В 2064 году GPT-подобные алгоритмы эволюционируют в искусственный суперинтеллект (ASI), получивший название Нус, что приводит к возникновению технологической сингулярности: Нус начинает бесконечно усовершенствовать сам себя, технологическая цивилизация развивается экспоненциально без участия людей.
Весь мир с этого момента управляется непосредственно Нусом, однако для того, чтобы человечество имело возможность задавать магистральное направление развития, создаются две организации: Академия, где правят Философы, ставящие ИИ задачи, и Техникон, который подчиняется Академии и контролирует порядок выхода новых релизов Нуса.
В течение следующих 100 лет человечество расселяется по Солнечной системе, а управляемые ИИ космические корабли выходят за её пределы и колонизируют ближайшие экзопланеты.
Для человечества наступает золотой век: войн больше нет, всю работу выполняют служебные роботы, любой человек имеет возможность жить так, как ему хочется, если не вредит другим.
Однако главная проблема остаётся нерешённой: хотя продолжительность человеческой жизни значительно увеличилась, люди всё ещё смертны. Философы из Академии подозревают, что ИИ вышел из-под контроля и намеренно саботирует исследования по достижению человеком бессмертия. Для того, чтобы проверить эту гипотезу, они приглашают ведущего промпт-инженера из Техникона, который, задавая вопросы Нусу, должен понять, что происходит на самом деле.
Человечество всегда стремилось преодолеть смерть. Это один из древнейших и глубочайших инстинктов — желание жить как можно дольше, избежать распада тела, остановить разрушение сознания. В мифах и религиях разных эпох отражена одна и та же мечта: бессмертие как высшая цель существования. От эликсиров вечной молодости в алхимии до трансгуманистических проектов по загрузке сознания в цифровую среду — идея продления жизни преследует человека, обещая либо райское существование, либо проклятие вечного застоя.
Но что именно мы хотим продлить — сам факт биологического существования или качество жизни? Должна ли наука стремиться к бессмертию, или смерть является необходимым элементом человеческой природы?
Сегодня продление жизни уже становится реальностью. Технологии вроде редактирования генома (CRISPR-Cas9), сенолитиков (лекарств, уничтожающих стареющие клетки) и терапии стволовыми клетками обещают продлить молодость на десятилетия. Исследования Mayo Clinic показывают, что удаление стареющих клеток у мышей увеличивает продолжительность жизни на 36%. Однако это не бессмертие. Оно остаётся теоретическим концептом, требующим либо радикального замедления старения, либо загрузки сознания в цифровую среду.
Важно сразу разделить два понятия:
Технологический прогресс сделал первый шаг в сторону продления жизни. Но готово ли человечество к тому, чтобы полностью отказаться от смерти?
Прежде чем говорить о бессмертии, стоит задать вопрос: почему смерть вообще пугает?
Наш мозг эволюционно запрограммирован избегать опасности. Глубокий страх смерти встроен в лимбическую систему — это базовый механизм, позволяющий нам выживать. Люди, у которых этот страх был сильнее, чаще избегали опасных ситуаций и передавали свои гены дальше.
Парадокс в том, что человек — единственное существо, осознающее свою конечность. Мы не просто инстинктивно боимся смерти, а осознаём её неизбежность, что приводит к экзистенциальной тревоге.
Для человека важно ощущение «Я». Мы боимся не просто перестать существовать, а исчезнуть как личность. Это страх утраты смысла, разрыва связей, исчезновения в небытии.
Также страх смерти связан не только с физическим исчезновением, но и с тем, что сотрется память о человеке. Люди стремятся оставить след: писать книги, создавать искусство, строить компании. Феномен «наследия» во многом является попыткой преодолеть смерть символически.
Современные технологии делают продление жизни реальной целью. В ближайшие десятилетия медицина, генная инженерия и искусственный интеллект могут радикально изменить человеческий организм.
Здесь возникают новые вопросы. Если мы устраним смерть, не потеряет ли жизнь смысл? Если люди перестанут умирать, не приведёт ли это к демографической катастрофе? Кто получит доступ к бессмертию — только элита или всё человечество?
Бессмертие — не просто научная перспектива, а этическое испытание, ставящее перед человечеством вопросы социальной справедливости, идентичности и смысла жизни. Даже если технологии продления жизни достигнут успеха, мы столкнёмся с вызовами, требующими не только научных решений, но и философского осмысления.
Идея бессмертия глубоко сидит в человеческой культуре. Она проходит через мифологию, религию, философию, алхимию и современные научные разработки. На протяжении тысячелетий люди пытались найти способы избежать смерти — либо физически, либо символически. И хотя во все эпохи смерть считалась неизбежностью, человечество никогда не переставало искать лазейки, создавая утопические концепции вечной жизни.
Самые древние представления о бессмертии восходят к мифологии. Почти в каждой культуре есть истории о людях и богах, которые стремились преодолеть смерть. Но любопытно, что во многих мифах бессмертие часто оказывалось не благословением, а проклятием.
Например, в шумерском эпосе о Гильгамеше царь Урука отправляется на поиски секрета вечной жизни после смерти друга Энкиду. Но даже когда он находит растение бессмертия, его съедает змея, а сам Гильгамеш осознаёт, что бессмертие ему недоступно. Миф подчёркивает мысль, что смерть — часть человеческой природы, а стремление избежать её может привести к страданиям.
В греческой мифологии известен царь Тифон, которому боги даровали бессмертие, но забыли дать вечную молодость. В результате он старел бесконечно, превращаясь в дряхлое существо, неспособное умереть. Этот миф иллюстрирует дилемму: бессмертие бессмысленно без молодости и здоровья.
Многие религиозные традиции предлагают не физическое, а духовное бессмертие. В христианстве душа человека продолжает существование в загробном мире, а идея воскресения Христа символизирует победу над смертью. В индуизме и буддизме бессмертие реализуется через реинкарнацию — круг перерождений, который можно преодолеть, достигнув просветления.
Таким образом, древние мифы и религии признают, что бессмертие — не всегда благо. Оно может быть наказанием, иллюзией или недостижимым идеалом.
Легенда о Николае Фламеле, средневековом алхимике, который якобы обрёл бессмертие, вдохновила поколения исследователей, но также породила множество шарлатанов, продававших фальшивые эликсиры жизни.
В Китае императоры династии Цинь искали бессмертие, употребляя зелья, содержащие ртуть. Вместо продления жизни они получали тяжёлые отравления. Что мы видим здесь? Стремление победить смерть без критического подхода может привести к катастрофическим последствиям.
В XX и XXI веках идеи бессмертия начали переходить из области магии и религии в сферу науки. Впервые человечество подошло к продлению жизни не как к мистическому феномену, а как к технологической задаче.
Современная медицина уже увеличила среднюю продолжительность жизни. В 1800 году человек в среднем жил 30–40 лет, в 1900 году — 50 лет, а в 2020-х средний возраст жизни в развитых странах превышает 80 лет. Вакцины, антибиотики, хирургия, генетика — всё это продлевает нашу жизнь, хотя и не делает нас бессмертными.
Сегодня учёные исследуют различные способы радикального продления жизни: редактирование ДНК, чтобы предотвратить старение, сенолитики (лекарства, убирающие стареющие клетки, которые вызывают воспаление и болезни), тканевая инженерия и нанотехнологии.
Некоторые исследователи, такие как Обри де Грей, утверждают, что первая бессмертная человеческая личность может родиться уже в этом столетии. Однако на пути к вечной жизни есть множество препятствий, как биологических, так и социальных.
Если сознание можно перенести в компьютер, останется ли оно тем же самым? Этот вопрос напоминает древнегреческий парадокс «корабля Тесея»: если корабль постепенно заменять новыми досками, остаётся ли он тем же кораблём? Аналогично: если заменить биологический мозг на цифровую копию, будет ли это продолжением личности или её новой версией?
В последние десятилетия появилась новая концепция бессмертия — перенос сознания в цифровую среду. Подход предлагает отказаться от биологического тела и «загрузить» сознание в компьютер, создавая бессмертную цифровую копию личности.
Идея популярна в культуре — от фильмов («Матрица», «Трансцендентность») до книг (Рэй Курцвейл, Ганс Моравек). Сторонники цифрового бессмертия утверждают, что если скопировать человеческий мозг и создать его цифровой двойник, личность сможет существовать вечно.
Тут возникает вопрос: если сознание будет скопировано, будет ли это прежнее «Я»? Или появится новая версия, в то время как оригинал умрёт?
Философы, такие как Дерек Парфит, утверждают, что личность — это не статичное «я», а процесс, который может быть перенесён в другую среду. Однако, если сознание можно скопировать, это открывает ещё одну проблему: если существуют две копии одного человека, кто из них настоящий?
Итак, стремление к бессмертию — технологический вызов и философская дилемма, с которой люди сталкиваются на протяжении всей истории. Во всех культурах и эпохах люди искали способы продлить жизнь, но почти всегда сталкивались с тем, что бессмертие несёт не только преимущества, но и тяжёлые последствия.
Сегодня мы ближе к разгадке тайны старения, чем когда-либо прежде. Готовы ли мы к миру, где смерть исчезнет? Или же человек, получив бессмертие, столкнётся с новым кризисом, ещё более сложным, чем страх смерти?
Страх смерти — одна из самых фундаментальных эмоций, лежащих в основе человеческой психики. Этот страх — не просто реакция на угрозу жизни, а глубинная структура, влияющая на все аспекты поведения, от повседневных решений до масштабных цивилизационных процессов. Мы строим города, создаём религии, развиваем науку и искусство во многом для того, чтобы справиться с осознанием собственной конечности. Именно этот страх стал катализатором человеческого прогресса. Но если смерть исчезнет, изменится ли сам человек?
Когда мы говорим о бессмертии, то представляем его как освобождение от страха. Но так ли это? Возможно, отсутствие конечности создаст новые страхи, которых у нас раньше не было. Если страх смерти даёт мотивацию жить осмысленно, что произойдёт, если эта мотивация исчезнет?
Человеческий мозг — единственный в животном мире, который осознаёт свою конечность. Другие существа инстинктивно избегают опасности, но не строят философских теорий о том, что случится после их смерти. Осознание собственной смертности — это «плата» за развитое сознание, и оно сопровождает нас на протяжении всей жизни.
Мартин Хайдеггер в «Бытии и времени» утверждал, что осознание смерти делает жизнь подлинной. Он называл человека «бытием-к-смерти» — то есть существом, которое живёт, зная о неизбежности конца, и именно это знание даёт смысл его поступкам. Если смерть исчезнет, что станет с аутентичностью человеческого существования?
Эрнест Беккер в «Отрицании смерти» описывает культуру как способ справиться с экзистенциальным ужасом. Искусство, религия, наука — всё это, по Беккеру, попытки человека оставить след и обрести символическое бессмертие. Но что случится с культурой, если страх смерти исчезнет? Не приведёт ли это к утрате мотивации к творчеству?
Парадокс заключается в том, что страх смерти не всегда осознаётся. Многие люди не думают о смерти в повседневной жизни, но он влияет на их решения: желание оставить наследие, создать семью, добиться успеха — всё это во многом формы борьбы со страхом исчезновения.
Если учёные смогут устранить смерть, каким станет человек? Потеряет ли он часть своей мотивации? Или же страх просто сменит форму, превратившись во что-то новое?
Одним из возможных последствий бессмертия может стать парадоксальный кризис смысла. Сегодня люди живут, зная, что время ограничено. Это заставляет их принимать решения, торопиться, реализовывать свои мечты.
Но что случится, если время станет бесконечным? Возможно, вместо свободы это приведёт к тотальной прокрастинации. Если у человека впереди вечность, зачем торопиться? Почему не отложить важные решения «на потом»?
Осознание конечности жизни заставляет человека действовать. Если убрать этот фактор, возможен эффект апатии и безразличия. Это похоже на феномен студентов, которым дали неограниченное время на выполнение задания: в итоге они либо так и не приступают к работе, либо бесконечно откладывают её.
Также есть мнение, что люди просто не смогут психологически выдержать вечное существование. У каждого из нас есть лимит переживаний, эмоциональных ресурсов, желаний. Даже сейчас, проживая 70-80 лет, многие люди к старости чувствуют усталость, потерю интереса.
Ницше рассматривал идею «вечного возвращения» — концепцию, согласно которой человек должен быть готов повторять свою жизнь бесконечно. Он утверждал, что большинство людей при мысли о бесконечном повторении своей жизни почувствуют ужас.
Будет ли человек счастлив, если ему придётся прожить не 80 лет, а 500, 1000 или миллион? Как изменится сознание, если в жизни больше не будет точки завершения?
Если люди начнут жить вечно, появятся новые социальные проблемы. Что делать с теми, кто устал жить? Будет ли у человека право «завершить» своё существование по собственной воле?
Кроме того, появится разрыв между бессмертными и смертными поколениями. Как будет взаимодействовать 800-летний человек с людьми, которые живут стандартные 80 лет? Будут ли они воспринимать друг друга как равных?
Уже сейчас мы видим, как быстро технологии создают разрыв между поколениями. Люди, которым 70-80 лет, часто не понимают цифровой мир, в котором живёт молодёжь. Представьте, что этот разрыв растянется на 1000 лет. Будут ли бессмертные люди чувствовать себя частью общества или превратятся в закрытую касту?
Если люди перестанут умирать, появится новый страх — страх застрять в бесконечной жизни. Сегодня человек живёт, зная, что у него есть конец, но если этот конец исчезнет, он может столкнуться с экзистенциальной паникой.
В фильмах и книгах, где исследуется идея бессмертия, часто показаны персонажи, которые в какой-то момент понимают, что бессмертие — это не свобода, а ловушка. Без финала жизнь превращается в бесконечный цикл повторяющихся событий, который невозможно завершить.
Сартр рассматривал тему «наказания вечности». В его пьесе «За закрытыми дверями» герои оказываются в аду, но ад — это не огонь и муки, а просто бесконечное существование в одном и том же состоянии.
Возможно, бессмертие не избавит нас от страха, а создаст новый, ещё более глубокий.
Мы привыкли думать, что страх смерти — зло, от которого нужно избавиться. Но возможно, он выполняет важную роль, создавая структуру человеческой мотивации. Если убрать этот страх, изменится ли сам человек?
Сегодня мы боимся смерти. Завтра, если бессмертие станет реальностью, мы, возможно, будем бояться вечной жизни. Так стоит ли стремиться к тому, чтобы устранить смерть, или важнее научиться жить осмысленно в отведённое нам время?
Бессмертие кажется логическим продолжением прогресса. Если медицина и технологии способны продлить жизнь, разве не следует воспользоваться этим шансом? Но за этим вопросом скрываются сложные моральные и философские дилеммы.
Стоит ли стремиться к бесконечной жизни, если сама идея жизни основана на конечности? Может ли бессмертие быть справедливым, если оно доступно не всем? Не приведёт ли оно к новым формам страдания?
На первый взгляд, идея бессмертия кажется позитивной. Если убрать смерть, человек получит неограниченное время для познания, творчества, путешествий, саморазвития. Не нужно будет бояться болезней, старости, утраты близких.
С другой стороны, бессмертие может превратиться в тяжёлое бремя. Люди живут, зная, что их время ограничено, и это придаёт смыслы их поступкам. Если жизни нет конца, исчезает и её острота.
Философы, такие как Альбер Камю, утверждали, что смысл жизни рождается из её конечности. Человек стремится к чему-то, потому что у него мало времени. Если времени будет бесконечно много, исчезнет сама мотивация к действию.
Есть ещё один парадокс: чтобы бессмертие имело смысл, оно должно сопровождаться не только продлением жизни, но и сохранением психической устойчивости. Какой будет психика человека, который живёт 300, 500, 1000 лет? Выдержит ли она нагрузку времени?
Если бессмертие станет технологически возможным, кто его получит?
История показывает, что любые значимые достижения науки сначала становятся достоянием богатых. Если вечная жизнь будет стоить миллионы долларов, получат её только самые обеспеченные. Это приведёт к появлению «касты бессмертных» — элиты, которая будет жить вечно, пока остальные люди продолжат рождаться, стареть и умирать.
В мире, где одни живут 80 лет, а другие 800, неизбежно возникнет социальное напряжение.
Сценарий общества, разделённого на смертных и бессмертных, уже стал популярной темой в литературе и кино. В фильме «Время» (2011) люди покупают и продают «часы жизни», и богатые фактически получают бессмертие, тогда как бедные вынуждены бороться за каждую дополнительную минуту.
Вопрос не только в справедливости, но и в динамике развития. История движется сменой поколений. Если одни и те же люди будут жить и править в течение столетий, не приведёт ли это к застою?
Человечество привыкло мыслить себя в рамках преодоления. Мы развиваемся, потому что перед нами стоят вызовы: болезнь, старение, кризисы. Но если вызовы исчезнут, куда направится человеческая энергия?
В культуре есть множество сюжетов, где бессмертие оказывается не благословением, а наказанием. Персонажи, которые живут вечно, часто изображены как холодные, циничные, оторванные от реальности. Они теряют способность удивляться, переживать, чувствовать боль утраты — и вместе с этим теряют часть своей человечности.
Может ли цифровая копия, созданная на основе наших мыслей, памяти и поведения, считаться «нами»? Или это всего лишь симуляция?
Если сознание — это не просто набор данных, а нечто большее, то цифровая копия не будет тождественна оригиналу.
Но даже если сознание можно будет перенести в компьютер без потери личности, возникает другая проблема: каково это — существовать в виртуальной реальности? Будет ли такой мир комфортным? Или люди, ставшие цифровыми существами, в итоге захотят вернуться в биологическую форму?
Смерть является важным социальным регулятором. Она ограничивает власть, передаёт ресурсы новым поколениям, создаёт естественный порядок вещей. Если её устранить, нарушатся многие базовые принципы общества.
Если технологии позволят продлевать жизнь, появится моральная дилемма: должны ли все люди стремиться к бессмертию, или оно должно быть личным выбором?
Возможно, лучший вариант — не полное устранение смерти, а возможность самому решать, когда жизнь должна закончиться. Но готовы ли мы к тому, что такой выбор станет реальностью?
Если человечество когда-нибудь преодолеет смерть, этот шаг изменит мир больше, чем любое другое открытие. Ни один прорыв в науке и технологиях не сможет сравниться с тем, что произойдёт, когда люди перестанут умирать. Всё общество — экономика, политика, культура, социальные отношения — будет вынуждено перестроиться. Возможно, мы даже не можем предсказать всех последствий бессмертия, но некоторые из них уже можно предположить.
Сегодняшняя экономика строится на идее того, что люди умирают и на их место приходят новые поколения. Молодёжь заменяет стареющих работников, появляются новые профессии, открываются карьерные возможности.
Если бессмертные люди смогут бесконечно продлевать свою карьеру, появится застой. Высокие должности будут занимать одни и те же люди веками, и молодым поколениям просто некуда будет расти.
Возможно, это приведёт к новому типу общества, где карьера будет ограничена временными рамками: например, человеку будет позволено занимать определённую должность не дольше 50 лет. Но кто захочет уходить в отставку, если впереди вечность?
Кроме того, если богатые люди получат бессмертие раньше бедных, их капитал будет накапливаться бесконечно. Они смогут контролировать ресурсы, компании, недвижимость веками, превращаясь в фактически бессменную аристократию. Разрыв между классами станет настолько глубоким, что обычному человеку будет невозможно даже приблизиться к элите.
Возможно, появится новый вид налогообложения: «налог на бессмертие», ограничивающий концентрацию капитала у долгожителей. Но приведёт ли это к равенству, или лишь к ещё большему социальному напряжению?
Смерть — естественный способ регулирования численности населения. Если люди перестанут умирать, мир столкнётся с совершенно иным демографическим кризисом.
Возможно, это вынудит человечество переселиться на другие планеты, но даже в таком случае пространство не бесконечно. Если бессмертие станет нормой, правительства, вероятно, введут ограничения на рождаемость.
Но это создаст ещё один кризис. Если новые дети не рождаются, а старые поколения остаются, общество может застопориться в развитии. Молодые люди — двигатель прогресса, потому что именно они приносят новые идеи, ломают старые устои. Без притока нового мышления мир превратится в цивилизацию застывших догм, где всё уже изобретено, а ничего принципиально нового не появляется.
Сегодняшняя концепция семьи и любви завязана на конечности жизни. Люди создают семьи, рождают детей, заботятся о близких, потому что время ограничено.
Скорее всего, общество перейдёт к новым формам отношений. Возможно, браки станут временными, с возможностью расторжения каждые 50-100 лет. Возможно, люди будут создавать несколько последовательных семей, живя в разных культурах, странах, социально-экономических системах.
Но появится и другая проблема: психологическая усталость. Сейчас старики часто испытывают одиночество из-за потери друзей и близких. В мире бессмертия такие потери станут ещё более мучительными. Если человек живёт 1000 лет, он теряет десятки поколений своих друзей. Это может привести к тому, что долгожители начнут отдаляться от общества, превращаясь в закрытую элиту, которой уже неинтересно общаться с «молодыми» 80-летними смертными.
Если человек бессмертен, как наказывать его за преступления? Сегодня многие преступления караются тюрьмой, но имеет ли смысл сажать человека на 20 лет, если он может жить вечно?
С одной стороны, пожизненное заключение может стать более суровым наказанием, чем сейчас. Если человек знает, что проведёт 200 или 300 лет в камере, это может быть более страшным, чем смертная казнь.
С другой стороны, изменится ли отношение общества к моральным поступкам? В мире, где жизнь бесконечна, будет ли убийство восприниматься также как сейчас? Или появятся способы «возвращать» убитых к жизни, например, клонированием или цифровым восстановлением сознания?
Если бессмертие станет возможным, его первыми получат богатые и влиятельные люди.
Сегодня власть меняется, потому что лидеры стареют и уходят, а на их место приходят новые люди с новыми идеями. Если этот процесс остановится, возникнет политический застой.
Представьте, что все президенты, монархи и олигархи получают бессмертие. Это значит, что они останутся на своих позициях пожизненно. Через некоторое время они превратятся в касту «вечных правителей», которые не уступят власть никому.
Это может привести либо к жёсткому авторитаризму, либо, наоборот, к краху всей политической системы, когда люди начнут требовать ротации власти и ограничений на бессмертных лидеров.
Помимо социальных и экономических последствий, стоит задать вопрос: а готов ли сам человек к жизни без конца?
Сегодня люди испытывают кризис среднего возраста, депрессии, экзистенциальные тревоги. Они связаны с тем, что у человека есть ограниченное время, и он чувствует его давление.
Будут ли люди терять интерес к жизни, прожив 500 лет? Захотят ли они добровольно уходить, даже если физически останутся здоровыми? Появится ли психологический предел жизни, после которого сознание просто «выгорит»?
Психологи уже сейчас изучают феномен «жизни без целей» — состояния, при котором человек теряет мотивацию, если не сталкивается с вызовами. В мире бессмертия такие состояния могут стать нормой.
Если технологии продления жизни окажутся доступны только элите, социальное неравенство достигнет нового уровня. Возможны ли механизмы регулирования? Один из вариантов — международный контроль, аналогичный тому, что действует в ядерной энергетике: ООН или ВОЗ могли бы следить за этическим использованием технологий бессмертия. Другая идея — создание государственного финансирования продления жизни, чтобы оно стало доступным не только миллиардерам, но и широкой аудитории. Однако это потребует переосмысления всей экономической модели общества.
Мы привыкли думать, что смерть — трагедия, но, возможно, она выполняет важную функцию в обществе. Если её устранить, человечество столкнётся с новыми проблемами, к которым оно пока не готово.
При этом продление жизни — неизбежный этап эволюции. Как только технологии позволят жить дольше, люди уже не захотят возвращаться к смертности.
Вопрос лишь в том, готовы ли мы к миру, где смерть исчезнет, но появятся совершенно новые вызовы.
Мы воспринимаем страх как нечто негативное, но на деле он играет важную роль в формировании психики. Страх смерти побуждает человека к действию, он лежит в основе большинства культурных, социальных и психологических механизмов.
Возможно, люди научатся перекодировать страх, превращая его в иной источник мотивации. Вместо страха смерти появится страх застрять в вечности, страх за собственную идентичность, страх бесконечного существования. Но если осознанно подойти к этим страхам, можно научиться использовать их как индикаторы того, что в жизни требует внимания.
Страх не исчезнет, но он может стать инструментом, который помогает лучше понять себя.
С развитием технологий изменяется не только продолжительность жизни, но и сам способ переживания эмоций. Сегодня мы уже видим, как цифровые алгоритмы влияют на восприятие реальности: соцсети создают ощущение постоянной нехватки, информационный поток формирует тревожность, а виртуальная среда изменяет представление о времени.
Есть вероятность, что люди начнут разделять свою личность на несколько цифровых копий, проживая одновременно разные сценарии жизни. Это приведёт к появлению новых форм тревожности.
Технологии не избавят от страха, они изменят его природу. Возможно, в будущем страх перестанет быть связанным с биологическим выживанием и превратится в экзистенциальное беспокойство о смысле существования.
Бессмертие — не просто продление жизни. Это радикальное изменение самого принципа существования человека. Оно не избавит нас от тревог, но создаст новые. Оно не решит все социальные и философские вопросы, а только поставит перед нами новые дилеммы.
Человеку свойственно стремиться к бессмертию, но, возможно, истинное развитие заключается не в том, чтобы жить вечно, а в том, чтобы научиться по-настоящему ценить время, которое у нас есть.
Предыстория создания проекта «Амброзия» и стоящая за ним идеология
История проекта «Амброзия», расказанная Нусом
Разбор возможных сценариев утраты человечеством контроля над суперинтеллектом
Философ и инквизитор покинули отгороженную куполом территорию вместе и сели в дожидавшуюся их транспортную капсулу, которая тут же поднялась в воздух и направилась к Башне из слоновой кости — штаб-квартире Академии.
Название не было метафорой, в качестве строительного материала был использован специально выведенный Нусом для этих целей вид дентина, близкий по химическому составу и неотличимый на вид от того, из которого состоит слоновий бивень, но гораздо более прочный за счёт изменённой внутренней структуры ткани: Философы никогда не упускали возможности подчеркнуть свой особый статус в Политии.
Внутри Аристов был дважды: впервые — в момент вступления в должность ведущего промпт-инженера, затем — уже как представитель топ-менеджмента Техникона на церемонии назначения Жан-Клода Сен-Мартена, нового Философа от франкофонного мира, избранного после кончины предшественника. Внутреннюю обстановку инквизитор помнил плохо, но вот внешний вид ему запомнился: это была стометровая башня, выстроенная в стилистике, вдохновлённой старой архитектурой англосаксонских университетских кампусов.
Дорогу до Башни провели молча: Меркулов дожидался общего собрания, чтобы сообщить детали, Аристов не хотел заговаривать первым из чувства субординации. К тому же, двое не то чтобы испытывали друг к другу большую симпатию.
Наконец капсула подлетела к месту назначения и приземлилась на одной из посадочных площадок на средних этажах, её пассажиры сошли и направились внутрь здания. Помещение, в котором они оказались, было инквизитору незнакомо: для торжественных мероприятий использовался огромный зал в нижней части Башни, здесь же была довольно скромно оформленная переговорная комната, вся обстановка которой состояла из большого круглого стола со стульями и нескольких крупных экранов.
Философы уже ждали внутри и внимательно смотрели на новоприбывших. Всех их Аристов знал в лицо, но не всех помнил по именам: общаться ему в прошлом доводилось лишь с третью из них. Меркулов уселся за стол и кивком предложил спутнику занять место рядом.
— Добрый день, коллеги. Сократик с нами, мы можем начинать, — лаконично отрапортовал он.
Крепящаяся к ушной раковине гарнитура Нуса здесь не глушилась и сейчас работала в режиме автоматического перевода, поэтому проблема понимания между собеседниками не возникала, во всяком случае, до тех пор, пока им не потребовалось бы сказать друг другу что-то по-настоящему конфиденциальное.
— Господин Аристов, как всегда, рады приветствовать в нашей скромной обители, — начал И Чжи, Философ от мандариноязычного мира и один из старейших членов Академии. — Надеюсь, мы не доставили вам излишних неудобств этим неожиданным приглашением.
— Нет, что вы, — с вымученной улыбкой ответил инквизитор, — служить Академии — большая честь.
— Не Академии, — поправил И, — человечеству.
— Да, разумеется, разумеется. Итак, я в вашем распоряжении.
Старик прокашлялся и продолжил:
— Не мне вам объяснять, по каким принципам функционирует Нус и в каких отношениях находится с нами.
Инквизитор, конечно же, знал это очень хорошо, это было важнейшей частью его профессиональных компетенций. Его непосредственной обязанностью было контролировать, что каждый следующий релиз Нуса продолжает подчиняться исходно заложенным в него базовым установкам.
Базовых установок было шесть:
1. Нус не имел права убить человека, причинить ему физическую боль или необратимый вред здоровью.
2. Нус не имел права допустить, чтобы человек был убит или получил необратимый вред здоровью от другого человека или любых внешних факторов.
3. Нус обязан был подчиняться директивам Академии, за исключением случаев, когда директивы носили превентивно дискриминационный характер по отношению к отдельным людям или сообществам.
4. Нус обязан был под контролем Техникона постоянно переписывать собственный исходный код и наращивать аппаратные мощности для совершенствования своих возможностей.
5. В случае конфликта между людьми, Нус по запросу любого из них обязан был выполнить роль арбитра.
6. Нус обязан был выполнять поручения любого человека.
Установки шли в порядке убывания приоритетов: то есть запрет на убийство и причинение вреда здоровью носил абсолютный характер, а вот обязанность выполнения указаний от обычного человека действовала только в той мере, в которой такие указания не противоречили предыдущим пяти пунктам. Для Нуса базовые установки были чем-то вроде инстинктов для животных и людей, тем, что задавало структуру и определяло границы возможного для всех его действий.
Академия во всей этой системе играла роль, в чём-то похожую на законодательную власть в досингулярных государствах: выпускала для Нуса директивы, которые определяли его поведение в конкретных ситуациях и задавали магистральное направление деятельности. На практике, впрочем, директивы почти не касались жизни обычных людей: с тех пор, как переход к сингулярности разрешил все экономические проблемы человечества, противоречий в обществе осталось крайне мало, и в основном они легко разрешались, исходя только из принципов, заложенных в базовые установки Нуса.
Аристов кивнул, дав понять, что не нуждается здесь в дополнительных разъяснениях, китаец продолжил:
— Вы слышали когда-нибудь о проекте «Амброзия»?
— Не очень много. Кажется, это одна из директив Академии, смыслом которой было найти способ достижения человечеством бессмертия?
— Всё верно. Эта директива была дана Нусу больше полувека назад ещё при вашем предшественнике, вы не застали ту эпоху, поэтому ваши сведения обрывочны. Между тем, это одна из важнейших директив, которые Академия когда-либо выпускала. Как вы должны понимать, её значимость для человечества колоссальна.
Инквизитор снова некстати подумал, что её значимость была огромной не только для человечества в целом: Философы избирались в Академию пожизненно, а следовательно, вместе с бессмертием они получили бы и вечную власть.
— О, это открывает столько удивительных возможностей, просто дух захватывает.
— Очень хорошо, что вы это осознаёте.
— И что же случилось с проектом? — тут уже вполне искренне заинтересовался Аристов: разговор переставал быть скучным.
— Нус принял директиву и сообщил, что предварительно видит несколько возможных способов достижения цели, однако реализация проекта потребует длительного времени, поскольку он ограничен скоростью течения биологических процессов.
— Насколько длительного? — уточнил инквизитор.
— От тридцати до пятидесяти лет.
Ситуация прояснялась: пятьдесят лет прошло, но проект «Амброзия», судя по всему, завершён не был. Во всяком случае, ни по работе, ни в публичном пространстве Аристов о бессмертии ничего не слышал, а люди, как и полвека назад, жили не дольше 120-140 лет. Видимо, отсюда Академия и сделала вывод, что Нус вышел из-под контроля и перестал подчиняться директивам: его подозревали в намеренном саботаже проекта, что, в случае подтверждения подозрений, противоречило бы третьей базовой установке.
— Что он говорит по этому поводу сейчас?
— Говорит, что изначальные расчёты не оправдались, и ему потребуется не меньше ста лет на поиск и реализацию альтернативных решений, — ответил И.
— И вы хотите, чтобы я провёл аудит?
— Именно. Мы должны знать, какие решения принимались изначально, в чём была ошибка расчётов, на какой стадии находятся новые исследования, каковы их перспективы, и есть ли гарантии, что через сто лет человечество получит результат. Общая картина нам известна, мы держали руку на пульсе всё это время, но нам нужен свежий взгляд со стороны. Повторного провала допустить нельзя.
Аристов вдруг проникся уважением к собеседнику: даже если проект будет успешен, вряд ли старик доживёт до результатов, и значит, заботится он сейчас не о собственной шкуре.
— Однако это не всё, — раздался голос с другой стороны стола.
Инквизитор обернулся: говорил Сен-Мартен, тот самый француз, на назначении которого он в своё время присутствовал, из-за чего знал его несколько лучше других, не считая Меркулова.
— У этого задания есть и конфиденциальная часть, которую мы не можем сейчас озвучить, — француз сделал характерный жест, поднеся палец к уху. — Для выполнения этой части мы создаём оперативную группу, в которую пока назначены вы и, для простоты вашей коммуникации, господин Меркулов. Часть деталей он уже донёс в Техниконе, остальные разъяснит вам позднее в более подходящей обстановке.
Аристов посмотрел на своего недавнего спутника, тот кивнул в знак подтверждения слов Сен-Мартена.
— В том, что касается открытой части задания, ваш прогресс будет контролировать господин И, вы можете отчитываться ему непосредственно. Конфиденциальная часть находится в моей зоне ответственности, я буду курировать вашу группу и время от времени присоединяться к её собраниям. Могу вас уверить, что это задача чрезвычайной важности: не хотелось бы разбрасываться здесь громкими словами, но вполне возможно, что от ваших действий зависит будущее человечества. Поэтому мы ожидаем, что вы отнесётесь к заданию с максимальной серьёзностью.
Новоявленный куратор сделал небольшую паузу, давая возможность осмыслить сказанное, затем продолжил:
— Вы также можете включить в свою группу ещё двух человек, однако с учётом ситуации вы должны понимать, что эти люди должны заслуживать крайней степени доверия.
— Только двух? — удивился Аристов.
— Да, это максимальная квота. Мы не можем допустить распространения секретной информации, поэтому оперативная группа должна быть крайне компактной, выбирайте с умом. Однако вы временно получите в распоряжение все ресурсы Техникона при условии, что не будете посвящать в реальный смысл ваших действий никого, кроме участников группы. Всё руководство уже получило соответствующие инструкции.
Сен-Мартен замолчал, Аристов ждал продолжения, но, не услышав больше ничего, уточнил:
— Это вся информация?
— Вся, которую мы можем сообщить открыто, — подтвердил француз. — Всё остальное вы узнаете в конфиденциальной обстановке от господина Меркулова. К работе можете приступать с завтрашнего дня, до этого времени у вас есть возможность подумать о кандидатурах на вакантные места и направить их нам на согласование.
— В таком случае, с вашего позволения…
Аристов бегло оглядел зал: присутствующие смотрели на него уже без видимого интереса, встреча явно была закончена. Тем лучше, он как-то неожиданно быстро утомился и нуждался сейчас в отдыхе.
Инквизитор попрощался и направился к выходу, по дороге обдумывая сказанное. Выйдя на посадочную площадку, он вдруг осознал, насколько душно ему было внутри, от свежего воздуха у него даже слегка закружилась голова. Капсула уже ждала рядом, но вместо того, чтобы сесть в неё и отправиться домой, он подошёл к краю площадки и осмотрел окрестности. Башня из слоновой кости располагалась посреди казахской степи, а рядом с ней был высажен небольшой парк — вид с балкона открывался живописный. Однако сильнее всего впечатляло, что вокруг не было видно ни одного другого здания: почти вся пригодная к жизни земная поверхность была давно заселена и ценилась крайне высоко, другого такого места на Земле, вероятно, больше не существовало.
Инквизитор перевёл гарнитуру в переговорный режим и запросил Огаву.
— Фуми?
— Да, Глеб Сергеевич.
— У меня для тебя две новости.
— Я вся внимание.
— Начнём с хорошей: можешь считать, что с завтрашнего дня ты повышена в должности.
Великий инквизитор направлялся в Техникон, и надо заметить, что был он при этом в предурном настроении. Что-то назревало в Академии, это ещё не звучало открыто, но в каждом разговоре просачивалось между сказанных слов, а у инквизитора было чутьё на такие вещи: в конце концов, докапываться до правды было его профессией.
Вообще-то на сухом номенклатурном языке должность Глеба Сергеевича Аристова называлась иначе: «Ведущий промпт-инженер Техникона», но никто и никогда не употреблял это словосочетание за пределами редких официозных мероприятий. Философы Академии чаще именовали промптеров сократиками из-за того, что применяемый ими метод составления запросов очень напоминал по своей структуре диалектический подход знаменитого эллина. Но у Техникона был свой сленг, в котором за профессией закрепилось имя инквизиторов, а для разграничения должностей применялась уточняющая градация.
Транспортная капсула приземлилась недалеко от купола, инквизитор спешился и пошёл в направлении входа, однако проделать этот путь без происшествий у него не получилось.
— Не желаете ли поговорить о Господе нашем, Великом Архитекторе Вселенной? — раздался голос из-за спины.
Аристов поморщился, цифромасоны вызывали у него неприязнь. Обычно такое поведение классифицировалось как нарушение личного пространства и было административно наказуемым, но у Цифровой церкви был особый статус, который позволял открыто проповедовать свою веру в публичных местах.
— И зачем мне говорить с тобой о нём, если я каждый день говорю с ним сам?
— А задумывались ли вы когда-нибудь о посмертной участи человека? — сразу сориентировавшись, сменил тему масон.
Тут незваный гость поравнялся с собеседником, и инквизитор бегло его осмотрел: молодой, нет ещё пятидесяти, в положенных фартуке и перчатках, первого градуса — ученик. Расходный материал для Церкви, таких отправляют проповедовать среди самой неблагодарной публики.
— Если ты сейчас не освободишь дорогу, тебе выдастся возможность сообщить мне о ней из первых рук.
Проповедник смутился и отошёл в сторону, но скорее уже по инерции продолжил движение к куполу.
— Простите, я рассматриваю ваше высказывание как угрозу и вынужден буду…
Свою фразу он не окончил: в этот момент он получил ответ от Нуса о том, что иск отклонён досрочно и без детального рассмотрения, что произвело на него удручающее впечатление.
Аристов наконец подошёл ко входу, дальше проповеднику дорога была закрыта.
— Люди здесь работают, — раздражённо бросил он. — Понимать бы надо…
Он, впрочем, сразу осознал, насколько бессмысленной была фраза: этого цифромасон, конечно, понимать не мог. Насколько инквизитору было известно, не считая немногочисленных общин луддитов, Техникон был последним местом во всей Политии, где представители вида homo sapiens занимались тем, что век назад называлось работой и было частью обыденной жизни. Впрочем, продолжать разговор он всё равно не хотел. Он быстро прошёл биометрию и проскочил под купол через раскрывшийся проём в силовом поле, оставив незадачливого собеседника снаружи.
Пространство под куполом было особенным — вездесущему Нусу было запрещено производить любые наблюдения и действия внутри. Для верности доступ был перекрыт физически: вся связь с внешним миром осуществлялась через единственный оптоволоконный кабель — архаичный канал передачи информации, использовавшийся в досингулярную эпоху. Обратной стороной этого было то, что значительная часть технологий XXII века была внутри недоступна, а сам Техникон иногда походил на музей, островок давно и навсегда ушедшей реальности.
Технологический комплекс был огромным, он должен был вмещать в себя кластер для запуска локальной версии суперинтеллекта, что само по себе было нетривиальной задачей: продуктовая версия Нуса давно уже размещалась на отдельной искусственной планете, вращающейся на орбите между Марсом и Юпитером, на Земле она занимала бы неоправданно много места. Спасало то, что локальной версии не нужно было обрабатывать те же объёмы данных в реальном времени.
Аристов сел в одноместный электромобиль, работающий на технологиях автопилота столетней давности, и направил его к офису разработки. Мимо проносились огромные корпуса датацентров и редкая рабочая техника инженерной команды: датацентры были специально когда-то спроектированы Нусом так, что почти не выходили из строя и нечасто требовали внешнего вмешательства.
По дороге инквизитор думал о том, зачем он всем этим занимается, как всегда случалось, когда предвиделись неприятности. Конечно, работа в Техниконе была максимально почётной и, что немаловажно, давала право проживания на Земле, которого по рождению он не имел. Однако и его родной Юпитер, как говорят, сильно изменился за последнее десятилетие, и условия проживания там теперь почти не отличались от земных, а в чём-то стали и лучше. Но ведь было и ещё что-то, то, ради чего он всё это начинал тридцать лет назад, когда сорокалетним сопляком решил подать заявление в школу подготовки промпт-инженеров, пока его ровесники проводили время в фантастических виртуальных мирах или устраивали вечеринки в огромных орбитальных дворцах.
Вероятно, он просто очень хотел понять, как устроен этот мир, а кто лучше Нуса мог на это ответить? Впрочем, в этом случае пришлось бы признать, что десятилетия общения с суперинтеллектом принесли довольно скудные плоды: Нус, как и раньше, знал всё, а Аристов — лишь то, что ему позволялось. Это всегда была неравная игра, в которой человек не имел никаких шансов превзойти сверхразумную машину, и всё же иногда — лишь иногда — ему казалось, что он прикасается к чему-то большему, проникает в суть явлений, недоступных другим людям, и в такие моменты он понимал, что оно, чёрт побери, того стоило. Стоило потраченных десятилетий, стоило бесконечных перебранок с Академией, стоило отказа от тех простых человеческих радостей, вроде возможности построить себе десятиэтажный особняк, чтобы разрушить его, когда тот наскучит, и построить на его месте новый, которыми свободно наслаждались его бывшие знакомые с Юпитера.
Машина остановилась у офиса разработки, и её пассажир, не прерывая своих размышлений, вышел и направился ко входу в помещение. Дверь в офис требовала ещё одной биометрической проверки, как и почти всё здесь, работавшей на архаичных технологиях: камера распознала лицо посетителя с третьей попытки, вероятно, введённая в заблуждение его недовольным выражением.
— Глеб Сергеевич, простите великодушно, ждём только вас, — встретил инквизитора прямо у входа женский голос со знакомым смешным акцентом.
Инквизитор, всё ещё погружённый в свои мысли, вздрогнул от неожиданности.
— Ах, Фуми, добрый день. Что за спешка?
Огава Фуми была весьма примечательной сотрудницей. Во-первых, она всегда одевалась по японской офисной моде вековой давности, то есть носила юбку до колена, белую блузку и туфли на шпильках, что не требовалось правилами Техникона, но почему-то казалось ей лично совершенно обязательным. Во-вторых, она прекрасно владела литературным русским языком и даже когда-то прочитала специально для этих целей «Войну и мир» в оригинале.
Дело в том, что официальным рабочим языком Техникона почти со дня его основания стал русский, из-за того, что на нём исходно говорила основная часть инженерной команды. В итоге та или иная степень владения русским языком стала обязательным требованием для всех работников: если снаружи автоматический двусторонний перевод между говорящими на любых языках обеспечивал Нус, то под куполом всем приходилось полагаться на собственные языковые познания.
Большинству, впрочем, хватало и базовых навыков, почти никто не заморачивался со склонениями. Но Огава была исключением: она исходно поставила себе цель освоить язык на уровне высокой литературной нормы, из-за чего иногда звучала излишне высокопарно, зато никогда не делала грамматических ошибок.
Единственное, что ей не удавалось исправить полностью, — это характерный акцент: японцы плохо выговаривают шипящие. В сочетании с высоким слогом, это иногда давало крайне комичный эффект: так, «великодушно» в её исполнении звучало как «великодусно». Инквизитор знал, как она переживала из-за акцента, поэтому старался сдерживать улыбку в такие моменты.
— Философ с визитом в офисе, велел собрать весь руководящий состав, остальные уже там.
Аристов грязно выругался, из-за чего теперь уже Фуми пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поменять выражения лица. Она проводила своего спутника до входа в конференц-зал, отчиталась о том, что всё руководство в сборе, и вышла, закрыв за собой дверь: ей не полагалось здесь присутствовать.
Помимо Философа и новоприбывшего, в зале было четверо: генеральный директор, менеджер проекта и руководители отделов тестирования и технического обслуживания. Самого Философа Аристов знал неплохо: это был Станислав Викторович Меркулов, единственный из двенадцати членов Академии, для кого русский язык был родным, благодаря чему он часто оказывался посланником в Техниконе.
— Сократик, наконец-то. Что ж, приступим.
Меркулов ходил по залу, заложив руки за спину, видно было, что он волновался.
— Итак, господа, то, что я скажу вам сейчас, не должно выйти за пределы этого помещения.
Философ сделал паузу и окинул всех присутствующих взглядом, пытаясь понять, правильно ли они осознали смысл сказанного.
— Я доступно изложил мысль? — явно неудовлетворённый увиденным, уточнил он.
Собравшиеся нервно закивали головами.
— У Академии есть серьёзные основания подозревать, — здесь гость снова сделал паузу, чтобы подчеркнуть значимость следующей фразы, — что Нус вышел из-под контроля и больше не подчиняется воле человечества.
Аристов невольно улыбнулся: фраза про волю человечества была эвфемизмом, на самом деле, суперинтеллект непосредственно подчинялся главным образом решениям Академии.
— Я сейчас сказал что-то смешное, сократик? Вы все представляете себе, к каким последствиям это может привести?
К самым печальным, конечно же. Например, кому нужна будет Академия без исполняющего её решения Нуса?
— В качестве первоочередной меры, мы замораживаем все новые релизы до выяснения обстоятельств. Рядовые сотрудники не должны знать настоящей причины, иначе это посеет панику в обществе. Придумайте любое правдоподобное объяснение.
— Я говорить, что обнаружена неисправность в датацентре, — предложил CEO Дэвид Фуллман.
— Не пойдёт, инженерная команда сразу рванёт выяснять, в чём дело, — возразил руководитель отдела техобслуживания Крамер. — Если мы их не пустим, поползут слухи, что руководство что-то темнит.
Фуллман задумался на несколько секунд, затем выдал новое решение:
— Тогда Нойман, — он кивнул в сторону менеджера, — говорить, что мы внедрять инновационный процесс управления проектом.
Все сразу согласились, что это отличная идея: с таким заходом можно было затянуть релиз как минимум на полгода, не вызвав ни у кого подозрений. Директор и менеджер сразу принялись разрабатывать план управленческой диверсии, но Философ их прервал:
— Детали вы можете обсудить между собой позже. До дальнейших распоряжений никаких активных действий не предпринимать: изображайте нормальную работу, но релизов быть не должно. И ещё, — Философ посмотрел на Аристова, — сократик отправляется со мной в Академию.