НЕОПУБЛИКОВАННОЕ ИНТЕРВЬЮ-IV

— А что связывало Фокса с бандой?

— Работа связывала, не веселье же! Да и веселья-то у него поубавилось к той поре. После отъезда Груздевой Фокс ходил злой, как чёрт. И Лариску он, видать жалел, тосковал по её прелестям, и от начальства по шапке получил за топорную работу. В штрафбат его, как он сказал, определили. С уголовным элементом отрабатывать расхитителей социалистической собственности. Делалось это тоже с подходцем. Торговые наши и складские работники повадились тогда приторговывать вторым фронтом: американской тушенкой, яичным порошком, китовыми консервами, табачком душистым. А что б не попасться в руки нашей родной рабоче-крестьянской милиции, придумали они штуку хитрую: «мельница», как они её назвали.

Грубо если говорить, одни и те же ящики тушенки и прочего ленд-лиза возили по дюжине складов. Ежели где проверка или инвентаризация намечается, туда полный комплект и загружали. В другом месте ревизия, туда везут. Всё шито-крыто, главное зараньше узнать куда проверяющие намыливаются. А с этим у них дело было четко поставлено, все начальство в доле. Но было и слабое место в их расчетах: какое-то количество товара всё едино нужно было в натуре иметь, что б было, что возить. А ежели в одном месте товар изъять, а в другом проверку наладить, то мельница их уже ничего путнего смолоть не сможет. Придется ответ держать.

— Разжирели, сволочи, на народной беде, — говорил мне Фокс. — Пока мы на фронтах кровь проливали, нажили себе целые состояния, в роскоши купаются. Одна артистка, говорят, в блокадном Ленинграде за осьмушку хлеба бриллианты горстями брала! Мы жизнью каждый день рисковали, а они...

— И то слово, — поддержал я. — Помню под Псковом окружили нас в малой деревеньке партизаны, рыл триста краснопузых на наш неполный взвод. Коли не подоспели бы латыши, каюк бы всем был.

— Латышские стрелки круто работали. Помню, под Могилёвам в сорок втором выезжали мы на акцию, — начал было Фокс, но чего-то осёкся.

В общем на их мельницу ответ наш был такой. Узнаём, на какую точку особо дефицитный товар завезли и берем на гоп-стоп. Товара этого числится по Москве партий пять — шесть, на разных складах, а в наличии только одна, для «мельницы» которую держут. Как изымем мы товарец этот, так и остальным ворюгам предъявлять ревизорам будет нечего. Тут их, как положено, за шиворот, да в цугундер. Работали мы с бандой, самой натуральной, «Чёрная кошка» ей прозвание.

— И много складов Вы таким образом ограбили?

Ну, с полдюжины точно обшмонали. Первый склад мы на Башиловке поставили, забрали банку с меланжем — продуктом дорогим и редким, высшего качества. Этих банок, со слов Фокса, по Москве тогда всего семь штук числилось на разных складах. А в натуре, по нашим расчетам, только одна и осталась на Башилвоке для «мельницы». Ну и ещё какое-то барахло для прикрытие прихватили.

А вот на Трифоновской получилось по-мокрому. Сторожа там горбун топориком тюкнул. А это уже чистый бандитизм. По самым нашим гуманным в мире советским законом мокруха в составе банды шьется всем на единых основаниях: на шухере ли стоял, баранку ли крутил, да даже если и с девкой в теплой постеле у себя дома кувыркался. Коли вступил в ихние тесные ряды, то за все художества коллектива бандитского автоматом мазу держишь. А Фокс на Трифоновской и карасем работал, и ящики на горбу таскал. По полной стало быть в ответе. С того момента и запсиховал Фокс сильно.

Однаким образом разоткровенничался он со мной:

— В Валге мне просто было. Ведь у меня какая была легенда? Доблестный чекист учинил пьяный дебош со стрельбой и сопротивлением работникам милиции, с тем и сел на нары. А тут вероломное нападение, пришли немцы, чекист на сторону победоносной немецкой армии и перешёл. А как по сути дело было? Да так и было. Как ТАСС сигнал передал 13 июня, так я сразу и дебош учинил, и по люстрам палил, и на нары присел. Легенда на чистом сливочном масле, не подкопаешься.

— А в Валге как же?

— А что в Валге? Та же служба, те же партсобрания, только портрет на стене другой. Вся моя работа только в том и заключалась, что б ксивы ваши потрепанные немецкими скрепками из нержавейки оснащать. Глядят чекисты в краснокожую паспортину засаленную, а скрепочки в ней блестят, как у кота яйца, к бдительности призывают.

— Что ж я-то не сгорел?

— Дык секретный метод-то! Доводили его до тех лишь патрулей, что по охране тылов фронта работали. Ну и охране важнейших оборонных производств. Не полез ты, Беглый, куда не надо, вот и не сгорел.

Помолчал Фокс, папироской подымил, да стопку с коньячком приговорил к высшей мере пролетарского гуманизма.

— А вот сейчас, на своей социалистической Родине, мне тяжелее во стократ! Я ведь под кого работаю? Под уркагана, который под лягавого косит. А кто я сам по себе? Сам я лягавый и есть, который косит под уркагана, который в свой черед опять же косит под лягавого. Без поллитры не разберешь! Оступись чуток, так то ли мусара на скачке кокнут, то ли урки на малине кишки выпустят. На днях Ларискин браслет пришлось на кон у Верки поставить: проигрался ворам, расплатиться нечем было, а спрос у них один.

Фоксу-то ведь для авторитету блатного нужно было воровской образ жизни вести. По малинам и хазам ошиваться, на толковищах откликаться, в картинки с урками перекидываться. Такой, стало быть, в воровском кругу обычай. Вот и Ларкин браслетик ему пришлось поставить в банк, иначе на ножи бы подняли.

— Чую, Беглый, развязка скоро. Господи, Боже милостивый, спаси наши души грешные!

О тех переживаний своих Фокс вашего опера у Верки на малине и приголубил. Случай, можно сказать, несчастливый, произошел...

— Скажите, а зачем Фоксу потребовалось идти за этим злополучным для него чемоданом к Вере?

— Вот на этом-то чемодане Фокс и сгорел в итоге синим пламенем. Верка-Модистка слам груздевский ему берегла, на нём он и попал, как кур в ощип. Прослышал Фокс, что Желтковская, баба Груздева, с которой он на Лосинке проедался, где-то под Красноармейском дачу снимает. Без бумажек всяческих, на честном слове и наличном расчете. Мусара до неё пока что не добрались, но со дня на день могут там нарисоваться. Вот Фокс и решил их упредить: взять чемодан с барахлишком, да на дачку-то и подкинуть ночной порой. Тогда Груздеву уже не отвертеться будет — вещички покойной Лариски в самый раз у полюбовницы в тайном хранении бы и нашли. Задумано было ловко, да вышло мокро.

В ту ночь Фокс ко мне завалился, весь на нервах, ажно руки трясутся.

— Краснопёрого я замочил,- говорит — Теперь уже не отмазаться.

— Да как же Вы так? — обомлел я. — Это же чистый теракт! Теперь всю нашу гоп-компанию под вышака подведут, никакой товарищ Абакумов не отмажет.

— Несчастным случаем, Беглый, невероятным стечением обстоятельств. Подъехали мы с Осой к Верке, я его за баранкой оставил, а сам за вещичками пошел. Стучу условленно, она впускает меня и в сторонку шныряет. Я пока с темноты призырился — а тут лампа ещё в лицо, как на грех! — прыгает ко мне на плечи какой-то амбал, да на горло болевой проводит.

— Засада, стало быть?

— Чистая засада! Я сразу на блатных подумал, раскололи меня, дескать, падлы уголовные, сейчас ломтями напластают. Сунул руку во внутренний карман, да через шинель и шмальнул не глядючи назад. Амбал с копыт и угомонился сразу. А второй за столом сидит, рот раззявил и зенки пучит. И, представляешь, Беглый, вижу я, что это мусар, да не простой!

— Уж не славный наш внутренний нарком Круглов собственной персоной?

— Нет, Беглый, не в цвет. За столом тем Чижик сидел. Наш агент в мусарне, который мне оперативную информацию гнал, да дружков своих лягавых сдавал. На Цветном помнишь дело было? Его наводка. В общем Чижик при виде меня чуть концы не отдал со страху.

— Мочить пришлось?

— Да ты что, Беглый?! Дурман-травы обкурился тут от безделья? Я же советский человек, чекист! Как же я своего товарища по борьбе с преступным элементом мочить стану? Амбала я по неосторожности грохнул, уркой его посчитал, да обознался в потемках. А Чижика за что мочить? Просто сказал ему пару ласковых, да отвалил.

— Неужели Фокс просто пожалел этого милиционера?

— Да, слабость тут Фокс свою проявил. Видать, советский человек в нём все его личины пересилил. Шлёпнул бы всю компанию разом — и ссученную Верку, и мусара позорного, так и не погорел бы на двух мокрухах, одна из коих даже не его была.

— Самое опасный в нашем деле враг это опознаватель, так нас Фокс натаскивал. — Красные их по всей прифронтовой зоне возят, по вокзалам круглосуточно, как собачонок на веревочке водят. Опознаватель это свой брат агент, захваченный да ссученный. Он тебя то ли по школе, то ли по лагерю на лицо помнит, да как увидит в тылу советском, сразу же сдаст. Поэтому ежели знакомую морду увидишь, вали её сразу и сматывайся. Тут двух мнений быть не может, ибо если он тебя срисует, то виду не подаст и здоровкаться не полезет. Но жизнь твоя с той минуты уж сочтена будет: хвост тебе пришьют и на явке возьмут со всем хабаром.

И вот, некоторое время спустя отправил меня Фокс с этим чижиком-пыжиком на встречу. Я и раньше к нему на свиданки бегал, передачки с Коканда передавал. Схема тут была самая простая была, без вывертов. Понеже держал чижик-пыжик собачку махонькую — сучку-жучку, то он её вокруг дома своего ежевечерне выгуливал, нужду ей малую да крупную справлял. Собачники ведь по часам жизнь свою проживают: и по утряночке моцион себе устраивают, и вечерним временем, и всё в единые часы.

Так что никаких особых хитростей тут не надобно. Подрулил я в известное время к чижикиному гнездышку, да и укараулил его у заветного кусточка, где жучка его уже дела свои сучкины справляет.

— Здравствуйте, говорю, гражданин хороший. Не Вы ли письмеца из Коканда дожидаетесь, от золовки Вашей разлюбезной?

Не сказать, что Чижик мне сильно обрадовался, да и понятное это дело после мокрухи на Веркиной малине. Но письмецо, коим Фокс меня снабдил, послушненько взял в трепещущие руки.

— Не угодно ли ответ передать? Я на неделе в Коканд возвертаюсь, со всем удовольствием Вашей родственнице в собственные руки доставлю, надёжно, как фельдъегерская почта.

Назначил мне Чижик встречу в месте, заветным словом обозначенным.

— Встреча с агентом производится в одном из заранее условленных мест, — это ещё в Валге Фокс нам преподавал. — Места эти кодовыми словами шифруются, назубок запоминаются и никогда более в явном виде не употребляются. На место это всегда отправляй зараньше кого-либо проверить, нет ли палева, и знак условный с тем человеком оговаривай.

Вот на ту злосчастную встречу Чижика с Фоксом в ресторане меня и наладили с разведкой. Я ведь ещё по Цветному личности оперов срисовал, знал, кого высматривать. Да непофартило мне, и сгорел Фокс. Срисовали его опера, да загоном и взяли. А я в тот час в больничке валялся, в подворотне меня пером пощупал залетный баклан.

Хотя, как сказать, непофартило? Ежели я тогда с кабаке нарисовался бы, то непременно в облаву влетел. А так отвалялся в больничке, да и отвалил от всей этой истории.

А вовремя отвалить это великое счастие по тем злым временам, да и по нонишним, правду сказать, тоже. Так что, прощевайте, товарищи дорогие, наше вам с кисточкой, удачки в трудах ваших праведных, да фарту побольше!