Безумцы
Петь «по-крупному» Булгаков прекратил, но никто бы не смог ему запретить слушать арии, исполняемые лучшими солистами в великолепном киевском оперном театре. На “Фаусте” он был сорок один раз – его дотошная сестра Вера подсчитала. Родные постоянно слышали, как он мурлычет «На земле весь род людской» и «Я за сестру тебя молю». И из “Аиды”: «Милая Аида… Рая созданье…». Так что когда летом одиннадцатого года наконец-то приехала Тася, им было о чем поговорить – та тоже являлась опероманкой. В Саратове отчим ее лучшей подруги был содержателем театра, так что она переслушала, сидя в директорской ложе, решительно все оперы, что шли в те годы, видела всех именитых гастролеров. У Булгаковых по нечетным субботам принимали гостей. Саша Гдешинский играл на скрипке, сестра Варя на пианино, брат Коля на гитаре, другой брат Ваня на балалайке. Пели, танцевали, разгадывали шарады, развлекали себя “испорченным телефоном” и другими забавами. Подшучивали друг над другом; Миша говорил про Веру: «У нее голосок маленький, но противный»… Шумное семейство Булгаковых произвело на Тасю наилучшее впечатление. Ее поразило, как они дружны, жизнерадостны, как заботятся о близких – это были плоды воспитания Варвары Михайловны. В ее семье такого не было: «Мы… дрались всегда. Как-то ни о чем не думали… А у них очень хорошая обстановка была». Такая атмосфера вообще редкость. Надя Булгакова к тому времени уже уехала в Москву учиться на педагога и домой приезжала только на каникулы, что позволило ей взглянуть на родной дом со стороны. Вот что она записала как-то в дневнике: «Безусловно, что-то выдающееся есть во всех Покровских, начиная с бесконечно доброй и умной, такой простой и благородной бабушки Анфисы Ивановны… Какая-то редкая общительность, сердечность и несомненная талантливость – вот качества покровского дома… Любовь к родным преданиям и воспоминаниям детства… …связь между всеми родственниками – сердечная глубокая связь, какой нет в доме Булгаковых». Вот еще из того же дневника: «Я люблю остроумие, ничем не стесняемые разносторонние разговоры нашего близкого кружка, наш смех и понимание друг друга; люблю некоторую вольность в наших выражениях, образность…; конечно <кузен> вытаращил бы глаза, если б я сказала ему “ухайдакать” в смысле “убить, уничтожить” и поблагодарила за то, что он “накорябал” мне письмо; а малороссийские пословицы и словечки, которых не понимают в Москве!..»[1]
Тасю братья-сестры Михаила приняли хорошо. «Она славная». Но в Киеве она провела всего-то недель шесть. Приехала в августе – уехала в сентябре, уже после того, как в том самом оперном театре застрелили премьер-министра Столыпина. Тася хотела остаться, но ее проницательный папа догадался, что гонит дочь из отчего дома. Чтобы та не выскочила замуж совсем уж ребенком, он приказал ей год поработать кем-нибудь. Она устроилась в ремесленное училище классной дамой. Батюшка на Законе Божьем заставлял девиц повторять что-то хором и к ней укоризненно обращался: «А вы отчего же не участвуете?» На что девицы заливались смехом и говорили: «Это же наша классная дама!». Преосвященство думал, что его дурачат.
На Рождество 12-го года Булгаков привез в Саратов Тасину бабушку. «Была елка, мы танцевали, но больше сидели, болтали…»[2] Михаил познакомился со своими будущими тестем и тещей. То, что тут дело кончится браком, не видел только слепой.
Влюбленный вернулся домой, и такая тоска взяла его, что он даже не смог должным образом кончить курса, даже экзамены не пошел сдавать. Бедняга еле дождался лета и опять приехал в волжский город к своей Татьяне. Михаил купил два медных обручальных кольца. Когда Тасина мама, Евгения Викторовна, увидела их, она была в шоке. Все выспрашивала у дочери, не пропустила ли она чего? Не обвенчалась ли Тася тайно с молодым человеком?
В Киев они прибыли уже вместе. Ехала Тася на Украину под тем предлогом, что ей надо поступить на романо-германское отделение историко-филологических курсов все того же Фребелевского общества. Родители предлагали ей поехать учиться в Париж, но она отказалась. По понятным причинам.
И она поступила на курсы, посещала их некоторое время, но… Эти двое стоили друг друга. Постоянные гуляния, хождения по ресторациям, посещение всех симфонических концертов в Купеческом саду, прослушивание в опере “Тангейзера”, “Кармэн”, “Гугенотов”, “Руслана и Людмилы”, “Севильского цирюльника” и прочих популярных произведений сделали свое черное дело. С обучением на курсах было покончено. И Тася была беременна.
Двадцатилетний жених был в городе редкостью – так рано в брак вступать было не принято. Считалось, что сначала нужно получить образование, встать на ноги, а уж потом искать пару. Студентам, чтобы связать себя узами с полюбившейся девицей, приходилось испрашивать специальное разрешение в университете. Но молодой Булгаков ничего с собой поделать не мог. Варвара Михайловна, разумеется, была обеспокоена этим. Как-то она вызвала девушку на беседу. «Тася, я хочу с вами серьезно поговорить. Вы собираетесь выходить замуж за Михаила? Я вам не советую… Как вы собираетесь жить? Это совсем не просто – семейная жизнь. Ему надо учиться. Я вам не советую этого делать»[3].
Вот письмо Варвары Михайловны дочери Наде в Москву.
«Давно собираюсь написать тебе, но не в силах… изложить тебе всю эпопею… Миша совершенно измочалил меня… В результате я должна предоставить ему самому пережить все последствия своего безумного шага: 26 апреля предполагается его свадьба. Дела стоят так, что все равно они повенчались бы, только со скандалом и разрывом с родными; так я решила устроить лучше все без скандала. Пошла к о. Александру Александровичу (можешь представить, как Миша и Тася меня выпроваживали поскорее на этот визит!), поговорила с ним откровенно, и он сказал, что лучше, конечно, повенчать их, что “Бог устроит все к лучшему” … Если бы я могла надеяться на хороший результат этого брака; а то я, к сожалению, никаких данных с обеих сторон к каким бы то ни было надеждам не вижу, и это меня приводит в ужас. Александр Александрович искренне сочувствовал мне, и стало легче после разговора с ним… Потом Миша был у него; он, конечно, старался обратить Мишино внимание на всю серьезность этого шага (а Мише его слова как с гуся вода!), призывал Божье благословение на это дело…
Теперь Мише нужно хлопотать о всяких бумагах; и я хочу еще, чтобы в мартикуле был зачтен его переход на 3-й курс, а тогда уже венчаться можно. Свадьба будет самая скромная и тихая. Я посоветовала им написать Николаю Николаевичу (отцу Таси – И.П.) письмо с извещением о переходе на 3-й курс и с просьбой о позволении венчаться. Вчера они отослали это письмо.
Ты, конечно, можешь себе представить, какой скандал шел всю зиму и на Мариинско-Благовещенской (У родственников Таси – И.П.) Бабушка и сейчас не хочет слышать об этой свадьбе, Сонечка же старается принимать самое активное участие. Но самая симпатичная роль была Кати. Она старалась всячески привести все к благополучному концу, и все время ее симпатии были на стороне “безумцев”…»[4]
И вот “безумцы” обвенчались. В доказательство своей полной безалаберности деньги, присланные родителями на покупку свадебного наряда, Тася истратила. Истратила, правда, на аборт, но об интересном положении, из которого невеста вышла буквально за несколько недель до венчания, никто, кроме молодоженов, в семье так и не узнал. В любом случае, мать Татьяны, приехавшая из Саратова, пришла в ужас. Она купила маркизетовую кофточку, туфли, невесте сделали прическу. «Почему-то хохотали под венцом ужасно. Домой после церкви ехали в карете… Помню, много было цветов, больше всего – нарциссов…»[5] Встретили, как и положено, хлебом-солью. Выпили шампанского – разумеется, “Донского”. Перечитали уйму поздравительных телеграмм, пришедших от разнообразных родственников и друзей семейства…
Как только отыграли свадьбу, Варвара Михайловна слегла с температурой и пролежала больная три дня.
[1] Воспоминания E.A. Земская
[2] Т.Н. Лаппа. Интервью
[3] Т.Н. Лаппа. Интервью
[4] Воспоминания E.A. Земская
[5] Т.Н. Лаппа. Интервью
Vkontakte
Twitter
Одноклассники
