logo
Буланенко
Разбираемся в кино вместе
logo
Буланенко  Разбираемся в кино вместе
Публикации Уровни подписки Контакты О проекте Фильтры Обновления проекта Контакты Поделиться Метки
О проекте
Разборы фильмов и анализ творчества кинематографистов. Сейчас идёт марафон по творчеству Данелии.
Публикации, доступные бесплатно
Уровни подписки
Единоразовый платёж

Безвозмездное пожертвование без возможности возврата. Этот взнос не предоставляет доступ к закрытому контенту.

Все собранные средства пойдут на съемки короткометражного художественного фильма о 10-м чемпионе мира по шахматам Борисе Спасском.

Помочь проекту
Кинозал 500 ₽ месяц

Регулярные эксклюзивные разборы фильмов, которых не будет в публичном доступе, и киностримы.

Оформить подписку
Мастерская 2 000 ₽ месяц
Доступны сообщения

Дополнительно к «кинозалу» эксклюзивный доступ к черновикам текущего проекта или эксклюзивному эссе (в текстовом или видеоформате) на культурологическую или историческую тематику.

Оформить подписку
Киноателье 20 000 ₽ месяц
Доступны сообщения

«Мастерская» с возможностью заказа одного фильма в месяц для разбора (в меню нет ужастиков, эротики, трэша и абсурдистских комедий, также, если фильм уже разбирался, имеет смысл выбрать другой).

Обращаться в личном сообщении или комментариях (доступны на этом уровне).

Оформить подписку
Большое киноателье 100 000 ₽ месяц
Доступны сообщения

«Киноателье» с возможностью выбрать раз в месяц для разбора творчество режиссёра на примере 5 лучших работ (с теми же ограничениями, что и в ателье).

Обращаться в личном сообщении или комментариях (доступны на этом уровне).

Оформить подписку
Фильтры
Обновления проекта
Читать: 3+ мин
logo Буланенко

Бергман собирает ансамбль

Швеция ‎—‏ ‎страна ‎маленькая. ‎Когда ‎Бергман ‎снимал‏ ‎свои ‎основные‏ ‎работы,‏ ‎в ‎ней ‎проживало‏ ‎миллионов ‎7-8,‏ ‎так ‎что, ‎казалось ‎бы,‏ ‎должно‏ ‎быть ‎достаточно‏ ‎актёров ‎на‏ ‎самые ‎разные ‎роли, ‎но ‎нет.‏ ‎И‏ ‎я ‎сейчас‏ ‎не ‎про‏ ‎то, ‎что ‎у ‎главного ‎шведского‏ ‎режиссёра,‏ ‎как‏ ‎и ‎у‏ ‎многих ‎мастеров,‏ ‎сформировалась ‎своя‏ ‎труппа,‏ ‎которая ‎гастролирует‏ ‎за ‎ним ‎из ‎фильма ‎в‏ ‎фильм. ‎Эта‏ ‎вещь,‏ ‎с ‎которой ‎свыкаешься,‏ ‎как ‎с‏ ‎неизбежностью. ‎Но ‎из-за ‎вот‏ ‎этого‏ ‎восприятия ‎небольшой‏ ‎страны ‎зачастую‏ ‎появляется ‎нехватка ‎специалистов ‎в ‎уже‏ ‎занятых‏ ‎отраслях: ‎«Это‏ ‎Олаф. ‎Олаф‏ ‎у ‎нас ‎главный ‎по ‎театру».‏ ‎Олаф‏ ‎при‏ ‎этом ‎(вопреки‏ ‎разговорам ‎о‏ ‎необходимости ‎жесточайшей‏ ‎конкуренции)‏ ‎может ‎быть‏ ‎действительно ‎большим ‎мастером, ‎но ‎вот‏ ‎мини-Олафов ‎и‏ ‎Антиолофов,‏ ‎скорее ‎всего, ‎так‏ ‎и ‎не‏ ‎появится.

Беда ‎здесь, ‎повторюсь, ‎не‏ ‎в‏ ‎том ‎даже,‏ ‎что ‎придётся‏ ‎из ‎фильма ‎в ‎фильм ‎смотреть‏ ‎на‏ ‎лицо ‎Сюдова‏ ‎(это ‎не‏ ‎очень-то ‎и ‎пугает), ‎а ‎в‏ ‎том,‏ ‎что‏ ‎часто ‎уровень‏ ‎партнёров ‎катастрофическим‏ ‎образом ‎не‏ ‎дотягивает‏ ‎до ‎звёздного‏ ‎исполнения. ‎Можно ‎было ‎бы ‎подумать,‏ ‎что ‎это‏ ‎частая‏ ‎беда, ‎но, ‎однако‏ ‎же, ‎нет.‏ ‎И, ‎кроме ‎того, ‎это‏ ‎зачастую‏ ‎пытаются ‎спрятать,‏ ‎сокращая ‎время‏ ‎совместного ‎пребывания ‎в ‎кадре ‎актёра,‏ ‎настроенного‏ ‎как ‎концертный‏ ‎рояль, ‎с‏ ‎партнёром, ‎подобным ‎забытому ‎в ‎школьном‏ ‎чулане‏ ‎пианино‏ ‎с ‎порванными‏ ‎струнами.

И ‎здесь‏ ‎снова ‎мы‏ ‎возвращаемся‏ ‎к ‎понятиям‏ ‎«актёрский ‎ансамбль» ‎и ‎«оркестровка ‎сцены»‏ ‎— ‎играющие‏ ‎невпопад‏ ‎и ‎берущие ‎не‏ ‎те ‎ноты‏ ‎исполнители ‎особенно ‎выделяются ‎на‏ ‎фоне‏ ‎безупречных ‎партнёров.‏ ‎И ‎если‏ ‎в ‎большом ‎оркестре ‎есть ‎шанс,‏ ‎что‏ ‎тебя ‎могут‏ ‎не ‎расслышать,‏ ‎то ‎в ‎квартете ‎уже ‎на‏ ‎это‏ ‎шансов‏ ‎нет. ‎А‏ ‎если ‎ещё‏ ‎в ‎репертуаре‏ ‎что-то‏ ‎классическое ‎(даже‏ ‎если ‎это ‎джаз), ‎то ‎и‏ ‎не ‎удастся‏ ‎списать‏ ‎на ‎экспериментальное ‎новаторство.

А‏ ‎Бергман ‎любит‏ ‎камерные ‎истории ‎(даже ‎если‏ ‎они‏ ‎разворачиваются ‎на‏ ‎пейзаже), ‎любит‏ ‎драмы, ‎крупные ‎планы ‎и ‎диалоговые‏ ‎сцены,‏ ‎где ‎плохому‏ ‎исполнителю ‎просто‏ ‎негде ‎спрятаться. ‎Но, ‎хуже ‎всего,‏ ‎его‏ ‎игра‏ ‎выглядит ‎особенно‏ ‎раздражающей ‎на‏ ‎фоне ‎именитых‏ ‎партнёров‏ ‎(здесь, ‎помимо‏ ‎того ‎же ‎Сюдова, ‎выделил ‎бы‏ ‎Бьёрнстрада ‎(оруженосец‏ ‎в‏ ‎«Седьмой ‎печати»)).

Мораль ‎здесь‏ ‎проста: ‎очень‏ ‎сложно ‎снять ‎кино ‎с‏ ‎равнозначными‏ ‎(по ‎сюжету,‏ ‎времени, ‎репликам‏ ‎и ‎прочему) ‎персонажами, ‎когда ‎у‏ ‎тебя‏ ‎пропасть ‎между‏ ‎уровнями ‎исполнителей.‏ ‎Практических ‎решения ‎здесь ‎видится ‎два:‏ ‎либо‏ ‎принять,‏ ‎что ‎деление‏ ‎на ‎главные‏ ‎и ‎второстепенные‏ ‎роли‏ ‎не ‎случайно,‏ ‎и ‎делать ‎упор ‎на ‎лучших‏ ‎исполнителей, ‎а‏ ‎фальшивящих‏ ‎по ‎возможности ‎убирать,‏ ‎либо ‎искать,‏ ‎растить ‎и ‎воспитывать ‎сразу‏ ‎целую‏ ‎плеяду ‎актёров‏ ‎первой ‎величины‏ ‎под ‎разные ‎типажи.

По ‎пьесам ‎Шекспира‏ ‎видно,‏ ‎что ‎роли‏ ‎писались ‎под‏ ‎конкретные ‎возможности ‎актёров ‎«Глобуса» ‎и‏ ‎их‏ ‎манеру‏ ‎и ‎внешний‏ ‎облик ‎(Гамлет‏ ‎был ‎грузен,‏ ‎потому‏ ‎что ‎располнел‏ ‎Бёрбедж). ‎По ‎фильмам ‎Бергмана ‎тоже‏ ‎видно, ‎что‏ ‎они‏ ‎создавались ‎из ‎технических‏ ‎и ‎материальных‏ ‎возможностей ‎— ‎как ‎минимум‏ ‎в‏ ‎первой ‎половине‏ ‎карьеры ‎он‏ ‎старался ‎снимать ‎фильмы, ‎которые ‎можно‏ ‎сделать‏ ‎небольшим ‎количеством‏ ‎людей ‎(возможно,‏ ‎на ‎это ‎повлияло ‎и ‎то,‏ ‎что‏ ‎в‏ ‎работе ‎над‏ ‎одной ‎из‏ ‎своих ‎ранних‏ ‎работ‏ ‎он ‎вышел‏ ‎из ‎бюджета, ‎из-за ‎чего ‎случился‏ ‎скандал). ‎А‏ ‎вот‏ ‎требования ‎к ‎актёрам‏ ‎у ‎Ингмара‏ ‎пришли ‎прямиком ‎из ‎нового‏ ‎скандинавского‏ ‎театра, ‎рассчитанного‏ ‎на ‎2–4‏ ‎исполнителей, ‎которые ‎будут ‎рассуждать ‎на‏ ‎модные‏ ‎важные ‎темы‏ ‎(у ‎Ибсена‏ ‎это ‎скорее ‎что-нибудь ‎об ‎эмансипации,‏ ‎а‏ ‎Бергману‏ ‎нравятся ‎психоаналитические‏ ‎рассуждения ‎о‏ ‎снах ‎и‏ ‎страдания‏ ‎от ‎богооставленности)‏ ‎примерно ‎в ‎равных ‎пропорциях ‎(хотя‏ ‎то, ‎кому‏ ‎симпатизирует‏ ‎автор, ‎прикрыто ‎едва-едва).

Читать: 2+ мин
logo Буланенко

Рипли: книга и экранизация

В ‎старом‏ ‎споре ‎о ‎том, ‎что ‎лучше‏ ‎— ‎книга‏ ‎или‏ ‎кино, ‎победителя ‎выявить‏ ‎несколько ‎затруднительно‏ ‎ввиду ‎неопределённости ‎и ‎субъективности‏ ‎критериев‏ ‎выбора. ‎В‏ ‎общем-то, ‎саму‏ ‎тему ‎можно ‎было ‎бы ‎объявить‏ ‎дисциплиной‏ ‎специальной ‎олимпиады‏ ‎и ‎предоставить‏ ‎возможность ‎соревноваться ‎в ‎ней ‎увлечённым‏ ‎участникам.‏ ‎Но‏ ‎бывает ‎трудно‏ ‎удержаться ‎от‏ ‎сравнения ‎при‏ ‎просмотре‏ ‎очередной ‎экранизации.‏ ‎У ‎меня, ‎правда, ‎в ‎этот‏ ‎раз ‎вышло‏ ‎не‏ ‎так ‎— ‎пару‏ ‎недель ‎назад‏ ‎таки ‎дочитал ‎«Талантливого ‎мистера‏ ‎Рипли»,‏ ‎хотя ‎была‏ ‎мысль ‎бросить‏ ‎на ‎середине. ‎В ‎общем-то, ‎из‏ ‎этого‏ ‎описания ‎уже‏ ‎ясно, ‎что‏ ‎книга ‎мне ‎не ‎так ‎чтобы‏ ‎очень‏ ‎понравилась.

Книжный‏ ‎Рипли ‎—‏ ‎это ‎Раскольников‏ ‎в ‎женском‏ ‎пересказе.‏ ‎Он ‎убивает‏ ‎не ‎потому, ‎что ‎его ‎идея‏ ‎съела, ‎а‏ ‎из-за‏ ‎того, ‎что ‎его‏ ‎отвергли. ‎А‏ ‎ещё ‎из-за ‎модных ‎шмоток,‏ ‎желания‏ ‎жить ‎красиво‏ ‎и ‎хорошо‏ ‎устроиться ‎в ‎жизни. ‎В ‎конце‏ ‎концов,‏ ‎из-за ‎стремления‏ ‎быть ‎кем-то‏ ‎другим. ‎Родион ‎Романыч, ‎конечно, ‎метит‏ ‎в‏ ‎Наполеоны,‏ ‎но ‎он‏ ‎хочет ‎узнать,‏ ‎есть ‎ли‏ ‎в‏ ‎нём ‎то,‏ ‎что ‎делало ‎Наполеона ‎Наполеоном, ‎а‏ ‎не ‎раствориться‏ ‎в‏ ‎его ‎могучей ‎личности.‏ ‎Том ‎Рипли‏ ‎довольствуется ‎совсем ‎уж ‎пустыми‏ ‎фигурами.

Неудачливый‏ ‎актёр ‎—‏ ‎он, ‎на‏ ‎самом ‎деле, ‎поразительно ‎талантлив ‎в‏ ‎перевоплощении.‏ ‎Но ‎фундамент‏ ‎этого ‎таланта‏ ‎— ‎незавершённость ‎личности ‎самого ‎Рипли.‏ ‎Ему‏ ‎легко‏ ‎быть ‎не‏ ‎собой, ‎потому‏ ‎что, ‎собственно‏ ‎говоря,‏ ‎трудно ‎сказать,‏ ‎что ‎он ‎такое ‎есть.

И ‎в‏ ‎этом ‎плане‏ ‎и‏ ‎фильм ‎Мингеллы, ‎и‏ ‎сериал ‎Заилляна‏ ‎сильно ‎отличаются ‎от ‎книги.‏ ‎Молодой‏ ‎Дэймон ‎играет‏ ‎порывистого ‎юношу,‏ ‎которого ‎страсть ‎и ‎случайность ‎делают‏ ‎хладнокровным‏ ‎маньяком. ‎Немолодой‏ ‎Скотт ‎же‏ ‎играет ‎умудрённого ‎опытом ‎мелкого ‎проходимца,‏ ‎который‏ ‎получает‏ ‎возможность ‎перейти‏ ‎в ‎высшую‏ ‎криминальную ‎лигу,‏ ‎где‏ ‎убийства ‎—‏ ‎вынужденная ‎мера.

У ‎книжного ‎Рипли ‎есть‏ ‎чёткий ‎переломный‏ ‎момент‏ ‎— ‎встреча ‎с‏ ‎мафиози ‎и‏ ‎попытка ‎вовлечь ‎Гринлифа ‎в‏ ‎контрабанду.‏ ‎Отказ ‎Дики‏ ‎и ‎последовавшее‏ ‎охлаждение ‎убивают ‎старого ‎Тома, ‎и‏ ‎перед‏ ‎нами ‎сразу‏ ‎предстаёт ‎новый‏ ‎— ‎убийца-шахматист, ‎просчитывающий ‎свои ‎ходы‏ ‎вперёд‏ ‎с‏ ‎отчуждённостью ‎механизма.‏ ‎Его ‎раздражает‏ ‎не ‎то,‏ ‎что‏ ‎приходится ‎убить‏ ‎заподозрившего ‎что-то ‎персонажа, ‎а ‎тот‏ ‎факт, ‎что‏ ‎он‏ ‎сделал ‎это ‎нерасчётливо.

Сериал‏ ‎здесь ‎ближе‏ ‎к ‎книге, ‎но ‎более‏ ‎психологичен:‏ ‎действия ‎Рипли‏ ‎выглядят ‎более‏ ‎обоснованно, ‎а ‎изменения ‎— ‎более‏ ‎последовательно.‏ ‎При ‎этом‏ ‎многосерийный ‎фильм‏ ‎достигает ‎этого ‎чисто ‎кинематографическими ‎методами‏ ‎—‏ ‎немногословными‏ ‎(а ‎зачастую‏ ‎просто ‎немыми‏ ‎сценами), ‎крупными‏ ‎планами‏ ‎и ‎монтажом.‏ ‎Разумеется, ‎это ‎всё ‎заложено ‎на‏ ‎уровне ‎сценария.‏ ‎Да,‏ ‎хороший ‎сценарий ‎не‏ ‎обязательно ‎состоит‏ ‎из ‎искромётных ‎диалогов ‎(это‏ ‎гораздо‏ ‎важнее ‎для‏ ‎пьесы), ‎но‏ ‎всегда ‎— ‎из ‎сильных ‎и‏ ‎правильно‏ ‎выстроенных ‎сцен.

Собственно,‏ ‎главная ‎причина‏ ‎посмотреть ‎сериал ‎— ‎это ‎то,‏ ‎как‏ ‎он‏ ‎сделан. ‎Тот‏ ‎случай, ‎когда‏ ‎исполнение ‎важнее‏ ‎мелодии.

Да,‏ ‎Эндрю ‎Скотт‏ ‎староват, ‎а ‎сверхрезкая ‎оптика ‎это‏ ‎только ‎подчёркивает.‏ ‎Да,‏ ‎решение ‎обесцветить ‎картинку‏ ‎небесспорно, ‎но‏ ‎его ‎пытаются ‎обыграть ‎в‏ ‎сюжете‏ ‎— ‎отсылками‏ ‎на ‎Караваджо‏ ‎и ‎финальным ‎твистом, ‎им ‎вдохновлённым.‏ ‎Но‏ ‎если ‎Вам‏ ‎нравится ‎интересно‏ ‎исполненное ‎кино, ‎то ‎можете ‎посмотреть.

Читать: 7+ мин
logo Буланенко

5 любимых фильмов

На ‎выходных‏ ‎в ‎рамках ‎эстафеты ‎составил ‎список‏ ‎5 ‎любимых‏ ‎фильмов‏ ‎«на ‎данный ‎момент»‏ ‎(чтобы ‎это‏ ‎ни ‎значило). ‎Не ‎совсем‏ ‎уверен‏ ‎насчёт ‎условия‏ ‎«любимый ‎прямо‏ ‎сейчас», поэтому, ‎принимая ‎эстафету ‎у ‎Алексея‏ ‎Алёхина, перечислю‏ ‎5 ‎фильмов,‏ ‎которые ‎я‏ ‎смотрел ‎не ‎так ‎давно ‎и‏ ‎готов‏ ‎с‏ ‎удовольствием ‎пересмотреть‏ ‎буквально ‎сегодня‏ ‎вечером.

«Неоконченная ‎пьеса‏ ‎для‏ ‎механического ‎пианино» — Чехова‏ ‎ставить ‎трудно, ‎Чехова ‎ставят ‎хорошо‏ ‎редко, ‎и‏ ‎ещё‏ ‎реже ‎по ‎Чехову‏ ‎снимают ‎хорошее‏ ‎кино. ‎Никита ‎Сергеевич ‎мечтал‏ ‎поставить‏ ‎«Чайку», ‎но‏ ‎«Чайку» ‎ему‏ ‎поставить ‎не ‎дали, ‎потому ‎что‏ ‎незадолго‏ ‎до ‎того‏ ‎уже ‎была‏ ‎экранизация ‎Карасика ‎— ‎достаточно ‎необычная‏ ‎в‏ ‎плане‏ ‎съёмок, ‎которые‏ ‎можно ‎охарактеризовать‏ ‎как ‎театр‏ ‎на‏ ‎пленэре ‎(что‏ ‎напрямую ‎отсылает ‎к ‎пьесе, ‎разумеется),‏ ‎и ‎хорошим‏ ‎исполнением‏ ‎ролей ‎Тригорина ‎(Яковлев)‏ ‎и ‎Дорна‏ ‎(Капелян).

В ‎итоге ‎Михалков ‎с‏ ‎Адабашьяном‏ ‎собрали ‎из‏ ‎«Безотцовщины» ‎и‏ ‎ещё ‎пары ‎ранних ‎чеховских ‎произведений‏ ‎очень‏ ‎кинематографичную ‎историю,‏ ‎сократив ‎число‏ ‎персонажей ‎и ‎диалогов, ‎добавив ‎действия‏ ‎и‏ ‎заставив‏ ‎Калягина ‎похудеть‏ ‎на ‎20‏ ‎с ‎лишним‏ ‎кг.‏ ‎Собственно, ‎это‏ ‎едва ‎ли ‎не ‎главная ‎роль‏ ‎в ‎карьере‏ ‎Сан‏ ‎Саныча ‎— ‎может,‏ ‎не ‎стоило‏ ‎потом ‎опять ‎набирать ‎вес.‏ ‎Богатырёв‏ ‎как ‎всегда‏ ‎хорош ‎у‏ ‎Михалкова. ‎Шуранова ‎очень ‎удачно ‎заменила‏ ‎Гурченко‏ ‎в ‎роли‏ ‎Войницевой, ‎как,‏ ‎к ‎слову, ‎и ‎сам ‎Михалков,‏ ‎подменивший‏ ‎Стеблова.‏ ‎Табаков ‎забавен‏ ‎в ‎непривычном‏ ‎барском ‎образе‏ ‎(но‏ ‎сильно ‎отличном‏ ‎от ‎обломовского). ‎У ‎Ромашина ‎с‏ ‎Никоненко ‎тоже‏ ‎яркие‏ ‎второстепенные ‎роли, ‎но‏ ‎Кадачников ‎переигрывает‏ ‎едва ‎ли ‎не ‎всех‏ ‎со‏ ‎второго ‎плана.‏ ‎В ‎общем,‏ ‎очень ‎добротное ‎актёрское ‎кино ‎по‏ ‎качественному‏ ‎литературному ‎материалу.

«Никогда‏ ‎ничего ‎не‏ ‎бывает ‎потом. ‎Это ‎только ‎кажется,‏ ‎что‏ ‎всё‏ ‎ещё ‎впереди,‏ ‎что ‎жизнь‏ ‎длинна ‎и‏ ‎счастлива.‏ ‎Что ‎сейчас‏ ‎можно ‎прожить ‎так, ‎начерно ‎—‏ ‎потом ‎всё‏ ‎поправишь.‏ ‎Никогда ‎это ‎„потом“‏ ‎не ‎наступает.‏ ‎Никогда…»

«Золотой ‎телёнок» — с ‎экранизацией ‎Ильфа‏ ‎и‏ ‎Петрова ‎у‏ ‎нас ‎как‏ ‎будто ‎задержались, ‎но ‎первая ‎сразу‏ ‎и‏ ‎оказалась ‎лучшей.‏ ‎Юрский ‎придаёт‏ ‎персонажу ‎трагизм ‎и ‎искренность ‎—‏ ‎да,‏ ‎он‏ ‎явно ‎рефлексирующий‏ ‎интеллигент, ‎но‏ ‎он ‎ещё‏ ‎и‏ ‎достаточно ‎молод,‏ ‎атлетически ‎сложён ‎и ‎харизматичен, ‎чтобы‏ ‎быть, ‎вместе‏ ‎с‏ ‎тем, ‎и ‎обаятельным‏ ‎проходимцем. ‎Веришь,‏ ‎что ‎этот ‎Бендер ‎—‏ ‎ровесник‏ ‎века, ‎благополучная‏ ‎судьба ‎которого‏ ‎была ‎переломана ‎через ‎колено ‎гражданской‏ ‎войной,‏ ‎и ‎что‏ ‎только ‎из-за‏ ‎этого ‎он ‎пошёл ‎в ‎авантюристы.‏ ‎Но‏ ‎и‏ ‎здесь ‎Бендеру‏ ‎тесно ‎—‏ ‎он ‎не‏ ‎любит‏ ‎повторяться ‎в‏ ‎своих ‎обманах, ‎относясь ‎к ‎ним‏ ‎как ‎к‏ ‎вынужденной‏ ‎импровизации.

Этот ‎Бендер ‎способен‏ ‎на ‎настоящее‏ ‎чувство ‎(да ‎и ‎как‏ ‎можно‏ ‎не ‎влюбиться‏ ‎в ‎такую‏ ‎Старикову), ‎и ‎его ‎надрыву ‎веришь,‏ ‎когда‏ ‎он ‎враз‏ ‎теряет ‎всё.‏ ‎Куравлёв ‎в ‎роли ‎Балаганова ‎также‏ ‎жизнен‏ ‎и‏ ‎хорош, ‎а‏ ‎Гердт ‎привнёс‏ ‎в ‎роль‏ ‎Паниковского‏ ‎столько ‎своего,‏ ‎что ‎сделал ‎персонажа ‎гораздо ‎проработанней‏ ‎книжного. ‎Папа‏ ‎Михаила‏ ‎Боярского ‎в ‎роли‏ ‎Козлевича ‎отодвинут‏ ‎на ‎второй ‎план, ‎но‏ ‎тоже‏ ‎неплох. ‎Ну‏ ‎и ‎Евстигнеев,‏ ‎уже ‎игравший ‎в ‎студенческой ‎работе‏ ‎Данелии‏ ‎Лоханкина, ‎убедителен,‏ ‎изображая ‎обманщика‏ ‎системного ‎и ‎идейного, ‎который, ‎несомненно,‏ ‎выиграет‏ ‎на‏ ‎долгой ‎дистанции‏ ‎у ‎порывистого‏ ‎Остапа. ‎Забавно,‏ ‎кстати,‏ ‎что ‎Васисуалия‏ ‎в ‎исполнении ‎Папанова ‎из ‎фильма‏ ‎вырезали ‎уже‏ ‎на‏ ‎монтаже ‎— ‎и,‏ ‎пожалуй, ‎из‏ ‎того, ‎что ‎сохранилось ‎от‏ ‎сцен‏ ‎с ‎его‏ ‎участием, ‎это‏ ‎было ‎правильно ‎(прежде ‎всего ‎из-за‏ ‎того,‏ ‎что ‎удлиняло‏ ‎и ‎без‏ ‎того ‎немалый ‎хронометраж, ‎добавляя ‎лишнюю‏ ‎сюжетную‏ ‎ветку).

Хотя‏ ‎кино, ‎опять-таки,‏ ‎актёрское, ‎отмечу‏ ‎и ‎операторскую‏ ‎работу‏ ‎Полуянова.

«Графа ‎Монте-Кристо‏ ‎из ‎меня ‎не ‎вышло, ‎придётся‏ ‎переквалифицироваться ‎в‏ ‎управдомы».

«Иван‏ ‎Васильевич ‎меняет ‎профессию» — снова‏ ‎экранизация ‎(малоизвестной‏ ‎пьесы ‎Булгакова), ‎снова ‎в‏ ‎качестве‏ ‎оператора ‎Полуянов‏ ‎(комедии ‎золотого‏ ‎периода ‎в ‎творчестве ‎Гайдая ‎и‏ ‎визуально‏ ‎качественно ‎сделаны)‏ ‎и ‎Куравлёв‏ ‎в ‎роли ‎афериста ‎(но ‎совсем‏ ‎другого‏ ‎—‏ ‎с ‎другими‏ ‎жестами, ‎интонациями‏ ‎и ‎мимикой).‏ ‎Как‏ ‎и ‎его‏ ‎кумир ‎Гоголь, ‎Булгаков ‎одно ‎время‏ ‎думал ‎написать‏ ‎учебник‏ ‎по ‎истории ‎России,‏ ‎но ‎мысли‏ ‎эти ‎также ‎остались ‎лишь‏ ‎мечтой,‏ ‎воплотившись, ‎впрочем,‏ ‎в ‎художественной‏ ‎форме. ‎Немногословные, ‎но ‎яркие ‎диалоги‏ ‎хорошо‏ ‎сочетаются ‎с‏ ‎комедией ‎действия,‏ ‎в ‎которой ‎Гайдай ‎всегда ‎был‏ ‎хорош.

Из‏ ‎актёров,‏ ‎помимо ‎упомянутого‏ ‎Куравлёва, ‎отметил‏ ‎бы ‎в‏ ‎первую‏ ‎очередь ‎Яковлева,‏ ‎который ‎и ‎здесь, ‎и ‎по‏ ‎немногочисленным, ‎но‏ ‎ярким‏ ‎другим ‎комедийным ‎ролям‏ ‎показывает, ‎что‏ ‎этих ‎самых ‎ролей ‎он‏ ‎в‏ ‎карьере ‎не‏ ‎доиграл. ‎Возможно,‏ ‎всё ‎дело ‎в ‎очень ‎уж‏ ‎представительной‏ ‎и ‎драматической‏ ‎внешности ‎и‏ ‎исполненном ‎ещё ‎в ‎молодости ‎Мышкине,‏ ‎которого,‏ ‎кстати,‏ ‎мог ‎сыграть‏ ‎и ‎Гайдай‏ ‎— ‎Пырьев‏ ‎всерьёз‏ ‎рассматривал ‎такой‏ ‎вариант, ‎— ‎и ‎тогда ‎история‏ ‎отечественной ‎комедии‏ ‎была‏ ‎бы ‎совсем ‎другой.

Разумеется,‏ ‎ещё ‎Пуговкин,‏ ‎Демьяненко, ‎Этуш ‎и ‎Филиппов‏ ‎создают‏ ‎яркие ‎образы,‏ ‎но ‎кино‏ ‎не ‎только ‎актёрское, ‎но, ‎как‏ ‎и‏ ‎обычно ‎у‏ ‎Гайдая, ‎монтажное.

«Какое‏ ‎житие ‎твое, ‎пёс ‎смердящий? ‎Ты‏ ‎посмотри‏ ‎на‏ ‎себя! ‎„Житие“…»

«Гладиатор» — как‏ ‎историк ‎я‏ ‎не ‎мог‏ ‎обойтись‏ ‎без ‎соответствующего‏ ‎жанра, ‎но ‎выбор ‎тут ‎трудный:‏ ‎«В ‎августе‏ ‎44-го»,‏ ‎«Апокалипсис» ‎или ‎«Дуэлянты»‏ ‎того ‎же‏ ‎Скотта ‎(не ‎путать ‎с‏ ‎«Последней‏ ‎дуэлью»). ‎Но‏ ‎наших ‎уже‏ ‎многовато, ‎а ‎у ‎Гибсона ‎скорее‏ ‎антуражный‏ ‎боевик, ‎так‏ ‎что ‎пусть‏ ‎будет ‎эпик ‎от ‎Ридли, ‎который,‏ ‎по‏ ‎сути,‏ ‎спас ‎его‏ ‎карьеру. ‎Да,‏ ‎фильм ‎делался‏ ‎с‏ ‎большими ‎проблемами‏ ‎— ‎от ‎главной ‎роли ‎отказался‏ ‎Гибсон, ‎сценарий‏ ‎переписывался‏ ‎прямо ‎на ‎съёмочной‏ ‎площадке, ‎ещё‏ ‎во ‎время ‎съёмок ‎скончался‏ ‎Оливер‏ ‎Рид. ‎Но‏ ‎создатели ‎стоически‏ ‎(когда ‎снимаешь ‎фильм ‎о ‎Марке‏ ‎Аврелии‏ ‎— ‎это‏ ‎обязывает) ‎всё‏ ‎выдержали, ‎а ‎Кроу, ‎подменивший ‎Мэла,‏ ‎стал‏ ‎после‏ ‎фильма ‎большой‏ ‎звездой.

Ридли ‎не‏ ‎умеет ‎снимать‏ ‎некрасиво‏ ‎(испытывая ‎обычно‏ ‎проблемы ‎с ‎повествованием, ‎но ‎не‏ ‎с ‎картинкой),‏ ‎так‏ ‎что ‎кино ‎очень‏ ‎визуально ‎богатое‏ ‎— ‎те ‎же ‎переснятые‏ ‎кадры‏ ‎из ‎«Падения‏ ‎Римской ‎империи»‏ ‎(которое ‎по ‎иронии ‎судьбы ‎похоронило‏ ‎в‏ ‎своё ‎время‏ ‎жанр ‎пеплум‏ ‎в ‎Голливуде ‎— ‎зато ‎Энтони‏ ‎Манн‏ ‎таки‏ ‎получил ‎свой‏ ‎шанс ‎снять‏ ‎большое ‎историческое‏ ‎кино‏ ‎после ‎того,‏ ‎как ‎его ‎выгнал ‎со ‎съёмок‏ ‎«Спартака» ‎Дуглас)‏ ‎выглядят‏ ‎гораздо ‎более ‎киношно‏ ‎и ‎завораживающе.‏ ‎Ну ‎и ‎своим ‎ярким‏ ‎выступлением‏ ‎Хоакин ‎Феникс‏ ‎делает ‎заявку‏ ‎на ‎большого ‎актёра.

«— Смириться ‎с ‎поражением‏ ‎трудно.

— Ты‏ ‎бы ‎смирился?‏ ‎Или ‎я?»

«Убийца» — самый‏ ‎сложный ‎выбор, ‎потому ‎что ‎хотелось‏ ‎уже‏ ‎взять‏ ‎что-то ‎из‏ ‎боевиков ‎или‏ ‎космической ‎тематики‏ ‎(и‏ ‎сперва ‎«К‏ ‎звёздам» ‎Грэя ‎даже ‎были ‎фаворитом).‏ ‎В ‎списке‏ ‎нет‏ ‎ни ‎одной ‎работы‏ ‎Юсова, ‎так‏ ‎пусть ‎будет ‎боевик, ‎снятый‏ ‎его‏ ‎большим ‎фанатом‏ ‎Роджером ‎Дикинсом‏ ‎(впрочем, ‎в ‎таком ‎случае ‎могли‏ ‎быть‏ ‎и ‎«Старикам‏ ‎здесь ‎не‏ ‎место» ‎или ‎«Железная ‎хватка» ‎Коэнов,‏ ‎но‏ ‎пусть‏ ‎будет ‎Вильнёв).‏ ‎Разумеется, ‎поскольку‏ ‎фильм ‎выбирал‏ ‎из-за‏ ‎оператора, ‎то‏ ‎для ‎меня ‎он ‎в ‎первую‏ ‎очередь ‎визуальный,‏ ‎но‏ ‎надо ‎похвалить ‎и‏ ‎Бролина ‎(которого,‏ ‎кстати, ‎согласиться ‎на ‎роль‏ ‎сагитировал‏ ‎как ‎раз‏ ‎Дикинс, ‎снимавший‏ ‎его ‎в ‎тех ‎самых ‎коэновских‏ ‎фильмах),‏ ‎и ‎Дель‏ ‎Торо, ‎которого‏ ‎можно ‎похвалить ‎за ‎то, ‎что‏ ‎он‏ ‎сделал‏ ‎своего ‎героя‏ ‎немногословным.

Вильнёв ‎вообще‏ ‎сильно ‎проредил‏ ‎сценарий‏ ‎Шеридана, ‎и,‏ ‎учитывая ‎полярность ‎их ‎взглядов ‎на‏ ‎жизнь, ‎вышло‏ ‎не‏ ‎всегда ‎удачно, ‎но‏ ‎зато ‎более‏ ‎ёмко. ‎И ‎да, ‎для‏ ‎меня‏ ‎это ‎всё-таки‏ ‎фильм ‎про‏ ‎оперативника ‎ЦРУ ‎и ‎его ‎агента,‏ ‎а‏ ‎не ‎красивую‏ ‎Эмили ‎Блант‏ ‎(кстати, ‎если ‎Бенисио ‎играет ‎сикария,‏ ‎то‏ ‎она‏ ‎— ‎фарисея).‏ ‎И ‎ключевое‏ ‎в ‎моём‏ ‎выборе‏ ‎— ‎это‏ ‎как ‎раз ‎то, ‎как ‎разведчик‏ ‎вербует ‎персонажа‏ ‎Эмили,‏ ‎а ‎потом ‎не‏ ‎даёт ‎соскочить.‏ ‎Ну ‎и ‎сцена ‎перестрелки‏ ‎на‏ ‎границе, ‎конечно.

«Тебе‏ ‎предлагали ‎остаться‏ ‎дома. ‎Ты ‎себя ‎недооцениваешь. ‎Давай‏ ‎остынь.‏ ‎Твой ‎напарник‏ ‎остался ‎дома,‏ ‎он ‎к ‎этому ‎не ‎готов.‏ ‎Но‏ ‎пусть‏ ‎он ‎скорее‏ ‎привыкает, ‎потому‏ ‎что ‎это‏ ‎наше‏ ‎будущее, ‎Кейт.‏ ‎Они ‎окопаются ‎здесь, ‎в ‎Финиксе,‏ ‎и ‎устроят‏ ‎новый‏ ‎Хуарес. ‎Мы ‎даём‏ ‎шанс ‎тряхануть‏ ‎этих ‎ублюдков ‎и ‎устроить‏ ‎хаос‏ ‎среди ‎картелей,‏ ‎всего-навсего. ‎А‏ ‎пока ‎впитывай ‎всё, ‎что ‎ты‏ ‎здесь‏ ‎видишь. ‎Учись,‏ ‎вот ‎твоя‏ ‎задача!»

Почётную ‎миссию ‎продолжить ‎марафон ‎передаю‏ ‎Андрею‏ ‎Баздреву.

Читать: 3+ мин
logo Буланенко

Кубрик и антивоенное кино

Роджер ‎Дикинс‏ ‎эстетизирует ‎оружие, ‎а ‎изображённые ‎им‏ ‎перестрелки ‎завораживают‏ ‎(моя‏ ‎любимая ‎— ‎из‏ ‎«Убийцы» ‎Дени‏ ‎Вильнёва). ‎Неудивительно, ‎что ‎в‏ ‎начале‏ ‎своей ‎карьеры‏ ‎он ‎работал‏ ‎как ‎оператор-документалист ‎и ‎побывал ‎в‏ ‎горячих‏ ‎точках. ‎Его‏ ‎стиль ‎вообще‏ ‎можно ‎охарактеризовать ‎как ‎художественно-бытовой. ‎И‏ ‎бывает‏ ‎так,‏ ‎что ‎стиль‏ ‎этот ‎входит‏ ‎в ‎противоречие‏ ‎с‏ ‎авторской ‎задумкой‏ ‎— ‎когда ‎режиссёр ‎хочет ‎показать‏ ‎что-то ‎разоблачительно-осуждающее‏ ‎насилие,‏ ‎а ‎выходит ‎всё‏ ‎равно ‎ода‏ ‎битве.

Трюффо ‎по ‎этому ‎поводу‏ ‎был‏ ‎категоричен: ‎«Я‏ ‎считаю, ‎что‏ ‎насилие ‎в ‎кино ‎очень ‎неоднозначно.‏ ‎Например,‏ ‎некоторые ‎фильмы‏ ‎претендуют ‎на‏ ‎антивоенную ‎направленность, ‎но ‎я ‎не‏ ‎думаю,‏ ‎что‏ ‎на ‎самом‏ ‎деле ‎видел‏ ‎антивоенный ‎фильм.‏ ‎Каждый‏ ‎фильм ‎о‏ ‎войне ‎в ‎конечном ‎итоге ‎становится‏ ‎провоенным». ‎Интересно,‏ ‎конечно,‏ ‎сказал ‎бы ‎он‏ ‎то ‎же‏ ‎самое ‎о ‎подростковом ‎хулиганстве,‏ ‎но‏ ‎сейчас ‎не‏ ‎об ‎этом‏ ‎— ‎слова ‎эти ‎произнесены, ‎как‏ ‎считается,‏ ‎после ‎просмотра‏ ‎«Троп ‎славы»‏ ‎Кубрика. ‎Но ‎дело ‎в ‎том,‏ ‎что‏ ‎как‏ ‎раз ‎Кубрика‏ ‎трудно ‎назвать‏ ‎антивоенным ‎режиссёром.‏ ‎Мало‏ ‎того, ‎в‏ ‎русле ‎весьма ‎модного ‎у ‎послевоенного‏ ‎поколения ‎несколько‏ ‎напыщенного‏ ‎цинизма, ‎Стэнли ‎всю‏ ‎человеческую ‎цивилизацию‏ ‎выводит ‎из ‎насилия. ‎Он,‏ ‎возможно,‏ ‎и ‎не‏ ‎воспевает ‎Смотрящего‏ ‎на ‎Луну, ‎который ‎под ‎воздействием‏ ‎чёрной‏ ‎плиты ‎забивает‏ ‎костью ‎менее‏ ‎удачливого ‎примата ‎(хотя ‎при ‎появлении‏ ‎монолита‏ ‎звучит‏ ‎хорал ‎Лигети‏ ‎«Господи ‎помилуй»),‏ ‎но ‎напрямую‏ ‎утверждает,‏ ‎что ‎именно‏ ‎использование ‎орудий ‎в ‎агрессивных ‎целях‏ ‎отделило ‎человека‏ ‎от‏ ‎животных ‎и ‎создало‏ ‎цивилизацию.

Да, ‎Кубрик‏ ‎считал, ‎что ‎вьетнамская ‎война‏ ‎стала‏ ‎прививкой ‎для‏ ‎американского ‎общества,‏ ‎которое ‎теперь ‎будет ‎избегать ‎крупных‏ ‎конфликтов.‏ ‎До ‎полномасштабного‏ ‎вторжения ‎в‏ ‎Ирак ‎он ‎не ‎дожил ‎совсем‏ ‎немного,‏ ‎но‏ ‎«Бурю ‎в‏ ‎пустыне» ‎застал,‏ ‎так ‎что,‏ ‎возможно,‏ ‎усомнился ‎в‏ ‎собственной ‎правоте ‎(хотя, ‎скорее ‎всего,‏ ‎его ‎собственное‏ ‎самолюбие‏ ‎уберегло ‎его ‎от‏ ‎этой ‎неприятности).‏ ‎Но ‎точно ‎известно, ‎что‏ ‎он‏ ‎считал ‎инструкции‏ ‎сержанта ‎Хартмана‏ ‎по ‎обращению ‎с ‎оружием ‎очень‏ ‎толковыми‏ ‎— ‎к‏ ‎тому ‎времени‏ ‎Стэнли ‎и ‎сам ‎был ‎обладателем‏ ‎большой‏ ‎коллекции‏ ‎ружей.

В ‎войне‏ ‎Кубрику ‎нравилась‏ ‎чёткая ‎спланированность,‏ ‎которая‏ ‎пытается ‎противостоять‏ ‎случайности ‎— ‎именно ‎поэтому ‎он‏ ‎любил ‎сравнивать‏ ‎съёмки‏ ‎с ‎военной ‎компанией‏ ‎и ‎связывать‏ ‎их ‎успех ‎с ‎подготовленностью.‏ ‎Сообразно‏ ‎духу ‎эпохи‏ ‎его ‎интересовали‏ ‎и ‎поражения ‎— ‎как ‎и‏ ‎для‏ ‎другого ‎фаната‏ ‎Джона ‎Хьюстона‏ ‎Жана-Пьера ‎Мельвиля ‎(оба ‎были ‎в‏ ‎полном‏ ‎восторге‏ ‎от ‎«Асфальтовых‏ ‎джунглей») ‎тема‏ ‎провала ‎грандиозного‏ ‎плана,‏ ‎в ‎котором‏ ‎было ‎учтено ‎почти ‎всё, ‎является‏ ‎одной ‎из‏ ‎главных‏ ‎в ‎творчестве.

«С ‎самого‏ ‎начала ‎он‏ ‎игнорировал ‎факты, ‎которые ‎доказывали,‏ ‎что‏ ‎русская ‎кампания‏ ‎станет ‎дорогостоящим‏ ‎провалом», ‎— ‎говорил ‎Кубрик ‎о‏ ‎Наполеоне,‏ ‎пока ‎готовился‏ ‎к ‎съёмкам‏ ‎его ‎биографии. ‎Для ‎самого ‎режиссёра‏ ‎его‏ ‎замысел‏ ‎с ‎эпичным‏ ‎историческим ‎фильмом‏ ‎о ‎Бонапарте‏ ‎тоже‏ ‎оказался ‎провалом,‏ ‎но ‎часть ‎идей ‎о ‎том,‏ ‎как ‎надо‏ ‎показывать‏ ‎сражения ‎на ‎экране,‏ ‎он ‎всё-таки‏ ‎реализовал ‎в ‎«Барри ‎Линдоне».

«Важно‏ ‎донести‏ ‎до ‎зрителей‏ ‎суть ‎этих‏ ‎сражений, ‎ибо ‎всем ‎им ‎присуще‏ ‎эстетическое‏ ‎великолепие. ‎Почти‏ ‎как ‎в‏ ‎выдающемся ‎музыкальном ‎произведении ‎или ‎безупречной‏ ‎математической‏ ‎формуле.‏ ‎Именно ‎эти‏ ‎качества ‎я‏ ‎надеюсь ‎передать,‏ ‎параллельно‏ ‎отразив ‎грубую‏ ‎реальность ‎тех ‎столкновений», ‎— ‎вряд‏ ‎ли ‎человека,‏ ‎считавшего‏ ‎так, ‎можно ‎назвать‏ ‎пацифистом.

Читать: 12+ мин
logo Буланенко

Как Кирк Дуглас сделал Стэнли Кубрика великим

Режиссёры, ‎которые‏ ‎стали ‎известны ‎после ‎одного ‎фильма,‏ ‎встречаются ‎довольно‏ ‎часто.‏ ‎Человек ‎выстреливает ‎с‏ ‎кассово ‎успешной‏ ‎работой ‎или ‎будоражит ‎умы‏ ‎фестивальной‏ ‎публики ‎чем-нибудь‏ ‎остреньким. ‎А‏ ‎иногда ‎сходятся ‎оба ‎фактора, ‎и‏ ‎тогда‏ ‎такого ‎творца‏ ‎все ‎носят‏ ‎на ‎руках ‎и ‎говорят: ‎«Дамьен‏ ‎(пусть‏ ‎его‏ ‎зовут ‎Дамьен),‏ ‎ты ‎новый‏ ‎Кубрик: ‎на‏ ‎тебе‏ ‎много ‎денег‏ ‎и ‎сними, ‎что ‎хочешь!» ‎Иногда‏ ‎это ‎срабатывает,‏ ‎и‏ ‎Дамьен ‎приносит ‎в‏ ‎клювике ‎голодным‏ ‎продюсерам ‎прибыль, ‎а ‎они‏ ‎обеспечивают‏ ‎его ‎всё‏ ‎возрастающими ‎бюджетами.‏ ‎Но ‎вместе ‎с ‎ними ‎растут‏ ‎и‏ ‎риски, ‎и‏ ‎рано ‎или‏ ‎поздно ‎налаженный ‎конвейер ‎авторского ‎массового‏ ‎кино‏ ‎даёт‏ ‎сбой. ‎Блеск‏ ‎гения ‎при‏ ‎таком ‎провале‏ ‎тускнеет,‏ ‎и ‎порой‏ ‎ему ‎приходится ‎откатываться ‎во ‎второй‏ ‎дивизион ‎—‏ ‎лигу‏ ‎крепких ‎ремесленников. ‎Но‏ ‎бывает ‎так,‏ ‎что ‎всё ‎заканчивается ‎на‏ ‎одном‏ ‎фильме ‎—‏ ‎Шазелл ‎пока‏ ‎в ‎подвешенном ‎состоянии ‎после ‎провала‏ ‎«Вавилона»,‏ ‎а ‎вот‏ ‎Том ‎Хупер‏ ‎после ‎эпичного ‎провала ‎«Кошек», ‎похоже,‏ ‎уже‏ ‎всё.

Словосочетание‏ ‎«авторское ‎массовое‏ ‎кино» ‎может‏ ‎показаться ‎оксюмороном‏ ‎только‏ ‎на ‎первый‏ ‎взгляд, ‎поскольку ‎сами ‎понятия ‎не‏ ‎противоположные, ‎а‏ ‎пересекающиеся‏ ‎(пусть ‎и ‎частично).‏ ‎Также ‎следует‏ ‎отметить, ‎что ‎под ‎«авторским»‏ ‎часто‏ ‎понимается ‎и‏ ‎«лично ‎интересное‏ ‎и ‎симпатичное ‎автору», ‎что ‎в‏ ‎корне‏ ‎неверно. ‎Да,‏ ‎тот ‎же‏ ‎Шазелл ‎готов ‎снимать ‎про ‎свой‏ ‎джаз‏ ‎до‏ ‎старости, ‎но,‏ ‎например, ‎Эйзенштейн‏ ‎или ‎Коппола‏ ‎некоторые‏ ‎свои ‎известные‏ ‎работы ‎снимали ‎вынужденно ‎и ‎против‏ ‎своей ‎воли,‏ ‎но‏ ‎сказать ‎на ‎этом‏ ‎основании, ‎что‏ ‎«Александр ‎Невский» ‎или ‎«Крёстный‏ ‎отец»‏ ‎лишены ‎авторского‏ ‎почерка, ‎будет‏ ‎никак ‎нельзя.

Итак, ‎мы ‎имеем ‎триаду:‏ ‎интересное‏ ‎зрителю, ‎интересное‏ ‎автору ‎и‏ ‎имеющее ‎характерный ‎почерк ‎произведение. ‎Все‏ ‎три‏ ‎пункта‏ ‎вместе ‎пересекаются‏ ‎крайне ‎редко,‏ ‎поэтому ‎часть‏ ‎творцов‏ ‎полностью ‎уходит‏ ‎в ‎самокопание, ‎интересное ‎только ‎им,‏ ‎другая ‎—‏ ‎сперва‏ ‎стремится ‎найти ‎свою‏ ‎аудиторию, ‎чтобы‏ ‎дальше ‎со ‎спокойной ‎душой‏ ‎снимать‏ ‎для ‎себя‏ ‎(зная, ‎что‏ ‎это ‎посмотрим ‎ещё ‎некоторое ‎количество‏ ‎людей),‏ ‎третьи ‎становятся‏ ‎ремесленниками ‎и‏ ‎снимают ‎то, ‎за ‎что ‎им‏ ‎платят.‏ ‎Есть‏ ‎люди, ‎которые‏ ‎комбинируют ‎эти‏ ‎подходы: ‎тот‏ ‎же‏ ‎Фрэнсис ‎или‏ ‎Ридли ‎могли ‎снимать ‎и ‎по‏ ‎заказу, ‎и‏ ‎для‏ ‎души ‎по ‎необходимости.‏ ‎И ‎лишь‏ ‎немногим ‎счастливчикам ‎везёт ‎настолько,‏ ‎что‏ ‎они ‎снимают‏ ‎своё ‎сокровенное‏ ‎так, ‎чтобы ‎это ‎понравилось ‎многим‏ ‎и‏ ‎при ‎этом‏ ‎легко ‎узнавался‏ ‎их ‎авторский ‎стиль. ‎Собственно, ‎в‏ ‎этом‏ ‎разгадка‏ ‎той ‎зависти,‏ ‎которую ‎многие‏ ‎коллеги ‎не‏ ‎скрывают‏ ‎по ‎отношению‏ ‎к ‎Спилбергу: ‎зависти ‎не ‎к‏ ‎самому ‎успеху‏ ‎его‏ ‎фильмов ‎(хотя ‎тут‏ ‎тоже ‎нельзя‏ ‎ручаться), ‎но ‎к ‎тому,‏ ‎что‏ ‎его ‎фильмы‏ ‎легко ‎опознаются‏ ‎как ‎спилберговские, ‎а ‎он ‎сам‏ ‎при‏ ‎этом ‎испытывает‏ ‎удовольствие, ‎делая‏ ‎их ‎(хотя ‎на ‎«Челюстях» ‎и‏ ‎пришлось‏ ‎помучиться,‏ ‎но ‎сперва‏ ‎всем ‎бывает‏ ‎тяжело).

Другой ‎пример,‏ ‎при‏ ‎котором ‎сочетаются‏ ‎все ‎три ‎фактора, ‎— ‎это‏ ‎Кэмерон, ‎который‏ ‎после‏ ‎масштабного ‎провала ‎«Бездны»‏ ‎стал ‎очень‏ ‎точечно ‎подходить ‎к ‎своим‏ ‎проектам.‏ ‎Да, ‎позже‏ ‎он ‎тоже‏ ‎сильно ‎рисковал ‎с ‎тем ‎же‏ ‎«Титаником»,‏ ‎но ‎уже‏ ‎всячески ‎старался‏ ‎понизить ‎возможность ‎провала. ‎При ‎этом‏ ‎кажется,‏ ‎что‏ ‎он ‎получает‏ ‎удовольствие ‎от‏ ‎кинопроизводства ‎как‏ ‎от‏ ‎риск-менеджмента, ‎стараясь‏ ‎в ‎духе ‎расчётливого ‎игрока ‎свести‏ ‎возможность ‎случайности‏ ‎к‏ ‎минимуму. ‎В ‎том‏ ‎же ‎«Титанике»‏ ‎Джеймс ‎делал ‎некоторые ‎сцены‏ ‎исключительно‏ ‎для ‎увеличения‏ ‎зрительского ‎охвата,‏ ‎а ‎потом ‎на ‎монтаже ‎сокращал‏ ‎сюжетные‏ ‎линии, ‎которые‏ ‎сильно ‎перетягивали‏ ‎на ‎себя ‎внимание ‎(правда, ‎его‏ ‎любимых‏ ‎радостей‏ ‎подводного ‎плавания‏ ‎это ‎не‏ ‎коснулось).

Но ‎самая‏ ‎культовая‏ ‎и ‎модельная‏ ‎фигура ‎такого ‎типа ‎— ‎это,‏ ‎разумеется, ‎Кубрик.‏ ‎Стэнли‏ ‎планировал ‎съёмки ‎фильма‏ ‎как ‎военную‏ ‎компанию ‎— ‎прорабатывалось ‎всё,‏ ‎вплоть‏ ‎до ‎малейших‏ ‎деталей. ‎Разумеется,‏ ‎такую ‎полноту ‎контроля ‎Кубрик ‎получил‏ ‎не‏ ‎сразу ‎—‏ ‎и ‎в‏ ‎этом ‎главный ‎секрет ‎его ‎культовости.‏ ‎Чтобы‏ ‎избавиться‏ ‎от ‎студийного‏ ‎диктата, ‎он‏ ‎перебрался ‎в‏ ‎Англию,‏ ‎где ‎кинопроизводство‏ ‎было ‎развито ‎не ‎так ‎сильно‏ ‎(в ‎отличие‏ ‎от‏ ‎телевиденья ‎— ‎слишком‏ ‎много ‎специалистов‏ ‎перебиралось ‎в ‎Голливуд), ‎и‏ ‎он‏ ‎мог ‎быть‏ ‎кинолордом. ‎Для‏ ‎многих ‎своих ‎работ ‎он ‎даже‏ ‎инспектировал‏ ‎английские ‎кинотеатры,‏ ‎проверяя, ‎какие‏ ‎линзы ‎стоят ‎на ‎проекторах, ‎в‏ ‎какой‏ ‎цвет‏ ‎окрашены ‎сцены‏ ‎и ‎правильно‏ ‎проецируется ‎его‏ ‎фильм.‏ ‎В ‎США,‏ ‎конечно, ‎такого ‎контроля ‎не ‎было‏ ‎и ‎не‏ ‎могло‏ ‎быть. ‎Мало ‎того,‏ ‎чтобы ‎договориться‏ ‎о ‎прокате ‎своих ‎фильмов‏ ‎на‏ ‎родине, ‎Стэнли‏ ‎сперва ‎(с‏ ‎«Лолиты», ‎которая ‎уже ‎снималась ‎в‏ ‎Англии)‏ ‎соглашался ‎на‏ ‎включение ‎1‏ ‎или ‎2 ‎звёзд, ‎которых ‎утвердит‏ ‎студия,‏ ‎выторговывая‏ ‎себе, ‎впрочем,‏ ‎«тотальный ‎испепеляющий‏ ‎контроль» ‎во‏ ‎всём‏ ‎остальном ‎—‏ ‎вплоть ‎до ‎окончательной ‎монтажной ‎версии.

Уже‏ ‎в ‎работе‏ ‎над‏ ‎«Доктором ‎Стрейнджлавом» ‎Кубрик‏ ‎продавил ‎Стерлинга‏ ‎Хейдена ‎на ‎одну ‎из‏ ‎главных‏ ‎ролей ‎—‏ ‎Стэнли ‎фанател‏ ‎по ‎актёру ‎с ‎«Асфальтовых ‎джунглей»‏ ‎Хьюстона,‏ ‎и ‎тот‏ ‎уже ‎играл‏ ‎у ‎него ‎в ‎«Убийстве» ‎(прорывном‏ ‎для‏ ‎молодого‏ ‎режиссёра ‎фильме).‏ ‎Хейден ‎только‏ ‎начал ‎свою‏ ‎кинокарьеру‏ ‎— ‎в‏ ‎41-м ‎вышло ‎сразу ‎фильма ‎с‏ ‎его ‎участием,‏ ‎—‏ ‎как ‎Америка ‎вступила‏ ‎во ‎Вторую‏ ‎мировую. ‎Актёр ‎поступил ‎в‏ ‎морскую‏ ‎пехоту, ‎откуда‏ ‎его ‎завербовали‏ ‎в ‎разведку, ‎и ‎он ‎участвовал‏ ‎в‏ ‎миссиях ‎по‏ ‎установлению ‎контактов‏ ‎с ‎партизанами ‎Тито. ‎Находясь ‎среди‏ ‎них,‏ ‎Хейден‏ ‎проникся ‎левыми‏ ‎идеями ‎и‏ ‎вступил ‎после‏ ‎войны‏ ‎в ‎американскую‏ ‎коммунистическую ‎партию. ‎Но ‎потом ‎вышел‏ ‎из ‎неё,‏ ‎а‏ ‎в ‎период ‎маккартизма‏ ‎назвал ‎имена‏ ‎многих ‎своих ‎знакомых ‎и‏ ‎даже‏ ‎близких ‎людей.‏ ‎Из-за ‎этого‏ ‎не ‎все ‎были ‎готовы ‎с‏ ‎актёром‏ ‎— ‎из‏ ‎человека, ‎участвовавшего‏ ‎в ‎попытке ‎создать ‎общий ‎профсоюз‏ ‎кинематографистов,‏ ‎он‏ ‎превратился ‎в‏ ‎предателя ‎своих‏ ‎коллег, ‎благодаря‏ ‎которому‏ ‎голливудский ‎чёрный‏ ‎список ‎пополнился ‎особенно ‎сильно.

К ‎тому‏ ‎же ‎в‏ ‎59-м‏ ‎Хейден ‎взял ‎деньги‏ ‎и ‎четверых‏ ‎своих ‎детей ‎на ‎съёмки‏ ‎фильма‏ ‎про ‎Таити‏ ‎и ‎уплыл‏ ‎на ‎шхуне ‎через ‎Тихий ‎океан.‏ ‎Фильм‏ ‎так ‎и‏ ‎не ‎был‏ ‎снят, ‎а ‎детей ‎по ‎решению‏ ‎суда‏ ‎после‏ ‎развода ‎он,‏ ‎несмотря ‎на‏ ‎опеку, ‎не‏ ‎имел‏ ‎права ‎вывозить‏ ‎за ‎пределы ‎США. ‎В ‎итоге‏ ‎проблем ‎и‏ ‎судов‏ ‎у ‎актёра ‎прибавилось.‏ ‎К ‎тому‏ ‎же ‎он ‎всё ‎больше‏ ‎ненавидел‏ ‎собственную ‎профессию‏ ‎и ‎пустился‏ ‎в ‎скитание, ‎живя ‎на ‎баржах‏ ‎и‏ ‎работая ‎над‏ ‎собственной ‎автобиографией.

И‏ ‎вот ‎Стэнли ‎Кубрик ‎достаёт ‎Хейдена‏ ‎из‏ ‎небытия,‏ ‎где ‎он‏ ‎пробыл ‎5‏ ‎лет, ‎упиваясь‏ ‎самоосуждением‏ ‎и ‎пьянством.‏ ‎«Юнайтед ‎артистс», ‎актёры ‎которой ‎также‏ ‎пострадали ‎от‏ ‎Стерлинга,‏ ‎не ‎хотела ‎видеть‏ ‎его ‎в‏ ‎фильме, ‎который ‎она ‎(пусть‏ ‎и‏ ‎частично) ‎финансировала.‏ ‎Да ‎и‏ ‎форма ‎его ‎была ‎под ‎вопросом.‏ ‎Но‏ ‎Кубрик ‎к‏ ‎этому ‎времени‏ ‎стал ‎уже ‎настолько ‎жёстким ‎переговорщиком‏ ‎и‏ ‎независимым‏ ‎продюсером, ‎что‏ ‎смог ‎отстоять‏ ‎его ‎кандидатуру,‏ ‎сохранив‏ ‎«Юнайтед ‎артистс»‏ ‎в ‎качестве ‎партнёра. ‎И ‎научил‏ ‎его ‎этому‏ ‎опыт‏ ‎переговоров ‎с ‎Дугласом‏ ‎и ‎его‏ ‎агентом ‎Старком, ‎которые ‎навязали‏ ‎Кубрику‏ ‎и ‎его‏ ‎партнёру ‎Харрису‏ ‎кабальный ‎контракт ‎на ‎5 ‎фильмов.

«Он‏ ‎нас‏ ‎просто ‎в‏ ‎могилу ‎загнал,‏ ‎— ‎говорил ‎Харрис ‎про ‎Старка. — Агентом‏ ‎он‏ ‎был‏ ‎действительно ‎крутым,‏ ‎а ‎мы‏ ‎были ‎в‏ ‎отчаянном‏ ‎положении».

Дуглас ‎на‏ ‎тот ‎момент ‎был ‎уже ‎большой‏ ‎звездой ‎и‏ ‎смог‏ ‎продавить ‎ту ‎же‏ ‎«Юнайтед ‎артистс»‏ ‎на ‎экранизацию ‎«Троп ‎славы»,‏ ‎выторговав‏ ‎себе ‎хороший‏ ‎гонорар ‎под‏ ‎угрозой ‎ухода ‎из ‎другого ‎проекта‏ ‎студии‏ ‎— ‎«Викингов».‏ ‎Именно ‎благодаря‏ ‎успеху ‎«Викингов» ‎Кирк, ‎которого ‎не‏ ‎взяли‏ ‎на‏ ‎роль ‎Бен-Гура‏ ‎в ‎одноимённом‏ ‎фильме, ‎развернул‏ ‎компанию‏ ‎по ‎созданию‏ ‎пеплума ‎на ‎римскую ‎тематику ‎с‏ ‎собой ‎в‏ ‎главной‏ ‎роли. ‎«Юнайтед ‎артистс»‏ ‎разрабатывала ‎экранизацию‏ ‎«Гладиаторов» ‎Кёстлера, ‎и ‎когда‏ ‎Дугласу‏ ‎отказали ‎в‏ ‎объединении ‎её‏ ‎с ‎экранизацией ‎«Спартака» ‎Фаста ‎в‏ ‎один‏ ‎большой ‎проект,‏ ‎он ‎начал‏ ‎действовать ‎на ‎упреждение. ‎Убедив ‎«Юниверсал»‏ ‎вложиться‏ ‎в‏ ‎по ‎сути‏ ‎концепт, ‎он‏ ‎на ‎ходу‏ ‎начал‏ ‎писать ‎и‏ ‎переписывать ‎сценарий ‎(сперва ‎им ‎занялся‏ ‎неопытный ‎в‏ ‎кинопроизводстве‏ ‎автор ‎романа, ‎которого‏ ‎потом ‎заменил‏ ‎Трамбо, ‎согласный ‎с ‎актёром,‏ ‎что‏ ‎повествованию ‎сильно‏ ‎не ‎достаёт‏ ‎акцента ‎на ‎персонажах) ‎и ‎подбирать‏ ‎актёров.

Возможно,‏ ‎потому ‎что‏ ‎кино ‎отдавало‏ ‎чем-то ‎классическим, ‎в ‎него ‎набрали‏ ‎много‏ ‎британцев‏ ‎— ‎люди,‏ ‎набившие ‎руку‏ ‎на ‎Шекспире,‏ ‎видимо,‏ ‎должны ‎были‏ ‎лучше ‎смотреться ‎в ‎тогах ‎и‏ ‎сандалиях. ‎Рядом‏ ‎с‏ ‎великим ‎Лоуренсом ‎Оливье‏ ‎Дуглас ‎чувствовал‏ ‎недостаток ‎техники, ‎но ‎старался,‏ ‎как‏ ‎обычно, ‎компенсировать‏ ‎экспрессией. ‎И‏ ‎режиссёра, ‎которого ‎назначила ‎студия, ‎эта‏ ‎манера‏ ‎игры ‎очень‏ ‎раздражала: ‎Энтони‏ ‎Манн ‎говорил, ‎что ‎Кирк ‎убедительно‏ ‎изображает‏ ‎неандертальца‏ ‎и ‎идиота,‏ ‎а ‎не‏ ‎Спартака. ‎После‏ ‎таких‏ ‎замечаний ‎фильм‏ ‎остался ‎без ‎режиссёра, ‎а ‎Дуглас‏ ‎опять ‎стал‏ ‎убеждать‏ ‎«Юниверсал», ‎что ‎надо‏ ‎звать ‎Кубрика,‏ ‎которого ‎после ‎«Троп ‎славы»‏ ‎он‏ ‎одновременно ‎и‏ ‎невзлюбил, ‎и‏ ‎зауважал.

Надо ‎сказать, ‎что ‎в ‎юные‏ ‎годы‏ ‎Кубрик ‎почти‏ ‎не ‎интересовался‏ ‎литературой ‎и ‎читал ‎очень ‎мало,‏ ‎но‏ ‎роман‏ ‎Фаста ‎он‏ ‎прочёл ‎и‏ ‎даже ‎полюбил,‏ ‎так‏ ‎что, ‎когда‏ ‎Дуглас ‎оторвал ‎его ‎своим ‎звонком‏ ‎от ‎покерного‏ ‎стола‏ ‎и ‎предложил ‎экранизировать‏ ‎«Спартака», ‎Стэнли‏ ‎согласился, ‎не ‎раздумывая. ‎Правда,‏ ‎прочитав‏ ‎сценарий, ‎разочаровался‏ ‎и ‎он‏ ‎(«В ‎фильме ‎было ‎всё, ‎кроме‏ ‎хорошей‏ ‎истории»). ‎Теперь‏ ‎текст ‎переписывали‏ ‎под ‎нового ‎режиссёра, ‎а ‎он‏ ‎тем‏ ‎временем‏ ‎сменил ‎исполнительницу‏ ‎главной ‎роли.

Заслуженный‏ ‎оператор ‎Рассел‏ ‎Метти,‏ ‎только ‎что‏ ‎снявший ‎«Печать ‎зла» ‎Орсона ‎Уэллса‏ ‎(со ‎знаменитой‏ ‎однокадровой‏ ‎сценой, ‎вошедшей ‎в‏ ‎историю ‎кино),‏ ‎был ‎в ‎свою ‎очередь‏ ‎недоволен‏ ‎молодым ‎постановщиком,‏ ‎который ‎вздумал,‏ ‎что ‎лучше ‎него ‎знает, ‎как‏ ‎и‏ ‎что ‎надо‏ ‎снимать. ‎В‏ ‎итоге ‎часть ‎сцен ‎Кубрик ‎снял‏ ‎лично,‏ ‎в‏ ‎других ‎Метти,‏ ‎ворча ‎и‏ ‎угрожая ‎увольнением,‏ ‎стал‏ ‎снимать, ‎как‏ ‎просили. ‎Но ‎после ‎получения ‎операторского‏ ‎«Оскара» ‎Рассел‏ ‎нашёл‏ ‎в ‎себе ‎силы‏ ‎признать ‎собственную‏ ‎неправоту.

Первый ‎монтажный ‎вариант ‎устроил‏ ‎только‏ ‎режиссёра ‎—‏ ‎и ‎студия,‏ ‎и ‎сценарист, ‎и ‎главная ‎звезда‏ ‎требовали‏ ‎всё ‎переделать‏ ‎и ‎доснять‏ ‎необходимые ‎фрагменты. ‎Кубрик ‎терпеть ‎не‏ ‎мог‏ ‎дугласовскую‏ ‎идею ‎с‏ ‎«Я ‎—‏ ‎Спартак». ‎Он‏ ‎хотел‏ ‎более ‎сложного‏ ‎персонажа ‎— ‎как ‎раз ‎во‏ ‎время ‎съёмок‏ ‎он‏ ‎взялся ‎за ‎роман‏ ‎Кёстлера ‎и‏ ‎Плутарха. ‎Вдохновившись ‎ими, ‎он‏ ‎хотел‏ ‎изобразить ‎крушение‏ ‎идеализма ‎героя,‏ ‎внутриполитические ‎противоречия ‎Римской ‎республики, ‎в‏ ‎ряду‏ ‎которых ‎восстание‏ ‎гладиаторов ‎—‏ ‎лишь ‎отдельный ‎эпизод. ‎Поддерживал ‎в‏ ‎этом‏ ‎Кубрика‏ ‎и ‎Устинов,‏ ‎во ‎многом‏ ‎вытянувший ‎фильм.

«Сомнениями,‏ ‎моментами‏ ‎замешательства, ‎—‏ ‎писал ‎он ‎режиссёру, ‎с ‎которым‏ ‎сдружился ‎во‏ ‎время‏ ‎съёмок, — пожертвовали ‎ради ‎его‏ ‎активности ‎и‏ ‎способности ‎быстро ‎принимать ‎решение.‏ ‎В‏ ‎кино ‎не‏ ‎может ‎быть‏ ‎ничего ‎более ‎скучного, ‎чем ‎человек,‏ ‎который‏ ‎знает, ‎чего‏ ‎хочет, ‎и‏ ‎получает ‎это».

Недоволен ‎был ‎Устинов ‎и‏ ‎образом‏ ‎Красса,‏ ‎из ‎которого‏ ‎Трамбо ‎сделал‏ ‎римского ‎Маккарти.‏ ‎С‏ ‎исполнителем ‎роли‏ ‎самого ‎богатого ‎римлянина ‎своего ‎времени‏ ‎у ‎Кубрика‏ ‎на‏ ‎площадке ‎были ‎тяжёлые‏ ‎отношения, ‎но‏ ‎после ‎съёмок ‎он ‎написал‏ ‎Лоуренсу‏ ‎Оливье, ‎который‏ ‎был ‎знаменит‏ ‎в ‎том ‎числе ‎и ‎как‏ ‎постановщик‏ ‎классических ‎шекспировских‏ ‎пьес, ‎благодарственное‏ ‎письмо, ‎в ‎котором ‎выразил ‎надежду,‏ ‎что‏ ‎получившийся‏ ‎фильм ‎их‏ ‎разногласия ‎разрешит.

С‏ ‎Дугласом ‎же‏ ‎Кубрик‏ ‎остался ‎в‏ ‎очень ‎натянутых ‎отношениях ‎— ‎главным‏ ‎образом ‎потому,‏ ‎что‏ ‎Кирк ‎гнул ‎свою‏ ‎линию ‎как‏ ‎продюсер, ‎а ‎при ‎разногласиях‏ ‎режиссёра‏ ‎и ‎сценариста‏ ‎занимал ‎сторону‏ ‎последнего.

«"Спартак» ‎был ‎единственным ‎фильмом, ‎которым‏ ‎я‏ ‎остался ‎недоволен,‏ ‎— ‎говорил‏ ‎позднее ‎Кубрик. — С ‎самого ‎начала, ‎когда‏ ‎Кирк‏ ‎показал‏ ‎мне ‎сценарий,‏ ‎я ‎указал‏ ‎ему, ‎что‏ ‎там,‏ ‎по ‎моим‏ ‎ощущениям, ‎было ‎неправильным, ‎и ‎он‏ ‎ответил: ‎«Да,‏ ‎да,‏ ‎да, ‎ты ‎абсолютно‏ ‎прав», ‎—‏ ‎но ‎ничего ‎так ‎и‏ ‎не‏ ‎изменилось».

Весь ‎этот‏ ‎трудный ‎опыт‏ ‎научил ‎Стэнли ‎прорабатывать ‎материал ‎до‏ ‎съёмок‏ ‎(по ‎легенде,‏ ‎в ‎его‏ ‎библиотеке ‎во ‎время ‎подготовки ‎биографического‏ ‎фильма‏ ‎о‏ ‎Бонапарте ‎насчитывалось‏ ‎18 ‎000‏ ‎томов ‎по‏ ‎наполеонистике),‏ ‎подбирать ‎локации,‏ ‎костюмы ‎и ‎декорации ‎(см. ‎титаническая‏ ‎подготовка ‎к‏ ‎«Барри‏ ‎Линдону»), ‎заранее ‎решать‏ ‎технические ‎вопросы‏ ‎(выбор ‎объективов, ‎камер ‎или‏ ‎использования‏ ‎новинки ‎—‏ ‎стедикама). ‎На‏ ‎компромиссы ‎с ‎актёрами ‎Кубрик ‎больше‏ ‎не‏ ‎шёл. ‎Похоже,‏ ‎за ‎это‏ ‎они ‎должны ‎сказать ‎спасибо ‎тоже‏ ‎Дугласу‏ ‎—‏ ‎тот ‎даже‏ ‎водил ‎во‏ ‎время ‎работы‏ ‎над‏ ‎«Спартаком» ‎непослушного‏ ‎режиссёра ‎к ‎собственному ‎психоаналитику, ‎чтобы‏ ‎тот ‎растолковал‏ ‎ему,‏ ‎как ‎трудно ‎быть‏ ‎звездой. ‎Впрочем,‏ ‎на ‎Стэнли ‎могли ‎повлиять‏ ‎и‏ ‎полгода, ‎которые‏ ‎он ‎раньше‏ ‎потратил ‎на ‎разработку ‎«Одноглазых ‎валетов»‏ ‎для‏ ‎Брандо, ‎которых‏ ‎тот ‎в‏ ‎итоге ‎поставил ‎(единственный ‎раз ‎в‏ ‎карьере)‏ ‎сам.

Точно‏ ‎повлияли ‎и‏ ‎цензурные ‎ограничения,‏ ‎которые ‎накладывал‏ ‎кодекс‏ ‎Хейса, ‎—‏ ‎чтобы ‎избежать ‎проблем, ‎из ‎«Спартака»‏ ‎убрали ‎даже‏ ‎намёки‏ ‎на ‎фривольность. ‎Как‏ ‎будто ‎в‏ ‎отместку ‎за ‎это ‎Кубрик‏ ‎решил‏ ‎взяться ‎в‏ ‎следующий ‎раз‏ ‎за ‎экранизацию ‎скандальной ‎«Лолиты». ‎Хотя,‏ ‎возможно,‏ ‎это ‎была‏ ‎хитрая ‎попытка‏ ‎избавиться ‎от ‎контракта ‎с ‎Дугласом‏ ‎—‏ ‎тот‏ ‎отпустил ‎дерзкого‏ ‎режиссёра, ‎чтобы‏ ‎не ‎иметь‏ ‎отношения‏ ‎к ‎такому‏ ‎материалу ‎(возможно, ‎и ‎по ‎личным,‏ ‎а ‎не‏ ‎только‏ ‎репутационным ‎мотивам).

И ‎лучшим‏ ‎местом, ‎где‏ ‎есть ‎специалисты, ‎но ‎нет‏ ‎диктата‏ ‎студий ‎и‏ ‎звёзд, ‎попроще‏ ‎с ‎цензурой ‎и ‎не ‎придётся‏ ‎учить‏ ‎новый ‎язык,‏ ‎оказалась ‎Англия.‏ ‎Характерно, ‎что ‎Спилберг, ‎будучи ‎фанатом‏ ‎Кубрика,‏ ‎на‏ ‎определённом ‎этапе‏ ‎карьеры ‎повторит‏ ‎путь ‎кумира‏ ‎(и‏ ‎даже ‎снимет‏ ‎осиротевший ‎после ‎его ‎смерти ‎«Искусственный‏ ‎интеллект»), ‎но‏ ‎кубриковской‏ ‎полноты ‎власти ‎над‏ ‎фильмом ‎всё‏ ‎же ‎не ‎получит ‎даже‏ ‎он.

Кубрик,‏ ‎по ‎сути,‏ ‎так ‎и‏ ‎останется ‎единственным ‎режиссёром, ‎который ‎снимал‏ ‎большие‏ ‎фильмы ‎исключительно‏ ‎так, ‎как‏ ‎хотел ‎он ‎сам, ‎проектируя ‎их‏ ‎годами,‏ ‎как‏ ‎большие ‎инженерные‏ ‎проекты, ‎и‏ ‎не ‎идя‏ ‎на‏ ‎компромиссы. ‎Это‏ ‎сделало ‎его ‎кумиром ‎для ‎многих‏ ‎молодых ‎режиссёров.‏ ‎Хотя‏ ‎это ‎же ‎сделало‏ ‎многие ‎из‏ ‎его ‎фильмов ‎слишком ‎стерильными,‏ ‎как‏ ‎шахматные ‎этюды‏ ‎от ‎великого‏ ‎чемпиона. ‎И ‎похоже, ‎что ‎всё‏ ‎это‏ ‎не ‎только‏ ‎благодаря ‎самому‏ ‎Стэнли, ‎но ‎и ‎из-за ‎Кирка.

Смотреть: 3 час 33+ мин
logo Буланенко

«Осенний марафон» (Данелия, 1979) — видеоразбор фильма

Доступно подписчикам уровня
«Кинозал»
Подписаться за 500₽ в месяц

Читать: 12+ мин
logo Буланенко

Анализируя Стэнли: Юнгианство как ключ к творчеству Кубрика

Кино ‎—‏ ‎самый ‎действенный ‎способ ‎распространения ‎мировоззрения.‏ ‎Творец-кинематографист ‎создаёт‏ ‎мысленный‏ ‎эксперимент, ‎задаёт ‎для‏ ‎него ‎правила‏ ‎и ‎добавляет ‎нужные ‎элементы,‏ ‎чтобы‏ ‎при ‎смешении‏ ‎они ‎дали‏ ‎эффектную ‎химическую ‎реакцию. ‎Вы ‎можете‏ ‎иметь‏ ‎собственную ‎позицию‏ ‎и ‎не‏ ‎соглашаться ‎с ‎аргументацией ‎автора, ‎но‏ ‎на‏ ‎какое-то‏ ‎время ‎всё‏ ‎равно ‎будете‏ ‎вынуждены ‎смотреть‏ ‎на‏ ‎проблему ‎его‏ ‎глазами. ‎Если ‎пойти ‎дальше, ‎то‏ ‎можно ‎включить‏ ‎в‏ ‎эксперимент ‎зрителя, ‎и,‏ ‎при ‎условии,‏ ‎что ‎фильм ‎достаточно ‎хорош,‏ ‎зрителю‏ ‎будет ‎сложно‏ ‎выйти ‎из‏ ‎процесса, ‎а ‎значит, ‎и ‎вырваться‏ ‎из‏ ‎тех ‎рамок,‏ ‎через ‎которые‏ ‎предлагается ‎смотреть ‎на ‎проблему.

И ‎Стэнли‏ ‎Кубрик‏ ‎сквозь‏ ‎всё ‎своё‏ ‎творчество ‎будто‏ ‎проводит ‎один‏ ‎большой‏ ‎психоаналитический ‎сеанс.‏ ‎Его ‎гипнотические ‎картины ‎погружают ‎зрителя‏ ‎в ‎бессознательное,‏ ‎где‏ ‎он ‎должен ‎столкнуться‏ ‎со ‎своей‏ ‎тенью. ‎По ‎Юнгу ‎—‏ ‎необходимое‏ ‎условие ‎для‏ ‎становления ‎полноценной‏ ‎личности. ‎Юнгианство, ‎как ‎и ‎другие‏ ‎изводы‏ ‎психоанализа, ‎были‏ ‎в ‎большой‏ ‎моде ‎у ‎умненьких ‎молодых ‎людей‏ ‎в‏ ‎50-60-е.‏ ‎А ‎Кубрик‏ ‎был, ‎несомненно,‏ ‎умненьким ‎—‏ ‎он‏ ‎любил ‎джаз,‏ ‎шахматы ‎и ‎фотографию ‎и ‎мог‏ ‎часами ‎беседовать‏ ‎на‏ ‎актуальные ‎темы, ‎с‏ ‎лёгкостью ‎порхая‏ ‎с ‎угрозы ‎атомной ‎войны‏ ‎к‏ ‎особенностям ‎игры‏ ‎в ‎сицилианской‏ ‎защите ‎(его ‎излюбленном ‎дебюте). ‎Он‏ ‎даже‏ ‎подумывал ‎в‏ ‎какой-то ‎момент‏ ‎стать ‎барабанщиком ‎в ‎джаз-бэнде ‎или‏ ‎шахматистом,‏ ‎который‏ ‎наконец ‎победит‏ ‎русских. ‎Уже‏ ‎снимая ‎свои‏ ‎первые‏ ‎фильмы, ‎Стэнли‏ ‎продолжал ‎целыми ‎днями ‎пропадать ‎в‏ ‎парках, ‎где‏ ‎разорял‏ ‎любителей ‎попроще ‎на‏ ‎деньги, ‎которые‏ ‎те ‎были ‎готовы ‎опрометчиво‏ ‎поставить‏ ‎на ‎кон.

Где-то‏ ‎по ‎тем‏ ‎же ‎бруклинским ‎паркам ‎ходил ‎другой‏ ‎еврейский‏ ‎юноша, ‎которому‏ ‎таки ‎удастся‏ ‎прервать ‎гегемонию ‎советских ‎шахматистов, ‎а‏ ‎его‏ ‎имя‏ ‎вроде ‎бы‏ ‎попадёт ‎в‏ ‎первый ‎студийный‏ ‎фильм‏ ‎Кубрика ‎«Убийство»,‏ ‎где ‎в ‎сцене ‎в ‎шахматном‏ ‎клубе ‎будет‏ ‎упомянут‏ ‎некий ‎Фишер. ‎«Вроде‏ ‎бы», ‎потому‏ ‎что ‎на ‎момент ‎выхода‏ ‎картины‏ ‎Бобби ‎будет‏ ‎только ‎12,‏ ‎но ‎уже ‎через ‎2 ‎года‏ ‎он‏ ‎выиграет ‎взрослый‏ ‎чемпионат ‎США,‏ ‎и ‎столь ‎увлечённый ‎шахматный ‎фанат,‏ ‎как‏ ‎Кубрик,‏ ‎вполне ‎мог‏ ‎знать ‎живущего‏ ‎поблизости ‎вундеркинда‏ ‎(и‏ ‎что ‎важнее‏ ‎— ‎его ‎мог ‎знать ‎Фишер,‏ ‎поскольку ‎люди,‏ ‎не‏ ‎умеющие ‎играть ‎в‏ ‎шахматы, ‎его‏ ‎интересовали ‎мало). ‎Про ‎появление‏ ‎фамилии‏ ‎Смыслов ‎в‏ ‎«Одиссее ‎2001»‏ ‎можно ‎уже ‎сказать ‎с ‎уверенностью‏ ‎—‏ ‎такое ‎имя‏ ‎нашему ‎учёному‏ ‎решил ‎дать ‎лично ‎Стэнли, ‎писавший‏ ‎сценарий‏ ‎вместе‏ ‎с ‎Артуром‏ ‎Кларком ‎(роман,‏ ‎по ‎сути,‏ ‎писался‏ ‎параллельно ‎с‏ ‎оглядкой ‎на ‎сценарий, ‎так ‎что‏ ‎фильм ‎вряд‏ ‎ли‏ ‎стоит ‎называть ‎экранизацией).

Кубрик‏ ‎любил ‎шахматные‏ ‎аналогии, ‎даже ‎когда ‎их‏ ‎решительно‏ ‎никто ‎не‏ ‎понимал. ‎Свой‏ ‎метод ‎съемок ‎он ‎сравнивал ‎с‏ ‎партией‏ ‎или ‎решением‏ ‎этюдов: ‎надо‏ ‎перепробовать ‎все ‎варианты ‎и ‎убедиться,‏ ‎что‏ ‎найден‏ ‎наиболее ‎точный.‏ ‎Никаких ‎компромиссов‏ ‎или ‎непроверенных‏ ‎ходов‏ ‎быть ‎не‏ ‎может. ‎Надо ‎заметить, ‎что ‎не‏ ‎все ‎из‏ ‎тех,‏ ‎кто ‎работал ‎с‏ ‎режиссёром, ‎находили‏ ‎такой ‎подход ‎комфортным, ‎но‏ ‎Кубрика‏ ‎это ‎мало‏ ‎интересовало. ‎Он‏ ‎с ‎гроссмейстерской ‎расчетливостью ‎создавал ‎психологический‏ ‎эксперимент,‏ ‎в ‎рамках‏ ‎которого ‎зрителю‏ ‎предстояло ‎встретиться ‎с ‎собственной ‎тенью‏ ‎—‏ ‎подавленной‏ ‎и ‎отрицаемой‏ ‎стороной ‎личности.

Как‏ ‎и ‎Тарковский,‏ ‎Кубрик‏ ‎не ‎любил‏ ‎свою ‎первую ‎картину ‎(это ‎если‏ ‎мы ‎не‏ ‎берём‏ ‎в ‎расчёт ‎курсовые‏ ‎работы ‎Андрея‏ ‎Арсеньевича). ‎И ‎есть ‎некоторые‏ ‎основания‏ ‎подозревать, ‎что‏ ‎оба ‎гения‏ ‎живописного ‎кино ‎не ‎любили ‎свои‏ ‎первые‏ ‎фильмы ‎за‏ ‎слишком ‎явное‏ ‎раскрытие ‎главной ‎идеи ‎всего ‎их‏ ‎творчества.‏ ‎Трудно‏ ‎не ‎заметить‏ ‎темы ‎поиска‏ ‎отцовской ‎фигуры‏ ‎и‏ ‎своего ‎места‏ ‎в ‎мире ‎в ‎«Катке ‎и‏ ‎скрипке» ‎(если‏ ‎постараться,‏ ‎то ‎можно ‎заметить‏ ‎и ‎юнгианские‏ ‎мотивы ‎в ‎фильме ‎Тарковского,‏ ‎но‏ ‎сейчас ‎не‏ ‎об ‎этом).‏ ‎Ещё ‎труднее ‎не ‎заметить ‎двух‏ ‎движущих‏ ‎человеком ‎сил‏ ‎по ‎Кубрику‏ ‎— ‎из-за ‎непосредственности, ‎свойственной ‎молодости,‏ ‎Стэнли‏ ‎прямо‏ ‎назвал ‎свою‏ ‎первую ‎картину‏ ‎«Страх ‎и‏ ‎вожделение»,‏ ‎— ‎её‏ ‎темой ‎стало ‎неожиданное ‎пробуждение ‎в‏ ‎героях ‎как‏ ‎раз‏ ‎этих ‎подспудных ‎страстей.‏ ‎Сама ‎обстановка,‏ ‎правда, ‎задана ‎автором ‎лишь‏ ‎пунктиром,‏ ‎отчего ‎столкновение‏ ‎с ‎взбрыкнувшим‏ ‎подсознанием ‎выглядит ‎несколько ‎схематично. ‎Но‏ ‎именно‏ ‎эта ‎открытость,‏ ‎обнажающая ‎каркас‏ ‎строения, ‎даёт ‎ключ ‎к ‎пониманию‏ ‎всего‏ ‎творчества‏ ‎Кубрика.

«Космическая ‎одиссея‏ ‎2001 ‎года»‏ ‎— ‎гимн‏ ‎тени.‏ ‎Пафосный, ‎как‏ ‎музыка ‎Штрауса, ‎и ‎громогласный, ‎как‏ ‎хоралы ‎Лигети.‏ ‎Фактически‏ ‎это ‎апология ‎агрессии,‏ ‎которая ‎по‏ ‎сюжету ‎(если ‎можно ‎назвать‏ ‎это‏ ‎сюжетом) ‎является‏ ‎движущей ‎силой‏ ‎цивилизации. ‎Агрессия ‎отрицается ‎обществом, ‎низводится‏ ‎в‏ ‎коллективное ‎бессознательное,‏ ‎но ‎именно‏ ‎она ‎сделала ‎из ‎обезьяны ‎человека‏ ‎(строго‏ ‎говоря,‏ ‎есть ‎ещё‏ ‎первопричина ‎в‏ ‎виде ‎чёрного‏ ‎параллелепипеда,‏ ‎но ‎это‏ ‎типичный ‎деус ‎экс ‎махина). ‎Высказанная‏ ‎в ‎такой‏ ‎форме‏ ‎идея ‎не ‎блещет‏ ‎ни ‎оригинальностью,‏ ‎ни ‎бесспорностью, ‎но ‎при‏ ‎правильной‏ ‎подаче ‎может‏ ‎воздействовать ‎на‏ ‎зрителя ‎потрясающим ‎образом.

Известно, ‎что ‎Тарковский‏ ‎ругал‏ ‎фильм ‎за‏ ‎излишнее ‎внимание‏ ‎к ‎деталям, ‎но ‎менее ‎известно,‏ ‎что‏ ‎Кэмерон‏ ‎считает ‎его‏ ‎хоть ‎и‏ ‎очень ‎красивым,‏ ‎но‏ ‎слишком ‎холодным‏ ‎(и ‎потому ‎сложным ‎для ‎восприятия‏ ‎современного ‎зрителя‏ ‎—‏ ‎даже ‎с ‎такой‏ ‎оговоркой ‎это‏ ‎редкий ‎пример, ‎когда ‎голливудский‏ ‎режиссёр‏ ‎выражает ‎столь‏ ‎явную ‎критику‏ ‎в ‎отношении ‎творчества ‎Кубрика). ‎И‏ ‎тут‏ ‎ситуация, ‎когда‏ ‎великие ‎коллеги‏ ‎и ‎правы, ‎и ‎не ‎совсем:‏ ‎для‏ ‎человека,‏ ‎не ‎погружённого‏ ‎в ‎кубриковский‏ ‎гипноз, ‎кино‏ ‎будет‏ ‎казаться ‎удивительно‏ ‎стерильным ‎и ‎схематичным ‎и ‎столь‏ ‎же ‎завораживающим,‏ ‎как‏ ‎качание ‎маятника ‎для‏ ‎негипнабельного ‎наблюдателя.‏ ‎Но ‎другое ‎дело ‎—‏ ‎для‏ ‎людей, ‎этому‏ ‎гипнозу ‎поддавшихся.

«Заводной‏ ‎апельсин» ‎— ‎история ‎о ‎неразделимости‏ ‎насилия‏ ‎и ‎власти.‏ ‎О ‎том,‏ ‎что ‎человек, ‎вроде ‎бы ‎насилия‏ ‎избегающий,‏ ‎отрицает‏ ‎свою ‎внутреннюю‏ ‎животную ‎суть‏ ‎— ‎ту‏ ‎самую‏ ‎обезьяну ‎с‏ ‎костью-убивалкой ‎из ‎«Одиссеи ‎2001», ‎которая‏ ‎в ‎сценарии‏ ‎носит‏ ‎поэтичное ‎имя ‎Смотрящий‏ ‎на ‎луну‏ ‎(его ‎роль ‎была ‎исполнена‏ ‎мимом-героинщиком,‏ ‎который ‎состоял‏ ‎на ‎учёте‏ ‎у ‎британских ‎соцслужб ‎и ‎приходил‏ ‎за‏ ‎дозой, ‎положенной‏ ‎ему ‎в‏ ‎рамках ‎эксперимента ‎по ‎борьбе ‎с‏ ‎наркозависимостью,‏ ‎к‏ ‎тётеньке ‎в‏ ‎строгом ‎костюме‏ ‎— ‎этот‏ ‎образ‏ ‎во ‎многом‏ ‎вдохновил ‎Кубрика ‎на ‎изображение ‎учёных,‏ ‎ставящих ‎опыты‏ ‎над‏ ‎людьми ‎в ‎«Апельсине»).‏ ‎Стэнли ‎фактически‏ ‎говорит, ‎что ‎стоит ‎только‏ ‎дать‏ ‎любому ‎достаточный‏ ‎мотив ‎и‏ ‎возможность ‎— ‎он ‎станет ‎хищником‏ ‎и‏ ‎агрессором.

Это ‎не‏ ‎типичная ‎критика‏ ‎насилия ‎и ‎не ‎ода ‎мести.‏ ‎Это‏ ‎доктринальный‏ ‎взгляд ‎на‏ ‎человека, ‎где‏ ‎всё ‎отрицаемое‏ ‎и‏ ‎порицаемое ‎является‏ ‎и ‎частью ‎порицателей. ‎Можно ‎сказать,‏ ‎что ‎это‏ ‎переложение‏ ‎на ‎психоаналитическом ‎языке‏ ‎старой ‎православной‏ ‎аскетической ‎максимы, ‎гласящей, ‎что‏ ‎мы‏ ‎особенно ‎склонны‏ ‎замечать ‎в‏ ‎других ‎те ‎пороки, ‎ростки ‎которых‏ ‎есть‏ ‎в ‎нас‏ ‎самих. ‎Только‏ ‎для ‎Кубрика ‎это ‎не ‎пороки,‏ ‎а‏ ‎неотъемлемая‏ ‎часть ‎личности.‏ ‎Поэтому, ‎кстати,‏ ‎его ‎пацифизм‏ ‎весьма‏ ‎специфического ‎свойства‏ ‎— ‎он ‎не ‎отрицает ‎войну,‏ ‎хотя ‎боится‏ ‎атомного‏ ‎апокалипсиса ‎и ‎высмеивает‏ ‎людей, ‎принимающих‏ ‎решения.

«Не ‎смейте ‎драться ‎в‏ ‎военной‏ ‎комнате!» ‎—‏ ‎уморительно, ‎но‏ ‎служит ‎для ‎иллюстрации ‎всё ‎той‏ ‎же‏ ‎двойственности ‎человеческой‏ ‎природы. ‎Изначально‏ ‎абсурдность ‎ситуации ‎соблюдения ‎приличий ‎и‏ ‎драки‏ ‎на‏ ‎фоне ‎начинающейся‏ ‎атомной ‎войны‏ ‎в ‎«Докторе‏ ‎Стрейнджлаве»‏ ‎доходила ‎до‏ ‎полного ‎фарса ‎— ‎Стэнли ‎вырезал‏ ‎из ‎окончательного‏ ‎монтажа‏ ‎сцену ‎с ‎метанием‏ ‎тортов ‎в‏ ‎духе ‎немых ‎комедий. ‎В‏ ‎«Цельнометаллической‏ ‎оболочке» ‎Шутник‏ ‎напрямую ‎озвучивает‏ ‎природу ‎юнгианской ‎проповеди ‎Кубрика, ‎объясняя‏ ‎старшему‏ ‎по ‎званию,‏ ‎как ‎он‏ ‎может ‎одновременно ‎носить ‎пацифистский ‎значок‏ ‎и‏ ‎каску‏ ‎с ‎надписью‏ ‎«рождённый ‎убивать»:‏ ‎«Я ‎думал,‏ ‎что‏ ‎это ‎отображает‏ ‎дуалистичность ‎человека, ‎сэр… ‎Это ‎из‏ ‎Юнга, ‎сэр».

«Тропы‏ ‎славы»,‏ ‎в ‎которых ‎персонаж‏ ‎Кирка ‎Дугласа‏ ‎очень ‎пафосно ‎отчитывает ‎начальство‏ ‎и‏ ‎агитирует ‎за‏ ‎пацифизм, ‎усложняют‏ ‎агитационную ‎простоту ‎его ‎призывов ‎исполнительностью‏ ‎и‏ ‎бесстрашием ‎на‏ ‎поле ‎боя‏ ‎— ‎это ‎он, ‎полковник ‎Дакс,‏ ‎высказав‏ ‎в‏ ‎лицо ‎генералам‏ ‎с ‎запалом‏ ‎уличного ‎проповедника‏ ‎всё,‏ ‎что ‎накипело,‏ ‎ведёт ‎свой ‎полк ‎в ‎лобовую‏ ‎атаку ‎на‏ ‎укреплённые‏ ‎немецкие ‎позиции, ‎поднимая‏ ‎малодушных ‎и‏ ‎демонстрируя ‎личную ‎доблесть. ‎Он‏ ‎обещает‏ ‎своим ‎обречённым‏ ‎на ‎расстрел‏ ‎солдатам, ‎что ‎отстоит ‎их ‎на‏ ‎трибунале,‏ ‎но, ‎снова‏ ‎срываясь ‎на‏ ‎лозунги, ‎лишь ‎упивается ‎собой ‎—‏ ‎выбранных‏ ‎по‏ ‎жребию ‎казнят,‏ ‎а ‎Дакс‏ ‎снова ‎поведёт‏ ‎свой‏ ‎полк. ‎Явно,‏ ‎что ‎Кирк ‎много ‎привнёс ‎в‏ ‎свою ‎роль,‏ ‎причём‏ ‎не ‎только ‎сцену‏ ‎с ‎оголённым‏ ‎торсом, ‎на ‎которой ‎в‏ ‎тот‏ ‎период ‎карьеры‏ ‎он ‎часто‏ ‎настаивал. ‎Самолюбование ‎и ‎чувство ‎своей‏ ‎нравственной‏ ‎правоты ‎передаётся‏ ‎и ‎герою,‏ ‎ярко ‎контрастируя ‎с ‎его ‎действиями‏ ‎на‏ ‎поле‏ ‎боя, ‎а‏ ‎не ‎паркетными‏ ‎речами. ‎Но‏ ‎Дакс,‏ ‎как ‎и‏ ‎Дуглас, ‎просто ‎не ‎видят ‎своей‏ ‎обратной ‎стороны‏ ‎—‏ ‎это ‎даже ‎не‏ ‎отрицание, ‎а‏ ‎избирательная ‎слепота.

Уже ‎в ‎«Спартаке»‏ ‎звёздный‏ ‎актёр ‎и‏ ‎талантливый ‎продюсер‏ ‎в ‎одном ‎лице, ‎позвавший ‎бывшего‏ ‎у‏ ‎него ‎тогда‏ ‎на ‎контракте‏ ‎Кубрика ‎уже ‎во ‎время ‎съёмок‏ ‎фильма‏ ‎(Дуглас‏ ‎был ‎недоволен‏ ‎работой ‎Энтони‏ ‎Манна ‎и‏ ‎протолкнул‏ ‎своего ‎режиссёра‏ ‎— ‎оба ‎об ‎этом ‎пожалели‏ ‎уже ‎во‏ ‎время‏ ‎съёмок), ‎не ‎дал‏ ‎добавить ‎своему‏ ‎персонажу ‎никакой ‎неосознанной ‎отрицательности.‏ ‎Разве‏ ‎что ‎в‏ ‎начале ‎картины‏ ‎Спартаку ‎была ‎свойственна ‎свирепость ‎дикого‏ ‎зверя‏ ‎в ‎клетке‏ ‎(как ‎раз‏ ‎её ‎изображением ‎был ‎недоволен ‎Манн,‏ ‎говоря,‏ ‎что‏ ‎Дуглас ‎играет‏ ‎какого-то ‎пещерного‏ ‎человека, ‎но‏ ‎Большому‏ ‎актёру ‎такие‏ ‎комментарии ‎почему-то ‎не ‎нравились ‎—‏ ‎он ‎видел‏ ‎в‏ ‎этом ‎фундамент ‎для‏ ‎развития ‎персонажа,‏ ‎которого ‎потом ‎облагородят ‎любовь‏ ‎и‏ ‎свобода). ‎Неудивительно,‏ ‎что ‎«Спартак»‏ ‎— ‎едва ‎ли ‎не ‎единственная‏ ‎большая‏ ‎картина ‎Кубрика,‏ ‎которая ‎ему‏ ‎не ‎нравилась. ‎Он ‎был ‎недоволен‏ ‎плакатным‏ ‎персонажем‏ ‎Дугласа ‎и‏ ‎агитационной ‎прямотой‏ ‎отдельных ‎частей‏ ‎сценария‏ ‎Далтона ‎Трамбо.

На‏ ‎первый ‎взгляд, ‎единственное, ‎чем ‎Кубрик‏ ‎мог ‎быть‏ ‎довольным‏ ‎после ‎съемок ‎«Спартака»,‏ ‎— ‎это‏ ‎дружба ‎с ‎Питером ‎Устиновым,‏ ‎с‏ ‎которым ‎они‏ ‎будут ‎продолжать‏ ‎некоторое ‎время ‎переписываться, ‎рассуждая ‎о‏ ‎возвышенном‏ ‎(Устинов ‎в‏ ‎фильме ‎очень‏ ‎хорош, ‎и ‎«Оскар» ‎за ‎лучшую‏ ‎роль‏ ‎второго‏ ‎плана ‎там‏ ‎вполне ‎по‏ ‎делу). ‎Но‏ ‎на‏ ‎самом ‎деле‏ ‎для ‎Кубрика ‎работа ‎именно ‎над‏ ‎этой ‎картиной‏ ‎стала‏ ‎поворотной ‎в ‎карьере‏ ‎— ‎он‏ ‎окончательно ‎пришел ‎к ‎выводу,‏ ‎что‏ ‎должен ‎делать‏ ‎своё ‎кино‏ ‎вне ‎студийного ‎диктата. ‎Да ‎и‏ ‎вне‏ ‎рамок ‎чьего-либо‏ ‎диктата ‎вообще‏ ‎— ‎он ‎решил ‎делать ‎свои‏ ‎фильмы‏ ‎сам,‏ ‎привлекая ‎частных‏ ‎инвесторов, ‎поскольку‏ ‎на ‎съёмочной‏ ‎площадке‏ ‎и ‎за‏ ‎монтажным ‎столом ‎может ‎быть ‎только‏ ‎один ‎диктатор‏ ‎(кажется,‏ ‎что, ‎в ‎отличие‏ ‎от ‎того‏ ‎же ‎Кэмерона, ‎Кубрик ‎отдавал‏ ‎себе‏ ‎отчёт ‎в‏ ‎своей ‎деспотичности,‏ ‎но ‎он ‎и ‎не ‎выступал‏ ‎за‏ ‎всё ‎хорошее‏ ‎против ‎всего‏ ‎плохого). ‎И ‎именно ‎наметившийся ‎разлад‏ ‎с‏ ‎Дугласом‏ ‎и ‎выбор‏ ‎следующего ‎фильма‏ ‎— ‎экранизации‏ ‎«Лолиты»‏ ‎— ‎освободили‏ ‎Стэнли ‎от ‎контракта ‎со ‎звездой‏ ‎(в ‎чём‏ ‎есть‏ ‎жестокая ‎ирония, ‎учитывая‏ ‎более ‎поздние‏ ‎обвинения ‎Кирка ‎в ‎изнасиловании‏ ‎несовершеннолетней).

Так‏ ‎что ‎«Спартак»‏ ‎сделал ‎Кубрика‏ ‎свободным ‎и ‎достаточно ‎известным, ‎чтобы‏ ‎пуститься‏ ‎в ‎отдельное‏ ‎плавание. ‎Вместе‏ ‎с ‎тем ‎он ‎только ‎усилил‏ ‎его‏ ‎стремление‏ ‎снимать ‎своё‏ ‎кино ‎и‏ ‎проповедовать ‎вечное‏ ‎желание‏ ‎человека ‎сбежать‏ ‎от ‎своей ‎тёмной ‎стороны. ‎Едва‏ ‎ли ‎случаен‏ ‎образ‏ ‎Джека ‎в ‎«Сиянии»,‏ ‎который, ‎отрицая‏ ‎свою ‎тень, ‎не ‎может‏ ‎творить,‏ ‎а ‎после‏ ‎пинка ‎со‏ ‎стороны ‎мистической ‎сущности ‎погружается ‎в‏ ‎подавляемое‏ ‎дотоле ‎насилие‏ ‎с ‎головой.‏ ‎Творить ‎ему ‎уже ‎тогда, ‎разумеется,‏ ‎незачем.‏ ‎По‏ ‎сути, ‎это‏ ‎метафора ‎того,‏ ‎сколь ‎опасно‏ ‎отрицание‏ ‎своей ‎сути‏ ‎для ‎пролетариев ‎умственного ‎труда ‎и‏ ‎аристократов ‎духа.‏ ‎Стивену‏ ‎Кингу, ‎автору ‎экранизированной‏ ‎книги, ‎фильм‏ ‎не ‎понравился, ‎по ‎всей‏ ‎видимости,‏ ‎и ‎потому,‏ ‎что ‎он‏ ‎закладывал ‎в ‎неё ‎другой ‎смысл.‏ ‎Но‏ ‎для ‎Кубрика‏ ‎это ‎было‏ ‎неважно ‎— ‎он ‎проявлял ‎свою‏ ‎властность‏ ‎в‏ ‎полной ‎мере,‏ ‎поскольку ‎принял‏ ‎свою ‎личность‏ ‎полностью.‏ ‎А ‎если‏ ‎у ‎кого-то ‎с ‎этим ‎были‏ ‎проблемы, ‎то‏ ‎это‏ ‎его ‎не ‎касалось.

Постскриптум. Про‏ ‎«Барри ‎Линдона»‏ ‎и ‎«С ‎широко ‎закрытыми‏ ‎глазами»‏ ‎не ‎упомянул,‏ ‎потому ‎что‏ ‎первую ‎картину ‎пока ‎так ‎и‏ ‎не‏ ‎досмотрел, ‎а‏ ‎вторую ‎—‏ ‎не ‎уверен, ‎что ‎и ‎смогу.‏ ‎Но‏ ‎всё‏ ‎же ‎замечу,‏ ‎что, ‎исходя‏ ‎из ‎его‏ ‎же‏ ‎взглядов, ‎экранизация‏ ‎эротической ‎повести, ‎в ‎которой ‎супруги‏ ‎мечтают ‎о‏ ‎всяком‏ ‎половом ‎распутстве, ‎попутно‏ ‎ревнуя ‎(т.‏ ‎е. ‎подавляя ‎в ‎себе‏ ‎скрытые‏ ‎желания), ‎говорит‏ ‎нам ‎кое-что‏ ‎пикантное ‎о ‎самом ‎Кубрике. ‎Впрочем,‏ ‎о‏ ‎том ‎же‏ ‎говорят ‎черновики‏ ‎его ‎ранних ‎сценариев, ‎названия ‎и‏ ‎сцены‏ ‎некоторых,‏ ‎мягко ‎выражаясь,‏ ‎не ‎очень‏ ‎употребимы ‎в‏ ‎приличном‏ ‎обществе. ‎Насчёт‏ ‎«Линдона» ‎же ‎пока ‎скажу ‎только‏ ‎то, ‎что‏ ‎Семилетняя‏ ‎война ‎для ‎Англии‏ ‎была, ‎конечно,‏ ‎не ‎бессмысленной, ‎как ‎сообщает‏ ‎нам‏ ‎закадровый ‎голос,‏ ‎— ‎именно‏ ‎она ‎сделала ‎Британию ‎ведущей ‎мировой‏ ‎державой,‏ ‎сокрушила ‎претензии‏ ‎Франции ‎на‏ ‎мировую ‎гегемонию, ‎а ‎заодно ‎стала‏ ‎одной‏ ‎из‏ ‎причин ‎американской‏ ‎войны ‎за‏ ‎независимость ‎и,‏ ‎возможно,‏ ‎Великой ‎французской‏ ‎революции ‎и ‎попытки ‎наполеоновского ‎реванша.‏ ‎Это ‎всё‏ ‎тема‏ ‎для ‎отдельного ‎разговора,‏ ‎здесь ‎же‏ ‎просто ‎резюмирую, ‎что ‎Кубрик‏ ‎был‏ ‎хоть ‎и‏ ‎умненьким ‎и‏ ‎начитанным ‎человеком, ‎но ‎образованным ‎решительно‏ ‎бессистемно.

Читать: 4+ мин
logo Буланенко

Уродство как художественный приём

Доступно подписчикам уровня
«Кинозал»
Подписаться за 500₽ в месяц

Читать: 3+ мин
logo Буланенко

Лучший советский триллер

Редко ‎какой‏ ‎фильм ‎переворачивает ‎характеры ‎персонажей ‎так‏ ‎радикально ‎и‏ ‎часто,‏ ‎как ‎это ‎делает‏ ‎«Неотправленное ‎письмо».‏ ‎Причём ‎делает ‎это ‎убедительно.‏ ‎Вот‏ ‎герой ‎войны‏ ‎готов ‎совершить‏ ‎насилие ‎из ‎зависти ‎к ‎беспечной‏ ‎радости‏ ‎молодых, ‎а‏ ‎вот ‎он‏ ‎же ‎ценой ‎собственной ‎жизни ‎спасает‏ ‎остальных.‏ ‎Персонаж,‏ ‎казавшийся ‎наивным‏ ‎идеалистом, ‎рассудив,‏ ‎что ‎он‏ ‎сильно‏ ‎замедляет ‎оставшихся‏ ‎из-за ‎ранения, ‎тоже ‎жертвует ‎собой,‏ ‎но ‎безо‏ ‎всякого‏ ‎героического ‎порыва ‎на‏ ‎глазах ‎у‏ ‎всех, ‎а ‎исключительно ‎из‏ ‎расчёта‏ ‎и ‎тайно.‏ ‎Наивная ‎и‏ ‎искренняя ‎же ‎девушка ‎готова ‎рискнуть‏ ‎не‏ ‎только ‎своей‏ ‎жизнью, ‎но‏ ‎и ‎оставшегося ‎спутника, ‎лишь ‎бы‏ ‎найти‏ ‎возлюбленного.‏ ‎Мало ‎того,‏ ‎в ‎случае‏ ‎провала ‎она‏ ‎обрекает‏ ‎на ‎такие‏ ‎же ‎трудности, ‎которые ‎пережили ‎они,‏ ‎следующую ‎экспедицию,‏ ‎поскольку‏ ‎их ‎отряд ‎не‏ ‎успел ‎сообщить‏ ‎данные. ‎И ‎только ‎один‏ ‎персонаж,‏ ‎имеющий ‎сверхцель,‏ ‎дойдёт ‎до‏ ‎конца.

О ‎творчестве ‎Калатозова ‎надо ‎говорить‏ ‎особо,‏ ‎и ‎мне‏ ‎хотелось ‎бы‏ ‎сделать ‎разбор ‎главных ‎фильмов ‎в‏ ‎его‏ ‎карьере.‏ ‎Как ‎минимум‏ ‎три ‎работы‏ ‎мастера ‎заслуживают‏ ‎пристального‏ ‎внимания: ‎«Верные‏ ‎друзья», ‎«Летят ‎журавли» ‎и, ‎собственно,‏ ‎«Неотправленное ‎письмо».‏ ‎Что‏ ‎характерно, ‎все ‎они‏ ‎разных ‎жанров.‏ ‎Но ‎сейчас ‎как ‎раз‏ ‎остановимся‏ ‎на ‎категоризации‏ ‎«Письма»: ‎в‏ ‎его ‎описании ‎сейчас ‎значатся ‎и‏ ‎драма,‏ ‎и ‎приключения,‏ ‎и ‎мелодрама.‏ ‎А ‎я ‎бы ‎всё-таки ‎больше‏ ‎выделил‏ ‎напряжённость,‏ ‎которую ‎фильм‏ ‎умело ‎создаёт‏ ‎и ‎постепенно‏ ‎повышает‏ ‎градус. ‎Многочисленные‏ ‎моральные ‎дилеммы ‎не ‎выглядят ‎искусственными‏ ‎благодаря ‎правдоподобным‏ ‎конфликтам.‏ ‎Так ‎что ‎фильм‏ ‎всё ‎же‏ ‎в ‎большей ‎степени ‎триллер.

Урусевский,‏ ‎снимая‏ ‎по-авангардистски, ‎делает‏ ‎из ‎камерной,‏ ‎по ‎сути, ‎истории ‎очень ‎широкое‏ ‎графичное‏ ‎полотно, ‎где‏ ‎персонажи ‎то‏ ‎сняты ‎под ‎немыслимыми ‎углами ‎впритык‏ ‎на‏ ‎широкоугольный‏ ‎объектив, ‎то‏ ‎показаны ‎силуэтами,‏ ‎а ‎то‏ ‎небольшими‏ ‎фигурками ‎на‏ ‎пространном ‎пейзаже. ‎И ‎именно ‎из-за‏ ‎пейзажных ‎кадров‏ ‎и‏ ‎тематики ‎геологических ‎разведчиков‏ ‎в ‎описании‏ ‎появляется ‎жанр ‎«приключения», ‎но‏ ‎странствие‏ ‎здесь ‎только‏ ‎один ‎из‏ ‎факторов ‎сюжета ‎(пусть ‎и ‎движущих),‏ ‎но‏ ‎весь ‎фильм‏ ‎не ‎держится‏ ‎на ‎одном ‎антураже. ‎Джеклондоновские ‎мотивы‏ ‎задают‏ ‎джеклондоновские‏ ‎же ‎вопросы‏ ‎персонажам, ‎но‏ ‎центр ‎истории‏ ‎—‏ ‎принимаемые ‎ими‏ ‎решения ‎и ‎те ‎метания, ‎которые‏ ‎заставляют ‎героев‏ ‎действовать.

Разумеется,‏ ‎что ‎кино, ‎которое‏ ‎буквально ‎строится‏ ‎на ‎сюжетных ‎перипетиях, ‎в‏ ‎которых‏ ‎проявляется ‎настоящая‏ ‎суть ‎персонажей,‏ ‎очень ‎зависит ‎от ‎актёрского ‎исполнения.‏ ‎И‏ ‎здесь ‎всё‏ ‎на ‎очень‏ ‎хорошем ‎уровне. ‎Смоктуновский ‎начал ‎сниматься‏ ‎в‏ ‎кино‏ ‎за ‎30,‏ ‎но ‎снимался‏ ‎много, ‎и‏ ‎роль‏ ‎в ‎«Неотправленном‏ ‎письме» ‎стала ‎для ‎него ‎прорывной.‏ ‎Закрепит ‎успех‏ ‎он‏ ‎через ‎пару ‎лет‏ ‎фильмом ‎другого‏ ‎мастера ‎— ‎«Девять ‎дней‏ ‎одного‏ ‎года» ‎(1961,‏ ‎Ромма). ‎За‏ ‎те ‎же ‎4 ‎года, ‎в‏ ‎которые‏ ‎Смоктуновский ‎успел‏ ‎сняться ‎в‏ ‎7 ‎фильмах, ‎Самойлова ‎сыграла ‎только‏ ‎в‏ ‎2,‏ ‎но ‎уже‏ ‎получила ‎широкую‏ ‎известность ‎после‏ ‎главной‏ ‎роли ‎в‏ ‎«Летят ‎журавли» ‎(1957). ‎У ‎Урбанского‏ ‎за ‎плечами‏ ‎был‏ ‎всего ‎один ‎фильм‏ ‎— ‎главная‏ ‎роль ‎в ‎«Коммунисте» ‎(1957).‏ ‎А‏ ‎для ‎будущего‏ ‎Шерлока ‎Холмса‏ ‎«Письмо» ‎стало ‎первым ‎опытом ‎в‏ ‎кино.

Выпускник‏ ‎Щукинского ‎училища‏ ‎из ‎актёрской‏ ‎семьи ‎с ‎интеллигентными ‎повадками ‎и‏ ‎романтичной‏ ‎внешностью‏ ‎подошёл ‎Калатозову‏ ‎под ‎типаж.‏ ‎И ‎отец,‏ ‎и‏ ‎дед ‎Василия‏ ‎Ливанова ‎были ‎известными ‎актёрами, ‎причём‏ ‎Борис ‎Николаевич‏ ‎уже‏ ‎был ‎и ‎большой‏ ‎кинозвездой ‎—‏ ‎роли ‎Дубровского, ‎Пожарского, ‎Потёмкина‏ ‎и‏ ‎Ломоносова, ‎—‏ ‎и, ‎в‏ ‎отличие ‎от ‎сына, ‎имел ‎амплуа‏ ‎властного‏ ‎холерика ‎(хотя‏ ‎исполнял ‎и‏ ‎роль ‎Николая ‎I). ‎Знаменитый ‎же‏ ‎голос‏ ‎Шерлока‏ ‎и ‎крокодила‏ ‎Гены ‎Василий‏ ‎Борисович ‎получил‏ ‎как‏ ‎раз ‎на‏ ‎съёмках ‎«Неотправленного ‎письма» ‎— ‎Калатозов‏ ‎решил ‎записать‏ ‎звук‏ ‎прямо ‎на ‎площадке,‏ ‎и ‎молодой‏ ‎актёр ‎в ‎таёжный ‎мороз‏ ‎пытался‏ ‎перекричать ‎ветер.

Читать: 2+ мин
logo Буланенко

Данелия дарит Афоне с Мимино забвенье

Пик ‎в‏ ‎карьере ‎Данелии ‎приходится ‎на ‎вторую‏ ‎половину ‎70-х:‏ ‎подряд‏ ‎выходят ‎«Афоня», ‎«Мимино»‏ ‎и ‎«Осенний‏ ‎марафон». ‎И ‎все ‎три‏ ‎фильма‏ ‎посвящены ‎основным‏ ‎мужским ‎проблемам:‏ ‎выбор ‎жизненного ‎пути, ‎статус ‎(пусть‏ ‎и‏ ‎профессиональный) ‎и‏ ‎трудности ‎с‏ ‎выбором ‎женщин ‎(приправленные ‎кризисом ‎среднего‏ ‎возраста).‏ ‎И‏ ‎если ‎Басилашвили‏ ‎в ‎«Марафоне»‏ ‎играет ‎героя,‏ ‎который‏ ‎вроде ‎бы‏ ‎хочет ‎измениться, ‎а ‎вроде ‎бы‏ ‎и ‎не‏ ‎очень,‏ ‎то ‎Куравлёву ‎с‏ ‎Кикабидзе ‎достаются‏ ‎персонажи ‎сказок, ‎к ‎которым‏ ‎прилетают‏ ‎добрые ‎феи‏ ‎в ‎голубом‏ ‎вертолёте, ‎а ‎царевны ‎сами ‎бросаются‏ ‎им‏ ‎на ‎ручки‏ ‎(или ‎верно‏ ‎ждут ‎у ‎колодца ‎в ‎туфлях‏ ‎на‏ ‎высокой‏ ‎платформе).

Бузыкин ‎в‏ ‎кризисе ‎настолько‏ ‎глубоком, ‎что‏ ‎больше‏ ‎похоже ‎на‏ ‎то, ‎что ‎это ‎его ‎естественное‏ ‎состояние, ‎и‏ ‎единственное,‏ ‎на ‎что ‎он‏ ‎полагается, ‎—‏ ‎это ‎ложь. ‎Борщёв ‎катится‏ ‎кубарем‏ ‎на ‎дно‏ ‎жизни, ‎но‏ ‎где-то ‎там, ‎в ‎родной ‎деревне,‏ ‎у‏ ‎него ‎есть‏ ‎спасательный ‎круг‏ ‎в ‎виде ‎тёти ‎Фроси ‎и‏ ‎дома,‏ ‎в‏ ‎котором ‎он‏ ‎вырос. ‎Но‏ ‎Афоня ‎настолько‏ ‎уже‏ ‎опустился, ‎что‏ ‎даже ‎не ‎знает ‎о ‎смерти‏ ‎единственного ‎близкого‏ ‎человека.‏ ‎Брагинский ‎к ‎персонажу‏ ‎был ‎жесток‏ ‎и ‎не ‎дал ‎ему‏ ‎никакого‏ ‎шанса: ‎кто‏ ‎жил ‎мечтой‏ ‎вернуться ‎в ‎детство, ‎неблагонадёжен ‎для‏ ‎взрослой‏ ‎жизни. ‎Данелия‏ ‎же ‎подарил‏ ‎ему ‎спасение ‎через ‎молодую ‎наивную‏ ‎и‏ ‎давно‏ ‎влюблённую ‎в‏ ‎него ‎медсестру.

Мимино‏ ‎тоже ‎хочет‏ ‎вернуться‏ ‎в ‎прошлое,‏ ‎но ‎не ‎в ‎детство, ‎а‏ ‎в ‎свои‏ ‎лучшие‏ ‎молодые ‎годы, ‎когда‏ ‎он ‎летал‏ ‎на ‎больших ‎самолётах ‎и‏ ‎у‏ ‎него ‎были‏ ‎перспективы. ‎Однокурсник‏ ‎весь ‎в ‎белом ‎с ‎двумя‏ ‎прекрасными‏ ‎стюардессами, ‎случайно‏ ‎севший ‎на‏ ‎местный ‎аэродром ‎на ‎своём ‎ТУ-144,‏ ‎разбередил‏ ‎в‏ ‎нём ‎дремавшую‏ ‎8 ‎лет‏ ‎страсть ‎к‏ ‎большой‏ ‎лётной ‎карьере.‏ ‎Он ‎тоже ‎хочет ‎себе ‎сверхзвуковой‏ ‎лайнер, ‎красивую‏ ‎стюардессу‏ ‎и ‎белые ‎штаны.‏ ‎И ‎благодаря‏ ‎тому, ‎что ‎мир ‎не‏ ‎без‏ ‎добрых ‎людей,‏ ‎человек, ‎годами‏ ‎не ‎водивший ‎даже ‎кукурузник, ‎оказывается‏ ‎за‏ ‎штурвалом ‎флагмана‏ ‎гражданской ‎авиации.‏ ‎Но ‎получив ‎всё ‎это ‎от‏ ‎волшебника‏ ‎(который‏ ‎сперва, ‎как‏ ‎полагается ‎доброй‏ ‎фее, ‎признал‏ ‎его‏ ‎за ‎потерянного‏ ‎крестника ‎— ‎сына ‎погибшего ‎сослуживца,‏ ‎— ‎но‏ ‎решившего‏ ‎помочь ‎и ‎незнакомому),‏ ‎Мизандари ‎понимает,‏ ‎что ‎его ‎сердце ‎всегда‏ ‎стремилось‏ ‎к ‎другому‏ ‎— ‎к‏ ‎своему ‎маленькому ‎дому ‎в ‎маленьком‏ ‎селе‏ ‎высоко ‎в‏ ‎горах ‎и‏ ‎своему ‎маленькому ‎вертолёту-бабочке.

Данелия ‎отчётливо ‎понимал,‏ ‎что‏ ‎снимает‏ ‎сказки, ‎и‏ ‎говорил, ‎что‏ ‎избыточный ‎реализм‏ ‎его‏ ‎мало ‎интересует,‏ ‎но ‎если ‎развивать ‎эти ‎аллегории,‏ ‎то ‎выходит,‏ ‎что‏ ‎сказочник ‎возвращает ‎своих‏ ‎персонажей ‎в‏ ‎изначальное ‎состояние, ‎избавляя ‎от‏ ‎терзаний,‏ ‎борьбы ‎и‏ ‎амбиций, ‎а‏ ‎не ‎только ‎от ‎невзгод, ‎конфликтов‏ ‎и‏ ‎страстей. ‎Это‏ ‎слишком ‎напоминает‏ ‎покой, ‎дарованный ‎Воландом ‎Мастеру ‎(а‏ ‎Данелия‏ ‎несколько‏ ‎десятилетий ‎не‏ ‎оставлял ‎мысли‏ ‎поставить ‎роман‏ ‎Булгакова‏ ‎— ‎сперва‏ ‎как ‎художественный ‎фильм, ‎а ‎в‏ ‎последние ‎годы‏ ‎жизни‏ ‎— ‎мультипликационный). ‎Тот‏ ‎дремотный ‎покой,‏ ‎который ‎больше ‎похож ‎на‏ ‎анабиоз.

Смотреть: 7 час 45+ мин
logo Буланенко

«Мимино» (Данелия, 1977) — видеоразбор фильма

Доступно подписчикам уровня
«Кинозал»
Подписаться за 500₽ в месяц

Читать: 2+ мин
logo Буланенко

Эльдар Рязанов как дирижёр и тренер

У ‎каждого‏ ‎сильного ‎режиссёра ‎есть ‎ярко ‎выраженная‏ ‎черта, ‎которая‏ ‎заметна‏ ‎в ‎большинстве ‎его‏ ‎фильмов. ‎Тот‏ ‎особенный ‎подход ‎к ‎кино‏ ‎и‏ ‎самому ‎процессу‏ ‎съёмок, ‎который‏ ‎по ‎сути ‎и ‎рождает ‎характер‏ ‎фильма‏ ‎и ‎стилистику‏ ‎творчества ‎вообще.‏ ‎У ‎Рязанова ‎это, ‎несомненно, ‎был‏ ‎подбор‏ ‎актёров‏ ‎и ‎создание‏ ‎из ‎них‏ ‎ансамбля ‎—‏ ‎когда‏ ‎хорош ‎не‏ ‎кто-то ‎один, ‎а ‎на ‎первый‏ ‎план ‎выходит‏ ‎прежде‏ ‎всего ‎взаимодействие ‎(в‏ ‎лучших ‎его‏ ‎фильмах ‎даже ‎лишние ‎персонажи‏ ‎и‏ ‎лирические ‎отступления‏ ‎как ‎минимум‏ ‎не ‎портят ‎общую ‎картину).

В ‎работах‏ ‎Рязанова‏ ‎даже ‎в‏ ‎лучшие ‎годы‏ ‎мог ‎быть ‎брак ‎по ‎фокусу‏ ‎или‏ ‎нарушаться‏ ‎логика ‎сюжета‏ ‎или ‎характера‏ ‎персонажей, ‎но‏ ‎за‏ ‎ними ‎всё‏ ‎равно ‎интересно ‎наблюдать. ‎У ‎режиссуры‏ ‎граней ‎больше,‏ ‎чем‏ ‎у ‎игральных ‎костей,‏ ‎и ‎ту‏ ‎же ‎работу ‎с ‎актёром‏ ‎нельзя‏ ‎свести ‎к‏ ‎чему-то ‎одному‏ ‎— ‎кто-то ‎умеет ‎выжимать ‎из‏ ‎актёров‏ ‎мгновения ‎подлинности,‏ ‎кто-то ‎умело‏ ‎располагает ‎их ‎в ‎кадре ‎или‏ ‎создаёт‏ ‎позитивную‏ ‎атмосферу ‎на‏ ‎площадке. ‎Но‏ ‎просто ‎набрать‏ ‎хороших‏ ‎актёров ‎и‏ ‎устроить ‎капустник ‎недостаточно, ‎чтобы ‎снять‏ ‎хорошее ‎кино.‏ ‎И‏ ‎это ‎видно ‎по‏ ‎многим ‎фильмам‏ ‎с ‎звёздным ‎составом ‎(в‏ ‎том‏ ‎числе ‎по‏ ‎поздним ‎фильмам‏ ‎самого ‎Рязанова). ‎«Подобрать ‎ансамбль», ‎«оркестровать‏ ‎сцену»‏ ‎— ‎неспроста‏ ‎музыкальные ‎термины‏ ‎используются ‎для ‎описания ‎этого ‎процесса,‏ ‎поскольку‏ ‎тут‏ ‎тоже ‎всё‏ ‎легко ‎и‏ ‎замечательно, ‎когда‏ ‎оно‏ ‎работает, ‎но‏ ‎любая ‎какофония ‎в ‎кино ‎так‏ ‎же ‎режет‏ ‎глаз‏ ‎зрителя, ‎как ‎ухо‏ ‎меломана.

И ‎«Берегись‏ ‎автомобиля», ‎берусь ‎это ‎утверждать,‏ ‎самый‏ ‎сильный ‎в‏ ‎ансамблевом ‎плане‏ ‎фильм ‎Рязанова. ‎Были ‎у ‎него‏ ‎работы‏ ‎с ‎более‏ ‎яркими ‎отдельными‏ ‎актёрскими ‎выступлениями ‎или ‎яркими ‎эпизодами,‏ ‎были‏ ‎и‏ ‎хорошие ‎ансамбли‏ ‎(один ‎из‏ ‎самых ‎недооценённых‏ ‎—‏ ‎в ‎«Зигзаге‏ ‎удачи»), ‎но ‎именно ‎в ‎комичном‏ ‎нуаре ‎(в‏ ‎фильме‏ ‎и ‎правда ‎обыгрываются‏ ‎многие ‎штампы‏ ‎жанра) ‎оркестр ‎особенно ‎хорош.‏ ‎Слышны‏ ‎как ‎отдельные‏ ‎партии ‎в‏ ‎виртуозном ‎исполнении, ‎так ‎и ‎вся‏ ‎мелодия‏ ‎в ‎целом.‏ ‎И, ‎пожалуй,‏ ‎самым ‎показательным ‎здесь ‎является ‎тот‏ ‎факт,‏ ‎что‏ ‎даже ‎самые‏ ‎яркие ‎исполнения‏ ‎второго ‎плана‏ ‎не‏ ‎заглушают ‎основной‏ ‎сюжет, ‎а ‎работают ‎на ‎него.‏ ‎Ни ‎блестяще‏ ‎исполненный‏ ‎Папановым ‎тесть ‎Семицветова,‏ ‎ни ‎скоротечный‏ ‎Банионис ‎(без, ‎что ‎редкость,‏ ‎переозвучания),‏ ‎ни ‎уморительный‏ ‎Евстигнеев ‎в‏ ‎роли ‎тренера-режиссёра. ‎И ‎в ‎этом‏ ‎несомненная‏ ‎заслуга ‎Рязанова,‏ ‎который ‎тоже‏ ‎стал ‎кем-то ‎вроде ‎тренера ‎для‏ ‎звёздной‏ ‎команды,‏ ‎а ‎это‏ ‎по ‎силам‏ ‎не ‎каждому‏ ‎даже‏ ‎сильному ‎специалисту.

Смотреть: 3 час 20+ мин
logo Буланенко

«Афоня» (Данелия, 1975) — видеоразбор фильма

Доступно подписчикам уровня
«Кинозал»
Подписаться за 500₽ в месяц

Читать: 4+ мин
logo Буланенко

Вильнёв снимает правильное кино и получает награду

Начавшийся ‎марафон‏ ‎по ‎Вильнёву ‎подтвердил ‎очевидное: канадский ‎режиссёр‏ ‎— ‎отличник‏ ‎прогрессистской‏ ‎политической ‎подготовки. ‎Пытаясь‏ ‎создать ‎интересного‏ ‎женского ‎персонажа, ‎он ‎даёт‏ ‎ей‏ ‎цель ‎и‏ ‎награждает ‎способностями‏ ‎в ‎её ‎достижении. ‎Обычно ‎это‏ ‎чёткая‏ ‎уверенность ‎в‏ ‎своей ‎правоте‏ ‎и ‎продвинутые ‎манипулятивные ‎навыки. ‎Уверенность‏ ‎основана‏ ‎на‏ ‎полной ‎уверенности‏ ‎в ‎собственной‏ ‎исключительности. ‎Так,‏ ‎героиня‏ ‎«Пожаров», ‎убеждая‏ ‎брата ‎сделать ‎так, ‎как ‎она‏ ‎хочет, ‎произносит‏ ‎сакраментальное:‏ ‎«Если ‎ты ‎не‏ ‎хочешь ‎сделать‏ ‎это ‎для ‎себя ‎или‏ ‎для‏ ‎матери, ‎то‏ ‎сделай ‎это‏ ‎для ‎меня», ‎— ‎выстраивая ‎чёткую‏ ‎иерархию‏ ‎статуса.

В ‎«Политехе»‏ ‎пережившая ‎трагедию‏ ‎героиня, ‎в ‎отличие ‎от ‎единственного‏ ‎пытавшегося‏ ‎что-то‏ ‎сделать ‎героя,‏ ‎находит ‎в‏ ‎себе ‎силы‏ ‎жить‏ ‎дальше, ‎подытоживая,‏ ‎что, ‎если ‎у ‎неё ‎родится‏ ‎дочь, ‎то‏ ‎она‏ ‎скажет, ‎что ‎ей‏ ‎принадлежит ‎весь‏ ‎мир, ‎а ‎мальчика ‎научит‏ ‎любить.‏ ‎Не ‎заостряет‏ ‎внимание ‎Вильнёв‏ ‎и ‎на ‎том, ‎что ‎сумасшедший‏ ‎стрелок,‏ ‎убивший ‎студенток,‏ ‎воспитывался ‎матерью-одиночкой‏ ‎(и ‎винил ‎во ‎всех ‎бедах‏ ‎её),‏ ‎но‏ ‎зато ‎подчёркивается‏ ‎уверенность ‎главной‏ ‎героини ‎в‏ ‎том,‏ ‎что ‎она‏ ‎воспитает ‎ребёнка ‎хорошо ‎и ‎одна‏ ‎(хотя ‎она‏ ‎замужем).

Надо‏ ‎заметить, ‎что ‎до‏ ‎«Политеха» ‎Вильнёв‏ ‎брал ‎большой ‎перерыв ‎в‏ ‎режиссёрской‏ ‎карьере, ‎ища‏ ‎свой ‎язык,‏ ‎и ‎предыдущие ‎его ‎фильмы, ‎извиняюсь‏ ‎за‏ ‎каламбур, ‎гораздо‏ ‎более ‎многословны.‏ ‎И ‎героини ‎в ‎них ‎куда‏ ‎более‏ ‎разговорчивы‏ ‎и ‎откровенно‏ ‎манипулятивны, ‎но,‏ ‎чтобы ‎они‏ ‎ни‏ ‎сделали, ‎режиссёр‏ ‎за ‎них.

Сместит ‎акценты ‎Дени ‎и‏ ‎в ‎«Убийце»,‏ ‎который,‏ ‎что ‎логично, ‎был‏ ‎об ‎убийце,‏ ‎посвятившем ‎свою ‎жизнь ‎мести,‏ ‎и‏ ‎о ‎том,‏ ‎что ‎зверь‏ ‎своей ‎жестокостью ‎может ‎создать ‎охотника‏ ‎(картель‏ ‎Сонора ‎здесь‏ ‎выступает ‎в‏ ‎роли ‎акул, ‎которые ‎сами ‎вызвали‏ ‎на‏ ‎себя‏ ‎гнев ‎касатки,‏ ‎которая ‎не‏ ‎успокоится, ‎пока‏ ‎не‏ ‎уничтожит ‎их‏ ‎всех). ‎Открывающая ‎сцена ‎сценария ‎Шеридана‏ ‎— ‎про‏ ‎персонажа‏ ‎дель ‎Торро. ‎Открывающая‏ ‎сцена ‎фильма‏ ‎Вильнёва ‎— ‎про ‎персонажа‏ ‎Блант.‏ ‎В ‎её‏ ‎лице ‎мы‏ ‎не ‎просто ‎видим ‎ужас ‎наивного‏ ‎идеалиста‏ ‎от ‎столкновения‏ ‎с ‎тайной‏ ‎нарковойной, ‎в ‎которую ‎втянуто ‎правительство‏ ‎США,‏ ‎как,‏ ‎по-видимому, ‎задумывалось,‏ ‎а ‎главную‏ ‎героиню. ‎Разумеется,‏ ‎Вильнёв‏ ‎снова ‎не‏ ‎удержался.

Мало ‎того, ‎по ‎сценарию ‎идеализм‏ ‎героини ‎не‏ ‎только‏ ‎должен ‎резонировать ‎со‏ ‎зрительским, ‎но‏ ‎и ‎объяснять, ‎почему ‎в‏ ‎разработку‏ ‎оперативник ‎ЦРУ‏ ‎взял ‎именно‏ ‎её. ‎По ‎фильму ‎это ‎вроде‏ ‎бы‏ ‎тоже ‎так,‏ ‎но ‎вместе‏ ‎с ‎тем ‎наивность ‎становится ‎чуть‏ ‎ли‏ ‎не‏ ‎достоинством ‎персонажа.‏ ‎Монополия ‎на‏ ‎манипуляцию ‎у‏ ‎Дени‏ ‎чётко ‎за‏ ‎женскими ‎персонажами ‎— ‎по ‎крайней‏ ‎мере, ‎только‏ ‎они‏ ‎занимаются ‎ей ‎во‏ ‎благо. ‎Также‏ ‎как ‎и ‎власть ‎женщин‏ ‎—‏ ‎это ‎не‏ ‎то ‎же‏ ‎самое, ‎что ‎власть ‎мужчин. ‎Чему‏ ‎Вильнёв‏ ‎посвятил ‎свою‏ ‎«Дюну».

Перекос ‎в‏ ‎сторону ‎героини ‎Блант ‎вызывает ‎и‏ ‎некоторое‏ ‎удивление‏ ‎в ‎кульминационной‏ ‎части ‎фильма,‏ ‎которая ‎целиком‏ ‎за‏ ‎персонажем ‎дель‏ ‎Торро, ‎в ‎которой ‎его ‎Алехандро‏ ‎превращается ‎в‏ ‎терминатора.‏ ‎И ‎здесь ‎стоит‏ ‎отметить ‎один‏ ‎ход ‎постановщика: ‎с ‎одной‏ ‎стороны,‏ ‎решение ‎сильно‏ ‎сократить ‎реплики‏ ‎персонажа, ‎якобы ‎предложенное ‎Бенисио ‎и‏ ‎поддержанное‏ ‎Дени, ‎работает,‏ ‎и ‎от‏ ‎этого ‎Алехандро ‎делается ‎только ‎более‏ ‎таинственно-мрачным,‏ ‎но‏ ‎с ‎другой‏ ‎— ‎он‏ ‎становится ‎внезапно‏ ‎важным‏ ‎и ‎резким‏ ‎(в ‎той ‎же ‎перестрелке ‎на‏ ‎пропускном ‎пункте‏ ‎навыки,‏ ‎которые ‎продемонстрирует ‎сикарио‏ ‎в ‎конце‏ ‎фильма, ‎показывает ‎оперативник ‎в‏ ‎очках,‏ ‎а ‎не‏ ‎он). ‎И‏ ‎в ‎этом, ‎пожалуй, ‎проблема. ‎Если‏ ‎уж‏ ‎из ‎сценария‏ ‎убраны ‎сцены‏ ‎беспощадности ‎и ‎крутости ‎и ‎разговоры‏ ‎о‏ ‎том,‏ ‎как ‎адвокат‏ ‎стал ‎безжалостным‏ ‎убийцей, ‎то‏ ‎надо‏ ‎было ‎показать‏ ‎действием ‎и ‎визуалом.

Фильм ‎при ‎этом‏ ‎мне ‎нравится‏ ‎(пожалуй,‏ ‎больше ‎всего ‎у‏ ‎канадца, ‎но‏ ‎и ‎в ‎отрыве ‎от‏ ‎его‏ ‎творчества ‎тоже),‏ ‎но ‎кульминация‏ ‎выглядит, ‎пожалуй ‎что, ‎несколько ‎инородно.‏ ‎После‏ ‎псевдодокументального ‎фильма‏ ‎о ‎наркомафии‏ ‎и ‎борьбе ‎с ‎ней ‎(не‏ ‎всегда‏ ‎чистоплотной)‏ ‎мы ‎резко‏ ‎попадаем ‎в‏ ‎«Джейсона ‎Борна»‏ ‎(собственно,‏ ‎породившего ‎моду‏ ‎на ‎псевдодокументальность ‎в ‎дорогих ‎боевиках).‏ ‎Как ‎за‏ ‎это‏ ‎время ‎уже ‎немолодой‏ ‎мексиканский ‎адвокат‏ ‎стал ‎орудием ‎для ‎убийства‏ ‎—‏ ‎не ‎совсем‏ ‎ясно.

В ‎«Убийце»‏ ‎есть ‎и ‎не ‎очень ‎нужные‏ ‎(но‏ ‎очень ‎политически‏ ‎грамотные) ‎вставки‏ ‎из ‎жизни ‎простого ‎мексиканского ‎полицейского,‏ ‎который‏ ‎просто‏ ‎перевозил ‎наркоту‏ ‎и ‎помогал‏ ‎картелю, ‎а‏ ‎в‏ ‎концовке ‎был‏ ‎ни ‎за ‎что ‎пристрелен ‎Алехандро.‏ ‎Вроде ‎как‏ ‎это‏ ‎должно ‎стать ‎поворотом‏ ‎в ‎сюжете,‏ ‎когда ‎зритель ‎должен ‎был‏ ‎понять,‏ ‎что ‎убийца‏ ‎— ‎нехороший‏ ‎убийца. ‎Только ‎жалости ‎к ‎продажному‏ ‎полицейскому‏ ‎не ‎появляется:‏ ‎тот ‎факт,‏ ‎что ‎у ‎негодяя ‎дети, ‎говорит‏ ‎только‏ ‎о‏ ‎том, ‎что‏ ‎у ‎него‏ ‎есть ‎дети.‏ ‎Как‏ ‎мы ‎знаем‏ ‎из ‎Евангелия, ‎и ‎злые ‎умеют‏ ‎давать ‎благие‏ ‎даяния‏ ‎своим ‎детям, ‎и‏ ‎когда ‎те‏ ‎просят ‎хлеба, ‎то ‎не‏ ‎дадут‏ ‎им ‎камня.‏ ‎А ‎когда‏ ‎просят ‎отвести ‎их ‎на ‎футбол,‏ ‎то‏ ‎встают ‎и‏ ‎отводят.

Читать: 3+ мин
logo Буланенко

Как Георгий Николаевич с Иннокентием Михайловичем поссорились

Актёры ‎редко‏ ‎умеют ‎остановиться ‎в ‎выборе ‎ролей‏ ‎и ‎зачастую‏ ‎претендуют‏ ‎на ‎всё ‎и‏ ‎сразу. ‎Особенно‏ ‎актёры ‎востребованные. ‎Иннокентий ‎Смоктуновский‏ ‎бегал‏ ‎за ‎Георгием‏ ‎Данелией, ‎буквально‏ ‎выпрашивая ‎у ‎того ‎роль ‎Хаджи-Мурата.‏ ‎В‏ ‎итоге ‎большой‏ ‎режиссёр ‎не‏ ‎сдержался ‎и ‎сказал ‎большому ‎актёру‏ ‎с‏ ‎сарказмом,‏ ‎что, ‎может,‏ ‎тому ‎лучше‏ ‎попробоваться ‎на‏ ‎роль‏ ‎Карениной ‎(раз‏ ‎уж ‎так ‎хочется ‎сыграть ‎в‏ ‎экранизации ‎произведения‏ ‎Толстого).‏ ‎Некоторым ‎образом ‎намекнув,‏ ‎что ‎Смоктуновский‏ ‎слишком ‎уж ‎широко ‎растянул‏ ‎бредни‏ ‎в ‎надежде‏ ‎на ‎хороший‏ ‎улов, ‎не ‎соизмеряя ‎ни ‎сколько‏ ‎он‏ ‎в ‎состоянии‏ ‎вытащить ‎рыбы,‏ ‎ни ‎какая ‎глубина ‎у ‎водоёма.

Если‏ ‎сравнить‏ ‎со‏ ‎старым ‎театром,‏ ‎то ‎это‏ ‎как ‎раз‏ ‎издержки‏ ‎отказа ‎от‏ ‎жёстких ‎амплуа. ‎Раньше ‎актёр ‎менял‏ ‎типаж ‎1–2‏ ‎за‏ ‎жизнь ‎— ‎редко‏ ‎чаще ‎и‏ ‎обычно ‎в ‎связи ‎со‏ ‎взрослением.‏ ‎Это, ‎конечно,‏ ‎ограничивало ‎актёров‏ ‎широкого ‎таланта ‎и ‎стереотипизировало ‎игру,‏ ‎но‏ ‎это ‎же‏ ‎упрощало ‎подбор‏ ‎на ‎роли. ‎Опера, ‎где ‎амплуа‏ ‎жёстко‏ ‎привязано‏ ‎к ‎вокальным‏ ‎данным, ‎является‏ ‎искусством ‎очень‏ ‎формализованным,‏ ‎где ‎всё‏ ‎исполнение ‎сводится ‎к ‎конкретным ‎техническим‏ ‎нюансам, ‎а‏ ‎всё‏ ‎прочее ‎— ‎предельно‏ ‎гротескно. ‎Но‏ ‎зато ‎в ‎опере ‎на‏ ‎партию‏ ‎баса-профундо ‎не‏ ‎возьмут ‎драматического‏ ‎баритона, ‎даже ‎если ‎он ‎будет‏ ‎при‏ ‎пении ‎очень‏ ‎выразительно ‎играть‏ ‎лицом.

Правда, ‎попрекнув ‎актёров ‎в ‎неуёмном‏ ‎желании‏ ‎сыграть‏ ‎всё, ‎невзирая‏ ‎на ‎собственные‏ ‎возможности ‎(и‏ ‎ограничения),‏ ‎стоит ‎заметить,‏ ‎что ‎режиссёры ‎тоже ‎часто ‎грешат‏ ‎назначением ‎на‏ ‎роли‏ ‎не ‎совсем ‎подходящих‏ ‎исполнителей. ‎За‏ ‎многими ‎постановщиками ‎обычно ‎волочится‏ ‎целый‏ ‎табор ‎из‏ ‎близких ‎друзей,‏ ‎коллег ‎и ‎просто ‎приятных ‎в‏ ‎общении‏ ‎людей. ‎Даже‏ ‎нелюдимый ‎и‏ ‎не ‎очень ‎приятный ‎в ‎рабочем‏ ‎процессе‏ ‎Кубрик‏ ‎имел ‎такую‏ ‎свиту ‎(во‏ ‎второй ‎половине‏ ‎карьеры‏ ‎это ‎уже‏ ‎была ‎свита ‎фактическая ‎— ‎кто-то‏ ‎из ‎исполнителей‏ ‎вторых‏ ‎ролей ‎или ‎помощников‏ ‎на ‎площадке‏ ‎становились ‎чем-то ‎вроде ‎личных‏ ‎секретарей‏ ‎или ‎камердинеров‏ ‎в ‎большом‏ ‎английском ‎доме ‎Стэнли).

И ‎уж ‎к‏ ‎Данелии‏ ‎эта ‎практика‏ ‎относится ‎в‏ ‎полной ‎мере. ‎Он ‎любил ‎снимать‏ ‎(пусть‏ ‎и‏ ‎в ‎небольших‏ ‎ролях) ‎свою‏ ‎вторую ‎супругу,‏ ‎пока‏ ‎они ‎жили‏ ‎вместе ‎(фактическим ‎браком), ‎супругу ‎Бондарчука,‏ ‎с ‎которым‏ ‎сдружился‏ ‎на ‎съёмках ‎«Серёжи»,‏ ‎сразу ‎несколько‏ ‎второплановых ‎актёров, ‎переходивших ‎из‏ ‎фильма‏ ‎в ‎фильм‏ ‎(в ‎том‏ ‎числе ‎былинный ‎Рене ‎Хобуа, ‎который‏ ‎даже‏ ‎актёром ‎не‏ ‎был, ‎а‏ ‎просто ‎сделал ‎маэстро ‎приятно, ‎похвалив‏ ‎его‏ ‎сценарий,‏ ‎не ‎поняв‏ ‎в ‎нём‏ ‎ни ‎строчки,‏ ‎в‏ ‎благодарность ‎творец‏ ‎стал ‎с ‎«Не ‎горюй!» ‎регулярно‏ ‎указывать ‎его‏ ‎в‏ ‎титрах) ‎и, ‎разумеется,‏ ‎Евгения ‎Леонова.‏ ‎Своего ‎любимого ‎актёра ‎Данелия‏ ‎снимал‏ ‎всегда, ‎пока‏ ‎тот ‎был‏ ‎жив, ‎начиная ‎с ‎«33». ‎Писал‏ ‎под‏ ‎него ‎роли‏ ‎или ‎отдельные‏ ‎эпизоды, ‎если ‎таких ‎не ‎находилось.‏ ‎И‏ ‎тоже‏ ‎выходил ‎за‏ ‎пределы ‎его‏ ‎возможностей: ‎так,‏ ‎в‏ ‎фильме ‎«Слёзы‏ ‎капали» ‎роль ‎сына ‎персонажа ‎Леонова‏ ‎исполнил ‎непрофессиональный‏ ‎актёр,‏ ‎и ‎на ‎переозвучке‏ ‎не ‎придумали‏ ‎ничего ‎лучше, ‎чем ‎дать‏ ‎озвучание‏ ‎его ‎реплик‏ ‎Леонову ‎же,‏ ‎и ‎итог ‎оказался ‎весьма ‎спорным‏ ‎—‏ ‎не ‎с‏ ‎первого ‎раза‏ ‎вообще ‎можно ‎разобрать, ‎что ‎это‏ ‎диалог,‏ ‎а‏ ‎не ‎длинный‏ ‎леоновский ‎монолог.

Забавна‏ ‎история ‎и‏ ‎со‏ ‎съёмками ‎фильма‏ ‎«Мимино»: ‎под ‎исполнителей ‎главных ‎ролей‏ ‎персонажи ‎заранее‏ ‎создавались,‏ ‎так ‎что ‎проб‏ ‎они, ‎в‏ ‎общем-то, ‎не ‎проходили, ‎но‏ ‎вот‏ ‎кто ‎будет‏ ‎соседом ‎главного‏ ‎героя ‎в ‎гостинице, ‎решил ‎только‏ ‎жребий.‏ ‎Леонов ‎мог‏ ‎сыграть ‎роль‏ ‎компаньона ‎Мимино, ‎но ‎тогда ‎бы‏ ‎он‏ ‎стал‏ ‎эндокринологом, ‎а‏ ‎фильм ‎бы‏ ‎лишился ‎части‏ ‎своих‏ ‎шуток, ‎которые‏ ‎считаются ‎импровизацией ‎Мкртчяна. ‎В ‎итоге,‏ ‎разумеется, ‎под‏ ‎Евгения‏ ‎Павловича ‎всё ‎равно‏ ‎был ‎создан‏ ‎отдельный ‎эпизод.

П.С.: ‎Данелия, ‎кстати,‏ ‎на‏ ‎роль ‎Хаджи-Мурата‏ ‎очень ‎хотел‏ ‎Омара ‎Шарифа.

Читать: 5+ мин
logo Буланенко

Эдгар Райт — человек-клип

Редко ‎бывает‏ ‎так, ‎чтобы ‎творчество ‎технически ‎подкованного‏ ‎человека ‎оставляло‏ ‎столь‏ ‎неглубокий ‎след ‎в‏ ‎душе. ‎Ещё‏ ‎до ‎начала ‎марафона ‎по‏ ‎Эдгару‏ ‎Райту ‎я‏ ‎уже ‎видел‏ ‎большую ‎часть ‎его ‎работ, ‎но‏ ‎обнаружилось,‏ ‎что ‎многие‏ ‎концовки ‎стёрлись‏ ‎из ‎моей ‎памяти. ‎То, ‎что‏ ‎должно‏ ‎быть‏ ‎главным ‎в‏ ‎повествовании ‎и‏ ‎раскрывать ‎его,‏ ‎у‏ ‎Райта ‎зачастую‏ ‎оказывается ‎чем-то ‎брошенным ‎в ‎спину‏ ‎уже ‎уходящему‏ ‎зрителю:‏ ‎режиссёр ‎очень ‎любит‏ ‎двойные ‎и‏ ‎даже ‎тройные ‎финалы, ‎когда‏ ‎история‏ ‎уже ‎рассказана‏ ‎и ‎завершена,‏ ‎но ‎при ‎этом ‎рассказчик ‎всё‏ ‎досказывает‏ ‎и ‎досказывает,‏ ‎будто ‎не‏ ‎желая ‎терять ‎слушателя. ‎«Эй, ‎там‏ ‎вот‏ ‎что‏ ‎ещё ‎потом‏ ‎было». ‎Но‏ ‎зрителю ‎это‏ ‎уже‏ ‎не ‎интересно,‏ ‎потому ‎что ‎основной ‎сюжет ‎уже‏ ‎прошёл.

Возможно, ‎конечно,‏ ‎что‏ ‎Райт ‎просто ‎не‏ ‎любит ‎муки‏ ‎выбора ‎и ‎предпочитает ‎оставлять‏ ‎его‏ ‎на ‎волю‏ ‎зрителю, ‎поэтому‏ ‎сохраняет ‎сразу ‎несколько ‎вариантов ‎развития‏ ‎сюжета.‏ ‎Но ‎вероятнее,‏ ‎что ‎это‏ ‎синдром ‎клипа ‎и ‎жанрового ‎ограничения:‏ ‎финал‏ ‎видеоряда‏ ‎для ‎песни‏ ‎необязателен, ‎а‏ ‎пародийный ‎жанр,‏ ‎на‏ ‎котором ‎набил‏ ‎руку ‎британец, ‎вообще ‎пустоват ‎на‏ ‎собственные ‎смыслы‏ ‎и‏ ‎наполнен ‎любыми ‎идеями‏ ‎ровно ‎настолько,‏ ‎насколько ‎наполнен ‎оригинал, ‎им‏ ‎пародируемый,‏ ‎и ‎ровно‏ ‎в ‎той‏ ‎мере, ‎насколько ‎пародия ‎вышла ‎удачная.

Но‏ ‎Райт‏ ‎— ‎не‏ ‎типичный ‎пародист,‏ ‎высмеивающий ‎любые ‎слабые ‎места ‎жанра‏ ‎и‏ ‎слишком‏ ‎уж ‎заезженные‏ ‎штампы. ‎Он‏ ‎скорее ‎автор‏ ‎фанатских‏ ‎роликов ‎и‏ ‎кинофанфиков ‎с ‎юмористическим ‎уклоном. ‎Он‏ ‎любит ‎то,‏ ‎что‏ ‎переделывает, ‎поэтому ‎пародия‏ ‎выходит ‎с‏ ‎большой ‎долей ‎уважения ‎к‏ ‎оригиналам,‏ ‎но ‎сущностного‏ ‎наполнения ‎оно‏ ‎не ‎добавляет. ‎И ‎хотя ‎Райт‏ ‎очень‏ ‎хорош ‎в‏ ‎монтаже ‎и‏ ‎развешивании ‎сюжетных ‎ружей, ‎его ‎фильмам‏ ‎зачастую‏ ‎не‏ ‎хватает ‎целостности‏ ‎(что ‎оказывается‏ ‎неожиданным ‎плюсом‏ ‎для‏ ‎фонового ‎просмотра‏ ‎— ‎их ‎спокойно ‎можно ‎смотреть,‏ ‎начиная ‎с‏ ‎любого‏ ‎места ‎и ‎останавливаясь‏ ‎где ‎угодно).

Один‏ ‎старый ‎французский ‎продюсер ‎сказал,‏ ‎что‏ ‎если ‎режиссёр‏ ‎снял ‎свой‏ ‎лучший ‎фильм ‎до ‎45 ‎лет,‏ ‎то‏ ‎он ‎может‏ ‎уходить ‎из‏ ‎профессии ‎— ‎ничего ‎стоящего ‎он‏ ‎больше‏ ‎всё‏ ‎равно ‎не‏ ‎сделает. ‎Возможно,‏ ‎это ‎и‏ ‎слишком‏ ‎категорично, ‎но‏ ‎действительно ‎зачастую ‎очень ‎ярко ‎блеснувшие‏ ‎ещё ‎в‏ ‎начале‏ ‎карьеры ‎постановщики ‎быстро‏ ‎скатываются ‎в‏ ‎самоповторы ‎или ‎просто ‎не‏ ‎дотягивают‏ ‎до ‎первых‏ ‎успехов.

Это ‎интересное‏ ‎замечание ‎само ‎по ‎себе, ‎но‏ ‎всё‏ ‎же ‎тот‏ ‎факт, ‎что‏ ‎Орсон ‎Уэллс ‎так ‎и ‎не‏ ‎снял‏ ‎второго‏ ‎«Гражданина ‎Кейна»,‏ ‎не ‎делает‏ ‎всю ‎остальную‏ ‎его‏ ‎фильмографию ‎совсем‏ ‎уж ‎бесполезной. ‎Эдгар ‎Райт ‎блеснул‏ ‎не ‎так‏ ‎рано,‏ ‎но ‎тоже ‎ещё‏ ‎молодым.

Беда ‎с‏ ‎высказыванием ‎только ‎в ‎том,‏ ‎что‏ ‎знать ‎бы,‏ ‎какой ‎фильм‏ ‎у ‎тебя ‎лучший. ‎А ‎то‏ ‎ведь‏ ‎можно ‎и‏ ‎ошибиться. ‎У‏ ‎Райта ‎самый ‎высокооценённый ‎фильм ‎—‏ ‎«Типа‏ ‎крутые‏ ‎легавые» ‎(у‏ ‎сериала ‎«Долбанутые»‏ ‎оценка ‎выше,‏ ‎но‏ ‎сериалам ‎всегда‏ ‎бал ‎завышают, ‎чем ‎фильмам, ‎а‏ ‎у ‎тех‏ ‎же‏ ‎«Братьев ‎Спаркс» ‎нет‏ ‎даже ‎тысячи‏ ‎оценок ‎на ‎том ‎же‏ ‎КП),‏ ‎и ‎здесь‏ ‎тот ‎момент,‏ ‎когда ‎можно ‎согласиться ‎со ‎зрителем.‏ ‎Да,‏ ‎именно ‎«Легавые»‏ ‎— ‎самый‏ ‎отточенный, ‎продуманный ‎и ‎мемный ‎фильм‏ ‎британца.‏ ‎Хотя‏ ‎свои ‎фанаты,‏ ‎конечно, ‎есть‏ ‎и ‎у‏ ‎«Зомби‏ ‎по ‎имени‏ ‎Шон», ‎и ‎у ‎«Малыша ‎на‏ ‎драйве» ‎(и‏ ‎даже‏ ‎у ‎«Скотта ‎Пилигрима»).

Но‏ ‎не ‎уверен,‏ ‎что ‎спад ‎в ‎карьере‏ ‎Эдгара‏ ‎можно ‎свести‏ ‎только ‎к‏ ‎гипотезе ‎заложника ‎раннего ‎успеха. ‎Своё‏ ‎влияние‏ ‎оказала, ‎конечно,‏ ‎и ‎долгая‏ ‎безрезультатная ‎работа ‎над ‎«Человеком-муравьём» ‎—‏ ‎большим‏ ‎студийным‏ ‎фильмом, ‎но‏ ‎слишком ‎конвейерным‏ ‎для ‎свободолюбивого‏ ‎режиссёра.‏ ‎При ‎некоторой‏ ‎склонности ‎к ‎драматизации ‎можно ‎было‏ ‎бы ‎сказать,‏ ‎что‏ ‎это ‎и ‎стало‏ ‎переломом ‎в‏ ‎его ‎карьере. ‎Вот ‎только‏ ‎не‏ ‎факт, ‎что‏ ‎это ‎так.‏ ‎Думаю, ‎стоит ‎обратить ‎внимание ‎на‏ ‎то,‏ ‎что ‎Райт‏ ‎ещё ‎юношей‏ ‎начинал ‎как ‎пародист ‎— ‎сделанная‏ ‎по‏ ‎приколу‏ ‎с ‎друзьями‏ ‎«Пригоршня ‎пальцев»‏ ‎1996 ‎года‏ ‎(до‏ ‎«Легавых» ‎ещё‏ ‎11 ‎лет, ‎до ‎«Малыша» ‎—‏ ‎21 ‎год),‏ ‎а‏ ‎у ‎этого ‎направления‏ ‎есть ‎свой‏ ‎срок ‎эксплуатации.

Да, ‎это ‎тоже‏ ‎рабочая‏ ‎гипотеза ‎(хотя‏ ‎как ‎утверждение‏ ‎встречал ‎её ‎ни ‎раз): ‎пародисты‏ ‎востребованы‏ ‎от ‎силы‏ ‎лет ‎10–15‏ ‎(и ‎это ‎в ‎лучшем ‎случае).‏ ‎Потом‏ ‎они‏ ‎то ‎ли‏ ‎наскучивают, ‎то‏ ‎ли ‎сами‏ ‎устают‏ ‎играть ‎в‏ ‎пересмешников, ‎а ‎может, ‎просто ‎жанр‏ ‎теряет ‎популярность,‏ ‎а‏ ‎пародисты ‎предпринимают ‎неудачные‏ ‎шаги, ‎пытаясь‏ ‎зацепиться ‎за ‎ускользающую ‎популярность.

И‏ ‎пародист‏ ‎со ‎стажем‏ ‎Райт ‎тоже‏ ‎мог ‎устать ‎(или ‎просто ‎вырасти)‏ ‎и‏ ‎захотеть ‎чего-то‏ ‎большего. ‎К‏ ‎тому ‎же ‎бюджеты ‎его ‎фильмов‏ ‎становились‏ ‎всё‏ ‎выше, ‎но‏ ‎его ‎запросы‏ ‎росли ‎опережающими‏ ‎темпами‏ ‎— ‎по‏ ‎собственным ‎словам ‎постановщика, ‎большое ‎количество‏ ‎денег ‎толкает‏ ‎мозг‏ ‎придумывать ‎всё ‎новые‏ ‎идеи. ‎И‏ ‎в ‎этом, ‎кажется, ‎и‏ ‎кроется‏ ‎беда ‎—‏ ‎дело ‎в‏ ‎том, ‎что ‎Райт ‎вырос ‎из‏ ‎клипов,‏ ‎но, ‎в‏ ‎отличие ‎от‏ ‎того ‎же ‎Ридли ‎Скотта, ‎который‏ ‎снимал‏ ‎в‏ ‎начале ‎карьеры‏ ‎небольшие ‎ролики‏ ‎(больше ‎рекламные,‏ ‎конечно)‏ ‎сотнями, ‎он‏ ‎и ‎мыслит ‎клипами.

Все ‎эти ‎лирические‏ ‎отступления, ‎ненужные‏ ‎вставки‏ ‎и ‎концовки ‎после‏ ‎концовок ‎—‏ ‎отсюда ‎же. ‎Судя ‎по‏ ‎всему,‏ ‎«Легавые» ‎—‏ ‎самый ‎продуманный‏ ‎фильм ‎Райта ‎(и ‎это ‎дало‏ ‎свой‏ ‎результат), ‎но‏ ‎даже ‎он‏ ‎не ‎избежал ‎этих ‎излишеств. ‎Но‏ ‎куда‏ ‎чаще‏ ‎складывается ‎впечатление,‏ ‎что ‎автор‏ ‎действительно ‎по‏ ‎ходу‏ ‎дела ‎увлёкся‏ ‎какой-то ‎новой ‎идеей ‎или ‎много‏ ‎времени ‎отвёл‏ ‎на‏ ‎съёмки ‎очередного, ‎назовём‏ ‎это ‎мягко,‏ ‎оммажа ‎(а ‎Эдгар ‎—‏ ‎киногик‏ ‎и ‎многое‏ ‎знает ‎чуть‏ ‎ли ‎не ‎наизусть). ‎В ‎итоге‏ ‎его‏ ‎фильмы ‎становятся‏ ‎похожи ‎на‏ ‎большой ‎хит-парад ‎сцен ‎определённого ‎жанра.

Похоже,‏ ‎что‏ ‎это‏ ‎от ‎противного‏ ‎доказывает ‎утверждение,‏ ‎что ‎фильму‏ ‎необходима‏ ‎центральная ‎идея,‏ ‎заложенная ‎в ‎основу ‎сюжету. ‎Она,‏ ‎конечно, ‎может‏ ‎измениться,‏ ‎но ‎послужит ‎тем‏ ‎цементом, ‎который‏ ‎скрепит ‎всё ‎воедино ‎(или‏ ‎тем‏ ‎фундаментом, ‎на‏ ‎котором ‎всё‏ ‎будет ‎утверждено, ‎или ‎той ‎рамкой,‏ ‎которая‏ ‎отсечёт ‎лишнее‏ ‎— ‎у‏ ‎разных ‎образов ‎будет ‎несколько ‎разное‏ ‎значение,‏ ‎но‏ ‎смысл ‎примерно‏ ‎одинаков). ‎Мало‏ ‎того, ‎она‏ ‎непременно‏ ‎претерпит ‎изменения,‏ ‎хотя ‎бы ‎потому ‎что ‎кино‏ ‎— ‎искусство‏ ‎коллективное.‏ ‎Слишком ‎многие ‎люди‏ ‎вложат ‎много‏ ‎своего ‎в ‎изначальную ‎задумку.‏ ‎Да‏ ‎и ‎сам‏ ‎автор ‎зачастую‏ ‎отойдёт ‎от ‎изначальной ‎задумки. ‎Но,‏ ‎когда‏ ‎она ‎есть,‏ ‎есть ‎целостность.

А‏ ‎идея ‎снять ‎пародийную ‎трилогию ‎с‏ ‎британским‏ ‎колоритом на‏ ‎три ‎разных‏ ‎жанра ‎даже‏ ‎и ‎на‏ ‎идею‏ ‎не ‎тянет‏ ‎— ‎скорее ‎на ‎тему ‎для‏ ‎костюмированной ‎вечеринки.

Читать: 1+ мин
logo Буланенко

О фильме «Афоня» (Данелия, 1975)

Аудио ‎обзорной‏ ‎лекции ‎по ‎«Афоне»:

Читать: 9+ мин
logo Буланенко

Старый художник пишет портрет эпохи

Хорошие ‎портреты‏ ‎— ‎редкость. ‎И ‎не ‎совсем‏ ‎ясно, ‎чьей‏ ‎в‏ ‎этом ‎больше ‎вины‏ ‎— ‎тех,‏ ‎кто ‎их ‎делает, ‎или‏ ‎самих‏ ‎портретируемых. ‎А‏ ‎меж ‎тем‏ ‎людям ‎нравится ‎смотреть ‎на ‎других‏ ‎людей.‏ ‎Мы ‎настолько‏ ‎нуждаемся ‎в‏ ‎другом ‎человеке, ‎что ‎склонны ‎видеть‏ ‎черты‏ ‎лица‏ ‎в ‎окружающих‏ ‎нас ‎вещах‏ ‎и ‎явлениях‏ ‎—‏ ‎от ‎трещин‏ ‎на ‎асфальте ‎до ‎облаков ‎в‏ ‎небе. ‎Некоторые‏ ‎даже‏ ‎собирают ‎предметы ‎(или‏ ‎их ‎фотоснимки),‏ ‎в ‎которых ‎умудряются ‎разглядеть‏ ‎физиономии‏ ‎(порой ‎и‏ ‎вправду ‎отчётливо‏ ‎проступающие ‎в ‎каком-нибудь ‎камне ‎или‏ ‎пне).‏ ‎Видимо, ‎это‏ ‎что-то ‎психологическое,‏ ‎связанное ‎с ‎глубокой ‎социальностью ‎человека‏ ‎и‏ ‎невозможностью‏ ‎его ‎полноценного‏ ‎развития ‎или‏ ‎длительного ‎существования‏ ‎в‏ ‎полном ‎отрыве‏ ‎от ‎себе ‎подобных. ‎Безумие ‎Робинзона‏ ‎(фамилия ‎достаточно‏ ‎распространённая,‏ ‎но ‎сразу ‎ясно,‏ ‎что ‎речь‏ ‎о ‎книжном ‎персонаже, ‎потому‏ ‎нынешних‏ ‎мы ‎назвали‏ ‎бы ‎Робинсонами)‏ ‎не ‎столько ‎в ‎невозможности ‎спастись,‏ ‎сколько‏ ‎в ‎отсутствии‏ ‎другого.

Можно, ‎конечно,‏ ‎проповедовать ‎мрачную ‎философию ‎Сартра ‎и‏ ‎заявлять,‏ ‎что‏ ‎«ад ‎—‏ ‎это ‎другой», только‏ ‎на ‎практике‏ ‎без‏ ‎другого ‎наша‏ ‎жизнь ‎куда ‎быстрее ‎превратится ‎в‏ ‎ад. ‎Неспроста‏ ‎самая‏ ‎правдоподобная ‎деталь ‎в‏ ‎Робинзоне ‎нашего‏ ‎времени ‎— ‎это ‎мяч‏ ‎фирмы‏ ‎«Уилсон», ‎который‏ ‎стал ‎для‏ ‎персонажа ‎Хэнкса ‎(кстати, ‎кто ‎помнит,‏ ‎что‏ ‎его ‎зовут‏ ‎Чак ‎Ноланд?‏ ‎подозреваю, ‎что ‎имя ‎волейбольного ‎снаряда‏ ‎запомнили‏ ‎гораздо‏ ‎больше ‎зрителей,‏ ‎чем ‎главного‏ ‎героя) ‎тем‏ ‎самым‏ ‎другим после ‎того,‏ ‎как ‎новый ‎Крузо ‎изобразил ‎на‏ ‎нём ‎лицо.

Но‏ ‎парадокс‏ ‎заключается ‎в ‎том,‏ ‎что ‎мы‏ ‎готовы ‎разглядеть ‎милые ‎сердцу‏ ‎черты‏ ‎почти ‎в‏ ‎чём ‎угодно,‏ ‎при ‎этом ‎в ‎лица ‎реальные‏ ‎мы‏ ‎всматриваемся ‎тщательнее,‏ ‎ловя ‎в‏ ‎мимических ‎реакциях ‎движения ‎сердца ‎собеседника.‏ ‎Это‏ ‎наверняка‏ ‎тоже ‎объясняется‏ ‎эволюционными ‎предпосылками‏ ‎— ‎в‏ ‎конце‏ ‎концов, ‎даже‏ ‎животные ‎часто ‎заменяют ‎конфликт ‎физический‏ ‎ритуальным, ‎—‏ ‎но‏ ‎я ‎не ‎буду‏ ‎прикидываться, ‎что‏ ‎понимаю ‎в ‎этом ‎хоть‏ ‎что-то.‏ ‎Отмечу, ‎однако,‏ ‎что ‎если‏ ‎при ‎прямом ‎контакте ‎всматриваться ‎пристально‏ ‎и‏ ‎изучающе ‎в‏ ‎другого ‎человека‏ ‎считается ‎не ‎очень ‎приличным, ‎то‏ ‎в‏ ‎лицо‏ ‎изображённое ‎мы‏ ‎вперяемся ‎со‏ ‎всем ‎тщанием.‏ ‎Из-за‏ ‎этого ‎изображённые‏ ‎часто ‎кажутся ‎зрителю ‎недостаточно ‎естественными,‏ ‎выразительными ‎и‏ ‎просто‏ ‎похожими. ‎Нарисовать ‎или‏ ‎снять ‎человека‏ ‎хорошо ‎потому ‎и ‎сложно,‏ ‎что‏ ‎другой ‎человек,‏ ‎смотрящий ‎на‏ ‎результат, ‎всегда ‎найдёт ‎за ‎что‏ ‎зацепиться,‏ ‎или, ‎в‏ ‎другом ‎смысле,‏ ‎не ‎найдёт ‎чему ‎зацепиться ‎глазом.

И‏ ‎тут‏ ‎вина‏ ‎может ‎быть‏ ‎не ‎только‏ ‎на ‎художнике‏ ‎или‏ ‎операторе, ‎но‏ ‎и ‎на ‎портретируемом, ‎который ‎сильно‏ ‎пыжится ‎показать,‏ ‎какой‏ ‎же ‎он ‎умный‏ ‎и ‎красивый,‏ ‎теряя ‎всякую ‎естественность. ‎Старается‏ ‎изо‏ ‎всех ‎сил‏ ‎показать ‎свои‏ ‎лучшие ‎стороны, ‎как ‎правило, ‎заблуждаясь‏ ‎на‏ ‎счёт ‎того,‏ ‎как ‎они‏ ‎при ‎этом ‎выглядят ‎со ‎стороны.‏ ‎Неспроста‏ ‎актёры‏ ‎учатся ‎вести‏ ‎себя ‎естественно‏ ‎при ‎выступлении‏ ‎и‏ ‎перед ‎камерой.‏ ‎Учатся ‎в ‎том ‎числе ‎и‏ ‎модели, ‎у‏ ‎которых‏ ‎есть ‎(почти ‎всегда)‏ ‎два ‎родимых‏ ‎пятна: ‎они ‎занимают ‎слишком‏ ‎напыщенные‏ ‎позы ‎и‏ ‎застывают ‎в‏ ‎них ‎неестественно ‎долго ‎(даже ‎если‏ ‎это‏ ‎доли ‎секунд,‏ ‎там, ‎где‏ ‎обычный ‎человек ‎вообще ‎бы ‎не‏ ‎останавливался),‏ ‎а‏ ‎между ‎ними‏ ‎порой ‎действуют‏ ‎менее ‎связно‏ ‎и‏ ‎даже ‎скованно.

Это,‏ ‎кстати, ‎и ‎одна ‎из ‎бед‏ ‎с ‎актёрами-любителями‏ ‎—‏ ‎неестественные ‎действия ‎и‏ ‎затверженные ‎позы‏ ‎выглядят ‎на ‎экране ‎раздражающе,‏ ‎а‏ ‎о ‎красивом‏ ‎портрете ‎тут‏ ‎и ‎заикаться, ‎как ‎правило, ‎не‏ ‎стоит‏ ‎(если ‎речь‏ ‎не ‎о‏ ‎нейронной ‎пластиковой ‎красоте). ‎Взрывоопасное ‎сочетание‏ ‎может‏ ‎произойти,‏ ‎если ‎снимается‏ ‎драма ‎(а‏ ‎начинающие ‎склонны‏ ‎снимать‏ ‎драмы, ‎потому‏ ‎что, ‎как ‎кажется, ‎их ‎снять‏ ‎легче ‎(дешевле‏ ‎не‏ ‎значит ‎легче)), ‎а‏ ‎за ‎камерой‏ ‎оператор-второкурсник, ‎который ‎решил ‎пуститься‏ ‎в‏ ‎эксперименты. ‎В‏ ‎итоге, ‎с‏ ‎большой ‎долей ‎вероятности, ‎выйдет ‎избыточно‏ ‎серьёзное‏ ‎произведение ‎с‏ ‎натужной ‎игрой‏ ‎и ‎очень ‎неожиданными ‎ракурсами ‎(а‏ ‎местами‏ ‎даже‏ ‎откровенным ‎браком).

Здесь‏ ‎позволю ‎себе‏ ‎отступление, ‎чтобы‏ ‎высказать‏ ‎свою ‎теорию‏ ‎об ‎операторах ‎второго ‎курса ‎киноинститута‏ ‎(или ‎второго‏ ‎семестра‏ ‎киношколы, ‎где ‎обучение‏ ‎обычно ‎вдвое‏ ‎короче). ‎В ‎первый ‎год‏ ‎обучения‏ ‎люди ‎с‏ ‎киноаппаратом, ‎как‏ ‎правило, ‎снимают ‎всё ‎ровненько ‎и‏ ‎простенько‏ ‎— ‎боясь‏ ‎ошибиться ‎везде,‏ ‎они ‎избегают ‎каких-то ‎совсем ‎уж‏ ‎грубых‏ ‎оплошностей.‏ ‎Платой ‎за‏ ‎это, ‎правда,‏ ‎является ‎чересчур‏ ‎скучная‏ ‎картинка, ‎разглядеть‏ ‎за ‎которой ‎автора ‎просто ‎невозможно.

На‏ ‎втором ‎же‏ ‎курсе‏ ‎оператор ‎уже ‎считает‏ ‎себя ‎поднаторевшим‏ ‎и ‎обучившимся ‎всем ‎техническим‏ ‎приёмам‏ ‎и ‎знающим‏ ‎больше ‎двух‏ ‎схем ‎освещения ‎(что ‎автоматически ‎переносит‏ ‎его‏ ‎в ‎высшую‏ ‎категорию ‎—‏ ‎как ‎модно ‎сейчас ‎говорить, ‎на‏ ‎американский‏ ‎манер,‏ ‎«диопи», ‎т.‏ ‎е. ‎режиссёров‏ ‎фотографии ‎буквально).‏ ‎Чувствуя,‏ ‎что ‎настоящий‏ ‎кинематографист ‎должен ‎сделать ‎что-нибудь ‎эдакое,‏ ‎он ‎пытается‏ ‎снять‏ ‎длинную ‎однокадровую ‎сцену‏ ‎без ‎репетиций,‏ ‎или ‎пойти ‎на ‎улицу‏ ‎без‏ ‎осветительных ‎приборов‏ ‎в ‎переменную‏ ‎облачность ‎(в ‎результате ‎чего ‎экспозиция‏ ‎внутри‏ ‎одной ‎сцены‏ ‎скачет, ‎как‏ ‎кенгуру ‎на ‎амфетамине), ‎или ‎пытаться‏ ‎на‏ ‎закате‏ ‎затесаться ‎в‏ ‎ничего ‎не‏ ‎подозревающую ‎толпу,‏ ‎выдавая‏ ‎это ‎за‏ ‎документальный ‎стиль ‎(оборачивающиеся ‎на ‎камеру‏ ‎прохожие ‎или‏ ‎зашедшее‏ ‎некстати ‎солнце ‎обычно‏ ‎этому ‎сильно‏ ‎мешают).

Видимо, ‎наевшись ‎таких ‎экспериментов‏ ‎в‏ ‎студенческие ‎годы,‏ ‎операторы ‎востребованные‏ ‎и ‎солидные ‎уже ‎редко ‎соглашаются‏ ‎на‏ ‎небольшие ‎проекты,‏ ‎где ‎им,‏ ‎во-первых, ‎не ‎могут ‎нормально ‎заплатить‏ ‎(но‏ ‎других‏ ‎специалистов ‎(кроме‏ ‎осветителей, ‎где‏ ‎сильны ‎профсоюзные‏ ‎ограничения)‏ ‎это ‎не‏ ‎останавливает), ‎а ‎во-вторых, ‎и, ‎подозреваю,‏ ‎в ‎главных,‏ ‎потому‏ ‎что ‎на ‎них‏ ‎нельзя ‎получить‏ ‎приемлемых ‎условий: ‎не ‎будет‏ ‎либо‏ ‎нормального ‎освещения‏ ‎(смотри ‎выше‏ ‎про ‎осветителей), ‎либо ‎художественной ‎постановки‏ ‎и‏ ‎интересных ‎локаций‏ ‎(которые ‎могли‏ ‎бы ‎вывезти, ‎если ‎снимать ‎в‏ ‎квазиреалистичной‏ ‎манере),‏ ‎либо ‎интересных‏ ‎актёров, ‎портреты‏ ‎которых ‎могли‏ ‎бы‏ ‎украсить ‎галерею‏ ‎художника.

Можно ‎было ‎бы ‎сказать, ‎что‏ ‎все ‎эти‏ ‎причины‏ ‎также ‎работают ‎и‏ ‎на ‎профессионалов‏ ‎других ‎киноспециальностей. ‎Можно ‎было‏ ‎бы,‏ ‎но ‎это‏ ‎не ‎так‏ ‎— ‎там, ‎где ‎востребованные ‎актёры‏ ‎или‏ ‎монтажёры ‎готовы‏ ‎выслушать ‎идею‏ ‎будущего ‎фильма, ‎оператор ‎сразу ‎отказывается.‏ ‎Заполучить‏ ‎хорошего‏ ‎оператора ‎реально‏ ‎по ‎дружбе‏ ‎(вы ‎вместе‏ ‎учились,‏ ‎например) ‎или‏ ‎когда ‎уже ‎собрана ‎хорошая ‎команда‏ ‎(и ‎то‏ ‎не‏ ‎факт).

Причина ‎такого ‎пренебрежения‏ ‎проста: ‎операторы‏ ‎востребованы ‎в ‎съёмках ‎всякого‏ ‎рода‏ ‎реклам ‎и‏ ‎клипов, ‎где‏ ‎за ‎пару ‎дней ‎съёмки ‎они‏ ‎получают‏ ‎приличные ‎деньги,‏ ‎а, ‎что‏ ‎гораздо ‎важнее, ‎почти ‎безграничные ‎возможности.‏ ‎За‏ ‎год‏ ‎работы ‎на‏ ‎таких ‎проектах‏ ‎можно ‎собрать‏ ‎портфолио‏ ‎с ‎самым‏ ‎широким ‎спектром ‎жанров ‎и ‎образов,‏ ‎с ‎интересными‏ ‎актёрами‏ ‎и ‎доступом ‎к‏ ‎любому ‎оборудованию.‏ ‎Альтернатива ‎в ‎виде ‎3–4‏ ‎короткометражек‏ ‎с ‎прорабатыванием‏ ‎идеи ‎из‏ ‎неясных ‎режиссёрских ‎образов, ‎которые ‎тот‏ ‎пытается‏ ‎объяснить ‎на‏ ‎пальцах, ‎выглядит‏ ‎действительно ‎не ‎очень ‎привлекательно.

И ‎если‏ ‎тому‏ ‎же‏ ‎монтажёру ‎или‏ ‎сценаристу ‎нужно‏ ‎продемонстрировать ‎умение‏ ‎работать‏ ‎не ‎только‏ ‎со ‎сверхмалыми ‎формами, ‎но ‎создавать‏ ‎историю ‎на‏ ‎экране‏ ‎и ‎творить ‎живых‏ ‎персонажей, ‎идущих‏ ‎по ‎интересным ‎и ‎правдоподобным‏ ‎сюжетным‏ ‎маршрутам, ‎то‏ ‎оператору, ‎в‏ ‎общем-то, ‎это ‎не ‎нужно ‎(на‏ ‎самом‏ ‎деле ‎нужно,‏ ‎но ‎про‏ ‎это ‎редко ‎вспоминают). ‎Гораздо ‎важнее‏ ‎как‏ ‎раз‏ ‎жанровое ‎разнообразие,‏ ‎чтобы ‎вместо‏ ‎студенческой ‎вариации‏ ‎на‏ ‎чеховские ‎или‏ ‎толстовские ‎мотивы ‎показать ‎дорого ‎костюмированную‏ ‎рекламу ‎очередного‏ ‎банка‏ ‎«империал». ‎В ‎итоге,‏ ‎при ‎выборе,‏ ‎скажем, ‎кандидата ‎на ‎экранизацию‏ ‎какого-нибудь‏ ‎классического ‎произведения‏ ‎у ‎него‏ ‎будет ‎козырь ‎в ‎рукаве ‎в‏ ‎виде‏ ‎кадров ‎с‏ ‎богато ‎одетыми‏ ‎актёрами, ‎большой ‎массовкой ‎и ‎лучшими‏ ‎дым-машинами,‏ ‎снятыми‏ ‎с ‎высокого‏ ‎крана ‎и‏ ‎спилберговским ‎движением‏ ‎камеры.

И‏ ‎здесь ‎стоит‏ ‎вернуться ‎к ‎изначальной ‎теме: ‎«Но‏ ‎позвольте, ‎—‏ ‎скажет‏ ‎возмущённый ‎читатель, ‎—‏ ‎неужели ‎любительскую‏ ‎короткометражку ‎не ‎может ‎снять‏ ‎оператор-любитель?‏ ‎Сейчас ‎же‏ ‎у ‎каждого‏ ‎в ‎кармане ‎камера! ‎И ‎многие‏ ‎снимают‏ ‎ей ‎всё‏ ‎вокруг». ‎Всё‏ ‎так. ‎Телефоны ‎демократизировали ‎съёмку ‎видео‏ ‎(как‏ ‎бы‏ ‎абсурдно ‎это‏ ‎ни ‎звучало‏ ‎на ‎слух),‏ ‎но‏ ‎разница ‎между‏ ‎профессиональной ‎постановкой ‎кадра ‎и ‎любительской‏ ‎едва ‎ли‏ ‎не‏ ‎больше, ‎чем ‎между‏ ‎«Войной ‎и‏ ‎миром» ‎и ‎школьным ‎сочинением‏ ‎по‏ ‎нему. ‎Школьник,‏ ‎по ‎крайней‏ ‎мере, ‎знает ‎все ‎правила ‎русского,‏ ‎как‏ ‎Толстой ‎(а‏ ‎может ‎и‏ ‎лучше ‎— ‎по ‎преданию, ‎русский‏ ‎язык‏ ‎давался‏ ‎классику ‎с‏ ‎трудом) ‎и‏ ‎имеет ‎общее‏ ‎представление‏ ‎о ‎построении‏ ‎сюжета, ‎тогда ‎как ‎любитель ‎впадает‏ ‎в ‎ступор,‏ ‎осознавая,‏ ‎что ‎почти ‎всё,‏ ‎что ‎он‏ ‎видит ‎в ‎кино, ‎—‏ ‎сложнопостановочные‏ ‎кадры, ‎где‏ ‎на ‎героя‏ ‎светит ‎сразу ‎три ‎источника, ‎а‏ ‎рядом‏ ‎бегают ‎люди,‏ ‎рассеивающие ‎или‏ ‎отражающие ‎свет ‎ровно ‎так, ‎чтобы‏ ‎получить‏ ‎пластичную‏ ‎картинку, ‎а‏ ‎камера ‎движется,‏ ‎переводя ‎фокус‏ ‎с‏ ‎одного ‎персонажа‏ ‎на ‎другого.

Операторы ‎же, ‎умеющие ‎работать‏ ‎как ‎есть‏ ‎—‏ ‎на ‎самом ‎деле,‏ ‎они ‎также‏ ‎расставляют ‎актёров ‎в ‎нужные‏ ‎места‏ ‎и ‎стараются‏ ‎по ‎возможности‏ ‎использовать ‎приходящие ‎с ‎разных ‎сторон‏ ‎отражения,‏ ‎— ‎и‏ ‎делать ‎при‏ ‎этом ‎картинку ‎художественной ‎и ‎выразительной,‏ ‎в‏ ‎дефиците‏ ‎даже ‎среди‏ ‎больших ‎профессионалов.‏ ‎А ‎любитель‏ ‎пытается‏ ‎(по ‎незнанию,‏ ‎разумеется) ‎перейти ‎в ‎этот ‎разряд.

Даже‏ ‎при ‎миллиарде‏ ‎фотографов‏ ‎делать ‎портреты ‎умеют‏ ‎считанные ‎тысячи,‏ ‎а ‎принимать ‎какие-то ‎интересные‏ ‎решения‏ ‎для ‎сцены‏ ‎или ‎образа,‏ ‎как ‎и ‎прежде, ‎могут ‎единицы.‏ ‎Многие‏ ‎так ‎и‏ ‎застревают ‎на‏ ‎этапе ‎копирования ‎шедевров, ‎под ‎любое‏ ‎решение‏ ‎подстёгивая‏ ‎какой-то ‎пример‏ ‎из ‎прошлого‏ ‎за ‎авторством‏ ‎признанного‏ ‎авторитета. ‎Рассказывать‏ ‎же ‎историю ‎визуально ‎— ‎отдельное‏ ‎и ‎всё‏ ‎менее‏ ‎оттачиваемое ‎умение ‎(и‏ ‎на ‎рекламе‏ ‎ему ‎не ‎научишься). ‎В‏ ‎результате‏ ‎74-летний ‎Элсвит‏ ‎способен ‎заменить тонны‏ ‎внутренних ‎монологов ‎и ‎литературных ‎диалогов‏ ‎картинкой‏ ‎так, ‎как‏ ‎мало ‎кто‏ ‎вообще.

Смотреть: 1 час 10+ мин
logo Буланенко

О сериале «Рипли»

Доступно подписчикам уровня
«Кинозал»
Подписаться за 500₽ в месяц

Смотреть: 5 час 11+ мин
logo Буланенко

«Совсем пропащий» (Данелия, 1973) — видеоразбор фильма

Доступно подписчикам уровня
«Кинозал»
Подписаться за 500₽ в месяц

Показать еще

Подарить подписку

Будет создан код, который позволит адресату получить бесплатный для него доступ на определённый уровень подписки.

Оплата за этого пользователя будет списываться с вашей карты вплоть до отмены подписки. Код может быть показан на экране или отправлен по почте вместе с инструкцией.

Будет создан код, который позволит адресату получить сумму на баланс.

Разово будет списана указанная сумма и зачислена на баланс пользователя, воспользовавшегося данным промокодом.

Добавить карту
0/2048