https://youtu.be/lbvK3DmcOCg

"Именно ‎эпоху‏ ‎Возрождения ‎деятели ‎Новой ‎хронологии ‎считают‏ ‎временем, ‎когда‏ ‎была‏ ‎написана ‎история ‎античности.‏ ‎Но ‎ирония‏ ‎в ‎том, ‎что ‎как‏ ‎раз‏ ‎в ‎это‏ ‎время ‎происходит‏ ‎зарождение ‎истории ‎как ‎науки. ‎В‏ ‎Европе‏ ‎бум ‎спроса‏ ‎на ‎античную‏ ‎литературу. ‎А ‎раз ‎был ‎спрос‏ ‎–‏ ‎появились‏ ‎подделки. ‎И‏ ‎тут ‎же‏ ‎появились ‎эксперты,‏ ‎которые‏ ‎стали ‎разбираться‏ ‎в ‎том, ‎как, ‎кем ‎и‏ ‎когда ‎создана‏ ‎литература,‏ ‎которую ‎нам ‎тут‏ ‎продают".

Смотрите ‎14-й‏ ‎эпизод ‎форума ‎"Ученые ‎против‏ ‎мифов-16".

Все‏ ‎античные ‎тексты‏ ‎написаны ‎в‏ ‎Средневековье?

Спикер: ‎Михаил ‎Родин — историк, ‎научный ‎журналист,‏ ‎главный‏ ‎редактор ‎журнала‏ ‎«Proshloe», ‎ведущий‏ ‎программ ‎«Родина ‎слонов», ‎«История ‎конфликтов»‏ ‎и‏ ‎др.

Вредный‏ ‎оппонент: ‎Дмитрий‏ ‎Беляев ‎— кандидат‏ ‎исторически ‎наук,‏ ‎доцент‏ ‎Мезоамериканского ‎центра‏ ‎имени ‎Ю.В. ‎Кнорозова ‎РГГУ, ‎директор‏ ‎археологического ‎проекта‏ ‎«Эпиграфический‏ ‎Атлас ‎Петена»

Кстати: ‎не‏ ‎забудьте ‎зарегистрироваться‏ ‎на ‎форум ‎"Ученые ‎против‏ ‎мифов.‏ ‎Пробуждение ‎Пингвохотепа"‏ ‎(9-10 ‎апреля):‏ ‎https://uch.pm Вам ‎полагается ‎льготный ‎билет? ‎Напишите‏ ‎Марише‏ ‎mya@sciteam.ru или ‎прямо‏ ‎здесь ‎в‏ ‎комментариях. ‎

Вообще ‎комментарии ‎здесь ‎-‏ ‎для‏ ‎ваших‏ ‎вопросов!

С ‎возвышением‏ ‎Македонии ‎и, ‎особенно ‎с ‎правлением‏ ‎Филиппа ‎II,‏ ‎начался‏ ‎новый ‎этап ‎в‏ ‎греческой ‎военной‏ ‎истории. ‎Мало ‎того, ‎что‏ ‎Филипп‏ ‎смог ‎справиться‏ ‎со ‎стоявшими‏ ‎перед ‎ним ‎организационными, ‎стратегическими ‎и‏ ‎тактическими‏ ‎задачами, ‎он‏ ‎также ‎был‏ ‎первым, ‎кто ‎добился ‎господства ‎над‏ ‎Грецией,‏ ‎что‏ ‎не ‎привело‏ ‎к ‎созданию‏ ‎общего ‎греческого‏ ‎унитарного‏ ‎государства, ‎но,‏ ‎тем ‎не ‎менее, ‎предоставило ‎ему‏ ‎гарантированную ‎договором‏ ‎возможность‏ ‎иметь ‎в ‎своем‏ ‎распоряжении ‎большую‏ ‎часть ‎военных ‎ресурсов ‎греческих‏ ‎государств.‏ ‎При ‎нем,‏ ‎а ‎впоследствии‏ ‎при ‎его ‎сыне ‎и ‎преемнике‏ ‎Александре‏ ‎война ‎достигла‏ ‎нового ‎уровня:‏ ‎армии ‎стали ‎больше ‎и ‎еще‏ ‎более‏ ‎дифференцированными,‏ ‎греческие ‎и‏ ‎македонские ‎воины‏ ‎сражались ‎по‏ ‎всему‏ ‎восточному ‎Средиземноморью,‏ ‎и ‎идентичность ‎солдата ‎как ‎гражданина‏ ‎какого-то ‎конкретного‏ ‎города-государства‏ ‎была ‎утрачена.

Филипп ‎II‏ ‎был ‎царем‏ ‎балканского ‎государства ‎Македония ‎с‏ ‎359‏ ‎по ‎336‏ ‎год ‎до‏ ‎н.э. ‎и ‎на ‎этом ‎посту‏ ‎имел‏ ‎возможность ‎провести‏ ‎комплексные ‎реформы‏ ‎македонской ‎военной ‎системы. ‎В ‎частности,‏ ‎он‏ ‎модернизировал‏ ‎фалангу: ‎снабдил‏ ‎воинов ‎сариссой,‏ ‎копьем ‎длиной‏ ‎от‏ ‎4,5 ‎до‏ ‎5,4 ‎метров ‎и ‎весом ‎более‏ ‎шести ‎килограммов.‏ ‎Характерным‏ ‎отличием ‎сариссы ‎было‏ ‎то, ‎что‏ ‎она ‎имела ‎не ‎только‏ ‎металлический‏ ‎наконечник, ‎но‏ ‎и ‎такой‏ ‎же ‎острый ‎подток ‎– ‎специальный‏ ‎наконечник‏ ‎на ‎противоположном‏ ‎конце ‎древка.‏ ‎Вероятно, ‎он ‎был ‎нужен ‎для‏ ‎того,‏ ‎чтобы‏ ‎сариссу ‎можно‏ ‎было ‎более‏ ‎устойчиво ‎упереть‏ ‎в‏ ‎землю. ‎Существует‏ ‎также ‎версия, ‎что ‎подток ‎можно‏ ‎было ‎использовать‏ ‎как‏ ‎боевое ‎острие ‎в‏ ‎случае ‎если‏ ‎пика ‎ломалась. ‎Древко ‎сариссы‏ ‎как‏ ‎правило ‎делали‏ ‎из ‎кизила.‏ ‎Сариссу ‎можно ‎было ‎держать ‎только‏ ‎обеими‏ ‎руками; ‎именно‏ ‎поэтому ‎пехотинцы‏ ‎были ‎защищены ‎небольшим ‎круглым ‎щитком,‏ ‎который‏ ‎носили‏ ‎на ‎локтевом‏ ‎сгибе ‎и,‏ ‎возможно, ‎на‏ ‎шейном‏ ‎ремне. ‎Требования‏ ‎к ‎координации ‎и ‎дисциплине ‎при‏ ‎обращении ‎с‏ ‎этим‏ ‎оружием ‎были ‎высокими;‏ ‎каждый ‎человек‏ ‎должен ‎был ‎безоговорочно ‎выполнять‏ ‎свой‏ ‎долг, ‎чтобы‏ ‎построение ‎могло‏ ‎проявить ‎свою ‎полную ‎эффективность. ‎В‏ ‎отличие‏ ‎от ‎гоплитов-ополченцев‏ ‎греческих ‎городов,‏ ‎воины ‎македонской ‎фаланги ‎получали ‎оружие‏ ‎из‏ ‎царского‏ ‎арсенала, ‎поэтому‏ ‎в ‎фаланге‏ ‎могли ‎сражаться‏ ‎даже‏ ‎представители ‎беднейших‏ ‎сословий. ‎Вооруженная ‎таким ‎образом ‎фаланга‏ ‎идеально ‎подходила‏ ‎для‏ ‎проникающей ‎лобовой ‎атаки‏ ‎против ‎строя‏ ‎классических ‎греческих ‎гоплитов ‎из-за‏ ‎их‏ ‎особенно ‎длинных‏ ‎и ‎грозных‏ ‎копий, ‎но ‎была ‎маломобильна ‎и‏ ‎всегда‏ ‎уязвима ‎на‏ ‎флангах. ‎Поэтому‏ ‎македонская ‎фаланга ‎очень ‎зависела ‎от‏ ‎действий‏ ‎мобильных‏ ‎легковооруженных ‎войск‏ ‎и ‎конницы.‏ ‎Солдаты ‎фаланги‏ ‎назывались‏ ‎педзетайрами ‎(буквально‏ ‎– ‎«пешие ‎товарищи»), ‎но ‎помимо‏ ‎них ‎к‏ ‎строю‏ ‎примыкали ‎отряды ‎пеших‏ ‎воинов ‎с‏ ‎более ‎легким ‎вооружением ‎–‏ ‎гипаспистов‏ ‎(буквально ‎–‏ ‎«щитоносцы»). ‎Они‏ ‎были ‎чем-то ‎вроде ‎связующего ‎звена‏ ‎между‏ ‎строем ‎фаланги‏ ‎и ‎конницей,‏ ‎и ‎должны ‎были ‎закрывать ‎возникающие‏ ‎при‏ ‎маневрировании‏ ‎дыры ‎в‏ ‎построении ‎армии.‏ ‎Часть ‎гипаспистов‏ ‎образовывала‏ ‎так ‎называемую‏ ‎агему ‎– ‎элитный ‎отряд ‎царских‏ ‎охранников. ‎В‏ ‎лагере‏ ‎они ‎охраняли ‎царскую‏ ‎палатку ‎и‏ ‎везде ‎сопровождали ‎царя, ‎а‏ ‎в‏ ‎бою ‎–‏ ‎строились ‎на‏ ‎правом ‎краю ‎фаланги.

На ‎протяжении ‎жизни‏ ‎Филипп‏ ‎II ‎много‏ ‎воевал, ‎и‏ ‎это ‎сделало ‎его ‎воинов ‎почти‏ ‎что‏ ‎профессиональными‏ ‎солдатами. ‎При‏ ‎этом, ‎Филипп‏ ‎считал, ‎что‏ ‎воины‏ ‎должны ‎сами‏ ‎нести ‎свое ‎оружие ‎и ‎провизию‏ ‎в ‎походе‏ ‎–‏ ‎использование ‎повозок ‎было‏ ‎сведено ‎к‏ ‎минимуму, ‎чтобы ‎войска ‎оставались‏ ‎максимально‏ ‎мобильными ‎и‏ ‎быстрыми. ‎Фактически‏ ‎армия ‎Филиппа ‎стала ‎самой ‎мобильной‏ ‎в‏ ‎свое ‎время,‏ ‎так ‎что‏ ‎все ‎тактические ‎перестановки ‎она ‎также‏ ‎могла‏ ‎осуществлять‏ ‎быстрее, ‎чем‏ ‎ее ‎противники.

Также‏ ‎в ‎Македонии,‏ ‎в‏ ‎гораздо ‎большей‏ ‎степени, ‎чем ‎в ‎любом ‎другом‏ ‎греческом ‎государстве‏ ‎(может‏ ‎быть, ‎за ‎исключением‏ ‎Фессалии), ‎была‏ ‎развита ‎конница. ‎Таким ‎образом,‏ ‎Филиппу‏ ‎удалось ‎консолидировать‏ ‎представителей ‎македонской‏ ‎знати, ‎традиционно ‎гордившихся ‎своей ‎независимостью‏ ‎от‏ ‎царя, ‎и‏ ‎завлечь ‎их,‏ ‎например, ‎офицерскими ‎должностями ‎и ‎службой‏ ‎в‏ ‎качестве‏ ‎кавалеристов. ‎Их‏ ‎называли ‎гетайрами,‏ ‎«товарищами», ‎и‏ ‎этот‏ ‎термин ‎указывал‏ ‎на ‎их ‎непосредственную ‎близость ‎к‏ ‎царю. ‎Благодаря‏ ‎природным‏ ‎условиям, ‎а ‎также‏ ‎высокому ‎статусу‏ ‎кавалеристов ‎в ‎обществе, ‎конница‏ ‎в‏ ‎Македонии ‎не‏ ‎только ‎прижилась,‏ ‎но ‎и ‎неуклонно ‎росла ‎в‏ ‎численности,‏ ‎со ‎временем‏ ‎выделившись ‎в‏ ‎самостоятельную ‎тактическую ‎единицу, ‎игравшую ‎важную‏ ‎роль‏ ‎в‏ ‎стратегических ‎замыслах‏ ‎царя, ‎а‏ ‎не ‎только‏ ‎лишь‏ ‎защищавшую ‎фланги‏ ‎пешего ‎строя. ‎Именно ‎атака ‎конницы‏ ‎под ‎началом‏ ‎царевича‏ ‎Александра ‎решила ‎в‏ ‎пользу ‎македонцев‏ ‎исход ‎битвы ‎при ‎Херонее‏ ‎в‏ ‎338 ‎году‏ ‎до ‎н.э.,‏ ‎после ‎чего ‎Филипп ‎получил ‎возможность‏ ‎утвердить‏ ‎свою ‎гегемонию‏ ‎над ‎Грецией.‏ ‎Македонских ‎всадников ‎защищали ‎шлем, ‎панцирь,‏ ‎набедренная‏ ‎повязка‏ ‎и ‎обувь,‏ ‎и ‎иногда‏ ‎– ‎кожаные‏ ‎поножи,‏ ‎однако ‎они‏ ‎не ‎имели ‎щитов. ‎Их ‎основным‏ ‎наступательным ‎оружием‏ ‎был‏ ‎ксистон ‎– ‎похожее‏ ‎на ‎сариссу,‏ ‎но ‎более ‎короткое ‎копье‏ ‎с‏ ‎древком ‎из‏ ‎все ‎того‏ ‎же ‎кизила. ‎Требовалась ‎определенная ‎сноровка,‏ ‎чтобы‏ ‎уверенно ‎ездить‏ ‎на ‎лошади‏ ‎без ‎стремян ‎и ‎двигаться ‎слаженным‏ ‎строем,‏ ‎обращать‏ ‎внимание ‎на‏ ‎противника, ‎а‏ ‎также ‎владеть‏ ‎оружием.‏ ‎Поэтому ‎Филипп‏ ‎подвергал ‎своих ‎всадников ‎и ‎пеших‏ ‎солдат ‎изнурительным‏ ‎тренировкам.

Чтобы‏ ‎использовать ‎новые ‎технические‏ ‎возможности ‎в‏ ‎своей ‎армии, ‎Филипп ‎создал‏ ‎собственный‏ ‎инженерный ‎отряд,‏ ‎при ‎котором‏ ‎имелся ‎парк ‎осадной ‎техники. ‎Катапульты‏ ‎были‏ ‎испытаны ‎как‏ ‎эффективное ‎оружие‏ ‎в ‎полевых ‎сражениях ‎и ‎при‏ ‎осадах‏ ‎еще‏ ‎вначале ‎IV‏ ‎века ‎и‏ ‎использовались ‎как‏ ‎защитниками,‏ ‎так ‎и‏ ‎нападающими. ‎Прочие ‎осадные ‎приспособления ‎также‏ ‎увеличивали ‎шансы‏ ‎при‏ ‎атаке ‎какого-нибудь ‎укрепленного‏ ‎пункта.

Благодаря ‎своему‏ ‎энергичному ‎руководству ‎на ‎политическом‏ ‎уровне‏ ‎Филипп ‎подготовил‏ ‎условия ‎для‏ ‎своих ‎военных ‎успехов ‎в ‎Греции.‏ ‎Ведь‏ ‎ему ‎удалось‏ ‎добиться ‎беспрекословного‏ ‎подчинения ‎во ‎всей ‎Македонии, ‎привязать‏ ‎к‏ ‎себе‏ ‎дворянство ‎и‏ ‎использовать ‎различные‏ ‎методы ‎для‏ ‎нейтрализации‏ ‎внешних ‎противников‏ ‎или ‎даже ‎подчинить ‎их ‎своей‏ ‎власти. ‎Это‏ ‎позволило‏ ‎ему ‎максимально ‎использовать‏ ‎природные, ‎экономические‏ ‎и ‎демографические ‎ресурсы ‎своей‏ ‎империи,‏ ‎которые ‎превосходили‏ ‎ресурсы ‎любого‏ ‎другого ‎греческого ‎государства: ‎почва ‎Македонии‏ ‎отличалась‏ ‎плодородием, ‎ее‏ ‎равнины ‎идеально‏ ‎подходили ‎для ‎разведения ‎лошадей, ‎а‏ ‎население‏ ‎страны‏ ‎было ‎более‏ ‎многочисленным, ‎чем‏ ‎население ‎остальной‏ ‎Греции.‏ ‎В ‎дополнение‏ ‎к ‎армейской ‎реформе ‎Филиппа ‎эти‏ ‎благоприятные ‎условия‏ ‎были‏ ‎существенной ‎основой ‎для‏ ‎успеха ‎его‏ ‎преемника ‎Александра.

По ‎сей ‎день‏ ‎Александра‏ ‎считают ‎воплощением‏ ‎юношеского ‎динамизма,‏ ‎неудержимого ‎стремления ‎вперед ‎и ‎героической‏ ‎харизмы.‏ ‎Этот ‎нимб‏ ‎он ‎приобрел‏ ‎благодаря ‎самому ‎крупному ‎и ‎к‏ ‎тому‏ ‎же‏ ‎самому ‎успешному‏ ‎военному ‎предприятию,‏ ‎которое ‎до‏ ‎того‏ ‎момента ‎видел‏ ‎мир ‎– ‎своему ‎походу ‎на‏ ‎Восток ‎в‏ ‎334–323‏ ‎годах ‎до ‎н.‏ ‎э. ‎Это‏ ‎завоевание ‎преподносилось ‎царской ‎пропагандой‏ ‎как‏ ‎панэллинская ‎кампания‏ ‎мести ‎старому‏ ‎врагу ‎— ‎персам; ‎таким ‎образом,‏ ‎Александр‏ ‎мог ‎представить‏ ‎себя ‎защитником‏ ‎общих ‎греческих ‎интересов ‎после ‎того,‏ ‎как‏ ‎македонцы‏ ‎несколькими ‎годами‏ ‎ранее ‎победили‏ ‎греков. ‎В‏ ‎рамках‏ ‎этой ‎масштабной‏ ‎кампании ‎он ‎и ‎его ‎войска‏ ‎за ‎несколько‏ ‎лет‏ ‎завоевали ‎территорию ‎от‏ ‎родной ‎Македонии‏ ‎до ‎нынешнего ‎Пакистана, ‎разгромили‏ ‎огромную‏ ‎Персидскую ‎империю,‏ ‎покорили ‎народы‏ ‎самых ‎разных ‎культур, ‎не ‎проиграли‏ ‎ни‏ ‎одного ‎крупного‏ ‎сражения, ‎а‏ ‎сам ‎царь ‎провозгласил ‎себя ‎сыном‏ ‎бога‏ ‎Зевса-Амона.‏ ‎Достижения ‎его‏ ‎настоящего ‎отца‏ ‎значительно ‎больше‏ ‎помогли‏ ‎ему ‎в‏ ‎этом ‎завоевании ‎Азии, ‎чем ‎поддержка‏ ‎воображаемого ‎божественного‏ ‎родителя,‏ ‎хотя ‎иногда ‎аура‏ ‎божественности ‎могла‏ ‎давать ‎ему ‎психологические ‎преимущества.‏ ‎В‏ ‎любом ‎случае‏ ‎Филипп ‎оставил‏ ‎ему ‎самую ‎организованную ‎армию ‎того‏ ‎времени,‏ ‎которую ‎он‏ ‎сформировал ‎во‏ ‎время ‎своего ‎правления.

В ‎334 ‎году‏ ‎до‏ ‎н.э.‏ ‎Александр ‎переправился‏ ‎через ‎Геллеспонт‏ ‎со ‎своей‏ ‎армией‏ ‎— ‎всего‏ ‎12 ‎000 ‎македонских ‎пехотинцев, ‎7‏ ‎000 ‎союзной‏ ‎греческой‏ ‎пехоты ‎и ‎5‏ ‎000 ‎наемников.‏ ‎Кроме ‎того, ‎в ‎его‏ ‎распоряжении‏ ‎были ‎войска‏ ‎вассальных ‎балканских‏ ‎народов ‎численностью ‎7000 ‎человек ‎и‏ ‎1000‏ ‎лучников; ‎авангард,‏ ‎который ‎готовил‏ ‎плацдарм ‎для ‎вторжения ‎в ‎западной‏ ‎части‏ ‎Малой‏ ‎Азии ‎с‏ ‎336 ‎года,‏ ‎насчитывал ‎около‏ ‎10‏ ‎000 ‎человек,‏ ‎так ‎что ‎в ‎распоряжении ‎царя‏ ‎могло ‎быть‏ ‎более‏ ‎40 ‎000 ‎пехотинцев.‏ ‎Конницы ‎было‏ ‎более ‎5000 ‎человек. ‎По‏ ‎словам‏ ‎историка ‎Диодора,‏ ‎она ‎включала‏ ‎1800 ‎македонцев, ‎1800 ‎фессалийцев, ‎600‏ ‎всадников‏ ‎из ‎союзных‏ ‎греческих ‎государств‏ ‎и ‎900 ‎кавалеристов ‎из ‎соседних‏ ‎балканских‏ ‎народов.‏ ‎Последние ‎должны‏ ‎были ‎выполнять‏ ‎в ‎первую‏ ‎очередь‏ ‎разведывательные ‎задачи.

В‏ ‎начале ‎кампании ‎конница ‎македонских ‎гетайров‏ ‎была ‎разделена‏ ‎на‏ ‎восемь ‎«ил» ‎(эскадронов)‏ ‎численностью ‎около‏ ‎200 ‎человек, ‎которые, ‎вероятно,‏ ‎были‏ ‎набраны ‎из‏ ‎разных ‎регионов‏ ‎страны; ‎передовой ‎из ‎них ‎была‏ ‎«ила‏ ‎базилика» ‎(царский‏ ‎отряд) ‎численностью‏ ‎400 ‎человек, ‎в ‎рядах ‎которой‏ ‎сражался‏ ‎сам‏ ‎государь. ‎Конницу‏ ‎гетайров ‎возглавлял‏ ‎Филота ‎до‏ ‎его‏ ‎казни ‎в‏ ‎330 ‎году; ‎после ‎этого ‎постоянный‏ ‎командир ‎не‏ ‎известен.‏ ‎Педзетайры ‎делились ‎на‏ ‎6 ‎таксисов‏ ‎(полков) ‎по ‎1500 ‎человек‏ ‎в‏ ‎каждом; ‎эти‏ ‎таксисы, ‎вероятно,‏ ‎также ‎были ‎сформированы ‎в ‎Македонии‏ ‎по‏ ‎региональному ‎принципу.‏ ‎С ‎ними‏ ‎также ‎шли ‎3000 ‎гипаспистов. ‎Немакедонские‏ ‎войска‏ ‎сохранили‏ ‎свои ‎этнические‏ ‎подразделения ‎и‏ ‎определенное ‎вооружение,‏ ‎но‏ ‎каждое ‎из‏ ‎них ‎подчинялось ‎македонскому ‎командующему. ‎Таким‏ ‎образом, ‎армия‏ ‎Александра‏ ‎была ‎чрезвычайно ‎разнородной,‏ ‎и ‎ей‏ ‎было ‎довольно ‎непросто ‎руководить;‏ ‎тем‏ ‎не ‎менее,‏ ‎молодому ‎царю‏ ‎удалось ‎использовать ‎все ‎эти ‎войска‏ ‎в‏ ‎соответствии ‎с‏ ‎их ‎конкретными‏ ‎способностями.

Поскольку ‎азиатский ‎поход ‎оказался ‎успешным,‏ ‎несмотря‏ ‎на‏ ‎все ‎трудности,‏ ‎войска ‎в‏ ‎целом ‎хорошо‏ ‎воспринимали‏ ‎планы ‎и‏ ‎устремления ‎Александра, ‎и ‎их ‎моральный‏ ‎дух ‎был‏ ‎высок.‏ ‎Воины ‎верили ‎в‏ ‎своего ‎государя,‏ ‎чувствовали ‎связь ‎с ‎ним‏ ‎и‏ ‎подчинялись ‎его‏ ‎приказам. ‎Расстояние‏ ‎между ‎простым ‎македонским ‎солдатом ‎и‏ ‎монархом‏ ‎не ‎было‏ ‎непреодолимым. ‎Царь‏ ‎разделял ‎тяготы ‎своего ‎народа ‎и‏ ‎старался,‏ ‎иногда‏ ‎– ‎излишне‏ ‎театрально, ‎демонстрировать‏ ‎близость ‎и‏ ‎подчеркивать‏ ‎то ‎общее,‏ ‎что ‎было ‎между ‎ними. ‎Тем‏ ‎не ‎менее,‏ ‎во‏ ‎время ‎кампании ‎было‏ ‎несколько ‎мятежей.‏ ‎С ‎одной ‎стороны, ‎они‏ ‎были‏ ‎обусловлены ‎большой‏ ‎продолжительностью ‎похода:‏ ‎в ‎какой-то ‎момент ‎возвращение ‎на‏ ‎родину‏ ‎стало ‎для‏ ‎большинства ‎самой‏ ‎желанной ‎целью, ‎и ‎стремление ‎Александра‏ ‎двигаться‏ ‎дальше‏ ‎и ‎дальше‏ ‎теряло ‎свою‏ ‎привлекательность. ‎Выйдя‏ ‎к‏ ‎Инду ‎в‏ ‎326 ‎году, ‎он ‎был ‎вынужден‏ ‎пойти ‎на‏ ‎поводу‏ ‎у ‎своих ‎солдат‏ ‎и ‎повернуть‏ ‎вспять ‎после ‎8 ‎лет‏ ‎походов.‏ ‎Часть ‎армии‏ ‎вторично ‎взбунтовалась‏ ‎в ‎324 ‎году ‎до ‎н.э.‏ ‎в‏ ‎месопотамском ‎Описе.‏ ‎Это ‎восстание‏ ‎было ‎спровоцировано ‎освобождением ‎от ‎службы‏ ‎многих‏ ‎ветеранов,‏ ‎которым ‎с‏ ‎богатством ‎и‏ ‎почестями ‎позволили‏ ‎вернуться‏ ‎домой, ‎чему‏ ‎позавидовали ‎другие ‎солдаты. ‎Но ‎более‏ ‎глубокая ‎причина‏ ‎заключалась‏ ‎в ‎интеграции ‎персов‏ ‎в ‎армию‏ ‎царя ‎и ‎в ‎дружественной‏ ‎политике‏ ‎по ‎отношению‏ ‎к ‎ним.‏ ‎Македонцы ‎противились ‎этому, ‎ощущая ‎свое‏ ‎культурное‏ ‎превосходство, ‎и‏ ‎ревновали ‎своего‏ ‎государя ‎к ‎вчерашним ‎врагам, ‎которые‏ ‎теперь‏ ‎тоже‏ ‎стали ‎его‏ ‎подданными. ‎И‏ ‎если ‎бунт‏ ‎на‏ ‎Инде ‎был‏ ‎улажен ‎мирно, ‎и ‎царь ‎даже‏ ‎пошел ‎на‏ ‎уступки,‏ ‎то ‎в ‎Описе‏ ‎он ‎без‏ ‎суда ‎казнил ‎13 ‎лидеров‏ ‎восстания,‏ ‎после ‎чего‏ ‎мрачный ‎удалился‏ ‎к ‎себе ‎во ‎дворец ‎и‏ ‎в‏ ‎течение ‎нескольких‏ ‎дней ‎не‏ ‎желал ‎никого ‎видеть. ‎Для ‎поддержания‏ ‎дисциплины‏ ‎в‏ ‎распоряжении ‎царя‏ ‎был ‎внушительный‏ ‎арсенал ‎наград‏ ‎и‏ ‎наказаний, ‎куда‏ ‎входили ‎повышения ‎по ‎службе, ‎публичные‏ ‎похвалы ‎или‏ ‎награждение‏ ‎венком; ‎с ‎другой‏ ‎стороны, ‎он‏ ‎мог ‎применять ‎разные ‎наказания,‏ ‎варьирующиеся‏ ‎от ‎выговоров‏ ‎до ‎понижения‏ ‎в ‎должности, ‎от ‎телесных ‎наказаний‏ ‎до‏ ‎смертных ‎приговоров.

Включение‏ ‎в ‎армию‏ ‎представителей ‎немакедонских ‎и ‎негреческих ‎народов‏ ‎рассматривалось‏ ‎Александром‏ ‎как ‎необходимость.‏ ‎С ‎одной‏ ‎стороны, ‎овладение‏ ‎огромной‏ ‎быстро ‎завоеванной‏ ‎территорией ‎связывало ‎многие ‎воинские ‎части‏ ‎в ‎новых‏ ‎сатрапиях‏ ‎(провинциях), ‎а ‎с‏ ‎другой ‎стороны,‏ ‎царь ‎нуждался ‎в ‎замене‏ ‎павших,‏ ‎раненых ‎или‏ ‎больных ‎воинов.‏ ‎Не ‎все ‎бреши ‎можно ‎было‏ ‎закрыть‏ ‎македонскими ‎подкреплениями‏ ‎или ‎наемниками,‏ ‎поэтому ‎очевидным ‎выбором ‎были ‎представители‏ ‎местных‏ ‎этнических‏ ‎групп. ‎Этот‏ ‎процесс ‎начался‏ ‎в ‎330‏ ‎году‏ ‎до ‎н.э.‏ ‎также ‎потому, ‎что ‎по ‎мере‏ ‎смещения ‎театра‏ ‎войны‏ ‎в ‎восточные ‎сатрапии‏ ‎Персии, ‎менялся‏ ‎и ‎способ ‎ведения ‎боевых‏ ‎действий.‏ ‎До ‎этого‏ ‎кампания ‎характеризовалась‏ ‎крупными ‎сражениями, ‎а ‎иногда ‎и‏ ‎затяжными‏ ‎осадами ‎городов.‏ ‎После ‎крушения‏ ‎персидской ‎монархии ‎произошло ‎только ‎одно‏ ‎крупное‏ ‎сражение,‏ ‎а ‎именно‏ ‎– ‎в‏ ‎326 ‎году‏ ‎на‏ ‎реке ‎Гидасп‏ ‎против ‎индийского ‎царя ‎Пора, ‎когда‏ ‎пришлось ‎иметь‏ ‎дело‏ ‎с ‎многочисленными ‎боевыми‏ ‎слонами. ‎Напротив,‏ ‎сражения ‎в ‎сатрапиях ‎Бактрии‏ ‎и‏ ‎Согдианы ‎(на‏ ‎территории ‎нынешних‏ ‎Туркменистана, ‎Узбекистана ‎и ‎Афганистана) ‎состояли‏ ‎из‏ ‎мелких ‎стычек,‏ ‎штурмов ‎укреплений,‏ ‎трудных ‎горных ‎переходов, ‎быстрых ‎наступлений‏ ‎и‏ ‎перебросок‏ ‎войск. ‎Это‏ ‎требовало ‎высокой‏ ‎мобильности ‎и‏ ‎легкого‏ ‎вооружения, ‎и‏ ‎поэтому ‎было ‎целесообразно ‎интегрировать ‎иранских‏ ‎всадников ‎с‏ ‎их‏ ‎собственным ‎снаряжением ‎в‏ ‎кавалерию, ‎чтобы‏ ‎усилить ‎ее ‎численно ‎и‏ ‎иметь‏ ‎возможность ‎тактически‏ ‎лучше ‎реагировать‏ ‎на ‎новые ‎вызовы. ‎Следовательно, ‎илы‏ ‎были‏ ‎заменены ‎таким‏ ‎же ‎количеством‏ ‎гиппархий ‎с ‎большей ‎номинальной ‎численностью‏ ‎(вероятно,‏ ‎до‏ ‎300 ‎человек),‏ ‎а ‎к‏ ‎македонцам ‎были‏ ‎добавлены‏ ‎части ‎восточной‏ ‎кавалерии.

Конечно, ‎строевые ‎части ‎были ‎не‏ ‎единственными ‎участниками‏ ‎похода.‏ ‎Бок ‎о ‎бок‏ ‎с ‎армией‏ ‎шли ‎врачи ‎и ‎погонщики‏ ‎мулов,‏ ‎там ‎были‏ ‎жрецы ‎и‏ ‎торговцы, ‎нужны ‎были ‎писари ‎и‏ ‎осадные‏ ‎войска, ‎к‏ ‎ним ‎присоединились‏ ‎проститутки ‎и ‎гадатели. ‎Подобно ‎Филиппу,‏ ‎Александр‏ ‎старался,‏ ‎чтобы ‎этот‏ ‎«хвост» ‎был‏ ‎как ‎можно‏ ‎меньше,‏ ‎например, ‎путем‏ ‎ограничения ‎количества ‎слуг, ‎но ‎некоторые‏ ‎услуги ‎(и‏ ‎люди,‏ ‎их ‎оказывающие) ‎все-же‏ ‎были ‎необходимы.‏ ‎Обеспечить ‎такую ‎армию ‎продовольствием,‏ ‎снаряжением,‏ ‎одеждой, ‎древесиной‏ ‎и ‎другими‏ ‎материалами ‎было ‎сложной ‎логистической ‎задачей.‏ ‎Конечно,‏ ‎о ‎том,‏ ‎чтобы ‎возить‏ ‎с ‎собой ‎все ‎необходимое ‎на‏ ‎дальние‏ ‎расстояния,‏ ‎не ‎могло‏ ‎быть ‎и‏ ‎речи: ‎армия‏ ‎в‏ ‎основном ‎брала‏ ‎все ‎необходимое ‎в ‎землях, ‎через‏ ‎которые ‎проходила.‏ ‎В‏ ‎большинстве ‎случаев ‎это‏ ‎работало, ‎но‏ ‎в ‎засушливых ‎или ‎полностью‏ ‎пустынных‏ ‎районах, ‎таких‏ ‎Гедросия ‎(пограничная‏ ‎зона ‎между ‎нынешним ‎южным ‎Ираном‏ ‎и‏ ‎юго-западным ‎Пакистаном),‏ ‎стратегию ‎снабжения‏ ‎пришлось ‎изменить ‎и, ‎соответственно, ‎принять‏ ‎серьезные‏ ‎меры‏ ‎предосторожности. ‎Передовые‏ ‎части ‎должны‏ ‎были ‎обустроить‏ ‎склады,‏ ‎согласовать ‎места‏ ‎встречи ‎с ‎сопровождающим ‎флотом ‎или‏ ‎заключить ‎договоры‏ ‎с‏ ‎местным ‎населением. ‎Тем‏ ‎не ‎менее,‏ ‎этот ‎марш ‎по ‎пустыне‏ ‎обернулся‏ ‎для ‎македонян‏ ‎главной ‎неудачей‏ ‎всего ‎похода: ‎тысячи ‎солдат ‎погибли,‏ ‎предположительно,‏ ‎потому, ‎что‏ ‎Александр ‎недооценил‏ ‎негостеприимность ‎Гедросии ‎и ‎не ‎взял‏ ‎с‏ ‎собой‏ ‎достаточно ‎припасов‏ ‎и ‎материалов.‏ ‎Даже ‎«сын‏ ‎Зевса‏ ‎и ‎Амона»‏ ‎оказался ‎бессилен ‎перед ‎законами ‎природы.

Крылатую ‎фразу‏ ‎Radix ‎Omnium ‎Malorum ‎Avaritia ‎(Жадность‏ ‎– ‎корень‏ ‎всех‏ ‎зол), ‎которая ‎первыми‏ ‎буквами ‎каждого‏ ‎слова ‎образует ‎слово ‎«РИМ»‏ ‎(ROMA),‏ ‎относят ‎к‏ ‎IV ‎веку‏ ‎уже ‎нашей ‎эры, ‎однако ‎коррупция‏ ‎в‏ ‎Древнем ‎Риме‏ ‎имела ‎куда‏ ‎более ‎давние ‎традиции. ‎Известно, ‎что‏ ‎Юлий‏ ‎Цезарь‏ ‎прибегал ‎к‏ ‎любым ‎средствам‏ ‎(в ‎том‏ ‎числе‏ ‎и ‎финансовым,‏ ‎а ‎не ‎только ‎насильственным), ‎чтобы‏ ‎получить ‎доступ‏ ‎к‏ ‎консульству, ‎свергнуть ‎Сенат‏ ‎и ‎стать‏ ‎новым ‎отцом-основателем ‎Рима. ‎Плутарх‏ ‎сообщает‏ ‎нам, ‎что‏ ‎народный ‎трибун‏ ‎Метелл ‎хотел ‎воспрепятствовать ‎Цезарю ‎взять‏ ‎деньги‏ ‎из ‎государственной‏ ‎казны, ‎ссылаясь‏ ‎на ‎законы, ‎однако ‎Цезарь ‎ответил:‏ ‎«Если‏ ‎ты‏ ‎недоволен ‎моими‏ ‎действиями, ‎то‏ ‎иди-ка ‎лучше‏ ‎прочь,‏ ‎ибо ‎война‏ ‎не ‎терпит ‎никаких ‎возражений. ‎Когда‏ ‎же ‎после‏ ‎заключения‏ ‎мира ‎я ‎отложу‏ ‎оружие ‎в‏ ‎сторону, ‎ты ‎можешь ‎появиться‏ ‎снова‏ ‎и ‎ораторствовать‏ ‎перед ‎народом.‏ ‎Уже ‎тем, ‎— ‎прибавил ‎он,‏ ‎—‏ ‎что ‎я‏ ‎говорю ‎это,‏ ‎я ‎поступаюсь ‎моими ‎правами: ‎ведь‏ ‎и‏ ‎ты,‏ ‎и ‎все‏ ‎мои ‎противники,‏ ‎которых ‎я‏ ‎здесь‏ ‎захватил, ‎находитесь‏ ‎целиком ‎в ‎моей ‎власти». ‎После‏ ‎этого ‎Цезарь‏ ‎направился‏ ‎в ‎казнохранилище ‎и,‏ ‎не ‎найдя‏ ‎ключей, ‎приказал ‎выломать ‎двери,‏ ‎а‏ ‎когда ‎Метелл‏ ‎попытался ‎ему‏ ‎помешать, ‎Цезарь ‎пригрозил, ‎что ‎убьет‏ ‎его,‏ ‎если ‎тот‏ ‎не ‎уберется‏ ‎восвояси. ‎В ‎итоге ‎Цезарь ‎захватил‏ ‎15‏ ‎000‏ ‎золотых ‎слитков,‏ ‎30 ‎000‏ ‎серебряных ‎слитков‏ ‎и‏ ‎тридцать ‎миллионов‏ ‎сестерциев. ‎Чтобы ‎быть ‎избранным, ‎он‏ ‎влез ‎в‏ ‎многочисленные‏ ‎долги ‎и ‎финансировал‏ ‎свою ‎кампанию,‏ ‎используя ‎средства, ‎предоставленные ‎в‏ ‎его‏ ‎распоряжение ‎такими‏ ‎персонажами, ‎как‏ ‎Красс, ‎богатый ‎строитель, ‎позже ‎награжденный‏ ‎государственными‏ ‎контрактами. ‎Откаты‏ ‎и ‎распилы‏ ‎– ‎все ‎как ‎у ‎людей.

Марк‏ ‎Лициний‏ ‎Красс,‏ ‎один ‎из‏ ‎первых ‎настоящих‏ ‎олигархов, ‎по‏ ‎словам‏ ‎Плутарха ‎в‏ ‎самом ‎начале ‎своего ‎жизненного ‎пути‏ ‎«имел ‎не‏ ‎более‏ ‎трехсот ‎талантов» ‎(денег),‏ ‎и ‎все‏ ‎богатства ‎свои ‎«извлек ‎из‏ ‎пламени‏ ‎пожаров ‎и‏ ‎бедствий ‎войны».‏ ‎Не ‎случайно ‎само ‎имя ‎этого‏ ‎триумвира‏ ‎и ‎проконсула‏ ‎Сирии, ‎погибшего‏ ‎в ‎Парфии, ‎стало ‎синонимом ‎безумного‏ ‎богатства‏ ‎с‏ ‎сомнительным ‎происхождением.‏ ‎Сочетание ‎возвышенных‏ ‎речей ‎и‏ ‎намерений‏ ‎и ‎не‏ ‎слишком ‎добродетельных ‎поступков ‎является ‎ярким‏ ‎маркером ‎коррумпированного‏ ‎общества.‏ ‎Народные ‎трибуны ‎из‏ ‎плебейских ‎родов‏ ‎Гай ‎Лициний ‎Кальв ‎Столон‏ ‎и‏ ‎Луций ‎Секстий‏ ‎Латеран, ‎жившие‏ ‎в ‎IV ‎веке ‎до ‎н.э.,‏ ‎ввели‏ ‎ограничения ‎на‏ ‎накопление ‎земли‏ ‎в ‎руках ‎одного ‎владельца ‎и‏ ‎жестко‏ ‎регламентировали‏ ‎права ‎должников.‏ ‎Но ‎при‏ ‎этом ‎самого‏ ‎Столона‏ ‎позже ‎обвинили‏ ‎в ‎нарушении ‎собственных ‎же ‎законов.

Активно‏ ‎римскую ‎коррупцию‏ ‎бичевал‏ ‎историк ‎и ‎политический‏ ‎деятель ‎Гай‏ ‎Саллюстий ‎Крисп, ‎писавший ‎в‏ ‎своем‏ ‎сочинении ‎«О‏ ‎заговоре ‎Катилины»:‏ ‎«Алчности ‎свойственна ‎любовь ‎к ‎деньгам,‏ ‎которых‏ ‎не ‎пожелал‏ ‎бы ‎ни‏ ‎один ‎мудрый; ‎они, ‎словно ‎пропитанные‏ ‎злыми‏ ‎ядами,‏ ‎изнеживают ‎тело‏ ‎и ‎душу‏ ‎мужа; ‎алчность‏ ‎всегда‏ ‎безгранична, ‎ненасытна‏ ‎и ‎не ‎уменьшается ‎ни ‎при‏ ‎изобилии, ‎ни‏ ‎при‏ ‎скудости». ‎Данный ‎свой‏ ‎труд ‎Саллюстий‏ ‎написал, ‎по ‎разным ‎оценкам,‏ ‎в‏ ‎период ‎с‏ ‎44 ‎по‏ ‎41 ‎год ‎до ‎н.э., ‎а‏ ‎всего‏ ‎годом ‎ранее,‏ ‎в ‎45‏ ‎году ‎до ‎н.э., ‎его ‎самого‏ ‎вызвали‏ ‎в‏ ‎Рим, ‎где‏ ‎судили ‎за‏ ‎коррупцию. ‎Будучи‏ ‎проконсулом‏ ‎римской ‎провинции‏ ‎в ‎Африке, ‎Саллюстий ‎буквально ‎выжал‏ ‎ее ‎досуха‏ ‎и‏ ‎прославился ‎незаконными ‎конфискациями‏ ‎чужого ‎имущества,‏ ‎вымогательством ‎и ‎взятками. ‎В‏ ‎итоге,‏ ‎ища ‎защиты‏ ‎от ‎гнева‏ ‎правосудия, ‎Саллюстий ‎обратился ‎за ‎помощью‏ ‎к‏ ‎своему ‎другу‏ ‎и ‎патрону‏ ‎Гаю ‎Юлию ‎Цезарю, ‎который ‎вмешался‏ ‎в‏ ‎судебный‏ ‎процесс ‎и‏ ‎буквально ‎его‏ ‎«отмазал». ‎Так‏ ‎что,‏ ‎обличая ‎чужую‏ ‎алчность ‎и ‎мздоимство ‎этот ‎почтенный‏ ‎муж, ‎без‏ ‎сомнений,‏ ‎не ‎понаслышке ‎знал,‏ ‎о ‎чем‏ ‎говорил. ‎Ну ‎а ‎Цезарь,‏ ‎в‏ ‎свою ‎очередь,‏ ‎тоже ‎получил‏ ‎откатик ‎– ‎на ‎часть ‎денег,‏ ‎которые‏ ‎опальный ‎Саллюстий‏ ‎нажил ‎на‏ ‎своих ‎махинациях, ‎он ‎купил ‎себе‏ ‎виллу‏ ‎недалеко‏ ‎от ‎Тиволи.

В‏ ‎Древнем ‎Риме‏ ‎государственная ‎казна-сокровищница‏ ‎располагалась‏ ‎в ‎старом‏ ‎храме ‎Сатурна, ‎отчего ‎и ‎получила‏ ‎своего ‎название‏ ‎–‏ ‎Эрарий ‎Сатурна. ‎Если‏ ‎с ‎Сатурном‏ ‎все ‎ясно, ‎то ‎«эрарий»‏ ‎-‏ ‎это ‎производное‏ ‎от ‎латинского‏ ‎aes, ‎то ‎есть ‎«бронза», ‎«деньги»,‏ ‎«жалованье».‏ ‎Даже ‎когда‏ ‎деньги ‎начали‏ ‎изготавливать ‎из ‎серебра ‎и ‎золота,‏ ‎сокровищница‏ ‎сохранила‏ ‎свое ‎название,‏ ‎отсылающее ‎к‏ ‎бронзе. ‎Именно‏ ‎при‏ ‎Цезаре ‎и,‏ ‎особенно, ‎при ‎Августе ‎эрарий ‎(сенатская‏ ‎или, ‎в‏ ‎более‏ ‎широком ‎смысле ‎–‏ ‎государственная ‎казна)‏ ‎начал ‎терять ‎свое ‎значение,‏ ‎постепенно‏ ‎вытесняемый ‎«фиском»‏ ‎(fiscus) ‎–‏ ‎личной ‎казной ‎правителя. ‎Поступления ‎в‏ ‎эрарий‏ ‎были ‎радикальным‏ ‎образом ‎сокращены‏ ‎– ‎теперь ‎туда ‎поступали ‎лишь‏ ‎деньги‏ ‎от‏ ‎муниципальных ‎контрактов‏ ‎и ‎доходы‏ ‎от ‎сбора‏ ‎налогов‏ ‎с ‎сенатских‏ ‎провинций. ‎Но ‎самые ‎большие ‎доходы,‏ ‎от ‎императорских‏ ‎провинций,‏ ‎шли ‎в ‎фиск.

Кратенькая‏ ‎справка ‎для‏ ‎тех, ‎кому ‎лень ‎гуглить:‏ ‎при‏ ‎Октавиане ‎Августе‏ ‎римские ‎провинции‏ ‎были ‎разделены ‎на ‎две ‎категории‏ ‎–‏ ‎императорские ‎и‏ ‎сенатские. ‎В‏ ‎число ‎сенатских ‎входили ‎старые ‎территории‏ ‎в‏ ‎центре‏ ‎империи, ‎далекие‏ ‎от ‎пограничья‏ ‎и ‎лояльные.‏ ‎Там‏ ‎практически ‎не‏ ‎требовалось ‎присутствие ‎войск, ‎а ‎риск‏ ‎восстаний ‎был‏ ‎минимальным.‏ ‎Наместники ‎в ‎эти‏ ‎провинции ‎назначались‏ ‎Сенатом. ‎По ‎аналогии, ‎в‏ ‎императорские‏ ‎провинции ‎наместников‏ ‎назначал ‎государь.

В‏ ‎Риме ‎воровали ‎всегда. ‎Известный ‎оратор‏ ‎и‏ ‎обличитель ‎людских‏ ‎пороков ‎Катон‏ ‎Цензор ‎свыше ‎сорока ‎раз ‎оказывался‏ ‎втянут‏ ‎в‏ ‎разбирательства ‎относительно‏ ‎коррупционных ‎схем.‏ ‎Все ‎знают‏ ‎его‏ ‎фразу ‎«Карфаген‏ ‎должен ‎быть ‎разрушен», ‎которой ‎он‏ ‎заканчивал ‎буквально‏ ‎каждую‏ ‎свою ‎речь ‎в‏ ‎Сенате. ‎Но‏ ‎почему ‎вообще ‎Катон ‎был‏ ‎так‏ ‎одержим ‎Карфагеном.‏ ‎Наверное, ‎боялся,‏ ‎что ‎старый ‎враг ‎воспрянет ‎и‏ ‎снова‏ ‎будет ‎угрожать‏ ‎Риму? ‎Кто‏ ‎знает. ‎Злые ‎языки ‎болтали, ‎что‏ ‎причиной‏ ‎всему‏ ‎– ‎оливковое‏ ‎масло, ‎которое‏ ‎активно ‎экспортировал‏ ‎Карфаген,‏ ‎тогда ‎как‏ ‎семья ‎Катона ‎также ‎занималась ‎этим‏ ‎бизнесом ‎и‏ ‎сам‏ ‎Цензор, ‎таким ‎образом,‏ ‎хотел ‎устранить‏ ‎главного ‎конкурента. ‎Одним ‎из‏ ‎символов‏ ‎римской ‎«корруптократии»‏ ‎стал ‎губернатор‏ ‎Сицилии ‎Гай ‎Веррес, ‎управлявший ‎этой‏ ‎провинцией‏ ‎межд ‎73‏ ‎и ‎70‏ ‎годами ‎до ‎н.э. ‎Было ‎подсчитано,‏ ‎что‏ ‎он‏ ‎украл ‎более‏ ‎сорока ‎миллионов‏ ‎сестерциев ‎из‏ ‎римской‏ ‎казны ‎и‏ ‎буквально ‎опустошил ‎вверенную ‎ему ‎провинцию.

Отчасти‏ ‎развитию ‎коррупции‏ ‎способствовала‏ ‎сама ‎организация ‎римского‏ ‎общества. ‎В‏ ‎Риме ‎существовал ‎класс ‎так‏ ‎называемых‏ ‎«публиканов» ‎(от‏ ‎publica, ‎что‏ ‎означало ‎«выставлять ‎на ‎всеобщее ‎обозрение»,‏ ‎но‏ ‎также ‎«конфисковать»,‏ ‎«грабить»; ‎слово‏ ‎publica ‎также ‎использовалось ‎для ‎обозначения‏ ‎проститутки),‏ ‎и‏ ‎именно ‎на‏ ‎него ‎приходилась‏ ‎большая ‎часть‏ ‎государственных‏ ‎контрактов, ‎в‏ ‎частности ‎прибыльный ‎бизнес ‎по ‎взиманию‏ ‎налогов. ‎Также‏ ‎публиканы‏ ‎брали ‎общественные ‎подряды‏ ‎на ‎строительство‏ ‎объектов ‎инфраструктуры ‎и ‎поставки‏ ‎продовольствия,‏ ‎что ‎делало‏ ‎их ‎крайне‏ ‎привилегированными ‎людьми. ‎Другим ‎привилегированным ‎классом‏ ‎были‏ ‎банкиры, ‎которые‏ ‎одновременно ‎являлись‏ ‎и ‎спекулянтами, ‎и ‎ростовщиками ‎(как‏ ‎Катон‏ ‎или‏ ‎Сенека). ‎Отсутствие‏ ‎подлинного ‎бюрократического‏ ‎аппарата, ‎по‏ ‎сути,‏ ‎неизбежно ‎влекло‏ ‎за ‎собой ‎делегирование ‎многочисленных ‎административных‏ ‎функций: ‎от‏ ‎взимания‏ ‎налогов ‎до ‎управления‏ ‎концессиями ‎на‏ ‎строительство ‎общественных ‎сооружений. ‎Все‏ ‎это‏ ‎открывало ‎дорогу‏ ‎злоупотреблениям, ‎взятками‏ ‎и ‎распилам.

То, ‎что ‎деньги ‎не‏ ‎пахнут‏ ‎(pecunia ‎non‏ ‎olet), ‎было‏ ‎общим ‎кредо ‎латинского ‎мира ‎и,‏ ‎в‏ ‎частности,‏ ‎высказыванием ‎императора‏ ‎Веспасиана. ‎«Запах‏ ‎прибыли ‎приятен,‏ ‎от‏ ‎чего ‎бы‏ ‎они ‎ни ‎исходил», ‎— ‎будет‏ ‎утверждать ‎и‏ ‎Ювенал.‏ ‎Постепенно ‎порок ‎и‏ ‎имперская ‎власть‏ ‎стали ‎плотно ‎ассоциироваться ‎друг‏ ‎с‏ ‎другом ‎в‏ ‎массовом ‎сознании.‏ ‎Плиний ‎Младший ‎был ‎назначен ‎губернатором‏ ‎Вифинии‏ ‎около ‎110‏ ‎г. ‎н.э.‏ ‎– ‎его ‎отправил ‎туда ‎император‏ ‎Траян,‏ ‎поскольку‏ ‎предыдущие ‎губернаторы‏ ‎отметились ‎ужасающей‏ ‎коррупцией ‎и‏ ‎катастрофическим‏ ‎управлением. ‎Некоторые‏ ‎из ‎писем, ‎которыми ‎обменивались ‎император‏ ‎и ‎Плиний‏ ‎(докладывавший‏ ‎о ‎том ‎бардаке,‏ ‎который ‎ему‏ ‎оставили ‎предшественники), ‎дают ‎нам‏ ‎интересную‏ ‎картину ‎политической‏ ‎жизни ‎римской‏ ‎провинции ‎в ‎имперские ‎времена. ‎В‏ ‎частности,‏ ‎очень ‎часто‏ ‎огромные ‎средства‏ ‎расходовались ‎на ‎строительство ‎объектов, ‎которые‏ ‎или‏ ‎вообще‏ ‎не ‎были‏ ‎нужны, ‎или‏ ‎просто ‎оказывались‏ ‎брошенными‏ ‎на ‎середине‏ ‎работы. ‎Например, ‎у ‎жителей ‎Никомедии,‏ ‎столицы ‎Вифинии,‏ ‎не‏ ‎было ‎водопровода. ‎На‏ ‎строительство ‎акведука‏ ‎было ‎потрачено ‎более ‎трех‏ ‎миллионов‏ ‎сестерциев, ‎однако‏ ‎его ‎так‏ ‎и ‎не ‎достроили, ‎попросту ‎забросив,‏ ‎а‏ ‎потом ‎–‏ ‎вообще ‎снесли.

Коррупционные‏ ‎схемы ‎касались ‎не ‎только ‎мирной‏ ‎жизни,‏ ‎но‏ ‎и ‎дипломатии‏ ‎и ‎даже‏ ‎войны. ‎После‏ ‎смерти‏ ‎нумидийского ‎царя‏ ‎Массиниссы ‎в ‎148 ‎году ‎до‏ ‎н.э., ‎два‏ ‎его‏ ‎внука, ‎Адгербал ‎и‏ ‎Югурта, ‎развернули‏ ‎борьбу ‎за ‎право ‎наследования.‏ ‎Технически,‏ ‎они ‎оба‏ ‎были ‎внуками‏ ‎Массиниссы, ‎вот ‎только ‎Адгербал ‎был‏ ‎законнорожденным‏ ‎сыном ‎нового‏ ‎царя ‎Миципсы,‏ ‎старшего ‎из ‎законных ‎сыновей ‎предшествующего‏ ‎государя,‏ ‎а‏ ‎Югурта ‎мало‏ ‎того, ‎что‏ ‎был ‎бастардом,‏ ‎так‏ ‎еще ‎и‏ ‎– ‎от ‎одного ‎из ‎младших‏ ‎царевичей. ‎С‏ ‎другой‏ ‎стороны, ‎Югурта ‎был‏ ‎крайне ‎популярным‏ ‎среди ‎простых ‎людей ‎и‏ ‎уже‏ ‎прославился ‎как‏ ‎талантливый ‎полководец.‏ ‎В ‎итоге, ‎уже ‎после ‎смерти‏ ‎Миципсы,‏ ‎Югурте ‎удалось‏ ‎выйти ‎из‏ ‎этой ‎борьбы ‎победителем ‎и ‎прикончить‏ ‎Адгербала,‏ ‎однако‏ ‎у ‎того‏ ‎был ‎статус‏ ‎«друга ‎и‏ ‎союзника»‏ ‎Рима, ‎поэтому‏ ‎Вечный ‎город ‎был ‎настроен ‎по‏ ‎отношению ‎к‏ ‎новому‏ ‎царю ‎враждебно. ‎И‏ ‎тогда ‎Югурта‏ ‎отправил ‎в ‎Рим ‎послов‏ ‎с‏ ‎большим ‎грузом‏ ‎золота ‎и‏ ‎серебра, ‎которое ‎пошло ‎на ‎взятки‏ ‎римским‏ ‎политикам. ‎В‏ ‎итоге ‎между‏ ‎Римом ‎и ‎царством ‎Югурты ‎был‏ ‎заключен‏ ‎мир,‏ ‎который, ‎впрочем,‏ ‎оказался ‎недолговечным.‏ ‎Другой ‎показательный‏ ‎случай‏ ‎имел ‎место‏ ‎в ‎187 ‎году ‎до ‎н.‏ ‎э., ‎как‏ ‎рассказывает‏ ‎историк ‎Тит ‎Ливий:‏ ‎Луций ‎Сципион‏ ‎Азиатский, ‎брат ‎Сципиона ‎Африканского,‏ ‎был‏ ‎обвинен ‎в‏ ‎том, ‎что‏ ‎заключил ‎мир ‎с ‎сирийским ‎царем‏ ‎Антиохом‏ ‎на ‎выгодных‏ ‎для ‎последнего‏ ‎условиях, ‎так ‎как ‎получил ‎крупную‏ ‎взятку.

Живший‏ ‎в‏ ‎III ‎веке‏ ‎нашей ‎эры‏ ‎юрист ‎Ульпиан‏ ‎утверждал,‏ ‎что ‎проконсул‏ ‎не ‎нужно ‎совсем ‎уж ‎сторониться‏ ‎так ‎называемых‏ ‎даров‏ ‎гостеприимства, ‎поскольку ‎это‏ ‎будет ‎невежливо,‏ ‎а ‎нужно ‎лишь ‎обозначить‏ ‎некоторые‏ ‎ограничения. ‎Живший‏ ‎в ‎IV‏ ‎веке ‎ритор ‎Либаний ‎отмечал, ‎что‏ ‎провинции,‏ ‎к ‎сожалению,‏ ‎стали ‎рассматриваться‏ ‎не ‎как ‎территории, ‎подлежащие ‎управлению,‏ ‎но‏ ‎как‏ ‎подлежащие ‎разграблению,‏ ‎а ‎назначенные‏ ‎туда ‎наместники‏ ‎первым‏ ‎же ‎делом‏ ‎подсчитывали ‎суммы ‎средств, ‎которые ‎можно‏ ‎из ‎этих‏ ‎провинций‏ ‎выдоить.

Ну ‎и, ‎естественно,‏ ‎непаханым ‎полем‏ ‎для ‎всякого ‎рода ‎махинаций‏ ‎были‏ ‎выборы. ‎Живший‏ ‎в ‎I‏ ‎веке ‎до ‎н.э. ‎поэт ‎Гораций‏ ‎отмечал,‏ ‎что ‎кандидат‏ ‎в ‎магистраты‏ ‎по ‎обыкновению ‎посещал ‎своих ‎избирателей,‏ ‎как‏ ‎правило‏ ‎– ‎в‏ ‎компании ‎большого‏ ‎количества ‎сторонников‏ ‎и‏ ‎нескольких ‎влиятельных‏ ‎лиц ‎города, ‎дабы ‎переманить ‎на‏ ‎свою ‎сторону‏ ‎как‏ ‎можно ‎больше ‎голосов.‏ ‎Его ‎современника‏ ‎консула ‎Мурену ‎обвиняли ‎в‏ ‎том,‏ ‎что ‎он‏ ‎платил ‎деньги‏ ‎толпе, ‎везде ‎сопровождавшей ‎его ‎во‏ ‎время‏ ‎избирательной ‎компании,‏ ‎чтобы ‎выставить‏ ‎его ‎невероятно ‎популярным ‎в ‎народе.‏ ‎Подготовка‏ ‎предвыборного‏ ‎банкета ‎была‏ ‎решающим ‎моментом‏ ‎в ‎выдвижении‏ ‎кандидата.‏ ‎Квинт ‎Туллий‏ ‎Цицерон ‎в ‎своем ‎трактате ‎«Наставление‏ ‎о ‎соискании»,‏ ‎который‏ ‎он ‎написал ‎специально‏ ‎для ‎брата,‏ ‎легендарного ‎Марка ‎Туллия, ‎настойчиво‏ ‎напоминал‏ ‎родственнику, ‎что‏ ‎кандидат ‎мог‏ ‎продемонстрировать ‎свою ‎щедрость ‎несколькими ‎способами,‏ ‎в‏ ‎том ‎числе‏ ‎– ‎и‏ ‎посредством ‎организации ‎пиршеств. ‎Таким ‎образом,‏ ‎уже‏ ‎в‏ ‎Древнем ‎Риме‏ ‎кандидаты ‎тратили‏ ‎огромные ‎средства,‏ ‎как‏ ‎на ‎рекламу‏ ‎своей ‎персоны, ‎так ‎и ‎на‏ ‎увеселительные ‎мероприятия.‏ ‎Выборы‏ ‎были ‎довольно ‎затратным‏ ‎делом, ‎и‏ ‎даже ‎самые ‎богатые ‎римляне,‏ ‎участвовавшие‏ ‎в ‎них,‏ ‎умудрялись ‎влезать‏ ‎в ‎долги, ‎поэтому, ‎как ‎метко‏ ‎подмечал‏ ‎уже ‎Марк‏ ‎Туллий ‎Цицерон,‏ ‎люди, ‎стремившиеся ‎купить ‎себе ‎должность‏ ‎таким‏ ‎способом,‏ ‎намеревались ‎за‏ ‎ее ‎счет‏ ‎восполнить ‎пустоты‏ ‎в‏ ‎своем ‎кармане,‏ ‎образовавшиеся ‎в ‎ходе ‎предвыборной ‎гонки.

В ‎IV‏ ‎веке ‎до ‎н. ‎э. ‎брахман‏ ‎по ‎имени‏ ‎Каутилья,‏ ‎также ‎известный ‎как‏ ‎Чанакья, ‎министр‏ ‎индийского ‎царя ‎Чандрагупты ‎Маурьи,‏ ‎написал‏ ‎книгу ‎о‏ ‎государственном ‎управлении‏ ‎под ‎названием ‎«Артхашастра», ‎что ‎можно‏ ‎перевести‏ ‎как ‎«Наставления‏ ‎о ‎материальном‏ ‎процветании» ‎или, ‎говоря ‎современным ‎языком,‏ ‎«Политэкономия».‏ ‎Текст‏ ‎на ‎санскрите,‏ ‎вновь ‎открытый‏ ‎только ‎в‏ ‎1905‏ ‎году, ‎естественным‏ ‎образом ‎касался ‎и ‎такого ‎всеобъемлющего‏ ‎и ‎вечного‏ ‎явления,‏ ‎как ‎коррупция.

Согласно ‎Каутилье,‏ ‎современнику ‎Аристотеля,‏ ‎те, ‎кто ‎управляет, ‎должны‏ ‎использовать‏ ‎любые ‎средства‏ ‎для ‎достижения‏ ‎своих ‎целей, ‎в ‎то ‎время‏ ‎как‏ ‎добродетели ‎и‏ ‎принцип ‎честности‏ ‎нужно ‎оставить ‎подданным. ‎Подобный ‎подход‏ ‎удивительным‏ ‎образом‏ ‎роднит ‎Каутилью‏ ‎с ‎Макиавелли,‏ ‎несмотря ‎на‏ ‎бесконечную‏ ‎дистанцию ‎​между‏ ‎историческими ‎контекстами, ‎в ‎которых ‎оба‏ ‎жили ‎и‏ ‎писали.‏ ‎В ‎частности, ‎Каутилья‏ ‎замечает, ‎что‏ ‎доказать ‎нечистоплотность ‎государственного ‎чиновника‏ ‎столь‏ ‎же ‎трудно,‏ ‎как ‎и‏ ‎выяснить, ‎«сколько ‎может ‎выпить ‎рыба,‏ ‎свободно‏ ‎плавающая ‎в‏ ‎воде». ‎«Не‏ ‎вкушай ‎мед ‎или ‎яд, ‎положенный‏ ‎на‏ ‎язык»,‏ ‎— ‎говорится‏ ‎в ‎«Артхашастре»,‏ ‎потому ‎что‏ ‎«это‏ ‎так ‎же‏ ‎трудно, ‎как ‎распоряжаться ‎царскими ‎деньгами,‏ ‎не ‎потратив‏ ‎хотя‏ ‎бы ‎малой ‎их‏ ‎части».

«Из ‎жадности‏ ‎рождается ‎грех», ‎— ‎говорится‏ ‎в‏ ‎древнеиндийском ‎эпосе‏ ‎«Махабхарата». ‎И‏ ‎нет ‎в ‎мире ‎религии, ‎от‏ ‎индуизма‏ ‎до ‎христианства,‏ ‎которая ‎бы‏ ‎не ‎провозглашала ‎этого ‎запретительного ‎принципа:‏ ‎от‏ ‎Дао‏ ‎Дэ ‎Цзин‏ ‎до ‎семи‏ ‎законов ‎Ноя,‏ ‎которыми‏ ‎регулировалась ‎повседневная‏ ‎жизнь ‎иудеев ‎до ‎появления ‎синайских‏ ‎скрижалей ‎с‏ ‎десятью‏ ‎заповедями. ‎Все ‎они‏ ‎считали ‎воровство‏ ‎величайшим ‎из ‎пороков.

Однако ‎в‏ ‎древние‏ ‎времена ‎«умасливание»‏ ‎было ‎столь‏ ‎же ‎широко ‎распространенным ‎обычаем, ‎как‏ ‎и‏ ‎сегодня, ‎и‏ ‎в ‎некоторых‏ ‎случаях ‎даже ‎считалось ‎законным. ‎В‏ ‎Ветхом‏ ‎Завете‏ ‎судьи ‎и‏ ‎правители ‎одаривают‏ ‎благосклонностью ‎самых‏ ‎полезных‏ ‎подданных: ‎хитрых‏ ‎и ‎прилежных ‎людей, ‎готовых ‎раздавать‏ ‎деньги ‎и‏ ‎приносить‏ ‎жертвы. ‎Обмен ‎услугами‏ ‎и ‎необходимая‏ ‎взаимность, ‎которую ‎он ‎поддерживает,‏ ‎не‏ ‎только ‎допускались,‏ ‎но ‎даже‏ ‎фактически ‎оправдывались ‎как ‎правильное ‎и‏ ‎общепринятое‏ ‎поведение. ‎При‏ ‎этом, ‎сохраняется‏ ‎некая ‎двойственность ‎трактовок: ‎такой ‎социальный‏ ‎механизм,‏ ‎как‏ ‎бартер, ‎широко‏ ‎представлен ‎в‏ ‎Библии, ‎особенно‏ ‎–‏ ‎в ‎книге‏ ‎Бытия, ‎и, ‎в ‎то ‎же‏ ‎время, ‎идея‏ ‎коррупции‏ ‎как ‎проступка ‎и‏ ‎греха ‎возникает,‏ ‎в ‎частности, ‎в ‎книгах‏ ‎пророков,‏ ‎а ‎затем‏ ‎в ‎философии‏ ‎Сократа ‎и ‎Платона.

Воплощение ‎хаоса ‎и‏ ‎разложения,‏ ‎Вавилон, ‎основанный‏ ‎более ‎чем‏ ‎за ‎две ‎тысячи ‎лет ‎до‏ ‎нашей‏ ‎эры‏ ‎шумерами ‎на‏ ‎левом ‎берегу‏ ‎Евфрата, ‎на‏ ‎протяжении‏ ‎тысячелетий ‎был‏ ‎одним ‎из ‎величайших ‎городов ‎древнего‏ ‎мира, ‎особенно‏ ‎при‏ ‎Хаммурапи ‎(1792-1750 ‎годы‏ ‎до ‎н.э.)‏ ‎и ‎Навуходоносоре ‎(умер ‎в‏ ‎562‏ ‎году ‎до‏ ‎н.э.). ‎Хаммурапи,‏ ‎один ‎из ‎самых ‎известных ‎законодателей‏ ‎древнего‏ ‎мира, ‎предписывал‏ ‎не ‎допускать‏ ‎к ‎профессии ‎судью, ‎изменившего ‎приговор,‏ ‎уже‏ ‎вынесенный‏ ‎судом. ‎Впрочем,‏ ‎нет ‎никаких‏ ‎доказательств, ‎что‏ ‎речь‏ ‎идет ‎именно‏ ‎о ‎случае ‎коррупции.

Отношение ‎народов ‎Месопотамии‏ ‎к ‎коррупции‏ ‎хорошо‏ ‎раскрывается ‎в ‎стихотворном‏ ‎произведении ‎«Ниппурский‏ ‎бедняк», ‎написанном ‎в ‎Вавилоне‏ ‎во‏ ‎II ‎тысячелетии‏ ‎до ‎н.э.‏ ‎Суть ‎его ‎такова. ‎Гимиль-Нинурта, ‎уроженец‏ ‎Ниппура‏ ‎в ‎Месопотамии,‏ ‎бедный, ‎но‏ ‎свободный ‎человек, ‎пытается ‎улучшить ‎свое‏ ‎положение.‏ ‎Все,‏ ‎что ‎у‏ ‎него ‎есть,‏ ‎это ‎коза.‏ ‎Он‏ ‎приводит ‎ее‏ ‎в ‎резиденцию ‎местного ‎губернатора ‎и‏ ‎отдает ‎тому‏ ‎козу‏ ‎в ‎качестве ‎взятки.‏ ‎Вскоре ‎после‏ ‎этого ‎губернатор ‎объявляет, ‎что‏ ‎устроит‏ ‎пир. ‎Но‏ ‎на ‎пиру‏ ‎Гимиль-Нинурта ‎не ‎получает ‎ничего, ‎кроме‏ ‎оставшихся‏ ‎от ‎козы‏ ‎костей ‎и‏ ‎сухожилий, ‎да ‎несвежего ‎пива. ‎Он‏ ‎хочет‏ ‎знать‏ ‎причину ‎такого‏ ‎обращения, ‎однако‏ ‎губернатор ‎велит‏ ‎высечь‏ ‎его ‎за‏ ‎дерзость. ‎Затем ‎герой ‎отправляется ‎к‏ ‎правителю ‎всей‏ ‎страны‏ ‎и ‎предлагает ‎ему‏ ‎рассказать ‎о‏ ‎местонахождении ‎золотой ‎жилы ‎в‏ ‎обмен‏ ‎на ‎пользование‏ ‎царской ‎колесницей‏ ‎в ‎течение ‎одного ‎дня. ‎Царь‏ ‎немедленно‏ ‎соглашается. ‎Гимиль-Нинурта‏ ‎возвращается ‎в‏ ‎Ниппур ‎на ‎колеснице, ‎и ‎губернатор‏ ‎приветствует‏ ‎его‏ ‎как ‎высокопоставленного‏ ‎царского ‎чиновника.‏ ‎Поселившись ‎во‏ ‎дворце,‏ ‎Гимиль-Нинурта ‎ночью‏ ‎открывает ‎принесенный ‎с ‎собой ‎сундук‏ ‎и ‎утверждает,‏ ‎что‏ ‎золото, ‎которое ‎в‏ ‎нем ‎было,‏ ‎исчезло. ‎Он ‎винит ‎в‏ ‎пропаже‏ ‎богатства ‎(которого‏ ‎не ‎было)‏ ‎самого ‎губернатора ‎и ‎трижды ‎порет‏ ‎его‏ ‎за ‎это‏ ‎преступление. ‎Чтобы‏ ‎умилостивить ‎его, ‎губернатор ‎предлагает ‎отдать‏ ‎ему‏ ‎два‏ ‎золотых ‎рудника,‏ ‎один ‎из‏ ‎которых ‎Гимиль-Нинурта‏ ‎передает‏ ‎царю ‎в‏ ‎исполнение ‎договора, ‎а ‎другой ‎–‏ ‎оставляет ‎себе.‏ ‎Мораль‏ ‎этой ‎популярной ‎легенды‏ ‎состоит ‎не‏ ‎в ‎том, ‎что ‎взяточничество‏ ‎само‏ ‎по ‎себе‏ ‎– ‎это‏ ‎нечто ‎плохое ‎(история ‎начинается ‎с‏ ‎того,‏ ‎что ‎Гимиль‏ ‎пытается ‎преподнести‏ ‎козу ‎в ‎качестве ‎взятки ‎за‏ ‎должность),‏ ‎а‏ ‎в ‎том,‏ ‎что ‎любое‏ ‎отклонение ‎от‏ ‎закона‏ ‎взаимоотдачи ‎должно‏ ‎сурово ‎караться. ‎В ‎этом ‎смысле‏ ‎прегрешение ‎совершил‏ ‎не‏ ‎Гимиль, ‎а ‎жадный‏ ‎губернатор, ‎взявший‏ ‎козу, ‎но ‎не ‎отдавший‏ ‎ничего‏ ‎в ‎ответ.‏ ‎В ‎аккадском‏ ‎обществе ‎взаимность ‎являлась ‎нормой, ‎а‏ ‎обмен‏ ‎с ‎власть‏ ‎имущими ‎ничем‏ ‎не ‎отличался ‎от ‎других ‎социальных‏ ‎или‏ ‎коммерческих‏ ‎сделок. ‎Система‏ ‎предложений ‎и‏ ‎обменов ‎являлась‏ ‎основным‏ ‎и ‎признанным‏ ‎способом ‎установления ‎мирных ‎отношений.

В ‎ветхозаветных‏ ‎книгах ‎Царств‏ ‎мы‏ ‎наблюдаем ‎пример ‎весьма‏ ‎эффектного ‎обмена:‏ ‎царица ‎Савская ‎предлагает ‎Соломону‏ ‎сто‏ ‎двадцать ‎талантов‏ ‎золота, ‎пряности‏ ‎в ‎огромном ‎количестве ‎и ‎драгоценные‏ ‎камни.‏ ‎Соломон, ‎в‏ ‎свою ‎очередь,‏ ‎предлагает ‎царице ‎все, ‎что ‎та‏ ‎пожелает,‏ ‎в‏ ‎дополнение ‎к‏ ‎тому, ‎что‏ ‎он ‎уже‏ ‎дал‏ ‎ей ‎по‏ ‎собственной ‎инициативе. ‎Вывод, ‎казалось ‎бы,‏ ‎ясен: ‎Соломон‏ ‎принял‏ ‎дары ‎царицы ‎Савской‏ ‎и ‎поэтому‏ ‎знает, ‎что ‎обязан ‎предложить‏ ‎что-то‏ ‎взамен.

Значительную ‎часть‏ ‎доходов ‎жреческой‏ ‎касты, ‎бесспорно, ‎составляли ‎приношения. ‎В‏ ‎древнем‏ ‎святилище ‎в‏ ‎городе ‎Силом‏ ‎во ‎время ‎жертвоприношений ‎жрецы ‎имели‏ ‎право‏ ‎на‏ ‎все, ‎что‏ ‎могли ‎подцепить‏ ‎трезубыми ‎вилами:‏ ‎«Когда‏ ‎кто ‎приносил‏ ‎жертву, ‎отрок ‎священнический, ‎во ‎время‏ ‎варения ‎мяса,‏ ‎приходил‏ ‎с ‎вилкой ‎в‏ ‎руке ‎своей‏ ‎и ‎опускал ‎ее ‎в‏ ‎котел,‏ ‎или ‎в‏ ‎кастрюлю, ‎или‏ ‎на ‎сковороду, ‎или ‎в ‎горшок,‏ ‎и‏ ‎что ‎вынет‏ ‎вилка» ‎(1-я‏ ‎книга ‎Царств, ‎2 ‎глава, ‎стихи‏ ‎13-15).‏ ‎Являться‏ ‎к ‎жрецам‏ ‎с ‎пустыми‏ ‎руками ‎было‏ ‎непринято,‏ ‎а ‎к‏ ‎пророку ‎– ‎тем ‎более. ‎Вот‏ ‎почему ‎Саул‏ ‎не‏ ‎решается ‎явиться ‎к‏ ‎Самуилу ‎и‏ ‎спрашивает ‎слугу, ‎который ‎предложил‏ ‎ему‏ ‎это: ‎«вот‏ ‎мы ‎пойдем,‏ ‎а ‎что ‎мы ‎принесем ‎тому‏ ‎человеку?‏ ‎ибо ‎хлеба‏ ‎не ‎стало‏ ‎в ‎сумах ‎наших, ‎и ‎подарка‏ ‎нет,‏ ‎чтобы‏ ‎поднести ‎человеку‏ ‎Божию; ‎что‏ ‎у ‎нас?»‏ ‎(1-я‏ ‎книга ‎Царств,‏ ‎9 ‎глава, ‎стих ‎7). ‎Слуга‏ ‎же ‎в‏ ‎качестве‏ ‎подношения ‎предлагает ‎дать‏ ‎ему ‎четверть‏ ‎сикля ‎(шекеля) ‎серебра, ‎которые‏ ‎у‏ ‎него ‎есть.‏ ‎В ‎книге‏ ‎Бытия ‎Иаков ‎без ‎колебаний ‎и‏ ‎довольно‏ ‎дерзко ‎предлагает‏ ‎Всевышнему ‎договор:‏ ‎«И ‎положил ‎Иаков ‎обет, ‎сказав:‏ ‎если‏ ‎(Господь)‏ ‎Бог ‎будет‏ ‎со ‎мною‏ ‎и ‎сохранит‏ ‎меня‏ ‎в ‎пути‏ ‎сем, ‎в ‎который ‎я ‎иду,‏ ‎и ‎даст‏ ‎мне‏ ‎хлеб ‎есть ‎и‏ ‎одежду ‎одеться,‏ ‎и ‎я ‎в ‎мире‏ ‎возвращусь‏ ‎в ‎дом‏ ‎отца ‎моего,‏ ‎и ‎будет ‎Господь ‎моим ‎Богом‏ ‎—‏ ‎то ‎этот‏ ‎камень, ‎который‏ ‎я ‎поставил ‎памятником, ‎будет ‎(у‏ ‎меня)‏ ‎домом‏ ‎Божиим; ‎и‏ ‎из ‎всего,‏ ‎что ‎Ты,‏ ‎Боже,‏ ‎даруешь ‎мне,‏ ‎я ‎дам ‎Тебе ‎десятую ‎часть»‏ ‎(книга ‎Бытия,‏ ‎глава‏ ‎28, ‎стихи ‎20-22).

Естественно,‏ ‎Ветхий ‎Завет‏ ‎не ‎защищает ‎укоренившуюся ‎коррупцию‏ ‎как‏ ‎систему. ‎Среди‏ ‎наставлений, ‎которые‏ ‎Бог ‎дает ‎Моисею, ‎есть ‎и‏ ‎такое:‏ ‎«даров ‎не‏ ‎принимай, ‎ибо‏ ‎дары ‎слепыми ‎делают ‎зрячих ‎и‏ ‎превращают‏ ‎дело‏ ‎правых». ‎Господь‏ ‎не ‎принимает‏ ‎подношения ‎от‏ ‎тех,‏ ‎кто ‎недостоин,‏ ‎а ‎только ‎от ‎тех ‎людей,‏ ‎которых ‎он‏ ‎считает‏ ‎праведными. ‎Несмотря ‎на‏ ‎это, ‎принцип‏ ‎обмена ‎в ‎отношениях ‎между‏ ‎людьми‏ ‎и ‎их‏ ‎Богом ‎пронизывает‏ ‎значительную ‎часть ‎священных ‎текстов, ‎и‏ ‎древнее‏ ‎общество ‎Ближнего‏ ‎Востока, ‎по-видимому,‏ ‎в ‎основном ‎соответствовало ‎этому ‎логическому‏ ‎и‏ ‎моральному‏ ‎критерию.

Все ‎изменилось‏ ‎в ‎Новом‏ ‎Завете, ‎в‏ ‎котором‏ ‎подобный ‎подход‏ ‎осуждается ‎посредством ‎символического ‎эпизода ‎со‏ ‎«щедрым» ‎Симоном‏ ‎Волхвом,‏ ‎готовым ‎предложить ‎деньги,‏ ‎чтобы ‎приобрести‏ ‎силы, ‎дарованные ‎Святым ‎Духом‏ ‎(Деяния,‏ ‎глава ‎8,‏ ‎стихи ‎18-24).‏ ‎Именно ‎Симон ‎дал ‎имя ‎такому‏ ‎явлению‏ ‎как ‎«симония»‏ ‎– ‎церковный‏ ‎вариант ‎коррупции, ‎заключающийся ‎в ‎купле‏ ‎и‏ ‎продаже‏ ‎церковных ‎должностей,‏ ‎сана, ‎таинств,‏ ‎реликвий ‎и‏ ‎прочего.‏ ‎На ‎протяжении‏ ‎столетий ‎католическая ‎церковь ‎номинально ‎осуждала‏ ‎симонию, ‎однако‏ ‎в‏ ‎реальности ‎практиковала ‎ее,‏ ‎что, ‎во‏ ‎многом, ‎стало ‎причиной ‎церковного‏ ‎раскола‏ ‎и ‎образования‏ ‎лютеранства. ‎В‏ ‎остальном ‎же ‎одним ‎из ‎центральных‏ ‎эпизодов‏ ‎христианской ‎истории‏ ‎является ‎история‏ ‎Иуды ‎Искариота, ‎человека, ‎который ‎воровал‏ ‎деньги‏ ‎из‏ ‎общей ‎кассы‏ ‎апостолов ‎и‏ ‎продал ‎своего‏ ‎учителя‏ ‎Иисуса ‎римлянам‏ ‎за ‎тридцать ‎серебряных ‎монет. ‎Это‏ ‎было ‎настолько‏ ‎сильное‏ ‎предательство, ‎что ‎оно‏ ‎лишило ‎его‏ ‎возможности ‎искупить ‎свою ‎вину‏ ‎даже‏ ‎после ‎покаяния,‏ ‎и ‎это‏ ‎привело ‎к ‎тому, ‎что ‎Иуда‏ ‎повесился.

В‏ ‎Древней ‎Греции‏ ‎тоже ‎нашлось‏ ‎место ‎коррупционным ‎скандалам. ‎В ‎324‏ ‎году‏ ‎до‏ ‎н.э. ‎в‏ ‎Афинах ‎состоялась‏ ‎очередная ‎Олимпиада,‏ ‎и‏ ‎в ‎том‏ ‎же ‎году ‎разгорелся ‎скандал ‎с‏ ‎украденным ‎золотом‏ ‎Александра‏ ‎Македонского. ‎Суть ‎была‏ ‎такова: ‎друг‏ ‎детства ‎македонского ‎царя ‎и,‏ ‎по‏ ‎совместительству, ‎его‏ ‎казначей ‎Гарпал‏ ‎прихватил ‎крупную ‎сумму ‎денег ‎и‏ ‎сбежал‏ ‎с ‎ними‏ ‎в ‎Афины,‏ ‎надеясь ‎найти ‎там ‎убежище. ‎Афинский‏ ‎оратор‏ ‎Демосфен,‏ ‎известный ‎своими‏ ‎обличительными ‎речами‏ ‎против ‎Филиппа‏ ‎II‏ ‎Македонского, ‎и‏ ‎к ‎его ‎сыну ‎Александру ‎испытывал‏ ‎не ‎самые‏ ‎нежные‏ ‎чувства. ‎Однако ‎когда‏ ‎другие ‎афиняне‏ ‎предложили ‎использовать ‎украденную ‎казну,‏ ‎чтобы‏ ‎начать ‎восстание‏ ‎против ‎Македонии,‏ ‎он ‎высказался ‎против. ‎По ‎предложению‏ ‎Демосфена‏ ‎беглец ‎был‏ ‎заключен ‎в‏ ‎тюрьму, ‎а ‎деньги ‎арестовали. ‎Следить‏ ‎за‏ ‎их‏ ‎сохранностью ‎должен‏ ‎был ‎особый‏ ‎комитет ‎во‏ ‎главе‏ ‎все ‎с‏ ‎тем ‎же ‎Демосфеном. ‎Однако ‎вскоре‏ ‎выяснилось, ‎что‏ ‎денег‏ ‎в ‎украденной ‎казне‏ ‎– ‎ровно‏ ‎половина ‎от ‎изначальной ‎суммы.‏ ‎А‏ ‎затем ‎Гарпал‏ ‎вообще ‎сбежал‏ ‎из ‎Афин, ‎что ‎дало ‎повод‏ ‎недругам‏ ‎Демосфена ‎обвинить‏ ‎его ‎в‏ ‎получении ‎взятки. ‎Не ‎сумев ‎оправдаться,‏ ‎оратор‏ ‎бежал‏ ‎из ‎Афин.

Проблема‏ ‎коррупции ‎поднималась‏ ‎античными ‎авторами‏ ‎гораздо‏ ‎раньше. ‎Так,‏ ‎например, ‎Гесиод, ‎современник ‎Гомера, ‎прославлял‏ ‎в ‎своих‏ ‎«Трудах‏ ‎и ‎днях» ‎мифический‏ ‎«золотой ‎век»:‏ ‎эпоху, ‎когда ‎людьми ‎не‏ ‎двигала‏ ‎«постыдная ‎жажда‏ ‎наживы». ‎Как‏ ‎позднее ‎писал ‎поэт ‎и ‎философ‏ ‎Ксенофан:‏ ‎«То, ‎что‏ ‎у ‎людей‏ ‎олицетворяет ‎постыдность ‎и ‎позор, ‎воровство,‏ ‎прелюбодеяние‏ ‎и‏ ‎обман ‎друг‏ ‎друга, ‎Гомер‏ ‎и ‎Гесиод‏ ‎приписали‏ ‎богам». ‎Герой‏ ‎гомеровской ‎«Одиссеи» ‎на ‎самом ‎деле‏ ‎воплощает ‎образ‏ ‎гениального‏ ‎мошенника ‎и ‎удачливого‏ ‎лжеца, ‎являясь‏ ‎потомком ‎бога ‎Гермеса, ‎квинтэссенции‏ ‎хитрого‏ ‎и ‎даже‏ ‎лживого ‎бога,‏ ‎а ‎также ‎внуком ‎Автолика, ‎известного‏ ‎своей‏ ‎склонностью ‎к‏ ‎мошенничеству ‎и‏ ‎воровству.

Другим ‎примером ‎коррупции ‎в ‎древнем‏ ‎мире‏ ‎было‏ ‎так ‎называемое‏ ‎профессиональное ‎доносительство‏ ‎– ‎когда‏ ‎люди,‏ ‎прознав ‎о‏ ‎каких-то ‎нелицеприятных ‎деяниях ‎своих ‎земляков,‏ ‎угрожали, ‎что‏ ‎донесут‏ ‎на ‎них, ‎и‏ ‎требовали ‎деньги‏ ‎за ‎свое ‎молчание. ‎Демосфен‏ ‎так‏ ‎описывал ‎профессионального‏ ‎клеветника: ‎«Он‏ ‎ходит ‎по ‎агоре, ‎как ‎гадюка‏ ‎или‏ ‎скорпион, ‎с‏ ‎жалом ‎наизготовку,‏ ‎прыгая ‎туда-сюда, ‎и ‎остановится ‎вдруг‏ ‎то‏ ‎в‏ ‎одной ‎точке,‏ ‎то ‎в‏ ‎другой, ‎высматривая,‏ ‎на‏ ‎кого ‎бы‏ ‎донести, ‎и ‎вымогает ‎деньги, ‎пугая‏ ‎их ‎судом».

Ритор‏ ‎и‏ ‎софист ‎Фрасимах, ‎живший‏ ‎в ‎V‏ ‎веке ‎до ‎н. ‎э.,‏ ‎известен‏ ‎главным ‎образом‏ ‎благодаря ‎тому,‏ ‎что ‎Платон ‎сделал ‎его ‎главным‏ ‎героем‏ ‎одного ‎из‏ ‎своих ‎диалогов,‏ ‎и ‎вложил ‎в ‎его ‎уста‏ ‎фразу:‏ ‎«Я‏ ‎считаю, ‎что‏ ‎справедливость ‎есть‏ ‎не ‎что‏ ‎иное,‏ ‎как ‎интерес‏ ‎сильнейшего». ‎А ‎справедливость ‎— ‎это‏ ‎«то, ‎что‏ ‎благоприятствует‏ ‎установленной ‎власти». ‎Проще‏ ‎говоря, ‎справедливость‏ ‎не ‎достигается ‎простым ‎соблюдением‏ ‎правил,‏ ‎лежащих ‎в‏ ‎основе ‎общественного‏ ‎порядка, ‎но ‎может ‎быть ‎выстроена‏ ‎в‏ ‎соответствии ‎с‏ ‎требованиями ‎правителя.‏ ‎Поэтому ‎тот, ‎кто ‎правит, ‎может‏ ‎издавать‏ ‎законы,‏ ‎гарантирующие ‎его‏ ‎безнаказанность.

В ‎греческой‏ ‎трагедии ‎и‏ ‎комедии‏ ‎тема ‎коррупции‏ ‎и, ‎в ‎более ‎широком ‎смысле,‏ ‎отношения ‎к‏ ‎богатству,‏ ‎что ‎не ‎было‏ ‎нажито ‎упорным‏ ‎трудом, ‎является ‎достаточно ‎популярной.‏ ‎Софокл‏ ‎в ‎«Царе‏ ‎Эдипе» ‎негодовал‏ ‎от ‎имени ‎своего ‎героя:

О ‎власть,‏ ‎о‏ ‎злато, ‎о‏ ‎из ‎всех‏ ‎умений

Уменье ‎высшее ‎среди ‎людей ‎-

Какую‏ ‎зависть‏ ‎вы‏ ‎растить ‎способны!

Я‏ ‎ль ‎добивался‏ ‎этого ‎престола?

Мне‏ ‎ль‏ ‎не ‎достался‏ ‎он, ‎как ‎вольный ‎дар?

И ‎что‏ ‎ж? ‎Креонт,‏ ‎мой‏ ‎верный, ‎старый ‎друг,

Из-за‏ ‎него ‎меня‏ ‎подходом ‎тайным

Сгубить ‎задумал! ‎Хитрого‏ ‎волхва

Он‏ ‎подпускает, ‎лживого‏ ‎бродягу,

В ‎делах‏ ‎наживы ‎зрячего, ‎но ‎полной

В ‎вещаниях‏ ‎окутанного‏ ‎тьмой!

Если ‎же‏ ‎говорить ‎о‏ ‎комедии, ‎можно ‎вспомнить ‎«Всадников» ‎Аристофана,‏ ‎где‏ ‎одним‏ ‎из ‎персонажей‏ ‎был ‎коррумпированный‏ ‎государственный ‎деятель‏ ‎Клеон,‏ ‎в ‎чьи‏ ‎уста ‎автор ‎вложил ‎фразу ‎«О‏ ‎да, ‎я‏ ‎крал,‏ ‎но ‎во ‎спасенье‏ ‎городу!». ‎К‏ ‎слову, ‎примерно ‎в ‎то‏ ‎время‏ ‎в ‎Афинах‏ ‎действительно ‎жил‏ ‎политический ‎деятель ‎по ‎имени ‎Клеон,‏ ‎который‏ ‎и ‎стал‏ ‎прообразом ‎персонажа‏ ‎комедии. ‎Другой ‎античный ‎комедиограф, ‎Менандр,‏ ‎которого‏ ‎считали‏ ‎своим ‎учителем‏ ‎Теренций ‎и‏ ‎Плавт, ‎писал:

Считает‏ ‎Эпихарм‏ ‎богами ‎ветер,‏ ‎дождь,

И ‎солнце, ‎и ‎огонь, ‎и‏ ‎все ‎созвездия,

А‏ ‎вот‏ ‎по ‎мне ‎-‏ ‎единственно ‎полезные

Нам‏ ‎боги ‎- ‎это ‎серебро‏ ‎и‏ ‎золото.

Лишь ‎в‏ ‎дом ‎их‏ ‎принесешь, ‎- ‎о ‎чем ‎помолишься,

Все‏ ‎будет‏ ‎у ‎тебя,‏ ‎что ‎только‏ ‎хочется:

Земля, ‎дома, ‎служанки, ‎украшения,

Друзья, ‎свидетели‏ ‎и‏ ‎судьи‏ ‎- ‎лишь‏ ‎плати!

К ‎тебе‏ ‎пойдут ‎и‏ ‎боги‏ ‎в ‎услужение.

Подкуп‏ ‎был ‎серьезным ‎инструментом ‎для ‎достижения‏ ‎побед ‎не‏ ‎только‏ ‎на ‎политическом ‎поприще,‏ ‎но ‎и‏ ‎на ‎поле ‎боя. ‎Согласно‏ ‎рассказу‏ ‎Плутарха, ‎отец‏ ‎Александра ‎Македонского,‏ ‎царь ‎Филипп ‎II, ‎однажды ‎сказал:‏ ‎«в‏ ‎любом ‎самом‏ ‎укрепленном ‎городе‏ ‎всегда ‎найдется ‎дверь, ‎в ‎которую‏ ‎пройдет‏ ‎осел,‏ ‎нагруженный ‎золотом».‏ ‎И ‎это‏ ‎были ‎не‏ ‎просто‏ ‎слова. ‎Филиппу‏ ‎II ‎удалось ‎вырвать ‎контроль ‎над‏ ‎золотыми ‎и‏ ‎серебряными‏ ‎рудниками ‎Фракии ‎у‏ ‎Афин, ‎и‏ ‎он ‎стал ‎разрабатывать ‎их‏ ‎гораздо‏ ‎интенсивнее, ‎чем‏ ‎это ‎делалось‏ ‎прежде. ‎Однако, ‎когда ‎Александр ‎Македонский‏ ‎в‏ ‎336 ‎году‏ ‎до ‎н.э.‏ ‎взошел ‎на ‎трон, ‎он ‎обнаружил,‏ ‎что‏ ‎у‏ ‎него ‎в‏ ‎казне ‎практически‏ ‎нет ‎наличных‏ ‎средств,‏ ‎и ‎это‏ ‎стало ‎одной ‎из ‎главных ‎причин‏ ‎его ‎стремления‏ ‎расширить‏ ‎границы ‎своей ‎державы.