logo
Буланенко
Разбираемся в кино вместе
logo
Буланенко  Разбираемся в кино вместе
Публикации Уровни подписки Контакты О проекте Фильтры Метки Контакты Поделиться
О проекте
Разборы фильмов и анализ творчества кинематографистов. Сейчас идёт марафон по творчеству Данелии.
Публикации, доступные бесплатно
Уровни подписки
Единоразовый платёж

Безвозмездное пожертвование без возможности возврата. Этот взнос не предоставляет доступ к закрытому контенту.

Все собранные средства пойдут на съемки короткометражного художественного фильма о 10-м чемпионе мира по шахматам Борисе Спасском.

Помочь проекту
Кинозал 500 ₽ месяц

Регулярные эксклюзивные разборы фильмов, которых не будет в публичном доступе, и киностримы.

Оформить подписку
Мастерская 2 000 ₽ месяц
Доступны сообщения

Дополнительно к «кинозалу» эксклюзивный доступ к черновикам текущего проекта или эксклюзивному эссе (в текстовом или видеоформате) на культурологическую или историческую тематику.

Оформить подписку
Киноателье 20 000 ₽ месяц
Доступны сообщения

«Мастерская» с возможностью заказа одного фильма в месяц для разбора (в меню нет ужастиков, эротики, трэша и абсурдистских комедий, также, если фильм уже разбирался, имеет смысл выбрать другой).

Обращаться в личном сообщении или комментариях (доступны на этом уровне).

Оформить подписку
Большое киноателье 100 000 ₽ месяц
Доступны сообщения

«Киноателье» с возможностью выбрать раз в месяц для разбора творчество режиссёра на примере 5 лучших работ (с теми же ограничениями, что и в ателье).

Обращаться в личном сообщении или комментариях (доступны на этом уровне).

Оформить подписку
Фильтры
Обновления проекта
Читать: 3+ мин
logo Буланенко

Бергман собирает ансамбль

Швеция ‎—‏ ‎страна ‎маленькая. ‎Когда ‎Бергман ‎снимал‏ ‎свои ‎основные‏ ‎работы,‏ ‎в ‎ней ‎проживало‏ ‎миллионов ‎7-8,‏ ‎так ‎что, ‎казалось ‎бы,‏ ‎должно‏ ‎быть ‎достаточно‏ ‎актёров ‎на‏ ‎самые ‎разные ‎роли, ‎но ‎нет.‏ ‎И‏ ‎я ‎сейчас‏ ‎не ‎про‏ ‎то, ‎что ‎у ‎главного ‎шведского‏ ‎режиссёра,‏ ‎как‏ ‎и ‎у‏ ‎многих ‎мастеров,‏ ‎сформировалась ‎своя‏ ‎труппа,‏ ‎которая ‎гастролирует‏ ‎за ‎ним ‎из ‎фильма ‎в‏ ‎фильм. ‎Эта‏ ‎вещь,‏ ‎с ‎которой ‎свыкаешься,‏ ‎как ‎с‏ ‎неизбежностью. ‎Но ‎из-за ‎вот‏ ‎этого‏ ‎восприятия ‎небольшой‏ ‎страны ‎зачастую‏ ‎появляется ‎нехватка ‎специалистов ‎в ‎уже‏ ‎занятых‏ ‎отраслях: ‎«Это‏ ‎Олаф. ‎Олаф‏ ‎у ‎нас ‎главный ‎по ‎театру».‏ ‎Олаф‏ ‎при‏ ‎этом ‎(вопреки‏ ‎разговорам ‎о‏ ‎необходимости ‎жесточайшей‏ ‎конкуренции)‏ ‎может ‎быть‏ ‎действительно ‎большим ‎мастером, ‎но ‎вот‏ ‎мини-Олафов ‎и‏ ‎Антиолофов,‏ ‎скорее ‎всего, ‎так‏ ‎и ‎не‏ ‎появится.

Беда ‎здесь, ‎повторюсь, ‎не‏ ‎в‏ ‎том ‎даже,‏ ‎что ‎придётся‏ ‎из ‎фильма ‎в ‎фильм ‎смотреть‏ ‎на‏ ‎лицо ‎Сюдова‏ ‎(это ‎не‏ ‎очень-то ‎и ‎пугает), ‎а ‎в‏ ‎том,‏ ‎что‏ ‎часто ‎уровень‏ ‎партнёров ‎катастрофическим‏ ‎образом ‎не‏ ‎дотягивает‏ ‎до ‎звёздного‏ ‎исполнения. ‎Можно ‎было ‎бы ‎подумать,‏ ‎что ‎это‏ ‎частая‏ ‎беда, ‎но, ‎однако‏ ‎же, ‎нет.‏ ‎И, ‎кроме ‎того, ‎это‏ ‎зачастую‏ ‎пытаются ‎спрятать,‏ ‎сокращая ‎время‏ ‎совместного ‎пребывания ‎в ‎кадре ‎актёра,‏ ‎настроенного‏ ‎как ‎концертный‏ ‎рояль, ‎с‏ ‎партнёром, ‎подобным ‎забытому ‎в ‎школьном‏ ‎чулане‏ ‎пианино‏ ‎с ‎порванными‏ ‎струнами.

И ‎здесь‏ ‎снова ‎мы‏ ‎возвращаемся‏ ‎к ‎понятиям‏ ‎«актёрский ‎ансамбль» ‎и ‎«оркестровка ‎сцены»‏ ‎— ‎играющие‏ ‎невпопад‏ ‎и ‎берущие ‎не‏ ‎те ‎ноты‏ ‎исполнители ‎особенно ‎выделяются ‎на‏ ‎фоне‏ ‎безупречных ‎партнёров.‏ ‎И ‎если‏ ‎в ‎большом ‎оркестре ‎есть ‎шанс,‏ ‎что‏ ‎тебя ‎могут‏ ‎не ‎расслышать,‏ ‎то ‎в ‎квартете ‎уже ‎на‏ ‎это‏ ‎шансов‏ ‎нет. ‎А‏ ‎если ‎ещё‏ ‎в ‎репертуаре‏ ‎что-то‏ ‎классическое ‎(даже‏ ‎если ‎это ‎джаз), ‎то ‎и‏ ‎не ‎удастся‏ ‎списать‏ ‎на ‎экспериментальное ‎новаторство.

А‏ ‎Бергман ‎любит‏ ‎камерные ‎истории ‎(даже ‎если‏ ‎они‏ ‎разворачиваются ‎на‏ ‎пейзаже), ‎любит‏ ‎драмы, ‎крупные ‎планы ‎и ‎диалоговые‏ ‎сцены,‏ ‎где ‎плохому‏ ‎исполнителю ‎просто‏ ‎негде ‎спрятаться. ‎Но, ‎хуже ‎всего,‏ ‎его‏ ‎игра‏ ‎выглядит ‎особенно‏ ‎раздражающей ‎на‏ ‎фоне ‎именитых‏ ‎партнёров‏ ‎(здесь, ‎помимо‏ ‎того ‎же ‎Сюдова, ‎выделил ‎бы‏ ‎Бьёрнстрада ‎(оруженосец‏ ‎в‏ ‎«Седьмой ‎печати»)).

Мораль ‎здесь‏ ‎проста: ‎очень‏ ‎сложно ‎снять ‎кино ‎с‏ ‎равнозначными‏ ‎(по ‎сюжету,‏ ‎времени, ‎репликам‏ ‎и ‎прочему) ‎персонажами, ‎когда ‎у‏ ‎тебя‏ ‎пропасть ‎между‏ ‎уровнями ‎исполнителей.‏ ‎Практических ‎решения ‎здесь ‎видится ‎два:‏ ‎либо‏ ‎принять,‏ ‎что ‎деление‏ ‎на ‎главные‏ ‎и ‎второстепенные‏ ‎роли‏ ‎не ‎случайно,‏ ‎и ‎делать ‎упор ‎на ‎лучших‏ ‎исполнителей, ‎а‏ ‎фальшивящих‏ ‎по ‎возможности ‎убирать,‏ ‎либо ‎искать,‏ ‎растить ‎и ‎воспитывать ‎сразу‏ ‎целую‏ ‎плеяду ‎актёров‏ ‎первой ‎величины‏ ‎под ‎разные ‎типажи.

По ‎пьесам ‎Шекспира‏ ‎видно,‏ ‎что ‎роли‏ ‎писались ‎под‏ ‎конкретные ‎возможности ‎актёров ‎«Глобуса» ‎и‏ ‎их‏ ‎манеру‏ ‎и ‎внешний‏ ‎облик ‎(Гамлет‏ ‎был ‎грузен,‏ ‎потому‏ ‎что ‎располнел‏ ‎Бёрбедж). ‎По ‎фильмам ‎Бергмана ‎тоже‏ ‎видно, ‎что‏ ‎они‏ ‎создавались ‎из ‎технических‏ ‎и ‎материальных‏ ‎возможностей ‎— ‎как ‎минимум‏ ‎в‏ ‎первой ‎половине‏ ‎карьеры ‎он‏ ‎старался ‎снимать ‎фильмы, ‎которые ‎можно‏ ‎сделать‏ ‎небольшим ‎количеством‏ ‎людей ‎(возможно,‏ ‎на ‎это ‎повлияло ‎и ‎то,‏ ‎что‏ ‎в‏ ‎работе ‎над‏ ‎одной ‎из‏ ‎своих ‎ранних‏ ‎работ‏ ‎он ‎вышел‏ ‎из ‎бюджета, ‎из-за ‎чего ‎случился‏ ‎скандал). ‎А‏ ‎вот‏ ‎требования ‎к ‎актёрам‏ ‎у ‎Ингмара‏ ‎пришли ‎прямиком ‎из ‎нового‏ ‎скандинавского‏ ‎театра, ‎рассчитанного‏ ‎на ‎2–4‏ ‎исполнителей, ‎которые ‎будут ‎рассуждать ‎на‏ ‎модные‏ ‎важные ‎темы‏ ‎(у ‎Ибсена‏ ‎это ‎скорее ‎что-нибудь ‎об ‎эмансипации,‏ ‎а‏ ‎Бергману‏ ‎нравятся ‎психоаналитические‏ ‎рассуждения ‎о‏ ‎снах ‎и‏ ‎страдания‏ ‎от ‎богооставленности)‏ ‎примерно ‎в ‎равных ‎пропорциях ‎(хотя‏ ‎то, ‎кому‏ ‎симпатизирует‏ ‎автор, ‎прикрыто ‎едва-едва).

Читать: 2+ мин
logo Буланенко

Рипли: книга и экранизация

В ‎старом‏ ‎споре ‎о ‎том, ‎что ‎лучше‏ ‎— ‎книга‏ ‎или‏ ‎кино, ‎победителя ‎выявить‏ ‎несколько ‎затруднительно‏ ‎ввиду ‎неопределённости ‎и ‎субъективности‏ ‎критериев‏ ‎выбора. ‎В‏ ‎общем-то, ‎саму‏ ‎тему ‎можно ‎было ‎бы ‎объявить‏ ‎дисциплиной‏ ‎специальной ‎олимпиады‏ ‎и ‎предоставить‏ ‎возможность ‎соревноваться ‎в ‎ней ‎увлечённым‏ ‎участникам.‏ ‎Но‏ ‎бывает ‎трудно‏ ‎удержаться ‎от‏ ‎сравнения ‎при‏ ‎просмотре‏ ‎очередной ‎экранизации.‏ ‎У ‎меня, ‎правда, ‎в ‎этот‏ ‎раз ‎вышло‏ ‎не‏ ‎так ‎— ‎пару‏ ‎недель ‎назад‏ ‎таки ‎дочитал ‎«Талантливого ‎мистера‏ ‎Рипли»,‏ ‎хотя ‎была‏ ‎мысль ‎бросить‏ ‎на ‎середине. ‎В ‎общем-то, ‎из‏ ‎этого‏ ‎описания ‎уже‏ ‎ясно, ‎что‏ ‎книга ‎мне ‎не ‎так ‎чтобы‏ ‎очень‏ ‎понравилась.

Книжный‏ ‎Рипли ‎—‏ ‎это ‎Раскольников‏ ‎в ‎женском‏ ‎пересказе.‏ ‎Он ‎убивает‏ ‎не ‎потому, ‎что ‎его ‎идея‏ ‎съела, ‎а‏ ‎из-за‏ ‎того, ‎что ‎его‏ ‎отвергли. ‎А‏ ‎ещё ‎из-за ‎модных ‎шмоток,‏ ‎желания‏ ‎жить ‎красиво‏ ‎и ‎хорошо‏ ‎устроиться ‎в ‎жизни. ‎В ‎конце‏ ‎концов,‏ ‎из-за ‎стремления‏ ‎быть ‎кем-то‏ ‎другим. ‎Родион ‎Романыч, ‎конечно, ‎метит‏ ‎в‏ ‎Наполеоны,‏ ‎но ‎он‏ ‎хочет ‎узнать,‏ ‎есть ‎ли‏ ‎в‏ ‎нём ‎то,‏ ‎что ‎делало ‎Наполеона ‎Наполеоном, ‎а‏ ‎не ‎раствориться‏ ‎в‏ ‎его ‎могучей ‎личности.‏ ‎Том ‎Рипли‏ ‎довольствуется ‎совсем ‎уж ‎пустыми‏ ‎фигурами.

Неудачливый‏ ‎актёр ‎—‏ ‎он, ‎на‏ ‎самом ‎деле, ‎поразительно ‎талантлив ‎в‏ ‎перевоплощении.‏ ‎Но ‎фундамент‏ ‎этого ‎таланта‏ ‎— ‎незавершённость ‎личности ‎самого ‎Рипли.‏ ‎Ему‏ ‎легко‏ ‎быть ‎не‏ ‎собой, ‎потому‏ ‎что, ‎собственно‏ ‎говоря,‏ ‎трудно ‎сказать,‏ ‎что ‎он ‎такое ‎есть.

И ‎в‏ ‎этом ‎плане‏ ‎и‏ ‎фильм ‎Мингеллы, ‎и‏ ‎сериал ‎Заилляна‏ ‎сильно ‎отличаются ‎от ‎книги.‏ ‎Молодой‏ ‎Дэймон ‎играет‏ ‎порывистого ‎юношу,‏ ‎которого ‎страсть ‎и ‎случайность ‎делают‏ ‎хладнокровным‏ ‎маньяком. ‎Немолодой‏ ‎Скотт ‎же‏ ‎играет ‎умудрённого ‎опытом ‎мелкого ‎проходимца,‏ ‎который‏ ‎получает‏ ‎возможность ‎перейти‏ ‎в ‎высшую‏ ‎криминальную ‎лигу,‏ ‎где‏ ‎убийства ‎—‏ ‎вынужденная ‎мера.

У ‎книжного ‎Рипли ‎есть‏ ‎чёткий ‎переломный‏ ‎момент‏ ‎— ‎встреча ‎с‏ ‎мафиози ‎и‏ ‎попытка ‎вовлечь ‎Гринлифа ‎в‏ ‎контрабанду.‏ ‎Отказ ‎Дики‏ ‎и ‎последовавшее‏ ‎охлаждение ‎убивают ‎старого ‎Тома, ‎и‏ ‎перед‏ ‎нами ‎сразу‏ ‎предстаёт ‎новый‏ ‎— ‎убийца-шахматист, ‎просчитывающий ‎свои ‎ходы‏ ‎вперёд‏ ‎с‏ ‎отчуждённостью ‎механизма.‏ ‎Его ‎раздражает‏ ‎не ‎то,‏ ‎что‏ ‎приходится ‎убить‏ ‎заподозрившего ‎что-то ‎персонажа, ‎а ‎тот‏ ‎факт, ‎что‏ ‎он‏ ‎сделал ‎это ‎нерасчётливо.

Сериал‏ ‎здесь ‎ближе‏ ‎к ‎книге, ‎но ‎более‏ ‎психологичен:‏ ‎действия ‎Рипли‏ ‎выглядят ‎более‏ ‎обоснованно, ‎а ‎изменения ‎— ‎более‏ ‎последовательно.‏ ‎При ‎этом‏ ‎многосерийный ‎фильм‏ ‎достигает ‎этого ‎чисто ‎кинематографическими ‎методами‏ ‎—‏ ‎немногословными‏ ‎(а ‎зачастую‏ ‎просто ‎немыми‏ ‎сценами), ‎крупными‏ ‎планами‏ ‎и ‎монтажом.‏ ‎Разумеется, ‎это ‎всё ‎заложено ‎на‏ ‎уровне ‎сценария.‏ ‎Да,‏ ‎хороший ‎сценарий ‎не‏ ‎обязательно ‎состоит‏ ‎из ‎искромётных ‎диалогов ‎(это‏ ‎гораздо‏ ‎важнее ‎для‏ ‎пьесы), ‎но‏ ‎всегда ‎— ‎из ‎сильных ‎и‏ ‎правильно‏ ‎выстроенных ‎сцен.

Собственно,‏ ‎главная ‎причина‏ ‎посмотреть ‎сериал ‎— ‎это ‎то,‏ ‎как‏ ‎он‏ ‎сделан. ‎Тот‏ ‎случай, ‎когда‏ ‎исполнение ‎важнее‏ ‎мелодии.

Да,‏ ‎Эндрю ‎Скотт‏ ‎староват, ‎а ‎сверхрезкая ‎оптика ‎это‏ ‎только ‎подчёркивает.‏ ‎Да,‏ ‎решение ‎обесцветить ‎картинку‏ ‎небесспорно, ‎но‏ ‎его ‎пытаются ‎обыграть ‎в‏ ‎сюжете‏ ‎— ‎отсылками‏ ‎на ‎Караваджо‏ ‎и ‎финальным ‎твистом, ‎им ‎вдохновлённым.‏ ‎Но‏ ‎если ‎Вам‏ ‎нравится ‎интересно‏ ‎исполненное ‎кино, ‎то ‎можете ‎посмотреть.

Читать: 4+ мин
logo Буланенко

Очки дворника, или Тест на внимательность

Образ ‎персонажа‏ ‎в ‎экранизации ‎может ‎сильно ‎отличаться‏ ‎от ‎книжного,‏ ‎особенно‏ ‎если ‎из ‎всего‏ ‎образа ‎прописаны‏ ‎только ‎некоторые ‎детали. ‎У‏ ‎Стругацких‏ ‎по ‎этому‏ ‎поводу ‎есть‏ ‎шутка ‎о ‎том, ‎что ‎если‏ ‎воссоздавать‏ ‎мир ‎в‏ ‎точности ‎по‏ ‎описанию ‎писателей, ‎то ‎он ‎будет‏ ‎полон‏ ‎полуголых‏ ‎людей, ‎потому‏ ‎что ‎обычное‏ ‎описание ‎внешности‏ ‎литературного‏ ‎персонажа ‎выглядит‏ ‎как ‎«мужчина ‎средних ‎лет ‎в‏ ‎коричневом ‎пиджаке».

Разумеется,‏ ‎в‏ ‎хорошей ‎литературе ‎автор‏ ‎указывает ‎либо‏ ‎важное ‎для ‎сюжета, ‎либо‏ ‎для‏ ‎характеристики ‎героя.‏ ‎Необязательно ‎это,‏ ‎что ‎называется, ‎«говорящая ‎деталь» ‎—‏ ‎ведь‏ ‎описание ‎может‏ ‎вестись ‎не‏ ‎только ‎с ‎точки ‎зрения ‎автора,‏ ‎но‏ ‎и‏ ‎глазами ‎других‏ ‎персонажей, ‎и‏ ‎тогда ‎важно,‏ ‎на‏ ‎что ‎они‏ ‎обращают ‎внимание ‎в ‎облике ‎других‏ ‎людей ‎и‏ ‎как‏ ‎их ‎воспринимают. ‎На‏ ‎этом ‎во‏ ‎многом ‎строятся ‎«Мёртвые ‎души»,‏ ‎а‏ ‎переложивший ‎их‏ ‎на ‎реалии‏ ‎своего ‎времени ‎Булгаков ‎(работавший, ‎к‏ ‎слову,‏ ‎и ‎над‏ ‎подстановкой ‎во‏ ‎МХАТе ‎классического ‎варианта ‎— ‎отчасти‏ ‎на‏ ‎булгаковских‏ ‎материалах ‎снимет‏ ‎свою ‎экранизацию‏ ‎Трауберг ‎в‏ ‎1960‏ ‎году) ‎потом‏ ‎высмеял ‎разницу ‎восприятия ‎свидетелями ‎даже‏ ‎внешнего ‎вида‏ ‎Воланда.‏ ‎Но ‎если ‎в‏ ‎«Мастере ‎и‏ ‎Маргарите» ‎это ‎можно ‎списать‏ ‎на‏ ‎происки ‎нечистой‏ ‎силы, ‎то‏ ‎в ‎«Мёртвых ‎душах» ‎— ‎это‏ ‎момент‏ ‎чисто ‎психологический.‏ ‎Самая ‎знаменитая‏ ‎сцена, ‎в ‎которой ‎два ‎персонажа‏ ‎не‏ ‎могут‏ ‎сойтись ‎во‏ ‎мнении ‎по‏ ‎поводу ‎внешности‏ ‎и‏ ‎поведения ‎третьего,‏ ‎— ‎это, ‎конечно, ‎разговор ‎дамы‏ ‎приятной ‎во‏ ‎всех‏ ‎отношениях ‎с ‎просто‏ ‎приятной ‎дамой‏ ‎о ‎губернаторской ‎дочке ‎(которая‏ ‎то‏ ‎ли ‎румяна‏ ‎и ‎не‏ ‎в ‎меру ‎темпераментна, ‎то ‎ли‏ ‎бела‏ ‎как ‎мел‏ ‎и ‎холодна‏ ‎как ‎лёд).

Что-то ‎сходное ‎говорили, ‎судя‏ ‎по‏ ‎заверениям‏ ‎современников, ‎о‏ ‎внешности ‎Азефа.‏ ‎Хотя ‎фотографии,‏ ‎вроде‏ ‎бы, ‎достаточно‏ ‎красноречивы, ‎что, ‎впрочем, ‎только ‎подтверждает,‏ ‎что ‎для‏ ‎восприятия,‏ ‎каков ‎объект ‎восприятия‏ ‎на ‎самом‏ ‎деле, ‎не ‎всегда ‎важно.‏ ‎Но‏ ‎я ‎что-то‏ ‎отвлёкся, ‎в‏ ‎кино ‎какая-то ‎деталь ‎описания ‎может‏ ‎быть‏ ‎интересна ‎не‏ ‎только ‎как‏ ‎характеризующая ‎облик ‎персонажа ‎черта, ‎но‏ ‎и‏ ‎как‏ ‎объект ‎какой-то‏ ‎истории ‎—‏ ‎грубо ‎говоря,‏ ‎за‏ ‎ним ‎должно‏ ‎стоять ‎действие. ‎Давайте ‎проверим ‎чердак‏ ‎нашей ‎памяти:‏ ‎с‏ ‎чем ‎ассоциируется ‎образ‏ ‎Кисы ‎Воробьянинова?‏ ‎Костюм ‎по ‎моде ‎начала‏ ‎20‏ ‎века ‎(сшитый‏ ‎на ‎заказ‏ ‎и ‎особо ‎хранимый ‎спустя ‎четверть‏ ‎века‏ ‎— ‎чему‏ ‎должна ‎служить,‏ ‎в ‎частности, ‎подушка-думка), ‎жилет ‎(даже‏ ‎два‏ ‎—‏ ‎один ‎был‏ ‎сразу ‎же‏ ‎отобран ‎прытким‏ ‎молодым‏ ‎человеком) ‎и‏ ‎пенсне. ‎Но ‎в ‎книжке ‎за‏ ‎этим ‎пенсне‏ ‎стоит‏ ‎история, ‎вводящая ‎в‏ ‎повествование ‎дворника,‏ ‎и ‎у ‎нас ‎есть‏ ‎все‏ ‎основания ‎полагать,‏ ‎что ‎этот‏ ‎дворник ‎— ‎тот ‎самый ‎Тихон,‏ ‎которому‏ ‎Ипполит ‎Матвеевич‏ ‎обещал ‎медаль.

«Однажды,‏ ‎решив, ‎что ‎носить ‎пенсне ‎негигиенично,‏ ‎Ипполит‏ ‎Матвеевич‏ ‎направился ‎к‏ ‎оптику ‎и‏ ‎купил ‎очки‏ ‎без‏ ‎оправы, ‎с‏ ‎позолоченными ‎оглоблями. ‎Очки ‎с ‎первого‏ ‎раза ‎ему‏ ‎понравились,‏ ‎но ‎жена ‎(это‏ ‎было ‎незадолго‏ ‎до ‎её ‎смерти) ‎нашла,‏ ‎что‏ ‎в ‎очках‏ ‎он ‎—‏ ‎вылитый ‎Милюков, ‎и ‎он ‎отдал‏ ‎очки‏ ‎дворнику. ‎Дворник,‏ ‎хотя ‎и‏ ‎не ‎был ‎близорук, ‎к ‎очкам‏ ‎привык‏ ‎и‏ ‎носил ‎их‏ ‎с ‎удовольствием».

Зададимся‏ ‎вопросом, ‎хоть‏ ‎в‏ ‎одной ‎экранизации‏ ‎Тихон ‎носил ‎очки? ‎Или ‎даже‏ ‎больше: ‎многие‏ ‎ли‏ ‎читатели ‎заметили, ‎что‏ ‎на ‎нём‏ ‎должны ‎быть ‎очки? ‎Не‏ ‎факт,‏ ‎к ‎слову,‏ ‎что ‎это‏ ‎заметили ‎и ‎создатели ‎фильмов ‎(по‏ ‎крайней‏ ‎мере, ‎всех),‏ ‎но ‎штука‏ ‎в ‎том, ‎что ‎очки, ‎оставленные‏ ‎на‏ ‎дворнике‏ ‎без ‎пояснений,‏ ‎будут ‎только‏ ‎отвлекать ‎от‏ ‎созданного‏ ‎образа. ‎Чтобы‏ ‎объяснить ‎их ‎наличие, ‎потребовалось ‎бы‏ ‎экранизировать ‎целиком‏ ‎и‏ ‎прошлое ‎предводителя ‎дворянства‏ ‎(причём, ‎скорее‏ ‎всего, ‎из ‎авторской ‎редакции‏ ‎романа,‏ ‎начиная ‎с‏ ‎гимназических ‎лет),‏ ‎чем ‎ещё ‎больше ‎утяжелять ‎фильм.

Кстати,‏ ‎возможно,‏ ‎что ‎сама‏ ‎история ‎отсылает‏ ‎к ‎«Окаянным ‎дням» ‎Бунина, ‎изданным‏ ‎незадолго‏ ‎до‏ ‎«12 ‎стульев»:

«Как‏ ‎тот ‎старик-мужик,‏ ‎что ‎купил‏ ‎себе‏ ‎на ‎ярмарке‏ ‎очки ‎такой ‎силы, ‎что ‎у‏ ‎него ‎от‏ ‎них‏ ‎слезы ‎градом ‎брызнули.

— Макар,‏ ‎да ‎ты‏ ‎с ‎ума ‎сошел! ‎Ведь‏ ‎ты‏ ‎ослепнешь, ‎ведь‏ ‎они ‎тебе‏ ‎совсем ‎не ‎по ‎глазам!

— Кто, ‎барин?‏ ‎Очки-то?‏ ‎Ничего, ‎они‏ ‎оглядятся…»

Катаев, ‎которому‏ ‎посвятили ‎свою ‎книгу ‎Ильф ‎и‏ ‎Петров,‏ ‎во‏ ‎время ‎гражданской‏ ‎войны ‎в‏ ‎Одессе ‎общался‏ ‎с‏ ‎Буниным ‎и‏ ‎даже ‎получал ‎от ‎него ‎некоторые‏ ‎наставления ‎(например,‏ ‎Иван‏ ‎Алексеевич ‎пытался ‎отучить‏ ‎молодого ‎коллегу‏ ‎использовать ‎«отнюдь» ‎в ‎значении‏ ‎«отнюдь‏ ‎нет»). ‎Так‏ ‎что ‎связь‏ ‎не ‎выглядит ‎совсем ‎уж ‎нереальной.

Есть‏ ‎некоторые‏ ‎подозрения, ‎что‏ ‎дружеские ‎отношения‏ ‎связывают ‎и ‎персонажей ‎«12 ‎стульев»‏ ‎с‏ ‎главными‏ ‎действующими ‎лицами‏ ‎булгаковской ‎«Зойкиной‏ ‎квартиры» ‎(пьеса‏ ‎была‏ ‎написана ‎за‏ ‎год ‎или ‎за ‎два ‎до‏ ‎романа). ‎Собственно,‏ ‎авторы‏ ‎работали ‎вместе ‎под‏ ‎руководством ‎Катаева-старшего‏ ‎в ‎«Гудке», ‎и ‎Ильф‏ ‎с‏ ‎Петровым ‎напрямую‏ ‎слали ‎привет‏ ‎Булгакову ‎в ‎«Золотом ‎телёнке», ‎где‏ ‎Бендер‏ ‎шутит ‎над‏ ‎киевлянином ‎Паниковским,‏ ‎что ‎ему, ‎как ‎истинному ‎джентльмену,‏ ‎пристало‏ ‎писать‏ ‎на ‎манжетах‏ ‎(но ‎только‏ ‎мелом, ‎потому‏ ‎что‏ ‎они ‎у‏ ‎него ‎уже ‎стали ‎все ‎чёрные).

Читать: 7+ мин
logo Буланенко

5 любимых фильмов

На ‎выходных‏ ‎в ‎рамках ‎эстафеты ‎составил ‎список‏ ‎5 ‎любимых‏ ‎фильмов‏ ‎«на ‎данный ‎момент»‏ ‎(чтобы ‎это‏ ‎ни ‎значило). ‎Не ‎совсем‏ ‎уверен‏ ‎насчёт ‎условия‏ ‎«любимый ‎прямо‏ ‎сейчас», поэтому, ‎принимая ‎эстафету ‎у ‎Алексея‏ ‎Алёхина, перечислю‏ ‎5 ‎фильмов,‏ ‎которые ‎я‏ ‎смотрел ‎не ‎так ‎давно ‎и‏ ‎готов‏ ‎с‏ ‎удовольствием ‎пересмотреть‏ ‎буквально ‎сегодня‏ ‎вечером.

«Неоконченная ‎пьеса‏ ‎для‏ ‎механического ‎пианино» — Чехова‏ ‎ставить ‎трудно, ‎Чехова ‎ставят ‎хорошо‏ ‎редко, ‎и‏ ‎ещё‏ ‎реже ‎по ‎Чехову‏ ‎снимают ‎хорошее‏ ‎кино. ‎Никита ‎Сергеевич ‎мечтал‏ ‎поставить‏ ‎«Чайку», ‎но‏ ‎«Чайку» ‎ему‏ ‎поставить ‎не ‎дали, ‎потому ‎что‏ ‎незадолго‏ ‎до ‎того‏ ‎уже ‎была‏ ‎экранизация ‎Карасика ‎— ‎достаточно ‎необычная‏ ‎в‏ ‎плане‏ ‎съёмок, ‎которые‏ ‎можно ‎охарактеризовать‏ ‎как ‎театр‏ ‎на‏ ‎пленэре ‎(что‏ ‎напрямую ‎отсылает ‎к ‎пьесе, ‎разумеется),‏ ‎и ‎хорошим‏ ‎исполнением‏ ‎ролей ‎Тригорина ‎(Яковлев)‏ ‎и ‎Дорна‏ ‎(Капелян).

В ‎итоге ‎Михалков ‎с‏ ‎Адабашьяном‏ ‎собрали ‎из‏ ‎«Безотцовщины» ‎и‏ ‎ещё ‎пары ‎ранних ‎чеховских ‎произведений‏ ‎очень‏ ‎кинематографичную ‎историю,‏ ‎сократив ‎число‏ ‎персонажей ‎и ‎диалогов, ‎добавив ‎действия‏ ‎и‏ ‎заставив‏ ‎Калягина ‎похудеть‏ ‎на ‎20‏ ‎с ‎лишним‏ ‎кг.‏ ‎Собственно, ‎это‏ ‎едва ‎ли ‎не ‎главная ‎роль‏ ‎в ‎карьере‏ ‎Сан‏ ‎Саныча ‎— ‎может,‏ ‎не ‎стоило‏ ‎потом ‎опять ‎набирать ‎вес.‏ ‎Богатырёв‏ ‎как ‎всегда‏ ‎хорош ‎у‏ ‎Михалкова. ‎Шуранова ‎очень ‎удачно ‎заменила‏ ‎Гурченко‏ ‎в ‎роли‏ ‎Войницевой, ‎как,‏ ‎к ‎слову, ‎и ‎сам ‎Михалков,‏ ‎подменивший‏ ‎Стеблова.‏ ‎Табаков ‎забавен‏ ‎в ‎непривычном‏ ‎барском ‎образе‏ ‎(но‏ ‎сильно ‎отличном‏ ‎от ‎обломовского). ‎У ‎Ромашина ‎с‏ ‎Никоненко ‎тоже‏ ‎яркие‏ ‎второстепенные ‎роли, ‎но‏ ‎Кадачников ‎переигрывает‏ ‎едва ‎ли ‎не ‎всех‏ ‎со‏ ‎второго ‎плана.‏ ‎В ‎общем,‏ ‎очень ‎добротное ‎актёрское ‎кино ‎по‏ ‎качественному‏ ‎литературному ‎материалу.

«Никогда‏ ‎ничего ‎не‏ ‎бывает ‎потом. ‎Это ‎только ‎кажется,‏ ‎что‏ ‎всё‏ ‎ещё ‎впереди,‏ ‎что ‎жизнь‏ ‎длинна ‎и‏ ‎счастлива.‏ ‎Что ‎сейчас‏ ‎можно ‎прожить ‎так, ‎начерно ‎—‏ ‎потом ‎всё‏ ‎поправишь.‏ ‎Никогда ‎это ‎„потом“‏ ‎не ‎наступает.‏ ‎Никогда…»

«Золотой ‎телёнок» — с ‎экранизацией ‎Ильфа‏ ‎и‏ ‎Петрова ‎у‏ ‎нас ‎как‏ ‎будто ‎задержались, ‎но ‎первая ‎сразу‏ ‎и‏ ‎оказалась ‎лучшей.‏ ‎Юрский ‎придаёт‏ ‎персонажу ‎трагизм ‎и ‎искренность ‎—‏ ‎да,‏ ‎он‏ ‎явно ‎рефлексирующий‏ ‎интеллигент, ‎но‏ ‎он ‎ещё‏ ‎и‏ ‎достаточно ‎молод,‏ ‎атлетически ‎сложён ‎и ‎харизматичен, ‎чтобы‏ ‎быть, ‎вместе‏ ‎с‏ ‎тем, ‎и ‎обаятельным‏ ‎проходимцем. ‎Веришь,‏ ‎что ‎этот ‎Бендер ‎—‏ ‎ровесник‏ ‎века, ‎благополучная‏ ‎судьба ‎которого‏ ‎была ‎переломана ‎через ‎колено ‎гражданской‏ ‎войной,‏ ‎и ‎что‏ ‎только ‎из-за‏ ‎этого ‎он ‎пошёл ‎в ‎авантюристы.‏ ‎Но‏ ‎и‏ ‎здесь ‎Бендеру‏ ‎тесно ‎—‏ ‎он ‎не‏ ‎любит‏ ‎повторяться ‎в‏ ‎своих ‎обманах, ‎относясь ‎к ‎ним‏ ‎как ‎к‏ ‎вынужденной‏ ‎импровизации.

Этот ‎Бендер ‎способен‏ ‎на ‎настоящее‏ ‎чувство ‎(да ‎и ‎как‏ ‎можно‏ ‎не ‎влюбиться‏ ‎в ‎такую‏ ‎Старикову), ‎и ‎его ‎надрыву ‎веришь,‏ ‎когда‏ ‎он ‎враз‏ ‎теряет ‎всё.‏ ‎Куравлёв ‎в ‎роли ‎Балаганова ‎также‏ ‎жизнен‏ ‎и‏ ‎хорош, ‎а‏ ‎Гердт ‎привнёс‏ ‎в ‎роль‏ ‎Паниковского‏ ‎столько ‎своего,‏ ‎что ‎сделал ‎персонажа ‎гораздо ‎проработанней‏ ‎книжного. ‎Папа‏ ‎Михаила‏ ‎Боярского ‎в ‎роли‏ ‎Козлевича ‎отодвинут‏ ‎на ‎второй ‎план, ‎но‏ ‎тоже‏ ‎неплох. ‎Ну‏ ‎и ‎Евстигнеев,‏ ‎уже ‎игравший ‎в ‎студенческой ‎работе‏ ‎Данелии‏ ‎Лоханкина, ‎убедителен,‏ ‎изображая ‎обманщика‏ ‎системного ‎и ‎идейного, ‎который, ‎несомненно,‏ ‎выиграет‏ ‎на‏ ‎долгой ‎дистанции‏ ‎у ‎порывистого‏ ‎Остапа. ‎Забавно,‏ ‎кстати,‏ ‎что ‎Васисуалия‏ ‎в ‎исполнении ‎Папанова ‎из ‎фильма‏ ‎вырезали ‎уже‏ ‎на‏ ‎монтаже ‎— ‎и,‏ ‎пожалуй, ‎из‏ ‎того, ‎что ‎сохранилось ‎от‏ ‎сцен‏ ‎с ‎его‏ ‎участием, ‎это‏ ‎было ‎правильно ‎(прежде ‎всего ‎из-за‏ ‎того,‏ ‎что ‎удлиняло‏ ‎и ‎без‏ ‎того ‎немалый ‎хронометраж, ‎добавляя ‎лишнюю‏ ‎сюжетную‏ ‎ветку).

Хотя‏ ‎кино, ‎опять-таки,‏ ‎актёрское, ‎отмечу‏ ‎и ‎операторскую‏ ‎работу‏ ‎Полуянова.

«Графа ‎Монте-Кристо‏ ‎из ‎меня ‎не ‎вышло, ‎придётся‏ ‎переквалифицироваться ‎в‏ ‎управдомы».

«Иван‏ ‎Васильевич ‎меняет ‎профессию» — снова‏ ‎экранизация ‎(малоизвестной‏ ‎пьесы ‎Булгакова), ‎снова ‎в‏ ‎качестве‏ ‎оператора ‎Полуянов‏ ‎(комедии ‎золотого‏ ‎периода ‎в ‎творчестве ‎Гайдая ‎и‏ ‎визуально‏ ‎качественно ‎сделаны)‏ ‎и ‎Куравлёв‏ ‎в ‎роли ‎афериста ‎(но ‎совсем‏ ‎другого‏ ‎—‏ ‎с ‎другими‏ ‎жестами, ‎интонациями‏ ‎и ‎мимикой).‏ ‎Как‏ ‎и ‎его‏ ‎кумир ‎Гоголь, ‎Булгаков ‎одно ‎время‏ ‎думал ‎написать‏ ‎учебник‏ ‎по ‎истории ‎России,‏ ‎но ‎мысли‏ ‎эти ‎также ‎остались ‎лишь‏ ‎мечтой,‏ ‎воплотившись, ‎впрочем,‏ ‎в ‎художественной‏ ‎форме. ‎Немногословные, ‎но ‎яркие ‎диалоги‏ ‎хорошо‏ ‎сочетаются ‎с‏ ‎комедией ‎действия,‏ ‎в ‎которой ‎Гайдай ‎всегда ‎был‏ ‎хорош.

Из‏ ‎актёров,‏ ‎помимо ‎упомянутого‏ ‎Куравлёва, ‎отметил‏ ‎бы ‎в‏ ‎первую‏ ‎очередь ‎Яковлева,‏ ‎который ‎и ‎здесь, ‎и ‎по‏ ‎немногочисленным, ‎но‏ ‎ярким‏ ‎другим ‎комедийным ‎ролям‏ ‎показывает, ‎что‏ ‎этих ‎самых ‎ролей ‎он‏ ‎в‏ ‎карьере ‎не‏ ‎доиграл. ‎Возможно,‏ ‎всё ‎дело ‎в ‎очень ‎уж‏ ‎представительной‏ ‎и ‎драматической‏ ‎внешности ‎и‏ ‎исполненном ‎ещё ‎в ‎молодости ‎Мышкине,‏ ‎которого,‏ ‎кстати,‏ ‎мог ‎сыграть‏ ‎и ‎Гайдай‏ ‎— ‎Пырьев‏ ‎всерьёз‏ ‎рассматривал ‎такой‏ ‎вариант, ‎— ‎и ‎тогда ‎история‏ ‎отечественной ‎комедии‏ ‎была‏ ‎бы ‎совсем ‎другой.

Разумеется,‏ ‎ещё ‎Пуговкин,‏ ‎Демьяненко, ‎Этуш ‎и ‎Филиппов‏ ‎создают‏ ‎яркие ‎образы,‏ ‎но ‎кино‏ ‎не ‎только ‎актёрское, ‎но, ‎как‏ ‎и‏ ‎обычно ‎у‏ ‎Гайдая, ‎монтажное.

«Какое‏ ‎житие ‎твое, ‎пёс ‎смердящий? ‎Ты‏ ‎посмотри‏ ‎на‏ ‎себя! ‎„Житие“…»

«Гладиатор» — как‏ ‎историк ‎я‏ ‎не ‎мог‏ ‎обойтись‏ ‎без ‎соответствующего‏ ‎жанра, ‎но ‎выбор ‎тут ‎трудный:‏ ‎«В ‎августе‏ ‎44-го»,‏ ‎«Апокалипсис» ‎или ‎«Дуэлянты»‏ ‎того ‎же‏ ‎Скотта ‎(не ‎путать ‎с‏ ‎«Последней‏ ‎дуэлью»). ‎Но‏ ‎наших ‎уже‏ ‎многовато, ‎а ‎у ‎Гибсона ‎скорее‏ ‎антуражный‏ ‎боевик, ‎так‏ ‎что ‎пусть‏ ‎будет ‎эпик ‎от ‎Ридли, ‎который,‏ ‎по‏ ‎сути,‏ ‎спас ‎его‏ ‎карьеру. ‎Да,‏ ‎фильм ‎делался‏ ‎с‏ ‎большими ‎проблемами‏ ‎— ‎от ‎главной ‎роли ‎отказался‏ ‎Гибсон, ‎сценарий‏ ‎переписывался‏ ‎прямо ‎на ‎съёмочной‏ ‎площадке, ‎ещё‏ ‎во ‎время ‎съёмок ‎скончался‏ ‎Оливер‏ ‎Рид. ‎Но‏ ‎создатели ‎стоически‏ ‎(когда ‎снимаешь ‎фильм ‎о ‎Марке‏ ‎Аврелии‏ ‎— ‎это‏ ‎обязывает) ‎всё‏ ‎выдержали, ‎а ‎Кроу, ‎подменивший ‎Мэла,‏ ‎стал‏ ‎после‏ ‎фильма ‎большой‏ ‎звездой.

Ридли ‎не‏ ‎умеет ‎снимать‏ ‎некрасиво‏ ‎(испытывая ‎обычно‏ ‎проблемы ‎с ‎повествованием, ‎но ‎не‏ ‎с ‎картинкой),‏ ‎так‏ ‎что ‎кино ‎очень‏ ‎визуально ‎богатое‏ ‎— ‎те ‎же ‎переснятые‏ ‎кадры‏ ‎из ‎«Падения‏ ‎Римской ‎империи»‏ ‎(которое ‎по ‎иронии ‎судьбы ‎похоронило‏ ‎в‏ ‎своё ‎время‏ ‎жанр ‎пеплум‏ ‎в ‎Голливуде ‎— ‎зато ‎Энтони‏ ‎Манн‏ ‎таки‏ ‎получил ‎свой‏ ‎шанс ‎снять‏ ‎большое ‎историческое‏ ‎кино‏ ‎после ‎того,‏ ‎как ‎его ‎выгнал ‎со ‎съёмок‏ ‎«Спартака» ‎Дуглас)‏ ‎выглядят‏ ‎гораздо ‎более ‎киношно‏ ‎и ‎завораживающе.‏ ‎Ну ‎и ‎своим ‎ярким‏ ‎выступлением‏ ‎Хоакин ‎Феникс‏ ‎делает ‎заявку‏ ‎на ‎большого ‎актёра.

«— Смириться ‎с ‎поражением‏ ‎трудно.

— Ты‏ ‎бы ‎смирился?‏ ‎Или ‎я?»

«Убийца» — самый‏ ‎сложный ‎выбор, ‎потому ‎что ‎хотелось‏ ‎уже‏ ‎взять‏ ‎что-то ‎из‏ ‎боевиков ‎или‏ ‎космической ‎тематики‏ ‎(и‏ ‎сперва ‎«К‏ ‎звёздам» ‎Грэя ‎даже ‎были ‎фаворитом).‏ ‎В ‎списке‏ ‎нет‏ ‎ни ‎одной ‎работы‏ ‎Юсова, ‎так‏ ‎пусть ‎будет ‎боевик, ‎снятый‏ ‎его‏ ‎большим ‎фанатом‏ ‎Роджером ‎Дикинсом‏ ‎(впрочем, ‎в ‎таком ‎случае ‎могли‏ ‎быть‏ ‎и ‎«Старикам‏ ‎здесь ‎не‏ ‎место» ‎или ‎«Железная ‎хватка» ‎Коэнов,‏ ‎но‏ ‎пусть‏ ‎будет ‎Вильнёв).‏ ‎Разумеется, ‎поскольку‏ ‎фильм ‎выбирал‏ ‎из-за‏ ‎оператора, ‎то‏ ‎для ‎меня ‎он ‎в ‎первую‏ ‎очередь ‎визуальный,‏ ‎но‏ ‎надо ‎похвалить ‎и‏ ‎Бролина ‎(которого,‏ ‎кстати, ‎согласиться ‎на ‎роль‏ ‎сагитировал‏ ‎как ‎раз‏ ‎Дикинс, ‎снимавший‏ ‎его ‎в ‎тех ‎самых ‎коэновских‏ ‎фильмах),‏ ‎и ‎Дель‏ ‎Торо, ‎которого‏ ‎можно ‎похвалить ‎за ‎то, ‎что‏ ‎он‏ ‎сделал‏ ‎своего ‎героя‏ ‎немногословным.

Вильнёв ‎вообще‏ ‎сильно ‎проредил‏ ‎сценарий‏ ‎Шеридана, ‎и,‏ ‎учитывая ‎полярность ‎их ‎взглядов ‎на‏ ‎жизнь, ‎вышло‏ ‎не‏ ‎всегда ‎удачно, ‎но‏ ‎зато ‎более‏ ‎ёмко. ‎И ‎да, ‎для‏ ‎меня‏ ‎это ‎всё-таки‏ ‎фильм ‎про‏ ‎оперативника ‎ЦРУ ‎и ‎его ‎агента,‏ ‎а‏ ‎не ‎красивую‏ ‎Эмили ‎Блант‏ ‎(кстати, ‎если ‎Бенисио ‎играет ‎сикария,‏ ‎то‏ ‎она‏ ‎— ‎фарисея).‏ ‎И ‎ключевое‏ ‎в ‎моём‏ ‎выборе‏ ‎— ‎это‏ ‎как ‎раз ‎то, ‎как ‎разведчик‏ ‎вербует ‎персонажа‏ ‎Эмили,‏ ‎а ‎потом ‎не‏ ‎даёт ‎соскочить.‏ ‎Ну ‎и ‎сцена ‎перестрелки‏ ‎на‏ ‎границе, ‎конечно.

«Тебе‏ ‎предлагали ‎остаться‏ ‎дома. ‎Ты ‎себя ‎недооцениваешь. ‎Давай‏ ‎остынь.‏ ‎Твой ‎напарник‏ ‎остался ‎дома,‏ ‎он ‎к ‎этому ‎не ‎готов.‏ ‎Но‏ ‎пусть‏ ‎он ‎скорее‏ ‎привыкает, ‎потому‏ ‎что ‎это‏ ‎наше‏ ‎будущее, ‎Кейт.‏ ‎Они ‎окопаются ‎здесь, ‎в ‎Финиксе,‏ ‎и ‎устроят‏ ‎новый‏ ‎Хуарес. ‎Мы ‎даём‏ ‎шанс ‎тряхануть‏ ‎этих ‎ублюдков ‎и ‎устроить‏ ‎хаос‏ ‎среди ‎картелей,‏ ‎всего-навсего. ‎А‏ ‎пока ‎впитывай ‎всё, ‎что ‎ты‏ ‎здесь‏ ‎видишь. ‎Учись,‏ ‎вот ‎твоя‏ ‎задача!»

Почётную ‎миссию ‎продолжить ‎марафон ‎передаю‏ ‎Андрею‏ ‎Баздреву.

Читать: 3+ мин
logo Буланенко

Кубрик и антивоенное кино

Роджер ‎Дикинс‏ ‎эстетизирует ‎оружие, ‎а ‎изображённые ‎им‏ ‎перестрелки ‎завораживают‏ ‎(моя‏ ‎любимая ‎— ‎из‏ ‎«Убийцы» ‎Дени‏ ‎Вильнёва). ‎Неудивительно, ‎что ‎в‏ ‎начале‏ ‎своей ‎карьеры‏ ‎он ‎работал‏ ‎как ‎оператор-документалист ‎и ‎побывал ‎в‏ ‎горячих‏ ‎точках. ‎Его‏ ‎стиль ‎вообще‏ ‎можно ‎охарактеризовать ‎как ‎художественно-бытовой. ‎И‏ ‎бывает‏ ‎так,‏ ‎что ‎стиль‏ ‎этот ‎входит‏ ‎в ‎противоречие‏ ‎с‏ ‎авторской ‎задумкой‏ ‎— ‎когда ‎режиссёр ‎хочет ‎показать‏ ‎что-то ‎разоблачительно-осуждающее‏ ‎насилие,‏ ‎а ‎выходит ‎всё‏ ‎равно ‎ода‏ ‎битве.

Трюффо ‎по ‎этому ‎поводу‏ ‎был‏ ‎категоричен: ‎«Я‏ ‎считаю, ‎что‏ ‎насилие ‎в ‎кино ‎очень ‎неоднозначно.‏ ‎Например,‏ ‎некоторые ‎фильмы‏ ‎претендуют ‎на‏ ‎антивоенную ‎направленность, ‎но ‎я ‎не‏ ‎думаю,‏ ‎что‏ ‎на ‎самом‏ ‎деле ‎видел‏ ‎антивоенный ‎фильм.‏ ‎Каждый‏ ‎фильм ‎о‏ ‎войне ‎в ‎конечном ‎итоге ‎становится‏ ‎провоенным». ‎Интересно,‏ ‎конечно,‏ ‎сказал ‎бы ‎он‏ ‎то ‎же‏ ‎самое ‎о ‎подростковом ‎хулиганстве,‏ ‎но‏ ‎сейчас ‎не‏ ‎об ‎этом‏ ‎— ‎слова ‎эти ‎произнесены, ‎как‏ ‎считается,‏ ‎после ‎просмотра‏ ‎«Троп ‎славы»‏ ‎Кубрика. ‎Но ‎дело ‎в ‎том,‏ ‎что‏ ‎как‏ ‎раз ‎Кубрика‏ ‎трудно ‎назвать‏ ‎антивоенным ‎режиссёром.‏ ‎Мало‏ ‎того, ‎в‏ ‎русле ‎весьма ‎модного ‎у ‎послевоенного‏ ‎поколения ‎несколько‏ ‎напыщенного‏ ‎цинизма, ‎Стэнли ‎всю‏ ‎человеческую ‎цивилизацию‏ ‎выводит ‎из ‎насилия. ‎Он,‏ ‎возможно,‏ ‎и ‎не‏ ‎воспевает ‎Смотрящего‏ ‎на ‎Луну, ‎который ‎под ‎воздействием‏ ‎чёрной‏ ‎плиты ‎забивает‏ ‎костью ‎менее‏ ‎удачливого ‎примата ‎(хотя ‎при ‎появлении‏ ‎монолита‏ ‎звучит‏ ‎хорал ‎Лигети‏ ‎«Господи ‎помилуй»),‏ ‎но ‎напрямую‏ ‎утверждает,‏ ‎что ‎именно‏ ‎использование ‎орудий ‎в ‎агрессивных ‎целях‏ ‎отделило ‎человека‏ ‎от‏ ‎животных ‎и ‎создало‏ ‎цивилизацию.

Да, ‎Кубрик‏ ‎считал, ‎что ‎вьетнамская ‎война‏ ‎стала‏ ‎прививкой ‎для‏ ‎американского ‎общества,‏ ‎которое ‎теперь ‎будет ‎избегать ‎крупных‏ ‎конфликтов.‏ ‎До ‎полномасштабного‏ ‎вторжения ‎в‏ ‎Ирак ‎он ‎не ‎дожил ‎совсем‏ ‎немного,‏ ‎но‏ ‎«Бурю ‎в‏ ‎пустыне» ‎застал,‏ ‎так ‎что,‏ ‎возможно,‏ ‎усомнился ‎в‏ ‎собственной ‎правоте ‎(хотя, ‎скорее ‎всего,‏ ‎его ‎собственное‏ ‎самолюбие‏ ‎уберегло ‎его ‎от‏ ‎этой ‎неприятности).‏ ‎Но ‎точно ‎известно, ‎что‏ ‎он‏ ‎считал ‎инструкции‏ ‎сержанта ‎Хартмана‏ ‎по ‎обращению ‎с ‎оружием ‎очень‏ ‎толковыми‏ ‎— ‎к‏ ‎тому ‎времени‏ ‎Стэнли ‎и ‎сам ‎был ‎обладателем‏ ‎большой‏ ‎коллекции‏ ‎ружей.

В ‎войне‏ ‎Кубрику ‎нравилась‏ ‎чёткая ‎спланированность,‏ ‎которая‏ ‎пытается ‎противостоять‏ ‎случайности ‎— ‎именно ‎поэтому ‎он‏ ‎любил ‎сравнивать‏ ‎съёмки‏ ‎с ‎военной ‎компанией‏ ‎и ‎связывать‏ ‎их ‎успех ‎с ‎подготовленностью.‏ ‎Сообразно‏ ‎духу ‎эпохи‏ ‎его ‎интересовали‏ ‎и ‎поражения ‎— ‎как ‎и‏ ‎для‏ ‎другого ‎фаната‏ ‎Джона ‎Хьюстона‏ ‎Жана-Пьера ‎Мельвиля ‎(оба ‎были ‎в‏ ‎полном‏ ‎восторге‏ ‎от ‎«Асфальтовых‏ ‎джунглей») ‎тема‏ ‎провала ‎грандиозного‏ ‎плана,‏ ‎в ‎котором‏ ‎было ‎учтено ‎почти ‎всё, ‎является‏ ‎одной ‎из‏ ‎главных‏ ‎в ‎творчестве.

«С ‎самого‏ ‎начала ‎он‏ ‎игнорировал ‎факты, ‎которые ‎доказывали,‏ ‎что‏ ‎русская ‎кампания‏ ‎станет ‎дорогостоящим‏ ‎провалом», ‎— ‎говорил ‎Кубрик ‎о‏ ‎Наполеоне,‏ ‎пока ‎готовился‏ ‎к ‎съёмкам‏ ‎его ‎биографии. ‎Для ‎самого ‎режиссёра‏ ‎его‏ ‎замысел‏ ‎с ‎эпичным‏ ‎историческим ‎фильмом‏ ‎о ‎Бонапарте‏ ‎тоже‏ ‎оказался ‎провалом,‏ ‎но ‎часть ‎идей ‎о ‎том,‏ ‎как ‎надо‏ ‎показывать‏ ‎сражения ‎на ‎экране,‏ ‎он ‎всё-таки‏ ‎реализовал ‎в ‎«Барри ‎Линдоне».

«Важно‏ ‎донести‏ ‎до ‎зрителей‏ ‎суть ‎этих‏ ‎сражений, ‎ибо ‎всем ‎им ‎присуще‏ ‎эстетическое‏ ‎великолепие. ‎Почти‏ ‎как ‎в‏ ‎выдающемся ‎музыкальном ‎произведении ‎или ‎безупречной‏ ‎математической‏ ‎формуле.‏ ‎Именно ‎эти‏ ‎качества ‎я‏ ‎надеюсь ‎передать,‏ ‎параллельно‏ ‎отразив ‎грубую‏ ‎реальность ‎тех ‎столкновений», ‎— ‎вряд‏ ‎ли ‎человека,‏ ‎считавшего‏ ‎так, ‎можно ‎назвать‏ ‎пацифистом.

Читать: 3+ мин
logo Буланенко

Данелия превращает плута в недотёпу

Плутовской ‎роман‏ ‎— ‎сложный ‎жанр ‎и ‎очень‏ ‎часто ‎удивляет‏ ‎своих‏ ‎авторов, ‎пытающихся ‎придать‏ ‎сюжету ‎глубины.‏ ‎Рассказать ‎про ‎весёлого ‎пройдоху‏ ‎анекдот‏ ‎легко, ‎показать,‏ ‎что ‎и‏ ‎он ‎сам, ‎и ‎околпаченные ‎им‏ ‎персонажи‏ ‎— ‎такие‏ ‎же ‎люди,‏ ‎как ‎и ‎мы ‎сами, ‎несоизмеримо‏ ‎тяжелей.‏ ‎Жанр‏ ‎диктует ‎читательское‏ ‎отношение ‎к‏ ‎герою ‎и‏ ‎отодвигает‏ ‎пятиметровым ‎шестом‏ ‎от ‎себя ‎любую ‎рефлексию. ‎Гоголь‏ ‎сокрушался, ‎что‏ ‎в‏ ‎«Мёртвых ‎душах» ‎почти‏ ‎никто ‎не‏ ‎хочет ‎видеть ‎себя ‎и‏ ‎пытаться‏ ‎хоть ‎как-то‏ ‎измениться.

«Но ‎не‏ ‎то ‎тяжело, ‎что ‎будут ‎недовольны‏ ‎героем,‏ ‎тяжело ‎то,‏ ‎что ‎живет‏ ‎в ‎душе ‎неотразимая ‎уверенность, ‎что‏ ‎тем‏ ‎же‏ ‎самым ‎героем,‏ ‎тем ‎же‏ ‎самым ‎Чичиковым‏ ‎были‏ ‎бы ‎довольны‏ ‎читатели. ‎Не ‎загляни ‎автор ‎поглубже‏ ‎ему ‎в‏ ‎душу,‏ ‎не ‎шевельни ‎на‏ ‎дне ‎ее‏ ‎того, ‎что ‎ускользает ‎и‏ ‎прячется‏ ‎от ‎света,‏ ‎не ‎обнаружь‏ ‎сокровеннейших ‎мыслей, ‎которых ‎никому ‎другому‏ ‎не‏ ‎вверяет ‎человек,‏ ‎а ‎покажи‏ ‎его ‎таким, ‎каким ‎он ‎показался‏ ‎всему‏ ‎городу,‏ ‎Манилову ‎и‏ ‎другим ‎людям,‏ ‎и ‎все‏ ‎были‏ ‎бы ‎радёшеньки‏ ‎и ‎приняли ‎бы ‎его ‎за‏ ‎интересного ‎человека».

Данелия,‏ ‎который‏ ‎годами ‎мечтал ‎о‏ ‎постановке ‎«Мёртвых‏ ‎душ» ‎(как ‎и ‎с‏ ‎Ильфом‏ ‎и ‎Петровым,‏ ‎его ‎опередил‏ ‎Швейцер), ‎явно ‎долго ‎рассуждал ‎над‏ ‎этим‏ ‎противоречием ‎увлекательного‏ ‎и ‎назидательного,‏ ‎озвученным ‎Гоголем, ‎и ‎воплотил ‎свой‏ ‎вариант‏ ‎в‏ ‎образе ‎Бузыкина‏ ‎в ‎«Осеннем‏ ‎марафоне». ‎Режиссёр‏ ‎таки‏ ‎показал ‎героя‏ ‎одновременно ‎и ‎обманщиком, ‎но ‎и‏ ‎очень ‎жалким‏ ‎человеком,‏ ‎который ‎и ‎врать‏ ‎не ‎умеет,‏ ‎и ‎отказать ‎никому ‎не‏ ‎может.‏ ‎Когда ‎же‏ ‎решается ‎на‏ ‎поступок, ‎то ‎тут ‎же ‎натыкается‏ ‎на‏ ‎кирпич ‎судьбы,‏ ‎заманчиво ‎замаскированный‏ ‎под ‎коробку ‎из-под ‎торта.

Стоит ‎Бузыкину‏ ‎начать‏ ‎говорить‏ ‎правду, ‎как‏ ‎ему ‎никто‏ ‎не ‎верит,‏ ‎стоит‏ ‎на ‎что-то‏ ‎решиться, ‎как ‎он ‎становится ‎всем‏ ‎неудобен. ‎Но‏ ‎он‏ ‎и ‎сам ‎имеет‏ ‎награду ‎свою,‏ ‎пусть ‎и ‎весьма ‎сомнительную:‏ ‎получает‏ ‎одобрение ‎от‏ ‎людей, ‎которые‏ ‎его ‎ни ‎во ‎что ‎не‏ ‎ставят‏ ‎или ‎уже‏ ‎совсем ‎на‏ ‎него ‎не ‎надеются. ‎Одобрение ‎это‏ ‎выливается‏ ‎в‏ ‎причудливую ‎форму‏ ‎ещё ‎большей‏ ‎эксплуатации ‎героя‏ ‎или‏ ‎самоутверждения ‎за‏ ‎его ‎счёт.

Данелия ‎таким ‎образом ‎создаёт‏ ‎образ ‎одновременно‏ ‎понятный‏ ‎и ‎близкий, ‎но‏ ‎и ‎отталкивающий:‏ ‎то, ‎как ‎безвольно ‎Бузыкин‏ ‎продолжает‏ ‎свой ‎марафон‏ ‎имени ‎Сизифа,‏ ‎пугает ‎настолько, ‎что ‎хочется ‎задушить‏ ‎своего‏ ‎внутреннего ‎кота‏ ‎Леопольда.

Разумеется, ‎в‏ ‎создании ‎образа ‎очень ‎большая ‎роль‏ ‎и‏ ‎Басилашвили,‏ ‎в ‎способность‏ ‎которого ‎изобразить‏ ‎нерешительность ‎вместе‏ ‎с‏ ‎экзистенциальной ‎тоской‏ ‎Данелия ‎не ‎верил, ‎посчитав, ‎что‏ ‎исполнитель ‎роли‏ ‎Самохвалова‏ ‎попросту ‎не ‎подходит‏ ‎по ‎типажу.‏ ‎И ‎понятно ‎почему: ‎симпатизировали‏ ‎бы‏ ‎мы ‎хоть‏ ‎немного ‎персонажу,‏ ‎будь ‎он ‎прожжёным ‎циником?

Тут ‎стоит‏ ‎отметить,‏ ‎что ‎изначально‏ ‎сценарий ‎Володина‏ ‎назывался ‎«Горестная ‎жизнь ‎плута» ‎(в‏ ‎фильме‏ ‎есть‏ ‎отсылка ‎на‏ ‎это ‎—‏ ‎Бузыкин ‎«переводит»‏ ‎книгу‏ ‎с ‎точно‏ ‎таким ‎названием), ‎и ‎исполнить ‎главную‏ ‎роль ‎очень‏ ‎хотел‏ ‎Калягин. ‎И ‎сперва‏ ‎ставить ‎должен‏ ‎был ‎историю ‎кто-то ‎из‏ ‎молодых‏ ‎режиссёров ‎—‏ ‎был ‎вариант‏ ‎и ‎с ‎дебютом ‎для ‎одного‏ ‎из‏ ‎ассистентов ‎Данелии,‏ ‎и ‎тогда‏ ‎он, ‎в ‎лучшем ‎случае, ‎поработал‏ ‎над‏ ‎фильмом‏ ‎только ‎в‏ ‎качестве ‎художественного‏ ‎руководителя. ‎Но‏ ‎из-за‏ ‎затяжек ‎и‏ ‎согласований ‎(набирающий ‎обороты ‎актёр ‎потребовал‏ ‎именитого ‎режиссёра)‏ ‎пришлось‏ ‎всё ‎переиграть.

Трудно ‎сказать,‏ ‎каким ‎вышел‏ ‎бы ‎Бузыкин ‎у ‎Калягина,‏ ‎но‏ ‎точно ‎—‏ ‎другим. ‎Плутов‏ ‎Сан ‎Саныч ‎играл ‎часто ‎—‏ ‎незадолго‏ ‎до ‎«Марафона»‏ ‎вышла ‎«Неоконченная‏ ‎пьеса», ‎герой ‎которой ‎тоже ‎запутался‏ ‎в‏ ‎женщинах,‏ ‎а ‎позднее‏ ‎будет ‎и‏ ‎роль ‎Чичикова‏ ‎в‏ ‎тех ‎самых‏ ‎швейцеровских ‎«Мёртвых ‎душах». ‎Вполне ‎логично‏ ‎предположить, ‎что‏ ‎калягинский‏ ‎Бузыкин ‎был ‎бы‏ ‎больше ‎похож‏ ‎на ‎Платонова, ‎что ‎могло‏ ‎бы‏ ‎помешать ‎зрителю‏ ‎принять ‎персонажа.‏ ‎А ‎приняв, ‎отринуть ‎всё ‎худшее‏ ‎в‏ ‎нём.

Читать: 3+ мин
logo Буланенко

Лучший советский триллер

Редко ‎какой‏ ‎фильм ‎переворачивает ‎характеры ‎персонажей ‎так‏ ‎радикально ‎и‏ ‎часто,‏ ‎как ‎это ‎делает‏ ‎«Неотправленное ‎письмо».‏ ‎Причём ‎делает ‎это ‎убедительно.‏ ‎Вот‏ ‎герой ‎войны‏ ‎готов ‎совершить‏ ‎насилие ‎из ‎зависти ‎к ‎беспечной‏ ‎радости‏ ‎молодых, ‎а‏ ‎вот ‎он‏ ‎же ‎ценой ‎собственной ‎жизни ‎спасает‏ ‎остальных.‏ ‎Персонаж,‏ ‎казавшийся ‎наивным‏ ‎идеалистом, ‎рассудив,‏ ‎что ‎он‏ ‎сильно‏ ‎замедляет ‎оставшихся‏ ‎из-за ‎ранения, ‎тоже ‎жертвует ‎собой,‏ ‎но ‎безо‏ ‎всякого‏ ‎героического ‎порыва ‎на‏ ‎глазах ‎у‏ ‎всех, ‎а ‎исключительно ‎из‏ ‎расчёта‏ ‎и ‎тайно.‏ ‎Наивная ‎и‏ ‎искренняя ‎же ‎девушка ‎готова ‎рискнуть‏ ‎не‏ ‎только ‎своей‏ ‎жизнью, ‎но‏ ‎и ‎оставшегося ‎спутника, ‎лишь ‎бы‏ ‎найти‏ ‎возлюбленного.‏ ‎Мало ‎того,‏ ‎в ‎случае‏ ‎провала ‎она‏ ‎обрекает‏ ‎на ‎такие‏ ‎же ‎трудности, ‎которые ‎пережили ‎они,‏ ‎следующую ‎экспедицию,‏ ‎поскольку‏ ‎их ‎отряд ‎не‏ ‎успел ‎сообщить‏ ‎данные. ‎И ‎только ‎один‏ ‎персонаж,‏ ‎имеющий ‎сверхцель,‏ ‎дойдёт ‎до‏ ‎конца.

О ‎творчестве ‎Калатозова ‎надо ‎говорить‏ ‎особо,‏ ‎и ‎мне‏ ‎хотелось ‎бы‏ ‎сделать ‎разбор ‎главных ‎фильмов ‎в‏ ‎его‏ ‎карьере.‏ ‎Как ‎минимум‏ ‎три ‎работы‏ ‎мастера ‎заслуживают‏ ‎пристального‏ ‎внимания: ‎«Верные‏ ‎друзья», ‎«Летят ‎журавли» ‎и, ‎собственно,‏ ‎«Неотправленное ‎письмо».‏ ‎Что‏ ‎характерно, ‎все ‎они‏ ‎разных ‎жанров.‏ ‎Но ‎сейчас ‎как ‎раз‏ ‎остановимся‏ ‎на ‎категоризации‏ ‎«Письма»: ‎в‏ ‎его ‎описании ‎сейчас ‎значатся ‎и‏ ‎драма,‏ ‎и ‎приключения,‏ ‎и ‎мелодрама.‏ ‎А ‎я ‎бы ‎всё-таки ‎больше‏ ‎выделил‏ ‎напряжённость,‏ ‎которую ‎фильм‏ ‎умело ‎создаёт‏ ‎и ‎постепенно‏ ‎повышает‏ ‎градус. ‎Многочисленные‏ ‎моральные ‎дилеммы ‎не ‎выглядят ‎искусственными‏ ‎благодаря ‎правдоподобным‏ ‎конфликтам.‏ ‎Так ‎что ‎фильм‏ ‎всё ‎же‏ ‎в ‎большей ‎степени ‎триллер.

Урусевский,‏ ‎снимая‏ ‎по-авангардистски, ‎делает‏ ‎из ‎камерной,‏ ‎по ‎сути, ‎истории ‎очень ‎широкое‏ ‎графичное‏ ‎полотно, ‎где‏ ‎персонажи ‎то‏ ‎сняты ‎под ‎немыслимыми ‎углами ‎впритык‏ ‎на‏ ‎широкоугольный‏ ‎объектив, ‎то‏ ‎показаны ‎силуэтами,‏ ‎а ‎то‏ ‎небольшими‏ ‎фигурками ‎на‏ ‎пространном ‎пейзаже. ‎И ‎именно ‎из-за‏ ‎пейзажных ‎кадров‏ ‎и‏ ‎тематики ‎геологических ‎разведчиков‏ ‎в ‎описании‏ ‎появляется ‎жанр ‎«приключения», ‎но‏ ‎странствие‏ ‎здесь ‎только‏ ‎один ‎из‏ ‎факторов ‎сюжета ‎(пусть ‎и ‎движущих),‏ ‎но‏ ‎весь ‎фильм‏ ‎не ‎держится‏ ‎на ‎одном ‎антураже. ‎Джеклондоновские ‎мотивы‏ ‎задают‏ ‎джеклондоновские‏ ‎же ‎вопросы‏ ‎персонажам, ‎но‏ ‎центр ‎истории‏ ‎—‏ ‎принимаемые ‎ими‏ ‎решения ‎и ‎те ‎метания, ‎которые‏ ‎заставляют ‎героев‏ ‎действовать.

Разумеется,‏ ‎что ‎кино, ‎которое‏ ‎буквально ‎строится‏ ‎на ‎сюжетных ‎перипетиях, ‎в‏ ‎которых‏ ‎проявляется ‎настоящая‏ ‎суть ‎персонажей,‏ ‎очень ‎зависит ‎от ‎актёрского ‎исполнения.‏ ‎И‏ ‎здесь ‎всё‏ ‎на ‎очень‏ ‎хорошем ‎уровне. ‎Смоктуновский ‎начал ‎сниматься‏ ‎в‏ ‎кино‏ ‎за ‎30,‏ ‎но ‎снимался‏ ‎много, ‎и‏ ‎роль‏ ‎в ‎«Неотправленном‏ ‎письме» ‎стала ‎для ‎него ‎прорывной.‏ ‎Закрепит ‎успех‏ ‎он‏ ‎через ‎пару ‎лет‏ ‎фильмом ‎другого‏ ‎мастера ‎— ‎«Девять ‎дней‏ ‎одного‏ ‎года» ‎(1961,‏ ‎Ромма). ‎За‏ ‎те ‎же ‎4 ‎года, ‎в‏ ‎которые‏ ‎Смоктуновский ‎успел‏ ‎сняться ‎в‏ ‎7 ‎фильмах, ‎Самойлова ‎сыграла ‎только‏ ‎в‏ ‎2,‏ ‎но ‎уже‏ ‎получила ‎широкую‏ ‎известность ‎после‏ ‎главной‏ ‎роли ‎в‏ ‎«Летят ‎журавли» ‎(1957). ‎У ‎Урбанского‏ ‎за ‎плечами‏ ‎был‏ ‎всего ‎один ‎фильм‏ ‎— ‎главная‏ ‎роль ‎в ‎«Коммунисте» ‎(1957).‏ ‎А‏ ‎для ‎будущего‏ ‎Шерлока ‎Холмса‏ ‎«Письмо» ‎стало ‎первым ‎опытом ‎в‏ ‎кино.

Выпускник‏ ‎Щукинского ‎училища‏ ‎из ‎актёрской‏ ‎семьи ‎с ‎интеллигентными ‎повадками ‎и‏ ‎романтичной‏ ‎внешностью‏ ‎подошёл ‎Калатозову‏ ‎под ‎типаж.‏ ‎И ‎отец,‏ ‎и‏ ‎дед ‎Василия‏ ‎Ливанова ‎были ‎известными ‎актёрами, ‎причём‏ ‎Борис ‎Николаевич‏ ‎уже‏ ‎был ‎и ‎большой‏ ‎кинозвездой ‎—‏ ‎роли ‎Дубровского, ‎Пожарского, ‎Потёмкина‏ ‎и‏ ‎Ломоносова, ‎—‏ ‎и, ‎в‏ ‎отличие ‎от ‎сына, ‎имел ‎амплуа‏ ‎властного‏ ‎холерика ‎(хотя‏ ‎исполнял ‎и‏ ‎роль ‎Николая ‎I). ‎Знаменитый ‎же‏ ‎голос‏ ‎Шерлока‏ ‎и ‎крокодила‏ ‎Гены ‎Василий‏ ‎Борисович ‎получил‏ ‎как‏ ‎раз ‎на‏ ‎съёмках ‎«Неотправленного ‎письма» ‎— ‎Калатозов‏ ‎решил ‎записать‏ ‎звук‏ ‎прямо ‎на ‎площадке,‏ ‎и ‎молодой‏ ‎актёр ‎в ‎таёжный ‎мороз‏ ‎пытался‏ ‎перекричать ‎ветер.

Читать: 2+ мин
logo Буланенко

Данелия дарит Афоне с Мимино забвенье

Пик ‎в‏ ‎карьере ‎Данелии ‎приходится ‎на ‎вторую‏ ‎половину ‎70-х:‏ ‎подряд‏ ‎выходят ‎«Афоня», ‎«Мимино»‏ ‎и ‎«Осенний‏ ‎марафон». ‎И ‎все ‎три‏ ‎фильма‏ ‎посвящены ‎основным‏ ‎мужским ‎проблемам:‏ ‎выбор ‎жизненного ‎пути, ‎статус ‎(пусть‏ ‎и‏ ‎профессиональный) ‎и‏ ‎трудности ‎с‏ ‎выбором ‎женщин ‎(приправленные ‎кризисом ‎среднего‏ ‎возраста).‏ ‎И‏ ‎если ‎Басилашвили‏ ‎в ‎«Марафоне»‏ ‎играет ‎героя,‏ ‎который‏ ‎вроде ‎бы‏ ‎хочет ‎измениться, ‎а ‎вроде ‎бы‏ ‎и ‎не‏ ‎очень,‏ ‎то ‎Куравлёву ‎с‏ ‎Кикабидзе ‎достаются‏ ‎персонажи ‎сказок, ‎к ‎которым‏ ‎прилетают‏ ‎добрые ‎феи‏ ‎в ‎голубом‏ ‎вертолёте, ‎а ‎царевны ‎сами ‎бросаются‏ ‎им‏ ‎на ‎ручки‏ ‎(или ‎верно‏ ‎ждут ‎у ‎колодца ‎в ‎туфлях‏ ‎на‏ ‎высокой‏ ‎платформе).

Бузыкин ‎в‏ ‎кризисе ‎настолько‏ ‎глубоком, ‎что‏ ‎больше‏ ‎похоже ‎на‏ ‎то, ‎что ‎это ‎его ‎естественное‏ ‎состояние, ‎и‏ ‎единственное,‏ ‎на ‎что ‎он‏ ‎полагается, ‎—‏ ‎это ‎ложь. ‎Борщёв ‎катится‏ ‎кубарем‏ ‎на ‎дно‏ ‎жизни, ‎но‏ ‎где-то ‎там, ‎в ‎родной ‎деревне,‏ ‎у‏ ‎него ‎есть‏ ‎спасательный ‎круг‏ ‎в ‎виде ‎тёти ‎Фроси ‎и‏ ‎дома,‏ ‎в‏ ‎котором ‎он‏ ‎вырос. ‎Но‏ ‎Афоня ‎настолько‏ ‎уже‏ ‎опустился, ‎что‏ ‎даже ‎не ‎знает ‎о ‎смерти‏ ‎единственного ‎близкого‏ ‎человека.‏ ‎Брагинский ‎к ‎персонажу‏ ‎был ‎жесток‏ ‎и ‎не ‎дал ‎ему‏ ‎никакого‏ ‎шанса: ‎кто‏ ‎жил ‎мечтой‏ ‎вернуться ‎в ‎детство, ‎неблагонадёжен ‎для‏ ‎взрослой‏ ‎жизни. ‎Данелия‏ ‎же ‎подарил‏ ‎ему ‎спасение ‎через ‎молодую ‎наивную‏ ‎и‏ ‎давно‏ ‎влюблённую ‎в‏ ‎него ‎медсестру.

Мимино‏ ‎тоже ‎хочет‏ ‎вернуться‏ ‎в ‎прошлое,‏ ‎но ‎не ‎в ‎детство, ‎а‏ ‎в ‎свои‏ ‎лучшие‏ ‎молодые ‎годы, ‎когда‏ ‎он ‎летал‏ ‎на ‎больших ‎самолётах ‎и‏ ‎у‏ ‎него ‎были‏ ‎перспективы. ‎Однокурсник‏ ‎весь ‎в ‎белом ‎с ‎двумя‏ ‎прекрасными‏ ‎стюардессами, ‎случайно‏ ‎севший ‎на‏ ‎местный ‎аэродром ‎на ‎своём ‎ТУ-144,‏ ‎разбередил‏ ‎в‏ ‎нём ‎дремавшую‏ ‎8 ‎лет‏ ‎страсть ‎к‏ ‎большой‏ ‎лётной ‎карьере.‏ ‎Он ‎тоже ‎хочет ‎себе ‎сверхзвуковой‏ ‎лайнер, ‎красивую‏ ‎стюардессу‏ ‎и ‎белые ‎штаны.‏ ‎И ‎благодаря‏ ‎тому, ‎что ‎мир ‎не‏ ‎без‏ ‎добрых ‎людей,‏ ‎человек, ‎годами‏ ‎не ‎водивший ‎даже ‎кукурузник, ‎оказывается‏ ‎за‏ ‎штурвалом ‎флагмана‏ ‎гражданской ‎авиации.‏ ‎Но ‎получив ‎всё ‎это ‎от‏ ‎волшебника‏ ‎(который‏ ‎сперва, ‎как‏ ‎полагается ‎доброй‏ ‎фее, ‎признал‏ ‎его‏ ‎за ‎потерянного‏ ‎крестника ‎— ‎сына ‎погибшего ‎сослуживца,‏ ‎— ‎но‏ ‎решившего‏ ‎помочь ‎и ‎незнакомому),‏ ‎Мизандари ‎понимает,‏ ‎что ‎его ‎сердце ‎всегда‏ ‎стремилось‏ ‎к ‎другому‏ ‎— ‎к‏ ‎своему ‎маленькому ‎дому ‎в ‎маленьком‏ ‎селе‏ ‎высоко ‎в‏ ‎горах ‎и‏ ‎своему ‎маленькому ‎вертолёту-бабочке.

Данелия ‎отчётливо ‎понимал,‏ ‎что‏ ‎снимает‏ ‎сказки, ‎и‏ ‎говорил, ‎что‏ ‎избыточный ‎реализм‏ ‎его‏ ‎мало ‎интересует,‏ ‎но ‎если ‎развивать ‎эти ‎аллегории,‏ ‎то ‎выходит,‏ ‎что‏ ‎сказочник ‎возвращает ‎своих‏ ‎персонажей ‎в‏ ‎изначальное ‎состояние, ‎избавляя ‎от‏ ‎терзаний,‏ ‎борьбы ‎и‏ ‎амбиций, ‎а‏ ‎не ‎только ‎от ‎невзгод, ‎конфликтов‏ ‎и‏ ‎страстей. ‎Это‏ ‎слишком ‎напоминает‏ ‎покой, ‎дарованный ‎Воландом ‎Мастеру ‎(а‏ ‎Данелия‏ ‎несколько‏ ‎десятилетий ‎не‏ ‎оставлял ‎мысли‏ ‎поставить ‎роман‏ ‎Булгакова‏ ‎— ‎сперва‏ ‎как ‎художественный ‎фильм, ‎а ‎в‏ ‎последние ‎годы‏ ‎жизни‏ ‎— ‎мультипликационный). ‎Тот‏ ‎дремотный ‎покой,‏ ‎который ‎больше ‎похож ‎на‏ ‎анабиоз.

Читать: 2+ мин
logo Буланенко

Эльдар Рязанов как дирижёр и тренер

У ‎каждого‏ ‎сильного ‎режиссёра ‎есть ‎ярко ‎выраженная‏ ‎черта, ‎которая‏ ‎заметна‏ ‎в ‎большинстве ‎его‏ ‎фильмов. ‎Тот‏ ‎особенный ‎подход ‎к ‎кино‏ ‎и‏ ‎самому ‎процессу‏ ‎съёмок, ‎который‏ ‎по ‎сути ‎и ‎рождает ‎характер‏ ‎фильма‏ ‎и ‎стилистику‏ ‎творчества ‎вообще.‏ ‎У ‎Рязанова ‎это, ‎несомненно, ‎был‏ ‎подбор‏ ‎актёров‏ ‎и ‎создание‏ ‎из ‎них‏ ‎ансамбля ‎—‏ ‎когда‏ ‎хорош ‎не‏ ‎кто-то ‎один, ‎а ‎на ‎первый‏ ‎план ‎выходит‏ ‎прежде‏ ‎всего ‎взаимодействие ‎(в‏ ‎лучших ‎его‏ ‎фильмах ‎даже ‎лишние ‎персонажи‏ ‎и‏ ‎лирические ‎отступления‏ ‎как ‎минимум‏ ‎не ‎портят ‎общую ‎картину).

В ‎работах‏ ‎Рязанова‏ ‎даже ‎в‏ ‎лучшие ‎годы‏ ‎мог ‎быть ‎брак ‎по ‎фокусу‏ ‎или‏ ‎нарушаться‏ ‎логика ‎сюжета‏ ‎или ‎характера‏ ‎персонажей, ‎но‏ ‎за‏ ‎ними ‎всё‏ ‎равно ‎интересно ‎наблюдать. ‎У ‎режиссуры‏ ‎граней ‎больше,‏ ‎чем‏ ‎у ‎игральных ‎костей,‏ ‎и ‎ту‏ ‎же ‎работу ‎с ‎актёром‏ ‎нельзя‏ ‎свести ‎к‏ ‎чему-то ‎одному‏ ‎— ‎кто-то ‎умеет ‎выжимать ‎из‏ ‎актёров‏ ‎мгновения ‎подлинности,‏ ‎кто-то ‎умело‏ ‎располагает ‎их ‎в ‎кадре ‎или‏ ‎создаёт‏ ‎позитивную‏ ‎атмосферу ‎на‏ ‎площадке. ‎Но‏ ‎просто ‎набрать‏ ‎хороших‏ ‎актёров ‎и‏ ‎устроить ‎капустник ‎недостаточно, ‎чтобы ‎снять‏ ‎хорошее ‎кино.‏ ‎И‏ ‎это ‎видно ‎по‏ ‎многим ‎фильмам‏ ‎с ‎звёздным ‎составом ‎(в‏ ‎том‏ ‎числе ‎по‏ ‎поздним ‎фильмам‏ ‎самого ‎Рязанова). ‎«Подобрать ‎ансамбль», ‎«оркестровать‏ ‎сцену»‏ ‎— ‎неспроста‏ ‎музыкальные ‎термины‏ ‎используются ‎для ‎описания ‎этого ‎процесса,‏ ‎поскольку‏ ‎тут‏ ‎тоже ‎всё‏ ‎легко ‎и‏ ‎замечательно, ‎когда‏ ‎оно‏ ‎работает, ‎но‏ ‎любая ‎какофония ‎в ‎кино ‎так‏ ‎же ‎режет‏ ‎глаз‏ ‎зрителя, ‎как ‎ухо‏ ‎меломана.

И ‎«Берегись‏ ‎автомобиля», ‎берусь ‎это ‎утверждать,‏ ‎самый‏ ‎сильный ‎в‏ ‎ансамблевом ‎плане‏ ‎фильм ‎Рязанова. ‎Были ‎у ‎него‏ ‎работы‏ ‎с ‎более‏ ‎яркими ‎отдельными‏ ‎актёрскими ‎выступлениями ‎или ‎яркими ‎эпизодами,‏ ‎были‏ ‎и‏ ‎хорошие ‎ансамбли‏ ‎(один ‎из‏ ‎самых ‎недооценённых‏ ‎—‏ ‎в ‎«Зигзаге‏ ‎удачи»), ‎но ‎именно ‎в ‎комичном‏ ‎нуаре ‎(в‏ ‎фильме‏ ‎и ‎правда ‎обыгрываются‏ ‎многие ‎штампы‏ ‎жанра) ‎оркестр ‎особенно ‎хорош.‏ ‎Слышны‏ ‎как ‎отдельные‏ ‎партии ‎в‏ ‎виртуозном ‎исполнении, ‎так ‎и ‎вся‏ ‎мелодия‏ ‎в ‎целом.‏ ‎И, ‎пожалуй,‏ ‎самым ‎показательным ‎здесь ‎является ‎тот‏ ‎факт,‏ ‎что‏ ‎даже ‎самые‏ ‎яркие ‎исполнения‏ ‎второго ‎плана‏ ‎не‏ ‎заглушают ‎основной‏ ‎сюжет, ‎а ‎работают ‎на ‎него.‏ ‎Ни ‎блестяще‏ ‎исполненный‏ ‎Папановым ‎тесть ‎Семицветова,‏ ‎ни ‎скоротечный‏ ‎Банионис ‎(без, ‎что ‎редкость,‏ ‎переозвучания),‏ ‎ни ‎уморительный‏ ‎Евстигнеев ‎в‏ ‎роли ‎тренера-режиссёра. ‎И ‎в ‎этом‏ ‎несомненная‏ ‎заслуга ‎Рязанова,‏ ‎который ‎тоже‏ ‎стал ‎кем-то ‎вроде ‎тренера ‎для‏ ‎звёздной‏ ‎команды,‏ ‎а ‎это‏ ‎по ‎силам‏ ‎не ‎каждому‏ ‎даже‏ ‎сильному ‎специалисту.

Читать: 4+ мин
logo Буланенко

Вильнёв снимает правильное кино и получает награду

Начавшийся ‎марафон‏ ‎по ‎Вильнёву ‎подтвердил ‎очевидное: канадский ‎режиссёр‏ ‎— ‎отличник‏ ‎прогрессистской‏ ‎политической ‎подготовки. ‎Пытаясь‏ ‎создать ‎интересного‏ ‎женского ‎персонажа, ‎он ‎даёт‏ ‎ей‏ ‎цель ‎и‏ ‎награждает ‎способностями‏ ‎в ‎её ‎достижении. ‎Обычно ‎это‏ ‎чёткая‏ ‎уверенность ‎в‏ ‎своей ‎правоте‏ ‎и ‎продвинутые ‎манипулятивные ‎навыки. ‎Уверенность‏ ‎основана‏ ‎на‏ ‎полной ‎уверенности‏ ‎в ‎собственной‏ ‎исключительности. ‎Так,‏ ‎героиня‏ ‎«Пожаров», ‎убеждая‏ ‎брата ‎сделать ‎так, ‎как ‎она‏ ‎хочет, ‎произносит‏ ‎сакраментальное:‏ ‎«Если ‎ты ‎не‏ ‎хочешь ‎сделать‏ ‎это ‎для ‎себя ‎или‏ ‎для‏ ‎матери, ‎то‏ ‎сделай ‎это‏ ‎для ‎меня», ‎— ‎выстраивая ‎чёткую‏ ‎иерархию‏ ‎статуса.

В ‎«Политехе»‏ ‎пережившая ‎трагедию‏ ‎героиня, ‎в ‎отличие ‎от ‎единственного‏ ‎пытавшегося‏ ‎что-то‏ ‎сделать ‎героя,‏ ‎находит ‎в‏ ‎себе ‎силы‏ ‎жить‏ ‎дальше, ‎подытоживая,‏ ‎что, ‎если ‎у ‎неё ‎родится‏ ‎дочь, ‎то‏ ‎она‏ ‎скажет, ‎что ‎ей‏ ‎принадлежит ‎весь‏ ‎мир, ‎а ‎мальчика ‎научит‏ ‎любить.‏ ‎Не ‎заостряет‏ ‎внимание ‎Вильнёв‏ ‎и ‎на ‎том, ‎что ‎сумасшедший‏ ‎стрелок,‏ ‎убивший ‎студенток,‏ ‎воспитывался ‎матерью-одиночкой‏ ‎(и ‎винил ‎во ‎всех ‎бедах‏ ‎её),‏ ‎но‏ ‎зато ‎подчёркивается‏ ‎уверенность ‎главной‏ ‎героини ‎в‏ ‎том,‏ ‎что ‎она‏ ‎воспитает ‎ребёнка ‎хорошо ‎и ‎одна‏ ‎(хотя ‎она‏ ‎замужем).

Надо‏ ‎заметить, ‎что ‎до‏ ‎«Политеха» ‎Вильнёв‏ ‎брал ‎большой ‎перерыв ‎в‏ ‎режиссёрской‏ ‎карьере, ‎ища‏ ‎свой ‎язык,‏ ‎и ‎предыдущие ‎его ‎фильмы, ‎извиняюсь‏ ‎за‏ ‎каламбур, ‎гораздо‏ ‎более ‎многословны.‏ ‎И ‎героини ‎в ‎них ‎куда‏ ‎более‏ ‎разговорчивы‏ ‎и ‎откровенно‏ ‎манипулятивны, ‎но,‏ ‎чтобы ‎они‏ ‎ни‏ ‎сделали, ‎режиссёр‏ ‎за ‎них.

Сместит ‎акценты ‎Дени ‎и‏ ‎в ‎«Убийце»,‏ ‎который,‏ ‎что ‎логично, ‎был‏ ‎об ‎убийце,‏ ‎посвятившем ‎свою ‎жизнь ‎мести,‏ ‎и‏ ‎о ‎том,‏ ‎что ‎зверь‏ ‎своей ‎жестокостью ‎может ‎создать ‎охотника‏ ‎(картель‏ ‎Сонора ‎здесь‏ ‎выступает ‎в‏ ‎роли ‎акул, ‎которые ‎сами ‎вызвали‏ ‎на‏ ‎себя‏ ‎гнев ‎касатки,‏ ‎которая ‎не‏ ‎успокоится, ‎пока‏ ‎не‏ ‎уничтожит ‎их‏ ‎всех). ‎Открывающая ‎сцена ‎сценария ‎Шеридана‏ ‎— ‎про‏ ‎персонажа‏ ‎дель ‎Торро. ‎Открывающая‏ ‎сцена ‎фильма‏ ‎Вильнёва ‎— ‎про ‎персонажа‏ ‎Блант.‏ ‎В ‎её‏ ‎лице ‎мы‏ ‎не ‎просто ‎видим ‎ужас ‎наивного‏ ‎идеалиста‏ ‎от ‎столкновения‏ ‎с ‎тайной‏ ‎нарковойной, ‎в ‎которую ‎втянуто ‎правительство‏ ‎США,‏ ‎как,‏ ‎по-видимому, ‎задумывалось,‏ ‎а ‎главную‏ ‎героиню. ‎Разумеется,‏ ‎Вильнёв‏ ‎снова ‎не‏ ‎удержался.

Мало ‎того, ‎по ‎сценарию ‎идеализм‏ ‎героини ‎не‏ ‎только‏ ‎должен ‎резонировать ‎со‏ ‎зрительским, ‎но‏ ‎и ‎объяснять, ‎почему ‎в‏ ‎разработку‏ ‎оперативник ‎ЦРУ‏ ‎взял ‎именно‏ ‎её. ‎По ‎фильму ‎это ‎вроде‏ ‎бы‏ ‎тоже ‎так,‏ ‎но ‎вместе‏ ‎с ‎тем ‎наивность ‎становится ‎чуть‏ ‎ли‏ ‎не‏ ‎достоинством ‎персонажа.‏ ‎Монополия ‎на‏ ‎манипуляцию ‎у‏ ‎Дени‏ ‎чётко ‎за‏ ‎женскими ‎персонажами ‎— ‎по ‎крайней‏ ‎мере, ‎только‏ ‎они‏ ‎занимаются ‎ей ‎во‏ ‎благо. ‎Также‏ ‎как ‎и ‎власть ‎женщин‏ ‎—‏ ‎это ‎не‏ ‎то ‎же‏ ‎самое, ‎что ‎власть ‎мужчин. ‎Чему‏ ‎Вильнёв‏ ‎посвятил ‎свою‏ ‎«Дюну».

Перекос ‎в‏ ‎сторону ‎героини ‎Блант ‎вызывает ‎и‏ ‎некоторое‏ ‎удивление‏ ‎в ‎кульминационной‏ ‎части ‎фильма,‏ ‎которая ‎целиком‏ ‎за‏ ‎персонажем ‎дель‏ ‎Торро, ‎в ‎которой ‎его ‎Алехандро‏ ‎превращается ‎в‏ ‎терминатора.‏ ‎И ‎здесь ‎стоит‏ ‎отметить ‎один‏ ‎ход ‎постановщика: ‎с ‎одной‏ ‎стороны,‏ ‎решение ‎сильно‏ ‎сократить ‎реплики‏ ‎персонажа, ‎якобы ‎предложенное ‎Бенисио ‎и‏ ‎поддержанное‏ ‎Дени, ‎работает,‏ ‎и ‎от‏ ‎этого ‎Алехандро ‎делается ‎только ‎более‏ ‎таинственно-мрачным,‏ ‎но‏ ‎с ‎другой‏ ‎— ‎он‏ ‎становится ‎внезапно‏ ‎важным‏ ‎и ‎резким‏ ‎(в ‎той ‎же ‎перестрелке ‎на‏ ‎пропускном ‎пункте‏ ‎навыки,‏ ‎которые ‎продемонстрирует ‎сикарио‏ ‎в ‎конце‏ ‎фильма, ‎показывает ‎оперативник ‎в‏ ‎очках,‏ ‎а ‎не‏ ‎он). ‎И‏ ‎в ‎этом, ‎пожалуй, ‎проблема. ‎Если‏ ‎уж‏ ‎из ‎сценария‏ ‎убраны ‎сцены‏ ‎беспощадности ‎и ‎крутости ‎и ‎разговоры‏ ‎о‏ ‎том,‏ ‎как ‎адвокат‏ ‎стал ‎безжалостным‏ ‎убийцей, ‎то‏ ‎надо‏ ‎было ‎показать‏ ‎действием ‎и ‎визуалом.

Фильм ‎при ‎этом‏ ‎мне ‎нравится‏ ‎(пожалуй,‏ ‎больше ‎всего ‎у‏ ‎канадца, ‎но‏ ‎и ‎в ‎отрыве ‎от‏ ‎его‏ ‎творчества ‎тоже),‏ ‎но ‎кульминация‏ ‎выглядит, ‎пожалуй ‎что, ‎несколько ‎инородно.‏ ‎После‏ ‎псевдодокументального ‎фильма‏ ‎о ‎наркомафии‏ ‎и ‎борьбе ‎с ‎ней ‎(не‏ ‎всегда‏ ‎чистоплотной)‏ ‎мы ‎резко‏ ‎попадаем ‎в‏ ‎«Джейсона ‎Борна»‏ ‎(собственно,‏ ‎породившего ‎моду‏ ‎на ‎псевдодокументальность ‎в ‎дорогих ‎боевиках).‏ ‎Как ‎за‏ ‎это‏ ‎время ‎уже ‎немолодой‏ ‎мексиканский ‎адвокат‏ ‎стал ‎орудием ‎для ‎убийства‏ ‎—‏ ‎не ‎совсем‏ ‎ясно.

В ‎«Убийце»‏ ‎есть ‎и ‎не ‎очень ‎нужные‏ ‎(но‏ ‎очень ‎политически‏ ‎грамотные) ‎вставки‏ ‎из ‎жизни ‎простого ‎мексиканского ‎полицейского,‏ ‎который‏ ‎просто‏ ‎перевозил ‎наркоту‏ ‎и ‎помогал‏ ‎картелю, ‎а‏ ‎в‏ ‎концовке ‎был‏ ‎ни ‎за ‎что ‎пристрелен ‎Алехандро.‏ ‎Вроде ‎как‏ ‎это‏ ‎должно ‎стать ‎поворотом‏ ‎в ‎сюжете,‏ ‎когда ‎зритель ‎должен ‎был‏ ‎понять,‏ ‎что ‎убийца‏ ‎— ‎нехороший‏ ‎убийца. ‎Только ‎жалости ‎к ‎продажному‏ ‎полицейскому‏ ‎не ‎появляется:‏ ‎тот ‎факт,‏ ‎что ‎у ‎негодяя ‎дети, ‎говорит‏ ‎только‏ ‎о‏ ‎том, ‎что‏ ‎у ‎него‏ ‎есть ‎дети.‏ ‎Как‏ ‎мы ‎знаем‏ ‎из ‎Евангелия, ‎и ‎злые ‎умеют‏ ‎давать ‎благие‏ ‎даяния‏ ‎своим ‎детям, ‎и‏ ‎когда ‎те‏ ‎просят ‎хлеба, ‎то ‎не‏ ‎дадут‏ ‎им ‎камня.‏ ‎А ‎когда‏ ‎просят ‎отвести ‎их ‎на ‎футбол,‏ ‎то‏ ‎встают ‎и‏ ‎отводят.

Читать: 3+ мин
logo Буланенко

Как Георгий Николаевич с Иннокентием Михайловичем поссорились

Актёры ‎редко‏ ‎умеют ‎остановиться ‎в ‎выборе ‎ролей‏ ‎и ‎зачастую‏ ‎претендуют‏ ‎на ‎всё ‎и‏ ‎сразу. ‎Особенно‏ ‎актёры ‎востребованные. ‎Иннокентий ‎Смоктуновский‏ ‎бегал‏ ‎за ‎Георгием‏ ‎Данелией, ‎буквально‏ ‎выпрашивая ‎у ‎того ‎роль ‎Хаджи-Мурата.‏ ‎В‏ ‎итоге ‎большой‏ ‎режиссёр ‎не‏ ‎сдержался ‎и ‎сказал ‎большому ‎актёру‏ ‎с‏ ‎сарказмом,‏ ‎что, ‎может,‏ ‎тому ‎лучше‏ ‎попробоваться ‎на‏ ‎роль‏ ‎Карениной ‎(раз‏ ‎уж ‎так ‎хочется ‎сыграть ‎в‏ ‎экранизации ‎произведения‏ ‎Толстого).‏ ‎Некоторым ‎образом ‎намекнув,‏ ‎что ‎Смоктуновский‏ ‎слишком ‎уж ‎широко ‎растянул‏ ‎бредни‏ ‎в ‎надежде‏ ‎на ‎хороший‏ ‎улов, ‎не ‎соизмеряя ‎ни ‎сколько‏ ‎он‏ ‎в ‎состоянии‏ ‎вытащить ‎рыбы,‏ ‎ни ‎какая ‎глубина ‎у ‎водоёма.

Если‏ ‎сравнить‏ ‎со‏ ‎старым ‎театром,‏ ‎то ‎это‏ ‎как ‎раз‏ ‎издержки‏ ‎отказа ‎от‏ ‎жёстких ‎амплуа. ‎Раньше ‎актёр ‎менял‏ ‎типаж ‎1–2‏ ‎за‏ ‎жизнь ‎— ‎редко‏ ‎чаще ‎и‏ ‎обычно ‎в ‎связи ‎со‏ ‎взрослением.‏ ‎Это, ‎конечно,‏ ‎ограничивало ‎актёров‏ ‎широкого ‎таланта ‎и ‎стереотипизировало ‎игру,‏ ‎но‏ ‎это ‎же‏ ‎упрощало ‎подбор‏ ‎на ‎роли. ‎Опера, ‎где ‎амплуа‏ ‎жёстко‏ ‎привязано‏ ‎к ‎вокальным‏ ‎данным, ‎является‏ ‎искусством ‎очень‏ ‎формализованным,‏ ‎где ‎всё‏ ‎исполнение ‎сводится ‎к ‎конкретным ‎техническим‏ ‎нюансам, ‎а‏ ‎всё‏ ‎прочее ‎— ‎предельно‏ ‎гротескно. ‎Но‏ ‎зато ‎в ‎опере ‎на‏ ‎партию‏ ‎баса-профундо ‎не‏ ‎возьмут ‎драматического‏ ‎баритона, ‎даже ‎если ‎он ‎будет‏ ‎при‏ ‎пении ‎очень‏ ‎выразительно ‎играть‏ ‎лицом.

Правда, ‎попрекнув ‎актёров ‎в ‎неуёмном‏ ‎желании‏ ‎сыграть‏ ‎всё, ‎невзирая‏ ‎на ‎собственные‏ ‎возможности ‎(и‏ ‎ограничения),‏ ‎стоит ‎заметить,‏ ‎что ‎режиссёры ‎тоже ‎часто ‎грешат‏ ‎назначением ‎на‏ ‎роли‏ ‎не ‎совсем ‎подходящих‏ ‎исполнителей. ‎За‏ ‎многими ‎постановщиками ‎обычно ‎волочится‏ ‎целый‏ ‎табор ‎из‏ ‎близких ‎друзей,‏ ‎коллег ‎и ‎просто ‎приятных ‎в‏ ‎общении‏ ‎людей. ‎Даже‏ ‎нелюдимый ‎и‏ ‎не ‎очень ‎приятный ‎в ‎рабочем‏ ‎процессе‏ ‎Кубрик‏ ‎имел ‎такую‏ ‎свиту ‎(во‏ ‎второй ‎половине‏ ‎карьеры‏ ‎это ‎уже‏ ‎была ‎свита ‎фактическая ‎— ‎кто-то‏ ‎из ‎исполнителей‏ ‎вторых‏ ‎ролей ‎или ‎помощников‏ ‎на ‎площадке‏ ‎становились ‎чем-то ‎вроде ‎личных‏ ‎секретарей‏ ‎или ‎камердинеров‏ ‎в ‎большом‏ ‎английском ‎доме ‎Стэнли).

И ‎уж ‎к‏ ‎Данелии‏ ‎эта ‎практика‏ ‎относится ‎в‏ ‎полной ‎мере. ‎Он ‎любил ‎снимать‏ ‎(пусть‏ ‎и‏ ‎в ‎небольших‏ ‎ролях) ‎свою‏ ‎вторую ‎супругу,‏ ‎пока‏ ‎они ‎жили‏ ‎вместе ‎(фактическим ‎браком), ‎супругу ‎Бондарчука,‏ ‎с ‎которым‏ ‎сдружился‏ ‎на ‎съёмках ‎«Серёжи»,‏ ‎сразу ‎несколько‏ ‎второплановых ‎актёров, ‎переходивших ‎из‏ ‎фильма‏ ‎в ‎фильм‏ ‎(в ‎том‏ ‎числе ‎былинный ‎Рене ‎Хобуа, ‎который‏ ‎даже‏ ‎актёром ‎не‏ ‎был, ‎а‏ ‎просто ‎сделал ‎маэстро ‎приятно, ‎похвалив‏ ‎его‏ ‎сценарий,‏ ‎не ‎поняв‏ ‎в ‎нём‏ ‎ни ‎строчки,‏ ‎в‏ ‎благодарность ‎творец‏ ‎стал ‎с ‎«Не ‎горюй!» ‎регулярно‏ ‎указывать ‎его‏ ‎в‏ ‎титрах) ‎и, ‎разумеется,‏ ‎Евгения ‎Леонова.‏ ‎Своего ‎любимого ‎актёра ‎Данелия‏ ‎снимал‏ ‎всегда, ‎пока‏ ‎тот ‎был‏ ‎жив, ‎начиная ‎с ‎«33». ‎Писал‏ ‎под‏ ‎него ‎роли‏ ‎или ‎отдельные‏ ‎эпизоды, ‎если ‎таких ‎не ‎находилось.‏ ‎И‏ ‎тоже‏ ‎выходил ‎за‏ ‎пределы ‎его‏ ‎возможностей: ‎так,‏ ‎в‏ ‎фильме ‎«Слёзы‏ ‎капали» ‎роль ‎сына ‎персонажа ‎Леонова‏ ‎исполнил ‎непрофессиональный‏ ‎актёр,‏ ‎и ‎на ‎переозвучке‏ ‎не ‎придумали‏ ‎ничего ‎лучше, ‎чем ‎дать‏ ‎озвучание‏ ‎его ‎реплик‏ ‎Леонову ‎же,‏ ‎и ‎итог ‎оказался ‎весьма ‎спорным‏ ‎—‏ ‎не ‎с‏ ‎первого ‎раза‏ ‎вообще ‎можно ‎разобрать, ‎что ‎это‏ ‎диалог,‏ ‎а‏ ‎не ‎длинный‏ ‎леоновский ‎монолог.

Забавна‏ ‎история ‎и‏ ‎со‏ ‎съёмками ‎фильма‏ ‎«Мимино»: ‎под ‎исполнителей ‎главных ‎ролей‏ ‎персонажи ‎заранее‏ ‎создавались,‏ ‎так ‎что ‎проб‏ ‎они, ‎в‏ ‎общем-то, ‎не ‎проходили, ‎но‏ ‎вот‏ ‎кто ‎будет‏ ‎соседом ‎главного‏ ‎героя ‎в ‎гостинице, ‎решил ‎только‏ ‎жребий.‏ ‎Леонов ‎мог‏ ‎сыграть ‎роль‏ ‎компаньона ‎Мимино, ‎но ‎тогда ‎бы‏ ‎он‏ ‎стал‏ ‎эндокринологом, ‎а‏ ‎фильм ‎бы‏ ‎лишился ‎части‏ ‎своих‏ ‎шуток, ‎которые‏ ‎считаются ‎импровизацией ‎Мкртчяна. ‎В ‎итоге,‏ ‎разумеется, ‎под‏ ‎Евгения‏ ‎Павловича ‎всё ‎равно‏ ‎был ‎создан‏ ‎отдельный ‎эпизод.

П.С.: ‎Данелия, ‎кстати,‏ ‎на‏ ‎роль ‎Хаджи-Мурата‏ ‎очень ‎хотел‏ ‎Омара ‎Шарифа.

Читать: 5+ мин
logo Буланенко

Эдгар Райт — человек-клип

Редко ‎бывает‏ ‎так, ‎чтобы ‎творчество ‎технически ‎подкованного‏ ‎человека ‎оставляло‏ ‎столь‏ ‎неглубокий ‎след ‎в‏ ‎душе. ‎Ещё‏ ‎до ‎начала ‎марафона ‎по‏ ‎Эдгару‏ ‎Райту ‎я‏ ‎уже ‎видел‏ ‎большую ‎часть ‎его ‎работ, ‎но‏ ‎обнаружилось,‏ ‎что ‎многие‏ ‎концовки ‎стёрлись‏ ‎из ‎моей ‎памяти. ‎То, ‎что‏ ‎должно‏ ‎быть‏ ‎главным ‎в‏ ‎повествовании ‎и‏ ‎раскрывать ‎его,‏ ‎у‏ ‎Райта ‎зачастую‏ ‎оказывается ‎чем-то ‎брошенным ‎в ‎спину‏ ‎уже ‎уходящему‏ ‎зрителю:‏ ‎режиссёр ‎очень ‎любит‏ ‎двойные ‎и‏ ‎даже ‎тройные ‎финалы, ‎когда‏ ‎история‏ ‎уже ‎рассказана‏ ‎и ‎завершена,‏ ‎но ‎при ‎этом ‎рассказчик ‎всё‏ ‎досказывает‏ ‎и ‎досказывает,‏ ‎будто ‎не‏ ‎желая ‎терять ‎слушателя. ‎«Эй, ‎там‏ ‎вот‏ ‎что‏ ‎ещё ‎потом‏ ‎было». ‎Но‏ ‎зрителю ‎это‏ ‎уже‏ ‎не ‎интересно,‏ ‎потому ‎что ‎основной ‎сюжет ‎уже‏ ‎прошёл.

Возможно, ‎конечно,‏ ‎что‏ ‎Райт ‎просто ‎не‏ ‎любит ‎муки‏ ‎выбора ‎и ‎предпочитает ‎оставлять‏ ‎его‏ ‎на ‎волю‏ ‎зрителю, ‎поэтому‏ ‎сохраняет ‎сразу ‎несколько ‎вариантов ‎развития‏ ‎сюжета.‏ ‎Но ‎вероятнее,‏ ‎что ‎это‏ ‎синдром ‎клипа ‎и ‎жанрового ‎ограничения:‏ ‎финал‏ ‎видеоряда‏ ‎для ‎песни‏ ‎необязателен, ‎а‏ ‎пародийный ‎жанр,‏ ‎на‏ ‎котором ‎набил‏ ‎руку ‎британец, ‎вообще ‎пустоват ‎на‏ ‎собственные ‎смыслы‏ ‎и‏ ‎наполнен ‎любыми ‎идеями‏ ‎ровно ‎настолько,‏ ‎насколько ‎наполнен ‎оригинал, ‎им‏ ‎пародируемый,‏ ‎и ‎ровно‏ ‎в ‎той‏ ‎мере, ‎насколько ‎пародия ‎вышла ‎удачная.

Но‏ ‎Райт‏ ‎— ‎не‏ ‎типичный ‎пародист,‏ ‎высмеивающий ‎любые ‎слабые ‎места ‎жанра‏ ‎и‏ ‎слишком‏ ‎уж ‎заезженные‏ ‎штампы. ‎Он‏ ‎скорее ‎автор‏ ‎фанатских‏ ‎роликов ‎и‏ ‎кинофанфиков ‎с ‎юмористическим ‎уклоном. ‎Он‏ ‎любит ‎то,‏ ‎что‏ ‎переделывает, ‎поэтому ‎пародия‏ ‎выходит ‎с‏ ‎большой ‎долей ‎уважения ‎к‏ ‎оригиналам,‏ ‎но ‎сущностного‏ ‎наполнения ‎оно‏ ‎не ‎добавляет. ‎И ‎хотя ‎Райт‏ ‎очень‏ ‎хорош ‎в‏ ‎монтаже ‎и‏ ‎развешивании ‎сюжетных ‎ружей, ‎его ‎фильмам‏ ‎зачастую‏ ‎не‏ ‎хватает ‎целостности‏ ‎(что ‎оказывается‏ ‎неожиданным ‎плюсом‏ ‎для‏ ‎фонового ‎просмотра‏ ‎— ‎их ‎спокойно ‎можно ‎смотреть,‏ ‎начиная ‎с‏ ‎любого‏ ‎места ‎и ‎останавливаясь‏ ‎где ‎угодно).

Один‏ ‎старый ‎французский ‎продюсер ‎сказал,‏ ‎что‏ ‎если ‎режиссёр‏ ‎снял ‎свой‏ ‎лучший ‎фильм ‎до ‎45 ‎лет,‏ ‎то‏ ‎он ‎может‏ ‎уходить ‎из‏ ‎профессии ‎— ‎ничего ‎стоящего ‎он‏ ‎больше‏ ‎всё‏ ‎равно ‎не‏ ‎сделает. ‎Возможно,‏ ‎это ‎и‏ ‎слишком‏ ‎категорично, ‎но‏ ‎действительно ‎зачастую ‎очень ‎ярко ‎блеснувшие‏ ‎ещё ‎в‏ ‎начале‏ ‎карьеры ‎постановщики ‎быстро‏ ‎скатываются ‎в‏ ‎самоповторы ‎или ‎просто ‎не‏ ‎дотягивают‏ ‎до ‎первых‏ ‎успехов.

Это ‎интересное‏ ‎замечание ‎само ‎по ‎себе, ‎но‏ ‎всё‏ ‎же ‎тот‏ ‎факт, ‎что‏ ‎Орсон ‎Уэллс ‎так ‎и ‎не‏ ‎снял‏ ‎второго‏ ‎«Гражданина ‎Кейна»,‏ ‎не ‎делает‏ ‎всю ‎остальную‏ ‎его‏ ‎фильмографию ‎совсем‏ ‎уж ‎бесполезной. ‎Эдгар ‎Райт ‎блеснул‏ ‎не ‎так‏ ‎рано,‏ ‎но ‎тоже ‎ещё‏ ‎молодым.

Беда ‎с‏ ‎высказыванием ‎только ‎в ‎том,‏ ‎что‏ ‎знать ‎бы,‏ ‎какой ‎фильм‏ ‎у ‎тебя ‎лучший. ‎А ‎то‏ ‎ведь‏ ‎можно ‎и‏ ‎ошибиться. ‎У‏ ‎Райта ‎самый ‎высокооценённый ‎фильм ‎—‏ ‎«Типа‏ ‎крутые‏ ‎легавые» ‎(у‏ ‎сериала ‎«Долбанутые»‏ ‎оценка ‎выше,‏ ‎но‏ ‎сериалам ‎всегда‏ ‎бал ‎завышают, ‎чем ‎фильмам, ‎а‏ ‎у ‎тех‏ ‎же‏ ‎«Братьев ‎Спаркс» ‎нет‏ ‎даже ‎тысячи‏ ‎оценок ‎на ‎том ‎же‏ ‎КП),‏ ‎и ‎здесь‏ ‎тот ‎момент,‏ ‎когда ‎можно ‎согласиться ‎со ‎зрителем.‏ ‎Да,‏ ‎именно ‎«Легавые»‏ ‎— ‎самый‏ ‎отточенный, ‎продуманный ‎и ‎мемный ‎фильм‏ ‎британца.‏ ‎Хотя‏ ‎свои ‎фанаты,‏ ‎конечно, ‎есть‏ ‎и ‎у‏ ‎«Зомби‏ ‎по ‎имени‏ ‎Шон», ‎и ‎у ‎«Малыша ‎на‏ ‎драйве» ‎(и‏ ‎даже‏ ‎у ‎«Скотта ‎Пилигрима»).

Но‏ ‎не ‎уверен,‏ ‎что ‎спад ‎в ‎карьере‏ ‎Эдгара‏ ‎можно ‎свести‏ ‎только ‎к‏ ‎гипотезе ‎заложника ‎раннего ‎успеха. ‎Своё‏ ‎влияние‏ ‎оказала, ‎конечно,‏ ‎и ‎долгая‏ ‎безрезультатная ‎работа ‎над ‎«Человеком-муравьём» ‎—‏ ‎большим‏ ‎студийным‏ ‎фильмом, ‎но‏ ‎слишком ‎конвейерным‏ ‎для ‎свободолюбивого‏ ‎режиссёра.‏ ‎При ‎некоторой‏ ‎склонности ‎к ‎драматизации ‎можно ‎было‏ ‎бы ‎сказать,‏ ‎что‏ ‎это ‎и ‎стало‏ ‎переломом ‎в‏ ‎его ‎карьере. ‎Вот ‎только‏ ‎не‏ ‎факт, ‎что‏ ‎это ‎так.‏ ‎Думаю, ‎стоит ‎обратить ‎внимание ‎на‏ ‎то,‏ ‎что ‎Райт‏ ‎ещё ‎юношей‏ ‎начинал ‎как ‎пародист ‎— ‎сделанная‏ ‎по‏ ‎приколу‏ ‎с ‎друзьями‏ ‎«Пригоршня ‎пальцев»‏ ‎1996 ‎года‏ ‎(до‏ ‎«Легавых» ‎ещё‏ ‎11 ‎лет, ‎до ‎«Малыша» ‎—‏ ‎21 ‎год),‏ ‎а‏ ‎у ‎этого ‎направления‏ ‎есть ‎свой‏ ‎срок ‎эксплуатации.

Да, ‎это ‎тоже‏ ‎рабочая‏ ‎гипотеза ‎(хотя‏ ‎как ‎утверждение‏ ‎встречал ‎её ‎ни ‎раз): ‎пародисты‏ ‎востребованы‏ ‎от ‎силы‏ ‎лет ‎10–15‏ ‎(и ‎это ‎в ‎лучшем ‎случае).‏ ‎Потом‏ ‎они‏ ‎то ‎ли‏ ‎наскучивают, ‎то‏ ‎ли ‎сами‏ ‎устают‏ ‎играть ‎в‏ ‎пересмешников, ‎а ‎может, ‎просто ‎жанр‏ ‎теряет ‎популярность,‏ ‎а‏ ‎пародисты ‎предпринимают ‎неудачные‏ ‎шаги, ‎пытаясь‏ ‎зацепиться ‎за ‎ускользающую ‎популярность.

И‏ ‎пародист‏ ‎со ‎стажем‏ ‎Райт ‎тоже‏ ‎мог ‎устать ‎(или ‎просто ‎вырасти)‏ ‎и‏ ‎захотеть ‎чего-то‏ ‎большего. ‎К‏ ‎тому ‎же ‎бюджеты ‎его ‎фильмов‏ ‎становились‏ ‎всё‏ ‎выше, ‎но‏ ‎его ‎запросы‏ ‎росли ‎опережающими‏ ‎темпами‏ ‎— ‎по‏ ‎собственным ‎словам ‎постановщика, ‎большое ‎количество‏ ‎денег ‎толкает‏ ‎мозг‏ ‎придумывать ‎всё ‎новые‏ ‎идеи. ‎И‏ ‎в ‎этом, ‎кажется, ‎и‏ ‎кроется‏ ‎беда ‎—‏ ‎дело ‎в‏ ‎том, ‎что ‎Райт ‎вырос ‎из‏ ‎клипов,‏ ‎но, ‎в‏ ‎отличие ‎от‏ ‎того ‎же ‎Ридли ‎Скотта, ‎который‏ ‎снимал‏ ‎в‏ ‎начале ‎карьеры‏ ‎небольшие ‎ролики‏ ‎(больше ‎рекламные,‏ ‎конечно)‏ ‎сотнями, ‎он‏ ‎и ‎мыслит ‎клипами.

Все ‎эти ‎лирические‏ ‎отступления, ‎ненужные‏ ‎вставки‏ ‎и ‎концовки ‎после‏ ‎концовок ‎—‏ ‎отсюда ‎же. ‎Судя ‎по‏ ‎всему,‏ ‎«Легавые» ‎—‏ ‎самый ‎продуманный‏ ‎фильм ‎Райта ‎(и ‎это ‎дало‏ ‎свой‏ ‎результат), ‎но‏ ‎даже ‎он‏ ‎не ‎избежал ‎этих ‎излишеств. ‎Но‏ ‎куда‏ ‎чаще‏ ‎складывается ‎впечатление,‏ ‎что ‎автор‏ ‎действительно ‎по‏ ‎ходу‏ ‎дела ‎увлёкся‏ ‎какой-то ‎новой ‎идеей ‎или ‎много‏ ‎времени ‎отвёл‏ ‎на‏ ‎съёмки ‎очередного, ‎назовём‏ ‎это ‎мягко,‏ ‎оммажа ‎(а ‎Эдгар ‎—‏ ‎киногик‏ ‎и ‎многое‏ ‎знает ‎чуть‏ ‎ли ‎не ‎наизусть). ‎В ‎итоге‏ ‎его‏ ‎фильмы ‎становятся‏ ‎похожи ‎на‏ ‎большой ‎хит-парад ‎сцен ‎определённого ‎жанра.

Похоже,‏ ‎что‏ ‎это‏ ‎от ‎противного‏ ‎доказывает ‎утверждение,‏ ‎что ‎фильму‏ ‎необходима‏ ‎центральная ‎идея,‏ ‎заложенная ‎в ‎основу ‎сюжету. ‎Она,‏ ‎конечно, ‎может‏ ‎измениться,‏ ‎но ‎послужит ‎тем‏ ‎цементом, ‎который‏ ‎скрепит ‎всё ‎воедино ‎(или‏ ‎тем‏ ‎фундаментом, ‎на‏ ‎котором ‎всё‏ ‎будет ‎утверждено, ‎или ‎той ‎рамкой,‏ ‎которая‏ ‎отсечёт ‎лишнее‏ ‎— ‎у‏ ‎разных ‎образов ‎будет ‎несколько ‎разное‏ ‎значение,‏ ‎но‏ ‎смысл ‎примерно‏ ‎одинаков). ‎Мало‏ ‎того, ‎она‏ ‎непременно‏ ‎претерпит ‎изменения,‏ ‎хотя ‎бы ‎потому ‎что ‎кино‏ ‎— ‎искусство‏ ‎коллективное.‏ ‎Слишком ‎многие ‎люди‏ ‎вложат ‎много‏ ‎своего ‎в ‎изначальную ‎задумку.‏ ‎Да‏ ‎и ‎сам‏ ‎автор ‎зачастую‏ ‎отойдёт ‎от ‎изначальной ‎задумки. ‎Но,‏ ‎когда‏ ‎она ‎есть,‏ ‎есть ‎целостность.

А‏ ‎идея ‎снять ‎пародийную ‎трилогию ‎с‏ ‎британским‏ ‎колоритом на‏ ‎три ‎разных‏ ‎жанра ‎даже‏ ‎и ‎на‏ ‎идею‏ ‎не ‎тянет‏ ‎— ‎скорее ‎на ‎тему ‎для‏ ‎костюмированной ‎вечеринки.

Читать: 5+ мин
logo Буланенко

Достоевский переписывает третий том «Мёртвых душ»

В ‎«Мёртвых‏ ‎душах» ‎поначалу ‎даётся ‎довольно ‎двусмысленное‏ ‎описание ‎главного‏ ‎героя:‏ ‎он ‎не ‎то‏ ‎чтобы ‎толст,‏ ‎но, ‎однако ‎ж, ‎и‏ ‎не‏ ‎так ‎чтобы‏ ‎тонок. ‎Но‏ ‎со ‎временем ‎— ‎деталь ‎за‏ ‎деталью‏ ‎— ‎открывается‏ ‎правда ‎про‏ ‎лишний ‎вес ‎Павла ‎Ивановича. ‎Так,‏ ‎когда‏ ‎он‏ ‎на ‎радостях‏ ‎после ‎успешных‏ ‎покупок ‎делает‏ ‎в‏ ‎комнате ‎антраша,‏ ‎то ‎мебель ‎начинает ‎трястись, ‎а‏ ‎когда ‎взбирается‏ ‎в‏ ‎свою ‎бричку, ‎то‏ ‎сильно ‎нагибает‏ ‎её ‎набок, ‎потому ‎что‏ ‎(здесь‏ ‎уже ‎рассказчик‏ ‎говорит ‎прямо)‏ ‎Чичиков ‎был ‎несколько ‎тяжеленек.

Само ‎по‏ ‎себе‏ ‎это ‎можно‏ ‎было ‎бы‏ ‎отнести ‎к ‎простой ‎иронии: ‎Павел‏ ‎Иванович‏ ‎не‏ ‎хочет ‎признавать‏ ‎очевидного ‎и,‏ ‎как ‎и‏ ‎все‏ ‎полные ‎люди,‏ ‎приобрёл ‎излишне ‎округлую ‎постепенно ‎и‏ ‎незаметным ‎для‏ ‎себя‏ ‎образом. ‎Знаменитое ‎лирическое‏ ‎отступление ‎про‏ ‎толстых ‎и ‎тонких ‎(что‏ ‎одним‏ ‎достаётся ‎женское‏ ‎внимание, ‎а‏ ‎другим ‎— ‎высокие ‎чины ‎и‏ ‎деньги)‏ ‎заканчивается ‎авторским‏ ‎признанием, ‎что‏ ‎такие ‎(или ‎примерно ‎такие) ‎мысли‏ ‎терзали‏ ‎на‏ ‎балу ‎и‏ ‎самого ‎Чичикова‏ ‎как ‎раз‏ ‎в‏ ‎тот ‎момент,‏ ‎когда ‎он ‎не ‎мог ‎определиться,‏ ‎по ‎какому‏ ‎маршруту‏ ‎ему ‎здесь ‎пойти.

Подобно‏ ‎собственному ‎слуге‏ ‎Петрушке, ‎который ‎всякий ‎раз‏ ‎обижался,‏ ‎когда ‎ему‏ ‎говорили ‎о‏ ‎необходимости ‎принять ‎баню ‎или ‎хотя‏ ‎бы‏ ‎проветрить ‎помещение,‏ ‎барин ‎обижается‏ ‎на ‎очевидное. ‎Но, ‎мало ‎того,‏ ‎Павел‏ ‎Иванович‏ ‎к ‎полноте‏ ‎стремится ‎—‏ ‎она ‎для‏ ‎него‏ ‎служит ‎признаком‏ ‎успеха. ‎О ‎жене ‎и ‎доме,‏ ‎полном ‎детишек,‏ ‎он‏ ‎только ‎мечтает ‎(в‏ ‎способности ‎жить‏ ‎в ‎воображаемом ‎мире ‎и‏ ‎довольствоваться‏ ‎воображаемыми ‎наградами‏ ‎Чичиков ‎вполне‏ ‎схож ‎с ‎Маниловым ‎— ‎неспроста‏ ‎с‏ ‎ним ‎он‏ ‎проще ‎всего‏ ‎поладил), ‎тогда ‎как ‎приятные ‎округлые‏ ‎формы‏ ‎смотрят‏ ‎на ‎него‏ ‎прямо ‎из‏ ‎зеркала.

И ‎когда‏ ‎крах‏ ‎первой ‎карьеры‏ ‎сказался ‎и ‎на ‎его ‎облике,‏ ‎то ‎Павел‏ ‎Иванович‏ ‎это ‎сразу ‎приметил:‏ ‎«Какой ‎же‏ ‎я ‎стал ‎гадкий!» ‎Думаю,‏ ‎раздражало‏ ‎его ‎не‏ ‎собственное ‎похудевшее‏ ‎отражение, ‎а ‎то, ‎что ‎он‏ ‎терял‏ ‎ту ‎меру‏ ‎успеха, ‎которую‏ ‎сам ‎себе ‎назначил, ‎даже ‎выстроив‏ ‎вокруг‏ ‎неё‏ ‎целую ‎теорию‏ ‎(Фёдор ‎Михайлович‏ ‎описал ‎бы‏ ‎это‏ ‎со ‎всем‏ ‎возможным ‎психологизмом, ‎и ‎тогда ‎стало‏ ‎бы ‎очевидно,‏ ‎что‏ ‎Чичиков ‎— ‎это‏ ‎литературный ‎папа‏ ‎Раскольникова). ‎Полнота ‎здесь ‎выступает‏ ‎в‏ ‎роли ‎родионовской‏ ‎фигуры ‎Наполеона,‏ ‎имеющего ‎право ‎на ‎беззаконие. ‎Чичиков‏ ‎более‏ ‎практичен ‎и‏ ‎приземлён, ‎но‏ ‎тоже ‎с ‎теорией: ‎он ‎—‏ ‎человек‏ ‎действия,‏ ‎который ‎хочет‏ ‎решать ‎свою‏ ‎судьбу ‎сам,‏ ‎не‏ ‎идя ‎на‏ ‎мелкие ‎сделки, ‎а ‎навязывая ‎условия‏ ‎обществу ‎(как‏ ‎навязывал‏ ‎цену ‎за ‎сладости‏ ‎богатым ‎однокашникам,‏ ‎сперва ‎убедившись, ‎что ‎они‏ ‎голодны‏ ‎и ‎не‏ ‎будут ‎торговаться,‏ ‎или ‎диктовал ‎условия ‎для ‎сделки‏ ‎контрабандистам,‏ ‎лишь ‎получив‏ ‎все ‎полномочия).‏ ‎Нечистоплотность ‎его ‎методов ‎уравновешивается ‎в‏ ‎его‏ ‎глазах‏ ‎несправедливостью, ‎как‏ ‎он ‎считает,‏ ‎к ‎нему‏ ‎жизни.‏ ‎Он ‎игрок,‏ ‎который ‎пользуется ‎слабостями ‎системы ‎и‏ ‎недомолвками ‎правил,‏ ‎психолог,‏ ‎играющий ‎на ‎человеческих‏ ‎слабостях, ‎но‏ ‎забывший, ‎что ‎и ‎сам‏ ‎их‏ ‎тоже ‎не‏ ‎лишён.

У ‎Чичикова‏ ‎есть ‎и ‎своя ‎психологическая ‎теория:‏ ‎собственно,‏ ‎то ‎самое‏ ‎лирическое ‎отступление‏ ‎про ‎толстых ‎и ‎тонких ‎есть‏ ‎способ‏ ‎деления‏ ‎людей ‎по‏ ‎их ‎целеполаганию‏ ‎и ‎ценностям,‏ ‎которым‏ ‎они ‎служат‏ ‎всей ‎душой. ‎Если ‎облечь ‎это‏ ‎рассуждение ‎персонажа‏ ‎в‏ ‎более ‎конкретную ‎форму‏ ‎и ‎прибавить‏ ‎к ‎нему ‎те ‎самые‏ ‎мечты,‏ ‎которые ‎он‏ ‎откладывал ‎на‏ ‎потом, ‎и ‎персонажей, ‎которых ‎встречал‏ ‎(и‏ ‎о ‎которых‏ ‎складывал ‎мнение),‏ ‎то ‎люди ‎делятся ‎на ‎тех,‏ ‎кто‏ ‎а)‏ ‎гонится ‎за‏ ‎статусом ‎(и‏ ‎из ‎всех‏ ‎плотских‏ ‎грехов ‎выбирают‏ ‎самый ‎примитивный ‎— ‎чревоугодие), ‎б)‏ ‎волочится ‎за‏ ‎юбками,‏ ‎в) ‎мечтают ‎о‏ ‎семейном ‎благополучии,‏ ‎г) ‎просто ‎мечтают ‎(лень‏ ‎у‏ ‎Манилова ‎идёт‏ ‎рука ‎об‏ ‎руку ‎с ‎постоянными ‎прожектами, ‎точно‏ ‎так‏ ‎же ‎халатным‏ ‎образом ‎(буквально‏ ‎не ‎вылезая ‎из ‎халата) ‎и‏ ‎внезапно‏ ‎всплывший‏ ‎Кифа ‎Мокиевич,‏ ‎которой ‎не‏ ‎может ‎отвлечься‏ ‎даже‏ ‎на ‎воспитание‏ ‎сына), ‎и ‎мечта ‎уже ‎есть‏ ‎их ‎награда,‏ ‎д)‏ ‎стремится ‎всё ‎контролировать‏ ‎(теряя ‎всё,‏ ‎как ‎Плюшкин, ‎у ‎которого,‏ ‎если‏ ‎что ‎и‏ ‎осталось, ‎то‏ ‎сгнило ‎и ‎пропало), ‎е) ‎всё‏ ‎превращает‏ ‎в ‎игру‏ ‎(обманы ‎Ноздрёва‏ ‎невыгодны ‎ему ‎самому ‎(кроме ‎шулерства,‏ ‎но‏ ‎даже‏ ‎им ‎он‏ ‎не ‎умеет‏ ‎пользоваться ‎—‏ ‎спуская‏ ‎всё ‎более‏ ‎удачливому ‎сопернику ‎сразу ‎же ‎после‏ ‎первого ‎успеха))‏ ‎и‏ ‎ж) ‎хочет ‎избежать‏ ‎любой ‎ошибки‏ ‎(Чичиков ‎не ‎понял ‎этого‏ ‎в‏ ‎Коробочке, ‎и‏ ‎это ‎его‏ ‎погубило ‎— ‎чтобы ‎тот ‎её‏ ‎как-нибудь‏ ‎не ‎обманул,‏ ‎она ‎и‏ ‎раскрыла ‎его ‎афёру ‎(прибавив ‎от‏ ‎испугу‏ ‎совсем‏ ‎уж ‎нелепых‏ ‎подробностей)).

Такая ‎подробная‏ ‎категоризация ‎людей‏ ‎роднит‏ ‎Чичикова ‎скорее‏ ‎с ‎другим ‎персонажем ‎«Преступления ‎и‏ ‎наказания» ‎—‏ ‎очень‏ ‎похожим ‎на ‎него‏ ‎внешне ‎следователем‏ ‎Порфирием ‎Петровичем, ‎который, ‎кстати,‏ ‎в‏ ‎минуту ‎откровенности‏ ‎(по ‎всей‏ ‎видимости, ‎с ‎Порфирием ‎нельзя ‎быть‏ ‎до‏ ‎конца ‎уверенным)‏ ‎признаётся ‎убийце‏ ‎Раскольникову, ‎что ‎у ‎того ‎ещё‏ ‎шанс‏ ‎на‏ ‎исправление ‎есть,‏ ‎а ‎он‏ ‎уже ‎человек‏ ‎«поконченный».

Светлая‏ ‎идея ‎о‏ ‎преемственности ‎следователя ‎Достоевского ‎от ‎мошенника‏ ‎Гоголя ‎не‏ ‎моя,‏ ‎а ‎взята ‎из‏ ‎эссе ‎Виктора‏ ‎Григорьевича, которым ‎он ‎пару ‎лет‏ ‎назад‏ ‎ответил ‎на‏ ‎мой ‎вопрос.

Собственно,‏ ‎то, ‎что ‎бывает ‎сложно ‎уложить‏ ‎в‏ ‎голове ‎тот‏ ‎факт, ‎что‏ ‎образы ‎или ‎идеи ‎психологично-мрачного ‎Фёдора‏ ‎Михайловича‏ ‎могут‏ ‎пересекаться ‎с‏ ‎лёгким ‎и‏ ‎ироничным ‎слогом‏ ‎сотканными‏ ‎историями ‎Николая‏ ‎Васильевича, ‎лишний ‎раз ‎подтверждает, ‎что‏ ‎мы ‎очень‏ ‎зависим‏ ‎от ‎формы, ‎от‏ ‎общей ‎подачи‏ ‎материала ‎и ‎того ‎угла,‏ ‎под‏ ‎которым ‎автор‏ ‎нам ‎предлагает‏ ‎смотреть ‎на ‎повествование. ‎Банальная ‎мысль,‏ ‎что‏ ‎один ‎и‏ ‎тот ‎же‏ ‎немудрёный ‎сюжет ‎со ‎стереотипным ‎образом‏ ‎в‏ ‎изложении‏ ‎двух ‎умелых‏ ‎рассказчиков ‎будут‏ ‎разными ‎рассказами,‏ ‎имеет‏ ‎и ‎обратную‏ ‎сторону ‎— ‎читатель ‎редко ‎об‏ ‎этом ‎задумается.

Это,‏ ‎кстати,‏ ‎свидетельствует ‎о ‎том,‏ ‎что ‎важность‏ ‎связности, ‎логичности ‎и ‎цельности‏ ‎повествования,‏ ‎на ‎отсутствие‏ ‎которых ‎любят‏ ‎ругаться ‎критики ‎и ‎продвинутые ‎зрители‏ ‎и‏ ‎читатели, ‎сильно‏ ‎преувеличена ‎—‏ ‎хорошей ‎истории ‎простят ‎многое. ‎Даже‏ ‎полное‏ ‎сходство‏ ‎с ‎другой‏ ‎историей ‎—‏ ‎лишь ‎бы‏ ‎она‏ ‎была ‎рассказана‏ ‎увлекательно.

Читать: 9+ мин
logo Буланенко

Старый художник пишет портрет эпохи

Хорошие ‎портреты‏ ‎— ‎редкость. ‎И ‎не ‎совсем‏ ‎ясно, ‎чьей‏ ‎в‏ ‎этом ‎больше ‎вины‏ ‎— ‎тех,‏ ‎кто ‎их ‎делает, ‎или‏ ‎самих‏ ‎портретируемых. ‎А‏ ‎меж ‎тем‏ ‎людям ‎нравится ‎смотреть ‎на ‎других‏ ‎людей.‏ ‎Мы ‎настолько‏ ‎нуждаемся ‎в‏ ‎другом ‎человеке, ‎что ‎склонны ‎видеть‏ ‎черты‏ ‎лица‏ ‎в ‎окружающих‏ ‎нас ‎вещах‏ ‎и ‎явлениях‏ ‎—‏ ‎от ‎трещин‏ ‎на ‎асфальте ‎до ‎облаков ‎в‏ ‎небе. ‎Некоторые‏ ‎даже‏ ‎собирают ‎предметы ‎(или‏ ‎их ‎фотоснимки),‏ ‎в ‎которых ‎умудряются ‎разглядеть‏ ‎физиономии‏ ‎(порой ‎и‏ ‎вправду ‎отчётливо‏ ‎проступающие ‎в ‎каком-нибудь ‎камне ‎или‏ ‎пне).‏ ‎Видимо, ‎это‏ ‎что-то ‎психологическое,‏ ‎связанное ‎с ‎глубокой ‎социальностью ‎человека‏ ‎и‏ ‎невозможностью‏ ‎его ‎полноценного‏ ‎развития ‎или‏ ‎длительного ‎существования‏ ‎в‏ ‎полном ‎отрыве‏ ‎от ‎себе ‎подобных. ‎Безумие ‎Робинзона‏ ‎(фамилия ‎достаточно‏ ‎распространённая,‏ ‎но ‎сразу ‎ясно,‏ ‎что ‎речь‏ ‎о ‎книжном ‎персонаже, ‎потому‏ ‎нынешних‏ ‎мы ‎назвали‏ ‎бы ‎Робинсонами)‏ ‎не ‎столько ‎в ‎невозможности ‎спастись,‏ ‎сколько‏ ‎в ‎отсутствии‏ ‎другого.

Можно, ‎конечно,‏ ‎проповедовать ‎мрачную ‎философию ‎Сартра ‎и‏ ‎заявлять,‏ ‎что‏ ‎«ад ‎—‏ ‎это ‎другой», только‏ ‎на ‎практике‏ ‎без‏ ‎другого ‎наша‏ ‎жизнь ‎куда ‎быстрее ‎превратится ‎в‏ ‎ад. ‎Неспроста‏ ‎самая‏ ‎правдоподобная ‎деталь ‎в‏ ‎Робинзоне ‎нашего‏ ‎времени ‎— ‎это ‎мяч‏ ‎фирмы‏ ‎«Уилсон», ‎который‏ ‎стал ‎для‏ ‎персонажа ‎Хэнкса ‎(кстати, ‎кто ‎помнит,‏ ‎что‏ ‎его ‎зовут‏ ‎Чак ‎Ноланд?‏ ‎подозреваю, ‎что ‎имя ‎волейбольного ‎снаряда‏ ‎запомнили‏ ‎гораздо‏ ‎больше ‎зрителей,‏ ‎чем ‎главного‏ ‎героя) ‎тем‏ ‎самым‏ ‎другим после ‎того,‏ ‎как ‎новый ‎Крузо ‎изобразил ‎на‏ ‎нём ‎лицо.

Но‏ ‎парадокс‏ ‎заключается ‎в ‎том,‏ ‎что ‎мы‏ ‎готовы ‎разглядеть ‎милые ‎сердцу‏ ‎черты‏ ‎почти ‎в‏ ‎чём ‎угодно,‏ ‎при ‎этом ‎в ‎лица ‎реальные‏ ‎мы‏ ‎всматриваемся ‎тщательнее,‏ ‎ловя ‎в‏ ‎мимических ‎реакциях ‎движения ‎сердца ‎собеседника.‏ ‎Это‏ ‎наверняка‏ ‎тоже ‎объясняется‏ ‎эволюционными ‎предпосылками‏ ‎— ‎в‏ ‎конце‏ ‎концов, ‎даже‏ ‎животные ‎часто ‎заменяют ‎конфликт ‎физический‏ ‎ритуальным, ‎—‏ ‎но‏ ‎я ‎не ‎буду‏ ‎прикидываться, ‎что‏ ‎понимаю ‎в ‎этом ‎хоть‏ ‎что-то.‏ ‎Отмечу, ‎однако,‏ ‎что ‎если‏ ‎при ‎прямом ‎контакте ‎всматриваться ‎пристально‏ ‎и‏ ‎изучающе ‎в‏ ‎другого ‎человека‏ ‎считается ‎не ‎очень ‎приличным, ‎то‏ ‎в‏ ‎лицо‏ ‎изображённое ‎мы‏ ‎вперяемся ‎со‏ ‎всем ‎тщанием.‏ ‎Из-за‏ ‎этого ‎изображённые‏ ‎часто ‎кажутся ‎зрителю ‎недостаточно ‎естественными,‏ ‎выразительными ‎и‏ ‎просто‏ ‎похожими. ‎Нарисовать ‎или‏ ‎снять ‎человека‏ ‎хорошо ‎потому ‎и ‎сложно,‏ ‎что‏ ‎другой ‎человек,‏ ‎смотрящий ‎на‏ ‎результат, ‎всегда ‎найдёт ‎за ‎что‏ ‎зацепиться,‏ ‎или, ‎в‏ ‎другом ‎смысле,‏ ‎не ‎найдёт ‎чему ‎зацепиться ‎глазом.

И‏ ‎тут‏ ‎вина‏ ‎может ‎быть‏ ‎не ‎только‏ ‎на ‎художнике‏ ‎или‏ ‎операторе, ‎но‏ ‎и ‎на ‎портретируемом, ‎который ‎сильно‏ ‎пыжится ‎показать,‏ ‎какой‏ ‎же ‎он ‎умный‏ ‎и ‎красивый,‏ ‎теряя ‎всякую ‎естественность. ‎Старается‏ ‎изо‏ ‎всех ‎сил‏ ‎показать ‎свои‏ ‎лучшие ‎стороны, ‎как ‎правило, ‎заблуждаясь‏ ‎на‏ ‎счёт ‎того,‏ ‎как ‎они‏ ‎при ‎этом ‎выглядят ‎со ‎стороны.‏ ‎Неспроста‏ ‎актёры‏ ‎учатся ‎вести‏ ‎себя ‎естественно‏ ‎при ‎выступлении‏ ‎и‏ ‎перед ‎камерой.‏ ‎Учатся ‎в ‎том ‎числе ‎и‏ ‎модели, ‎у‏ ‎которых‏ ‎есть ‎(почти ‎всегда)‏ ‎два ‎родимых‏ ‎пятна: ‎они ‎занимают ‎слишком‏ ‎напыщенные‏ ‎позы ‎и‏ ‎застывают ‎в‏ ‎них ‎неестественно ‎долго ‎(даже ‎если‏ ‎это‏ ‎доли ‎секунд,‏ ‎там, ‎где‏ ‎обычный ‎человек ‎вообще ‎бы ‎не‏ ‎останавливался),‏ ‎а‏ ‎между ‎ними‏ ‎порой ‎действуют‏ ‎менее ‎связно‏ ‎и‏ ‎даже ‎скованно.

Это,‏ ‎кстати, ‎и ‎одна ‎из ‎бед‏ ‎с ‎актёрами-любителями‏ ‎—‏ ‎неестественные ‎действия ‎и‏ ‎затверженные ‎позы‏ ‎выглядят ‎на ‎экране ‎раздражающе,‏ ‎а‏ ‎о ‎красивом‏ ‎портрете ‎тут‏ ‎и ‎заикаться, ‎как ‎правило, ‎не‏ ‎стоит‏ ‎(если ‎речь‏ ‎не ‎о‏ ‎нейронной ‎пластиковой ‎красоте). ‎Взрывоопасное ‎сочетание‏ ‎может‏ ‎произойти,‏ ‎если ‎снимается‏ ‎драма ‎(а‏ ‎начинающие ‎склонны‏ ‎снимать‏ ‎драмы, ‎потому‏ ‎что, ‎как ‎кажется, ‎их ‎снять‏ ‎легче ‎(дешевле‏ ‎не‏ ‎значит ‎легче)), ‎а‏ ‎за ‎камерой‏ ‎оператор-второкурсник, ‎который ‎решил ‎пуститься‏ ‎в‏ ‎эксперименты. ‎В‏ ‎итоге, ‎с‏ ‎большой ‎долей ‎вероятности, ‎выйдет ‎избыточно‏ ‎серьёзное‏ ‎произведение ‎с‏ ‎натужной ‎игрой‏ ‎и ‎очень ‎неожиданными ‎ракурсами ‎(а‏ ‎местами‏ ‎даже‏ ‎откровенным ‎браком).

Здесь‏ ‎позволю ‎себе‏ ‎отступление, ‎чтобы‏ ‎высказать‏ ‎свою ‎теорию‏ ‎об ‎операторах ‎второго ‎курса ‎киноинститута‏ ‎(или ‎второго‏ ‎семестра‏ ‎киношколы, ‎где ‎обучение‏ ‎обычно ‎вдвое‏ ‎короче). ‎В ‎первый ‎год‏ ‎обучения‏ ‎люди ‎с‏ ‎киноаппаратом, ‎как‏ ‎правило, ‎снимают ‎всё ‎ровненько ‎и‏ ‎простенько‏ ‎— ‎боясь‏ ‎ошибиться ‎везде,‏ ‎они ‎избегают ‎каких-то ‎совсем ‎уж‏ ‎грубых‏ ‎оплошностей.‏ ‎Платой ‎за‏ ‎это, ‎правда,‏ ‎является ‎чересчур‏ ‎скучная‏ ‎картинка, ‎разглядеть‏ ‎за ‎которой ‎автора ‎просто ‎невозможно.

На‏ ‎втором ‎же‏ ‎курсе‏ ‎оператор ‎уже ‎считает‏ ‎себя ‎поднаторевшим‏ ‎и ‎обучившимся ‎всем ‎техническим‏ ‎приёмам‏ ‎и ‎знающим‏ ‎больше ‎двух‏ ‎схем ‎освещения ‎(что ‎автоматически ‎переносит‏ ‎его‏ ‎в ‎высшую‏ ‎категорию ‎—‏ ‎как ‎модно ‎сейчас ‎говорить, ‎на‏ ‎американский‏ ‎манер,‏ ‎«диопи», ‎т.‏ ‎е. ‎режиссёров‏ ‎фотографии ‎буквально).‏ ‎Чувствуя,‏ ‎что ‎настоящий‏ ‎кинематографист ‎должен ‎сделать ‎что-нибудь ‎эдакое,‏ ‎он ‎пытается‏ ‎снять‏ ‎длинную ‎однокадровую ‎сцену‏ ‎без ‎репетиций,‏ ‎или ‎пойти ‎на ‎улицу‏ ‎без‏ ‎осветительных ‎приборов‏ ‎в ‎переменную‏ ‎облачность ‎(в ‎результате ‎чего ‎экспозиция‏ ‎внутри‏ ‎одной ‎сцены‏ ‎скачет, ‎как‏ ‎кенгуру ‎на ‎амфетамине), ‎или ‎пытаться‏ ‎на‏ ‎закате‏ ‎затесаться ‎в‏ ‎ничего ‎не‏ ‎подозревающую ‎толпу,‏ ‎выдавая‏ ‎это ‎за‏ ‎документальный ‎стиль ‎(оборачивающиеся ‎на ‎камеру‏ ‎прохожие ‎или‏ ‎зашедшее‏ ‎некстати ‎солнце ‎обычно‏ ‎этому ‎сильно‏ ‎мешают).

Видимо, ‎наевшись ‎таких ‎экспериментов‏ ‎в‏ ‎студенческие ‎годы,‏ ‎операторы ‎востребованные‏ ‎и ‎солидные ‎уже ‎редко ‎соглашаются‏ ‎на‏ ‎небольшие ‎проекты,‏ ‎где ‎им,‏ ‎во-первых, ‎не ‎могут ‎нормально ‎заплатить‏ ‎(но‏ ‎других‏ ‎специалистов ‎(кроме‏ ‎осветителей, ‎где‏ ‎сильны ‎профсоюзные‏ ‎ограничения)‏ ‎это ‎не‏ ‎останавливает), ‎а ‎во-вторых, ‎и, ‎подозреваю,‏ ‎в ‎главных,‏ ‎потому‏ ‎что ‎на ‎них‏ ‎нельзя ‎получить‏ ‎приемлемых ‎условий: ‎не ‎будет‏ ‎либо‏ ‎нормального ‎освещения‏ ‎(смотри ‎выше‏ ‎про ‎осветителей), ‎либо ‎художественной ‎постановки‏ ‎и‏ ‎интересных ‎локаций‏ ‎(которые ‎могли‏ ‎бы ‎вывезти, ‎если ‎снимать ‎в‏ ‎квазиреалистичной‏ ‎манере),‏ ‎либо ‎интересных‏ ‎актёров, ‎портреты‏ ‎которых ‎могли‏ ‎бы‏ ‎украсить ‎галерею‏ ‎художника.

Можно ‎было ‎бы ‎сказать, ‎что‏ ‎все ‎эти‏ ‎причины‏ ‎также ‎работают ‎и‏ ‎на ‎профессионалов‏ ‎других ‎киноспециальностей. ‎Можно ‎было‏ ‎бы,‏ ‎но ‎это‏ ‎не ‎так‏ ‎— ‎там, ‎где ‎востребованные ‎актёры‏ ‎или‏ ‎монтажёры ‎готовы‏ ‎выслушать ‎идею‏ ‎будущего ‎фильма, ‎оператор ‎сразу ‎отказывается.‏ ‎Заполучить‏ ‎хорошего‏ ‎оператора ‎реально‏ ‎по ‎дружбе‏ ‎(вы ‎вместе‏ ‎учились,‏ ‎например) ‎или‏ ‎когда ‎уже ‎собрана ‎хорошая ‎команда‏ ‎(и ‎то‏ ‎не‏ ‎факт).

Причина ‎такого ‎пренебрежения‏ ‎проста: ‎операторы‏ ‎востребованы ‎в ‎съёмках ‎всякого‏ ‎рода‏ ‎реклам ‎и‏ ‎клипов, ‎где‏ ‎за ‎пару ‎дней ‎съёмки ‎они‏ ‎получают‏ ‎приличные ‎деньги,‏ ‎а, ‎что‏ ‎гораздо ‎важнее, ‎почти ‎безграничные ‎возможности.‏ ‎За‏ ‎год‏ ‎работы ‎на‏ ‎таких ‎проектах‏ ‎можно ‎собрать‏ ‎портфолио‏ ‎с ‎самым‏ ‎широким ‎спектром ‎жанров ‎и ‎образов,‏ ‎с ‎интересными‏ ‎актёрами‏ ‎и ‎доступом ‎к‏ ‎любому ‎оборудованию.‏ ‎Альтернатива ‎в ‎виде ‎3–4‏ ‎короткометражек‏ ‎с ‎прорабатыванием‏ ‎идеи ‎из‏ ‎неясных ‎режиссёрских ‎образов, ‎которые ‎тот‏ ‎пытается‏ ‎объяснить ‎на‏ ‎пальцах, ‎выглядит‏ ‎действительно ‎не ‎очень ‎привлекательно.

И ‎если‏ ‎тому‏ ‎же‏ ‎монтажёру ‎или‏ ‎сценаристу ‎нужно‏ ‎продемонстрировать ‎умение‏ ‎работать‏ ‎не ‎только‏ ‎со ‎сверхмалыми ‎формами, ‎но ‎создавать‏ ‎историю ‎на‏ ‎экране‏ ‎и ‎творить ‎живых‏ ‎персонажей, ‎идущих‏ ‎по ‎интересным ‎и ‎правдоподобным‏ ‎сюжетным‏ ‎маршрутам, ‎то‏ ‎оператору, ‎в‏ ‎общем-то, ‎это ‎не ‎нужно ‎(на‏ ‎самом‏ ‎деле ‎нужно,‏ ‎но ‎про‏ ‎это ‎редко ‎вспоминают). ‎Гораздо ‎важнее‏ ‎как‏ ‎раз‏ ‎жанровое ‎разнообразие,‏ ‎чтобы ‎вместо‏ ‎студенческой ‎вариации‏ ‎на‏ ‎чеховские ‎или‏ ‎толстовские ‎мотивы ‎показать ‎дорого ‎костюмированную‏ ‎рекламу ‎очередного‏ ‎банка‏ ‎«империал». ‎В ‎итоге,‏ ‎при ‎выборе,‏ ‎скажем, ‎кандидата ‎на ‎экранизацию‏ ‎какого-нибудь‏ ‎классического ‎произведения‏ ‎у ‎него‏ ‎будет ‎козырь ‎в ‎рукаве ‎в‏ ‎виде‏ ‎кадров ‎с‏ ‎богато ‎одетыми‏ ‎актёрами, ‎большой ‎массовкой ‎и ‎лучшими‏ ‎дым-машинами,‏ ‎снятыми‏ ‎с ‎высокого‏ ‎крана ‎и‏ ‎спилберговским ‎движением‏ ‎камеры.

И‏ ‎здесь ‎стоит‏ ‎вернуться ‎к ‎изначальной ‎теме: ‎«Но‏ ‎позвольте, ‎—‏ ‎скажет‏ ‎возмущённый ‎читатель, ‎—‏ ‎неужели ‎любительскую‏ ‎короткометражку ‎не ‎может ‎снять‏ ‎оператор-любитель?‏ ‎Сейчас ‎же‏ ‎у ‎каждого‏ ‎в ‎кармане ‎камера! ‎И ‎многие‏ ‎снимают‏ ‎ей ‎всё‏ ‎вокруг». ‎Всё‏ ‎так. ‎Телефоны ‎демократизировали ‎съёмку ‎видео‏ ‎(как‏ ‎бы‏ ‎абсурдно ‎это‏ ‎ни ‎звучало‏ ‎на ‎слух),‏ ‎но‏ ‎разница ‎между‏ ‎профессиональной ‎постановкой ‎кадра ‎и ‎любительской‏ ‎едва ‎ли‏ ‎не‏ ‎больше, ‎чем ‎между‏ ‎«Войной ‎и‏ ‎миром» ‎и ‎школьным ‎сочинением‏ ‎по‏ ‎нему. ‎Школьник,‏ ‎по ‎крайней‏ ‎мере, ‎знает ‎все ‎правила ‎русского,‏ ‎как‏ ‎Толстой ‎(а‏ ‎может ‎и‏ ‎лучше ‎— ‎по ‎преданию, ‎русский‏ ‎язык‏ ‎давался‏ ‎классику ‎с‏ ‎трудом) ‎и‏ ‎имеет ‎общее‏ ‎представление‏ ‎о ‎построении‏ ‎сюжета, ‎тогда ‎как ‎любитель ‎впадает‏ ‎в ‎ступор,‏ ‎осознавая,‏ ‎что ‎почти ‎всё,‏ ‎что ‎он‏ ‎видит ‎в ‎кино, ‎—‏ ‎сложнопостановочные‏ ‎кадры, ‎где‏ ‎на ‎героя‏ ‎светит ‎сразу ‎три ‎источника, ‎а‏ ‎рядом‏ ‎бегают ‎люди,‏ ‎рассеивающие ‎или‏ ‎отражающие ‎свет ‎ровно ‎так, ‎чтобы‏ ‎получить‏ ‎пластичную‏ ‎картинку, ‎а‏ ‎камера ‎движется,‏ ‎переводя ‎фокус‏ ‎с‏ ‎одного ‎персонажа‏ ‎на ‎другого.

Операторы ‎же, ‎умеющие ‎работать‏ ‎как ‎есть‏ ‎—‏ ‎на ‎самом ‎деле,‏ ‎они ‎также‏ ‎расставляют ‎актёров ‎в ‎нужные‏ ‎места‏ ‎и ‎стараются‏ ‎по ‎возможности‏ ‎использовать ‎приходящие ‎с ‎разных ‎сторон‏ ‎отражения,‏ ‎— ‎и‏ ‎делать ‎при‏ ‎этом ‎картинку ‎художественной ‎и ‎выразительной,‏ ‎в‏ ‎дефиците‏ ‎даже ‎среди‏ ‎больших ‎профессионалов.‏ ‎А ‎любитель‏ ‎пытается‏ ‎(по ‎незнанию,‏ ‎разумеется) ‎перейти ‎в ‎этот ‎разряд.

Даже‏ ‎при ‎миллиарде‏ ‎фотографов‏ ‎делать ‎портреты ‎умеют‏ ‎считанные ‎тысячи,‏ ‎а ‎принимать ‎какие-то ‎интересные‏ ‎решения‏ ‎для ‎сцены‏ ‎или ‎образа,‏ ‎как ‎и ‎прежде, ‎могут ‎единицы.‏ ‎Многие‏ ‎так ‎и‏ ‎застревают ‎на‏ ‎этапе ‎копирования ‎шедевров, ‎под ‎любое‏ ‎решение‏ ‎подстёгивая‏ ‎какой-то ‎пример‏ ‎из ‎прошлого‏ ‎за ‎авторством‏ ‎признанного‏ ‎авторитета. ‎Рассказывать‏ ‎же ‎историю ‎визуально ‎— ‎отдельное‏ ‎и ‎всё‏ ‎менее‏ ‎оттачиваемое ‎умение ‎(и‏ ‎на ‎рекламе‏ ‎ему ‎не ‎научишься). ‎В‏ ‎результате‏ ‎74-летний ‎Элсвит‏ ‎способен ‎заменить тонны‏ ‎внутренних ‎монологов ‎и ‎литературных ‎диалогов‏ ‎картинкой‏ ‎так, ‎как‏ ‎мало ‎кто‏ ‎вообще.

Читать: 7+ мин
logo Буланенко

Данелия и экранизации

Многие ‎режиссёры‏ ‎любят ‎экранизировать ‎классику. ‎Большие ‎режиссёры‏ ‎метят ‎сразу‏ ‎в‏ ‎самые ‎великие ‎произведения.‏ ‎Но ‎по‏ ‎разным ‎причинам ‎удаётся ‎не‏ ‎всегда‏ ‎и ‎не‏ ‎всем ‎(вероятно,‏ ‎одной ‎из ‎ключевых ‎причин ‎является‏ ‎то,‏ ‎что ‎экранизировать‏ ‎большую ‎литературу‏ ‎— ‎это ‎тоже ‎навык ‎сродни‏ ‎жанровой‏ ‎специфике).‏ ‎Данелия ‎мечтал‏ ‎поставить ‎целый‏ ‎ряд ‎великих‏ ‎литературных‏ ‎произведений, ‎но‏ ‎по ‎разным ‎причинам ‎почти ‎все‏ ‎попытки ‎срывались.‏ ‎И‏ ‎хотя ‎в ‎его‏ ‎карьере ‎достаточно‏ ‎много ‎экранизаций, ‎из ‎больших‏ ‎произведений‏ ‎можно ‎назвать‏ ‎только ‎«Приключения‏ ‎Гекльберри ‎Финна» ‎(фильм ‎под ‎мрачным‏ ‎названием‏ ‎«Совсем ‎пропащий»‏ ‎1973 ‎года).

Долгое‏ ‎время ‎Георгия ‎Николаевича ‎не ‎отпускало‏ ‎«Преступление‏ ‎и‏ ‎наказание», ‎но‏ ‎когда ‎он‏ ‎встретил ‎Льва‏ ‎Кулиджанова,‏ ‎которого ‎также‏ ‎захватила ‎идея ‎экранизации ‎романа ‎Достоевского,‏ ‎был ‎рад‏ ‎передать‏ ‎эту ‎ношу ‎земляку‏ ‎(оба ‎режиссёра‏ ‎— ‎тифлисцы ‎по ‎рождению,‏ ‎но‏ ‎Кулиджанов ‎из‏ ‎армяно-русской, ‎а‏ ‎не ‎грузинской ‎семьи). ‎Ещё ‎дольше‏ ‎он‏ ‎разрабатывал ‎идею‏ ‎съёмки ‎«Мёртвых‏ ‎душ» ‎(тут ‎буквально ‎сама ‎собой‏ ‎напрашивается‏ ‎идея‏ ‎с ‎Леоновым‏ ‎в ‎роли‏ ‎Чичикова, ‎но,‏ ‎надеюсь,‏ ‎обошлось ‎бы‏ ‎без ‎«Марусеньки»), ‎но ‎в ‎итоге‏ ‎и ‎эту‏ ‎затею‏ ‎оставил ‎— ‎вроде‏ ‎бы ‎посчитал,‏ ‎что ‎снимать ‎такую ‎книгу‏ ‎должен‏ ‎русский. ‎Но‏ ‎даже ‎незадолго‏ ‎до ‎запуска ‎работы ‎Швейцера ‎над‏ ‎своим‏ ‎телефильмом ‎данелиевский‏ ‎друг ‎Бондарчук‏ ‎считал, ‎что ‎задумка ‎всё ‎ещё‏ ‎жива.

Ближе‏ ‎всего‏ ‎к ‎постановке‏ ‎был ‎«Хаджи-Мурат»‏ ‎— ‎Юсов‏ ‎уже‏ ‎подбирал ‎натуру‏ ‎для ‎съёмок, ‎костюмеры ‎работали ‎с‏ ‎историческими ‎источниками‏ ‎и‏ ‎даже ‎шёл ‎подбор‏ ‎типажей ‎для‏ ‎массовых ‎сцен. ‎Но ‎во‏ ‎время‏ ‎застолья ‎перед‏ ‎запуском, ‎которое‏ ‎организовал ‎у ‎себя ‎дома ‎Данелия,‏ ‎Гамзатов,‏ ‎который ‎был‏ ‎номинальным ‎сценаристом,‏ ‎взятым ‎больше ‎для ‎солидности, ‎поссорился‏ ‎с‏ ‎чиновником‏ ‎от ‎кино‏ ‎Баскаковым, ‎и‏ ‎в ‎итоге‏ ‎проект‏ ‎свернули.

Мечтал ‎Данелия‏ ‎экранизировать ‎и ‎«12 ‎стульев» ‎и‏ ‎в ‎роли‏ ‎Бендера‏ ‎видел ‎«молодого» ‎Басова‏ ‎(хотя ‎он‏ ‎мог ‎и ‎оказаться ‎на‏ ‎время‏ ‎съёмок ‎чуть‏ ‎моложе ‎гайдаевского‏ ‎варианта ‎с ‎Гомиашвили, ‎всё ‎равно‏ ‎ему‏ ‎уже ‎не‏ ‎могло ‎быть‏ ‎меньше ‎40 ‎— ‎по ‎сюжету‏ ‎же‏ ‎Остап‏ ‎«молодой ‎человек‏ ‎лет ‎28»‏ ‎(атлетического ‎телосложения‏ ‎с‏ ‎крепкой ‎шеей,‏ ‎что ‎к ‎Басову ‎не ‎относится‏ ‎в ‎любом‏ ‎возрасте)).‏ ‎Вариант ‎странный ‎и,‏ ‎кажется, ‎более‏ ‎подходящий ‎на ‎роль ‎Воробьянинова,‏ ‎в‏ ‎отличие ‎от‏ ‎также ‎рассматривавшегося‏ ‎молодого ‎(действительно ‎молодого) ‎Михалкова, ‎который‏ ‎понравился‏ ‎всем ‎на‏ ‎пробах, ‎но‏ ‎отказался ‎сбрить ‎усы ‎(Данелия ‎считал‏ ‎это‏ ‎уважительной‏ ‎причиной). ‎Так‏ ‎что ‎в‏ ‎компании ‎неожиданных‏ ‎Бендеров‏ ‎прибавление, ‎среди‏ ‎которых, ‎как ‎уже ‎писал, ‎был‏ ‎и ‎действующий‏ ‎чемпион‏ ‎мира ‎по ‎шахматам‏ ‎Спасский. ‎Гайдай‏ ‎вообще ‎рассматривал ‎какое-то ‎гигантское‏ ‎число‏ ‎кандидатов ‎на‏ ‎роль, ‎но‏ ‎фаворитом ‎был ‎Высоцкий, ‎который ‎сошёл‏ ‎с‏ ‎дистанции ‎в‏ ‎последний ‎момент‏ ‎из-за ‎внепланового ‎загула.

Помимо ‎отечественной ‎классики,‏ ‎Данелия‏ ‎задумывался‏ ‎и ‎об‏ ‎экранизации ‎Стейнбека,‏ ‎Маркеса ‎(«Сто‏ ‎лет‏ ‎одиночества», ‎конечно,‏ ‎— ‎«Я ‎считаю, ‎это ‎могла‏ ‎бы ‎быть‏ ‎просто‏ ‎великая ‎картина. ‎Только,‏ ‎боюсь, ‎не‏ ‎хватило ‎бы ‎умения») ‎и‏ ‎Шекли.‏ ‎Но ‎везде‏ ‎что-то ‎не‏ ‎срасталось ‎— ‎то ‎обстоятельства, ‎то‏ ‎сам‏ ‎режиссёр ‎считал,‏ ‎что ‎не‏ ‎хватает ‎фактуры ‎или ‎содержания. ‎В‏ ‎итоге,‏ ‎в‏ ‎отличие ‎от‏ ‎того ‎же‏ ‎Бондарчука, ‎он‏ ‎так‏ ‎и ‎не‏ ‎снял ‎фильма ‎по ‎большой ‎книге,‏ ‎кроме ‎твенновской‏ ‎истории‏ ‎о ‎беспризорнике ‎и‏ ‎беглом ‎рабе.

Другой‏ ‎большой ‎книгой, ‎которую ‎долго‏ ‎мечтал‏ ‎поставить ‎Данелия,‏ ‎был ‎главный‏ ‎мистический ‎роман ‎русской ‎литературы ‎«Мастер‏ ‎и‏ ‎Маргарита». ‎В‏ ‎какой-то ‎момент‏ ‎его ‎мог ‎экранизировать ‎Таланкин, ‎также‏ ‎учившийся‏ ‎на‏ ‎режиссёрских ‎курсах‏ ‎при ‎«Мосфильме»,‏ ‎с ‎которым‏ ‎они‏ ‎сняли ‎свой‏ ‎первый ‎полнометражный ‎фильм. ‎И ‎Георгий‏ ‎Николаевич ‎предложил‏ ‎старому‏ ‎приятелю ‎снова ‎снять‏ ‎фильм ‎на‏ ‎двоих, ‎опять ‎поделив ‎работы:‏ ‎себе‏ ‎он ‎планировал‏ ‎забрать ‎московские‏ ‎главы, ‎а ‎бывшему ‎однокурснику ‎оставить‏ ‎ершалаимские‏ ‎(так ‎же‏ ‎пришлось ‎сделать‏ ‎и ‎на ‎«Серёже», ‎где ‎Данелия‏ ‎снимал‏ ‎сцены‏ ‎с ‎детьми,‏ ‎а ‎Таланкин‏ ‎— ‎со‏ ‎взрослыми,‏ ‎но ‎там‏ ‎это ‎была ‎вынужденная ‎мера ‎из-за‏ ‎ссоры ‎молодого‏ ‎режиссёра‏ ‎с ‎Бондарчуком). ‎Разумеется,‏ ‎Таланкин ‎от‏ ‎столь ‎заманчивого ‎предложения ‎отказался,‏ ‎но‏ ‎добраться ‎до‏ ‎съёмок ‎фильма‏ ‎в ‎любом ‎случае ‎не ‎смог.

Впоследствии,‏ ‎когда‏ ‎Данелия ‎задумал‏ ‎сделать ‎по‏ ‎своей ‎«Кин-дза-дзе» ‎мультик ‎(отдельная ‎тема,‏ ‎но,‏ ‎скорее‏ ‎всего, ‎он‏ ‎просто ‎не‏ ‎был ‎доволен‏ ‎технической‏ ‎стороной ‎фильма,‏ ‎которую ‎так ‎любят ‎хвалить ‎фанаты‏ ‎(при ‎том,‏ ‎что‏ ‎фильм ‎моложе ‎не‏ ‎только ‎«Чужого»‏ ‎и ‎«Звёздных ‎войн», ‎но‏ ‎годится‏ ‎в ‎сыновья‏ ‎нашим ‎«Человеку-амфибии»‏ ‎и ‎«Волшебной ‎лампе ‎Алладина», ‎значительно‏ ‎при‏ ‎этом ‎уступая‏ ‎по ‎качеству‏ ‎комбинированных ‎съёмок)), ‎он ‎вдруг ‎осознал,‏ ‎что‏ ‎ему‏ ‎сразу ‎надо‏ ‎было ‎разрабатывать‏ ‎«Мастер ‎и‏ ‎Маргариту»‏ ‎как ‎анимационную‏ ‎историю. ‎Трудно ‎сказать, ‎что ‎из‏ ‎этого ‎могло‏ ‎получиться,‏ ‎но ‎характерно, ‎что‏ ‎даже ‎будучи‏ ‎кинематографистом ‎Георгий ‎Николаевич ‎недооценивал‏ ‎трудоёмкость‏ ‎работы ‎мультипликаторов,‏ ‎и ‎когда‏ ‎затянулся ‎процесс ‎создания ‎«Ку! ‎Кин-дза-дза»,‏ ‎уже‏ ‎немолодой ‎режиссёр‏ ‎пожалел, ‎что‏ ‎не ‎взялся ‎вместо ‎него ‎за‏ ‎булгаковский‏ ‎роман‏ ‎(в ‎то,‏ ‎что ‎потянет‏ ‎обе ‎работы‏ ‎на‏ ‎хорошем ‎уровне,‏ ‎он ‎уже ‎не ‎верил).

Любопытно ‎отметить,‏ ‎что ‎Гайдай,‏ ‎который‏ ‎ассоциируется ‎в ‎первую‏ ‎очередь ‎с‏ ‎комедиями ‎по ‎оригинальным ‎сценариям,‏ ‎экранизировал‏ ‎больше ‎классики,‏ ‎чем ‎Данелия.‏ ‎Сборник ‎«Деловые ‎люди» ‎помнят ‎до‏ ‎сих‏ ‎пор ‎(главным‏ ‎образом ‎благодаря‏ ‎«Вождю ‎краснокожих»), ‎но ‎реже ‎вспоминают,‏ ‎что‏ ‎в‏ ‎основе ‎лежат‏ ‎рассказы ‎О.‏ ‎Генри. ‎Ещё‏ ‎меньше‏ ‎людей ‎знают,‏ ‎что ‎«Иван ‎Васильевич» ‎— ‎небольшая‏ ‎пьеса ‎Булгакова‏ ‎(хотя‏ ‎в ‎титрах ‎фильма‏ ‎это ‎значится),‏ ‎действие ‎которой ‎перенесено ‎из‏ ‎20-х,‏ ‎в ‎результате‏ ‎чего, ‎в‏ ‎частности, ‎пропал ‎тот ‎факт, ‎что‏ ‎управдом‏ ‎Бунша, ‎который‏ ‎становится ‎царём,‏ ‎дворянского ‎происхождения ‎и ‎старается ‎это‏ ‎скрыть,‏ ‎но‏ ‎также ‎появились‏ ‎новые ‎эпизоды,‏ ‎просто ‎потому‏ ‎что‏ ‎изначальное ‎произведение‏ ‎слишком ‎мало, ‎и ‎добавилась ‎классическая‏ ‎гайдаевская ‎эксцентрика.

«12 стульев»‏ ‎—‏ ‎самая ‎известная ‎экранизация‏ ‎Гайдаем ‎большого‏ ‎литературного ‎произведения, ‎которую ‎он,‏ ‎как‏ ‎считается, ‎принял‏ ‎как ‎раз‏ ‎от ‎Данелии ‎(долго ‎готовившимся ‎к‏ ‎съёмкам,‏ ‎отложенным ‎после‏ ‎выхода ‎«Золотого‏ ‎телёнка» ‎Швейцера, ‎а ‎после ‎и‏ ‎вовсе‏ ‎отменённым).‏ ‎Как ‎это‏ ‎водится, ‎фанаты‏ ‎книги ‎и‏ ‎фильма‏ ‎разошлись ‎во‏ ‎мнениях, ‎но ‎в ‎итоге ‎картина‏ ‎стала ‎одной‏ ‎из‏ ‎популярнейших ‎постановок ‎произведений‏ ‎Ильфа ‎и‏ ‎Петрова ‎и ‎вообще ‎комедий‏ ‎70-х‏ ‎(золотое ‎время‏ ‎для ‎жанра).

А‏ ‎вот ‎то, ‎что ‎у ‎маэстро‏ ‎есть‏ ‎постановка ‎гоголевского‏ ‎«Ревизора», ‎судя‏ ‎даже ‎по ‎количеству ‎оценок, ‎знают‏ ‎немногие‏ ‎—‏ ‎примерно ‎тогда‏ ‎же, ‎когда‏ ‎Данелия ‎планировал‏ ‎снимать‏ ‎«Хаджи-Мурата» ‎и‏ ‎всё ‎ещё ‎не ‎оставлял ‎мечты‏ ‎о ‎постановке‏ ‎«Мёртвых‏ ‎душ», ‎вышел ‎«Инкогнито‏ ‎из ‎Петербурга»‏ ‎с ‎Папановым ‎в ‎роли‏ ‎городничего,‏ ‎но ‎без‏ ‎Миронова, ‎а‏ ‎с ‎Мигицко ‎в ‎роли ‎Хлестакова‏ ‎(ранее‏ ‎Леонид ‎Иович‏ ‎отказал ‎Андрею‏ ‎Александровичу ‎и ‎в ‎роли ‎Бендера,‏ ‎хотя‏ ‎тот‏ ‎очень ‎хотел‏ ‎её ‎получить‏ ‎— ‎и‏ ‎мечту‏ ‎свою, ‎как‏ ‎мы ‎знаем, ‎он ‎осуществит ‎у‏ ‎Захарова). ‎Про‏ ‎этот‏ ‎фильм ‎можно ‎сказать‏ ‎только ‎то,‏ ‎что, ‎похоже, ‎до ‎сих‏ ‎пор‏ ‎лучшей ‎экранизацией‏ ‎остаётся ‎фильм‏ ‎Петрова ‎аж ‎1952 ‎года ‎(с‏ ‎великолепным‏ ‎Грибовым ‎в‏ ‎роли ‎Осипа‏ ‎и ‎очень ‎фанфаронистым ‎Хлестаковым ‎Горбачёва,‏ ‎который,‏ ‎кстати,‏ ‎позже ‎исполнит‏ ‎и ‎роль‏ ‎Бендера ‎(чуть‏ ‎ли‏ ‎не ‎первую‏ ‎на ‎советском ‎экране) ‎в ‎телеспектакле‏ ‎1966 ‎года‏ ‎(забавно,‏ ‎что ‎Кису ‎в‏ ‎этой ‎постановке‏ ‎играет ‎Николай ‎Боярский ‎(дядя‏ ‎Д’Артаньяна),‏ ‎который ‎через‏ ‎пару ‎лет‏ ‎в ‎швейцеровском ‎«Золотом ‎телёнке» ‎сыграет‏ ‎Козлевича‏ ‎(если ‎уж‏ ‎на ‎то‏ ‎пошло, ‎то ‎у ‎Михаил ‎Абрамовича‏ ‎был‏ ‎и‏ ‎Лоханкин ‎в‏ ‎исполнении ‎Папанова,‏ ‎но ‎всю‏ ‎его‏ ‎сюжетную ‎линию‏ ‎вырезали ‎на ‎монтаже)).

Постскриптум: к ‎большим ‎произведениям‏ ‎в ‎творчестве‏ ‎Гайдая‏ ‎можно ‎отнести ‎«Не‏ ‎может ‎быть!»‏ ‎по ‎рассказам ‎Зощенко. ‎А‏ ‎переход‏ ‎на ‎Леонида‏ ‎Иовича ‎не‏ ‎случаен ‎— ‎в ‎частном ‎порядке‏ ‎со‏ ‎своим ‎кумом,‏ ‎другом ‎и‏ ‎товарищем ‎по ‎киномарафонам начинаем ‎изучать ‎его‏ ‎творчество.‏ ‎Прежде‏ ‎чем ‎фильмы‏ ‎и ‎режиссёры‏ ‎разбираются ‎на‏ ‎проекте,‏ ‎они ‎рассматриваются‏ ‎отдельно ‎(и ‎в ‎случае ‎больших‏ ‎авторов ‎—‏ ‎подробно).‏ ‎Так ‎что ‎в‏ ‎новом ‎году‏ ‎ждите ‎марафон ‎и ‎по‏ ‎Гайдаю,‏ ‎но ‎вряд‏ ‎ли ‎сразу‏ ‎после ‎Данелии ‎— ‎возможно, ‎между‏ ‎ними‏ ‎появится ‎кто-нибудь‏ ‎вроде ‎Кубрика,‏ ‎который ‎также ‎уже ‎был ‎рассмотрен‏ ‎в‏ ‎узком‏ ‎кругу.

Смотреть: 2+ мин
logo Буланенко

Любимая песня Данелии, или Каприз художника

Творческое ‎упрямство‏ ‎— ‎вещь ‎необходимая ‎и, ‎наверное,‏ ‎просто ‎неизбежная‏ ‎на‏ ‎определённом ‎этапе. ‎Нужно‏ ‎быть ‎готовым‏ ‎отстоять ‎свою ‎идею ‎или‏ ‎убедить‏ ‎в ‎необходимости‏ ‎её ‎реализации.‏ ‎Неудивительно ‎поэтому, ‎что ‎самые ‎разные‏ ‎по‏ ‎складу ‎характера‏ ‎кинорежиссёры ‎очень‏ ‎часто ‎обладают ‎двумя, ‎казалось ‎бы,‏ ‎противоположными‏ ‎чертами‏ ‎характера: ‎вальяжной‏ ‎властностью ‎и‏ ‎глубоким ‎внутренним‏ ‎желанием‏ ‎обаять ‎собеседника.‏ ‎Оба ‎эти ‎качества ‎должны ‎упростить‏ ‎достижение ‎собственных‏ ‎творческих‏ ‎решений ‎и ‎облачить‏ ‎своё ‎упрямство,‏ ‎которое ‎принято ‎считать ‎ослиным‏ ‎свойством,‏ ‎в ‎пурпурный‏ ‎бархат ‎(не‏ ‎только ‎повышающим ‎самомнение, ‎но ‎и‏ ‎призванным‏ ‎облегчить ‎для‏ ‎окружающих ‎принятие‏ ‎воли ‎творца).

Неизбежным ‎следствием ‎такого ‎прокаченного‏ ‎упрямства‏ ‎без‏ ‎должной ‎рефлексии‏ ‎(рефлексия ‎творческих‏ ‎личностей ‎вообще‏ ‎сильно‏ ‎преувеличена) ‎становится‏ ‎капризность. ‎Автор ‎начинает ‎делать ‎какие-то‏ ‎самовставки, ‎ненужные‏ ‎аллюзии‏ ‎или ‎повторы ‎просто‏ ‎потому ‎что.‏ ‎Безо ‎всяких ‎обоснований.

У ‎Данелии‏ ‎таким‏ ‎капризом ‎была‏ ‎песня ‎про‏ ‎Марусеньку, ‎моющую ‎свои ‎белые ‎ноженьки.‏ ‎Начиная‏ ‎с ‎картины‏ ‎«Тридцать ‎три»,‏ ‎только ‎в ‎одном ‎его ‎фильме‏ ‎не‏ ‎прозвучала‏ ‎эта ‎песня.‏ ‎И ‎почти‏ ‎всегда ‎она‏ ‎исполнялась‏ ‎любимым ‎актёром‏ ‎режиссёра ‎Евгением ‎Леоновым. ‎Тут ‎надо‏ ‎заметить, ‎что‏ ‎при‏ ‎всех ‎своих ‎прочих‏ ‎положительных ‎качествах‏ ‎поёт ‎Леонов ‎плохо, ‎но‏ ‎ни‏ ‎его, ‎ни‏ ‎Данелию ‎это‏ ‎не ‎останавливало. ‎Раз ‎за ‎разом‏ ‎актёр‏ ‎пел ‎эту‏ ‎песню. ‎Даже‏ ‎в ‎короткой ‎сценке ‎для ‎«Фитиля»‏ ‎или‏ ‎играя‏ ‎инопланетянина ‎Уэфа,‏ ‎он ‎поёт‏ ‎про ‎Марусеньку.‏ ‎Леонову‏ ‎настолько ‎понравилась‏ ‎эта ‎ироничная ‎затея ‎(похоже, ‎смешно‏ ‎было ‎главным‏ ‎образом‏ ‎самим ‎творцам), ‎что‏ ‎пел ‎он‏ ‎эту ‎песню ‎и ‎у‏ ‎других‏ ‎режиссёров. ‎Пел‏ ‎больше ‎20‏ ‎лет, ‎но ‎никаких ‎попыток ‎научиться‏ ‎петь‏ ‎хоть ‎немного‏ ‎лучше ‎не‏ ‎делал ‎— ‎видимо, ‎чтобы ‎не‏ ‎потерять‏ ‎натуральность‏ ‎(впрочем ‎могут‏ ‎быть ‎и‏ ‎менее ‎лестные‏ ‎объяснения).

На‏ ‎какую-то ‎загадку‏ ‎или ‎пасхалку ‎история ‎с ‎«Марусенькой»‏ ‎тянет ‎с‏ ‎трудом,‏ ‎потому ‎что ‎ничего,‏ ‎кроме ‎радости‏ ‎узнавания ‎(если ‎Вас ‎такое‏ ‎радует),‏ ‎испытать ‎не‏ ‎получится. ‎Да,‏ ‎опять ‎Данелия. ‎Да, ‎опять ‎с‏ ‎«Марусенькой».‏ ‎Никакого ‎подтекста‏ ‎или ‎глубины‏ ‎песня ‎не ‎добавляет ‎— ‎даже‏ ‎там,‏ ‎где‏ ‎для ‎характеризации‏ ‎персонажа ‎нужна‏ ‎народная ‎песня,‏ ‎«Марусеньку»‏ ‎можно ‎заменить‏ ‎на ‎что ‎угодно ‎без ‎потерь.

При‏ ‎этом ‎тот‏ ‎же‏ ‎самый ‎приём ‎использовался‏ ‎по ‎делу‏ ‎Данелией ‎в ‎ранних ‎работах.‏ ‎«Песня‏ ‎о ‎друге»‏ ‎(не ‎Высоцкого)‏ ‎стала ‎популярна ‎после ‎выхода ‎в‏ ‎прокат‏ ‎фильма ‎«Путь‏ ‎к ‎причалу».‏ ‎Причём ‎её ‎не ‎только ‎исполняли‏ ‎в‏ ‎кульминационный‏ ‎момент, ‎но‏ ‎и ‎насвистывали‏ ‎проходящей ‎барышне,‏ ‎обыгрывая‏ ‎текст ‎песни‏ ‎«ну ‎а ‎случится, ‎что ‎он‏ ‎влюблён, ‎а‏ ‎я‏ ‎на ‎его ‎пути».‏ ‎Тот ‎же‏ ‎приём ‎использовался ‎Данелией ‎в‏ ‎следующем‏ ‎фильме: ‎персонаж‏ ‎Быкова ‎насвистывает‏ ‎как ‎раз ‎этот ‎мотив ‎с‏ ‎продолжением‏ ‎«уйду ‎с‏ ‎дороги, ‎таков‏ ‎закон: ‎„третий ‎должен ‎уйти“». ‎И‏ ‎это‏ ‎добавляло,‏ ‎если ‎узнать‏ ‎мелодию, ‎сцене‏ ‎глубины ‎и‏ ‎работало‏ ‎на ‎контрапункте,‏ ‎потому ‎что ‎в ‎ней ‎происходило‏ ‎обратное: ‎персонаж‏ ‎Михалкова‏ ‎как ‎раз ‎понял,‏ ‎что ‎его‏ ‎новоявленный ‎приятель ‎(один ‎из‏ ‎вариантов‏ ‎названия ‎сценария‏ ‎как ‎раз‏ ‎был ‎«Приятели») ‎влюбился ‎в ‎его‏ ‎пассию,‏ ‎по ‎которой‏ ‎он ‎долго‏ ‎страдал ‎и ‎только-только ‎при ‎всей‏ ‎своей‏ ‎наглости‏ ‎набрался ‎храбрости‏ ‎познакомиться. ‎Так‏ ‎что ‎в‏ ‎сцене,‏ ‎где ‎звучит‏ ‎мотив ‎дружеского ‎бескорыстия, ‎происходит ‎борьба‏ ‎и ‎чёткое‏ ‎осознание‏ ‎всеми ‎сторонами, ‎что‏ ‎они ‎попадают‏ ‎в ‎паутину ‎любовной ‎геометрии.

Та‏ ‎же‏ ‎песня ‎повторяется‏ ‎в ‎«Тридцать‏ ‎три», ‎когда ‎завистник ‎Прохоров ‎(в‏ ‎качественном‏ ‎исполнении ‎Парфёнова)‏ ‎в ‎справочном‏ ‎бюро ‎интересуется, ‎как ‎ему ‎отправить‏ ‎в‏ ‎сумасшедший‏ ‎дом ‎человека,‏ ‎с ‎которым‏ ‎он ‎приехал‏ ‎в‏ ‎Москву ‎(в‏ ‎полном ‎соответствии ‎сатирическому ‎духу ‎женщина‏ ‎в ‎окошке‏ ‎с‏ ‎папироской ‎в ‎зубах‏ ‎отвечает: ‎«3‏ ‎копейки»). ‎Услышав ‎это, ‎стоявший‏ ‎в‏ ‎очереди ‎мужчина‏ ‎насвистывает ‎фрагмент‏ ‎«его ‎не ‎надо ‎просить ‎ни‏ ‎о‏ ‎чём, ‎с‏ ‎ним ‎не‏ ‎страшна ‎беда». ‎Прохоров ‎принимает ‎вызов,‏ ‎понимая,‏ ‎что‏ ‎это ‎обращено‏ ‎к ‎нему,‏ ‎и ‎с‏ ‎негодованием‏ ‎смотрит ‎на‏ ‎шутника. ‎А ‎дальше ‎в ‎песне:‏ ‎«друг ‎мой‏ ‎—‏ ‎третье ‎моё ‎плечо‏ ‎— ‎будет‏ ‎со ‎мной ‎всегда».

Так ‎что,‏ ‎если‏ ‎«Марусенька» ‎—‏ ‎что-то ‎вроде‏ ‎авторской ‎кляксы, ‎которую ‎художник ‎позволяет‏ ‎себе‏ ‎из ‎озорства‏ ‎ставить ‎в‏ ‎одно ‎и ‎то ‎же ‎место‏ ‎на‏ ‎разных‏ ‎своих ‎картинах,‏ ‎то ‎«Песня‏ ‎о ‎друге»‏ ‎не‏ ‎просто ‎является‏ ‎отсылкой ‎к ‎прошлым ‎своим ‎произведениям,‏ ‎но ‎углубляет‏ ‎и‏ ‎добавляет ‎смысл ‎сценам,‏ ‎в ‎которых‏ ‎звучит. ‎Если ‎первое ‎(особенно‏ ‎при‏ ‎просмотре ‎фильмов‏ ‎подряд) ‎просто‏ ‎надоедает, ‎то ‎второе ‎вызывает ‎подлинную‏ ‎радость‏ ‎от ‎узнавания,‏ ‎потому ‎что‏ ‎является ‎реальной ‎ценностью, ‎неся ‎в‏ ‎себе‏ ‎какой-то‏ ‎новый ‎оттенок‏ ‎смысла.

Постскриптум: в ‎«Тридцать‏ ‎три» ‎есть‏ ‎и‏ ‎ещё ‎один‏ ‎вариант ‎исполнения ‎песни ‎из ‎прошлого‏ ‎фильма ‎—‏ ‎ироничный.‏ ‎Хор ‎завода ‎безалкогольных‏ ‎напитков ‎нарочито‏ ‎простовато ‎исполняет ‎«А ‎я‏ ‎иду,‏ ‎шагаю ‎по‏ ‎Москве!».


Читать: 4+ мин
logo "Нефтегазовая игра" с Александром Фроловым

О весёлом: о налогах и нефтегазовых доходах

Доступно подписчикам уровня
«Плотность СПГ»
Подписаться за 470₽ в месяц

Читать: 2+ мин
logo "Нефтегазовая игра" с Александром Фроловым

Куда торговые войны заведут рынки энергоносителей

Доступно подписчикам уровня
«Плотность СПГ»
Подписаться за 470₽ в месяц

Читать: 9+ мин
logo Кочетов Алексей

Эксперты опять врут про водород, рассказывая небылицы

Доступно подписчикам уровня
«⚡⚡ В поисках истины»
Подписаться за 500₽ в месяц

Читать: 12+ мин
logo Кочетов Алексей

Насколько термоядерный реактор мог бы эффективнее нарабатывать полезные изотопы, чем планируют нарабатывать «из отходов» на БН-серии?

Доступно подписчикам уровня
«⚡⚡ В поисках истины»
Подписаться за 500₽ в месяц

Показать еще

Подарить подписку

Будет создан код, который позволит адресату получить бесплатный для него доступ на определённый уровень подписки.

Оплата за этого пользователя будет списываться с вашей карты вплоть до отмены подписки. Код может быть показан на экране или отправлен по почте вместе с инструкцией.

Будет создан код, который позволит адресату получить сумму на баланс.

Разово будет списана указанная сумма и зачислена на баланс пользователя, воспользовавшегося данным промокодом.

Добавить карту
0/2048