logo
Идеология и смыслы  Здесь пишут об идеологии и сложных ответах на сложные вопросы.
О проекте Просмотр Уровни подписки Фильтры Обновления проекта Контакты Поделиться Метки
Все проекты
О проекте
Меня зовут Михаил Порошков, я преподаватель, политический исследователь и идеолог. Вы находитесь на странице проекта об идеологиях и смыслах.
Моя основная деятельность — преподавание в ВУЗе. Сфера научного интереса —  идеологии, написание текстов по этой теме и консультирование. Сейчас я готовлю к защите кандидатскую диссертацию по политическим идеологиям и дискурсу. Статьи в научных журналах читают, в основном, коллеги-ученые и студенты, а социальные сети попросту не выдерживают сложных тем и формулировок. Я начал этот проект, чтобы писать о том, что мне действительно интересно, поделиться этим с читателями.
Если вам интересна тема идеологии, вы хотите узнать побольше об идеях, которые управляют обществом и предопределяют жизнь каждого из нас, но не готовы читать трактаты по теме (иногда на английском языке), приглашаю вас подписаться.
ВНИМАНИЕ! Большинство материалов здесь можно прочитать бесплатно. В закрытой части только что-то совсем сложное для чтения и/или написания.
Часть материалов дублируется в ТГ-канале, кому удобнее читать там, можете подписаться: https://t.me/ideo_logical
Платные подписки только для тех, кто это может себе позволить. Единоразовые взносы тоже приветствуются и пойдут строго в дело.
Основные материалы выходят в виде текста. Чаще всего это ответы на вопросы: «Что такое идеология и с чем её обычно путают?», «Почему у экологов не получается захватить власть?», «Что такое смысл и кому он нужен?» и прочее.
Здесь также можно:
+ задать вопрос по интересующему аспекту, получить на него развернутый и обоснованный ответ;
+ заказать консультацию онлайн или офлайн в СПб;
+ просто поддержать отечественную науку рублём в моём лице, конечно :)
Присоединяйтесь.
Публикации, доступные бесплатно
Уровни подписки
Единоразовый платёж

Безвозмездное пожертвование без возможности возврата. Этот взнос не предоставляет доступ к закрытому контенту.

Помочь проекту
Читатель 500₽ месяц 5 400₽ год
(-10%)
При подписке на год для вас действует 10% скидка. 10% основная скидка и 0% доп. скидка за ваш уровень на проекте Идеология и смыслы
Доступны сообщения

Поддержка начального уровня.

Оформить подписку
Щедрый читатель 1 000₽ месяц 10 800₽ год
(-10%)
При подписке на год для вас действует 10% скидка. 10% основная скидка и 0% доп. скидка за ваш уровень на проекте Идеология и смыслы
Доступны сообщения

Тем, кто хочет заплатить за подписку больше. Просто так :)

Оформить подписку
Читатель с вопросом 6 000₽ месяц 64 800₽ год
(-10%)
При подписке на год для вас действует 10% скидка. 10% основная скидка и 0% доп. скидка за ваш уровень на проекте Идеология и смыслы
Осталось 10 мест
Доступны сообщения

Состав предыдущего уровня.

+ Доступ к более сложным материалам.

+ 1 раз в месяц можно предложить тему для публикации, на которую будет дан обстоятельный ответ с точки зрения идеологии.

Количество таких подписчиков ограничено – одновременно не более 10 человек.

Оформить подписку
Читатель с проектом 60 000₽ месяц Осталось 3 места
Доступны сообщения

Состав предыдущего уровня.

+

Если у вас есть собственный проект и/или организация, то вы можете заказать консультацию по идеологии. Формат проведения – личная сессия на 3-4 часа по договоренности, оптимально в рамках личной встречи в Санкт-Петербурге, но возможно и онлайн.

Количество подписчиков ограничено – одновременно не более 3 человек.

Оформить подписку
Фильтры
Пн
Вт
Ср
Чт
Пт
Сб
Вс
28
29
30
31
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
1
Обновления проекта
Поделиться
Читать: 2+ мин
logo Идеология и смыслы

Понятие идеологии и ключевые аспекты

Идеология ‎—‏ ‎система ‎идей, ‎смыслов, ‎ценностей, ‎разделяемая‏ ‎группой ‎людей‏ ‎и‏ ‎имеющая ‎направленность ‎на‏ ‎изменение ‎реальности.‏ ‎В ‎большинстве ‎случаев ‎она‏ ‎изучается‏ ‎политологией, ‎однако,‏ ‎утверждать, ‎что‏ ‎бывают ‎только ‎политические ‎идеологии ‎—‏ ‎намеренное‏ ‎упрощение.

Для ‎всестороннего‏ ‎изучения ‎этого‏ ‎понятия ‎оптимален ‎морфологический ‎подход ‎Майкла‏ ‎Фридена.‏ ‎Согласно‏ ‎нему ‎идеология‏ ‎имеет ‎сложную‏ ‎внутреннюю ‎структуру‏ ‎и‏ ‎может ‎пониматься‏ ‎в ‎виде ‎системы ‎концептов ‎ядра‏ ‎(например, ‎свободы,‏ ‎справедливости,‏ ‎прогресса ‎и ‎т.‏ ‎п.), ‎концептов‏ ‎смежной ‎части ‎и ‎концептов‏ ‎периферии.

В‏ ‎зависимости ‎от‏ ‎актуальных ‎вопросов‏ ‎и ‎проблем ‎общества, ‎концепты ‎могут‏ ‎переходить‏ ‎от ‎ядра‏ ‎к ‎периферии‏ ‎и ‎обратно, ‎«выпадать» ‎из ‎идеологии‏ ‎или‏ ‎«добавляться»‏ ‎в ‎неё.‏ ‎Более ‎того,‏ ‎роли ‎разных‏ ‎концепций‏ ‎внутри ‎ядра‏ ‎тоже ‎не ‎равнозначны ‎и ‎могут‏ ‎иметь ‎доминирующее‏ ‎или‏ ‎подчиненное ‎положение ‎относительно‏ ‎друг ‎друга.

Особо‏ ‎значимыми ‎аспектами ‎в ‎изучении‏ ‎идеологии‏ ‎являются ‎понятия‏ ‎идентичности ‎и‏ ‎дискурса. ‎Здесь ‎стоит ‎отметить ‎Т.‏ ‎Ван‏ ‎Дейка.

Как ‎и‏ ‎любые ‎другие‏ ‎идеи ‎и ‎системы ‎идей, ‎идеология‏ ‎одновременно‏ ‎существует‏ ‎в ‎наблюдаемой‏ ‎нами ‎реальности,‏ ‎в ‎том‏ ‎числе‏ ‎природе, ‎технике,‏ ‎науке, ‎но ‎создаётся, ‎меняется ‎и,‏ ‎что ‎главное,‏ ‎оценивается‏ ‎только ‎людьми. ‎Заинтересованность‏ ‎людей, ‎их‏ ‎отождествление ‎себя ‎с ‎группой,‏ ‎разделяющей‏ ‎определённые ‎ценности,‏ ‎выражается ‎их‏ ‎идентичностью, ‎которая ‎тоже ‎гораздо ‎сложнее‏ ‎чем‏ ‎привычные ‎ярлыки‏ ‎«либералы», ‎«консерваторы»,‏ ‎«зелёные» ‎и ‎прочие. ‎Идентичность ‎конкретного‏ ‎человека‏ ‎строится‏ ‎как ‎на‏ ‎основе ‎общих‏ ‎групповых ‎ценностей‏ ‎и‏ ‎убеждений, ‎его‏ ‎насущных ‎интересов, ‎так ‎и ‎личностного‏ ‎неповторимого ‎опыта.

В‏ ‎конечном‏ ‎счете ‎именно ‎групповая‏ ‎способность ‎оценивать‏ ‎явления ‎с ‎точки ‎зрения‏ ‎хорошо/плохо,‏ ‎наше/чужое, ‎близкое/далёкое‏ ‎и ‎других‏ ‎подобных ‎дихотомий, ‎а ‎также ‎действовать,‏ ‎исходя‏ ‎из ‎этих‏ ‎оценок, ‎и‏ ‎создаёт ‎изменения ‎в ‎мире.

Подобные ‎оценки,‏ ‎а‏ ‎также‏ ‎сложная ‎связь‏ ‎между ‎словами,‏ ‎мышлением ‎и‏ ‎действиями,‏ ‎наиболее ‎ярко‏ ‎выражается ‎в ‎дискурсе, ‎т. ‎е.‏ ‎публичном ‎обсуждении‏ ‎в‏ ‎рамках ‎заданной ‎тематики‏ ‎и ‎правил.‏ ‎Идеология ‎в ‎дискурсе ‎—‏ ‎одно‏ ‎из ‎ключевых‏ ‎направлений, ‎т.‏ ‎к. ‎позволяет ‎отслеживать, ‎как ‎меняются‏ ‎общественные‏ ‎договорённости ‎(конвенции)‏ ‎о ‎том,‏ ‎что ‎является ‎важным ‎для ‎общества,‏ ‎какие‏ ‎вопросы‏ ‎оно ‎пытается‏ ‎решить ‎и‏ ‎какими ‎способами.‏ ‎Хороший‏ ‎пример ‎исследователя‏ ‎таких ‎конвенций ‎и ‎авторских ‎интенций‏ ‎— ‎Квентин‏ ‎Скиннер.

Безусловно‏ ‎у ‎идеологий ‎есть‏ ‎ещё ‎масса‏ ‎других ‎интересных ‎аспектов, ‎но‏ ‎исследование‏ ‎и, ‎тем‏ ‎более, ‎практика‏ ‎требует ‎выбрать ‎интересующую ‎область ‎и‏ ‎сосредоточить‏ ‎свои ‎усилия‏ ‎на ‎ней.‏ ‎Представляется, ‎что ‎связь ‎предельных ‎идей‏ ‎и‏ ‎концептов‏ ‎внутри ‎идеологии,‏ ‎формирование ‎групповых‏ ‎идентичностей ‎на‏ ‎её‏ ‎основе, ‎а‏ ‎также ‎итоговая ‎выраженность ‎идеологии ‎в‏ ‎дискурсе ‎может‏ ‎позволить‏ ‎создать ‎наиболее ‎полную‏ ‎картину ‎понятия.

Материалы‏ ‎открытого ‎доступа ‎также ‎публикуются‏ ‎в‏ ‎ТГ-канале: ‎https://t.me/ideo_logical

Подписывайтесь.

Читать: 9+ мин
logo Идеология и смыслы

Кто такие русские или про русскую идентичность глазами иностранца

Есть ‎такой‏ ‎миф, ‎что ‎жители ‎Спарты ‎не‏ ‎писали ‎сами‏ ‎что-то‏ ‎про ‎себя, ‎поэтому‏ ‎мы ‎знаем‏ ‎о ‎спартанцах ‎только ‎то,‏ ‎что‏ ‎про ‎них‏ ‎говорили ‎и‏ ‎писали ‎соседи, ‎а ‎точнее ‎—‏ ‎противники.‏ ‎Потому ‎что‏ ‎в ‎те‏ ‎времена ‎в ‎Греции ‎все ‎воевали‏ ‎со‏ ‎всеми‏ ‎периодически. ‎Представьте‏ ‎себе, ‎насколько‏ ‎уважительным ‎отношением‏ ‎может‏ ‎похвастаться ‎Спарта,‏ ‎что ‎даже ‎их ‎откровенные ‎враги‏ ‎оставили ‎о‏ ‎них‏ ‎лишь ‎несколько ‎устрашающих‏ ‎историй ‎о‏ ‎«скале ‎и ‎выброшенных ‎детях»,‏ ‎а‏ ‎все ‎остальное‏ ‎в ‎человеческой‏ ‎памяти ‎о ‎Спарте ‎сквозит ‎суровостью,‏ ‎мужеством,‏ ‎железной ‎дисциплиной‏ ‎и ‎волей.

В‏ ‎России ‎всегда ‎была ‎определенная ‎сложность‏ ‎со‏ ‎взглядом‏ ‎на ‎себя.‏ ‎Мы ‎довольно‏ ‎долго ‎колебались‏ ‎вокруг‏ ‎тех ‎или‏ ‎иных ‎западных ‎точек ‎отсчета, ‎то‏ ‎отрицая ‎Запад‏ ‎(славянофилы,‏ ‎евразийцы), ‎то ‎жаждая‏ ‎его ‎одобрения‏ ‎(западники, ‎местные ‎«либералы»). ‎Не‏ ‎находя‏ ‎однозначного ‎подтверждения‏ ‎ни ‎в‏ ‎одной ‎из ‎крайностей, ‎иногда ‎пытаясь‏ ‎играть‏ ‎в ‎«мост‏ ‎между ‎Западом‏ ‎и ‎Востоком», ‎мы ‎так ‎и‏ ‎не‏ ‎завели‏ ‎собственных ‎критериев‏ ‎оценки ‎себя.‏ ‎И, ‎судя‏ ‎по‏ ‎последним ‎годам,‏ ‎сейчас ‎только ‎пытаемся ‎(в ‎очередной‏ ‎раз) ‎завести‏ ‎такие‏ ‎критерии.

В ‎этой ‎связи‏ ‎хочется ‎посмотреть‏ ‎на ‎Россию ‎глазами ‎иностранца,‏ ‎раз‏ ‎уж ‎своих‏ ‎лекал ‎пока‏ ‎не ‎создали. ‎Но ‎с ‎одним‏ ‎важным‏ ‎уточнением. ‎Человек‏ ‎— ‎деятельное‏ ‎существо, ‎отягощенное ‎или ‎облагороженное ‎сознанием,‏ ‎воображением‏ ‎и‏ ‎желанием ‎воплощать‏ ‎что-то ‎из‏ ‎собственных ‎мыслей.‏ ‎Поэтому‏ ‎часто ‎и‏ ‎в ‎нашей, ‎и ‎в ‎почти‏ ‎любой ‎другой‏ ‎культуре‏ ‎можно ‎встретить ‎мысль,‏ ‎что ‎«судить‏ ‎стоит ‎не ‎по ‎словам,‏ ‎а‏ ‎по ‎делам».‏ ‎В ‎более‏ ‎высоком ‎штиле ‎— ‎по ‎поступкам,‏ ‎т.‏ ‎е. ‎по‏ ‎делам ‎с‏ ‎большой ‎буквы ‎«Д».

Здесь ‎сразу ‎требуется‏ ‎пара‏ ‎оговорок.‏ ‎Во-первых, ‎текст‏ ‎не ‎претендует‏ ‎на ‎объективность‏ ‎и‏ ‎пишется ‎автором,‏ ‎выросшим ‎в ‎русской ‎культуре, ‎что,‏ ‎конечно, ‎накладывает‏ ‎определенные‏ ‎ограничения. ‎Но ‎всегда‏ ‎ли ‎нужна‏ ‎объективность? ‎Если ‎вам ‎тоже‏ ‎кажется,‏ ‎что ‎не‏ ‎всегда ‎и‏ ‎не ‎везде, ‎то ‎предлагаем ‎поразмышлять‏ ‎на‏ ‎заданную ‎тему.‏ ‎Во-вторых, ‎понятие‏ ‎«русский» ‎упоминается ‎в ‎данном ‎тексте‏ ‎в‏ ‎культурном‏ ‎и ‎в‏ ‎политическом ‎смысле,‏ ‎а ‎не‏ ‎в‏ ‎этническом. ‎Для‏ ‎этого ‎и ‎нужен ‎«иностранный ‎взгляд»,‏ ‎чтобы ‎именно‏ ‎из‏ ‎него ‎определить ‎«russians».‏ ‎В-третьих, ‎из‏ ‎него ‎специально ‎вынут ‎весь‏ ‎образ‏ ‎«злого ‎медведя»,‏ ‎который ‎активно‏ ‎используется ‎в ‎западных ‎медиа ‎и‏ ‎не‏ ‎является ‎мнением‏ ‎именно ‎столкнувшихся‏ ‎с ‎русскими ‎воочию.

Проведем ‎мысленный ‎эксперимент,‏ ‎пытаясь‏ ‎попасть‏ ‎в ‎типичный‏ ‎ответ. ‎Итак,‏ ‎что ‎же‏ ‎можно‏ ‎сказать ‎о‏ ‎русских, ‎если ‎смотреть ‎глазами ‎иностранца,‏ ‎который, ‎что‏ ‎важно,‏ ‎представляет ‎ту ‎же‏ ‎профессиональную ‎сферу,‏ ‎о ‎которой ‎идет ‎речь?

Кто‏ ‎такой‏ ‎русский ‎спортсмен?‏ ‎

Существенная ‎часть‏ ‎видов ‎спорта ‎тут ‎отпадет ‎просто‏ ‎географически‏ ‎и ‎исторически.‏ ‎О ‎русских‏ ‎коллегах ‎в ‎мире ‎мало ‎что-то‏ ‎знают‏ ‎баскетболисты,‏ ‎бегуны, ‎пловцы‏ ‎или ‎дайверы,‏ ‎хотя ‎такая‏ ‎вероятность‏ ‎существует. ‎Немного‏ ‎будет ‎данных ‎про ‎футболистов ‎(но‏ ‎они ‎есть),‏ ‎об‏ ‎игроках ‎в ‎волейбол‏ ‎или ‎кёрлинг,‏ ‎про ‎культуристов ‎и ‎т.‏ ‎д.

Но‏ ‎вот ‎ответ‏ ‎хоккеистов, ‎художественных‏ ‎гимнастов, ‎фигуристов ‎представить ‎себе ‎или‏ ‎найти‏ ‎в ‎интервью‏ ‎очень ‎легко.‏ ‎Тоже ‎самое ‎касается ‎синхронного ‎плавания,‏ ‎почти‏ ‎всех‏ ‎видов ‎единоборств,‏ ‎бокса ‎всех‏ ‎весовых ‎категорий,‏ ‎биатлона‏ ‎и, ‎как‏ ‎ни ‎странно, ‎пляжного ‎футбола ‎(поищите,‏ ‎если ‎интересно).

Для‏ ‎всех‏ ‎указанных ‎во ‎втором‏ ‎списке ‎спортсменов‏ ‎русский ‎коллега ‎— ‎принципиальный‏ ‎и‏ ‎волевой ‎соперник.‏ ‎Вечный ‎участник‏ ‎топ-10, ‎а ‎часто ‎и ‎топ-3‏ ‎соревнований,‏ ‎профессионал ‎своего‏ ‎дела. ‎Вместе‏ ‎с ‎тем, ‎очень ‎часто ‎о‏ ‎наших‏ ‎спортсменах‏ ‎отзываются ‎как‏ ‎о ‎душевных‏ ‎и ‎открытых‏ ‎людях,‏ ‎искренних ‎и‏ ‎добрых, ‎простых ‎в ‎желаниях, ‎но‏ ‎интересных ‎собеседниках.‏ ‎Список‏ ‎выдающихся ‎русских ‎по‏ ‎каждому ‎топовому‏ ‎виду ‎спорта ‎состоял ‎бы,‏ ‎конечно,‏ ‎из ‎советских‏ ‎и ‎уже‏ ‎российских ‎граждан, ‎которых, ‎что ‎симптоматично,‏ ‎в‏ ‎глазах ‎иностранцев‏ ‎всегда ‎объединяли‏ ‎в ‎«русских», ‎не ‎смотря ‎на‏ ‎наш‏ ‎разнообразный‏ ‎этнический ‎состав.

Кто‏ ‎такой ‎русский‏ ‎деятель ‎искусства?

Здесь,‏ ‎чтобы‏ ‎претендовать ‎хоть‏ ‎на ‎какую-то ‎долю ‎объективности, ‎надо‏ ‎сразу ‎отсечь‏ ‎сферу‏ ‎кино. ‎К ‎сожалению‏ ‎или ‎к‏ ‎счастью, ‎наших ‎актеров ‎кино‏ ‎в‏ ‎мире ‎сейчас‏ ‎мало ‎кто‏ ‎знает. ‎Поэтому ‎поговорим, ‎например, ‎о‏ ‎балете,‏ ‎о ‎классической‏ ‎музыке ‎и‏ ‎об ‎опере. ‎И ‎тут ‎любой‏ ‎серьезный‏ ‎специалист‏ ‎что ‎западного,‏ ‎что ‎восточного‏ ‎полушария ‎скажет‏ ‎вам,‏ ‎что ‎русский‏ ‎деятель ‎искусства ‎это ‎самоотверженный ‎высокий‏ ‎профессионал ‎своего‏ ‎дела.‏ ‎В ‎прошлом ‎—‏ ‎новатор ‎и‏ ‎законодатель ‎мод, ‎а ‎ныне‏ ‎классик.‏ ‎Это ‎высота,‏ ‎к ‎которой‏ ‎стремятся ‎десятки ‎и ‎сотни ‎тысяч‏ ‎учеников‏ ‎всего ‎мира,‏ ‎мечтающих ‎выступить‏ ‎на ‎сцене ‎Большого ‎театра ‎в‏ ‎Москве‏ ‎или‏ ‎Мариинского ‎в‏ ‎Санкт-Петербурге. ‎Приезд‏ ‎русской ‎труппы‏ ‎с‏ ‎выступлением ‎на‏ ‎заграничные ‎площадки ‎— ‎всегда ‎событие‏ ‎в ‎местном‏ ‎профессиональном‏ ‎сообществе. ‎Русских ‎ценят‏ ‎за ‎их‏ ‎мастерство, ‎точность ‎исполнения, ‎высокую‏ ‎планку,‏ ‎которую ‎мы‏ ‎держим ‎в‏ ‎каждом ‎своем ‎выступлении.

Кто ‎такой ‎русский‏ ‎писатель?

В‏ ‎данном ‎случае‏ ‎требуется ‎оговориться,‏ ‎добавив ‎«классический», ‎ибо ‎современных, ‎будем‏ ‎честны,‏ ‎знают‏ ‎не ‎так‏ ‎широко. ‎Русский‏ ‎классический ‎писатель‏ ‎—‏ ‎одна ‎из‏ ‎основ ‎мировой ‎литературы. ‎Для ‎любого‏ ‎иностранного ‎писателя,‏ ‎философа,‏ ‎мыслителя ‎не ‎знать‏ ‎русских ‎—‏ ‎профнепригодность ‎в ‎прямом ‎смысле,‏ ‎и‏ ‎это ‎не‏ ‎преувеличение. ‎Русский‏ ‎писатель, ‎по ‎их ‎словам, ‎это‏ ‎всегда‏ ‎глубокий, ‎рефлектирующий‏ ‎и ‎живой‏ ‎ум, ‎поднимающий, ‎как ‎теперь ‎понятно,‏ ‎«вечные‏ ‎темы»,‏ ‎взывающий ‎к‏ ‎совести, ‎чести,‏ ‎прямо ‎говорящий‏ ‎о‏ ‎душе ‎и‏ ‎Боге. ‎Заметьте, ‎что ‎и ‎здесь‏ ‎речь ‎идет‏ ‎о‏ ‎человеке, ‎буквально ‎горящем‏ ‎на ‎своем‏ ‎месте, ‎ориентире ‎(во ‎многом‏ ‎—‏ ‎моральном), ‎но‏ ‎говорится ‎уже‏ ‎про ‎что-то ‎внутреннее, ‎даже ‎интимное.‏ ‎Это‏ ‎редкий ‎для‏ ‎нынешних ‎времен‏ ‎пример, ‎когда ‎речь ‎идет ‎именно‏ ‎о‏ ‎русской‏ ‎мысли ‎и,‏ ‎как ‎бы‏ ‎сейчас ‎выразились,‏ ‎о‏ ‎«мягкой ‎силе».‏ ‎Об ‎идеях, ‎сформулированных ‎русскими, ‎которые‏ ‎влияют ‎на‏ ‎мир.‏ ‎В ‎эту ‎же‏ ‎когорту, ‎как‏ ‎ни ‎странно, ‎можно ‎смело‏ ‎отнести‏ ‎и ‎В.‏ ‎Ленина, ‎которого‏ ‎продолжают ‎читать, ‎изучать ‎и ‎цитировать,‏ ‎но‏ ‎это ‎уже‏ ‎больше ‎о‏ ‎политике, ‎а ‎не ‎о ‎душе.

Кто‏ ‎такой‏ ‎русский‏ ‎ученый?

В ‎большинстве‏ ‎отзывов ‎коллег-ученых‏ ‎это, ‎как‏ ‎бы‏ ‎странно ‎не‏ ‎показалось ‎на ‎фоне ‎мифа ‎о‏ ‎нашей ‎коллективности,‏ ‎выдающийся‏ ‎оригинал. ‎Человек ‎с‏ ‎незаурядным ‎мышлением,‏ ‎которое ‎отличается ‎от ‎типично‏ ‎западного‏ ‎или ‎восточного.‏ ‎Во ‎многом‏ ‎— ‎нарушающего ‎правила ‎текущей ‎науки,‏ ‎чтобы‏ ‎изобрести ‎свои,‏ ‎которые ‎впоследствии‏ ‎и ‎станут ‎всеобщими. ‎В ‎этом‏ ‎тексте‏ ‎специально‏ ‎не ‎приводится‏ ‎список ‎фамилий,‏ ‎чтобы ‎не‏ ‎превращать‏ ‎его ‎в‏ ‎простое ‎перечисление ‎представителей ‎разных ‎сфер.‏ ‎Но ‎любой‏ ‎серьезный‏ ‎мировой ‎ученый ‎навскидку‏ ‎легко ‎назовет‏ ‎русского ‎химика, ‎физика ‎и‏ ‎математика.‏ ‎А ‎те‏ ‎современники, ‎кому‏ ‎довелось ‎работать ‎с ‎русскими, ‎как‏ ‎правило,‏ ‎будут ‎указывать‏ ‎черты, ‎что‏ ‎написаны ‎выше.

Кто ‎такой ‎русский ‎военный?

Наконец,‏ ‎в‏ ‎связи‏ ‎с ‎понятными‏ ‎событиями, ‎нельзя‏ ‎не ‎упомянуть‏ ‎про‏ ‎войну. ‎Россия‏ ‎в ‎своей ‎истории ‎многократно ‎сталкивалась‏ ‎в ‎конфликтах‏ ‎с‏ ‎армиями ‎десятков ‎стран,‏ ‎некоторые ‎из‏ ‎которых ‎уже ‎перестали ‎существовать,‏ ‎а‏ ‎другие ‎изменили‏ ‎названия, ‎как‏ ‎и ‎наша ‎страна, ‎впрочем. ‎Почитайте‏ ‎на‏ ‎досуге, ‎если‏ ‎будет ‎такое‏ ‎желание, ‎что ‎о ‎русских ‎военных‏ ‎писали‏ ‎все,‏ ‎кто ‎хотел‏ ‎или ‎был‏ ‎вынужден ‎воевать‏ ‎против‏ ‎России. ‎Мужество,‏ ‎смелость ‎и ‎стойкость ‎— ‎самые‏ ‎частые ‎слова‏ ‎про‏ ‎русского ‎солдата, ‎которые‏ ‎можно ‎встретить‏ ‎в ‎мемуарах ‎выживших ‎противников‏ ‎на‏ ‎тех ‎войнах.‏ ‎Здесь ‎важно‏ ‎указать, ‎что ‎замечаем ‎и ‎выделяем‏ ‎мы‏ ‎то, ‎что‏ ‎сильно ‎отличается‏ ‎от ‎прошлого ‎опыта. ‎Условно ‎—‏ ‎глаз‏ ‎не‏ ‎цепляется ‎за‏ ‎однообразие, ‎скорее,‏ ‎мы ‎замечаем‏ ‎«белое‏ ‎пятно» ‎—‏ ‎нетипичное ‎и ‎непривычное ‎в ‎море‏ ‎обыденного. ‎Не‏ ‎отрицая‏ ‎храбрости ‎в ‎солдатах‏ ‎иных ‎народов,‏ ‎как-то ‎так ‎получалось, ‎что‏ ‎именно‏ ‎по ‎отношению‏ ‎к ‎русским‏ ‎выше ‎названные ‎эпитеты ‎применялись ‎массово,‏ ‎последовательно‏ ‎и ‎не‏ ‎избирательно, ‎а‏ ‎обобщая.

Превентивный ‎ответ ‎критикам

Обладая ‎определенным ‎опытом‏ ‎научной‏ ‎работы,‏ ‎понимаем ‎ограничения‏ ‎приведенного ‎размышления.‏ ‎Во-первых, ‎кроме‏ ‎примера‏ ‎про ‎солдат,‏ ‎во ‎всех ‎остальных ‎были ‎лучшие‏ ‎из ‎лучших‏ ‎русских,‏ ‎а ‎это ‎уже‏ ‎тянет ‎на‏ ‎«ошибку ‎выжившего», ‎мол, ‎не‏ ‎все‏ ‎же ‎русские‏ ‎такие. ‎Но‏ ‎для ‎этого, ‎с ‎одной ‎стороны,‏ ‎и‏ ‎были ‎приведены‏ ‎примеры ‎из‏ ‎разных ‎сфер; ‎а ‎с ‎другой,‏ ‎на‏ ‎кого,‏ ‎если ‎не‏ ‎на ‎лучших,‏ ‎воображаемый ‎критик‏ ‎предлагает‏ ‎ориентироваться? ‎Обычно‏ ‎народы ‎и ‎страны ‎соревнуются ‎именно‏ ‎что ‎лучшими‏ ‎людьми,‏ ‎и ‎речь ‎идет‏ ‎не ‎только‏ ‎про ‎спорт.

Во-вторых, ‎многие ‎виды‏ ‎деятельности‏ ‎в ‎этом‏ ‎списке ‎отсутствуют‏ ‎напрочь: ‎будь ‎то ‎инженер, ‎бизнесмен‏ ‎или‏ ‎политик. ‎В‏ ‎этой ‎связи,‏ ‎перечень, ‎конечно, ‎не ‎может ‎претендовать‏ ‎на‏ ‎полноту‏ ‎и ‎(тем‏ ‎более) ‎на‏ ‎репрезентативность. ‎Здесь‏ ‎есть‏ ‎два ‎базовых‏ ‎объяснения ‎и ‎одно ‎замечание. ‎Объяснения‏ ‎первое ‎—‏ ‎задачи‏ ‎охватить ‎все ‎сферы‏ ‎не ‎ставилось,‏ ‎это ‎невозможно ‎ни ‎в‏ ‎рамках‏ ‎поста, ‎ни‏ ‎в ‎небольшом‏ ‎исследовании. ‎Объяснение ‎второе ‎— ‎в‏ ‎сферах,‏ ‎где ‎у‏ ‎русских ‎нет‏ ‎настолько ‎выпуклых ‎и ‎массовых ‎примеров,‏ ‎видимо,‏ ‎действуют‏ ‎культурные ‎и/или‏ ‎исторические ‎ограничения.‏ ‎А ‎замечание,‏ ‎увы,‏ ‎печальное ‎—‏ ‎про ‎русский ‎бизнес ‎пока ‎существует‏ ‎только ‎образ‏ ‎«русского‏ ‎олигарха».

Итог

Ситуацию, ‎при ‎которой‏ ‎некий ‎общий‏ ‎внешний ‎портрет ‎русских ‎почти‏ ‎сложился,‏ ‎а ‎внутренняя‏ ‎оценка ‎находится‏ ‎«в ‎стадии ‎разработки», ‎нельзя ‎назвать‏ ‎здоровой.‏ ‎И ‎даже‏ ‎нелогично ‎отнести‏ ‎это ‎к ‎нашим ‎сложным ‎отношениям‏ ‎с‏ ‎Западом,‏ ‎достаточно ‎вспомнить,‏ ‎какие ‎у‏ ‎нас ‎были‏ ‎отношения‏ ‎с ‎Ордой,‏ ‎были ‎и ‎есть ‎с ‎Турцией,‏ ‎да ‎и‏ ‎с‏ ‎Японией, ‎к ‎примеру.‏ ‎Сейчас, ‎в‏ ‎связи ‎с ‎очередным ‎военным‏ ‎противостоянием,‏ ‎часто ‎можно‏ ‎прочитать ‎и‏ ‎услышать ‎мысль, ‎что ‎Россия ‎«проснулась»,‏ ‎«очнулась»,‏ ‎«сосредоточена» ‎или‏ ‎даже ‎«вернулась».‏ ‎Надеемся, ‎что ‎в ‎социо-гуманитарном ‎и‏ ‎философском‏ ‎смысле‏ ‎она ‎тоже‏ ‎достаточно ‎сосредоточиться,‏ ‎чтобы ‎наконец‏ ‎ответить‏ ‎на ‎вопрос‏ ‎«Кто ‎мы?», ‎желательно ‎хотя ‎бы‏ ‎на ‎пару-тройку‏ ‎столетий‏ ‎вперед.

Возвращаясь ‎к ‎теме‏ ‎внешнего ‎образа,‏ ‎можно ‎заметить ‎из ‎текста‏ ‎выше,‏ ‎что ‎в‏ ‎сложных ‎и‏ ‎достаточно ‎разных ‎сферах ‎у ‎русских‏ ‎сложились‏ ‎некие ‎общие‏ ‎черты:

— почти ‎всегда‏ ‎это ‎способность ‎к ‎преодолению ‎себя‏ ‎и‏ ‎обстоятельств;

— творческое‏ ‎и, ‎как‏ ‎сейчас ‎говорят,‏ ‎креативное ‎начало;

— душевность‏ ‎и‏ ‎искренность;

— не ‎всегда‏ ‎уважительное ‎отношение ‎к ‎правилам.

Во ‎многом,‏ ‎описанный ‎персонаж,‏ ‎конечно,‏ ‎является ‎собирательным ‎образом.‏ ‎В ‎каждом‏ ‎конкретном ‎русском ‎будет ‎ярче‏ ‎выражена‏ ‎какая-то ‎одна‏ ‎черта, ‎а‏ ‎другие ‎— ‎тускнее.

В ‎сумме ‎же‏ ‎это‏ ‎портрет ‎волевого‏ ‎и ‎храброго,‏ ‎но ‎творческого ‎и ‎искреннего ‎человека.‏ ‎Он‏ ‎штурмует‏ ‎новые ‎высоты‏ ‎для ‎всего‏ ‎человечества ‎и‏ ‎по‏ ‎немыслимому ‎совпадению‏ ‎очень ‎похож ‎на ‎Юрия ‎Гагарина.‏ ‎Того ‎русского,‏ ‎которым‏ ‎действительно ‎хочется ‎быть,‏ ‎надеемся, ‎всем‏ ‎нам.

Читать: 7+ мин
logo Идеология и смыслы

Про конкуренцию среди идеологий

Ролан ‎Барт‏ ‎писал, ‎что ‎идеология ‎пытается ‎ответить‏ ‎на ‎безграничный‏ ‎список‏ ‎вопросов ‎явно ‎ограниченными‏ ‎средствами. ‎На‏ ‎примере ‎больших ‎идеологий ‎мы‏ ‎видим,‏ ‎что ‎либерализм‏ ‎(и ‎капитализм,‏ ‎к ‎которому ‎его ‎приравнивают) ‎не‏ ‎может‏ ‎дать ‎внятного‏ ‎идеологического ‎ответа‏ ‎на ‎циклические ‎кризисы, ‎им ‎порожденные,‏ ‎и‏ ‎обеспечение‏ ‎равенства, ‎хоть‏ ‎Джон ‎Ролз‏ ‎и ‎представил‏ ‎свой‏ ‎вариант. ‎Социализм‏ ‎не ‎всегда ‎знает, ‎что ‎делать‏ ‎с ‎индивидуальностью‏ ‎и‏ ‎её ‎стремлению ‎«быть‏ ‎не ‎как‏ ‎все», ‎проявлять ‎инициативу, ‎выйти‏ ‎за‏ ‎пределы ‎равенства‏ ‎всех ‎и‏ ‎во ‎всём. ‎Консерватизм ‎имеет ‎такие‏ ‎же‏ ‎сложные ‎отношения‏ ‎с ‎прогрессом,‏ ‎хоть ‎и ‎не ‎может ‎отрицать‏ ‎его‏ ‎вклад‏ ‎в ‎уже‏ ‎устоявшиеся ‎институты‏ ‎и ‎практики,‏ ‎который‏ ‎сам ‎же‏ ‎и ‎защищает.

Конкретная ‎идеология, ‎как ‎было‏ ‎написано ‎в‏ ‎прошлом‏ ‎материале, ‎всегда ‎выпуклая‏ ‎в ‎одну‏ ‎сторону, ‎но ‎вогнутая ‎в‏ ‎другую,‏ ‎она ‎не‏ ‎может ‎объяснить‏ ‎все, ‎хоть ‎и ‎претендует ‎на‏ ‎это.‏ ‎Таким ‎образом,‏ ‎обществу, ‎выбирая‏ ‎свою ‎систему ‎ценностей, ‎приходится ‎«забывать»‏ ‎о‏ ‎том,‏ ‎что ‎эта‏ ‎система ‎не‏ ‎покрывает, ‎на‏ ‎что‏ ‎не ‎может‏ ‎ответить, ‎в ‎чем ‎бессильна. ‎Тем‏ ‎самым ‎создается‏ ‎дисбаланс,‏ ‎который ‎будет ‎нарастать‏ ‎вплоть ‎до‏ ‎накопления ‎критической ‎массы, ‎когда‏ ‎придется‏ ‎либо ‎вносить‏ ‎коррективы ‎в‏ ‎свою ‎идеологию, ‎отходя ‎от ‎её‏ ‎изначального‏ ‎посыла, ‎либо‏ ‎вообще ‎менять‏ ‎на ‎другую ‎идеологию.

В ‎связи ‎с‏ ‎этим‏ ‎возникает‏ ‎вопрос, ‎на‏ ‎который ‎нет‏ ‎однозначного ‎ответа‏ ‎на‏ ‎поверхности: ‎как‏ ‎доминирующей ‎идеологии ‎относиться ‎к ‎конкуренции‏ ‎с ‎другими‏ ‎системами‏ ‎идей, ‎допускать ‎ли‏ ‎их ‎к‏ ‎соревнованию ‎на ‎поле ‎дискурса‏ ‎или‏ ‎запрещать ‎и‏ ‎в ‎какой‏ ‎мере?

Стоит ‎сразу ‎отмести ‎очевидный, ‎но‏ ‎глубоко‏ ‎ошибочный ‎вариант‏ ‎ответа ‎—‏ ‎есть ‎мнение, ‎что ‎либерализм, ‎постулирующий‏ ‎свободу,‏ ‎заведомо‏ ‎допускает ‎равноправное‏ ‎соревнование ‎других‏ ‎идеологий, ‎если‏ ‎сам‏ ‎при ‎этом‏ ‎является ‎доминирующим. ‎Это ‎не ‎так.

Во-первых,‏ ‎в ‎большинстве‏ ‎западных‏ ‎и ‎формально ‎либеральных‏ ‎странах ‎есть‏ ‎прямой ‎запрет ‎на ‎нацизм‏ ‎и‏ ‎фашизм, ‎хоть‏ ‎некоторые ‎политические‏ ‎движения ‎успешно ‎маскируют ‎свои ‎подобные‏ ‎взгляды‏ ‎под ‎более‏ ‎приличную ‎версию‏ ‎крайне-правого ‎направления, ‎национализм ‎и ‎прочее.‏ ‎И‏ ‎вопрос‏ ‎тут ‎не‏ ‎в ‎том,‏ ‎что ‎запрет‏ ‎нацизма‏ ‎требует ‎пересмотра,‏ ‎нет. ‎Это ‎лишь ‎пример, ‎что‏ ‎какая-то ‎идеология‏ ‎при‏ ‎правящем ‎либерализме ‎прямо‏ ‎не ‎допускается‏ ‎в ‎публичное ‎конкурентное ‎поле.

Во-вторых,‏ ‎в‏ ‎тех ‎же‏ ‎странах ‎существует‏ ‎прямой ‎или ‎косвенный ‎запрет ‎на‏ ‎коммунистическую‏ ‎идеологию. ‎В‏ ‎странах ‎бывшего‏ ‎Варшавского ‎блока ‎это ‎связано ‎с‏ ‎пост-коммунистической‏ ‎люстрацией,‏ ‎в ‎других‏ ‎странах ‎по‏ ‎другим ‎причинам,‏ ‎в‏ ‎том ‎числе‏ ‎связанными ‎с ‎текущей ‎политической ‎повесткой‏ ‎и ‎Россией.‏ ‎Однако,‏ ‎опять ‎же, ‎приходится‏ ‎констатировать, ‎что‏ ‎существенная ‎часть ‎политического ‎спектра‏ ‎цензурирована.

В-третьих,‏ ‎и ‎это‏ ‎не ‎является‏ ‎новостью ‎для ‎социологов, ‎политологов ‎и‏ ‎работников‏ ‎медиа-среды, ‎ни‏ ‎в ‎западных,‏ ‎ни ‎в ‎восточных ‎СМИ ‎нет‏ ‎равного‏ ‎по‏ ‎доле ‎выражения‏ ‎всех ‎версий‏ ‎идеологического ‎спектра.‏ ‎Даже‏ ‎поверхностный ‎анализ‏ ‎заголовков ‎ведущих ‎изданий ‎явно ‎показывает‏ ‎границы ‎допустимого‏ ‎и‏ ‎довлеющие ‎тренды ‎и‏ ‎идеи. ‎На‏ ‎текущий ‎момент ‎невозможно ‎представить‏ ‎себе,‏ ‎чтобы ‎в‏ ‎США ‎или‏ ‎Великобритании ‎возникла ‎и ‎победила ‎коммунистическая‏ ‎партия.‏ ‎Или, ‎например,‏ ‎выросла ‎альтернативная‏ ‎площадка ‎с ‎подобными ‎взглядами, ‎подрывающая,‏ ‎с‏ ‎точки‏ ‎зрения ‎либерализма,‏ ‎т. ‎н.‏ ‎«священное ‎право»‏ ‎частной‏ ‎собственности.

Видя, ‎что‏ ‎даже ‎при ‎либерализме ‎не ‎происходит‏ ‎равной ‎конкуренции,‏ ‎но‏ ‎отвечая ‎на ‎поставленный‏ ‎выше ‎вопрос,‏ ‎считаем, ‎что ‎идеологии ‎обязательно‏ ‎необходимо‏ ‎допускать ‎поле‏ ‎чуждых ‎ей‏ ‎систем ‎идей, ‎хотя ‎бы ‎в‏ ‎формате‏ ‎«права ‎на‏ ‎жизнь», ‎чтобы‏ ‎самой ‎оставаться ‎конкурентоспособной.

Первый ‎и ‎самый‏ ‎важный‏ ‎аргумент‏ ‎для ‎этого‏ ‎— ‎идейная‏ ‎область ‎возникновения.‏ ‎Какими‏ ‎бы ‎очевидными‏ ‎ни ‎были ‎материальные ‎предпосылки, ‎идеология‏ ‎создается ‎и‏ ‎описывается‏ ‎в ‎области ‎идеального,‏ ‎это ‎продукт‏ ‎мышления ‎и ‎обсуждения ‎идей‏ ‎среди‏ ‎людей. ‎Запрещать‏ ‎процесс ‎мышления‏ ‎— ‎обрекать ‎его ‎на ‎деградацию‏ ‎или‏ ‎загонять ‎в‏ ‎подполье. ‎Такие‏ ‎основополагающие ‎процессы ‎требуется, ‎скорее, ‎отслеживать‏ ‎и,‏ ‎в‏ ‎определенной ‎степени,‏ ‎контролировать, ‎но‏ ‎не ‎отказывать‏ ‎людям‏ ‎в ‎том,‏ ‎что ‎делает ‎их ‎людьми: ‎мышлении,‏ ‎воображении, ‎культуре.

Вторым‏ ‎аргументом‏ ‎за ‎идейное ‎политическое‏ ‎разнообразие ‎является‏ ‎признание ‎мира ‎динамической ‎системой.‏ ‎Утверждать,‏ ‎что ‎сегодняшние‏ ‎(даже ‎предельно‏ ‎актуальные!) ‎ответы ‎будут ‎таковыми ‎для‏ ‎всех‏ ‎последующих ‎поколений‏ ‎людей, ‎значит,‏ ‎игнорировать ‎изменчивость ‎мира, ‎отрицать ‎появление‏ ‎других‏ ‎вопросов‏ ‎и ‎необходимость‏ ‎поиска ‎на‏ ‎них ‎других‏ ‎ответов.

Ключевой‏ ‎проблемой ‎допуска‏ ‎других ‎идеологий ‎является ‎общее ‎конкурентное‏ ‎поле. ‎Политика‏ ‎есть‏ ‎место ‎борьбы ‎за‏ ‎власть, ‎а‏ ‎отдавать ‎или ‎даже ‎делиться‏ ‎властью‏ ‎по ‎своей‏ ‎воле ‎с‏ ‎конкурентами ‎невозможно ‎по ‎определению. ‎Одной‏ ‎из‏ ‎базовых ‎задач‏ ‎любых ‎людей‏ ‎во ‎власти ‎(даже ‎если ‎это‏ ‎власть‏ ‎за‏ ‎умы) ‎является‏ ‎продление ‎и‏ ‎расширение ‎собственной‏ ‎власти.‏ ‎Рост ‎популярности/распространенности‏ ‎конкурирующих ‎идей ‎в ‎обществе ‎—‏ ‎потенциальная ‎опасность,‏ ‎которую‏ ‎будут ‎прямо ‎или‏ ‎косвенно ‎купировать.‏ ‎Далее ‎попробуем ‎обозначить ‎варианты‏ ‎получения‏ ‎идеологического ‎разнообразия‏ ‎и ‎здоровой‏ ‎конкуренции ‎между ‎идеологиями ‎ними ‎через‏ ‎преодоление‏ ‎этой ‎проблемы.

Территория‏ ‎экспериментов. Требуется ‎создать‏ ‎место, ‎где ‎публичные ‎обсуждения ‎и‏ ‎даже‏ ‎применения‏ ‎других ‎идеологических‏ ‎установок ‎не‏ ‎будут ‎покушаться‏ ‎на‏ ‎главную ‎идеологию‏ ‎/ ‎действующую ‎власть. ‎Это ‎может‏ ‎быть ‎область,‏ ‎город‏ ‎или ‎даже ‎университет‏ ‎экспериментов, ‎ближайшая‏ ‎аналогия ‎— ‎особая ‎экономическая‏ ‎зона‏ ‎внутри ‎государства,‏ ‎где ‎действуют‏ ‎другие, ‎гораздо ‎более ‎привлекательные ‎условия,‏ ‎нежели‏ ‎в ‎остальной‏ ‎экономике. ‎Деятельность‏ ‎может ‎быть ‎ограничена ‎определенной ‎деятельностью‏ ‎и‏ ‎сроком‏ ‎времени ‎с‏ ‎возможностью ‎продления‏ ‎в ‎случае‏ ‎успеха.

Решение‏ ‎проблемы. ‎У‏ ‎любой ‎системы ‎есть ‎область ‎наименьшей‏ ‎или ‎даже‏ ‎отрицательной‏ ‎эффективности. ‎Поэтому ‎в‏ ‎такой ‎явно‏ ‎проблемной ‎сфере ‎можно ‎позволить‏ ‎применять‏ ‎другие ‎методы‏ ‎и ‎средства,‏ ‎которые, ‎конечно, ‎будут ‎основаны ‎на‏ ‎других‏ ‎ценностных ‎и‏ ‎идейных ‎системах.‏ ‎Более ‎того, ‎в ‎проблемной ‎области‏ ‎можно‏ ‎с‏ ‎пользой ‎для‏ ‎дела ‎допустить‏ ‎несколько ‎параллельных‏ ‎систем,‏ ‎соревнующихся ‎между‏ ‎собой. ‎Примером ‎из ‎истории ‎можно‏ ‎назвать ‎«потешные‏ ‎полки»‏ ‎Петра ‎Первого, ‎которые‏ ‎развивались ‎в‏ ‎других ‎нормах, ‎нежели ‎основная‏ ‎армия,‏ ‎но, ‎показав‏ ‎результат, ‎заменили‏ ‎её ‎впоследствии.

Фронтир ‎или ‎Терра ‎Инкогнита.‏ ‎Неизвестная‏ ‎или ‎неосвоенная‏ ‎территория ‎на‏ ‎границе ‎всегда ‎была ‎зоной ‎более‏ ‎вольного‏ ‎образа‏ ‎жизни. ‎Будь‏ ‎то ‎история‏ ‎освоения ‎Северной‏ ‎Америки‏ ‎или ‎казачества‏ ‎в ‎Российской ‎империи. ‎Не ‎говоря‏ ‎уже ‎об‏ ‎эпохе‏ ‎Великих ‎географических ‎открытий‏ ‎и ‎иезуитском‏ ‎движении.

В ‎отсутствии ‎неисследованных ‎человечеством‏ ‎территорий‏ ‎суши ‎фронтиром‏ ‎может ‎стать‏ ‎и ‎водное, ‎и ‎космическое, ‎и‏ ‎виртуальное‏ ‎пространство. ‎С‏ ‎очень ‎серьезными‏ ‎оговорками ‎фронтиром ‎для ‎цивилизации ‎может‏ ‎быть‏ ‎пространство‏ ‎доселе ‎не‏ ‎цивилизованное. ‎Главное,‏ ‎чтобы ‎это‏ ‎не‏ ‎превращалось ‎в‏ ‎новую ‎форму ‎колониализма. ‎И ‎даже‏ ‎не ‎по‏ ‎причине‏ ‎всех ‎её ‎недостатков‏ ‎и ‎до‏ ‎сих ‎пор ‎не ‎изжитых‏ ‎искажений,‏ ‎а ‎исключительно‏ ‎из-за ‎того,‏ ‎что ‎она ‎не ‎создаёт ‎на‏ ‎таком‏ ‎фронтире ‎новых‏ ‎форм ‎идеологии,‏ ‎но ‎применяет ‎наиболее ‎топорную ‎версию‏ ‎уже‏ ‎существующей.

Таким‏ ‎образом, ‎у‏ ‎любой ‎идеологии‏ ‎есть ‎высокий‏ ‎шанс‏ ‎не ‎пасть‏ ‎под ‎напором ‎конкурентов, ‎не ‎устраивать‏ ‎им ‎непримиримую‏ ‎борьбу,‏ ‎но ‎и ‎не‏ ‎вводить ‎монополию,‏ ‎которая ‎её ‎саму ‎и‏ ‎изживет.‏ ‎А ‎грамотно‏ ‎использовать ‎возможные‏ ‎формы ‎контролируемого ‎обновления ‎через ‎особые‏ ‎зоны,‏ ‎решение ‎«нерешаемых»‏ ‎проблем ‎и‏ ‎даже ‎расширения ‎собственных ‎границ.

P.S. Материалы ‎открытого‏ ‎доступа‏ ‎также‏ ‎публикуются ‎в‏ ‎ТГ-канале: ‎https://t.me/ideo_logical

Подписывайтесь.

Читать: 8+ мин
logo Идеология и смыслы

Религия и идеология: общее и разное

У ‎религии‏ ‎безусловно ‎есть ‎целый ‎пласт, ‎который‏ ‎нам, ‎мирянам,‏ ‎не‏ ‎понять ‎и ‎даже‏ ‎не ‎воспроизвести‏ ‎без ‎смысловых ‎потерь. ‎Однако‏ ‎в‏ ‎сравнении ‎с‏ ‎другими ‎крупными‏ ‎феноменами, ‎например, ‎идеологией, ‎нас ‎более‏ ‎будет‏ ‎интересовать ‎область‏ ‎профанного, ‎нежели‏ ‎сакрального. ‎В ‎данном ‎материале ‎мы‏ ‎попытаемся‏ ‎обозначить‏ ‎то ‎общее,‏ ‎что ‎позволяет‏ ‎некоторым, ‎пусть‏ ‎и‏ ‎огульно, ‎называть‏ ‎идеологию ‎новой ‎религией, ‎а ‎другим‏ ‎религию ‎—‏ ‎первой‏ ‎идеологией. ‎А ‎также‏ ‎обозначить ‎разницу‏ ‎между ‎ними ‎именно ‎в‏ ‎разрезе‏ ‎политики, ‎общества‏ ‎и ‎работы‏ ‎с ‎системами ‎идей.

Ответ ‎на ‎большой‏ ‎вопрос

Как‏ ‎неоднократно ‎писали‏ ‎в ‎прошлых‏ ‎материалах, ‎идеология ‎есть ‎системный ‎ответ‏ ‎на‏ ‎системой‏ ‎же ‎порожденный‏ ‎вопрос. ‎Идея,‏ ‎не ‎отвечающая‏ ‎на‏ ‎что-то ‎одновременно‏ ‎насущное ‎и ‎нерешаемое ‎текущей ‎повесткой,‏ ‎не ‎сможет‏ ‎захватить‏ ‎умы ‎масс ‎настолько,‏ ‎что ‎они‏ ‎предпочтут ‎рискнуть ‎ради ‎неё‏ ‎сложившимся‏ ‎порядком ‎вещей.‏ ‎По ‎сути‏ ‎— ‎безопасностью, ‎стремление ‎к ‎которой‏ ‎заложено‏ ‎в ‎нас‏ ‎биологически. ‎Идеология‏ ‎должна ‎хотя ‎бы ‎на ‎уровне‏ ‎дискурса‏ ‎объяснить,‏ ‎как ‎её‏ ‎ядро ‎позволит‏ ‎снять ‎острую‏ ‎общественную/имущественную/политическую‏ ‎проблему, ‎почему‏ ‎она ‎лучше ‎других. ‎Чем ‎более‏ ‎глобальный ‎вопрос‏ ‎решается,‏ ‎тем ‎выше ‎потенциал‏ ‎идеологии, ‎но‏ ‎и ‎ответственность, ‎конечно.

Беремся ‎утверждать,‏ ‎что‏ ‎религия, ‎в‏ ‎широком ‎понимании,‏ ‎а ‎не ‎конкретная, ‎конечно, ‎стала‏ ‎первым‏ ‎таким ‎примером‏ ‎ответа ‎на‏ ‎большой ‎человеческий ‎вопрос. ‎И ‎вопрос‏ ‎этот‏ ‎был‏ ‎о ‎нашей‏ ‎смертности. ‎Неизвестно,‏ ‎когда ‎именно‏ ‎человечество‏ ‎как ‎вид‏ ‎обрело ‎сознание, ‎тут ‎ученые ‎спорят,‏ ‎но ‎то,‏ ‎что‏ ‎вопрос ‎смерти ‎и‏ ‎смертности ‎один‏ ‎из ‎самых ‎важных, ‎сложных‏ ‎и‏ ‎актуальных ‎во‏ ‎все ‎времена‏ ‎— ‎утверждение ‎почти ‎аксиоматическое. ‎Начиная‏ ‎с‏ ‎первых ‎ритуалов,‏ ‎через ‎сложные‏ ‎и ‎проработанные ‎язычества ‎и ‎заканчивая‏ ‎(на‏ ‎текущий‏ ‎момент) ‎монотеизмом,‏ ‎религия ‎в‏ ‎дискурсе ‎прежде‏ ‎всего‏ ‎дает ‎ответ‏ ‎на ‎вопрос ‎смерти. ‎В ‎каких-то‏ ‎вариантах ‎это‏ ‎перерождение,‏ ‎в ‎других ‎«страшный‏ ‎суд», ‎воссоединение‏ ‎с ‎Богом, ‎спектр ‎достаточно‏ ‎широк.‏ ‎Но ‎становясь‏ ‎последователем ‎того‏ ‎или ‎иного ‎культа, ‎получая ‎религиозную‏ ‎идентичность,‏ ‎которая ‎длительное‏ ‎время ‎могла‏ ‎быть ‎важнее ‎этнической, ‎человек ‎в‏ ‎частности‏ ‎и‏ ‎общество ‎в‏ ‎целом ‎решало‏ ‎вопрос ‎со‏ ‎смертью,‏ ‎с ‎тем,‏ ‎что ‎будет ‎в ‎области ‎неизвестного.

Форма‏ ‎организации ‎общества‏ ‎через‏ ‎ценности

Длительное ‎время ‎человеческой‏ ‎истории ‎власть‏ ‎политическая ‎и ‎религиозная ‎не‏ ‎были‏ ‎разделены, ‎а‏ ‎после ‎находились‏ ‎в ‎симбиозе ‎или ‎конкуренции ‎за‏ ‎умы‏ ‎и, ‎что‏ ‎уж ‎скрывать,‏ ‎за ‎кошельки ‎и ‎земли ‎людей.‏ ‎Известны‏ ‎даже‏ ‎войны, ‎начинавшиеся‏ ‎религиозными ‎деятелями‏ ‎против ‎политических‏ ‎и‏ ‎наоборот. ‎В‏ ‎этом ‎смысле ‎религия ‎была ‎формой‏ ‎организации ‎общества,‏ ‎определенной‏ ‎иерархией, ‎основанной ‎на‏ ‎ценностях ‎и‏ ‎верованиях, ‎социальным ‎лифтом ‎для‏ ‎многих‏ ‎известных ‎деятелей‏ ‎своего ‎времени.

По‏ ‎всем ‎основным ‎позициям ‎религия ‎отвечала‏ ‎на‏ ‎типичные ‎идеологические‏ ‎вопросы: ‎имела‏ ‎ядро ‎внутренних ‎концептов; ‎формировала ‎идентичность‏ ‎своих‏ ‎сторонников‏ ‎и ‎противодействовала‏ ‎противникам; ‎вырабатывала‏ ‎собственные ‎термины,‏ ‎отраженные‏ ‎в ‎дискурсе;‏ ‎задавала ‎определенный ‎вектор ‎изменения ‎социальной‏ ‎реальности. ‎Будет‏ ‎излишним‏ ‎упрощением ‎сказать, ‎что‏ ‎идеология ‎выросла‏ ‎из ‎религии ‎или ‎заимствовала‏ ‎из‏ ‎неё ‎основные‏ ‎элементы, ‎тем‏ ‎более ‎абсурдно ‎будет ‎назвать ‎религию‏ ‎первой‏ ‎формой ‎идеологии.‏ ‎Скорее ‎поле‏ ‎общественного ‎развития ‎способствует ‎появлению ‎таких‏ ‎форм‏ ‎организации‏ ‎общества, ‎которые‏ ‎не ‎могут‏ ‎не ‎учитывать‏ ‎вышеперечисленные‏ ‎моменты, ‎если‏ ‎хотят ‎управлять ‎большими ‎социальными ‎процессами‏ ‎и ‎множеством‏ ‎участников.

Отношение‏ ‎к ‎действительности

Идеологии, ‎хоть‏ ‎и ‎имеют‏ ‎на ‎текущий ‎момент ‎ограниченное‏ ‎количество‏ ‎вариантов, ‎объединённое‏ ‎в ‎идеологические‏ ‎семьи, ‎потенциально ‎могут ‎содержать ‎в‏ ‎своём‏ ‎ядре ‎почти‏ ‎любые ‎предельные‏ ‎идеи ‎и ‎их ‎комбинации. ‎Основным‏ ‎препятствием‏ ‎для‏ ‎появления ‎того‏ ‎или ‎иного‏ ‎вида ‎небывалого‏ ‎сочетания,‏ ‎например, ‎«социализма‏ ‎регресса» ‎или ‎«либерал-фашизма» ‎является ‎лишь‏ ‎их ‎применимость‏ ‎и‏ ‎способность ‎ответить ‎на‏ ‎актуальные ‎вопросы‏ ‎общества ‎через ‎свои ‎идеи.‏ ‎Чтобы‏ ‎получить ‎рабочие‏ ‎критерии, ‎по‏ ‎которым ‎продолжим ‎сравнивать ‎религию ‎и‏ ‎идеологию,‏ ‎оговоримся, ‎что‏ ‎рассматриваем ‎на‏ ‎этом ‎этапе ‎только ‎«большие» ‎идеологии.

В‏ ‎двух‏ ‎из‏ ‎трёх ‎идеологических‏ ‎семьях, ‎либерализме‏ ‎и ‎социализме,‏ ‎есть‏ ‎приоритет ‎деятельного‏ ‎начала ‎человека ‎и ‎человечества. ‎В‏ ‎пределе ‎это‏ ‎выражено‏ ‎концептом ‎«мир ‎—‏ ‎мастерская», ‎подразумевающим,‏ ‎что ‎именно ‎человек ‎как‏ ‎творец‏ ‎может ‎определять,‏ ‎что ‎менять‏ ‎в ‎мире, ‎используя ‎ресурсы ‎из‏ ‎мира‏ ‎для ‎своей‏ ‎работы. ‎В‏ ‎этом ‎смысле ‎мир ‎не ‎только‏ ‎не‏ ‎«храм»,‏ ‎но ‎и‏ ‎не ‎данность,‏ ‎а ‎пространство‏ ‎для‏ ‎воплощения ‎собственных‏ ‎задумок.

Религии, ‎даже ‎дозволяя ‎концепцию ‎«свободы‏ ‎выбора» ‎или‏ ‎«свободы‏ ‎воли», ‎подразумевают, ‎что‏ ‎это ‎есть‏ ‎замысел ‎Бога, ‎его ‎законы‏ ‎и‏ ‎его ‎творение,‏ ‎данное ‎в‏ ‎заранее ‎определённом ‎виде. ‎За ‎реализацию‏ ‎своего‏ ‎человеческого ‎выбора‏ ‎и ‎выражение‏ ‎воли ‎человека ‎в ‎религиозной ‎системе‏ ‎ждёт‏ ‎расплата‏ ‎в ‎виде‏ ‎оценки ‎действий‏ ‎со ‎стороны‏ ‎нерушимых‏ ‎законов ‎Бога/мироздания‏ ‎и ‎прочих. ‎Именно ‎здесь ‎и‏ ‎происходит ‎первый‏ ‎водораздел‏ ‎между ‎религией ‎и‏ ‎идеологией ‎(в‏ ‎части ‎вариантов) ‎как ‎системами‏ ‎идей:

  1. в‏ ‎религии ‎—‏ ‎мир ‎как‏ ‎данность;
  2. в ‎идеологии ‎— ‎мир ‎как‏ ‎результат‏ ‎выбора, ‎как‏ ‎на ‎него‏ ‎смотреть, ‎волевого ‎действия ‎и ‎даже‏ ‎изменения‏ ‎его,‏ ‎мира, ‎законов.

Центр‏ ‎идейного ‎ядра

В‏ ‎рамках ‎прошлых‏ ‎материалов‏ ‎уже ‎подробно‏ ‎рассказывалось, ‎что ‎согласно ‎морфологическому ‎анализу‏ ‎идеология ‎делится‏ ‎на‏ ‎концепты ‎ядра, ‎смежной‏ ‎части ‎и‏ ‎периферии. ‎Значение ‎имеет ‎не‏ ‎только,‏ ‎какие ‎концепты‏ ‎содержаться ‎в‏ ‎ядре ‎идеологии, ‎но ‎и ‎что‏ ‎из‏ ‎них ‎доминирует,‏ ‎в ‎каких‏ ‎взаимоотношениях ‎находятся ‎концепты ‎между ‎собой.‏ ‎Лучшая,‏ ‎на‏ ‎наш ‎взгляд,‏ ‎метафора ‎—‏ ‎мебель ‎в‏ ‎комнате:‏ ‎от ‎того,‏ ‎как ‎стоят ‎в ‎ней ‎кровать,‏ ‎шкаф, ‎стол,‏ ‎что‏ ‎из ‎них ‎в‏ ‎центре ‎и‏ ‎как ‎повернуты ‎друг ‎к‏ ‎другу,‏ ‎меняется ‎все‏ ‎представление ‎о‏ ‎комнате ‎в ‎целом. ‎Хотя ‎изначально‏ ‎комната‏ ‎пустая ‎и‏ ‎может ‎быть‏ ‎наполнена ‎в ‎сотнях ‎разных ‎вариантов.

Концепты‏ ‎ядра‏ ‎в‏ ‎идеологии, ‎как‏ ‎правило ‎составляют‏ ‎довольно ‎крупные,‏ ‎если‏ ‎не ‎сказать‏ ‎предельные, ‎идеи: ‎свобода, ‎благо, ‎справедливость,‏ ‎прогресс, ‎традиция‏ ‎и‏ ‎прочие ‎уже ‎известные‏ ‎читателю ‎варианты.‏ ‎В ‎этом ‎смысле, ‎если‏ ‎подходить‏ ‎к ‎идеологии‏ ‎конструктивистски, ‎то‏ ‎можно ‎утверждать, ‎что ‎нет ‎ни‏ ‎одного‏ ‎концепта ‎ядра,‏ ‎который ‎был‏ ‎бы ‎обязательным ‎для ‎идеологии ‎как‏ ‎понятия,‏ ‎это‏ ‎всегда ‎варианты.‏ ‎В ‎религии,‏ ‎во ‎всем‏ ‎её‏ ‎классическом ‎многообразии,‏ ‎Бог/Абсолют/Божественное ‎обязательно ‎будет ‎центром ‎ядра,‏ ‎невынимаемым ‎элементом,‏ ‎структурообразующим‏ ‎началом. ‎И ‎это‏ ‎второе ‎крупное‏ ‎наблюдаемое ‎отличие ‎её ‎от‏ ‎идеологии.

Зоны‏ ‎ответственности

Самый ‎сложный‏ ‎для ‎описания‏ ‎и ‎понимания ‎пункт, ‎который, ‎однако,‏ ‎стоит‏ ‎упомянуть. ‎Идеологию‏ ‎иногда ‎называют‏ ‎практической ‎(или ‎ограниченной, ‎урезанной) ‎философией.‏ ‎Вызвано‏ ‎это,‏ ‎с ‎одной‏ ‎стороны, ‎редким‏ ‎для ‎социально-политических‏ ‎практик‏ ‎прямым ‎обращением‏ ‎к ‎идеям, ‎смыслам, ‎описанию ‎мироустройства,‏ ‎а ‎с‏ ‎другой,‏ ‎общей ‎направленностью ‎на‏ ‎практику, ‎а‏ ‎не ‎на ‎мир ‎идей‏ ‎в‏ ‎чистом ‎виде.‏ ‎Если ‎некая‏ ‎система ‎идей ‎не ‎мобилизует ‎своих‏ ‎сторонников,‏ ‎не ‎предписывает,‏ ‎как ‎именно‏ ‎нужно ‎изменить ‎мир, ‎в ‎котором‏ ‎они‏ ‎живут,‏ ‎то ‎это‏ ‎не ‎идеология.‏ ‎Интересующим ‎нас‏ ‎моментом‏ ‎является ‎интенция‏ ‎— ‎изменение, ‎осмысление ‎и ‎практика‏ ‎в ‎физическом‏ ‎мире,‏ ‎здесь ‎и ‎сейчас,‏ ‎иногда ‎с‏ ‎оглядкой ‎на ‎прошлое, ‎иногда‏ ‎с‏ ‎надеждой ‎на‏ ‎физическое ‎будущее‏ ‎— ‎своё ‎и ‎последующих ‎поколений.

Религия‏ ‎же‏ ‎не ‎только‏ ‎осмысляет ‎священные‏ ‎тексты ‎и ‎предписывает, ‎исходя ‎из‏ ‎этого,‏ ‎как‏ ‎следует ‎вести‏ ‎себя ‎всем,‏ ‎кто ‎хочет‏ ‎спастись/попасть‏ ‎в ‎рай/прервать‏ ‎цикл ‎перерождений, ‎но ‎и ‎явственно‏ ‎выходит ‎в‏ ‎своем‏ ‎дискурсе ‎за ‎пределы‏ ‎физического ‎мира‏ ‎в ‎загробный, ‎в ‎духовный,‏ ‎в‏ ‎трансцендентный, ‎божественный.‏ ‎Она ‎описывает‏ ‎не ‎только ‎наблюдаемое, ‎но ‎и‏ ‎сакральное,‏ ‎скрытое ‎от‏ ‎мира, ‎чуждое‏ ‎логике ‎«тест, ‎замер, ‎корректировка». ‎Прямо‏ ‎говорит‏ ‎о‏ ‎вере, ‎непроверяемом‏ ‎и ‎неверифицируемом‏ ‎слое, ‎который‏ ‎невозможно‏ ‎применять, ‎не‏ ‎поверив ‎в ‎него ‎искренне.

Более ‎того,‏ ‎со ‎времен,‏ ‎когда‏ ‎в ‎случае ‎неурожая‏ ‎местный ‎жрец,‏ ‎ответственный ‎за ‎общение ‎с‏ ‎богами,‏ ‎подвергался ‎наказанию,‏ ‎религиозная ‎сфера‏ ‎перешла ‎в ‎фазу ‎практически ‎полного‏ ‎разрыва‏ ‎между ‎ритуалом‏ ‎и ‎результатом,‏ ‎как ‎бы ‎цинично ‎это ‎не‏ ‎звучало.‏ ‎Рассматривая‏ ‎же ‎в‏ ‎этом ‎тексте‏ ‎религию ‎с‏ ‎социально-политической‏ ‎точки ‎зрения,‏ ‎не ‎можем ‎не ‎упомянуть, ‎что‏ ‎она ‎выполняет‏ ‎вполне‏ ‎осязаемую ‎и ‎измеряемую‏ ‎функцию ‎снижения‏ ‎общественной ‎энтропии, ‎что ‎предельно‏ ‎важно‏ ‎в ‎наши‏ ‎неспокойные ‎времена.‏ ‎Таким ‎образом, ‎еще ‎одна ‎существенная‏ ‎разница‏ ‎между ‎идеологией‏ ‎и ‎религией‏ ‎заключается ‎в ‎том, ‎на ‎какие‏ ‎сферы‏ ‎контроля‏ ‎эти ‎системы‏ ‎претендуют, ‎идеология‏ ‎больше ‎направлена‏ ‎на‏ ‎практику ‎и‏ ‎физический ‎мир, ‎а ‎религия, ‎не‏ ‎отказываясь ‎от‏ ‎работы‏ ‎с ‎мирским, ‎почти‏ ‎монопольно ‎занимает‏ ‎сферу ‎духовности ‎и ‎жизни‏ ‎после‏ ‎смерти.

Подводя ‎итог,‏ ‎предположим, ‎что‏ ‎оба ‎варианта ‎работы ‎с ‎крупными‏ ‎общественными‏ ‎процессами ‎будут‏ ‎продолжать ‎пересекаться‏ ‎на ‎одном ‎дискурсивном ‎и ‎политическом‏ ‎поле,‏ ‎конкурировать‏ ‎и ‎входить‏ ‎в ‎различные‏ ‎краткосрочные ‎и‏ ‎среднесрочные‏ ‎союзы, ‎т.‏ ‎к. ‎функционируют ‎хоть ‎и ‎не‏ ‎в ‎равных,‏ ‎но‏ ‎в ‎однокоренных ‎условиях.

P.S. Материалы‏ ‎открытого ‎доступа‏ ‎также ‎публикуются ‎в ‎ТГ-канале:‏ ‎https://t.me/ideo_logical

Подписывайтесь.

Читать: 4+ мин
logo Идеология и смыслы

Идеология: от обыденного к научному

Работающая ‎система‏ ‎против ‎идеала

Во-первых, ‎как ‎и ‎любая‏ ‎система, ‎оценивающая‏ ‎что-то,‏ ‎идеология ‎всегда ‎будет‏ ‎выпуклой ‎в‏ ‎одну ‎сторону ‎и ‎вогнутой‏ ‎в‏ ‎другую. ‎Создать‏ ‎или ‎даже‏ ‎помыслить ‎идеальное ‎нечто, ‎одинаково ‎благосклонное‏ ‎ко‏ ‎всем, ‎одновременно‏ ‎не ‎только‏ ‎равно ‎учитывающее, ‎но ‎и ‎удовлетворяющее‏ ‎полностью‏ ‎все‏ ‎интересы, ‎невозможно.‏ ‎Дело ‎тут‏ ‎не ‎столько‏ ‎в‏ ‎шутке, ‎что‏ ‎«демократия ‎есть ‎власть ‎демократов», ‎сколько‏ ‎в ‎структуре‏ ‎идеологии,‏ ‎у ‎которой ‎всегда‏ ‎будут ‎бенефициары,‏ ‎условные ‎нейтральные ‎и ‎«угнетаемые».‏ ‎В‏ ‎обыденном ‎сознании‏ ‎и ‎в‏ ‎речах ‎многих ‎политиков ‎идеология, ‎порой,‏ ‎мыслится‏ ‎как ‎кнопка‏ ‎«сделать ‎хорошо»,‏ ‎но ‎так ‎не ‎работает.

Выбирая ‎ту‏ ‎или‏ ‎иную‏ ‎идеологию, ‎чьи-то‏ ‎интересы ‎будут‏ ‎учтены ‎лучше,‏ ‎одна‏ ‎ценность ‎будет‏ ‎поставлена ‎выше ‎другой, ‎иерархия ‎неизбежна.‏ ‎Маркс ‎назвал‏ ‎бы‏ ‎это ‎формулой ‎«в‏ ‎интересах ‎какого‏ ‎класса ‎производится ‎политика» ‎и‏ ‎это‏ ‎верно, ‎если‏ ‎мы ‎рассматриваем‏ ‎общество ‎с ‎классовых ‎позиций. ‎Джон‏ ‎Ролз‏ ‎в ‎своей‏ ‎«Теории ‎справедливости»‏ ‎описал ‎систему, ‎при ‎которой ‎в‏ ‎рамках‏ ‎(!)‏ ‎либерализма ‎попытается‏ ‎учесть ‎все‏ ‎интересы, ‎однако,‏ ‎он‏ ‎честно ‎оговаривается,‏ ‎что ‎свобода ‎останется ‎главной ‎ценностью.‏ ‎Это ‎приводит‏ ‎нас‏ ‎к ‎выводу, ‎что‏ ‎нет ‎идеологии,‏ ‎которая ‎понравится ‎всем, ‎и‏ ‎это‏ ‎точно ‎не‏ ‎панацея ‎для‏ ‎политики, ‎а ‎инструмент ‎с ‎тонкими‏ ‎настройками.

Даже‏ ‎в ‎гипотетической‏ ‎ситуации, ‎если‏ ‎побеждает ‎идеология ‎близкого ‎вам ‎класса/страты/слоя,‏ ‎произойдёт‏ ‎один‏ ‎из ‎трёх‏ ‎вариантов: ‎1)‏ ‎жёсткая ‎конфронтация‏ ‎с‏ ‎теми, ‎чьи‏ ‎интересы ‎не ‎учтены ‎или ‎даже‏ ‎сознательно ‎игнорируются;‏ ‎2)‏ ‎долгий ‎путь ‎компромиссов‏ ‎со ‎всеми‏ ‎слоями ‎общества, ‎что ‎в‏ ‎итоге‏ ‎размоет ‎многое,‏ ‎за ‎что‏ ‎должна ‎бороться ‎ваша ‎идеология; ‎3)‏ ‎различные‏ ‎варианты ‎между‏ ‎п. ‎1‏ ‎и ‎п. ‎2, ‎что ‎обычно‏ ‎и‏ ‎происходит,‏ ‎например, ‎в‏ ‎парламентских ‎республиках.

Категории‏ ‎и ‎термины

Точность‏ ‎формулировок‏ ‎и ‎применение‏ ‎слов ‎в ‎соответствии ‎с ‎их‏ ‎значением ‎никогда‏ ‎не‏ ‎были ‎сильной ‎стороной‏ ‎общественного ‎дискурса.‏ ‎Научный ‎же ‎дискурс ‎«грешит»‏ ‎замыканием‏ ‎на ‎вопросах‏ ‎понятий ‎и‏ ‎их ‎употребления, ‎иногда ‎забывая ‎изначальный‏ ‎предмет‏ ‎спора.

Идеология, ‎как‏ ‎и ‎смысл,‏ ‎про ‎которой ‎шла ‎речь ‎в‏ ‎одном‏ ‎из‏ ‎прошлых ‎материалов,‏ ‎является ‎примером‏ ‎слова, ‎в‏ ‎которое‏ ‎обе ‎стороны,‏ ‎наука ‎и ‎общество, ‎пытаются ‎разместить‏ ‎или ‎разглядеть‏ ‎максимум‏ ‎содержания. ‎Подобно ‎культуре,‏ ‎чьих ‎определений‏ ‎есть ‎десятки ‎и ‎сотни‏ ‎версий,‏ ‎идеология ‎призывается‏ ‎в ‎общественный‏ ‎и ‎обыденный ‎дискурс, ‎чтобы ‎решить‏ ‎все‏ ‎проблемы ‎сразу,‏ ‎от ‎морали‏ ‎до ‎экономики. ‎Это ‎приводит ‎к‏ ‎завышению‏ ‎ожиданий‏ ‎от ‎её‏ ‎возможностей, ‎неверного‏ ‎использования ‎и‏ ‎неизбежной‏ ‎фрустрации ‎после‏ ‎неудачи.

Горизонт ‎планирования

Социальные ‎практики ‎обладают ‎гибкостью‏ ‎за ‎счёт‏ ‎возможности‏ ‎изменять ‎их ‎не‏ ‎во ‎всем‏ ‎обществе, ‎а ‎в ‎малых‏ ‎группах.‏ ‎При ‎этом,‏ ‎они ‎также‏ ‎подчиняются ‎общей ‎инерции, ‎т. ‎к.‏ ‎не‏ ‎способны ‎целиком‏ ‎отменить ‎общий‏ ‎базис: ‎язык, ‎образование, ‎паттерны ‎и‏ ‎нарративы,‏ ‎передающиеся‏ ‎из ‎поколения‏ ‎в ‎поколение‏ ‎через ‎культуру.‏ ‎Обыденное‏ ‎мышление ‎об‏ ‎идеологии ‎создаёт ‎нереалистичную ‎картину, ‎что‏ ‎посредством ‎изменения‏ ‎ценностного‏ ‎поля ‎и ‎ориентиров‏ ‎общества, ‎его‏ ‎можно ‎быстро ‎и ‎полностью‏ ‎(!)‏ ‎перенастроить ‎на‏ ‎другие ‎цели,‏ ‎формы ‎и ‎средства ‎их ‎достижения.‏ ‎Обычно‏ ‎под ‎этим‏ ‎подразумевается ‎некая‏ ‎абстрактная ‎пропагандистская ‎информационная ‎операция ‎замещения‏ ‎одного‏ ‎дискурса‏ ‎другим. ‎И‏ ‎да, ‎вынуждены‏ ‎признать, ‎прецеденты‏ ‎таких‏ ‎удачных ‎кампаний‏ ‎в ‎истории ‎есть. ‎С ‎некоторыми‏ ‎оговорками, ‎где,‏ ‎как‏ ‎известно, ‎«дьявол ‎кроется‏ ‎в ‎деталях».

Во-первых,‏ ‎любая ‎заострённая ‎проблема ‎или‏ ‎точка‏ ‎зрения, ‎доведённая‏ ‎через ‎СМИ‏ ‎до ‎предела, ‎требует ‎своего ‎снятия,‏ ‎разрешения‏ ‎и ‎неизбежного‏ ‎отката. ‎Во-вторых,‏ ‎пики ‎и ‎крайние ‎грани ‎чреваты‏ ‎«перегибами‏ ‎на‏ ‎местах», ‎которые,‏ ‎в ‎свою‏ ‎очередь, ‎могут‏ ‎вообще‏ ‎отвратить ‎от‏ ‎идеологии ‎даже ‎рьяных ‎сторонников. ‎Достаточно‏ ‎посмотреть ‎историю‏ ‎любой‏ ‎революции ‎на ‎масштабе‏ ‎в ‎30-50‏ ‎лет.

В-третьих, ‎у ‎информационной ‎мобилизации‏ ‎общества,‏ ‎как ‎у‏ ‎всплеска ‎адреналина,‏ ‎есть ‎не ‎толькдо ‎набор ‎позитивных‏ ‎и‏ ‎негативных ‎последствий,‏ ‎но ‎и‏ ‎определенное ‎изменение ‎восприятия ‎таких ‎событий‏ ‎в‏ ‎будущем.‏ ‎Тут ‎может‏ ‎быть ‎и‏ ‎истощение ‎от‏ ‎надрыва,‏ ‎и ‎наоборот‏ ‎создание ‎формы ‎зависимости ‎от ‎таких‏ ‎ярких ‎событий.‏ ‎Поэтому,‏ ‎понимая ‎всю ‎палитру‏ ‎последствий ‎для‏ ‎общества ‎в ‎более ‎далекой‏ ‎перспективе,‏ ‎можно ‎утверждать,‏ ‎что ‎только‏ ‎лишь ‎информационное ‎идеологическое ‎воздействие, ‎каким‏ ‎бы‏ ‎сильным ‎оно‏ ‎ни ‎было,‏ ‎не ‎способно ‎изменить ‎общество ‎кардинально,‏ ‎но‏ ‎в‏ ‎силах ‎создать‏ ‎условия ‎для‏ ‎его ‎колебания‏ ‎в‏ ‎нужную ‎сторону.‏ ‎Изменение ‎общества ‎на ‎уровне ‎ценностей,‏ ‎перевоспитание ‎его‏ ‎по‏ ‎сути ‎— ‎вопрос‏ ‎десятков ‎и‏ ‎сотен ‎лет, ‎но ‎обыденно‏ ‎мы‏ ‎не ‎способны‏ ‎мыслить ‎такими‏ ‎категориями ‎времени, ‎а ‎научно ‎не‏ ‎готовы‏ ‎начать ‎применять‏ ‎это ‎на‏ ‎практике.

Подводя ‎итог, ‎можно ‎утверждать, ‎что‏ ‎в‏ ‎обыденном‏ ‎сознании ‎здравствует‏ ‎идеалистическое ‎(в‏ ‎плохом ‎смысле)‏ ‎отношение‏ ‎к ‎идеологии,‏ ‎неточность ‎употребления ‎понятий, ‎ситуативное ‎её‏ ‎применение ‎и‏ ‎близкий‏ ‎горизонт ‎планирования ‎общественных‏ ‎изменений. ‎Научное‏ ‎отношение, ‎как ‎обычно, ‎«запирает»‏ ‎свои‏ ‎знания ‎в‏ ‎«кабинете», ‎не‏ ‎решаясь ‎начать ‎воплощать ‎их, ‎или,‏ ‎как‏ ‎минимум, ‎помочь‏ ‎обществу ‎в‏ ‎разъяснении ‎заблуждений.

P.S. Материалы ‎открытого ‎доступа ‎также‏ ‎публикуются‏ ‎в‏ ‎ТГ-канале: ‎https://t.me/ideo_logical

Подписывайтесь.

Читать: 5+ мин
logo Идеология и смыслы

Идеология вне политики

Антропологическое ‎измерение‏ ‎и ‎расширение ‎пространства ‎исследований ‎идеологии‏ ‎позволили ‎заметить,‏ ‎что‏ ‎во ‎многих ‎других‏ ‎сферах, ‎кроме‏ ‎политики, ‎есть ‎свои ‎полноценные‏ ‎идеологии.‏ ‎Прежде ‎всего,‏ ‎необходимо ‎напомнить,‏ ‎что ‎базовыми ‎критериями ‎является ‎наличие‏ ‎системы‏ ‎идей ‎и‏ ‎смыслов, ‎выработанная‏ ‎групповая ‎идентичность, ‎свои ‎понятия ‎и‏ ‎даже‏ ‎свой‏ ‎язык, ‎направленность‏ ‎идеологии ‎на‏ ‎изменение ‎реальности.

Поле‏ ‎возникновения

Политика,‏ ‎являясь, ‎как‏ ‎говорил ‎классик, ‎концентрированной ‎формой ‎экономики,‏ ‎с ‎одной‏ ‎стороны,‏ ‎несет ‎в ‎себе‏ ‎максимальную ‎возможность‏ ‎на ‎захват ‎и ‎реализацию‏ ‎власти,‏ ‎получению ‎и‏ ‎закреплению ‎права‏ ‎на ‎богатства, ‎может ‎дать ‎наивысший‏ ‎социальный‏ ‎статус ‎и‏ ‎даже ‎шанс‏ ‎«остаться ‎в ‎истории». ‎С ‎другой‏ ‎стороны,‏ ‎она‏ ‎сочетает ‎в‏ ‎себе ‎сложное‏ ‎взаимопроникновение ‎предельной‏ ‎публичности‏ ‎и ‎наиболее‏ ‎закрытых, ‎порой ‎на ‎уровне ‎гостайны,‏ ‎форм ‎работы‏ ‎с‏ ‎информацией. ‎В ‎силу‏ ‎изложенного ‎выше,‏ ‎становится ‎понятным, ‎почему ‎именно‏ ‎политическая‏ ‎сфера ‎со‏ ‎временем ‎стала‏ ‎настолько ‎усложняться, ‎а ‎её ‎участники‏ ‎обосновывать‏ ‎свое ‎право‏ ‎на ‎власть‏ ‎не ‎только ‎силовым ‎методом, ‎но‏ ‎и‏ ‎идейно-смысловым,‏ ‎что ‎вылилось‏ ‎в ‎понятие‏ ‎идеологии.

Однако, ‎как‏ ‎было‏ ‎написано ‎в‏ ‎одном ‎из ‎прошлых ‎материалов, ‎существовали‏ ‎и ‎другие‏ ‎сферы,‏ ‎претендующие ‎на ‎власть‏ ‎и ‎собственность,‏ ‎но ‎не ‎занимающие ‎(формально)‏ ‎политических‏ ‎статусов ‎и‏ ‎должностей, ‎например,‏ ‎религия ‎или ‎военная ‎область. ‎Более‏ ‎того,‏ ‎что ‎военная,‏ ‎что ‎религиозная‏ ‎сферы ‎были ‎(и ‎где-то ‎остаются)‏ ‎настолько‏ ‎плотно‏ ‎сплетены ‎с‏ ‎политической, ‎что‏ ‎их ‎а)‏ ‎трудно‏ ‎разделить ‎меж‏ ‎собой; ‎б) ‎ещё ‎труднее ‎не‏ ‎заметить, ‎что‏ ‎они‏ ‎нацелены ‎на ‎обладание‏ ‎одних ‎и‏ ‎тех ‎же ‎ресурсов.

Борьба ‎за‏ ‎общие‏ ‎ресурсы ‎неминуемо‏ ‎приводит ‎к‏ ‎общности ‎инструментов ‎этой ‎борьбы. ‎Напомним,‏ ‎что‏ ‎у ‎святого‏ ‎престола ‎Ватикана‏ ‎была ‎собственная ‎армия, ‎Гай ‎Юлий‏ ‎Цезарь‏ ‎начинал‏ ‎с ‎религиозной‏ ‎должности, ‎не‏ ‎говоря ‎уже‏ ‎о‏ ‎том, ‎как‏ ‎начиналась ‎и ‎продолжалась ‎история ‎с‏ ‎Крестовыми ‎походами.‏ ‎В‏ ‎этой ‎связи ‎усложнение‏ ‎любой ‎крупной‏ ‎человеческой ‎структуры ‎и ‎выработка‏ ‎ею‏ ‎собственной ‎идеологии,‏ ‎было ‎неизбежным,‏ ‎пусть ‎даже ‎тогда ‎не ‎было‏ ‎такого‏ ‎понятия.

Ещё ‎дальше‏ ‎от ‎политики

Но‏ ‎что ‎если ‎крупная ‎структура ‎не‏ ‎касается‏ ‎политической‏ ‎сферы ‎ни‏ ‎прямо, ‎ни‏ ‎косвенно? ‎Может‏ ‎ли‏ ‎она ‎не‏ ‎иметь ‎внутри ‎себя ‎все ‎идеологические‏ ‎функции ‎и‏ ‎механизмы?‏ ‎Рискнём ‎утверждать, ‎что‏ ‎нет. ‎Описав‏ ‎на ‎первом ‎шаге ‎сферы,‏ ‎близкие‏ ‎к ‎политике‏ ‎и ‎имеющие‏ ‎политические ‎амбиции, ‎мы ‎стремились ‎сделать‏ ‎простой‏ ‎логический ‎шаг,‏ ‎т. ‎к.‏ ‎идеология ‎в ‎общественном ‎сознании ‎имеет‏ ‎импринтинг‏ ‎политики‏ ‎и ‎перейти‏ ‎куда-то ‎совсем‏ ‎далеко ‎от‏ ‎неё‏ ‎сложно. ‎Однако,‏ ‎если ‎посмотреть ‎на ‎другие ‎сферы,‏ ‎например, ‎науку‏ ‎под‏ ‎идеологическим ‎углом, ‎то‏ ‎в ‎ней‏ ‎сразу ‎обнаружится ‎ядро ‎концептов:‏ ‎стремление‏ ‎к ‎истине;‏ ‎вера ‎в‏ ‎человека ‎и ‎его ‎разум, ‎как‏ ‎инструмент‏ ‎познания ‎и‏ ‎созидания; ‎прогресс‏ ‎(часто ‎технический, ‎но ‎всё ‎же).‏ ‎Будут‏ ‎смежные‏ ‎и ‎периферийные‏ ‎концепты, ‎например,‏ ‎ценность ‎образования‏ ‎и‏ ‎сменяющие ‎друг‏ ‎друга ‎в ‎разные ‎эпохи ‎эгалитарность‏ ‎/ ‎элитарность.

Аналогичная‏ ‎ситуация‏ ‎в ‎такой ‎большой‏ ‎структуре, ‎как‏ ‎профессиональный ‎спорт. ‎Ценность ‎силы;‏ ‎человек‏ ‎и ‎его‏ ‎прогресс; ‎конкуренция‏ ‎как ‎двигатель ‎— ‎все ‎это‏ ‎составляет‏ ‎ядро ‎идеологии‏ ‎спорта. ‎Выраженность‏ ‎в ‎дискурсе, ‎наполненном ‎спортивными ‎метафорами,‏ ‎их‏ ‎проникновение‏ ‎в ‎обыденной‏ ‎речи ‎говорит‏ ‎о ‎том,‏ ‎что‏ ‎сфера ‎является‏ ‎одной ‎из ‎основных ‎для ‎человечества‏ ‎в ‎целом.

Коммерческая‏ ‎сфера

Наиболее‏ ‎массовой, ‎в ‎связи‏ ‎с ‎повсеместным‏ ‎капитализмом, ‎является, ‎конечно, ‎коммерция‏ ‎и‏ ‎множество ‎вариантов‏ ‎её ‎воплощения.‏ ‎В ‎ядре ‎можно ‎отметить ‎идеи‏ ‎блага/пользы‏ ‎от ‎деятельности;‏ ‎ярко-выраженного ‎стремления‏ ‎быть ‎лучшим ‎в ‎своей ‎сфере,‏ ‎четкой‏ ‎иерархии,‏ ‎что ‎в‏ ‎пределе ‎упирается‏ ‎во ‎власть;‏ ‎своя‏ ‎версия ‎идеи‏ ‎свободы, ‎конечно.

Коммерция ‎из-за ‎своей ‎широчайшей‏ ‎распространенности ‎и‏ ‎отсутствия‏ ‎(может, ‎временного) ‎что‏ ‎монополии, ‎что‏ ‎олигополии ‎в ‎большинстве ‎отраслей,‏ ‎сталкивается‏ ‎с ‎тем‏ ‎же ‎вопросом,‏ ‎что ‎в ‎своё ‎время ‎национальные‏ ‎государства:‏ ‎как ‎обосновать‏ ‎собственную ‎уникальность‏ ‎(самоценность) ‎на ‎фоне ‎десятков ‎и‏ ‎сотен‏ ‎таких‏ ‎же ‎как‏ ‎мы? ‎Поэтому‏ ‎у ‎крупных‏ ‎и‏ ‎даже ‎средних‏ ‎корпораций ‎неизбежно ‎появляются ‎миссии, ‎видение,‏ ‎авторские ‎или,‏ ‎что‏ ‎чаще, ‎скопированные ‎варианты‏ ‎корпоративной ‎культуры.‏ ‎В ‎зависимости ‎от ‎проработанности‏ ‎и,‏ ‎что ‎важно,‏ ‎честности ‎при‏ ‎написании, ‎у ‎некоторых ‎крупных ‎коммерческих‏ ‎организаций‏ ‎действительно ‎можно‏ ‎выделить ‎корпоративную‏ ‎версию ‎идеологии. ‎Некоторые ‎фантасты, ‎которые‏ ‎предрекают,‏ ‎что‏ ‎мир ‎далее‏ ‎разделится ‎не‏ ‎на ‎государства,‏ ‎а‏ ‎на ‎зоны‏ ‎ТНК, ‎правы ‎в ‎том, ‎что‏ ‎это ‎возможно‏ ‎только‏ ‎при ‎создании ‎полноценной‏ ‎надстройки ‎над‏ ‎их, ‎корпораций, ‎экономическим ‎базисом.‏ ‎И‏ ‎замещением ‎собой‏ ‎национальных ‎государств,‏ ‎таким ‎образом, ‎только ‎уже ‎на‏ ‎другом‏ ‎основании.

На ‎эту‏ ‎тему ‎корпоративных‏ ‎идеологий ‎и ‎с ‎чего ‎начать‏ ‎строительство‏ ‎такой‏ ‎будет ‎отдельный‏ ‎материал.

Подводя ‎итог,‏ ‎можно ‎отметить,‏ ‎что‏ ‎любая ‎крупная‏ ‎структура, ‎решив ‎вопрос ‎с ‎собственной‏ ‎необходимостью ‎обществу‏ ‎и‏ ‎воспроизводимостью ‎собственных ‎базовых‏ ‎практик, ‎неизбежно‏ ‎начинает ‎формулировать ‎внутри ‎себя‏ ‎базовые‏ ‎идеологические ‎основания.‏ ‎Круг ‎потенциальных‏ ‎предельных ‎идей ‎конечен, ‎а ‎концептов‏ ‎и‏ ‎их ‎сочетаний‏ ‎между ‎собой‏ ‎— ‎бесконечен. ‎Обоснование ‎же ‎собственной‏ ‎идеологической‏ ‎позиции‏ ‎в ‎дискурсе‏ ‎оставляет ‎максимально‏ ‎широкое ‎пространство‏ ‎для‏ ‎творчества. ‎Основными‏ ‎же ‎отграничениями, ‎как ‎писалось ‎ранее,‏ ‎является ‎способность‏ ‎и‏ ‎готовность ‎действовать ‎на‏ ‎длинном ‎горизонте‏ ‎планирования.

P.S. Материалы ‎открытого ‎доступа ‎также‏ ‎публикуются‏ ‎в ‎ТГ-канале:‏ ‎https://t.me/ideo_logical

Подписывайтесь.

Читать: 3+ мин
logo Идеология и смыслы

О понятии смысла: общее и идеологическое измерение


Смысл ‎—‏ ‎одно ‎из ‎самых ‎ёмких ‎и‏ ‎одновременно ‎псевдоёмких‏ ‎понятий.‏ ‎Во-первых, ‎это ‎вся‏ ‎область ‎между‏ ‎трансцендентным ‎(миром ‎идей) ‎и‏ ‎материальным,‏ ‎т. ‎е.‏ ‎физически ‎наблюдаемым.‏ ‎Подробнее ‎можно ‎прочитать ‎у ‎Макса‏ ‎Вебера.‏ ‎Во-вторых, ‎его‏ ‎постоянно ‎путают‏ ‎с ‎пользой, ‎целью, ‎последствиями ‎и‏ ‎другими‏ ‎понятиями.‏ ‎Но ‎смысл‏ ‎определяется ‎как‏ ‎то, ‎ради‏ ‎чего‏ ‎или ‎во‏ ‎имя ‎чего ‎совершается ‎действие ‎или‏ ‎процесс. ‎Известная‏ ‎притча‏ ‎про ‎каменщиков ‎иллюстрирует‏ ‎это ‎лучше‏ ‎всего: ‎в ‎рамках ‎стройки‏ ‎один‏ ‎работник ‎обтесывает‏ ‎камень ‎из‏ ‎нужды, ‎второй ‎ради ‎семьи, ‎третий‏ ‎строит‏ ‎храм. ‎Одинаковая‏ ‎деятельность ‎осуществляется‏ ‎во ‎имя ‎разных ‎ценностей ‎или‏ ‎идей,‏ ‎т.‏ ‎к. ‎в‏ ‎неё ‎вкладывается‏ ‎разный ‎смысл.

Смысл‏ ‎не‏ ‎должен ‎пропадать‏ ‎с ‎достижением ‎цели ‎или ‎окончанием‏ ‎процесса, ‎скорее‏ ‎цели‏ ‎формулируются ‎в ‎зависимости‏ ‎от ‎того,‏ ‎что ‎субъект ‎оценивает ‎как‏ ‎идею,‏ ‎ради ‎которой‏ ‎стоит ‎действовать.‏ ‎При ‎достижении ‎цели, ‎в ‎случае‏ ‎если‏ ‎смысл ‎заранее‏ ‎сформулирован, ‎выбирается‏ ‎новая ‎цель, ‎служащая ‎той ‎же‏ ‎идее.‏ ‎Польза‏ ‎какого-либо ‎действия‏ ‎также ‎не‏ ‎заменяет ‎собой‏ ‎смысл‏ ‎и ‎не‏ ‎может ‎быть ‎приравнена ‎к ‎нему,‏ ‎т. ‎к.‏ ‎находится‏ ‎либо ‎внутри ‎процесса,‏ ‎либо ‎в‏ ‎его ‎окончании, ‎а ‎смысл‏ ‎по‏ ‎умолчанию ‎выходит‏ ‎за ‎пределы‏ ‎процесса. ‎Примером ‎такого ‎соотношения ‎может‏ ‎служить‏ ‎зарплата ‎учителя‏ ‎(польза) ‎и‏ ‎его ‎желание ‎растить ‎новые ‎поколения‏ ‎(смысл).

Пространство‏ ‎смыслов‏ ‎бесконечно ‎именно‏ ‎из-за ‎того,‏ ‎что ‎субъектов,‏ ‎формирующих‏ ‎таковые ‎смыслы,‏ ‎и ‎их ‎деятельностей ‎неизмеримо ‎много.‏ ‎Однако ‎смыслы‏ ‎можно‏ ‎свести ‎в ‎группы‏ ‎и ‎отследить,‏ ‎как ‎они ‎появляются, ‎актуализируются‏ ‎и‏ ‎видоизменяются. ‎Краеугольным‏ ‎понятием ‎и‏ ‎даже ‎вечным ‎вопросом ‎является ‎так‏ ‎называемый‏ ‎«смысл ‎жизни».‏ ‎Лучше ‎всего‏ ‎об ‎этом ‎писал ‎Виктор ‎Франкл.‏ ‎Выходя‏ ‎за‏ ‎пределы ‎религиозной‏ ‎картины ‎мира,‏ ‎но ‎не‏ ‎отрицая‏ ‎её ‎как‏ ‎вариант, ‎где ‎этот ‎вопрос ‎либо‏ ‎не ‎стоит‏ ‎вовсе,‏ ‎либо ‎ответ ‎на‏ ‎него ‎предопределен,‏ ‎согласимся ‎с ‎экзистенциалистами. ‎Предзаданного‏ ‎смысла‏ ‎жизни ‎нет.‏ ‎Его, ‎если‏ ‎такой ‎вопрос ‎стоит, ‎нужно ‎определить‏ ‎себе‏ ‎самому. ‎Выбрать,‏ ‎ради ‎чего‏ ‎стоит ‎потратить ‎тот ‎заведомо ‎конечный‏ ‎процесс,‏ ‎называемый‏ ‎жизнью, ‎и‏ ‎начать ‎воплощать‏ ‎это ‎решение‏ ‎в‏ ‎действия.

Идеология, ‎будучи‏ ‎системой ‎идей, ‎ценностей ‎и ‎смыслов,‏ ‎конечно, ‎предлагает‏ ‎её‏ ‎носителям ‎ответы ‎на‏ ‎подобные ‎вопросы.‏ ‎Но ‎не ‎в ‎виде‏ ‎единственного‏ ‎варианта, ‎а‏ ‎через ‎шкалу‏ ‎«от ‎и ‎до». ‎Таким ‎образом‏ ‎она‏ ‎одновременно ‎даёт‏ ‎и ‎иллюзию‏ ‎свободы ‎выбора, ‎и ‎оставляет ‎себе‏ ‎пространство‏ ‎для‏ ‎маневра ‎в‏ ‎дискурсе. ‎Не‏ ‎являясь ‎предельными‏ ‎идеями‏ ‎или, ‎выражаясь‏ ‎по ‎Фридену, ‎концептами ‎ядра ‎идеологии,‏ ‎смыслы ‎более‏ ‎эластичны,‏ ‎за ‎счет ‎них‏ ‎происходит ‎деконтестация‏ ‎— ‎придание ‎концепту ‎определенного‏ ‎идеологического‏ ‎значения ‎в‏ ‎дискурсе ‎и/или‏ ‎исключение ‎всех ‎прочих ‎его ‎значений.‏ ‎Можно‏ ‎(с ‎известными‏ ‎оговорками) ‎обобщить,‏ ‎что ‎именно ‎за ‎область ‎смыслов‏ ‎в‏ ‎голове‏ ‎у ‎людей‏ ‎и ‎происходит‏ ‎основная ‎идеологическая‏ ‎борьба.‏ ‎Повлиять ‎на‏ ‎то, ‎чтобы ‎субъекты ‎думали ‎определенными‏ ‎словами ‎и‏ ‎понятиями,‏ ‎трактовали ‎их ‎в‏ ‎рамках ‎заданной‏ ‎шкалы ‎ценностей, ‎наделяли ‎«правильным»‏ ‎смыслом‏ ‎свои ‎действия,‏ ‎это ‎и‏ ‎есть ‎сверхзадача ‎для ‎любой ‎идеологии.

Понимая,‏ ‎что‏ ‎таков ‎механизм‏ ‎воздействия ‎идеологии,‏ ‎следует ‎не ‎сколько ‎стремиться ‎к‏ ‎объективности‏ ‎и‏ ‎непредвзятости, ‎ибо‏ ‎это ‎невозможно‏ ‎технически, ‎сколько‏ ‎отлеживать,‏ ‎какими ‎именно‏ ‎словами ‎мы ‎думаем, ‎что ‎наделяем‏ ‎смыслом. ‎Является‏ ‎ли‏ ‎это ‎продуктом ‎нашего‏ ‎собственного ‎выбора‏ ‎или ‎из ‎всего ‎многообразия‏ ‎смыслов‏ ‎мы ‎взяли‏ ‎это ‎автоматически,‏ ‎не ‎желая ‎самим ‎принимать ‎решение‏ ‎о‏ ‎такой ‎сложной‏ ‎и ‎предельно‏ ‎важной ‎сфере ‎жизни.

Читать: 7+ мин
logo Идеология и смыслы

Тема смерти в идеологии или ради чего нам предлагают умереть?

Идеология ‎притягательна‏ ‎для ‎мыслителя ‎и ‎одновременно ‎отталкивает‏ ‎его, ‎ибо‏ ‎претендует,‏ ‎можно ‎даже ‎сказать‏ ‎«покушается» ‎на‏ ‎категорию ‎дОлжного. ‎Говорить ‎современному‏ ‎человеку,‏ ‎что ‎дОлжно‏ ‎делать, ‎думать,‏ ‎ценить, ‎уважать ‎считается ‎не ‎совсем‏ ‎прилично.

Мир‏ ‎моды ‎на‏ ‎постмодерн ‎приучил‏ ‎нас ‎ко ‎всему ‎относится ‎скептически,‏ ‎с‏ ‎недоверием,‏ ‎смотреть ‎на‏ ‎свободу ‎как‏ ‎на ‎самоценность.‏ ‎Этакая‏ ‎сепарация ‎от‏ ‎мира ‎родителей ‎в ‎глобальном ‎смысле,‏ ‎подростковое ‎отрицание‏ ‎ради‏ ‎отрицания, ‎за ‎которым‏ ‎не ‎следует‏ ‎создание ‎своего ‎мира. ‎Мы‏ ‎как‏ ‎бы ‎остановились‏ ‎на ‎этапе‏ ‎деконструкции ‎старого, ‎этого ‎оказалось ‎вполне‏ ‎достаточно,‏ ‎чтобы ‎чувствовать‏ ‎себя ‎свободно,‏ ‎но ‎на ‎руинах.

Вместе ‎с ‎тем,‏ ‎даже‏ ‎самые‏ ‎упертые ‎разрушители‏ ‎старого ‎где-то‏ ‎глубоко ‎внутри‏ ‎себя‏ ‎понимают, ‎что‏ ‎их ‎новое ‎должно ‎установить ‎свои‏ ‎правила, ‎прежде‏ ‎чем‏ ‎пытаться ‎что-то ‎на‏ ‎них ‎строить.‏ ‎Стены ‎без ‎фундамента ‎не‏ ‎стоЯт‏ ‎долго ‎—‏ ‎в ‎конечном‏ ‎итоге ‎вам ‎понадобится ‎тот ‎или‏ ‎иной‏ ‎вариант ‎основания.

После‏ ‎неизменных ‎мантр‏ ‎про ‎«не ‎допустим ‎ошибок ‎отцов»,‏ ‎после‏ ‎принятия‏ ‎деклараций ‎«за‏ ‎все ‎хорошее‏ ‎и ‎против‏ ‎всего‏ ‎плохого» ‎следует‏ ‎классический ‎набор ‎идеологических ‎вопросов ‎от‏ ‎Т. ‎Ван‏ ‎Дейка:

— «Кто‏ ‎мы?»,

— «Откуда ‎мы ‎пришли?»,

— «Кто‏ ‎принадлежит ‎к‏ ‎нам?»,

— «Что ‎мы ‎(обычно) ‎делаем‏ ‎и‏ ‎почему?»,

— «Каковы ‎наши‏ ‎цели ‎и‏ ‎ценности?».

А ‎последний ‎вопрос ‎уже ‎совсем‏ ‎взрослый,‏ ‎если ‎рассудить.‏ ‎Ради ‎каких‏ ‎таких ‎ценностей ‎мы ‎готовы ‎жить‏ ‎и‏ ‎(о,‏ ‎ужас!) ‎за‏ ‎какие ‎готовы‏ ‎умереть? ‎Ведь,‏ ‎строго‏ ‎говоря, ‎то,‏ ‎на ‎что ‎мы ‎НЕ ‎готовы‏ ‎потратить ‎жизнь,‏ ‎долго‏ ‎— ‎чем ‎жить‏ ‎до ‎конца‏ ‎дней, ‎в ‎моменте ‎—‏ ‎ради‏ ‎чего ‎встретиться‏ ‎со ‎смертью,‏ ‎особо ‎и ‎ценностями-то ‎не ‎назвать.‏ ‎Всё,‏ ‎что ‎ниже‏ ‎такой ‎планки,‏ ‎это, ‎в ‎лучшем ‎случае, ‎привычки‏ ‎и‏ ‎ритуалы,‏ ‎а ‎в‏ ‎худшем ‎—‏ ‎иллюзии ‎и‏ ‎хотелки,‏ ‎что ‎можно‏ ‎отбросить ‎без ‎всякого ‎сожаления.

Смерть ‎слишком‏ ‎тяжела ‎и‏ ‎сложна‏ ‎для ‎сознания, ‎чтобы‏ ‎быть ‎в‏ ‎нем ‎перманентно. ‎Мы ‎стараемся‏ ‎забыть‏ ‎о ‎ней‏ ‎и ‎обесценить‏ ‎её ‎роль ‎в ‎построении ‎общества‏ ‎при‏ ‎первой ‎же‏ ‎возможности. ‎Собственная‏ ‎смертность ‎— ‎настолько ‎невыносимая ‎ноша,‏ ‎что‏ ‎человек‏ ‎в ‎массе‏ ‎своей ‎отбрасывает‏ ‎мысль ‎об‏ ‎этом‏ ‎в ‎обмен‏ ‎на ‎что ‎угодно. ‎Забыться ‎—‏ ‎довольно ‎точный‏ ‎глагол‏ ‎желания ‎при ‎столкновении‏ ‎с ‎тем,‏ ‎что ‎не ‎можешь ‎вынести.‏ ‎Но‏ ‎невозможно ‎отрицать,‏ ‎что ‎любое‏ ‎более-менее ‎сложное ‎общество ‎всегда ‎подразумевает‏ ‎вполне‏ ‎внятный ‎ответ‏ ‎на ‎вопрос‏ ‎о ‎смерти. ‎От ‎самых ‎небольших‏ ‎племен‏ ‎до‏ ‎стран ‎в‏ ‎миллиард ‎человек,‏ ‎все ‎имеют‏ ‎свои‏ ‎ритуалы ‎погребения.‏ ‎Захоронения ‎предков ‎с ‎почестями, ‎праздники‏ ‎их ‎памяти,‏ ‎некий‏ ‎общественный ‎договор ‎о‏ ‎том, ‎что‏ ‎оценивать ‎как ‎правильное ‎отношение‏ ‎к‏ ‎смерти.

Всю ‎известную‏ ‎нам ‎историю‏ ‎цивилизации ‎религия ‎была ‎способом ‎ответа‏ ‎на‏ ‎вопрос ‎человечества‏ ‎о ‎собственной‏ ‎смертности. ‎В ‎этом ‎материале ‎не‏ ‎стоит‏ ‎задача‏ ‎размышлять ‎о‏ ‎наличии ‎или‏ ‎отсутствии ‎Бога‏ ‎(ов),‏ ‎но ‎трудно‏ ‎отрицать, ‎что ‎наличие ‎в ‎религиозной‏ ‎картине ‎мира‏ ‎загробной‏ ‎его ‎части ‎радикально‏ ‎решало ‎поставленный‏ ‎вопрос. ‎И, ‎что ‎скрывать,‏ ‎до‏ ‎сих ‎пор‏ ‎решает ‎для‏ ‎тотального ‎большинства ‎верующих ‎людей. ‎Вот‏ ‎только‏ ‎процент ‎«деятельно‏ ‎верующих», ‎скажем‏ ‎так, ‎всегда ‎был ‎под ‎большим‏ ‎вопросом,‏ ‎а‏ ‎сейчас ‎и‏ ‎подавно, ‎что‏ ‎подтверждают ‎и‏ ‎представители‏ ‎всех ‎основных‏ ‎конфессий. ‎А ‎это ‎значит, ‎что‏ ‎в ‎массе‏ ‎своей‏ ‎современный ‎человек ‎как-то‏ ‎по-другому ‎решает‏ ‎вопрос ‎собственной ‎смертности. ‎Если‏ ‎прямо‏ ‎— ‎никак‏ ‎не ‎решает.‏ ‎Массово ‎откладывает ‎до ‎последнего. Такой ‎себе‏ ‎«студенческий‏ ‎синдром» ‎длинной‏ ‎в ‎жизнь,‏ ‎и ‎грустно, ‎и ‎смешно.

Идеология ‎здесь‏ ‎не‏ ‎противопоставляется‏ ‎религии. ‎На‏ ‎эту ‎тему‏ ‎есть ‎отдельный‏ ‎обстоятельный‏ ‎текст, ‎скоро‏ ‎он ‎будет ‎опубликован. ‎В ‎данном‏ ‎размышлении ‎мы,‏ ‎скорее,‏ ‎показываем ‎её ‎как‏ ‎почти ‎единственную‏ ‎актуальную ‎форму, ‎чтобы ‎вообще‏ ‎замахнуться‏ ‎на ‎такой‏ ‎величины ‎вопрос.

Дело‏ ‎в ‎том, ‎что ‎идеология, ‎будучи‏ ‎(одно‏ ‎из ‎определений)‏ ‎системой ‎объединения‏ ‎людей ‎вокруг ‎их ‎ценностей, ‎идентичности‏ ‎и‏ ‎интересов,‏ ‎неизбежно ‎предполагает‏ ‎механизм ‎самозащиты‏ ‎получившегося ‎социума.‏ ‎Говоря‏ ‎терминами ‎критического‏ ‎дискурс-анализа ‎и ‎уже ‎упомянутого ‎Т.‏ ‎Ван ‎Дейка,‏ ‎идеология‏ ‎всегда ‎есть ‎злоупотребление‏ ‎властью ‎со‏ ‎стороны ‎какой-либо ‎социальной ‎группы.‏ ‎Эта‏ ‎группа, ‎даже‏ ‎являясь ‎большинством‏ ‎общества, ‎если ‎мы ‎представляем ‎себе‏ ‎идеализированную‏ ‎версию ‎социализма,‏ ‎республиканизма ‎или‏ ‎демократии, ‎будет ‎защищаться ‎от ‎внешнего‏ ‎покушения‏ ‎на‏ ‎смену ‎утвержденного‏ ‎строя. ‎Поэтому‏ ‎обязательно ‎будет‏ ‎обосновано,‏ ‎зачем ‎с‏ ‎оружием ‎в ‎руках ‎отстаивать ‎ценности‏ ‎данного ‎общества.‏ ‎По‏ ‎сути ‎— ‎платить‏ ‎своей ‎жизнью‏ ‎за ‎сохранение ‎текущего ‎порядка‏ ‎вещей.‏ ‎А ‎уж‏ ‎во ‎славу‏ ‎либеральных, ‎социалистических ‎или ‎консервативных ‎ценностей‏ ‎—‏ ‎зависит ‎только‏ ‎от ‎правящих‏ ‎в ‎обществе ‎идеологических ‎установок.

И ‎вот‏ ‎под‏ ‎разными‏ ‎знаменами ‎люди‏ ‎идут ‎на‏ ‎смерть ‎не‏ ‎по‏ ‎религиозным ‎соображениям,‏ ‎не ‎в ‎интересах ‎собственной ‎маленькой‏ ‎ячейки ‎общества,‏ ‎а‏ ‎ради ‎чего-то ‎более‏ ‎массового, ‎обезличенного,‏ ‎но ‎от ‎этого ‎не‏ ‎менее‏ ‎сильного ‎и‏ ‎продуманного. ‎И‏ ‎не ‎сказать, ‎что ‎плохого, ‎как‏ ‎правило,‏ ‎это ‎всё‏ ‎такая ‎же‏ ‎формула ‎«за ‎всё ‎хорошее». ‎Более‏ ‎того‏ ‎—‏ ‎защищать ‎своё,‏ ‎будь ‎то‏ ‎имущество, ‎жизнь‏ ‎или‏ ‎страну ‎—‏ ‎нормально.

Обычной ‎реакцией ‎на ‎подобное ‎развитие‏ ‎событие ‎является‏ ‎либо‏ ‎конформизм, ‎т. ‎е.‏ ‎принятие ‎мнения‏ ‎большинства ‎как ‎своего; ‎либо‏ ‎эскапизм‏ ‎(убегание) ‎разных‏ ‎форм ‎и‏ ‎масштабов; ‎либо ‎прямое ‎противодействие, ‎что‏ ‎реже.‏ ‎Но ‎эти‏ ‎варианты ‎не‏ ‎отвечают ‎на ‎поставленный ‎вопрос ‎до‏ ‎конца.‏ ‎Если‏ ‎даже ‎огородить‏ ‎условного ‎человека‏ ‎от ‎власти‏ ‎в‏ ‎области ‎его‏ ‎самого ‎важного ‎со ‎стороны ‎иных‏ ‎людей, ‎сообществ‏ ‎или‏ ‎государств, ‎он ‎не‏ ‎начнет ‎принимать‏ ‎ключевые ‎решения ‎самостоятельно. ‎В‏ ‎массе‏ ‎своей, ‎повторимся,‏ ‎он ‎будет‏ ‎их ‎откладывать, ‎игнорировать, ‎забывать ‎и‏ ‎забивать‏ ‎другими, ‎более‏ ‎мелкими ‎вопросами‏ ‎и ‎«вопросиками». ‎Лишь ‎бы ‎не‏ ‎решать‏ ‎что-то‏ ‎по-серьёзному.

Проговорим ‎ещё‏ ‎раз ‎для‏ ‎тех, ‎кто‏ ‎предпочел‏ ‎не ‎увидеть‏ ‎этого ‎даже ‎в ‎таком ‎тексте.‏ ‎Каждый ‎из‏ ‎нас‏ ‎это ‎знает. ‎Человек‏ ‎отягощен ‎сознанием‏ ‎и ‎знает, ‎что ‎смертен. В‏ ‎глубине‏ ‎себя ‎он‏ ‎понимает, ‎что‏ ‎даже ‎при ‎хорошем ‎развитии ‎событий‏ ‎его‏ ‎годы ‎жизни‏ ‎не ‎будут‏ ‎одинаково ‎ценны ‎и ‎продуктивны, ‎а‏ ‎часть‏ ‎его‏ ‎решений ‎может‏ ‎навсегда ‎обвалить‏ ‎качество ‎оставшихся‏ ‎лет‏ ‎из-за ‎последствий‏ ‎для ‎здоровья. ‎Вопросов, ‎в ‎связи‏ ‎с ‎этим,‏ ‎два.‏ ‎Первый ‎— ‎на‏ ‎что ‎вы‏ ‎собираетесь ‎потратить ‎собственную ‎жизнь?‏ ‎Второй‏ ‎— ‎ради‏ ‎чего ‎вы‏ ‎согласны ‎прервать ‎её, ‎встретившись ‎со‏ ‎смертью?‏ ‎Это ‎два‏ ‎разных ‎вопроса,‏ ‎кстати. ‎Но ‎даже ‎на ‎первый,‏ ‎который‏ ‎не‏ ‎предполагает ‎умирание‏ ‎здесь ‎и‏ ‎сейчас, ‎а‏ ‎наоборот‏ ‎— ‎говорит‏ ‎о ‎созидании, ‎жизни, ‎позитиве ‎и‏ ‎в ‎массовом,‏ ‎и‏ ‎в ‎научном ‎смысле,‏ ‎люди ‎обычно‏ ‎не ‎могут ‎внятно ‎ответить.‏ ‎Что‏ ‎уж ‎говорить‏ ‎о ‎втором.

Плохих‏ ‎новостей ‎по ‎выше ‎нарисованной ‎картине‏ ‎будет‏ ‎три.

Первая — пространство ‎не‏ ‎терпит ‎пустоты.‏ ‎Не ‎решите ‎сами, ‎за ‎вас‏ ‎решат‏ ‎обстоятельства‏ ‎или ‎другие‏ ‎люди. ‎Не‏ ‎особо ‎важно‏ ‎какого‏ ‎масштаба, ‎но‏ ‎точно ‎решат. ‎Ваша ‎жизнь ‎будет‏ ‎посвящена ‎чему-то‏ ‎в‏ ‎итоге, ‎но, ‎скорее‏ ‎всего, ‎не‏ ‎тому, ‎чему ‎бы ‎ВАМ‏ ‎хотелось.

Вторая — время‏ ‎в ‎любом‏ ‎случае ‎пройдет,‏ ‎а ‎смерть ‎наступит. ‎Нет ‎возможности‏ ‎поставить‏ ‎их ‎на‏ ‎паузу, ‎тем‏ ‎более ‎отменить ‎эту ‎предопределенность. ‎Решите‏ ‎вы,‏ ‎не‏ ‎решите, ‎согласитесь‏ ‎с ‎готовым‏ ‎или ‎придумаете‏ ‎своё,‏ ‎время ‎будет‏ ‎потрачено.

Третья — почти ‎гарантировано ‎вопрос ‎о ‎своем‏ ‎смысле ‎жизни,‏ ‎смертности,‏ ‎об ‎оставлении ‎чего-то‏ ‎после ‎себя‏ ‎нагрянет ‎к ‎вам ‎рано‏ ‎или‏ ‎поздно. ‎В‏ ‎большинстве ‎своём‏ ‎— ‎поздно. ‎Когда ‎ни ‎сил,‏ ‎ни‏ ‎времени ‎на‏ ‎изменения ‎уже‏ ‎толком ‎не ‎останется. ‎Увернуться ‎от‏ ‎таких‏ ‎тяжелых‏ ‎и ‎сложных‏ ‎мыслей ‎не‏ ‎выйдет. ‎На‏ ‎смертном‏ ‎одре ‎или‏ ‎раньше ‎мозг ‎автоматически ‎достанет ‎этот‏ ‎вопрос ‎из‏ ‎закромов,‏ ‎куда ‎его ‎спрятали.

Хорошая‏ ‎новость ‎одна. Решить,‏ ‎ради ‎чего ‎жить, ‎т.‏ ‎е.‏ ‎медленно, ‎но‏ ‎осмысленно ‎умирать‏ ‎каждый ‎день, ‎можно ‎прямо ‎сейчас.‏ ‎Это‏ ‎очень ‎непросто,‏ ‎но ‎можно,‏ ‎и ‎зависит ‎только ‎от ‎вас.‏ ‎Решить,‏ ‎ради‏ ‎чего ‎вы‏ ‎готовы ‎пожертвовать‏ ‎собой ‎тоже‏ ‎можно.‏ ‎Но, ‎скорее‏ ‎всего, ‎именно ‎про ‎это ‎вы‏ ‎итак ‎знаете,‏ ‎просто‏ ‎стараетесь ‎об ‎этом‏ ‎не ‎думать.

Данный‏ ‎проект ‎направлен ‎на ‎обратное‏ ‎—‏ ‎побудить ‎думать‏ ‎тех, ‎кому‏ ‎пора ‎это ‎начать ‎делать. ‎Если‏ ‎вы‏ ‎сомневаетесь, ‎пора‏ ‎ли ‎вам,‏ ‎значит, ‎точно ‎пора.

P.S. Материалы ‎открытого ‎доступа‏ ‎также‏ ‎публикуются‏ ‎в ‎ТГ-канале:‏ ‎https://t.me/ideo_logical

Подписывайтесь.

Читать: 14+ мин
logo Идеология и смыслы

Образ будущего: почему мы смотрим в него с тревогой и какая есть альтернатива

Часть ‎первая:‏ ‎"Образ ‎будущего ‎или ‎красота ‎в‏ ‎глазах ‎смотрящего»

Неизбежно‏ ‎упираясь‏ ‎в ‎основной ‎вопрос‏ ‎философии ‎о‏ ‎первичности ‎сознания ‎или ‎материи,‏ ‎приходится‏ ‎делать ‎выбор‏ ‎в ‎пользу‏ ‎одного ‎из ‎вариантов, ‎чтобы ‎говорить‏ ‎о‏ ‎действительно ‎сложных‏ ‎вопросах. ‎Как‏ ‎знает ‎уважаемый ‎читатель, ‎автор ‎этих‏ ‎материалов‏ ‎стоит‏ ‎на ‎идеалистических‏ ‎позициях ‎и‏ ‎выбирает ‎верить,‏ ‎что‏ ‎мысль ‎первична,‏ ‎хоть ‎и ‎не ‎отрицает ‎влияния‏ ‎материальных ‎условий.‏ ‎Диалектическую‏ ‎связь ‎никто ‎не‏ ‎отменял.

Поколенческие ‎ожидания

Опираясь‏ ‎на ‎такой ‎подход, ‎можно‏ ‎утверждать‏ ‎довольно ‎дальнодействующий‏ ‎принцип: ‎человечество‏ ‎живет ‎в ‎мире, ‎который ‎до‏ ‎этого‏ ‎помыслило, ‎при‏ ‎чем, ‎помыслило‏ ‎коллективно. Этим ‎объясняется ‎и ‎известный ‎феномен,‏ ‎что‏ ‎мы‏ ‎живем ‎в‏ ‎мире, ‎о‏ ‎котором ‎думали‏ ‎наши‏ ‎отцы ‎и‏ ‎деды, ‎а ‎собственными ‎размышлениями ‎(и‏ ‎действиями, ‎конечно!)‏ ‎создаем‏ ‎мир ‎уже ‎своим‏ ‎детям. ‎Менять‏ ‎мир ‎так ‎быстро, ‎чтобы‏ ‎увидеть‏ ‎его ‎еще‏ ‎при ‎жизни,‏ ‎редкость.

Применительно ‎к ‎нашей ‎истории ‎хорошо‏ ‎видно,‏ ‎что ‎военное‏ ‎поколение ‎хотело‏ ‎мира ‎и ‎спокойствия, ‎и ‎именно‏ ‎таким‏ ‎получились‏ ‎50-70 ‎годы‏ ‎СССР. ‎Поколение‏ ‎т. ‎н.‏ ‎«застоя»‏ ‎хотело ‎перемен‏ ‎и ‎свободы, ‎девяностые ‎и ‎начало‏ ‎нулевых ‎удовлетворили‏ ‎этот‏ ‎запрос, ‎после ‎чего‏ ‎уже ‎коллективному‏ ‎россиянину ‎захотелось ‎относительной ‎стабильности‏ ‎и‏ ‎крепкого ‎государства,‏ ‎что, ‎в‏ ‎общих ‎чертах, ‎и ‎получилось ‎во‏ ‎второй‏ ‎половине ‎нулевых‏ ‎и ‎в‏ ‎десятых ‎годах ‎нового ‎века. ‎Начало‏ ‎двадцатых‏ ‎годов‏ ‎обсуждать ‎пока‏ ‎рано, ‎слишком‏ ‎близки ‎события.

Фантастический‏ ‎культурный‏ ‎горизонт ‎

В‏ ‎масштабе ‎всего ‎человечества ‎мысли ‎и‏ ‎ожидания ‎находить‏ ‎и‏ ‎описывать ‎сложнее, ‎т.‏ ‎к. ‎мало‏ ‎общего ‎материала ‎для ‎анализа,‏ ‎однако,‏ ‎к ‎такому‏ ‎можно ‎причислить‏ ‎объекты ‎массовой ‎культуры. ‎Фильмы, ‎книги,‏ ‎видеоигры‏ ‎— ‎все‏ ‎это ‎потребляется‏ ‎десятками ‎и ‎сотнями ‎миллионов ‎людей,‏ ‎и‏ ‎по‏ ‎массовому ‎спросу‏ ‎на ‎это‏ ‎можно ‎«подсмотреть»,‏ ‎на‏ ‎что ‎направлено‏ ‎внимание ‎общечеловеческого ‎сознания. ‎О ‎чем‏ ‎оно ‎думает,‏ ‎чем‏ ‎озабочено, ‎как ‎представляет‏ ‎себе ‎будущее.

Писатели-фантасты‏ ‎были ‎популярны ‎во ‎все‏ ‎десятилетия‏ ‎массовой ‎и‏ ‎доступной ‎печати,‏ ‎а ‎такие ‎фильмы, ‎как ‎«Стартрек»,‏ ‎«Звездные‏ ‎войны» ‎только‏ ‎укрепили ‎жанр‏ ‎фантастики, ‎удовлетворяя ‎желание ‎публики ‎не‏ ‎только‏ ‎посмотреть‏ ‎на ‎спецэффекты,‏ ‎но ‎и‏ ‎заглянуть ‎в‏ ‎далекое‏ ‎будущее ‎на‏ ‎экране. ‎Многочисленные ‎другие ‎примеры ‎фильмов‏ ‎про ‎возможные‏ ‎близкие‏ ‎или ‎дальние ‎перспективы‏ ‎человечества ‎также‏ ‎не ‎оставались ‎без ‎явных‏ ‎признаков‏ ‎зрительского ‎интереса:‏ ‎«Интерстеллар», ‎«Терминатор»,‏ ‎«Марсианин», ‎«Безумный ‎Макс», ‎«Аватар» ‎и‏ ‎прочие.

В‏ ‎сфере ‎компьютерных‏ ‎игр ‎фантастическая‏ ‎тематика ‎также ‎остается ‎популярной, ‎достаточно‏ ‎вспомнить‏ ‎серии‏ ‎«Старкрафт», ‎«Масс‏ ‎Эффект», ‎«Фоллаут»,‏ ‎«Киберпанк», ‎«Один‏ ‎и‏ ‎нас» ‎и‏ ‎т. ‎д. ‎Однако ‎этого ‎материала‏ ‎бы ‎не‏ ‎было‏ ‎написано, ‎если ‎бы‏ ‎по ‎обозначенным‏ ‎примерам ‎не ‎выслеживалась ‎явная‏ ‎тенденция.‏ ‎Обратим ‎внимание‏ ‎еще ‎раз‏ ‎на ‎мысль ‎выше: ‎человечество ‎живет‏ ‎в‏ ‎мире, ‎который‏ ‎до ‎этого‏ ‎помыслило, ‎при ‎чем, ‎помыслило ‎коллективно.‏ ‎Культура‏ ‎является‏ ‎отражением ‎таких‏ ‎мыслей ‎коллективного‏ ‎человечества, ‎а‏ ‎значит,‏ ‎по ‎ней‏ ‎можно ‎понять ‎направление. ‎Какое ‎же‏ ‎будущее ‎рисует‏ ‎себе‏ ‎Человек?

Коллективный ‎пессимизм

Во-первых, ‎человек‏ ‎конца ‎XX‏ ‎— ‎начала ‎XXI ‎века‏ ‎явно‏ ‎ждет ‎большую‏ ‎войну. ‎Это‏ ‎можно ‎назвать ‎отголоском ‎(возобновленной?) ‎ядерной‏ ‎гонки,‏ ‎но ‎мир‏ ‎постапокалипсиса ‎—‏ ‎один ‎из ‎самых ‎популярных ‎сюжетов.‏ ‎Там‏ ‎ядерная‏ ‎катастрофа ‎уже‏ ‎произошла ‎и‏ ‎с ‎её‏ ‎последствиями‏ ‎борются ‎все,‏ ‎кто ‎выжил/мутировал/спрятался. ‎Постановка ‎вопроса ‎с‏ ‎приставкой ‎«пост-»‏ ‎указывает‏ ‎на ‎неизбежность ‎наступления‏ ‎сценария ‎настолько,‏ ‎что ‎прямо ‎пишет ‎о‏ ‎«мире‏ ‎после» ‎как‏ ‎о ‎единственной‏ ‎реальности. ‎Даже ‎в ‎произведениях, ‎где‏ ‎на‏ ‎сюжет ‎влияет‏ ‎возможное ‎путешествие‏ ‎во ‎времени, ‎например, ‎уже ‎упомянутая‏ ‎франшиза‏ ‎«Терминатор»‏ ‎или ‎фильм‏ ‎«Петля», ‎«Довод»,‏ ‎будущую ‎ядерную‏ ‎катастрофу‏ ‎не ‎удается‏ ‎предотвратить, ‎только ‎отсрочить, ‎отодвинуть.

Во-вторых, ‎экология.‏ ‎Мир ‎будущего,‏ ‎по‏ ‎мысли ‎авторов ‎фильмов‏ ‎и ‎игр,‏ ‎как ‎правило ‎переживает ‎ресурсный‏ ‎кризис,‏ ‎вызванный ‎ошибкой‏ ‎в ‎обращении‏ ‎с ‎природой. ‎В ‎лучшем ‎случае‏ ‎это‏ ‎толкает ‎человечество‏ ‎к ‎другим‏ ‎планетам ‎и ‎звездам, ‎как ‎в‏ ‎«Интерстелларе»‏ ‎или‏ ‎«Бегущем ‎по‏ ‎лезвию», ‎но‏ ‎сама ‎ошибка‏ ‎редко‏ ‎устраняется. ‎Чаще‏ ‎тяга ‎к ‎бездумному ‎использованию ‎ресурсов‏ ‎и ‎неконтролируемому‏ ‎размножению‏ ‎и ‎потреблению ‎показывается‏ ‎как ‎имманентный‏ ‎признак ‎человека.

Аналогично ‎с ‎миром‏ ‎после‏ ‎ядерной ‎войны,‏ ‎вариант ‎с‏ ‎экологической ‎катастрофой ‎можно ‎списать ‎на‏ ‎обычную‏ ‎проекцию ‎текущих‏ ‎тревог ‎и‏ ‎нарративов, ‎которые ‎активно ‎распространяются ‎в‏ ‎СМИ.‏ ‎Так,‏ ‎например, ‎истерика‏ ‎про ‎озоновый‏ ‎слой ‎атмосферы,‏ ‎доказано,‏ ‎была ‎вызвана‏ ‎искусственно ‎и ‎даже ‎с ‎явным‏ ‎заказчиком-бенефициаром. ‎Но‏ ‎показательно‏ ‎именно ‎неустранение ‎самой‏ ‎первопричины ‎описываемого‏ ‎кризиса. ‎В ‎лучшем ‎случае‏ ‎человечество‏ ‎либо ‎приспосабливается‏ ‎жить ‎в‏ ‎мире ‎истощенных ‎недр, ‎либо ‎успевает‏ ‎улететь‏ ‎на ‎другую‏ ‎планету, ‎чтобы,‏ ‎очевидно, ‎потом ‎истощить ‎и ‎её.

В-третьих,‏ ‎и‏ ‎это‏ ‎представляет ‎наибольший‏ ‎интерес, ‎в‏ ‎мире ‎возможного‏ ‎будущего‏ ‎социальная ‎структура,‏ ‎политический ‎строй, ‎не ‎смотря ‎на‏ ‎пережитые ‎кризисы,‏ ‎не‏ ‎стремится ‎развиваться, ‎чтобы‏ ‎предотвратить ‎их‏ ‎в ‎дальнейшем. ‎За ‎редким‏ ‎исключением‏ ‎описано ‎2‏ ‎варианта: ‎проекция‏ ‎текущего ‎и ‎деградация ‎до ‎прошлого‏ ‎(восстановление‏ ‎монархий, ‎рабства,‏ ‎вплоть ‎до‏ ‎первобытного ‎строя). ‎То ‎есть ‎версии‏ ‎неприятностей‏ ‎мы‏ ‎помыслить ‎можем,‏ ‎а ‎вот‏ ‎варианта ‎развития‏ ‎(даже‏ ‎в ‎фантастике!)‏ ‎нет.

Магистрально ‎получается ‎5 ‎базовых ‎вариантов,‏ ‎третий ‎и‏ ‎пятый‏ ‎Маркс ‎бы ‎не‏ ‎одобрил:

1) развитие ‎технологии‏ ‎с ‎консервацией ‎текущего ‎политического‏ ‎и‏ ‎экономического ‎строя‏ ‎(киберпанк);

2) замирание ‎и‏ ‎технологической, ‎и ‎социальной ‎сфер ‎(стагнация);

3) деградация‏ ‎технологии‏ ‎и ‎экономики‏ ‎через ‎большой‏ ‎кризис, ‎сохранение ‎текущей ‎социально-экономической ‎версии‏ ‎(технорегресс);

4) тотальный‏ ‎кризис,‏ ‎откат ‎и‏ ‎технологии, ‎и‏ ‎социальной ‎сферы‏ ‎(постапокалипсис);

5) развитие‏ ‎технологии, ‎но‏ ‎деградация ‎политики ‎и ‎социальной ‎сферы‏ ‎вплоть ‎до‏ ‎т.‏ ‎н. ‎«Нового ‎Средневековья».

Риторический‏ ‎вопрос ‎остается‏ ‎все ‎тем ‎же: ‎как‏ ‎можно‏ ‎в ‎реальности‏ ‎взрастить ‎что-то‏ ‎созидательное, ‎если ‎мысли ‎заняты ‎лишь‏ ‎стагнацией‏ ‎и ‎разными‏ ‎вариантами ‎катастроф?‏ ‎Мы ‎не ‎призываем ‎перечитывать ‎«Трансерфинг‏ ‎реальности»‏ ‎или‏ ‎пересматривать ‎«Секрет»,‏ ‎дело ‎не‏ ‎в ‎этом.‏ ‎Позитивные‏ ‎варианты ‎нужны‏ ‎не ‎как ‎доминанта, ‎а ‎как‏ ‎равноценный ‎спарринг-партнер‏ ‎для‏ ‎негатива, ‎альтернатива, ‎конкурент.‏ ‎Ведь ‎конкуренция‏ ‎в ‎мире ‎одного ‎варианта‏ ‎это‏ ‎оксюморон: ‎сразу‏ ‎понятно, ‎кто‏ ‎выйдет ‎победителем.

Итог ‎первой ‎части

По ‎неизвестной‏ ‎причине‏ ‎человечество ‎рассматривает‏ ‎свое ‎текущее‏ ‎состояние ‎и ‎его ‎будущие ‎проекции‏ ‎как‏ ‎путь‏ ‎к ‎кризису.‏ ‎В ‎плохих‏ ‎вариантах ‎иногда‏ ‎доминирует‏ ‎влияние ‎одного‏ ‎фактора, ‎будь ‎то ‎война, ‎экология,‏ ‎инопланетяне, ‎а‏ ‎иногда‏ ‎и ‎сумма ‎этих‏ ‎вводных. ‎Не‏ ‎видя ‎позитивного ‎разрешения, ‎даже‏ ‎находясь‏ ‎в ‎области,‏ ‎где ‎«выход»‏ ‎можно ‎«нарисовать», ‎т. ‎е. ‎обозначить‏ ‎без‏ ‎каких-либо ‎причин,‏ ‎картина ‎остается‏ ‎безрадостной ‎и ‎где-то ‎даже ‎безысходной.‏ ‎При‏ ‎этом‏ ‎в ‎реальности,‏ ‎из ‎которой‏ ‎писатели, ‎режиссеры‏ ‎и‏ ‎создатели ‎игр‏ ‎смотрят ‎на ‎эту ‎перспективу, ‎к‏ ‎лучшему ‎глобально‏ ‎ничего‏ ‎не ‎меняется, ‎а‏ ‎значит, ‎проблемы‏ ‎будут ‎пытаться ‎осмыслить ‎и‏ ‎далее.‏ ‎Остается ‎надеяться,‏ ‎что ‎этот‏ ‎массовый ‎футуристичный ‎декаданс ‎не ‎затянется‏ ‎настолько,‏ ‎чтобы ‎человечество‏ ‎успело ‎его‏ ‎воплотить ‎в ‎жизнь. ‎Уж ‎лучше‏ ‎вспомнить‏ ‎Мир‏ ‎Полудня ‎братьев‏ ‎Стругацких. ‎Но‏ ‎о ‎них‏ ‎поговорим‏ ‎в ‎другой‏ ‎раз.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------

Часть ‎вторая: ‎"Доказательство ‎от ‎прекрасного.‏ ‎Прекрасного ‎далёко»

Мыслить‏ ‎о‏ ‎будущем ‎в ‎контексте‏ ‎целей ‎и‏ ‎задач ‎трудно. ‎Во-первых, ‎для‏ ‎нашего‏ ‎мозга ‎нет‏ ‎существенной ‎разницы‏ ‎между ‎тем, ‎что ‎делается, ‎и‏ ‎тем,‏ ‎что ‎только‏ ‎задумано, ‎устает‏ ‎он, ‎как ‎ни ‎странно, ‎одинаково.‏ ‎Во-вторых,‏ ‎выталкивать‏ ‎себя ‎за‏ ‎пределы ‎текущих‏ ‎задач, ‎одновременно‏ ‎не‏ ‎бросая ‎их,‏ ‎равносильно ‎взваливанию ‎двух ‎нош. ‎Решать‏ ‎насущное ‎и‏ ‎мыслить‏ ‎о ‎предстоящем ‎сложно‏ ‎даже ‎про‏ ‎одного ‎человека, ‎а ‎теперь‏ ‎представим,‏ ‎что ‎задача‏ ‎стоит ‎сразу‏ ‎про ‎все ‎человечество.

Как ‎мы ‎писали‏ ‎ранее,‏ ‎большинство ‎таких‏ ‎размышлений ‎сейчас,‏ ‎судя ‎по ‎культурным ‎нарративам, ‎упирается‏ ‎в‏ ‎бесконечные‏ ‎и ‎почти‏ ‎сугубо ‎негативные‏ ‎проекции ‎текущих‏ ‎проблем.‏ ‎Получается, ‎что‏ ‎в ‎фильмах, ‎книгах ‎и ‎играх‏ ‎мы, ‎человечество,‏ ‎описывая‏ ‎будущее, ‎видим ‎только‏ ‎усугубление ‎военной,‏ ‎экологической, ‎экономической ‎и ‎других‏ ‎проблем.‏ ‎А ‎то‏ ‎и ‎их‏ ‎катастрофическую ‎эскалацию. ‎Помыслить ‎развитие ‎и‏ ‎существенный‏ ‎прогресс ‎хоть‏ ‎в ‎чем-либо,‏ ‎кроме ‎технологии, ‎почему-то ‎не ‎получается,‏ ‎а‏ ‎может,‏ ‎и ‎не‏ ‎хочется, ‎либо‏ ‎такая ‎задача‏ ‎вообще‏ ‎не ‎стоит.

Вот‏ ‎только ‎альтернатива ‎такому ‎массовому ‎пессимизму‏ ‎есть, ‎а‏ ‎точнее,‏ ‎была. ‎И ‎в‏ ‎данном ‎материале‏ ‎мы ‎представим ‎размышления ‎на‏ ‎основе‏ ‎творчества ‎братьев‏ ‎Стругацких ‎и‏ ‎их ‎Мира ‎Полудня. ‎Оговоримся, ‎что‏ ‎это‏ ‎не ‎попытка‏ ‎написать ‎сочинение-изложение‏ ‎на ‎тему ‎«Что ‎хотели ‎сказать‏ ‎авторы?»,‏ ‎а‏ ‎вдохновленный ‎Стругацкими‏ ‎материал ‎про‏ ‎идеи, ‎будущее‏ ‎и‏ ‎людей.

Будущее, ‎которого‏ ‎не ‎случилось

Читая ‎«Полдень ‎XXII ‎век»,‏ ‎«Обитаемый ‎остров»,‏ ‎«Далекую‏ ‎Радугу» ‎и ‎даже‏ ‎«Страну ‎багровых‏ ‎туч», ‎где ‎новый ‎мир‏ ‎ещё‏ ‎не ‎построен,‏ ‎в ‎глаза‏ ‎бросаются ‎не ‎столько ‎обстоятельства, ‎сколько‏ ‎массовый‏ ‎характер ‎иной‏ ‎мотивации ‎персонажей.‏ ‎Декорации ‎и ‎новые, ‎пока ‎немыслимые‏ ‎проблемы,‏ ‎например,‏ ‎трудности ‎межзвёздных‏ ‎перелётов, ‎все‏ ‎равно ‎создают‏ ‎тот‏ ‎же ‎спектр‏ ‎вопросов. ‎Молодые ‎люди ‎хотят ‎узнать‏ ‎мир ‎вокруг‏ ‎и‏ ‎реализоваться, ‎строят ‎дружеские‏ ‎и ‎любовные‏ ‎отношения, ‎более ‎старшие ‎товарищи-специалисты‏ ‎обычно‏ ‎сосредоточены ‎на‏ ‎выполнении ‎сложных‏ ‎задач, ‎преодолении, ‎разгадывании.

Разница ‎в ‎мотивации‏ ‎возникает‏ ‎на ‎фоне‏ ‎миров, ‎в‏ ‎которые ‎попадают ‎главные ‎герои, ‎обычно‏ ‎это‏ ‎либо‏ ‎очень ‎условное‏ ‎Средневековье ‎или‏ ‎мир ‎капитализма,‏ ‎который‏ ‎царит ‎на‏ ‎других ‎планетах. ‎Приведём ‎2 ‎примера‏ ‎из ‎повести‏ ‎«Обитаемый‏ ‎остров».

Пример ‎первый. Главный ‎герой,‏ ‎Максим ‎Каммерер,‏ ‎сталкивается ‎с ‎миром, ‎где‏ ‎противоборствуют‏ ‎условные ‎империи,‏ ‎а ‎альтернативная‏ ‎государственной ‎точка ‎зрения, ‎выраженная ‎в‏ ‎книгах,‏ ‎находится ‎под‏ ‎запретом. ‎При‏ ‎этом, ‎показаны ‎оппозиционеры, ‎которые ‎оказываются‏ ‎начитанными,‏ ‎высоко‏ ‎образованными ‎и‏ ‎интеллигентными ‎людьми.‏ ‎Но ‎читали‏ ‎они,‏ ‎конечно, ‎запрещённые‏ ‎книги. ‎Диссонанс ‎у ‎Максима ‎вызывает‏ ‎сама ‎постановка‏ ‎вопроса,‏ ‎что ‎книга ‎и‏ ‎образование ‎может‏ ‎быть ‎злом ‎и ‎воспитать‏ ‎человека‏ ‎неправильно, ‎в‏ ‎его ‎мире‏ ‎это ‎непредставимо. ‎Образование ‎в ‎реалиях‏ ‎Мира‏ ‎Полудня ‎—‏ ‎однозначное ‎добро,‏ ‎воспитывающее ‎в ‎каждом ‎человеке ‎гуманизм,‏ ‎сострадание,‏ ‎тягу‏ ‎к ‎прогрессу‏ ‎и ‎исследованиям.‏ ‎Как ‎возможно‏ ‎сочетание‏ ‎образования ‎и‏ ‎зла, ‎главный ‎герой ‎не ‎понимает‏ ‎в ‎принципе.

Пример‏ ‎второй. В‏ ‎запале ‎спора ‎между‏ ‎местными ‎жителями‏ ‎и ‎Максимом ‎ими ‎произносится‏ ‎словосочетание‏ ‎«детская ‎преступность».‏ ‎На ‎что,‏ ‎опять ‎же, ‎протагонист ‎выражает ‎недоумение:‏ ‎как‏ ‎это ‎«детская»‏ ‎и ‎«преступность»‏ ‎в ‎одном ‎флаконе? ‎Это ‎преступления‏ ‎против‏ ‎детей,‏ ‎что ‎ли?‏ ‎Он ‎не‏ ‎может ‎понять,‏ ‎ибо‏ ‎не ‎сталкивался‏ ‎с ‎этим ‎в ‎реальности, ‎что‏ ‎вообще ‎бывают‏ ‎такие‏ ‎общества, ‎в ‎которых,‏ ‎дети, ‎в‏ ‎силу ‎определённых ‎обстоятельств, ‎совершают‏ ‎преступления:‏ ‎воруют, ‎убивают,‏ ‎продают ‎себя.‏ ‎Непредставимая ‎картина, ‎отсутствующая ‎логическая ‎связь‏ ‎между‏ ‎словами.

Человек ‎и‏ ‎среда

И ‎здесь‏ ‎мы ‎неизбежно ‎доходим ‎до ‎мысли,‏ ‎которую‏ ‎невозможно‏ ‎отрицать, ‎смотря‏ ‎на ‎реальность.‏ ‎Пусть ‎не‏ ‎в‏ ‎качестве ‎аксиомы,‏ ‎но ‎хотя ‎бы ‎как ‎коннотация‏ ‎или ‎зависимость:‏ ‎общественное‏ ‎бытие ‎определяет ‎общественное‏ ‎сознание. ‎Материализм‏ ‎и ‎Карл ‎Маркс. ‎Мир‏ ‎Полудня‏ ‎настолько ‎сильно‏ ‎отличается ‎от‏ ‎других ‎планет ‎по ‎своей ‎бытийности,‏ ‎что‏ ‎неизбежно ‎продуцирует‏ ‎людей ‎с‏ ‎другим ‎сознанием. ‎«Попаданцы» ‎сильно ‎удивляются‏ ‎другому‏ ‎сознанию‏ ‎людей ‎иных‏ ‎планет, ‎хоть‏ ‎некоторые ‎из‏ ‎них‏ ‎и ‎понимают,‏ ‎что ‎причиной ‎служит ‎другое ‎бытие.

Люди‏ ‎и ‎иные‏ ‎существа‏ ‎с ‎других ‎планет‏ ‎не ‎могут‏ ‎(массово) ‎обладать ‎другой ‎формой‏ ‎социальных‏ ‎отношений, ‎если‏ ‎их ‎обыденность‏ ‎провоцирует ‎только ‎на ‎вертикальные ‎социальные‏ ‎связи,‏ ‎а ‎главным‏ ‎предметом ‎беспокойства‏ ‎остается ‎выживание. ‎Отдельные ‎представители, ‎конечно,‏ ‎совершают‏ ‎над‏ ‎собой ‎усилие,‏ ‎но ‎норма‏ ‎в ‎понимании‏ ‎типичности‏ ‎создается ‎только‏ ‎стабильными ‎условиями. ‎

Человечество ‎Мира ‎Полудня‏ ‎решило ‎все‏ ‎те‏ ‎вопросы, ‎что ‎казались‏ ‎«вечными» ‎для‏ ‎цивилизации: ‎голод, ‎войны, ‎«старые»‏ ‎болезни,‏ ‎и, ‎раз‏ ‎уж ‎эти‏ ‎книги ‎писались ‎Стругацкими ‎в ‎СССР,‏ ‎вопрос‏ ‎эксплуатации ‎человека‏ ‎человеком ‎со‏ ‎всеми ‎вытекающими. ‎Высвобожденное ‎человечество ‎ринулось‏ ‎в‏ ‎космос,‏ ‎стали ‎доступны‏ ‎различные ‎формы‏ ‎творчества ‎без‏ ‎привязки‏ ‎к ‎финансовым‏ ‎результатам. ‎Но ‎самое ‎важное ‎—‏ ‎фокус ‎внимания‏ ‎сместился‏ ‎с ‎доминации ‎на‏ ‎сотрудничество, ‎с‏ ‎интересов ‎стран, ‎наций ‎и‏ ‎групп‏ ‎на ‎воспитание‏ ‎Нового ‎Человека.

Строго‏ ‎говоря, ‎невозможно ‎получить ‎другое ‎будущее‏ ‎для‏ ‎человечества, ‎не‏ ‎поменяв ‎самого‏ ‎человека. ‎Однако ‎если ‎условия, ‎общественные‏ ‎нормативные‏ ‎формы‏ ‎взаимодействия ‎и‏ ‎типичные ‎мотивации‏ ‎будут ‎воспроизводиться,‏ ‎то‏ ‎откуда ‎появиться‏ ‎новому ‎человеку? ‎Классический ‎спор ‎о‏ ‎первичности ‎между‏ ‎курицей‏ ‎и ‎яйцом. ‎Построить‏ ‎новое ‎общество,‏ ‎чтобы ‎вырастить ‎там ‎нового‏ ‎человека‏ ‎или ‎воспитать‏ ‎нового ‎человека,‏ ‎который ‎не ‎захочет ‎жить ‎в‏ ‎старом‏ ‎обществе?

Готового ‎ответа‏ ‎нет. ‎Однако‏ ‎в ‎произведениях ‎Стругацких ‎есть ‎примеры‏ ‎движения‏ ‎как‏ ‎в ‎одну‏ ‎сторону, ‎так‏ ‎и ‎в‏ ‎другую.

Люди,‏ ‎которые ‎помогали‏ ‎направлять ‎и ‎ускорять ‎развитие ‎обществ‏ ‎на ‎других‏ ‎планетах,‏ ‎прогрессоры, ‎неизбежно ‎огрублялись‏ ‎и ‎ощетинивались,‏ ‎чтобы ‎смочь ‎жить ‎и‏ ‎работать‏ ‎в ‎других,‏ ‎неземных ‎(в‏ ‎плохом ‎смысле) ‎условиях. ‎Оторванные ‎от‏ ‎среды,‏ ‎от ‎своего‏ ‎человечества, ‎и‏ ‎сталкивающиеся ‎с ‎вопросами, ‎которых ‎на‏ ‎Земле‏ ‎давно‏ ‎нет, ‎они‏ ‎все ‎дальше‏ ‎уходили ‎от‏ ‎моральной‏ ‎нормы, ‎в‏ ‎которой ‎выросли. ‎Настолько, ‎что ‎иногда‏ ‎даже ‎становились‏ ‎опасными‏ ‎для ‎некоторых ‎контролирующих‏ ‎органов. ‎Не‏ ‎сколько ‎из-за ‎своих ‎знаний‏ ‎и/или‏ ‎умений, ‎сколько‏ ‎именно ‎по‏ ‎причине ‎мутировавшей ‎морали, ‎понимания, ‎что‏ ‎хорошо/плохо,‏ ‎допустимо ‎и‏ ‎нет. ‎Размышления‏ ‎об ‎этом ‎есть, ‎например ‎в‏ ‎повести‏ ‎«Жук‏ ‎в ‎муравейнике».

Движением‏ ‎в ‎другую‏ ‎сторону ‎можно‏ ‎назвать‏ ‎появление ‎т.‏ ‎н. ‎«люденов», ‎которые, ‎будучи ‎рожденными‏ ‎людьми, ‎со‏ ‎временем‏ ‎обнаруживали ‎в ‎себе‏ ‎зачатки ‎способностей‏ ‎другого ‎порядка, ‎осуществляли ‎«переход»‏ ‎и‏ ‎выходили ‎из‏ ‎человечества, ‎создавая‏ ‎своё ‎общество. ‎То ‎есть ‎в‏ ‎данном‏ ‎случае ‎вначале‏ ‎было ‎изменение‏ ‎самого ‎существа ‎(человека ‎в ‎людена),‏ ‎а‏ ‎позднее‏ ‎уже ‎изменение‏ ‎под ‎себя‏ ‎условий ‎и‏ ‎сред,‏ ‎в ‎частности,‏ ‎уход ‎с ‎Земли ‎к ‎своему‏ ‎новому ‎обществу‏ ‎за‏ ‎её ‎пределами.

Гипотеза ‎вместо‏ ‎итогов

Рассматривая ‎творчество‏ ‎Стругацких, ‎как ‎редкий ‎пример‏ ‎позитивного‏ ‎описания ‎будущего,‏ ‎выдвинем ‎гипотезу,‏ ‎почему ‎текущие ‎культурные ‎нарративы ‎на‏ ‎это‏ ‎не ‎решаются.‏ ‎Когнитивный ‎футуристический‏ ‎тупик ‎вызван ‎нежеланием ‎или ‎неспособностью‏ ‎замахнуться‏ ‎на‏ ‎2 ‎группы‏ ‎радикальных ‎вопросов.

Первая‏ ‎группа. В ‎мир‏ ‎светлого‏ ‎будущего ‎сможет‏ ‎шагнуть ‎только ‎Новый ‎Человек, ‎ибо‏ ‎текущий ‎автоматически‏ ‎воспроизведет‏ ‎настоящее. ‎Каким ‎он‏ ‎должен ‎быть?‏ ‎Что ‎из ‎знакомого ‎и‏ ‎даже‏ ‎традиционного ‎он‏ ‎должен ‎отринуть?‏ ‎Нужна ‎недюжинная ‎решимость, ‎чтобы ‎отменять‏ ‎традиции.‏ ‎Ведь ‎распрощались‏ ‎мы ‎когда-то‏ ‎с ‎каннибализмом ‎и ‎рабством. ‎И,‏ ‎главное,‏ ‎какой‏ ‎новый ‎долг‏ ‎этот ‎Новый‏ ‎Человек ‎возьмёт‏ ‎на‏ ‎себя? ‎За‏ ‎что ‎в ‎мире ‎он ‎станет‏ ‎отвечать, ‎какому‏ ‎образу‏ ‎соответствовать?

Вторая ‎группа. Что ‎такого‏ ‎радикального ‎должно‏ ‎измениться ‎в ‎Новом ‎Мире,‏ ‎чтобы‏ ‎воспитать ‎и‏ ‎воспроизводить ‎этого‏ ‎Нового ‎Человека? ‎Какие ‎неотменяемые ‎социальные‏ ‎механики‏ ‎и ‎институты‏ ‎надо ‎запустить‏ ‎для ‎этого?

Мы ‎заведомо ‎опускаем ‎вопрос‏ ‎решения‏ ‎текущих‏ ‎проблем ‎человечества,‏ ‎ибо ‎они‏ ‎созданы ‎тем‏ ‎человеком,‏ ‎которого ‎мы‏ ‎знаем ‎и ‎видим ‎в ‎зеркалах.‏ ‎Он ‎в‏ ‎тупике,‏ ‎он ‎ожидает ‎войн‏ ‎и ‎катастроф,‏ ‎которые ‎сам ‎же ‎создает.‏ ‎Новому‏ ‎Человеку ‎с‏ ‎ним ‎явно‏ ‎не ‎по ‎пути.

Читать: 2+ мин
logo Идеология и смыслы

Ко Дню учителя. Кратко.

Учитель, ‎педагог,‏ ‎преподаватель, ‎наставник ‎— ‎все ‎это‏ ‎про ‎работу‏ ‎с‏ ‎будущим. ‎Про ‎вложения‏ ‎в ‎тех,‏ ‎кому ‎еще ‎только ‎предстоит‏ ‎жить‏ ‎— ‎чаще‏ ‎всего ‎про‏ ‎детей ‎в ‎широком ‎смысле, ‎хоть‏ ‎учат‏ ‎и ‎взрослых‏ ‎тоже.

Вместе ‎с‏ ‎тем, ‎не ‎стоит ‎культивировать ‎потенциал‏ ‎нового‏ ‎человека‏ ‎как ‎таковой.‏ ‎Дети ‎ценны‏ ‎не ‎тем,‏ ‎что‏ ‎у ‎них‏ ‎всё ‎впереди. ‎А ‎тем, ‎что‏ ‎они ‎еще‏ ‎восприимчивы,‏ ‎обучаемы, ‎способны ‎к‏ ‎изменениям, ‎в‏ ‎отличии ‎от ‎большинства ‎взрослых.

Надо‏ ‎понимать,‏ ‎что ‎большинство‏ ‎из ‎тех,‏ ‎кто ‎приходит ‎в ‎школу, ‎в‏ ‎колледж‏ ‎или ‎в‏ ‎университет, ‎проживет‏ ‎свою ‎жизнь ‎+/- ‎так ‎же,‏ ‎как‏ ‎и‏ ‎поколения ‎до‏ ‎них. ‎Да,‏ ‎у ‎них‏ ‎будут‏ ‎другие ‎технологии‏ ‎и ‎обстоятельства; ‎да, ‎они ‎обладают‏ ‎определенными ‎особенностями‏ ‎своего‏ ‎поколения. ‎Но ‎вот‏ ‎потребности ‎и‏ ‎смыслы ‎человека ‎за ‎последние‏ ‎несколько‏ ‎тысяч ‎лет‏ ‎(по ‎большому‏ ‎счету) ‎толком ‎не ‎изменились.

Молодой ‎человек‏ ‎также‏ ‎хочет ‎больше‏ ‎иметь ‎и‏ ‎меньше ‎прикладывать ‎для ‎этого ‎усилий,‏ ‎это‏ ‎типично.‏ ‎Он ‎хочет‏ ‎развлечений, ‎хочет‏ ‎быть ‎со‏ ‎своими,‏ ‎ищет ‎любви,‏ ‎дружбы ‎и ‎признания, ‎ярких ‎впечатлений‏ ‎и ‎эмоций.‏ ‎До‏ ‎конца ‎жизни ‎в‏ ‎разной ‎степени‏ ‎интенсивности ‎будет ‎искать ‎себя‏ ‎и/или‏ ‎Бога, ‎а‏ ‎также ‎своё‏ ‎место ‎в ‎мире. ‎Совершит ‎такие‏ ‎же‏ ‎ошибки, ‎пусть‏ ‎и ‎в‏ ‎новых ‎обстоятельствах.

Педагогу, ‎в ‎этом ‎смысле,‏ ‎не‏ ‎стоит‏ ‎пытаться ‎100%‏ ‎огородить ‎своего‏ ‎ученика ‎от‏ ‎всех‏ ‎ошибок, ‎скорее,‏ ‎стоит ‎научить ‎справляться ‎с ‎ними,‏ ‎объяснить, ‎как‏ ‎учиться‏ ‎вне ‎стен ‎соответствующих‏ ‎заведений. ‎Ибо‏ ‎процесс ‎обучения, ‎как ‎мы‏ ‎знаем,‏ ‎идет ‎всю‏ ‎жизнь, ‎просто‏ ‎в ‎разной ‎степени ‎интенсивности.

Но ‎по‏ ‎этой‏ ‎же ‎причине‏ ‎не ‎(!)‏ ‎стоит ‎создавать ‎из ‎этого ‎потенциала‏ ‎молодежи‏ ‎культа.‏ ‎Их ‎перспективы,‏ ‎их ‎возможности‏ ‎будут ‎потрачены,‏ ‎как‏ ‎подсказывает ‎статистика,‏ ‎в ‎среднем ‎так ‎же ‎впустую,‏ ‎как ‎было‏ ‎в‏ ‎предыдущих ‎поколениях. ‎Они‏ ‎призваны ‎стать‏ ‎лучше ‎нас, ‎но ‎не‏ ‎все‏ ‎ответят ‎на‏ ‎этот ‎призыв.‏ ‎Надо ‎это ‎понимать.

Коллегам-преподавателям ‎хочется ‎пожелать,‏ ‎чтобы‏ ‎они ‎не‏ ‎теряли ‎запал‏ ‎и ‎задор ‎своего ‎призвания. ‎Берегли‏ ‎себя‏ ‎не‏ ‎ради ‎эгоизма,‏ ‎а ‎как‏ ‎инструмент ‎раскрытия‏ ‎новых‏ ‎людей. ‎Чтобы‏ ‎в ‎момент ‎настоящего ‎(!) ‎запроса‏ ‎от ‎ученика‏ ‎вас‏ ‎хватило ‎на ‎то,‏ ‎чтобы ‎вложить‏ ‎в ‎него ‎весь ‎свой‏ ‎опыт‏ ‎и ‎знания.

Модное‏ ‎нынче ‎слово‏ ‎«выгорание» ‎в ‎серьезной ‎степени ‎можно‏ ‎применить‏ ‎только ‎к‏ ‎тем, ‎кто‏ ‎реально ‎«горит» ‎на ‎работе. ‎Желаем‏ ‎всем‏ ‎учителям‏ ‎гореть ‎своим‏ ‎делом, ‎но‏ ‎не ‎выгорать.‏ ‎А‏ ‎ученикам ‎определить‏ ‎себе ‎то, ‎в ‎чем ‎бы‏ ‎хотелось ‎зажечься.

Читать: 8+ мин
logo Идеология и смыслы

Как использовать политическую борьбу для изменений в обществе

Борьба ‎за‏ ‎власть ‎подразумевает ‎постоянно ‎повторяемые ‎циклы.‏ ‎Имеющие ‎власть‏ ‎будут‏ ‎доказывать, ‎что ‎заслужили‏ ‎её ‎по‏ ‎праву ‎и ‎их ‎правление‏ ‎должно‏ ‎продолжаться ‎(вечно).‏ ‎А ‎претендующие‏ ‎на ‎неё ‎будут ‎указывать ‎на‏ ‎ошибки‏ ‎и ‎просчеты,‏ ‎фатальные ‎настолько,‏ ‎что ‎только ‎смена ‎власти, ‎а‏ ‎точнее,‏ ‎приход‏ ‎конкретно ‎их‏ ‎на ‎это‏ ‎место, ‎может‏ ‎исправить‏ ‎ситуацию.

Вместе ‎с‏ ‎тем, ‎за ‎вычетом ‎явных ‎политических‏ ‎корыстных ‎интересов‏ ‎различных‏ ‎групп, ‎смена ‎власти‏ ‎несёт ‎в‏ ‎себе ‎шанс ‎на ‎изменения,‏ ‎хоть‏ ‎и ‎не‏ ‎всегда ‎позитивные.‏ ‎В ‎данном ‎материале ‎мы ‎рассмотрим‏ ‎классический‏ ‎цикл ‎смены‏ ‎власти ‎с‏ ‎точки ‎зрения ‎изменения ‎общества ‎и‏ ‎базовых‏ ‎издержек‏ ‎этого ‎процесса.

Открытие‏ ‎окна ‎возможностей

Ленинская‏ ‎формула, ‎что‏ ‎«верхи‏ ‎не ‎могут,‏ ‎а ‎низы ‎не ‎хотят», ‎в‏ ‎целом ‎верна,‏ ‎иначе‏ ‎бы ‎не ‎работала.‏ ‎Любая ‎власть‏ ‎стремится ‎управлять ‎как ‎можно‏ ‎дольше,‏ ‎а ‎область‏ ‎управления ‎расширить‏ ‎как ‎можно ‎дальше. ‎И ‎в‏ ‎этом‏ ‎смысле ‎представить‏ ‎себе ‎элитную‏ ‎группу, ‎которая ‎добровольно ‎откажется ‎от‏ ‎роли‏ ‎распределения‏ ‎ресурсов, ‎довольно‏ ‎затруднительно. ‎По‏ ‎сути, ‎для‏ ‎смены‏ ‎власти ‎требуется‏ ‎либо ‎серьезное ‎внешнее ‎принуждение, ‎сила,‏ ‎с ‎которой‏ ‎не‏ ‎совладать, ‎либо ‎настолько‏ ‎же ‎серьёзная‏ ‎внутренняя ‎энтропия, ‎ведущая ‎к‏ ‎неспособности‏ ‎соревноваться ‎с‏ ‎другими ‎претендентами‏ ‎на ‎победу. ‎В ‎идеале ‎—‏ ‎оба‏ ‎фактора ‎одновременно.‏ ‎Не ‎находясь‏ ‎в ‎иллюзии, ‎что ‎вопрос ‎о‏ ‎переходе‏ ‎власти‏ ‎решается ‎на‏ ‎выборах, ‎заметим,‏ ‎что ‎их‏ ‎используют,‏ ‎скорее, ‎как‏ ‎инструмент ‎закрепление ‎такого ‎перехода, ‎легитимацию.

Основной‏ ‎же ‎процесс‏ ‎происходит‏ ‎между ‎группами, ‎которые,‏ ‎используя ‎свои‏ ‎ресурсы, ‎борются ‎между ‎собой‏ ‎за‏ ‎обладание ‎бОльшими‏ ‎ресурсами ‎и/или‏ ‎правом ‎на ‎их ‎дальнейшее ‎распределение.‏ ‎В‏ ‎случае, ‎если‏ ‎нынешние ‎группы,‏ ‎владеющие ‎правом ‎на ‎политическую ‎власть,‏ ‎становятся‏ ‎слабее,‏ ‎то ‎допускают‏ ‎саму ‎возможность‏ ‎для ‎своих‏ ‎конкурентов‏ ‎покуситься ‎на‏ ‎эту ‎область. ‎Здесь ‎возникает ‎момент‏ ‎для ‎возможных‏ ‎изменений‏ ‎в ‎обществе ‎не‏ ‎столько ‎благодаря,‏ ‎сколько ‎во ‎время ‎активной‏ ‎политической‏ ‎борьбы. ‎Участником‏ ‎борьбы, ‎для‏ ‎проведения ‎изменений ‎в ‎обществе, ‎быть‏ ‎необязательно.‏ ‎Базово, ‎конечно,‏ ‎все ‎сохраняется‏ ‎в ‎исходном ‎виде ‎с ‎небольшими‏ ‎косметическими‏ ‎изменениями,‏ ‎иначе ‎мы‏ ‎бы ‎жили‏ ‎в ‎непрекращающимся‏ ‎политическом‏ ‎кризисе. ‎Примеры:‏ ‎эпоха ‎дворцовых ‎переворотов ‎в ‎России,‏ ‎времена ‎«солдатских»‏ ‎Цезарей‏ ‎в ‎древнем ‎Риме‏ ‎и ‎прочее.‏ ‎Именно ‎неизбежность ‎изменений ‎и‏ ‎одновременная‏ ‎их ‎постепенность‏ ‎на ‎длительной‏ ‎перспективе ‎является ‎залогом ‎неотменяемости, ‎а‏ ‎значит‏ ‎— ‎результата.

Радикальные‏ ‎качели

В ‎момент‏ ‎открытия ‎«окна ‎политических ‎возможностей», ‎иногда‏ ‎под‏ ‎выборы,‏ ‎но ‎необязательно,‏ ‎политические ‎группы‏ ‎начинают ‎активнее‏ ‎воздействовать‏ ‎на ‎целевые‏ ‎аудитории, ‎работать ‎с ‎политическим ‎дискурсом.‏ ‎Чем ‎сильнее‏ ‎кризис,‏ ‎особенно, ‎если ‎он‏ ‎экономический, ‎тем‏ ‎радикальнее ‎становятся ‎предлагаемые ‎варианты.‏ ‎Причина,‏ ‎в ‎том‏ ‎числе, ‎в‏ ‎том, ‎что ‎любая ‎власть ‎со‏ ‎временем‏ ‎дрейфует ‎к‏ ‎центристским ‎позициям,‏ ‎т. ‎к. ‎это ‎позволяет ‎максимально‏ ‎сбалансировать‏ ‎группы‏ ‎интересов. ‎Следовательно,‏ ‎чтобы ‎ей‏ ‎противостоять ‎хотя‏ ‎бы‏ ‎риторически, ‎конкуренты‏ ‎занимают ‎свободные ‎от ‎неё ‎дискурсивные‏ ‎ниши ‎—‏ ‎правую‏ ‎и ‎левую ‎часть‏ ‎спектра.

Вот ‎только‏ ‎существует ‎разница ‎между ‎балансом,‏ ‎как‏ ‎точкой ‎устойчивости‏ ‎и ‎компромиссом,‏ ‎как ‎соглашением ‎с ‎урезанием ‎интересов‏ ‎каждого‏ ‎ради ‎избежания‏ ‎открытого ‎конфликта.‏ ‎И ‎не ‎всегда ‎получается ‎баланс,‏ ‎часто‏ ‎это‏ ‎именно ‎компромисс‏ ‎— ‎неудобный‏ ‎и ‎временный,‏ ‎пока‏ ‎кто-то ‎не‏ ‎накопит ‎силы ‎для ‎новой ‎итерации.

Разбалансированная‏ ‎система ‎приходит‏ ‎в‏ ‎движение, ‎радикальные ‎элементы‏ ‎предлагают ‎варианты‏ ‎решения ‎ключевого ‎вопроса ‎для‏ ‎своей‏ ‎части ‎политического‏ ‎спектра. ‎Приведём‏ ‎предельно ‎упрощенно, ‎чтобы ‎не ‎погрязнуть‏ ‎в‏ ‎деталях. ‎Условные‏ ‎«правые» ‎будут‏ ‎предлагать ‎урезать ‎всю ‎социальную ‎нагрузку‏ ‎бюджета,‏ ‎провести‏ ‎приватизацию ‎и‏ ‎улучшить ‎условия‏ ‎для ‎ведения‏ ‎бизнеса.‏ ‎Условные ‎«левые»‏ ‎наоборот ‎станут ‎призвать ‎к ‎национализации,‏ ‎возвращение ‎«недр‏ ‎народу»‏ ‎и ‎расширении ‎дотаций,‏ ‎пенсий ‎и‏ ‎социальных ‎пособий. ‎Национальный ‎вопрос,‏ ‎налоги,‏ ‎образование ‎и‏ ‎здравоохранение ‎—‏ ‎везде ‎есть ‎радикальные ‎варианты, ‎которые‏ ‎полностью‏ ‎игнорируют ‎интересы‏ ‎одних ‎групп‏ ‎и ‎удовлетворяют ‎других.

Не ‎пропустить ‎нужный‏ ‎поворот

У‏ ‎резкого‏ ‎поворота ‎в‏ ‎какую-либо ‎из‏ ‎политических ‎сторон‏ ‎существует‏ ‎несколько ‎возможных‏ ‎сочетаний ‎причин, ‎попробуем ‎обозначить ‎самые‏ ‎частотные:

  1. длительное ‎игнорирование‏ ‎интересов‏ ‎одной ‎из ‎групп‏ ‎в ‎обществе‏ ‎+ ‎одновременное ‎увеличение ‎у‏ ‎неё‏ ‎ресурсов ‎и‏ ‎готовности ‎к‏ ‎сопротивлению ‎(Великая ‎Французская ‎Революция ‎и‏ ‎третье‏ ‎сословие, ‎Октябрьская‏ ‎революция ‎и‏ ‎положение ‎крестьян ‎с ‎пролетариями ‎и‏ ‎прочее);
  2. внешняя‏ ‎военная‏ ‎интервенция ‎+‏ ‎неспособность ‎власти‏ ‎на ‎неё‏ ‎ответить‏ ‎(ибо ‎успешный‏ ‎ответ ‎наоборот ‎укрепляет ‎власть);
  3. резкий ‎и‏ ‎глубокий ‎или‏ ‎плавный,‏ ‎но ‎сверхдлительный ‎экономический‏ ‎кризис;
  4. смена ‎основного‏ ‎источника ‎заработка ‎страны ‎=‏ ‎перераспределение‏ ‎внутренней ‎легитимности;
  5. длительное‏ ‎расхождение ‎дискурсивного‏ ‎запроса ‎общества ‎и ‎идеологического ‎ответа‏ ‎власти.

Как‏ ‎можно ‎заменить,‏ ‎политический ‎поворот‏ ‎обычно ‎является ‎следствием ‎кризиса, ‎а‏ ‎тот‏ ‎в‏ ‎свою ‎очередь‏ ‎не ‎наступает‏ ‎без ‎накопления‏ ‎причин‏ ‎или, ‎как‏ ‎бы ‎сказали ‎марксисты, ‎внутренних ‎противоречий.‏ ‎Возможность ‎перераспределения‏ ‎сфер‏ ‎влияния, ‎долей ‎от‏ ‎имеющихся ‎или‏ ‎только ‎зарождающихся ‎рынков ‎не‏ ‎хочет‏ ‎упускать ‎никто,‏ ‎однако, ‎возможность‏ ‎ухудшить ‎своё ‎положение ‎в ‎кризис‏ ‎сильно‏ ‎выше ‎вероятности‏ ‎улучшить ‎его.‏ ‎Поэтому ‎большинство ‎участников ‎в ‎стабильных‏ ‎странах‏ ‎находятся,‏ ‎скорее, ‎в‏ ‎непрекращающемся ‎диалоге-борьбе,‏ ‎нежели ‎в‏ ‎поисках‏ ‎и ‎создании‏ ‎кризисов.

Если ‎же ‎кризис ‎случился, ‎а‏ ‎действующая ‎власть‏ ‎не‏ ‎вышла ‎из ‎него‏ ‎победителем ‎или‏ ‎была ‎вынуждена ‎существенно ‎перераспределить‏ ‎ресурсы‏ ‎не ‎в‏ ‎свою ‎пользу,‏ ‎то ‎далее ‎возникает ‎ряд ‎шагов,‏ ‎которые‏ ‎предстоит ‎сделать.‏ ‎Порядок ‎не‏ ‎принципиален, ‎но ‎наличие ‎каждого ‎пункта‏ ‎обязательно:

— новые‏ ‎неформальные‏ ‎договоренности ‎между‏ ‎участниками ‎о‏ ‎модели ‎внутреннего‏ ‎диалога-борьбы;

— демонтаж‏ ‎части ‎институтов,‏ ‎создание ‎новых, ‎изменение ‎существующих;

— формальные ‎назначения/выборы‏ ‎в ‎государственном‏ ‎и‏ ‎частном ‎управленческом ‎аппарате;

— публичное‏ ‎дискурсивное ‎сопровождение‏ ‎изменений ‎(обычно ‎это ‎и‏ ‎называют‏ ‎политикой);

— постепенный ‎частичный‏ ‎откат ‎от‏ ‎неизбежного ‎избыточного ‎колебания ‎к ‎реальной‏ ‎точке‏ ‎нового ‎равновесия.

Описанное‏ ‎выше ‎объясняет,‏ ‎почему ‎при ‎кажущейся ‎непримиримости ‎сторон‏ ‎в‏ ‎каждом‏ ‎кризисе ‎участники‏ ‎не ‎стремятся‏ ‎к ‎тотальному‏ ‎уничтожению‏ ‎друг ‎друга.‏ ‎Достаточно ‎вспомнить, ‎что ‎даже ‎вов‏ ‎времена ‎Римской‏ ‎империи‏ ‎при ‎госпереворотах ‎часть‏ ‎элиты ‎сохраняло‏ ‎не ‎только ‎жизни, ‎но‏ ‎и‏ ‎часть ‎влияния,‏ ‎что ‎иногда‏ ‎позволяло ‎им ‎проводить ‎реванш ‎на‏ ‎следующем‏ ‎такте ‎борьбы.‏ ‎При ‎крушении‏ ‎Российской ‎Империи ‎часть ‎управленцев ‎и‏ ‎воевавших‏ ‎за‏ ‎белых ‎офицеров‏ ‎потом ‎присоединились‏ ‎к ‎власти‏ ‎Советов,‏ ‎аналогично ‎среди‏ ‎капиталистов ‎в ‎90-е ‎годы ‎оказалось‏ ‎много ‎бывших‏ ‎коммунистов‏ ‎и ‎комсомольцев. ‎Про‏ ‎вечный ‎переток‏ ‎из ‎государства ‎в ‎бизнес‏ ‎и‏ ‎обратно, ‎а‏ ‎также ‎из‏ ‎республиканцев ‎в ‎демократы ‎в ‎США‏ ‎тоже‏ ‎говорится ‎регулярно.

Попутный‏ ‎ветер

Если ‎не‏ ‎становиться ‎в ‎позицию ‎сторонников ‎той‏ ‎или‏ ‎иной‏ ‎элитной ‎группы,‏ ‎а ‎смотреть‏ ‎на ‎процесс‏ ‎сверху,‏ ‎то ‎получается,‏ ‎что ‎для ‎проведения ‎изменений ‎в‏ ‎обществе ‎требуется‏ ‎постоянно‏ ‎анализировать ‎внутриэлитные ‎процессы‏ ‎диалога ‎и‏ ‎борьбы, ‎особенно ‎в ‎докризисный‏ ‎период.‏ ‎Далее ‎в‏ ‎рамках ‎такого‏ ‎периода ‎требуется ‎найти ‎группу, ‎интересы‏ ‎которой‏ ‎будут ‎находится‏ ‎в ‎резонансе‏ ‎с ‎требуемыми ‎общественными ‎изменениями ‎и‏ ‎поспособствовать‏ ‎её‏ ‎усилению. ‎Внедрив‏ ‎нужные ‎риторические‏ ‎смыслы ‎в‏ ‎их‏ ‎политический ‎дискурс,‏ ‎можно ‎«подсказать» ‎им ‎нужное ‎направление‏ ‎реализации ‎своих‏ ‎политических‏ ‎амбиций ‎и ‎впоследствие‏ ‎через ‎публичность‏ ‎стимулировать ‎их ‎к ‎выполнению‏ ‎взятых‏ ‎на ‎себя‏ ‎обязательств.

При ‎этом,‏ ‎надо ‎быть ‎готовым ‎к ‎неизбежному‏ ‎частичному‏ ‎откату ‎изменений,‏ ‎если ‎они‏ ‎были ‎радикальными. ‎Так, ‎например, ‎введение‏ ‎всеобщего‏ ‎доступного‏ ‎образования ‎в‏ ‎разных ‎странах‏ ‎наталкивалось ‎на‏ ‎отсутствие‏ ‎нужного ‎количества‏ ‎рабочих ‎мест ‎и ‎неспособности ‎государства‏ ‎длительное ‎время‏ ‎полностью‏ ‎финансировать ‎его ‎за‏ ‎счет ‎бюджета.‏ ‎Однако ‎общество, ‎получившее ‎«прививку»‏ ‎образованности,‏ ‎даже ‎при‏ ‎последующем ‎частичном‏ ‎откате, ‎останется ‎с ‎завышенной ‎планкой‏ ‎к‏ ‎человеческому ‎капиталу‏ ‎и, ‎вероятно,‏ ‎вернется ‎к ‎этой ‎идее ‎позднее.

Итог

Расставшись‏ ‎с‏ ‎иллюзией‏ ‎о ‎принципиальности‏ ‎тех ‎или‏ ‎иных ‎участников‏ ‎политико-экономического‏ ‎процесса, ‎можно‏ ‎обнаружить, ‎что ‎постоянный ‎диалог-борьба ‎элитных‏ ‎групп ‎позволяет‏ ‎находить‏ ‎в ‎нем ‎окна‏ ‎возможностей ‎для‏ ‎проведения ‎изменений ‎в ‎обществе.‏ ‎Такие‏ ‎«окна» ‎становятся‏ ‎шире ‎в‏ ‎моменты ‎кризисов, ‎имеют ‎свою ‎внутреннюю‏ ‎динамику‏ ‎и ‎закономерности‏ ‎течения. ‎Любые‏ ‎изменения ‎должны ‎быть ‎тактически ‎выгодны‏ ‎одной‏ ‎и‏ ‎более ‎элитной‏ ‎группе, ‎выражены‏ ‎дискурсивно ‎и‏ ‎закреплены‏ ‎в ‎форме‏ ‎изменения ‎и/или ‎создания ‎долговременных ‎институтов.‏ ‎История ‎различных‏ ‎стран‏ ‎учит ‎нас ‎тому,‏ ‎что ‎такие‏ ‎изменения ‎могут ‎быть ‎частично‏ ‎отменены‏ ‎в ‎дальнейшем,‏ ‎однако, ‎имеют‏ ‎свойство ‎закрепляться ‎и ‎воспроизводиться, ‎если‏ ‎ранее‏ ‎действительно ‎давали‏ ‎существенные ‎социально-экономические‏ ‎результаты.

P.S. Материалы ‎открытого ‎доступа ‎также ‎публикуются‏ ‎в‏ ‎ТГ-канале:‏ ‎https://t.me/ideo_logical

Подписывайтесь.

Читать: 33+ мин
logo Идеология и смыслы

Грядущая перестройка исследований идеологии. Перевод статьи Майкла Фридена.

Представляем ‎вашему‏ ‎вниманию ‎перевод ‎статьи ‎2018 ‎года‏ ‎от ‎одного‏ ‎из‏ ‎лучших ‎специалистов ‎по‏ ‎идеологии ‎—‏ ‎Майкла ‎Фридена. ‎Материал, ‎в‏ ‎силу‏ ‎своей ‎переводной‏ ‎природы, ‎а‏ ‎также ‎благодаря ‎глубокому ‎пониманию ‎автора‏ ‎самой‏ ‎сути ‎идеологии,‏ ‎будет ‎сложнее‏ ‎для ‎понимания ‎и ‎осмысления. ‎Однако,‏ ‎рекомендуется‏ ‎к‏ ‎прочтению ‎всем,‏ ‎кто ‎хочет‏ ‎посмотреть ‎на‏ ‎то,‏ ‎куда ‎движется‏ ‎научная ‎англоязычная ‎мысль ‎по ‎идеологии.‏ ‎Приятного ‎прочтения.


Грядущая‏ ‎перестройка‏ ‎исследований ‎идеологии

Исследования ‎идеологии‏ ‎уже ‎не‏ ‎укладываются ‎в ‎привычные ‎траектории‏ ‎прошлого‏ ‎века. ‎Если‏ ‎судить ‎по‏ ‎спектру ‎тем, ‎представляемых ‎в ‎«Журнале‏ ‎политических‏ ‎идеологий„(Journal ‎of‏ ‎political ‎ideology,‏ ‎прим. ‎МП), то ‎традиционная ‎тематика, ‎связанная‏ ‎с‏ ‎макрополитическими‏ ‎идеологиями, ‎хотя‏ ‎и ‎не‏ ‎исчезает, ‎но‏ ‎истончается.‏ ‎Уровень ‎тематической‏ ‎предсказуемости ‎статей, ‎посвященных ‎консерватизму, ‎либерализму,‏ ‎социализму, ‎фашизму,‏ ‎феминизму‏ ‎и ‎даже ‎„зеленой“‏ ‎политической ‎мысли,‏ ‎заметно ‎снизился, ‎хотя, ‎конечно,‏ ‎(пространство‏ ‎для ‎интриги,‏ ‎прим. ‎МП) еще‏ ‎сохраняется. ‎Не ‎лишним ‎будет ‎сказать,‏ ‎что‏ ‎мир ‎официальных‏ ‎идеологий ‎был‏ ‎потрясен ‎до ‎основания, ‎поскольку ‎его‏ ‎некогда‏ ‎привычные‏ ‎черты ‎кажутся‏ ‎устаревшими ‎и‏ ‎неактуальными, ‎представляющими‏ ‎в‏ ‎основном ‎исторический‏ ‎или ‎академический ‎интерес.

На ‎этом ‎фоне‏ ‎особенно ‎заметны‏ ‎четыре‏ ‎явления. ‎Во-первых, ‎мода‏ ‎и ‎сиюминутность:‏ ‎многие ‎исследования ‎идеологий ‎носят‏ ‎новостной‏ ‎характер, ‎реагируя‏ ‎на ‎недавние,‏ ‎даже ‎сиюминутные ‎политико-идеологические ‎кризисы. ‎Популизм,‏ ‎ультраправые‏ ‎и ‎глобализм‏ ‎(теперь ‎уже‏ ‎несколько ‎отставший) ‎занимают ‎центральное ‎место‏ ‎в‏ ‎политическом‏ ‎мире, ‎с‏ ‎которым ‎мы‏ ‎сталкиваемся, ‎причем‏ ‎некоторые‏ ‎из ‎них‏ ‎возрождаются ‎после ‎периода ‎относительного ‎затишья.‏ ‎Они ‎воспользовались‏ ‎освобождением‏ ‎публичного ‎пространства ‎от‏ ‎более ‎старых,‏ ‎расколотых ‎убеждений. ‎С ‎одной‏ ‎стороны,‏ ‎это ‎хорошо:‏ ‎политические ‎исследования‏ ‎должны ‎быть ‎актуальными, ‎релевантными ‎и‏ ‎репрезентативными‏ ‎по ‎отношению‏ ‎к ‎меняющимся‏ ‎идеологическим ‎картам. ‎С ‎другой ‎стороны,‏ ‎это‏ ‎сужает‏ ‎и ‎отвлекает‏ ‎интеллектуальную ‎энергию‏ ‎на ‎пути,‏ ‎которые‏ ‎быстро ‎становятся‏ ‎проторенными ‎и ‎одновременно ‎затмевают ‎другие‏ ‎идеологические ‎формы,‏ ‎которые‏ ‎все ‎еще ‎проявляются.

Во-вторых,‏ ‎фрагментарность ‎и‏ ‎эфемерность: ‎отражая ‎изменчивость ‎политических‏ ‎культур,‏ ‎процессов ‎и‏ ‎партий ‎во‏ ‎всем ‎мире, ‎идеологии ‎в ‎значительной‏ ‎степени‏ ‎утратили ‎свою‏ ‎устойчивость. ‎На‏ ‎смену ‎им ‎приходят ‎целенаправленные, ‎но‏ ‎недолговечные‏ ‎идеологические‏ ‎агитации, ‎вызовы‏ ‎государственному ‎и‏ ‎идеологическому ‎укладу‏ ‎устоявшихся‏ ‎государств, ‎широкие‏ ‎и ‎порой ‎беспорядочные ‎движения, ‎вспыхивающие‏ ‎социальные ‎проблемы,‏ ‎вызывающие‏ ‎случайную, ‎но ‎значительную‏ ‎поддержку, ‎бойкие‏ ‎и ‎часто ‎яростные ‎лидеры,‏ ‎обладающие‏ ‎исключительным ‎доступом‏ ‎к ‎СМИ,‏ ‎— ‎все ‎они ‎бросают ‎свои‏ ‎взгляды‏ ‎на ‎ринг,‏ ‎не ‎имея‏ ‎возможности ‎или, ‎более ‎того, ‎желания‏ ‎сохранить‏ ‎их‏ ‎в ‎неизменном‏ ‎виде. ‎В‏ ‎мире ‎политики‏ ‎—‏ ‎даже, ‎а‏ ‎может ‎быть, ‎и ‎особенно, ‎демократической‏ ‎политики ‎—‏ ‎кратковременная‏ ‎выгода ‎приносит ‎ценные‏ ‎плоды. ‎Письменные‏ ‎книги ‎и ‎памфлеты ‎—‏ ‎некогда‏ ‎главные ‎образцы‏ ‎идеологического ‎прозелитизма‏ ‎и ‎серьезности ‎— ‎уступили ‎место‏ ‎кратким,‏ ‎часто ‎сиюминутным‏ ‎формам ‎выражения,‏ ‎многие ‎из ‎которых ‎живут ‎столько‏ ‎же,‏ ‎сколько‏ ‎электронные ‎средства,‏ ‎поддерживающие ‎их‏ ‎в ‎сети,‏ ‎и‏ ‎чье ‎последующее‏ ‎место ‎в ‎сети ‎— ‎скорее‏ ‎вопрос ‎промаха,‏ ‎чем‏ ‎попадания. ‎Звуковые ‎фрагменты,‏ ‎часто ‎подражающие‏ ‎рекламным ‎слоганам ‎или ‎выражающие‏ ‎краткую‏ ‎«определенность», ‎притупляют‏ ‎дискуссию, ‎но‏ ‎повышают ‎её ‎интенсивность. ‎Твиты ‎бесконечно‏ ‎тиражируются‏ ‎в ‎обширных‏ ‎или ‎избранных‏ ‎сетях. ‎Группы ‎в ‎Facebook ‎(компания-владелец‏ ‎Meta‏ ‎признана‏ ‎экстремистской ‎в‏ ‎России, ‎прим.‏ ‎МП), если ‎в‏ ‎них‏ ‎не ‎проникают‏ ‎злопамятные ‎и ‎злонамеренные ‎люди, ‎становятся‏ ‎самоподдерживающимися ‎кластерами‏ ‎заверений,‏ ‎в ‎значительной ‎степени‏ ‎опирающимися ‎на‏ ‎визуальные, ‎а ‎не ‎вербальные‏ ‎средства.‏ ‎Лингвистические, ‎дискурсивные,‏ ‎изобразительные ‎и‏ ‎графические ‎средства ‎любой ‎идеологии ‎сами‏ ‎являются‏ ‎частью ‎сообщения.

В-третьих,‏ ‎многие ‎политические‏ ‎исследования ‎переходят ‎в ‎другие ‎дисциплинарные‏ ‎области‏ ‎—‏ ‎или, ‎наоборот,‏ ‎эти ‎области‏ ‎становятся ‎важными‏ ‎новаторами‏ ‎и ‎участниками‏ ‎исследований ‎идеологии ‎и ‎ресурсов ‎политических‏ ‎теоретиков, ‎занимающихся‏ ‎идеологией.‏ ‎Поэтому ‎в ‎этой‏ ‎обширной ‎области‏ ‎исследований ‎все ‎более ‎актуальной‏ ‎становится‏ ‎проблема ‎междисциплинарного‏ ‎взаимодействия. ‎Следует‏ ‎отметить, ‎в ‎частности, ‎что ‎антрополог‏ ‎Клиффорд‏ ‎Гирц ‎был‏ ‎одним ‎из‏ ‎основных ‎создателей ‎теории ‎идеологии ‎еще‏ ‎в‏ ‎1960-е‏ ‎годы. ‎Тем‏ ‎не ‎менее,‏ ‎выходы ‎в‏ ‎сферу‏ ‎наших ‎общих‏ ‎интересов ‎все ‎еще ‎недостаточно ‎оформлены‏ ‎и ‎сведены‏ ‎воедино.‏ ‎Это ‎остается ‎серьезной‏ ‎проблемой, ‎не‏ ‎в ‎последнюю ‎очередь ‎из-за‏ ‎экспоненциального‏ ‎роста ‎областей‏ ‎знания, ‎которые‏ ‎оказывают ‎значительное ‎влияние ‎— ‎фактическое‏ ‎и‏ ‎потенциальное ‎—‏ ‎на ‎то,‏ ‎как ‎подходить ‎к ‎идеологии, ‎наблюдать‏ ‎её‏ ‎и‏ ‎интерпретировать.

В-четвертых, ‎как‏ ‎отмечается ‎в‏ ‎редакционной ‎статье‏ ‎JPI‏ ‎2018 ‎года,‏ ‎идеолоноиды ‎(точного ‎аналога ‎слова ‎на‏ ‎русском ‎нет,‏ ‎прим.‏ ‎МП) — пустые ‎оборотни, ‎принимающие‏ ‎облик ‎идеологий,‏ ‎но ‎не ‎имеющие ‎сути,‏ ‎—‏ ‎процветают ‎за‏ ‎счет ‎«альтернативных‏ ‎фактов» ‎и ‎«фальшивых ‎новостей», ‎обманывая‏ ‎тех,‏ ‎кто ‎их‏ ‎видит, ‎что‏ ‎они ‎— ‎настоящие, ‎а ‎именно‏ ‎системы‏ ‎убеждений,‏ ‎конкурирующие ‎за‏ ‎направление, ‎которое‏ ‎может ‎выбрать‏ ‎общество.‏ ‎Появляются ‎люди,‏ ‎которые ‎с ‎удовольствием ‎изобретают ‎и‏ ‎распространяют ‎дезинформацию‏ ‎—‏ ‎не ‎только ‎ради‏ ‎удовольствия, ‎но‏ ‎и ‎потому ‎что ‎пытаются‏ ‎перекроить‏ ‎идеологические ‎карты‏ ‎своими ‎зачастую‏ ‎злонамеренными ‎фантазиями, ‎граничащими ‎с ‎преступными‏ ‎или,‏ ‎по ‎крайней‏ ‎мере, ‎социально‏ ‎вредными, ‎и ‎таким ‎образом ‎вмешаться‏ ‎в‏ ‎соотношение‏ ‎политических ‎течений,‏ ‎или ‎просто‏ ‎потому, ‎что‏ ‎производство‏ ‎фальшивых ‎новостей‏ ‎может ‎приносить ‎деньги, ‎а ‎на‏ ‎их ‎потребление‏ ‎существует‏ ‎огромный ‎спрос. ‎Фальсификация‏ ‎голосов, ‎иммиграция‏ ‎и ‎ислам ‎стали ‎постоянными‏ ‎темами‏ ‎для ‎лжи.‏ ‎Эмоциональный ‎удар‏ ‎от ‎таких ‎фейк-новостей ‎настолько ‎силён,‏ ‎что‏ ‎перекрывает ‎их‏ ‎вымышленное ‎содержание.

Среди‏ ‎клубящихся ‎облаков ‎пыли ‎мы ‎не‏ ‎можем‏ ‎быть‏ ‎уверены ‎в‏ ‎идеологическом ‎ландшафте,‏ ‎когда ‎они‏ ‎осядут.‏ ‎Противодействующие ‎проверяющие‏ ‎факты ‎менее ‎интересны, ‎чем ‎фантазеры,‏ ‎потворствующие ‎индивидуальному‏ ‎и‏ ‎групповому ‎принятию ‎желаемого‏ ‎за ‎действительное.

Разрастание‏ ‎идеологических ‎каналов: ‎больше ‎демократии‏ ‎или‏ ‎меньше?

На ‎фоне‏ ‎всего ‎этого‏ ‎голоса ‎обездоленных ‎становятся ‎все ‎более‏ ‎актуальными,‏ ‎отчаянными ‎и‏ ‎порой ‎более‏ ‎яростными, ‎но ‎само ‎их ‎распространение‏ ‎—‏ ‎по‏ ‎мере ‎роста‏ ‎их ‎медийной‏ ‎заметности ‎—‏ ‎может‏ ‎также ‎снизить‏ ‎их ‎влияние ‎на ‎случайную ‎аудиторию‏ ‎и ‎зрителей,‏ ‎которые‏ ‎мимолетно ‎воспринимают ‎их‏ ‎как ‎новости.‏ ‎Идеологические ‎стимулы, ‎порождаемые ‎этим‏ ‎излиянием,‏ ‎могут ‎возбуждать‏ ‎реакцию ‎одних,‏ ‎но, ‎скорее, ‎заглушать ‎её ‎у‏ ‎других.‏ ‎Как ‎только‏ ‎ненормальное ‎становится‏ ‎нормальным ‎— ‎по ‎крайней ‎мере,‏ ‎по‏ ‎частоте‏ ‎своего ‎появления,‏ ‎— ‎становится‏ ‎все ‎труднее‏ ‎интегрировать‏ ‎его ‎в‏ ‎идеологические ‎инновации ‎и ‎цели. ‎Идеологии‏ ‎работают ‎на‏ ‎привлекательность,‏ ‎даже ‎на ‎шок,‏ ‎но ‎политические‏ ‎движения ‎не ‎могут ‎обеспечить‏ ‎этого‏ ‎в ‎долгосрочной‏ ‎перспективе, ‎если‏ ‎только ‎они ‎не ‎оставляют ‎после‏ ‎себя‏ ‎существенных ‎разрушений.‏ ‎Общественность ‎быстро‏ ‎устает ‎и ‎становится ‎нетерпеливой, ‎а‏ ‎воздействие‏ ‎идеологической‏ ‎интенсивности ‎не‏ ‎может ‎быть‏ ‎длительным. ‎Более‏ ‎того,‏ ‎поскольку ‎идеологии‏ ‎обусловлены ‎необходимостью ‎директивного ‎воздействия ‎на‏ ‎политические ‎системы,‏ ‎их‏ ‎движущие ‎силы, ‎очевидно,‏ ‎подвергаются ‎постоянной‏ ‎мутации, ‎а ‎вместе ‎с‏ ‎ними‏ ‎и ‎те‏ ‎послания, ‎которые‏ ‎они ‎способны ‎нести. ‎Активная ‎политическая‏ ‎поддержка‏ ‎идеологического ‎движения‏ ‎или ‎позиции‏ ‎как ‎никогда ‎оторвана ‎от ‎активной‏ ‎агитации:‏ ‎поддержка‏ ‎предполагает ‎прямую‏ ‎и ‎чаще‏ ‎всего ‎очень‏ ‎обобщенную‏ ‎мобилизацию ‎низов‏ ‎снизу ‎(как, ‎например, ‎в ‎итальянском‏ ‎движении ‎«Пять‏ ‎звезд»‏ ‎или ‎масштабном ‎притоке‏ ‎сторонников ‎Корбина‏ ‎в ‎британскую ‎лейбористскую ‎партию,‏ ‎рассчитывающую‏ ‎на ‎возрождение‏ ‎социализма, ‎ориентированного‏ ‎на ‎людей). ‎Кампания ‎в ‎Интернете,‏ ‎как‏ ‎правило, ‎предполагает‏ ‎конкретное ‎отстаивание‏ ‎какой-либо ‎цели ‎вне ‎формализованной ‎политической‏ ‎арены‏ ‎или‏ ‎озвучивание ‎претензий‏ ‎с ‎целью‏ ‎привлечения ‎к‏ ‎ним‏ ‎внимания ‎общественности.‏ ‎Многие ‎из ‎таких ‎платформ ‎открыты‏ ‎для ‎предложений‏ ‎общественности,‏ ‎что ‎способствует ‎непрерывному‏ ‎шквалу ‎«добрых‏ ‎дел», ‎оказывающему ‎отупляющее ‎воздействие‏ ‎на‏ ‎реципиентов, ‎если‏ ‎это ‎не‏ ‎означает, ‎что ‎они ‎просто ‎набирают‏ ‎себе‏ ‎верную ‎армию‏ ‎подписантов. ‎В‏ ‎целом ‎эти ‎организации ‎не ‎являются‏ ‎отражением‏ ‎устойчивых‏ ‎национальных ‎движений,‏ ‎хороших ‎или‏ ‎плохих, ‎как‏ ‎это‏ ‎было ‎принято‏ ‎в ‎XX ‎веке, ‎поэтому ‎их‏ ‎идеологические ‎рамки‏ ‎требуют‏ ‎дополнительной ‎проработки. ‎Очевидно,‏ ‎что ‎и‏ ‎более ‎общая ‎поддержка, ‎и‏ ‎более‏ ‎направленная ‎агитация‏ ‎пытаются ‎повлиять‏ ‎на ‎принятие ‎решений ‎на ‎национальном‏ ‎или‏ ‎местном ‎уровне,‏ ‎но ‎группы,‏ ‎к ‎которым ‎они ‎обращаются ‎или‏ ‎которые‏ ‎пытаются‏ ‎создать, ‎зависят‏ ‎от ‎прихоти‏ ‎неструктурированных ‎элементов,‏ ‎расположенных‏ ‎в ‎различных,‏ ‎часто ‎бессистемных ‎точках ‎социальной ‎ткани.

Важно‏ ‎также ‎отметить,‏ ‎что‏ ‎к ‎нечеткой ‎поддержке‏ ‎и ‎микроцелевой‏ ‎агитации ‎добавляются ‎еще ‎два‏ ‎явления.‏ ‎Один ‎из‏ ‎них ‎—‏ ‎это ‎сети ‎озлобленных ‎и ‎обиженных‏ ‎людей,‏ ‎которые ‎объединяются‏ ‎для ‎усиления‏ ‎социально ‎интровертных ‎посланий ‎словесного ‎насилия‏ ‎и‏ ‎угроз,‏ ‎характерных ‎для‏ ‎крайне ‎правых‏ ‎или ‎альт-правых‏ ‎идеологий‏ ‎(и ‎некоторых‏ ‎крайне ‎левых), ‎и ‎некоторые ‎из‏ ‎которых ‎зачастую‏ ‎осторожно‏ ‎ищут ‎национальные ‎публичные‏ ‎площадки, ‎предпочитая‏ ‎действовать ‎под ‎сенью ‎силовиков.‏ ‎Троллинг»‏ ‎и ‎«токсичность»‏ ‎— ‎ярлыки,‏ ‎часто ‎ассоциирующиеся ‎с ‎подобной ‎практикой.‏ ‎Разумеется,‏ ‎нельзя ‎исключать‏ ‎из ‎этой‏ ‎категории ‎и ‎терроризм. ‎В ‎худших‏ ‎случаях‏ ‎иностранные‏ ‎игроки ‎проникают‏ ‎в ‎Интернет‏ ‎и ‎манипулируют‏ ‎полем‏ ‎(ложной) ‎информации‏ ‎и ‎неправды ‎с ‎серьезными ‎последствиями‏ ‎для ‎политической‏ ‎системы.‏ ‎Пропаганда, ‎обычно ‎открыто‏ ‎и ‎с‏ ‎гордостью ‎провозглашаемая ‎её ‎производителями,‏ ‎уходит‏ ‎в ‎подполье,‏ ‎хотя ‎зачастую‏ ‎плохо ‎маскируется. ‎Другой ‎феномен ‎—‏ ‎рост‏ ‎проблем ‎личной‏ ‎идентичности ‎(в‏ ‎частности, ‎гендерных ‎и ‎религиозных), ‎а‏ ‎также‏ ‎межличностной‏ ‎этики ‎(как‏ ‎правило, ‎#Me‏ ‎Too, ‎против‏ ‎сексуального‏ ‎насилия ‎и‏ ‎неуместности). ‎И ‎идентичность, ‎и ‎этика‏ ‎несут ‎в‏ ‎себе‏ ‎косвенный ‎идеологический ‎подтекст,‏ ‎связанный ‎с‏ ‎индивидуализмом, ‎социальным ‎равенством, ‎свободой‏ ‎самовыражения‏ ‎или ‎недискриминацией,‏ ‎а ‎также‏ ‎с ‎культурным ‎своеобразием ‎и ‎уважением‏ ‎к‏ ‎традициям, ‎но‏ ‎выходят ‎за‏ ‎рамки ‎традиционных ‎политических ‎идеологий. ‎Тем‏ ‎не‏ ‎менее,‏ ‎концептуальные ‎схемы,‏ ‎сформированные ‎на‏ ‎основе ‎этих‏ ‎последних‏ ‎требований ‎и‏ ‎моралей, ‎приобретают ‎узнаваемый ‎идеологический ‎профиль,‏ ‎который ‎открыт‏ ‎для‏ ‎идеологической ‎импровизации ‎и‏ ‎может ‎принимать‏ ‎множество ‎незавершенных ‎форм. ‎Является‏ ‎ли‏ ‎это ‎признаком‏ ‎дальнейшей ‎фрагментации‏ ‎идеологических ‎сообществ ‎и ‎расширения ‎областей,‏ ‎включаемых‏ ‎в ‎орбиту‏ ‎идеологии, ‎пока‏ ‎неясно.

Идеологические ‎интервенции, ‎таким ‎образом, ‎имеют‏ ‎стохастический‏ ‎характер‏ ‎и ‎становятся‏ ‎жертвой ‎квазиприватизации‏ ‎политики. ‎Под‏ ‎«квазиприватизацией»‏ ‎здесь ‎понимается‏ ‎форма ‎«ложной ‎демократизации», ‎когда ‎отдельные‏ ‎лица ‎и‏ ‎небольшие‏ ‎группы ‎могут ‎выступить‏ ‎с ‎инициативой‏ ‎петиции ‎или ‎политики ‎и‏ ‎попытаться‏ ‎получить ‎поддержку‏ ‎через ‎каналы‏ ‎СМИ, ‎интерпретируя ‎легкость ‎передачи ‎своих‏ ‎сообщений‏ ‎как ‎истинное‏ ‎раскрытие ‎народных‏ ‎воль ‎и ‎интересов; ‎или ‎когда‏ ‎недовольство‏ ‎анти-истеблишмента‏ ‎ищет ‎выхода,‏ ‎чтобы ‎обойти‏ ‎традиционные ‎структуры‏ ‎и‏ ‎отвергнуть ‎центральные‏ ‎политические ‎процессы ‎государства. ‎Предшественники ‎инициативы‏ ‎и ‎отзыва‏ ‎в‏ ‎США, ‎напротив, ‎были‏ ‎формально ‎и‏ ‎конституционно ‎закреплены, ‎направляя ‎людей‏ ‎к‏ ‎конкретным ‎институционализированным‏ ‎средствам ‎исправления‏ ‎бездействия ‎или ‎неудачи ‎правительства. ‎Однако‏ ‎эта‏ ‎новая ‎форма‏ ‎«демократизации» ‎является‏ ‎частью ‎трансформации ‎рынка ‎идеологии ‎в‏ ‎пользу‏ ‎тех,‏ ‎кто ‎имеет‏ ‎доступ ‎к‏ ‎цифровым ‎средствам‏ ‎распространения‏ ‎информации. ‎Некоторые‏ ‎видят ‎в ‎этом ‎развитие ‎«горизонтальной»‏ ‎демократии, ‎основанной‏ ‎на‏ ‎участии, ‎и, ‎несомненно,‏ ‎многое ‎из‏ ‎этого ‎имеет ‎основание. ‎Однако‏ ‎здесь‏ ‎следует ‎сделать‏ ‎две ‎оговорки.

Во-первых,‏ ‎в ‎отличие ‎от ‎энтузиазма, ‎который‏ ‎многие‏ ‎политические ‎философы‏ ‎и ‎теоретики‏ ‎проявляли ‎поколение ‎назад ‎по ‎отношению‏ ‎к‏ ‎сознательной‏ ‎демократии ‎—‏ ‎ограниченной ‎и‏ ‎рефлексивной ‎форме‏ ‎дебатов‏ ‎среди ‎социально‏ ‎осведомленных ‎людей, ‎в ‎которой ‎предпочтение‏ ‎отдавалось ‎более‏ ‎артикулированным‏ ‎участникам, ‎— ‎сейчас‏ ‎акцент ‎делается‏ ‎на ‎более ‎широком, ‎но‏ ‎менее‏ ‎дискриминационном ‎споре‏ ‎о ‎том,‏ ‎какие ‎вопросы ‎должны ‎стать ‎достоянием‏ ‎общественности,‏ ‎в ‎котором‏ ‎количество ‎сторонников‏ ‎и ‎преходящая ‎привлекательность ‎социальных ‎и‏ ‎культурных‏ ‎мод‏ ‎слишком ‎часто‏ ‎затмевают ‎качество‏ ‎обсуждения. ‎Это‏ ‎отражает‏ ‎возросшее ‎стремление‏ ‎представить ‎демократию ‎как ‎искусство ‎завоевания‏ ‎трофеев ‎в‏ ‎ресторане‏ ‎быстрого ‎питания ‎(в‏ ‎популистской ‎практике‏ ‎это ‎проявляется ‎в ‎гораздо‏ ‎более‏ ‎крайних ‎формах),‏ ‎а ‎не‏ ‎как ‎медленное, ‎взвешенное ‎обсуждение ‎проблем,‏ ‎внимательное‏ ‎отношение ‎и‏ ‎продвижение ‎инклюзивных‏ ‎мер ‎в ‎отношении ‎тех, ‎кто‏ ‎потерпел‏ ‎процедурное,‏ ‎а ‎не‏ ‎идеологическое ‎поражение‏ ‎на ‎выборах.

Во-вторых,‏ ‎отдельные‏ ‎люди ‎и‏ ‎группы, ‎обладающие ‎необходимыми ‎навыками, ‎чтобы‏ ‎обосновать ‎необходимость‏ ‎давления,‏ ‎на ‎короткое ‎время‏ ‎оказываются ‎на‏ ‎позициях ‎власти ‎и ‎влияния,‏ ‎будь‏ ‎то ‎для‏ ‎продвижения ‎политики,‏ ‎имеющей ‎большой ‎национальный ‎резонанс, ‎или,‏ ‎наоборот,‏ ‎для ‎освещения‏ ‎небольших ‎личных‏ ‎проектов. ‎Эта ‎двойная ‎доза ‎разрушения‏ ‎коммуникации‏ ‎и‏ ‎продолжающегося ‎нераспределения‏ ‎активной ‎дискурсивной‏ ‎власти ‎—‏ ‎под‏ ‎демократической ‎эгидой‏ ‎— ‎заметно ‎сказывается ‎на ‎качестве‏ ‎и ‎сложности‏ ‎идеологических‏ ‎дискуссий ‎и ‎подчеркивает‏ ‎как ‎издержки,‏ ‎так ‎и ‎преимущества, ‎связанные‏ ‎с‏ ‎неподчинением ‎иерархии‏ ‎как ‎таковой.‏ ‎Правда, ‎книга, ‎речь, ‎памфлет ‎и‏ ‎манифест‏ ‎в ‎прошлом‏ ‎сами ‎по‏ ‎себе ‎были ‎мощными ‎инструментами ‎формирования‏ ‎идеологии‏ ‎и‏ ‎рекрутирования, ‎благоприятствовавшими‏ ‎артикулированным ‎и‏ ‎предприимчивым. ‎Но,‏ ‎как‏ ‎правило, ‎их‏ ‎привлекательность ‎фильтровалась ‎через ‎политические ‎группы,‏ ‎секты, ‎партии‏ ‎и‏ ‎движения, ‎которые ‎конкурировали‏ ‎в ‎более‏ ‎прозрачной ‎и ‎публичной ‎сфере,‏ ‎и,‏ ‎соответственно, ‎их‏ ‎идеологии ‎следовали‏ ‎за ‎ними.

(Здесь ‎стоит ‎отметить, ‎что‏ ‎автор‏ ‎пишет ‎про‏ ‎западную, ‎более‏ ‎склонную ‎к ‎публичности, ‎политическую ‎культуру.‏ ‎Для‏ ‎реалий‏ ‎российской ‎или,‏ ‎тем ‎более,‏ ‎китайской ‎политической‏ ‎жизни‏ ‎это ‎мало‏ ‎применимо. ‎Прим. ‎МП) ‎

Сейчас ‎идеологии‏ ‎слишком ‎часто‏ ‎становятся‏ ‎терпкими, ‎часто ‎грубыми,‏ ‎отказывающимися ‎от‏ ‎сложности ‎и ‎рефлексии, ‎укорененными‏ ‎в‏ ‎«здесь ‎и‏ ‎сейчас». ‎Роман‏ ‎Оруэлла ‎«1984» ‎— ‎удивительное ‎предчувствие‏ ‎такого‏ ‎развития ‎событий,‏ ‎вплоть ‎до‏ ‎детального ‎использования ‎визуальных ‎технологий ‎в‏ ‎качестве‏ ‎средства‏ ‎отупления. ‎Вместо‏ ‎того ‎чтобы‏ ‎превозносить ‎демократию,‏ ‎эти‏ ‎устройства ‎оскорбляют‏ ‎интеллект ‎демократического ‎гражданина. ‎Более ‎того,‏ ‎появление ‎на‏ ‎политической‏ ‎арене ‎самозваных ‎участников‏ ‎не ‎может‏ ‎служить ‎основанием ‎для ‎особых‏ ‎претензий‏ ‎на ‎укрепление‏ ‎демократических ‎процессов,‏ ‎так ‎как ‎при ‎таком ‎распределении‏ ‎общественного‏ ‎мнения ‎отсутствуют‏ ‎формальные ‎признаки‏ ‎подотчетности, ‎контроля ‎и ‎соблюдения ‎конституционной‏ ‎практики,‏ ‎которые‏ ‎считаются ‎неотъемлемой‏ ‎частью ‎нормально‏ ‎функционирующей ‎демократии.‏ ‎Конечно,‏ ‎не ‎все‏ ‎так ‎мрачно ‎и ‎обреченно. ‎Серьезные‏ ‎блоги ‎могут‏ ‎способствовать‏ ‎активным ‎интеллектуальным ‎дебатам‏ ‎в ‎общественной/гражданской‏ ‎сфере, ‎придавая ‎изящество ‎идеологическим‏ ‎позициям‏ ‎(менее ‎серьезные‏ ‎могут ‎быть‏ ‎более ‎созвучны ‎популярным ‎субкультурам, ‎но‏ ‎не‏ ‎придают ‎блеска‏ ‎дискуссии). ‎Как‏ ‎уже ‎отмечалось, ‎«взаимодействие ‎старых ‎и‏ ‎новых‏ ‎медиа-логик»‏ ‎обеспечивает ‎точки‏ ‎встречи ‎между‏ ‎централизованными ‎функциями‏ ‎контроля‏ ‎и ‎обеспечения‏ ‎согласованности ‎и ‎«неоформившимися, ‎индивидуализированными ‎и‏ ‎часто ‎аффективными‏ ‎реакциями»‏ ‎широких ‎слоев ‎населения,‏ ‎которые ‎заряжают‏ ‎энергией ‎и ‎инструктируют ‎некоторые‏ ‎группы‏ ‎избирателей. ‎Эта‏ ‎топология ‎должна‏ ‎быть ‎решительно ‎расширена ‎для ‎понимания‏ ‎новых‏ ‎процессов ‎формирования‏ ‎политических ‎идеологий.‏ ‎Принципы ‎и ‎социальные ‎проблемы ‎многих‏ ‎идеологических‏ ‎семей‏ ‎все ‎же‏ ‎проступают, ‎но‏ ‎они ‎проникают‏ ‎в‏ ‎общественное ‎пространство‏ ‎разрозненно, ‎гораздо ‎менее ‎программно, ‎обычно‏ ‎не ‎имеют‏ ‎ни‏ ‎разнообразных, ‎ни ‎широких‏ ‎сторонников, ‎и‏ ‎в ‎целом ‎не ‎являются‏ ‎всеобъемлющими,‏ ‎как ‎в‏ ‎былые ‎времена.

Фальшивое‏ ‎и ‎ложное

Одним ‎из ‎важных ‎вопросов,‏ ‎который‏ ‎должен ‎привлечь‏ ‎пристальный ‎интерес‏ ‎студентов-идеологов, ‎является ‎осмысление ‎различий ‎и‏ ‎общности‏ ‎между‏ ‎понятиями ‎«фальшивый»‏ ‎в ‎современном‏ ‎употреблении ‎и‏ ‎«ложный»‏ ‎в ‎марксистском‏ ‎дискурсе. ‎Маркс ‎и ‎Энгельс ‎предложили‏ ‎очень ‎весомый‏ ‎и‏ ‎сложный ‎анализ ‎искажений,‏ ‎порождающих ‎отчужденные‏ ‎и ‎частичные ‎идеологии, ‎державшие‏ ‎в‏ ‎плену ‎общество,‏ ‎выявили ‎порождающие‏ ‎их ‎фундаментальные ‎социально-экономические ‎силы, ‎которые‏ ‎в‏ ‎краткосрочной ‎перспективе‏ ‎были ‎неподвластны‏ ‎тем, ‎кто ‎им ‎подчинялся. ‎Но‏ ‎они‏ ‎считали‏ ‎их ‎преодолимыми,‏ ‎как ‎только‏ ‎будут ‎(заново)‏ ‎установлены‏ ‎истинные ‎социальные‏ ‎отношения. ‎Фальшивые ‎новости ‎также ‎являются‏ ‎ложными, ‎но‏ ‎они‏ ‎— ‎продукт ‎сознательного‏ ‎манипулирования ‎со‏ ‎стороны ‎отдельных ‎лиц ‎и‏ ‎небольших‏ ‎групп, ‎которые‏ ‎пытаются ‎сразу‏ ‎же ‎контролировать ‎события, ‎сея ‎путаницу‏ ‎и‏ ‎неопределенность. ‎В‏ ‎этом ‎процессе‏ ‎стандартные ‎эпистемологии ‎проверки ‎подвергаются ‎сомнению‏ ‎и‏ ‎подрываются,‏ ‎что ‎приводит‏ ‎к ‎размыванию‏ ‎границ ‎между‏ ‎фактами,‏ ‎фантазиями ‎и‏ ‎фибрами, ‎как ‎в ‎случае ‎с‏ ‎деструктивным ‎понятием‏ ‎«альтернативные‏ ‎факты». ‎Нынешние ‎нападки‏ ‎на ‎традиционные‏ ‎СМИ ‎и ‎на ‎тех,‏ ‎чьи‏ ‎голоса ‎усиливаются‏ ‎с ‎их‏ ‎помощью, ‎также ‎являются ‎попытками ‎делегитимизировать‏ ‎критическую‏ ‎и ‎дискурсивную‏ ‎оценку, ‎с‏ ‎помощью ‎которой ‎ценности ‎и ‎идеологии‏ ‎могут‏ ‎быть‏ ‎должным ‎образом‏ ‎проанализированы ‎и‏ ‎препарированы. ‎Это‏ ‎не‏ ‎означает, ‎что‏ ‎традиционные ‎СМИ ‎свободны ‎от ‎предвзятости‏ ‎и ‎повестки‏ ‎дня‏ ‎— ‎это ‎далеко‏ ‎не ‎так,‏ ‎— ‎но ‎в ‎прошлом‏ ‎мы‏ ‎разработали ‎внятные‏ ‎матрицы, ‎с‏ ‎помощью ‎которых ‎можно ‎подвергать ‎их‏ ‎такой‏ ‎оценке. ‎Аналогичные‏ ‎способы ‎критики‏ ‎фальшивых ‎новостей ‎требуют ‎создания ‎инструментов,‏ ‎которые‏ ‎не‏ ‎будут ‎противопоставлять‏ ‎такое ‎отупление‏ ‎традиционным ‎сложностям‏ ‎оценки‏ ‎— ‎это‏ ‎излишество, ‎которое ‎не ‎даст ‎желаемого‏ ‎эффекта, ‎—‏ ‎но‏ ‎и ‎«проверка ‎фактов»‏ ‎не ‎будет‏ ‎достаточной. ‎В ‎основе ‎всего‏ ‎этого‏ ‎лежит ‎расшифровка‏ ‎допустимых, ‎податливых‏ ‎и ‎эмоционально ‎сильных ‎кодов, ‎как‏ ‎сознательных,‏ ‎так ‎и‏ ‎бессознательных, ‎которые‏ ‎формируют ‎один ‎вид ‎фальшивых ‎шаблонов,‏ ‎а‏ ‎не‏ ‎другой, ‎и‏ ‎один ‎вид‏ ‎культурно-экспрессивных ‎искажений,‏ ‎а‏ ‎не ‎другой.

(Фриден‏ ‎логично ‎указывает ‎на ‎то, ‎что‏ ‎одной ‎проверки‏ ‎фактов‏ ‎недостаточно. ‎Факты, ‎изложенные‏ ‎определенным ‎образом,‏ ‎да ‎еще ‎и ‎с‏ ‎эффективными‏ ‎эмоциональными ‎акцентами,‏ ‎могут ‎исказить‏ ‎реальность ‎гораздо ‎сильнее, ‎чем ‎прямая‏ ‎и‏ ‎легко ‎опровергаемая‏ ‎ложь. ‎Прим.‏ ‎МП)

Если ‎марксистская ‎концепция ‎идеологии ‎нацелена,‏ ‎по‏ ‎её‏ ‎собственному ‎разумению,‏ ‎на ‎научное‏ ‎восстановление ‎истины,‏ ‎то‏ ‎распространители ‎фальшивых‏ ‎новостей ‎с ‎удовольствием ‎делают ‎истину‏ ‎недостижимой ‎и‏ ‎бессмысленной‏ ‎в ‎процессе ‎её‏ ‎постепенной ‎инсценировки‏ ‎(в ‎оригинале ‎«drip–drip–drip ‎process‏ ‎of‏ ‎fabrication», ‎прим.‏ ‎МП)

Однако ‎для‏ ‎аналитиков ‎идеологии ‎между ‎ними ‎есть‏ ‎один‏ ‎общий ‎элемент.‏ ‎Маркса ‎и‏ ‎Энгельса ‎не ‎интересовала ‎расшифровка ‎«искаженных»‏ ‎посланий‏ ‎идеологий,‏ ‎они ‎просто‏ ‎хотели ‎устранить‏ ‎феномен ‎идеологии‏ ‎в‏ ‎целом, ‎разоблачив‏ ‎её ‎и ‎выявив ‎скрываемую ‎ею‏ ‎истину. ‎Наблюдатели‏ ‎за‏ ‎фальшивыми ‎новостями ‎и‏ ‎участники ‎кампаний‏ ‎по ‎борьбе ‎с ‎ними‏ ‎точно‏ ‎так ‎же‏ ‎хотят ‎оспорить‏ ‎и ‎искоренить ‎эти ‎намеренные ‎дезинформационные‏ ‎сообщения.‏ ‎Но ‎изучающим‏ ‎идеологию ‎необходимо‏ ‎серьезно ‎относиться ‎к ‎обоим ‎видам‏ ‎искажений.‏ ‎Политический‏ ‎язык, ‎вбрасываемый‏ ‎в ‎публичную‏ ‎сферу, ‎должен‏ ‎привлекать‏ ‎внимание ‎исследователей‏ ‎идеологии, ‎независимо ‎от ‎того, ‎является‏ ‎ли ‎он‏ ‎фальшивым,‏ ‎тревожным ‎или ‎даже‏ ‎возмутительным, ‎а‏ ‎вопрос ‎о ‎правде, ‎искажениях‏ ‎и‏ ‎лжи ‎должен‏ ‎уступить ‎место‏ ‎исследованию ‎моделей, ‎семантической ‎силы ‎и‏ ‎траекторий‏ ‎движения ‎как‏ ‎информации, ‎так‏ ‎и ‎дезинформации ‎в ‎качестве ‎компонентов‏ ‎политического‏ ‎дискурса.‏ ‎Как ‎этики‏ ‎и ‎как‏ ‎заинтересованные ‎участники‏ ‎политической‏ ‎среды ‎мы‏ ‎действительно ‎можем ‎стремиться ‎к ‎преодолению‏ ‎препятствий ‎на‏ ‎пути‏ ‎познания ‎и ‎рефлексивного‏ ‎понимания, ‎а‏ ‎также ‎выражать ‎глубокое ‎неприятие‏ ‎некоторых‏ ‎явлений ‎в‏ ‎политической ‎сфере.‏ ‎Однако ‎как ‎социологи ‎и ‎теоретики‏ ‎политического‏ ‎дискурса, ‎исследующие‏ ‎многообразный ‎мир‏ ‎идеологии, ‎мы ‎должны ‎воспринимать ‎фантазии,‏ ‎ложь‏ ‎и‏ ‎дискурсивное ‎манипулирование‏ ‎как ‎неотъемлемую‏ ‎часть ‎нашего‏ ‎предмета‏ ‎исследования ‎и‏ ‎как ‎важную ‎роль ‎в ‎формировании‏ ‎политического ‎мышления,‏ ‎как‏ ‎проактивного, ‎так ‎и‏ ‎вызывающего ‎критическую‏ ‎реакцию. ‎Ни ‎одно ‎из‏ ‎этих‏ ‎явлений ‎не‏ ‎может ‎быть‏ ‎отброшено ‎академической ‎наукой: ‎тот, ‎кто‏ ‎хочет‏ ‎понять, ‎как‏ ‎идеологии ‎передают‏ ‎свои ‎идеи ‎и ‎утверждения ‎и‏ ‎где‏ ‎их‏ ‎искать, ‎должен‏ ‎включить ‎эти‏ ‎вездесущие ‎высказывания‏ ‎в‏ ‎свой ‎широкий‏ ‎круг.

По ‎следам ‎выявления ‎идеологии

Подделки, ‎фальшивки‏ ‎и ‎искажения‏ ‎—‏ ‎не ‎единственная ‎проблема,‏ ‎с ‎которой‏ ‎приходится ‎сталкиваться ‎изучающим ‎идеологию.‏ ‎В‏ ‎более ‎широком‏ ‎смысле ‎концептуальные‏ ‎и ‎аналитические ‎навыки, ‎к ‎которым‏ ‎призывает‏ ‎изучение ‎идеологии,‏ ‎связаны, ‎во-первых,‏ ‎с ‎тем, ‎чтобы ‎сделать ‎невидимое‏ ‎видимым,‏ ‎а‏ ‎во-вторых, ‎с‏ ‎тем, ‎чтобы‏ ‎обратиться ‎к‏ ‎появляющимся‏ ‎средствам ‎идеологического‏ ‎выражения, ‎когда ‎они ‎едва ‎осознаются‏ ‎как ‎выполняющие‏ ‎идеологические‏ ‎функции. ‎Рассмотрим ‎первую‏ ‎тему: ‎Появление‏ ‎новых ‎идеологических ‎феноменов ‎породило‏ ‎свой‏ ‎собственный ‎научный‏ ‎импульс. ‎Не‏ ‎ошибаемся ‎ли ‎мы ‎в ‎понимании‏ ‎того,‏ ‎что ‎такое‏ ‎идеология, ‎не‏ ‎путаем ‎ли ‎мы ‎одно ‎с‏ ‎другим?‏ ‎Недавние‏ ‎внутренние ‎дебаты‏ ‎об ‎идеологии‏ ‎породили ‎новые‏ ‎дискуссии‏ ‎о ‎её‏ ‎определяющих ‎признаках. ‎Так, ‎побочным ‎эффектом‏ ‎исследований ‎популизма‏ ‎стала‏ ‎дискуссия ‎о ‎том,‏ ‎следует ‎ли‏ ‎относить ‎его ‎к ‎идеологии,‏ ‎стилю‏ ‎или ‎менталитету‏ ‎— ‎различия,‏ ‎которые ‎могут ‎быть ‎более ‎широко‏ ‎применимы‏ ‎ко ‎всем‏ ‎идеологиям. ‎Выбор,‏ ‎конечно, ‎не ‎случаен: ‎Менталитет ‎—‏ ‎термин,‏ ‎давно‏ ‎вошедший ‎во‏ ‎французский ‎культурологический‏ ‎анализ ‎и‏ ‎охватывающий‏ ‎целый ‎ряд‏ ‎нюансов, ‎связанных ‎с ‎общепринятым ‎мировоззрением‏ ‎или ‎чем-то‏ ‎сродни‏ ‎групповому ‎мировоззрению. ‎Его‏ ‎основное ‎отличие‏ ‎от ‎идеологии ‎состоит ‎в‏ ‎том,‏ ‎что ‎он‏ ‎не ‎обязательно‏ ‎содержит ‎трансформационный ‎или ‎защитный ‎драйв,‏ ‎дискурсивный‏ ‎и ‎концептуальный‏ ‎активизм, ‎связанный‏ ‎с ‎последней, ‎или ‎специфически ‎узкий‏ ‎смысл‏ ‎политических‏ ‎идеологий, ‎связанных‏ ‎с ‎борьбой‏ ‎за ‎контроль‏ ‎над‏ ‎политическим ‎языком‏ ‎и ‎реализацией ‎общественных ‎и ‎институциональных‏ ‎целей. ‎Однако‏ ‎«менталитет»‏ ‎помогает ‎нам ‎контекстуализировать‏ ‎любое ‎конкретное‏ ‎проявление ‎идеологии ‎в ‎более‏ ‎широком‏ ‎культурно-психологическом ‎пространстве,‏ ‎которое ‎как‏ ‎информирует ‎её, ‎так ‎и ‎формируется‏ ‎под‏ ‎её ‎влиянием.

Что‏ ‎касается ‎стиля,‏ ‎то ‎это ‎измерение ‎является ‎атрибутом‏ ‎всех‏ ‎идеологий,‏ ‎поскольку ‎те‏ ‎или ‎иные‏ ‎культурные ‎способы‏ ‎выражения‏ ‎включаются ‎в‏ ‎различные ‎идеологические ‎позиции ‎и ‎аргументы.‏ ‎Оно ‎ни‏ ‎в‏ ‎коем ‎случае ‎не‏ ‎является ‎альтернативой‏ ‎идеологии, ‎но ‎в ‎то‏ ‎же‏ ‎время ‎рассказывает‏ ‎нам ‎о‏ ‎видах ‎артикуляции, ‎риторических ‎регистрах ‎и‏ ‎способах‏ ‎подачи ‎идеологии‏ ‎и, ‎следовательно,‏ ‎является ‎полезным ‎дополнением ‎к ‎набору‏ ‎инструментов,‏ ‎который‏ ‎нам ‎необходимо‏ ‎развернуть. ‎Сам‏ ‎факт ‎наличия‏ ‎разногласий‏ ‎по ‎поводу‏ ‎статуса ‎популизма ‎как ‎идеологии ‎вызвал‏ ‎дискуссию ‎о‏ ‎маркерах‏ ‎— ‎необходимых ‎или‏ ‎достаточных ‎—‏ ‎с ‎помощью ‎которых ‎можно‏ ‎идентифицировать‏ ‎идеологии. ‎Насколько‏ ‎«тонким» ‎может‏ ‎быть ‎популизм, ‎чтобы ‎стать ‎несущественным?‏ ‎Могут‏ ‎ли ‎левые‏ ‎и ‎правые‏ ‎популизмы ‎находиться ‎в ‎одной ‎рубрике?‏ ‎Еще‏ ‎одно‏ ‎большое ‎достоинство‏ ‎дискуссии ‎по‏ ‎таким ‎вопросам‏ ‎заключается‏ ‎в ‎том,‏ ‎что ‎она ‎позволяет ‎нормализовать ‎и‏ ‎интегрировать ‎идеологию‏ ‎в‏ ‎более ‎широкие ‎социокультурные‏ ‎контейнеры, ‎а‏ ‎не ‎держать ‎её ‎в‏ ‎отдельных‏ ‎капсулах, ‎которые‏ ‎могут ‎ошибочно‏ ‎представить ‎её ‎мыслительные ‎практики ‎как‏ ‎эзотерические‏ ‎или ‎маргинальные‏ ‎— ‎реакция,‏ ‎которая ‎в ‎прошлом ‎была ‎нередкой‏ ‎для‏ ‎этой‏ ‎отрасли ‎знания.‏ ‎Такая ‎нормализация‏ ‎зависит ‎от‏ ‎циркуляции‏ ‎вербально ‎и‏ ‎визуально ‎заметных ‎мемов ‎(имеется ‎ввиду‏ ‎научное ‎понимание‏ ‎понятия‏ ‎«мемов», ‎введенное ‎Ричардом‏ ‎Докинзом, ‎а‏ ‎не ‎«интернет-мемы», ‎прим. ‎МП), от‏ ‎готовности‏ ‎комментаторов ‎и‏ ‎исследователей ‎переосмыслить‏ ‎ареалы ‎и ‎места ‎обитания ‎идеологий.

Но‏ ‎старые‏ ‎привычки ‎неистребимы‏ ‎(в ‎оригинале‏ ‎использовано ‎выражение ‎«die ‎hard», ‎которое‏ ‎у‏ ‎нас‏ ‎известно ‎по‏ ‎одноименному ‎фильму‏ ‎«Крепкий ‎Орешек»,‏ ‎прим.‏ ‎МП). ‎По-прежнему‏ ‎многие ‎люди ‎считают, ‎что ‎идеологии,‏ ‎под ‎которыми‏ ‎многие‏ ‎из ‎них ‎понимают‏ ‎традиционные ‎системы‏ ‎политических ‎убеждений, ‎зачастую ‎закрытые‏ ‎и‏ ‎доктринерские, ‎не‏ ‎имеют ‎отношения‏ ‎к ‎их ‎жизни, ‎что ‎им‏ ‎следует‏ ‎противостоять ‎или‏ ‎игнорировать ‎их.‏ ‎Политики ‎и ‎пресса ‎укрепляют ‎эти‏ ‎заблуждения,‏ ‎поскольку‏ ‎большинство ‎из‏ ‎нас ‎до‏ ‎сих ‎пор‏ ‎не‏ ‎научились ‎обращать‏ ‎внимание ‎на ‎правильные ‎места ‎—‏ ‎в ‎том‏ ‎числе‏ ‎на ‎неожиданные ‎места,‏ ‎которые ‎занимает‏ ‎идеологическое ‎мышление, ‎на ‎его‏ ‎инновационные‏ ‎проявления ‎и‏ ‎на ‎различные‏ ‎профессиональные ‎и ‎повседневные ‎языки, ‎которые‏ ‎его‏ ‎несут. ‎Идеологии‏ ‎продолжают ‎влиять‏ ‎на ‎сообщества ‎и ‎обычную ‎жизнь,‏ ‎даже‏ ‎если‏ ‎они ‎не‏ ‎осознаются ‎как‏ ‎таковые. ‎Они‏ ‎продолжают‏ ‎действовать ‎так,‏ ‎как ‎действовали ‎всегда, ‎и ‎в‏ ‎той ‎же‏ ‎мере,‏ ‎как ‎и ‎прежде,‏ ‎поскольку ‎идеологии‏ ‎существуют ‎на ‎почти ‎неразличимой‏ ‎почве‏ ‎или ‎на‏ ‎почве, ‎для‏ ‎выделения ‎которой ‎нужен ‎натренированный ‎глаз.‏ ‎«Готовая»‏ ‎фиксированная ‎идеологическая‏ ‎структура, ‎отличающаяся‏ ‎высокой ‎степенью ‎внутренней ‎согласованности ‎и‏ ‎систематизированности,‏ ‎исчезает‏ ‎— ‎даже‏ ‎в ‎партийных‏ ‎манифестах, ‎которые,‏ ‎как‏ ‎правило, ‎предпочитают‏ ‎программу ‎принципам, ‎— ‎уступая ‎место‏ ‎мелочам, ‎броскости,‏ ‎эфемерности‏ ‎и ‎разговорности. ‎Поскольку‏ ‎прежний, ‎более‏ ‎масштабный ‎формат ‎все ‎еще‏ ‎является‏ ‎шаблоном ‎для‏ ‎восприятия ‎идеологий,‏ ‎новые ‎способы ‎подачи ‎идеологии ‎гораздо‏ ‎более‏ ‎неуловимы ‎для‏ ‎наблюдения ‎и‏ ‎распознавания, ‎оставаясь ‎незамеченными ‎не ‎только‏ ‎широкой‏ ‎публикой,‏ ‎но ‎и‏ ‎многими ‎аналитиками.

Некоторая‏ ‎часть ‎этой‏ ‎невидимости‏ ‎была ‎осознана‏ ‎уже ‎давно. ‎Как ‎проницательно ‎заметил‏ ‎Пьер ‎Бурдье‏ ‎еще‏ ‎40 ‎лет ‎назад,‏ ‎существуют ‎скрытые,‏ ‎«натурализованные» ‎идеологические ‎послания ‎и‏ ‎дискурсы,‏ ‎которые ‎пронизывают‏ ‎все ‎общества:

Поскольку‏ ‎субъективная ‎необходимость ‎и ‎самоочевидность ‎абсурдного‏ ‎мира‏ ‎подтверждается ‎объективным‏ ‎консенсусом ‎относительно‏ ‎смысла ‎мира, ‎то, ‎что ‎существенно,‏ ‎остается‏ ‎несказанным,‏ ‎потому ‎что‏ ‎оно ‎несказано:‏ ‎традиция ‎молчит,‏ ‎не‏ ‎в ‎последнюю‏ ‎очередь ‎о ‎себе ‎как ‎о‏ ‎традиции; ‎обычное‏ ‎право‏ ‎довольствуется ‎перечислением ‎конкретных‏ ‎применений ‎принципов,‏ ‎которые ‎остаются ‎неявными ‎и‏ ‎неоформленными,‏ ‎потому ‎что‏ ‎не ‎подвергаются‏ ‎сомнению; ‎игра ‎мифо-ритуальных ‎однородностей ‎представляет‏ ‎собой‏ ‎совершенно ‎замкнутый‏ ‎мир, ‎каждый‏ ‎аспект ‎которого ‎является ‎как ‎бы‏ ‎отражением‏ ‎всех‏ ‎остальных, ‎мир,‏ ‎в ‎котором‏ ‎нет ‎места‏ ‎мнению‏ ‎в ‎том‏ ‎виде, ‎как ‎его ‎понимает ‎либеральная‏ ‎идеология, ‎т.‏ ‎е.‏ ‎как ‎разновидности ‎мнения.‏ ‎И ‎нет‏ ‎ничего ‎более ‎далекого ‎от‏ ‎соотносимого‏ ‎понятия ‎большинства,‏ ‎чем ‎единодушие‏ ‎доксы, ‎совокупность ‎«вариантов», ‎субъектом ‎которых‏ ‎является‏ ‎каждый ‎и‏ ‎никто, ‎поскольку‏ ‎вопросы, ‎на ‎которые ‎они ‎отвечают,‏ ‎не‏ ‎могут‏ ‎быть ‎заданы‏ ‎в ‎явном‏ ‎виде.

Этой ‎мысли‏ ‎несколькими‏ ‎столетиями ‎ранее‏ ‎предшествовал ‎Джон ‎Локк, ‎рассуждая ‎о‏ ‎том, ‎как‏ ‎«люди‏ ‎обычно ‎приходят ‎к‏ ‎своим ‎принципам».‏ ‎Утверждая, ‎что ‎носители ‎таких‏ ‎фундаментальных‏ ‎принципов ‎умалчивают‏ ‎об ‎их‏ ‎обоснованности ‎и ‎истинности, ‎Локк ‎заявлял,‏ ‎что‏ ‎они ‎«никогда‏ ‎не ‎позволяют‏ ‎упоминать ‎эти ‎положения ‎иначе, ‎как‏ ‎в‏ ‎качестве‏ ‎основы ‎и‏ ‎фундамента, ‎на‏ ‎котором ‎они‏ ‎строят‏ ‎свою ‎религию‏ ‎и ‎нравы», ‎в ‎результате ‎чего‏ ‎эти ‎доктрины‏ ‎«приобретают,‏ ‎таким ‎образом, ‎репутацию‏ ‎неоспоримых, ‎самоочевидных‏ ‎и ‎врожденных ‎истин ‎„.

В‏ ‎этой‏ ‎всепроникающей ‎сфере‏ ‎«молчаливых» ‎идеологий‏ ‎исследования ‎идеологии ‎продолжают ‎разрабатывать ‎новые‏ ‎техники‏ ‎и ‎современные‏ ‎методы ‎дешифровки,‏ ‎пытаясь ‎сделать ‎невидимое ‎различимым ‎и‏ ‎тем‏ ‎самым‏ ‎вернуть ‎возможность‏ ‎выбора ‎при‏ ‎принятии ‎идеологических‏ ‎позиций.‏ ‎В ‎связи‏ ‎с ‎этим ‎возникает ‎важный ‎вопрос‏ ‎для ‎научных‏ ‎исследований.‏ ‎На ‎первый ‎взгляд,‏ ‎необходимость ‎таких‏ ‎исследований ‎оправдывает ‎старое ‎представление‏ ‎об‏ ‎идеологии ‎как‏ ‎о ‎скрытом,‏ ‎коварном, ‎увековечивающем ‎эксплуататорские ‎властные ‎отношения‏ ‎и‏ ‎насаждающем ‎ложное‏ ‎сознание, ‎а‏ ‎значит, ‎намеренно ‎или ‎непреднамеренно ‎скрывающем‏ ‎то,‏ ‎что‏ ‎требует ‎раскрытия.

Эта‏ ‎точка ‎зрения,‏ ‎несомненно, ‎сохраняет‏ ‎свою‏ ‎актуальность ‎и‏ ‎может ‎быть ‎подтверждена ‎эмпирическими ‎данными,‏ ‎но ‎она‏ ‎далека‏ ‎от ‎того, ‎чтобы‏ ‎охватить ‎особенности‏ ‎идеологии ‎во ‎всей ‎их‏ ‎полноте.‏ ‎Действительно, ‎методы,‏ ‎применяемые ‎сегодня‏ ‎для ‎исследования ‎скрытого ‎или ‎полускрытого‏ ‎—‏ ‎например, ‎акцент‏ ‎на ‎перформативности‏ ‎или ‎морфологическом ‎картировании ‎— ‎не‏ ‎обязательно‏ ‎направлены‏ ‎на ‎этическое‏ ‎«разоблачение», ‎лежащее‏ ‎в ‎основе‏ ‎марксизма,‏ ‎критического ‎дискурс-анализа‏ ‎и ‎многих ‎психоаналитических ‎подходов, ‎но‏ ‎типизируют ‎стремление‏ ‎выявить‏ ‎и ‎распаковать ‎идеологические‏ ‎сигналы ‎и‏ ‎сообщения, ‎которые ‎не ‎поддаются‏ ‎прямолинейному‏ ‎анализу ‎«с‏ ‎глазу ‎на‏ ‎глаз», ‎несмотря ‎на ‎их ‎этические‏ ‎недостатки.‏ ‎Важно ‎также,‏ ‎что ‎они‏ ‎зависят ‎от ‎технологий ‎познания, ‎которые‏ ‎обычно‏ ‎не‏ ‎ассоциируются ‎с‏ ‎исследованием ‎политической‏ ‎мысли.

Второй ‎тип‏ ‎идеологической‏ ‎невидимости, ‎где‏ ‎публичный ‎дискурс ‎не ‎приспособлен ‎для‏ ‎выявления, ‎тесно‏ ‎связан‏ ‎с ‎новыми ‎средствами‏ ‎передачи ‎и‏ ‎распространения ‎информации. ‎Инструментарий, ‎необходимый‏ ‎ученым‏ ‎для ‎переоценки‏ ‎того, ‎как‏ ‎идеологии ‎переплетаются ‎с ‎политической ‎сферой,‏ ‎с‏ ‎популярной ‎культурой‏ ‎и ‎с‏ ‎коммуникационными ‎технологиями, ‎нуждается ‎в ‎переосмыслении.‏ ‎По‏ ‎мере‏ ‎ознакомления ‎с‏ ‎новыми ‎форматами‏ ‎производства ‎и‏ ‎распространения‏ ‎идеологии ‎само‏ ‎понятие ‎«идеология» ‎начинает ‎приобретать ‎новый‏ ‎смысл ‎и‏ ‎новое‏ ‎содержание. ‎Политическое ‎сочится‏ ‎из ‎многочисленных,‏ ‎доселе ‎неожиданных ‎сосудов. ‎Потребовалось‏ ‎некоторое‏ ‎время, ‎чтобы‏ ‎студенты, ‎изучающие‏ ‎идеологию ‎(и ‎вообще ‎политическую ‎мысль),‏ ‎признали,‏ ‎что ‎политический‏ ‎язык ‎передается‏ ‎не ‎только ‎вербальными, ‎в ‎том‏ ‎числе‏ ‎письменными,‏ ‎средствами, ‎но‏ ‎и ‎физическими‏ ‎практиками, ‎визуальным‏ ‎представлением,‏ ‎психологическими ‎драйвами,‏ ‎эмоциями, ‎когнитивными ‎исследованиями ‎и ‎повседневным‏ ‎дискурсом. ‎Политологи‏ ‎и‏ ‎конфликтологи ‎разрабатывают ‎пространственные‏ ‎когнитивно-аффективные ‎карты,‏ ‎выявляющие ‎связи, ‎пересекающие ‎и‏ ‎объединяющие‏ ‎кластеры ‎систем‏ ‎убеждений. ‎Постструктуралистские‏ ‎исследования ‎уже ‎перешли ‎от ‎разработки‏ ‎постмарксистских‏ ‎позиций ‎к‏ ‎изучению ‎фантазий‏ ‎и ‎желаний, ‎лежащих ‎в ‎основе‏ ‎идеологических‏ ‎способов‏ ‎выражения, ‎и‏ ‎это ‎необходимо‏ ‎более ‎систематически‏ ‎учитывать‏ ‎за ‎пределами‏ ‎данной ‎специализации. ‎Анализ ‎дискурса, ‎первоначально‏ ‎тесно ‎связанный‏ ‎с‏ ‎критикой ‎идеологии, ‎сегодня‏ ‎также ‎предлагает‏ ‎инструменты ‎для ‎беспристрастной ‎оценки‏ ‎неизбежных‏ ‎моделей ‎идеологических‏ ‎пристрастий ‎и‏ ‎предпочтений ‎и ‎исследует, ‎как ‎форма‏ ‎и‏ ‎подача ‎идеологических‏ ‎и ‎политических‏ ‎решений ‎определяются ‎«организующими ‎принципами ‎СМИ‏ ‎„.

Цифровые‏ ‎медиа:‏ ‎новый ‎габитус‏ ‎идеологии

Важность ‎медийности‏ ‎в ‎политике‏ ‎признается‏ ‎и ‎исследуется‏ ‎уже ‎более ‎30 ‎лет, ‎но‏ ‎в ‎последнее‏ ‎время‏ ‎её ‎экспоненциальный ‎рост‏ ‎привел ‎к‏ ‎тому, ‎что ‎распространение ‎идеологии‏ ‎приобрело‏ ‎новые ‎акценты.‏ ‎Обращение ‎группы‏ ‎к ‎группе, ‎столь ‎центральное ‎в‏ ‎сфере‏ ‎идеологий, ‎уступает‏ ‎место ‎индивидуализации‏ ‎информации, ‎от ‎интерпелляции ‎по ‎имени,‏ ‎которая‏ ‎помещает‏ ‎получателя ‎сообщения‏ ‎в ‎иллюзорный‏ ‎и ‎якобы‏ ‎расширяющий‏ ‎его ‎возможности‏ ‎центр ‎социального ‎знания ‎и ‎принятия‏ ‎решений, ‎до‏ ‎использования‏ ‎жаргонной ‎речи ‎и‏ ‎письма, ‎которые‏ ‎делают ‎идеологические ‎заявления ‎легкодоступными‏ ‎для‏ ‎членов ‎общества‏ ‎— ‎непринужденное‏ ‎и ‎простое ‎устранение ‎барьеров ‎для‏ ‎понимания‏ ‎и ‎—‏ ‎казалось ‎бы‏ ‎— ‎для ‎участия. ‎И ‎здесь,‏ ‎как‏ ‎морфологическое‏ ‎изучение ‎идеологий‏ ‎отвлекало ‎внимание‏ ‎от ‎макроидеологий‏ ‎к‏ ‎их ‎микроанализу,‏ ‎так ‎и ‎конкретика, ‎конкретность ‎и‏ ‎непосредственность ‎оцифрованных‏ ‎сообщений‏ ‎требуют ‎пристального ‎внимания‏ ‎как ‎«новая‏ ‎норма» ‎политико-идеологического ‎дискурса. ‎В‏ ‎результате‏ ‎происходит ‎двойное‏ ‎ослабление ‎перспективы:‏ ‎содержание ‎идеологии ‎размывается, ‎демонстрируя ‎её‏ ‎внутреннюю‏ ‎текучесть ‎и‏ ‎потенциал ‎к‏ ‎вариативной ‎перекомпоновке, ‎а ‎многочисленные ‎источники‏ ‎и‏ ‎способы‏ ‎её ‎распространения‏ ‎раскрывают ‎её‏ ‎как ‎децентрализованный‏ ‎корпус,‏ ‎исходящий ‎как‏ ‎из ‎крупных, ‎так ‎и ‎из‏ ‎мелких ‎дискурсивных‏ ‎событий‏ ‎и ‎моментов. ‎В‏ ‎этом ‎случае‏ ‎идеологии ‎демистифицируются ‎не ‎только‏ ‎путем‏ ‎оспаривания ‎их‏ ‎предпосылок ‎или‏ ‎снятия ‎дымовых ‎завес, ‎которые ‎они‏ ‎могут‏ ‎создавать. ‎Скорее,‏ ‎они ‎уменьшаются‏ ‎до ‎человеческого ‎масштаба ‎путем ‎выявления‏ ‎их‏ ‎разнообразных,‏ ‎часто ‎мизерных‏ ‎точек ‎артикуляции‏ ‎и ‎рассматриваются‏ ‎как‏ ‎отчасти ‎запланированный,‏ ‎отчасти ‎случайный ‎продукт ‎отдельных ‎голосов,‏ ‎вихрем ‎проносящихся‏ ‎в‏ ‎социальном ‎пространстве.

То, ‎что‏ ‎один ‎политолог‏ ‎справедливо ‎советует ‎для ‎изучения‏ ‎цифровых‏ ‎медиа ‎в‏ ‎целом, ‎ipso‏ ‎facto относится ‎к ‎изучению ‎идеологий, ‎которые‏ ‎они‏ ‎содержат ‎и‏ ‎переделывают, ‎и‏ ‎необходимости ‎создания ‎«более ‎разнообразной ‎карты‏ ‎практик,‏ ‎норм‏ ‎и ‎дискурса,‏ ‎которые ‎характеризуют‏ ‎широкий ‎спектр‏ ‎различных‏ ‎политизированных ‎онлайн-пространств».‏ ‎Исследования ‎идеологии ‎уже ‎давно ‎охватывают‏ ‎изменчивость ‎идеологических‏ ‎полей,‏ ‎но ‎теперь ‎они‏ ‎должны ‎охватить‏ ‎и ‎цифровую ‎трансформацию. ‎Расширение‏ ‎перспективы‏ ‎позволит ‎сфокусироваться,‏ ‎в ‎частности,‏ ‎не ‎только ‎на ‎типичных ‎репрезентациях‏ ‎фальшивых‏ ‎новостей, ‎но‏ ‎и ‎на‏ ‎более ‎фундаментальной ‎обрезке ‎и ‎оптимизации‏ ‎идей,‏ ‎убеждений‏ ‎и ‎аргументов,‏ ‎которые ‎должны‏ ‎быть ‎адаптированы‏ ‎к‏ ‎новым ‎технологиям‏ ‎циркуляции ‎информации ‎и ‎быстро ‎меняющимся‏ ‎ожиданиям ‎их‏ ‎получателей.

Не‏ ‎менее ‎важно ‎и‏ ‎то, ‎что‏ ‎при ‎потреблении ‎идеологии ‎проходят‏ ‎через‏ ‎фильтры ‎культурного‏ ‎понимания ‎и‏ ‎непонимания, ‎поэтому ‎важно ‎установить ‎повторяющиеся‏ ‎закономерности‏ ‎как ‎в‏ ‎изменении ‎их‏ ‎содержания, ‎так ‎и ‎в ‎деинтеллектуализированном‏ ‎стиле,‏ ‎которые‏ ‎обеспечивают ‎успех‏ ‎или ‎неудачу‏ ‎в ‎достижении‏ ‎желаемого‏ ‎общественного ‎эффекта,‏ ‎а ‎также ‎отследить ‎переосмысление ‎«политического»,‏ ‎которое ‎они‏ ‎несут.

Приведем‏ ‎лишь ‎два ‎примера:‏ ‎популярное ‎заклинание‏ ‎«антиполитика», ‎применяемое ‎к ‎низовым‏ ‎инициативам‏ ‎и ‎тенденциям,‏ ‎обладает ‎заметной‏ ‎риторической ‎силой, ‎но ‎при ‎расшифровке‏ ‎оказывается‏ ‎самостоятельным ‎остро‏ ‎политическим ‎настроением,‏ ‎связанным ‎с ‎неприятием ‎иерархии, ‎элитарности‏ ‎и‏ ‎централизации‏ ‎и ‎отстаивающим‏ ‎при ‎этом‏ ‎совсем ‎другие‏ ‎идеологические‏ ‎предпочтения. ‎С‏ ‎другой ‎стороны, ‎настойчивые ‎твиты ‎нынешнего‏ ‎президента ‎США‏ ‎(статья‏ ‎2018 ‎года, ‎президент‏ ‎Дональд ‎Трамп,‏ ‎прим. ‎МП) реконфигурируют ‎этот ‎пост‏ ‎как‏ ‎«оскорбительную ‎демократию»,‏ ‎в ‎которой‏ ‎лидер ‎якобы ‎либерально-демократического ‎государства ‎постоянно‏ ‎озабочен‏ ‎постоянными ‎и‏ ‎во ‎многом‏ ‎беспрецедентными ‎по ‎масштабам ‎нападками ‎на‏ ‎собственных‏ ‎граждан‏ ‎— ‎«часть‏ ‎работы», ‎можно‏ ‎предположить. ‎Такое‏ ‎идеологическое‏ ‎переосмысление ‎того,‏ ‎в ‎чем ‎состоят ‎государственные ‎дела,‏ ‎и ‎поразительная‏ ‎модификация‏ ‎роли ‎и ‎поведения‏ ‎главы ‎исполнительной‏ ‎власти ‎в ‎правовом ‎режиме‏ ‎предлагают‏ ‎идеологическое ‎переосмысление‏ ‎и ‎перенастройку‏ ‎того, ‎что ‎приемлемо ‎в ‎управлении,‏ ‎и‏ ‎теперь ‎выходят‏ ‎на ‎политическую‏ ‎арену ‎как ‎претенденты ‎на ‎нормальность.

На‏ ‎главный‏ ‎вопрос‏ ‎о ‎том,‏ ‎как ‎распределить‏ ‎вес ‎между‏ ‎этими‏ ‎разрозненными ‎аспектами‏ ‎и ‎компонентами, ‎конечно, ‎трудно ‎ответить,‏ ‎и ‎именно‏ ‎в‏ ‎этот ‎момент ‎бремя‏ ‎суждения ‎ложится‏ ‎на ‎исследователя, ‎поскольку ‎критерии‏ ‎для‏ ‎таких ‎суждений‏ ‎постоянно ‎меняются‏ ‎и ‎усложняются, ‎сочетая ‎временной ‎и‏ ‎пространственный‏ ‎контекст ‎с‏ ‎давно ‎устоявшимися‏ ‎нормами. ‎При ‎изучении ‎идеологий ‎мы‏ ‎не‏ ‎можем‏ ‎придавать ‎каждому‏ ‎мему ‎и‏ ‎сообщению ‎одинаковое‏ ‎значение,‏ ‎но ‎они‏ ‎требуют ‎равного ‎внимания ‎как ‎зерно‏ ‎на ‎мельнице‏ ‎научного‏ ‎исследования.

Англоязычный ‎текст ‎можно‏ ‎прочитать ‎здесь:‏ ‎https://www.tandfonline.com/doi/full/10.1080/13569317.2022.2163770?src=

P.S. Материалы ‎открытого ‎доступа ‎также‏ ‎публикуются‏ ‎в ‎ТГ-канале:‏ ‎https://t.me/ideo_logical

Подписывайтесь.

Читать: 8+ мин
logo Идеология и смыслы

Авторская идеология: как изобрести и воплотить свой мир

Доступно подписчикам уровня
«Читатель с вопросом»
Подписаться за 6 000₽ в месяц

Концепция-алгоритм для тех, кто хотел бы создать собственную идеологию. В том числе вне политики.

Читать: 6+ мин
logo Идеология и смыслы

«Невидимые» идеологии, которые правят без партий и выборов

Разобравшись, ‎в‏ ‎первом ‎приближении, ‎в ‎том, ‎что‏ ‎такое ‎идеологии‏ ‎и‏ ‎какие ‎ограничения, ‎иллюзии‏ ‎и ‎базовые‏ ‎заблуждения ‎в ‎них ‎бывают,‏ ‎рассмотрим‏ ‎более ‎сложную‏ ‎тему: ‎какие‏ ‎идеологические ‎убеждения ‎маскируются ‎под ‎знания‏ ‎и‏ ‎что ‎это‏ ‎несет ‎обществу.

Законы,‏ ‎законность ‎и ‎мир ‎правил

В ‎российском‏ ‎общественном‏ ‎дискурсе,‏ ‎особенно ‎в‏ ‎случае ‎возникновения‏ ‎какой-либо ‎серьезной‏ ‎проблемы‏ ‎или ‎просто‏ ‎яркого ‎случая, ‎обычно ‎возникают ‎2‏ ‎классических ‎вопроса:‏ ‎«кто‏ ‎виноват?» ‎и ‎«что‏ ‎делать?». ‎По‏ ‎первому ‎пункту ‎мысль ‎уходит‏ ‎в‏ ‎направлении ‎отсутствия/плохой‏ ‎работы ‎института‏ ‎или ‎человеческого ‎фактора ‎в ‎них.‏ ‎Второй‏ ‎вопрос ‎вызывает‏ ‎желание ‎покарать‏ ‎непосредственного ‎виновника ‎конкретной ‎ситуации ‎(краткосрочный‏ ‎режим),‏ ‎а‏ ‎далее ‎про‏ ‎изменения ‎законов,‏ ‎правил, ‎обычно‏ ‎в‏ ‎сторону ‎ужесточения.

Про‏ ‎культуру ‎запретов ‎и ‎негативной ‎мотивации‏ ‎вместо ‎позитивной‏ ‎(или‏ ‎создающей) ‎условия ‎для‏ ‎другого ‎поведения‏ ‎людей ‎еще ‎спорят. ‎Сама‏ ‎же‏ ‎логика ‎решения‏ ‎вопроса ‎«надо‏ ‎принять ‎новый ‎закон ‎и ‎все‏ ‎будет‏ ‎хорошо» ‎почему-то‏ ‎не ‎вызывает‏ ‎вопросов. ‎Хотя ‎в ‎том ‎же‏ ‎массовом‏ ‎сознании‏ ‎есть ‎противоречащие‏ ‎этому ‎установки,‏ ‎выраженные ‎в‏ ‎пословицах‏ ‎«Закон ‎что‏ ‎дышло ‎— ‎куда ‎повернешь, ‎туда‏ ‎и ‎вышло»‏ ‎и‏ ‎«В ‎России ‎жестокость‏ ‎законов ‎умеряется‏ ‎их ‎повсеместным ‎неисполнением».

Современному ‎человеку‏ ‎нормально‏ ‎мыслить, ‎что‏ ‎для ‎улучшения‏ ‎мира ‎вокруг, ‎требуется ‎ввести/изменить ‎закон,‏ ‎правовую‏ ‎норму. ‎Между‏ ‎тем, ‎во-первых,‏ ‎есть ‎целая ‎область ‎человеческой ‎деятельности,‏ ‎которая‏ ‎отрицает‏ ‎законность ‎и‏ ‎выступает ‎за‏ ‎«понятия», ‎хоть‏ ‎это‏ ‎и ‎является‏ ‎правилами, ‎но ‎а) ‎неписаными; ‎б)‏ ‎альтернативными; ‎в)‏ ‎не‏ ‎подлежащими ‎изменению ‎и‏ ‎переосмыслению. ‎А‏ ‎во-вторых, ‎другая ‎область, ‎ценится‏ ‎чуть‏ ‎ли ‎не‏ ‎больше: ‎репутация,‏ ‎честь, ‎опыт, ‎все ‎это ‎не‏ ‎подчиняется‏ ‎измеряющимся ‎законам‏ ‎и, ‎порой,‏ ‎надежнее ‎их.

Предположим, ‎что ‎законы ‎и‏ ‎правила‏ ‎могут‏ ‎быть ‎новой‏ ‎вехой ‎человечества,‏ ‎ступенью ‎развития,‏ ‎если‏ ‎сравнивать ‎с‏ ‎подавляющей ‎частью ‎истории, ‎когда ‎их‏ ‎либо ‎не‏ ‎было,‏ ‎либо ‎они ‎контролировали‏ ‎малую ‎область‏ ‎деятельности. ‎Допустим, ‎что ‎расширение‏ ‎поля‏ ‎законности ‎—‏ ‎детерминированное ‎благо,‏ ‎пусть ‎так.

Но ‎есть ‎несколько ‎утверждений‏ ‎и‏ ‎вопросов, ‎которые‏ ‎заставляют ‎задуматься‏ ‎и ‎признать ‎это ‎идеологией.

Первое ‎—‏ ‎так‏ ‎считают‏ ‎не ‎все,‏ ‎т. ‎к.‏ ‎убеждение, ‎что‏ ‎все‏ ‎должно ‎быть‏ ‎по ‎закону, ‎а ‎не ‎по‏ ‎понятиям, ‎лишь‏ ‎часть‏ ‎спектра. ‎Альтернативы ‎представлены‏ ‎выше.

Второе ‎—‏ ‎идеология ‎законов ‎и ‎правил‏ ‎имеет‏ ‎свою ‎дискурсивную‏ ‎основу: ‎понятия,‏ ‎термины, ‎утверждения ‎и ‎нарративы, ‎призванные‏ ‎доказать,‏ ‎что ‎она‏ ‎верна. ‎Квентин‏ ‎Скиннер, ‎исследуя ‎дискурс, ‎называл ‎такую‏ ‎идеологию‏ ‎юридической.

Третье‏ ‎— ‎наличие‏ ‎серьезного ‎противодействия‏ ‎со ‎стороны‏ ‎конкурентов.‏ ‎Здесь ‎можно‏ ‎вспомнить ‎не ‎только ‎вышеупомянутые ‎пословицы‏ ‎и ‎поговорки,‏ ‎обесценивающие‏ ‎законы ‎как ‎способ‏ ‎организации ‎общества,‏ ‎но ‎и, ‎например, ‎термины‏ ‎«зарегулированность»,‏ ‎«правовая ‎гильотина»(как‏ ‎избавление ‎от),‏ ‎и ‎даже ‎понятие ‎бюрократии, ‎которая‏ ‎имеет,‏ ‎скорее, ‎негативные‏ ‎коннотации ‎в‏ ‎дискурсе, ‎чем ‎нейтральные ‎и ‎тем‏ ‎более‏ ‎положительные.

Нельзя‏ ‎не ‎признать,‏ ‎тем ‎не‏ ‎менее, ‎что‏ ‎эта‏ ‎идеологическая ‎система‏ ‎глубоко ‎проникла ‎в ‎политическое ‎сознание‏ ‎не ‎только‏ ‎на‏ ‎Западе, ‎но ‎и‏ ‎в ‎других‏ ‎странах, ‎ведь ‎даже ‎в‏ ‎период‏ ‎выборов ‎кандидаты‏ ‎соревнуются ‎между‏ ‎собой, ‎рассказывая, ‎какие ‎законы ‎и‏ ‎указы‏ ‎примут, ‎чтобы‏ ‎исправить ‎проблемы‏ ‎общества. ‎Показательно.

Капитализм

В ‎области ‎работы ‎с‏ ‎экономическими‏ ‎убеждениями‏ ‎все ‎зашло‏ ‎ещё ‎дальше‏ ‎и ‎глубже.‏ ‎Вне‏ ‎зависимости ‎от‏ ‎вектора ‎консерватизма/либерализма, ‎они ‎оба ‎находятся‏ ‎в ‎капиталистической‏ ‎логике‏ ‎рынка, ‎частной ‎экономической‏ ‎инициативы, ‎прибыли‏ ‎и ‎роста ‎благосостояния.

Даже ‎область‏ ‎межличностных‏ ‎отношений ‎впитала‏ ‎в ‎себя‏ ‎дискурс ‎капитализма, ‎не ‎говоря ‎уже‏ ‎о‏ ‎концепции ‎«образовательных‏ ‎услуг», ‎«государственных‏ ‎услуг», ‎«паблицитного ‎капитала» ‎и ‎множества‏ ‎других‏ ‎понятий,‏ ‎которые ‎стали‏ ‎нормой ‎в‏ ‎дискурсе ‎вне‏ ‎экономической‏ ‎сферы.

Противодействию ‎капиталистической‏ ‎идеологии ‎посвящены ‎многочисленные ‎работы, ‎включая‏ ‎Франкфуртстскую ‎школу.‏ ‎Именно‏ ‎сопротивление ‎капитализму ‎считалось‏ ‎одним ‎из‏ ‎основных ‎направлений ‎работы ‎после‏ ‎разгрома‏ ‎фашизма.

Превращение ‎человека‏ ‎в ‎товар,‏ ‎атомизация ‎общества ‎через ‎столкновение ‎людей‏ ‎между‏ ‎собой ‎за‏ ‎счёт ‎всеобщего‏ ‎рынка, ‎конкуренции ‎и ‎строго ‎индивидуальный‏ ‎интерес,‏ ‎который,‏ ‎как ‎постулирует‏ ‎логика ‎прибыли,‏ ‎всегда ‎на‏ ‎первом‏ ‎месте. ‎Все‏ ‎эти ‎явления ‎подробно ‎разобраны ‎как‏ ‎в ‎научном,‏ ‎так‏ ‎и ‎в ‎публицистическом‏ ‎ключе.

Однако ‎это‏ ‎не ‎мешает, ‎во-первых, ‎дальнейшему‏ ‎проникновению‏ ‎идеологии ‎капитализма‏ ‎в ‎повседневную‏ ‎речь ‎и ‎деятельность, ‎а ‎во-вторых,‏ ‎снижению‏ ‎её ‎«видимости»,‏ ‎становлению ‎самим‏ ‎собой ‎разумеющимся. ‎Что, ‎конечно, ‎затрудняет‏ ‎противодействие‏ ‎идеологии.‏ ‎В ‎отличит‏ ‎от ‎юридической‏ ‎идеологии, ‎капитализму‏ ‎активно‏ ‎противодействует ‎открытая‏ ‎часть ‎политического ‎спектра ‎— ‎социализм.‏ ‎С ‎оговорками,‏ ‎что‏ ‎и ‎на ‎европейской‏ ‎политической ‎сцене,‏ ‎и ‎даже ‎в ‎Китае‏ ‎социализм‏ ‎явно ‎«ушёл‏ ‎вправо». ‎И‏ ‎теперь ‎рыночные ‎отношения ‎признаются ‎там‏ ‎неотъемлемой‏ ‎частью ‎экономики.

Гуманизм

Ещё‏ ‎более ‎сложная‏ ‎для ‎описания ‎и ‎осмысления ‎тема.‏ ‎Ценность‏ ‎человеческой‏ ‎жизни, ‎казалось‏ ‎бы, ‎является‏ ‎одним ‎из‏ ‎завоеваний‏ ‎человечества. ‎Но‏ ‎вспомним ‎про ‎критерии: ‎можно ‎ли‏ ‎сказать, ‎что‏ ‎этому‏ ‎убеждению ‎нет ‎альтернативы‏ ‎в ‎истории‏ ‎или ‎дискурсе? ‎Нет, ‎так‏ ‎сказать‏ ‎нельзя, ‎есть‏ ‎и ‎другие‏ ‎точки ‎зрения. ‎Существует ‎ли ‎противодействие,‏ ‎в‏ ‎том ‎числе‏ ‎в ‎дискурсе?‏ ‎Да, ‎во ‎многих ‎местах ‎на‏ ‎планете‏ ‎человечество‏ ‎может ‎больше‏ ‎ценить ‎экономическую‏ ‎эффективность ‎или‏ ‎ритуалы,‏ ‎или ‎военную‏ ‎мощь, ‎или ‎даже ‎природу ‎выше‏ ‎человеческой ‎жизни.‏ ‎И‏ ‎это ‎будет ‎выражено‏ ‎в ‎дискурсе.

С‏ ‎одной ‎стороны, ‎принципы ‎гуманизма,‏ ‎внедрённые‏ ‎в ‎дискурс‏ ‎и ‎в‏ ‎институты, ‎сгладили ‎наиболее ‎выпуклые ‎и‏ ‎неприглядные‏ ‎последствия ‎человеческой‏ ‎деятельности. ‎Например,‏ ‎посредством ‎идей ‎гуманизма ‎были ‎созданы‏ ‎структуры‏ ‎«Красного‏ ‎креста», ‎«Врачей‏ ‎без ‎границ»,‏ ‎многочисленных ‎программ‏ ‎бесплатной‏ ‎вакцинации ‎жителей‏ ‎беднейших ‎стран, ‎программ ‎онлайн-образования, ‎доступных‏ ‎для ‎всех.

С‏ ‎другой‏ ‎стороны ‎— ‎ценность‏ ‎человеческой ‎жизни‏ ‎как ‎таковой, ‎без ‎привязки‏ ‎к‏ ‎её ‎деятельности,‏ ‎интенции, ‎результатам‏ ‎и ‎воззрениям, ‎потворствует ‎распространению ‎в‏ ‎мире‏ ‎прослойки ‎потребителей‏ ‎и ‎борцов‏ ‎за ‎безусловные ‎права ‎без ‎обязанностей.‏ ‎В‏ ‎этой‏ ‎связи, ‎если‏ ‎становится ‎хоть‏ ‎на ‎позицию‏ ‎Просвещения,‏ ‎хоть ‎Модерна,‏ ‎человек, ‎хотящий ‎только ‎прав ‎и‏ ‎уважения ‎к‏ ‎себе‏ ‎по ‎факту ‎своего‏ ‎рождения ‎и‏ ‎не ‎мыслящий ‎себя ‎в‏ ‎категориях‏ ‎общественной ‎пользы,‏ ‎долга, ‎мягко‏ ‎скажем, ‎несёт ‎сомнительную ‎ценность.

Итог

Внимательный ‎читатель‏ ‎заметит,‏ ‎как ‎постепенно‏ ‎расширяется ‎идеологическое‏ ‎поле ‎и ‎область, ‎где ‎идеологию‏ ‎становится‏ ‎сложно‏ ‎не ‎увидеть.‏ ‎Начав ‎с‏ ‎политики ‎и‏ ‎классических‏ ‎«больших ‎идеологий»,‏ ‎мы ‎постепенно ‎показали ‎пример ‎«малых‏ ‎идеологий», ‎неполитических‏ ‎спектр‏ ‎и ‎даже ‎возможность‏ ‎создать ‎свой‏ ‎авторский ‎вариант. ‎В ‎этом‏ ‎материале‏ ‎была ‎предпринята‏ ‎попытка ‎показать,‏ ‎что ‎идеология ‎необязательно ‎будет ‎100%‏ ‎заметна,‏ ‎а ‎значит,‏ ‎управляема. ‎Такой‏ ‎вид ‎убеждений ‎тоже ‎следует ‎учитывать.

P.S. Материалы‏ ‎открытого‏ ‎доступа‏ ‎также ‎публикуются‏ ‎в ‎ТГ-канале:‏ ‎https://t.me/ideo_logical

Подписывайтесь.

Подарить подписку

Будет создан код, который позволит адресату получить бесплатный для него доступ на определённый уровень подписки.

Оплата за этого пользователя будет списываться с вашей карты вплоть до отмены подписки. Код может быть показан на экране или отправлен по почте вместе с инструкцией.

Будет создан код, который позволит адресату получить сумму на баланс.

Разово будет списана указанная сумма и зачислена на баланс пользователя, воспользовавшегося данным промокодом.

Добавить карту
0/2048