НЕОПУБЛИКОВАННОЕ ИНТЕРВЬЮ-II

— Вы ‎действительно‏ ‎считали ‎тогда, ‎что ‎Фокс ‎—‏ ‎сотрудник ‎советских‏ ‎органов‏ ‎госбезопасности? ‎

— Да ‎не‏ ‎то, ‎чтобы‏ ‎я ‎им ‎сразу ‎поверил.‏ ‎В‏ ‎разведке ‎никому‏ ‎верить ‎на‏ ‎слово ‎нельзя, ‎да ‎и ‎ксивы‏ ‎в‏ ‎ней ‎легко‏ ‎лепятся. ‎И‏ ‎личины ‎люди ‎меняют ‎на ‎раз.‏ ‎А‏ ‎тут,‏ ‎хошь ‎—‏ ‎не ‎хошь,‏ ‎я ‎опять‏ ‎в‏ ‎разведке ‎оказался,‏ ‎будь ‎она ‎не ‎ладна!

Вот, ‎помню,‏ ‎году ‎в‏ ‎сорок‏ ‎втором ‎возили ‎нас‏ ‎на ‎стажировку‏ ‎под ‎Псков. ‎Пристреляться, ‎освоиться.‏ ‎Пару‏ ‎раз ‎с‏ ‎партизанами ‎в‏ ‎перестрелки ‎вступали, ‎ну ‎и ‎кое-какие‏ ‎акции‏ ‎карательные ‎провели.‏ ‎Немчура-то ‎кровью‏ ‎нас ‎вязала, ‎под ‎фотокиносъмку. ‎Аккуратные,‏ ‎гады,‏ ‎и‏ ‎продуманные!

Ну, ‎так‏ ‎вот: ‎там‏ ‎же, ‎под‏ ‎Псковом‏ ‎устроили ‎нам‏ ‎немцы ‎проверочку. ‎Ин-сце-ни-ров-ку. ‎Вроде ‎как‏ ‎в ‎плен‏ ‎мы‏ ‎попали ‎к ‎партизанам‏ ‎местным ‎—‏ ‎я ‎и ‎ещё ‎пара‏ ‎бедолаг.‏ ‎Вот ‎где‏ ‎нас ‎мутузили!‏ ‎Склоняли ‎сознаться, ‎что ‎мы-де ‎не‏ ‎рядовые‏ ‎полицаи, ‎а‏ ‎курсанты ‎абверовской‏ ‎школы. ‎Кололи, ‎кто ‎начальник, ‎кто‏ ‎преподает.‏ ‎Про‏ ‎Фокса, ‎кстати,‏ ‎спрашивали.

А ‎отмазался‏ ‎я ‎случайно.‏ ‎Одного‏ ‎из ‎этих‏ ‎«партизан» ‎я ‎мельком ‎в ‎Псковской‏ ‎комендатуре ‎усмотрел,‏ ‎когда‏ ‎мы ‎на ‎учёт‏ ‎там ‎становились.‏ ‎Да ‎не ‎с ‎повязкой‏ ‎даже,‏ ‎а ‎в‏ ‎форме ‎он,‏ ‎гад, ‎щеголял ‎— ‎с ‎погонами‏ ‎серебряными‏ ‎и ‎шевроном‏ ‎на ‎шинельке.‏ ‎Запомнил ‎я ‎эту ‎морду, ‎узнал‏ ‎в‏ ‎«плену»,‏ ‎да ‎виду‏ ‎не ‎подал.‏ ‎Знай, ‎матюгаюсь‏ ‎да‏ ‎несу ‎околесицу:‏ ‎не ‎при ‎делах ‎я ‎вообще,‏ ‎с ‎сорок‏ ‎первого‏ ‎года ‎дезертирствую ‎по‏ ‎деревням, ‎на‏ ‎пост ‎пришел ‎самогон ‎на‏ ‎махру‏ ‎поменять, ‎вот‏ ‎меня ‎и‏ ‎прихватили ‎с ‎этими ‎двумя. ‎А‏ ‎их‏ ‎я ‎впервые‏ ‎вижу, ‎вот‏ ‎и ‎весь ‎сказ. ‎

На ‎том‏ ‎и‏ ‎откинулся.‏ ‎Хвалили ‎меня‏ ‎немцы ‎потом‏ ‎сильно, ‎соплю‏ ‎на‏ ‎погон ‎повесили,‏ ‎и ‎стал ‎я ‎вроде ‎помкомвзода.‏ ‎В ‎наряды‏ ‎больше‏ ‎не ‎ходил, ‎сортиры‏ ‎не ‎драил,‏ ‎да ‎пайку ‎за ‎троих‏ ‎уминал.‏ ‎

А ‎ребята‏ ‎погорели. ‎Один‏ ‎полностью ‎раскололся, ‎другой ‎до ‎пупа‏ ‎только:‏ ‎в ‎школе‏ ‎дескать ‎без‏ ‎году ‎неделя, ‎никого ‎не ‎знаю.‏ ‎Первого‏ ‎в‏ ‎расход, ‎второго‏ ‎в ‎обычную‏ ‎полицию ‎перевели,‏ ‎в‏ ‎Белоруссию. ‎

Умела‏ ‎немчура ‎работать, ‎ничего ‎не ‎скажешь!‏ ‎Не ‎зря‏ ‎с‏ ‎ней ‎так ‎долго‏ ‎вошкаются ‎советские‏ ‎наши ‎товарищи. ‎А ‎Фокс-то‏ ‎и‏ ‎среди ‎немцев‏ ‎умом ‎да‏ ‎хитростью ‎своей ‎отличался. ‎

Вот ‎и‏ ‎думай‏ ‎теперь....

— Скажите, ‎а‏ ‎к ‎убийству‏ ‎оперативника ‎Векшина ‎из ‎Ярославля ‎Вы‏ ‎имеете‏ ‎отношение?

Ну‏ ‎уж ‎нет,‏ ‎опера ‎этого‏ ‎зря ‎мне‏ ‎шьете.‏ ‎Я ‎к‏ ‎нему ‎ни ‎сном, ‎ни ‎духом.‏ ‎Фокс-то ‎меня‏ ‎в‏ ‎топтуны ‎определил.

-Пасти ‎будешь,‏ ‎кого ‎я‏ ‎скажу. ‎Гляди, ‎Беглый, ‎не‏ ‎офоршмачься‏ ‎только. ‎Память‏ ‎у ‎тебя‏ ‎на ‎лица ‎хорошая, ‎да ‎и‏ ‎котелок‏ ‎быстро ‎варит.‏ ‎Это ‎мы‏ ‎ещё ‎по ‎Пскову ‎помним, ‎—‏ ‎и‏ ‎ухмыляется‏ ‎паскудно.

Видать, ‎тогда,‏ ‎под ‎Псковом‏ ‎они ‎нам‏ ‎тройную‏ ‎проверочку ‎устроили.‏ ‎Не ‎случайно ‎мне ‎тот ‎гад‏ ‎с ‎галунами‏ ‎на‏ ‎глаза ‎попался ‎в‏ ‎комендатуре, ‎ох,‏ ‎не ‎случайно! ‎Интересно, ‎что‏ ‎было‏ ‎бы, ‎коли‏ ‎сдал ‎бы‏ ‎я ‎его? ‎Да ‎чего ‎теперь‏ ‎старое‏ ‎поминать... ‎

— Легенда‏ ‎тебе ‎будет‏ ‎такая, ‎— ‎так ‎меня ‎Фокс‏ ‎инструктировал.‏ ‎—‏ ‎Ты ‎экспедитор‏ ‎из ‎Коканда,‏ ‎приехал ‎за‏ ‎трофейными‏ ‎реактивами ‎для‏ ‎химического ‎института, ‎из ‎Москвы ‎эвакуированного.‏ ‎Пока ‎их‏ ‎тебе‏ ‎тут ‎собирают ‎да‏ ‎выписывают, ‎ты‏ ‎сам ‎в ‎Москве ‎кантуешься,‏ ‎культурный‏ ‎уровень ‎повышаешь.‏ ‎

Дал ‎он‏ ‎мне ‎паспорт ‎с ‎кокандской ‎пропиской,‏ ‎удостоверение‏ ‎командировочное, ‎накладные.‏ ‎

— Командировки ‎я‏ ‎тебе ‎раз ‎месяц ‎менять ‎буду‏ ‎на‏ ‎свежие.‏ ‎А ‎фатеру‏ ‎новую ‎сам‏ ‎себе ‎всякий‏ ‎раз‏ ‎меняй. ‎На‏ ‎Курском ‎среди ‎бабок ‎подыскивай ‎себе‏ ‎комнату ‎в‏ ‎коммуналке,‏ ‎выбирай ‎обязательно ‎ту,‏ ‎что ‎с‏ ‎телефоном. ‎Для ‎работы ‎тебе,‏ ‎дескать‏ ‎надо, ‎с‏ ‎начальством ‎связь‏ ‎держать.

Вот ‎так ‎я ‎и ‎стал‏ ‎вечным‏ ‎командировочным. ‎Тут‏ ‎меня ‎Фокс‏ ‎крепко ‎держал, ‎без ‎свежей ‎командировки-то‏ ‎я‏ ‎гол‏ ‎как ‎сокол‏ ‎оказался ‎бы,‏ ‎на ‎первом‏ ‎шмоне‏ ‎сгорел. ‎

— А‏ ‎коли ‎запросят ‎обо ‎мне ‎там,‏ ‎куда ‎я‏ ‎приехал?‏ ‎Или ‎откуда?— ‎спрашиваю.

— Номерок‏ ‎вот ‎этот‏ ‎дашь ‎московский. ‎Там ‎и‏ ‎отзовутся,‏ ‎как ‎надо,‏ ‎и ‎про‏ ‎тебя ‎всё ‎подтвердят. ‎Не ‎киксуй!‏ ‎Предприятие‏ ‎режимное, ‎адрес‏ ‎почтовым ‎ящиком‏ ‎обозначен, ‎так ‎что ‎мильтоны ‎туда‏ ‎не‏ ‎сунутся.‏ ‎А ‎в‏ ‎Коканд ‎и‏ ‎звонить ‎не‏ ‎станут,‏ ‎связь ‎сейчас‏ ‎дурная, ‎не ‎прозвонишься. ‎Ну, ‎а‏ ‎сгоришь ‎подчистую,‏ ‎пиши‏ ‎рапорт, ‎что ‎со‏ ‎СМЕРШем ‎сотрудничаешь.‏ ‎Только ‎имя ‎моё ‎не‏ ‎моги‏ ‎упоминать, ‎за‏ ‎раскрытие ‎оперативного‏ ‎сотрудника ‎контрразведки ‎тебе ‎срок ‎светит.‏ ‎И‏ ‎про ‎Валгу‏ ‎написать ‎не‏ ‎забудь, ‎и ‎про ‎остальную ‎твою‏ ‎одиссею.

Нет‏ ‎уж,‏ ‎думаю, ‎про‏ ‎это ‎я‏ ‎писать ‎никому‏ ‎не‏ ‎буду. ‎За‏ ‎мои ‎дела ‎могут ‎и ‎вышака‏ ‎присудить, ‎на‏ ‎СМЕРШ‏ ‎не ‎оглянутся. ‎Да‏ ‎и ‎есть‏ ‎ли ‎тот ‎СМЕРШ? ‎Фокс‏ ‎—‏ ‎мужик ‎тёртый,‏ ‎хитрый... ‎Мог‏ ‎и ‎закосить ‎под ‎лягавого ‎запросто.

В‏ ‎самом‏ ‎Коканде ‎я,‏ ‎понятное ‎дело,‏ ‎никогда ‎не ‎бывал. ‎А ‎вот‏ ‎посылочки‏ ‎из‏ ‎Коканда ‎передавал,‏ ‎бывало ‎такое.‏ ‎Что ‎там‏ ‎внутри‏ ‎не ‎знаю,‏ ‎не ‎заглядывал, ‎да ‎и ‎кому‏ ‎относил ‎толком‏ ‎не‏ ‎ведаю. ‎Брал ‎у‏ ‎Фокса ‎и‏ ‎сбрасывал ‎мужику ‎какому-то ‎раза‏ ‎три-четыре.‏ ‎Встречу, ‎так‏ ‎узнаю, ‎а‏ ‎нет, ‎так ‎нет. ‎Тут ‎Фокс‏ ‎не‏ ‎соврал, ‎лица‏ ‎я ‎запоминаю‏ ‎чётко, ‎лучше ‎любой ‎«Лейки».

Думал ‎ли‏ ‎я‏ ‎о‏ ‎том, ‎как‏ ‎это ‎так‏ ‎удачно ‎Фокс‏ ‎меня‏ ‎выпас ‎и‏ ‎прихватил ‎на ‎хабаре? ‎Думал, ‎гадал,‏ ‎чуть ‎мозги‏ ‎не‏ ‎поломал. ‎На ‎откровенность-то‏ ‎Фокса ‎самого‏ ‎расчитывать ‎не ‎приходилось. ‎СМЕРШ-де‏ ‎всё‏ ‎про ‎вас,‏ ‎стервецов, ‎знает,‏ ‎вот ‎и ‎вся ‎недолга. ‎Да‏ ‎только‏ ‎не ‎знал‏ ‎он ‎про‏ ‎меня ‎не ‎рожна, ‎помимо ‎абверовского‏ ‎моего‏ ‎прошлого.‏ ‎Значит, ‎по‏ ‎личности ‎моей‏ ‎опознал ‎меня‏ ‎и‏ ‎на ‎хвост‏ ‎сразу ‎сел. ‎Фартануло ‎ему!

В ‎тот‏ ‎день ‎злополучный‏ ‎я‏ ‎ведь ‎в ‎Клин‏ ‎мотался, ‎бульбу‏ ‎на ‎колхозный ‎рынок ‎отвозил.‏ ‎А‏ ‎оттуда ‎уже,‏ ‎стало ‎быть,‏ ‎к ‎бабке ‎и ‎подъехал. ‎Не‏ ‎иначе,‏ ‎Фокс ‎с‏ ‎Осой ‎тоже‏ ‎там ‎ошивались ‎по ‎своим ‎делишкам‏ ‎темным,‏ ‎вот‏ ‎Фоксу ‎и‏ ‎свезло ‎—‏ ‎опознал ‎он‏ ‎меня.‏ ‎

— Фарт, ‎он‏ ‎повсюду, ‎как ‎ветерок ‎тебя ‎обдувает‏ ‎— ‎поучал‏ ‎нас‏ ‎Фокс ‎в ‎Валге.‏ ‎Надо ‎только‏ ‎головой ‎вертеть, ‎да ‎примечать‏ ‎всё.‏ ‎Это ‎первое‏ ‎условие. ‎Второе‏ ‎— ‎шевелить ‎мозгами ‎очень ‎скоро.‏ ‎Ветерок‏ ‎сейчас ‎здесь,‏ ‎а ‎через‏ ‎миг ‎уже ‎усвистел ‎за ‎тридевять‏ ‎земель.‏ ‎И‏ ‎главное ‎условие,‏ ‎что ‎во‏ ‎всякий ‎момент‏ ‎своей‏ ‎жизни ‎ты‏ ‎твердо ‎должен ‎знать, ‎чего ‎хочешь‏ ‎от ‎неё.‏ ‎Не‏ ‎сомневаться ‎ни ‎на‏ ‎секундочку, ‎ни‏ ‎во ‎сне, ‎ни ‎наяву.‏ ‎Сомнение,‏ ‎как ‎ржа,‏ ‎всю ‎твою‏ ‎жизнь ‎заедает.

Такую, ‎значится, ‎теорию ‎фарта‏ ‎нам‏ ‎Фокс ‎преподавал.‏ ‎Заратустра, ‎дескать,‏ ‎такое ‎послание ‎нам ‎оставил. ‎Вот‏ ‎ему‏ ‎самому‏ ‎жизнь ‎и‏ ‎улыбнулась, ‎ведь‏ ‎коли ‎не‏ ‎встретил‏ ‎бы ‎Фокс‏ ‎меня ‎в ‎тот ‎день ‎в‏ ‎Клину ‎на‏ ‎базаре,‏ ‎да ‎не ‎сел‏ ‎сразу ‎на‏ ‎хвост, ‎лежал ‎бы ‎он‏ ‎сейчас‏ ‎в ‎безымянной‏ ‎могиле ‎с‏ ‎пулей ‎в ‎голове...

Вот ‎так ‎я‏ ‎и‏ ‎бегал ‎по‏ ‎Москве, ‎пас‏ ‎разных ‎личностей, ‎каких ‎мне ‎Фокс‏ ‎указывал.‏ ‎Связь‏ ‎у ‎меня‏ ‎с ‎ним‏ ‎опять ‎же‏ ‎по‏ ‎телефону ‎была,‏ ‎через ‎бабку ‎какую-то. ‎Коли ‎мне‏ ‎чего ‎надо‏ ‎было,‏ ‎я ‎ей ‎звонил,‏ ‎Фёдором ‎представлялся‏ ‎и ‎Аню ‎спрашивал, ‎а‏ ‎уж‏ ‎Фокс ‎тогда‏ ‎мне ‎на‏ ‎фатеру ‎сам ‎перезванивал. ‎А ‎уж‏ ‎коли‏ ‎ему ‎чего‏ ‎надобно, ‎то‏ ‎я ‎обязан ‎был ‎беспременно ‎у‏ ‎телефона‏ ‎находиться.‏ ‎

— Векшина ‎Фокс‏ ‎Вам ‎тоже‏ ‎поручил, ‎как‏ ‎Вы‏ ‎это ‎говорите,‏ ‎«пасти»?

С ‎Векшиным ‎получилось ‎немного ‎по‏ ‎другому. ‎В‏ ‎тот‏ ‎день ‎он ‎меня‏ ‎прямо ‎с‏ ‎теплой ‎постельки ‎на ‎Цветной‏ ‎выдернул.‏ ‎

— Дело, ‎—‏ ‎говорит ‎—‏ ‎простое, ‎нехитрое. ‎Нужно ‎по ‎бульвару‏ ‎поошиваться,‏ ‎на ‎людей‏ ‎посмотреть. ‎Запомни‏ ‎крепко ‎портрет ‎человечка ‎одного, ‎его‏ ‎и‏ ‎нужно‏ ‎определить, ‎будет‏ ‎он ‎тут‏ ‎или ‎нет.‏ ‎Вот‏ ‎тебе ‎кепочка-малокозырочка,‏ ‎пока ‎не ‎встретишь, ‎в ‎ней‏ ‎прогуливайся. ‎А‏ ‎коли‏ ‎засечешь ‎фигуранта ‎нашего,‏ ‎к ‎булочной‏ ‎на ‎углу ‎быстренько ‎подскочишь‏ ‎и‏ ‎кепку ‎долой.‏ ‎

И ‎газетку‏ ‎мне ‎показывает ‎из ‎своих ‎рук.‏ ‎Фраерок,‏ ‎которого ‎я‏ ‎выпасти ‎должен,‏ ‎за ‎столом ‎на ‎ней ‎сидит,‏ ‎с‏ ‎умным‏ ‎видом ‎в‏ ‎объектив ‎смотрит.‏ ‎Стол ‎вроде‏ ‎президиума‏ ‎какого, ‎скатертью‏ ‎застеленный, ‎графин ‎со ‎стаканом ‎стоит,‏ ‎по ‎обоим‏ ‎сторонам‏ ‎от ‎фраера ‎ещё‏ ‎людишки ‎расселись.‏ ‎Но ‎их ‎мне ‎Фокс‏ ‎особо‏ ‎не ‎светил,‏ ‎загнул ‎газетку‏ ‎так, ‎что ‎б ‎я ‎только‏ ‎своего‏ ‎человечка ‎видел.‏ ‎Газетка ‎вроде‏ ‎малотиражки ‎заводской, ‎бумага ‎серая, ‎но‏ ‎портрет‏ ‎я‏ ‎хорошо ‎разобрал,‏ ‎качественно. ‎Ну,‏ ‎и ‎потрусил‏ ‎себе‏ ‎по ‎бульвару.‏ ‎

Обычное ‎дело, ‎одним ‎словом, ‎ничего‏ ‎тревожного. ‎Да‏ ‎и‏ ‎шухера ‎никакого ‎я‏ ‎не ‎ждал:‏ ‎белый ‎день ‎на ‎дворе,‏ ‎да‏ ‎и ‎Цветной‏ ‎бульвар ‎это‏ ‎ведь ‎не ‎Марьина ‎роща, ‎чего‏ ‎тут‏ ‎может ‎случиться?‏ ‎Знал ‎бы,‏ ‎как ‎всё ‎оберётся, ‎не ‎сдал‏ ‎бы‏ ‎я‏ ‎кореша ‎вашего.

Гуляю,‏ ‎посвистываю. ‎Прохожих‏ ‎оглядываю ‎с‏ ‎ленцой,‏ ‎вроде ‎я‏ ‎любопытствующий ‎бездельник. ‎Там ‎прикурю, ‎здесь‏ ‎дорогу ‎спрошу,‏ ‎вроде‏ ‎как ‎и ‎при‏ ‎деле. ‎Дай-ка‏ ‎думаю, ‎штиблеты ‎почищу, ‎всё‏ ‎же‏ ‎занятие ‎какое-то.‏ ‎Высмотрел ‎будочку‏ ‎айсора, ‎покатываю ‎к ‎ней ‎вразвалочку,‏ ‎а‏ ‎за ‎ней‏ ‎— ‎Бог‏ ‎ты ‎мой! ‎— ‎сам ‎объект‏ ‎мой‏ ‎пришухерился.‏ ‎С ‎корешем‏ ‎каким-то. ‎Я‏ ‎виду ‎не‏ ‎подал,‏ ‎прошёл ‎спокойненько‏ ‎мимо, ‎да ‎к ‎булочной ‎и‏ ‎направился. ‎А‏ ‎тут‏ ‎ещё ‎нежданное ‎обстоятельство:‏ ‎Осу, ‎его‏ ‎собственной ‎персоной, ‎засек ‎я‏ ‎вдруг‏ ‎зрением ‎боковым,‏ ‎на ‎скамеечке‏ ‎бульварной, ‎с ‎фраером ‎каким-то ‎базарящим.‏ ‎

До‏ ‎булочной ‎там‏ ‎метров ‎двести‏ ‎ещё ‎осталось. ‎Ну, ‎я ‎сразу‏ ‎соображать‏ ‎начал,‏ ‎как ‎поступить‏ ‎мне ‎теперь.‏ ‎Ведь, ‎скорей‏ ‎всего,‏ ‎Оса-то ‎и‏ ‎должен ‎был ‎снять ‎мой ‎тревожный‏ ‎сигнал, ‎да‏ ‎прошляпил‏ ‎я ‎появление ‎объекта.‏ ‎Толково ‎он‏ ‎за ‎будочкой ‎этой ‎клятой‏ ‎пристроился!‏ ‎Так ‎что‏ ‎решил ‎я‏ ‎напрямую ‎сигнал ‎подать. ‎Подрулил ‎на‏ ‎полусогнутых‏ ‎к ‎скамейке,‏ ‎да ‎у‏ ‎фраера ‎этого, ‎с ‎Осой ‎базарящего,‏ ‎время‏ ‎вежливенько‏ ‎так ‎и‏ ‎спрашиваю. ‎Не‏ ‎откажите, ‎мол,‏ ‎в‏ ‎любезности, ‎товарищ‏ ‎дорогой. ‎Оса ‎на ‎меня ‎глаза‏ ‎злющие ‎свои‏ ‎поднимает,‏ ‎а ‎я ‎возьми‏ ‎да ‎кепочку-то‏ ‎и ‎сними. ‎Пот ‎вытираю,‏ ‎совершенно‏ ‎натуральный ‎при‏ ‎этом ‎—‏ ‎прошиб ‎он ‎меня ‎тогда ‎знатно.‏ ‎В‏ ‎общем, ‎подал‏ ‎я ‎знак,‏ ‎что ‎грязно ‎нонеча ‎на ‎Цветном‏ ‎бульваре,‏ ‎намусорено‏ ‎по ‎самое‏ ‎не ‎балуйся.‏ ‎А ‎что‏ ‎сей‏ ‎же ‎час‏ ‎и ‎мокро ‎ещё ‎будет, ‎того‏ ‎мне ‎знать‏ ‎было‏ ‎неоткуда. ‎

Оса, ‎конечно,‏ ‎матерый ‎жук,‏ ‎он ‎и ‎бровью ‎не‏ ‎повёл.‏ ‎Но ‎оценил‏ ‎всё ‎моментально.‏ ‎А ‎вот ‎фраерки ‎ваши ‎ничего‏ ‎сообразить‏ ‎не ‎успели.‏ ‎Прошмыгали, ‎что‏ ‎рассекречена ‎их ‎засада, ‎что ‎волк‏ ‎с‏ ‎охотником‏ ‎местами ‎поменялись.‏ ‎А ‎скумекали‏ ‎бы ‎толком‏ ‎—‏ ‎так ‎жив‏ ‎бы ‎остался ‎ваш ‎оперок. ‎

Нам-то‏ ‎в ‎Валге‏ ‎твёрдо-натвердо‏ ‎вколачивали ‎в ‎головы,‏ ‎что ‎никаких‏ ‎случайностей ‎на ‎встрече ‎с‏ ‎агентом‏ ‎не ‎бывает,‏ ‎что ‎любой‏ ‎мимолетный ‎контакт ‎с ‎посторонними ‎лицами‏ ‎означает‏ ‎провал. ‎Законы‏ ‎природы, ‎дескать,‏ ‎которые ‎вывели ‎передовые ‎арийские ‎ученые,‏ ‎таковы,‏ ‎что‏ ‎вероятность ‎эта‏ ‎настолько ‎близка‏ ‎к ‎нулю,‏ ‎что‏ ‎рассматривать ‎её‏ ‎ты ‎не ‎имеешь ‎никакого ‎права.‏ ‎Хоть ‎подкурить‏ ‎попросят,‏ ‎хоть ‎о ‎времени‏ ‎осведомятся, ‎хоть‏ ‎плечом ‎толкнут ‎— ‎значит‏ ‎метят‏ ‎тебя ‎лягавые,‏ ‎хвост ‎к‏ ‎тебе ‎пришивают. ‎А ‎уж ‎коли‏ ‎шею‏ ‎потирают ‎при‏ ‎этом, ‎головной‏ ‎убор ‎теребят, ‎али ‎хоть ‎нос‏ ‎почешут,‏ ‎значит‏ ‎считаные ‎секунды‏ ‎тебе ‎остались‏ ‎на ‎то,‏ ‎что‏ ‎бы ‎отвалить.‏ ‎Пусть ‎даже ‎и ‎по-мокрому ‎придется‏ ‎это ‎делать,‏ ‎а‏ ‎всё ‎едино ‎сваливай,‏ ‎потому ‎как‏ ‎другого ‎выхода ‎у ‎тебя‏ ‎уже‏ ‎нет. ‎

А‏ ‎что ‎было‏ ‎далее, ‎мне ‎не ‎ведомо. ‎Дошел‏ ‎я‏ ‎до ‎булочной‏ ‎на ‎углу,‏ ‎повторил ‎сигнал ‎от ‎греха, ‎как‏ ‎было‏ ‎велено,‏ ‎да ‎и‏ ‎отчалил ‎восвояси.‏ ‎

— И ‎виновным‏ ‎себя‏ ‎в ‎гибели‏ ‎Векшина ‎Вы ‎не ‎считаете? ‎

Нет,‏ ‎товарищи ‎дорогие,‏ ‎не‏ ‎считаю. ‎Каждый ‎ведь‏ ‎своё ‎дело‏ ‎делать ‎должен. ‎Я ‎вот‏ ‎своё‏ ‎сделал, ‎а‏ ‎сделали ‎бы‏ ‎вы ‎своё ‎— ‎и ‎мусарок‏ ‎ваш‏ ‎не ‎отбыл‏ ‎бы ‎в‏ ‎вечную ‎увольнительную ‎на ‎санитарной ‎карете.‏ ‎Ну,‏ ‎да‏ ‎с ‎Осой‏ ‎вы ‎посчитались,‏ ‎как ‎я‏ ‎слышал‏ ‎мимоходом, ‎так‏ ‎ведь, ‎товарищи? ‎