Камасутра . Смех обеспечен . С Лидой Соловьевой Смотреть в наушниках плохой звук .

Наука о любви с Любовью от Лиды Соловьевой .
Наука о любви с Любовью от Лиды Соловьевой .
Теперь стало ясно: власть в США захвачена технологическими монстрами, принадлежащими "Мафии PayPal" во главе с миллиардером Питером Тилем, входящим в состав Руководящего комитета небезызвестного "Бильдербергского клуба". Не только сам Дональд Трамп, но и вице-президент Джей Ди Вэнс избраны на высшие государственные должности за счёт и благодаря этой всесильной "Мафии", в том числе магнату Илону Маску.
Реаниматор — уникальная кровоостанавливающая одежда для нужд Минобороны, травмоопасных производств, экстремального спорта и туризма.
Первая в мире кровоостанавливающая, самореагирующая на пулевые и колото-резаные ранения одежда освещенная президенту Российской Федерации Владимиру Владимировичу Путину на форуме «Сильные идеи для нового времени 2023»
«Реаниматор — уникальная кровоостанавливающая одежда» — это инновационное решение, которое может спасти жизнь в экстремальных ситуациях. Эта одежда является первой в мире кровоостанавливающей и самореагирующей на пулевые и колото-резаные ранения. Одной из главных особенностей «Реаниматора» является использование хитозана — натурального полимера, получаемого из ракообразных. Хитозан обладает уникальными свойствами, которые позволяют ему быстро свертывать кровь и останавливать кровотечение. Когда одежда в контакте с кровью, хитозан активируется и образует гель, который надежно закрывает рану и предотвращает дальнейшую потерю крови. «Реаниматор» разработан с учетом всех требований безопасности и комфорта. Он выполнен из высококачественных материалов, которые обеспечивают отличную воздухопроницаемость и комфорт при носке. Одежда имеет эластичные свойства, что позволяет ей прекрасно сидеть на любой фигуре и не ограничивать движения. «Реаниматор» предназначен для широкого спектра пользователей — от профессионалов военной и полицейской сферы до любителей активного отдыха и экстремальных видов спорта. Она может быть использована как самостоятельный элемент одежды или надета под другую одежду. Эта уникальная кровоостанавливающая одежда станет незаменимым помощником в случае несчастного случая или аварии. Благодаря своим свойствам, «Реаниматор» может предотвратить серьезные последствия кровопотери и дать время для прибытия медицинской помощи. Не рискуйте своей жизнью — выберите «Реаниматор» и обеспечьте себе надежную защиту в экстремальных ситуациях.
Умная кровоостанавливающая одежда на базе хитозана — это инновационное средство для оказания первой помощи при кровотечениях. Хитозан, получаемый из ракообразных, является биоразлагаемым полимером с кровяно-сосущими свойствами. Он обладает способностью образовывать своеобразные фиброзные сети, которые способны остановить даже сильное кровотечение.
Умная кровоостанавливающая одежда на базе хитозана содержит микрокапсулы с этим полимером, которые активируются при контакте с кровью. При проникновении крови в микрокапсулы происходит активация хитозана, который сворачивает и затем образует густой гельоподобный слой, останавливающий кровотечение.
Травма, которую сопровождает кровопотеря это всегда крайне высокий риск летального исхода человека. «Реаниматор» повысит шансы на выживание человека благодаря остановке кровотечения, обеззараживания раны, купирования раны, там где медицинская помощь задерживается или вовсе недоступна. Сохранив жизнь человека!
Требуется Порядка 3 миллионов рублей на усовершенствование продукта, запуск полноценного производства, оплату труда сотрудников, расходы на материал и продолжение тестирования в различных условиях в том числе и в боевых.
Импортозамещение — 100% Продукт позиционируется исключительно как российская разработка.
Бизнес-модель: Удовлетворение нужд Минобороны Российской Федерации, продажи на собственном маркетплейсе, специализированные магазины, продажи непосредственно предприятиям, продажи странам партнерам, продажи на внутренний рынок, продажи по запросам и предзаказам.
Товар-заменитель: саморегаирующего подобно «Реаниматор» не существует
Наше конкурентное преимущество: Техническое. Инновационное.
Продвижение: event-marketing (военно-технический форум «Армия 202Х»), СМИ, долгосрочные контракты на изготовление партий «Реаниматор»
Создание многочисленных рабочих мест.
Текущий статус: Запуск, доработка, тестирование, создание голографической системы с уникальным цифровым кодом для каждого костюма, которая автоматически будет сообщать в органы власти о контрафакте и нарушении авторских прав, с целью предотвратить подделки и избежать некачественное копирование уникальности каждого изделия.
Широчайшая область применения «Реаниматор» Министерство обороны Российской Федерации. Бизнес различных направлений. Травмоопасные производства. Экстремальные виды спорта и туризма. Гражданское население.
Нам поступил заказ на изготовление партии «Реаниматор» от ЦАХАЛ — официальная армия Израиля, но в связи со сложной обстановкой, мы были вынуждены отказать. В целом, исходя из сложившейся мировой политики, в том числе и для предпринимателей. На данный момент мы планируем принимать заказы исключительно от партнеров БРИКС — Союз пяти государств: Бразилии, России, Индии, КНР, Южной Африки. Приглашены к присоединению с 1 января 2024 года Египет, Иран, ОАЭ, Саудовская Аравия и Эфиопия.
В дальнейшей перспективе — создание пуленепробиваемого костюма «Реаниматор +» на основе графена и структурированной геометрии тканей, которые при ударе становятся прочным каркасом, а при инертном состоянии, ничем не отличны от обычной ткани. Обладающим генерацией электроэнергии и выводом изображения на любую область одежды, как телефон, так и необходимые мониторы, а так же камуфляжные завесы. Аналогично первой версии «Реаниматор», вторая версия «Реаниматор +» будет так же обладать кровоостанавливающими и антимикробными свойствами.
Личная авторская разработка Гемостатическое (кровоостанавливающее) компрессионное белье «Реаниматор» со сменными комплектующими — капсулами на основе хитозана.
Автоматическое самореагирование на пулевые и колото-резаные ранения, составляет порядка 30 секунд с момента травмирования. Природный сорбент не смешивается с кровью при активации и не аллергенен. Слой гелеобразного вещества образовавшийся при контакте хитозана с кровью, прекрасно смывается водой после выполнения своей задачи.
Одежда пригодна для использования в боевых действиях под камуфляж и бронежилет, а так же для экстремальных видов спорта и туризма, где медицинская помощь задерживается, и важно время значительно не потерять кровь.
Обладает антибактериальными свойствами, уничтожает запах пота вызванный бактериями, дышит, поддается стирке. Каждое изделие уникально и носит голографический код-паспорт во избежании подделок.
Однако, важно отметить, что умная кровоостанавливающая одежда на базе хитозана не является заменой для медицинской помощи, и в случае серьезного кровотечения всегда необходимо обратиться к врачу. Это лишь временное решение, которое обеспечивает временную остановку кровотечения до прибытия специалистов.
Преимущества умной кровоостанавливающей одежды на базе хитозана включают простоту применения, быстроту действия, эффективность остановки кровотечения и минимальный риск инфекции. Это может быть особенно полезно в случаях, когда медицинская помощь недоступна или задерживается.
Упоминание о моем проекте «Реаниматор» на официальном сайде Кремля http://kremlin.ru/events/president/news/71554
Благодарю за внимание. Прошу поддержать проект! Подписывайтесь! Будет интересно.
Научу! Подскажу! Покажу! Помогу!
В 2022 году доказательной медицине (ДМ) исполняется 30 лет.
Поэтому я решил написать одну из лучших научно-популярных статей, посвящённых этой парадигме.
В статье будет рассказано о истории ДМ, философских принципах, будут примеры использования, ответы на критику и заблуждения.
Судя по дискуссиям и преподнесению у нас ДМ в научно-популярной среде, как сторонники, так и скептики ДМ смогут узнать что-то новое из статьи.
В блоге по подписке я намеренно сделал свободный доступ к этому обширному материалу, что бы все интересующиеся доказательной медициной смогли ознакомиться с актуальной информацией по этому вопросу.
Хорошо начинать читать с пониманием методов научных исследований (например, чем РКИ отличается от наблюдения), но и без этого будет крайне познавательно.
Моя статья — это обзор и перевод работ от авторов «Доказательной медицины» и других источников:
1. «Доказательная медицина», заметка, 1991 год.
2. «Доказательная медицина: новый подход в обучении медицинской практики», оригинальная статья, 1992.
3. «Доказательная медицина: чем она является и чем не является», дополнение, 1996.
4. «Пользовательское пособие к медицинской литературе: Руководство для доказательной клинической практики», 3 издание, 2014.
5. «Использование доказательной медицины в корыстных целях», критика, 2016.
6. «Прогресс в доказательной медицине: 25 лет спустя», 2017.
Все ссылки на источники будут в конце статьи. Но предупреждаю, не все из них имеют свободный доступ к полным материалам.
ИСТОРИЯ ПОЯВЛЕНИЯ
Доказательная медицина, основные её принципы, были сформулированы в статье 1992 года «Доказательная медицина: новый подход в обучении медицинской практики». Статья была выпущена «Рабочей группой по доказательной медицине», состоящей из 31 человека.
Группу возглавлял Гордон Гайятт.
В 1991 году Гайатт единолично выпустил небольшую заметку, описывающую два подхода к установлению диагноза и лечению пациента. Один из подходов включал в себя поиск справочной информации из исследований на тему случая пациента (указана даже цена за 7 релевантных ссылок: 0.79 канадских доллара).
По некоторым источникам, именно в этой заметке впервые был использован термин «Доказательная медицина», но Гайятт заявляет, что это произошло ещё раньше.
До этого, в 1990 году, он описывал данный метод как «Научная медицина», на тот момент будучи координатором ординатуры Макмастерского университета. Но его коллеги воспринимали этот термин отрицательно, т.к. считали, что это подразумевает, что их практика была “ненаучна”.
В том же году Гайятт заменил этот термин на «доказательная медицина», который был впервые опубликован в документе для соискателей медицинской практики на базе университета.
Углубляясь в прошлое, можно найти свидетельства о подвижках к изменению парадигмы установлению диагноза и лечения пациента в сторону большей критичности и более широкого распространения использования исследований, начиная с 60-х годов 20 века.
Ближе всего к современному формированию этого метода подошли люди, которых можно назвать учителями Гайятта, например главу департамента клинической эпидемиологии и биостатистики Макмастерского университета — Девида Сакетта.
Сакетт и соавторы представили в 1981 году метод изучения медицинской литературы и исследований, который они назвали “критическая оценка”.
С течением времени стало понятно, что необходим следующий шаг — от пассивного изучения литературы до её ежедневного использования в практике. Влияние Сакетта было настолько велико, что некоторые издания называют его “отцом доказательной медицины”.
В ноябре 1992 года это направление приобрело свой оформленный вид, который мы сейчас знаем под названием «Доказательная медицина» и была представлена методика обучения на базе ординатуры Макмастерского университета.
ОРИГИНАЛЬНАЯ СТАТЬЯ
“Рабочая группа” начинает статью 1992 года продолжая пример из заметки Гайятта 1991 года, где тот описывал два подхода к оценке состояния и лечению пациента, названные условно “путь прошлого” (старая парадигма) и “путь будущего” (новая парадигма).
Старая парадигма:
Лечащий врач, недавно начавшая свою карьеру, получает мнение от старшего коллеги, что вероятность повторного приступа пациента, учитывая его состояние, велико (хотя он не может назвать цифру этой вероятности). Врач следует этому совету, передаёт пациенту эту информацию и даёт общие рекомендации: принимать медикаменты и периодически обследоваться. Пациент покидает клинику с чувством страха, в ожидании следующего приступа.
Утверждения старой парадигмы:
- Несистематические наблюдения, исходя из клинического опыта, достаточны для формирования и поддержки знаний врача касательно прогноза, ценности тестов и эффективности лечения.
- Изучение и понимание базовых механизмов развития болезни и её патофизиологии достаточны для клинической практики.
- Комбинация медицинской практики и здравого смысла достаточны для оценки эффективности новых тестов и методов лечения.
- Клиническая практика достаточна для создания обоснованных инструкций для клинической практики.
В контексте этой парадигмы высоко оценивается традиционный научный авторитет, присутствует приверженность стандартным подходам, ответы ищутся у местных или международных экспертов.
Новая парадигма:
Врач не удовлетворяется мнением старшего коллеги и решает изучить литературу и исследования, касающиеся случая этого пациента. Она проводит поиск по ключевым словам: epilepsy, prognosis, recurrence (эпилепсия, прогноз, рецидив).
Поиск выдал 25 статей. Изучив первую из них, врач находит её релевантной. Она так же оценивает статью по критериям достоверности, которым обучилась ранее, и решает, что результаты применимы к её пациенту.
Исследование показывает риск рецидива в первый год 43-51%. При условии 18 месяцев без рецидивов, риск повторного падает ниже 20%.
Врач получила более полную картину происходящего, установила отсечку в 18 месяцев для оценки возможности смены медикаментов, пациент получил чёткое описание своего прогноза.
Утверждения новой парадигмы:
- Приобретение врачом клинического опыта — важная часть становления компетентного специалиста. Особенно это важно, если многие аспекты практики не могут быть адекватно исследованы.
В то же время, в отсутствии систематических наблюдений нужно быть осторожным в интерпретации информации, полученной из практики и интуиции, так как она может быть ошибочной.
- Изучение и понимание базового механизма болезни недостаточно для клинической практики. Обоснования диагноза, тестов и лечения, следующие из базовой патофизиологии, могут быть ошибочны.
- Понимание правил доказательности необходимо для корректной интерпретации научной литературы.
Специалист должен регулярно обращаться к специальной литературе, будучи способным критически оценить методологию и результаты исследований.
Необходимо принять факт неопределённости в отдельных случаях, когда решение будет приниматься без точного знания его последствий.
Новая парадигма уменьшает значимость авторитета в принятии решений. Но это не значит отрицание опыта коллег и учителей, которому можно научиться: методологии сбора анамнеза, обследования, диагностирования. Эти вещи не могут быть получены только из научных исследований.
ЧТО ТАКОЕ "ДОКАЗАТЕЛЬСТВО"?
Философы могут спорить друг с другом по поводу определения “доказательства”. Всё ещё более усложняется языком, когда “evidence” переводится по-разному. Некоторые считают его синонимом “подтверждения”, “факта”, “знания”.
Это касается и русского языка.
Evidence based medicine (EBM) традиционно переводится как “Доказательная медицина”, поэтому такого перевода я и придерживаюсь.
Английское “evidence” подразумевает коллекцию информации и данных, которые поддерживают какую-либо идею. Согласно словарю Ожегова, “доказательство” — это довод или факт, умозаключение, которое подтверждает какое-то утверждение. В английском языке для окончательного сформированного заключения используется слово “proof” [1][2].
Получается, “evidence” не является окончательным (или даже правдивым) заключением per se, но может способствовать его появлению.
Эта филологическая эквилибристика необходима для понимания следующего логического вывода доказательной медицины: доказательство (evidence) есть всегда.
Отсутствие доказательства — non sequitur, т.е. непоследовательно, нелогично.
Доказательство (evidence) есть всегда. Даже если оно опирается на непоследовательные и предвзятые наблюдения, это evidence. В таком случае оно просто обладает низкой силой и уверенностью в нём, оказываясь внизу пирамиды доказательности.
Вспомним историческую справку в начале, разработку Сакетта и соавторов — “критическая оценка” при изучении медицинской литературы.
Доказательная медицина, опираясь на науку, предоставляет методы и обучает оценке доказательств, определению их силы и уверенности в них. Чем выше сила и уверенность доказательства, тем более истинное заключение можно сделать.
Конечно, существуют логические ошибки самого человека, который будет интерпретировать данные, каким бы высоким уровнем доказательности они не обладали. Здесь необходимо руководствоваться философскими принципами доказательной медицины, об этом ниже.
ПРИНЦИПЫ ДОКАЗАТЕЛЬНОЙ МЕДИЦИНЫ
1. Базисом первого эпистемологического (знания и его поиска) принципа доказательной медицины является то, что не все доказательства равны и что медицинская практика должна базироваться на лучшем из доступных (на данный момент) доказательств.
2. Второй принцип использует философский подход поиска правды через анализ и оценку всех доступных доказательств, без склонности к одному виду доказательств для подтверждения одной точки зрения.
3. Доказательство необходимо, но недостаточно для принятия эффективного решения. Принятие решения должно учитывать ситуацию пациента, его ценности и предпочтения.
ЭМПИРИЧЕСКИЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ПРОТИВ ТЕОРИИ
Роль теории в ДМ заключается не в описании мира, а в предсказании результатов эмпирических исследований.
При этом, медицинская литература изобилует катастрофическими последствиями действий, основанных на кажущихся убедительными, но на самом деле не заслуживающих доверия результатах исследований (глава 11.2 "Неожиданные результаты рандомизированных исследований" из “Пользовательского пособия к медицинской литературе”, 2014).
Таким образом, ДМ поощряет скептицизм не только в отношении теоретических конструкций, но и в отношении результатов эмпирических данных, не имеющих правдоподобной теоретической основы.
Например, результаты испытаний гомеопатии рассматриваются со скептицизмом отчасти из-за суждений о неправдоподобности гомеопатической теории.
С другой стороны, убедительная теория и обсервационные исследования показывали преимущества приёма антиоксидантов для уменьшения рисков развития рака и сердечно-сосудистых заболеваний, что было опровергнуто только с появлением больших и тщательно проведенных рандомизированных исследований.
Доказательная медицина, сама по себе, не является философской или научной теорией познания, скорее она создана как структура для оптимальной клинической практики.
КРИТИКА ДОКАЗАТЕЛЬНОЙ МЕДИЦИНЫ
За годы существования ДМ основная критика этой парадигмы фокусировалась следующих вещах:
1. Полагание на редукционизм научного метода. Приверженность иерархии «Пирамиды доказательности», которая видится излишне упрощённой.
Доказательной медицине потребовалось почти 15 лет, чтобы ответить на это справедливое замечание и улучшить систему оценки исследований, выйдя за рамки «Пирамиды доказательности».
Новая система получила название GRADE (Grading of Recommendations Assessment, Development and Evaluation = Классификация оценок рекомендаций, разработки и определения качества).
GRADE по-прежнему ставит РКИ (рандомизированные-контролируемые исследования) выше обзорных исследований в плане “уверенности” (в результатах и предположениях) и качества. При этом вводится система оценки, которая может как повысить уверенность исследования и качество доказательства, так и понизить.
Оцениваются: дизайн исследования; сильные стороны и ограничения исследования; точность; последовательность (различия в результатах между исследованиями); предвзятость публикации; сила эффекта; применимость (например, интересующая популяция отличается от изучаемой популяции).
Минусовые баллы могут снизить уверенность РКИ до уровня “низкий” и “очень низкий”, и наоборот — положительные баллы могут поднять обзорное исследование до уровня “средний” и “высокий”.
Таким образом, GRADE защищает от необоснованного доверия к РКИ, поверхностной оценки, а также от догматических решений.
Эту систему уже используют более 100 организаций по всему миру, включая ВОЗ, Кокрейновское Сотрудничество и UpToDate.
2. Отвержение экспертного врачебного опыта и интуиции.
ДМ действительно делает акцент на использовании воспроизводимых исследований, что может выглядеть как умаление роли экспертности.
На самом деле ДМ высоко оценивает экспертную роль в оказании медицинской помощи, подчёркивая значимость опытного суждения при принятии решений и критической оценке.
Доказательная медицина предполагает использование навыков медицинского образования для оценки доказательств и решения о их применимости в конкретном случае.
Диагностические тесты могут отличаться по своей точности в зависимости от квалификации практикующего врача. Например, эксперт в области диагностики ультразвуком может дать лучшие результаты, чем в среднем по опубликованной литературе.
В книге «Пользовательское пособие к медицинской литературе: Руководство для доказательной клинической практики» приводится такой забавный пример:
У одного из нас, специалиста по интенсивной терапии, незадолго до важной презентации появилось повреждение на губе. Он был обеспокоен и, задаваясь вопросом, следует ли ему принимать ацикловир, потратил следующие 30 минут на поиск и оценку доказательств самого высокого качества. Когда он начал обсуждать свою ситуацию со своей коллегой, опытным стоматологом, она прервала дискуссию, воскликнув: “Но это же не герпес!”.
Эта история иллюстрирует необходимость постановки правильного диагноза, прежде поиска и применения научных данных для оптимального лечения. После постановки диагноза, врач полагается на свой опыт и базовые знания, чтобы определить соответствующие варианты лечения. Определив эти варианты, специалист может искать, оценивать и применять наилучшие фактические данные в отношении ведения пациента.
Если принимаются необходимые меры для записи воспроизводимых наблюдений и избегания предвзятости, то экспертный опыт становится систематическим поиском знаний, формирующим ядро доказательной медицины.
Без клинического опыта, практика рискует пасть жертвой доказательств, поскольку даже отличные доказательства могут быть неприменимы или неуместны для конкретного пациента. С другой стороны, без современных наилучших доказательств практика рискует быстро устареть в ущерб пациентам.
«[Доказательная медицина] это про объединение индивидуального клинического опыта и наилучших доказательств» - Дэвид Саккет.
3. Приверженность инструкциям (гайдлайны, guidelines), так называемая “поваренная медицина” (cookbook medicine). Это делает подход к лечению слишком алгоритмичным, упускающим из вида индивидуальность пациента, лишая медицину гуманистического начала. Критики отмечают, что помощь конкретному пациенту может не совпадать с тем, что предлагают лучшие (средние) доказательства.
Здесь необходимо вернуться к третьему принципу ДМ, указанному выше:
Доказательство необходимо, но недостаточно для принятия эффективного решения. Принятие решения должно учитывать ситуацию пациента, его ценности и предпочтения.
Под ценностями и предпочтениями подразумевается совокупность целей, ожиданий, предрасположенностей и убеждений, которые люди имеют в отношении определенных решений и их потенциальных результатов. Оценка и баланс выгоды и риска являются центральными для ДМ.
Чувствительность к состоянию пациента и коммуникативные навыки обычно не ассоциируются с ДМ. Авторы же считают, что эти навыки являются ядром ДМ. Понимание личных обстоятельств пациента имеет особое значение, требуется умение слушать и сопереживать.
Что касается состояния пациентов, некоторые типажи могли быть не включены в наиболее релевантные исследования, что затрудняет обобщение результатов на них. Пациенты могли быть слишком старыми, слишком больными, иметь другие сопутствующие заболевания или отказываться сотрудничать. Понимание лежащей в основе патофизиологии позволяет врачу лучше судить о том, применимы ли полученные результаты к конкретному человеку.
Учёные стали проводить различия между объяснительными исследованиями, которые отвечают на вопрос: “может ли вмешательство сработать в идеальных условиях?” и прагматичными, в которых рассматривается вопрос: “работает ли это в реальных условиях?” а так же “стоит ли это того и нужно ли за это платить?”.
В итоге, используя доказательства, врач полагается на свой опыт, для определения особенностей, которые влияют на применимость результатов к конкретному человеку.
Врач должен рассудить, в какой степени различия в методике исследования или в характеристиках пациента могут повлиять на оценку пользы и риска, полученные из опубликованной литературы.
В одном из разделов, авторы ДМ приводят пример не использования наилучших доступных доказательств из-за личных обстоятельств пациента.
Таким образом, ДМ ставит в центр человека, его особенности и потребности, всецело поддерживая гуманистическую направленность медицины.
4. Использование доказательной медицины в корыстных целях.
В данном случае имеется в виду, что с течением времени благая цель доказательной медицины стала использоваться как прикрытие для фарм-компаний и коррумпированных специалистов для продвижения своих продуктов и статей, с целью получения выгоды и прибыли.
Хорошая статья на эту тему была опубликована в “Журнале Клинической Эпидемиологии” (Journal of Clinical Epidemiology 73 (2016) 82-86) Д. Иоаннидисом.
В ней, Иоаннидис, являясь горячим сторонником ДМ со своих ранних лет практики, живым и саркастическим языком описывает свои столкновения и злоключения с реальностью применения доказательной медицины.
Он рассказывает как в конце 90-х в Европе, если некоторые высокопоставленные академические лидеры хотели выругаться, они использовали вместо этого слова “мета-анализ” и “ДокМед”. Но спустя годы, когда доказательная медицина становилась всё более популярна, те же самые люди стали использовать “ДокМед” для поддержки и продвижения своих собственных суждений.
Иоаннидис указывает, что фарм-индустрия проводит и финансирует значительную долю рандомизированных исследований и мета-анализов. Они получают больше баллов по контрольным критериям “качества” и быстрее публикуют результаты.
Проблема в том, утверждает Иоаннидис, что в таких исследованиях изначально ставятся неверные вопросы с ошибочными краткосрочными косвенными исходами, анализами и критериями успеха (например, больший допуск в определении отсутствия меньшей эффективности (исследуемого препарата по сравнению с контрольным)).
Статья большая, в ней ещё много забавных историй и моментов, например использование компаниями имени специалистов в качестве авторов и соавторов, для прикрытия: “Вам ничего не нужно делать, мы уже всё сделали для вас, нужно только ваше имя”. Автор шутит, что такие “специалисты” могут умереть, но по-прежнему будут публиковаться, пока новость об этом не дойдёт до компаний.
По мнению Иоаннидиса, корпорации не должны проводить исследования собственных продуктов. С другой стороны, он заключает: “...я не могу винить их, они покупают лучшую рекламу на рынке — «доказательства»”.
Авторы ДМ, в статье «Прогресс в доказательной медицине: 25 лет спустя», признают наличие этой проблемы, указывая что множество РКИ, на которые ссылаются ДМ-ориентированные тексты, проводились по заказу фармацевтической индустрии.
Выход, который предлагается, является одной из основ ДМ — критическое восприятие и механизмы для критической оценки исследований (их дизайна и интерпретации), которые предоставляет доказательная медицина.
При этом, авторы оговариваются, что: “Степень, в которой такие инструкции и предупреждения защищают врачей от введения в заблуждение, в лучшем случае сомнительна и, вероятно, ограничена”.
Авторы призывают врачей, практикующих доказательную медицину, и медицинское сообщество, бороться с подобными искажениями, приводящими к “избыточному лечению”.
В конце даётся заключение: “...ни один критик не предлагает, что надежные доказательства не должны быть ключом к эффективному решению проблем и принятию решений”.
ДОКАЗАТЕЛЬНАЯ МЕДИЦИНА: ЧЕМ ОНА ЯВЛЯЕТСЯ И НЕ ЯВЛЯЕТСЯ
«Доказательная медицина не ограничивается рандомизированными исследованиями и мета-анализами. Она включает в себя поиск наилучших доказательств, с помощью которых можно ответить на клинический вопрос.
Чтобы узнать о точности диагностического теста, необходимо найти надлежащие перекрестные исследования пациентов с подозрением на наличие соответствующего расстройства, а не рандомизированное исследование.
Что касается прогнозов, необходимы надлежащие отслеживающие исследования пациентов, собранных в единую группу на ранней стадии клинического течения их заболевания.
И иногда необходимые доказательства будут получены из фундаментальных наук, таких как генетика или иммунология.
Именно задавая вопросы о терапии, мы должны стараться избегать неэкспериментальных подходов, поскольку они обычно приводят к ложноположительным выводам об эффективности.
Поскольку РКИ, и особенно систематический обзор нескольких РКИ, с большей вероятностью информирует нас и с меньшей вероятностью вводит в заблуждение, оно стало "золотым стандартом" для оценки того, приносит ли лечение больше пользы, чем вреда.
Однако некоторые вопросы о терапии не требуют РКИ (успешные вмешательства для иначе фатальных состояний) или не могут дождаться проведения испытаний. И если РКИ не было проведено в связи с затруднительным положением пациента, мы должны перейти к следующему лучшему доказательству и работать оттуда» - Дэвид Саккет, 1996.
Мои замечания о преподнесении ДМ в научно-популярной среде
1. Научный радикализм.
У меня сложилось впечатление, что в России ДМ преподносится радикально: “Либо есть исследования, либо это мракобесие”. Туда же относятся заявления: “Мнение это не доказательство” или “Считаются только РКИ и мета-анализы (лучшие исследования)”.
Тогда как согласно авторам доказательной медицины, мнение специалиста, которое не опирается ни на какие исследования, а на наблюдения и медицинские знания, тоже является доказательством, просто низкого качества.
При этом оговаривается, что нужно использовать врачебный опыт плюс наилучшие доступные доказательства (которые могут быть не такого хорошего уровня, как хотелось бы).
В таком случае следует говорить: “Необходимы доказательства высокого качества” или “Есть доказательства более высокого уровня, которые говорят что…”.
2. Нет доказательств.
В дискуссиях в интернете и в некоторых лекциях я встречал фразу: “...этому нет доказательств”.
Тогда как авторы доказательной медицины чётко проговаривают, что утверждение об отсутствии доказательств — non sequitur, т.е. непоследовательно, нелогично.
В таком случае следует говорить не “Нет доказательств” а “Мне не известны… / Отсутствуют… доказательства более высокого качества”.
ИТОГ
Материалы по доказательной медицины очень обширны. В этой статье я постарался вкратце рассказать о них.
Одним из моих намерений было передать больше информации, которая обычно упускается и не публикуется в научно-популярных материалах, на русском языке.
При редактуре статьи пришлось отказаться от многого. Если нужны дополнительные данные и обоснования, можно обращаться к первоисточникам.
Наука — это метод выяснения истины (или приближения к ней). Метод, которые работает хорошо, но нужно разбираться в нём, что бы отделять зёрна от плевел. Доказательная медицина даёт методы и инструменты использования и разбора науки, касательно медицины. Тем она и хороша.
Если есть вопросы, пожелания и реакция, пишите в комментариях или Вконтакте.
Здоровья вам!
ИСТОЧНИКИ:
1. «Доказательная медицина», заметка, 1991 год.
Evidence-Based Medicine, Guyatt, 1991
2. «Доказательная медицина: новый подход в обучении медицинской практики», оригинальная статья, 1992.
3. «Доказательная медицина: чем она является и чем не является», дополнение, 1996.
Evidence based medicine: what it is and what it isn't, Sackett et al., 1996
4. «Пользовательское пособие к медицинской литературе: Руководство для доказательной клинической практики», 3 издание, 2014.
5. «Использование доказательной медицины в корыстных целях», критика, 2016.
6. «Прогресс в доказательной медицине: 25 лет спустя», 2017.
Progress in evidence-based medicine: a quarter century on, Djulbegovic, Guyatt, 2017
Предлагаемые заметки помогут читателю понять, почему Будущее — это ресурс, почему так важна Картина Будущего и почему к Будущему надо относиться ответственно?
Человека всегда интересовали перспективы своего существования. Иногда для этого создавались мифы. Сейчас, когда кризис поглотил нашу уверенность в завтрашнем дне, наступило время самим похлопотать о нашем будущем, то есть стать Хлопобудами (Хлопочущие о Будущем). Это персонажи из романа Владимира Орлова «Альтист Данилов», который вышел в 1980 году.
Как мы обычно воспринимаем Будущее? Будущее — это место, где уютно жить и сбываются мечты. Точнее, ты сам их «сбываешь».
Будущее — это место, где ты — главное действующее лицо, да еще за свой счет. Будущее — это место, где твое положение зависит от твоего умения творить. Будущее ты сам способен создать, и оно зависит от тебя. Почему же Будущее такой важный ресурс?
Будущее и сейчас мощнейший ресурс, за который в мире ведется серьезная борьба. А западный мир планомерно занимается футуроцидом, то есть уничтожением Картины Будущего других стран. И здесь необходимо понимать, что представляет из себя Будущее как ресурс.
Признаки этого ресурса четко обозначены в работах Сергея Борисовича Переслегина.
«Во-первых, главный ресурс Будущего заключается в том, что оно есть, и оно радикально отличается от настоящего.
Во-вторых, Будущее управляет сегодняшним днем и проецирует нам свои этические и эстетические императивы. Имеющий уши да услышит.
В-третьих, Будущее и само управляемо, причем мы в состоянии разобраться в пределах этого управления: принять Неизбежное Будущее и достроить его до того варианта, который устраивает нас.
В-четвертых, если мы этого не сделаем, Будущее достроят для нас и за нас. Ибо не имеющий своего Проекта обязательно становится частью чужого.
В-пятых, мы живем в очень неустойчивом мире, в котором трудно рассчитывать на долгую и спокойную жизнь, но зато индивидуальная активность далеко не всегда бессмысленна и обречена на неудачу» [1].
1. Это значит, что Будущее должно быть именно как Будущее, а не как продолженное настоящее. Западный мир под «упаковкой» Будущего продает нам продолженное настоящее. Настоящее, которое есть сегодня, и настоящее, которое будет завтра.
Одно из таких проявлений – это цифровизация, или цифровая трансформация. Это типичное продолженное настоящее. Ничего принципиально нового здесь нет. Это технологический пакет IT, представляемый в определенном развитии.
Однако Будущее несет принципиально иные и новые смыслы. Будущее – это Иное и Новое явление или Иновое. Следовательно, если мы имеем дело с Иновым, то это Будущее. Если этого Инового нет, то это продолженное настоящее. Вот он главный признак Основательного Будущего. Соответственно, навязывание продолженного настоящего можно считать футуроцидом.
2. Будущее управляет настоящим. Именно поэтому к Будущему надо относиться очень ответственно! Нельзя относиться к Будущему безразлично, жить только сегодняшним днем! Будущее уже рядом. Если мы будем относиться к Будущему безответственно, то оно «обидится и уйдет». Так считают специалисты по прогнозам.
3. Будущее само управляемо настоящим. Это значит, что Неизбежное Будущее надо знать, то есть иметь точный прогноз, надо понять его, принять и достроить его именно по нашей проектной конструкции.
4. Конструировать Будущее должны именно мы и для себя. Конструировать именно для того, чтобы Будущее никто не сконструировал без нас и за нас! Нам нельзя жить в чужом проекте! Мы уже это прошли!
5. И самое главное, о личной инициативе. Индивидуальная активность, или личная инициатива, важна в построении нашего общего Будущего. Это может быть самая настоящая стратегическая инициатива для всей страны, как «Бессмертный полк». Такую инициативу можно проиллюстрировать цитатой из романа Пауло Коэльо «Алхимик»: «Каждый человек на земле, чем бы он ни занимался, играет главную роль в истории мира. И обычно даже не знает об этом».
Конструирование Будущего предполагает наличие проекта, под которым и понимается Картина Будущего. Чаще всего мы в ней видим только технические достижения, которых сейчас у нас нет, либо они только разрабатываются, и мы хотим видеть результат этих разработок.
Однако Будущее – это не только новейшая техника и передовые технологии. Будущее – это новое состояние социальной системы, иные структурно-функциональные модели хозяйства, права, власти и управления. Для понимания Неизбежного Будущего нужен научно обоснованный прогноз, к которому нужен проект, позволяющий достроить Неизбежное Будущее до нужного нам состояния.
Именно поэтому Картина Будущего так важна для людей. Будущее – это мощный ресурс, который способен раскрыть потенциал Общества и каждого человека в отдельности! Именно поэтому требуется Единый Проект по построению нашего общего Будущего, в котором способно участвовать все Общество!
Если у Общества будет приемлемая Картина Будущего, то созидательные преобразования не заставят себя ждать! Значит, Картину Будущего нужно формировать всем вместе. Без этого нельзя. Этому и посвящен проект «Контуры Права Будущего»
_________________________________
[1] Переслегин С. Б. Проектирование будущего как ресурс для настоящего. Русский Журнал. Сентябрь 2007. URL:
http://www.russ.ru/layout/set/print//pole/Proektirovanie-buduschego-kak-resurs-dlya-nastoyaschego
Если вы когда-либо наблюдали за павлином, распустившим свой хвост веером перед скромно окрашенной самкой, или за райской мухоловкой, танцующей в кронах, вы, возможно, задумывались: зачем природе эти безумные краски, пучки перьев, подвески и хохолки? Почему самцы у птиц часто такие нарядные, а самки — нет?
Ответ кроется в сложной истории полового отбора — механизма, предложенного ещё Чарльзом Дарвином (1809–1882) как дополнение к естественному отбору. Но, как мы увидим ниже, эта теория развивалась не по одной линии. Наряду с идеями адаптивного отбора за самца с «хорошими генами» появились и другие объяснения — от эстетического вкуса самок до борьбы за сексуальную автономию. В этой статье мы разберём, почему самцы часто ярче, а иногда и почему самки становятся наряднее, как это связано с брачным поведением и кто из учёных пытался это объяснить.
Чарльз Дарвин в «Происхождении человека и половом отборе» (1871) писал, что многие признаки, особенно у самцов, вроде яркой окраски, длинного хвоста или сложного пения, не имеют отношения к выживанию, а возникают потому что они нравятся самкам. Дарвин выделял два механизма:
Например, у фазанов и павлинов самцы развили ослепительно яркие перья и демонстрируют их в ритуальных танцах. Если самки из поколения в поколение предпочитают длиннохвостых — хвосты удлиняются. Это и есть положительная обратная связь: предпочтение усиливает признак, а признак — предпочтение.
Профессор орнитологии Йельского университета Ричард Прум (Richard O. Prum, род. 1961) в своей книге The Evolution of Beauty (2017) предложил радикальную интерпретацию дарвиновской идеи: самки часто выбирают самцов не из-за пользы, а из-за вкуса. Он называет это эстетическим отбором — когда признаки закрепляются не потому, что они помогают выжить или производить более жизнеспособных птенцов, а потому что они просто нравятся самке.
Так, у райских птиц (Paradisaeidae) самцы развивают сложные хвостовые перья, яркие окраски и выполняют изнурительные брачные танцы. Самки в ответ просто выбирают тех, кто им симпатичен, и уходят — они не образуют пары, не получают подарков или заботы, только гены. Эволюция красоты, по Пруму, — это не средство, а цель.
«Самки выбирают, потому что могут выбирать. Их выбор — акт свободы и вкуса», — пишет Прум.
Интересно, что у некоторых видов птиц ярче самки. Это часто наблюдается у полигиничных или полиандричных видов, где самцы высиживают яйца, а самки конкурируют друг с другом. Пример — африканская пятнистая якана (Actophilornis africanus). Самки здесь территориальны, крупнее, ярче окрашены и могут иметь гарем из нескольких самцов, каждый из которых заботится о гнезде. Подобная инверсия ролей приводит к смене полового отбора: теперь самки конкурируют, а самцы выбирают.
Такие случаи доказывают, что окраска не врождённо «самцовая» или «самковая» — всё зависит от социальной структуры и ролевого распределения в заботе о потомстве.
Эксперименты и полевые наблюдения подтверждают: чем больше самец заботится о птенцах, тем менее выражена его окраска. В одном показано, что у моногамных видов с совместной заботой, как у зарянки (Erithacus rubecula) или воробья (Passer domesticus), половой диморфизм снижен. А у видов с сексуальным соревнованием и минимальной заботой самцов — как у райских птиц или павлинов — он зашкаливает.
Также важен фактор интенсивности отбора. У красного кардинала (Cardinalis cardinalis) в США самцы поют и демонстрируют ярко-красное оперение. Исследования показали, что самки предпочитают наиболее насыщенных по цвету самцов, и этот цвет зависит от питания каротиноидами. Это значит, что выбор самки может сигнализировать не только вкус, но и качество.
Одно из наиболее спорных наблюдений Прума касается полового отбора у уток. У многих видов уток (например, у кряквы Anas platyrhynchos) известны случаи принудительных спариваний. В ответ на это у самок эволюционировали спиралевидные влагалища, закрученные против часовой стрелки, в то время как пенисы самцов — по часовой. Такая анатомия позволяет самке отвергать нежелательное оплодотворение.
Это замечательный пример эволюционной борьбы между полами, где женская анатомия становится способом вернуть себе контроль над выбором. И, по Пруму, это также часть эстетического отбора: самки не просто выбирают, кого хотят — они отказываются от тех, кого не хотят.
«Эволюция — это не просто выживание сильнейших. Это также стремление к красоте, свободе и самовыражению», — утверждает Прум.
У многих видов самцы и самки не отличаются визуально: вороны, голуби, синицы. Почему? Чаще всего — потому что в этих видах пары формируются надолго, оба партнёра заботятся о птенцах, конкуренция за партнёра слаба, и выбор не давит на признаки. Слабый половой отбор — слабый диморфизм.
Ещё один важный момент — экологические ограничения. Если птицы живут в плотных зарослях, яркость может быть неэффективной. Или, напротив, если высок риск быть замеченным хищником, природный отбор действует против ярких цветов.
Почему самцы птиц ярче самок? Часто — из-за полового отбора: самки выбирают, и выигрывают самые эффектные. Но это не универсально. Иногда самки ярче. Иногда никто не ярче. Всё зависит от социальной системы, брачного поведения, вложений в потомство и даже анатомии. Эволюция красоты — не только борьба за выживание. Это ещё и история вкуса, свободы, и, как утверждает Ричард Прум, эстетического самовыражения природы.
Подпишитесь на блог «Лучше синица», чтобы не пропустить следующие статьи о повадках птиц, их голосах, любовных играх и культурной памяти.
Тем, кто любит смотреть-слушать, а не читать)))
Что объединяет песчанку, гуся и дятла? Как у птиц появляются друзья, почему у синиц сложные характеры, и как симметричная модель полового отбора объясняет индивидуальность.
Социальная организация животных — это не случайный набор реакций на окружающих, а сложная система, включающая территориальность, иерархии, родственные связи и даже дружбу. Владимир Семёнович Фридман, кандидат биологических наук и ведущий специалист в области этологии, подчёркивает: многие аспекты социальной жизни возникают параллельно у разных классов позвоночных — от рыб до птиц. И всё же есть черты, которые становятся всё более выраженными по мере эволюции.
Территориальность — базовая форма социальной структуры. Её можно наблюдать у рыб, рептилий, амфибий и птиц. Это защита пространства, где животное может кормиться, спариваться или выращивать потомство. У рыб это может быть несколько квадратных метров, у певчих птиц — десятки или сотни.
Но прогрессивная эволюция социальной жизни не ограничивается охраной территории. Чем сложнее мозг и сенсорные системы, тем больше возможности для различения индивидуумов и взаимодействий с ними. У птиц, как и у млекопитающих, появляются сложные системы иерархий, кооперации, альтруизма.
От иерархии к дружбе: как птицы выстраивают отношения
Многие исследования подтверждают: птицы не просто реагируют на других, они формируют устойчивые, повторяющиеся связи. У ворон и попугаев зафиксированы дружеские альянсы — стабильные отношения между двумя особями, которые помогают друг другу, ухаживают, кормят и защищают. Учёные наблюдали, как вороны из Бернского университета (работа Orlaith Fraser и Thomas Bugnyar, 2010) могли мстить за своего союзника, если видели, что его обидели. Это поведение ранее считалось доступным лишь приматам.
Голуби и гуси демонстрируют долговременные парные связи, в которых партнёры не только размножаются, но и продолжают поддерживать друг друга за пределами гнездового сезона. У серых гусей (Anser anser), как показали исследования Конрада Лоренца и его последователей, партнёрская привязанность сохраняется годами, и гибель одного может приводить к заметным изменениям в поведении второго.
Синицы — особенно большие синицы (Parus major) — изучались в контексте сложных групповых взаимодействий в Оксфордском экспериментальном лесу Уайтам Вудс, в Англии. Данные GPS-меток показали: у них есть предпочтительные партнёры, к которым они регулярно возвращаются, даже вне сезона гнездования.
Поддержка, обучение и роль старших птенцов
В некоторых случаях птицы проявляют кооперативное размножение, где птенцов выкармливают не только родители, но и старшие братья и сёстры. Это поведение характерно для сероспинных флейтовых птиц (Cracticus torquatus) и кустарниковых соек (Aphelocoma). Недавние исследования показали: молодые сойки, оставшиеся в родительской территории, могут помогать в строительстве гнезда и кормлении, а иногда даже защищать потомство.
У зеленокрылого ара (Ara chloropterus) и жако (Psittacus erithacus) в условиях неволи наблюдалось обучение младших членами группы. Например, более взрослые птицы могли демонстрировать приёмы добычи пищи или социального взаимодействия.
Индивидуальность: когда птица — это личность
Социальная организация не может быть стабильной без индивидуальности. Это качество, ранее считавшееся уделом человека, теперь активно исследуется у животных. Исследования показывают, что птицы могут отличаться по храбрости, общительности, агрессии. У синиц, например, есть «лидеры» и «последователи», и даже «паникёры».
По мере развития социальной структуры, как подчёркивает Фридман, особи становятся разнокачественными: они по-разному реагируют на однотипные ситуации, имеют специфическое положение в группе, уникальные связи и роль. Это создаёт прочную, но гибкую организацию, способную адаптироваться к изменениям.
Эксперименты на больших синицах показали, что появление в популяции единичных особей, обладающих новым полезным навыком, может привести к быстрому формированию устойчивой культурной традиции. Навык перенимается птицами друг у друга, причем динамика этого процесса определяется структурой социальных связей между особями. Птицы предпочитают решать задачу именно тем способом, каким пользуется большинство особей в их группе, даже если умеют решать ее по-другому. Благодаря конформизму культурная традиция унифицируется, а альтернативные способы поведения сходят на нет. Ранее такой механизм формирования культурных норм был показан только у человека и отчасти у других приматов.
Разные группы — разная сложность
У дятлов можно наблюдать относительно слабую социальную организацию: они территориальны, но не образуют длительных связей. У песчанок (Calidris alba), напротив, развита гибкая социальная система с разделением труда и родственным поведением. У гусей и уток — сложные иерархии и долговременные связи. А у синиц — высокоразвитые, многоуровневые отношения: от семьи до флоков (временных стаек).
Симметричная модель полового отбора Джулиана Хаксли
Джулиан Хаксли (Julian Huxley, 1887–1975) предложил симметричную модель полового отбора, в которой и самцы, и самки активно участвуют в выборе партнёров, а сексуальный отбор — это совместный процесс, отражающий качества обоих. Это противопоставляется асимметричной модели социобиологов (например, Роберта Триверса), в которой активны только самцы, а самки — пассивные судьи.
Фридман считает модель Хаксли более состоятельной, так как она объясняет наблюдаемые случаи, когда самки проявляют инициативу (как у малиновок, зарянок и утиных) или когда самцы выбирают партнёрш, как у некоторых попугаев. Более того, в сложной социальной структуре такие симметричные выборы создают устойчивые, взаимные связи — партнёрства, а не просто спаривания.
Изучение социальной жизни птиц даёт нам не только научные данные, но и философскую перспективу. Мы видим, как у разных классов позвоночных параллельно возникают кооперация, дружба, иерархия, даже эмпатия. И хотя мы далеко ушли от синиц и гусей, сама логика развития — от простой реакции к осознанной стратегии — у нас общая.
Подпишитесь на «Лучше синица» — здесь рассказывают о том, как синицы заводят друзей, как гуси справляются с утратой, а воробьи живут в микросоциумах не хуже нас с вами.
Тем, кто любит смотреть-слушать, а не читать)))
Они не родственники ласточкам. Они почти не касаются земли. Они могут спать и есть в полёте. Добро пожаловать в мир стрижей.
Стрижи — это птицы, которые бросают вызов гравитации и нашим представлениям о нормальной жизни. Они не просто быстро летают — они живут в воздухе. Некоторые из них проводят в полёте до 10 месяцев в году, спят на высоте, питаются насекомыми на лету и могут пролетать тысячи километров без остановки. Их жизнь — это сплошной марафон, но с грацией балета.
На первый взгляд они похожи на ласточек: серо-коричневые, изящные, с длинными крыльями-серпами и раздвоенным хвостом. Но это сходство — лишь пример конвергентной эволюции: когда разные виды приходят к похожим формам жизни из-за схожих условий. Ласточки относятся к воробьинообразным, а стрижи — к совершенно другому отряду, стрижеобразные (Apodiformes). Их ближайшие родственники — колибри!
Почему они не родственники ласточкам?
Внешнее сходство между стрижами и ласточками — результат адаптации к одинаковой нише: жизни в воздухе. У обеих групп длинные крылья, аэродинамическое тело, и они ловят насекомых в полёте. Но их скелет, строение лап, развитие цевки (части ноги), особенности гнездования и даже структура перьев сильно различаются.
У стрижей, например, ноги настолько короткие и слабые, что они практически не могут ходить. Зато их крылья устроены так, что они почти не устают при взмахах: кости крыла жёсткие и узкие, что позволяет долго планировать. А хвост играет роль руля. Их сердце большое, а кровь насыщена кислородом — иначе не выжить в 10-месячном полёте.
Какие бывают стрижи и где они живут
В мире насчитывается более 100 видов стрижей. Вот некоторые из них:
Стрижи распространены по всему миру, кроме холодных широт и пустынь. Они выбирают скалы, высокие деревья или здания — всё, откуда можно легко взлететь.
Эксперименты и открытия: как мы узнали, что стрижи не садятся
Одно из главных открытий в орнитологии последних десятилетий связано именно со стрижами. В 2013 году учёные из Швеции и Швейцарии под руководством Андерса Хеденшторма (Anders Hedenström) оснастили обыкновенных стрижей миниатюрными акселерометрами и логгерами света. Устройства позволяли отслеживать не только положение в пространстве, но и активность птицы 24/7.
Результаты были ошеломляющие: с августа по май, почти 10 месяцев, птицы ни разу не касались земли. Они спали на высоте (вероятно, используя фазы медленного сна в полёте), питались на лету и даже ухаживали за перьями в воздухе. Это первый задокументированный случай настоящей «воздушной жизни».
Но как они спят? Есть предположение, что стрижи используют однополушарный сон — так же, как дельфины и утки. Одна половина мозга отдыхает, другая продолжает управлять полётом. В 2016 году исследование с логгерами показало, что ночью стрижи поднимаются выше, иногда до 3 000 метров, и там совершают медленные круги — вероятно, это и есть их способ «поспать».
Фантастическая аэродинамика
Стрижи — мастера манёвра. Их крылья устроены так, что могут менять форму в полёте. Это называется переменная геометрия крыла: в зависимости от задачи — скорость, планирование или поворот — птица изменяет угол и изгиб пера. Это помогает ей ловить мельчайших насекомых даже в условиях турбулентности.
Опыты в аэродинамических трубах показали, что эффективность крыла стрижа близка к идеалу. Их можно сравнивать с военными истребителями — только без топлива и с полной экологичностью.
Рождение и взросление: где и как живут стрижи
Несмотря на воздушную одержимость, стрижи возвращаются на землю ради гнездования. Они выбирают укромные места в скалах, трещинах зданий, под крышами. Птицы моногамны и часто возвращаются в то же гнездо год за годом. Это означает, что гнездо стрижа в старом советском доме может быть старше самого жильца квартиры.
Птенцы стрижей удивительно приспособлены к условиям: если погода портится и родители не могут долго принести корм, птенцы впадают в подобие спячки — резко замедляют метаболизм, оставаясь без еды по 3–4 дня. Это уникальное явление для птиц.
Куда и как они летают: маршрут стрижей
После сезона гнездования стрижи отправляются в долгий перелёт в Африку. Точное направление зависит от популяции: например, стрижи из Центральной Европы зимуют в районе Конго. По данным исследований, опубликованных в журнале Current Biology (2016), они преодолевают десятки тысяч километров, не садясь.
GPS-метки показали, что маршрут — не прямой, а похож на сложную сеть: птицы перемещаются от одного района скопления насекомых к другому. Они не «летят к пункту назначения», а живут в воздушной среде, меняя высоту, скорость и направление в зависимости от климата, кормовой базы и ветров.
Что мы ещё не знаем
Несмотря на десятилетия исследований, стрижи до сих пор хранят тайны. Как именно они ориентируются в облаках? Могут ли они спать во время миграции на огромных высотах? Почему некоторые стрижи возвращаются точно к тому же гнезду спустя год?
Ответы на эти вопросы помогут нам понять не только этих удивительных существ, но и фундаментальные принципы навигации, биомеханики и эволюции.
А пока — просто поднимите глаза к небу. Если вы увидите стрелу, рассекающую воздух на закате, скорее всего, это стриж. Возможно, он уже много месяцев не касался земли. И, может быть, никогда и не захочет.
Подпишитесь на блог «Лучше синица», если хотите узнавать, как птицы ориентируются по звёздам, слышат магнитные поля и переживают утрату. Мир птиц — сложнее и глубже, чем кажется из окна.
Как гравитация формирует галактики и влияет на движение планет, а также как меняется её сила внутри Земли
Тысячи птиц, десятки стратегий миграции, гены, фотографии и целый шкаф с каплями крови. Учёные наконец-то обращают внимание на того, кого всегда считали «обычным». Узнайте, как проект «Краснохвостый ястреб» превращает самую привычную птицу в научную сенсацию.
Что знают о смерти пернатые и как мы это узнали: эксперименты с масками, чучелами, приматами и кладбищами ворон.
Смерть — не только биологический факт, но и культурная категория. Мы привыкли считать, что её осмысление доступно только человеку. Однако исследования последних десятилетий — в том числе ярко собранные в книге Сюзанн Монсо (Suzana Monceau) «Опоссум Шрёдингера. Смерть в мире животных» — показывают, что граница между человеком и другими животными здесь не так очевидна. Особенно если речь идёт о птицах.
Их реакция на смерть сородичей — от осторожности и замешательства до ритуального молчания или даже траура — стала объектом пристального внимания учёных. Мы заглянем в самые интересные и детально поставленные эксперименты, расскажем, как вороны обучаются запоминать лица убийц и почему сойки зовут собратьев на «поминки». И, возможно, к концу статьи вы задумаетесь: а что, если птицы не просто фиксируют смерть, но и в каком-то смысле понимают её?
Один из самых впечатляющих экспериментов в этой области принадлежит Джону Марзлаффу (John Marzluff) из Университета Вашингтона. В 2006 году он задался вопросом: могут ли птицы запоминать человеческие лица, связанные со смертью? В качестве подопытных он выбрал ворон (Corvus caurinus), известных своим интеллектом и социальной организацией.
Эксперимент был изящен в своей простоте и драматизме. Учёные использовали латексные маски: одна изображала «убийцу», другая — «ничем не примечательного прохожего». Надев маску убийцы, исследователь подходил к заранее подготовленному трупу вороны (добытому легально у специалистов по отлову), держал его в руках и демонстративно махал им перед стаей. Реакция была мгновенной: птицы начинали кричать, слетались в большом числе, вели себя встревоженно.
Но самое интересное происходило позже. Когда тот же человек в той же маске появлялся в кампусе, вороны узнавали его и начинали тревожно каркать, даже если не было ни тела, ни угрозы. Даже через пять лет (!) реакция сохранялась, а молодые птицы — те, кто не видел самого события, — тоже проявляли беспокойство. Значит, знание передавалось социально, внутри группы. Лицо «убийцы» превращалось в устойчивый триггер страха.
Этот эффект получил название моббинга, и его значимость сложно переоценить: вороны не только запоминают лица, они приписывают им значение — в данном случае, смертельную угрозу. Это форма коллективной памяти о смерти.
Учёные давно подозревали, что некоторые птицы могут эмоционально реагировать на смерть сородичей. В книге Сюзанн Монсо описан яркий эксперимент Терезы Л. Иглесиас (Teresa L. Iglesias, Университет Калифорнии в Дэвисе), опубликованный в Animal Behaviour в 2012 году.
Калифорнийские сойки (Aphelocoma californica) — территориальные птицы, не особенно общительные, но с чёткой системой оповещения и защиты. Исследовательница заметила, что вороны и врановые реагируют на мёртвых собратьев громким карканьем и моббингом. Это могло быть предупреждением другим или формой птичьего траура.
В ходе эксперимента в условиях задних дворов с кормушками и видеокамерами использовались следующие стимулы:
Когда сойка замечала настоящее мёртвое тело, она начинала тревожно кричать и звать других. Птицы собирались, прекращали кормёжку, и могли находиться рядом до двух суток. При этом на чучело живой сойки реагировали агрессией, а на деревянную фигуру — никак. Чучело совы вызывало моббинг, но не такую долгую остановку активности.
Учёные пришли к выводу, что реакция сойки на смерть — это не эмоция в человеческом смысле, но чёткий коллективный механизм оценки риска. Птицы воспринимают мёртвого сородича как сигнал опасности и формируют нечто вроде социального алерта: зона под угрозой, пищевое поведение прекращено, стая в сборе.
В книге Сусаны Монсо — «Опоссум Шрёдингера. Смерть в мире животных» описан интересный контекст: чтобы понять реакцию животных на смерть, учёные сперва смотрели на приматов. Например, шимпанзе могут подолгу сидеть рядом с умершими детёнышами, таскать их тела или проявлять признаки горя. Но что с птицами?
Вороны и сойки — это не просто случайный выбор. Они относятся к семейству врановых, которое в исследованиях когнитивных способностей стоит рядом с приматами. Их интеллект, умение решать задачи, использовать орудия и даже обманывать — известны давно. Но смерть стала новым рубежом.
Сюзанн Монсо описывает, как вороны способны различать поведение хищников после убийства. Если, скажем, сова убивает их сородича, вороны не просто избегают место — они собираются и устраивают «нападение» на виновника. Поведение напоминает осознанную месть или хотя бы ритуал возмездия.
В некоторых регионах мира — например, в Индии — зафиксированы случаи регулярных сборов ворон на местах, где регулярно находят погибших птиц. Там, где человек прошёл бы мимо, вороны остаются, обсуждают, каркают, летают кругами. Поведение часто длится часами и иногда повторяется из года в год. Учёные называют это «вороньими кладбищами» — не в прямом, но в поведенческом смысле.
Пока невозможно сказать, понимают ли птицы смерть так, как мы. Но они точно её отмечают. Запоминают. Передают знание о ней дальше. И если это не начало культуры, то что?
Из России
Хотя в России подобные эксперименты пока не проводятся в таком объёме, есть наблюдения орнитологов, фиксирующих массовые реакции грачей и ворон на смерть собратьев. В Калужской области зимой 2020 года очевидцы сообщали о круговых полётах ворон над местом, где нашли несколько погибших птиц — что-то вроде «ритуального круга». А в пригородах Екатеринбурга в 2022 году во время отлова ворон наблюдали, как после гибели одной птицы остальные надолго покинули район и вернулись только через несколько дней.
Подпишитесь на блог «Лучше синица» — чтобы не пропустить статьи о тайнах птиц: от полётов по компасу в голове до их собственной философии смерти.
Птицы рядом. И, возможно, они понимают больше, чем мы привыкли думать.
Каждую осень небо над Европой наполняется десятками миллионов птиц. Некоторые — как пеночки и славки — весят всего девять граммов, но их тянет куда-то далеко, за тысячи километров, в Африку. Что ими движет? Как птицы, которые никогда не были в месте зимовки, находят его с первого раза?
Долгое время ответы на эти вопросы были скорее загадочными. Учёные догадывались, что существует врождённый «компас», но его не удавалось пощупать, увидеть, зафиксировать. Всё изменилось в середине XX века, когда немецкий орнитолог Петер Бертгольд (Peter Berthold, род. 1939) начал свои знаменитые эксперименты с мухоловками-пеструшками.
Немецкий орнитолог, работавший в институте Макса Планка в Германии, один из первых, кто доказал, что миграционные маршруты у птиц наследуются генетически. Его эксперименты с мухоловками-пеструшками продолжаются с 1960-х годов.
Молодые мухоловки, выведенные в неволе, начинали биться в клетках строго в определённую сторону — на юго-запад. Это называлось миграционное беспокойство. Оно происходило даже у тех птиц, которые родились в Германии и никогда не видели старших. Это было как закодированное направление в их крови. Бертгольд понял: миграция может быть врождённой, а не только обученной.
Он начал гибридизировать мухоловок из разных популяций. Одни летели строго на юго-запад, другие — на юг. А гибриды? Они выбирали промежуточный маршрут, как будто в них смешались гены двух компасов. Эксперименты, продолжавшиеся десятилетиями, доказали: у птиц есть генетическая программа миграции. Они рождались с «навигацией» в голове.
Но что это за гены? Где они находятся? Как они работают? И как с ними соотносится поведение в дикой природе?
Уже в XXI веке стало ясно: птицы действительно унаследовали от природы целую навигационную систему. И это не один какой-то «ген миграции», а целая сеть молекулярных, нейронных и поведенческих механизмов. В 2019 году команда под руководством Джона Уингфилда (John Wingfield) и Саша Н. Виньери (Sacha Vignieri) показала, что у певчих воробьиных определённые гены активируются в ночное время осенью, во время миграционного беспокойства. Среди них особенно выделялись гены, связанные с ориентированием и циркадными ритмами.
Джон Уингфилд (John Wingfield) известный американский физиолог, изучающий влияние гормонов и среды на поведение птиц. Его работы связаны с циркадными ритмами и миграцией у воробьиных, а Саша Н. Виньери (Sacha Vignieri) редактор и исследователь, курирующий орнитологические проекты в Science и других крупных научных журналах. Участвовала в синтезе данных по генетике поведения у птиц.
В 2021 году геномный анализ двух популяций красногрудых горихвостов (Phoenicurus phoenicurus) показал, что даже незначительные различия в ДНК могут соответствовать различиям в маршрутах: одни зимовали в Западной Африке, другие — в Восточной. Эти различия закреплены наследственно, как и у мухоловок Бертгольда.
Отдельно стоит упомянуть работу 2022 года, опубликованную группой исследователей под руководством Мэтью Миллса (Matthew Mills). Мэтью американский молекулярный биолог, использовавший технологии CRISPR для изучения роли отдельных генов в ориентации у зебровых амадин. Он один из первых, кто показал связь между генами зрения и навигации. Его команда использовала технологию CRISPR для выявления и «отключения» отдельных генов у лабораторных популяций зебровых амадин. Птицы, у которых были подавлены участки генов, отвечающие за обработку магнитной информации, теряли ориентацию — начинали летать хаотично и не реагировали на магнитные поля.
Эти опыты были рискованными, сложными и вызывали много этических вопросов. Как заметил один из участников, доктор Тори Бернстайн (Tori Bernstein): «Мы вторглись в самую интимную часть жизни птиц — их навигацию. Это как забрать у них карту и компас». Но ради науки они продолжали.
Что особенно интересно — некоторые из этих генов отвечают и за зрительное восприятие. Это указывает на то, что птицы могут видеть магнитное поле. Именно видеть, глазами. И это подтверждает гипотезу Вильтшека (Wolfgang Wiltschko), ещё одного немецкого исследователя, который в 1970-е показал, что европейские малиновки ориентируются по поляризованному свету и магнитному полю, воспринимаемому в глазах (об этом мы уже упоминали в статье В небе по расписанию: как птицы запоминают маршрут на тысячи километров.)
Но генетика — это только половина истории. Мы знаем, куда птицы хотят лететь. Но куда они на самом деле летят?
Здесь на сцену выходит телеметрия. Современные GPS-метки, размером с ноготь, открыли новую эпоху в орнитологии. Их устанавливают даже на колибри. Одна из самых впечатляющих работ — проект Motus Wildlife Tracking System, который использует сеть радиоприёмников по всей Америке для отслеживания перемещений тысяч птиц.
Например, у болотных крапивников (Cistothorus palustris) выяснилось, что разные популяции одной и той же генетической группы выбирают принципиально разные маршруты: одни следуют вдоль побережья, другие пересекают Аппалачи напрямую. Почему? Всё ещё не ясно.
Интересный пример — вороны. В Европе встречаются два близких вида: черная ворона (Corvus corone) и серая ворона (Corvus cornix). У них разное поведение, разный ареал, и они редко скрещиваются. Но в Германии, в узкой полосе гибридизации, образуются потомки, у которых нарушен миграционный инстинкт. Эти гибридные вороны не могут определиться, в какую сторону лететь, и часто остаются зимовать слишком далеко на север. Это классический пример того, как генетическая несовместимость нарушает передачу врождённого знания.
Взглянем на один эксперимент. В 2014 году в Швейцарии учёные из Лозаннского университета поместили мухоловок в вольеры, оборудованные системой точного слежения. Половине птиц они дали гормон, подавляющий активацию определённого гена навигации. Эти птицы перестали проявлять миграционное беспокойство. Они просто сидели и спали по ночам. Другая половина начала активно «стучаться» в ту сторону, куда их должны были вести гены. Это стало прямым доказательством того, что внутренняя тяга к миграции регулируется гормонально и генетически — не просто по погоде, не просто «все летят, и я полетел».
Совсем недавно к этим данным добавился и искусственный интеллект. Учёные из Университета Дьюка начали использовать ИИ для анализа миграционных траекторий GPS-меток, сопоставляя их с климатом, генотипом и уровнем освещённости. Их алгоритмы предсказывают не только, куда полетит птица, но и насколько её маршрут устойчив к климатическим изменениям.
1. Пеночки в Калининграде
«Фрингилла» — полевой стационар Биостанции Зоологического института Российской академии наук. Полевой стационар является подразделением биостанции «Рыбачий». Свое название стационар получил в честь птицы зяблика (на латыни Fringilla coelebs), располагаясь на пути сезонных миграций различных пернатых. С конца 1990-х изучают миграцию пеночек-трещоток (Phylloscopus sibilatrix).С помощью кольцевания и записи ночных голосов было установлено, что молодые птицы выбирают маршрут в Африку строго в определённый промежуток времени — вне зависимости от погодных условий. Это подтверждает наличие «встроенного» времени старта.
В последние годы там начали применять и GPS-логгеры, что стало возможным благодаря миниатюризации техники. Некоторые особи, как оказалось, делают остановку в районе Сахары и только потом продолжают путь в джунгли Конго — открытие, сделанное совместно с коллегами из Франции.
2. Скопы под Ярославлем
В рамках проекта «Русская Скопа» орнитологи из МГУ и РГУ им. Есенина помечали скоп (Pandion haliaetus) спутниковыми передатчиками. Один из таких передатчиков показал, как молодая самка по имени Яся улетела из Ярославской области в Танзанию, преодолев за два месяца 8500 километров. Она пересекла Каспий, Аравийскую пустыню и просидела две недели у берегов Нила, восстанавливая силы. Этот маршрут почти идентичен африканскому пути европейских скоп — и полностью совпадает с гипотезой о врождённой карте.
Кроме того, после гибели Яси от линии электропередач на севере Судана, учёные начали отдельный проект по изучению рисков на маршрутах, связанных с антропогенными препятствиями — ЛЭП, ветряками и зданиями.
Мы привыкли думать о миграции как о красивом природном явлении. Но за этим — молчаливая работа миллионов лет эволюции и тысячи опытов. Мы только начинаем разбираться в том, как это работает.
Гены действительно задают маршрут. Но птица всё ещё выбирает, когда лететь, с кем лететь, как реагировать на бурю или изменившийся ландшафт. Миграция — это не просто программа, это решение.
Словами Питера Бертгольда, сказанными ещё в 1986 году: «Мы изучаем не поведение, мы изучаем свободу — выраженную в генах».
Если вы дочитали до конца — спасибо! Поддержите проект «Лучше синица» подпиской или комментарием. Ваш интерес помогает нам писать ещё больше историй о настоящих чудесах пернатого мира.
Птицы уже давно не просто поют и летают — они создают настоящие архитектурные шедевры с удивительной целеустремлённостью. В этой статье мы расскажем о четырёх видах, чьи гнездовые постройки выглядят скорее как произведения искусства, а не просто «домики для яиц»: кроличий сыч (Athene cunicularia), шалашник (семейство Ptilonorhynchidae), молотоглав (Scopus umbretta) и птица-ткач (Ploceus philippinus). В их «дизайн-студиях» забываешь о том, что перед тобой не человек, а птица: крохотное существо с перьевым нарядом, но с уникальными мотивациями и возможностями. Зачем они тратят недели и месяцы на то, чтобы сооружать нору, шалаш, шоу-арену или неудачный балдахин для потомства? На эти вопросы отвечает наука: гнёзда — это не только укрытие от непогоды и хищников, но и символ здоровья, силы и возможности построить будущую семью.
Как совы учатся использовать чужие норы и делают «прихожую» из мусора
Кроличий сыч — небольшая сова, не превышающая в длину 28 см, с круглым лицевым диском и «усами»-перьями, отчего кажется чуть зловещей сказочной героиней. Эти совы не строят собственных гнёзд — вместо этого они целыми колониями заселяют норы, когда-то выкопанные сурками, сусликами или кроликами. Прямо стеной в стену могут соседствовать десятки или даже сотни нор, где по утрам слышится тихое «гу-гу-гу», а днём птицы сидят у входа, как домовые хранители, высматривая добычу.
Во-первых, нора защищает от хищников — ястребы, лисы и даже домашние кошки не пробираются в узкие туннели. Во-вторых, температура в земле гораздо стабильнее, чем на поверхности: плюс-минус 10 °C в любую погоду, что особенно важно для инкубации яиц и выведения птенцов. По данным Cornell Lab of Ornithology, оптимальная температура для развития яиц кроличьего сыча составляет около 35–37 °C; нора поддерживает этот режим даже при сильном морозе (Cornell Lab of Ornithology).
Уникальность кроличьих сычей — в их «декоре» у входа в нору. Учёные заметили, что эти совы собирают кусочки бумаги, пластиковых пакетов, человеческого мусора, перья и даже кости мёртвых грызунов — и раскладывают их вокруг «порога». Одна из гипотез, предложенных американскими орнитологами (Skorupski & Rand, 2014), заключается в том, что такие украшения выполняют две функции:
Поэтому «обычная нора» превращается в нечто вроде галереи, где каждая вещица имеет смысл: перо воробья — сигнал о том, что охотник удачно ловит мелкую дичь; кусок пластика — демонстрация адаптивности в антропогенной среде. Именно так кроличий сыч использует всё вокруг, чтобы привлечь внимание самок и подтвердить высокий статус своей «жилья».
Строительство «любовных гнёзд» и демонстрационные пагоды в лесу
Шалашники (bowerbirds) — это семейство тропических птиц, обитающих в Австралии и Новой Гвинее. У них нет привычного гнезда для кладки: вместо этого самцы строят специальные «галереи», напоминающие миниатюрные шатры или беседки, украшенные веточками, цветами, ягодами, раковинами и даже яркими предметами, привезёнными людьми, например, пластиком или стеклянными бусинами. Среди 24 видов шалашников наиболее известны Атласный шалашник (Ptilonorhynchus violaceus) и Австралийский золотой шалашник (Sericulus chrysocephalus).
У большинства шалашников строение галереи варьируется, но есть несколько общих черт:
По данным исследований И. Лайненберга (Leinenberg et al., 2017), самцы с лучшими галереями (в смысле симметрии и яркости украшений) значительно чаще привлекают самок. Кроме того, они могут воровать понравившиеся камешки или цветы у соседних конкурентов, а иногда даже агрессивно защищать свою территорию.
Научная работа Endler & Madden (2014) показала: «галерея» — это не просто «комната», это средство коммуникации. Строя конструкции и украшая их, самец демонстрирует самке:
Таким образом, галерея шалашника — это не просто «экспонат», а портал в понимание самой птицы: её здоровья, территориального статуса и способности обеспечить потомство.
Гиганты с глиняными палатками: строители гнёзд, на которых можно стоять
Молотоглав — странная, коренастая птица с головой, напоминающей молот, и телом, покрытым каштаново-коричневым оперением. Эти африканские пернатые не роют норы и не строят шалаши — они создают гигантские гнёзда, напоминающие мини-палатки, иногда достигающие в диаметре 1,5–2 м. В одной такой «глиняной крепости» могут находиться несколько поколений семейства: от взрослых особей до завтрашних птенцов.
Молотоглавы добывают материалы повсюду: мелкие ветки, тонкие корешки, листья, траву и даже глину из берегов рек. Строительство длится несколько недель, а на каждом этапе самец и самка работают вместе, укрепляя центральную платформу и затем создавая закруглённую «крышу». Главные фазы (по данным Ross & Janssen, 1996):
Интересно, что каждый год они наращивают гнездо ещё выше и шире. За десяток лет «дворец» молотоглава может увеличиться с 0,5 м до 2 м в высоту и создать мириады узких галерей, связывающих входы и выходы.
Зачем такие «замки»? У молотоглава несколько мотиваций:
Во многом такое строительство — результат эпизодической памяти всей группы: молодые особи запоминают места с хорошей глиной и надёжными опорами, передают знания новым поколениям. И, как отмечают экологи (Anderson & Karubian, 2013), «гнездо молотоглава — это исторический бумажник, в котором содержится код выживания вида».
Мастера-плетельщики со сложнейшими висячими шалашами
Птица-ткач, или baya weaver, — небольшая певчая птица из семейства ткачиковых. Самцы Ploceus philippinus строят гнёзда в форме перевернутого мешочка, подвешенного на кончики ветвей деревьев над водой или высокими кустами. Такие гнёзда достигают длины до 25–30 см, а объём внутренней камеры позволяет вывезти семью птичек и птенцов, защищая их от дождя и хищников.
Самец начинает с того, что цепляется лапками за тонкую ветку и шаг за шагом обвивает волокнами травы, листьев и стеблей, создавая двойную стенку: внешняя состоит из грубых прутьев, а внутренняя — из мягких травинок, выстилающих укромный уголок для потомства. Этот процесс, по данным Mishra & Bhatnagar (2010), может занимать до двух недель, и за это время птица делает более 5000 движений, плетя, проверяя прочность и возвращаясь за новым материалом.
По завершении подвенечного «мешочка» самец оставляет длинный «хвост» из волокон, свисающий под гнездом. Учёные до сих пор спорят о его функции. Преобладающая гипотеза (Collias & Collias, 1984) гласит: сигнал качества — чем длиннее «хвост», тем лучше материал и тем больше усилий вложено. Кроме того, этот «хвост» помогает отвести от яйца стрелы дождя и слёзы водостоков во время ливня.
Интересно, что самки выбирают самца не только по внешнему виду мешочка, но и по музыкальным способностям: в брачный сезон самцы поют рядом с гнездом, и их вокал дополняет визуальную демонстрацию. Тандем визуального и акустического «музыкального ряда» гораздо сильнее привлекает самку.
Другой важный момент — коллективный статус семьи. Гнездо Ploceus philippinus располагают в «колонии», где может быть до сотни мешочков, висящих рядом. Это даёт следующие преимущества:
Изучение «плетёных мешочков» показало, что ближе к экватору, где сезон дождей более выражен, мешочки строятся сложнее, с двойными «экранами» и усиленными водоотталкивающими листьями (Vijayan & Subramanya, 2018). Это подтверждает идею, что материал и конструкция гнезда — прямой ответ на экологические вызовы региона.
Четыре рассказанных нами вида показывают, насколько разнообразными могут быть эволюционные стратегии, связанные с гнездом. Несмотря на различия в экосистемах — от африканских болот до сербских парков и австралийских джунглей — все они решают одни и те же задачи: защита потомства, привлечение партнёra, ориентация в пространстве и обмен информацией.
Каждый такой «архитектор с перьями» учит нас тому, что дом — это не просто четыре стены. Для птицы гнездо — одновременно и защита, и доказательство силы, и средство коммуникации. И ключевое в этом — постоянное улучшение: каждый год самец возвращается к «резиденции», проверяет крепость, добавляет или перестраивает детали, чтобы «обновить» сигнал качества.
Именно поэтому, наблюдая за гнездовыми стратегиями птиц, мы получаем зеркало, в котором отражаются базовые принципы эволюции:
Таким образом, каждое гнездо — это книга, в которой записана история вида, его проблемы, решения и надежды на будущее. И мы с вами, читатели, можем переворачивать эти страницы, учиться и вдохновляться.
Почему птицы «видят» ультрафиолет? Как хищники определяют добычу с километров и чем зрение голубя отличается от человеческого? Как устроено зрение птиц — и почему, взглянув их глазами на мир, вы по-новому посмотрите на свой. Ответы на эти вопросы и не только.
Научно-популярная статья об анатомии, эволюции и метаболических компромиссах, на которые пошли птицы ради возможности подняться в воздух. Как рептилия стала воробьём, почему у птиц нет мочевого пузыря и что общего у синицы и динозавра — в большой истории о главной цене за полёт.
Гравитация — враг, воздух — дом. Как природа отважилась на полёт
Чтобы взлететь, нужно победить физику. Или как минимум — договориться с ней. Эволюция птиц — это не история побед, а история компромиссов. Они сбросили вес, но потеряли защиту. Они обрели лёгкость, но платят за неё каждую секунду высокой ценой — ускоренным метаболизмом, постоянным поиском пищи и хрупкостью. Но ради полёта — стоило.
Первый, кто сделал шаг к воздуху, был не похож ни на воробья, ни на чайку. Это были древние тероподы — двуногие хищные динозавры, среди которых в позднем юрском периоде (примерно 150 млн лет назад) появился один особенно интересный: Archaeopteryx lithographica. С перьями, как у птицы, и зубами, как у рептилии, он стал иконой перехода: гибридом, который не умел летать как ласточка, но и не ходил как велоцираптор. У него уже были асимметричные перья, похожие на маховые — важный шаг к управляемому полёту. Но его грудная кость ещё не развилась в ту мощную килевидную структуру, которая сегодня поддерживает полёт птиц с огромной амплитудой крыла.
Тим Беркхед в книге «Иллюстрированная история орнитологии» замечает, что важнейшая заслуга археоптерикса — даже не в том, что он мог взлетать, а в том, что он перешёл на дерево. «Прыжки с высоты и планирование между ветвями стали ареной, на которой отбирался каждый миллиметр аэродинамики», — пишет он. С деревьев — в небо.
От планирования к взмаху, от взмаха к настоящему полёту. Этот путь потребовал полной переработки тела:
— кости стали полыми (иногда с системой воздушных полостей, соединённых с лёгкими),
— исчезли зубы, чтобы снизить вес черепа,
— мышцы груди увеличились и переместились к низу тела,
— грудная кость обзавелась килем — якорем для мускулов,
— появилась двусторонняя система дыхания: уникальная для птиц и по сей день.
Всё это — огромные затраты энергии. И если бы у нас был такой метаболизм, как у синицы зимой, мы бы ели каждые 20 минут и умерли без еды за пару часов. Птица не просто легко взлетает — она делает это на грани выживания.
Летать легко — жить сложно: биология компромисса
Чтобы летать, недостаточно облегчить кости. Нужно сдаться. Птицы сдались мочевому пузырю, потовым железам, половине кишечника и значительной части иммунной системы. Птица не может себе позволить вес, даже если это — её собственная вода. Вместо мочевого пузыря — клоака, которая сливает всё в одном флаконе: и мочевину (в виде белых кристаллов), и фекалии.
Это удобно и эффективно. Но есть и риски: высокая чувствительность к обезвоживанию, уязвимость к паразитам, риск потери калорий. Кроме того, у птиц нет диафрагмы — чтобы дышать, они задействуют грудную клетку и воздушные мешки. Воздух циркулирует через лёгкие в два этапа — вдох и выдох, обеспечивая постоянный приток кислорода. Такая система позволяет лучше снабжать мышцы кислородом в полёте, но делает организм чувствительным к любым загрязнениям воздуха.
Как пишет Дженнифер Акерман в книге «The Bird Way», птицы — не просто летающие существа, это живые машины с идеальной аэродинамикой, в которых каждая функция подчинена полёту: от сна (они умеют спать одним полушарием мозга) до размножения (минимум брачных органов, максимум скрытого выбора). В какой-то момент эволюции птица выбрала: не жить ради комфорта, а жить ради высоты.
Натуральный отбор не спрашивал: «удобно ли тебе летать?» — он спрашивал: «ты выживешь, если не полетишь?» И вся система тела отвечала: «нет». И продолжала изменяться.
Когда динозавр стал воробьём: путь в небо длиной в 150 миллионов лет
Если сравнить скелет воробья и скелет теропода, различия минимальны. Самое главное — не в костях, а в поведении. Птицы, в отличие от рептилий, стали очень социальными. Умение взаимодействовать в стае, обучаться, передавать поведенческие паттерны — всё это стало частью их эволюционной адаптации. Полёт дал свободу, но потребовал сложной нейрофизиологии: развитого зрения, ориентации в пространстве, памяти, быстрого принятия решений.
Наиболее интересный момент — это переход к миниатюрности. Тероподы, ведущие к птицам, постепенно уменьшались в размерах. По данным анализа (Xu et al., 2014, Nature), «линия, ведущая к птицам, на протяжении 50 миллионов лет испытывала устойчивое давление к уменьшению тела и развитию анатомических новшеств». Это дало возможность колонизировать новые среды, освоить крону деревьев, а потом и воздушное пространство.
Птица сегодня — это не только отпрыск динозавра, это результат миллионов лет изменений ради одного: чтобы жить в воздухе. Каждая её клетка напоминает: цена полёта — всё остальное. У птиц нет кожного жира, нет молочных желёз, нет ушных раковин, нет мочевого пузыря, нет права на отдых. Но есть небо.
Как бы сказала Акерман: «Летать — значит ежедневно делать невозможное. И делать это красиво».
Если бы кто-то сказал вам, что где-то в тропическом лесу живёт птица, которая не просто использует инструменты, а ещё и может их модифицировать, вы бы решили: выдумка или мультик? Но нет — это реальность. Мир птиц полон интеллектуальных сюрпризов, и чем дольше мы его изучаем, тем яснее: разум — не прерогатива млекопитающих. У птиц он есть. И работает он иногда не хуже человеческого.
Начнём с главного. Птичий мозг долгое время считался примитивным. На это указывала даже лексика: «птичьи мозги» в культуре означают глупость. Но всё изменилось с начала XXI века. Исследования показали: хотя мозг у птиц меньше по объёму, нейронов в нём порой больше, чем у приматов такого же размера. Особенно в так называемом паллиуме — зоне, отвечающей за высшие когнитивные функции. Учёные Сюзан Хернстайн (Susan Herrnstein, 1930–2010) и Ондрей Крал (Ondrej Král, 1945–2009) первыми показали, что даже голуби могут отличать картины Моне от Пикассо. А в 2016 году исследование Олевски и Хаубера (Olkowicz et al., PNAS, 2016) доказало, что у воробьинообразных и попугаев плотность нейронов выше, чем у обезьян.
Возьмём, к примеру, новокаледонского ворона (Corvus moneduloides), живущего на архипелаге Новая Каледония в юго-западной части Тихого океана. Это не просто умная птица. Это изобретатель. Исследования Алекс Кацеляника (Alex Kacelnik, род. 1947) из Оксфордского университета показали, что эти вороны могут использовать палочки для добычи пищи, модифицировать инструменты под конкретную задачу и даже применять составные инструменты — то, что долгое время считалось доступным только человеку и высшим приматам.
Один из самых известных опытов был проведён с воронами Бетти и Абелем. Бетти, обнаружив, что крючка для достания пищи нет, сама согнула проволоку в нужную форму. Это не только решение задачи, это — инсайт. Понимание, что предмет можно изменить под нужды.
Калифорнийские кустарниковые сойки (Aphelocoma californica), обитающие в Северной Америке, потрясают другой способностью — эпизодической памятью. Исследование Николы Клейтон (Nicola Clayton, род. 1962) из Кембриджа показало: сойки запоминают, где, когда и что именно они спрятали в сотнях тайников. Более того, они могут пересматривать эти решения, если, например, пища портится. Такое поведение предполагает модель времени в голове птицы — представление о будущем и прошлом, что раньше приписывалось только человеку.
Сойки также проявляют эмпатию: если рядом с ними есть другая птица, они изменяют поведение при сокрытии пищи, будто понимают — за ними наблюдают. Это уже зачатки теории разума — способности понимать мысли другого.
Говоря об интеллекте птиц, нельзя не вспомнить попугая Алекса (Psittacus erithacus), африканского серого жако, воспитанника зоопсихолога Айрин Пепперберг (Irene Pepperberg, род. 1949). За 30 лет исследований Алекс выучил около 150 слов, понимал категории (цвет, форма, материал) и даже концепцию «ноль». На вопрос «Сколько зелёных ключей?» он мог ответить: «Два». И если предметов не было — «ноль».
Особенно поразителен случай, когда Алекс, глядя в зеркало, спросил: «Какое у меня цвето?» — и научился, что он серый. Это, возможно, первая в истории птица, которая проявила самоосознание.
Вороны не только умны — они способны к социальному обучению. Исследования Томаса Буга (Thomas Bugnyar, род. 1971) показали: если один ворон находит новый способ открыть контейнер с пищей, другие перенимают этот навык — и он распространяется как «традиция» в группе.
Одно из самых поразительных открытий связано с тем, как зебровые амадины учатся петь. Их пение — это не врождённый навык, а приобретённый: самцы обучаются мелодии в «детстве», слушая песню взрослого самца-наставника. Это делает их моделью для изучения человеческой речи.
Учёные используют зебровых амадин для того, чтобы понять, как формируются нейронные цепи, отвечающие за обучение языку. Одно из ключевых открытий связано с тем, что у них в мозге есть особая область, называемая Area X — аналог человеческого базального ганглия, который участвует в обучении и моторном контроле.
Исследования показали, что если молодая амадина не слышит песню взрослого самца в определённое «чувствительное окно» (примерно до 60 дней жизни), её песня остаётся грубой и примитивной — как будто человеческий ребёнок не слышал речи.
Зебровые амадины — не просто «воспроизводят» песню. Они умеют импровизировать, создавать вариации. Это напоминает джаз. Более того, их мозг реагирует на ошибки в пении, что даёт учёным возможность изучать обратную связь в мозге: как организм сравнивает ожидаемое с реальным.
В 2005 году исследование, проведённое под руководством Michale Fee (род. 1967) в Массачусетском технологическом институте (MIT), показало, что амадины могут корректировать свои песни в режиме реального времени. Это делает их важнейшей моделью для понимания того, как мозг обучается и корректирует действия на основе опыта.
Изучение птичьего интеллекта меняет наше понимание эволюции разума. Ведь мозг птицы и млекопитающего развивались независимо, но пришли к схожим когнитивным вершинам. Это пример конвергентной эволюции — когда схожие решения возникают в разных ветвях жизни.
Более того, птицы помогают понять, как работают процессы обучения, памяти, эмпатии и даже творчества. Сегодня когнитивная орнитология — один из самых быстроразвивающихся разделов науки о животных. И, возможно, именно она даст нам ключи к пониманию самого себя.