мыслить‏ ‎о ‎Демарате?

Диоген. Я ‎презираю ‎глупцов‏ ‎и‏ ‎ненавижу ‎жестоких;‏ ‎но ‎еще‏ ‎более ‎ненавижу ‎Дионисия, ‎ибо ‎он‏ ‎иметь‏ ‎более ‎власти.‏ ‎Если ‎душа‏ ‎твоя ‎благородна, ‎то ‎зачем ‎ползаешь‏ ‎при‏ ‎дворе‏ ‎тирана, ‎где,‏ ‎среди ‎общих‏ ‎бедствий, ‎можешь‏ ‎только‏ ‎остановить ‎некоторое‏ ‎частное ‎зло? ‎Живи ‎в ‎Греции;‏ ‎образуй ‎людей‏ ‎своим‏ ‎наставлением, ‎возвышай ‎их‏ ‎сердце ‎своим‏ ‎примером. ‎Ты ‎будешь ‎полезнее,‏ ‎не‏ ‎унижая ‎себя.

Аристипп. Всякий‏ ‎просвещенный ‎человек‏ ‎может ‎делать ‎добро ‎в ‎свободном‏ ‎городе;‏ ‎один ‎Аристипп‏ ‎может ‎быть‏ ‎полезен ‎в ‎Сиракузах. ‎Позволь ‎мне‏ ‎там‏ ‎остаться.‏ ‎Лучше, ‎если‏ ‎бы ‎Сицилия‏ ‎была ‎управляема‏ ‎мудрыми‏ ‎законами; ‎но‏ ‎когда ‎это ‎лучшее ‎невозможно, ‎то,‏ ‎не ‎жалуясь‏ ‎на‏ ‎судьбу, ‎будем ‎благотворить‏ ‎по ‎возможности.

Диоген. Не‏ ‎больно ‎ли ‎видеть ‎всегда‏ ‎тирана‏ ‎и ‎жить‏ ‎с ‎рабами?

Аристипп. Я‏ ‎приехал ‎отдохнуть ‎в ‎Грецию ‎—‏ ‎взглянуть‏ ‎на ‎свободных‏ ‎людей, ‎и‏ ‎поговорить ‎с ‎Диогеном.

Диоген. Если ‎бы ‎ты‏ ‎умел‏ ‎жить‏ ‎по-моему, ‎то‏ ‎не ‎поселился‏ ‎бы ‎во‏ ‎дворце‏ ‎сиракузском.

Аристипп. Если ‎бы‏ ‎ты ‎умел ‎жить ‎с ‎людьми,‏ ‎то ‎не‏ ‎залез‏ ‎бы ‎в ‎бочку.‏ ‎За ‎мое‏ ‎веселое ‎добродушие ‎прости ‎мне‏ ‎ветреные‏ ‎мои ‎удовольствия;‏ ‎а ‎я‏ ‎за ‎твердость ‎души ‎твоей ‎прощаю‏ ‎тебе‏ ‎жестокую ‎твою‏ ‎гордость.

Диоген. Аристипп ‎согласится‏ ‎ли ‎нынешний ‎день ‎обедать ‎с‏ ‎Диогеном,‏ ‎есть‏ ‎сухой ‎хлеб‏ ‎и ‎пить‏ ‎воду ‎ключевую?

 Аристипп. С‏ ‎радостью.‏ ‎Несмотря ‎на‏ ‎мое ‎сластолюбие, ‎я ‎предпочитаю ‎острые‏ ‎слова ‎твои‏ ‎славнейшим‏ ‎сиракузским ‎винам.

Читать: 12+ мин
logo Норин

Моряк, врач, солдат, колонизатор. Владимир Даль за пределами словаря

Доступно подписчикам уровня
«На кофе»
Подписаться за 500₽ в месяц

«Толковый словарь живого великорусского языка» хоть в каком-то объеме читал буквально каждый из нас. Владимир Даль, автор этой ключевой для русской словесности книги, практически всегда изображается седовласым старцем с внушительной бородой – и правда, как еще может выглядеть ученый-лексикограф, автор такого циклопического труда?

Читать: 7+ мин
logo Норин

Книжное. Михаил Лапиков, «Освоение Солнечной»

Существует ‎некоторое‏ ‎количество ‎книг, ‎которые ‎я ‎начинаю‏ ‎читать ‎и‏ ‎перечитывать,‏ ‎когда ‎достает ‎и‏ ‎запаривает ‎окружающая‏ ‎действительность, ‎а ‎новости ‎выглядят‏ ‎как‏ ‎«гроб, ‎гроб,‏ ‎кладбище, ‎умерли,‏ ‎убили, ‎взорвали, ‎голод, ‎землетрясение, ‎но‏ ‎есть‏ ‎и ‎хорошие‏ ‎новости, ‎в‏ ‎зоопарке ‎родилась ‎пандочка».

Так ‎вот, ‎почетное‏ ‎место‏ ‎в‏ ‎этом ‎списке‏ ‎зарезервировано ‎за‏ ‎книгой ‎Михаила‏ ‎Лапикова‏ ‎«Освоение ‎Солнечной»Скачать‏ ‎ее ‎можно ‎тут.

В ‎чем ‎суть?‏ ‎Это ‎не‏ ‎фантастика,‏ ‎это ‎футурология. ‎Лапиков‏ ‎на ‎пальцах‏ ‎показывает, ‎как ‎с ‎точки‏ ‎зрения‏ ‎современной ‎науки‏ ‎и ‎техники‏ ‎может ‎выглядеть ‎реальное ‎освоение ‎космического‏ ‎пространства‏ ‎с ‎точки‏ ‎зрения ‎инженерных‏ ‎решений, ‎логистики ‎и ‎техники. ‎Важно:‏ ‎речь‏ ‎только‏ ‎о ‎технических‏ ‎аспектах, ‎социальные‏ ‎рассматриваются ‎по‏ ‎касательной,‏ ‎в ‎тех‏ ‎случаях, ‎когда ‎техника ‎влияет ‎на‏ ‎общество ‎непосредственно.

Многие‏ ‎описанные‏ ‎технологии ‎уже ‎или‏ ‎существуют ‎как‏ ‎таковые, ‎или ‎есть ‎на‏ ‎уровне‏ ‎проектов, ‎и‏ ‎сами ‎по‏ ‎себе ‎не ‎требуют ‎каких-то ‎колоссальных‏ ‎прорывов,‏ ‎просто ‎находятся‏ ‎в ‎стадии‏ ‎«это ‎можно, ‎но ‎сейчас ‎очень‏ ‎дорого‏ ‎и‏ ‎долго, ‎поэтому‏ ‎нецелесообразно». ‎Но‏ ‎что ‎сегодня‏ ‎дорого,‏ ‎то ‎завтра‏ ‎доступно ‎для ‎самых ‎богатых, ‎развитых‏ ‎и ‎сильных,‏ ‎а‏ ‎послезавтра ‎— ‎для‏ ‎всех.

Самое ‎очаровательное‏ ‎в ‎этом ‎всем ‎—‏ ‎это‏ ‎то, ‎насколько‏ ‎реальные ‎проекты‏ ‎освоения ‎космоса ‎непохожи ‎на ‎то,‏ ‎что‏ ‎широкие ‎массы‏ ‎народу ‎представляют‏ ‎себе ‎по ‎кино, ‎играм ‎и‏ ‎книжным‏ ‎космооперам.‏ ‎Причем ‎реальность‏ ‎ничуть ‎не‏ ‎менее ‎интересна,‏ ‎чем‏ ‎выдумка; ‎и‏ ‎при ‎этом ‎отличается ‎буквально ‎во‏ ‎все ‎стороны.

От‏ ‎«А‏ ‎вот ‎это ‎не‏ ‎получится ‎точно»: Прощайте,‏ ‎космические ‎пираты: ‎эффективная ‎маскировка‏ ‎в‏ ‎космосе ‎невозможна,‏ ‎а ‎логистика‏ ‎будет ‎осуществляться ‎караванами ‎самоходных ‎контейнеров,‏ ‎которые‏ ‎хрен ‎расканнибалишь‏ ‎на ‎маршруте‏ ‎— ‎просто ‎из-за ‎физических ‎законов‏ ‎происходящего.

…Через‏ ‎«Это‏ ‎будет, ‎но‏ ‎по-другому»: Подавляющее ‎большинство‏ ‎космических ‎тел‏ ‎есть‏ ‎смысл ‎освоить,‏ ‎но ‎они ‎не ‎будут ‎заселяться‏ ‎колониями ‎на‏ ‎поверхности‏ ‎планеты. ‎Это ‎будет‏ ‎«о’Ниловский ‎город»:‏ ‎гигантская ‎космическая ‎станция ‎(существуют‏ ‎проекты‏ ‎32×8 ‎км‏ ‎пространства, ‎это‏ ‎площадь ‎плюс-минус ‎Рязани ‎или ‎Франкфурта),‏ ‎на‏ ‎борту ‎которой‏ ‎воспроизводятся ‎условия,‏ ‎идентичные ‎земным. ‎В ‎первую ‎очередь‏ ‎—‏ ‎искусственная‏ ‎гравитация, ‎а‏ ‎кроме ‎того‏ ‎— ‎воспроизведение‏ ‎биосферы,‏ ‎привычной ‎нам‏ ‎здесь, ‎космические ‎хрущевки, ‎космические ‎гаражи‏ ‎— ‎словом,‏ ‎среда,‏ ‎слабо ‎отличимая ‎от‏ ‎той, ‎что‏ ‎мы ‎наблюдаем ‎за ‎окном.‏ ‎А‏ ‎на ‎поверхности‏ ‎планеты ‎будет‏ ‎находиться ‎хорошо ‎автоматизированная ‎промзона ‎этой‏ ‎колонии,‏ ‎связанная ‎орбитальным‏ ‎лифтом ‎с‏ ‎городом.

…и ‎к ‎«А ‎вот ‎на‏ ‎такое‏ ‎у‏ ‎среднего ‎писателя-фантаста‏ ‎фантазии ‎не‏ ‎хватает». Гигантский ‎зонтик‏ ‎для‏ ‎охлаждения ‎Меркурия.‏ ‎Использование ‎Солнца ‎в ‎качестве ‎гигантского‏ ‎двигателя ‎для‏ ‎перемещения‏ ‎всей ‎звездной ‎системы‏ ‎как ‎таковой‏ ‎относительно ‎других ‎звезд. Продув ‎маршрута‏ ‎для‏ ‎межзвездной ‎трассы‏ ‎чудовищно ‎мощным‏ ‎лазером, ‎который ‎должен ‎испепелить ‎весь‏ ‎космический‏ ‎мусор ‎на‏ ‎маршруте ‎и‏ ‎поддерживать ‎созданный ‎коридор ‎повторными ‎импульсами‏ ‎по‏ ‎краям‏ ‎пробитой ‎дороги.‏ ‎Да ‎блин.‏ ‎Если ‎ты‏ ‎хочешь‏ ‎создавать ‎космические‏ ‎оперы, ‎то ‎этой ‎книжки ‎хватит‏ ‎на ‎сюжетообразующие‏ ‎технологии‏ ‎и ‎приемы ‎для‏ ‎автора ‎с‏ ‎писучестью ‎Юрия ‎Никитина.

Кстати. ‎Одна‏ ‎из‏ ‎самых ‎интересных‏ ‎деталей ‎состоит‏ ‎в ‎том, ‎что ‎больше ‎половины‏ ‎этого‏ ‎пиршества ‎прогресса‏ ‎происходит ‎в‏ ‎пределах ‎Солнечной ‎системы. ‎Почти ‎вся‏ ‎фантастика‏ ‎оперирует‏ ‎галактиками ‎—‏ ‎вот, ‎летел‏ ‎космический ‎дальнобойщик‏ ‎Фомальгаута‏ ‎на ‎Алькор…‏ ‎На ‎самом ‎деле, ‎наша ‎Солнечная,‏ ‎как ‎она‏ ‎есть,‏ ‎сама ‎по ‎себе‏ ‎роскошный ‎сеттинг,‏ ‎в ‎который ‎можно ‎уложить‏ ‎всё‏ ‎что ‎угодно,‏ ‎с ‎кучей‏ ‎разнообразных ‎небесных ‎тел, ‎каждое ‎со‏ ‎своей‏ ‎впечатляющей ‎спецификой‏ ‎— ‎даже‏ ‎из ‎таких ‎простецких ‎очевидных ‎вещей‏ ‎как‏ ‎температура‏ ‎и ‎плотность‏ ‎атмосферы ‎следует‏ ‎очень ‎многое.‏ ‎Где-то‏ ‎целесообразно ‎будет‏ ‎все-таки ‎заселить ‎само ‎небесное ‎тело,‏ ‎запрятав ‎базу‏ ‎внутрь,‏ ‎где-то ‎— ‎повесить‏ ‎гигантские ‎высокотехнологичные‏ ‎дирижабли ‎в ‎атмосфере, ‎короче,‏ ‎каждой‏ ‎игрушке ‎—‏ ‎свои ‎погремушки.‏ ‎И ‎в ‎пределах ‎нашей ‎звездной‏ ‎системы‏ ‎найдется ‎место‏ ‎и ‎для‏ ‎социальных ‎экспериментов ‎внутри ‎о’Ниловских ‎«перелети-городов»,‏ ‎и‏ ‎для‏ ‎фронтира ‎на‏ ‎удаленных ‎планетах,‏ ‎и ‎туманных‏ ‎поисков‏ ‎на ‎окраине‏ ‎Солнечной, ‎и ‎даже ‎для ‎космических‏ ‎сквоттеров, ‎терраформирования,‏ ‎короче‏ ‎— ‎почти ‎всего,‏ ‎что ‎есть‏ ‎в ‎фантастической ‎литературе ‎—‏ ‎ну,‏ ‎кроме, ‎разве‏ ‎что, ‎инопланетной‏ ‎жизни. ‎Хотя, ‎кто ‎его ‎знает,‏ ‎что‏ ‎там ‎подо‏ ‎льдом ‎на‏ ‎Европе ‎таится, хехе…

Кстати, ‎почти ‎ничего ‎нет‏ ‎про‏ ‎столь‏ ‎любимые ‎авторами‏ ‎звездные ‎войны.‏ ‎Но ‎тут‏ ‎такой‏ ‎мир ‎нарисован,‏ ‎что ‎это ‎интереснее ‎любого ‎«Ди‏ ‎эрсте ‎фотонишезвездолеттен‏ ‎колонне‏ ‎марширт».

По ‎мелочи ‎пожурить‏ ‎есть ‎за‏ ‎что, ‎и ‎я ‎пожурю:‏ ‎книга‏ ‎написана ‎очень‏ ‎явно ‎для‏ ‎своих. Ну, ‎то ‎есть, ‎что ‎такое‏ ‎шкала‏ ‎Кардашева, ‎Михаил‏ ‎нам ‎еще‏ ‎объясняет, ‎но ‎вот ‎кто ‎такой,‏ ‎например,‏ ‎Джон‏ ‎Кэмпбелл ‎—‏ ‎это, ‎как‏ ‎предполагается, ‎читатель‏ ‎уже‏ ‎знает. ‎В‏ ‎общем-то, ‎такое ‎излечимо ‎гуглом ‎в‏ ‎процессе.

А ‎вот‏ ‎кое-где‏ ‎хочется ‎прям ‎несколько‏ ‎поспорить. ‎Автор,‏ ‎так ‎сказать, ‎скорее ‎физик,‏ ‎чем‏ ‎лирик, ‎и‏ ‎в ‎«Освоении»‏ ‎постулируются ‎как ‎очевидные ‎некоторые ‎вещи,‏ ‎которые‏ ‎мне ‎лично‏ ‎очевидными ‎вовсе‏ ‎не ‎кажутся. ‎В ‎частности, ‎Михаил‏ ‎ожидает‏ ‎просто-таки‏ ‎бешеные ‎миллиарды‏ ‎человечества ‎в‏ ‎дополнение ‎к‏ ‎уже‏ ‎живущим. ‎И‏ ‎вот ‎это ‎мне ‎кажется ‎главным‏ ‎фантастическим ‎допущением текста:‏ ‎на‏ ‎практике, ‎наши ‎самые‏ ‎высокоразвитые ‎общества‏ ‎— ‎это, ‎увы, ‎общества‏ ‎сокращающегося‏ ‎и ‎стареющего,‏ ‎в ‎лучшем‏ ‎случае ‎стагнирующего ‎в ‎численности ‎населения.‏ ‎Больших‏ ‎технологически ‎развитых‏ ‎стран ‎с‏ ‎числом ‎рождений ‎на ‎женщину ‎2+‏ ‎у‏ ‎нас‏ ‎на ‎планете‏ ‎сейчас, ‎считай,‏ ‎ноль. ‎А‏ ‎товарищ‏ ‎Лапиков ‎как‏ ‎раз ‎очень ‎уверенно ‎предполагает, ‎что‏ ‎там ‎будет‏ ‎очень‏ ‎много ‎народу ‎Солнечную‏ ‎осваивать. ‎В‏ ‎общем, ‎не ‎будем ‎плодиться,‏ ‎не‏ ‎будет ‎нам‏ ‎дельного ‎космоса‏ ‎(вы ‎хотели ‎сказать ‎«дальнего»? ‎Нет,‏ ‎я‏ ‎хотел ‎сказать‏ ‎«дельного»).

Но ‎вот‏ ‎технических ‎подробностей ‎нашего ‎будущего ‎великого‏ ‎похода‏ ‎в‏ ‎космическое ‎пространство‏ ‎тут ‎столько,‏ ‎что ‎средний‏ ‎писатель-фантаст‏ ‎может ‎ехать‏ ‎на ‎этом ‎полкарьеры, ‎а ‎главное‏ ‎— ‎это‏ ‎не‏ ‎то, ‎что ‎мы,‏ ‎хомо ‎сапиенсы,‏ ‎просто ‎придумали. ‎Эта ‎книга‏ ‎для‏ ‎меня ‎лично‏ ‎— ‎источник‏ ‎огромного ‎оптимизма ‎именно ‎благодаря ‎реалистичности‏ ‎описанного.‏ ‎Эта ‎поражающая‏ ‎воображение ‎космическая‏ ‎федерация ‎с ‎ее ‎триумфом ‎науки,‏ ‎технологии,‏ ‎изобилием‏ ‎и ‎безграничными‏ ‎возможностями ‎—‏ ‎это ‎то,‏ ‎что‏ ‎мы, ‎сапиенсы,‏ ‎можем ‎сделать.

Это ‎то, ‎что ‎у‏ ‎нас ‎будет.


Читать: 2+ мин
logo Норин

Герой-мутант

Ирландский ‎эпический‏ ‎герой ‎Кухулин, ‎описание:

«Семь ‎пальцев ‎было‏ ‎у ‎него‏ ‎на‏ ‎каждой ‎ноге, ‎да‏ ‎семь ‎на‏ ‎каждой ‎руке. ‎По ‎семи‏ ‎зрачков‏ ‎было ‎в‏ ‎его ‎царственных‏ ‎очах ‎и ‎в ‎каждом ‎сверкало‏ ‎по‏ ‎семь ‎драгоценных‏ ‎камней. ‎Четыре‏ ‎ямочки ‎было ‎на ‎каждой ‎его‏ ‎щеке‏ ‎—‏ ‎голубая, ‎пурпурная,‏ ‎зеленая ‎и‏ ‎желтая. ‎Пятьдесят‏ ‎прядей‏ ‎волос ‎лежали‏ ‎между ‎его ‎ушами, ‎все ‎светло-желтые,‏ ‎словно ‎верхушки‏ ‎берез‏ ‎или ‎сияние ‎на‏ ‎солнце ‎заколок‏ ‎из ‎бледного ‎золота. ‎Пышная‏ ‎копна‏ ‎волос ‎на‏ ‎его ‎голове,‏ ‎прекрасная ‎и ‎светлая, ‎будто ‎вылизанная‏ ‎коровой».

Эпический‏ ‎герои ‎Ирландии‏ ‎— ‎явно‏ ‎мутант. ‎Просто ‎представьте ‎человека ‎с‏ ‎семью‏ ‎пальцами‏ ‎и ‎4‏ ‎разноцветными ‎ямочками‏ ‎на ‎каждой‏ ‎щеке.‏ ‎Не ‎говоря‏ ‎о ‎зрачках. ‎Неудивительно, ‎что ‎иллюстраторы‏ ‎обычно ‎даже‏ ‎не‏ ‎пытаются ‎отразить ‎это. Я‏ ‎так ‎и‏ ‎не ‎нашел ‎адекватного ‎портрета,‏ ‎все‏ ‎рисуют ‎просто‏ ‎здоровенного ‎долбанутого‏ ‎на ‎блондинистую ‎голову ‎чувака.

Кстати. ‎Главное‏ ‎в‏ ‎жизни ‎ирландцев‏ ‎— ‎корова.‏ ‎Весь ‎«Уладский ‎цикл» ‎крутится ‎вокруг‏ ‎коров,‏ ‎быков‏ ‎и ‎запутанных‏ ‎отношений ‎собственности‏ ‎на ‎коров‏ ‎и‏ ‎быков. ‎Они‏ ‎там ‎все ‎ковбои. ‎Только ‎древние.‏ ‎Вояки ‎идут‏ ‎на‏ ‎войну ‎прямо ‎со‏ ‎стадами, ‎и‏ ‎урочище, ‎где ‎они ‎стояли‏ ‎лагерем,‏ ‎получает ‎название‏ ‎Глен ‎Тайл,‏ ‎Долина ‎Телок, ‎потому ‎что ‎там‏ ‎суровые‏ ‎ирландские ‎мужи‏ ‎пропасть ‎молока‏ ‎надоили. ‎Любая ‎история ‎про ‎древнеирландские‏ ‎эпические‏ ‎подвиги‏ ‎должна ‎выглядеть‏ ‎так: ‎на‏ ‎поляне ‎ломают‏ ‎друг‏ ‎другу ‎крестцы‏ ‎с ‎голубыми ‎свирепыми ‎глазами, ‎жилистыми‏ ‎руками ‎и‏ ‎т.‏ ‎д., ‎а ‎поодаль‏ ‎стоит ‎корова,‏ ‎меланхолично ‎жуя ‎траву, ‎и‏ ‎на‏ ‎нее ‎громоздится‏ ‎бык. ‎Это‏ ‎несколько ‎уравновесит ‎свирепость ‎отношений ‎остальных‏ ‎участников‏ ‎действа. ‎Там‏ ‎смерть, ‎здесь‏ ‎любовь, ‎Эрос ‎сильнее ‎Танатоса.

В ‎свите‏ ‎королевы‏ ‎Медб‏ ‎обнаружилась ‎блондинка‏ ‎по ‎убеждениям.‏ ‎Кухулин ‎эту‏ ‎самую‏ ‎королеву ‎пытается‏ ‎убить, ‎стрыляет ‎в ‎нее ‎из‏ ‎пращи, ‎убивает‏ ‎сначала‏ ‎птичку ‎на ‎плече,‏ ‎потом ‎куницу‏ ‎на ‎другом. ‎Затем ‎девушка‏ ‎из‏ ‎свиты ‎королевы‏ ‎идет ‎к‏ ‎реке, ‎нацепив ‎корону ‎этой ‎самой‏ ‎королевы.‏ ‎Ну, ‎Кухулин‏ ‎чего, ‎видит‏ ‎корону, ‎стреляет, ‎и ‎на ‎сей‏ ‎раз‏ ‎не‏ ‎мажет. ‎Блондинка‏ ‎из ‎анекдотов‏ ‎про ‎них,‏ ‎только‏ ‎с ‎печальным‏ ‎концом.

В ‎общем, ‎как ‎положено ‎старинному‏ ‎эпосу, ‎пока‏ ‎что‏ ‎ирландские ‎сказания ‎—‏ ‎это ‎с‏ ‎понтом ‎про ‎резню ‎и‏ ‎бойню.‏ ‎Продолжаем ‎наблюдения.


Читать: 1+ мин
logo Норин

Так поборали ахейцы-мужи кудреглавых троянцев

Литературное. ‎Все-таки‏ ‎не ‎могу ‎не ‎заметить, ‎что‏ ‎Гомер ‎сладкогласый,‏ ‎описывая,‏ ‎как ‎поборали ‎ахейцы-мужи‏ ‎кудреглавых ‎троянцев,‏ ‎уж ‎очень ‎асимметричен ‎в‏ ‎описании‏ ‎подвигов. ‎Вот‏ ‎как ‎описывается‏ ‎у ‎него ‎победа ‎Аякса:

«И ‎расселся‏ ‎шелом‏ ‎густогривый ‎под‏ ‎медяным ‎жалом,

Быв‏ ‎поражен ‎и ‎огромным ‎копьем, ‎и‏ ‎рукою‏ ‎могучей.

Мозг‏ ‎по ‎Аякса‏ ‎копью ‎побежал‏ ‎из ‎главы‏ ‎раздробленной,

Смешанный‏ ‎с ‎кровью:‏ ‎исчезла ‎могучесть…»

и ‎т. ‎д., ‎там‏ ‎еще ‎продолжение.‏ ‎И‏ ‎так ‎почти ‎про‏ ‎каждого ‎троянского‏ ‎героя, ‎это ‎по ‎большей‏ ‎части‏ ‎вообще ‎не‏ ‎поэма, ‎а‏ ‎как ‎будто ‎выдержки ‎из ‎обвинительного‏ ‎заключения:‏ ‎после ‎совместного‏ ‎распития ‎спиртных‏ ‎напитков ‎гражданин ‎Агамемнон ‎гражданину ‎Ликону‏ ‎в‏ ‎выю‏ ‎весь ‎меч‏ ‎погрузил ‎и,‏ ‎оставшись ‎на‏ ‎коже‏ ‎единой, ‎набок‏ ‎повисла ‎глава.

Но ‎при ‎этом ‎иногда‏ ‎Гомер ‎все‏ ‎же‏ ‎вспоминает, ‎что ‎нельзя‏ ‎оставить ‎троянцев‏ ‎совсем ‎без ‎побед, ‎а‏ ‎то‏ ‎что ‎это‏ ‎такое, ‎избиение‏ ‎младенцев, ‎а ‎что ‎подвига ‎в‏ ‎победе‏ ‎над ‎младенцами.‏ ‎И ‎тут‏ ‎он ‎быстренько-быстренько, ‎чтобы ‎Гектор ‎и‏ ‎ко‏ ‎хоть‏ ‎кого-нибудь ‎убили,‏ ‎но ‎аудитория‏ ‎не ‎слишком‏ ‎огорчилась:‏ ‎Гектор ‎пышнопоножный‏ ‎нагнал ‎и ‎завалил ‎(условно): ‎Лоха,‏ ‎Архилоха, ‎Эврилоха,‏ ‎Гипполоха,‏ ‎Агалоха ‎и ‎Ставракиса.‏ ‎А ‎теперь‏ ‎вернемся ‎к ‎подвигам, ‎допустим,‏ ‎Менелая,‏ ‎и ‎вот‏ ‎тот ‎замечательно‏ ‎управился ‎с ‎неким ‎Пизандром:

Сей ‎поражает‏ ‎по‏ ‎выпуке ‎шлема,‏ ‎косматого ‎гривой,

Около‏ ‎самого ‎гребня, ‎а ‎тот ‎наступавшего‏ ‎по‏ ‎лбу

В‏ ‎верх ‎переносицы:‏ ‎хряснула ‎кость,‏ ‎и ‎глаза‏ ‎у‏ ‎Пизандра,

Выскочив, ‎подле‏ ‎него ‎на ‎кровавую ‎землю ‎упали;

Сам‏ ‎опрокинулся ‎он;‏ ‎и,‏ ‎пятой ‎наступивши ‎на‏ ‎перси,

Броню ‎срывал‏ ‎и, ‎гордясь, ‎восклицал ‎Менелай‏ ‎победитель…

Какая‏ ‎чудесная ‎все‏ ‎же ‎книжица.

На‏ ‎картинке ‎Аякс ‎(но ‎не ‎Теламонид,‏ ‎а‏ ‎другой ‎Аякс,‏ ‎их ‎двое‏ ‎и ‎они ‎ходили ‎парой) ‎представляет‏ ‎трофей.


Читать: 15+ мин
logo Норин

Перевод. Оруэлловские кошмары: что я узнала о сегодняшней культуре гнева, переписывая «1984»

ОРИГИНАЛ ‎ЗДЕСЬ

«Оруэлловщина»‏ ‎— ‎это ‎обвинение, ‎которое ‎все‏ ‎чаще ‎выдвигают‏ ‎как‏ ‎правые, ‎так ‎и‏ ‎левые, ‎но‏ ‎что ‎оно ‎означает, ‎спрашивает‏ ‎автор‏ ‎Сандра ‎Ньюман,‏ ‎— ‎и‏ ‎почему ‎классическая ‎антиутопия ‎Оруэлла ‎так‏ ‎сильно‏ ‎обращается ‎к‏ ‎нашему ‎текущему‏ ‎моменту?

Несколько ‎лет ‎назад ‎я ‎получила‏ ‎заказ‏ ‎мечты‏ ‎для ‎автора‏ ‎политической ‎фантастики.‏ ‎Фонд ‎Джорджа‏ ‎Оруэлла пригласил‏ ‎меня ‎написать‏ ‎пересказ ‎«1984» ‎с ‎точки ‎зрения‏ ‎Джулии, ‎возлюбленной‏ ‎главного‏ ‎героя, ‎Уинстона ‎Смита.‏ ‎Эта ‎концепция‏ ‎витала ‎в ‎воздухе ‎в‏ ‎течение‏ ‎многих ‎лет,‏ ‎пока ‎ее‏ ‎написание ‎не ‎стало ‎неизбежным; ‎попросив‏ ‎доверенное‏ ‎лицо ‎сделать‏ ‎это, ‎они‏ ‎надеялись ‎подтолкнуть ‎проект ‎в ‎направлении,‏ ‎которое‏ ‎отдавало‏ ‎бы ‎должное‏ ‎оригиналу. ‎Они‏ ‎не ‎стали‏ ‎мне‏ ‎платить, ‎но‏ ‎после ‎того, ‎как ‎я ‎закончу‏ ‎и ‎опубликую‏ ‎роман,‏ ‎они ‎поддержат ‎его‏ ‎и ‎помогут‏ ‎найти ‎свой ‎путь ‎в‏ ‎мире.

Это‏ ‎была ‎огромная‏ ‎честь, ‎но‏ ‎в ‎то ‎же ‎время ‎и‏ ‎огромная‏ ‎ответственность, ‎и‏ ‎я ‎сразу‏ ‎же ‎погрузилась ‎в ‎работу: ‎перечитывала‏ ‎«1984»,‏ ‎набрасывала‏ ‎планы ‎и‏ ‎идеи, ‎исследовала‏ ‎политическую ‎историю,‏ ‎которая‏ ‎побудила ‎Оруэлла‏ ‎написать ‎свою ‎книгу, ‎писала ‎черновики‏ ‎своих ‎первых‏ ‎страниц.‏ ‎Моей ‎первой ‎главой‏ ‎— ‎как‏ ‎и ‎у ‎Оруэлла ‎—‏ ‎была‏ ‎известная ‎сцена‏ ‎из ‎«Двухминутки‏ ‎ненависти».

«Двухминутка ‎ненависти» ‎— ‎это ‎ритуал,‏ ‎в‏ ‎ходе ‎которого‏ ‎члены ‎партии‏ ‎собираются, ‎чтобы ‎посмотреть ‎фильм ‎о‏ ‎лидере‏ ‎повстанцев‏ ‎Эммануэле ‎Гольдштейне‏ ‎и ‎выразить‏ ‎необходимую ‎ярость.‏ ‎Независимо‏ ‎от ‎своих‏ ‎убеждений, ‎зрители ‎считают ‎это ‎легкой‏ ‎задачей. ‎«Ужаснее‏ ‎всего‏ ‎в ‎„Двухминутке ‎ненависти“, — пишет‏ ‎Оруэлл, ‎—‏ ‎было ‎не ‎то, ‎что‏ ‎нужно‏ ‎было ‎играть‏ ‎роль, ‎а,‏ ‎наоборот, ‎то, ‎что ‎невозможно ‎было‏ ‎не‏ ‎присоединиться ‎к‏ ‎ней. ‎В‏ ‎течение ‎30 ‎секунд ‎любое ‎притворство‏ ‎всегда‏ ‎становилось‏ ‎излишним. ‎Ужасный‏ ‎экстаз ‎страха‏ ‎и ‎мстительности;‏ ‎желание‏ ‎убивать, ‎пытать,‏ ‎разбивать ‎лица ‎кувалдой, ‎казалось, ‎протекало‏ ‎через ‎всю‏ ‎группу‏ ‎людей ‎как ‎электрический‏ ‎ток, ‎превращая‏ ‎человека, ‎даже ‎против ‎его‏ ‎воли,‏ ‎в ‎гримасничающего,‏ ‎кричащего ‎сумасшедшего.‏ ‎И ‎все ‎же ‎ярость, ‎которую‏ ‎человек‏ ‎чувствовал, ‎была‏ ‎абстрактной, ‎ненаправленной‏ ‎эмоцией, ‎которую ‎можно ‎было ‎переключать‏ ‎с‏ ‎одного‏ ‎объекта ‎на‏ ‎другой, ‎как‏ ‎пламя ‎паяльной‏ ‎лампы».

Когда‏ ‎я ‎переосмысливала‏ ‎эту ‎сцену, ‎я ‎проводила ‎большую‏ ‎часть ‎дня‏ ‎в‏ ‎ТвиттереЭто ‎было ‎начало‏ ‎2021 ‎года,‏ ‎и ‎все ‎там ‎были‏ ‎хронически‏ ‎злы. Люди ‎общались‏ ‎посредством ‎насмешек,‏ ‎оскорблений, ‎обвинений. ‎Малейшее ‎несогласие ‎могло‏ ‎спровоцировать‏ ‎шквал ‎жестоких‏ ‎нападок. ‎Любой‏ ‎твит ‎может ‎заставить ‎тысячи ‎людей‏ ‎обожать‏ ‎вас,‏ ‎затем ‎наброситься‏ ‎на ‎вас,‏ ‎а ‎затем‏ ‎злобно‏ ‎поспорить ‎между‏ ‎собой ‎о ‎том, ‎следует ‎ли‏ ‎вас ‎превозносить‏ ‎или‏ ‎убивать. ‎Это ‎было‏ ‎похоже ‎на‏ ‎бешенство ‎по ‎адресу ‎всего‏ ‎мира.

До‏ ‎недавнего ‎времени‏ ‎я ‎воспринимала‏ ‎этот ‎изнуряющий ‎хаос ‎как ‎бесполезное‏ ‎развлечение.‏ ‎Мы ‎играли‏ ‎вместе, ‎сближаясь,‏ ‎высмеивая ‎людей, ‎соперничая ‎в ‎том,‏ ‎чтобы‏ ‎написать‏ ‎самый ‎уничтожающий‏ ‎твит ‎о‏ ‎«главном ‎герое»‏ ‎дня.‏ ‎Шутки ‎часто‏ ‎были ‎остроумными, ‎а ‎объекты ‎нападения‏ ‎в ‎большинстве‏ ‎случаев‏ ‎казались ‎виновными. ‎Хотя‏ ‎у ‎меня‏ ‎были ‎сомнения, ‎в ‎основном‏ ‎я‏ ‎могла ‎поверить,‏ ‎что ‎«Твиттер»‏ ‎скорее ‎хорош, ‎чем ‎плох.

Но ‎теперь‏ ‎я‏ ‎весь ‎день‏ ‎писала ‎о‏ ‎«Двухминутке ‎ненависти», ‎которая ‎до ‎жути‏ ‎похожа‏ ‎на‏ ‎худшие ‎проявления‏ ‎«Твиттера». ‎Я‏ ‎читала ‎перед‏ ‎сном‏ ‎истории ‎восхождения‏ ‎Гитлера ‎и ‎Сталина, ‎мемуары ‎о‏ ‎Культурной ‎революции‏ ‎и‏ ‎Голодоморе. ‎Все ‎эти‏ ‎периоды ‎характеризовались‏ ‎агрессивной ‎риторикой, ‎демонизацией ‎уязвимых‏ ‎групп,‏ ‎выделением ‎отдельных‏ ‎лиц ‎в‏ ‎качестве ‎мишени ‎и ‎страхом ‎пойти‏ ‎против‏ ‎толпы. ‎Сейчас‏ ‎все ‎это‏ ‎нормализуется ‎поведением ‎в ‎Интернете, ‎а‏ ‎также‏ ‎постоянно‏ ‎растущими ‎каналами‏ ‎YouTube ‎и‏ ‎кабельного ‎телевидения,‏ ‎посвященными‏ ‎политическим ‎событиям.

Единственное,‏ ‎что ‎изменилось, ‎— ‎это ‎наиболее‏ ‎распространенное ‎объяснение:‏ ‎дескать,‏ ‎это ‎всего ‎лишь‏ ‎шутка. ‎Преследование‏ ‎— ‎это ‎форма ‎шутки,‏ ‎угрозы‏ ‎смертью ‎были‏ ‎сатирой, ‎оскорбления‏ ‎имели ‎иронический ‎смысл. ‎Благодаря ‎этому‏ ‎оправданию,‏ ‎даже ‎если‏ ‎цель ‎травмирована‏ ‎в ‎реальной ‎жизни, ‎люди, ‎которые‏ ‎ее‏ ‎спровоцировали,‏ ‎могут ‎отречься‏ ‎от ‎своего‏ ‎преступления. ‎Они‏ ‎просто‏ ‎шутили. ‎Как‏ ‎могло ‎их ‎баловство, ‎никем ‎не‏ ‎воспринимаемое ‎всерьез,‏ ‎быть‏ ‎связано ‎с ‎трагедией?

Конечно,‏ ‎те, ‎кто‏ ‎использует ‎эту ‎тактику, ‎понимают,‏ ‎что‏ ‎шутки ‎—‏ ‎это ‎очень‏ ‎эффективный ‎способ ‎подстрекать ‎к ‎насилию.‏ ‎Пожалуй,‏ ‎самым ‎печально‏ ‎известным ‎примером‏ ‎является ‎Руандийское ‎радио-телевидение ‎«Свободное ‎телевидение‏ ‎тысяч‏ ‎холмов»‏ ‎( ‎RTLM).‏ ‎Эта ‎радиостанция,‏ ‎запущенная ‎в‏ ‎1993‏ ‎году, ‎использовала‏ ‎неформальный, ‎шутливый ‎формат ‎передач, ‎в‏ ‎котором ‎разговоры‏ ‎перемежались‏ ‎музыкой. ‎Это ‎было,‏ ‎по ‎словам‏ ‎одного ‎журналиста, ‎«похоже ‎на‏ ‎разговор‏ ‎между ‎руандийцами,‏ ‎которые ‎хорошо‏ ‎знали ‎друг ‎друга ‎и ‎расслаблялись‏ ‎за‏ ‎банановым ‎пивом‏ ‎в ‎баре…‏ ‎Все ‎это ‎было ‎весело. ‎Одни‏ ‎люди‏ ‎уходили‏ ‎из ‎бара,‏ ‎другие ‎приходили,‏ ‎разговор ‎продолжался‏ ‎и‏ ‎прекращался, ‎если‏ ‎становилось ‎слишком ‎поздно, ‎а ‎на‏ ‎следующий ‎день‏ ‎возобновлялся‏ ‎после ‎работы».

Правда, ‎все‏ ‎обсуждения ‎и‏ ‎шутки, ‎даже ‎некоторые ‎песни,‏ ‎вращались‏ ‎вокруг ‎страха‏ ‎и ‎ненависти‏ ‎к ‎меньшинству ‎тутси, ‎но ‎непринужденный‏ ‎тон‏ ‎позволял ‎легко‏ ‎отмахнуться. ‎Как‏ ‎позже ‎прокомментировала ‎посол ‎Канады ‎в‏ ‎Руанде‏ ‎Люси‏ ‎Эдвардс: ‎«На‏ ‎радиостанции ‎говорилось‏ ‎так ‎много‏ ‎действительно‏ ‎глупых ‎вещей,‏ ‎так ‎много ‎очевидной ‎лжи, ‎что‏ ‎это ‎было‏ ‎трудно‏ ‎воспринимать ‎всерьез». Но ‎в‏ ‎течение ‎девяти‏ ‎месяцев ‎после ‎своего ‎открытия‏ ‎RTLM‏ ‎непосредственно ‎мобилизовал‏ ‎и ‎организовал‏ ‎хуту ‎Руанды, ‎чтобы ‎убить ‎примерно‏ ‎от‏ ‎500 ‎000‏ ‎до ‎1‏ ‎000 ‎000 ‎их ‎соседей ‎тутси,‏ ‎изрубив‏ ‎их‏ ‎мачете. ‎Женщин‏ ‎часто ‎подвергали‏ ‎групповому ‎изнасилованию‏ ‎и‏ ‎калечили ‎гениталии‏ ‎перед ‎тем, ‎как ‎убить. ‎На‏ ‎пике ‎геноцида‏ ‎ведущий‏ ‎RTLM ‎в ‎шутку‏ ‎отругал ‎слушателей:‏ ‎«Вы ‎упустили ‎некоторых ‎врагов.‏ ‎Вы‏ ‎должны ‎вернуться‏ ‎туда ‎и‏ ‎прикончить ‎их. ‎Могилы ‎еще ‎не‏ ‎заполнены!»

Возможно,‏ ‎приравнивать ‎это‏ ‎к ‎Fox‏ ‎News ‎или ‎TalkTV ‎кажется ‎натяжкой.‏ ‎Но‏ ‎не‏ ‎является ‎ли‏ ‎лишь ‎вопросом‏ ‎времени, ‎когда‏ ‎основная‏ ‎угроза, ‎исходящая‏ ‎от ‎этих ‎каналов, ‎станет ‎явной?‏ ‎Примечательно, ‎что‏ ‎за‏ ‎три ‎месяца ‎до‏ ‎геноцида ‎в‏ ‎Руанде ‎группа ‎высокопоставленных ‎политических‏ ‎деятелей,‏ ‎в ‎том‏ ‎числе ‎сенатор‏ ‎Эдвард ‎Кеннеди, ‎посоветовала ‎международному ‎сообществу‏ ‎принять‏ ‎меры ‎по‏ ‎закрытию ‎RTLM.‏ ‎Если ‎бы ‎его ‎совету ‎последовали,‏ ‎голоса,‏ ‎направляющие‏ ‎геноцид, ‎были‏ ‎бы ‎отключены‏ ‎от ‎эфира‏ ‎и‏ ‎сотни ‎тысяч‏ ‎жизней ‎могли ‎бы ‎быть ‎спасены.‏ ‎Даже ‎самому‏ ‎страстному‏ ‎стороннику ‎свободы ‎слова‏ ‎было ‎бы‏ ‎трудно ‎противостоять ‎такому ‎решению‏ ‎—‏ ‎особенно ‎оглядываясь‏ ‎назад. ‎Но‏ ‎как ‎мы ‎можем ‎узнать, ‎станет‏ ‎ли‏ ‎когда-нибудь ‎СМИ‏ ‎таким ‎опасным?‏ ‎Когда ‎дело ‎доходит ‎до ‎свободы‏ ‎слова,‏ ‎где‏ ‎мы ‎проводим‏ ‎черту?

Вероятно, ‎очевидно,‏ ‎что ‎насмешки,‏ ‎какими‏ ‎бы ‎жестокими‏ ‎они ‎ни ‎были, ‎— ‎это‏ ‎не ‎то‏ ‎знамя,‏ ‎которое ‎нам ‎нужно.‏ ‎Люди ‎постоянно‏ ‎отпускают ‎гадкие ‎шутки. ‎Вы‏ ‎можете‏ ‎смеяться, ‎говоря,‏ ‎что ‎хотели‏ ‎бы, ‎чтобы ‎вашего ‎босса ‎бросили‏ ‎в‏ ‎аквариум ‎с‏ ‎пираньями, ‎хотя‏ ‎на ‎самом ‎деле ‎вы ‎бы‏ ‎сочли‏ ‎ужасающим,‏ ‎произойди ‎это‏ ‎в ‎реальной‏ ‎жизни. ‎Один‏ ‎из‏ ‎критериев, ‎широко‏ ‎разделяемых ‎левыми, ‎— ‎это ‎различие‏ ‎между ‎ударами‏ ‎снизу‏ ‎вверх и ‎сверху ‎вниз. Существует‏ ‎разница, ‎высмеивать‏ ‎кого-то, ‎у ‎кого ‎больше‏ ‎силы,‏ ‎чем ‎у‏ ‎тебя ‎издеваться‏ ‎над ‎людьми, ‎у ‎которых ‎силы‏ ‎меньше.

Интуитивно‏ ‎это ‎звучит‏ ‎справедливо. ‎Любой‏ ‎может ‎высмеивать ‎Бориса ‎Джонсона, ‎не‏ ‎беспокоясь‏ ‎о‏ ‎последствиях ‎для‏ ‎его ‎повседневного‏ ‎благополучия, ‎но‏ ‎если‏ ‎общественный ‎деятель‏ ‎высмеивает ‎безработного ‎чернокожего ‎мужчину ‎или‏ ‎безработных ‎чернокожих‏ ‎мужчин‏ ‎в ‎целом, ‎это‏ ‎может ‎иметь‏ ‎реальные ‎последствия. ‎Слишком ‎многие‏ ‎люди‏ ‎ищут ‎оправданий‏ ‎бессердечию ‎и‏ ‎насилию ‎по ‎отношению ‎к ‎таким‏ ‎людям;‏ ‎на ‎самом‏ ‎деле, ‎власти‏ ‎преследуют ‎и ‎убивают ‎их. ‎Любая‏ ‎шутка‏ ‎в‏ ‎их ‎адрес‏ ‎неприятно ‎близка‏ ‎к ‎«Могилы‏ ‎еще‏ ‎не ‎заполнены!»

Однако‏ ‎в ‎классической ‎сатире ‎повсюду ‎ошеломляющие‏ ‎шутки. ‎Как‏ ‎еще‏ ‎мы ‎можем ‎назвать‏ ‎бесчисленные ‎сцены‏ ‎в ‎«Дон ‎Кихоте», ‎где‏ ‎нам‏ ‎предлагается ‎посмеяться‏ ‎над ‎психически‏ ‎больным ‎стариком, ‎которого ‎жестоко ‎избивают‏ ‎за‏ ‎его ‎ошибки?‏ ‎Или ‎эпизод‏ ‎из ‎«Человека-невидимки» ‎Ральфа ‎Эллисона ‎о‏ ‎черном‏ ‎издольщике,‏ ‎который ‎оплодотворил‏ ‎свою ‎дочь,‏ ‎где ‎акт‏ ‎инцеста‏ ‎становится ‎сюрреалистической‏ ‎шуткой? ‎Даже ‎глупая ‎шутка ‎«Я‏ ‎увидела ‎что-то‏ ‎неприятное‏ ‎в ‎дровяном ‎сарае»‏ ‎из ‎«Неуютной‏ ‎фермы» ‎Стеллы ‎Гиббонс, ‎по‏ ‎сути,‏ ‎является ‎шуткой‏ ‎в ‎​​адрес‏ ‎жертв ‎травм.

В ‎«1984» ‎нападки ‎бывают‏ ‎и‏ ‎справедливыми, ‎и‏ ‎необоснованными. ‎Пролетариат‏ ‎Оруэлла ‎невежественен ‎и ‎жесток; ‎его‏ ‎средние‏ ‎классы‏ ‎совершенно ‎неспособны‏ ‎мыслить; ‎в‏ ‎то ‎время‏ ‎как‏ ‎женщины ‎«всегда‏ ‎являются ‎самыми ‎фанатичными ‎приверженцами ‎партии,‏ ‎губками, ‎впитывающими‏ ‎лозунги,‏ ‎доносчицами». ‎Оруэлл ‎даже‏ ‎высмеивает ‎жертв‏ ‎партии. ‎В ‎одной ‎из‏ ‎сцен‏ ‎мужчина, ‎ожидающий‏ ‎пыток, ‎нервно‏ ‎восхваляет ‎патриотизм ‎сдавшей ‎его ‎дочери,‏ ‎«бросая‏ ‎тоскливый ‎взгляд‏ ‎на ‎унитаз».‏ ‎Его ‎капитуляция ‎перед ‎диареей, ‎вызванной‏ ‎подавленным‏ ‎ужасом,‏ ‎затем ‎разыгрывается‏ ‎как ‎комедия.

Тем‏ ‎не ‎менее,‏ ‎«1984»‏ ‎горячо ‎поддержали‏ ‎жертвы, ‎пережившие ‎Сталина ‎и ‎Культурную‏ ‎революцию, ‎беженцы‏ ‎из‏ ‎Северной ‎Кореи. ‎Их‏ ‎реакция ‎не‏ ‎такова: ‎«Почему ‎этот ‎привилегированный‏ ‎сноб‏ ‎так ‎пренебрежительно‏ ‎относился ‎к‏ ‎нам?» ‎но ‎«Как ‎он ‎так‏ ‎хорошо‏ ‎все ‎понял?»‏ ‎В ‎самых‏ ‎резких ‎отрывках ‎Оруэлла ‎они ‎увидели‏ ‎нефильтрованное,‏ ‎бесстрашное‏ ‎выражение ‎своего‏ ‎долго ‎скрываемого‏ ‎стыда ‎и‏ ‎гнева.

Итак,‏ ‎можем ‎ли‏ ‎мы ‎сказать, ‎что ‎сатира ‎может‏ ‎нанести ‎удар,‏ ‎если‏ ‎она ‎выражает ‎важную‏ ‎истину? ‎К‏ ‎сожалению, ‎все ‎не ‎так‏ ‎просто.‏ ‎Худшие ‎политические‏ ‎деятели ‎—‏ ‎неонацисты, ‎провокаторы, ‎вербовщики ‎террористов ‎—‏ ‎всегда‏ ‎позиционируют ‎себя‏ ‎как ‎храбрых‏ ‎правдорубов. ‎Но ‎хотя ‎не ‎существует‏ ‎простых‏ ‎правил‏ ‎относительно ‎того,‏ ‎когда ‎сатира‏ ‎опасна, ‎есть‏ ‎способы‏ ‎определить, ‎когда‏ ‎сатира ‎полезна ‎для ‎вас. ‎Сатира,‏ ‎которая ‎заставляет‏ ‎вас‏ ‎чувствовать ‎себя ‎хорошо‏ ‎из-за ‎того,‏ ‎что ‎у ‎вас ‎уже‏ ‎есть‏ ‎все ‎«правильные»‏ ‎взгляды, ‎может‏ ‎быть ‎утешительной, ‎но ‎она ‎не‏ ‎так‏ ‎полезна, ‎как‏ ‎та, ‎которая‏ ‎запутывает ‎вас, ‎удивляет, ‎сбивает ‎с‏ ‎толку‏ ‎и‏ ‎заставляет ‎сомневаться‏ ‎в ‎том,‏ ‎что ‎вы‏ ‎на‏ ‎самом ‎деле‏ ‎думаете.

С ‎момента ‎написания ‎«Скотного ‎двора»‏ ‎правые ‎стремились‏ ‎заявить‏ ‎права ‎на ‎Оруэлла.‏ ‎Первоначально ‎это‏ ‎произошло ‎из-за ‎его ‎откровенной‏ ‎критики‏ ‎Советского ‎Союза.‏ ‎В ‎1950-х‏ ‎годах ‎ЦРУ ‎даже ‎финансировало ‎экранизации‏ ‎«1984»‏ ‎и ‎«Скотного‏ ‎двора» ‎с‏ ‎целью ‎заручиться ‎поддержкой ‎холодной ‎войны.‏ ‎Сегодня‏ ‎язык‏ ‎«1984» ‎используется‏ ‎правыми ‎для‏ ‎обвинения ‎в‏ ‎«воукизме». Любая‏ ‎новая ‎идиома‏ ‎или ‎термин ‎слева ‎называется ‎«новоязом»;‏ ‎любая ‎попытка‏ ‎признать‏ ‎моральную ‎двусмысленность ‎отвергается‏ ‎как ‎«двоемыслие».‏ ‎Например, ‎одним ‎словом ‎«оруэлловщина»‏ ‎перегибающая‏ ‎с ‎благоречием‏ ‎политика ‎университета‏ ‎преподносится ‎как ‎экзистенциальная ‎угроза ‎свободному‏ ‎миру.

Но‏ ‎книга ‎«1984»‏ ‎не ‎была‏ ‎предупреждением ‎против ‎заявления ‎университета ‎об‏ ‎инклюзивности.‏ ‎Это‏ ‎было ‎предупреждение‏ ‎о ‎таких‏ ‎людях, ‎как‏ ‎Трамп‏ ‎и ‎Путин,‏ ‎и ‎о ‎жестоких ‎массовых ‎движениях,‏ ‎которые ‎они‏ ‎вдохновляют.‏ ‎Такие ‎люди, ‎как‏ ‎Эрдоган, ‎Моди,‏ ‎Орбан ‎и ‎Мадуро, ‎такие‏ ‎события,‏ ‎как ‎массовые‏ ‎убийства ‎Дутерте‏ ‎на ‎Филиппинах, ‎массовые ‎аресты, ‎творимые‏ ‎Букеле‏ ‎в ‎Сальвадоре,‏ ‎повсеместная ‎слежка‏ ‎и ‎система ‎социального ‎кредитования ‎Си,‏ ‎а‏ ‎также‏ ‎концентрационные ‎лагеря‏ ‎и ‎узаконенные‏ ‎пытки ‎в‏ ‎Китае‏ ‎[Но, ‎уж‏ ‎конечно, ‎не ‎таковы ‎люди, ‎скажем,‏ ‎охотившиеся ‎на‏ ‎Ассанжа‏ ‎или ‎бомбившие ‎Югославию‏ ‎— ‎прим.‏ ‎Е.Н.]. Великие ‎политические ‎произведения ‎Оруэлла‏ ‎говорят‏ ‎о ‎нашем‏ ‎нынешнем ‎моменте,‏ ‎когда, ‎казалось ‎бы, ‎каждая ‎страна‏ ‎кишит‏ ‎потенциальными ‎автократами,‏ ‎использующими ‎старые‏ ‎пьесы ‎с ‎их ‎строками ‎о‏ ‎«врагах‏ ‎народа»,‏ ‎«лживых ‎СМИ»‏ ‎и ‎«глобалистах»‏ ‎[про ‎«лживые‏ ‎СМИ‏ ‎особенно ‎интересно:‏ ‎в ‎мире ‎1984 ‎медийка-то ‎как‏ ‎раз ‎вовсю‏ ‎работает‏ ‎на ‎ББ ‎—‏ ‎Е.Н.].

Когда ‎было‏ ‎объявлено ‎о ‎моей ‎книге‏ ‎«1984»,‏ ‎описанной ‎как‏ ‎«феминистский ‎пересказ»,‏ ‎я ‎получила ‎возможность ‎лично ‎убедиться‏ ‎в‏ ‎том, ‎как‏ ‎далеко ‎зашли‏ ‎дела. ‎Эта ‎новость ‎вызвала ‎шквал‏ ‎женоненавистнических‏ ‎и‏ ‎антисемитских ‎оскорблений‏ ‎в ‎твитах‏ ‎правых, ‎блогах,‏ ‎видеороликах‏ ‎на ‎YouTube‏ ‎и ‎даже ‎в ‎газетных ‎статьях.‏ ‎Это ‎было‏ ‎задолго‏ ‎до ‎того, ‎как‏ ‎роман ‎стал‏ ‎доступен ‎для ‎чтения ‎—‏ ‎до‏ ‎того, ‎как‏ ‎я ‎успела‏ ‎написать ‎лишь ‎несколько ‎глав. ‎Тем‏ ‎не‏ ‎менее, ‎все‏ ‎агрессоры ‎были‏ ‎уверены, ‎что ‎в ‎этом ‎будет:‏ ‎полная‏ ‎поддержка‏ ‎Большого ‎Брата.‏ ‎Они ‎также‏ ‎заявили, ‎что‏ ‎существует‏ ‎заговор ‎с‏ ‎целью ‎заменить ‎«1984» ‎в ‎школьной‏ ‎программе ‎моей‏ ‎книгой‏ ‎— ‎несмотря ‎на‏ ‎то, ‎что‏ ‎она ‎издавалась ‎в ‎США‏ ‎издателем‏ ‎Оруэлла ‎и‏ ‎была ‎одобрена‏ ‎наследниками ‎Оруэлла.

Мне ‎до ‎сих ‎пор‏ ‎неясно,‏ ‎верили ‎ли‏ ‎ораторы ‎в‏ ‎то, ‎что ‎говорили. ‎Они ‎лгали‏ ‎или‏ ‎заблуждались?‏ ‎Или ‎это‏ ‎был ‎настоящий‏ ‎подвиг ‎двоемыслия‏ ‎—‏ ‎способности ‎верить‏ ‎в ‎две ‎противоположные ‎идеи ‎одновременно‏ ‎— ‎где‏ ‎такое‏ ‎различие ‎провести ‎невозможно?

В‏ ‎своем ‎эссе‏ ‎«Вспоминая ‎войну ‎в ‎Испании»‏ ‎Оруэлл‏ ‎отмечает, ‎как‏ ‎мы ‎недооцениваем‏ ‎риск ‎того, ‎что ‎фашизм ‎или‏ ‎«гибрид‏ ‎нескольких ‎разновидностей‏ ‎фашизма» ‎восторжествует‏ ‎во ‎всем ‎мире, ‎потому ‎что‏ ‎«Сотни‏ ‎лет‏ ‎воспитывавшиеся ‎на‏ ‎книгах, ‎где‏ ‎в ‎последней‏ ‎главе‏ ‎непременно ‎торжествует‏ ‎Добро, ‎мы ‎полуинстинктивно ‎верим, ‎что‏ ‎злые ‎силы‏ ‎с‏ ‎ходом ‎времени ‎покарают‏ ‎сами ‎себя».‏ ‎Это ‎фатальное ‎заблуждение. ‎«Мы‏ ‎стали‏ ‎слишком ‎цивилизованными,‏ ‎чтобы ‎уразуметь‏ ‎самое ‎очевидное. ‎Меж ‎тем ‎истина‏ ‎совсем‏ ‎проста. ‎Чтобы‏ ‎выжить, ‎надо‏ ‎драться, ‎а ‎когда ‎дерутся, ‎нельзя‏ ‎не‏ ‎перепачкаться‏ ‎грязью. ‎Война‏ ‎— ‎зло,‏ ‎но ‎часто‏ ‎меньшее‏ ‎из ‎зол.‏ ‎Взявшие ‎меч ‎и ‎погибают ‎от‏ ‎меча, ‎а‏ ‎не‏ ‎взявшие ‎меча ‎гибнут‏ ‎от ‎гнусных‏ ‎болезней».

У ‎нас ‎больше ‎нет‏ ‎возможности‏ ‎предаваться ‎придиркам‏ ‎по ‎поводу‏ ‎вежливости, ‎и ‎у ‎нас ‎нет‏ ‎времени‏ ‎на ‎дающие‏ ‎эмоциональную ‎разрядку,‏ ‎но ‎бесполезные ‎двухминутки ‎ненависти. ‎Мы‏ ‎должны‏ ‎говорить,‏ ‎писать, ‎шутить,‏ ‎спорить, ‎бороться,‏ ‎ориентируясь ‎только‏ ‎на‏ ‎то, ‎что‏ ‎наиболее ‎эффективно. ‎Мы ‎должны ‎организоваться‏ ‎против ‎фашизма‏ ‎так,‏ ‎как ‎если ‎бы‏ ‎от ‎этого‏ ‎зависела ‎наша ‎жизнь. ‎Они‏ ‎делают.‏ ‎Угроза ‎здесь;‏ ‎время, ‎о‏ ‎котором ‎предупреждал ‎Оруэлл, ‎настало ‎сейчас.


Читать: 2+ мин
logo Норин

«Железные бойцы», добрая детская книга 1931 года

«Отступая ‎из‏ ‎какой-нибудь ‎деревни, ‎можно ‎насыпать ‎в‏ ‎колодцы ‎зубного‏ ‎порошка.‏ ‎Противник ‎подумает, ‎что‏ ‎это— ‎отрава,‏ ‎он ‎не ‎будет ‎пить‏ ‎воду,‏ ‎а ‎пить-то‏ ‎хочется.

Охоту ‎можно‏ ‎сделать ‎военной ‎игрой. ‎В ‎поле,‏ ‎среди‏ ‎травы ‎и‏ ‎холмиков ‎расставлены‏ ‎мишени. ‎Капиталист, ‎китайский ‎генерал, ‎хунхуз,‏ ‎басмач,‏ ‎белогвардеец,‏ ‎пьяница, ‎прогульщик,‏ ‎вредитель, ‎бутылка‏ ‎водки ‎и‏ ‎другие‏ ‎мишени ‎размещены‏ ‎повсюду.

Одна ‎группа ‎бойцов ‎выставляет ‎всех‏ ‎заграничных ‎врагов‏ ‎—‏ ‎капиталистов, ‎фашистов ‎и‏ ‎пр. ‎Их‏ ‎можно ‎срисовать ‎с ‎газетных‏ ‎карикатур.‏ ‎Другая ‎группа‏ ‎— ‎вредителя,‏ ‎рвача, ‎пьяницу, ‎лодыря.

Врагов ‎выставляют ‎в‏ ‎ряд,‏ ‎покрепче ‎вкапывая‏ ‎в ‎землю.

Лучники-стрелки‏ ‎тоже ‎строятся ‎в ‎шеренгу, ‎шагов‏ ‎за‏ ‎20‏ ‎от ‎врагов».

«Раньше‏ ‎пулемет ‎в‏ ‎бою ‎делал‏ ‎не‏ ‎свое ‎дело.‏ ‎Он ‎работал ‎как ‎винтовка. ‎Увидит‏ ‎врага ‎—‏ ‎стреляет,‏ ‎не ‎увидит ‎—‏ ‎молчит. ‎Не‏ ‎пулемет, ‎а ‎просто ‎скорострельная‏ ‎винтовка.‏ ‎Он ‎действовал‏ ‎вполсилы.

За ‎скорость‏ ‎стрельбы ‎и ‎за ‎проворство ‎пулемету‏ ‎дали‏ ‎другую ‎должность.‏ ‎Его ‎сделали‏ ‎пушкой, ‎стреляющей ‎пулями. ‎Он, ‎конечно,‏ ‎как‏ ‎был‏ ‎пулеметом, ‎так‏ ‎и ‎остался.‏ ‎Но ‎стреляет‏ ‎по‏ ‎другому.

Артиллерия ‎редко‏ ‎видит ‎неприятеля. ‎Она ‎стреляет ‎по‏ ‎вычислениям. ‎Пулеметчикам‏ ‎дали‏ ‎все ‎инструменты ‎артиллерии,‏ ‎и ‎он‏ ‎теперь ‎стреляет ‎по ‎невидимому‏ ‎противнику.

Пулемет‏ ‎ставят ‎за‏ ‎холм, ‎в‏ ‎овраг, ‎за ‎прикрытие. ‎Как ‎же‏ ‎стрелять‏ ‎из-за ‎холма.‏ ‎Куда? ‎Стреляют‏ ‎вверх, ‎по ‎направлению ‎к ‎неприятелю.‏ ‎Пули‏ ‎летят‏ ‎через ‎холм,‏ ‎лес ‎и‏ ‎падают ‎сверху‏ ‎на‏ ‎неприятеля.

Наблюдатель ‎—‏ ‎впереди ‎и ‎следит, ‎как ‎падают‏ ‎пули. ‎Это‏ ‎видно:‏ ‎поднимается ‎пыль. ‎Он‏ ‎командует ‎по‏ ‎телефону: ‎правее, ‎левее. ‎Пулеметчик‏ ‎слушает‏ ‎команду ‎и‏ ‎поворачивает ‎пулемет‏ ‎куда ‎нужно.

Раньше ‎можно ‎было ‎стрелять‏ ‎самое‏ ‎большое ‎на‏ ‎километр. ‎А‏ ‎теперь ‎пулемет ‎встречает ‎неприятеля ‎ливнем‏ ‎пуль‏ ‎на‏ ‎2–3 ‎километра,‏ ‎когда ‎неприятель‏ ‎пулемета ‎еще‏ ‎не‏ ‎видит ‎и‏ ‎нападения ‎не ‎ждет».

Прим. ‎от ‎меня:‏ ‎это, ‎кстати,‏ ‎совершенно‏ ‎рабочий ‎способ ‎стрельбы‏ ‎из ‎пулеметов,‏ ‎в ‎наставлениях ‎и ‎мемуарах‏ ‎описан.‏ ‎АГС-АГС… ‎Пулемет‏ ‎«Максим» ‎при‏ ‎хорошей ‎подготовке ‎не ‎хуже.

«Они ‎строят‏ ‎флотилии‏ ‎сухопутных, ‎ползающих‏ ‎броненосцев. ‎Они‏ ‎строят ‎батальоны ‎маленьких ‎танкеток.

Один ‎английский‏ ‎полковник‏ ‎напечатал‏ ‎книгу, ‎в‏ ‎которой ‎предлагает‏ ‎обойтись ‎совсем‏ ‎без‏ ‎солдат, ‎воевать‏ ‎только ‎одними ‎машинами. ‎Капиталисты ‎надеются‏ ‎на ‎машины.‏ ‎Красной‏ ‎армии ‎придется ‎столкнуться‏ ‎с ‎могучей‏ ‎механизированной ‎армией ‎противника. ‎Наши‏ ‎машины‏ ‎не ‎должны‏ ‎быть ‎хуже‏ ‎их ‎и ‎не ‎будут.

Танки ‎сильны,‏ ‎пока‏ ‎они ‎вместе‏ ‎с ‎пехотой.‏ ‎Пехота ‎сильна, ‎пока ‎она ‎вместе‏ ‎с‏ ‎танками.‏ ‎Их ‎надо‏ ‎разделить».

Слушайте, ‎они‏ ‎детям ‎дают‏ ‎реально‏ ‎толковые ‎тактические‏ ‎советы ‎по ‎противотанковой ‎борьбе. ‎Смех‏ ‎смехом, ‎но‏ ‎вполне‏ ‎взрослые ‎люди ‎с‏ ‎генеральскими ‎лампасами‏ ‎не ‎один ‎и ‎не‏ ‎два‏ ‎раза ‎срезались‏ ‎вот ‎именно‏ ‎на ‎описанной ‎вещи.

Михаил ‎Ивановский, ‎«Железные‏ ‎бойцы»,‏ ‎жизнерадостная ‎книга‏ ‎1931 ‎года‏ ‎выпуска.  ‎


Читать: 18+ мин
logo Норин

Перевод: Было ли писателю когда-нибудь труднее зарабатывать на жизнь?

ОРИГИНАЛ Кейт ‎Дуайер,‏ ‎«Эсквайр»

В ‎начале ‎августа, ‎после ‎того‏ ‎как ‎Эндрю‏ ‎Липштейн‏ ‎опубликовал ‎свой ‎второй‏ ‎роман ‎«Веган»,‏ ‎несколько ‎близких ‎людей ‎спросили,‏ ‎планирует‏ ‎ли ‎он‏ ‎бросить ‎свою‏ ‎основную ‎работу ‎по ‎разработке ‎продуктов‏ ‎в‏ ‎крупной ‎финансово-технологической‏ ‎компании. ‎Несмотря‏ ‎на ‎публикацию ‎двух ‎книг ‎в‏ ‎престижном‏ ‎литературном‏ ‎издательстве ‎«Фаррар,‏ ‎Штраус ‎и‏ ‎Жиру», ‎Липштейн‏ ‎не‏ ‎собирался ‎уходить;‏ ‎он ‎считает ‎разработку ‎продуктов ‎своей‏ ‎«карьерой», ‎и‏ ‎он‏ ‎не ‎сможет ‎содержать‏ ‎свою ‎растущую‏ ‎семью ‎исключительно ‎за ‎счет‏ ‎доходов‏ ‎от ‎написания‏ ‎романов. ‎«Я‏ ‎разочарован, ‎что ‎вынужден ‎говорить ‎это‏ ‎людям,‏ ‎потому ‎что‏ ‎благополучный ‎выход‏ ‎романов ‎кажется ‎им ‎признаком ‎успеха»,‏ ‎—‏ ‎сказал‏ ‎он. ‎—‏ ‎«Если ‎я‏ ‎не ‎обеспечиваю‏ ‎себя‏ ‎писательством, ‎то‏ ‎тем, ‎кто ‎не ‎знает ‎реальности‏ ‎этого ‎ремесла,‏ ‎это‏ ‎в ‎каком-то ‎смысле‏ ‎кажется ‎провалом».

Миф‏ ‎о ‎Писателе ‎занимает ‎важное‏ ‎место‏ ‎в ‎нашем‏ ‎культурном ‎сознании.‏ ‎Когда ‎большинство ‎читателей ‎представляют ‎себе‏ ‎автора,‏ ‎они ‎представляют‏ ‎себе ‎очкастого‏ ‎ученого, ‎который ‎просыпается ‎на ‎рассвете‏ ‎в‏ ‎доме,‏ ‎напоминающем ‎монашескую‏ ‎келью, ‎набитом‏ ‎книгами ‎и‏ ‎окруженном‏ ‎природой. ‎Писатель‏ ‎заваривает ‎кофе ‎и ‎садится ‎за‏ ‎специальный ‎письменный‏ ‎стол‏ ‎для ‎сотворения ‎каждодневных‏ ‎утренних ‎страниц.‏ ‎Он ‎делает ‎перерыв ‎на‏ ‎обед‏ ‎— ‎или,‏ ‎возможно, ‎на‏ ‎утреннюю ‎зарядку, ‎— ‎во ‎время‏ ‎которой‏ ‎у ‎них‏ ‎возникает ‎ага!‏ ‎-момент ‎о ‎сложной ‎сюжетной ‎точке.‏ ‎Подобная‏ ‎эстетика‏ ‎образа ‎жизни‏ ‎— ‎это‏ ‎«то, ‎во‏ ‎что‏ ‎мы ‎давно‏ ‎хотели ‎поверить», ‎— ‎сказал ‎Пол‏ ‎Богардс, ‎опытный‏ ‎книжный‏ ‎публицист, ‎работавший ‎с‏ ‎такими ‎людьми,‏ ‎как ‎Джоан ‎Дидион , Донна ‎Тартт и‏ ‎Роберт‏ ‎Каро. «Это ‎правда‏ ‎для ‎очень‏ ‎небольшой ‎группы ‎писателей. ‎И ‎делать‏ ‎так‏ ‎становится ‎все‏ ‎труднее ‎и‏ ‎труднее».

Несколько ‎лет ‎назад ‎литературный ‎агент‏ ‎сказал‏ ‎мне,‏ ‎что ‎«написание‏ ‎книг ‎—‏ ‎это ‎не‏ ‎карьера»,‏ ‎и ‎это‏ ‎было ‎не ‎совсем ‎уместно ‎в‏ ‎тот ‎момент.‏ ‎Конечно,‏ ‎написание ‎книг ‎—‏ ‎это ‎карьера!‏ ‎— ‎думала ‎я. ‎Этот‏ ‎агент‏ ‎имел ‎в‏ ‎виду ‎следующее:‏ ‎написание ‎книг ‎— ‎это ‎не‏ ‎только‏ ‎карьера, ‎это‏ ‎еще ‎и‏ ‎работа ‎. ‎Без ‎каких-либо ‎других‏ ‎источников‏ ‎дохода‏ ‎маловероятно, ‎что‏ ‎кто-то ‎сможет‏ ‎свести ‎концы‏ ‎с‏ ‎концами ‎или‏ ‎поддерживать ‎семью ‎писанием ‎романов. ‎У‏ ‎большинства ‎писателей‏ ‎есть‏ ‎повседневная ‎работа, ‎а‏ ‎большинство ‎тех,‏ ‎у ‎кого ‎ее ‎нет,‏ ‎либо‏ ‎имеют ‎источники‏ ‎независимого ‎дохода,‏ ‎либо ‎одновременно ‎занимаются ‎несколькими ‎проектами,‏ ‎часто‏ ‎в ‎разных‏ ‎сферах, ‎таких‏ ‎как ‎кино, ‎журналистика ‎и ‎аудио.

«После‏ ‎того,‏ ‎как‏ ‎автор ‎продает‏ ‎свою ‎первую‏ ‎книгу, ‎мы‏ ‎всегда‏ ‎предостерегаем ‎его‏ ‎от ‎увольнения ‎с ‎основной ‎работы,‏ ‎даже ‎если‏ ‎успех‏ ‎значителен», ‎— ‎сказала‏ ‎давний ‎редактор‏ ‎Knopf ‎Дженни ‎Джексон, ‎которая‏ ‎сама‏ ‎попала ‎в‏ ‎список ‎бестселлеров‏ ‎New ‎York ‎Times ‎со ‎своим‏ ‎дебютным‏ ‎романом ‎«Ананасовая‏ ‎улица» ‎годом‏ ‎ранее. ‎«Это ‎не ‎обязательно ‎та‏ ‎сумма‏ ‎денег,‏ ‎которая ‎изменит‏ ‎жизнь. ‎Если‏ ‎вы ‎слышите,‏ ‎что‏ ‎кто-то ‎получает‏ ‎300 ‎000 ‎долларов ‎за ‎свою‏ ‎книгу, ‎это‏ ‎звучит‏ ‎потрясающе. ‎Но ‎на‏ ‎самом ‎деле,‏ ‎действительно ‎ли ‎это ‎дает‏ ‎им‏ ‎пять ‎лет,‏ ‎чтобы ‎написать‏ ‎книгу?»

Есть ‎два ‎взгляда ‎на ‎работу‏ ‎писателей‏ ‎с ‎полной‏ ‎занятостью. ‎Первый‏ ‎— ‎нужно ‎найти ‎такое ‎занятие,‏ ‎которое‏ ‎не‏ ‎истощает ‎ваши‏ ‎творческие ‎резервы,‏ ‎— ‎говорит‏ ‎Джексон,‏ ‎ссылаясь ‎на‏ ‎ее ‎автора ‎Эмили ‎Сент-Джон ‎Мэндел,‏ ‎которая заказывала ‎корпоративные‏ ‎поездки‏ ‎во ‎время ‎написания‏ ‎«Станции ‎одиннадцать».‏ ‎«И ‎обратная ‎сторона, ‎—‏ ‎добавила‏ ‎она, ‎—‏ ‎это ‎писатели,‏ ‎которые ‎преподают, ‎потому ‎что ‎они‏ ‎целый‏ ‎день ‎занимаются‏ ‎чем-то, ‎что‏ ‎задействует ‎те ‎же ‎части ‎их‏ ‎мозга,‏ ‎что‏ ‎и ‎их‏ ‎письмо». ‎Пол‏ ‎Юн, ‎автор‏ ‎книги‏ ‎«Улей ‎и‏ ‎мед», ‎преподает ‎в ‎Гарварде; ‎он‏ ‎сказал, ‎что‏ ‎обстановка‏ ‎в ‎классе ‎позволяет‏ ‎ему ‎«входить‏ ‎и ‎выходить» ‎из ‎своего‏ ‎художественного‏ ‎свободного ‎пространства,‏ ‎«и ‎иметь‏ ‎возможность ‎включить ‎его ‎быстрее». ‎Обучение‏ ‎писательскому‏ ‎искусству ‎на‏ ‎высоком ‎уровне‏ ‎также ‎приносит ‎пользу ‎для ‎здоровья‏ ‎и‏ ‎чувство‏ ‎общности ‎с‏ ‎другими ‎авторами,‏ ‎которые ‎преподают.‏ ‎(Но,‏ ‎конечно, ‎эти‏ ‎рабочие ‎места ‎высококонкурентны; ‎многие ‎рабочие‏ ‎места ‎в‏ ‎академических‏ ‎и ‎издательских ‎сферах‏ ‎плохо ‎оплачиваются,‏ ‎что ‎делает ‎их ‎по‏ ‎своей‏ ‎сути ‎исключительными).

Тем‏ ‎не ‎менее,‏ ‎некоторые ‎писатели ‎все ‎же ‎увольняются‏ ‎с‏ ‎работы, ‎например‏ ‎Ванесса ‎Чан,‏ ‎чей ‎роман ‎«Буря, ‎которую ‎мы‏ ‎устроили»,‏ ‎обещает‏ ‎стать ‎прорывным‏ ‎дебютом ‎2024‏ ‎года. ‎Она‏ ‎пошла‏ ‎на ‎риск,‏ ‎оставив ‎должность ‎старшего ‎директора ‎по‏ ‎связям ‎с‏ ‎общественностью‏ ‎Meta, ‎и ‎дала‏ ‎себе ‎два‏ ‎года ‎на ‎то, ‎чтобы‏ ‎написать‏ ‎и ‎продать‏ ‎свою ‎книгу.‏ ‎«У ‎меня ‎было ‎достаточно ‎сбережений,‏ ‎чтобы‏ ‎прокормить ‎себя‏ ‎в ‎течение‏ ‎года ‎или ‎двух, ‎прежде ‎чем‏ ‎я‏ ‎получила‏ ‎аванс, ‎который‏ ‎был ‎достаточно‏ ‎значительным, ‎чтобы‏ ‎я‏ ‎могла ‎писать‏ ‎полный ‎рабочий ‎день», ‎— ‎сказала‏ ‎она. ‎Если‏ ‎бы‏ ‎ей ‎не ‎удалось‏ ‎сделать ‎это‏ ‎за ‎два ‎года, ‎она‏ ‎бы‏ ‎вернулась ‎в‏ ‎корпоративные ‎коммуникации.

«Аванс»‏ ‎за ‎книгу ‎— ‎это ‎аванс‏ ‎в‏ ‎счет ‎гонорара,‏ ‎так ‎что‏ ‎автор, ‎получивший ‎аванс ‎в ‎размере‏ ‎300‏ ‎000‏ ‎долларов, ‎не‏ ‎получит ‎другого‏ ‎чека ‎(кроме‏ ‎продажи‏ ‎прав ‎на‏ ‎экранизацию ‎или ‎дополнительных ‎прав), ‎пока‏ ‎он ‎не‏ ‎продаст‏ ‎достаточно ‎экземпляров ‎книги,‏ ‎чтобы ‎«заработать».‏ ‎Для ‎большинства ‎книг ‎в‏ ‎твердом‏ ‎переплете ‎гонорар‏ ‎составляет ‎три‏ ‎или ‎четыре ‎доллара ‎(в ‎то‏ ‎время‏ ‎как ‎электронные‏ ‎книги ‎—‏ ‎два ‎доллара, ‎а ‎книги ‎в‏ ‎мягкой‏ ‎обложке‏ ‎— ‎один‏ ‎доллар), ‎так‏ ‎что ‎писатель,‏ ‎получивший‏ ‎аванс ‎в‏ ‎размере ‎300 ‎000 ‎долларов ‎—‏ ‎редкость ‎в‏ ‎наши‏ ‎дни ‎— ‎должен‏ ‎будет ‎продать‏ ‎примерно ‎40 ‎000 ‎экземпляров,‏ ‎прежде‏ ‎чем ‎начнутся‏ ‎выплаты ‎роялти.

Кроме‏ ‎того, ‎каждая ‎последующая ‎сделка ‎с‏ ‎книгой‏ ‎будет ‎оцениваться‏ ‎по ‎объему‏ ‎продаж ‎предыдущих ‎книг. ‎«Подавляющее ‎большинство‏ ‎книг‏ ‎не‏ ‎приносит ‎прибыли»,‏ ‎— ‎утверждает‏ ‎Джексон. ‎«И‏ ‎поэтому‏ ‎писатель ‎не‏ ‎сможет ‎получить ‎эти ‎300 ‎000‏ ‎долларов ‎во‏ ‎второй‏ ‎раз».

«Мы ‎всегда ‎предостерегаем‏ ‎их ‎от‏ ‎увольнения ‎с ‎основной ‎работы».

По‏ ‎мнению‏ ‎Дэна ‎Синикина,‏ ‎автора ‎книги‏ ‎«Большая ‎фантастика: ‎как ‎конгломерация ‎изменила‏ ‎издательское‏ ‎дело ‎и‏ ‎американскую ‎литературу»,‏ ‎миф ‎о ‎Писателе ‎и ‎комфортной‏ ‎жизни,‏ ‎вероятно,‏ ‎никогда ‎не‏ ‎был ‎реальностью‏ ‎для ‎большинства.‏ ‎«Здесь‏ ‎нет ‎никакой‏ ‎истории ‎Золотого ‎века», ‎— ‎сказал‏ ‎он. ‎В‏ ‎1907‏ ‎году ‎У. ‎Т.‏ ‎Ларнед ‎написал‏ ‎в ‎журнале ‎Life ‎Magazine‏ ‎жалобу,‏ ‎что ‎средний‏ ‎успешный ‎писатель‏ ‎может ‎заработать ‎на ‎книге ‎20‏ ‎000‏ ‎долларов ‎в‏ ‎сегодняшних ‎деньгах.‏ ‎А ‎в ‎1981 ‎году, ‎по‏ ‎словам‏ ‎Синикина,‏ ‎исследования ‎показали,‏ ‎что ‎большинство‏ ‎писателей ‎в‏ ‎США‏ ‎платили ‎налоги‏ ‎ниже ‎черты ‎бедности. ‎(Сегодня ‎подавляющее‏ ‎большинство ‎авансов‏ ‎за‏ ‎книги ‎составляют ‎менее‏ ‎50 ‎000‏ ‎долларов.) ‎[тут ‎был ‎фрагмент‏ ‎о‏ ‎медстраховке ‎и‏ ‎налогах ‎американских‏ ‎писателей, ‎я ‎его ‎вырезал ‎—‏ ‎прим.‏ ‎Е.Н.]

В ‎наши‏ ‎дни ‎кажется,‏ ‎что ‎единственный ‎способ ‎для ‎писателя,‏ ‎работающего‏ ‎полный‏ ‎рабочий ‎день,‏ ‎обеспечить ‎финансовую‏ ‎стабильность ‎и‏ ‎комфортную‏ ‎жизнь ‎—‏ ‎это ‎написать ‎Большую ‎Книгу ‎—‏ ‎но ‎это‏ ‎почти‏ ‎полностью ‎находится ‎за‏ ‎пределами ‎его‏ ‎контроля.

Сегодняшние ‎Большие ‎Книги ‎колоссальны.‏ ‎Опра‏ ‎Уинфри, ‎Риз‏ ‎Уизерспун, ‎«Доброе‏ ‎утро, ‎Америка» ‎или ‎Дженна ‎Буш‏ ‎Хагер,‏ ‎способны ‎обеспечить‏ ‎несколько ‎тысяч,‏ ‎десятков, ‎а ‎то ‎и ‎сотен‏ ‎тысяч‏ ‎тиража.‏ ‎Иногда ‎доходит‏ ‎до ‎миллионов‏ ‎экземпляров, ‎если‏ ‎принять‏ ‎во ‎внимание‏ ‎аудио, ‎электронные ‎книги ‎и ‎книги‏ ‎в ‎мягкой‏ ‎обложке.‏ ‎(Во ‎время ‎судебного‏ ‎разбирательства ‎по‏ ‎делу ‎Penguin ‎Random ‎House‏ ‎против‏ ‎Министерства ‎юстиции‏ ‎в ‎2022‏ ‎году ‎стало ‎общеизвестно , что ‎4% ‎книг‏ ‎приносят‏ ‎60% ‎прибыли).‏ ‎Тем ‎не‏ ‎менее, ‎хотя ‎общий ‎объем ‎продаж‏ ‎книг‏ ‎в‏ ‎2020 ‎году‏ ‎увеличился ‎—‏ ‎и ‎все‏ ‎еще‏ ‎находится ‎на‏ ‎заоблачном ‎уровне ‎— ‎рост ‎затраты‏ ‎на ‎печать,‏ ‎доставку‏ ‎и ‎бумагу ‎сокрушает‏ ‎издателей. ‎Таким‏ ‎образом, ‎несмотря ‎на ‎огромный‏ ‎спрос‏ ‎публики ‎на‏ ‎книги, ‎многие‏ ‎издания ‎испытывают ‎дефицит.

Это ‎возвращает ‎нас‏ ‎к‏ ‎сегодняшнему ‎деловому‏ ‎климату, ‎когда‏ ‎большинство ‎изданий, ‎по ‎словам ‎Синикина,‏ ‎продаются‏ ‎тиражом‏ ‎менее ‎5000‏ ‎экземпляров. ‎«По‏ ‎разным ‎подсчетам,‏ ‎на‏ ‎сегодняшний ‎день‏ ‎только ‎от ‎2% ‎до ‎12%‏ ‎книг ‎продаются‏ ‎тиражом‏ ‎в ‎5000 ‎экземпляров‏ ‎и ‎более»,‏ ‎— ‎сказал ‎он.

На ‎фоне‏ ‎этих‏ ‎бюджетных ‎проблем,‏ ‎когда ‎издательства‏ ‎тратят ‎большую ‎часть ‎рекламных ‎усилий‏ ‎на‏ ‎несколько ‎изданий,‏ ‎от ‎писателей‏ ‎теперь ‎ожидается, ‎что ‎они ‎станут‏ ‎представителями‏ ‎своих‏ ‎книг. ‎По‏ ‎оценкам ‎Джексон,‏ ‎штатные ‎авторы‏ ‎из‏ ‎ее ‎списка‏ ‎тратят ‎20 ‎часов ‎в ‎неделю‏ ‎на ‎написание‏ ‎статей,‏ ‎проведение ‎дискуссий, ‎общение‏ ‎со ‎своими‏ ‎поклонниками ‎в ‎социальных ‎сетях,‏ ‎участие‏ ‎в ‎PR-кампаниях‏ ‎и ‎встречи‏ ‎с ‎голливудскими ‎шишками. ‎Вот ‎почему‏ ‎те,‏ ‎у ‎кого‏ ‎есть ‎основная‏ ‎работа ‎— ‎а ‎это ‎большинство‏ ‎в‏ ‎отрасли‏ ‎— ‎должны‏ ‎относиться ‎к‏ ‎публикации ‎своей‏ ‎книги‏ ‎как ‎к‏ ‎второй ‎работе. ‎И ‎отчасти ‎именно‏ ‎поэтому ‎такой‏ ‎человек,‏ ‎как ‎Чан ‎(которая‏ ‎помимо ‎прекрасного‏ ‎писательского ‎мастерства ‎имеет ‎опыт‏ ‎работы‏ ‎в ‎сфере‏ ‎связей ‎с‏ ‎общественностью), ‎имеет ‎такие ‎хорошие ‎возможности‏ ‎для‏ ‎того, ‎чтобы‏ ‎вырваться ‎на‏ ‎свободу.

Когда ‎руководители ‎отделов ‎издательского ‎дома‏ ‎встречаются,‏ ‎чтобы‏ ‎обсудить ‎проект,‏ ‎поясняет ‎Пол‏ ‎Богардс, ‎на‏ ‎ум‏ ‎приходит ‎одно‏ ‎слово: ‎«платформа». ‎«Это ‎сейсмическая ‎разница‏ ‎в ‎сегодняшнем‏ ‎мире,‏ ‎этот ‎вопрос ‎платформы:‏ ‎что ‎автор‏ ‎собирается ‎предложить?» ‎— ‎указал‏ ‎он.‏ ‎Вспоминая, ‎как‏ ‎он ‎начал‏ ‎работать ‎в ‎издательском ‎деле ‎в‏ ‎1980-х‏ ‎годах, ‎он‏ ‎сказал: ‎«Знаете,‏ ‎что ‎приносил ‎автор? ‎Сам ‎текст‏ ‎как‏ ‎таковой».‏ ‎Насколько ‎Богардс‏ ‎вспоминает ‎ту‏ ‎эпоху ‎издательского‏ ‎дела,‏ ‎все ‎больше‏ ‎писателей ‎зарабатывали ‎себе ‎на ‎жизнь‏ ‎только ‎писательством.‏ ‎У‏ ‎авторов ‎также ‎не‏ ‎было ‎дополнительной‏ ‎работы ‎по ‎саморекламе; ‎например,‏ ‎он‏ ‎вспоминает, ‎что‏ ‎Джон ‎Апдайк «в‏ ‎целом ‎был ‎сдержанным ‎участником ‎связей‏ ‎с‏ ‎общественностью». ‎Другие‏ ‎писатели, ‎такие‏ ‎как ‎Кормак ‎Маккарти, вообще ‎избегали ‎новых‏ ‎медиа.‏ ‎«Я‏ ‎не ‎знаю,‏ ‎можно ‎ли‏ ‎быть ‎Кормаком‏ ‎Маккарти‏ ‎в ‎мире,‏ ‎в ‎котором ‎мы ‎живем ‎сегодня»,‏ ‎— ‎сказал‏ ‎Богардс.‏ ‎Чтобы ‎внести ‎ясность,‏ ‎он ‎добавляет:‏ ‎«Отсутствие ‎платформы ‎не ‎помешает‏ ‎издателям‏ ‎приобретать ‎хорошие‏ ‎книги». ‎Тем‏ ‎не ‎менее, ‎платформа ‎сегодня ‎является‏ ‎неизбежной‏ ‎частью ‎разговора,‏ ‎чего ‎не‏ ‎было ‎в ‎1970-х ‎и ‎1980-х‏ ‎годах.

В‏ ‎то‏ ‎время ‎писатели‏ ‎доходили ‎до‏ ‎читателей ‎более‏ ‎традиционными‏ ‎способами. ‎По‏ ‎словам ‎Синикина, ‎в ‎1970-х ‎и‏ ‎1980-х ‎годах‏ ‎в‏ ‎пригородах ‎появились ‎сетевые‏ ‎книжные ‎магазины‏ ‎и ‎торговые ‎центры, ‎что‏ ‎значительно‏ ‎увеличило ‎продажи‏ ‎книг. ‎(До‏ ‎1970-х ‎годов ‎большинство ‎американцев ‎читали‏ ‎художественную‏ ‎литературу ‎в‏ ‎таких ‎журналах,‏ ‎как ‎Harper’s, ‎The ‎New ‎Yorker,‏ ‎Esquire,‏ ‎The‏ ‎Saturday ‎Evening‏ ‎Post ‎и‏ ‎The ‎Atlantic).‏ ‎«В‏ ‎1950-х ‎и‏ ‎1960-х ‎годах ‎такие ‎писатели, ‎как‏ ‎Норман ‎Мейлер,‏ ‎Джеймс‏ ‎Болдуин ‎и ‎Трумэн‏ ‎Капоте ‎стали‏ ‎культурными ‎фигурами ‎таким ‎путем,‏ ‎какой‏ ‎сейчас ‎трудно‏ ‎себе ‎представить»,‏ ‎— ‎сказал ‎Синикин. ‎Даже ‎в‏ ‎1980-х‏ ‎и ‎1990-х‏ ‎годах ‎писатели‏ ‎могли ‎стать ‎национальными ‎знаменитостями ‎благодаря‏ ‎обложкам‏ ‎журналов‏ ‎и ‎выступлениям‏ ‎в ‎ток-шоу.‏ ‎Сегодня, ‎когда‏ ‎экономика‏ ‎внимания ‎все‏ ‎больше ‎раздроблена, ‎писателям ‎приходится ‎конкурировать‏ ‎за ‎зрительское‏ ‎внимание‏ ‎на ‎наших ‎маленьких‏ ‎экранах ‎в‏ ‎надежде, ‎что ‎кто-то ‎из‏ ‎этих‏ ‎зрительских ‎глаз‏ ‎купит ‎их‏ ‎книгу. ‎Сейчас ‎авторы ‎в ‎основном‏ ‎обращаются‏ ‎к ‎читателям‏ ‎через ‎социальные‏ ‎сети, ‎где ‎информационные ‎бюллетени ‎по‏ ‎электронной‏ ‎почте‏ ‎и ‎рекламные‏ ‎акции ‎в‏ ‎розничной ‎торговле‏ ‎являются‏ ‎основными ‎драйверами‏ ‎продаж ‎книг.

По ‎словам ‎Синикина, ‎последние‏ ‎50 ‎лет‏ ‎принесли‏ ‎писателям ‎те ‎же‏ ‎структурные ‎стрессы,‏ ‎что ‎и ‎любому ‎другому‏ ‎рабочему‏ ‎в ‎Америке,‏ ‎а ‎именно‏ ‎«сочетание ‎инфляции ‎и ‎стагнации ‎заработной‏ ‎платы».‏ ‎Так ‎почему‏ ‎же ‎так‏ ‎много ‎писателей ‎живут ‎комфортно?

Они ‎подрабатывают‏ ‎сценаристами.‏ ‎«Если‏ ‎у ‎вас‏ ‎нет ‎большого,‏ ‎огромного ‎хита‏ ‎или‏ ‎удачного ‎романа-бестселлера,‏ ‎вы, ‎вероятно, ‎оплачиваете ‎свои ‎счета‏ ‎с ‎помощью‏ ‎работы‏ ‎на ‎телевидении ‎или‏ ‎в ‎кино»,‏ ‎— ‎сказал ‎Лоуэлл ‎Петерсон,‏ ‎исполнительный‏ ‎директор ‎Гильдии‏ ‎писателей ‎Восточной‏ ‎Америки.

По ‎его ‎словам, ‎до ‎того,‏ ‎как‏ ‎экранизация ‎«Выборов»‏ ‎изменила ‎его‏ ‎жизнь, ‎Том ‎Перротта был ‎«классической ‎версией»‏ ‎своего‏ ‎поколения‏ ‎писателей, ‎получив‏ ‎степень ‎магистра‏ ‎творческого ‎письма‏ ‎в‏ ‎Сиракузах ‎в‏ ‎1988 ‎году, ‎когда ‎ему ‎было‏ ‎около ‎двадцати‏ ‎пяти‏ ‎лет. ‎В ‎последующие‏ ‎десять ‎лет‏ ‎он ‎преподавал ‎в ‎качестве‏ ‎адъюнкт-профессора‏ ‎в ‎Йельском,‏ ‎Гарвардском ‎и‏ ‎Бруклинском ‎колледжах; ‎работал ‎корректором ‎и‏ ‎рекламным‏ ‎копирайтером, ‎а‏ ‎также ‎литературным‏ ‎негром. ‎В ‎1999 ‎году, ‎после‏ ‎того‏ ‎как‏ ‎фильм ‎«Выборы»‏ ‎стал ‎хитом‏ ‎на ‎большом‏ ‎экране,‏ ‎для ‎Перротты‏ ‎все ‎изменилось. ‎«Я ‎получил ‎возможность‏ ‎написать ‎несколько‏ ‎телевизионных‏ ‎пилотных ‎проектов», ‎—‏ ‎сказал ‎он.‏ ‎«Мне ‎заплатили ‎за ‎то,‏ ‎чтобы‏ ‎я ‎научился‏ ‎стать ‎сценаристом.‏ ‎Мне ‎платили ‎в ‎три ‎раза‏ ‎больше,‏ ‎чем ‎я‏ ‎зарабатывал ‎преподавателем‏ ‎в ‎Гарварде».

В ‎2010-х ‎годах ‎был‏ ‎момент,‏ ‎когда‏ ‎дипломированные ‎авторы‏ ‎программ ‎художественной‏ ‎литературы ‎заканчивали‏ ‎обучение‏ ‎прямо ‎в‏ ‎кабинетах ‎телевизионных ‎сценаристов. ‎«Когда ‎мы‏ ‎работали ‎над‏ ‎„Оставленными“,‏ ‎к ‎третьему ‎сезону‏ ‎половина ‎наших‏ ‎авторов ‎пришла ‎из ‎программ‏ ‎по‏ ‎написанию ‎художественной‏ ‎литературы», ‎—‏ ‎сказал ‎Перротта, ‎который ‎был ‎одновременно‏ ‎писателем,‏ ‎сценаристом ‎и‏ ‎шоураннером. ‎«Это‏ ‎был ‎действительно ‎интересный ‎момент ‎сближения‏ ‎этих‏ ‎двух‏ ‎литературных ‎культур,‏ ‎которые ‎долгое‏ ‎время ‎были‏ ‎разделены».

Но‏ ‎в ‎конце‏ ‎2010-х ‎годов, ‎когда ‎стриминговые ‎сервисы‏ ‎сократили ‎продолжительность‏ ‎телевизионных‏ ‎сезонов, ‎писатели ‎внезапно‏ ‎столкнулись ‎с‏ ‎более ‎короткими ‎периодами ‎работы,‏ ‎более‏ ‎длительными ‎периодами‏ ‎безработицы ‎и‏ ‎меньшим ‎количеством ‎возможностей ‎подняться ‎по‏ ‎карьерной‏ ‎лестнице.

Аяд ‎Ахтар , драматург,‏ ‎лауреат ‎Пулитцеровской‏ ‎премии ‎и ‎президент ‎Американского ‎ПЕН-клуба,‏ ‎считает,‏ ‎что‏ ‎идея ‎о‏ ‎том, ‎что‏ ‎писатели ‎должны‏ ‎распыляться,‏ ‎чтобы ‎сводить‏ ‎концы ‎с ‎концами, ‎«говорит ‎о‏ ‎недостаточном ‎значении,‏ ‎которое‏ ‎мы ‎придаем ‎искусству‏ ‎в ‎нашей‏ ‎культуре ‎в ‎целом». ‎Хотя‏ ‎в‏ ‎«интенсивном, ‎конкурентном‏ ‎характере» ‎искусства,‏ ‎«подпитываемом ‎американским ‎капитализмом», ‎есть ‎свои‏ ‎преимущества,‏ ‎есть ‎и‏ ‎существенные ‎недостатки,‏ ‎сказал ‎он. ‎В ‎конечном ‎счете,‏ ‎поскольку‏ ‎писатели‏ ‎участвуют ‎во‏ ‎множестве ‎проектов‏ ‎одновременно, ‎они‏ ‎учатся‏ ‎относиться ‎к‏ ‎историям ‎как ‎к ‎товару. ‎По‏ ‎словам ‎Ахтара,‏ ‎это‏ ‎влияет ‎на ‎то,‏ ‎какие ‎истории‏ ‎рассказывают ‎в ‎Голливуде. ‎«Писатели‏ ‎придумывают,‏ ‎как ‎вписаться‏ ‎в ‎систему,‏ ‎в ‎которой ‎руководители, ‎которые ‎в‏ ‎конечном‏ ‎итоге ‎некреативны‏ ‎— ‎и‏ ‎я ‎не ‎имею ‎в ‎виду‏ ‎это‏ ‎как‏ ‎уничижительное ‎слово,‏ ‎просто ‎как‏ ‎наблюдение ‎факта‏ ‎—‏ ‎принимают ‎решения‏ ‎о ‎том, ‎что ‎будет ‎работать,‏ ‎а ‎что‏ ‎нет.

За‏ ‎годы ‎и ‎месяцы,‏ ‎предшествовавшие ‎забастовке‏ ‎писателей ‎этим ‎летом, ‎креативные‏ ‎руководители‏ ‎стриминговых ‎компаний‏ ‎все ‎чаще‏ ‎заменялись ‎техническими ‎руководителями, ‎которые ‎подталкивали‏ ‎индустрию‏ ‎к ‎принятию‏ ‎производственных ‎решений‏ ‎на ‎основе ‎наборов ‎данных ‎о‏ ‎типах‏ ‎историй,‏ ‎которые ‎привлекают‏ ‎внимание ‎аудитории.‏ ‎У ‎Ахтара‏ ‎есть‏ ‎близкий ‎друг‏ ‎(креативный ‎руководитель), ‎который ‎последние ‎полгода‏ ‎использует ‎искусственный‏ ‎интеллект‏ ‎для ‎написания ‎сценариев.‏ ‎«Я ‎прочитал‏ ‎сценарий, ‎который ‎они ‎выпустили‏ ‎около‏ ‎двух ‎с‏ ‎половиной ‎месяцев‏ ‎назад. ‎Это ‎был, ‎без ‎сомнения,‏ ‎самый‏ ‎захватывающий ‎телевизионный‏ ‎сценарий, ‎который‏ ‎я ‎читал ‎за ‎долгое ‎время»,‏ ‎—‏ ‎сказал‏ ‎он. ‎Не‏ ‎потому, ‎что‏ ‎это ‎было‏ ‎хорошо‏ ‎, ‎а‏ ‎потому, ‎что, ‎по ‎его ‎словам,‏ ‎«у ‎него‏ ‎был‏ ‎мой ‎номер ‎точно‏ ‎так ‎же,‏ ‎как ‎у ‎iPhone ‎есть‏ ‎мой‏ ‎номер». ‎Я‏ ‎перелистывал ‎страницы,‏ ‎хотя ‎по-настоящему ‎не ‎понимал, ‎почему‏ ‎меня‏ ‎это ‎волнует».

Соглашение‏ ‎Гильдии ‎писателей,‏ ‎достигнутое ‎27 ‎сентября, ‎касается ‎использования‏ ‎искусственного‏ ‎интеллекта‏ ‎и ‎других‏ ‎опасений ‎по‏ ‎поводу ‎жизнеспособности‏ ‎написания‏ ‎сценариев ‎как‏ ‎профессии. ‎«Во ‎всяком ‎случае, ‎это‏ ‎своего ‎рода‏ ‎забастовка‏ ‎и ‎контракт, ‎ориентированные‏ ‎на ‎будущее»,‏ ‎— ‎сказал ‎Петерсон. ‎Защита,‏ ‎касающаяся‏ ‎искусственного ‎интеллекта‏ ‎(а ‎также‏ ‎минимумов, ‎льгот, ‎возможностей ‎для ‎развития‏ ‎и‏ ‎эпизодической ‎занятости),‏ ‎останется ‎в‏ ‎силе ‎до ‎2026 ‎года, ‎и‏ ‎«они‏ ‎станут‏ ‎основой ‎для‏ ‎дальнейших ‎переговоров».‏ ‎Писатели ‎являются‏ ‎«одними‏ ‎из ‎основных‏ ‎бенефициаров ‎этого ‎контракта», ‎добавил ‎Петерсон.‏ ‎«Может ‎быть,‏ ‎не‏ ‎сразу, ‎но ‎идея‏ ‎состоит ‎в‏ ‎том, ‎чтобы ‎сохранить ‎это‏ ‎как‏ ‎жизнеспособную ‎карьеру‏ ‎в ‎будущем».‏ ‎Он ‎надеется, ‎что ‎соглашение ‎сделает‏ ‎сценарную‏ ‎карьеру ‎жизнеспособной.‏ ‎Однако ‎он‏ ‎продолжил: ‎«Я ‎надеюсь, ‎что ‎написание‏ ‎книг,‏ ‎журналистика‏ ‎и ‎драматургия‏ ‎станут ‎более‏ ‎жизнеспособными, ‎чтобы‏ ‎люди‏ ‎могли ‎выражать‏ ‎себя ‎всеми ‎этими ‎способами».

Что ‎касается‏ ‎Гильдии ‎авторов,‏ ‎которая‏ ‎не ‎может ‎вести‏ ‎коллективные ‎переговоры,‏ ‎поскольку ‎она ‎не ‎является‏ ‎профсоюзом,‏ ‎Расенбергер ‎заявил,‏ ‎что ‎изучает‏ ‎способы, ‎позволяющие ‎ее ‎членам ‎предпринимать‏ ‎коллективные‏ ‎действия ‎в‏ ‎рамках ‎своих‏ ‎прав ‎как ‎независимых ‎подрядчиков ‎в‏ ‎книжном‏ ‎издательстве,‏ ‎предусмотренных ‎Законом‏ ‎Норриса-Ла ‎Гуардиа‏ ‎и ‎Законом‏ ‎Клейтона.‏ ‎«Мы ‎не‏ ‎хотим ‎слишком ‎сильно ‎раздвигать ‎границы,‏ ‎потому ‎что‏ ‎не‏ ‎хотим, ‎чтобы ‎нас‏ ‎привлекли ‎к‏ ‎ответственности, ‎— ‎сказала ‎она,‏ ‎—‏ ‎но ‎мы‏ ‎считаем, ‎что‏ ‎это ‎дает ‎нам ‎право ‎предпринимать‏ ‎определенные‏ ‎действия ‎без‏ ‎создания ‎профсоюза.‏ ‎В ‎отличие ‎от ‎Гильдии ‎писателей,‏ ‎у‏ ‎нас‏ ‎не ‎может‏ ‎быть ‎коллективного‏ ‎договора».

Многие ‎авторы‏ ‎смирились‏ ‎с ‎идеей,‏ ‎что ‎написание ‎романов ‎— ‎это‏ ‎«карьера», ‎а‏ ‎не‏ ‎«работа». ‎Юн ‎определяет‏ ‎писательство ‎как‏ ‎«профессию, ‎которой ‎я ‎занимаюсь»,‏ ‎а‏ ‎«преподавание ‎—‏ ‎это ‎моя‏ ‎работа». ‎Чан ‎определяет ‎«работу» ‎как‏ ‎«то,‏ ‎что ‎вы‏ ‎делаете, ‎чтобы‏ ‎выжить, ‎то, ‎что ‎нужно, ‎чтобы‏ ‎зарабатывать‏ ‎деньги».‏ ‎Но ‎продолжает:‏ ‎«Карьера ‎—‏ ‎это ‎то‏ ‎место,‏ ‎где ‎вы‏ ‎обретаете ‎чувство ‎удовлетворения ‎и, ‎надеюсь,‏ ‎достижений, ‎и‏ ‎тогда‏ ‎приятно ‎иметь ‎деньги».

Тем‏ ‎временем ‎Липштейн‏ ‎считает ‎писательство ‎искусством; ‎как‏ ‎он‏ ‎описал ‎это:‏ ‎«Это ‎форма‏ ‎самовыражения, ‎и ‎я ‎чувствую ‎себя‏ ‎обязанным‏ ‎это ‎сделать».‏ ‎До ‎публикации‏ ‎он ‎написал ‎не ‎одну, ‎не‏ ‎две,‏ ‎а‏ ‎пять ‎рукописей,‏ ‎и ‎ни‏ ‎за ‎одну‏ ‎из‏ ‎них ‎не‏ ‎получил ‎ни ‎копейки. ‎«Если ‎вы‏ ‎собираетесь ‎стать‏ ‎писателем‏ ‎сегодня, ‎вы ‎должны‏ ‎быть ‎вынуждены‏ ‎писать, ‎независимо ‎от ‎того,‏ ‎сколько‏ ‎денег ‎вы‏ ‎этим ‎заработаете»,‏ ‎— ‎сказал ‎он, ‎— ‎«потому‏ ‎что,‏ ‎вероятно, ‎вы‏ ‎не ‎заработаете‏ ‎достаточно, ‎чтобы ‎заниматься ‎только ‎этим».

Читать: 7+ мин
logo Норин

Перевод. Как «Властелин колец» стал секретным оружием в культурных войнах Италии

ОРИГИНАЛ

Автор ‎Джейми‏ ‎Маккей, ‎Guardian

Джорджа ‎Мелони ‎и ‎крайне‏ ‎правые ‎прославляют‏ ‎сагу‏ ‎Дж. ‎Р. ‎Р.‏ ‎Толкина, ‎одновременно‏ ‎захватывая ‎ключевые ‎культурные ‎учреждения‏ ‎Италии.

Будучи‏ ‎давним ‎поклонником‏ ‎Дж. ‎Р.‏ ‎Р. ‎Толкина, ‎я ‎уже ‎давно‏ ‎чувствую‏ ‎себя ‎расстроенным‏ ‎странной ‎одержимостью‏ ‎Джорджи ‎Мелони ‎«Властелином ‎колец». ‎На‏ ‎протяжении‏ ‎многих‏ ‎лет ‎ультраконсервативный‏ ‎премьер-министр ‎Италии‏ ‎цитировала ‎отрывки‏ ‎из‏ ‎интервью, ‎делилась‏ ‎фотографиями, ‎на ‎которых ‎она ‎читает‏ ‎роман, ‎и‏ ‎даже‏ ‎позировала ‎со ‎статуей волшебника‏ ‎Гэндальфа ‎в‏ ‎рамках ‎предвыборной ‎кампании. ‎В‏ ‎своей‏ ‎автобиографии-манифесте ‎она‏ ‎посвящает ‎несколько‏ ‎страниц ‎своей ‎«любимой ‎книге», ‎которую‏ ‎в‏ ‎какой-то ‎момент‏ ‎называет ‎«священным»‏ ‎текстом . Когда ‎я ‎прочитал ‎на ‎этой‏ ‎неделе‏ ‎новость о‏ ‎том, ‎что‏ ‎министерство ‎культуры‏ ‎Италии ‎потратит‏ ‎250‏ ‎000 ‎евро‏ ‎на ‎организацию ‎выставки ‎Толкина ‎в‏ ‎Римской ‎Национальной‏ ‎галерее‏ ‎современного ‎искусства ‎и‏ ‎что ‎Мелони‏ ‎будет ‎присутствовать ‎на ‎открытии,‏ ‎я‏ ‎не ‎мог‏ ‎не ‎задаться‏ ‎вопросом: ‎почему? ‎Чего ‎пытается ‎добиться‏ ‎это‏ ‎правительство, ‎столь‏ ‎агрессивно ‎накладывая‏ ‎свой ‎отпечаток ‎на ‎одну ‎из‏ ‎самых‏ ‎любимых‏ ‎в ‎мире‏ ‎фэнтезийных ‎саг?

Мои‏ ‎итальянские ‎друзья‏ ‎не‏ ‎понимают ‎суеты.‏ ‎Они ‎говорят, ‎что ‎это ‎повседневная‏ ‎политика, ‎простое‏ ‎упражнение‏ ‎по ‎брендингу, ‎призванное‏ ‎смягчить ‎имидж‏ ‎Мелони. ‎Возможно. ‎Но ‎есть‏ ‎и‏ ‎более ‎глубокая‏ ‎и, ‎откровенно‏ ‎говоря, ‎более ‎странная ‎сторона ‎этой‏ ‎истории.‏ ‎Когда ‎«Властелин‏ ‎колец» ‎впервые‏ ‎появился ‎на ‎итальянских ‎полках в ‎1970-х‏ ‎годах,‏ ‎академик‏ ‎Элемир ‎Золла‏ ‎написал ‎короткое‏ ‎введение , в ‎котором‏ ‎интерпретировал‏ ‎книгу ‎как‏ ‎аллегорию ‎о ‎«чистых» ‎этнических ‎группах,‏ ‎защищающихся ‎от‏ ‎заражения‏ ‎со ‎стороны ‎иностранных‏ ‎захватчиков. ‎Сторонники‏ ‎фашистов ‎в ‎Итальянском ‎социальном‏ ‎движении‏ ‎(MSI) ‎быстро‏ ‎подхватили ‎провокацию.‏ ‎Вдохновленные ‎словами ‎Золлы, ‎они ‎увидели‏ ‎в‏ ‎мире ‎Толкина‏ ‎пространство, ‎где‏ ‎они ‎могли ‎исследовать ‎свою ‎идеологию‏ ‎в‏ ‎социально‏ ‎приемлемых ‎условиях,‏ ‎свободных ‎от‏ ‎табу ‎прошлого.‏ ‎Мелони,‏ ‎член ‎молодежного‏ ‎крыла ‎MSI, ‎развила ‎свое ‎политическое‏ ‎сознание ‎в‏ ‎этой‏ ‎среде. ‎Будучи ‎подростком,‏ ‎она ‎даже‏ ‎посещала ‎«Лагерь ‎Хоббита» — летний ‎лагерь,‏ ‎организованный‏ ‎MSI, ‎участники‏ ‎которого ‎наряжались‏ ‎в ‎костюмы ‎для ‎косплея, ‎подпевали‏ ‎народным‏ ‎балладам ‎и‏ ‎обсуждали, ‎как‏ ‎толкиновская ‎мифология ‎может ‎помочь ‎постфашистским‏ ‎правым‏ ‎обрести‏ ‎авторитет ‎в‏ ‎обществе ‎новой‏ ‎эпохи.

Очевидно, ‎здесь‏ ‎речь‏ ‎идет ‎о‏ ‎маргинальном ‎движении. ‎Но ‎стоит ‎признать,‏ ‎что, ‎если‏ ‎вы‏ ‎проявите ‎немного ‎воображения,‏ ‎саги ‎о‏ ‎Средиземье ‎довольно ‎четко ‎вписываются‏ ‎в‏ ‎логику ‎современного‏ ‎правого ‎популизма.‏ ‎«Властелин ‎колец» ‎следует ‎логике ‎игры‏ ‎с‏ ‎нулевой ‎суммой,‏ ‎коренящейся ‎в‏ ‎католической ‎метафизике. ‎Есть ‎«добрые» ‎хоббиты‏ ‎и‏ ‎эльфы,‏ ‎которые ‎отбиваются‏ ‎от ‎«злых»‏ ‎орков. ‎Здесь‏ ‎мало‏ ‎места ‎нюансам.‏ ‎Хотя ‎большинство ‎из ‎нас, ‎вероятно,‏ ‎воспринимают ‎«хороших»‏ ‎персонажей‏ ‎в ‎аполитичных ‎терминах,‏ ‎не ‎требуется‏ ‎много ‎усилий, ‎чтобы ‎подогнать‏ ‎это‏ ‎определение ‎под‏ ‎националистические ‎цели.‏ ‎В ‎своей ‎книге ‎Мелони ‎делает‏ ‎именно‏ ‎это. ‎В‏ ‎какой-то ‎момент‏ ‎она ‎рассказывает ‎нам, ‎что ‎ее‏ ‎любимый‏ ‎персонаж — миролюбивый‏ ‎обыватель ‎Сэмуайз‏ ‎Гэмджи, ‎«просто‏ ‎хоббит». ‎Несколько‏ ‎страниц‏ ‎спустя ‎она‏ ‎неявно ‎сравнивает ‎Италию ‎с ‎затерянным‏ ‎королевством ‎Нуменор‏ ‎и‏ ‎цитирует ‎призыв ‎персонажа‏ ‎Фарамира ‎к‏ ‎оружию ‎из ‎«Двух ‎крепостей».‏ ‎В‏ ‎конечном ‎счете,‏ ‎она, ‎похоже,‏ ‎рассматривает ‎работу ‎Толкина ‎как ‎дидактическую‏ ‎антиглобалистскую‏ ‎сказку, ‎гиперконсервативную‏ ‎эпопею, ‎призывающую‏ ‎к ‎полномасштабной ‎войне ‎против ‎современного‏ ‎мира‏ ‎во‏ ‎имя ‎традиционных‏ ‎ценностей.

Интерес ‎Мелони‏ ‎к ‎фэнтези,‏ ‎символам‏ ‎и ‎великим‏ ‎повествованиям ‎отличает ‎ее ‎от ‎предыдущих‏ ‎лидеров. ‎Все‏ ‎правительства‏ ‎Италии, ‎левые ‎и‏ ‎правые, ‎используют‏ ‎культуру ‎в ‎своих ‎политических‏ ‎посланиях.‏ ‎Несмотря ‎на‏ ‎это, ‎нынешняя‏ ‎администрация, ‎похоже, ‎нетипично ‎одержима ‎установлением‏ ‎контроля‏ ‎над ‎общественным‏ ‎воображением. ‎Одним‏ ‎из ‎первых ‎действий ‎Мелони, ‎пришедшего‏ ‎к‏ ‎власти,‏ ‎было ‎назначение‏ ‎Джампаоло ‎Росси , журналиста,‏ ‎известного ‎своей‏ ‎защитой‏ ‎Владимира ‎Путина,‏ ‎генеральным ‎директором ‎общественной ‎телекомпании ‎Rai.‏ ‎Полномочия ‎организации‏ ‎в‏ ‎настоящее ‎время ‎переписываются‏ ‎и ‎включают‏ ‎в ‎себя ‎обязательство ‎продвигать‏ ‎«богатство‏ ‎деторождения ‎и‏ ‎родительства». ‎Затем‏ ‎она ‎назначила Алессандро ‎Джулии, ‎консервативного ‎критика‏ ‎и‏ ‎откровенного ‎евроскептика,‏ ‎президентом ‎самого‏ ‎важного ‎музея ‎современного ‎искусства ‎Рима‏ ‎Maxxi.‏ ‎На‏ ‎прошлой ‎неделе‏ ‎правительство ‎выдвинуло‏ ‎кандидатуру ‎Пьетранджело‏ ‎Бутафуоко, общественного‏ ‎интеллектуала ‎и‏ ‎бывшего ‎члена ‎центрального ‎комитета постфашистской ‎молодежной‏ ‎организации ‎Fronte‏ ‎della‏ ‎Gioventù, ‎в ‎качестве‏ ‎следующего ‎президента‏ ‎Венецианской ‎биеннале. ‎Накануне ‎решения‏ ‎Бутафуоко‏ ‎заявил : «В ‎этот‏ ‎раз ‎ограды‏ ‎рухнут. ‎Дом ‎будет ‎дан ‎тем,‏ ‎у‏ ‎кого ‎его‏ ‎до ‎сих‏ ‎пор ‎не ‎было».

Соблазнительно ‎игнорировать ‎культурные‏ ‎войны‏ ‎как‏ ‎поверхностную ‎предвыборную‏ ‎тактику: ‎поляризующие‏ ‎аргументы, ‎которые‏ ‎политики‏ ‎используют ‎для‏ ‎разжигания ‎страстей ‎в ‎преддверии ‎выборов,‏ ‎и ‎не‏ ‎более‏ ‎того. ‎Действия ‎Мелони‏ ‎напоминают ‎нам,‏ ‎что ‎есть ‎и ‎серьезная‏ ‎сторона.‏ ‎Летом, ‎прямо‏ ‎в ‎соответствии‏ ‎со ‎сценарием ‎Виктора ‎Орбана, ‎итальянское‏ ‎правительство‏ ‎предприняло ‎драматический‏ ‎шаг, ‎предоставив‏ ‎себе ‎прямые ‎полномочия ‎назначать ‎руководство Римского‏ ‎центра‏ ‎экспериментальной‏ ‎кинематографии, ‎одной‏ ‎из ‎самых‏ ‎важных ‎киношкол‏ ‎Италии.‏ ‎Депутат ‎Игорь‏ ‎Иецци ‎обосновал ‎это ‎решение ‎необходимостью‏ ‎«модернизировать» ‎институт, добавив,‏ ‎что‏ ‎левые ‎должны ‎приложить‏ ‎усилия, ‎чтобы‏ ‎«вырвать ‎когти ‎из ‎культуры».‏ ‎Интересно,‏ ‎что ‎правительство,‏ ‎похоже, ‎не‏ ‎испытывает ‎подобных ‎сомнений ‎по ‎поводу‏ ‎явно‏ ‎растущего ‎числа‏ ‎крайне ‎правых‏ ‎издателей, которые ‎переиздают ‎книги ‎фашистских ‎авторов,‏ ‎таких‏ ‎как‏ ‎Джованни ‎Джентиле‏ ‎и ‎Юлиус‏ ‎Эвола, ‎для‏ ‎нового‏ ‎поколения ‎читателей‏ ‎(многие ‎из ‎этих ‎издателей, ‎кстати,‏ ‎используют ‎«Властелин‏ ‎колец»‏ ‎для ‎привлечения ‎новой‏ ‎аудитории).

Вопрос, ‎куда‏ ‎все ‎это ‎движется, ‎остается‏ ‎неясным.‏ ‎Культурный ‎проект‏ ‎Мелони ‎все‏ ‎еще ‎находится ‎в ‎зачаточном ‎состоянии,‏ ‎и‏ ‎пока ‎нет‏ ‎никаких ‎признаков‏ ‎целостной ‎государственной ‎политики. ‎Тем ‎не‏ ‎менее,‏ ‎первые‏ ‎признаки ‎вызывают‏ ‎беспокойство. ‎За‏ ‎последний ‎год‏ ‎многие‏ ‎поддались ‎идее,‏ ‎что ‎Мелони ‎— ‎«умеренный». ‎Они‏ ‎влюбились ‎в‏ ‎ее‏ ‎улыбки, ‎ее ‎застенчивый‏ ‎язык ‎тела,‏ ‎ее ‎новую ‎модерацию ‎языка.‏ ‎Однако‏ ‎под ‎поверхностью‏ ‎скрывается ‎глубоко‏ ‎тревожная ‎культурная ‎повестка ‎дня.


Читать: 7+ мин
logo Норин

ИНТЕРЕСНЫЕ МЕРТВЫЕ ЛЮДИ. ФРАГМЕНТ

В ‎общем,‏ ‎я ‎решил ‎написать ‎небольшую ‎книжку‏ ‎из ‎разряда‏ ‎«Как‏ ‎стать ‎писателем». ‎Называться‏ ‎она ‎будет‏ ‎«Интересные ‎мертвые ‎люди», ‎а‏ ‎ее‏ ‎тема, ‎как‏ ‎легко ‎догадаться‏ ‎— ‎историческая ‎публицистика ‎как ‎ремесло.‏ ‎Нет,‏ ‎это ‎не‏ ‎мемуары, ‎это‏ ‎гайд ‎— ‎как ‎заниматься ‎тем,‏ ‎что‏ ‎неплохо‏ ‎выходит ‎у‏ ‎меня. ‎Всего‏ ‎главок ‎будет‏ ‎несколько‏ ‎десятков, ‎по‏ ‎группам ‎— ‎как ‎конструировать ‎статью,‏ ‎как ‎работать‏ ‎с‏ ‎редакцией, ‎как ‎искать‏ ‎материалы, ‎как‏ ‎организовать ‎собственную ‎работу, ‎как‏ ‎обращаться‏ ‎с ‎источниками‏ ‎и ‎т.‏ ‎д. ‎

Сюда ‎я ‎буду ‎выкладывать‏ ‎отдельные‏ ‎главки. ‎А‏ ‎вы ‎получите‏ ‎представление ‎о ‎том, ‎какая ‎получится‏ ‎книжка,‏ ‎и‏ ‎может ‎быть,‏ ‎найдете ‎какие-нибудь‏ ‎лайфхаки. ‎Сегодня‏ ‎две‏ ‎главки ‎из‏ ‎разных ‎блоков ‎— ‎«Объясняй ‎цифры‏ ‎и ‎„Идти‏ ‎ли‏ ‎в ‎комменты“.

Объясняйте ‎цифры

Циферки‏ ‎— ‎штука‏ ‎важная, ‎циферки ‎штука ‎значимая.‏ ‎Но‏ ‎есть ‎проблема.‏ ‎Совершенно ‎не‏ ‎факт, ‎что ‎ты ‎и ‎твой‏ ‎читатель‏ ‎понимаете ‎одну‏ ‎и ‎ту‏ ‎же ‎цифру ‎одинаково. ‎Читатель ‎часто‏ ‎вне‏ ‎контекста‏ ‎— ‎да‏ ‎будем ‎честны,‏ ‎зачастую ‎он‏ ‎не‏ ‎знает ‎о‏ ‎твоей ‎теме ‎вообще ‎ничего ‎за‏ ‎пределами ‎школьной‏ ‎программы‏ ‎(да ‎и ‎в‏ ‎переделах ‎—‏ ‎нетвердо). ‎Вы ‎скорее ‎всего‏ ‎намного‏ ‎более ‎компетентны,‏ ‎чем ‎ваш‏ ‎средний ‎читатель ‎(горе, ‎если ‎нет),‏ ‎и‏ ‎некоторые ‎вещи‏ ‎вам ‎очевидны.‏ ‎В ‎частности ‎— ‎вы ‎понимаете,‏ ‎что‏ ‎за‏ ‎цифрой ‎реально‏ ‎прячется.

Вот, ‎скажем.‏ ‎«Вооружение ‎крейсера‏ ‎„Эмден“‏ ‎состояло ‎из‏ ‎десяти ‎105-мм ‎орудий». ‎Для ‎людей,‏ ‎которые ‎хоть‏ ‎в‏ ‎общих ‎чертах ‎представляют‏ ‎себе ‎флот‏ ‎Первой ‎мировой ‎войны ‎все‏ ‎ясно.‏ ‎Но ‎если‏ ‎ваш ‎читатель‏ ‎не ‎таков, ‎то ‎для ‎него‏ ‎это‏ ‎мусорное ‎знание.‏ ‎Он ‎не‏ ‎знает, ‎это ‎много ‎или ‎мало?‏ ‎Что‏ ‎это‏ ‎значит ‎с‏ ‎практической ‎точки‏ ‎зрения? ‎Десять‏ ‎—‏ ‎это ‎больше‏ ‎или ‎меньше, ‎чем ‎обычно? ‎А‏ ‎105 ‎миллиметров‏ ‎—‏ ‎это ‎вообще ‎что,‏ ‎это ‎слонобой‏ ‎или ‎поплеваться ‎жеваной ‎бумагой‏ ‎в‏ ‎чужой ‎линкор?‏ ‎Поэтому ‎не‏ ‎постесняйтесь ‎уточнить: ‎это ‎слабое ‎вооружение,‏ ‎эти‏ ‎105-миллиметровки ‎делали‏ ‎«Эмден» ‎слабейшей‏ ‎стороной ‎в ‎бою ‎с ‎любым‏ ‎противником.‏ ‎Вот‏ ‎уже ‎и‏ ‎понятнее, ‎да?‏ ‎Теперь ‎наш‏ ‎читатель‏ ‎понимает: ‎каждый‏ ‎раз, ‎вступая ‎в ‎бой, ‎«Эмден»‏ ‎страшно ‎рискует,‏ ‎и‏ ‎смысл ‎его ‎приключений‏ ‎становится ‎яснее,‏ ‎а ‎атмосфера ‎— ‎острее.

«Население‏ ‎Рязани‏ ‎в ‎XIII‏ ‎веке ‎достигло‏ ‎8 ‎тысяч ‎жителей». ‎Если ‎читатель‏ ‎представляет‏ ‎себе ‎численность‏ ‎населения ‎обычного‏ ‎средневекового ‎города, ‎то ‎он ‎поймет:‏ ‎город‏ ‎не‏ ‎каких-то ‎удивительных‏ ‎размеров, ‎но‏ ‎довольно ‎крупный.‏ ‎А‏ ‎если ‎нет?‏ ‎Мы ‎живем ‎в ‎мире, ‎где‏ ‎8 ‎тысяч‏ ‎—‏ ‎это ‎захудалый ‎городишко.‏ ‎Не ‎постесняйтесь‏ ‎уточнить: ‎«…8 ‎тысяч ‎жителей‏ ‎—‏ ‎что ‎делало‏ ‎ее ‎значительным‏ ‎центром ‎востока ‎Руси». ‎А, ‎скажем,‏ ‎в‏ ‎Мангазее ‎на‏ ‎пике ‎собиралось‏ ‎до ‎нескольких ‎сот ‎человек. ‎Даже‏ ‎по‏ ‎меркам‏ ‎XVII ‎века‏ ‎немного. ‎Но‏ ‎в ‎Сибири,‏ ‎тем‏ ‎более ‎в‏ ‎приполярье, ‎это ‎гигантское ‎количество ‎людей,‏ ‎просто-таки ‎мегаполис.

Короче‏ ‎говоря,‏ ‎если ‎вы ‎знаете,‏ ‎что ‎вас‏ ‎будут ‎читать ‎неспециалисты, ‎не‏ ‎постесняйтесь‏ ‎— ‎объясните‏ ‎циферку.

Идти ‎ли‏ ‎в ‎комменты?

Обратная ‎связь ‎с ‎читателями‏ ‎—‏ ‎это ‎штука‏ ‎многослойная. ‎Давайте‏ ‎честно, ‎мы ‎люди ‎в ‎основном‏ ‎честолюбивые;‏ ‎похвалу‏ ‎любим, ‎брань‏ ‎в ‎свой‏ ‎адрес ‎—‏ ‎нет.‏ ‎Если ‎вы‏ ‎напишете ‎текст ‎на ‎любую ‎хоть‏ ‎сколько-то ‎общественно‏ ‎значимую‏ ‎тему, ‎в ‎комментариях‏ ‎у ‎вас‏ ‎может ‎начаться ‎битва ‎на‏ ‎Каталунских‏ ‎полях ‎в‏ ‎сочетании ‎с‏ ‎Эрфуртской ‎катастрофой[1]. Причем ‎это ‎произойдет ‎неизбежно,‏ ‎каких‏ ‎бы ‎взглядов‏ ‎вы ‎ни‏ ‎придерживались, ‎и ‎как ‎бы ‎выверенно‏ ‎ни‏ ‎писали.‏ ‎Просто ‎смиритесь‏ ‎с ‎мыслью:‏ ‎если ‎у‏ ‎вас‏ ‎лично ‎или‏ ‎в ‎вашем ‎издании ‎где-то ‎открыты‏ ‎комментарии, ‎драка‏ ‎рано‏ ‎или ‎поздно ‎неизбежна.

Читать‏ ‎ли ‎комментарии?‏ ‎В ‎целом, ‎да. ‎Во-первых,‏ ‎все-таки‏ ‎обычно ‎люди‏ ‎не ‎только‏ ‎бранятся, ‎а ‎во-вторых, ‎если ‎к‏ ‎вам‏ ‎на ‎огонек‏ ‎заглянут ‎другие‏ ‎любители ‎темы, ‎вы ‎можете ‎почерпнуть‏ ‎у‏ ‎них‏ ‎немало ‎полезного.

Слушать‏ ‎ли ‎этих‏ ‎людей? ‎Здесь‏ ‎вам‏ ‎просто ‎предстоит‏ ‎научиться ‎отделять ‎агнцев ‎от ‎козлищ.‏ ‎Если ‎на‏ ‎вас‏ ‎просто ‎наезжают, ‎и‏ ‎объясняют, ‎что‏ ‎вашу ‎маму ‎в ‎кинотеатр‏ ‎водили,‏ ‎и ‎как‏ ‎вы ‎смеете,‏ ‎и ‎прочее ‎— ‎просто ‎пропускайте‏ ‎мимо‏ ‎ушей. ‎Это‏ ‎мусорные ‎реплики,‏ ‎они ‎вам ‎не ‎нужны.

Другое ‎дело,‏ ‎если‏ ‎человек‏ ‎намерен ‎сказать‏ ‎нечто ‎по‏ ‎существу. ‎Бывает,‏ ‎что‏ ‎вас ‎поливают‏ ‎просто ‎из-за ‎разных ‎политических ‎взглядов,‏ ‎или ‎комментатор‏ ‎городской‏ ‎сумасшедший, ‎и ‎несет‏ ‎вам ‎пургу‏ ‎с ‎очень ‎уверенным ‎видом.‏ ‎Но‏ ‎не ‎исключено,‏ ‎что ‎на‏ ‎вас ‎набрел ‎и ‎настоящий ‎специалист.‏ ‎И‏ ‎тут ‎есть‏ ‎тонкий ‎момент.‏ ‎Случается, ‎что ‎неприятный ‎человек ‎неприятным‏ ‎тоном‏ ‎говорит‏ ‎неприятные ‎вещи,‏ ‎но ‎это‏ ‎правда. ‎И‏ ‎более‏ ‎того, ‎если‏ ‎вы ‎активно ‎пишете, ‎просто ‎неизбежен‏ ‎момент, ‎когда‏ ‎у‏ ‎вас ‎случится ‎факап,‏ ‎и ‎вас‏ ‎на ‎этом ‎поймают.

Расслабьтесь, ‎выдохните.‏ ‎Ошибка‏ ‎и ‎ошибка,‏ ‎с ‎башни‏ ‎теперь, ‎что ‎ли, ‎прыгать. ‎Бывают‏ ‎неудачные‏ ‎тексты. ‎Бывает,‏ ‎что ‎устал,‏ ‎замотался, ‎не ‎проверил, ‎облажался. ‎Если‏ ‎вы‏ ‎чувствуете,‏ ‎что ‎критик‏ ‎говорит ‎нечто‏ ‎по ‎делу,‏ ‎и‏ ‎он ‎вменяем‏ ‎и ‎настроен ‎на ‎диалог, ‎не‏ ‎поленитесь ‎спросить‏ ‎—‏ ‎можно ‎в ‎личке‏ ‎— ‎что‏ ‎конкретно ‎ему ‎не ‎понравилось.‏ ‎Если‏ ‎на ‎том‏ ‎конце ‎нормальный‏ ‎человек, ‎он ‎не ‎откажется ‎поговорить‏ ‎развернуто‏ ‎и ‎по‏ ‎сути. ‎В‏ ‎таком ‎случае ‎вы ‎можете ‎почитать‏ ‎что-то‏ ‎по‏ ‎теме ‎дополнительно,‏ ‎учесть ‎замечания,‏ ‎и ‎когда-то‏ ‎вернуться‏ ‎к ‎теме‏ ‎уже ‎более ‎подкованным. ‎Если ‎коммуникация‏ ‎не ‎складывается‏ ‎—‏ ‎ну ‎ок, ‎что‏ ‎поделать; ‎если‏ ‎все-таки ‎вам ‎не ‎дает‏ ‎покоя‏ ‎этот ‎вопрос,‏ ‎несколько ‎тщательнее‏ ‎проработайте ‎вопрос ‎сами. ‎В ‎конце‏ ‎концов,‏ ‎не ‎исключено,‏ ‎что ‎вам‏ ‎придется ‎писать ‎про ‎то ‎же‏ ‎самое‏ ‎через‏ ‎1-2-5 ‎лет.‏ ‎Будет ‎шанс‏ ‎сделать ‎лучше.‏ ‎Возможно,‏ ‎как ‎раз‏ ‎ваш ‎оппонент ‎неправ, ‎а ‎не‏ ‎вы. ‎Тут‏ ‎стоит‏ ‎действительно ‎взвесить, ‎у‏ ‎кого ‎аргумент‏ ‎толще. ‎Если ‎чувствуете ‎правоту‏ ‎за‏ ‎собой, ‎так‏ ‎не ‎бойтесь‏ ‎же ‎ж ‎поспорить ‎— ‎в‏ ‎конце‏ ‎концов, ‎что‏ ‎люди ‎друг‏ ‎с ‎другом ‎не ‎согласны ‎—‏ ‎это‏ ‎нормально.

Но.‏ ‎Не ‎позволяйте‏ ‎спору ‎управлять‏ ‎собой. ‎Пока‏ ‎у‏ ‎вас ‎есть‏ ‎диалог ‎по ‎существу, ‎поспорить ‎можно.‏ ‎Как ‎только‏ ‎начинается‏ ‎просто ‎обмен ‎огнем‏ ‎и ‎метание‏ ‎коровьими ‎лепешками, ‎все, ‎выходите‏ ‎из‏ ‎боя. ‎В‏ ‎интернете ‎спор‏ ‎— ‎и ‎даже, ‎pardon, ‎срач‏ ‎—‏ ‎может ‎идти‏ ‎бесконечно ‎и‏ ‎не ‎привести ‎ни ‎к ‎чему.‏ ‎Если‏ ‎вы‏ ‎видите, ‎что‏ ‎пользы ‎этот‏ ‎диалог ‎не‏ ‎принесет‏ ‎— ‎сворачивайте‏ ‎его. ‎Просто ‎отразите ‎себе, ‎что‏ ‎ругань ‎в‏ ‎комментах‏ ‎— ‎это ‎такой‏ ‎же ‎тик,‏ ‎как ‎курение, ‎алкоголизм ‎и‏ ‎непрерывное‏ ‎желание ‎играть‏ ‎в ‎«Доту».‏ ‎И ‎ругаться ‎в ‎комментариях ‎ради‏ ‎самой‏ ‎ругани ‎—‏ ‎это ‎такая‏ ‎же ‎продуктивная ‎идея, ‎как ‎попытка‏ ‎вливать‏ ‎в‏ ‎себя ‎водку‏ ‎на ‎скорость‏ ‎в ‎компании‏ ‎с‏ ‎матерым ‎питухом‏ ‎— ‎даже ‎если ‎он ‎вас‏ ‎не ‎перепьет,‏ ‎удовольствия‏ ‎никакого, ‎наутро ‎будет‏ ‎болеть ‎голова,‏ ‎и ‎зачем, ‎спрашивается, ‎вы‏ ‎потратили‏ ‎эти ‎часы.‏ ‎Видите, ‎что‏ ‎диалог ‎уходит ‎не ‎туда ‎—‏ ‎все,‏ ‎разрывайте ‎коммуникацию.‏ ‎Почитайте ‎что-нибудь‏ ‎по ‎теме. ‎Или ‎не ‎по‏ ‎теме.‏ ‎Или‏ ‎просто ‎чайку‏ ‎выпейте.

Да ‎даже‏ ‎в ‎«Доту»‏ ‎можете‏ ‎поиграть.

[1] На ‎Каталунских‏ ‎полях ‎римляне ‎вместе ‎с ‎союзными‏ ‎варварскими ‎племенами‏ ‎разбили‏ ‎гуннов ‎Аттилы. ‎Битва‏ ‎вышла ‎адски‏ ‎жестокой. ‎Крови, ‎как ‎легко‏ ‎догадаться,‏ ‎нахлестало ‎по‏ ‎колено. ‎Ну,‏ ‎а ‎Эрфуртская ‎катастрофа ‎— ‎это‏ ‎совещание‏ ‎1184 ‎года‏ ‎с ‎участием‏ ‎короля ‎Германии, ‎когда ‎под ‎присутствующими‏ ‎провалился‏ ‎пол,‏ ‎и ‎все‏ ‎вместе ‎упали‏ ‎в ‎огромную‏ ‎выгребную‏ ‎яму. ‎Около‏ ‎60 ‎аристократов ‎утонуло, ‎pardon, ‎в‏ ‎сортире. ‎Отличная‏ ‎метафора‏ ‎тому, ‎что ‎иногда‏ ‎происходит ‎в‏ ‎комментах.

Читать: 3+ мин
logo Норин

Высокие отношения в Исландии

Торстейном ‎звали‏ ‎человека, ‎жившего ‎на ‎Мысе ‎Дымов.‏ ‎Он ‎нашел‏ ‎кита,‏ ‎прибитого ‎к ‎южному‏ ‎берегу ‎мыса,‏ ‎в ‎месте, ‎что ‎зовется‏ ‎Реберные‏ ‎Скалы. ‎Это‏ ‎был ‎большой‏ ‎синий ‎кит. ‎Торстейн ‎сразу ‎же‏ ‎послал‏ ‎человека ‎в‏ ‎Залив, ‎к‏ ‎Флоси, ‎и ‎на ‎ближние ‎хутора.‏ ‎Эйнаром‏ ‎звали‏ ‎человека, ‎жившего‏ ‎на ‎Дворе‏ ‎Расселина. ‎Он‏ ‎жил‏ ‎на ‎земле‏ ‎людей ‎Холодной ‎Спины ‎и ‎должен‏ ‎был ‎смотреть‏ ‎за‏ ‎всем, ‎что ‎прибивало‏ ‎к ‎берегу‏ ‎по ‎ту ‎сторону ‎фьорда.‏ ‎Он‏ ‎заметил, ‎что‏ ‎прибило ‎кита,‏ ‎тут ‎же ‎взял ‎лодку ‎и‏ ‎стал‏ ‎грести ‎через‏ ‎фьорд ‎к‏ ‎Загонному ‎Заливу. ‎Оттуда ‎он ‎послал‏ ‎человека‏ ‎на‏ ‎Холодную ‎Спину.‏ ‎Узнав ‎про‏ ‎это, ‎Торгрим‏ ‎с‏ ‎братьями ‎спешно‏ ‎собрались, ‎их ‎было ‎двенадцать ‎человек‏ ‎на ‎десятивесельной‏ ‎лодке.‏ ‎Поехали ‎с ‎ними‏ ‎и ‎сыновья‏ ‎Кольбейна, ‎Ивар ‎с ‎Лейвом,‏ ‎числом‏ ‎всего ‎шестеро.‏ ‎Добравшись ‎до‏ ‎места, ‎все ‎пошли ‎к ‎киту.

Теперь‏ ‎надо‏ ‎рассказать ‎про‏ ‎Флоси. ‎Он‏ ‎послал ‎за ‎своими ‎родичами ‎на‏ ‎север,‏ ‎к‏ ‎Ингольвову ‎Фьорду‏ ‎и ‎Офейгову‏ ‎Фьорду, ‎и‏ ‎за‏ ‎Олавом, ‎сыном‏ ‎Эйвинда, ‎который ‎тогда ‎жил ‎у‏ ‎Столбов. ‎Флоси‏ ‎и‏ ‎люди ‎с ‎Залива‏ ‎первыми ‎подошли‏ ‎к ‎киту. ‎Они ‎взялись‏ ‎разделывать‏ ‎тушу, ‎а‏ ‎отрезанные ‎куски‏ ‎оттаскивали ‎на ‎берег. ‎Сперва ‎их‏ ‎было‏ ‎человек ‎двадцать,‏ ‎но ‎скоро‏ ‎народу ‎прибавилось. ‎Тут ‎подоспели ‎на‏ ‎четырех‏ ‎лодках‏ ‎и ‎люди‏ ‎с ‎Холодной‏ ‎Спины. ‎Торгрим‏ ‎заявил‏ ‎свои ‎права‏ ‎на ‎кита ‎и ‎запретил ‎людям‏ ‎с ‎Залива‏ ‎разделывать,‏ ‎делить ‎и ‎увозить‏ ‎тушу. ‎Флоси‏ ‎потребовал ‎от ‎него ‎доказательств,‏ ‎что‏ ‎Эйрик ‎передал‏ ‎Энунду ‎Деревянная‏ ‎Нога ‎право ‎на ‎плавщину. ‎Иначе,‏ ‎мол,‏ ‎он ‎не‏ ‎отдаст ‎кита‏ ‎без ‎боя. ‎Торгрим ‎увидел, ‎что‏ ‎сила‏ ‎не‏ ‎на ‎их‏ ‎стороне ‎и‏ ‎не ‎стал‏ ‎нападать.‏ ‎Тут ‎с‏ ‎юга ‎показалась ‎лодка. ‎Гребцы ‎налегли‏ ‎на ‎весла‏ ‎и‏ ‎скоро ‎подошли ‎к‏ ‎берегу. ‎Это‏ ‎был ‎Сван ‎с ‎Холма,‏ ‎что‏ ‎у ‎Медвежьего‏ ‎Фьорда, ‎и‏ ‎его ‎работники. ‎Приблизившись, ‎Сван ‎сказал,‏ ‎чтобы‏ ‎Торгрим ‎не‏ ‎давал ‎себя‏ ‎грабить, ‎— ‎а ‎они ‎давно‏ ‎уже‏ ‎были‏ ‎большими ‎друзьями,‏ ‎— ‎и‏ ‎предложил ‎ему‏ ‎поддержку.‏ ‎Братья ‎сказали,‏ ‎что ‎охотно ‎ее ‎примут. ‎Стали‏ ‎они ‎всею‏ ‎силой‏ ‎наступать. ‎Торгейр ‎Бутылочная‏ ‎Спина ‎первым‏ ‎вскочил ‎на ‎кита ‎и‏ ‎напал‏ ‎на ‎работников‏ ‎Флоси. ‎Торфинн,‏ ‎о ‎котором ‎уже ‎рассказывалось, ‎разделывал‏ ‎тушу.‏ ‎Он ‎стоял‏ ‎у ‎головы‏ ‎в ‎углублении, ‎которое ‎сам ‎для‏ ‎себя‏ ‎вырезал.‏ ‎Торгейр ‎сказал:

— Вот‏ ‎тебе ‎твоя‏ ‎секира!

Он ‎ударил‏ ‎Торфинна‏ ‎по ‎шее,‏ ‎и ‎голова ‎слетела ‎с ‎плеч.‏ ‎Флоси ‎был‏ ‎выше‏ ‎на ‎каменистом ‎берегу,‏ ‎когда ‎это‏ ‎увидел, ‎и ‎стал ‎подстрекать‏ ‎своих‏ ‎людей ‎дать‏ ‎отпор. ‎Долго‏ ‎они ‎так ‎бьются, ‎и ‎у‏ ‎людей‏ ‎с ‎Холодной‏ ‎Спины ‎дела‏ ‎идут ‎лучше. ‎Мало ‎кто ‎имел‏ ‎там‏ ‎другое‏ ‎оружие, ‎кроме‏ ‎топоров, ‎которыми‏ ‎они ‎разделывали‏ ‎кита,‏ ‎и ‎широких‏ ‎ножей. ‎Люди ‎с ‎Залива ‎отступили‏ ‎от ‎кита‏ ‎на‏ ‎берег. ‎У ‎норвежцев‏ ‎было ‎оружие,‏ ‎и ‎они ‎разили ‎направо‏ ‎и‏ ‎налево. ‎Стейн‏ ‎кормчий ‎отрубил‏ ‎ногу ‎у ‎Ивара, ‎сына ‎Кольбейна,‏ ‎а‏ ‎Лейв, ‎брат‏ ‎Ивара, ‎пристукнул‏ ‎китовым ‎ребром ‎сотоварища ‎Стейна. ‎Тут‏ ‎они‏ ‎стали‏ ‎драться ‎всем,‏ ‎что ‎подвернется‏ ‎под ‎руку,‏ ‎и‏ ‎были ‎убитые‏ ‎с ‎обеих ‎сторон. ‎Вскоре ‎пришли‏ ‎на ‎многих‏ ‎лодках‏ ‎Олав ‎со ‎Столбов‏ ‎и ‎его‏ ‎люди. ‎Они ‎примкнули ‎к‏ ‎Флоси,‏ ‎и ‎люди‏ ‎с ‎Холодной‏ ‎Спины ‎оказались ‎теперь ‎в ‎меньшинстве.‏ ‎Они‏ ‎уже ‎успели,‏ ‎однако, ‎нагрузить‏ ‎свои ‎корабли. ‎Сван ‎велел ‎им‏ ‎идти‏ ‎на‏ ‎корабли. ‎Они‏ ‎стали ‎пробиваться‏ ‎к ‎морю,‏ ‎а‏ ‎люди ‎с‏ ‎Залива ‎их ‎преследовали. ‎Достигнув ‎моря,‏ ‎Сван ‎ударил‏ ‎Стейна‏ ‎кормчего ‎и ‎нанес‏ ‎ему ‎большую‏ ‎рану, ‎а ‎сам ‎вскочил‏ ‎на‏ ‎свой ‎корабль.‏ ‎Торгрим ‎сильно‏ ‎ранил ‎Флоси, ‎сам ‎же ‎ускользнул‏ ‎от‏ ‎удара. ‎Олав‏ ‎ударил ‎Офейга‏ ‎Греттира ‎и ‎смертельно ‎его ‎ранил.‏ ‎Торгейр‏ ‎обхватил‏ ‎Офейга ‎и‏ ‎прыгнул ‎с‏ ‎ним ‎на‏ ‎корабль.‏ ‎Люди ‎с‏ ‎Холодной ‎Спины ‎пустились ‎через ‎фьорд‏ ‎в ‎обратный‏ ‎путь.‏ ‎На ‎том ‎они‏ ‎и ‎расстались.

Сага‏ ‎о ‎Греттире


Показать еще

Подарить подписку

Будет создан код, который позволит адресату получить бесплатный для него доступ на определённый уровень подписки.

Оплата за этого пользователя будет списываться с вашей карты вплоть до отмены подписки. Код может быть показан на экране или отправлен по почте вместе с инструкцией.

Будет создан код, который позволит адресату получить сумму на баланс.

Разово будет списана указанная сумма и зачислена на баланс пользователя, воспользовавшегося данным промокодом.

Добавить карту
0/2048