Солополе — на связи с Творцом

Солополе - на связи с Творцом. Интервью с Сулакшиным Степаном Степановичем.
Солополе - на связи с Творцом. Интервью с Сулакшиным Степаном Степановичем.
Соловолны, несущие Информацию. Интервью с Сулакшиным Степаном Степановичем.
Останки были найдены на Кедровском угольном разрезе при проведении вскрышных работ горняками экскаваторной бригады
Теперь стало ясно: власть в США захвачена технологическими монстрами, принадлежащими "Мафии PayPal" во главе с миллиардером Питером Тилем, входящим в состав Руководящего комитета небезызвестного "Бильдербергского клуба". Не только сам Дональд Трамп, но и вице-президент Джей Ди Вэнс избраны на высшие государственные должности за счёт и благодаря этой всесильной "Мафии", в том числе магнату Илону Маску.
Реаниматор — уникальная кровоостанавливающая одежда для нужд Минобороны, травмоопасных производств, экстремального спорта и туризма.
Первая в мире кровоостанавливающая, самореагирующая на пулевые и колото-резаные ранения одежда освещенная президенту Российской Федерации Владимиру Владимировичу Путину на форуме «Сильные идеи для нового времени 2023»
«Реаниматор — уникальная кровоостанавливающая одежда» — это инновационное решение, которое может спасти жизнь в экстремальных ситуациях. Эта одежда является первой в мире кровоостанавливающей и самореагирующей на пулевые и колото-резаные ранения. Одной из главных особенностей «Реаниматора» является использование хитозана — натурального полимера, получаемого из ракообразных. Хитозан обладает уникальными свойствами, которые позволяют ему быстро свертывать кровь и останавливать кровотечение. Когда одежда в контакте с кровью, хитозан активируется и образует гель, который надежно закрывает рану и предотвращает дальнейшую потерю крови. «Реаниматор» разработан с учетом всех требований безопасности и комфорта. Он выполнен из высококачественных материалов, которые обеспечивают отличную воздухопроницаемость и комфорт при носке. Одежда имеет эластичные свойства, что позволяет ей прекрасно сидеть на любой фигуре и не ограничивать движения. «Реаниматор» предназначен для широкого спектра пользователей — от профессионалов военной и полицейской сферы до любителей активного отдыха и экстремальных видов спорта. Она может быть использована как самостоятельный элемент одежды или надета под другую одежду. Эта уникальная кровоостанавливающая одежда станет незаменимым помощником в случае несчастного случая или аварии. Благодаря своим свойствам, «Реаниматор» может предотвратить серьезные последствия кровопотери и дать время для прибытия медицинской помощи. Не рискуйте своей жизнью — выберите «Реаниматор» и обеспечьте себе надежную защиту в экстремальных ситуациях.
Умная кровоостанавливающая одежда на базе хитозана — это инновационное средство для оказания первой помощи при кровотечениях. Хитозан, получаемый из ракообразных, является биоразлагаемым полимером с кровяно-сосущими свойствами. Он обладает способностью образовывать своеобразные фиброзные сети, которые способны остановить даже сильное кровотечение.
Умная кровоостанавливающая одежда на базе хитозана содержит микрокапсулы с этим полимером, которые активируются при контакте с кровью. При проникновении крови в микрокапсулы происходит активация хитозана, который сворачивает и затем образует густой гельоподобный слой, останавливающий кровотечение.
Травма, которую сопровождает кровопотеря это всегда крайне высокий риск летального исхода человека. «Реаниматор» повысит шансы на выживание человека благодаря остановке кровотечения, обеззараживания раны, купирования раны, там где медицинская помощь задерживается или вовсе недоступна. Сохранив жизнь человека!
Требуется Порядка 3 миллионов рублей на усовершенствование продукта, запуск полноценного производства, оплату труда сотрудников, расходы на материал и продолжение тестирования в различных условиях в том числе и в боевых.
Импортозамещение — 100% Продукт позиционируется исключительно как российская разработка.
Бизнес-модель: Удовлетворение нужд Минобороны Российской Федерации, продажи на собственном маркетплейсе, специализированные магазины, продажи непосредственно предприятиям, продажи странам партнерам, продажи на внутренний рынок, продажи по запросам и предзаказам.
Товар-заменитель: саморегаирующего подобно «Реаниматор» не существует
Наше конкурентное преимущество: Техническое. Инновационное.
Продвижение: event-marketing (военно-технический форум «Армия 202Х»), СМИ, долгосрочные контракты на изготовление партий «Реаниматор»
Создание многочисленных рабочих мест.
Текущий статус: Запуск, доработка, тестирование, создание голографической системы с уникальным цифровым кодом для каждого костюма, которая автоматически будет сообщать в органы власти о контрафакте и нарушении авторских прав, с целью предотвратить подделки и избежать некачественное копирование уникальности каждого изделия.
Широчайшая область применения «Реаниматор» Министерство обороны Российской Федерации. Бизнес различных направлений. Травмоопасные производства. Экстремальные виды спорта и туризма. Гражданское население.
Нам поступил заказ на изготовление партии «Реаниматор» от ЦАХАЛ — официальная армия Израиля, но в связи со сложной обстановкой, мы были вынуждены отказать. В целом, исходя из сложившейся мировой политики, в том числе и для предпринимателей. На данный момент мы планируем принимать заказы исключительно от партнеров БРИКС — Союз пяти государств: Бразилии, России, Индии, КНР, Южной Африки. Приглашены к присоединению с 1 января 2024 года Египет, Иран, ОАЭ, Саудовская Аравия и Эфиопия.
В дальнейшей перспективе — создание пуленепробиваемого костюма «Реаниматор +» на основе графена и структурированной геометрии тканей, которые при ударе становятся прочным каркасом, а при инертном состоянии, ничем не отличны от обычной ткани. Обладающим генерацией электроэнергии и выводом изображения на любую область одежды, как телефон, так и необходимые мониторы, а так же камуфляжные завесы. Аналогично первой версии «Реаниматор», вторая версия «Реаниматор +» будет так же обладать кровоостанавливающими и антимикробными свойствами.
Личная авторская разработка Гемостатическое (кровоостанавливающее) компрессионное белье «Реаниматор» со сменными комплектующими — капсулами на основе хитозана.
Автоматическое самореагирование на пулевые и колото-резаные ранения, составляет порядка 30 секунд с момента травмирования. Природный сорбент не смешивается с кровью при активации и не аллергенен. Слой гелеобразного вещества образовавшийся при контакте хитозана с кровью, прекрасно смывается водой после выполнения своей задачи.
Одежда пригодна для использования в боевых действиях под камуфляж и бронежилет, а так же для экстремальных видов спорта и туризма, где медицинская помощь задерживается, и важно время значительно не потерять кровь.
Обладает антибактериальными свойствами, уничтожает запах пота вызванный бактериями, дышит, поддается стирке. Каждое изделие уникально и носит голографический код-паспорт во избежании подделок.
Однако, важно отметить, что умная кровоостанавливающая одежда на базе хитозана не является заменой для медицинской помощи, и в случае серьезного кровотечения всегда необходимо обратиться к врачу. Это лишь временное решение, которое обеспечивает временную остановку кровотечения до прибытия специалистов.
Преимущества умной кровоостанавливающей одежды на базе хитозана включают простоту применения, быстроту действия, эффективность остановки кровотечения и минимальный риск инфекции. Это может быть особенно полезно в случаях, когда медицинская помощь недоступна или задерживается.
Упоминание о моем проекте «Реаниматор» на официальном сайде Кремля http://kremlin.ru/events/president/news/71554
Благодарю за внимание. Прошу поддержать проект! Подписывайтесь! Будет интересно.
Научу! Подскажу! Покажу! Помогу!
В 2022 году доказательной медицине (ДМ) исполняется 30 лет.
Поэтому я решил написать одну из лучших научно-популярных статей, посвящённых этой парадигме.
В статье будет рассказано о истории ДМ, философских принципах, будут примеры использования, ответы на критику и заблуждения.
Судя по дискуссиям и преподнесению у нас ДМ в научно-популярной среде, как сторонники, так и скептики ДМ смогут узнать что-то новое из статьи.
В блоге по подписке я намеренно сделал свободный доступ к этому обширному материалу, что бы все интересующиеся доказательной медициной смогли ознакомиться с актуальной информацией по этому вопросу.
Хорошо начинать читать с пониманием методов научных исследований (например, чем РКИ отличается от наблюдения), но и без этого будет крайне познавательно.
Моя статья — это обзор и перевод работ от авторов «Доказательной медицины» и других источников:
1. «Доказательная медицина», заметка, 1991 год.
2. «Доказательная медицина: новый подход в обучении медицинской практики», оригинальная статья, 1992.
3. «Доказательная медицина: чем она является и чем не является», дополнение, 1996.
4. «Пользовательское пособие к медицинской литературе: Руководство для доказательной клинической практики», 3 издание, 2014.
5. «Использование доказательной медицины в корыстных целях», критика, 2016.
6. «Прогресс в доказательной медицине: 25 лет спустя», 2017.
Все ссылки на источники будут в конце статьи. Но предупреждаю, не все из них имеют свободный доступ к полным материалам.
ИСТОРИЯ ПОЯВЛЕНИЯ
Доказательная медицина, основные её принципы, были сформулированы в статье 1992 года «Доказательная медицина: новый подход в обучении медицинской практики». Статья была выпущена «Рабочей группой по доказательной медицине», состоящей из 31 человека.
Группу возглавлял Гордон Гайятт.
В 1991 году Гайатт единолично выпустил небольшую заметку, описывающую два подхода к установлению диагноза и лечению пациента. Один из подходов включал в себя поиск справочной информации из исследований на тему случая пациента (указана даже цена за 7 релевантных ссылок: 0.79 канадских доллара).
По некоторым источникам, именно в этой заметке впервые был использован термин «Доказательная медицина», но Гайятт заявляет, что это произошло ещё раньше.
До этого, в 1990 году, он описывал данный метод как «Научная медицина», на тот момент будучи координатором ординатуры Макмастерского университета. Но его коллеги воспринимали этот термин отрицательно, т.к. считали, что это подразумевает, что их практика была “ненаучна”.
В том же году Гайятт заменил этот термин на «доказательная медицина», который был впервые опубликован в документе для соискателей медицинской практики на базе университета.
Углубляясь в прошлое, можно найти свидетельства о подвижках к изменению парадигмы установлению диагноза и лечения пациента в сторону большей критичности и более широкого распространения использования исследований, начиная с 60-х годов 20 века.
Ближе всего к современному формированию этого метода подошли люди, которых можно назвать учителями Гайятта, например главу департамента клинической эпидемиологии и биостатистики Макмастерского университета — Девида Сакетта.
Сакетт и соавторы представили в 1981 году метод изучения медицинской литературы и исследований, который они назвали “критическая оценка”.
С течением времени стало понятно, что необходим следующий шаг — от пассивного изучения литературы до её ежедневного использования в практике. Влияние Сакетта было настолько велико, что некоторые издания называют его “отцом доказательной медицины”.
В ноябре 1992 года это направление приобрело свой оформленный вид, который мы сейчас знаем под названием «Доказательная медицина» и была представлена методика обучения на базе ординатуры Макмастерского университета.
ОРИГИНАЛЬНАЯ СТАТЬЯ
“Рабочая группа” начинает статью 1992 года продолжая пример из заметки Гайятта 1991 года, где тот описывал два подхода к оценке состояния и лечению пациента, названные условно “путь прошлого” (старая парадигма) и “путь будущего” (новая парадигма).
Старая парадигма:
Лечащий врач, недавно начавшая свою карьеру, получает мнение от старшего коллеги, что вероятность повторного приступа пациента, учитывая его состояние, велико (хотя он не может назвать цифру этой вероятности). Врач следует этому совету, передаёт пациенту эту информацию и даёт общие рекомендации: принимать медикаменты и периодически обследоваться. Пациент покидает клинику с чувством страха, в ожидании следующего приступа.
Утверждения старой парадигмы:
- Несистематические наблюдения, исходя из клинического опыта, достаточны для формирования и поддержки знаний врача касательно прогноза, ценности тестов и эффективности лечения.
- Изучение и понимание базовых механизмов развития болезни и её патофизиологии достаточны для клинической практики.
- Комбинация медицинской практики и здравого смысла достаточны для оценки эффективности новых тестов и методов лечения.
- Клиническая практика достаточна для создания обоснованных инструкций для клинической практики.
В контексте этой парадигмы высоко оценивается традиционный научный авторитет, присутствует приверженность стандартным подходам, ответы ищутся у местных или международных экспертов.
Новая парадигма:
Врач не удовлетворяется мнением старшего коллеги и решает изучить литературу и исследования, касающиеся случая этого пациента. Она проводит поиск по ключевым словам: epilepsy, prognosis, recurrence (эпилепсия, прогноз, рецидив).
Поиск выдал 25 статей. Изучив первую из них, врач находит её релевантной. Она так же оценивает статью по критериям достоверности, которым обучилась ранее, и решает, что результаты применимы к её пациенту.
Исследование показывает риск рецидива в первый год 43-51%. При условии 18 месяцев без рецидивов, риск повторного падает ниже 20%.
Врач получила более полную картину происходящего, установила отсечку в 18 месяцев для оценки возможности смены медикаментов, пациент получил чёткое описание своего прогноза.
Утверждения новой парадигмы:
- Приобретение врачом клинического опыта — важная часть становления компетентного специалиста. Особенно это важно, если многие аспекты практики не могут быть адекватно исследованы.
В то же время, в отсутствии систематических наблюдений нужно быть осторожным в интерпретации информации, полученной из практики и интуиции, так как она может быть ошибочной.
- Изучение и понимание базового механизма болезни недостаточно для клинической практики. Обоснования диагноза, тестов и лечения, следующие из базовой патофизиологии, могут быть ошибочны.
- Понимание правил доказательности необходимо для корректной интерпретации научной литературы.
Специалист должен регулярно обращаться к специальной литературе, будучи способным критически оценить методологию и результаты исследований.
Необходимо принять факт неопределённости в отдельных случаях, когда решение будет приниматься без точного знания его последствий.
Новая парадигма уменьшает значимость авторитета в принятии решений. Но это не значит отрицание опыта коллег и учителей, которому можно научиться: методологии сбора анамнеза, обследования, диагностирования. Эти вещи не могут быть получены только из научных исследований.
ЧТО ТАКОЕ "ДОКАЗАТЕЛЬСТВО"?
Философы могут спорить друг с другом по поводу определения “доказательства”. Всё ещё более усложняется языком, когда “evidence” переводится по-разному. Некоторые считают его синонимом “подтверждения”, “факта”, “знания”.
Это касается и русского языка.
Evidence based medicine (EBM) традиционно переводится как “Доказательная медицина”, поэтому такого перевода я и придерживаюсь.
Английское “evidence” подразумевает коллекцию информации и данных, которые поддерживают какую-либо идею. Согласно словарю Ожегова, “доказательство” — это довод или факт, умозаключение, которое подтверждает какое-то утверждение. В английском языке для окончательного сформированного заключения используется слово “proof” [1][2].
Получается, “evidence” не является окончательным (или даже правдивым) заключением per se, но может способствовать его появлению.
Эта филологическая эквилибристика необходима для понимания следующего логического вывода доказательной медицины: доказательство (evidence) есть всегда.
Отсутствие доказательства — non sequitur, т.е. непоследовательно, нелогично.
Доказательство (evidence) есть всегда. Даже если оно опирается на непоследовательные и предвзятые наблюдения, это evidence. В таком случае оно просто обладает низкой силой и уверенностью в нём, оказываясь внизу пирамиды доказательности.
Вспомним историческую справку в начале, разработку Сакетта и соавторов — “критическая оценка” при изучении медицинской литературы.
Доказательная медицина, опираясь на науку, предоставляет методы и обучает оценке доказательств, определению их силы и уверенности в них. Чем выше сила и уверенность доказательства, тем более истинное заключение можно сделать.
Конечно, существуют логические ошибки самого человека, который будет интерпретировать данные, каким бы высоким уровнем доказательности они не обладали. Здесь необходимо руководствоваться философскими принципами доказательной медицины, об этом ниже.
ПРИНЦИПЫ ДОКАЗАТЕЛЬНОЙ МЕДИЦИНЫ
1. Базисом первого эпистемологического (знания и его поиска) принципа доказательной медицины является то, что не все доказательства равны и что медицинская практика должна базироваться на лучшем из доступных (на данный момент) доказательств.
2. Второй принцип использует философский подход поиска правды через анализ и оценку всех доступных доказательств, без склонности к одному виду доказательств для подтверждения одной точки зрения.
3. Доказательство необходимо, но недостаточно для принятия эффективного решения. Принятие решения должно учитывать ситуацию пациента, его ценности и предпочтения.
ЭМПИРИЧЕСКИЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ПРОТИВ ТЕОРИИ
Роль теории в ДМ заключается не в описании мира, а в предсказании результатов эмпирических исследований.
При этом, медицинская литература изобилует катастрофическими последствиями действий, основанных на кажущихся убедительными, но на самом деле не заслуживающих доверия результатах исследований (глава 11.2 "Неожиданные результаты рандомизированных исследований" из “Пользовательского пособия к медицинской литературе”, 2014).
Таким образом, ДМ поощряет скептицизм не только в отношении теоретических конструкций, но и в отношении результатов эмпирических данных, не имеющих правдоподобной теоретической основы.
Например, результаты испытаний гомеопатии рассматриваются со скептицизмом отчасти из-за суждений о неправдоподобности гомеопатической теории.
С другой стороны, убедительная теория и обсервационные исследования показывали преимущества приёма антиоксидантов для уменьшения рисков развития рака и сердечно-сосудистых заболеваний, что было опровергнуто только с появлением больших и тщательно проведенных рандомизированных исследований.
Доказательная медицина, сама по себе, не является философской или научной теорией познания, скорее она создана как структура для оптимальной клинической практики.
КРИТИКА ДОКАЗАТЕЛЬНОЙ МЕДИЦИНЫ
За годы существования ДМ основная критика этой парадигмы фокусировалась следующих вещах:
1. Полагание на редукционизм научного метода. Приверженность иерархии «Пирамиды доказательности», которая видится излишне упрощённой.
Доказательной медицине потребовалось почти 15 лет, чтобы ответить на это справедливое замечание и улучшить систему оценки исследований, выйдя за рамки «Пирамиды доказательности».
Новая система получила название GRADE (Grading of Recommendations Assessment, Development and Evaluation = Классификация оценок рекомендаций, разработки и определения качества).
GRADE по-прежнему ставит РКИ (рандомизированные-контролируемые исследования) выше обзорных исследований в плане “уверенности” (в результатах и предположениях) и качества. При этом вводится система оценки, которая может как повысить уверенность исследования и качество доказательства, так и понизить.
Оцениваются: дизайн исследования; сильные стороны и ограничения исследования; точность; последовательность (различия в результатах между исследованиями); предвзятость публикации; сила эффекта; применимость (например, интересующая популяция отличается от изучаемой популяции).
Минусовые баллы могут снизить уверенность РКИ до уровня “низкий” и “очень низкий”, и наоборот — положительные баллы могут поднять обзорное исследование до уровня “средний” и “высокий”.
Таким образом, GRADE защищает от необоснованного доверия к РКИ, поверхностной оценки, а также от догматических решений.
Эту систему уже используют более 100 организаций по всему миру, включая ВОЗ, Кокрейновское Сотрудничество и UpToDate.
2. Отвержение экспертного врачебного опыта и интуиции.
ДМ действительно делает акцент на использовании воспроизводимых исследований, что может выглядеть как умаление роли экспертности.
На самом деле ДМ высоко оценивает экспертную роль в оказании медицинской помощи, подчёркивая значимость опытного суждения при принятии решений и критической оценке.
Доказательная медицина предполагает использование навыков медицинского образования для оценки доказательств и решения о их применимости в конкретном случае.
Диагностические тесты могут отличаться по своей точности в зависимости от квалификации практикующего врача. Например, эксперт в области диагностики ультразвуком может дать лучшие результаты, чем в среднем по опубликованной литературе.
В книге «Пользовательское пособие к медицинской литературе: Руководство для доказательной клинической практики» приводится такой забавный пример:
У одного из нас, специалиста по интенсивной терапии, незадолго до важной презентации появилось повреждение на губе. Он был обеспокоен и, задаваясь вопросом, следует ли ему принимать ацикловир, потратил следующие 30 минут на поиск и оценку доказательств самого высокого качества. Когда он начал обсуждать свою ситуацию со своей коллегой, опытным стоматологом, она прервала дискуссию, воскликнув: “Но это же не герпес!”.
Эта история иллюстрирует необходимость постановки правильного диагноза, прежде поиска и применения научных данных для оптимального лечения. После постановки диагноза, врач полагается на свой опыт и базовые знания, чтобы определить соответствующие варианты лечения. Определив эти варианты, специалист может искать, оценивать и применять наилучшие фактические данные в отношении ведения пациента.
Если принимаются необходимые меры для записи воспроизводимых наблюдений и избегания предвзятости, то экспертный опыт становится систематическим поиском знаний, формирующим ядро доказательной медицины.
Без клинического опыта, практика рискует пасть жертвой доказательств, поскольку даже отличные доказательства могут быть неприменимы или неуместны для конкретного пациента. С другой стороны, без современных наилучших доказательств практика рискует быстро устареть в ущерб пациентам.
«[Доказательная медицина] это про объединение индивидуального клинического опыта и наилучших доказательств» - Дэвид Саккет.
3. Приверженность инструкциям (гайдлайны, guidelines), так называемая “поваренная медицина” (cookbook medicine). Это делает подход к лечению слишком алгоритмичным, упускающим из вида индивидуальность пациента, лишая медицину гуманистического начала. Критики отмечают, что помощь конкретному пациенту может не совпадать с тем, что предлагают лучшие (средние) доказательства.
Здесь необходимо вернуться к третьему принципу ДМ, указанному выше:
Доказательство необходимо, но недостаточно для принятия эффективного решения. Принятие решения должно учитывать ситуацию пациента, его ценности и предпочтения.
Под ценностями и предпочтениями подразумевается совокупность целей, ожиданий, предрасположенностей и убеждений, которые люди имеют в отношении определенных решений и их потенциальных результатов. Оценка и баланс выгоды и риска являются центральными для ДМ.
Чувствительность к состоянию пациента и коммуникативные навыки обычно не ассоциируются с ДМ. Авторы же считают, что эти навыки являются ядром ДМ. Понимание личных обстоятельств пациента имеет особое значение, требуется умение слушать и сопереживать.
Что касается состояния пациентов, некоторые типажи могли быть не включены в наиболее релевантные исследования, что затрудняет обобщение результатов на них. Пациенты могли быть слишком старыми, слишком больными, иметь другие сопутствующие заболевания или отказываться сотрудничать. Понимание лежащей в основе патофизиологии позволяет врачу лучше судить о том, применимы ли полученные результаты к конкретному человеку.
Учёные стали проводить различия между объяснительными исследованиями, которые отвечают на вопрос: “может ли вмешательство сработать в идеальных условиях?” и прагматичными, в которых рассматривается вопрос: “работает ли это в реальных условиях?” а так же “стоит ли это того и нужно ли за это платить?”.
В итоге, используя доказательства, врач полагается на свой опыт, для определения особенностей, которые влияют на применимость результатов к конкретному человеку.
Врач должен рассудить, в какой степени различия в методике исследования или в характеристиках пациента могут повлиять на оценку пользы и риска, полученные из опубликованной литературы.
В одном из разделов, авторы ДМ приводят пример не использования наилучших доступных доказательств из-за личных обстоятельств пациента.
Таким образом, ДМ ставит в центр человека, его особенности и потребности, всецело поддерживая гуманистическую направленность медицины.
4. Использование доказательной медицины в корыстных целях.
В данном случае имеется в виду, что с течением времени благая цель доказательной медицины стала использоваться как прикрытие для фарм-компаний и коррумпированных специалистов для продвижения своих продуктов и статей, с целью получения выгоды и прибыли.
Хорошая статья на эту тему была опубликована в “Журнале Клинической Эпидемиологии” (Journal of Clinical Epidemiology 73 (2016) 82-86) Д. Иоаннидисом.
В ней, Иоаннидис, являясь горячим сторонником ДМ со своих ранних лет практики, живым и саркастическим языком описывает свои столкновения и злоключения с реальностью применения доказательной медицины.
Он рассказывает как в конце 90-х в Европе, если некоторые высокопоставленные академические лидеры хотели выругаться, они использовали вместо этого слова “мета-анализ” и “ДокМед”. Но спустя годы, когда доказательная медицина становилась всё более популярна, те же самые люди стали использовать “ДокМед” для поддержки и продвижения своих собственных суждений.
Иоаннидис указывает, что фарм-индустрия проводит и финансирует значительную долю рандомизированных исследований и мета-анализов. Они получают больше баллов по контрольным критериям “качества” и быстрее публикуют результаты.
Проблема в том, утверждает Иоаннидис, что в таких исследованиях изначально ставятся неверные вопросы с ошибочными краткосрочными косвенными исходами, анализами и критериями успеха (например, больший допуск в определении отсутствия меньшей эффективности (исследуемого препарата по сравнению с контрольным)).
Статья большая, в ней ещё много забавных историй и моментов, например использование компаниями имени специалистов в качестве авторов и соавторов, для прикрытия: “Вам ничего не нужно делать, мы уже всё сделали для вас, нужно только ваше имя”. Автор шутит, что такие “специалисты” могут умереть, но по-прежнему будут публиковаться, пока новость об этом не дойдёт до компаний.
По мнению Иоаннидиса, корпорации не должны проводить исследования собственных продуктов. С другой стороны, он заключает: “...я не могу винить их, они покупают лучшую рекламу на рынке — «доказательства»”.
Авторы ДМ, в статье «Прогресс в доказательной медицине: 25 лет спустя», признают наличие этой проблемы, указывая что множество РКИ, на которые ссылаются ДМ-ориентированные тексты, проводились по заказу фармацевтической индустрии.
Выход, который предлагается, является одной из основ ДМ — критическое восприятие и механизмы для критической оценки исследований (их дизайна и интерпретации), которые предоставляет доказательная медицина.
При этом, авторы оговариваются, что: “Степень, в которой такие инструкции и предупреждения защищают врачей от введения в заблуждение, в лучшем случае сомнительна и, вероятно, ограничена”.
Авторы призывают врачей, практикующих доказательную медицину, и медицинское сообщество, бороться с подобными искажениями, приводящими к “избыточному лечению”.
В конце даётся заключение: “...ни один критик не предлагает, что надежные доказательства не должны быть ключом к эффективному решению проблем и принятию решений”.
ДОКАЗАТЕЛЬНАЯ МЕДИЦИНА: ЧЕМ ОНА ЯВЛЯЕТСЯ И НЕ ЯВЛЯЕТСЯ
«Доказательная медицина не ограничивается рандомизированными исследованиями и мета-анализами. Она включает в себя поиск наилучших доказательств, с помощью которых можно ответить на клинический вопрос.
Чтобы узнать о точности диагностического теста, необходимо найти надлежащие перекрестные исследования пациентов с подозрением на наличие соответствующего расстройства, а не рандомизированное исследование.
Что касается прогнозов, необходимы надлежащие отслеживающие исследования пациентов, собранных в единую группу на ранней стадии клинического течения их заболевания.
И иногда необходимые доказательства будут получены из фундаментальных наук, таких как генетика или иммунология.
Именно задавая вопросы о терапии, мы должны стараться избегать неэкспериментальных подходов, поскольку они обычно приводят к ложноположительным выводам об эффективности.
Поскольку РКИ, и особенно систематический обзор нескольких РКИ, с большей вероятностью информирует нас и с меньшей вероятностью вводит в заблуждение, оно стало "золотым стандартом" для оценки того, приносит ли лечение больше пользы, чем вреда.
Однако некоторые вопросы о терапии не требуют РКИ (успешные вмешательства для иначе фатальных состояний) или не могут дождаться проведения испытаний. И если РКИ не было проведено в связи с затруднительным положением пациента, мы должны перейти к следующему лучшему доказательству и работать оттуда» - Дэвид Саккет, 1996.
Мои замечания о преподнесении ДМ в научно-популярной среде
1. Научный радикализм.
У меня сложилось впечатление, что в России ДМ преподносится радикально: “Либо есть исследования, либо это мракобесие”. Туда же относятся заявления: “Мнение это не доказательство” или “Считаются только РКИ и мета-анализы (лучшие исследования)”.
Тогда как согласно авторам доказательной медицины, мнение специалиста, которое не опирается ни на какие исследования, а на наблюдения и медицинские знания, тоже является доказательством, просто низкого качества.
При этом оговаривается, что нужно использовать врачебный опыт плюс наилучшие доступные доказательства (которые могут быть не такого хорошего уровня, как хотелось бы).
В таком случае следует говорить: “Необходимы доказательства высокого качества” или “Есть доказательства более высокого уровня, которые говорят что…”.
2. Нет доказательств.
В дискуссиях в интернете и в некоторых лекциях я встречал фразу: “...этому нет доказательств”.
Тогда как авторы доказательной медицины чётко проговаривают, что утверждение об отсутствии доказательств — non sequitur, т.е. непоследовательно, нелогично.
В таком случае следует говорить не “Нет доказательств” а “Мне не известны… / Отсутствуют… доказательства более высокого качества”.
ИТОГ
Материалы по доказательной медицины очень обширны. В этой статье я постарался вкратце рассказать о них.
Одним из моих намерений было передать больше информации, которая обычно упускается и не публикуется в научно-популярных материалах, на русском языке.
При редактуре статьи пришлось отказаться от многого. Если нужны дополнительные данные и обоснования, можно обращаться к первоисточникам.
Наука — это метод выяснения истины (или приближения к ней). Метод, которые работает хорошо, но нужно разбираться в нём, что бы отделять зёрна от плевел. Доказательная медицина даёт методы и инструменты использования и разбора науки, касательно медицины. Тем она и хороша.
Если есть вопросы, пожелания и реакция, пишите в комментариях или Вконтакте.
Здоровья вам!
ИСТОЧНИКИ:
1. «Доказательная медицина», заметка, 1991 год.
Evidence-Based Medicine, Guyatt, 1991
2. «Доказательная медицина: новый подход в обучении медицинской практики», оригинальная статья, 1992.
3. «Доказательная медицина: чем она является и чем не является», дополнение, 1996.
Evidence based medicine: what it is and what it isn't, Sackett et al., 1996
4. «Пользовательское пособие к медицинской литературе: Руководство для доказательной клинической практики», 3 издание, 2014.
5. «Использование доказательной медицины в корыстных целях», критика, 2016.
6. «Прогресс в доказательной медицине: 25 лет спустя», 2017.
Progress in evidence-based medicine: a quarter century on, Djulbegovic, Guyatt, 2017
Предлагаемые заметки помогут читателю понять, почему Будущее — это ресурс, почему так важна Картина Будущего и почему к Будущему надо относиться ответственно?
Человека всегда интересовали перспективы своего существования. Иногда для этого создавались мифы. Сейчас, когда кризис поглотил нашу уверенность в завтрашнем дне, наступило время самим похлопотать о нашем будущем, то есть стать Хлопобудами (Хлопочущие о Будущем). Это персонажи из романа Владимира Орлова «Альтист Данилов», который вышел в 1980 году.
Как мы обычно воспринимаем Будущее? Будущее — это место, где уютно жить и сбываются мечты. Точнее, ты сам их «сбываешь».
Будущее — это место, где ты — главное действующее лицо, да еще за свой счет. Будущее — это место, где твое положение зависит от твоего умения творить. Будущее ты сам способен создать, и оно зависит от тебя. Почему же Будущее такой важный ресурс?
Будущее и сейчас мощнейший ресурс, за который в мире ведется серьезная борьба. А западный мир планомерно занимается футуроцидом, то есть уничтожением Картины Будущего других стран. И здесь необходимо понимать, что представляет из себя Будущее как ресурс.
Признаки этого ресурса четко обозначены в работах Сергея Борисовича Переслегина.
«Во-первых, главный ресурс Будущего заключается в том, что оно есть, и оно радикально отличается от настоящего.
Во-вторых, Будущее управляет сегодняшним днем и проецирует нам свои этические и эстетические императивы. Имеющий уши да услышит.
В-третьих, Будущее и само управляемо, причем мы в состоянии разобраться в пределах этого управления: принять Неизбежное Будущее и достроить его до того варианта, который устраивает нас.
В-четвертых, если мы этого не сделаем, Будущее достроят для нас и за нас. Ибо не имеющий своего Проекта обязательно становится частью чужого.
В-пятых, мы живем в очень неустойчивом мире, в котором трудно рассчитывать на долгую и спокойную жизнь, но зато индивидуальная активность далеко не всегда бессмысленна и обречена на неудачу» [1].
1. Это значит, что Будущее должно быть именно как Будущее, а не как продолженное настоящее. Западный мир под «упаковкой» Будущего продает нам продолженное настоящее. Настоящее, которое есть сегодня, и настоящее, которое будет завтра.
Одно из таких проявлений – это цифровизация, или цифровая трансформация. Это типичное продолженное настоящее. Ничего принципиально нового здесь нет. Это технологический пакет IT, представляемый в определенном развитии.
Однако Будущее несет принципиально иные и новые смыслы. Будущее – это Иное и Новое явление или Иновое. Следовательно, если мы имеем дело с Иновым, то это Будущее. Если этого Инового нет, то это продолженное настоящее. Вот он главный признак Основательного Будущего. Соответственно, навязывание продолженного настоящего можно считать футуроцидом.
2. Будущее управляет настоящим. Именно поэтому к Будущему надо относиться очень ответственно! Нельзя относиться к Будущему безразлично, жить только сегодняшним днем! Будущее уже рядом. Если мы будем относиться к Будущему безответственно, то оно «обидится и уйдет». Так считают специалисты по прогнозам.
3. Будущее само управляемо настоящим. Это значит, что Неизбежное Будущее надо знать, то есть иметь точный прогноз, надо понять его, принять и достроить его именно по нашей проектной конструкции.
4. Конструировать Будущее должны именно мы и для себя. Конструировать именно для того, чтобы Будущее никто не сконструировал без нас и за нас! Нам нельзя жить в чужом проекте! Мы уже это прошли!
5. И самое главное, о личной инициативе. Индивидуальная активность, или личная инициатива, важна в построении нашего общего Будущего. Это может быть самая настоящая стратегическая инициатива для всей страны, как «Бессмертный полк». Такую инициативу можно проиллюстрировать цитатой из романа Пауло Коэльо «Алхимик»: «Каждый человек на земле, чем бы он ни занимался, играет главную роль в истории мира. И обычно даже не знает об этом».
Конструирование Будущего предполагает наличие проекта, под которым и понимается Картина Будущего. Чаще всего мы в ней видим только технические достижения, которых сейчас у нас нет, либо они только разрабатываются, и мы хотим видеть результат этих разработок.
Однако Будущее – это не только новейшая техника и передовые технологии. Будущее – это новое состояние социальной системы, иные структурно-функциональные модели хозяйства, права, власти и управления. Для понимания Неизбежного Будущего нужен научно обоснованный прогноз, к которому нужен проект, позволяющий достроить Неизбежное Будущее до нужного нам состояния.
Именно поэтому Картина Будущего так важна для людей. Будущее – это мощный ресурс, который способен раскрыть потенциал Общества и каждого человека в отдельности! Именно поэтому требуется Единый Проект по построению нашего общего Будущего, в котором способно участвовать все Общество!
Если у Общества будет приемлемая Картина Будущего, то созидательные преобразования не заставят себя ждать! Значит, Картину Будущего нужно формировать всем вместе. Без этого нельзя. Этому и посвящен проект «Контуры Права Будущего»
_________________________________
[1] Переслегин С. Б. Проектирование будущего как ресурс для настоящего. Русский Журнал. Сентябрь 2007. URL:
http://www.russ.ru/layout/set/print//pole/Proektirovanie-buduschego-kak-resurs-dlya-nastoyaschego
Научно-популярная статья об анатомии, эволюции и метаболических компромиссах, на которые пошли птицы ради возможности подняться в воздух. Как рептилия стала воробьём, почему у птиц нет мочевого пузыря и что общего у синицы и динозавра — в большой истории о главной цене за полёт.
Гравитация — враг, воздух — дом. Как природа отважилась на полёт
Чтобы взлететь, нужно победить физику. Или как минимум — договориться с ней. Эволюция птиц — это не история побед, а история компромиссов. Они сбросили вес, но потеряли защиту. Они обрели лёгкость, но платят за неё каждую секунду высокой ценой — ускоренным метаболизмом, постоянным поиском пищи и хрупкостью. Но ради полёта — стоило.
Первый, кто сделал шаг к воздуху, был не похож ни на воробья, ни на чайку. Это были древние тероподы — двуногие хищные динозавры, среди которых в позднем юрском периоде (примерно 150 млн лет назад) появился один особенно интересный: Archaeopteryx lithographica. С перьями, как у птицы, и зубами, как у рептилии, он стал иконой перехода: гибридом, который не умел летать как ласточка, но и не ходил как велоцираптор. У него уже были асимметричные перья, похожие на маховые — важный шаг к управляемому полёту. Но его грудная кость ещё не развилась в ту мощную килевидную структуру, которая сегодня поддерживает полёт птиц с огромной амплитудой крыла.
Тим Беркхед в книге «Иллюстрированная история орнитологии» замечает, что важнейшая заслуга археоптерикса — даже не в том, что он мог взлетать, а в том, что он перешёл на дерево. «Прыжки с высоты и планирование между ветвями стали ареной, на которой отбирался каждый миллиметр аэродинамики», — пишет он. С деревьев — в небо.
От планирования к взмаху, от взмаха к настоящему полёту. Этот путь потребовал полной переработки тела:
— кости стали полыми (иногда с системой воздушных полостей, соединённых с лёгкими),
— исчезли зубы, чтобы снизить вес черепа,
— мышцы груди увеличились и переместились к низу тела,
— грудная кость обзавелась килем — якорем для мускулов,
— появилась двусторонняя система дыхания: уникальная для птиц и по сей день.
Всё это — огромные затраты энергии. И если бы у нас был такой метаболизм, как у синицы зимой, мы бы ели каждые 20 минут и умерли без еды за пару часов. Птица не просто легко взлетает — она делает это на грани выживания.
Летать легко — жить сложно: биология компромисса
Чтобы летать, недостаточно облегчить кости. Нужно сдаться. Птицы сдались мочевому пузырю, потовым железам, половине кишечника и значительной части иммунной системы. Птица не может себе позволить вес, даже если это — её собственная вода. Вместо мочевого пузыря — клоака, которая сливает всё в одном флаконе: и мочевину (в виде белых кристаллов), и фекалии.
Это удобно и эффективно. Но есть и риски: высокая чувствительность к обезвоживанию, уязвимость к паразитам, риск потери калорий. Кроме того, у птиц нет диафрагмы — чтобы дышать, они задействуют грудную клетку и воздушные мешки. Воздух циркулирует через лёгкие в два этапа — вдох и выдох, обеспечивая постоянный приток кислорода. Такая система позволяет лучше снабжать мышцы кислородом в полёте, но делает организм чувствительным к любым загрязнениям воздуха.
Как пишет Дженнифер Акерман в книге «The Bird Way», птицы — не просто летающие существа, это живые машины с идеальной аэродинамикой, в которых каждая функция подчинена полёту: от сна (они умеют спать одним полушарием мозга) до размножения (минимум брачных органов, максимум скрытого выбора). В какой-то момент эволюции птица выбрала: не жить ради комфорта, а жить ради высоты.
Натуральный отбор не спрашивал: «удобно ли тебе летать?» — он спрашивал: «ты выживешь, если не полетишь?» И вся система тела отвечала: «нет». И продолжала изменяться.
Когда динозавр стал воробьём: путь в небо длиной в 150 миллионов лет
Если сравнить скелет воробья и скелет теропода, различия минимальны. Самое главное — не в костях, а в поведении. Птицы, в отличие от рептилий, стали очень социальными. Умение взаимодействовать в стае, обучаться, передавать поведенческие паттерны — всё это стало частью их эволюционной адаптации. Полёт дал свободу, но потребовал сложной нейрофизиологии: развитого зрения, ориентации в пространстве, памяти, быстрого принятия решений.
Наиболее интересный момент — это переход к миниатюрности. Тероподы, ведущие к птицам, постепенно уменьшались в размерах. По данным анализа (Xu et al., 2014, Nature), «линия, ведущая к птицам, на протяжении 50 миллионов лет испытывала устойчивое давление к уменьшению тела и развитию анатомических новшеств». Это дало возможность колонизировать новые среды, освоить крону деревьев, а потом и воздушное пространство.
Птица сегодня — это не только отпрыск динозавра, это результат миллионов лет изменений ради одного: чтобы жить в воздухе. Каждая её клетка напоминает: цена полёта — всё остальное. У птиц нет кожного жира, нет молочных желёз, нет ушных раковин, нет мочевого пузыря, нет права на отдых. Но есть небо.
Как бы сказала Акерман: «Летать — значит ежедневно делать невозможное. И делать это красиво».
Если бы кто-то сказал вам, что где-то в тропическом лесу живёт птица, которая не просто использует инструменты, а ещё и может их модифицировать, вы бы решили: выдумка или мультик? Но нет — это реальность. Мир птиц полон интеллектуальных сюрпризов, и чем дольше мы его изучаем, тем яснее: разум — не прерогатива млекопитающих. У птиц он есть. И работает он иногда не хуже человеческого.
Начнём с главного. Птичий мозг долгое время считался примитивным. На это указывала даже лексика: «птичьи мозги» в культуре означают глупость. Но всё изменилось с начала XXI века. Исследования показали: хотя мозг у птиц меньше по объёму, нейронов в нём порой больше, чем у приматов такого же размера. Особенно в так называемом паллиуме — зоне, отвечающей за высшие когнитивные функции. Учёные Сюзан Хернстайн (Susan Herrnstein, 1930–2010) и Ондрей Крал (Ondrej Král, 1945–2009) первыми показали, что даже голуби могут отличать картины Моне от Пикассо. А в 2016 году исследование Олевски и Хаубера (Olkowicz et al., PNAS, 2016) доказало, что у воробьинообразных и попугаев плотность нейронов выше, чем у обезьян.
Возьмём, к примеру, новокаледонского ворона (Corvus moneduloides), живущего на архипелаге Новая Каледония в юго-западной части Тихого океана. Это не просто умная птица. Это изобретатель. Исследования Алекс Кацеляника (Alex Kacelnik, род. 1947) из Оксфордского университета показали, что эти вороны могут использовать палочки для добычи пищи, модифицировать инструменты под конкретную задачу и даже применять составные инструменты — то, что долгое время считалось доступным только человеку и высшим приматам.
Один из самых известных опытов был проведён с воронами Бетти и Абелем. Бетти, обнаружив, что крючка для достания пищи нет, сама согнула проволоку в нужную форму. Это не только решение задачи, это — инсайт. Понимание, что предмет можно изменить под нужды.
Калифорнийские кустарниковые сойки (Aphelocoma californica), обитающие в Северной Америке, потрясают другой способностью — эпизодической памятью. Исследование Николы Клейтон (Nicola Clayton, род. 1962) из Кембриджа показало: сойки запоминают, где, когда и что именно они спрятали в сотнях тайников. Более того, они могут пересматривать эти решения, если, например, пища портится. Такое поведение предполагает модель времени в голове птицы — представление о будущем и прошлом, что раньше приписывалось только человеку.
Сойки также проявляют эмпатию: если рядом с ними есть другая птица, они изменяют поведение при сокрытии пищи, будто понимают — за ними наблюдают. Это уже зачатки теории разума — способности понимать мысли другого.
Говоря об интеллекте птиц, нельзя не вспомнить попугая Алекса (Psittacus erithacus), африканского серого жако, воспитанника зоопсихолога Айрин Пепперберг (Irene Pepperberg, род. 1949). За 30 лет исследований Алекс выучил около 150 слов, понимал категории (цвет, форма, материал) и даже концепцию «ноль». На вопрос «Сколько зелёных ключей?» он мог ответить: «Два». И если предметов не было — «ноль».
Особенно поразителен случай, когда Алекс, глядя в зеркало, спросил: «Какое у меня цвето?» — и научился, что он серый. Это, возможно, первая в истории птица, которая проявила самоосознание.
Вороны не только умны — они способны к социальному обучению. Исследования Томаса Буга (Thomas Bugnyar, род. 1971) показали: если один ворон находит новый способ открыть контейнер с пищей, другие перенимают этот навык — и он распространяется как «традиция» в группе.
Одно из самых поразительных открытий связано с тем, как зебровые амадины учатся петь. Их пение — это не врождённый навык, а приобретённый: самцы обучаются мелодии в «детстве», слушая песню взрослого самца-наставника. Это делает их моделью для изучения человеческой речи.
Учёные используют зебровых амадин для того, чтобы понять, как формируются нейронные цепи, отвечающие за обучение языку. Одно из ключевых открытий связано с тем, что у них в мозге есть особая область, называемая Area X — аналог человеческого базального ганглия, который участвует в обучении и моторном контроле.
Исследования показали, что если молодая амадина не слышит песню взрослого самца в определённое «чувствительное окно» (примерно до 60 дней жизни), её песня остаётся грубой и примитивной — как будто человеческий ребёнок не слышал речи.
Зебровые амадины — не просто «воспроизводят» песню. Они умеют импровизировать, создавать вариации. Это напоминает джаз. Более того, их мозг реагирует на ошибки в пении, что даёт учёным возможность изучать обратную связь в мозге: как организм сравнивает ожидаемое с реальным.
В 2005 году исследование, проведённое под руководством Michale Fee (род. 1967) в Массачусетском технологическом институте (MIT), показало, что амадины могут корректировать свои песни в режиме реального времени. Это делает их важнейшей моделью для понимания того, как мозг обучается и корректирует действия на основе опыта.
Изучение птичьего интеллекта меняет наше понимание эволюции разума. Ведь мозг птицы и млекопитающего развивались независимо, но пришли к схожим когнитивным вершинам. Это пример конвергентной эволюции — когда схожие решения возникают в разных ветвях жизни.
Более того, птицы помогают понять, как работают процессы обучения, памяти, эмпатии и даже творчества. Сегодня когнитивная орнитология — один из самых быстроразвивающихся разделов науки о животных. И, возможно, именно она даст нам ключи к пониманию самого себя.
Рыбный филин, сипуха, ушастая сова — три разных пути одного будущего. Эта статья рассказывает, как исчезающие совы предупреждают нас об экологических сдвигах, и как в некоторых редких случаях они учатся жить рядом с человеком. Их молчание — это отражение наших действий, а их выживание — зеркало нашей человечности.
Совы — это не только ночные хищники, но и чувствительные индикаторы состояния окружающей среды. От исчезающего рыбного филина в таёжных лесах России до ушастых сов, облюбовавших городские парки Сербии, их судьбы отражают влияние человека на природу. Эта статья рассказывает о том, как совы становятся зеркалом экологических изменений и что мы можем узнать, прислушиваясь к их молчаливым сигналам.
В тени густых лесов Приморья, где реки извиваются между скалами, а зима длится большую часть года, обитает одна из самых загадочных птиц планеты — рыбный филин (Bubo blakistoni). Это крупнейшая в мире сова. Да, больше даже, чем полярная сова или филин обыкновенный. Он обитает в старых лесах вдоль горных рек. Он зависит от чистой, незамерзающей воды и прибрежной растительности, чтобы охотиться и гнездиться.
Рыбный филин не умеет ловить рыбу в полёте, как скопа — он заходит в воду по грудь, ходит по мелководью и вытаскивает добычу когтями. Очень скрытен. Даже опытные натуралисты годами могут не увидеть его в дикой природе. Гнездится в дуплах огромных старых деревьев или на прибрежных скалах, часто рядом с водоёмами.
По оценке IUCN, вид находится под угрозой исчезновения и занесён в Красную книгу. В Японии, например, осталось всего около 150 пар, на всём Дальнем Востоке — несколько сотен.
Американский биолог Джонатан Слат (Jonathan C. Slaght) посвятил годы изучению этой редкой птицы, описав свои приключения в книге Owls of the Eastern Ice (Совы во льдах). Он рассказывает о трудностях полевых исследований в суровых условиях Дальнего Востока России, где каждый шаг требует усилий, а каждая встреча с филином — редкая удача. Исчезновение рыбного филина сигнализирует о нарушении экосистемы: вырубка лесов, строительство плотин и загрязнение рек лишают птицу привычной среды обитания. Таким образом, судьба этой совы становится индикатором состояния окружающей среды и отражением воздействия человека на природу.
Совы в целом являются чувствительными индикаторами экологических изменений. Их уникальные адаптации — бесшумный полёт, острый слух и зрение — делают их эффективными хищниками, но также уязвимыми к изменениям в среде обитания. Например, сипуха (Tyto alba), распространённая в Европе и Северной Америке, пострадала от использования пестицидов, таких как ДДТ, которые вызывали истончение яичной скорлупы и приводили к гибели птенцов. Совы, гнездящиеся на земле, как болотная сова (Asio flammeus), страдают от разрушения их гнёзд в результате сельскохозяйственной деятельности и урбанизации. Таким образом, совы становятся лакмусовой бумажкой, отражающей здоровье экосистем и степень воздействия человека на природу.
Однако есть и примеры успешной адаптации сов к жизни рядом с человеком. Город Кикинда в Сербии стал известен как «город сов» благодаря крупнейшему в мире скоплению ушастых сов (Asio otus), зимующих в городских парках и на площадях. Совы облюбовали деревья в центре города, где их не беспокоят, а местные жители гордятся своими пернатыми соседями.
Город Кикинда — это не просто точка на карте Сербии, а уникальное место на планете. Его можно смело называть столицей сов Европы. И речь идёт вовсе не о зоопарке или природном заказнике, а о самом настоящем городском пространстве — с площадями, машинами, фонарями и людьми. Только тут на фонарях, зданиях и деревьях вместо голубей сидят… ушки совы.
Кикинда (Kikinda) — небольшой город на севере Сербии, почти у границы с Венгрией. Население — около 37 000 человек. Типичный спокойный балканский город с симпатичным центром, православными церквями и кафе, где пьют крепкий кофе и говорят неторопливо. Но у Кикинды есть удивительное отличие: каждую зиму в центр города слетаются тысячи ушастых сов (Asio otus), чтобы провести там холодное время года. Они устраиваются на деревьях прямо вдоль центральных улиц, иногда в двух шагах от остановок и супермаркетов.
Сама идея того, что дикая сова предпочитает зимовать в городе, кажется абсурдной. Но у природы свои причины:
Интересно, что ушастые совы — крайне социальные птицы, по крайней мере зимой. Они устраивают так называемые «коммунальные насесты», собираясь на одном дереве по 20–30 особей. А в Кикинде на пике сезона бывает до 750 особей — по оценкам орнитологов из BirdLife Serbia. Это одна из крупнейших известных зимующих популяций ушастых сов в мире!
Систематические наблюдения за совами в Кикинде ведутся с конца 1990-х годов. Наиболее активные исследования проводили сербские орнитологи, в частности:
Интересно, что некоторые совы, окольцованные здесь зимой, затем находят в лесах Австрии, Румынии, Венгрии и даже на территории России. То есть Кикинда — важный узел миграционной сети.
Этот уникальный пример показывает, что при уважительном отношении человека к природе возможна гармоничная экзистенция, при которой выигрывают обе стороны.
В мире, где вместо лесов растут кварталы жилых многоэтажек, а вместо травянистых полян — асфальт и бетон, можно удивиться: где здесь место птицам? Но посмотрите внимательнее — они здесь! Они шныряют в закоулках дворов, сидят на карнизах, гнездятся в вентиляционных шахтах и кормятся прямо на террасах кафе. Город оказался одновременно угрозой и возможностью для одних видов и настоящим испытанием — для других. Разберёмся, кто и как преуспел в урбанистической стихии, а кто не смог вписаться в новую экосистему.
Когда-то сизый голубь (Columba livia) жил на крутых утёсах, где селился в расщелинах скал, питался семенами трав и избегал хищников. Но разве мог он подозревать, что однажды каменные «утёсы» начнут строить люди, укутывая целые континенты бетонными джунглями? Похоже, он не только подозревал, но и ждал этого момента.
Вскоре после того, как города стали разрастаться, сизый голубь решил, что городские здания — это идеальная замена естественным скальным обрывам. Карнизы, арки, крышки фонарей — всё это стало для него знакомыми «гнёздами», в которых можно безопасно выводить птенцов. А мусорные баки и уличные кафе предложили обильные «поставки» еды.
Со временем городские голуби развили особую модель поведения:
Со временем сизый голубь стал символом урбанизации птиц. Там, где человеческое присутствие сильнее всего, он чувствует себя как дома. Именно поэтому, когда мы гуляем по оживлённым улицам, первым, кого мы замечаем, обычно бывает он — с его гордым, чуть-чуть высокомерным видом. Ведь он знает: бетон и асфальт ему не враг, а сосед, от которого он получает все бонусы для выживания.
Если сизый голубь — это птица «поколений кирпичей», то обыкновенная лазоревка (Cyanistes caeruleus) — её интеллектуальный хакер: маленькая, но сообразительная лесная жительница, которая решила, что цивилизация предлагает чудесные «лазейки» в её привычный лесной образ жизни.
В середине XX века жители британских городков заметили удивительное явление: синицы стали массово осваивать крышки бутылок с молоком, которые курьеры оставляли на порогах домов. Виной тому — натуральный сливочный продукт, который лежал в стеклянной бутылке, залитой сверху тонкой алюминиевой фольгой. Лазоревки приходили на подсев, слегка постукивали клювом, проклёвывали фольгу и наслаждались сливками. Однако главное чудо произошло позже: этот навык стал распространяться по «социальным каналам». Люди наблюдали, как одна синица научилась открывать бутылку, а через несколько дней и недели этот простой приём «пришёл» в соседние районы.
Исследования городских орнитологов, опубликованные в Urban Ecology Journal (1980-е — 1990-е гг.), проследили за тем, как синицы обучались друг у друга:
Когда же молочные бары и службы доставки перешли на полиэтиленовые пакеты и картонные коробки, синицы столкнулись с новым вызовом — они перестали находить привычные «хакерские» бутылки, и массовое проклёвывание прекратилось почти так же быстро, как и началось. Это демонстрирует отрезвляющую хрупкость навыков, зависящих от конкретных предметов: культурную традицию можно потерять так же быстро, как и обрести.
Так малышка-синичка показала нам, как агрессивная урбанизация создает и одновременно уничтожает «культуру» в жизни птиц. Знание переходит из поколения в поколение быстро, но сохраняется лишь тогда, когда условия для него остаются стабильными.
Если сизый голубь и синица демонстрируют примеры успешной адаптации, то что помогает или мешает остальным пернатым? Чтобы понять, какие стратегии оказываются эффективными, обратимся к выводам Urban Ecology Journal (2010–2023) и наблюдениям RSPB.
Одной из ключевых черт «успешной» городских птиц стала всеядность.
Как показало исследование Marzluff et al. (2013) в Journal of Urban Ecology, именно птицы, способные быстро переключаться между различными источниками пищи, обладают наибольшей выживаемостью в урбанизированных ландшафтах.
Мы уже вспоминали пример синиц и молочных бутылок, но урбанистическая культура у птиц развивается во множестве форм:
Современные исследования Urban Ecology Journal показывают, что семьи, которые живут дольше и воспитывают больше птенцов, часто делятся знаниями о «горячих точках» — местах, где есть пища и безопасно гнездиться. Это редкий случай настоящей «культуры» у птиц, когда условные «капиталисты» передают ресурсы через поколения.
Чтобы выжить в лабиринте улиц, птичий мозг должен обладать особенной гибкостью.
Выход из такой ситуации обычно один: быстрое принятие решений, умение планировать на несколько шагов вперед и стремление изучить новые «правила игры». Именно эта когнитивная гибкость позволяет птицам чувствовать себя хозяевами «каменных джунглей».
Наряду с «победителями» есть и те, кому ни шум, ни бетон, ни бездушные улицы не принесли ничего, кроме угрозы. Вот несколько примеров «не выживших».
Гнездящиеся прямо на почве, всегда были уязвимы, но городские условия сделались катастрофой:
Исследования, опубликованные в Urban Ecology Journal (2020), показали, что численность местных популяций перепелов упала в среднем на 60% на пригородных территориях за последние 20 лет.
Рыбный филин (Ketupa ketupu) и обыкновенная сипуха (Tyto alba), которые охотились на грызунов в полях и лесах, в городе оказались лишены кормовых ресурсов:
Некоторые виды сов по-прежнему встречаются в спальных районах, где есть старые парки и заброшенные здания, но их численность неуклонно сокращается.
Зимородки (Alcedo atthis), охотящиеся на мелкую рыбу, остались «за бортом» урбанизации:
По данным исследований RSPB (2021), в Британии естественные популяции зимородков сократились примерно на 40% за последние два десятилетия.
Города — среда, которую мы создаём для себя, но в которой живут и птицы. Мы можем остаться наблюдателями или стать союзниками пернатых.
Эти меры не требуют огромных затрат. Достаточно изменить привычный «рекламный» подход к оформлению дворов и улиц — добавить дикорастущие растения, кустарники и сухие деревья, оставить «полевую поляну» вместо «ровной лужайки».
Но есть и те, кто не успел приспособиться: наземные гнездящиеся птицы, совы, зимородки. Их исчезновение — напоминание, что каждое наше действие оставляет след в городской среде.
Если мы хотим, чтобы колышущиеся ветки парков и песня воробьев не стали лишь воспоминанием, нам нужно действовать. Пусть каждый двор, каждое дерево, каждый заброшенный уголок города станет убежищем и лабораторией выживания для разнообразных пернатых. В конце концов, если мы научимся сосуществовать с ними, то наши «каменные джунгли» станут богаче и разнообразнее.
Каждую осень, ещё до первых холодов, из деревень исчезают скворцы. Перестают свистеть стрижи, замолкают камышовки в зарослях по канавам. А весной — снова они. Те же дупла, та же телефонная проволока, та же заливающая трель. Как будто у них в голове Google Maps с сохранённым маршрутом и голосом: «Через 8 000 километров поверните налево». Только всё гораздо сложнее — и удивительнее.
Сначала считалось, что птицы ориентируются по Солнцу и звёздам. Но с 1950-х годов наука начала подозревать: тут есть что-то более тонкое. В 1968 году немецкий биолог Wolfgang Wiltschko (р. 1941) поместил европейских зарянок (Erithacus rubecula) в круглые вольеры, внутри которых можно было менять магнитное поле с помощью катушек Гельмгольца. Оказалось: зарянки начинают направлять свои весенние прыжки строго в сторону родных мест — но только если магнитное поле соответствует естественному.
В 2001 году вместе с женой Roswitha Wiltschko (р. 1944) он доказал: птицы различают не только направление магнитного поля, но и его наклон — так называемый угол наклонения орбиты. Это означает, что они могут понимать, в каком полушарии находятся, и насколько близко к экватору или полюсу.
Позже биофизик Thorsten Ritz (р. 1971) из Университета Калифорнии предположил, что магниторецепция основана на криптохромах — светочувствительных белках, находящихся в сетчатке глаза. Они образуют пары радикалов, чувствительных к магнитному полю Земли. По сути, птица видит магнитное поле как дополнительный «фильтр» в своём зрительном поле. Эксперименты на голубях подтвердили это: при нарушении светового режима магнитная навигация нарушалась.
А в клюве — особенно у голубей и буревестников — находятся крошечные структуры, содержащие магнетит, кристаллы оксида железа. Они тоже регистрируют магнитное поле, но пассивно, как сенсоры давления. Это своего рода второй, резервный компас.
Таким образом, птицы обладают двойной навигационной системой — одна работает «визуально» через глаза, другая — механически через рецепторы в клюве. И, похоже, они сравнивают показания обеих систем, как мы проверяем карту и компас одновременно.
В 1950-х орнитолог Franz Sauer (1911–1983) придумал сделать планетарий для птиц. Он помещал зарянок в куполообразный вольер, на внутреннюю поверхность которого проецировались звёзды. Когда показывали осеннее небо с Полярной звездой, птицы начинали стремиться на юг. Если проецировали весеннее — направление менялось. А если звёзды выключали — птицы путались.
Дальше исследование подхватил Stephen T. Emlen (р. 1941). Он работал с индиговыми овсянками (Passerina cyanea) — красивыми сине-голубыми воробьиными из Северной Америки. Птенцов выращивали в полной темноте или под искусственным небом. Оказалось: молодые птицы учатся распознавать вращение звёзд вокруг Северного полюса и используют его как главный ориентир. У тех, кто не видел этого вращения, ориентация нарушалась.
То есть птицы буквально воспринимают небо как карту и учатся ей пользоваться, как водитель запоминает дорожные указатели. Особенно важны контрастные звёзды и созвездия — они служат не столько визуальными ориентирами, сколько якорями памяти.
Если магнитные и звёздные компасы работают в небе, то ближе к земле подключается запах.
В опытах Gagliardo et al. (2013) с буревестниками (Calonectris diomedea) на Азорских островах часть птиц выпускали домой с отключённым обонянием. Их спутниковые трекеры показали, что такие особи терялись и летели зигзагами. Те, кто сохранил нюх, возвращались почти по прямой.
Обонятельная гипотеза была сформулирована ещё в 1970-х Hans G. Wallraff (р. 1931) в Германии. Он доказал, что голуби распознают родные места по воздушной «розе запахов» — композиции запахов, разносимых ветром из разных направлений. Для этого им нужно несколько недель на акклиматизацию: они формируют обонятельную карту местности. А потом используют её как сеть ориентиров, как мы ориентируемся по запаху пиццы и свежей выпечки на знакомой улице.
Сейчас подтверждения этой гипотезы поступают от исследований мозговой активности у птиц. Область мозга, связанная с обонянием, активно работает у навигационных видов, особенно у морских.
Настоящий прорыв в изучении миграции произошёл после появления платформы Movebank, на которой исследователи со всего мира размещают треки перемещений птиц. В базе — десятки тысяч птиц, от чаек до кондоров, с точностью до нескольких метров.
Один из самых известных кейсов — это самец малого веретенника (Limosa lapponica) с меткой 4BBRW, отслеженный в 2020 году. Он пролетел 12 854 километра без остановки с Аляски до Новой Зеландии за 11 суток. Ни посадок, ни сна, ни еды. Просто прямой сверхмарафон.
Спутниковые данные позволили увидеть, что разные виды выбирают строго определённые коридоры миграции, а также ключевые «остановки» — так называемые стоповеры. Например, кулички Calidris останавливаются в прибрежных болотах Вьетнама, в Яванском море и на китайском побережье. Если один из этих участков будет разрушен — исчезнет вся цепочка.
GPS также позволил изучить поведение оседлых видов. Стало ясно, что даже «неперелётные» птицы, вроде синиц и дроздов, совершают микромиграции, перемещаясь на десятки километров в поисках корма.
В книге The Genius of Birds (Ackerman, 2016) Jennifer Ackerman (р. 1959) рассказывает о том, как у птиц в миграционный период увеличивается гиппокамп — отдел мозга, отвечающий за пространственную память. Этот феномен подтверждён у болотных овсянок, перепелов, грачей и даже у городских голубей.
Птица помнит где она была, какие ветра дул, какие звёзды висели в небе, как пахло с востока и где болела лапа. И всё это не просто чувства, а нейронные паттерны, живущие годами. Более того, у разных видов активируются разные части мозга: у буревестников — обонятельные доли, у мухоловок — зрительные, у воробьиных — магниточувствительные зоны.
Миграция — это не просто перемещение. Это неврологический подвиг.
Что ещё более удивительно: у многих птиц курс зашит в генах. Это доказал Peter Berthold (р. 1939), скрестив мухоловок из разных популяций. Получившиеся гибриды стремились в промежуточную точку — ни туда, ни сюда. Это означает, что направление миграции может наследоваться, как цвет перьев или форма хвоста.
В более современных исследованиях, например у Kasper Thorup (р. 1971) из Орхусского университета, птенцов перемещали на тысячи километров от родины. Но они всё равно летели в сторону, заданную их родовой памятью, даже не зная, где находятся.
Птицы — это не просто красивые создания на проводах. Это путешественники с многомерной системой навигации. В их распоряжении — магнитное зрение, звёзды, запахи, генетическая память, личный опыт и постоянная коррекция курса.
Мы, люди, до сих пор не способны повторить их подвиги без машин. А птицы делают это каждый сезон — с точностью до куста.
Казалось бы, что может быть проще птичьего яйца? Гладкое, овальное, иногда крапчатое — оно лежит в гнезде и ждёт своего часа. Но в XIX веке по всей Европе и Северной Америке тысячи людей охотились за яйцами с таким азартом, будто речь шла не о будущем птенце, а о золоте. Эта страсть получила название оология (от греч. «оон» — яйцо) — раздел зоологии, изучающий строение, формы, окраску и биологию птичьих яиц. Но до того как она стала академической дисциплиной, оология пережила эпоху страсти и собирательства.
XIX век открыл поразительную лихорадку: мальчики и джентльмены по всей Британии, Франции и Северной Америке лезли на деревья, карабкались по утёсам, срывались с высоты, рискуя шеей — всё ради овального крошечного трофея с узором. Коллекционирование яиц стало чем-то вроде хобби для избранных, но с оттенком науки и приключения. Настоящий викторианский экстрим.
В домах богатых любителей натуралистики стояли шкафы — настоящие музеи в миниатюре. Каждый выдвижной ящик скрывал сотни яиц: аккуратно уложенные, пронумерованные, часто подписанные. Иногда — украденные с трудом и под страхом закона. Иногда — с уже исчезнувших гнёзд, которые больше никто не найдёт.
Особую славу приобрели оологи вроде Henry Seebohm (1832–1895), писателя и натуралиста, автора монументальной работы «A History of British Birds». Он объехал полмира, чтобы собрать не только описания, но и реальные яйца. Крупнейшие музейные собрания оологических коллекций хранятся до сих пор, например, в Британском музее естественной истории (Natural History Museum, London), где тысячи яиц лежат в шкафах, как фрагменты давно исчезнувшей жизни.
Например, яйцо исчезнувшего уже к тому моменту странствующего голубя (Ectopistes migratorius) могло оказаться ценнее антиквариата. Британский музей естественной истории сегодня хранит крупнейшие в мире собрания яиц — более миллиона экземпляров. И каждый из них теперь — не просто объект для наблюдения, а исторический документ.
В то же время страсть к оологии привела к катастрофам. На Шетландских островах полностью исчезли колонии кайр и тупиков — из-за сбора яиц. Охотники карабкались по скалам, забирались в труднодоступные места, лишь бы добавить в свою коллекцию ещё одно уникальное яйцо. Самые «ценные» экземпляры доставались от редких и уязвимых видов — например, беркута или филина.
Сегодня в большинстве стран оология запрещена. Даже хранение яиц птиц, занесённых в Красную книгу, может грозить штрафом или уголовным делом. И, как ни странно, это пошло на пользу науке: теперь коллекции живут в музеях, где они стали бесценным источником для изучения климата, загрязнений и эволюции.
С точки зрения биологии яйцо — это миниатюрная капсула жизни. Оно должно быть прочным, но не слишком тяжёлым. Дышать, но не допускать заражения. Быть тёплым внутри, но защищать от перегрева. Всё это обеспечивается в уникальной структуре скорлупы.
О яйце как объекте изучения прекрасно написал британский орнитолог Tim Birkhead (1950–) в книге «The Most Perfect Thing: Inside (and Outside) a Bird’s Egg». Он называет яйцо «идеальным компромиссом между прочностью и хрупкостью, защитой и проницаемостью, симметрией и функциональностью». Яйцо — не просто контейнер. Это высокоточная система доставки будущей жизни.
У большинства птиц яйцо овальное: один конец острее, другой — более округлый. Такая форма не даёт яйцу катиться далеко — оно возвращается к центру гнезда. У буревестников и чаек, гнездящихся на утёсах, яйца особенно вытянутые — чтобы не падали в пропасть.
Скорлупа состоит из кристаллов кальция, образованных в яйцеводе. Это прочный, но пористый материал: через микропоры внутрь поступает кислород, а наружу — углекислый газ. Между скорлупой и белком — две мембраны, защищающие от бактерий. Белок — антисептический гель, содержащий лизоцим, а желток — концентрат питательных веществ. Всё внутри яйца организовано так, чтобы будущий эмбрион получал защиту и питание до самого вылупления.
Цвет яйца — ещё один уровень адаптации. Он может служить маскировкой, сигналом или даже терморегуляцией. Но как именно яйцо получает свой оттенок? Ответ скрыт в последнем этапе формирования — в так называемой железе скорлупообразования (shell gland), расположенной в яйцеводе.
Примерно за 20 часов до кладки в этой железе активизируется производство пигментов. Всего их два: биливердин, который придаёт голубой и зелёный цвета (как у иволги или дрозда), и прото-порфирин, отвечающий за коричневые, ржавые и красные оттенки (например, у перепела или галки). Иногда пигменты распыляются равномерно, иногда — крапами или пятнами, создавая сложный рисунок. Эта «роспись» зависит не только от вида птицы, но и от её состояния.
Исследование Maurer et al., 2011 (Journal of Avian Biology) показало: у птиц, испытывающих стресс, нехватку ресурсов или заболеваний, окраска яиц может бледнеть. Это даёт основания полагать, что у некоторых видов яркость окраски — это сигнал качества потомства или состояния самки.
Но без кальция никакой скорлупы не будет. Во время яйцекладки организм самки буквально тратит до 10% своего запаса кальция на одно яйцо. Птицы добывают минерал из раковин, глины, известняка — или из собственных костей. При его нехватке яйца становятся мягкими или вовсе без скорлупы — только в плёнке.
В природе это случается при дефиците питания. Но настоящая трагедия произошла в XX веке, когда массовое использование пестицидов (в частности, ДДТ) нарушило метаболизм кальция у хищных птиц. Ястребы, орланы, соколы стали передавать токсины по пищевой цепи — и в итоге их яйца буквально ломались под массой тела наседки.
Rachel Carson (1907–1964) в своей книге Silent Spring (1962) впервые описала эту экологическую катастрофу. Популяции многих хищников в США и Европе рухнули. Особенно пострадали сапсаны — в некоторых регионах они исчезли полностью. Только после запрета ДДТ и масштабных программ восстановления, численность этих птиц начала расти.
Сегодня в музейных коллекциях можно увидеть те самые тонкоскорлупные яйца — как немой упрёк эпохе, когда человек вмешался в хрупкий механизм природы. И как напоминание: каждое яйцо — это не просто зародыш, а биологическая хроника своего времени.
Представьте, что вы — крошечная клетка в огромном теле человека.
Что вы видите?
Гигантскую, громоздкую машину, которая с трудом таскает себя по миру, тратит часы на сон, еду и борьбу со стрессом... А всё ради чего?
Не так давно интернет заполонили тексты и видео о гаплогруппах народов. Прямо, научный прорыв в изучении истории народов! Споры нациствующих граждан многих национальностей получили новый импульс.
Теории — это всего лишь недоказанные выдумки кабинетных учёных? Как доверять науке, если сегодня в ней принято одно, а завтра другое?
Используйте ссылку в приложениях для аудио-подкастов или RSS-каналов, таких как Apple Podcasts, Castbox, Overcast, Feedly и другие.
Копировать ссылку