Город беглецов

В ‎Киеве‏ ‎фарс ‎понемногу ‎уже ‎превращался ‎в‏ ‎трагедию. ‎Сначала‏ ‎штаб‏ ‎округа ‎арестовал ‎большевистский‏ ‎Революционный ‎Комитет.‏ ‎Большевики ‎в ‎ответ ‎подняли‏ ‎восстание.‏ ‎Кончилось ‎тем,‏ ‎что ‎“штабовцы”‏ ‎обменялись ‎пленными ‎с ‎большевиками ‎и‏ ‎ушли‏ ‎на ‎Дон.

Булгаковых‏ ‎описываемые ‎события‏ ‎коснулись ‎непосредственно. ‎Девятнадцатилетний ‎Николайчик, ‎младший‏ ‎брат‏ ‎Михаила,‏ ‎стал ‎незадолго‏ ‎до ‎этого‏ ‎юнкером ‎Инженерного‏ ‎училища.‏ ‎В ‎тот‏ ‎момент ‎он ‎находился ‎в ‎казарме‏ ‎в ‎противоположенном‏ ‎от‏ ‎Подола, ‎где ‎жила‏ ‎семья, ‎конце‏ ‎города. ‎Сначала ‎с ‎ним‏ ‎можно‏ ‎было ‎поговорить‏ ‎по ‎телефону,‏ ‎но ‎потом ‎связи ‎не ‎стало.‏ ‎Встревоженная‏ ‎мать ‎решила‏ ‎его ‎навестить.‏ ‎Увидев ‎сына, ‎Варвара ‎Михайловна ‎немного‏ ‎успокоилась‏ ‎и‏ ‎отправилась, ‎было,‏ ‎домой. ‎Николаю‏ ‎разрешили ‎отлучиться‏ ‎на‏ ‎пятнадцать ‎минут,‏ ‎чтобы ‎проводить ‎ее. ‎И ‎тут‏ ‎как ‎раз‏ ‎начался‏ ‎обстрел. ‎«По ‎счастью,‏ ‎– ‎пишет‏ ‎мать ‎Булгакова ‎Наде ‎в‏ ‎Царское‏ ‎Село, ‎–‏ ‎среди ‎случайной‏ ‎публики ‎был ‎офицер». ‎Он ‎приказал‏ ‎всем‏ ‎лечь ‎на‏ ‎землю ‎у‏ ‎самой ‎стены, ‎чтобы ‎пули, ‎выпущенные‏ ‎из‏ ‎винтовок‏ ‎и ‎пулеметов,‏ ‎били ‎по‏ ‎ней ‎и‏ ‎отлетали‏ ‎рикошетом, ‎никого‏ ‎не ‎задев. ‎Одна ‎женщина ‎все-таки‏ ‎погибла. ‎В‏ ‎короткий‏ ‎промежуток ‎между ‎очередями‏ ‎перебежали ‎обратно‏ ‎к ‎Инженерному ‎училищу. ‎«Коля‏ ‎охватил‏ ‎меня ‎обеими‏ ‎руками, ‎защищая‏ ‎от ‎пуль…» ‎В ‎училище ‎юнкеры‏ ‎уже‏ ‎строились ‎в‏ ‎боевой ‎порядок,‏ ‎и ‎Николка ‎тоже ‎встал ‎в‏ ‎ряды.‏ ‎Варвара‏ ‎Михайловна ‎понимала:‏ ‎добраться ‎до‏ ‎дома ‎сейчас‏ ‎вряд‏ ‎ли ‎возможно.‏ ‎Но ‎ее ‎беспокоило, ‎что ‎другой‏ ‎ее ‎мальчик,‏ ‎Ванечка,‏ ‎наверняка ‎пойдет ‎ее‏ ‎искать. ‎В‏ ‎итоге ‎нашелся ‎офицер, ‎который‏ ‎повел‏ ‎шесть ‎мужчин‏ ‎и ‎двух‏ ‎дам ‎окружным ‎путем ‎в ‎безопасный‏ ‎район.‏ ‎«Около ‎самого‏ ‎оврага, ‎в‏ ‎который ‎мы ‎должны ‎были ‎спускаться,‏ ‎вырисовалась‏ ‎в‏ ‎темноте ‎фигура‏ ‎Николайчика ‎с‏ ‎винтовкой… ‎Он‏ ‎узнал‏ ‎меня, ‎схватил‏ ‎за ‎плечи ‎и ‎шептал ‎в‏ ‎самое ‎ухо:‏ ‎“Вернись,‏ ‎не ‎делай ‎безумия.‏ ‎Куда ‎ты‏ ‎идешь? ‎Тебя ‎убьют!”, ‎но‏ ‎я‏ ‎молча ‎его‏ ‎перекрестила, ‎крепко‏ ‎поцеловала, ‎офицер ‎схватил ‎меня ‎за‏ ‎руку,‏ ‎и ‎мы‏ ‎стали ‎спускаться…»‏ ‎«Какое ‎это ‎было ‎жуткое ‎и‏ ‎фантастическое‏ ‎путешествие‏ ‎среди ‎полной‏ ‎темноты, ‎среди‏ ‎тумана, ‎по‏ ‎каким-то‏ ‎оврагам ‎и‏ ‎буеракам, ‎по ‎непролазной ‎липкой ‎грязи,‏ ‎гуськом ‎друг‏ ‎за‏ ‎другом ‎при ‎полном‏ ‎молчании, ‎у‏ ‎мужчин ‎в ‎руках ‎револьверы…»‏ ‎В‏ ‎час ‎ночи‏ ‎она, ‎наконец,‏ ‎добралась ‎до ‎дома. ‎И ‎только‏ ‎здесь‏ ‎позволила ‎себе‏ ‎расплакаться. ‎По‏ ‎словам ‎матери, ‎Инженерное ‎училище ‎пострадало‏ ‎меньше‏ ‎всего.‏ ‎«Четверо ‎ранено,‏ ‎один ‎сошел‏ ‎с ‎ума»[1]. Это‏ ‎было‏ ‎только ‎начало.

Большинство‏ ‎тех, ‎кого ‎в ‎будущем ‎назовут‏ ‎белогвардейцами, ‎ушли‏ ‎на‏ ‎юг, ‎и ‎в‏ ‎городе ‎осталось‏ ‎две ‎реальные ‎силы: ‎большевики‏ ‎и‏ ‎Рада. ‎Последняя‏ ‎вся ‎насквозь‏ ‎была ‎социалистическая ‎– ‎эсеры ‎да‏ ‎эсдеки,‏ ‎но ‎с‏ ‎националистическим ‎оттенком.‏ ‎Ленин ‎от ‎Советов ‎прислал ‎ультиматум.‏ ‎Он‏ ‎требовал,‏ ‎чтобы ‎Рада‏ ‎отказалась ‎от‏ ‎попыток ‎дезорганизации‏ ‎общего‏ ‎фронта, ‎чтобы‏ ‎не ‎пропускала ‎без ‎согласия ‎никаких‏ ‎войсковых ‎частей‏ ‎на‏ ‎Дон ‎и ‎на‏ ‎Урал, ‎чтобы‏ ‎помогала ‎революционному ‎войску ‎в‏ ‎борьбе‏ ‎с ‎кадетами,‏ ‎и ‎чтобы‏ ‎немедленно ‎вернула ‎оружие ‎рабочим, ‎если‏ ‎оно‏ ‎у ‎кого‏ ‎было ‎отобрано.‏ ‎Рада ‎на ‎это ‎ответила, ‎что‏ ‎«если‏ ‎Народные‏ ‎Комиссары ‎Великороссии,‏ ‎принимая ‎на‏ ‎себя ‎все‏ ‎последствия‏ ‎зла ‎братоубийственной‏ ‎войны, ‎вынудят ‎Генеральный ‎Секретариат ‎принять‏ ‎их ‎вызов,‏ ‎то‏ ‎Генеральный ‎Секретариат ‎уверен‏ ‎в ‎том,‏ ‎что ‎украинские ‎солдаты, ‎рабочие‏ ‎и‏ ‎крестьяне, ‎защищая‏ ‎свои ‎права‏ ‎и ‎свой ‎край, ‎дадут ‎надлежащий‏ ‎ответ‏ ‎народным ‎комиссарам,‏ ‎которые ‎поднимут‏ ‎руку ‎великороссийских ‎солдат ‎на ‎их‏ ‎братьев-украинцев».

Руку‏ ‎великоросских‏ ‎солдат ‎поднимать‏ ‎не ‎пришлось,‏ ‎потому ‎что‏ ‎нашлось‏ ‎достаточно ‎местных.‏ ‎В ‎Харькове ‎организовалось ‎альтернативное ‎Раде‏ ‎большевистское ‎правительство.‏ ‎Очень‏ ‎быстро ‎красные ‎захватили‏ ‎власть ‎практически‏ ‎во ‎всех ‎городах ‎Украины.‏ ‎Причем‏ ‎делали ‎они‏ ‎это ‎зачастую‏ ‎без ‎стрельбы, ‎просто ‎пригрозив ‎ставленникам‏ ‎Рады‏ ‎оружием. ‎В‏ ‎конце ‎концов,‏ ‎пришла ‎очередь ‎Киева, ‎так ‎что‏ ‎парламентарии‏ ‎вынуждены‏ ‎были ‎бежать‏ ‎из ‎города‏ ‎в ‎сторону‏ ‎Житомира.

Деятели‏ ‎Рады ‎понимали,‏ ‎что ‎самостоятельно ‎им ‎у ‎власти‏ ‎не ‎удержаться,‏ ‎поэтому‏ ‎издали ‎Четвертый ‎Универсал,‏ ‎в ‎котором‏ ‎провозгласили ‎независимость ‎Украины. ‎А‏ ‎потом‏ ‎на ‎переговорах‏ ‎в ‎Бресте‏ ‎сговорились ‎с ‎Германией ‎и ‎Австро-Венгрией‏ ‎о‏ ‎том, ‎что‏ ‎армии ‎Центральных‏ ‎держав ‎займут ‎территорию ‎только ‎что‏ ‎созданного‏ ‎государства‏ ‎в ‎обмен‏ ‎на ‎продовольствие.‏ ‎Раде ‎нужны‏ ‎были‏ ‎иностранные ‎штыки,‏ ‎которые ‎бы ‎ее ‎защитили, ‎потому‏ ‎что ‎своего‏ ‎войска‏ ‎не ‎было. ‎Часты‏ ‎были ‎случаи,‏ ‎когда ‎солдаты, ‎особенно ‎горожане,‏ ‎переходили‏ ‎на ‎сторону‏ ‎большевиков. ‎Немцам‏ ‎же ‎необходим ‎был ‎хлеб, ‎которого‏ ‎им‏ ‎катастрофически ‎не‏ ‎хватало. ‎Там‏ ‎же, ‎в ‎Бресте, ‎выступавшие ‎от‏ ‎имени‏ ‎всей‏ ‎России ‎большевики‏ ‎подписали ‎с‏ ‎Германией ‎мирный‏ ‎договор‏ ‎на ‎весьма‏ ‎невыгодных ‎для ‎себя ‎условиях, ‎«пахабный‏ ‎мир».

«Но ‎однажды,‏ ‎в‏ ‎марте, ‎пришли ‎в‏ ‎Город ‎серыми‏ ‎шеренгами ‎немцы, ‎и ‎на‏ ‎головах‏ ‎у ‎них‏ ‎были ‎рыжие‏ ‎металлические ‎тазы, ‎предохранявшие ‎их ‎от‏ ‎шрапнельных‏ ‎пуль… ‎После‏ ‎нескольких ‎тяжелых‏ ‎ударов ‎германских ‎пушек ‎под ‎Городом‏ ‎московские‏ ‎смылись‏ ‎куда-то ‎за‏ ‎сизые ‎леса‏ ‎есть ‎дохлятину,‏ ‎а‏ ‎люди ‎в‏ ‎шароварах ‎притащились ‎обратно, ‎вслед ‎за‏ ‎немцами. ‎Это‏ ‎был‏ ‎большой ‎сюрприз… ‎Шаровары‏ ‎при ‎немцах‏ ‎были ‎очень ‎тихие, ‎никого‏ ‎убивать‏ ‎не ‎смели‏ ‎и ‎даже‏ ‎сами ‎ходили ‎по ‎улицам ‎как‏ ‎бы‏ ‎с ‎некоторой‏ ‎опаской, ‎и‏ ‎вид ‎у ‎них ‎был ‎такой,‏ ‎словно‏ ‎у‏ ‎неуверенных ‎гостей»[2].

Как‏ ‎раз ‎в‏ ‎этот-то ‎момент‏ ‎Булгаков‏ ‎и ‎вернулся‏ ‎домой. ‎Что ‎примечательно, ‎в ‎пассажирском‏ ‎вагоне ‎на‏ ‎обыкновенном‏ ‎поезде ‎Москва-Киев. ‎Поезд,‏ ‎правда, ‎был‏ ‎последний ‎– ‎после ‎между‏ ‎Москвой‏ ‎и ‎Киевом‏ ‎железнодорожное ‎сообщение‏ ‎было ‎надолго ‎прервано.

Заняв ‎Украину, ‎немцы‏ ‎поняли,‏ ‎что ‎с‏ ‎Радой ‎каши‏ ‎не ‎сваришь. ‎Самый ‎главный ‎госслужащий‏ ‎премьер‏ ‎Винниченко‏ ‎заявлял, ‎что,‏ ‎по ‎его‏ ‎мнению, ‎«все‏ ‎чиновники,‏ ‎какие ‎бы‏ ‎они ‎ни ‎были ‎— ‎либеральные‏ ‎или ‎реакционные‏ ‎—‏ ‎это ‎наихудшие ‎и‏ ‎наивреднейшие ‎люди,‏ ‎к ‎которым ‎он ‎всегда‏ ‎чувствовал‏ ‎враждебность ‎и‏ ‎отвращение».

Понятно, ‎что‏ ‎обещанного ‎хлеба ‎от ‎правительства ‎с‏ ‎таким‏ ‎главой ‎ждать‏ ‎было ‎бы‏ ‎по ‎меньшей ‎мере ‎наивно. ‎Представитель‏ ‎Австро-Венгрии‏ ‎в‏ ‎Киеве ‎писал‏ ‎в ‎Вену,‏ ‎что ‎он‏ ‎попытался‏ ‎найти ‎среди‏ ‎нынешней ‎власти ‎хоть ‎сколько-то ‎людей‏ ‎разумных, ‎но‏ ‎попытки‏ ‎эти ‎кончились ‎неудачей.‏ ‎«Все ‎они‏ ‎находятся ‎в ‎опьянении ‎своими‏ ‎социалистическими‏ ‎фантазиями, ‎а‏ ‎потому ‎считать‏ ‎их ‎людьми ‎трезвого ‎ума ‎и‏ ‎здравой‏ ‎памяти, ‎с‏ ‎которыми ‎бы‏ ‎было ‎можно ‎говорить ‎о ‎серьезных‏ ‎делах,‏ ‎не‏ ‎приходится. ‎Население‏ ‎относится ‎к‏ ‎ним ‎даже‏ ‎не‏ ‎враждебно, ‎а‏ ‎иронически-презрительно». ‎Нужно ‎было ‎решать: ‎или‏ ‎объявлять ‎оккупацию,‏ ‎или‏ ‎менять ‎власть. ‎Второй‏ ‎вариант ‎был‏ ‎предпочтительнее.

Пока ‎искали ‎замену, ‎фактически‏ ‎страной‏ ‎управлял ‎фельдмаршал‏ ‎фон ‎Айхгорн,‏ ‎командующий ‎германскими ‎войсками ‎на ‎Украине.‏ ‎Он‏ ‎без ‎всякого‏ ‎стеснения ‎раздавал‏ ‎распоряжения, ‎вступавшие ‎в ‎явное ‎противоречие‏ ‎с‏ ‎приказами‏ ‎Рады, ‎и‏ ‎его ‎офицеры‏ ‎эти ‎распоряжения‏ ‎выполняли.‏ ‎Если ‎представители‏ ‎Рады ‎на ‎местах ‎оказывали ‎сопротивление,‏ ‎им ‎угрожали‏ ‎поркой,‏ ‎и ‎все ‎заканчивалось,‏ ‎как ‎хотели‏ ‎немцы.

В ‎конце ‎апреля ‎в‏ ‎цирке,‏ ‎самом ‎вместительном‏ ‎здании ‎Киева,‏ ‎собрался ‎“Хлеборобский ‎Конгресс”. ‎Съехалось ‎на‏ ‎него‏ ‎что-то ‎около‏ ‎шести ‎с‏ ‎половиной ‎тысяч ‎кулаков ‎со ‎всей‏ ‎Украины.‏ ‎В‏ ‎столицу ‎они‏ ‎направлялись ‎с‏ ‎твердым ‎намерением‏ ‎покончить‏ ‎с ‎Радой,‏ ‎которая ‎постоянно ‎угрожала ‎им ‎то‏ ‎социализацией, ‎то‏ ‎национализацией‏ ‎земли. ‎На ‎конгрессе‏ ‎выбрали ‎нового‏ ‎главу ‎государства ‎– ‎гетмана.‏ ‎Им‏ ‎стал ‎Петр‏ ‎Скоропадский, ‎до‏ ‎революции ‎служивший ‎в ‎свите ‎Николая‏ ‎II.‏ ‎Это ‎был‏ ‎более ‎чем‏ ‎состоятельный ‎помещик, ‎в ‎прошлом ‎командир‏ ‎аристократического‏ ‎гвардейского‏ ‎полка. ‎И‏ ‎тут ‎же,‏ ‎еще ‎до‏ ‎окончания‏ ‎Конгресса, ‎отряды‏ ‎“гетьманцев” ‎заняли ‎все ‎правительственные ‎здания‏ ‎и ‎учреждения.‏ ‎Захват‏ ‎заключался ‎в ‎том,‏ ‎что ‎деятелей‏ ‎Рады ‎попросту ‎выгнали ‎на‏ ‎улицу,‏ ‎не ‎применив‏ ‎к ‎ним‏ ‎никаких ‎репрессий. ‎Раду ‎свергли ‎без‏ ‎видимого‏ ‎участия ‎немцев,‏ ‎но ‎с‏ ‎их ‎молчаливого ‎согласия.

Скоропадский ‎обладал ‎примерно‏ ‎такой‏ ‎же‏ ‎легитимностью, ‎что‏ ‎и ‎Рада,‏ ‎но ‎значительная‏ ‎часть‏ ‎населения, ‎по‏ ‎крайней ‎мере ‎киевлян, ‎отнеслась ‎к‏ ‎нему ‎лояльнее.‏ ‎Причина‏ ‎была ‎в ‎том,‏ ‎что ‎в‏ ‎административных ‎делах ‎он ‎быстро‏ ‎навел‏ ‎порядок. ‎После‏ ‎хаоса ‎предыдущего‏ ‎года ‎это ‎казалось ‎каким-то ‎невиданным‏ ‎достижением.‏ ‎Улицы ‎стала‏ ‎патрулировать ‎полиция-варта,‏ ‎стрелять ‎перестали; ‎на ‎рынках ‎появились‏ ‎хлеб‏ ‎и‏ ‎мясо.

И ‎тут‏ ‎в ‎Киев‏ ‎из ‎Петрограда‏ ‎и‏ ‎Москвы ‎хлынул‏ ‎поток ‎недовольных ‎большевиками. ‎Там ‎уже‏ ‎разогнали ‎Учредительное‏ ‎собрание,‏ ‎и ‎стало ‎предельно‏ ‎ясно, ‎что‏ ‎имущим ‎гражданам ‎от ‎Советов‏ ‎ничего‏ ‎хорошего ‎ждать‏ ‎не ‎приходится.‏ ‎С ‎фронта ‎в ‎город ‎прибывали‏ ‎офицеры.‏ ‎Кто-то ‎возвращался‏ ‎домой, ‎кто-то,‏ ‎уехав ‎из ‎России ‎царской, ‎не‏ ‎желал‏ ‎возвращаться‏ ‎в ‎Россию‏ ‎советскую, ‎и‏ ‎оседал ‎здесь,‏ ‎в‏ ‎Киеве.

«Город ‎жил‏ ‎странною, ‎неестественной ‎жизнью… ‎Бежали ‎седоватые‏ ‎банкиры ‎со‏ ‎своими‏ ‎женами, ‎бежали ‎талантливые‏ ‎дельцы, ‎оставившие‏ ‎доверенных ‎помощников ‎в ‎Москве,‏ ‎которым‏ ‎было ‎поручено‏ ‎не ‎терять‏ ‎связи ‎с ‎тем ‎новым ‎миром,‏ ‎который‏ ‎нарождался ‎в‏ ‎Московском ‎царстве,‏ ‎домовладельцы, ‎покинувшие ‎дома ‎верным ‎тайным‏ ‎приказчикам,‏ ‎промышленники,‏ ‎купцы, ‎адвокаты,‏ ‎общественные ‎деятели.‏ ‎Бежали ‎журналисты,‏ ‎московские‏ ‎и ‎петербургские,‏ ‎продажные, ‎алчные, ‎трусливые. ‎Кокотки. ‎Честные‏ ‎дамы ‎из‏ ‎аристократических‏ ‎фамилий. ‎Их ‎нежные‏ ‎дочери, ‎петербургские‏ ‎бледные ‎развратницы ‎с ‎накрашенными‏ ‎карминовыми‏ ‎губами. ‎Бежали‏ ‎секретари ‎директоров‏ ‎департаментов, ‎юные ‎пассивные ‎педерасты. ‎Бежали‏ ‎князья‏ ‎и ‎алтынники,‏ ‎поэты ‎и‏ ‎ростовщики, ‎жандармы ‎и ‎актрисы ‎императорских‏ ‎театров.‏ ‎Вся‏ ‎эта ‎масса,‏ ‎просачиваясь ‎в‏ ‎щель, ‎держала‏ ‎свой‏ ‎путь ‎на‏ ‎Город… ‎В ‎квартирах ‎спали ‎на‏ ‎диванах ‎и‏ ‎стульях.‏ ‎Обедали ‎огромными ‎обществами‏ ‎за ‎столами‏ ‎в ‎богатых ‎квартирах. ‎Открылись‏ ‎бесчисленные‏ ‎съестные ‎лавки-паштетные,‏ ‎торговавшие ‎до‏ ‎глубокой ‎ночи, ‎кафе, ‎где ‎подавали‏ ‎кофе‏ ‎и ‎где‏ ‎можно ‎было‏ ‎купить ‎женщину, ‎новые ‎театры ‎миниатюр,‏ ‎на‏ ‎подмостках‏ ‎которых ‎кривлялись‏ ‎и ‎смешили‏ ‎народ ‎все‏ ‎наиболее‏ ‎известные ‎актеры,‏ ‎слетевшиеся ‎из ‎двух ‎столиц, ‎открылся‏ ‎знаменитый ‎театр‏ ‎"Лиловый‏ ‎негр" ‎и ‎величественный,‏ ‎до ‎белого‏ ‎утра ‎гремящий ‎тарелками, ‎клуб‏ ‎"Прах"‏ ‎(поэты ‎–‏ ‎режиссеры ‎–‏ ‎артисты ‎– ‎художники) ‎на ‎Николаевской‏ ‎улице.‏ ‎Тотчас ‎же‏ ‎вышли ‎новые‏ ‎газеты, ‎и ‎лучшие ‎перья ‎в‏ ‎России‏ ‎начали‏ ‎писать ‎в‏ ‎них ‎фельетоны‏ ‎и ‎в‏ ‎этих‏ ‎фельетонах ‎поносить‏ ‎большевиков. ‎Извозчики ‎целыми ‎днями ‎таскали‏ ‎седоков ‎из‏ ‎ресторана‏ ‎в ‎ресторан, ‎и‏ ‎по ‎ночам‏ ‎в ‎кабаре ‎играла ‎струнная‏ ‎музыка,‏ ‎и ‎в‏ ‎табачном ‎дыму‏ ‎светились ‎неземной ‎красотой ‎лица ‎белых,‏ ‎истощенных,‏ ‎закокаиненных ‎проституток»[3].

Это‏ ‎и ‎в‏ ‎целом-то ‎все ‎было ‎будто ‎под‏ ‎кокаином.‏ ‎Мир‏ ‎этот ‎был‏ ‎иллюзией, ‎галлюцинацией,‏ ‎обманом ‎чувств.‏ ‎Румянец‏ ‎этот ‎был‏ ‎лихорадочным. ‎И ‎все ‎в ‎душе‏ ‎были ‎уверены,‏ ‎что‏ ‎однажды ‎это ‎кончится.‏ ‎И ‎кончится‏ ‎какой-то ‎жестокостью. ‎Поэтому ‎город‏ ‎веселился‏ ‎пока ‎мог.‏ ‎Каждый ‎пытался‏ ‎получить ‎как ‎можно ‎больше ‎удовольствий,‏ ‎получить‏ ‎от ‎жизни‏ ‎все, ‎как‏ ‎будто ‎этим ‎можно ‎запастись ‎впрок.

[1] Воспоминания‏ ‎E.A.‏ ‎Земская

[2] "Белая‏ ‎гвардия"

[3] "Белая ‎гвардия"