Точка зрения пролетариата. Лукач
Дьёрдь Лукач в работе «Истории и классового сознания» развернуто подчеркивает, что буржуазный капитализм является доведенным до конца уничтожением (овеществлением) человека.
Цитата: «Общественное бытие уничтожило человека как человека; однако, с другой стороны, одновременно выявляется принцип того, как должен быть идейно восстановлен социально уничтоженный, раздробленный, разорванный между частичными системами человек». [1]
Обращаясь к буржуазному мышлению, Лукач оговаривает, что буржуа принимает свою форму бытия за действительность. То есть, говоря языком Маркса, принимает свою форму ложного сознания за действительную историю.
Цитата: «Мысль буржуазного класса наивно отождествляла формы, в которых она должна была мыслить мир согласно своему общественному бытию, с самим бытием, с действительностью».
Лукач рассматривает конфликт между формой и содержанием. Форма отрицает то содержание, которое она не может познать и тем самым включить в себя. В результате иррациональное («данность») исключается и остается только бытие формы, которое является не «данным» (как естественная фактичность), а произведенным самим человеком. Мыслительные формы буржуа производят бытие буржуа, наивно отождествляя его с действительностью.
Такой мир форм является овеществленным миром, который, повторюсь, по Лукачу достигает своего апогея в зрелом модерне.
Цитата: «Полная капитуляция перед этой проблемой, отказ от ее преодоления прямо ведет к различным формам фикционализма: к отрицанию всякой „метафизики“ (в смысле науки о бытии), к установке на познание отдельных, строго специализированных частичных областей при помощи точно им соответствующих, абстрактно-калькуляционных частичных систем. При этом не предпринимается ни малейшей попытки (и всякая такая попытка даже квалифицируется как „ненаучная“), отталкиваясь отсюда, овладеть единым образом всем миром познаваемого в целом. <…> И не следует забывать, что, — как было показано в конце первой главы, — возникновение строго разграниченных частных наук, совершенно независимых друг от друга как по предмету, так и по методу, уже предполагает признание неразрешимости данной проблемы».
Лукач вновь подчеркивает, что наука в ее нынешнем виде (то есть модернистская наука как таковая) занята лишь дроблением мира и не ставит вопрос о его целостном постижении.
Констатировав уничтожение человека в буржуазном обществе. Лукач ставит вопрос о преодолении буржуазного общества.
Цитата: «Классическая философия оказывается в следующем исторически парадоксальном положении: по своему замыслу она направлена на мыслительное преодоление буржуазного общества, на спекулятивное возрождение уничтоженного в этом обществе и посредством него человека, — но в своих результатах она пришла к полному идейному воспроизведению, к априорной дедукции буржуазного общества. <…> Продолжение же сделанного ею поворота, выводящего уже, по крайней мере, методически за пределы буржуазного общества, овладение диалектическим методом как методом истории, — это выпало на долю класса, который в силу своих жизненных условий смог в себе самом открыть тождественный субъект-объект истории, субъект дела-действия, конкретное „Мы“ генезиса: это выпало на долю пролетариата».
Следующий раздел работы Лукача называется…
Точка зрения пролетариата
Цитата: «Наше исходное положение, что при капитализме общественное бытие — в своей непосредственности — одинаково для буржуазии и пролетариата, сохраняет свою силу. Сюда мы можем теперь добавить, что это одинаковое бытие, движимое классовыми интересами, удерживает буржуазию в оковах данной непосредственности, тогда как пролетариат оно толкает за ее пределы».
Пролетариат является могильщиком буржуазного бытия, взращенным этим бытием.
Цитата: «Ибо в общественном бытии пролетариата неотразимее, чем в бытии буржуазного класса, обнаруживается диалектический характер истории и, следовательно, опосредствованный характер каждого момента, который лишь в опосредствованной тотальности находит свою истину, свою подлинную предметность. Осознать диалектическую сущность своего бытия — это для пролетариата вопрос жизни и смерти, тогда как буржуазия в своей повседневной жизни маскирует диалектическую структуру истории абстрактно-рефлексивными категориями квантификации, бесконечного прогресса и т. д., чтобы затем в момент социального перелома пережить непредвиденные катастрофы».
Буржуазия пытается продлить свое существование через представление о «бесконечном прогрессе», пишет Лукач. Буржуа считает, что идет путем познания мира, подразумевая, что его бесконечно дробящее познание в конце концов объяснит всё. То есть овеществит всё. Всему придаст заданную форму. Фокус заключается в том, что, поскольку такое познание бесконечно, то бесконечной оказывается и буржуазия.
Теперь заменим термин «буржуазия» на «модерн». И получим исчерпывающее описание эгоистичной веры модернистского человека в науку. Советского человека это касается в полной мере.
Цитата: «Для рабочего время его работы не выступает одной только объективной формой продаваемого им товара, т. е. его рабочей силы. (Заметим, что в этой форме и для самого рабочего проблема сводится к обмену эквивалентов, следовательно, к количественному отношению.) Сверх того, рабочее время оказывается для рабочего и определяющей формой его существования как субъекта, как человека. Этим, однако, непосредственность и методически вытекающее из нее неподвижное противостояние субъекта и объекта отнюдь еще не преодолеваются полностью. Но в проблеме рабочего времени, — именно потому, что овеществление достигает в ней своего апогея, — уже видна тенденция, которая с необходимостью толкает пролетарскую мысль за пределы этой непосредственности. Ведь, с одной стороны, рабочий в своем общественном бытии непосредственно поставлен целиком на сторону объекта: он непосредственно воспринимает себя как предмет, а не как действующее лицо [Aktor] общественного трудового процесса. Но, с другой стороны, сама по себе эта роль объекта уже не является чисто непосредственной. В самом деле, превращение рабочего в простой объект производственного процесса объективно осуществляется, конечно, благодаря капиталистическому способу производства (в противоположность рабству и крепостному праву), благодаря тому, что рабочий вынужден — по отношению ко всей своей личности — объективировать свою рабочую силу и продавать ее как принадлежащий ему товар. Но именно благодаря этому расколу между объективным и субъективным, возникающему здесь в объективированном в товар человеке, и появляется вместе с тем возможность осознать это положение».
Лукач стремится через Маркса преодолеть Канта. То есть преодолеть фатальное разделение на субъект и объект (кантианское представление, легшее в основу модернистского мышления) и тем самым снять кантианский «ноумен» (непознаваемость вещи в себе). Модерн задает бытию свою форму, отрицая наличие не укладывающейся в эту форму иррациональной данности, в чем проявляется принципиальная непознаваемость вещи в себе. Мы не знаем, что есть «вещь» на самом деле, мы лишь даем ей свою интерпретацию.
Пролетариат, по Лукачу, способен ответить на этот вызов, поскольку в условиях буржуазного бытия он низведен до роли объекта (превращен в предмет рабочего процесса). Но в то же время пролетарий способен осознать себя в качестве объекта капиталистического общества, так как он остается человеческим субъектом.
Принципиальное отличие от феодального общества заключается именно в этом разделении на человеческое и общественное. Крестьянин в феодальную эпоху был органически целостен, так как его труд был частью его личности (его сословной судьбы). Он не отделял свой труд от себя, чтобы продать его на рынке. То есть не овеществлял (не объективировал) свой труд по отношению к своей личности. Данный процесс в полной мере развернется только при капитализме, точнее, в эпоху модерна.
Именно модернизация, по Лукачу, в результате приводит к тому, что пролетарий не в абстрактной мысли, а в личной судьбе достигает предела овеществления, обнаруживает этот предел и стремится выйти за его рамки.
Цитата: «Превращение-в-товар [Zur-Ware-Werden] произведенного труда, оторванного от цельной личности человека, только у пролетариата вырастает до революционного классового самосознания. Правда, в первой части очерка мы показали, что основная структура овеществления может быть доказана для всех общественных форм современного капитализма (бюрократия). Но в совершенно ясной и в доступной для осознания форме эта структура обнаруживается только в условиях наемного труда пролетария. Прежде всего, его труд уже в своей непосредственной данности имеет чистую и абстрактную форму товара, тогда как в других областях эта структура прикрыта фасадом „духовного труда“, „ответственности“ и т. д. (иногда формами „патриархальности“). <…> Этой объективной замаскированности товарной формы соответствует в субъективной сфере то, что процесс овеществления, т. е. превращение-в-товар рабочего, хотя и аннулирует его (пока он сознательно не восстает против этого процесса), хотя и калечит и уродует его „душу“, но всё же не превращает в товар как раз его человеческо-душевную сущность. Поэтому рабочий может внутренне стать к этому своему существованию в совершенно объективное отношение, тогда как человек, овеществленный бюрократической службой и т. д., превращается в вещь, механизм, товар даже теми сторонами своего существа, которые могли бы быть единственными носителями его восстания против этого овеществления».
Пролетариат сталкивается с овеществленным миром капитализма в максимально оголенном виде, поскольку он является объектом предельной эксплуатации. Овеществление труда пролетария представляет собой, по Лукачу, наиболее «чистый», наиболее явный разрыв между человеческой личностью и ее овеществленным (объективированным) трудом. В иных случаях речь может идти о «мостиках» в виде «духовного труда» (это уже скорее традиционное общество), «чувства долга» и иных. А в случае пролетария — ничего. Пролетарий — наиболее «чистый» объект эксплуатации, в котором наиболее «чистым» образом проявляется разрыв между трудом как объектом и человеческой личностью как субъектом.
Как только пролетариат осознает этот разрыв, на повестке оказывается проблема насилия.
Цитата: «Выше мы рассматривали проблему рабочего времени только с точки зрения самого рабочего, только как точку, в которой возникает его сознание в качестве сознания товара (т. е. сознания структурного ядра буржуазного общества). Однако в тот момент, когда это сознание уже возникло и вышло за пределы непосредственно данной обстановки, в проблеме рабочего времени, как в фокусе, открывается основная проблема классовой борьбы — проблема насилия [Gewalt]. Данная проблема представляет собой точку, в которой обнаруживается несостоятельность и диалектическая относительность „вечных“ законов капиталистической экономики <…> Для буржуазии насилие есть непосредственное продолжение ее повседневной жизни; но, не являясь для нее какой-то новой проблемой, насилие именно поэтому не в состоянии разрешить ни одно из порожденных общественной действительностью противоречий. Для пролетариата, напротив, применение силы и ее действенность, ее возможность и значение зависят от того, насколько им преодолена непосредственная данность бытия. Конечно, возможность этого преодоления, а значит, ширина и глубина самого сознания являются продуктами истории. Но этот исторически обусловленный уровень заключен не в прямолинейном продолжении непосредственной данности (и ее „законов“), а в достигнутом путем многообразных опосредствований осознании общественного целого, в ясной интенции к осуществлению диалектических тенденций развития».
Пролетарий, по Лукачу, преодолевает «непосредственную данность бытия», т. е. перестает принимать за чистую монету бытие буржуазного общества. И осознает себя в нем как объект, оторванный от себя же как субъекта. После чего делает шаг за рамку этого бытия. То есть соединяет теорию (осознание своего положения) с практикой (слом ложных форм бытия для прорыва к действительной истории).
Цитата: «Но для этого, в свою очередь, требуется, чтобы застывшее вещное бытие объектов, относящихся к общественным событиям, разоблачалось как чистая видимость. Надо, чтобы диалектика, самопротиворечивая и логически нелепая до тех пор, пока речь идет о переходе одной „вещи“ в другую „вещь“ (или одного вещного по своей структуре понятия в другое), показала свою истинность на всех предметах, требуется, другими словами, чтобы все вещи могли быть представлены как разрешенные в процессы моменты».
Я считаю, что вышеприведенную цитату нужно перечитать несколько раз. Пролетариат пробивается в действительную историю через осознание своей свободы от «объектов, относящихся к общественным событиям». К таким объектам относятся все формы коллективной идентичности: религия, этнос, нация, даже язык. Например, нация (французская, немецкая, любая) возникает именно как «разрешенный в процессе момент». Ее появление исторически обусловлено, как и исторически обусловлен ее конец. Нация не является ни чем-то естественно данным (это исторический конструкт), ни является чем-то вечным. Но наивное сознание буржуа воспринимает ее именно как естественную вечную данность.
Пролетарий же, по Лукачу, способен и исторически должен выйти за рамку этой «непосредственности». То есть, в частности, выйти за рамку своей национальной принадлежности. То же самое можно сказать и про другие ранее сложившиеся формы коллективной идентичности, но в их случае пример будет менее очевидным. В итоге пролетарий оказывается в действительной истории в качестве «универсального индивида», свободного от оков старых форм коллективной идентичности («застывшего вещного бытия объектов, относящихся к общественным событиям»). И обретает новую — всемирного пролетарского единства. Это не постмодернистское прочтение марксизма. Это канонический Маркс, прочтите его работу «Немецкая идеология», она об этом. Лукач развивает данный подход в русле представления об овеществлении мира и преодолении овеществления.
Производство сознания. Маркс
Другой смежный вывод из этого небольшого, но ценнейшего для раскрытия мысли Лукача абзаца. Если все вещи могут «быть представлены как разрешенные в процессе моменты», то тогда в итоге не останется никаких священных камней истории. Как в религиозном отношении, так и в светском. Любой священный камень — это нечто цельное и данное как бы в вечности. Если рассмотреть его как «разрешенный в процессе момент», то есть деконструировать, тогда десакрализация окажется неизбежной. Сначала уважительная, а потом как получится. А что такое человек и человеческое общество без сакральных основ? Какое-то время он будет придумывать себе другие: повесит на стенку Ленина, Маркса, Сталина, кто-то и Лукача, поверит в науку, но потом ведь он и их деконструирует, «как разрешенные в процессе моменты».
Цитата: «У Маркса диалектика превращает формы предметности самих предметов в процесс, в поток. Уже в простом процессе воспроизводства капитала ясно обнаруживается эта сущность диалектического процесса, революционизирующая формы предметности. <…> Таким образом, познание того, что общественные предметы суть не вещи, отношения между людьми, доводится до полнейшего разрешения предметов в процессы. И если теперь их бытие оказывается становлением, то это становление уже не есть абстрактный шум какого-то чисто общего потока, не бессодержательная durée réelle [реальная длительность (фр.). — Прим. перев.], но непрерывное производство и воспроизводство тех отношений, которые, будучи вырваны из этой связи и искажены рефлексивными категориями, представляются буржуазному мышлению вещами. Только здесь сознание пролетариата впервые возвышается до самосознания общества в его историческом развитии. Будучи сознанием чисто товарного отношения, пролетариат может осознать себя только как объект экономического процесса. Ведь товар есть объект для производства, так же и рабочий, поскольку он товар; и в качестве непосредственного производителя рабочий в лучшем случае выступает лишь маховым колесом в этом механизме. И когда вещность капитала разрешена в непрерывный процесс его производства и воспроизводства, тогда может появиться сознание того, что пролетариат есть истинный, — хотя и связанный и до поры до времени бессознательный, — субъект этого процесса».
Бытие по Марксу в интерпретации Лукача представляется собой поток становления, в рамках которого все вещи, включая общественные отношения и устои, производятся и воспроизводятся людьми. Пролетариат, будучи объектом в рамках буржуазной картины бытия, является бессознательным субъектом подлинной истории.
Цитата: «Но тем самым проблема действительности получает совершенно новое освещение. Если, выражаясь гегелевским языком, становление оказывается истиной бытия, а процесс — истиной вещей, то это означает, что тенденции исторического развития обладают более высокой действительностью, чем „факты“ голой эмпирии. Правда, в капиталистическом обществе (как мы показали в другом месте) прошлое властвует над настоящим. Но это означает лишь, что не руководимый сознанием антагонистический процесс, гонимый лишь своей собственной, имманентной и слепой динамикой, обнаруживается во всех своих непосредственных проявлениях как власть прошлого над настоящим, как власть капитала над трудом. Поэтому и мышление, остающееся на почве этой непосредственности, судорожно цепляется за отвердевшие формы отдельных стадий процесса и беспомощно стоит перед его всё же проявляющимися тенденциями, — как перед некими таинственными силами, которыми оно не в состоянии овладеть своими действиями».
Факт — это категория прошлого, представляющая собой «разрешенный в процессе момент». Опираясь на факты, человек теряет из вида процесс. Он имеет дело с произведенной вещью (с фактом), а не с произведшим его процессом.
Буржуазия, по Лукачу, судорожно цепляется за факты («отвердевшие формы отдельных стадий процесса») и беспомощно стоит перед тенденциями, породившими эти факты. Например, лопочет что-то на тему «постмодерн — это заговор против модерна», принимая разворачивающиеся перед ней процессы, сметающие факты прошлого, как «некие таинственные силы».
Пролетарий же должен выйти за рамки «непосредственной реальности» и напрямую соприкоснуться с процессами, осознав себя в качестве их субъекта.
Цитата: «Перед лицом этих застывших „фактов“ любое движение кажется лишь движением мимо них, а всякая тенденция, стремящаяся их изменить, кажется чем-то чисто субъективным (желанием, оцениванием, долженствованием). Значит, только сломав этот методический приоритет „фактов“, только познав процессуальность каждого феномена, можно понять: то, что обычно называется „фактами“, состоит из процессов. Только тогда можно понять, что факты суть как раз не что иное, как части, как искусственно изолированные и зафиксированные моменты целостного исторического процесса. Тем самым одновременно становится понятным, почему этот процесс, который свой характер процесса обнаруживает в неискаженном виде и чья сущность не затемняется никаким вещным окостенением, представляет собой, по сравнению с фактами, более высокую, подлинную действительность. Однако вместе с тем становится понятным, почему именно из этих „фактов“ овеществленное буржуазное мышление должно было создать себе свой наивысший теоретический и практический фетиш. Эта окаменевшая фактичность, в которой всё застывает в „постоянную величину“, а непосредственно данная действительность стоит перед нами в своей бессмысленной неподвижности, делает методически невозможным любое понимание даже этой непосредственной реальности».
Лукач берет представление Платона о том, что бытие представляет собой становление как непроявленность до конца идей в материи. И оставляет только становление, актором которого является человек.
Факты в этом потоке действительно мало что значат. По Платону само становление лишь несовершенное проявление идей. А факты лишь хаотичное нагромождение событий внутри уже вторичного становления.
Лукач же делает становление первичным, а человека его демиургом.
Цитата: «Так человек стал мерой всех (общественных) вещей. <…> С категориальной точки зрения строение человеческого мира представляется системой динамически меняющихся форм отношений, в которых разыгрывается столкновение человека с природой и человека с человеком (классовая борьба и т. д.)».
История, как бытие в целом, по Лукачу, должна быть осмысленна как бытие процессов, а не как бытие фактов.
Цитата: «История перестает казаться какой-то загадочной цепью событий, совершающихся поверх человека и поверх вещей, событий, которые нуждаются для своего объяснения во вмешательстве трансцендентных сил, а для своего осмысления — в отнесении к трансцендентным (для самой истории) ценностям. Напротив, история является, с одной стороны, продуктом деятельности самих людей (правда, пока еще бессознательным), а с другой — последовательностью тех процессов, в которых происходит преобразование форм этой деятельности, этих отношений человека к самому себе, к природе и к другим людям. Стало быть, если (как мы это уже ранее подчеркивали) категориальная структура данного состояния общества не является непосредственно исторической, т. е. эмпирическая последовательность исторических событий при реальном возникновении какой-либо формы мышления или бытия отнюдь не достаточна для ее объяснения и понимания, то теперь мы должны сказать, что несмотря на это — или, вернее, именно поэтому — любая такая система категорий означает в своей тотальности какую-либо определенную ступень в развитии общества. История как раз в том и состоит, что всякая фиксация оказывается одной только видимостью: история есть не что иное, как история непрерывного революционизирования [Umwälzung] предметных форм, образующих существование человека. Следовательно, невозможность понять сущность этих отдельных форм из их простой историко-эмпирической последовательности вовсе не основывается на том, что данные формы трансцендентны по отношению к истории, — как это полагает буржуазная мысль, оперирующая с изолированными рефлексивными определениями или с изолированными „фактами“.
Любой исторический результат, который можно зафиксировать в моменте, «оказывается одной только видимостью» по Лукачу. Что блестяще объясняется текучестью нашего бытия, включая текучесть нашей идентичности, и лишает нас возможности опереться на какие-либо священные камни. Опереться можно только на процесс, на способность понять его и действовать в соответствии с ним, дает понять Лукач. Буржуазия же запутывается в своем вещном мире и идет в нем от одной катастрофы к другой, считая, что это не беспомощность перед бытием, а заговор таинственных сил.
Цитата: «Напротив, эта невозможность объясняется тем, что указанные формы непосредственно не связаны между собой ни одновременностью, ни последовательностью исторических событий. Действительная же связь между ними опосредствована их взаимозависимым местом и функцией в тотальности».
Исторические формы и текущую форму бытия нельзя объяснить через эмпирические факты, а значит, и нельзя понять через факт, пишет Лукач.
Далее Лукач развернуто утверждает, что религиозные секты и ордена, а также социал-демократия не в состоянии обеспечить выход человека из вещного мира. Они, по Лукачу, лишь усугубляют его погруженность в него. Подлинным же субъектом является рабочий класс.
Цитата: «Индивидуум никогда не может стать мерой вещей, потому что он противостоит объективной действительности, неизбежно представленной ему в виде комплекса готовых и неизменных вещей, которые он может лишь субъективно принять или отвергнуть. Только класс (а не „род“, который есть не что иное, как контемплятивно-стилизованный, мифологизированный индивидуум) может практически-преобразовательным образом подойти к тотальности социальной действительности. Но и класс лишь тогда, когда он способен узреть в вещной предметности непосредственно данного мира процесс, являющийся заодно и его собственной судьбой. А для индивидуума остается неустранимой вещность и вместе с ней — детерминизм (ибо детерминизм есть логически неизбежная связь вещей)».
Выход из овеществленного обязательно, по Лукачу, требует не только понимания, но и действия. Действовать может только класс, индивид же всегда окажется в плену у готовых форм бытия.
Цитата: «Если, таким образом, овеществление есть необходимая и непосредственная действительность для всякого человека, живущего в капиталистическом обществе, тогда ее преодоление может выразиться только в одном: в непрерывном, постоянно возобновляющемся стремлении практически прорвать эту овеществленную структуру наличного бытия посредством конкретного отношения к конкретно проявляющимся противоречиям развития в целом, посредством осознания имманентного смысла этих противоречий для всего развития в целом. При этом мы должны учитывать следующее: во-первых, что этот прорыв возможен только как осознание имманентных противоречий самого процесса развития. Только тогда, когда сознание пролетариата способно на шаг, к которому объективно толкает диалектика развития, но который она не в силах сделать благодаря только собственной динамике, — только тогда сознание пролетариата вырастает до сознания самого процесса, только тогда пролетариат оказывается тождественным субъектом-объектом истории, а его практика — преобразованием действительности. Если же пролетариат на этот шаг не способен, тогда противоречие остается неразрешенным, и диалектическая механика развития воспроизводит его затем снова в измененной и усиленной форме. В этом и состоит объективная необходимость процесса развития. Следовательно, дело пролетариата всегда может заключаться только в конкретно-практическом выполнении ближайшего шага развития. Будет ли это „решающий“ или „эпизодический“ шаг, зависит от конкретных обстоятельств и в рамках нашего структурного рассмотрения не имеет особого значения, так как речь здесь идет о перманентном процессе таких прорывов».
Пролетариату Лукач предписывает миссию осознания бытия как процесса и своей роли в нем как подлинного субъекта истории. Если же пролетариат не справится, то «противоречие остается неразрешенным, и диалектическая механика развития воспроизводит его затем снова в измененной и усиленной форме». Что под этим подразумевается, Лукач не пишет, но он обозначает возможность того, что пролетариат не справится со своей исторической ролью. Поражение пролетариата не снимает с исторической повестки его миссию, на новом витке она будет возложена на иной субъект или на измененный пролетариат, Лукач здесь не договаривает.
Цитата: «Пролетариат есть тождественный субъект-объект исторического процесса, т. е. первый в истории субъект, который способен (объективно) к адекватному осознанию общества».
Если пролетариат есть тождественный субъект-объект исторического процесса, то у него нет подлинных врагов вне его самого. Таким образом, исторической задачей пролетариата оказывается осознание своего бытия как бытия в принципе и выход за его рамки. Война за будущее, по Лукачу, идет внутри пролетариата, а не вне его (что уже лишь следствие).
Цитата: «Конечно, критерием правильности мышления служит действительность. Но эта действительность не есть, а становится, причем не без усилий со стороны мысли. Здесь, стало быть, выполняется программа классической философии: принцип генезиса на самом деле преодолевает догматизм (особенно в его самой значительной исторической форме, в платоновской теории отображения). Но только конкретное (историческое) становление способно выполнять функцию подобного генезиса. И сознание (т. е. ставшее практическим классовое сознание пролетариата) входит в это становление необходимой и основополагающей составной частью. Следовательно, мышление и бытие тождественны не в том смысле, что они „соответствуют“ или „параллельны“ друг другу, что они „отображают“ друг друга или друг с другом „совпадают“ (все эти выражения суть лишь скрытые формы их неподвижного дуализма). — Нет, тождество мысли и бытия заключается в том, что они суть моменты одного и того же диалектического процесса реальной истории. То, что „отображает“ сознание пролетариата, есть нечто положительное и новое, что возникает из диалектического противоречия капиталистического развития. Следовательно, оно есть нечто такое, что отнюдь не изобретается пролетариатом, не „творится“ из ничего, а, скорее, составляет необходимый результат процесса развития как тотальности; оно есть то, что из абстрактной возможности превращается в конкретную действительность, только будучи осознано и практически осуществлено пролетариатом».
Готовой действительности нет, она становится каждый миг. Пролетарий же по Лукачу вновь оказывается коллективным мессией, призванным раскрыть новый виток истории, соединив теорию и практику: осознав и сделав.
Цитата: «Впрочем, еще важнее, чем эти методические различия, то обстоятельство, что даже предметы, явно пребывающие в центре диалектического становления, могут совлечь с себя овеществленную форму только в результате длительного процесса. Завоевание власти пролетариатом и даже социалистическая организация государства и хозяйства — только этапы в этом процессе, правда, очень важные, но отнюдь не завершительные. И кажется даже, что решающий период кризиса капитализма имеет тенденцию только усилить овеществление, довести его до последнего предела».
Впереди большая и долгая война, предупреждает Лукач. Советское государство к моменту написания данного текста уже было создано. Но это не финал, это начало, дает понять Лукач.
Итого
Текст Лукача представляет собой развернутое философское эссе и точно не является «политической инструкцией». Какая политическая программа действий вытекает из эссе Лукача? Никакая не вытекает. Это философская база, которая разворачивается в политические программы на других этажах. Этот текст написан про пролетариат, но не для пролетариата. Он трудно доступен для человека с определенной гуманитарной и философской подготовкой, пролетарий же прочитать его не мог и не может в принципе. Лукач стремится снять это противоречие указанием на то, что дело в классе, а не в индивиде. Релятивация индивида, преодоление буржуазного индивида — неизымаемый посыл Лукача.
Пролетариат по Лукачу оказывается «тождественным субъект-объектом исторического процесса», аналогом всемирного духа Гегеля, перенесенным в коллективное пролетарское тело. По Гегелю история представляет собой самопознание всемирного духа, который в тайне от самого себя разделяется, чтобы в финале истории обрести новую целостность. Пролетариат по Лукачу является объектом истории и в то же время единственным порождающим объекты субъектом. Снятие противоречия в сознании и в действии пролетариата превращает его в обретший целостность всемирный дух.
Бытие же по Лукачу представлено как платоновское становление, лишенное мира идей. То есть, очень грубо говоря, человек уже как бы в себе содержит мир идей, развертывающийся в пространстве.
Тотальность человеческого субъекта (выкристаллизованного в пролетариате) в тотальном мире становления, и следующий виток истории в виде слома буржуазного вещного мира мыслей и усилием пролетариата — это «История и классовое сознание» Лукача.
Маркс и его последователи блестяще критиковали, деконструировали капитализм и буржуазное общество. Лукач, возможно, является пиком этой деконструкции. Ясно, почему с рассмотренной нами работы начался западный марксизм. Отношение к пролетариату Лукач доводит до пика представления о новом коллективном мессии, который грядет как снятие буржуазного общества. Если пролетариат не справится, то, по Лукачу, противоречие, требующее снятия буржуазии, будет усилено и воспроизведено на новом витке истории.
[1] Дьёрдь Лукач, История и классовое сознание. Хвостизм и диалектика. Тезисы Блюма (фрагменты), Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2017 год, Москва.
Vkontakte
Twitter
Одноклассники
