logo
Prox Blog
logo
0
читателей
0 ₽
в месяц
Prox Blog  
О проекте Просмотр Уровни подписки Фильтры Статистика Обновления проекта Контакты Поделиться Метки
Все проекты
О проекте
#000
В новейшее время, в новую цивилизационную эпоху человечества – «Цивилизация Медиа», по Переслегину С.Б. – всякое действие, равно как и без-действие, как и в ранние периоды истории Человека - ВСЕГДА , всегда несет не только и не столько последствия, сколько конкретную, легко указываемую цену и ценность – Жизнь и Смерть всякого человеческого существа.
События как прошлого, так и настоящего явно показывают, что многое многими было не сделано, либо сделано не то, и в такие моменты, как людям простым, нам хочется в целом простого – справедливости. Пусть только и справедливого только Возмездия.
Грядущая Гибель России, равно как и равновозможная, но разно-вероятностное Грядущее Величие России, конечно же, что ясно очевидно, есть результат действия или бездействия тех, кто включен в эволюционную конкурентную борьбу за Власть-Информацию-Ресурсы.
Это та самая Элита и те самые «элитки».
Почему они делают не то и не там, как это можно и чем аргументировать – об этом наш блог.
Но есть ещё один неизменный участник.
Да-да, это – Ты, мой дорогой читатель.
Именно от тебя зависит, кто что и когда узнает – раньше или позже; именно ты можешь поучаствовать в том, чтобы то, о чем правые и левые, центристы, вместомы и вместо-они, как открыл Кот Мотя, вместорусские и вместоукраинцы, вместобелорусы и все те, кто только за себя, и против всех молчат, хотя могут и имеют возможность, в особенности, когда знают – КАК.
Ты можешь пройти мимо и, как в эти времена, когда стали пустыми слова Стыд и Срам, Честь и Дар, поступить в соответствии с текущей Модальностью, то есть – НИЧЕГО.
В особенности, когда у тебя есть – Возможность или ВОЗМОЖНОСТИ.
Текущий период Эволюционной Конкурентной Борьбы помимо утраты на индивидуальном уровне простого человека ценности выше указанных феноменов и явлений характеризуется ещё одной весьма показательной чертой.
Никто – ни элита с элиткой, ни простые люди – не подходят, словно перестали так поступать-делать, к вопросу своей Жизни сквозь призму Смерти, конечности своего бытия…
И вот когда война, которую ведет Русский Субъект ЭКБ, и которая далеко уже перевалила за Урал – Камень, переместившись в души, сердца и неокортекс каждого человека, раскроется тебе во всей своей скажи себе, повтори слова, сказанные Тебе:
«Ты не Был - Ты не участвовал, Ты не боролся, а значит не жил, не любил, не заботился, даже и не существовал. Ни в какой роли, ни кем и ни как. Ты – никто. И обратишься в Ничто. Твоя жизнь ничего не изменила ни в жизни людей близких тебе, ни в судьбе человечества.
[Ты были НИ ПРИ ЧЁМ, даже если читал ТЕ книги - всегда ЕСТЬ действительно важные вещи,"а не вот это вот ваше всё"].
Твоя смерть ничего не изменит в мире. НИЧЕГО.»
 Еще одной характерной чертой текущей модальности является то, что, к сожалению, подвигнуть кого-либо к чему-либо можно только либо как животное - через рефлексы, либо как а-биологическое существо, как человека – через Страх.
И редко ныне встретить Человека [действующего не из Страха, а исходя из Любви и Заботы, с Волей к Жизни и Знанию, и с Мужеством встречающего Знание о Жизни].

#1
Проект направлен на обеспечение реализации исследований и разработки практических аспектов теоретических оснований исторической эволюции человеческих сообществ как результат эволюционной конкурентной борьбы за выживание.
Одним из итогов будет выпуск/публикация книги, которая, при успешной реализации в рамках платформы, будет абсолютно бесплатна.
То есть даром.

#2
Почему книга?
Ответ простой.
Еёную или такую как она никто автору блога не дал прочитать, да, и не написал, по-видимому.
Никто не удосужился разъяснить доступным доходчивым языком, без примитивизации, почему две Русские Империи погибли, и куда этот вектор разрушения ведет всех нас как историческую общность, если аппроксимировать Прошлое к Будущему.
Другой причиной, почему именно Книга, является тот факт, что ныне невозможно уже просмотреть не только все познавательные фильмы и передачи, число которых растет в бесконечность экспоненциально каждый день, но и прочитать все необходимые книги, которые ноне печатаются на каждом углу и в любой типографии.
Фундаментальной же причиной, производными который и являются первые две, является тот факт, что человечество перешло в новый цивилизационный этап – Цивилизацию Медиа, в терминологии Переслегина С.Б.
#3
В целом, материал, строится на научном методе, в рамках именно научного рационального мировоззрения.
В основе своей материал базируется на работах, мыслях, идеях, терминологии, примерах, моделях:
- Зиновьева А.А., в части Успешных Стратегий Выживания;
- Фурсов А.А., закрытые социальные группы, эволюция капитализма, труды ИСАН, Института Системно-стратегического Анализа;
- Савельева С.В., в части, как мне кажется важнейшей – симуляция представителями Хомо Сапиенс с актуализированными биологическими паттернами поведения паттернов поведения А-биологических; гормональная регуляция человеческой деятельности;
- Черниговская Т.В, «для мозга все реально: и сон, и действительность, и виртуальная реальность, и книга, и фильм, и квесты; все что воспринимаем, все что мы делаем влияет на мозг, изменяет его, для него – всё Реальность»;
- Переслегин С.Б, «Цивилизация Медиа»;
- Матвейчев О., мир политтехнологий, манипуляций, смелых и неожиданных решений, книги «Уши машут ослом», «Суверенитет Духа», «Современный человек в поисках смысла», «если что-то происходит, значит это кому-нибудь нужно, если что-то НЕ происходит, значит это тоже кому-нибудь нужно»;
- профессор Спицнадель В., Методология Научного Познания, презентация курса Системного анализа.


Страница "Черновиков": https://aftershock.news/?q=blog/25352
Т-канал: proxblog & proxcenter
Публикации, доступные бесплатно
Уровни подписки
Единоразовый платёж

"Да,я в ладье - меня Потоп не тронет, но как мне жить ,когда народ мой тонет?" Саади. /// Вся́кому же, ему́же дано́ бу́детъ мно́го, мно́го взы́щет­ся от­ него́: и ему́же преда́ша мно́жайше, мно́жайше про́сятъ {истя́жутъ} от­ него́. (Лк.12:48)

Помочь проекту
0.1: Базис 100₽ месяц

"Мал золотник,да дорог."

Оформить подписку
0.2: Вектор 300₽ месяц

"С миру по нитке - голому рубаха."

Оформить подписку
0.3: Топос 500₽ месяц

Камо Грядеши?

Оформить подписку
0.4: PROX. Основатель 1 000₽ месяц

Дао: "Дорога в тысячу ли начинается с первого шага."

Оформить подписку
0.5: PROX. Основатели 2 000₽ месяц

Говорящая Рыба: "Делай добро и бросай его в воду."

Оформить подписку
0.6: PROX. Основание 3 000₽ месяц

Легенда: "Место для шага вперёд."

Оформить подписку
0.7: PROX. Фонд 5 000₽ месяц

Саади: "...Имеющий в кармане мускус не кричит об этом на базаре. Сам запах мускуса говорит за него."

Оформить подписку
0.8: PROX. Академия 9 000₽ месяц

София: "Оставль старцев и учаше кто млад."

Оформить подписку
0.9: PROX. GREEN 10 000₽ месяц

Фёдоров: "Общее дело."

Оформить подписку
0.10: PROX. BLUE 20 000₽ месяц

Миних: "Российское государство управляется непосредственно Самим Господом Богом!"

Оформить подписку
0.11: PROX. RED 50 000₽ месяц

Суворов : "Какой восторг!"

Оформить подписку
0.12: PROX. CENTER 100 000₽ месяц

"Профан - воздвигает Башню. Посвященный - складывает Мозаику".

Оформить подписку
Фильтры
Статистика
0 ₽ в месяц
Обновления проекта
Поделиться
Метки
proxblog 28 РСУСВ 22 prox 21 модальность 20 россия 20 усв 18 фурсов 18 ГРЯДУЩЕЕ 15 зиновьев 15 психоистория 15 Эволюция 15 экб 15 кружала 14 МНП 13 РУССКИЙ 13 власть 10 кризис 10 наука 10 перетолчин 10 ДУХОВНЫЕФАКТОРЫ 9 переслегин 9 сусв 9 государство 8 МОДЕЛЬ 8 РУССКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ 8 базальныйтекст 7 базовыйуровеньобразования 7 глобализация 7 капитал 7 корпус-нивелир 7 культура 7 социальныйинжиниринг 7 ФСБ 7 человек 7 manifestarium 6 аналитика 6 ВОСР 6 манифестариум 6 Путин 6 РУССКИЕ 6 русскиймир 6 сепарация 6 Традиция 6 цивилизациямедиа 6 RSOTM 5 ВИР 5 капитализм 5 ОШИБКА2022 5 РФ 5 VETER 4 вов 4 деньтв 4 КЛУБПРАВИЛЬНЫХЛЮДЕЙ 4 КПЛ 4 культурный канон 4 МОРФ 4 научноепознание 4 научный метод 4 ошибка 4 сегрегация 4 система 4 СИСТЕМЫ 4 тождественность 4 ШОЙГУ 4 21ВЕК 3 KOI 3 RAZVEDOSAA 3 VETER-CENTER 3 АНДРЕЙФУРСОВ 3 АСУСВ 3 АШМАНОВ 3 будущее 3 ГРУ 3 ЖИЗА 3 жизнь 3 информация 3 иприснилсямнесон 3 ИСАН 3 корпорации 3 корпорация 3 корпуснивелир 3 КОЧЕРГИН 3 криптоаналитика 3 логика 3 манипуляция 3 моральные основания 3 НАСТОЯЩЕЕ 3 ОБРЕМЕНЕНИЕ 3 савельев 3 ЭТОПИТЕРДЕТКА 3 SPB 2 базис 2 ВАГНЕР 2 грумо 2 знаниевыйреактор 2 ковид 2 конспирология 2 Москва 2 НДК17 2 ПИКЕТТИ 2 САНКТПЕТЕРБУРГ 2 славяне 2 сменаэнергий 2 социализация 2 Социология 2 стратификация 2 ТеоретическиеОснования 2 ТЭКБ 2 тюрки 2 украина 2 Цивилизация Медиа 2 цитата 2 человейник 2 000 1 12АПРЕЛЯ 1 2022 1 23ФЕВРАЛЯ 1 9МАЯ 1 continentalistx 1 humandesign 1 proxblof 1 PROXCENTER 1 RAZVEDOSAAA 1 азбука 1 анекдот 1 антинаука 1 антропология 1 армия 1 архивблогаprox 1 базальный текст 1 базьныйтекст 1 Бог 1 ввп 1 великий туран 1 вождь 1 война 1 Восток 1 временщики 1 ВЫХОД 1 газпром 1 гало 1 геостратегия 1 Глобализм 1 глобальныйчеловейник 1 гру мо 1 гш мо рф 1 гшморф 1 д=новыйдень 1 дело 1 дизайн человека 1 ДОКЛАДСМОТРИНА 1 дураки и дороги 1 западнизм 1 знак 1 ЗНП 1 и приснился мне сон 1 инженер 1 ислам 1 кабирский эмират 1 кадыров 1 казахстан 1 капитал влияния 1 коррупционеры 1 кремль 1 культурный код 1 Кургинян 1 кшатрий 1 логическая социологи 1 логическаясоциология 1 маркеев 1 маркусвольф 1 мастер 1 меньшиков 1 методология 1 миллер 1 мо рф 1 модели 1 мозг 1 Монтрё 1 морлоки 1 МУЗЫКАНТЫ 1 Народ 1 НАСЛЕДИЕ 1 нато 1 научное познание 1 Неврозы 1 неокочевники 1 непритча 1 нетвойне 1 НОВЫЙДЕНЬ 1 описаниепроекта 1 описаниепроектаprox 1 орел 1 орел выпускает когти 1 ответы 1 отечество 1 питер 1 плебеи 1 православие 1 прекариат 1 Претолчин 1 присяга 1 ПРОШЛОЕ 1 путь меча 1 революция 1 Ресурсы 1 риси 1 родина 1 росатом 1 роснефть 1 русскаякультура 1 русскийкорабль 1 русь 1 сверхобщество 1 сво 1 сечин 1 слово 1 слово и дело 1 смерть 1 смирнов 1 СМОТРИН 1 сон 1 социальнаяэволюция 1 социум 1 спб 1 Сталин 1 стратег 1 стратегии 1 Стратегия 1 страшно 1 сэлдон 1 тенденции 1 тождество 1 трагедияроссии 1 турция 1 угроза вторжения 1 угрозавторжения 1 управление 1 устойчивость 1 ушимашутослом 1 Феномен-19 1 Феномен19 1 христианство 1 царь 1 цивилизация 1 ЦИРКОН 1 ЧВК 1 человеческийдизайн 1 человечество 1 четверныйрейх 1 чечня 1 шаман 1 шебаршин 1 штази 1 элои 1 энтропия 1 Больше тегов
Читать: 24 мин
logo Prox Blog

MANIFESTARIUM: 0.000.00.000/003: Генри ОЛДИ. ПУТЬ МЕЧА. Кабирский эмират.


Генри ‎Лайон‏ ‎ОЛДИ

– Вот ‎человек ‎стоит ‎на ‎распутье‏ ‎между ‎жизнью‏ ‎и‏ ‎смертью. ‎Как ‎ему‏ ‎себя ‎вести?
– Пресеки‏ ‎свою ‎двойственность ‎и ‎пусть‏ ‎один‏ ‎меч ‎сам‏ ‎стоит ‎спокойно‏ ‎против ‎неба!
Из ‎разговоров ‎Кусуноки ‎Масасигэ‏ ‎с‏ ‎его ‎наставником


Кабирский‏ ‎цикл

ПУТЬ ‎МЕЧА

Глава‏ ‎15

1

 

— Есть ‎хочу, ‎— ‎вдруг ‎заявил‏ ‎Кос.‏ ‎—‏ ‎С ‎утра‏ ‎не ‎успел,‏ ‎до ‎полудня‏ ‎с‏ ‎бумагами ‎провозился,‏ ‎теперь ‎вот ‎говорим ‎и ‎говорим…‏ ‎Вам, ‎Блистающим,‏ ‎хорошо,‏ ‎вы ‎от ‎полировки‏ ‎сыты! ‎Ничего,‏ ‎сто ‎лет ‎ждали, ‎пока‏ ‎мы‏ ‎приедем ‎и‏ ‎во ‎всем‏ ‎разберемся ‎— ‎могут ‎еще ‎час‏ ‎подождать!

 Уверенность‏ ‎ан-Таньи ‎в‏ ‎том, ‎что‏ ‎весь ‎Мэйлань ‎сотню ‎лет ‎ждал‏ ‎исключительно‏ ‎нас‏ ‎и ‎того,‏ ‎что ‎именно‏ ‎мы ‎разберемся‏ ‎в‏ ‎загадках ‎происходящего‏ ‎— ‎эта ‎уверенность ‎показалась ‎Мне-Чэну‏ ‎напускной, ‎но,‏ ‎как‏ ‎ни ‎странно, ‎сильно‏ ‎приободрила.

 «И ‎впрямь‏ ‎хороший ‎человек ‎у ‎Заррахида,‏ ‎—‏ ‎с ‎теплой‏ ‎усмешкой ‎подумал‏ ‎я.

 — Хороший ‎человек ‎Кос ‎ан-Танья. ‎Обстоятельный,‏ ‎неунывающий‏ ‎и… ‎и‏ ‎голодный! ‎Надо‏ ‎бы ‎покормить…»

 «Я ‎тоже ‎хороший ‎человек,‏ ‎—‏ ‎ответно‏ ‎подумал ‎Чэн.‏ ‎— ‎Меня‏ ‎тоже ‎надо‏ ‎покормить.‏ ‎В ‎конце‏ ‎концов, ‎Кос ‎— ‎Придаток ‎Заррахида,‏ ‎пусть ‎о‏ ‎нем‏ ‎эсток ‎и ‎заботится…»

 Напоминание‏ ‎было ‎излишним.‏ ‎Заррахид, ‎безусловно, ‎позаботился, ‎да‏ ‎и‏ ‎сам ‎Кос‏ ‎не ‎отстал‏ ‎— ‎они ‎кликнули ‎слуг ‎и‏ ‎Малых‏ ‎Блистающих, ‎и‏ ‎я ‎понял,‏ ‎что ‎хороший ‎дворецкий ‎— ‎он‏ ‎и‏ ‎в‏ ‎Мэйлане ‎хороший‏ ‎дворецкий. ‎Потому‏ ‎что ‎Малые‏ ‎моего‏ ‎здешнего ‎дома,‏ ‎вне ‎всяких ‎сомнений, ‎больше ‎побаивались‏ ‎Заррахида, ‎чем‏ ‎меня,‏ ‎их ‎законного ‎господина;‏ ‎а ‎слуги-Придатки‏ ‎— ‎Коса.

 Не ‎прошло ‎и‏ ‎десяти‏ ‎минут, ‎как‏ ‎выяснилось, ‎что‏ ‎Чэна ‎и ‎Коса ‎(Высшего ‎Чэна‏ ‎и‏ ‎господина ‎ан-Танью,‏ ‎и ‎никак‏ ‎иначе!) ‎ждет ‎стол ‎в ‎трапезной‏ ‎на‏ ‎первом‏ ‎этаже, ‎и‏ ‎сам ‎стол‏ ‎давным-давно ‎накрыт,‏ ‎и‏ ‎не ‎просто‏ ‎накрыт, ‎а ‎прямо-таки ‎ломится ‎от‏ ‎яств ‎кухонь‏ ‎кабирской,‏ ‎мэйланьской, ‎верхневэйской, ‎и‏ ‎какой-то ‎еще…

 Чэн‏ ‎пожалел ‎бедный ‎стол, ‎махнул‏ ‎ан-Танье‏ ‎— ‎и‏ ‎они ‎пошли‏ ‎спасать ‎стол ‎от ‎непосильной ‎ноши;‏ ‎а‏ ‎я ‎влез‏ ‎в ‎ножны,‏ ‎прицепившись ‎кольцами ‎к ‎Чэновому ‎поясу,‏ ‎и‏ ‎отправился‏ ‎с ‎Чэном‏ ‎в ‎трапезную.

 Лестница.

 Коридор.

 А‏ ‎вот ‎и‏ ‎трапезная.

 Обед‏ ‎прошел ‎в‏ ‎молчании. ‎Люди ‎жевали, ‎я ‎—‏ ‎единственный ‎Блистающий‏ ‎в‏ ‎трапезной, ‎поскольку ‎даже‏ ‎слуги ‎были‏ ‎одной ‎расы ‎с ‎Чэном‏ ‎и‏ ‎Косом, ‎а‏ ‎Блистающие ‎оставались‏ ‎за ‎порогом ‎— ‎лежал, ‎как‏ ‎обычно,‏ ‎у ‎Чэна‏ ‎на ‎коленях,‏ ‎прикрытый ‎краем ‎скатерти, ‎лежал ‎и‏ ‎обдумывал‏ ‎все,‏ ‎услышанное ‎наверху.

 Прав‏ ‎был ‎Дзю‏ ‎— ‎уж‏ ‎очень‏ ‎все, ‎произошедшее‏ ‎в ‎Мэйлане ‎за ‎сто ‎лет‏ ‎моего ‎отсутствия,‏ ‎смахивало‏ ‎на ‎заранее ‎продуманные‏ ‎самоубийства. ‎Самоубийства‏ ‎Блистающих. ‎И ‎не ‎просто‏ ‎Блистающих,‏ ‎а ‎старейшин,‏ ‎входящих ‎(входивших!)‏ ‎в ‎тот ‎самый ‎Совет ‎Высших,‏ ‎который‏ ‎изгнал ‎некогда‏ ‎знатную ‎молодежь‏ ‎из ‎Мэйланя ‎и ‎не ‎объяснил‏ ‎причины.

 Старейшины,‏ ‎главы‏ ‎родов, ‎и‏ ‎почти ‎точно‏ ‎раз ‎в‏ ‎десять‏ ‎лет… ‎была,‏ ‎была ‎причина ‎нашего ‎изгнания, ‎не‏ ‎могло ‎не‏ ‎быть!..

 …В‏ ‎дверях ‎возник ‎слуга-человек‏ ‎и ‎со‏ ‎значением ‎откашлялся.

 Кос ‎с ‎неестественно‏ ‎раздутыми‏ ‎щеками, ‎отчего‏ ‎его ‎худое‏ ‎лицо ‎выглядело ‎невообразимо ‎странно, ‎повернулся‏ ‎к‏ ‎дверям.

 — У?! ‎—‏ ‎спросил ‎ан-Танья.‏ ‎— ‎У ‎угу-у ‎у-у-у?!

 — Осмелюсь ‎доложить:‏ ‎спрашивают‏ ‎Высшего‏ ‎Чэна ‎Анкора.

 — У‏ ‎гууу-у? ‎—‏ ‎поднял ‎бровь‏ ‎Кос.

 — Старуха‏ ‎одна, ‎—‏ ‎слуга ‎оказался ‎на ‎редкость ‎понятливым.‏ ‎— ‎Назвалась‏ ‎Матушкой‏ ‎Ци.

 Правая ‎рука ‎Чэна‏ ‎с ‎момента‏ ‎появления ‎слуги ‎лежала ‎на‏ ‎мне,‏ ‎так ‎что‏ ‎разговор ‎людей‏ ‎я ‎слышал ‎прекрасно ‎— ‎вот‏ ‎только‏ ‎сказанное ‎Косом‏ ‎понимал ‎плохо,‏ ‎в ‎отличие ‎от ‎того ‎же‏ ‎слуги.

 Кадык‏ ‎на‏ ‎Косовой ‎шее‏ ‎задвигался ‎вверх-вниз.

 — Ага!‏ ‎— ‎радостно‏ ‎и‏ ‎уже ‎членораздельно‏ ‎сообщил ‎ан-Танья. ‎— ‎На ‎ловца‏ ‎и ‎зверь‏ ‎бежит!

 — Зверь-то,‏ ‎может, ‎и ‎бежит,‏ ‎— ‎осадил‏ ‎его ‎Чэн-Я. ‎— ‎Не‏ ‎суетись,‏ ‎Кос… ‎бабка,‏ ‎небось, ‎за‏ ‎пергаментом ‎своим ‎пришла. ‎Ну ‎и‏ ‎что‏ ‎ты ‎ей‏ ‎скажешь? ‎В‏ ‎том ‎пергаменте ‎всего-то ‎и ‎примечательного,‏ ‎что‏ ‎запись‏ ‎насчет ‎родича‏ ‎Ляна ‎и‏ ‎Скользящего ‎Перста.‏ ‎С‏ ‎которыми ‎должно‏ ‎непонятно ‎что ‎случиться ‎через ‎девять‏ ‎лет. ‎Интересно‏ ‎все-таки,‏ ‎что ‎ты ‎скажешь‏ ‎старухе ‎по‏ ‎этому ‎поводу?

 — А ‎что, ‎этого‏ ‎мало?!‏ ‎— ‎разволновался‏ ‎Кос.

 — Не ‎просто‏ ‎мало, ‎а, ‎почитай, ‎вообще ‎ничего.‏ ‎Бабка‏ ‎тебе ‎в‏ ‎глаза ‎рассмеется,‏ ‎и ‎на ‎этом ‎все ‎закончится.‏ ‎Не‏ ‎пытать‏ ‎же ‎нам‏ ‎ее! ‎Тут‏ ‎тоньше ‎надо…‏ ‎чтоб‏ ‎сама ‎проговорилась‏ ‎и ‎не ‎заметила. ‎А ‎дальше‏ ‎— ‎по‏ ‎обстоятельствам.

 — Пожалуй,‏ ‎Высший ‎Чэн, ‎вы‏ ‎правы, ‎—‏ ‎после ‎долгого ‎раздумья ‎произнес‏ ‎ан-Танья,‏ ‎выразительно ‎указывая‏ ‎взглядом ‎на‏ ‎слугу, ‎ожидавшего ‎решения. ‎— ‎Эй,‏ ‎ты‏ ‎— ‎поди‏ ‎скажи ‎Матушка‏ ‎Ци, ‎что ‎Высший ‎Чэн ‎ждет‏ ‎ее.

 Слуга‏ ‎кивнул‏ ‎и ‎вышел.

  

2

 Матушка‏ ‎Ци ‎со‏ ‎времени ‎нашей‏ ‎последней‏ ‎встречи ‎ничуть‏ ‎не ‎изменилась ‎— ‎что ‎было‏ ‎неудивительно ‎в‏ ‎ее‏ ‎возрасте.

 — Приятной ‎вам ‎трапезы,‏ ‎молодые ‎господа,‏ ‎— ‎затараторила ‎она ‎с‏ ‎порога,‏ ‎— ‎приятной‏ ‎трапезы, ‎и‏ ‎доброго ‎здоровья, ‎и ‎радости ‎в‏ ‎ваш‏ ‎дом, ‎и‏ ‎мудрости ‎в‏ ‎вашу ‎голову, ‎а ‎особенно ‎—‏ ‎в‏ ‎вашу‏ ‎драгоценную ‎голову,‏ ‎Высший ‎Чэн,‏ ‎ибо ‎слышала‏ ‎я,‏ ‎что, ‎возможно,‏ ‎вскорости ‎многострадальный ‎Мэйлань ‎обретет ‎в‏ ‎вашем ‎лице‏ ‎достойного‏ ‎правителя!.. ‎ах ‎да,‏ ‎поговаривают, ‎что‏ ‎у ‎вас ‎еще ‎и‏ ‎свадьба‏ ‎скоро ‎—‏ ‎так ‎что‏ ‎мудрости ‎в ‎вашу ‎голову, ‎и‏ ‎счастья‏ ‎с ‎молодой‏ ‎женой, ‎и‏ ‎силы ‎в ‎ваши ‎чресла, ‎и‏ ‎деток‏ ‎побольше,‏ ‎и…

 Старуха ‎на‏ ‎этот ‎раз‏ ‎явилась ‎без‏ ‎Чань-бо,‏ ‎так ‎что‏ ‎я ‎полностью ‎перешел ‎на ‎восприятие‏ ‎Чэна ‎и‏ ‎теперь‏ ‎волей-неволей ‎должен ‎был‏ ‎выслушивать ‎нескончаемую‏ ‎болтовню ‎говорливой ‎Матушки ‎Ци.

 — Здравствуйте,‏ ‎Матушка,‏ ‎— ‎вставил‏ ‎наконец ‎Чэн-Я,‏ ‎когда ‎старуха ‎на ‎мгновенье ‎умолкла,‏ ‎переводя‏ ‎дух ‎и‏ ‎готовясь ‎к‏ ‎очередному ‎словоизвержению.

 — Прошу ‎присаживаться ‎за ‎стол,‏ ‎—‏ ‎поспешил‏ ‎добавить ‎Кос,‏ ‎явно ‎пытаясь‏ ‎заткнуть ‎рот‏ ‎Матушки‏ ‎Ци ‎изрядной‏ ‎порцией ‎еды.

 Дважды ‎упрашивать ‎старуху ‎не‏ ‎пришлось. ‎Поминутно‏ ‎рассыпаясь‏ ‎в ‎благодарностях, ‎она‏ ‎тут ‎же‏ ‎уселась ‎напротив ‎Чэна-Меня, ‎пододвинула‏ ‎к‏ ‎себе ‎сразу‏ ‎три ‎чашки‏ ‎гречневой ‎лапши, ‎пиалу ‎с ‎соевым‏ ‎соусом‏ ‎по-вэйски, ‎блюдо‏ ‎с ‎полосками‏ ‎тушеного ‎мяса, ‎четыре ‎блюдца ‎с‏ ‎грибами,‏ ‎маринованной‏ ‎морковью, ‎рисом‏ ‎и ‎бобами‏ ‎— ‎и‏ ‎действительно‏ ‎ненадолго ‎умолкла.

 Пока‏ ‎старуха ‎лихо ‎расправлялась ‎с ‎угощением,‏ ‎Кос ‎сбегал‏ ‎наверх‏ ‎и ‎принес ‎утерянный‏ ‎ею ‎свиток.

 Чэн-Я‏ ‎даже ‎не ‎сомневался, ‎что‏ ‎ан-Танья‏ ‎успел ‎сделать‏ ‎со ‎свитка‏ ‎копию.

 — Вы ‎ведь ‎за ‎этим ‎пришли,‏ ‎Матушка?‏ ‎— ‎спросил‏ ‎Кос, ‎демонстративно‏ ‎выкладывая ‎свиток ‎на ‎стол.

 К ‎счастью,‏ ‎вне‏ ‎пределов‏ ‎досягаемости ‎цепких‏ ‎лапок ‎Матушки‏ ‎Ци ‎—‏ ‎а‏ ‎то ‎Я-Чэн‏ ‎почему-то ‎стал ‎опасаться, ‎что ‎старуха‏ ‎сейчас ‎схватит‏ ‎свой‏ ‎пергамент ‎и ‎вылетит‏ ‎в ‎окно.

 — Ой,‏ ‎спасибо ‎вам, ‎молодые ‎господа!‏ ‎—‏ ‎немедленно ‎засуетилась‏ ‎старуха, ‎поспешно‏ ‎дожевывая ‎последнюю ‎полоску ‎мяса. ‎—‏ ‎Вот‏ ‎спасибо ‎так‏ ‎спасибо, ‎прямо‏ ‎всем ‎спасибам ‎спасибо, ‎уж ‎я‏ ‎и‏ ‎не‏ ‎знаю, ‎что‏ ‎бы ‎я‏ ‎без ‎вас‏ ‎делала!‏ ‎Видать, ‎обронила‏ ‎во ‎время ‎Беседы, ‎растеряха ‎старая,‏ ‎а ‎сразу‏ ‎и‏ ‎не ‎заметила ‎—‏ ‎уже ‎потом‏ ‎спохватилась, ‎да ‎поздно… ‎я‏ ‎и‏ ‎в ‎плач,‏ ‎я ‎и‏ ‎в ‎вой, ‎а ‎там ‎думаю‏ ‎—‏ ‎господа ‎молодые,‏ ‎глазастые, ‎небось‏ ‎найдут ‎непременно ‎и ‎вернут ‎непременно,‏ ‎—‏ ‎а‏ ‎и ‎не‏ ‎застанут ‎старушку,‏ ‎так ‎с‏ ‎собой‏ ‎заберут, ‎не‏ ‎выкинут, ‎нет, ‎не ‎выбросят ‎зазря,‏ ‎и ‎будет‏ ‎свиточек‏ ‎мой ‎у ‎благородных‏ ‎молодых ‎господ‏ ‎в ‎полной ‎сохранности, ‎аж‏ ‎до‏ ‎самого ‎Мэйланя,‏ ‎и ‎как‏ ‎только ‎глупая ‎Матушка ‎Ци ‎объявится…

 Кос‏ ‎ловко‏ ‎пододвинул ‎Матушке‏ ‎второе ‎блюдо‏ ‎с ‎солеными ‎колобками: ‎старуха ‎машинально‏ ‎сунула‏ ‎один‏ ‎из ‎них‏ ‎в ‎рот‏ ‎— ‎и‏ ‎Чэн-Я‏ ‎успел ‎вклиниться‏ ‎в ‎случайно ‎образовавшуюся ‎паузу.

 — Вы ‎уж‏ ‎простите ‎нас,‏ ‎любопытных‏ ‎молодых ‎господ, ‎Матушка,‏ ‎но ‎только‏ ‎мы ‎осмелились ‎заглянуть ‎в‏ ‎ваш‏ ‎свиток… ‎думали,‏ ‎разузнаем, ‎где‏ ‎вы ‎проживаете ‎— ‎а ‎там‏ ‎и‏ ‎не ‎удержались!‏ ‎Простите ‎великодушно…

 Старуха‏ ‎перестала ‎жевать ‎и ‎настороженно ‎покосилась‏ ‎в‏ ‎нашу‏ ‎сторону.

 — Очень, ‎очень‏ ‎интересные ‎записи!‏ ‎— ‎как‏ ‎ни‏ ‎в ‎чем‏ ‎не ‎бывало ‎продолжал ‎Чэн-Я. ‎—‏ ‎Особенно ‎там,‏ ‎где‏ ‎про ‎Антару… ‎я‏ ‎как-то ‎беседовал‏ ‎с ‎Друдлом, ‎и ‎он‏ ‎тогда‏ ‎еще ‎пел‏ ‎мне ‎«Касыду‏ ‎о ‎взятии ‎Кабира» ‎самого ‎аль-Мутанабби‏ ‎—‏ ‎мы ‎потом‏ ‎с ‎Друдлом‏ ‎долго ‎спорили…

 «О ‎чем ‎мы ‎могли‏ ‎с‏ ‎Друдлом‏ ‎спорить?!» ‎—‏ ‎воззвал ‎ко‏ ‎мне ‎Чэн.

 «Понятия‏ ‎не‏ ‎имею!» ‎—‏ ‎откликнулся ‎я.

 Ах, ‎жаль, ‎Обломок ‎наверху‏ ‎остался…

 — Спорили… ‎о‏ ‎многом,‏ ‎— ‎уклончиво ‎закончил‏ ‎Чэн-Я.

 При ‎упоминании‏ ‎о ‎Друдле ‎взгляд ‎старухи‏ ‎заметно‏ ‎смягчился.

 — Да, ‎Друдл…‏ ‎— ‎задумчиво‏ ‎поджала ‎губы ‎она. ‎— ‎В‏ ‎наших‏ ‎кругах ‎его‏ ‎звали ‎Пересмешником.‏ ‎А ‎вы ‎были ‎его ‎другом?‏ ‎Или,‏ ‎осмелюсь‏ ‎спросить ‎—‏ ‎учеником? ‎Простите‏ ‎за ‎дерзость,‏ ‎но‏ ‎иначе ‎вам‏ ‎вряд ‎ли ‎довелось ‎бы ‎слышать‏ ‎от ‎Друдла‏ ‎«Касыду‏ ‎о ‎взятии ‎Кабира»‏ ‎да ‎еще‏ ‎потом ‎спорить ‎с ‎Пересмешником…‏ ‎о‏ ‎многом.

 «Сказать ‎ей?»‏ ‎— ‎спросил‏ ‎Чэн.

 «Скажи…» ‎— ‎шевельнулся ‎я.

 

— Вы, ‎наверное,‏ ‎слышали,‏ ‎что ‎я‏ ‎убил ‎в‏ ‎Кабире ‎человека? ‎— ‎напрямик ‎спросил‏ ‎Чэн-Я.

 — Ну…‏ ‎—‏ ‎замялась ‎Матушка‏ ‎Ци. ‎—‏ ‎Вроде ‎этого…‏ ‎Только‏ ‎кто ‎ж‏ ‎в ‎такую ‎ложь ‎поверит ‎—‏ ‎чтобы ‎такой‏ ‎молодой‏ ‎да ‎благородный ‎господин…

 — Это‏ ‎не ‎ложь.‏ ‎Это ‎правда. ‎Я ‎убил‏ ‎убийцу‏ ‎Друдла. ‎И‏ ‎Пересмешник ‎успел‏ ‎увидеть ‎его ‎смерть.

 То, ‎что ‎произошло‏ ‎потом,‏ ‎потрясло ‎Чэна-Меня.‏ ‎Матушка ‎Ци‏ ‎встала ‎из-за ‎стола, ‎подошла ‎к‏ ‎нам‏ ‎и,‏ ‎откинув ‎скатерть,‏ ‎опустилась ‎на‏ ‎колени ‎и‏ ‎поцеловала‏ ‎Чэну ‎руку.

 Правую.

 Руку‏ ‎аль-Мутанабби.

 И ‎приложилась ‎лбом ‎к ‎моему‏ ‎клинку, ‎слегка‏ ‎сдвинув‏ ‎ножны.

 После ‎этого ‎старуха‏ ‎вернулась ‎обратно‏ ‎и ‎стала ‎вертеть ‎в‏ ‎пальцах‏ ‎палочки ‎для‏ ‎еды, ‎как‏ ‎если ‎бы ‎ничего ‎не ‎случилось.

 

— Друдл…‏ ‎хитрый‏ ‎умница, ‎любивший‏ ‎звать ‎себя‏ ‎дураком ‎в ‎присутствии ‎подлинных ‎дураков,‏ ‎—‏ ‎она‏ ‎говорила ‎тихо‏ ‎и ‎внятно.‏ ‎— ‎Помню,‏ ‎мы‏ ‎редко ‎встречались,‏ ‎но ‎часто ‎хвастались ‎в ‎письмах‏ ‎друг ‎перед‏ ‎другом‏ ‎новыми ‎открытиями, ‎а‏ ‎при ‎встречах‏ ‎наскоро ‎переписывали ‎и ‎заучивали‏ ‎найденные‏ ‎тексты ‎—‏ ‎хотя ‎каждый,‏ ‎конечно ‎же, ‎хотел ‎иметь ‎оригинал.‏ ‎Впрочем,‏ ‎меня ‎всегда‏ ‎интересовало ‎начало‏ ‎становления ‎Кабирского ‎эмирата, ‎а ‎Пересмешник‏ ‎больше‏ ‎увлекался‏ ‎эпохой ‎уль-Кайса‏ ‎Старшего. ‎Но…

 — Меня‏ ‎тоже ‎больше‏ ‎интересовало‏ ‎начало ‎становления‏ ‎эмирата, ‎— ‎немедленно ‎перебил ‎ее‏ ‎Чэн-Я. ‎—‏ ‎Взятие‏ ‎Кабира, ‎походы ‎аль-Мутанабби…‏ ‎э-э-э… ‎установление‏ ‎границ… ‎Не ‎могли ‎бы‏ ‎вы,‏ ‎Матушка ‎Ци,‏ ‎хоть ‎вкратце…

 — Это‏ ‎хорошо, ‎— ‎кивнула ‎старуха. ‎—‏ ‎Обычно‏ ‎в ‎прошлое‏ ‎смотрят ‎старики…‏ ‎но ‎когда ‎молодежь ‎умеет ‎оборачиваться‏ ‎—‏ ‎это‏ ‎говорит ‎о‏ ‎зарождающейся ‎мудрости.‏ ‎Да, ‎у‏ ‎Мэйланя‏ ‎скоро ‎будет‏ ‎достойный ‎правитель. ‎Ну ‎что ‎ж,‏ ‎слушайте…

 И ‎мы‏ ‎слушали.

  

3

                               Помню:‏ ‎в ‎узких ‎переулках‏ ‎отдавался ‎эхом‏ ‎гулким

                              Грохот ‎медного ‎тарана ‎войска‏ ‎левого‏ ‎крыла…

 

Во ‎имя‏ ‎Творца, ‎Единого,‏ ‎Безначального, ‎да ‎пребудет ‎его ‎милость‏ ‎над‏ ‎нами! ‎И‏ ‎пал ‎Кабир‏ ‎белостенный, ‎и ‎воссел ‎на ‎завоеванный‏ ‎престол‏ ‎вождь‏ ‎племен ‎с‏ ‎предгорий ‎Сафед-Кух,‏ ‎неистовый ‎и‏ ‎мятежный‏ ‎Абу-т-Тайиб ‎Абу-Салим‏ ‎аль-Мутанабби, ‎чей ‎чанг ‎в ‎редкие‏ ‎часы ‎мира‏ ‎звенел,‏ ‎подобно ‎мечу, ‎а‏ ‎меч ‎в‏ ‎годину ‎битв ‎пел ‎громко‏ ‎и‏ ‎радостно, ‎слагая‏ ‎песню ‎смерти.

 В‏ ‎ту ‎ночь ‎и ‎был ‎простерт‏ ‎окровавленный‏ ‎ятаган ‎аль-Мутанабби‏ ‎над ‎дымящимся‏ ‎городом, ‎и ‎получил ‎гордый ‎клинок‏ ‎прозвище‏ ‎иль-Рахш,‏ ‎что ‎значит‏ ‎«Крыло ‎бури»…

 («Ты‏ ‎звал ‎руку‏ ‎аль-Мутанабби,‏ ‎старый ‎Фархад,‏ ‎— ‎думал ‎Я-Чэн, ‎— ‎ты‏ ‎звал ‎руку,‏ ‎которая‏ ‎держала ‎тебя ‎в‏ ‎дни ‎твоей‏ ‎молодости, ‎ятаган ‎Фархад ‎иль-Рахш‏ ‎фарр-ла-Кабир…‏ ‎ты ‎помнишь‏ ‎теплый, ‎как‏ ‎еще ‎не ‎успевший ‎остыть ‎труп‏ ‎человека,‏ ‎город ‎Кабир?‏ ‎О ‎да,‏ ‎ты ‎его ‎помнишь, ‎старый ‎мудрый‏ ‎ятаган,‏ ‎не‏ ‎любящий ‎украшений…»)‏ ‎Но ‎не‏ ‎долго ‎наслаждался‏ ‎Абу-т-Тайиб‏ ‎аль-Мутанабби, ‎первый‏ ‎эмир ‎Кабирский ‎из ‎рода ‎Абу-Салимов,‏ ‎покоем ‎и‏ ‎счастьем,‏ ‎недолго ‎носил ‎венец‏ ‎победы, ‎сменив‏ ‎его ‎снова ‎на ‎походный‏ ‎шлем.‏ ‎И ‎разделил‏ ‎он ‎войско‏ ‎на ‎четыре ‎части, ‎указав ‎каждой‏ ‎свою‏ ‎дорогу. ‎Западные‏ ‎полки, ‎во‏ ‎главе ‎которых ‎стоял ‎седой ‎вождь,‏ ‎лев‏ ‎пустынь‏ ‎Антара ‎Абу-ль-Фаварис,‏ ‎чья ‎кривая‏ ‎альфанга ‎не‏ ‎первое‏ ‎десятилетие ‎вздымалась‏ ‎над ‎полем ‎брани, ‎заслужив ‎прозвание‏ ‎аз-Зами, ‎что‏ ‎значит‏ ‎«Горе ‎сильных» ‎—‏ ‎западные ‎полки‏ ‎двинулись ‎вдоль ‎левого ‎рукава‏ ‎Сузы‏ ‎на ‎Хинское‏ ‎ханство ‎и‏ ‎вольный ‎город ‎Оразм, ‎мечтая ‎дойти‏ ‎до‏ ‎Дубанских ‎равнин.

 Южные‏ ‎же ‎полки,‏ ‎состоявшие ‎из ‎неукротимых ‎в ‎бою‏ ‎воинов,‏ ‎рожденных‏ ‎в ‎угрюмых‏ ‎ущельях ‎близ‏ ‎перевалов ‎Рок‏ ‎и‏ ‎ан-Рок, ‎а‏ ‎также ‎отряды ‎горцев ‎Озека, ‎шли‏ ‎под ‎предводительством‏ ‎юного‏ ‎Худайбега ‎Ширвана, ‎чье‏ ‎копье ‎Рудаба,‏ ‎что ‎значит ‎«Сестра ‎тарана»,‏ ‎пронзило‏ ‎первого ‎врага,‏ ‎когда ‎яростному‏ ‎Худайбегу ‎не ‎исполнилось ‎и ‎девяти‏ ‎лет.‏ ‎Их ‎целью‏ ‎была ‎богатая‏ ‎Харза, ‎на ‎чьи ‎стены ‎никогда‏ ‎еще‏ ‎не‏ ‎поднимался ‎недруг,‏ ‎и ‎шатры‏ ‎белобаранных ‎кочевников-хургов,‏ ‎неуловимых‏ ‎и ‎вероломных.

 Северные‏ ‎полки ‎вел ‎на ‎Кимену ‎и‏ ‎Фес ‎лучший‏ ‎друг‏ ‎и ‎названный ‎брат‏ ‎аль-Мутанабби, ‎вечно‏ ‎смеющийся ‎Утба ‎Абу-Язан. ‎Любил‏ ‎Утба‏ ‎смеяться ‎за‏ ‎пиршественным ‎столом,‏ ‎любил ‎улыбаться ‎в ‎покоях ‎красавиц,‏ ‎но‏ ‎страшен ‎был‏ ‎хохот ‎безумного‏ ‎Утбы ‎в ‎горниле ‎сражений, ‎и‏ ‎алел‏ ‎от‏ ‎крови ‎полумесяц‏ ‎его ‎двуручной‏ ‎секиры ‎ар-Раффаль,‏ ‎«Улыбки‏ ‎вечности».

 Во ‎главе‏ ‎же ‎восточных ‎полков, ‎двинувшихся ‎по‏ ‎дороге ‎Барра‏ ‎на‏ ‎древний ‎Мэйлань, ‎стоял‏ ‎сам ‎Абу-т-Тайиб‏ ‎Абу-Салим ‎аль-Мутанабби, ‎и ‎воины‏ ‎пели‏ ‎песни ‎эмира-поэта,‏ ‎кидаясь ‎в‏ ‎бой ‎хмельными ‎от ‎ярости ‎и‏ ‎слов‏ ‎аль-Мутанабби.

                               Помню, ‎как‏ ‎стоял ‎с‏ ‎мечом ‎он, ‎словно ‎в ‎пурпур‏ ‎облаченный,

                              А‏ ‎со‏ ‎стен ‎потоком‏ ‎черным ‎на‏ ‎бойцов ‎лилась‏ ‎смола…

 Через‏ ‎восемь ‎лет‏ ‎многие ‎властители ‎земель ‎и ‎городов,‏ ‎гордые ‎обладатели‏ ‎неисчислимых‏ ‎стад ‎и ‎несметных‏ ‎сокровищ, ‎склонились‏ ‎перед ‎мощью ‎Кабирского ‎меча.

 А‏ ‎еще‏ ‎спустя ‎два‏ ‎года ‎владыку‏ ‎Абу-т-Тайиба ‎хотели ‎провозгласить ‎шахом ‎—‏ ‎но‏ ‎он ‎отказался.‏ ‎Тогда ‎его‏ ‎хотели ‎провозгласить ‎шахин-шахом, ‎но ‎он‏ ‎снова‏ ‎отказался.‏ ‎Ибо ‎царским‏ ‎званием ‎был‏ ‎титул ‎шаха,‏ ‎шахин-шахом‏ ‎же ‎звали‏ ‎царя ‎царей, ‎но ‎эмиром ‎в‏ ‎самом ‎первом‏ ‎значении‏ ‎этого ‎слова ‎на‏ ‎языке ‎племен‏ ‎Белых ‎гор ‎Сафед-Кух ‎—‏ ‎эмиром‏ ‎звали ‎военного‏ ‎вождя, ‎полководца,‏ ‎первого ‎среди ‎воинов.

 И ‎воинский ‎титул‏ ‎был‏ ‎дороже ‎для‏ ‎аль-Мутанабби ‎диадемы‏ ‎царя ‎царей.

 С ‎тех ‎пор ‎мир‏ ‎воцарился‏ ‎на‏ ‎земле ‎от‏ ‎барханов ‎Верхнего‏ ‎Вэя ‎до‏ ‎озер‏ ‎и ‎масличных‏ ‎рощ ‎Кимены, ‎и ‎иные ‎вольные‏ ‎земли ‎добровольно‏ ‎присоединялись‏ ‎к ‎могущественному ‎соседу,‏ ‎а ‎иные‏ ‎заключали ‎с ‎Кабиром ‎союзные‏ ‎договора,‏ ‎налаживая ‎торговые‏ ‎связи ‎—‏ ‎и ‎мирно ‎почивал ‎в ‎ножнах‏ ‎ятаган‏ ‎иль-Рахш, ‎что‏ ‎значит ‎«Крыло‏ ‎бури», ‎забыла ‎вкус ‎крови ‎«Улыбка‏ ‎вечности»,‏ ‎двуручная‏ ‎секира ‎ар-Раффаль,‏ ‎успокоилась ‎«Сестра‏ ‎Тарана», ‎копье‏ ‎Рудаба,‏ ‎и ‎альфанга‏ ‎Антары ‎Абу-ль-Фавариса ‎не ‎несла ‎больше‏ ‎горя ‎сильным,‏ ‎за‏ ‎что ‎некогда ‎была‏ ‎прозвана ‎аз-Зами…

  

4

 — …Будь‏ ‎проклят ‎день, ‎когда ‎оружию‏ ‎стали‏ ‎давать ‎имена,‏ ‎— ‎задумчиво‏ ‎пробормотал ‎Чэн-Я.

 — Что? ‎— ‎встрепенулась ‎замолчавшая‏ ‎было‏ ‎старуха. ‎—‏ ‎Что ‎вы‏ ‎сказали?

 — Да ‎так… ‎у ‎вас ‎—‏ ‎записи,‏ ‎у‏ ‎меня ‎—‏ ‎сны. ‎Каждому‏ ‎— ‎свое.‏ ‎Был,‏ ‎понимаете ‎ли,‏ ‎один ‎такой ‎странный ‎сон…

 

«Рассказать?» ‎—‏ ‎молча ‎спросил‏ ‎у‏ ‎меня ‎Чэн.

 «Расскажи», ‎—‏ ‎согласился ‎я.

 

И‏ ‎Чэн ‎пересказал ‎Матушке ‎Ци‏ ‎странный‏ ‎сон, ‎что‏ ‎видели ‎мы‏ ‎в ‎доме ‎Коблана ‎в ‎ту‏ ‎роковую‏ ‎ночь.

 Старуха ‎довольно‏ ‎долго ‎не‏ ‎открывала ‎рта, ‎что ‎было ‎на‏ ‎нее‏ ‎совсем‏ ‎непохоже.

 — Любопытно, ‎—‏ ‎наконец ‎проговорила‏ ‎она. ‎—‏ ‎И‏ ‎даже ‎весьма…‏ ‎Некоторые ‎имена, ‎названные ‎вами, ‎я‏ ‎знаю, ‎но‏ ‎большинство‏ ‎мне ‎совершенно ‎неизвестно.‏ ‎Вы ‎не‏ ‎возражаете, ‎если ‎попозже ‎я‏ ‎запишу‏ ‎это?

 С ‎такой‏ ‎Матушкой ‎Ци‏ ‎беседовать ‎было ‎одно ‎удовольствие.

 — Не ‎возражаю,‏ ‎—‏ ‎улыбнулся ‎Чэн-Я.‏ ‎— ‎В‏ ‎обмен ‎на ‎ваш ‎дальнейший ‎рассказ.

 — О‏ ‎чем‏ ‎же‏ ‎мне ‎продолжить?‏ ‎— ‎охотно‏ ‎откликнулась ‎Матушка‏ ‎Ци.

 — О‏ ‎дне. ‎О‏ ‎том ‎дне, ‎который ‎проклинал ‎Антара‏ ‎Абу-ль-Фаварис. ‎О‏ ‎дне,‏ ‎когда ‎оружию ‎стали‏ ‎давать ‎имена.‏ ‎Любому ‎оружию.

 Старуха ‎хитро ‎сощурилась.

 — Этот‏ ‎день,‏ ‎молодые ‎господа,‏ ‎растянулся ‎на‏ ‎десятилетия. ‎Если ‎не ‎на ‎века.‏ ‎Впрочем,‏ ‎мы ‎никуда‏ ‎не ‎торопимся…

  

5

 …Годы‏ ‎мира ‎не ‎ослабили ‎Кабирский ‎эмират.‏ ‎Хотя,‏ ‎собственно,‏ ‎никто ‎и‏ ‎не ‎осмеливался‏ ‎испытывать ‎прочность‏ ‎его‏ ‎границ.

 Всякий ‎приезжий‏ ‎купец ‎или ‎лазутчик ‎(что ‎нередко‏ ‎совмещалось) ‎непременно‏ ‎обращал‏ ‎внимание ‎в ‎первую‏ ‎очередь ‎на‏ ‎то, ‎что ‎практически ‎все‏ ‎жители‏ ‎эмирата ‎и‏ ‎дружественных ‎земель‏ ‎чуть ‎ли ‎не ‎помешаны ‎на‏ ‎умении‏ ‎владеть ‎оружием,‏ ‎отдавая ‎этому‏ ‎большую ‎часть ‎свободного ‎времени. ‎Не‏ ‎только‏ ‎в‏ ‎столице ‎или‏ ‎других ‎крупных‏ ‎городах ‎—‏ ‎повсеместно‏ ‎пять-шесть ‎раз‏ ‎в ‎год ‎обязательно ‎проводились ‎крупные‏ ‎турниры, ‎каждый‏ ‎месяц‏ ‎происходило ‎какое-нибудь ‎воинское‏ ‎празднество, ‎и‏ ‎даже ‎подростки ‎из ‎крестьянских‏ ‎семей‏ ‎ежедневно ‎упражнялись‏ ‎во ‎владении‏ ‎копьем, ‎ножом ‎или ‎боевым ‎серпом‏ ‎под‏ ‎строгим ‎надзором‏ ‎седобородого ‎патриарха.

 Надо‏ ‎быть ‎не ‎правителем, ‎а ‎самоубийцей,‏ ‎чтобы‏ ‎рискнуть‏ ‎напасть ‎на‏ ‎обширную ‎и‏ ‎могущественную ‎державу,‏ ‎все‏ ‎население ‎которой‏ ‎— ‎включая ‎стариков, ‎женщин ‎и‏ ‎детей ‎—‏ ‎состоит‏ ‎из ‎профессиональных ‎воинов!

 Все‏ ‎видели ‎купцы,‏ ‎все ‎слышали ‎лазутчики, ‎да‏ ‎не‏ ‎все ‎понимали‏ ‎и ‎те,‏ ‎и ‎другие ‎— ‎потому ‎что‏ ‎именно‏ ‎тогда, ‎в‏ ‎последние ‎годы‏ ‎жизни ‎аль-Мутанабби, ‎все ‎чаще ‎в‏ ‎эмирате‏ ‎стали‏ ‎заговаривать ‎об‏ ‎Этике ‎Оружия,‏ ‎создавая ‎по‏ ‎сути‏ ‎новый ‎культ…

 («Очень‏ ‎любопытно! ‎— ‎оживился ‎я, ‎повторяя‏ ‎недавнее ‎восклицание‏ ‎Матушки‏ ‎Ци. ‎— ‎Ведь,‏ ‎согласно ‎нашим‏ ‎преданиям, ‎примерно ‎с ‎этого‏ ‎времени‏ ‎пришла ‎к‏ ‎завершению ‎эпоха‏ ‎Диких ‎Лезвий, ‎и ‎наши ‎предки‏ ‎впервые‏ ‎осознали ‎свою‏ ‎суть, ‎назвавшись‏ ‎Блистающими. ‎Кстати, ‎история ‎самых ‎знатных‏ ‎родов‏ ‎—‏ ‎если ‎отбросить‏ ‎недостоверный ‎вымысел‏ ‎— ‎реально‏ ‎прослеживается‏ ‎тоже ‎с‏ ‎третьего-четвертого ‎десятилетия ‎после ‎взятия ‎Кабира.‏ ‎Вот, ‎значит,‏ ‎как…‏ ‎а ‎она ‎говорит‏ ‎— ‎Этика‏ ‎Оружия! ‎Ладно, ‎слушаем ‎дальше…»)‏ ‎…Традиция‏ ‎давать ‎оружию‏ ‎личные ‎имена‏ ‎вошла ‎в ‎полную ‎силу. ‎Всякая‏ ‎семья‏ ‎непременно ‎имела‏ ‎фамильное ‎оружие‏ ‎нескольких ‎видов, ‎передавая ‎его ‎по‏ ‎наследству.‏ ‎Лучшие‏ ‎клинки ‎торжественно‏ ‎вручались ‎первородным‏ ‎детям ‎в‏ ‎день‏ ‎их ‎совершеннолетия‏ ‎— ‎но ‎в ‎случае ‎превосходства‏ ‎младших ‎братьев‏ ‎или‏ ‎сестер ‎родовое ‎оружие‏ ‎получали ‎более‏ ‎умелые, ‎невзирая ‎на ‎старшинство.

 Оружие‏ ‎становилось‏ ‎символом ‎семьи,‏ ‎знаком ‎рода,‏ ‎и ‎заслужить ‎право ‎ношения ‎фамильной‏ ‎святыни‏ ‎считалось ‎делом‏ ‎чести…

 («Ну ‎да,‏ ‎это ‎же ‎с ‎ИХ ‎точки‏ ‎зрения!‏ ‎А‏ ‎мы ‎говорили,‏ ‎что ‎Блистающие‏ ‎стали ‎заниматься‏ ‎воспитанием‏ ‎и ‎подготовкой‏ ‎Придатков. ‎Опять ‎же ‎церемония ‎Посвящения…»)‏ ‎Поскольку ‎оружие‏ ‎начали‏ ‎в ‎какой-то ‎степени‏ ‎отождествлять ‎с‏ ‎его ‎носителем, ‎чуть ‎ли‏ ‎не‏ ‎приписывая ‎мечу‏ ‎или ‎трезубцу‏ ‎человеческие ‎качества, ‎то ‎в ‎домах‏ ‎появились‏ ‎специальные ‎оружейные‏ ‎углы ‎и‏ ‎даже ‎залы ‎— ‎с ‎отдельными‏ ‎подставками‏ ‎для‏ ‎каждого ‎меча,‏ ‎стойками ‎для‏ ‎копий, ‎алебард‏ ‎или‏ ‎трезубцев; ‎коврами,‏ ‎где ‎развешивались ‎сабли ‎и ‎кинжалы.

 Изготовление‏ ‎оружия ‎становится‏ ‎таинством,‏ ‎уход ‎за ‎ним‏ ‎— ‎ритуалом,‏ ‎обращение ‎с ‎ним ‎—‏ ‎искусством.‏ ‎Фамильный ‎меч‏ ‎клали ‎у‏ ‎колыбели ‎и ‎смертного ‎одра, ‎клинком‏ ‎клялись‏ ‎и ‎воспевали‏ ‎его ‎в‏ ‎песнях; ‎оружие ‎можно ‎было ‎хранить‏ ‎только‏ ‎в‏ ‎специально ‎отведенных‏ ‎для ‎этого‏ ‎местах, ‎и‏ ‎помещали‏ ‎его ‎туда‏ ‎с ‎почетом; ‎сломать ‎клинок, ‎пусть‏ ‎даже ‎и‏ ‎чужой,‏ ‎считалось ‎святотатством, ‎лишающим‏ ‎человека ‎права‏ ‎на ‎уважение ‎в ‎обществе.

 Оружие‏ ‎не‏ ‎швыряли ‎где‏ ‎попало, ‎передавали‏ ‎из ‎рук ‎в ‎руки ‎с‏ ‎почтительным‏ ‎поклоном; ‎при‏ ‎демонстрации ‎его‏ ‎касались ‎лишь ‎шелковым ‎платком ‎или‏ ‎рисовой‏ ‎бумагой…

 Символ‏ ‎действительно ‎становился‏ ‎святыней.

 Поединки, ‎связанные‏ ‎с ‎решением‏ ‎каких-то‏ ‎споров ‎и‏ ‎могущие ‎завершиться ‎смертельным ‎исходом, ‎начинают‏ ‎считаться ‎противоречащими‏ ‎канону‏ ‎Этики ‎Оружия. ‎Аристократы‏ ‎брезгливо ‎морщат‏ ‎нос ‎— ‎много ‎ли‏ ‎чести‏ ‎выпустить ‎кишки‏ ‎сопернику?! ‎Тем‏ ‎более, ‎что ‎все ‎в ‎мире‏ ‎двойственно‏ ‎— ‎а‏ ‎ну ‎как‏ ‎не ‎ты ‎ему, ‎а ‎он‏ ‎тебе?..

 Богатые‏ ‎люди‏ ‎начинают ‎нанимать‏ ‎себе ‎так‏ ‎называемых ‎Честехранителей‏ ‎—‏ ‎чтоб ‎те‏ ‎сражались ‎за ‎них ‎в ‎случае‏ ‎решения ‎вопросов‏ ‎чести,‏ ‎когда ‎это ‎уже‏ ‎поединок, ‎а‏ ‎не ‎привычная ‎Беседа. ‎Но‏ ‎поскольку‏ ‎Честехранителями ‎становились‏ ‎в ‎основном‏ ‎крупные ‎мастера, ‎то ‎у ‎них‏ ‎вскоре‏ ‎формируется ‎собственный‏ ‎канон ‎отношений,‏ ‎согласно ‎которому ‎считается ‎несмываемым ‎позором‏ ‎убить‏ ‎или‏ ‎ранить ‎собрата‏ ‎по ‎ремеслу‏ ‎(точнее ‎—‏ ‎по‏ ‎искусству!). ‎Куда‏ ‎большей ‎доблестью, ‎куда ‎более ‎весомым‏ ‎добавлением ‎к‏ ‎чести‏ ‎своей ‎и ‎чести‏ ‎нанимателя ‎объявляется‏ ‎умение ‎лишь ‎наметить ‎точный‏ ‎удар,‏ ‎срезать ‎пуговицу‏ ‎с ‎одежды‏ ‎или ‎прядь ‎волос ‎с ‎головы,‏ ‎распороть‏ ‎пояс ‎и‏ ‎тому ‎подобное.

 («Ага,‏ ‎а ‎вот ‎это ‎уже ‎весьма‏ ‎и‏ ‎весьма‏ ‎знакомо!..») ‎Искусство‏ ‎Честехранителей ‎почти‏ ‎мгновенно ‎входит‏ ‎в‏ ‎моду ‎и‏ ‎вызывает ‎зависть ‎знати ‎и ‎простолюдинов,‏ ‎помешанных ‎на‏ ‎владении‏ ‎оружием, ‎и, ‎как‏ ‎результат ‎—‏ ‎воинские ‎искусства ‎становятся ‎неотъемлемой‏ ‎частью‏ ‎воспитания ‎любого‏ ‎человека.

 Не ‎воинское‏ ‎ремесло, ‎а ‎ВОИНСКОЕ ‎ИСКУССТВО.

 И ‎так‏ ‎проходят‏ ‎годы, ‎десятилетия…

 Так‏ ‎проходят ‎века.

 А‏ ‎для ‎сохранения ‎поражающей ‎силы ‎удара,‏ ‎для‏ ‎соблюдения‏ ‎традиций ‎прошлого,‏ ‎отдельно ‎продумываются‏ ‎и ‎тщательно‏ ‎разрабатываются‏ ‎состязания ‎в‏ ‎рубке ‎предметов: ‎свернутых ‎циновок, ‎кожаных‏ ‎кукол, ‎лозы,‏ ‎жердей‏ ‎и ‎тому ‎подобного…

 («И‏ ‎правильно! ‎Нечего‏ ‎зря ‎Придатков ‎портить ‎—‏ ‎как‏ ‎сказал ‎бы‏ ‎тот ‎же‏ ‎Гвениль… ‎Во-первых, ‎Придаток ‎тоже ‎человек‏ ‎—‏ ‎чего ‎Гвениль‏ ‎никогда ‎не‏ ‎сказал ‎бы ‎— ‎а ‎во-вторых,‏ ‎учишь‏ ‎его,‏ ‎учишь, ‎душу‏ ‎вкладываешь, ‎лет‏ ‎десять-пятнадцать ‎тратишь‏ ‎(ведь‏ ‎живут ‎Придатки‏ ‎до ‎прискорбного ‎мало, ‎даже ‎самые‏ ‎лучшие) ‎—‏ ‎а‏ ‎тут ‎какой-то ‎неумелый‏ ‎герой ‎рубанул‏ ‎сплеча, ‎и ‎весь ‎труд‏ ‎насмарку!‏ ‎И ‎обидно,‏ ‎и ‎жалко‏ ‎— ‎труда ‎жалко, ‎себя ‎жалко…‏ ‎ну,‏ ‎и ‎Придатка‏ ‎тоже ‎жалко.‏ ‎Правда, ‎Гвениль?») ‎Культ ‎Этики ‎Оружия‏ ‎процветает,‏ ‎оружие‏ ‎сопровождает ‎человека‏ ‎от ‎рождения‏ ‎до ‎самой‏ ‎смерти,‏ ‎о ‎нем‏ ‎слагают ‎песни ‎и ‎стихи, ‎им‏ ‎клянутся, ‎за‏ ‎ним‏ ‎ухаживают, ‎как ‎ни‏ ‎за ‎каким‏ ‎другим ‎имуществом…

 («Слышал ‎бы ‎это‏ ‎Дзю!‏ ‎Уж ‎он‏ ‎бы ‎ей‏ ‎выдал… ‎Имущество! ‎Берегут ‎и ‎ухаживают‏ ‎—‏ ‎это ‎хорошо,‏ ‎клянутся ‎и‏ ‎воспевают ‎— ‎еще ‎лучше, ‎а‏ ‎вот‏ ‎в‏ ‎остальном… ‎сама‏ ‎она ‎—‏ ‎имущество! ‎Впрочем,‏ ‎если‏ ‎бы ‎Придатки‏ ‎услышали ‎мнение ‎Блистающих ‎о ‎себе…‏ ‎Ох, ‎стоим‏ ‎мы‏ ‎друг ‎друга!..») ‎Формируется‏ ‎как ‎бы‏ ‎новый ‎способ ‎общения ‎при‏ ‎помощи‏ ‎оружия ‎—‏ ‎например, ‎язык‏ ‎меча. ‎Поднятый ‎меч ‎в ‎одном‏ ‎случае‏ ‎означает ‎приветствие,‏ ‎в ‎другом‏ ‎— ‎вызов ‎(именно ‎вызов, ‎а‏ ‎не‏ ‎приглашение!)‏ ‎на ‎Беседу;‏ ‎опущенный ‎или‏ ‎вкладываемый ‎в‏ ‎ножны‏ ‎особым ‎образом‏ ‎меч ‎— ‎признание ‎поражения; ‎в‏ ‎чужом ‎доме‏ ‎не‏ ‎принято ‎держать ‎меч‏ ‎при ‎себе,‏ ‎потому ‎что ‎это ‎иногда‏ ‎трактуется‏ ‎как ‎неуважение‏ ‎к ‎хозяевам‏ ‎(исключение ‎делается ‎лишь ‎для ‎родственников‏ ‎и‏ ‎близких ‎друзей,‏ ‎да ‎и‏ ‎то ‎не ‎для ‎всех); ‎меч‏ ‎при‏ ‎разговоре‏ ‎полагается ‎класть‏ ‎с ‎правой‏ ‎стороны ‎от‏ ‎себя‏ ‎и ‎рукоятью‏ ‎к ‎себе, ‎а ‎не ‎вперед;‏ ‎резкое ‎задвигание‏ ‎меча‏ ‎в ‎ножны, ‎когда‏ ‎он ‎звякает‏ ‎о ‎устье ‎ножен, ‎может‏ ‎оскорбить‏ ‎собеседника…

 Ну ‎и,‏ ‎конечно ‎же,‏ ‎обряд ‎изготовления ‎нового ‎оружия! ‎Кузнец‏ ‎три‏ ‎дня ‎перед‏ ‎этим ‎соблюдает‏ ‎пост ‎и ‎воздержание, ‎возносит ‎молитвы‏ ‎и‏ ‎облачается‏ ‎в ‎чистые‏ ‎одежды; ‎он‏ ‎возжигает ‎благовония,‏ ‎в‏ ‎кузнице ‎обязательно‏ ‎присутствует ‎«родственное» ‎оружие… ‎все ‎это‏ ‎прекрасно ‎известно‏ ‎сейчас,‏ ‎но ‎складывались ‎эти‏ ‎обычаи ‎именно‏ ‎тогда, ‎в ‎первые ‎полтора-два‏ ‎века‏ ‎после ‎взятия‏ ‎Кабира.

 Именно ‎тогда…

 

 6

 «…именно‏ ‎тогда, ‎когда ‎наши ‎предки ‎окончательно‏ ‎и‏ ‎бесповоротно ‎осознали‏ ‎себя ‎Блистающими,‏ ‎— ‎думал ‎я. ‎— ‎Все‏ ‎верно.‏ ‎Только‏ ‎мы ‎воспринимаем‏ ‎эти ‎обычаи‏ ‎несколько ‎по-иному:‏ ‎считаем,‏ ‎что ‎это‏ ‎мы ‎приучили ‎Придатков… ‎а ‎они‏ ‎считают ‎наоборот.‏ ‎И,‏ ‎наверное, ‎все ‎мы‏ ‎по-своему ‎правы!..»

 — А‏ ‎сколько ‎интереснейших ‎песен ‎посвящено‏ ‎мечу!‏ ‎— ‎возбужденно‏ ‎продолжала ‎Матушка‏ ‎Ци. ‎— ‎И ‎до ‎чего‏ ‎же‏ ‎обидно, ‎что‏ ‎многие ‎из‏ ‎них ‎— ‎в ‎особенности ‎творения‏ ‎великого‏ ‎аль-Мутанабби‏ ‎— ‎занесло‏ ‎песком ‎времени.‏ ‎Вот ‎к‏ ‎примеру…

 Она‏ ‎прикрыла ‎глаза,‏ ‎надвинув ‎на ‎них ‎морщинистые ‎черепашьи‏ ‎веки, ‎и‏ ‎начала‏ ‎читать ‎— ‎распевно‏ ‎и ‎в‏ ‎то ‎же ‎время ‎жестко:

                               Подобен‏ ‎сверканью‏ ‎моей ‎души‏ ‎блеск ‎моего‏ ‎клинка:

                              Разящий, ‎он ‎в ‎битве ‎незаменим,‏ ‎он‏ ‎— ‎радость‏ ‎для ‎смельчака.

                              Как‏ ‎струи ‎воды ‎в ‎полыханье ‎огня,‏ ‎отливы‏ ‎его‏ ‎ярки,

                              И ‎как‏ ‎талисманов ‎старинных‏ ‎резьба, ‎прожилки‏ ‎его‏ ‎тонки.

                              А ‎если‏ ‎захочешь ‎ты ‎распознать ‎его ‎настоящий‏ ‎цвет,

                              Волна ‎переливов‏ ‎обманет‏ ‎глаза, ‎будто ‎смеясь‏ ‎в ‎ответ.

                              Он‏ ‎— ‎тонок ‎и ‎длинен,‏ ‎изящен‏ ‎и ‎строг;‏ ‎он ‎—‏ ‎гордость ‎моих ‎очей,

                              Он ‎светится ‎радугой,‏ ‎он‏ ‎блестит, ‎струящийся,‏ ‎как ‎ручей.

                              В‏ ‎воде ‎закалялись ‎его ‎края ‎и‏ ‎стали‏ ‎алмазно-тверды,

                              Но‏ ‎стойкой ‎была‏ ‎середина ‎меча‏ ‎— ‎воздерживалась‏ ‎от‏ ‎воды.

                              Ремень, ‎что‏ ‎его ‎с ‎той ‎поры ‎носил‏ ‎— ‎истерся,‏ ‎пора‏ ‎чинить,

                              Но ‎древний ‎клинок‏ ‎сумел ‎и‏ ‎в ‎боях ‎молодость ‎сохранить.

                              Так‏ ‎быстро‏ ‎он ‎рубит,‏ ‎что ‎не‏ ‎запятнать ‎его ‎закаленную ‎гладь,

                              Как ‎не‏ ‎запятнать‏ ‎и ‎чести‏ ‎того, ‎кто‏ ‎станет ‎его ‎обнажать.

                              Мой ‎яростный ‎блеск,‏ ‎когда‏ ‎ты‏ ‎блестишь, ‎это‏ ‎— ‎мои‏ ‎дела,

                              Мой ‎радостный‏ ‎звон,‏ ‎когда ‎ты‏ ‎звенишь, ‎это ‎— ‎моя ‎хвала.

                              Живой,‏ ‎я ‎живые…

 

— …а‏ ‎дальше?!‏ ‎— ‎нетерпеливо ‎спросил‏ ‎Кос.

 — Концовка ‎утеряна,‏ ‎— ‎закончила ‎старуха, ‎открывая‏ ‎глаза.

Грустные-грустные.

 — Утеряна,‏ ‎говорите? ‎—‏ ‎хитро ‎усмехнулся‏ ‎Чэн-Я. ‎— ‎Плохо ‎искали, ‎наверное!

 — Хорошо‏ ‎искали!‏ ‎— ‎отрезала‏ ‎Матушка ‎Ци.‏ ‎— ‎Лучше ‎некуда… ‎Друдл, ‎правда,‏ ‎писал‏ ‎года‏ ‎два ‎назад‏ ‎про ‎какого-то‏ ‎кабирского ‎кузнеца,‏ ‎только‏ ‎при ‎чем‏ ‎тут ‎кузнец?!..

 — А ‎в ‎старых ‎сундуках‏ ‎смотрели? ‎—‏ ‎участливо‏ ‎поинтересовался ‎Чэн-Я.

 Старуха, ‎похоже,‏ ‎решила, ‎что‏ ‎над ‎ней ‎издеваются.

 — Не ‎смотрели,‏ ‎значит,‏ ‎— ‎подытожил‏ ‎Чэн-Я. ‎—‏ ‎Ну ‎что ‎ж… ‎зря. ‎Кос,‏ ‎сбегай‏ ‎в ‎комнату,‏ ‎принеси ‎Кобланово‏ ‎наследство… ‎все ‎не ‎тащи, ‎только‏ ‎панцирь!

 Кос‏ ‎выскользнул‏ ‎из ‎трапезной‏ ‎и ‎в‏ ‎скором ‎времени‏ ‎вернулся‏ ‎с ‎панцирем.‏ ‎Ан-Танья ‎остановился ‎перед ‎Матушкой ‎Ци,‏ ‎та ‎с‏ ‎недоумением‏ ‎глянула ‎на ‎Коса,‏ ‎на ‎Чэна,‏ ‎на ‎панцирь… ‎и ‎вдруг‏ ‎сощурилась‏ ‎и ‎перегнулась‏ ‎вперед, ‎вглядываясь‏ ‎в ‎бейт, ‎вычеканенный ‎на ‎зерцале.

 — Вы,‏ ‎Высший‏ ‎Чэн, ‎непременно‏ ‎будете ‎правителем,‏ ‎— ‎после ‎долгого ‎молчания ‎бросила‏ ‎она.

 — Вы‏ ‎уверены?

 — Да.‏ ‎Это ‎воистину‏ ‎царский ‎подарок.

 И‏ ‎вполголоса, ‎словно‏ ‎пробуя‏ ‎на ‎вкус‏ ‎каждый ‎звук:

                               Живой, ‎я ‎живые ‎тела‏ ‎крушу; ‎стальной,‏ ‎ты‏ ‎крушишь ‎металл,

                              И, ‎значит,‏ ‎против ‎своей‏ ‎родни ‎каждый ‎из ‎нас‏ ‎восстал!

 

Мы‏ ‎молчали.

Читать: 59+ мин
logo Prox Blog

MANIFESTARIUM: 0.000.00.000/002: Меньшиков.Кончина Века.

"Выше ‎свободы"

1.Кончина‏ ‎века

Михаил ‎Осипович ‎Меньшиков


IX

Девятнадцатый ‎век ‎окончательно‏ ‎утвердил ‎наш‏ ‎духовный‏ ‎плен ‎у ‎Европы;‏ ‎народно-культурное ‎творчество‏ ‎у ‎нас ‎окончательно ‎сменилось‏ ‎подражанием,‏ ‎и ‎в‏ ‎самом ‎таинственном‏ ‎истоке ‎жизни ‎мы, ‎"русые", ‎уже‏ ‎порабощены‏ ‎"белокурым". ‎Вы‏ ‎скажете, ‎что‏ ‎хорошее ‎подражание ‎лучше ‎плохого ‎творчества,‏ ‎что‏ ‎в‏ ‎подражании ‎-‏ ‎наше ‎спасение‏ ‎и ‎что‏ ‎стоит‏ ‎нам, ‎например,‏ ‎остановиться ‎в ‎подражании ‎вооружению ‎соседей,‏ ‎как ‎мы‏ ‎будем‏ ‎немедленно ‎разгромлены.

Я ‎на‏ ‎это ‎замечу,‏ ‎что ‎подражание ‎всегда ‎отстает‏ ‎от‏ ‎творчества ‎и‏ ‎подражатель ‎всегда‏ ‎жертва ‎своему ‎образцу. ‎

Были ‎могучие,‏ ‎хотя‏ ‎и ‎неясные‏ ‎причины, ‎почему‏ ‎народ ‎русский ‎не ‎выдержал ‎умственных‏ ‎влияний‏ ‎Запада;‏ ‎может ‎быть,‏ ‎не ‎хватило‏ ‎энергии ‎выработать‏ ‎свою‏ ‎столь ‎же‏ ‎определенную ‎и ‎роскошную ‎культуру. ‎Но,‏ ‎раз ‎подчинившись,‏ ‎народ‏ ‎русский ‎подвергается ‎опасности‏ ‎дальнейших, ‎постепенных,‏ ‎все ‎более ‎тяжких ‎подчинений.

Из‏ ‎подражания‏ ‎Западу ‎мы‏ ‎приняли ‎чужой‏ ‎критерий ‎жизни, ‎для ‎нашей ‎народности‏ ‎непосильный.‏ ‎Мы ‎хотим‏ ‎жить ‎теперь‏ ‎не ‎иначе, ‎как ‎с ‎западною‏ ‎роскошью,‏ ‎забывая,‏ ‎что ‎ни‏ ‎расовая ‎энергия,‏ ‎ни ‎природа‏ ‎наша‏ ‎не ‎те,‏ ‎что ‎там. ‎

Вынесши ‎из ‎доисторических‏ ‎времен ‎страшную‏ ‎упругость‏ ‎духа, ‎furor ‎teutonicus,‏ ‎свежесть ‎тела‏ ‎и ‎сердца, ‎германцы ‎укрепили‏ ‎себя‏ ‎долговременною ‎историческою‏ ‎дисциплиной, ‎обогатили‏ ‎невероятно ‎изобретениями, ‎мореплаванием, ‎промышленностью, ‎грабежом‏ ‎колоний,‏ ‎- ‎они‏ ‎легко ‎могут‏ ‎позволить ‎себе ‎великолепие ‎их ‎городов,‏ ‎с‏ ‎дворцами,‏ ‎театрами, ‎храмами,‏ ‎роскошь ‎полей‏ ‎и ‎парков,‏ ‎обилие‏ ‎фабрик, ‎железных‏ ‎дорог ‎и ‎флотов. ‎Они ‎вдесятеро‏ ‎богаче ‎нас‏ ‎и‏ ‎вполне ‎естественно, ‎без‏ ‎напряжений, ‎устроили‏ ‎себе ‎богатую ‎обстановку ‎жизни.

Нам‏ ‎же‏ ‎- ‎народу‏ ‎континентальному, ‎расплывшемуся‏ ‎по ‎стране ‎суровой ‎и ‎далеко‏ ‎не‏ ‎одолевшему ‎всех‏ ‎природных ‎препятствий,‏ ‎- ‎народу ‎земледельческому, ‎не ‎торговому,‏ ‎свойственна‏ ‎сравнительная‏ ‎бедность ‎и‏ ‎культура ‎менее‏ ‎пышная, ‎менее‏ ‎искусственная,‏ ‎более ‎близкая‏ ‎к ‎природе. ‎Для ‎нас ‎естественнее‏ ‎было ‎бы‏ ‎натуральное‏ ‎хозяйство, ‎нежели ‎денежное,‏ ‎промыслы ‎кустарные,‏ ‎нежели ‎фабричные, ‎вообще ‎-‏ ‎земледельческий,‏ ‎деревенский ‎уклад,‏ ‎нежели ‎капиталистический.‏ ‎Но ‎Запад ‎поразил ‎воображение ‎наших‏ ‎верхних‏ ‎классов ‎и‏ ‎заставил ‎перестроить‏ ‎всю ‎нашу ‎народную ‎жизнь ‎с‏ ‎величайшими‏ ‎жертвами‏ ‎и ‎большою‏ ‎опасностью ‎для‏ ‎нее. ‎Подобно‏ ‎Индии,‏ ‎сделавшейся ‎из‏ ‎когда-то ‎богатой ‎и ‎еще ‎недавно‏ ‎зажиточной ‎страны‏ ‎совсем‏ ‎нищей, ‎- ‎Россия‏ ‎стала ‎данницей‏ ‎Европы ‎во ‎множестве ‎самых‏ ‎изнурительных‏ ‎отношений.

Желая ‎иметь‏ ‎все ‎те‏ ‎предметы ‎роскоши ‎и ‎комфорта, ‎которые‏ ‎так‏ ‎обычны ‎на‏ ‎Западе, ‎мы‏ ‎вынуждены ‎отдавать ‎ему ‎не ‎только‏ ‎излишки‏ ‎хлеба,‏ ‎но, ‎как‏ ‎Индия, ‎необходимые‏ ‎его ‎запасы.‏ ‎Народ‏ ‎наш ‎хронически‏ ‎недоедает ‎и ‎клонится ‎к ‎вырождению,‏ ‎и ‎все‏ ‎это‏ ‎для ‎того ‎только,‏ ‎чтобы ‎поддержать‏ ‎блеск ‎европеизма, ‎дать ‎возможность‏ ‎небольшому‏ ‎слою ‎капиталистов‏ ‎идти ‎нога‏ ‎в ‎ногу ‎с ‎Европой. ‎

Девятнадцатый‏ ‎век‏ ‎следует ‎считать‏ ‎столетием ‎постепенного‏ ‎и ‎в ‎конце ‎тревожно-быстрого ‎упадка‏ ‎народного‏ ‎благосостояния‏ ‎в ‎России.‏ ‎Из ‎России‏ ‎текут ‎реки‏ ‎золота‏ ‎на ‎покупку‏ ‎западных ‎фабрикантов, ‎на ‎содержание ‎более‏ ‎чем ‎сотни‏ ‎тысяч‏ ‎русских, ‎живущих ‎за‏ ‎границей, ‎на‏ ‎погашение ‎долгов ‎и ‎процентов‏ ‎по‏ ‎займам ‎и‏ ‎пр., ‎и‏ ‎неисчислимое ‎количество ‎усилий ‎тратится ‎на‏ ‎то,‏ ‎чтобы ‎наперекор‏ ‎стихиям ‎поддерживать‏ ‎в ‎бедной ‎стране ‎богатое ‎культурное‏ ‎обличье.‏ ‎Если‏ ‎не ‎произойдет‏ ‎какой-нибудь ‎смены‏ ‎энергий, ‎если‏ ‎тягостный‏ ‎процесс ‎подражания‏ ‎Европе ‎разовьется ‎дальше, ‎то ‎Россия‏ ‎рискует ‎быть‏ ‎разоренной‏ ‎без ‎выстрела; ‎"оскудение",‏ ‎захватив ‎раньше‏ ‎всего ‎прикосновенный ‎к ‎Европе‏ ‎класс,‏ ‎доходит ‎до‏ ‎глубин ‎народных,‏ ‎и ‎стране ‎в ‎таком ‎положении‏ ‎придется‏ ‎или ‎иметь‏ ‎мужество ‎отказаться‏ ‎от ‎соблазна, ‎или ‎обречь ‎себя‏ ‎на‏ ‎вечный‏ ‎плен... ‎Вдумываясь‏ ‎в ‎тихий‏ ‎погром, ‎который‏ ‎вносит‏ ‎англо-германская ‎раса‏ ‎в ‎остальное ‎человечество, ‎невольно ‎сочтешь‏ ‎грезу ‎современного‏ ‎антихриста‏ ‎- ‎Ницше, ‎грезу‏ ‎о ‎"белокуром‏ ‎смеющемся ‎льве" ‎- ‎не‏ ‎мечтой‏ ‎безумца, ‎а‏ ‎пророчеством ‎грозным‏ ‎и ‎уже ‎осуществляющимся. ‎Будущее ‎от‏ ‎нас‏ ‎скрыто, ‎но‏ ‎девятнадцатый ‎век‏ ‎был ‎непрерывным ‎крушением ‎и ‎цветных,‏ ‎и‏ ‎более‏ ‎вялых ‎бледных‏ ‎рас. ‎Социальное‏ ‎перетирание ‎слабых,‏ ‎рост‏ ‎пролетариата ‎и‏ ‎вымирание ‎его, ‎- ‎что ‎это,‏ ‎как ‎не‏ ‎вытеснение‏ ‎остатков ‎древних ‎рас‏ ‎потомством ‎одной,‏ ‎самой ‎мощной?

Среди ‎самих ‎англичан‏ ‎и‏ ‎немцев ‎идет‏ ‎эта ‎структурная‏ ‎перестройка, ‎борьба ‎человеческих ‎типов. ‎Один‏ ‎какой-то‏ ‎сильный ‎и‏ ‎хищный ‎тип,‏ ‎по-видимому, ‎поедает ‎остальные.

1900г.



ПОЛНЫЙ ‎ТЕКСТ:

I
Еще ‎немного‏ ‎дней‏ ‎(декабрь‏ ‎1900 ‎г.)‏ ‎и ‎канет‏ ‎в ‎вечность‏ ‎великое‏ ‎столетие, ‎к‏ ‎которому ‎мы, ‎живущие, ‎принадлежим. ‎Наконец,‏ ‎вот ‎он,‏ ‎таинственный‏ ‎XX ‎век, ‎неведомый,‏ ‎загадочный ‎и,‏ ‎во ‎всяком ‎случае, ‎еще‏ ‎чужой‏ ‎нам, ‎надвигающийся‏ ‎как ‎бледное‏ ‎привидение ‎с ‎закрытыми ‎глазами. ‎Старый,‏ ‎родной‏ ‎нам ‎век,‏ ‎известный, ‎как‏ ‎все ‎родное, ‎до ‎мелочей, ‎он‏ ‎отходит,‏ ‎и‏ ‎жаль ‎его.‏ ‎Каков ‎он‏ ‎ни ‎был,‏ ‎-‏ ‎он ‎был‏ ‎нашим ‎временем, ‎нашей ‎молодостью, ‎и‏ ‎все ‎заветное,‏ ‎волшебное,‏ ‎чем ‎когда-то ‎расцвел‏ ‎перед ‎нами‏ ‎мир ‎- ‎связано ‎с‏ ‎XIX‏ ‎веком. ‎Жаль‏ ‎его, ‎как‏ ‎колыбель, ‎как ‎родину, ‎как ‎уходящую‏ ‎жизнь...
Не‏ ‎будем ‎неблагодарны.‏ ‎Это ‎был‏ ‎великий ‎век, ‎и ‎в ‎ряду‏ ‎веков‏ ‎будет‏ ‎сверкать ‎великолепием‏ ‎несказанным. ‎Пусть‏ ‎каждое ‎столетие‏ ‎полно‏ ‎своеобразной ‎жизни,‏ ‎пусть ‎полны ‎поэзии ‎времена ‎переселения‏ ‎народов, ‎героической‏ ‎борьбы‏ ‎за ‎обладание ‎землей.‏ ‎Пусть ‎особенной,‏ ‎навсегда ‎пленительною ‎сказкой ‎кажутся‏ ‎века‏ ‎рыцарей ‎и‏ ‎готических ‎соборов,‏ ‎века ‎бурного ‎Возрождения, ‎эпоха ‎великих‏ ‎морских‏ ‎странствований, ‎открытий‏ ‎новых ‎миров‏ ‎нашей ‎планеты. ‎Пусть ‎полны ‎своеобразного‏ ‎очарования‏ ‎тонкие‏ ‎и ‎нежные‏ ‎культуры ‎западных‏ ‎монархий, ‎с‏ ‎расцветом‏ ‎искусств ‎и‏ ‎литератур. ‎Человечество ‎- ‎существо ‎благородное,‏ ‎и ‎каждый‏ ‎раз‏ ‎как ‎оно, ‎возмущенное,‏ ‎принимает ‎определенный‏ ‎уклад, ‎оно ‎снова ‎и‏ ‎снова‏ ‎обнаруживает ‎красоту‏ ‎великих ‎стихий‏ ‎- ‎океана, ‎гор, ‎девственного ‎леса.‏ ‎Издалека‏ ‎все ‎века‏ ‎прекрасны, ‎-‏ ‎но ‎и ‎наш, ‎XIX ‎век‏ ‎не‏ ‎уступит‏ ‎ни ‎одному‏ ‎из ‎них‏ ‎ни ‎в‏ ‎роскоши,‏ ‎ни ‎красоте‏ ‎жизни. ‎Он ‎к ‎нам ‎слишком‏ ‎близок, ‎и‏ ‎потому‏ ‎мы ‎его ‎не‏ ‎видим; ‎как‏ ‎от ‎гигантского ‎здания, ‎от‏ ‎него‏ ‎нужно ‎отойти,‏ ‎и ‎отойти‏ ‎далеко, ‎чтобы ‎выяснился ‎благородный ‎силуэт‏ ‎его.‏ ‎Для ‎наших‏ ‎внуков ‎XIX‏ ‎век ‎будет ‎казаться ‎грандиозным, ‎несравненно‏ ‎более‏ ‎поразительным,‏ ‎нежели ‎для‏ ‎нас. ‎Даль‏ ‎времени ‎покроет‏ ‎голубою‏ ‎дымкой ‎отдельные‏ ‎шероховатости ‎и ‎свяжет ‎линии ‎явлений‏ ‎в ‎романтическую‏ ‎картину.‏ ‎Все, ‎что ‎нам‏ ‎кажется ‎теперь‏ ‎обыденным, ‎- ‎наших ‎правнуков‏ ‎будет‏ ‎пленять ‎поэзией‏ ‎- ‎даже‏ ‎эти ‎неуклюжие ‎поезда ‎в ‎облаках‏ ‎пара,‏ ‎даже ‎эти‏ ‎мертвенные ‎фабричные‏ ‎трубы. ‎Они ‎нас ‎давят ‎своею‏ ‎несоразмерностью;‏ ‎внуки‏ ‎увидят ‎в‏ ‎них ‎стиль‏ ‎и ‎будут‏ ‎сохранять‏ ‎их, ‎как‏ ‎мы ‎- ‎развалины ‎замков. ‎Дайте‏ ‎вокзалам ‎сделаться‏ ‎деревянными,‏ ‎и ‎человек ‎будет‏ ‎рассматривать ‎их‏ ‎с ‎благоговейным ‎удивлением. ‎Нам‏ ‎кажутся‏ ‎романтичными ‎кривые,‏ ‎узкие ‎улицы‏ ‎средневековых ‎городов ‎с ‎выступами ‎и‏ ‎высокими‏ ‎черепичными ‎крышами.‏ ‎Но ‎такими‏ ‎же ‎странными ‎и ‎своеобразно ‎прекрасными‏ ‎покажутся‏ ‎некогда‏ ‎прямолинейные, ‎широкие‏ ‎пространства, ‎обрамленные‏ ‎огромными ‎слившимися‏ ‎друг‏ ‎с ‎другом‏ ‎дворцами. ‎Наше ‎потомство ‎увидит ‎век‏ ‎наш ‎красивее,‏ ‎изящнее,‏ ‎величественнее, ‎чем ‎он‏ ‎нам ‎кажется,‏ ‎- ‎ужасы ‎его ‎забудутся,‏ ‎а‏ ‎вспоминать ‎будут‏ ‎- ‎как‏ ‎и ‎мы ‎о ‎средних ‎веках‏ ‎-‏ ‎лишь ‎красоту‏ ‎и ‎энергию‏ ‎нашего ‎столетия.
II
Если ‎потомство ‎не ‎разучится‏ ‎читать‏ ‎и‏ ‎обратится ‎к‏ ‎цифрам, ‎оно‏ ‎будет ‎поражено‏ ‎чрезвычайным,‏ ‎похожим ‎на‏ ‎извержение ‎прогрессом ‎европейских ‎рас ‎в‏ ‎XIX ‎веке.‏ ‎Точно‏ ‎где-то, ‎в ‎тайниках‏ ‎природы, ‎невидимая‏ ‎рука ‎открыла ‎шлюз, ‎и‏ ‎Европа‏ ‎была ‎затоплена‏ ‎своею ‎энергией,‏ ‎выступившей ‎из ‎берегов. ‎Нет ‎сомнения,‏ ‎что‏ ‎истекающий ‎век‏ ‎был ‎самым‏ ‎работоспособным ‎в ‎истории, ‎и ‎никогда‏ ‎в‏ ‎столь‏ ‎короткий ‎срок‏ ‎не ‎было‏ ‎обнаружено ‎столько‏ ‎влеченья‏ ‎к ‎знанию,‏ ‎столько ‎страстной ‎жадности, ‎столько ‎гения,‏ ‎расцветшего ‎пышно‏ ‎по‏ ‎всему ‎великому ‎дереву‏ ‎белой ‎расы.‏ ‎Открытия ‎гнались ‎за ‎открытиями,‏ ‎изобретения‏ ‎за ‎изобретениями.‏ ‎Все ‎науки,‏ ‎кроме ‎очень ‎немногих, ‎- ‎дружно‏ ‎двинулись‏ ‎вперед ‎и‏ ‎обогатились ‎в‏ ‎степени ‎невероятной. ‎В ‎сущности, ‎все‏ ‎науки‏ ‎-‏ ‎порождения ‎нашего‏ ‎века; ‎прошлым‏ ‎столетиям ‎принадлежат‏ ‎лишь‏ ‎методы. ‎Искусства‏ ‎в ‎этом ‎веке ‎пережили ‎свое‏ ‎второе ‎Возрождение,‏ ‎и‏ ‎если ‎некоторые ‎старые‏ ‎мастера ‎не‏ ‎превзойдены ‎в ‎их ‎индивидуальной‏ ‎силе,‏ ‎то ‎ряд‏ ‎новых ‎мастеров‏ ‎развил ‎не ‎менее ‎высокую ‎индивидуальность.‏ ‎Пренебрежительные‏ ‎толки ‎о‏ ‎новом ‎искусстве‏ ‎- ‎реализме ‎средины ‎этого ‎века‏ ‎-‏ ‎отзываются‏ ‎или ‎невежеством,‏ ‎или ‎пристрастием.‏ ‎В ‎разных‏ ‎странах,‏ ‎особенно ‎латинских,‏ ‎вкус, ‎воображение, ‎поэзия ‎еще ‎раз‏ ‎проявились ‎с‏ ‎необыкновенной‏ ‎свежестью; ‎даже ‎так‏ ‎называемый ‎декаданс‏ ‎- ‎свидетельствует ‎о ‎жизненности‏ ‎европейского‏ ‎искусства, ‎способности‏ ‎его, ‎хоть‏ ‎и ‎с ‎великими ‎усилиями, ‎находить‏ ‎новые‏ ‎мотивы ‎творчества.‏ ‎Скучающий ‎на‏ ‎достигнутом ‎гений ‎облетает ‎пределы ‎миров‏ ‎и‏ ‎раскрывает‏ ‎их ‎бесконечную‏ ‎глубину. ‎Девятнадцатый‏ ‎век ‎обнаружил‏ ‎страшное‏ ‎напряжение ‎человеческой‏ ‎мысли, ‎доведя ‎последнюю ‎до ‎ясновидения.‏ ‎Никогда ‎не‏ ‎было‏ ‎такого ‎обилия ‎великих‏ ‎ученых, ‎философов,‏ ‎поэтов, ‎никогда ‎литература ‎не‏ ‎разрасталась‏ ‎столь ‎роскошно,‏ ‎не ‎выдвигала‏ ‎столь ‎мощных ‎и ‎оригинальных ‎талантов.‏ ‎Что‏ ‎касается ‎России,‏ ‎девятнадцатый ‎век‏ ‎был ‎первым ‎и ‎единственным ‎веком‏ ‎ее‏ ‎просвещения,‏ ‎золотым ‎веком‏ ‎нашей ‎литературы.‏ ‎Но ‎и‏ ‎в‏ ‎Европе ‎это‏ ‎чудесное ‎столетие ‎было ‎если ‎не‏ ‎единственным, ‎то‏ ‎самым‏ ‎ярким ‎в ‎смысле‏ ‎умственной ‎жизни.‏ ‎Начавшись ‎Байроном, ‎Пушкиным, ‎Гете,‏ ‎Гюго‏ ‎- ‎оно‏ ‎засияло ‎великими‏ ‎талантами ‎прозы, ‎из ‎которых ‎один‏ ‎или‏ ‎два ‎дошли‏ ‎до ‎конца‏ ‎века: ‎Лев ‎Толстой ‎- ‎как‏ ‎Гибралтар‏ ‎Европу‏ ‎- ‎достойно‏ ‎оканчивает ‎собою‏ ‎это ‎богатырское‏ ‎поколение.
III
Жаль‏ ‎уходящего ‎века‏ ‎- ‎на ‎нем ‎лежала ‎печать‏ ‎величия; ‎жаль‏ ‎особенно‏ ‎потому, ‎что ‎в‏ ‎конце ‎столетия‏ ‎уже ‎чувствовалось ‎некоторое ‎увядание,‏ ‎упадок‏ ‎тона, ‎еще‏ ‎недавно ‎столь‏ ‎нервного, ‎непобедимого. ‎Жизнь ‎еще ‎всюду‏ ‎кипит‏ ‎с ‎бешеным‏ ‎одушевлением, ‎но‏ ‎уже ‎чувствуются ‎признаки ‎усталости; ‎как‏ ‎будто‏ ‎первая‏ ‎свежесть ‎духа‏ ‎уже ‎исчерпана,‏ ‎как ‎будто‏ ‎становится‏ ‎скучно ‎жить‏ ‎на ‎свете ‎или, ‎по ‎крайней‏ ‎мере, ‎безрадостно.‏ ‎Пытливость‏ ‎науки ‎как ‎бы‏ ‎померкла, ‎и‏ ‎что-то ‎не ‎слышно ‎о‏ ‎новых,‏ ‎действительно ‎великих‏ ‎открытиях, ‎делающих‏ ‎эпоху. ‎Философия ‎примолкла, ‎и ‎уже‏ ‎нет‏ ‎кафедры, ‎которой‏ ‎внимал ‎бы‏ ‎мир. ‎Искусство ‎перегорает ‎в ‎изысканности‏ ‎декаданса,‏ ‎вычерпывая‏ ‎свою ‎чувственность‏ ‎до ‎дна.‏ ‎Как-то ‎сразу‏ ‎оборвалась‏ ‎гирлянда ‎талантов,‏ ‎нет ‎более ‎великих ‎композиторов, ‎романистов,‏ ‎поэтов, ‎художников.‏ ‎Как‏ ‎в ‎солнечные ‎дни‏ ‎весны: ‎одновременно‏ ‎и ‎быстро ‎точно ‎молоком‏ ‎обольются‏ ‎фруктовые ‎сады,‏ ‎цветут, ‎благоухают,‏ ‎и ‎несколько ‎дней ‎длится ‎эта‏ ‎поэма‏ ‎счастья. ‎И‏ ‎затем ‎быстро,‏ ‎точно ‎по ‎уговору, ‎деревья ‎роняют‏ ‎свой‏ ‎убор‏ ‎венчальный ‎и‏ ‎являются ‎в‏ ‎обычном, ‎однотонном‏ ‎виде.‏ ‎И ‎ни‏ ‎за ‎что ‎на ‎свете ‎не‏ ‎сыщите ‎в‏ ‎июле‏ ‎яблони, ‎которая ‎еще‏ ‎цвела ‎бы.‏ ‎Есть ‎грустное ‎предчувствие, ‎что‏ ‎наш‏ ‎уходящий ‎век‏ ‎уносит ‎с‏ ‎собою ‎надолго ‎молодость ‎нашей ‎расы‏ ‎и‏ ‎что ‎гений‏ ‎ее, ‎вспыхнувший‏ ‎всеми ‎цветами ‎и ‎красками, ‎может‏ ‎отцвесть...‏ ‎Двадцатый‏ ‎век, ‎на‏ ‎который ‎мечтатели‏ ‎возлагают ‎столько‏ ‎надежд,‏ ‎может ‎быть,‏ ‎принесет ‎нам ‎одни ‎разочарования. ‎Вместо‏ ‎осуществления ‎пылких‏ ‎химер‏ ‎может ‎придти ‎неожиданный‏ ‎и ‎повсеместный‏ ‎упадок, ‎признаки ‎которого ‎уже‏ ‎заметны.‏ ‎Старое ‎варварство‏ ‎нас ‎подстерегает,‏ ‎как ‎греков ‎и ‎римлян ‎в‏ ‎эпоху‏ ‎их ‎высшего‏ ‎блеска. ‎Глубокое‏ ‎заблуждение ‎думать, ‎что ‎цивилизация ‎гибнет‏ ‎от‏ ‎причин‏ ‎внешних. ‎Смерть‏ ‎всего ‎живого‏ ‎имеет ‎внутреннее‏ ‎происхождение.‏ ‎Гораздо ‎ранее‏ ‎нашествия ‎вандалов ‎народы ‎древности ‎испытали‏ ‎внутреннее ‎нашествие‏ ‎каких-то‏ ‎грубых ‎сил, ‎которыми‏ ‎простота ‎и‏ ‎благородство ‎душ ‎были ‎превращены‏ ‎в‏ ‎развалины. ‎Завоеватели‏ ‎мира, ‎наследники‏ ‎цивилизации ‎задолго ‎до ‎варваров ‎пали‏ ‎ниже‏ ‎всякого ‎варварства,‏ ‎огрубели ‎совестью‏ ‎до ‎того, ‎что ‎вандалы ‎явились‏ ‎перед‏ ‎ними‏ ‎людьми ‎высшей‏ ‎породы. ‎Даже‏ ‎гунны ‎были‏ ‎возвышеннее‏ ‎и ‎благочестивее‏ ‎развращенных ‎римлян. ‎Только ‎этим ‎и‏ ‎объясняется ‎внешний‏ ‎разгром‏ ‎древних ‎рас. ‎А‏ ‎отчего ‎собственно‏ ‎падает ‎дух ‎народный ‎-‏ ‎до‏ ‎полного ‎растления‏ ‎- ‎это‏ ‎вопрос ‎в ‎корне ‎своем ‎мистический.
IV
История‏ ‎XIX‏ ‎века ‎удивительна.‏ ‎Какими ‎бледными‏ ‎кажутся ‎сказки ‎Шехерезады ‎в ‎сравнении‏ ‎с‏ ‎непрерывною‏ ‎поэмою ‎этого‏ ‎столетия! ‎Всего‏ ‎сто ‎оборотов‏ ‎земли‏ ‎около ‎солнца‏ ‎- ‎и ‎столько ‎поразительных ‎событий‏ ‎в ‎инфузорном‏ ‎населении‏ ‎земли, ‎сколько ‎переворотов!‏ ‎Век ‎начинается‏ ‎прямо ‎волшебною ‎легендой ‎о‏ ‎маленьком‏ ‎капрале, ‎который‏ ‎стал ‎императором,‏ ‎который ‎женился ‎на ‎дочери ‎императора,‏ ‎был‏ ‎коронован ‎папой,‏ ‎разгромил ‎целый‏ ‎ряд ‎империй ‎и ‎королевств ‎и‏ ‎умер‏ ‎пленником,‏ ‎на ‎пустынном‏ ‎островке, ‎среди‏ ‎безграничного ‎океана.‏ ‎История,‏ ‎как ‎истинный‏ ‎художник, ‎создала ‎трагедию, ‎в ‎которой‏ ‎нет ‎черты,‏ ‎не‏ ‎обличающей ‎высокого ‎искусства.‏ ‎После ‎Наполеона‏ ‎- ‎мечтательный ‎Священный ‎союз,‏ ‎восстания‏ ‎южных ‎народов,‏ ‎мятежное ‎брожение‏ ‎в ‎средней ‎Европе, ‎перевороты ‎и‏ ‎грезы‏ ‎об ‎объединении.‏ ‎Затем ‎ряд‏ ‎страшных ‎войн ‎второй ‎половины ‎века‏ ‎после‏ ‎сорокалетнего‏ ‎мира. ‎В‏ ‎общем ‎огромном‏ ‎и ‎ярком‏ ‎романе‏ ‎всемирной ‎жизни‏ ‎рассыпаны ‎поразительные ‎по ‎законченности ‎отдельные‏ ‎поэмы ‎-‏ ‎вспомните‏ ‎поход ‎Байрона ‎в‏ ‎Грецию, ‎походы‏ ‎Гарибальди, ‎эпическую ‎борьбу ‎балканских‏ ‎и‏ ‎кавказских ‎племен,‏ ‎междоусобную ‎войну‏ ‎в ‎Северной ‎Америке, ‎экспедицию ‎в‏ ‎Мексику‏ ‎с ‎ее‏ ‎фатальным ‎концом,‏ ‎разгром ‎Франции ‎в ‎1871 ‎году,‏ ‎наше‏ ‎движение‏ ‎к ‎Константинополю,‏ ‎нашествие ‎Италии‏ ‎в ‎Абиссинию,‏ ‎войну‏ ‎Испании ‎и‏ ‎Америки, ‎героическую ‎борьбу ‎африканских ‎республик,‏ ‎походы ‎Европы‏ ‎в‏ ‎Китай. ‎В ‎одно‏ ‎столетие ‎вместилось‏ ‎просто ‎невероятное ‎число ‎событий,‏ ‎из‏ ‎которых ‎каждое‏ ‎- ‎картина,‏ ‎полная ‎богатых ‎красок. ‎Некоторые ‎гордые‏ ‎народы‏ ‎поникли, ‎-‏ ‎как ‎Турция,‏ ‎Австрия, ‎Испания, ‎Франция, ‎даже ‎Франция,‏ ‎несмотря‏ ‎на‏ ‎пышный ‎расцвет‏ ‎народного ‎богатства‏ ‎и ‎культурного‏ ‎блеска.‏ ‎Франция, ‎как‏ ‎вождь ‎народов, ‎несомненно ‎уступила ‎свою‏ ‎культурную ‎гегемонию‏ ‎более‏ ‎свежим ‎соседям. ‎Эти‏ ‎соседи ‎-‏ ‎Англия ‎и ‎Германия ‎-‏ ‎стремительно‏ ‎двинулись ‎вперед,‏ ‎усилив ‎свое‏ ‎могущество ‎за ‎одно ‎столетие ‎в‏ ‎степени‏ ‎просто ‎сказочной.‏ ‎Еще ‎роскошнее‏ ‎расцвет ‎заокеанской ‎великой ‎республики, ‎которая‏ ‎в‏ ‎одно‏ ‎столетие ‎из‏ ‎бедной ‎колонии‏ ‎сделалась ‎великой‏ ‎державой.‏ ‎Несравненно ‎медленнее‏ ‎развивалась ‎Россия, ‎и ‎к ‎концу‏ ‎века ‎итоги‏ ‎прогресса‏ ‎ее ‎еще ‎сомнительны.‏ ‎Но ‎даже‏ ‎эта ‎отдельная ‎глава ‎истории‏ ‎-‏ ‎история ‎России‏ ‎- ‎как‏ ‎она ‎необыкновенна ‎и ‎как ‎богата!‏ ‎Трагическая‏ ‎смерть ‎Павла‏ ‎I, ‎"дней‏ ‎Александровых ‎прекрасное ‎начало", ‎зарево ‎беспрерывных‏ ‎войн,‏ ‎растущий‏ ‎идеализм ‎и‏ ‎кровавая ‎борьба‏ ‎кругом. ‎Нашествие‏ ‎двадцати‏ ‎народов ‎с‏ ‎мировым ‎завоевателем ‎во ‎главе, ‎исполинские‏ ‎битвы, ‎сожжение‏ ‎Москвы,‏ ‎трагическое ‎отступление ‎-‏ ‎все ‎какие‏ ‎краски! ‎Никогда ‎Россия ‎не‏ ‎была‏ ‎столь ‎грозной‏ ‎в ‎человечестве‏ ‎и ‎столь ‎гордой, ‎и ‎этот‏ ‎особенный‏ ‎подъем ‎духа‏ ‎выдвигает ‎блестящую‏ ‎плеяду ‎поэтов, ‎философов ‎(славянофилы), ‎политических‏ ‎мечтателей‏ ‎(декабристы),‏ ‎великих ‎романистов‏ ‎и ‎общественных‏ ‎деятелей. ‎Мистический‏ ‎конец‏ ‎жизни ‎Благословенного‏ ‎(Александр ‎I, ‎предположительно ‎старец ‎Феодор‏ ‎Кузьмич ‎Томский‏ ‎-‏ ‎см. ‎"РД" ‎№2‏ ‎2004 ‎г.‏ ‎http://www.russdom.ru/2004/200402i/20040229.html), конец, ‎который ‎не ‎придумал‏ ‎бы‏ ‎самый ‎пылкий‏ ‎поэт, ‎суровое‏ ‎царствование ‎Николая, ‎победоносное ‎и ‎строгое,‏ ‎но‏ ‎опять ‎-‏ ‎какой ‎трагический‏ ‎финал ‎- ‎севастопольский ‎разгром! ‎Яркая‏ ‎и‏ ‎страстная‏ ‎страница, ‎облитая‏ ‎кровью. ‎И‏ ‎вновь ‎"дней‏ ‎Александровых‏ ‎прекрасное ‎начало",‏ ‎высокий ‎подъем ‎великодушных ‎чувств, ‎радостное,‏ ‎беспримерное ‎одушевление,‏ ‎одушевление‏ ‎свободы.
V
Около ‎этих ‎двух‏ ‎фокусов ‎нашей‏ ‎народной ‎жизни ‎замкнулся ‎эллипсис‏ ‎столетия.‏ ‎Два ‎всплеска‏ ‎счастья, ‎два‏ ‎гигантских ‎подъема ‎духа ‎- ‎героический‏ ‎в‏ ‎1812 ‎году‏ ‎и ‎гуманный‏ ‎в ‎1861-м ‎- ‎определяют ‎и‏ ‎два‏ ‎последовавших‏ ‎затишья; ‎ими‏ ‎же ‎определяется‏ ‎форма ‎"кривой"‏ ‎нашего‏ ‎прогресса. ‎Замечательно,‏ ‎что ‎волны ‎русской ‎истории ‎вообще‏ ‎поднимаются ‎не‏ ‎более‏ ‎двух ‎раз ‎в‏ ‎столетие. ‎Таковы‏ ‎в ‎прошлом ‎веке ‎были‏ ‎два‏ ‎одушевленья ‎-‏ ‎в ‎расцвете‏ ‎Петрова ‎царствования, ‎после ‎полтавской ‎битвы,‏ ‎и‏ ‎в ‎разгар‏ ‎Екатерининской ‎эпохи,‏ ‎после ‎блестящих ‎побед ‎над ‎турками.‏ ‎Таковы‏ ‎же‏ ‎в ‎XVII‏ ‎веке ‎два‏ ‎одушевленья ‎-‏ ‎после‏ ‎изгнания ‎поляков‏ ‎и ‎после ‎присоединения ‎Малороссии. ‎Замечается‏ ‎как ‎бы‏ ‎правильная‏ ‎смена ‎поколений, ‎то‏ ‎действующих, ‎то‏ ‎отдыхающих, ‎то ‎неудержимо ‎рвущихся‏ ‎к‏ ‎счастью, ‎то‏ ‎разочарованных. ‎Если‏ ‎этот ‎закон ‎чередования ‎настроений ‎верен,‏ ‎то‏ ‎в ‎недалеком‏ ‎будущем ‎нам‏ ‎предстоит ‎пережить ‎снова ‎какую-нибудь ‎великую‏ ‎страсть,‏ ‎какой-нибудь‏ ‎восторг, ‎и‏ ‎он ‎явится‏ ‎последствием ‎самой‏ ‎неожиданной‏ ‎причины. ‎Казалось‏ ‎бы, ‎унижение ‎России ‎под ‎Севастополем‏ ‎- ‎первая‏ ‎несчастная‏ ‎война ‎после ‎Петра‏ ‎Великого ‎-‏ ‎должна ‎была ‎привести ‎к‏ ‎отчаянию,‏ ‎- ‎на‏ ‎самом ‎деле‏ ‎она ‎послужила ‎толчком ‎для ‎огромной‏ ‎радости.‏ ‎Наоборот, ‎счастливая‏ ‎война ‎1877‏ ‎г., ‎смывшая ‎крымский ‎позор, ‎не‏ ‎остановила,‏ ‎а‏ ‎скорее ‎усилила‏ ‎начавшееся ‎еще‏ ‎до ‎нее‏ ‎уныние.‏ ‎Может ‎быть,‏ ‎этим ‎странным ‎унынием, ‎дошедшим ‎до‏ ‎отчаяния, ‎объясняется‏ ‎революционный‏ ‎дух, ‎поведший ‎к‏ ‎трагедии ‎1‏ ‎марта. ‎Опять ‎какое ‎необычайное‏ ‎и‏ ‎страшное ‎событие!‏ ‎Столько ‎предвиденное‏ ‎и ‎как ‎бы ‎самим ‎роком‏ ‎непредотвратимое.‏ ‎По ‎антитезе,‏ ‎которую ‎так‏ ‎любит ‎история,- ‎Освободитель, ‎искоренивший ‎массовое‏ ‎насилие,‏ ‎сам‏ ‎пал ‎жертвой‏ ‎утонченной ‎жестокости.‏ ‎Невольно ‎вспоминается‏ ‎суд‏ ‎над ‎Сократом‏ ‎- ‎гуманнейшему ‎из ‎греков ‎отечество‏ ‎ничего ‎не‏ ‎принесло‏ ‎в ‎благодарность, ‎кроме‏ ‎чаши ‎яда...
Жизнь‏ ‎России ‎за ‎XIX ‎век‏ ‎была‏ ‎жизнью, ‎а‏ ‎не ‎прозябанием.‏ ‎Она ‎полна ‎глубоких ‎и ‎страстных‏ ‎волнений,‏ ‎ошибок ‎непоправимых,‏ ‎успехов ‎громких,‏ ‎несчастий ‎тяжких. ‎Конец ‎века ‎омрачен‏ ‎безмерно‏ ‎грустными‏ ‎картинами ‎оскудения‏ ‎- ‎и‏ ‎природы, ‎и‏ ‎почти‏ ‎всех ‎классов‏ ‎общества. ‎Непрерывные ‎засухи, ‎перестройка ‎климата,‏ ‎нашествие ‎азиатской‏ ‎пустыни‏ ‎и ‎вследствие ‎этого‏ ‎постоянное ‎пятно‏ ‎голода, ‎движущееся, ‎как ‎черный‏ ‎призрак‏ ‎по ‎лицу‏ ‎России. ‎Упадок‏ ‎коренного ‎тысячелетнего ‎промысла, ‎который ‎был‏ ‎Промыслом‏ ‎русского ‎народа,‏ ‎- ‎упадок‏ ‎земледелия, ‎скотоводства ‎и ‎всего ‎патриархального‏ ‎уклада‏ ‎жизни,‏ ‎быстрый ‎рост‏ ‎народного ‎пролетариата...
VI
Эпоха‏ ‎подвигов, ‎эпоха‏ ‎преступлений‏ ‎- ‎уходящий‏ ‎век ‎явился ‎эрою ‎расцвета ‎белой‏ ‎расы, ‎но‏ ‎веком‏ ‎гибели ‎для ‎цветных‏ ‎пород ‎человечества.‏ ‎Из ‎Европы, ‎как ‎из‏ ‎орлиного‏ ‎гнезда, ‎разлетелись‏ ‎по ‎отдаленным‏ ‎странам ‎и ‎материкам ‎белые ‎хищники‏ ‎-‏ ‎колонисты, ‎и‏ ‎всюду, ‎где‏ ‎бы ‎они ‎ни ‎появлялись, ‎жизнь‏ ‎человечества‏ ‎никла.‏ ‎Вся ‎первая‏ ‎половина ‎столетия‏ ‎была ‎сплошной‏ ‎бойней‏ ‎черных, ‎красных,‏ ‎коричневых ‎и ‎оливковых ‎пород; ‎с‏ ‎жестокостью ‎охотников‏ ‎на‏ ‎диких ‎зверей ‎белые‏ ‎ловили ‎негров‏ ‎и ‎нагружали ‎ими ‎целые‏ ‎флоты‏ ‎для ‎отправки‏ ‎в ‎колонии;‏ ‎десятки ‎миллионов ‎самых ‎сильных ‎и‏ ‎здоровых‏ ‎негров ‎погибли‏ ‎в ‎тяжком‏ ‎рабстве, ‎другие ‎десятки ‎миллионов ‎были‏ ‎истреблены‏ ‎болезнями‏ ‎и ‎отчаянием‏ ‎или ‎прямо‏ ‎оружием ‎победителей.‏ ‎Африка‏ ‎за ‎этот‏ ‎век ‎страшно ‎опустошена... ‎Хотя ‎торговля‏ ‎невольниками ‎официально‏ ‎и‏ ‎уничтожена, ‎но ‎она‏ ‎свирепствует ‎внутри‏ ‎материка, ‎причем ‎все ‎черное‏ ‎племя‏ ‎под ‎конец‏ ‎века ‎попало‏ ‎в ‎рабство ‎белым. ‎Огромный ‎африканский‏ ‎материк‏ ‎окончательно ‎размежеван‏ ‎между ‎европейцами,‏ ‎и ‎всюду, ‎во ‎владениях ‎самых‏ ‎культурных‏ ‎христиан,‏ ‎установилось ‎чудовищное‏ ‎по ‎жестокости‏ ‎порабощение ‎туземцев.‏ ‎На‏ ‎них ‎смотрят‏ ‎как ‎на ‎самых ‎презренных ‎животных,‏ ‎заставляют ‎их‏ ‎работать‏ ‎без ‎отдыха, ‎отнимают‏ ‎у ‎них‏ ‎жен, ‎детей ‎и ‎их‏ ‎жалкое‏ ‎имущество ‎и‏ ‎при ‎малейшем‏ ‎сопротивлении ‎расстреливают, ‎вешают, ‎сжигают ‎деревни.‏ ‎Французы,‏ ‎немцы, ‎англичане,‏ ‎голландцы ‎(буры)‏ ‎обнаружили ‎одинаковую ‎свирепость, ‎и ‎это‏ ‎явление‏ ‎-‏ ‎одно ‎из‏ ‎самых ‎тревожных‏ ‎предсказаний ‎для‏ ‎XX‏ ‎века. ‎Что‏ ‎стоит ‎наш ‎гуманизм, ‎наше ‎христианство,‏ ‎если ‎при‏ ‎первом‏ ‎случае ‎безнаказанности ‎мы‏ ‎совершаем ‎мерзости‏ ‎первобытные! ‎Столь ‎же ‎ожесточенному‏ ‎искоренению‏ ‎были ‎подвергнуты‏ ‎краснокожие ‎в‏ ‎Америке ‎(особенно ‎Северной), ‎малайцы ‎и‏ ‎австралийцы.‏ ‎Огнем, ‎мечом,‏ ‎сифилисом, ‎рабством,‏ ‎водкой ‎и ‎всеми ‎грязными ‎соблазнами‏ ‎многочисленные‏ ‎племена‏ ‎человечества ‎или‏ ‎прямо ‎истреблены,‏ ‎или ‎поставлены‏ ‎в‏ ‎условия ‎неизбежной‏ ‎смерти. ‎До ‎двадцать ‎первого ‎века‏ ‎дойдет ‎лишь‏ ‎одно‏ ‎предание ‎об ‎удивительных‏ ‎разновидностях ‎человека,‏ ‎о ‎множестве ‎кротких, ‎великодушных,‏ ‎детски‏ ‎невинных, ‎детски‏ ‎слабых ‎племенах,‏ ‎живших ‎своеобразно ‎поэтическою ‎жизнью, ‎полною‏ ‎прелести,‏ ‎о ‎племенах‏ ‎непонятных ‎и‏ ‎загубленных ‎безвинно. ‎Наряду ‎с ‎ними‏ ‎исчезнут,‏ ‎может‏ ‎быть, ‎и‏ ‎низшие ‎расы,‏ ‎людоеды ‎и‏ ‎озверелые‏ ‎дикари, ‎-‏ ‎но ‎выиграет ‎ли ‎от ‎этого‏ ‎человечество? ‎Несомненно,‏ ‎оно‏ ‎страшно ‎обеднеет, ‎как‏ ‎луг, ‎на‏ ‎котором ‎вместо ‎роскошного ‎разнообразия‏ ‎цветов‏ ‎и ‎форм‏ ‎возобладает ‎одна‏ ‎порода. ‎Как ‎бы ‎она ‎ни‏ ‎была‏ ‎для ‎самой‏ ‎себя ‎приятна,‏ ‎полезна, ‎прекрасна, ‎она ‎не ‎исчерпывает‏ ‎всех‏ ‎возможностей,‏ ‎она ‎бесконечность‏ ‎мирового ‎творчества‏ ‎сводит ‎к‏ ‎единственному‏ ‎опыту.
VII
Мир ‎жизни‏ ‎опустошен ‎белой ‎расой, ‎и ‎этот‏ ‎процесс ‎совершается‏ ‎с‏ ‎развертывающейся ‎энергией. ‎Вслед‏ ‎за ‎черными,‏ ‎красными, ‎кофейными, ‎оливковыми ‎породами‏ ‎наступает‏ ‎очередь ‎бронзовых‏ ‎и ‎желтых‏ ‎населений ‎Азии. ‎Колоссальные ‎народности ‎Индии‏ ‎и‏ ‎Китая ‎стеснены‏ ‎европейцами ‎и‏ ‎ставятся ‎в ‎условия ‎быстрого ‎вымирания.‏ ‎Семьдесят‏ ‎тысяч‏ ‎англичан ‎в‏ ‎состоянии ‎держать‏ ‎в ‎рабстве‏ ‎двести‏ ‎пятьдесят ‎миллионов‏ ‎индусов. ‎Если ‎не ‎прямым ‎истреблением,‏ ‎то ‎хищною‏ ‎экономической‏ ‎политикой, ‎тягостным, ‎непрекращающимся‏ ‎высасыванием ‎всех‏ ‎соков ‎страны, ‎лишением ‎народа‏ ‎земли‏ ‎англичане ‎довели‏ ‎благородную ‎некогда,‏ ‎изысканно-аристократическую ‎расу ‎до ‎невероятного ‎истощения.
Долины‏ ‎Индии‏ ‎усеяны ‎человеческими‏ ‎костями; ‎беспрерывный‏ ‎голод ‎ежегодно ‎уносит ‎миллионы ‎(а‏ ‎часто‏ ‎десятки‏ ‎миллионов) ‎человеческих‏ ‎жизней; ‎хроническое‏ ‎недоедание ‎(хлеб‏ ‎Индии‏ ‎увозится ‎в‏ ‎Европу) ‎ведет ‎к ‎постоянному ‎вырождению‏ ‎здесь ‎самой‏ ‎породы‏ ‎человеческой. ‎Когда-то ‎богатырское‏ ‎племя ‎делается‏ ‎чахлым, ‎бессильным, ‎неспособным ‎отстаивать‏ ‎свою‏ ‎жизнь. ‎Население‏ ‎в ‎четверть‏ ‎миллиарда ‎душ ‎- ‎как ‎огромный‏ ‎бассейн‏ ‎с ‎прорванною‏ ‎плотиной ‎-‏ ‎может ‎очень ‎быстро ‎иссякнуть, ‎как‏ ‎иссякли‏ ‎некогда‏ ‎многочисленные ‎народы‏ ‎средней ‎и‏ ‎передней ‎Азии.‏ ‎Та‏ ‎же ‎участь,‏ ‎по-видимому, ‎грозит ‎и ‎Китаю. ‎Нет‏ ‎ни ‎малейшего‏ ‎сомнения,‏ ‎что ‎дни ‎Небесной‏ ‎империи ‎сочтены,‏ ‎и ‎что, ‎подобно ‎многомиллионной‏ ‎Индии,‏ ‎она ‎будет‏ ‎занята ‎белокожими‏ ‎и ‎обращена ‎в ‎экономическое ‎рабство.‏ ‎Жестокое‏ ‎европейское ‎"право"‏ ‎(право ‎сильного)‏ ‎действует ‎несколько ‎медленнее, ‎но ‎столь‏ ‎же‏ ‎верно,‏ ‎как ‎мечи‏ ‎Кортеcа ‎и‏ ‎Пизарро. ‎Может‏ ‎быть,‏ ‎не ‎будет‏ ‎крепостных, ‎феодальных ‎отношений, ‎но ‎непременно‏ ‎установится ‎"правовой",‏ ‎обставленный‏ ‎конвенциями, ‎нестерпимый ‎гнет‏ ‎административный ‎и‏ ‎экономический. ‎Договорами, ‎покупкою, ‎меною‏ ‎и‏ ‎пр., ‎и‏ ‎пр. ‎у‏ ‎народа ‎постепенно ‎будет ‎отобрана ‎земля‏ ‎-‏ ‎корень ‎человеческого‏ ‎рода, ‎-‏ ‎постепенно ‎затянута ‎петлей ‎свобода, ‎самое‏ ‎дыхание‏ ‎народное.‏ ‎И ‎тогда,‏ ‎при ‎всевозможных‏ ‎хартиях ‎вольностей‏ ‎и‏ ‎красноречивых ‎конституциях‏ ‎народ ‎станет ‎неудержимо ‎беднеть, ‎превращаться‏ ‎в ‎пролетариат,‏ ‎в‏ ‎живой ‎мусор, ‎удел‏ ‎которого ‎-‏ ‎гниение. ‎Китай ‎уже ‎своею‏ ‎собственною,‏ ‎внутреннею ‎системою‏ ‎хищничества ‎доведен‏ ‎до ‎опасного ‎состояния. ‎Ежегодно ‎от‏ ‎голодной‏ ‎смерти ‎там‏ ‎уже ‎гибнут‏ ‎десятки ‎миллионов ‎населения. ‎Если ‎-‏ ‎как‏ ‎индийских‏ ‎раджей ‎-‏ ‎китайских ‎мандаринов‏ ‎сменят ‎неумолимые‏ ‎бритты‏ ‎и ‎немцы,‏ ‎то ‎истощение ‎желтой ‎расы ‎пойдет‏ ‎гигантскими ‎шагами.
VIII
Этот‏ ‎страшный‏ ‎процесс ‎в ‎человечестве‏ ‎- ‎поедание‏ ‎белою ‎породою ‎цветных ‎-‏ ‎самое‏ ‎тяжкое ‎из‏ ‎преступлений ‎века,‏ ‎самое ‎неизгладимое. ‎Вытеснение ‎сильными ‎слабых‏ ‎идет‏ ‎в ‎менее‏ ‎резкой ‎степени‏ ‎и ‎среди ‎самой ‎белой ‎расы.‏ ‎И‏ ‎здесь‏ ‎ничтожный ‎цветной‏ ‎оттенок ‎народности‏ ‎обрекает ‎ее‏ ‎на‏ ‎жертву ‎более‏ ‎бледным ‎родичам. ‎Посмотрите, ‎как ‎хиреют‏ ‎народы ‎европейского‏ ‎юга‏ ‎и ‎как ‎цветут‏ ‎северные ‎державы.‏ ‎Под ‎небом ‎голубым, ‎среди‏ ‎теплого,‏ ‎лазурного ‎моря,‏ ‎эти ‎чудные‏ ‎полуострова ‎Греции, ‎Италии, ‎Испании, ‎обители‏ ‎древних‏ ‎цивилизаций, ‎не‏ ‎могут ‎выбиться‏ ‎из ‎нищеты ‎и ‎жалкой ‎отсталости.‏ ‎Несмотря‏ ‎на‏ ‎самые ‎свободные‏ ‎учреждения, ‎райский‏ ‎климат ‎и‏ ‎средиземное‏ ‎положение, ‎-‏ ‎эти ‎субтропические ‎расы ‎вянут; ‎они‏ ‎беспощадно ‎эксплуатируются‏ ‎немцами‏ ‎и ‎англичанами, ‎которые‏ ‎кое-где, ‎например,‏ ‎в ‎Греции ‎и ‎Португалии,‏ ‎совсем‏ ‎хозяева. ‎Италия,‏ ‎мировое ‎владычество‏ ‎которой ‎было ‎когда-то ‎разрушено ‎германцами,‏ ‎теперь‏ ‎гордится ‎ролью‏ ‎жандарма ‎Германии‏ ‎на ‎южном ‎ее ‎форпосте. ‎Некоторая‏ ‎примесь‏ ‎более‏ ‎темной ‎-‏ ‎арабской, ‎еврейской,‏ ‎турецкой ‎-‏ ‎крови‏ ‎низводит ‎эти‏ ‎страны ‎на ‎низшую ‎ступень: ‎сравните‏ ‎их ‎пульс‏ ‎с‏ ‎кипучею ‎жизнедеятельностью ‎северных‏ ‎полуостровов, ‎окруженных‏ ‎приполярным ‎морем, ‎окутанным ‎туманом.‏ ‎Норвегия‏ ‎не ‎идет,‏ ‎а ‎мчится‏ ‎в ‎своем ‎всестороннем ‎развитии, ‎процветает‏ ‎Швеция,‏ ‎благоденствует ‎Дания,‏ ‎захлебываются ‎богатством‏ ‎Нидерланды. ‎В ‎Англии ‎темные ‎кельты‏ ‎совсем‏ ‎подавлены‏ ‎светлыми ‎англосаксами,‏ ‎в ‎Германии‏ ‎смуглый ‎юг‏ ‎уступает‏ ‎белому ‎северу,‏ ‎- ‎и ‎даже ‎в ‎одной‏ ‎и ‎той‏ ‎же‏ ‎стране ‎более ‎светлое‏ ‎население ‎прогрессирует,‏ ‎более ‎темное ‎отстает. ‎Северная‏ ‎Испания,‏ ‎Ломбардия, ‎Нормандия‏ ‎далеко ‎опередили‏ ‎южные ‎провинции ‎своих ‎же ‎стран.‏ ‎В‏ ‎средней ‎Европе‏ ‎самая ‎белая‏ ‎из ‎рас ‎- ‎германская ‎(смесь‏ ‎с‏ ‎чистыми‏ ‎славянами) ‎взяла‏ ‎окончательный ‎и‏ ‎бесспорный ‎верх‏ ‎над‏ ‎более ‎смуглыми‏ ‎французами. ‎Несмотря ‎на ‎прирожденный ‎гений,‏ ‎латинские ‎расы‏ ‎вступили‏ ‎в ‎период ‎упадка,‏ ‎рокового, ‎неотвратимого,‏ ‎который, ‎по-видимому, ‎умеряется ‎только‏ ‎древней‏ ‎примесью ‎германской‏ ‎крови. ‎Германия‏ ‎и ‎Англия ‎- ‎вот ‎на‏ ‎рубеже‏ ‎XX ‎века‏ ‎торжествующие ‎народности,‏ ‎не ‎только ‎вожди, ‎но ‎и‏ ‎истребители‏ ‎человечества.‏ ‎Наш ‎славянский‏ ‎мир, ‎как‏ ‎и ‎латинский,‏ ‎позади‏ ‎этих ‎хищных‏ ‎рас. ‎Может ‎быть, ‎некоторая ‎примесь‏ ‎желтой ‎туранской‏ ‎крови‏ ‎ставит ‎нас ‎в‏ ‎положение ‎оборонительное.‏ ‎Мы ‎неудержимо ‎отстаем ‎в‏ ‎развитии‏ ‎народной ‎энергии‏ ‎и ‎постепенно‏ ‎втягиваемся ‎в ‎сеть ‎англо-германского ‎захвата.‏ ‎Россия‏ ‎еще ‎страшна‏ ‎своею ‎государственною‏ ‎силой; ‎как ‎племя ‎белое, ‎подобно‏ ‎Франции,‏ ‎Россия‏ ‎жизнеспособна, ‎но‏ ‎видимо ‎на‏ ‎всех ‎мирных‏ ‎поприщах‏ ‎уступает ‎белокурому‏ ‎соседу.
IX
Девятнадцатый ‎век ‎окончательно ‎утвердил ‎наш‏ ‎духовный ‎плен‏ ‎у‏ ‎Европы; ‎народно-культурное ‎творчество‏ ‎у ‎нас‏ ‎окончательно ‎сменилось ‎подражанием, ‎и‏ ‎в‏ ‎самом ‎таинственном‏ ‎истоке ‎жизни‏ ‎мы, ‎"русые", ‎уже ‎порабощены ‎"белокурым".‏ ‎Вы‏ ‎скажете, ‎что‏ ‎хорошее ‎подражание‏ ‎лучше ‎плохого ‎творчества, ‎что ‎в‏ ‎подражании‏ ‎-‏ ‎наше ‎спасение‏ ‎и ‎что‏ ‎стоит ‎нам,‏ ‎например,‏ ‎остановиться ‎в‏ ‎подражании ‎вооружению ‎соседей, ‎как ‎мы‏ ‎будем ‎немедленно‏ ‎разгромлены.‏ ‎Я ‎на ‎это‏ ‎замечу, ‎что‏ ‎подражание ‎всегда ‎отстает ‎от‏ ‎творчества‏ ‎и ‎подражатель‏ ‎всегда ‎жертва‏ ‎своему ‎образцу. ‎Были ‎могучие, ‎хотя‏ ‎и‏ ‎неясные ‎причины,‏ ‎почему ‎народ‏ ‎русский ‎не ‎выдержал ‎умственных ‎влияний‏ ‎Запада;‏ ‎может‏ ‎быть, ‎не‏ ‎хватило ‎энергии‏ ‎выработать ‎свою‏ ‎столь‏ ‎же ‎определенную‏ ‎и ‎роскошную ‎культуру. ‎Но, ‎раз‏ ‎подчинившись, ‎народ‏ ‎русский‏ ‎подвергается ‎опасности ‎дальнейших,‏ ‎постепенных, ‎все‏ ‎более ‎тяжких ‎подчинений. ‎Из‏ ‎подражания‏ ‎Западу ‎мы‏ ‎приняли ‎чужой‏ ‎критерий ‎жизни, ‎для ‎нашей ‎народности‏ ‎непосильный.‏ ‎Мы ‎хотим‏ ‎жить ‎теперь‏ ‎не ‎иначе, ‎как ‎с ‎западною‏ ‎роскошью,‏ ‎забывая,‏ ‎что ‎ни‏ ‎расовая ‎энергия,‏ ‎ни ‎природа‏ ‎наша‏ ‎не ‎те,‏ ‎что ‎там. ‎Вынесши ‎из ‎доисторических‏ ‎времен ‎страшную‏ ‎упругость‏ ‎духа, ‎furor ‎teutonicus,‏ ‎свежесть ‎тела‏ ‎и ‎сердца, ‎германцы ‎укрепили‏ ‎себя‏ ‎долговременною ‎историческою‏ ‎дисциплиной, ‎обогатили‏ ‎невероятно ‎изобретениями, ‎мореплаванием, ‎промышленностью, ‎грабежом‏ ‎колоний,‏ ‎- ‎они‏ ‎легко ‎могут‏ ‎позволить ‎себе ‎великолепие ‎их ‎городов,‏ ‎с‏ ‎дворцами,‏ ‎театрами, ‎храмами,‏ ‎роскошь ‎полей‏ ‎и ‎парков,‏ ‎обилие‏ ‎фабрик, ‎железных‏ ‎дорог ‎и ‎флотов. ‎Они ‎вдесятеро‏ ‎богаче ‎нас‏ ‎и‏ ‎вполне ‎естественно, ‎без‏ ‎напряжений, ‎устроили‏ ‎себе ‎богатую ‎обстановку ‎жизни.‏ ‎Нам‏ ‎же ‎-‏ ‎народу ‎континентальному,‏ ‎расплывшемуся ‎по ‎стране ‎суровой ‎и‏ ‎далеко‏ ‎не ‎одолевшему‏ ‎всех ‎природных‏ ‎препятствий, ‎- ‎народу ‎земледельческому, ‎не‏ ‎торговому,‏ ‎свойственна‏ ‎сравнительная ‎бедность‏ ‎и ‎культура‏ ‎менее ‎пышная,‏ ‎менее‏ ‎искусственная, ‎более‏ ‎близкая ‎к ‎природе. ‎Для ‎нас‏ ‎естественнее ‎было‏ ‎бы‏ ‎натуральное ‎хозяйство, ‎нежели‏ ‎денежное, ‎промыслы‏ ‎кустарные, ‎нежели ‎фабричные, ‎вообще‏ ‎-‏ ‎земледельческий, ‎деревенский‏ ‎уклад, ‎нежели‏ ‎капиталистический. ‎Но ‎Запад ‎поразил ‎воображение‏ ‎наших‏ ‎верхних ‎классов‏ ‎и ‎заставил‏ ‎перестроить ‎всю ‎нашу ‎народную ‎жизнь‏ ‎с‏ ‎величайшими‏ ‎жертвами ‎и‏ ‎большою ‎опасностью‏ ‎для ‎нее.‏ ‎Подобно‏ ‎Индии, ‎сделавшейся‏ ‎из ‎когда-то ‎богатой ‎и ‎еще‏ ‎недавно ‎зажиточной‏ ‎страны‏ ‎совсем ‎нищей, ‎-‏ ‎Россия ‎стала‏ ‎данницей ‎Европы ‎во ‎множестве‏ ‎самых‏ ‎изнурительных ‎отношений.‏ ‎Желая ‎иметь‏ ‎все ‎те ‎предметы ‎роскоши ‎и‏ ‎комфорта,‏ ‎которые ‎так‏ ‎обычны ‎на‏ ‎Западе, ‎мы ‎вынуждены ‎отдавать ‎ему‏ ‎не‏ ‎только‏ ‎излишки ‎хлеба,‏ ‎но, ‎как‏ ‎Индия, ‎необходимые‏ ‎его‏ ‎запасы. ‎Народ‏ ‎наш ‎хронически ‎недоедает ‎и ‎клонится‏ ‎к ‎вырождению,‏ ‎и‏ ‎все ‎это ‎для‏ ‎того ‎только,‏ ‎чтобы ‎поддержать ‎блеск ‎европеизма,‏ ‎дать‏ ‎возможность ‎небольшому‏ ‎слою ‎капиталистов‏ ‎идти ‎нога ‎в ‎ногу ‎с‏ ‎Европой.‏ ‎Девятнадцатый ‎век‏ ‎следует ‎считать‏ ‎столетием ‎постепенного ‎и ‎в ‎конце‏ ‎тревожно-быстрого‏ ‎упадка‏ ‎народного ‎благосостояния‏ ‎в ‎России.‏ ‎Из ‎России‏ ‎текут‏ ‎реки ‎золота‏ ‎на ‎покупку ‎западных ‎фабрикантов, ‎на‏ ‎содержание ‎более‏ ‎чем‏ ‎сотни ‎тысяч ‎русских,‏ ‎живущих ‎за‏ ‎границей, ‎на ‎погашение ‎долгов‏ ‎и‏ ‎процентов ‎по‏ ‎займам ‎и‏ ‎пр., ‎и ‎неисчислимое ‎количество ‎усилий‏ ‎тратится‏ ‎на ‎то,‏ ‎чтобы ‎наперекор‏ ‎стихиям ‎поддерживать ‎в ‎бедной ‎стране‏ ‎богатое‏ ‎культурное‏ ‎обличье. ‎Если‏ ‎не ‎произойдет‏ ‎какой-нибудь ‎смены‏ ‎энергий,‏ ‎если ‎тягостный‏ ‎процесс ‎подражания ‎Европе ‎разовьется ‎дальше,‏ ‎то ‎Россия‏ ‎рискует‏ ‎быть ‎разоренной ‎без‏ ‎выстрела; ‎"оскудение",‏ ‎захватив ‎раньше ‎всего ‎прикосновенный‏ ‎к‏ ‎Европе ‎класс,‏ ‎доходит ‎до‏ ‎глубин ‎народных, ‎и ‎стране ‎в‏ ‎таком‏ ‎положении ‎придется‏ ‎или ‎иметь‏ ‎мужество ‎отказаться ‎от ‎соблазна, ‎или‏ ‎обречь‏ ‎себя‏ ‎на ‎вечный‏ ‎плен... ‎Вдумываясь‏ ‎в ‎тихий‏ ‎погром,‏ ‎который ‎вносит‏ ‎англо-германская ‎раса ‎в ‎остальное ‎человечество,‏ ‎невольно ‎сочтешь‏ ‎грезу‏ ‎современного ‎антихриста ‎-‏ ‎Ницше, ‎грезу‏ ‎о ‎"белокуром ‎смеющемся ‎льве"‏ ‎-‏ ‎не ‎мечтой‏ ‎безумца, ‎а‏ ‎пророчеством ‎грозным ‎и ‎уже ‎осуществляющимся.‏ ‎Будущее‏ ‎от ‎нас‏ ‎скрыто, ‎но‏ ‎девятнадцатый ‎век ‎был ‎непрерывным ‎крушением‏ ‎и‏ ‎цветных,‏ ‎и ‎более‏ ‎вялых ‎бледных‏ ‎рас. ‎Социальное‏ ‎перетирание‏ ‎слабых, ‎рост‏ ‎пролетариата ‎и ‎вымирание ‎его, ‎-‏ ‎что ‎это,‏ ‎как‏ ‎не ‎вытеснение ‎остатков‏ ‎древних ‎рас‏ ‎потомством ‎одной, ‎самой ‎мощной?‏ ‎Среди‏ ‎самих ‎англичан‏ ‎и ‎немцев‏ ‎идет ‎эта ‎структурная ‎перестройка, ‎борьба‏ ‎человеческих‏ ‎типов. ‎Один‏ ‎какой-то ‎сильный‏ ‎и ‎хищный ‎тип, ‎по-видимому, ‎поедает‏ ‎остальные.
X
Если‏ ‎для‏ ‎слабого ‎человечества‏ ‎XIX ‎век‏ ‎был ‎гибельным,‏ ‎то‏ ‎еще ‎более‏ ‎ужаса ‎он ‎внес ‎в ‎остальное‏ ‎царство ‎жизни.‏ ‎Мир‏ ‎низших ‎существ ‎-‏ ‎животных ‎и‏ ‎растений ‎- ‎испытал ‎на‏ ‎себе‏ ‎поистине ‎бич‏ ‎Божий, ‎истребительный,‏ ‎хуже ‎землетрясений ‎и ‎потопа. ‎Никогда‏ ‎природа‏ ‎не ‎опустошалась‏ ‎с ‎такой‏ ‎яростью, ‎как ‎в ‎истекший ‎век.‏ ‎Весь‏ ‎восток‏ ‎Европы ‎и‏ ‎частью ‎-‏ ‎северная ‎Азия‏ ‎совершенно‏ ‎изменили ‎свою‏ ‎наружность; ‎неизмеримые ‎пространства ‎лесов ‎срублены‏ ‎или ‎сожжены,‏ ‎исчезло‏ ‎бесчисленное ‎множество ‎болот,‏ ‎озер, ‎ручьев‏ ‎и ‎рек, ‎из ‎остальных‏ ‎большинство‏ ‎потеряли ‎свое‏ ‎прежнее ‎обилие,‏ ‎превратились ‎в ‎тощие, ‎едва ‎заметные‏ ‎водоемы.‏ ‎Вместе ‎с‏ ‎лесным ‎царством‏ ‎исчезли ‎целые ‎миры ‎лесных ‎животных,‏ ‎птиц,‏ ‎пресмыкающихся,‏ ‎насекомых, ‎целые‏ ‎миры ‎растительных‏ ‎пород. ‎Огромные‏ ‎лоси,‏ ‎медведи, ‎волки,‏ ‎лисицы, ‎барсуки, ‎рыси, ‎зайцы, ‎белки,‏ ‎горностаи ‎и‏ ‎пр.,‏ ‎и ‎пр., ‎равно‏ ‎как ‎птицы‏ ‎бесчисленных ‎пород ‎- ‎все‏ ‎это‏ ‎на ‎огромных‏ ‎пространствах ‎исчезло,‏ ‎не ‎оставив ‎даже ‎преданий. ‎С‏ ‎истощением‏ ‎болот ‎и‏ ‎рек ‎умерло‏ ‎таинственное ‎водное ‎царство, ‎с ‎исчезновением‏ ‎степей‏ ‎исчезла‏ ‎поэзия ‎их‏ ‎кипучей ‎жизни,‏ ‎и ‎безграничные‏ ‎поля‏ ‎с ‎пылью,‏ ‎вздымаемой ‎ветром, ‎напоминают ‎теперь ‎пустыни.‏ ‎Человек ‎вошел‏ ‎в‏ ‎родную ‎природу, ‎как‏ ‎палач, ‎и‏ ‎гневная, ‎умирая, ‎она ‎дохнула‏ ‎на‏ ‎него ‎смертью.‏ ‎Девятнадцатый ‎век‏ ‎создал ‎множество ‎искусственных, ‎чаще ‎всего‏ ‎излишних,‏ ‎средств ‎жизни,‏ ‎но ‎загубил‏ ‎целый ‎ряд ‎естественных ‎и ‎необходимых:‏ ‎с‏ ‎истреблением‏ ‎лесов ‎исчезает‏ ‎влага, ‎которую‏ ‎они ‎регулировали,‏ ‎исчезает‏ ‎топливо, ‎столь‏ ‎необходимое ‎в ‎нашей ‎стране, ‎исчезает‏ ‎мир ‎животных,‏ ‎дававших‏ ‎меха ‎и ‎мясо,‏ ‎исчезает ‎мир‏ ‎съедобных ‎растений, ‎ягод ‎и‏ ‎грибов,‏ ‎исчезает ‎царство‏ ‎рыбы, ‎после‏ ‎хлеба ‎бывшее ‎главным ‎кормильцем ‎русского‏ ‎народа.‏ ‎Выступает ‎целый‏ ‎ряд ‎условий,‏ ‎убийственных ‎для ‎человека, ‎и ‎как‏ ‎мы‏ ‎выйдем‏ ‎из ‎них‏ ‎в ‎XX‏ ‎столетии, ‎сказать‏ ‎очень‏ ‎трудно. ‎Оказалось,‏ ‎что ‎раз ‎опустошенные ‎пространства ‎делаются‏ ‎пустыней, ‎вернуть‏ ‎их‏ ‎к ‎прежнему ‎состоянию‏ ‎необычайно ‎трудно.‏ ‎Природа ‎творит ‎не ‎сразу,‏ ‎а‏ ‎в ‎течение‏ ‎тысячелетий, ‎и‏ ‎серьезные ‎увечья ‎в ‎ней ‎непоправимы.‏ ‎Но‏ ‎не ‎только‏ ‎в ‎России‏ ‎шел ‎погром ‎природы. ‎То ‎же‏ ‎самое‏ ‎наблюдалось‏ ‎и ‎в‏ ‎некоторых ‎менее‏ ‎культурных ‎странах‏ ‎западной‏ ‎Европы, ‎особенно‏ ‎в ‎Северной ‎Америке, ‎Африке, ‎Индии,‏ ‎Австралии, ‎Китае.‏ ‎Благороднейшие‏ ‎породы ‎животных ‎-‏ ‎слоны, ‎буйволы,‏ ‎жирафы, ‎страусы ‎и ‎пр.‏ ‎почти‏ ‎истреблены ‎вовсе;‏ ‎миллионы ‎птиц‏ ‎уничтожаются ‎из ‎целей ‎моды. ‎Промышленники‏ ‎и‏ ‎охотники ‎ополчились‏ ‎на ‎все‏ ‎живое, ‎и ‎одни ‎породы ‎стерты‏ ‎с‏ ‎лица‏ ‎земли, ‎другие‏ ‎доведены ‎до‏ ‎вымирания, ‎третьи‏ ‎загнаны‏ ‎на ‎дикий‏ ‎север ‎(как ‎киты, ‎тюлени, ‎пушные‏ ‎звери). ‎Жестокое‏ ‎насилие‏ ‎над ‎природой ‎-‏ ‎второе ‎преступление‏ ‎века, ‎и ‎казнь ‎за‏ ‎него‏ ‎не ‎замедлит.
XI
Третьим‏ ‎и ‎уже‏ ‎безмерным ‎преступлением, ‎вмещающим ‎все ‎остальные,‏ ‎я‏ ‎называл ‎бы‏ ‎богоотступничество ‎белой‏ ‎расы, ‎слишком ‎заметное ‎за ‎этот‏ ‎век‏ ‎выпадение‏ ‎ее ‎из‏ ‎единой ‎центральной,‏ ‎ведущей ‎человечество‏ ‎идеи‏ ‎о ‎Вечном‏ ‎Отце. ‎Это ‎не ‎столько ‎преступление,‏ ‎сколько ‎глубокое‏ ‎несчастие,‏ ‎потеря ‎самого ‎драгоценного‏ ‎достояния, ‎какое‏ ‎нажито ‎людьми ‎в ‎течение‏ ‎тысячелетий.‏ ‎Уже ‎некоторое‏ ‎колебание ‎этой‏ ‎вечной ‎оси ‎человеческого ‎духа ‎ведет‏ ‎к‏ ‎крушению ‎лучших‏ ‎очарований ‎жизни.‏ ‎Вне ‎инстинкта ‎Божества ‎нет ‎поэзии,‏ ‎нет‏ ‎благородства,‏ ‎нет ‎стремления‏ ‎к ‎истине‏ ‎и ‎достоинству‏ ‎жизни.‏ ‎Общество, ‎потерявшее‏ ‎религиозное ‎сознание, ‎быстро ‎дичает ‎в‏ ‎самых ‎высоких‏ ‎областях‏ ‎ума ‎и ‎сердца.‏ ‎Цели ‎жизни‏ ‎перестраиваются ‎и ‎делаются ‎грубо‏ ‎материальными,‏ ‎исчезает ‎героизм,‏ ‎т.е. ‎та‏ ‎сила, ‎которая ‎движет ‎человечеством, ‎не‏ ‎дает‏ ‎ему ‎погружаться‏ ‎в ‎непробудный‏ ‎сон. ‎Общество ‎теряет ‎способность ‎сопротивляться‏ ‎процессу‏ ‎омертвения,‏ ‎постепенного ‎превращения‏ ‎организма ‎в‏ ‎механизм, ‎живого‏ ‎тела‏ ‎- ‎в‏ ‎минеральное. ‎Религия ‎еще ‎не ‎иссякла‏ ‎в ‎свежих‏ ‎народных‏ ‎слоях; ‎девятнадцатый ‎век‏ ‎дал ‎отдельные‏ ‎примеры ‎пламенных ‎и ‎чистых‏ ‎настроений,‏ ‎но ‎очень‏ ‎широко ‎распространилось‏ ‎и ‎равнодушие ‎к ‎Божеству. ‎Скептицизм‏ ‎и‏ ‎его ‎острая‏ ‎форма ‎-‏ ‎пессимизм ‎завершают ‎все ‎цивилизации ‎и‏ ‎всегда‏ ‎ведут‏ ‎к ‎упадку‏ ‎духа. ‎Быстрый‏ ‎подъем ‎богатства‏ ‎создает‏ ‎призрак ‎обеспеченности‏ ‎человека ‎помимо ‎Высшей ‎воли. ‎Раз‏ ‎здешняя ‎его‏ ‎жизнь‏ ‎сделалась ‎безопасной, ‎человеку‏ ‎начинает ‎казаться‏ ‎ненужным ‎Мировой ‎Промысл. ‎Идол‏ ‎видимый‏ ‎- ‎богатство‏ ‎- ‎заслоняет‏ ‎невидимое ‎Божество. ‎Дух ‎материализуется, ‎утрачивает‏ ‎свободу‏ ‎- ‎дыханье‏ ‎Вечного, ‎и‏ ‎общество ‎останавливается, ‎умирает...
Самые ‎одаренные ‎из‏ ‎европейских‏ ‎обществ,‏ ‎несмотря ‎на‏ ‎чудовищную ‎энергию,‏ ‎обнаруживают ‎признаки‏ ‎начинающегося‏ ‎омертвения. ‎Даже‏ ‎самая ‎эта ‎энергия, ‎может ‎быть,‏ ‎потому ‎так‏ ‎стремительна,‏ ‎что ‎постепенно ‎делается‏ ‎мертвой. ‎Нынешние‏ ‎великие ‎общества ‎распоряжаются ‎силами,‏ ‎не‏ ‎меньшими, ‎нежели‏ ‎Аттила ‎и‏ ‎Тамерлан. ‎Страшная ‎власть ‎всех ‎над‏ ‎всяким‏ ‎подавляет ‎всякое‏ ‎сопротивление ‎и,‏ ‎обращенная ‎внутрь, ‎душит ‎общественность ‎в‏ ‎ее‏ ‎самых‏ ‎нежных ‎и‏ ‎тайных ‎функциях,‏ ‎обрывает ‎органические‏ ‎завязи.‏ ‎Общество ‎молодое‏ ‎и ‎свежее, ‎гармонически ‎уравновешенное, ‎неспособно‏ ‎развить ‎большую‏ ‎силу‏ ‎в ‎одностороннем ‎направлении:‏ ‎оно ‎на‏ ‎вид ‎бессильно; ‎в ‎нем‏ ‎центральное‏ ‎значение ‎имеет‏ ‎человек. ‎Наоборот,‏ ‎в ‎обществе ‎старом, ‎превратившемся ‎в‏ ‎машину,‏ ‎возможны ‎страшные‏ ‎напряжения ‎в‏ ‎ту ‎или ‎другую ‎сторону, ‎но‏ ‎элементы‏ ‎его‏ ‎неподвижны. ‎Человек‏ ‎в ‎нем‏ ‎- ‎мертвая‏ ‎молекула,‏ ‎а ‎не‏ ‎клетка. ‎Такая ‎общественность ‎- ‎продукт‏ ‎переразвития ‎-‏ ‎представляет‏ ‎упадок ‎общества, ‎ибо‏ ‎смысл ‎общества‏ ‎- ‎не ‎угнетение ‎человеческой‏ ‎личности,‏ ‎а ‎расцвет‏ ‎ее.
XII
Расцвет ‎человека!‏ ‎Вот ‎единственное, ‎что ‎забыто ‎в‏ ‎лихорадке‏ ‎поспешных ‎усовершенствований,‏ ‎в ‎модной‏ ‎погоне ‎за ‎новизной. ‎Никогда ‎внимание‏ ‎человеческое‏ ‎(в‏ ‎котором ‎секрет‏ ‎гения) ‎не‏ ‎было ‎так‏ ‎напряжено,‏ ‎как ‎в‏ ‎этом ‎веке, ‎но ‎обращено ‎оно‏ ‎было ‎на‏ ‎тысячи‏ ‎вещей ‎вне ‎человека‏ ‎и ‎слишком‏ ‎мало ‎внутрь ‎его. ‎Отсюда‏ ‎непрерывное‏ ‎улучшение ‎домов,‏ ‎одежды, ‎пищи,‏ ‎мебели, ‎утвари, ‎предметов ‎искусства ‎и‏ ‎роскоши,‏ ‎- ‎и‏ ‎одновременное ‎ухудшение‏ ‎самого ‎человека, ‎как ‎вещи. ‎Организм‏ ‎человеческий‏ ‎ставился‏ ‎безоглядочно ‎в‏ ‎условия, ‎в‏ ‎которых ‎он‏ ‎вырождался.‏ ‎Если ‎спросить,‏ ‎почему ‎наши ‎далекие ‎предки ‎в‏ ‎течение ‎долгих‏ ‎веков‏ ‎не ‎додумались ‎до‏ ‎современных ‎открытий,‏ ‎то ‎трудно ‎было ‎бы‏ ‎объяснить‏ ‎это ‎их‏ ‎неинтеллигентностью. ‎Может‏ ‎быть, ‎они ‎в ‎состоянии ‎были‏ ‎бы‏ ‎соорудить ‎те‏ ‎же ‎железные‏ ‎дороги, ‎разработать ‎угольные ‎копи, ‎рудники‏ ‎и‏ ‎пр.,‏ ‎но ‎просто‏ ‎не ‎хотели‏ ‎этого. ‎Жизненный‏ ‎инстинкт‏ ‎удерживал ‎их‏ ‎внимание ‎на ‎необходимом, ‎воздерживая ‎от‏ ‎излишнего. ‎Как‏ ‎людей‏ ‎здоровых, ‎уравновешенных, ‎их‏ ‎не ‎тянуло‏ ‎ни ‎к ‎чему ‎изощренному,‏ ‎для‏ ‎них ‎оно‏ ‎было ‎неинтересно.‏ ‎Как ‎животные ‎отворачиваются ‎от ‎пряных‏ ‎кушаний‏ ‎нашего ‎стола‏ ‎или ‎не‏ ‎выносят ‎изысканной ‎музыки, ‎как ‎они‏ ‎равнодушны‏ ‎к‏ ‎тому, ‎что‏ ‎мы ‎считаем‏ ‎роскошью, ‎так‏ ‎и‏ ‎более ‎здоровые‏ ‎древние ‎расы. ‎Современные ‎крестьяне ‎часто‏ ‎мечтают ‎о‏ ‎жизни‏ ‎в ‎городе, ‎они‏ ‎готовы ‎променять‏ ‎свою ‎свободу ‎и ‎тишину‏ ‎на‏ ‎гнетущий ‎труд‏ ‎и ‎пребывание‏ ‎в ‎подвалах, ‎лишь ‎бы ‎иметь‏ ‎возможность‏ ‎опьянять ‎себя‏ ‎испарениями ‎распутства.‏ ‎Старинный ‎человек ‎инстинктивно ‎искал ‎другого‏ ‎счастья.‏ ‎Его‏ ‎тянуло ‎на‏ ‎простор ‎природы,‏ ‎в ‎благоухание‏ ‎полей,‏ ‎в ‎тишину‏ ‎лесов. ‎Бессознательно ‎он ‎чувствовал, ‎что‏ ‎свежий ‎воздух‏ ‎важен,‏ ‎а ‎шум ‎торговли‏ ‎- ‎неважен,‏ ‎что ‎простор ‎полей ‎-‏ ‎выгоден‏ ‎для ‎организма,‏ ‎теснота ‎же‏ ‎городская ‎мнет ‎его. ‎Безотчетно ‎человек,‏ ‎как‏ ‎рыба, ‎птица,‏ ‎зверь, ‎искал‏ ‎себе ‎среди ‎природы ‎наилучших ‎условий‏ ‎для‏ ‎здоровья‏ ‎и ‎находил‏ ‎их. ‎Подъем‏ ‎энергии ‎в‏ ‎нынешнем‏ ‎веке, ‎перестроивший‏ ‎человеческий ‎быт, ‎объясняется, ‎может ‎быть,‏ ‎не ‎избытком,‏ ‎а‏ ‎упадком ‎здоровья. ‎При‏ ‎потере ‎равновесия‏ ‎человек, ‎как ‎вещь, ‎шарахается‏ ‎по‏ ‎равнодействующей ‎и‏ ‎производит ‎огромную‏ ‎работу ‎- ‎без ‎всякой ‎надобности‏ ‎в‏ ‎ней. ‎Неврастеники‏ ‎от ‎времени‏ ‎до ‎времени ‎обнаруживают ‎лихорадочную ‎деятельность,‏ ‎чтобы‏ ‎вслед‏ ‎за ‎тем‏ ‎погрузиться ‎в‏ ‎апатию. ‎Не‏ ‎имеет‏ ‎ли ‎порыв‏ ‎энергии ‎в ‎нынешнем ‎веке ‎неврастеническое‏ ‎происхождение?
XIII
Если ‎человека‏ ‎добровольно‏ ‎потянуло ‎от ‎естественной,‏ ‎спокойной ‎жизни‏ ‎к ‎тревожному ‎исследованию, ‎к‏ ‎неустанным‏ ‎поискам ‎в‏ ‎далекие ‎края,‏ ‎в ‎океаны, ‎леса, ‎горы, ‎пустыни,‏ ‎в‏ ‎мрачные ‎подземелья,‏ ‎в ‎смрад,‏ ‎грязь, ‎сырость, ‎тяжелое ‎утомленье ‎-‏ ‎то‏ ‎это‏ ‎доказывает ‎явное‏ ‎пренебреженье ‎своим‏ ‎собственным ‎совершенством‏ ‎и‏ ‎поиски ‎его‏ ‎вне ‎себя. ‎Сжав ‎себя ‎в‏ ‎гибельных ‎для‏ ‎тела‏ ‎и ‎духа ‎условиях‏ ‎искусственной ‎культуры,‏ ‎человек ‎обрек ‎самый ‎дорогой‏ ‎предмет‏ ‎в ‎природе‏ ‎- ‎самого‏ ‎себя ‎- ‎на ‎искажение, ‎на‏ ‎регресс.‏ ‎Фабрика ‎при‏ ‎наилучшей ‎ее‏ ‎обстановке ‎не ‎дает ‎той ‎свежести‏ ‎сил,‏ ‎как‏ ‎деревенский ‎труд,‏ ‎а ‎города,‏ ‎самые ‎роскошные,‏ ‎действуют‏ ‎на ‎породу‏ ‎людей ‎убийственно. ‎Вычислено, ‎что ‎уже‏ ‎в ‎третьем‏ ‎или‏ ‎четвертом ‎поколении ‎коренные‏ ‎жители ‎больших‏ ‎городов ‎вымирают, ‎и ‎последние‏ ‎совсем‏ ‎опустели ‎бы,‏ ‎если ‎бы‏ ‎не ‎пополнялись ‎притоком ‎здорового ‎населения‏ ‎деревень.‏ ‎Именно ‎в‏ ‎XIX ‎веке‏ ‎всюду ‎в ‎Европе ‎шел ‎стремительный‏ ‎рост‏ ‎городов,‏ ‎причем ‎в‏ ‎иных ‎промышленных‏ ‎странах ‎деревни‏ ‎почти‏ ‎совсем ‎исчезли.‏ ‎Все ‎сколько-нибудь ‎сильные, ‎талантливые, ‎зажиточные‏ ‎люди ‎переселялись‏ ‎в‏ ‎город, ‎и ‎сами‏ ‎деревни ‎стали‏ ‎усваивать ‎стеснительную ‎обстановку ‎городов.‏ ‎Земледелие‏ ‎падает, ‎городские‏ ‎промыслы ‎страдают‏ ‎перепроизводством, ‎и, ‎не ‎будучи ‎в‏ ‎силах‏ ‎обеспечить ‎ни‏ ‎хлеба, ‎ни‏ ‎зрелищ ‎полчищам ‎бедняков, ‎города ‎спасаются‏ ‎от‏ ‎них‏ ‎отравою ‎своей‏ ‎тесноты, ‎шума,‏ ‎загрязненности, ‎повышающими‏ ‎смертность‏ ‎чуть ‎не‏ ‎вдвое. ‎Богатые ‎горожане ‎в ‎своих‏ ‎дворцах ‎и‏ ‎загородных‏ ‎виллах ‎еще ‎выносят‏ ‎яд ‎общей‏ ‎атмосферы, ‎но ‎несметный ‎пролетариат‏ ‎подвергается‏ ‎мучительному ‎и‏ ‎неизбежному ‎вымиранию.‏ ‎Для ‎народной ‎массы ‎города ‎-‏ ‎опустошители,‏ ‎гигантские ‎гасильники‏ ‎жизни. ‎Ни‏ ‎триумфальные ‎арки, ‎ни ‎залитые ‎электричеством‏ ‎бульвары,‏ ‎ни‏ ‎величественные ‎храмы‏ ‎и ‎монументы‏ ‎не ‎могут‏ ‎заслонить‏ ‎этого ‎зла.‏ ‎Даже ‎подземные ‎каналы, ‎водопроводы, ‎дешевые‏ ‎квартиры ‎для‏ ‎бедных,‏ ‎дешевые ‎столовые ‎(все-таки‏ ‎недоступные ‎для‏ ‎многих) ‎не ‎в ‎состоянии‏ ‎дать‏ ‎тех ‎волшебных‏ ‎условий ‎здоровья,‏ ‎которые ‎в ‎деревне ‎даются ‎даром‏ ‎-‏ ‎чистоты ‎воздуха,‏ ‎простора ‎и‏ ‎тишины. ‎Города ‎являются ‎местом ‎изгнания‏ ‎из‏ ‎того‏ ‎естественного ‎рая,‏ ‎где ‎человек‏ ‎только ‎и‏ ‎может‏ ‎жить ‎в‏ ‎Боге, ‎в ‎органической ‎связи ‎с‏ ‎океаном ‎жизни‏ ‎-‏ ‎природой. ‎Как ‎разрешит‏ ‎XX ‎век‏ ‎это ‎стихийное ‎стремление ‎в‏ ‎города?‏ ‎С ‎опустением‏ ‎деревень ‎не‏ ‎начнут ‎ли ‎гаснуть ‎и ‎сложенные‏ ‎из‏ ‎них, ‎пылающие‏ ‎теперь ‎костры?‏ ‎Если ‎немногие ‎крупные ‎города ‎продолжают‏ ‎расти,‏ ‎то‏ ‎множество ‎мелких‏ ‎замирают.
XIV
То, ‎что‏ ‎готовит ‎Европе‏ ‎XX‏ ‎век, ‎мы‏ ‎видим ‎в ‎стране, ‎опередившей ‎наш‏ ‎материк ‎на‏ ‎целое‏ ‎столетие. ‎Соединенные ‎Штаты‏ ‎уже ‎живут‏ ‎в ‎XX ‎веке, ‎а‏ ‎на‏ ‎наш, ‎русский‏ ‎счет, ‎может‏ ‎быть, ‎в ‎XXII. ‎Возможно, ‎что‏ ‎и‏ ‎у ‎нас‏ ‎появятся ‎города‏ ‎с ‎двадцатиэтажными ‎домами, ‎воздушными ‎железными‏ ‎и‏ ‎электрическими‏ ‎дорогами, ‎движущимися‏ ‎вокзалами ‎и‏ ‎пр., ‎и‏ ‎пр.‏ ‎Возможно, ‎что‏ ‎и ‎у ‎нас ‎будут ‎свирепствовать‏ ‎колоссальные ‎заговоры,‏ ‎тресты,‏ ‎синдикаты ‎и ‎т.п.,‏ ‎стихийная ‎экономическая‏ ‎борьба ‎omnia ‎contra ‎omnes‏ ‎(Все‏ ‎против ‎всех‏ ‎{лат.}.), ‎с‏ ‎биржевыми ‎ураганами ‎и ‎землетрясениями, ‎с‏ ‎бесконечною‏ ‎тревогою ‎имущих‏ ‎и ‎неимущих.‏ ‎До ‎сих ‎пор ‎эта ‎тревога‏ ‎влечет‏ ‎за‏ ‎собою ‎все‏ ‎более ‎растущее‏ ‎недовольство. ‎Вместо‏ ‎общественного‏ ‎мира ‎-‏ ‎все ‎более ‎распаляется ‎взаимная ‎ненависть‏ ‎общественных ‎классов,‏ ‎ненависть‏ ‎к ‎самой ‎жизни,‏ ‎что ‎так‏ ‎грустно ‎доказывается ‎быстрым ‎ростом‏ ‎самоубийств.‏ ‎Воображение ‎народов,‏ ‎пораженное ‎блеском‏ ‎роскоши, ‎угнетает ‎их ‎разум ‎и‏ ‎совесть.‏ ‎Чтобы ‎войти‏ ‎в ‎это‏ ‎будто ‎бы ‎доступное ‎царство ‎счастья,‏ ‎царство‏ ‎мраморных‏ ‎подъездов, ‎пышных‏ ‎лакеев, ‎дорогою‏ ‎живописью ‎и‏ ‎скульптурой‏ ‎украшенных ‎зал,‏ ‎тонких ‎вин ‎и ‎снедей, ‎раззолоченных‏ ‎лож ‎в‏ ‎театре,‏ ‎драгоценных ‎камней, ‎бархата,‏ ‎кружев ‎и‏ ‎шелка, ‎блестящих ‎экипажей ‎и‏ ‎пр.,‏ ‎и ‎пр.,‏ ‎- ‎чтобы‏ ‎войти ‎в ‎этот ‎новый ‎Эдем,‏ ‎созданный‏ ‎не ‎Богом,‏ ‎- ‎современные‏ ‎люди ‎в ‎передовых ‎странах ‎отказываются‏ ‎иметь‏ ‎семью‏ ‎и ‎сокращают‏ ‎ее ‎до‏ ‎одного-двух ‎детей.‏ ‎Современная‏ ‎любовь ‎-‏ ‎цветение ‎природы ‎и ‎вечный ‎гимн‏ ‎ее ‎-‏ ‎оскверняется‏ ‎детоубийством, ‎вытравлением ‎плода:‏ ‎брак ‎опоганивается‏ ‎искусственным ‎бесплодием, ‎и ‎достигшие‏ ‎богатства‏ ‎умирают ‎в‏ ‎пустыне ‎своего‏ ‎эгоизма. ‎В ‎конце ‎концов ‎и‏ ‎европейцы‏ ‎начинают ‎хворать‏ ‎странными ‎болезнями‏ ‎американцев ‎- ‎диспепсией ‎и ‎физическим‏ ‎бесплодием.‏ ‎На‏ ‎пределах ‎страстного‏ ‎возбуждения ‎белой‏ ‎породы ‎ее‏ ‎постигает‏ ‎неожиданная, ‎таинственная‏ ‎беда. ‎Тело ‎отказывается ‎питаться, ‎отказывается‏ ‎рождать. ‎Корень‏ ‎бытия‏ ‎вянет ‎где-то ‎в‏ ‎центральной ‎глубине‏ ‎оскорбленной ‎природы. ‎На ‎передовых‏ ‎великих‏ ‎республиках, ‎на‏ ‎Франции ‎и‏ ‎Соединенных ‎Штатах ‎мы ‎видим, ‎к‏ ‎чему‏ ‎ведет ‎нас‏ ‎современное ‎идолопоклонство,‏ ‎обожествление ‎вещей.
"Богоотступники ‎истребятся". ‎Таков ‎закон,‏ ‎действующий‏ ‎от‏ ‎создания ‎мира.‏ ‎Человек ‎и‏ ‎общество, ‎и‏ ‎весь‏ ‎род ‎людской‏ ‎живы ‎лишь ‎пока ‎они ‎в‏ ‎согласии ‎с‏ ‎законом‏ ‎вечным. ‎При ‎выпадении‏ ‎из ‎него,‏ ‎вольном ‎или ‎невольном, ‎удел‏ ‎наш‏ ‎- ‎смерть.
Сумеет‏ ‎ли ‎царствующая‏ ‎на ‎земле ‎раса ‎уберечься ‎от‏ ‎культурной‏ ‎гибели? ‎Сумеет‏ ‎ли ‎она‏ ‎с ‎несомненно ‎ложного ‎пути ‎вернуться‏ ‎на‏ ‎путь‏ ‎истинный? ‎Сумеет‏ ‎ли ‎она‏ ‎подавить ‎в‏ ‎себе‏ ‎манию ‎величия‏ ‎и ‎неукротимой ‎жадности? ‎- ‎Едва‏ ‎ли. ‎Я,‏ ‎по‏ ‎крайней ‎мере, ‎в‏ ‎это ‎не‏ ‎верю. ‎Я ‎слышал ‎из‏ ‎уст‏ ‎великого ‎нравоучителя,‏ ‎что ‎мы‏ ‎на ‎заре ‎великого ‎пробуждения, ‎что‏ ‎идет‏ ‎век ‎светлый‏ ‎и ‎не‏ ‎далее ‎как ‎следующее ‎поколение ‎осуществит‏ ‎мечты‏ ‎пророков.‏ ‎Стоит, ‎говорил‏ ‎он, ‎понять‏ ‎ложь ‎-‏ ‎и‏ ‎она ‎исчезнет,‏ ‎народы ‎перекуют ‎мечи ‎на ‎орала‏ ‎и ‎пр.‏ ‎Я‏ ‎не ‎верю ‎в‏ ‎это ‎безусловно.‏ ‎Я ‎не ‎вижу ‎в‏ ‎приближающихся‏ ‎молодых ‎поколениях‏ ‎новой ‎породы‏ ‎людей. ‎Это ‎порода ‎старая ‎и,‏ ‎может‏ ‎быть, ‎старее‏ ‎нас. ‎Они‏ ‎непременно ‎повторят ‎все ‎человеческие ‎безумства,‏ ‎хотя‏ ‎бы‏ ‎истина ‎им‏ ‎и ‎была‏ ‎открыта. ‎Они‏ ‎разовьют‏ ‎инерцию ‎наших‏ ‎ошибок ‎и ‎нашего ‎сознания. ‎Они‏ ‎все ‎более‏ ‎и‏ ‎более ‎будут ‎сливаться‏ ‎в ‎стихию,‏ ‎в ‎безбрежную ‎и ‎бесформенную‏ ‎человеческую‏ ‎толпу, ‎в‏ ‎которую ‎постепенно‏ ‎перерождается ‎древнее ‎общество.
XV
Мне ‎кажется, ‎XIX‏ ‎век‏ ‎много ‎подвинул‏ ‎вперед ‎этот‏ ‎недавно ‎начавшийся ‎процесс ‎общественного ‎омертвения.‏ ‎Как‏ ‎превосходно‏ ‎разъяснил ‎еще‏ ‎Токвиль, ‎революция‏ ‎ничуть ‎не‏ ‎остановила,‏ ‎а ‎усилила‏ ‎ту ‎централизацию, ‎то ‎оплотнение, ‎которое‏ ‎началось ‎в‏ ‎западном‏ ‎обществе ‎целые ‎века‏ ‎тому ‎назад.‏ ‎Революция ‎сбросила ‎старые ‎формы‏ ‎государственности‏ ‎потому, ‎что‏ ‎под ‎ними‏ ‎выросло ‎новое ‎общество ‎- ‎не‏ ‎более,‏ ‎а ‎менее‏ ‎свободное, ‎чем‏ ‎когда-то ‎встарь. ‎Король, ‎аристократия, ‎духовенство‏ ‎-‏ ‎все‏ ‎это ‎уже‏ ‎не ‎укладывалось‏ ‎в ‎идею‏ ‎новой‏ ‎власти, ‎власти‏ ‎не ‎отдельных ‎лиц, ‎а ‎массы,‏ ‎которая, ‎постепенно‏ ‎уплотнившись,‏ ‎обнаружила ‎свойства ‎минеральной‏ ‎массы: ‎неодолимый‏ ‎для ‎отдельных ‎частей ‎вес‏ ‎и‏ ‎полное ‎поглощение‏ ‎элементов ‎в‏ ‎общем ‎центре ‎тяжести. ‎Если ‎древнее‏ ‎общество‏ ‎представляло ‎из‏ ‎себя ‎рассыпанную‏ ‎толпу, ‎где, ‎как ‎на ‎ярмарке,‏ ‎каждый‏ ‎мог‏ ‎пробраться ‎куда‏ ‎угодно ‎и‏ ‎входить ‎в‏ ‎любые‏ ‎отношения ‎со‏ ‎всеми, ‎то ‎новое ‎общество ‎оказалось‏ ‎сжатой ‎толпой,‏ ‎которая,‏ ‎раз ‎вы ‎попали‏ ‎в ‎нее,‏ ‎лишает ‎вас ‎свободы: ‎вы‏ ‎можете‏ ‎двигаться ‎только‏ ‎туда, ‎куда‏ ‎все, ‎хотя ‎бы ‎это ‎движение‏ ‎влекло‏ ‎вас ‎к‏ ‎пропасти. ‎Прежний‏ ‎принцип ‎- ‎неравенство ‎- ‎разграничивал‏ ‎жизнь‏ ‎отдельных‏ ‎тканей; ‎города,‏ ‎сословия, ‎общины,‏ ‎цехи ‎жили‏ ‎отдельной‏ ‎жизнью ‎и‏ ‎не ‎участвовали ‎непосредственно ‎в ‎общей‏ ‎судьбе ‎государства.‏ ‎Разрозненность‏ ‎давала ‎простор ‎индивидуальности,‏ ‎способствовала ‎раскрытию‏ ‎всех ‎возможностей. ‎Новый ‎принцип,‏ ‎общественное‏ ‎равенство, ‎кажущееся‏ ‎столь ‎справедливым,‏ ‎внесло ‎на ‎самом ‎деле ‎общее‏ ‎рабство;‏ ‎как ‎в‏ ‎густой ‎толпе,‏ ‎все ‎оказались ‎в ‎равных ‎условиях,‏ ‎и‏ ‎все‏ ‎подчинились ‎собирательной‏ ‎огромной ‎воле‏ ‎- ‎воле‏ ‎толпы.‏ ‎Прежде ‎обширные‏ ‎общественные ‎группы ‎были ‎привилегированными, ‎т.е.‏ ‎свободными ‎от‏ ‎многих‏ ‎давлений ‎общества. ‎Теперь‏ ‎все ‎уравнены‏ ‎в ‎общем ‎гнете, ‎причем‏ ‎самые‏ ‎широкие ‎права‏ ‎гражданина ‎не‏ ‎дают ‎ему ‎ничего, ‎кроме ‎обязанности‏ ‎подчиняться‏ ‎общей ‎воле.‏ ‎Все ‎монархии‏ ‎Запада ‎- ‎замаскированные ‎республики, ‎a‏ ‎res‏ ‎publica‏ ‎(дело ‎народа,‏ ‎дело ‎публики‏ ‎(лат.).) ‎отдает‏ ‎каждого‏ ‎во ‎власть‏ ‎публики, ‎существа ‎собирательного, ‎многоголового, ‎но‏ ‎в ‎сущности‏ ‎безглавого,‏ ‎так ‎как ‎единство‏ ‎воли ‎и‏ ‎единство ‎сознания ‎сведено ‎в‏ ‎нем‏ ‎к ‎арифметическому‏ ‎большинству. ‎В‏ ‎новом ‎обществе ‎на ‎Западе ‎дана‏ ‎свобода‏ ‎мнения, ‎дана‏ ‎потому, ‎что‏ ‎там ‎теперь ‎это ‎уже ‎вполне‏ ‎безопасно:‏ ‎общественная‏ ‎власть ‎чувствует‏ ‎себя ‎безмерно‏ ‎сильной ‎пред‏ ‎всяким‏ ‎меньшинством. ‎Вы,‏ ‎гражданин, ‎можете ‎подать ‎свой ‎голос,‏ ‎- ‎он‏ ‎тотчас‏ ‎же, ‎как ‎атом‏ ‎в ‎массе,‏ ‎тонет ‎в ‎публике; ‎решение‏ ‎будет‏ ‎зависеть ‎не‏ ‎от ‎вас,‏ ‎а ‎от ‎нее. ‎Какие ‎бы‏ ‎безумства‏ ‎большинство ‎ни‏ ‎делало ‎-‏ ‎вы ‎обязаны ‎их ‎разделять. ‎Даже‏ ‎преступления‏ ‎общества‏ ‎вы ‎должны‏ ‎поддерживать ‎и‏ ‎служить ‎им.‏ ‎Иной‏ ‎честный ‎немец‏ ‎вовсе ‎не ‎сочувствует ‎проповеди ‎Евангелия‏ ‎"mit ‎gepanzernter‏ ‎Faust"‏ ‎(С ‎помощью ‎бронированного‏ ‎кулака ‎(нем.).),‏ ‎но ‎должен ‎оплачивать, ‎путем‏ ‎прямых‏ ‎и ‎косвенных‏ ‎налогов, ‎все‏ ‎похождения ‎соотчичей ‎в ‎Африке ‎и‏ ‎Китае.‏ ‎Постепенно, ‎именно‏ ‎в ‎нашем‏ ‎веке, ‎под ‎предлогом ‎установления ‎равенства,‏ ‎в‏ ‎европейском‏ ‎обществе ‎исчезло‏ ‎много ‎драгоценных‏ ‎видов ‎свободы,‏ ‎ограждавшихся‏ ‎привилегиями. ‎Например,‏ ‎еще ‎все ‎помнят ‎старую ‎исчезнувшую‏ ‎теперь ‎свободу‏ ‎от‏ ‎военной ‎службы. ‎Кто‏ ‎не ‎хотел‏ ‎войны, ‎мог ‎нанять ‎за‏ ‎себя‏ ‎рекрута, ‎а‏ ‎в ‎иных‏ ‎странах ‎брали ‎на ‎войну, ‎как‏ ‎и‏ ‎теперь ‎в‏ ‎Англии, ‎только‏ ‎желающих. ‎Но ‎и ‎это ‎прекрасное‏ ‎неравенство‏ ‎уничтожено.‏ ‎Под ‎смутным‏ ‎внушением ‎массы,‏ ‎в ‎которую‏ ‎превратилось‏ ‎общество, ‎сочли‏ ‎справедливым ‎и ‎военную ‎службу ‎сделать‏ ‎общей ‎повинностью,‏ ‎не‏ ‎справляясь ‎с ‎индивидуальными‏ ‎влечениями. ‎Ни‏ ‎в ‎какой ‎другой ‎области‏ ‎не‏ ‎выразилось ‎так‏ ‎ясно ‎перерождение‏ ‎общества. ‎Все ‎повинности ‎и ‎налоги‏ ‎стараются‏ ‎теперь ‎сделать‏ ‎возможно ‎равномерными,‏ ‎чтобы, ‎как ‎молекула ‎в ‎куске‏ ‎железа,‏ ‎гражданин‏ ‎испытывал ‎безусловно‏ ‎одинаковое ‎со‏ ‎всеми ‎натяжение.‏ ‎На‏ ‎самом ‎деле,‏ ‎разве ‎мы ‎все ‎имеем ‎одинаковую‏ ‎нужду ‎в‏ ‎том,‏ ‎что ‎оплачиваем? ‎Вы‏ ‎в ‎течение‏ ‎сорока ‎лет, ‎например, ‎ни‏ ‎разу‏ ‎не ‎обратились‏ ‎к ‎суду‏ ‎или ‎полиции, ‎а ‎ваш ‎сосед‏ ‎беспокоил‏ ‎их ‎сорок‏ ‎раз, ‎Тем‏ ‎не ‎менее, ‎вы ‎оплачивали ‎содержание‏ ‎этих‏ ‎учреждений‏ ‎в ‎такой‏ ‎же ‎мере,‏ ‎как ‎ваш‏ ‎сосед.‏ ‎Вы ‎ни‏ ‎разу ‎не ‎воспользовались ‎ни ‎музеями,‏ ‎ни ‎академиями,‏ ‎но‏ ‎платите ‎на ‎содержание‏ ‎их ‎столько‏ ‎же, ‎сколько ‎те, ‎кто‏ ‎ими‏ ‎пользуется ‎весь‏ ‎век. ‎Этот‏ ‎принцип ‎кругового ‎обеспечения ‎дает ‎огромную‏ ‎силу‏ ‎обществу, ‎но‏ ‎личность, ‎может‏ ‎быть, ‎выигрывая ‎материально, ‎лишается ‎им‏ ‎всей‏ ‎своей‏ ‎свободы. ‎Личная‏ ‎жизнь ‎человека‏ ‎делается ‎стихийной,‏ ‎бессознательной;‏ ‎он ‎-‏ ‎как ‎частичка ‎в ‎массе ‎-‏ ‎не ‎знает,‏ ‎участвует‏ ‎ли ‎он ‎в‏ ‎подвиге, ‎или‏ ‎подчас ‎в ‎преступлении; ‎он‏ ‎чисто‏ ‎механически ‎увеличивает‏ ‎собою ‎вес‏ ‎толпы, ‎ее ‎импульсивные ‎движения.
XVI
Если ‎бы‏ ‎толпа‏ ‎по ‎природе‏ ‎своей ‎была‏ ‎существом ‎высшим, ‎нежели ‎человек, ‎то‏ ‎служение‏ ‎ей‏ ‎было ‎бы‏ ‎благородной ‎жертвой.‏ ‎Но ‎-‏ ‎как‏ ‎давно ‎раскрыли‏ ‎вдумчивые ‎наблюдатели ‎- ‎толпа ‎имеет‏ ‎психологию ‎низшего‏ ‎типа.‏ ‎Если ‎это ‎-‏ ‎существо, ‎то‏ ‎существо ‎неуравновешенное, ‎маниакальное, ‎способное‏ ‎иногда‏ ‎на ‎хорошие‏ ‎порывы, ‎но‏ ‎гораздо ‎чаще ‎- ‎на ‎безумства.‏ ‎Толпа‏ ‎порядочных ‎людей‏ ‎иногда ‎ведет‏ ‎себя, ‎как ‎негодяй, ‎и ‎вместо‏ ‎того,‏ ‎чтобы‏ ‎обеспечить ‎общую‏ ‎безопасность, ‎толпа‏ ‎наталкивает ‎на‏ ‎преступления.‏ ‎Часто, ‎по‏ ‎словам ‎Сигеле, ‎ни ‎судьи, ‎ни‏ ‎сам ‎преступник‏ ‎не‏ ‎подозревают, ‎что ‎он‏ ‎всего ‎только‏ ‎несчастный, ‎потерпевший ‎крушение ‎в‏ ‎социальной,‏ ‎внезапно ‎разразившейся‏ ‎буре. ‎Как‏ ‎механическая ‎масса, ‎толпа ‎способна ‎на‏ ‎движения‏ ‎мертвые, ‎внезапно‏ ‎охватывающие ‎ее‏ ‎и ‎исчезающие. ‎Душа ‎толпы ‎-‏ ‎страсть,‏ ‎и‏ ‎на ‎разумное‏ ‎решение ‎она‏ ‎не ‎способна.‏ ‎Истина‏ ‎- ‎плод‏ ‎обыкновенно ‎одинокого ‎гения, ‎обретающего ‎ее‏ ‎в ‎глубоком‏ ‎сосредоточении‏ ‎духа. ‎Толпа, ‎напротив,‏ ‎- ‎вся‏ ‎- ‎рассеяние, ‎вся ‎-‏ ‎поверхностность.‏ ‎Она ‎сосредоточивается‏ ‎лишь ‎в‏ ‎ощущении, ‎и ‎тогда ‎порывы ‎ее‏ ‎неудержимы.‏ ‎Это ‎свойство‏ ‎толпы ‎загубило‏ ‎древние ‎демократии. ‎Как ‎только ‎община‏ ‎разрасталась,‏ ‎делалась‏ ‎многолюдной, ‎психология‏ ‎ее ‎понижалась;‏ ‎народ ‎делался‏ ‎взбалмошным‏ ‎простаком, ‎каким‏ ‎его ‎изображает ‎Аристофан, ‎- ‎орудием‏ ‎в ‎руках‏ ‎любого‏ ‎проходимца. ‎Новым ‎демократиям‏ ‎угрожает ‎та‏ ‎же ‎опасность. ‎Психология ‎народных‏ ‎собраний,‏ ‎митингов, ‎парламентов‏ ‎и ‎печати‏ ‎(которая ‎тот ‎же ‎парламент, ‎только‏ ‎на‏ ‎бумаге) ‎-‏ ‎далека ‎от‏ ‎той ‎степени ‎благородства ‎и ‎достоинства,‏ ‎которые‏ ‎можно‏ ‎встретить ‎в‏ ‎отдельных ‎людях.‏ ‎И ‎поведение,‏ ‎и‏ ‎мысль ‎даже‏ ‎такой ‎организованной ‎коллегии, ‎как ‎английский‏ ‎парламент, ‎не‏ ‎могут‏ ‎служить ‎образцами ‎для‏ ‎честных ‎людей.‏ ‎То, ‎что ‎называется ‎великодушием,‏ ‎бескорыстием,‏ ‎терпимостью ‎-‏ ‎явления ‎здесь‏ ‎почти ‎неизвестные, ‎и ‎наоборот ‎-‏ ‎эта‏ ‎высокая ‎толпа‏ ‎из ‎"лордов‏ ‎и ‎джентльменов" ‎- ‎способна ‎подчиняться‏ ‎самым‏ ‎низким‏ ‎чувствам, ‎как‏ ‎доказывает ‎война‏ ‎с ‎бурами.
Психология‏ ‎толпы‏ ‎не ‎имела‏ ‎бы ‎значения, ‎если ‎бы ‎толпа‏ ‎не ‎предъявляла‏ ‎своих‏ ‎державных ‎прав. ‎К‏ ‎сожалению, ‎XIX‏ ‎век ‎выдвинул ‎толпу ‎как‏ ‎власть‏ ‎и ‎подчинил‏ ‎ее ‎психике‏ ‎отдельную ‎личность. ‎С ‎необычайным ‎развитием‏ ‎средств‏ ‎сообщения, ‎дорог,‏ ‎почты, ‎телеграфа,‏ ‎печати ‎- ‎с ‎крушением ‎натурального‏ ‎хозяйства‏ ‎и‏ ‎заменою ‎его‏ ‎денежным, ‎жизнь‏ ‎общества ‎постепенно‏ ‎принимает‏ ‎толповой, ‎стихийный‏ ‎характер. ‎Постепенно ‎все ‎население, ‎до‏ ‎глубин ‎народных‏ ‎вовлекается‏ ‎в ‎чудовищный ‎спорт‏ ‎политики ‎и‏ ‎биржи. ‎Постепенно ‎"мир" ‎-‏ ‎высшее‏ ‎благо ‎естественной‏ ‎общественности ‎-‏ ‎заменяется ‎всеобщею ‎"борьбою". ‎Если ‎в‏ ‎организованном‏ ‎обществе, ‎как‏ ‎в ‎организме,‏ ‎все ‎клетки ‎тела ‎всегда ‎на‏ ‎своих‏ ‎местах,‏ ‎то ‎в‏ ‎толпе ‎они‏ ‎удерживаются ‎лишь‏ ‎внешним‏ ‎давлением. ‎Борьба‏ ‎с ‎последним ‎составляет ‎предмет ‎стачек,‏ ‎бойкотов, ‎обструкций‏ ‎и‏ ‎множества ‎других ‎форм‏ ‎бескровных ‎междоусобий,‏ ‎входящих ‎все ‎более ‎и‏ ‎более‏ ‎в ‎обычай.‏ ‎На ‎этом‏ ‎кипении ‎человеческих ‎страстей ‎иные ‎основывают‏ ‎все‏ ‎надежды. ‎Из‏ ‎свободной ‎борьбы,‏ ‎видите ‎ли, ‎непременно ‎должен ‎выйти‏ ‎победителем‏ ‎новый,‏ ‎более ‎справедливый‏ ‎порядок. ‎Почему?‏ ‎Какое ‎жалкое‏ ‎предубеждение!‏ ‎Борьба ‎по‏ ‎самому ‎существу ‎не ‎есть ‎источник‏ ‎ни ‎разума,‏ ‎ни‏ ‎справедливости. ‎Борьба ‎есть‏ ‎состязание ‎страсти,‏ ‎в ‎ней ‎лишь ‎то‏ ‎считается‏ ‎мудрым ‎и‏ ‎честным, ‎что‏ ‎ведет ‎к ‎победе. ‎В ‎жизни‏ ‎толпы‏ ‎одновременно ‎устанавливается‏ ‎столько ‎критериев‏ ‎разумного ‎и ‎доброго, ‎сколько ‎партий.‏ ‎В‏ ‎конце‏ ‎концов ‎взволнованная‏ ‎таким ‎образом‏ ‎жизнь ‎представляет‏ ‎беспрерывное‏ ‎крушение ‎общественности,‏ ‎социальный ‎хаос. ‎Как ‎в ‎азартной‏ ‎игре, ‎такое‏ ‎состояние‏ ‎общества ‎дает ‎возможность‏ ‎иногда ‎ничтожным‏ ‎людям ‎вдруг ‎приобретать ‎огромный‏ ‎вес,‏ ‎обогащает ‎их‏ ‎капиталом ‎и‏ ‎властью, ‎но ‎зато ‎повергает ‎и‏ ‎значительных‏ ‎людей ‎в‏ ‎ничтожество. ‎После‏ ‎Гладстона ‎тотчас ‎возможен ‎Чемберлен, ‎после‏ ‎Гамбетты‏ ‎-‏ ‎Буланже. ‎Совершенно‏ ‎не ‎заметно‏ ‎нравственного ‎прогресса‏ ‎толпы;‏ ‎в ‎конце‏ ‎века ‎она ‎более ‎груба ‎и‏ ‎кровожадна, ‎нежели‏ ‎в‏ ‎средине ‎его. ‎XX‏ ‎век ‎застает‏ ‎великую ‎либеральную ‎партию ‎в‏ ‎полном‏ ‎разгроме. ‎На‏ ‎родине ‎ее‏ ‎- ‎Англии ‎- ‎она ‎в‏ ‎развалинах,‏ ‎по ‎всей‏ ‎линии ‎торжествует‏ ‎джинго. ‎Во ‎Франции ‎только ‎трусость,‏ ‎обуявшая‏ ‎буржуазию,‏ ‎мешает ‎окончательному‏ ‎торжеству ‎националистов.‏ ‎В ‎Германии,‏ ‎Австрии,‏ ‎Италии ‎-‏ ‎всюду ‎власть ‎в ‎руках ‎партий,‏ ‎которые ‎откровенно‏ ‎выставляют‏ ‎государственный ‎эгоизм ‎выше‏ ‎права. ‎Даже‏ ‎Новый ‎Свет, ‎страна ‎XX‏ ‎века,‏ ‎бредит ‎империализмом‏ ‎и ‎централизацией.‏ ‎И ‎здесь ‎толповая ‎политика ‎ведет‏ ‎к‏ ‎крушению ‎свободы.
XVII
Мечтатели‏ ‎нашего ‎столетия‏ ‎возлагают ‎великие ‎надежды ‎на ‎социализм,‏ ‎они‏ ‎указывают‏ ‎на ‎быстрый‏ ‎рост ‎этой‏ ‎партии ‎в‏ ‎разных‏ ‎странах ‎и‏ ‎на ‎мирное ‎завоевание ‎ею ‎власти.‏ ‎Но ‎социализм‏ ‎в‏ ‎конечных ‎целях ‎есть‏ ‎окончательное ‎подавление‏ ‎свободы, ‎торжество ‎массы ‎над‏ ‎элементом‏ ‎ее, ‎личностью.‏ ‎Социализм ‎есть‏ ‎самая ‎тяжкая, ‎вполне ‎омертвевшая ‎форма‏ ‎государственности‏ ‎- ‎государство‏ ‎без ‎общества.‏ ‎Ведь ‎"общество" ‎в ‎его ‎свежем‏ ‎состоянии‏ ‎есть‏ ‎такое ‎сожитие,‏ ‎где ‎личности‏ ‎дан ‎известный‏ ‎простор,‏ ‎социализм ‎же‏ ‎этот ‎простор ‎стесняет ‎до ‎нуля.‏ ‎Конечно, ‎в‏ ‎самом‏ ‎учении ‎делаются ‎всевозможные‏ ‎оговорки ‎об‏ ‎обеспечении ‎личности, ‎но ‎эти‏ ‎обеспечения‏ ‎ничтожны ‎пред‏ ‎логикою ‎самого‏ ‎принципа. ‎Если ‎всеми ‎принято ‎будет‏ ‎право‏ ‎общества ‎управлять‏ ‎всею ‎жизнью‏ ‎личности, ‎инерция ‎этого ‎начала ‎дойдет‏ ‎до‏ ‎своего‏ ‎предела ‎-‏ ‎полного ‎порабощения‏ ‎человека. ‎В‏ ‎истории‏ ‎социализм, ‎под‏ ‎другими ‎именами, ‎действовал ‎и ‎всегда‏ ‎приводил ‎к‏ ‎всеобщему‏ ‎рабству. ‎Стоит ‎вспомнить‏ ‎древние ‎или‏ ‎средневековые ‎республики. ‎К ‎сожалению,‏ ‎принципы‏ ‎социализма ‎имеют‏ ‎силу ‎над‏ ‎умами ‎и ‎проникают ‎под ‎другим‏ ‎именем‏ ‎в ‎самое‏ ‎миросозерцание ‎народное.‏ ‎В ‎странах, ‎где ‎нет ‎вовсе‏ ‎социал-демократической‏ ‎партии,‏ ‎постепенно ‎и‏ ‎безотчетно ‎устанавливается‏ ‎государственный ‎социализм,‏ ‎в‏ ‎виде ‎вмешательства‏ ‎центральной ‎администрации ‎в ‎самые ‎интимные‏ ‎дела ‎общества.‏ ‎Население‏ ‎все ‎более ‎и‏ ‎более ‎делается‏ ‎склонным ‎слагать ‎на ‎власть‏ ‎заботу‏ ‎о ‎своем‏ ‎счастье, ‎оно‏ ‎отказывается ‎от ‎всякой ‎инициативы, ‎предоставляя‏ ‎себе‏ ‎только ‎исполнительную‏ ‎роль. ‎Если‏ ‎прежде ‎от ‎государства ‎требовали ‎только‏ ‎защиты‏ ‎от‏ ‎врагов ‎внешних‏ ‎и ‎внутренних,‏ ‎то ‎теперь‏ ‎требуют‏ ‎и ‎материальной‏ ‎опеки; ‎хотят, ‎чтобы ‎государство ‎регулировало‏ ‎промышленность ‎и‏ ‎торговлю,‏ ‎поддерживало ‎бы ‎те‏ ‎или ‎другие‏ ‎сословия, ‎нормировало ‎бы ‎потребности,‏ ‎обеспечивало‏ ‎бы ‎достаток.‏ ‎Как ‎древний‏ ‎plebs ‎(Простой ‎народ ‎{лат}.) ‎кончил‏ ‎тем,‏ ‎что ‎требовал‏ ‎"хлеба ‎и‏ ‎зрелищ", ‎не ‎умея ‎или ‎не‏ ‎желая‏ ‎добыть‏ ‎их ‎сам,‏ ‎так ‎и‏ ‎нынешнее ‎общество:‏ ‎чувствуя,‏ ‎что ‎оно‏ ‎умирает ‎как ‎организм, ‎оно ‎отдает‏ ‎государству ‎все‏ ‎хозяйство,‏ ‎всю ‎свою ‎независимость.‏ ‎Как ‎в‏ ‎век ‎Платона, ‎многие ‎жаждут‏ ‎общности‏ ‎не ‎только‏ ‎имуществ, ‎но‏ ‎жен ‎и ‎детей, ‎не ‎подозревая,‏ ‎что‏ ‎в ‎этой‏ ‎"общности" ‎окончательная‏ ‎гибель ‎"общественности", ‎превращение ‎общества ‎в‏ ‎минеральную‏ ‎массу.‏ ‎Ничто ‎так.‏ ‎не ‎угрожает‏ ‎личности ‎человеческой‏ ‎и‏ ‎развитию ‎человеческого‏ ‎типа ‎вообще, ‎как ‎торжество ‎этого‏ ‎учения. ‎Его‏ ‎идеалы‏ ‎- ‎о ‎всеобщем‏ ‎труде ‎и‏ ‎взаимопомощи, ‎об ‎отречении ‎от‏ ‎эгоизма‏ ‎и ‎пр.‏ ‎высоки ‎и‏ ‎святы, ‎но ‎лишь ‎пока ‎достигаются‏ ‎добровольно.‏ ‎Раз ‎человечество‏ ‎начнут ‎принуждать‏ ‎к ‎святости ‎насильно, ‎это ‎будет‏ ‎худшим‏ ‎из‏ ‎рабств. ‎Современное‏ ‎государство, ‎при‏ ‎всех ‎недостатках,‏ ‎несравненно‏ ‎мягче ‎социализма:‏ ‎оно ‎борется ‎с ‎человеческими ‎грехами,‏ ‎но ‎не‏ ‎настаивает‏ ‎на ‎добродетелях, ‎предоставляя‏ ‎их ‎свободному‏ ‎творчеству ‎душ. ‎Успехи ‎социализма,‏ ‎может‏ ‎быть, ‎объясняются‏ ‎не ‎чем‏ ‎иным, ‎как ‎упадком ‎личности. ‎Для‏ ‎обессиленных,‏ ‎обесцвеченных, ‎измятых‏ ‎душ ‎из‏ ‎всех ‎состояний ‎самое ‎подходящее ‎-‏ ‎рабство,‏ ‎и‏ ‎XX ‎век,‏ ‎вероятно, ‎для‏ ‎многих ‎стран‏ ‎осуществит‏ ‎эту ‎надежду.‏ ‎Когда ‎от ‎человека ‎отойдет ‎забота‏ ‎о ‎самом‏ ‎себе,‏ ‎когда ‎установится ‎земное‏ ‎провидение ‎в‏ ‎виде ‎выборного ‎или ‎иного‏ ‎Олимпа‏ ‎земных ‎богов,‏ ‎тогда ‎человек‏ ‎окончательно ‎превратится ‎в ‎машину. ‎За‏ ‎определенное‏ ‎количество ‎работы‏ ‎эту ‎машину‏ ‎будут ‎чистить, ‎смазывать, ‎давать ‎топлива‏ ‎и‏ ‎т.п.‏ ‎Но ‎малейшее‏ ‎уклонение ‎машины‏ ‎от ‎указанной‏ ‎ей‏ ‎роли ‎встретит‏ ‎неодолимые ‎преграды. ‎Меня ‎лично ‎эта‏ ‎утопия ‎не‏ ‎прельщает.‏ ‎Я ‎родился ‎и‏ ‎вырос ‎в‏ ‎эпоху, ‎когда ‎человек ‎еще‏ ‎в‏ ‎широкой ‎степени‏ ‎был ‎предоставлен‏ ‎самому ‎себе. ‎Будучи ‎в ‎некоторых‏ ‎отношениях‏ ‎рабом ‎своего‏ ‎народа ‎и‏ ‎получая ‎за ‎это ‎некоторые ‎выгоды,‏ ‎во‏ ‎всем‏ ‎остальном ‎человек‏ ‎оставался ‎свободным.‏ ‎Как ‎устроитель‏ ‎своей‏ ‎судьбы, ‎он‏ ‎являлся ‎существом ‎самодержавным ‎и ‎даже‏ ‎как ‎бы‏ ‎божественным‏ ‎в ‎отношении ‎своей‏ ‎жизни. ‎Непосредственно‏ ‎после ‎Бога ‎он ‎во‏ ‎многом‏ ‎был ‎первой‏ ‎властью ‎над‏ ‎собою, ‎и ‎это ‎придавало ‎особенное‏ ‎достоинство‏ ‎самому ‎имени‏ ‎"человек". ‎Придавало‏ ‎жизненность, ‎красоту ‎и ‎радость ‎существованию.‏ ‎Необеспеченность‏ ‎такого‏ ‎человека, ‎необходимость‏ ‎вечного ‎промышления‏ ‎о ‎себе‏ ‎были‏ ‎источником ‎его‏ ‎энергии. ‎Лишения, ‎даже ‎тяжкие, ‎угнетали‏ ‎менее, ‎чем‏ ‎гнетет‏ ‎полная ‎обеспеченность ‎при‏ ‎подневольном ‎труде.‏ ‎Тип ‎человеческий, ‎при ‎старом‏ ‎порядке,‏ ‎все ‎же‏ ‎сохранялся ‎и‏ ‎расцветал. ‎Что ‎ждет ‎его ‎при‏ ‎торжестве‏ ‎новых ‎начал‏ ‎- ‎вопрос‏ ‎крайне ‎спорный.
XVIII
Истекающему ‎веку ‎пришлось ‎горько‏ ‎убедиться‏ ‎в‏ ‎истине, ‎что‏ ‎малейшая ‎погрешность‏ ‎в ‎целях‏ ‎жизни‏ ‎делает ‎ничтожными‏ ‎огромные ‎средства ‎к ‎ней. ‎Великие‏ ‎силы, ‎вызванные‏ ‎человеком‏ ‎из ‎недр ‎природы‏ ‎- ‎пар,‏ ‎электричество, ‎динамит ‎и ‎т.‏ ‎п.,‏ ‎великие ‎изобретенья,‏ ‎создавшие ‎бесчисленный‏ ‎класс ‎железных ‎рабов ‎- ‎машины‏ ‎с‏ ‎их ‎демоническою‏ ‎способностью ‎к‏ ‎труду, ‎- ‎все ‎это ‎обещало‏ ‎для‏ ‎человечества‏ ‎новую ‎эру,‏ ‎эру ‎полного‏ ‎освобождения ‎от‏ ‎зла.‏ ‎Но ‎зло‏ ‎торжествует ‎в ‎конце ‎века ‎не‏ ‎менее, ‎чем‏ ‎в‏ ‎его ‎начале. ‎Демонические‏ ‎силы, ‎обещавшие‏ ‎безмерное ‎богатство, ‎сдержали ‎обещание,‏ ‎но‏ ‎вместе ‎с‏ ‎богатством ‎одних‏ ‎классов ‎принесли ‎новую ‎бедность ‎для‏ ‎других.‏ ‎Машинное ‎производство‏ ‎сильно ‎понизило‏ ‎стоимость ‎всех ‎предметов, ‎кроме ‎предметов‏ ‎первой‏ ‎необходимости:‏ ‎их ‎стоимость‏ ‎повысилась ‎и‏ ‎все ‎повышается,‏ ‎местами‏ ‎в ‎прогрессии‏ ‎ужасающей. ‎А ‎так ‎как ‎огромное‏ ‎большинство ‎народное‏ ‎всюду‏ ‎обеспечено ‎лишь ‎настолько,‏ ‎что ‎покупает‏ ‎предметы ‎лишь ‎первой ‎необходимости,‏ ‎то‏ ‎оно ‎ничего‏ ‎не ‎выиграло‏ ‎от ‎понижения ‎цен ‎на ‎роскошь‏ ‎и‏ ‎много ‎проиграло‏ ‎от ‎увеличения‏ ‎их ‎на ‎пищевые ‎припасы. ‎"Хотя‏ ‎на‏ ‎соверен‏ ‎богатый ‎человек‏ ‎купит ‎теперь‏ ‎гораздо ‎больше,‏ ‎чем‏ ‎пятьдесят ‎лет‏ ‎тому ‎назад, ‎но ‎бедный ‎человек‏ ‎купит ‎на‏ ‎него‏ ‎гораздо ‎меньше", ‎-‏ ‎говорит ‎один‏ ‎английский ‎исследователь ‎(Д. ‎Гобсон).‏ ‎Одна‏ ‎квартирная ‎плата‏ ‎увеличилась ‎в‏ ‎последнее ‎полустолетие ‎на ‎150%, ‎страшно‏ ‎вздорожало‏ ‎топливо, ‎мясо,‏ ‎овощи, ‎молоко‏ ‎и ‎т. ‎п. ‎Машины, ‎как‏ ‎древние‏ ‎рабы,‏ ‎обогащают ‎только‏ ‎своих ‎хозяев‏ ‎- ‎класс‏ ‎малочисленный,‏ ‎огромное ‎же‏ ‎большинство ‎народное ‎лишено ‎этими ‎машинами‏ ‎своих ‎древних‏ ‎заработков.‏ ‎Новый ‎ткацкий ‎станок‏ ‎выгнал ‎на‏ ‎улицу ‎сотни ‎тысяч ‎женщин‏ ‎и‏ ‎девушек ‎и‏ ‎создал ‎пышный‏ ‎расцвет ‎проституции ‎в ‎этом ‎веке.‏ ‎Железные‏ ‎рабы, ‎из‏ ‎которых ‎каждый‏ ‎упразднил ‎десятки ‎и ‎сотни ‎человеческих‏ ‎рук,‏ ‎обрекли‏ ‎миллионы ‎рабочего‏ ‎населения ‎на‏ ‎изгнание ‎из‏ ‎родной‏ ‎страны; ‎от‏ ‎чудесных ‎машин, ‎как ‎от ‎чумы,‏ ‎приходилось ‎бежать‏ ‎за‏ ‎океан, ‎в ‎пустыни‏ ‎и ‎леса.‏ ‎Пока ‎земли ‎были ‎не‏ ‎заняты‏ ‎капиталом, ‎пока‏ ‎эмиграция ‎была‏ ‎возможна, ‎- ‎народ ‎еще ‎спасался‏ ‎от‏ ‎машинной ‎культуры,‏ ‎но ‎на‏ ‎земле ‎осталось ‎уже ‎немного ‎места‏ ‎для‏ ‎новой‏ ‎колонизации. ‎Куда‏ ‎деваться ‎"лишним‏ ‎рукам"? ‎Это‏ ‎один‏ ‎из ‎проклятых‏ ‎вопросов, ‎которые ‎XIX-oe ‎столетие ‎оставляет‏ ‎в ‎наследие‏ ‎ХХ-му.‏ ‎Вдумываясь ‎в ‎эту‏ ‎центральную ‎загадку,‏ ‎ясно ‎видишь, ‎что ‎омертвение‏ ‎общественное‏ ‎стеснило ‎не‏ ‎только ‎свободу‏ ‎человека, ‎но ‎и ‎труд ‎его.‏ ‎Так‏ ‎называемые ‎"первобытные"‏ ‎условия ‎(натуральное‏ ‎хозяйство, ‎кустарные ‎промыслы) ‎давали ‎большее‏ ‎обеспечение‏ ‎большинству.‏ ‎Не ‎было‏ ‎возможности ‎внезапных‏ ‎обогащений; ‎какой-нибудь‏ ‎торговец‏ ‎селедками ‎не‏ ‎разживался ‎в ‎миллионера, ‎не ‎появлялось‏ ‎бесчисленных ‎"королей"‏ ‎-‏ ‎железных, ‎сахарных, ‎нефтяных,‏ ‎каменноугольных, ‎но‏ ‎всякий ‎бедняк ‎находил ‎себе‏ ‎работу‏ ‎и ‎кусок‏ ‎хлеба. ‎Уходящий‏ ‎век, ‎стремясь ‎к ‎равенству ‎среди‏ ‎людей,‏ ‎дал, ‎несомненно,‏ ‎самые ‎чудовищные‏ ‎примеры ‎неравенства ‎в ‎распределении ‎благ‏ ‎земных.‏ ‎Бедняки‏ ‎делаются ‎беднее,‏ ‎богачи ‎-‏ ‎богаче; ‎идет‏ ‎великий‏ ‎экономический ‎раскол,‏ ‎и ‎народам ‎континентальным, ‎которым ‎"некуда‏ ‎бежать", ‎как,‏ ‎напр.,‏ ‎индусам ‎или ‎отчасти‏ ‎русским, ‎приходится‏ ‎особенно ‎круто ‎от ‎этого‏ ‎страшного‏ ‎общественного ‎перелома.
XIX
Что‏ ‎век ‎грядущий‏ ‎нам ‎готовит? ‎Я ‎коснулся ‎здесь‏ ‎мимолетно‏ ‎лишь ‎некоторых‏ ‎моментов ‎столетия‏ ‎- ‎жизнь, ‎как ‎вечность, ‎разнообразна,‏ ‎необъятна.‏ ‎Не‏ ‎хочется ‎мрачных‏ ‎пророчеств. ‎Человечество‏ ‎изранено ‎великими‏ ‎ранами‏ ‎- ‎бедности,‏ ‎невежества, ‎рабства, ‎пьянства, ‎разврата, ‎душа‏ ‎его ‎измята‏ ‎безумием‏ ‎и ‎отчаянием. ‎Но‏ ‎чувствуется, ‎что‏ ‎жизнь ‎выше ‎всего ‎этого‏ ‎и‏ ‎в ‎корне‏ ‎своем ‎неистребима.‏ ‎Пусть ‎выродятся ‎целые ‎народы, ‎вымрут‏ ‎страны‏ ‎и ‎материки:‏ ‎где-нибудь ‎пробьются‏ ‎свежие ‎отпрыски, ‎которые ‎начнут ‎новую‏ ‎жизнь.‏ ‎Колоссальное‏ ‎богатство ‎духа,‏ ‎обнаруженное ‎белой‏ ‎породой, ‎не‏ ‎может‏ ‎же ‎исчезнуть‏ ‎бесследно. ‎Эта ‎сила, ‎проявленная ‎извне,‏ ‎может ‎войти‏ ‎внутрь‏ ‎и ‎вступить ‎в‏ ‎серьезную ‎борьбу‏ ‎с ‎гибельными ‎условиями. ‎Животных‏ ‎спасает‏ ‎инстинкт, ‎предчувствие,‏ ‎заставляющее ‎бежать‏ ‎перед ‎начинающимся ‎наводнением ‎или ‎пожаром.‏ ‎Человечество‏ ‎должен ‎спасти‏ ‎разум ‎-‏ ‎может ‎быть, ‎тот ‎же ‎спящий‏ ‎теперь‏ ‎инстинкт‏ ‎жизни, ‎более‏ ‎высокий, ‎чем‏ ‎у ‎животных.‏ ‎Я‏ ‎не ‎думаю,‏ ‎что ‎этот ‎разум ‎проснется ‎под‏ ‎внушениями ‎науки,‏ ‎литературы,‏ ‎искусств. ‎Эти ‎внушения‏ ‎сами ‎-‏ ‎продукт ‎возникшего ‎уже ‎разума,‏ ‎и‏ ‎не ‎всегда‏ ‎самый ‎свежий.‏ ‎Чаще ‎всего ‎голос ‎науки ‎и‏ ‎искусств‏ ‎скован ‎преданиями,‏ ‎наслоение ‎которых‏ ‎постепенно ‎до ‎того ‎усиливает ‎раз‏ ‎принятое‏ ‎мнение,‏ ‎что ‎с‏ ‎ним ‎не‏ ‎в ‎состоянии‏ ‎бороться‏ ‎более ‎свежая‏ ‎мысль. ‎Как ‎ни ‎велики ‎подвиги‏ ‎умственного ‎творчества‏ ‎в‏ ‎нашем ‎веке, ‎все‏ ‎же ‎не‏ ‎отсюда, ‎не ‎из ‎книг‏ ‎нам‏ ‎явится ‎откровение.‏ ‎Мне ‎кажется,‏ ‎спасительный ‎переворот, ‎если ‎суждено ‎нам‏ ‎пережить‏ ‎его, ‎произойдет‏ ‎- ‎как‏ ‎всегда ‎- ‎таинственно ‎и ‎незримо,‏ ‎в‏ ‎глубине‏ ‎душ, ‎подобно‏ ‎зреющему ‎плоду.‏ ‎После ‎страстного‏ ‎возбуждения‏ ‎этого ‎века,‏ ‎столь ‎увлекательного, ‎может ‎быть, ‎вдруг‏ ‎захочется ‎покоя.‏ ‎То,‏ ‎что ‎казалось ‎смертью‏ ‎заживо, ‎покажется‏ ‎блаженством. ‎После ‎воспаленной ‎жадности‏ ‎-‏ ‎все ‎эти‏ ‎несметные ‎богатства‏ ‎покажутся ‎скучными, ‎роскошь ‎- ‎суетною,‏ ‎победа‏ ‎над ‎ближними‏ ‎- ‎неблагородною.‏ ‎Что-то ‎изменится, ‎как ‎в ‎природе‏ ‎в‏ ‎дни‏ ‎солнцеповорота, ‎и‏ ‎души ‎человеческие‏ ‎потянутся ‎к‏ ‎иному‏ ‎миру, ‎и‏ ‎радость ‎"мира ‎сего" ‎покажется ‎презренной.‏ ‎Почему ‎не‏ ‎повториться‏ ‎движениям ‎первых ‎веков‏ ‎нашей ‎эры?‏ ‎Конец ‎XIX ‎века ‎во‏ ‎многом‏ ‎напоминает ‎ту‏ ‎эпоху. ‎Богатый,‏ ‎пышный, ‎роскошный, ‎кровожадный, ‎исступленный ‎мир‏ ‎может‏ ‎вдруг ‎потерять‏ ‎свою ‎прелесть,‏ ‎и ‎снова ‎людей ‎живого ‎духа‏ ‎потянет‏ ‎вон‏ ‎из ‎городов,‏ ‎вон ‎из‏ ‎толпы, ‎к‏ ‎вечной‏ ‎тишине ‎природы,‏ ‎к ‎уединению, ‎к ‎свободе. ‎Тогда‏ ‎среди ‎развалин‏ ‎деревень,‏ ‎среди ‎заглохших ‎полей‏ ‎снова ‎раздадутся‏ ‎счастливые ‎молитвы ‎вновь ‎обретенному‏ ‎Отцу‏ ‎миров. ‎Предчувствие‏ ‎такого ‎возрождения‏ ‎ощущалось ‎уже ‎в ‎конце ‎нашего‏ ‎века.‏ ‎Может ‎быть,‏ ‎XX ‎век‏ ‎разовьет ‎дальше ‎это ‎движение. ‎Иного‏ ‎спасительного‏ ‎пути‏ ‎я ‎не‏ ‎вижу.
Прощаясь ‎с‏ ‎прекрасным ‎и‏ ‎безумным‏ ‎веком, ‎вспоминая‏ ‎с ‎болью ‎его ‎ошибки ‎и‏ ‎преступленья, ‎-‏ ‎вспомним‏ ‎с ‎благодарностью ‎о‏ ‎тех ‎великих,‏ ‎гений ‎которых ‎дает ‎нашему‏ ‎веку‏ ‎бессмертие. ‎Помянем‏ ‎в ‎своем‏ ‎сердце ‎бесчисленные ‎безвестные ‎существования, ‎из‏ ‎которых‏ ‎каждое ‎обнимало‏ ‎собою ‎вечность.‏ ‎Помянем ‎своих ‎дедов ‎и ‎отцов,‏ ‎вынесших‏ ‎на‏ ‎своих ‎плечах‏ ‎весь ‎гнет‏ ‎столетия. ‎Помянем‏ ‎свою‏ ‎ушедшую ‎молодость‏ ‎с ‎ее ‎очарованьями ‎и ‎скажем:‏ ‎благословенна ‎жизнь...
1900 г.


Читать: 2+ мин
logo Prox Blog

MANIFESTARIUM: 000.000.000.000.000/001:Тропы истории. Криптоаналитика.

И.И.Смирнов

Тропы ‎истории.‏ ‎Криптоаналитика ‎глубинной ‎власти.


Работа ‎разведчика, ‎криптоаналитика‏ ‎или ‎расследователя‏ ‎в‏ ‎конечном ‎счете ‎сводится‏ ‎к ‎построению‏ ‎на ‎основе ‎заслуживающей ‎доверие‏ ‎информации модели того‏ ‎или ‎иного‏ ‎процесса, ‎ситуации,‏ ‎события. ‎Любая ‎же ‎модель ‎–‏ ‎не‏ ‎есть ‎что-то,‏ ‎существующее ‎в‏ ‎природе ‎само ‎по ‎себе. ‎Модель,‏ ‎и‏ ‎в‏ ‎этом ‎необходимо‏ ‎признаться ‎честно,‏ ‎это ‎всегда‏ ‎плод‏ ‎воображения ‎в‏ ‎отношении ‎тех ‎или ‎иных ‎объектов,‏ ‎фактов ‎и‏ ‎сведений.‏ ‎Ответственный ‎криптоаналитик ‎отличается‏ ‎от ‎популярного‏ ‎публициста ‎тем, ‎что ‎честно,‏ ‎открыто‏ ‎и ‎ответственно‏ ‎признается, ‎что‏ ‎оперирует ‎моделью, а ‎не ‎описывает ‎непосредственно‏ ‎тот‏ ‎или ‎иной‏ ‎процесс, ‎имевший‏ ‎место ‎в ‎прошлом. ‎Прошлое ‎всегда‏ ‎остается‏ ‎лишь‏ ‎в ‎памяти,‏ ‎а ‎поэтому‏ ‎имеет ‎прямое‏ ‎отношение‏ ‎к ‎миру‏ ‎психическому, ‎а ‎не ‎физическому, ‎к‏ ‎идеальному, ‎а‏ ‎не‏ ‎материальному.

Воображаемый ‎характер ‎криптоаналитики‏ ‎не ‎означает,‏ ‎что ‎она ‎построена ‎на‏ ‎фантазиях‏ ‎относительно ‎сферических‏ ‎коней ‎в‏ ‎вакууме. ‎Отнюдь ‎нет. ‎Первая ‎задача‏ ‎криптоаналитика‏ ‎– ‎это‏ ‎разделить ‎информацию‏ ‎на ‎объекты, ‎факты, ‎сведения ‎и‏ ‎суждения,‏ ‎постараться,‏ ‎по ‎возможности,‏ ‎избавиться ‎от‏ ‎последних. ‎Что‏ ‎касается‏ ‎первых, ‎то‏ ‎зачастую ‎для ‎читателя ‎полезно ‎указать‏ ‎при ‎помощи‏ ‎ссылок‏ ‎на ‎наименование ‎источника‏ ‎информации. ‎Однако‏ ‎нужно ‎честно ‎признаться ‎читателю,‏ ‎что‏ ‎изобилие ‎сносок‏ ‎совсем ‎не‏ ‎свидетельствует ‎об ‎уровне, ‎добросовестности ‎и‏ ‎квалификации‏ ‎автора. ‎Зачастую,‏ ‎это ‎–‏ ‎обманки. ‎Читатели ‎в ‎массе ‎рассматривают‏ ‎ссылки‏ ‎как‏ ‎подтверждение ‎истинности.‏ ‎Однако ‎это‏ ‎совсем ‎не‏ ‎так.‏ ‎Ссылка ‎может‏ ‎быть ‎указателем ‎на ‎важное ‎обстоятельство,‏ ‎а ‎может‏ ‎быть‏ ‎средством ‎манипулирования ‎читателем.

Поскольку‏ ‎криптоаналитика ‎носит‏ ‎принципиально ‎модельный ‎характер, ‎она‏ ‎в‏ ‎обязательном ‎порядке‏ ‎базируется ‎на‏ ‎одной ‎из ‎трех ‎фундаментальных ‎человеческих‏ ‎способностей‏ ‎– ‎воображении‏ ‎(другие ‎два‏ ‎– ‎это ‎память ‎и ‎способность‏ ‎осуществлять‏ ‎выбор).‏ ‎Чем ‎глубже‏ ‎слои ‎истории,‏ ‎чем ‎тщательнее‏ ‎укрыты‏ ‎события ‎и‏ ‎ситуации, ‎тем ‎большую ‎роль ‎в‏ ‎работе ‎играет‏ ‎мощное,‏ ‎но ‎обязательное ‎ответственное‏ ‎воображение, ‎оперирующее‏ ‎с ‎прошедшими ‎тщательную ‎проверку‏ ‎знаниями‏ ‎в ‎различных‏ ‎их ‎формах.‏ ‎Каждый ‎серьезный ‎автор ‎криптоаналитических ‎текстов‏ ‎должен‏ ‎заранее ‎предупредить‏ ‎читателя ‎об‏ ‎изложенных ‎выше ‎обстоятельствах, ‎а ‎в‏ ‎остальном,‏ ‎желательно,‏ ‎не ‎стрелять‏ ‎в ‎пианистов,‏ ‎они ‎играют,‏ ‎как‏ ‎умеют.

Обновления проекта

Статистика

0 ₽ в месяц

Метки

proxblog 28 РСУСВ 22 prox 21 модальность 20 россия 20 усв 18 фурсов 18 ГРЯДУЩЕЕ 15 зиновьев 15 психоистория 15 Эволюция 15 экб 15 кружала 14 МНП 13 РУССКИЙ 13 власть 10 кризис 10 наука 10 перетолчин 10 ДУХОВНЫЕФАКТОРЫ 9 переслегин 9 сусв 9 государство 8 МОДЕЛЬ 8 РУССКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ 8 базальныйтекст 7 базовыйуровеньобразования 7 глобализация 7 капитал 7 корпус-нивелир 7 культура 7 социальныйинжиниринг 7 ФСБ 7 человек 7 manifestarium 6 аналитика 6 ВОСР 6 манифестариум 6 Путин 6 РУССКИЕ 6 русскиймир 6 сепарация 6 Традиция 6 цивилизациямедиа 6 RSOTM 5 ВИР 5 капитализм 5 ОШИБКА2022 5 РФ 5 VETER 4 вов 4 деньтв 4 КЛУБПРАВИЛЬНЫХЛЮДЕЙ 4 КПЛ 4 культурный канон 4 МОРФ 4 научноепознание 4 научный метод 4 ошибка 4 сегрегация 4 система 4 СИСТЕМЫ 4 тождественность 4 ШОЙГУ 4 21ВЕК 3 KOI 3 RAZVEDOSAA 3 VETER-CENTER 3 АНДРЕЙФУРСОВ 3 АСУСВ 3 АШМАНОВ 3 будущее 3 ГРУ 3 ЖИЗА 3 жизнь 3 информация 3 иприснилсямнесон 3 ИСАН 3 корпорации 3 корпорация 3 корпуснивелир 3 КОЧЕРГИН 3 криптоаналитика 3 логика 3 манипуляция 3 моральные основания 3 НАСТОЯЩЕЕ 3 ОБРЕМЕНЕНИЕ 3 савельев 3 ЭТОПИТЕРДЕТКА 3 SPB 2 базис 2 ВАГНЕР 2 грумо 2 знаниевыйреактор 2 ковид 2 конспирология 2 Москва 2 НДК17 2 ПИКЕТТИ 2 САНКТПЕТЕРБУРГ 2 славяне 2 сменаэнергий 2 социализация 2 Социология 2 стратификация 2 ТеоретическиеОснования 2 ТЭКБ 2 тюрки 2 украина 2 Цивилизация Медиа 2 цитата 2 человейник 2 000 1 12АПРЕЛЯ 1 2022 1 23ФЕВРАЛЯ 1 9МАЯ 1 continentalistx 1 humandesign 1 proxblof 1 PROXCENTER 1 RAZVEDOSAAA 1 азбука 1 анекдот 1 антинаука 1 антропология 1 армия 1 архивблогаprox 1 базальный текст 1 базьныйтекст 1 Бог 1 ввп 1 великий туран 1 вождь 1 война 1 Восток 1 временщики 1 ВЫХОД 1 газпром 1 гало 1 геостратегия 1 Глобализм 1 глобальныйчеловейник 1 гру мо 1 гш мо рф 1 гшморф 1 д=новыйдень 1 дело 1 дизайн человека 1 ДОКЛАДСМОТРИНА 1 дураки и дороги 1 западнизм 1 знак 1 ЗНП 1 и приснился мне сон 1 инженер 1 ислам 1 кабирский эмират 1 кадыров 1 казахстан 1 капитал влияния 1 коррупционеры 1 кремль 1 культурный код 1 Кургинян 1 кшатрий 1 логическая социологи 1 логическаясоциология 1 маркеев 1 маркусвольф 1 мастер 1 меньшиков 1 методология 1 миллер 1 мо рф 1 модели 1 мозг 1 Монтрё 1 морлоки 1 МУЗЫКАНТЫ 1 Народ 1 НАСЛЕДИЕ 1 нато 1 научное познание 1 Неврозы 1 неокочевники 1 непритча 1 нетвойне 1 НОВЫЙДЕНЬ 1 описаниепроекта 1 описаниепроектаprox 1 орел 1 орел выпускает когти 1 ответы 1 отечество 1 питер 1 плебеи 1 православие 1 прекариат 1 Претолчин 1 присяга 1 ПРОШЛОЕ 1 путь меча 1 революция 1 Ресурсы 1 риси 1 родина 1 росатом 1 роснефть 1 русскаякультура 1 русскийкорабль 1 русь 1 сверхобщество 1 сво 1 сечин 1 слово 1 слово и дело 1 смерть 1 смирнов 1 СМОТРИН 1 сон 1 социальнаяэволюция 1 социум 1 спб 1 Сталин 1 стратег 1 стратегии 1 Стратегия 1 страшно 1 сэлдон 1 тенденции 1 тождество 1 трагедияроссии 1 турция 1 угроза вторжения 1 угрозавторжения 1 управление 1 устойчивость 1 ушимашутослом 1 Феномен-19 1 Феномен19 1 христианство 1 царь 1 цивилизация 1 ЦИРКОН 1 ЧВК 1 человеческийдизайн 1 человечество 1 четверныйрейх 1 чечня 1 шаман 1 шебаршин 1 штази 1 элои 1 энтропия 1 Больше тегов

Фильтры

Подарить подписку

Будет создан код, который позволит адресату получить бесплатный для него доступ на определённый уровень подписки.

Оплата за этого пользователя будет списываться с вашей карты вплоть до отмены подписки. Код может быть показан на экране или отправлен по почте вместе с инструкцией.

Будет создан код, который позволит адресату получить сумму на баланс.

Разово будет списана указанная сумма и зачислена на баланс пользователя, воспользовавшегося данным промокодом.

Добавить карту
0/2048