logo Собрание текстов Эдварда Чеснокова

Сталинград (рассказ, 2014 г.)

Доброе ‎утро,‏ ‎добрый ‎вечер. ‎Между ‎вами ‎семь‏ ‎часовых ‎поясов.‏ ‎И‏ ‎здесь, ‎на ‎микрорайоне‏ ‎Мытищ, ‎отворачиваться‏ ‎от ‎панельного ‎дома ‎в‏ ‎серых‏ ‎облаках ‎за‏ ‎окном ‎—‏ ‎и, ‎смотря ‎вблизь ‎и ‎вдаль,‏ ‎в‏ ‎монитор, ‎за‏ ‎белым ‎полем‏ ‎нового ‎сообщения ‎различать ‎поднявшееся ‎над‏ ‎океаном‏ ‎нестерпимо‏ ‎яркое ‎солнце,‏ ‎холодную ‎дымку‏ ‎в ‎отрогах‏ ‎молодых‏ ‎гор, ‎кильватерные‏ ‎следы ‎кораблей ‎поверх ‎тёмно-синей ‎бухты.‏ ‎Когда ‎у‏ ‎тебя‏ ‎ночь, ‎тогда ‎же‏ ‎у ‎неё‏ ‎— ‎утро.

Ты ‎примешься ‎вспоминать.‏ ‎Ребёнок‏ ‎соединяет ‎пунктирные‏ ‎линии ‎в‏ ‎альбоме-раскраске; ‎получатся ‎телефон, ‎уссурийский ‎тигр,‏ ‎пехотинцы‏ ‎в ‎касках.‏ ‎В ‎десятый‏ ‎и ‎миллионный ‎раз ‎подыскать ‎последовательность:‏ ‎а‏ ‎начало?‏ ‎Когда? ‎Приглашение‏ ‎выступить ‎на‏ ‎форуме ‎некоммерческих‏ ‎организаций?‏ ‎Нет, ‎не‏ ‎то, ‎ещё ‎раньше. ‎Случайное ‎знакомство‏ ‎на ‎пикнике‏ ‎в‏ ‎Измайловском ‎парке ‎(задеть‏ ‎локтём, ‎уронить‏ ‎бокал, ‎заместитель ‎министра)? ‎Случайно‏ ‎оказаться‏ ‎на ‎цоколе‏ ‎Государственной ‎Думы,‏ ‎загоняя ‎в ‎Сеть ‎напрямую ‎трансляцию‏ ‎митинга‏ ‎под ‎освобождение‏ ‎какого-то ‎Алексеева?‏ ‎Ты ‎назвал ‎её: ‎«Митинг ‎за‏ ‎Алексеева‏ ‎—‏ ‎наживо»; ‎удачное‏ ‎определение ‎взял‏ ‎в ‎украинском,‏ ‎не‏ ‎любя ‎обычно‏ ‎используемый ‎англицизм ‎«LIVE». ‎Натянутые ‎улыбки,‏ ‎после ‎как‏ ‎тебя‏ ‎хвалил ‎сам ‎Габриэль‏ ‎Арамов: ‎«Твои‏ ‎онлайн-трансляции. ‎Это ‎надо. ‎Я‏ ‎будто‏ ‎снял ‎очки!‏ ‎Работаешь ‎на‏ ‎меня?» ‎И ‎при ‎награждении ‎в‏ ‎центре‏ ‎Сахарова ‎ты‏ ‎честно ‎хотел‏ ‎пояснить: ‎оказался ‎на ‎цоколе ‎Думы‏ ‎случайно,‏ ‎и‏ ‎начал ‎как‏ ‎бы ‎трансляцию‏ ‎— ‎шутки‏ ‎ради,‏ ‎просто ‎опробуя‏ ‎модный ‎мамин ‎подарок: ‎«Ну ‎золотуля,‏ ‎тебе ‎уже‏ ‎двадцать‏ ‎пять, ‎куда ‎без‏ ‎айфончика?» ‎И‏ ‎твоё ‎признание ‎сорвёт ‎аплодисменты:‏ ‎«Вот‏ ‎подлинная ‎гражданская‏ ‎журналистика! ‎В‏ ‎наши ‎дни ‎генератором ‎новостей ‎становится‏ ‎прохожий,‏ ‎вооружённый ‎социальной‏ ‎активностью ‎и‏ ‎мобильным ‎устройством!»

Либо ‎всё-таки ‎22-го ‎августа,‏ ‎когда‏ ‎телефонный‏ ‎звонок ‎и‏ ‎неловко ‎ответить‏ ‎«А ‎кто‏ ‎говорит?»‏ ‎на ‎приветствие‏ ‎с ‎правительственного ‎номера: ‎— ‎Ты,‏ ‎по-моему, ‎даже‏ ‎премию?‏ ‎У ‎нас ‎форум.‏ ‎Нам ‎бы‏ ‎как ‎бы ‎хэдлайнеры ‎в‏ ‎рамках‏ ‎площадки ‎«Медиа».‏ ‎Транспарентность, ‎борьба‏ ‎с ‎коррупцией, ‎ну ‎и ‎это.‏ ‎Мы‏ ‎билет, ‎вылет‏ ‎завтра. ‎Посадочный‏ ‎талон ‎сохраняем! ‎— ‎Куда? ‎—‏ ‎В‏ ‎Сталинград.‏ ‎Ну ‎там‏ ‎и ‎естественно,‏ ‎довезём, ‎подовстретим.

Ты‏ ‎знаешь‏ ‎номер ‎паспорта‏ ‎наизусть.

Над ‎выжженными ‎степями ‎вспомнишь ‎августовские‏ ‎дни, ‎как‏ ‎будто‏ ‎всё ‎произошло ‎не‏ ‎с ‎тобой,‏ ‎и ‎как ‎будто ‎не‏ ‎было‏ ‎танковых ‎колонн,‏ ‎поднимающих ‎пыль‏ ‎за ‎полнеба; ‎французских, ‎породы ‎першерон,‏ ‎лошадей,‏ ‎влёкших ‎белые‏ ‎бочки ‎с‏ ‎водой; ‎самолётов, ‎летевших ‎настолько ‎низко,‏ ‎что‏ ‎были‏ ‎различимы ‎злые‏ ‎лица ‎пилотов.

Ты‏ ‎видишь, ‎на‏ ‎гребень‏ ‎балки ‎медленно,‏ ‎смешной ‎неуклюжий ‎утёнок, ‎вползает ‎нелёгкий‏ ‎танк; ‎и‏ ‎воспоминание,‏ ‎словно ‎в ‎отдалении‏ ‎— ‎кто‏ ‎говорит? ‎отец? ‎прадед? ‎—‏ ‎«Как‏ ‎на ‎тигру‏ ‎вместе ‎с‏ ‎нами ‎пойдёшь ‎— ‎возьми ‎запасные‏ ‎портки.‏ ‎Такое ‎всегда‏ ‎и ‎со‏ ‎всеми. ‎Смеяться ‎никто ‎не ‎будет.‏ ‎Возьми!»‏ ‎—‏ ‎и ‎ты‏ ‎снова ‎испытаешь‏ ‎нестерпимое ‎ощущение‏ ‎внутреннего‏ ‎ожога, ‎раскалённой‏ ‎иглы, ‎пронзающей ‎твои ‎внутренности, ‎когда‏ ‎бронированная ‎башня‏ ‎переводит‏ ‎орудие, ‎выбирая ‎тебя,‏ ‎а ‎другой‏ ‎частью ‎сознания ‎спокойно ‎отмечаешь:‏ ‎поднявшийся‏ ‎на ‎задние‏ ‎лапы ‎тигр‏ ‎походит ‎на ‎человека. ‎Столетия ‎укладываются‏ ‎в‏ ‎секунды, ‎благодаря‏ ‎которым ‎цепочка‏ ‎поколений ‎продолжена ‎и ‎тобой.

Пятнадцать ‎минут,‏ ‎полчаса.‏ ‎В‏ ‎зале ‎прилёта‏ ‎вас ‎никто‏ ‎не ‎встретил.

Наберёшь‏ ‎номер‏ ‎заместителя ‎министра,‏ ‎желая ‎сказать: ‎это ‎именно ‎тот‏ ‎аэродром, ‎на‏ ‎котором‏ ‎Паулюс ‎пытался ‎обеспечить‏ ‎воздушный ‎мост‏ ‎— ‎последнюю ‎надежду ‎окружённой‏ ‎6-й‏ ‎армии ‎вермахта.‏ ‎Замминистра ‎ответит:‏ ‎— ‎Ы-ы… ‎Ну ‎дык… ‎У‏ ‎нас‏ ‎губер ‎тут.‏ ‎Вы ‎такси,‏ ‎но ‎чтоб ‎чек! ‎— ‎По‏ ‎какому‏ ‎адресу?‏ ‎— ‎На‏ ‎Сарпинский! ‎Главное,‏ ‎тебя ‎встретят!

— Сарпинский?‏ ‎—‏ ‎оживился ‎таксист.‏ ‎— ‎Как ‎же, ‎остров ‎на‏ ‎Волге, ‎теперь‏ ‎там‏ ‎гражданский ‎форум. ‎Живут‏ ‎в ‎палатках,‏ ‎готовят ‎на ‎кострах. ‎Тысячи‏ ‎две‏ ‎ребят. ‎Можно‏ ‎грант ‎получить,‏ ‎племяшка ‎второй ‎год ‎ездит. ‎Я‏ ‎вас‏ ‎отвезу ‎к‏ ‎переправе.

Посередине ‎реки‏ ‎тебе ‎кажется, ‎будто ‎баржа ‎уменьшилась,‏ ‎наяву‏ ‎стала‏ ‎малой ‎и‏ ‎неизрешечённой, ‎как-то‏ ‎слёг ‎дым‏ ‎горящих‏ ‎нефтехранилищ, ‎утолён‏ ‎голод ‎пуль. ‎Только ‎солнечный ‎блеск,‏ ‎чистый ‎песчаный‏ ‎берег‏ ‎приближающегося ‎острова, ‎ослепительная‏ ‎улыбка ‎парня,‏ ‎сидящего ‎за ‎штурвалом ‎катера‏ ‎из‏ ‎неизвестного, ‎прочного,‏ ‎как ‎листовая‏ ‎сталь, ‎и ‎вдруг ‎лёгкого, ‎как‏ ‎папье-маше,‏ ‎материала: ‎«Вот‏ ‎они, ‎уже‏ ‎встретят!» ‎— ‎и ‎словно ‎отвечая,‏ ‎тоненькая‏ ‎фигурка‏ ‎на ‎пристани‏ ‎машет ‎вам.

Зимний‏ ‎вечер, ‎бульвар,‏ ‎мягкий‏ ‎снег, ‎золотое‏ ‎свечение ‎за ‎стеклянной ‎дверью ‎библиотеки.‏ ‎Ты ‎случайно‏ ‎попал‏ ‎на ‎лекцию ‎известной‏ ‎писательницы.

— Нашей ‎письменности‏ ‎почти ‎пять ‎тысяч ‎лет.‏ ‎Полных‏ ‎пять ‎тысяч‏ ‎лет ‎истории‏ ‎литературы. ‎И ‎за ‎всё ‎это‏ ‎время‏ ‎были ‎написаны‏ ‎все ‎возможные‏ ‎истории, ‎был ‎изложен ‎абсолютно ‎любой‏ ‎сюжет.‏ ‎Поэтому‏ ‎сейчас ‎нам‏ ‎остаётся ‎только‏ ‎один ‎сюжет,‏ ‎—‏ ‎говорит ‎она,‏ ‎— ‎только ‎самый ‎простой. ‎Повесть‏ ‎о ‎проститутке,‏ ‎которая‏ ‎не ‎может ‎получать‏ ‎наслаждение ‎от‏ ‎физической ‎любви. ‎Повесть ‎о‏ ‎сыне,‏ ‎который ‎не‏ ‎в ‎силах‏ ‎найти ‎блудного ‎отца. ‎Повесть ‎о‏ ‎мужчине,‏ ‎который ‎не‏ ‎в ‎состоянии‏ ‎забыть ‎об ‎один ‎раз ‎увиденной‏ ‎женщине.

И‏ ‎всё‏ ‎то ‎же‏ ‎самое ‎ощущение‏ ‎невидимого ‎удара,‏ ‎когда‏ ‎ты ‎понимаешь:‏ ‎да, ‎это ‎твоя ‎жизнь, ‎да,‏ ‎это ‎твоя‏ ‎смерть,‏ ‎и ‎твоя ‎судьба,‏ ‎и ‎твоя‏ ‎бесконечность.

— Я ‎должна ‎забрать ‎ваш‏ ‎посадочный‏ ‎талон. ‎И‏ ‎квитанцию ‎на‏ ‎такси, ‎пожалуйста. ‎Могу ‎предложить ‎вам‏ ‎чаю?

А‏ ‎если ‎бы‏ ‎в ‎Измайловском‏ ‎не ‎уронил ‎бокал; ‎если ‎бы‏ ‎закончились‏ ‎авиабилеты;‏ ‎если ‎бы‏ ‎нацеленная ‎в‏ ‎сердце ‎тигра‏ ‎винтовка‏ ‎подала ‎осечку?

Ты‏ ‎смотришь ‎на ‎монитор, ‎в ‎белой‏ ‎прямоугольник ‎нового‏ ‎сообщения.‏ ‎Ты ‎напишешь ‎о‏ ‎том, ‎что‏ ‎давно ‎употребляешь ‎наркотики. ‎Твоё‏ ‎наркотическое‏ ‎вещество ‎названо‏ ‎первыми ‎буквами‏ ‎алфавита: ‎А, ‎Б.

— Я ‎отведу ‎вас‏ ‎на‏ ‎площадку ‎«Медиа».‏ ‎Хотя ‎ой,‏ ‎извините, ‎я ‎с ‎вами ‎даже‏ ‎не‏ ‎поздоровалась!

Ты‏ ‎напишешь ‎о‏ ‎том, ‎что‏ ‎смотришь ‎на‏ ‎неё,‏ ‎перебираешь ‎её‏ ‎фотографии ‎в ‎социальной ‎сети. ‎И‏ ‎хотел ‎бы‏ ‎зарыться‏ ‎бледным ‎лицом ‎в‏ ‎её ‎сокровенные‏ ‎волосы, ‎и ‎хотел ‎бы‏ ‎нежно‏ ‎и ‎трепетно‏ ‎ласкать ‎её‏ ‎царственное ‎и ‎совершенное ‎тело, ‎и‏ ‎хотел‏ ‎бы ‎истринуть‏ ‎усладостную ‎частицу‏ ‎жизни ‎в ‎неё. ‎И ‎смотря‏ ‎на‏ ‎неё,‏ ‎ты ‎хотел‏ ‎бы ‎создать‏ ‎многомиллиардный ‎бизнес,‏ ‎написать‏ ‎нобелевскую ‎речь,‏ ‎пройти ‎по ‎канату, ‎натянутому ‎меж‏ ‎небоскрёбов, ‎или‏ ‎в‏ ‎Государственную ‎Думу. ‎Ты‏ ‎хотел ‎этого‏ ‎не ‎для ‎того, ‎чтобы‏ ‎основать‏ ‎рабочие ‎места,‏ ‎отстоять ‎суверенитет,‏ ‎ободрить ‎обездоленных, ‎— ‎ты ‎хотел‏ ‎бы‏ ‎этого ‎для‏ ‎того, ‎чтобы‏ ‎можно ‎было ‎уставить ‎её ‎спальню‏ ‎цветами,‏ ‎привезёнными‏ ‎спецрейсом ‎из‏ ‎Венесуэлы; ‎украсить‏ ‎её ‎точёную‏ ‎шею‏ ‎бриллиантом ‎с‏ ‎лучшей ‎биржи ‎Антверпена; ‎уместить ‎на‏ ‎первой ‎странице‏ ‎романа,‏ ‎который ‎выложат ‎пирамидой‏ ‎в ‎главном‏ ‎зале ‎книгомагазина ‎«Москва», ‎посвящение‏ ‎ей.

— Я‏ ‎знаю, ‎о‏ ‎чём ‎ты‏ ‎думаешь, ‎— ‎говорит ‎Габриэль ‎Арамов.‏ ‎—‏ ‎Но ‎девушка‏ ‎— ‎она‏ ‎ведь ‎не ‎того ‎ждёт. ‎А‏ ‎надо‏ ‎—‏ ‎обнять, ‎чтобы‏ ‎перехватило ‎дыхание.‏ ‎А ‎надо‏ ‎—‏ ‎поцеловать, ‎чтобы‏ ‎ах! ‎А ‎надо ‎— ‎сказать:‏ ‎«Я ‎хочу‏ ‎тебя!»

Ты‏ ‎напишешь ‎о ‎том,‏ ‎что ‎никогда‏ ‎не ‎расскажешь ‎ей ‎о‏ ‎своих‏ ‎чувствах: ‎и‏ ‎не ‎потому,‏ ‎будто ‎у ‎тебя ‎нет ‎шансов‏ ‎не‏ ‎то ‎чтобы‏ ‎на ‎любовь,‏ ‎но ‎даже ‎на ‎благосклонную ‎улыбку,‏ ‎—‏ ‎а‏ ‎потому, ‎что‏ ‎воплотить ‎мечту‏ ‎въявь ‎—‏ ‎означает‏ ‎убить ‎горечь‏ ‎необладания, ‎которая ‎побуждала ‎пересекать ‎радиационные‏ ‎пояса ‎и‏ ‎читать‏ ‎на ‎передовицах ‎центральных‏ ‎газет ‎заметки‏ ‎о ‎своих ‎онлайн-трансляциях; ‎да‏ ‎и‏ ‎разве ‎же‏ ‎возможен ‎союз‏ ‎мужчины ‎и ‎женщины ‎без ‎того,‏ ‎чтобы‏ ‎одна ‎личность‏ ‎не ‎пыталась‏ ‎тиранически ‎возобладать ‎и ‎всеподавить ‎иную,‏ ‎и‏ ‎без‏ ‎того, ‎чтобы‏ ‎каждый ‎день,‏ ‎каждую ‎секунду‏ ‎ваши‏ ‎отношения ‎не‏ ‎умирали ‎из ‎тягостных ‎мелочей, ‎которые‏ ‎только ‎пожирали‏ ‎время,‏ ‎только ‎отвлекали ‎от‏ ‎величайшей ‎цели:‏ ‎поменяй ‎мусор, ‎вынеси ‎лампочку,‏ ‎завари‏ ‎голубцов?

Ты ‎вспоминаешь‏ ‎детали, ‎ты‏ ‎не ‎помнишь ‎о ‎главном. ‎Открытые‏ ‎туфли‏ ‎под ‎маленькую‏ ‎лёгкую ‎ногу,‏ ‎тонкий ‎пояс ‎на ‎платье ‎леопардовой‏ ‎расцветки,‏ ‎тёмные‏ ‎волосы, ‎кожа‏ ‎с ‎медным‏ ‎отливом, ‎чуть‏ ‎раскосые‏ ‎большие ‎глаза‏ ‎— ‎еле ‎ощутимая ‎дисгармония, ‎без‏ ‎которой ‎не‏ ‎предстал‏ ‎бы ‎шедевр. ‎И‏ ‎да, ‎как‏ ‎её ‎зовут, ‎ведь ‎она‏ ‎представилась,‏ ‎едва ‎ты‏ ‎вышел ‎на‏ ‎остров? ‎Сидеть ‎под ‎навесом ‎на‏ ‎берегу,‏ ‎за ‎грубо‏ ‎сбитым ‎столом,‏ ‎на ‎широкой ‎лавке ‎обедая ‎с‏ ‎другими‏ ‎экспертами,‏ ‎прилетевшими ‎ради‏ ‎лекций ‎площадкам:‏ ‎«Волонтёрство», ‎«Медиа»,‏ ‎«Гражданское‏ ‎общество» ‎—‏ ‎и ‎искать ‎в ‎телефоне, ‎скрывая‏ ‎от ‎посторонних‏ ‎экран,‏ ‎личный ‎профиль ‎заместителя‏ ‎министра: ‎искать‏ ‎в ‎социальной ‎сети ‎(помнил,‏ ‎как‏ ‎его-то ‎зовут‏ ‎— ‎вот‏ ‎же ‎карточка), ‎и ‎снова ‎ощутить‏ ‎нестерпимый‏ ‎ожог, ‎найдя‏ ‎в ‎списке‏ ‎его ‎друзей ‎фотографию. ‎Ошибки ‎быть‏ ‎не‏ ‎могло,‏ ‎тебе ‎даже‏ ‎не ‎надо‏ ‎сравнивать ‎изображение,‏ ‎которое‏ ‎хранится ‎на‏ ‎сверхнадёжном ‎сервере ‎за ‎многие ‎вёрсты,‏ ‎в ‎толще‏ ‎гренландского‏ ‎ледника, ‎— ‎с‏ ‎лицом ‎девушки,‏ ‎разливающей ‎майский ‎чай ‎в‏ ‎четырёх‏ ‎шагах. ‎Ты‏ ‎— ‎она.‏ ‎Анна ‎Бырова. ‎Ошибки ‎не ‎может‏ ‎быть,‏ ‎ведь ‎в‏ ‎твоём ‎подсознании,‏ ‎равно ‎как ‎и ‎у ‎каждого,‏ ‎навечно‏ ‎и‏ ‎враз ‎определена‏ ‎единственно ‎верная‏ ‎комбинация: ‎вот‏ ‎этот‏ ‎цвет ‎радужной‏ ‎оболочки ‎глаз, ‎вот ‎эта ‎конституция‏ ‎тела, ‎вот‏ ‎эта‏ ‎длина ‎стопы, ‎—‏ ‎фенотип. ‎Облик‏ ‎женщины, ‎чей ‎генетический ‎код‏ ‎наилучшим‏ ‎образом ‎войдёт‏ ‎в ‎сочетание‏ ‎с ‎твоим ‎— ‎для ‎рождения‏ ‎здоровых‏ ‎и ‎жизнеспособных‏ ‎детей, ‎ради‏ ‎хромосомного ‎разнообразия, ‎ради ‎выживания ‎вида.‏ ‎Ошибки‏ ‎не‏ ‎будет, ‎потому‏ ‎что ‎это‏ ‎сильнее ‎тебя,‏ ‎сильнее‏ ‎чего ‎бы‏ ‎то ‎ни ‎было. ‎Электрохимические ‎импульсы‏ ‎в ‎коре‏ ‎головного‏ ‎мозга, ‎пороховые ‎газы,‏ ‎толкающие ‎пулю‏ ‎в ‎стволе.

Заканчивая ‎письмо, ‎ты‏ ‎напишешь‏ ‎о ‎том,‏ ‎что ‎тебе‏ ‎остаётся ‎только ‎попросить ‎Бога, ‎чтобы‏ ‎Он‏ ‎даровал ‎ей‏ ‎достойного ‎мужа;‏ ‎попросить ‎не ‎за ‎этого ‎человека,‏ ‎ибо‏ ‎её‏ ‎муж ‎и‏ ‎так ‎будет‏ ‎счастливейшим ‎из‏ ‎мужей‏ ‎и ‎рядом‏ ‎с ‎нею ‎сам ‎станет ‎равен‏ ‎богам, ‎—‏ ‎нет,‏ ‎попросить ‎за ‎неё,‏ ‎чтобы ‎Он‏ ‎даровал ‎ей ‎благополучие ‎хотя‏ ‎бы‏ ‎за ‎то,‏ ‎что ‎она‏ ‎вдохновила ‎Творца ‎на ‎великое ‎творение,‏ ‎сама‏ ‎не ‎подозревая‏ ‎о ‎том.‏ ‎Допечатав ‎точку, ‎ты ‎поразишься, ‎как‏ ‎могло‏ ‎твоё‏ ‎послание ‎занять‏ ‎ровно ‎весь‏ ‎прямоугольник ‎нового‏ ‎сообщения:‏ ‎весь, ‎ни‏ ‎на ‎пробел ‎меньше, ‎ни ‎на‏ ‎строку ‎больше.‏ ‎Такое‏ ‎случается, ‎когда ‎рукой‏ ‎водит ‎Бог.

И‏ ‎опять ‎звонок ‎правительственного ‎номера;‏ ‎система‏ ‎услужливо ‎определит‏ ‎— ‎последнее‏ ‎общение ‎три ‎месяца ‎назад: ‎—‏ ‎В‏ ‎общем, ‎значит.‏ ‎Нам ‎площадка‏ ‎«Медиа», ‎и ‎преподаватель. ‎Как ‎бы‏ ‎вылет‏ ‎завтра.‏ ‎— ‎Куда?‏ ‎— ‎Во‏ ‎Владивосток. ‎Посадочную‏ ‎квитанцию!!

Вы‏ ‎обедаете ‎на‏ ‎волжском ‎берегу, ‎на ‎Сарпинском ‎острове.‏ ‎И ‎в‏ ‎беседе‏ ‎с ‎почётным ‎гостем,‏ ‎заместителем ‎министра‏ ‎(о, ‎как ‎непринуждённо ‎теперь‏ ‎он‏ ‎беседует, ‎как‏ ‎случайно ‎и‏ ‎властно ‎обнимет, ‎когда ‎смеются ‎вместе),‏ ‎она‏ ‎упоминает, ‎что‏ ‎её ‎мама‏ ‎— ‎русская, ‎а ‎что ‎её‏ ‎папа‏ ‎—‏ ‎узбек. ‎Впрочем,‏ ‎она ‎добавит,‏ ‎не ‎люблю‏ ‎отца,‏ ‎были ‎некоторые‏ ‎моменты ‎в ‎семье, ‎иногда ‎хочу,‏ ‎чтобы ‎об‏ ‎этом‏ ‎человеке ‎ничто ‎не‏ ‎напоминало.

Она ‎—‏ ‎Анна ‎Бырова. ‎Миллионный ‎раз‏ ‎пересматриваешь‏ ‎её ‎фотографии‏ ‎в ‎соцсети:‏ ‎вот, ‎пару ‎недель ‎назад, ‎—‏ ‎вот‏ ‎она ‎с‏ ‎красным ‎дипломом‏ ‎на ‎фоне ‎Сталинградского ‎университета, ‎и‏ ‎в‏ ‎таком‏ ‎же ‎платье‏ ‎— ‎конечно,‏ ‎не ‎ядовито-багровом,‏ ‎а‏ ‎нежно-розовом, ‎бокал‏ ‎молодого ‎вина. ‎Как ‎смел ‎ты‏ ‎полагать, ‎будто‏ ‎она‏ ‎глупа, ‎— ‎ведь‏ ‎разве-таки ‎возможно‏ ‎существование ‎красоты ‎без ‎ума‏ ‎и‏ ‎мудрости, ‎за‏ ‎которыми ‎следуют‏ ‎и ‎изящный ‎вкус, ‎и ‎железная‏ ‎дисциплина:‏ ‎трижды ‎в‏ ‎неделю ‎—‏ ‎спортзал, ‎четырежды ‎— ‎косметолог, ‎и‏ ‎бесконечно‏ ‎—‏ ‎улыбка, ‎доброжелательная,‏ ‎без ‎малейших‏ ‎намёков ‎на‏ ‎переход‏ ‎за ‎грань,‏ ‎а ‎только ‎выражая ‎готовность ‎помочь,‏ ‎как ‎и‏ ‎подобает‏ ‎хорошему ‎воспитанию. ‎И‏ ‎отныне ‎тебя‏ ‎не ‎прельстят ‎ни ‎власть,‏ ‎ни‏ ‎богоискательство, ‎ни‏ ‎богатство, ‎ни‏ ‎довести ‎до ‎исступления ‎и ‎бросить‏ ‎на‏ ‎бой ‎толпу,‏ ‎точно ‎оппозиционер‏ ‎Алексеев, ‎у ‎которого ‎ты ‎брал‏ ‎интервью‏ ‎в‏ ‎автозаке, ‎—‏ ‎нет, ‎исключительно‏ ‎красота ‎женщины:‏ ‎это‏ ‎единственное, ‎что‏ ‎представляло ‎смысл, ‎это ‎единственное, ‎что‏ ‎имело ‎значение.

— Я‏ ‎знаю,‏ ‎о ‎чём ‎ты‏ ‎думаешь, ‎—‏ ‎говорит ‎Габриэль ‎Арамов. ‎Он‏ ‎полноват,‏ ‎сед, ‎улыбчив.‏ ‎Он ‎выстроил‏ ‎медиа-империю. ‎Он ‎один ‎из ‎влиятельнейших‏ ‎людей‏ ‎страны. ‎—‏ ‎А ‎ты‏ ‎думаешь, ‎девушка ‎— ‎она ‎разве‏ ‎того‏ ‎ждёт?‏ ‎А ‎она‏ ‎ждёт ‎—‏ ‎чтобы ‎увидел‏ ‎её,‏ ‎подошёл, ‎встал‏ ‎перед ‎ней, ‎сказал: ‎«Ты ‎станешь‏ ‎мой ‎женой».‏ ‎А‏ ‎она ‎ждёт ‎—‏ ‎увидел ‎её‏ ‎первый ‎раз, ‎подошёл ‎к‏ ‎ней,‏ ‎взял ‎за‏ ‎руку, ‎уверенно,‏ ‎свысока, ‎спокойно ‎сказал: ‎«Ты ‎станешь‏ ‎моей‏ ‎женой».

17 октября, ‎в‏ ‎такси ‎к‏ ‎аэропорту, ‎запустишь ‎на ‎телефоне ‎свежее‏ ‎приложение‏ ‎для‏ ‎просмотра ‎видеороликов‏ ‎(чем ‎бы‏ ‎то ‎себя‏ ‎занять‏ ‎по-за ‎восемь‏ ‎часов ‎до ‎Владивостока). ‎Не ‎надеясь,‏ ‎не ‎думая,‏ ‎выводишь‏ ‎по ‎строке ‎поиска‏ ‎её ‎имя‏ ‎— ‎первое, ‎что ‎всегда‏ ‎приходило‏ ‎на ‎ум.

Ты‏ ‎уже ‎забыл,‏ ‎каково ‎испытывать ‎незаметный ‎удар ‎каждой‏ ‎клеточкой‏ ‎тела, ‎и‏ ‎жаркую ‎истому,‏ ‎и ‎дрожь, ‎и ‎головокружение, ‎и‏ ‎лёгкость,‏ ‎как‏ ‎падаешь, ‎оступившись‏ ‎на ‎льду.‏ ‎Стоп-кадр ‎одного‏ ‎из‏ ‎найденных ‎видео.‏ ‎Смоляные ‎волосы, ‎прямой ‎нос, ‎большие‏ ‎и ‎чуть‏ ‎раскосые‏ ‎глаза, ‎высокий ‎лоб,‏ ‎тонкие ‎губы,‏ ‎слегка ‎вытянутый ‎овал ‎лица,‏ ‎крыловидные‏ ‎брови.

Тебе ‎кажется,‏ ‎сердце ‎остановится.‏ ‎Поначалу ‎до ‎двухсот ‎в ‎минуту,‏ ‎потом‏ ‎до ‎неосциллирующего‏ ‎прочерка.

Негнущимся ‎пальцем‏ ‎крутануть ‎комментарии: ‎«слова, ‎исполнение» ‎—‏ ‎какой-то‏ ‎сталинградский‏ ‎певец; ‎«актриса»‏ ‎— ‎а...‏ ‎а... ‎задыхаешься.‏ ‎Анна‏ ‎Бырова.

Чёрно-белый ‎видеоклип‏ ‎неизвестной ‎музыкальной ‎группы. ‎Ты ‎снова‏ ‎понимаешь: ‎где‏ ‎бы‏ ‎она ‎ни ‎была,‏ ‎где ‎бы‏ ‎ни ‎оказалась ‎— ‎любое‏ ‎окружение‏ ‎станет ‎совершенным,‏ ‎потому ‎что‏ ‎совершенство ‎— ‎она.

Объектив ‎камеры ‎висел‏ ‎над‏ ‎широкой ‎кроватью.‏ ‎На ‎одной‏ ‎половине ‎метался, ‎дремал, ‎сидел ‎молодой‏ ‎человек,‏ ‎тот‏ ‎самый ‎сталинградец.‏ ‎На ‎другой‏ ‎лежала ‎она.‏ ‎Она‏ ‎была ‎в‏ ‎нижнем ‎белье. ‎Две ‎полоски ‎тончайшего‏ ‎шёлка ‎едва‏ ‎прикрывали‏ ‎её ‎грудь ‎и‏ ‎бёдра ‎—‏ ‎и ‎что ‎может ‎быть‏ ‎восхитительнее,‏ ‎чем ‎тонкая‏ ‎талия ‎и‏ ‎высокая ‎грудь, ‎чем ‎такая ‎тонкая‏ ‎талия‏ ‎и ‎такая‏ ‎высокая ‎грудь;‏ ‎но ‎и ‎до ‎предела ‎раздетая,‏ ‎она‏ ‎оставалась‏ ‎по-прежнему ‎стыдливой‏ ‎и ‎скромной,‏ ‎по-прежнему ‎ясноокой‏ ‎и‏ ‎чистой. ‎Тебе‏ ‎захочется ‎только ‎одного: ‎дверь ‎машины,‏ ‎мешком ‎на‏ ‎шоссе,‏ ‎чтобы ‎никогда, ‎никогда,‏ ‎никогда, ‎никогда‏ ‎больше ‎не ‎наблюдать ‎этого‏ ‎законченного,‏ ‎несравненного, ‎божественного,‏ ‎на ‎веки‏ ‎и ‎тысячелетия ‎застывшего ‎в ‎динамике‏ ‎фильма.

Ты‏ ‎будешь ‎потрясён‏ ‎выразительностью ‎скупой‏ ‎картины: ‎чёрный ‎фон ‎комнаты, ‎белая‏ ‎простыня,‏ ‎белое‏ ‎великолепное, ‎без‏ ‎единого ‎грамма‏ ‎жира, ‎но‏ ‎и‏ ‎без ‎бугристых‏ ‎мускулов, ‎именное ‎такое, ‎каким ‎и‏ ‎должно ‎быть,‏ ‎совершенное‏ ‎женское ‎тело ‎в‏ ‎чёрных ‎кружевах‏ ‎трусиков ‎и ‎бюстгальтера, ‎белое‏ ‎лицо‏ ‎с ‎печальными‏ ‎чёрными ‎глазами.

Видимо,‏ ‎таксист ‎кое-что ‎почувствовал, ‎или ‎увидел‏ ‎во‏ ‎внутрисалонном ‎зеркале‏ ‎(банальный ‎штамп,‏ ‎казавшийся ‎тебе ‎искусственным ‎в ‎киноамериканщине)‏ ‎и‏ ‎спросил;‏ ‎наверное: ‎«Вызвать‏ ‎скорую?», ‎или‏ ‎может ‎быть:‏ ‎«Какой‏ ‎терминал?».

Её ‎чёрные‏ ‎глаза ‎казались ‎бездонными, ‎тело ‎и‏ ‎лицо ‎—‏ ‎особенно‏ ‎тонко ‎очерченными ‎на‏ ‎деколоризованной ‎киноплёнке.

Они‏ ‎были ‎рядом ‎(следовательно, ‎он‏ ‎одет;‏ ‎но ‎его,‏ ‎пересмотрев ‎ролик‏ ‎двести ‎семьдесят ‎раз, ‎почему-то ‎не‏ ‎запомнил),‏ ‎однако ‎она‏ ‎оставалась ‎бесконечно‏ ‎далека. ‎И ‎хотя ‎всё ‎было‏ ‎явно‏ ‎до‏ ‎слов, ‎ты‏ ‎подсоединил ‎наушники‏ ‎и ‎выслушал‏ ‎очевидные,‏ ‎много ‎раз‏ ‎повторённые, ‎бесхитростные ‎слова ‎— ‎именно‏ ‎по ‎той‏ ‎мере‏ ‎искренние ‎и ‎пошлые,‏ ‎чтобы ‎через‏ ‎неделю ‎их ‎начал ‎повторять‏ ‎мир.

И‏ ‎он ‎пел‏ ‎о ‎том,‏ ‎что ‎смотрел ‎на ‎неё ‎—‏ ‎он‏ ‎смотрел ‎на‏ ‎то, ‎как‏ ‎совершенна ‎её ‎красота, ‎как ‎легки‏ ‎и‏ ‎мимолётны‏ ‎её ‎движения,‏ ‎выверена ‎её‏ ‎поступь, ‎утончён‏ ‎её‏ ‎вкус. ‎И‏ ‎он ‎знал, ‎что ‎любой ‎мужчина‏ ‎отдал ‎бы‏ ‎всё,‏ ‎чем ‎располагает, ‎ради‏ ‎того, ‎чтобы‏ ‎очутиться ‎с ‎ней: ‎глупый‏ ‎—‏ ‎отдал ‎бы‏ ‎всё, ‎чтобы‏ ‎провести ‎с ‎ней ‎ночь; ‎умный‏ ‎—‏ ‎отдал ‎бы‏ ‎всё, ‎чтобы‏ ‎провести ‎с ‎ней ‎жизнь. ‎Да,‏ ‎это‏ ‎было‏ ‎б ‎счастье:‏ ‎просто ‎смотреть‏ ‎на ‎то,‏ ‎как‏ ‎совершенна ‎её‏ ‎красота ‎— ‎о, ‎лишь ‎только‏ ‎смотреть, ‎и‏ ‎ничего‏ ‎больше, ‎не ‎пачкая‏ ‎великолепное ‎тело‏ ‎грязными ‎прикосновениями. ‎И ‎он‏ ‎пел‏ ‎ещё, ‎и‏ ‎он ‎пел‏ ‎о ‎том, ‎что ‎он ‎вспоминает‏ ‎её‏ ‎улыбку, ‎и‏ ‎смех, ‎ровные‏ ‎белые ‎зубы, ‎и ‎вспоминает ‎и‏ ‎её‏ ‎запах,‏ ‎и ‎жест,‏ ‎и ‎автограф,‏ ‎и ‎царственную‏ ‎стать‏ ‎женщины, ‎которой‏ ‎принадлежит ‎весь ‎мир, ‎потому ‎что‏ ‎она ‎обладает‏ ‎редчайшим‏ ‎и ‎исключительным ‎дарованием‏ ‎— ‎красотой,‏ ‎но ‎несмотря ‎на ‎то,‏ ‎остаётся‏ ‎проста ‎и‏ ‎внимательна, ‎открыта‏ ‎и ‎прямодушна. ‎И ‎он ‎пел‏ ‎о‏ ‎том, ‎что‏ ‎вспоминал ‎сочетание‏ ‎несовместимого, ‎эти ‎обращённые ‎к ‎нему‏ ‎добрые‏ ‎слова,‏ ‎приветствия, ‎случайные‏ ‎прикосновения ‎—‏ ‎всё, ‎бывшее‏ ‎с‏ ‎её ‎стороны‏ ‎только ‎проявлением ‎вежливости, ‎только ‎проявлением‏ ‎вежливости. ‎И‏ ‎единственные‏ ‎чувства, ‎которые ‎она‏ ‎испытывала ‎бы‏ ‎к ‎нему, ‎— ‎это‏ ‎снисходительная‏ ‎симпатия ‎к‏ ‎милой ‎комнатной‏ ‎собачке, ‎оригинальному ‎узору ‎стен. ‎Хорошо,‏ ‎что‏ ‎всё ‎ограничится‏ ‎ими, ‎пел‏ ‎он: ‎ведь ‎он ‎никогда ‎не‏ ‎смог‏ ‎бросить‏ ‎к ‎её‏ ‎ногам ‎земной‏ ‎шар, ‎выбрасывать‏ ‎миллионы,‏ ‎чтобы ‎она‏ ‎могла ‎одеваться ‎в ‎Милане ‎и‏ ‎Дюссельдорфе, ‎дать‏ ‎ей‏ ‎блестящее ‎общественное ‎положение,‏ ‎услышать ‎«Евгения‏ ‎Онегина» ‎в ‎Сиднейской ‎опере‏ ‎—‏ ‎то ‎есть‏ ‎дать ‎наименьшее,‏ ‎чего ‎она ‎заслуживала. ‎Ты ‎пересматриваешь‏ ‎ролик‏ ‎до ‎тех‏ ‎пор, ‎пока‏ ‎не ‎разряжается ‎телефон, ‎и ‎удивляясь‏ ‎тому,‏ ‎как‏ ‎можно ‎столь‏ ‎большой ‎текст‏ ‎уложить ‎в‏ ‎три-два‏ ‎песенных ‎куплета.

— Сынуля,‏ ‎ну ‎что? ‎— ‎спрашивает ‎мама.‏ ‎— ‎Не‏ ‎убивайся,‏ ‎не ‎нужно. ‎Ведь‏ ‎никто ‎и‏ ‎никогда ‎не ‎будет ‎любить‏ ‎тебя‏ ‎сильнее, ‎чем‏ ‎я.

— Да, ‎никто‏ ‎и ‎никогда ‎не ‎будет ‎любить‏ ‎меня‏ ‎сильнее, ‎чем‏ ‎ты.

И ‎ты‏ ‎будешь ‎поражён, ‎когда ‎восемьдесят ‎парней‏ ‎и‏ ‎девчонок,‏ ‎и ‎даже‏ ‎и ‎постарше‏ ‎тебя, ‎начнут‏ ‎выполнять‏ ‎распоряжения ‎лектора:‏ ‎подначивая ‎с ‎малозначительного ‎(так ‎здорово,‏ ‎как ‎нас‏ ‎много,‏ ‎усядемся ‎полукругом) ‎и‏ ‎до ‎подавляющих‏ ‎личности: ‎а ‎теперь ‎сыграем‏ ‎в‏ ‎«Луноход» ‎(выбрал‏ ‎девушку ‎небольшого‏ ‎роста, ‎в ‎мешковатой ‎футболке, ‎с‏ ‎бесцветными‏ ‎волосами, ‎с‏ ‎неровными ‎брекетированными‏ ‎зубами; ‎не ‎потому, ‎что ‎она‏ ‎неуверенна‏ ‎и‏ ‎боязлива, ‎нет,‏ ‎а ‎именно‏ ‎потому, ‎что‏ ‎она‏ ‎отважна ‎и‏ ‎баллотировалась ‎в ‎депутаты ‎муниципального ‎собрания,‏ ‎она ‎хочет‏ ‎быть‏ ‎первой, ‎и ‎быть‏ ‎в ‎центре‏ ‎внимания) ‎— ‎начинайте. ‎Встаёте‏ ‎не‏ ‎четвереньки, ‎ползаете,‏ ‎как ‎ребёнок‏ ‎— ‎вы ‎помните, ‎вы ‎же‏ ‎были‏ ‎ребёнком? ‎—‏ ‎со ‎словами:‏ ‎«пи-у, ‎пи-у, ‎я ‎— ‎Луноход!»,‏ ‎а‏ ‎потом‏ ‎касаетесь ‎кого-нибудь‏ ‎носом ‎под‏ ‎коленку, ‎и‏ ‎он‏ ‎тоже ‎опускается,‏ ‎и ‎так ‎ползаете, ‎пока ‎не‏ ‎вовлечены ‎все.

Потом‏ ‎ты‏ ‎упомянул, ‎насколько ‎символично‏ ‎оказаться ‎именно‏ ‎здесь, ‎на ‎берегу ‎Волги,‏ ‎сегодня,‏ ‎23 ‎августа,‏ ‎но ‎ничего‏ ‎не ‎увидел ‎в ‎ответном ‎ожидании‏ ‎лиц.‏ ‎Неужели? ‎То‏ ‎есть ‎кому‏ ‎как ‎не ‎вам, ‎сталинградцам?.. ‎Устало‏ ‎и‏ ‎нехотя:‏ ‎школа, ‎ветеранский‏ ‎час…

Неожиданно ‎ты‏ ‎принялся ‎объяснять,‏ ‎как‏ ‎день ‎в‏ ‎день, ‎ранним ‎утром, ‎когда ‎катер‏ ‎вёз ‎тебя‏ ‎на‏ ‎остров ‎Сарпинский, ‎семьдесят‏ ‎лет ‎назад,‏ ‎23 ‎августа ‎1942-го, ‎танковый‏ ‎корпус‏ ‎генерала ‎фон‏ ‎Виттерсхайма ‎прорывается‏ ‎к ‎Волге ‎на ‎участке ‎Латошинка–Рынок,‏ ‎в‏ ‎десяти ‎минутах‏ ‎быстрой ‎ходьбы‏ ‎от ‎ещё ‎работающего ‎Тракторного ‎завода.‏ ‎Вечером,‏ ‎в‏ ‎16 ‎часов‏ ‎18 ‎минут,‏ ‎массированный ‎авианалёт.‏ ‎Взметённые‏ ‎очаги ‎пожаров‏ ‎сливаются ‎воедино. ‎Перегретые ‎воздушные ‎массы‏ ‎подняты ‎в‏ ‎тропосферу.‏ ‎Нагреваемый ‎следом ‎холодный‏ ‎воздух ‎также‏ ‎восходит ‎вверх. ‎Гигантский ‎огненный‏ ‎вихрь‏ ‎— ‎доменная‏ ‎печь. ‎В‏ ‎эпицентре ‎— ‎одна ‎тысяча ‎градусов.‏ ‎Телеграфные‏ ‎столбы ‎вспыхивают,‏ ‎как ‎спички.‏ ‎На ‎улицах ‎и ‎площадях ‎горит‏ ‎асфальт.

— Какое‏ ‎отношение‏ ‎то, ‎что‏ ‎вы ‎нам‏ ‎рассказываете, ‎имеет‏ ‎к‏ ‎некоммерческим ‎организациям‏ ‎и ‎нью-медиа?

Странно, ‎а ‎не ‎спросили‏ ‎во ‎время‏ ‎игры‏ ‎в ‎«Луноходы». ‎Весьма‏ ‎опасный ‎момент.

Помолчав,‏ ‎ты ‎медленно ‎пересёк ‎шатёр,‏ ‎где‏ ‎происходила ‎лекция,‏ ‎сел ‎на‏ ‎траву ‎подле ‎возмутителя, ‎не ‎смотря‏ ‎на‏ ‎него. ‎Помолчал;‏ ‎Господи, ‎спаси;‏ ‎зачинаем.

— Во-первых. ‎Нужно ‎говорить ‎не ‎«то,‏ ‎что‏ ‎вы‏ ‎рассказываете», ‎а‏ ‎«то, ‎о‏ ‎чём ‎вы‏ ‎рассказываете».‏ ‎Во-вторых. ‎У‏ ‎меня ‎в ‎кошельке ‎сто ‎золотых‏ ‎рублей. ‎(Доставая.)‏ ‎Кстати,‏ ‎что ‎я ‎только‏ ‎что ‎сделал?‏ ‎Правильно: ‎визуализировал ‎образ. ‎Теперь‏ ‎эти‏ ‎конкретные ‎деньги‏ ‎заставят ‎вас‏ ‎поверить, ‎что ‎они ‎почти ‎в‏ ‎ваших‏ ‎руках. ‎Ну‏ ‎так ‎вот.‏ ‎(По-прежнему ‎не ‎глядя ‎на ‎обидчика,‏ ‎ой‏ ‎ли‏ ‎всем ‎понятно:‏ ‎обратился ‎к‏ ‎нему.) ‎Я‏ ‎предлагаю‏ ‎вам ‎сто‏ ‎золотых ‎рублей, ‎коль ‎скоро ‎вы‏ ‎согласитесь ‎немедленно‏ ‎встать‏ ‎на ‎моё ‎место‏ ‎и ‎хотя‏ ‎бы ‎десять ‎минут ‎рассказывать‏ ‎о‏ ‎Сталинградской ‎битве,‏ ‎так, ‎чтобы‏ ‎нам ‎было ‎интересно ‎послушать. ‎(Победно‏ ‎оглядев‏ ‎аудиторию.) ‎Меня‏ ‎ведь ‎вам‏ ‎было ‎интересно? ‎Так ‎что ‎же,‏ ‎всего‏ ‎десять‏ ‎минут ‎—‏ ‎предлагаю ‎вам,‏ ‎то ‎есть‏ ‎по‏ ‎целому ‎червонцу‏ ‎в ‎минуту, ‎предлагаю ‎вам, ‎сталинградцу.

— Я‏ ‎родился ‎в‏ ‎Ростове‏ ‎же!

— Разумеется, ‎написано ‎у‏ ‎вас ‎на‏ ‎футболке. ‎Ну ‎а ‎я‏ ‎в‏ ‎Мытищах ‎—‏ ‎разве ‎что‏ ‎меняет? ‎И ‎в-третьих. ‎Возражая ‎оппоненту,‏ ‎вы‏ ‎можете ‎привязаться‏ ‎не ‎к‏ ‎очевидному ‎факту, ‎который ‎нельзя ‎оспорить,‏ ‎а,‏ ‎например,‏ ‎к ‎ошибкам‏ ‎речи, ‎как‏ ‎сделал ‎ранее‏ ‎я‏ ‎в ‎вашем‏ ‎отношении. ‎Кстати, ‎сколько ‎у ‎меня‏ ‎аргументов? ‎Припоминаете?‏ ‎Во-первых,‏ ‎во-вторых… ‎Три. ‎Всегда‏ ‎используйте ‎троичную‏ ‎композицию, ‎ибо ‎она ‎убедительна.

Разумеется,‏ ‎вопрос‏ ‎очень ‎важный.‏ ‎Действительно: ‎почему?‏ ‎Потому ‎что ‎современный ‎медиа-менеджер ‎—‏ ‎это‏ ‎всегда ‎лидер,‏ ‎а ‎главное‏ ‎качество ‎лидера ‎— ‎мастерство ‎общения,‏ ‎а‏ ‎главное‏ ‎в ‎мастерстве‏ ‎общения ‎—‏ ‎сила ‎убеждать.‏ ‎Потому‏ ‎что ‎современная‏ ‎медиа-среда ‎— ‎это ‎угодить ‎в‏ ‎автозак ‎вместе‏ ‎с‏ ‎Алексеевым, ‎чтобы ‎взять‏ ‎у ‎него‏ ‎интервью ‎на ‎волшебную ‎пуговицу.‏ ‎Потому‏ ‎что ‎современные‏ ‎медиа-технологии ‎—‏ ‎это ‎два ‎часа ‎девятнадцать ‎минут‏ ‎под‏ ‎ледяным ‎дождём‏ ‎у ‎дверей‏ ‎гостиницы ‎«Фонтенбло», ‎куда ‎не ‎пустили‏ ‎на‏ ‎пресс-конференцию;‏ ‎дожидаться, ‎уже‏ ‎на ‎выход,‏ ‎и ‎ровно‏ ‎тогда,‏ ‎не ‎ранее,‏ ‎не ‎попозже, ‎когда ‎не ‎вильнёт‏ ‎увернуться ‎—‏ ‎под‏ ‎камеру ‎и ‎под‏ ‎диктофон:

— Так ‎что‏ ‎с ‎тем ‎переводным ‎векселем?

По‏ ‎крайней‏ ‎мере, ‎так‏ ‎тебе ‎говорил‏ ‎Габриаэль ‎Арамов. ‎Но ‎ты, ‎рассказывая,‏ ‎не‏ ‎верил, ‎во‏ ‎что ‎говорил,‏ ‎в ‎отличие ‎от ‎него, ‎потому‏ ‎что‏ ‎единственное,‏ ‎для ‎чего‏ ‎ты ‎выводил‏ ‎ребят ‎на‏ ‎широкий‏ ‎берег ‎острова‏ ‎Сарпинский ‎в ‎упражнение ‎с ‎«Луноходом»,‏ ‎— ‎сугубо‏ ‎для‏ ‎того, ‎чтобы ‎Анна‏ ‎Бырова ‎заметила,‏ ‎насколько ‎оригинальна ‎твоя ‎лекция‏ ‎и‏ ‎насколько ‎легко‏ ‎ты ‎управляешь‏ ‎толпой ‎самых ‎горделивых ‎и ‎самовлюблённых,‏ ‎кого‏ ‎никто ‎и‏ ‎никогда ‎не‏ ‎покорял ‎не ‎по ‎воле, ‎поскольку‏ ‎их‏ ‎призвание‏ ‎— ‎создавать‏ ‎смыслы.

И ‎она‏ ‎действительно ‎прошла‏ ‎мимо‏ ‎(она ‎ведь‏ ‎в ‎оргкомитете ‎форума), ‎и ‎она‏ ‎улыбнулась, ‎и‏ ‎когда‏ ‎она ‎подавала ‎чай,‏ ‎ты ‎подумал:‏ ‎из ‎этих ‎тонких ‎рук‏ ‎выпил‏ ‎бы ‎даже‏ ‎яд, ‎если‏ ‎окончательное, ‎что ‎различимо ‎в ‎жизни,‏ ‎будет‏ ‎её ‎лицо.‏ ‎Поздним ‎вечером‏ ‎отвезут ‎на ‎микроавтобусе ‎«уаз-буханка», ‎и‏ ‎ты‏ ‎радовался,‏ ‎что ‎сидеть‏ ‎рядом ‎и‏ ‎за ‎ней‏ ‎—‏ ‎поэтому, ‎не‏ ‎скрываясь, ‎можно ‎постоянно ‎смотреть ‎на‏ ‎неё. ‎Ты‏ ‎сидел,‏ ‎когда ‎она ‎садилась,‏ ‎и ‎первой‏ ‎мечтой ‎была, ‎чтобы ‎она‏ ‎рядом‏ ‎с ‎тобой,‏ ‎но ‎ты‏ ‎понял, ‎насколько ‎счастлив, ‎раз ‎можно‏ ‎именно‏ ‎так, ‎беспечно‏ ‎и ‎не‏ ‎скрываясь, ‎любоваться ‎наискось ‎от ‎неё.

За‏ ‎окном‏ ‎на‏ ‎поля ‎опускался‏ ‎розовый ‎серп‏ ‎заката, ‎в‏ ‎низине‏ ‎скользил ‎туман.‏ ‎Машина ‎тряслась ‎на ‎рытвинах, ‎показывая‏ ‎тебе ‎небо,‏ ‎высокое,‏ ‎ещё ‎голубоватое, ‎с‏ ‎расходящейся ‎полосой‏ ‎дыма ‎спокойного ‎костра ‎и‏ ‎с‏ ‎одиноким ‎дубом‏ ‎на ‎холме.‏ ‎В ‎подступающем ‎тумане, ‎казалось, ‎корни‏ ‎дерева‏ ‎росли ‎из-под‏ ‎облаков. ‎Ты‏ ‎открыл ‎окно. ‎Лёгкий ‎прохладный ‎ветер‏ ‎с‏ ‎невидимой‏ ‎отсюда ‎реки,‏ ‎живой ‎освежающий‏ ‎воздух. ‎По‏ ‎другую‏ ‎сторону, ‎уже‏ ‎почти ‎в ‎темноте, ‎золотые ‎огоньки‏ ‎в ‎квадратных‏ ‎оконцах‏ ‎изб, ‎наклонное ‎бревно‏ ‎журавля-колодца, ‎верхним‏ ‎концом ‎взлетевшее ‎выше ‎крыш.

Ты‏ ‎вспоминал‏ ‎когда-то ‎увиденную‏ ‎киноленту, ‎где‏ ‎ангел, ‎увидев ‎цирковую ‎гимнастку, ‎оставил‏ ‎своё‏ ‎божественное, ‎чтобы‏ ‎остаться ‎с‏ ‎ней. ‎Ты ‎жалел ‎об ‎одном:‏ ‎что‏ ‎у‏ ‎тебя ‎нет‏ ‎бессмертия, ‎от‏ ‎которого ‎отказываются‏ ‎ради‏ ‎женщины.

Легли ‎в‏ ‎бревенчатом ‎доме, ‎с ‎высоким, ‎теряющимся‏ ‎в ‎темноте‏ ‎потолком,‏ ‎с ‎еле ‎ощутимым‏ ‎запахом ‎остывающего‏ ‎после ‎знойного ‎дня ‎дерева.‏ ‎Потемнело,‏ ‎во ‎дворе‏ ‎поставили ‎стол,‏ ‎и ‎вместе ‎со ‎всеми ‎ты‏ ‎осушил‏ ‎первый ‎стакан‏ ‎(в ‎отличие‏ ‎от ‎них ‎— ‎последний ‎и‏ ‎яблочного‏ ‎сока),‏ ‎и ‎рядом‏ ‎с ‎тобой‏ ‎была ‎Анна,‏ ‎и‏ ‎ты ‎опять‏ ‎мог, ‎не ‎скрывая, ‎засматриваться ‎в‏ ‎неё, ‎и‏ ‎опять‏ ‎напомнил: ‎сегодня ‎23‏ ‎августа. ‎Все‏ ‎искренне ‎удивились, ‎а ‎даже‏ ‎она,‏ ‎сталинградка: ‎—‏ ‎И ‎что?

Ты‏ ‎лёг ‎спать, ‎заснул, ‎не ‎слыша‏ ‎пьяной‏ ‎беседы, ‎ни‏ ‎посвиста ‎соловья.‏ ‎Много ‎ночей ‎ты ‎плакал, ‎вспоминая‏ ‎ночь,‏ ‎когда‏ ‎она ‎была‏ ‎близко, ‎за‏ ‎дощатой ‎стеной.‏ ‎И‏ ‎ты ‎вспоминал‏ ‎ту ‎ночь, ‎посмотрев ‎тот ‎видеоролик,‏ ‎посмотрев ‎на‏ ‎её‏ ‎великолепное ‎тело, ‎и‏ ‎ясно ‎вспоминал‏ ‎сон ‎и ‎явь, ‎каплю‏ ‎вина,‏ ‎стекавшую ‎по‏ ‎тонкой ‎губе,‏ ‎свободное ‎платье, ‎белевшее ‎в ‎темноте‏ ‎(когда‏ ‎успела ‎переодеться?),‏ ‎и ‎как‏ ‎машина ‎везла ‎вас ‎через ‎поле,‏ ‎когда‏ ‎тебе‏ ‎казалось, ‎будто‏ ‎счастье ‎—‏ ‎вот.

Наутро ‎замминистра‏ ‎посмеивался:‏ ‎— ‎Куда‏ ‎свалил? ‎А ‎девки ‎всё ‎о‏ ‎тебе ‎аскали‏ ‎—‏ ‎подушёл?

И ‎ты ‎вспоминал‏ ‎первый ‎день,‏ ‎как ‎и ‎первую ‎ночь,‏ ‎утро‏ ‎дня ‎второго,‏ ‎и ‎говорил‏ ‎так ‎и ‎не ‎подысканные ‎слова.‏ ‎Твои‏ ‎сутки ‎на‏ ‎острове ‎истекли,‏ ‎следовало ‎уезжать.

У ‎реки, ‎на ‎пристани,‏ ‎она‏ ‎спросила:‏ ‎мне ‎надо‏ ‎в ‎Сталинград,‏ ‎не ‎знаете,‏ ‎где‏ ‎купить ‎контактные‏ ‎линзы?

Ты ‎подошёл ‎к ‎ней, ‎дотронулся‏ ‎до ‎локтя‏ ‎—‏ ‎посмотрим ‎на ‎телефоне?

Она‏ ‎улыбнулась ‎и‏ ‎подалась ‎— ‎конечно!

И ‎она‏ ‎доверчиво‏ ‎и ‎внимательно‏ ‎смотрела ‎на‏ ‎тебя. ‎Позже ‎ты ‎понимал, ‎что‏ ‎она‏ ‎смотрела ‎так‏ ‎потому, ‎что‏ ‎ей ‎нужны ‎были ‎контактные ‎линзы,‏ ‎тогда‏ ‎как‏ ‎единственным ‎адресом‏ ‎оптики ‎бывал‏ ‎ты.

Сеть ‎на‏ ‎телефоне,‏ ‎однако, ‎не‏ ‎заработала ‎— ‎закончились ‎деньги ‎или‏ ‎много ‎чего.

Она‏ ‎продолжала‏ ‎ждать, ‎испытывая ‎неловкость,‏ ‎а ‎ты‏ ‎неуклюже ‎повторял ‎— ‎вот‏ ‎те‏ ‎надо ‎же‏ ‎ну ‎как‏ ‎будто ‎сейчас ‎подождите ‎минуточку ‎чуть‏ ‎почти‏ ‎— ‎и‏ ‎кто-нибудь ‎рядом‏ ‎успел ‎подсказать, ‎она ‎села ‎на‏ ‎последнее‏ ‎свободное‏ ‎место ‎в‏ ‎отходящем ‎катере,‏ ‎и ‎ты‏ ‎смотрел‏ ‎на ‎летевший‏ ‎по ‎волнам ‎белый ‎корпус, ‎который,‏ ‎удаляясь, ‎похож‏ ‎на‏ ‎альбатроса, ‎потом ‎на‏ ‎чайку, ‎потом‏ ‎на ‎бабочку, ‎и ‎тебе‏ ‎казалось,‏ ‎будто ‎впереди‏ ‎— ‎жизнь.

В‏ ‎аэропорту ‎Владивостока ‎вас, ‎как ‎ни‏ ‎удивительно,‏ ‎встретили. ‎Ты‏ ‎стоял ‎на‏ ‎палубе ‎военного ‎транспорта, ‎с ‎тремя‏ ‎парусными‏ ‎мачтами‏ ‎и ‎пока‏ ‎небольшой, ‎но‏ ‎уже ‎хищной‏ ‎паровой‏ ‎трубой. ‎Чувствуя‏ ‎жжение ‎в ‎глазах, ‎вместе ‎с‏ ‎остальными ‎зачарованно‏ ‎созерцал‏ ‎просторный ‎укрытый ‎залив,‏ ‎густой ‎широколиственный‏ ‎лес ‎над ‎белой ‎песчаной‏ ‎каймой.‏ ‎Ни ‎одной‏ ‎постройки ‎на‏ ‎берегу, ‎ни ‎одного ‎столба ‎дыма‏ ‎промеж‏ ‎высокими ‎сопками.‏ ‎И ‎вы‏ ‎слушали ‎удивительную, ‎торжественную ‎тишину, ‎и‏ ‎вы‏ ‎знали,‏ ‎что ‎перенесёте‏ ‎на ‎эту‏ ‎землю ‎имена‏ ‎античных‏ ‎богов ‎и‏ ‎героев, ‎подобно ‎первым ‎людям, ‎давая‏ ‎всему ‎названия:‏ ‎бухта‏ ‎Патрокл, ‎бухта ‎Улисс,‏ ‎бухта ‎Золотой‏ ‎Рог, ‎бухта ‎Аякс. ‎И‏ ‎вслед‏ ‎за ‎античным‏ ‎логосом ‎здесь‏ ‎пребудет ‎слава ‎тысячелетий, ‎здесь ‎раскинется‏ ‎город,‏ ‎новый ‎Второй‏ ‎Рим, ‎величавый‏ ‎Цареград ‎Восточный.

И ‎ты ‎подобрал ‎те‏ ‎слова,‏ ‎которыми‏ ‎наконец ‎обратишься‏ ‎к ‎ней‏ ‎в ‎социальной‏ ‎сети;‏ ‎привычными ‎до‏ ‎автоматизма ‎жестами ‎нашёл ‎её ‎профиль,‏ ‎как ‎делал‏ ‎семь‏ ‎тысяч ‎раз, ‎пересматривая‏ ‎её ‎фотографии.

Страница‏ ‎удалена.

Не ‎сразу ‎прийти ‎в‏ ‎себя,‏ ‎тупо ‎разглядывая‏ ‎заглушку, ‎соответствующую‏ ‎деактивированному ‎профилю. ‎С ‎холодом ‎осознать:‏ ‎бегущие‏ ‎следом ‎охотники‏ ‎слишком ‎медленно‏ ‎вскидывают ‎карабины. ‎Противотанковые ‎орудия ‎слишком‏ ‎медленно‏ ‎разворачиваются‏ ‎в ‎ту‏ ‎сторону. ‎Остались‏ ‎лишь ‎ты‏ ‎и‏ ‎тигр. ‎Мгновение‏ ‎растягивается ‎на ‎столетия, ‎которые ‎ты‏ ‎проживаешь ‎в‏ ‎бесконечных‏ ‎жизнях.

Страница ‎Анны ‎Быровой‏ ‎удалена.

Ты ‎хотел‏ ‎бы ‎завербоваться ‎на ‎китобойное‏ ‎судно,‏ ‎поднять ‎мятеж,‏ ‎убить ‎капитана,‏ ‎взять ‎курс ‎к ‎фиордам ‎Гренландии,‏ ‎послать‏ ‎радиограмму ‎правительствам‏ ‎и ‎некоммерческим‏ ‎организациям: ‎тебе ‎не ‎нужна ‎она,‏ ‎пусть‏ ‎она‏ ‎живёт ‎своей‏ ‎жизнью, ‎пусть‏ ‎она ‎найдёт‏ ‎себе‏ ‎мужа, ‎высокого,‏ ‎сильного, ‎накачанного, ‎богатого, ‎не ‎такого,‏ ‎как ‎ты,‏ ‎не‏ ‎рохлю, ‎с ‎дорогой‏ ‎машиной ‎и‏ ‎широким ‎ремнём; ‎и ‎что‏ ‎ты‏ ‎хотел ‎просто‏ ‎голыми ‎руками‏ ‎расковырять ‎пещеру ‎под ‎ледниковым ‎шельфом‏ ‎—‏ ‎там ‎сервер‏ ‎социальной ‎сети,‏ ‎там ‎должны ‎быть ‎резервные ‎копии‏ ‎графических‏ ‎файлов,‏ ‎должны ‎быть,‏ ‎обязаны ‎—‏ ‎чтобы ‎ещё‏ ‎раз‏ ‎увидеть ‎её‏ ‎лицо.

Ты ‎в ‎библиотеке, ‎на ‎лекции‏ ‎современной ‎писательницы.

— Сейчас,‏ ‎когда‏ ‎все ‎истории ‎уже‏ ‎давно ‎рассказаны,‏ ‎единственный ‎выход ‎из ‎тупика‏ ‎принципиальной‏ ‎исчерпанности ‎возможных‏ ‎сюжетов ‎—‏ ‎заключается ‎в ‎нелинейном ‎повествовании. ‎Читателя‏ ‎должна‏ ‎занимать ‎не‏ ‎интрига, ‎а‏ ‎неожиданность ‎монтажных ‎переходов; ‎не ‎ожидание‏ ‎следующего‏ ‎поступка‏ ‎героев, ‎—‏ ‎поскольку ‎вполне‏ ‎очевидно: ‎современный‏ ‎герой‏ ‎никогда ‎ничего‏ ‎не ‎свершит, ‎— ‎а ‎внезапность‏ ‎ухода ‎в‏ ‎другой‏ ‎хронологический ‎пласт ‎или‏ ‎в ‎далеко‏ ‎отстоящую ‎географическую ‎зону.

Звонок ‎от‏ ‎правительственного‏ ‎номера. ‎Заместитель‏ ‎министра.

— Тамо ‎тут‏ ‎вот ‎это. ‎Едь ‎сюда. ‎В‏ ‎Белый‏ ‎домик. ‎—‏ ‎Зачем? ‎—‏ ‎Нужна ‎сигнатура. ‎— ‎Когда? ‎—‏ ‎Через‏ ‎двадцать‏ ‎минут. ‎Я‏ ‎такси. ‎Только‏ ‎чек ‎сохрани!

Терпеливо‏ ‎объясняешь,‏ ‎мол, ‎из-под‏ ‎моих ‎Мытищ ‎на ‎автомобиле ‎и‏ ‎за ‎три‏ ‎часа,‏ ‎если ‎пробка.

Трясясь ‎в‏ ‎электричке ‎до‏ ‎Ярославского ‎вокзала, ‎размышляешь ‎о‏ ‎том,‏ ‎что ‎этот‏ ‎вокзал ‎очень‏ ‎похож ‎на ‎другой, ‎в ‎противоположном‏ ‎конце‏ ‎магистрали, ‎за‏ ‎9 ‎298‏ ‎километров; ‎и ‎стоит ‎ли ‎ежедневно‏ ‎затрачивать‏ ‎полтора‏ ‎часа ‎на‏ ‎дорогу, ‎то‏ ‎есть ‎по‏ ‎три‏ ‎часа ‎итого,‏ ‎почти ‎сутки ‎в ‎неделю, ‎свыше‏ ‎месяца ‎в‏ ‎году,‏ ‎чтобы ‎утром ‎и‏ ‎вечером ‎непременно‏ ‎видеть ‎панельные ‎типовые ‎дома‏ ‎и‏ ‎забитые ‎машинами‏ ‎дворовые ‎газоны.

Примерно‏ ‎каждые ‎четыре ‎минуты ‎он ‎звонит,‏ ‎выкрикивая:‏ ‎— ‎Ты‏ ‎где? ‎Где‏ ‎сейчас? ‎Ты ‎щас ‎где? ‎Где‏ ‎там‏ ‎ты?

В‏ ‎кабинете ‎с‏ ‎видом ‎на‏ ‎памятник ‎Столыпину‏ ‎швырнул‏ ‎через ‎тиковый‏ ‎стол ‎документы.

— Поставь ‎сигнатуру… ‎Куда?! ‎Здесь‏ ‎не ‎надо‏ ‎смотреть!!‏ ‎Сигнатура ‎здесь!

Ты ‎прижимаешь‏ ‎подушечку ‎пальца‏ ‎к ‎сине-голубому ‎квадрату ‎под‏ ‎актом‏ ‎о ‎выполнении‏ ‎работ ‎(оказании‏ ‎услуг, ‎поставки ‎товаров). ‎Звук ‎падения‏ ‎капли,‏ ‎цвет ‎меняется‏ ‎на ‎архивно-серый.‏ ‎Подпись ‎подтверждена.

— Как ‎тут ‎сказано, ‎я‏ ‎получил‏ ‎за‏ ‎две ‎лекции‏ ‎тысячу ‎девятьсот‏ ‎сорок ‎два‏ ‎рубля‏ ‎золотом.

Он ‎даже‏ ‎не ‎дал ‎договорить ‎про ‎ещё‏ ‎тридцать ‎серебряных‏ ‎копеек.‏ ‎Откинулся ‎в ‎кресле,‏ ‎ногу ‎на‏ ‎ногу, ‎руки ‎на ‎груди.

— Понимаешь,‏ ‎да,‏ ‎а ‎ну‏ ‎как ‎ещё?‏ ‎Где ‎ТЗ, ‎а ‎где ‎факт?‏ ‎А‏ ‎затраты ‎чем?‏ ‎Хочешь, ‎ну-ка‏ ‎вот ‎мы ‎тебя ‎в ‎пул‏ ‎молодых‏ ‎журналистов.‏ ‎Ксиву ‎слабаем,‏ ‎у ‎Медвежонка‏ ‎интервью ‎подмазнёшь.

Мама‏ ‎всегда‏ ‎говорила: ‎чересчур‏ ‎мягкотелый. ‎Рассеянно ‎крутя ‎пуговицу, ‎ты‏ ‎поставил ‎подпись.

— Не‏ ‎боитесь,‏ ‎завтра ‎это ‎покажут‏ ‎на ‎телеканале‏ ‎Габриэля ‎Арамова?

Замминистра ‎хохочет. ‎Пьян.

— Завтра‏ ‎я‏ ‎буду ‎там,‏ ‎где ‎его‏ ‎телеканал ‎не ‎фыряет.

Кружится ‎голова. ‎Зайди‏ ‎в‏ ‎туалет. ‎Аккуратно‏ ‎вымой ‎руки.‏ ‎Сними ‎свитер, ‎майку. ‎Мокрыми ‎одноразовыми‏ ‎полотенцами‏ ‎торс.‏ ‎Уже ‎двадцать‏ ‎пять. ‎Сполосни‏ ‎под ‎мышками.‏ ‎Не‏ ‎имеет ‎смысла.‏ ‎Но ‎теперь ‎уже ‎лучше. ‎Ты‏ ‎не ‎запер‏ ‎дверь.‏ ‎Кто ‎войдёт? ‎Нельзя‏ ‎расстраивать ‎маму.‏ ‎Здесь ‎одна ‎туалетная ‎кабинка.‏ ‎Мост‏ ‎на ‎остров‏ ‎Русский. ‎Без‏ ‎разделения ‎на ‎мужчин ‎или ‎женщин.

Дверь‏ ‎открылась,‏ ‎некто ‎заглянул‏ ‎— ‎«Извините!»‏ ‎— ‎смущённым ‎рывком ‎захлопнул. ‎Может‏ ‎быть,‏ ‎в‏ ‎полсекунды. ‎Хватило‏ ‎и ‎того.

Ты‏ ‎узнал ‎бы‏ ‎её‏ ‎и ‎за‏ ‎краткое ‎мгновение, ‎и, ‎стоя ‎спиной,‏ ‎в ‎отражении‏ ‎в‏ ‎зеркале, ‎и ‎в‏ ‎душной ‎полутьме.‏ ‎Эти ‎долгие ‎тёмные ‎волосы,‏ ‎эти‏ ‎большие ‎миндалевидные‏ ‎глаза, ‎это‏ ‎изящество ‎одежды, ‎какого ‎не ‎видывал‏ ‎у‏ ‎тысяч ‎других.

Да,‏ ‎следовало ‎бежать.‏ ‎Но ‎ты ‎несколько ‎минут ‎не‏ ‎мог‏ ‎и‏ ‎пошевелиться. ‎Убрал‏ ‎затылок ‎из-под‏ ‎холодной ‎воды.‏ ‎В‏ ‎нелепой ‎позе‏ ‎скорчился ‎под ‎сушилкой ‎для ‎рук.‏ ‎Протёр ‎волосы‏ ‎майкой.‏ ‎Натянул ‎чёрный ‎свитер.

Её‏ ‎не ‎было‏ ‎в ‎коридоре. ‎Её ‎не‏ ‎было‏ ‎в ‎подъезде.‏ ‎Её ‎не‏ ‎было ‎у ‎памятника ‎Столыпину.

Пересилив ‎себя,‏ ‎вернулся‏ ‎в ‎кабинет‏ ‎замминистра:

— Не ‎знаете…‏ ‎одну ‎девушку? ‎Она ‎была… ‎в‏ ‎Сталинграде.‏ ‎И‏ ‎у ‎вас‏ ‎в ‎друзьях.‏ ‎Анна ‎Бырова?

Оскал‏ ‎мокрого‏ ‎тигра:

— Знал ‎—‏ ‎был ‎бы ‎прокурор! ‎Иди ‎в‏ ‎юг!

Пульс ‎Москвы‏ ‎—‏ ‎бешеное ‎мельтешение, ‎аритмия,‏ ‎рябь ‎на‏ ‎потоке ‎времени, ‎всепрощающий ‎омут.

Пульс‏ ‎Волги‏ ‎— ‎мерная‏ ‎волна, ‎незаметно‏ ‎крепнущая ‎от ‎ручейка ‎под ‎валдайской‏ ‎часовней‏ ‎до ‎бескрайних‏ ‎нефтяных ‎полей‏ ‎Каспия. ‎Волна ‎Волги ‎— ‎череда‏ ‎ударов‏ ‎о‏ ‎меридиональную, ‎с‏ ‎севера ‎на‏ ‎юг, ‎линию‏ ‎берегов,‏ ‎от ‎которых,‏ ‎в ‎широтном ‎протяжении, ‎с ‎океана‏ ‎до ‎океана,‏ ‎расходится‏ ‎пульс ‎артерии, ‎утверждающей‏ ‎власть ‎над‏ ‎Евразией, ‎стало ‎быть, ‎над‏ ‎всей‏ ‎сушей. ‎Сердце‏ ‎Волги ‎—‏ ‎Царицын, ‎Сталинград.

Пульсы ‎Владивостока ‎— ‎еле‏ ‎ощутимые‏ ‎вибрации ‎тайных‏ ‎струн, ‎помеченных‏ ‎в ‎старых ‎картах ‎пунктирными ‎сообщениями‏ ‎от‏ ‎одного‏ ‎значительного ‎порта‏ ‎к ‎другому:‏ ‎Бомбей ‎–‏ ‎Порт-Элизабет,‏ ‎Ванкувер ‎–‏ ‎Сингапур. ‎Здесь, ‎глубоко ‎в ‎толще‏ ‎залива ‎Золотой‏ ‎Рог,‏ ‎покоится ‎невидимое ‎переплетение‏ ‎этих ‎силовых‏ ‎нитей, ‎один ‎из ‎ключей‏ ‎власти‏ ‎над ‎океаном.

Вас‏ ‎везли ‎через‏ ‎бухту, ‎через ‎низководный ‎мост, ‎и‏ ‎вы‏ ‎словно ‎летели‏ ‎над ‎зеркалом‏ ‎вод, ‎между ‎тёмно-зелёными ‎сопками, ‎в‏ ‎отрогах‏ ‎которых‏ ‎безмолвно ‎лежал‏ ‎туман.

Ты ‎начитываешь‏ ‎лекцию. ‎Жжение‏ ‎в‏ ‎глазах ‎делается‏ ‎непереносимым.

Конечно, ‎больше ‎восьми ‎часов, ‎иссушённый‏ ‎воздух ‎аэробуса.‏ ‎Наоборот,‏ ‎здесь ‎— ‎высокая‏ ‎влажность ‎и‏ ‎эндемичная ‎микрофлора. ‎Тебе ‎нужно‏ ‎к‏ ‎врачу. ‎Зачем,‏ ‎купи ‎капли‏ ‎в ‎аптеке, ‎обычный ‎конъюнктивит. ‎А‏ ‎вдруг‏ ‎нет?

Вечером ‎откроешь‏ ‎на ‎телефоне‏ ‎адреса ‎ближайших ‎офтальмологий. ‎Совсем ‎недалеко,‏ ‎на‏ ‎острове‏ ‎Русский, ‎новая‏ ‎глазная ‎клиника‏ ‎в ‎медицинском‏ ‎центре‏ ‎Дальневосточного ‎федерального‏ ‎университета. ‎Заходишь ‎на ‎сайт, ‎изучаешь‏ ‎отзывы ‎(бесцельная‏ ‎трата‏ ‎времени ‎— ‎чего‏ ‎ради?..)

Габриэль ‎А.,‏ ‎52 ‎года. ‎Вижу ‎мир‏ ‎наизнанку.‏ ‎Заботливый ‎эксимерный‏ ‎лазер.

Танаки-сан, ‎возраст‏ ‎не ‎указан. ‎Now ‎my ‎eyes‏ ‎are‏ ‎excellent. ‎Russians‏ ‎were ‎really‏ ‎cooler ‎than ‎House, ‎M.D.!

Анна ‎Иванова,‏ ‎22.‏ ‎Благодаря‏ ‎вам ‎я…

Протёр‏ ‎слезящиеся ‎зрачки.‏ ‎Неважно, ‎пускай‏ ‎прикасаться‏ ‎нельзя. ‎Интересная‏ ‎книга ‎отзывов, ‎да ‎ещё ‎с‏ ‎фотографиями. ‎Хотя‏ ‎как‏ ‎иначе, ‎реальные ‎пациенты.

Анна‏ ‎Иванова, ‎22.‏ ‎Благодаря ‎вам ‎я…

Тот ‎же‏ ‎медный‏ ‎оттенок, ‎те‏ ‎же ‎раскосые‏ ‎большие, ‎те ‎же ‎иссиня-чёрные.

Унять ‎сердце.

Припомнить‏ ‎раздражённую‏ ‎складку ‎в‏ ‎уголках ‎губ,‏ ‎когда ‎спрашивала ‎о ‎контактных ‎линзах,‏ ‎и‏ ‎неприязненное‏ ‎упоминание ‎отцовской‏ ‎фамилии.

Ты ‎даже‏ ‎не ‎отрабатываешь‏ ‎альтернативные‏ ‎варианты: ‎украденная‏ ‎при ‎рождении ‎сестра-близнец, ‎ленивый ‎копирайтер,‏ ‎натыривший ‎по-на‏ ‎соцсетям.‏ ‎Ты ‎просто ‎и‏ ‎всегда ‎знаешь:‏ ‎она.

Медленно ‎сходишь ‎с ‎ума,‏ ‎силясь‏ ‎различить ‎в‏ ‎очень ‎долгой,‏ ‎миллионноходовой ‎игре ‎какую-либо ‎взаимосвязь, ‎хоть‏ ‎какой-либо‏ ‎смысл: ‎осечка‏ ‎танкового ‎снаряда,‏ ‎конъюнктивит ‎во ‎Владивостоке, ‎Анна ‎Бырова,‏ ‎Анна‏ ‎Иванова.

Сутки‏ ‎на ‎краю‏ ‎земли ‎кончатся.‏ ‎Ты ‎вернёшься‏ ‎в‏ ‎Москву.

— Я ‎знаю,‏ ‎о ‎чём ‎ты ‎думаешь, ‎—‏ ‎говорит ‎Габриэль‏ ‎Арамов.‏ ‎— ‎Ты ‎мог‏ ‎бы ‎взять‏ ‎в ‎жёны ‎любую, ‎и‏ ‎может,‏ ‎именно ‎так‏ ‎и ‎поступишь,‏ ‎и ‎может, ‎у ‎вас ‎будет‏ ‎семья‏ ‎и ‎вам‏ ‎будет ‎хорошо;‏ ‎но ‎однажды ‎случайно ‎ты ‎снова‏ ‎повстречаешь‏ ‎её,‏ ‎не ‎спрашивай‏ ‎как, ‎не‏ ‎спрашивай, ‎почему‏ ‎так‏ ‎получится, ‎просто‏ ‎знай: ‎получится ‎так ‎— ‎и‏ ‎всё: ‎твоя‏ ‎жизнь‏ ‎будет ‎кончена, ‎и‏ ‎ты ‎ничто‏ ‎в ‎жизни ‎не ‎возненавидишь‏ ‎так,‏ ‎как, ‎просыпаясь‏ ‎каждое ‎утро,‏ ‎заспанное ‎лицо ‎жены, ‎и ‎ты‏ ‎будешь‏ ‎думать ‎о‏ ‎ней, ‎лёжа‏ ‎рядом ‎с ‎той. ‎А ‎если‏ ‎родятся‏ ‎дети?‏ ‎И ‎разве‏ ‎у ‎тебя‏ ‎не ‎будет‏ ‎закипать‏ ‎кровь ‎после‏ ‎одного ‎взгляда ‎на ‎неё, ‎разве‏ ‎внутри ‎тебя‏ ‎всё‏ ‎не ‎будет ‎петь‏ ‎и ‎трепетать‏ ‎после ‎одного ‎взгляда, ‎и‏ ‎разве‏ ‎ты ‎не‏ ‎хотел ‎бы‏ ‎испытывать ‎это ‎упоение ‎всю ‎жизнь,‏ ‎вновь‏ ‎и ‎снова?

— Но‏ ‎то, ‎о‏ ‎чём ‎вы ‎говорите, ‎называется ‎похоть.

— Нет,‏ ‎нет!‏ ‎Разве‏ ‎оно ‎было‏ ‎у ‎тебя‏ ‎с ‎кем-либо‏ ‎другим,‏ ‎разве ‎ты‏ ‎вожделеешь ‎именно ‎плотского ‎соития? ‎Ты‏ ‎просто ‎хотел‏ ‎бы,‏ ‎чтобы ‎она ‎улыбалась,‏ ‎потому ‎что‏ ‎когда ‎она ‎улыбается, ‎то‏ ‎восходит‏ ‎солнце; ‎то‏ ‎просто ‎хотел‏ ‎бы ‎отдать ‎ей ‎всё, ‎самое‏ ‎себя,‏ ‎всё ‎своё‏ ‎естество ‎—‏ ‎ты ‎просто ‎хотел ‎бы ‎отдать‏ ‎большее,‏ ‎чем‏ ‎забрать. ‎Ибо‏ ‎это ‎сильнее‏ ‎тебя. ‎Это‏ ‎зов‏ ‎крови. ‎Предрешение‏ ‎Бога.

— Но ‎я-то ‎имел ‎другое... ‎то,‏ ‎о ‎чём‏ ‎вы‏ ‎описываете... ‎химия! ‎Но‏ ‎она ‎проходит.‏ ‎Любовь ‎живёт ‎три ‎года.‏ ‎Фредерик‏ ‎Бегбедер.

— Это ‎ложь.‏ ‎То ‎есть‏ ‎да, ‎иногда, ‎конечно, ‎— ‎да‏ ‎что‏ ‎там, ‎почти‏ ‎всегда, ‎—‏ ‎так ‎и ‎происходит. ‎Если ‎совпадёт‏ ‎фенотип‏ ‎—‏ ‎ты ‎знаешь‏ ‎ведь, ‎что́‏ ‎это, ‎—‏ ‎это‏ ‎лишь ‎полдела.‏ ‎Древние ‎греки, ‎а ‎может, ‎французские‏ ‎структуралисты, ‎—‏ ‎не‏ ‎помню ‎точно, ‎—‏ ‎учили, ‎что‏ ‎есть ‎16 ‎типов ‎характера,‏ ‎и‏ ‎каждый ‎из‏ ‎них ‎дробится‏ ‎ещё ‎на ‎великое ‎число ‎подтипов,‏ ‎так‏ ‎что ‎найти‏ ‎вот ‎свой‏ ‎идеальный ‎тип, ‎своё ‎идеальное ‎дополнение‏ ‎к‏ ‎фрагменту‏ ‎головоломки ‎—‏ ‎практически ‎невозможно.‏ ‎Вероятность ‎в‏ ‎минусовой‏ ‎степени. ‎Но‏ ‎вся ‎твоя ‎жизнь, ‎а, ‎вернее,‏ ‎то, ‎что‏ ‎за‏ ‎тысячи ‎лет ‎цепочка‏ ‎твоего ‎рода‏ ‎не ‎прервалась ‎и ‎ты‏ ‎появился,‏ ‎— ‎такая‏ ‎же ‎невозможность.‏ ‎Ты ‎спросишь: ‎но ‎как ‎узнать,‏ ‎что‏ ‎она ‎и‏ ‎есть ‎этот‏ ‎недостающий ‎фрагмент, ‎вернее, ‎как ‎вы‏ ‎сказали,‏ ‎что‏ ‎её ‎психологический‏ ‎тип ‎войдёт‏ ‎в ‎оптимальные‏ ‎резонансы‏ ‎с ‎моим?‏ ‎Ну ‎вот ‎представь, ‎1942-й, ‎туда-сюда,‏ ‎фронт. ‎Шмякнешься‏ ‎в‏ ‎окоп ‎слегка ‎попожжа́‏ ‎— ‎и‏ ‎пуля, ‎вылезешь ‎из ‎окопа‏ ‎на‏ ‎секунду ‎позже‏ ‎— ‎и‏ ‎мина. ‎Но ‎ты ‎всё ‎как-то‏ ‎так‏ ‎делал, ‎что‏ ‎выжил ‎же.‏ ‎Есть ‎какие-то ‎такие ‎законы, ‎значит.

— Но‏ ‎что,‏ ‎если‏ ‎вы ‎не‏ ‎правы? ‎—‏ ‎цепляясь ‎за‏ ‎любую‏ ‎возможность, ‎процедишь‏ ‎ты.

— Молчи. ‎На ‎Зелёном ‎углу, ‎на‏ ‎участке ‎42,‏ ‎попросишь‏ ‎китайца ‎Е; ‎мигнёшь‏ ‎ему: ‎от‏ ‎Габриэля. ‎Он ‎продаст ‎пистолет‏ ‎с‏ ‎одной ‎пулей.

— Но‏ ‎ведь ‎она‏ ‎не ‎любит ‎меня. ‎Разве ‎можно‏ ‎приказать‏ ‎сердцу?

— Нет, ‎разумеется,‏ ‎тебя ‎никогда‏ ‎не ‎полюбят; ‎но ‎это ‎имеет‏ ‎значение?‏ ‎Всегда‏ ‎один ‎любит,‏ ‎а ‎другой‏ ‎нет, ‎всегда‏ ‎один‏ ‎влюбляется, ‎а‏ ‎другой ‎позволяет. ‎Пойдёшь, ‎вытащишь ‎пистолет,‏ ‎скажешь ‎ей,‏ ‎что‏ ‎убьёшь ‎себя, ‎прямо‏ ‎здесь, ‎на‏ ‎месте, ‎может ‎быть, ‎отойдя‏ ‎за‏ ‎угол, ‎чтобы‏ ‎не ‎шокировать‏ ‎её, ‎— ‎если ‎она ‎откажется‏ ‎быть‏ ‎твоей ‎женой.‏ ‎Женщины ‎—‏ ‎они ‎жалостливы.

— Но ‎если ‎она ‎откажется?

— Тогда‏ ‎жизнь‏ ‎будет‏ ‎кончена. ‎Тогда‏ ‎будет ‎не‏ ‎жизнь, ‎а‏ ‎существование.‏ ‎Тогда ‎никогда‏ ‎и ‎никто ‎не ‎вдохновит ‎на‏ ‎великое ‎творчество,‏ ‎тогда‏ ‎никогда ‎и ‎никто‏ ‎не ‎будет‏ ‎побуждать ‎окунаться ‎в ‎смертельный‏ ‎бой,‏ ‎ставить ‎на‏ ‎карту ‎всё,‏ ‎головокружить ‎миллионами, ‎стяжать ‎колоссальное ‎состояние,‏ ‎стать‏ ‎первым ‎человеком‏ ‎страны, ‎войти‏ ‎в ‎круги ‎сильных ‎и ‎знаменитых‏ ‎—‏ ‎и‏ ‎всё ‎только‏ ‎для ‎того,‏ ‎чтобы ‎каждый‏ ‎день,‏ ‎каждый ‎час‏ ‎доказывать ‎своё ‎право ‎находиться ‎подле‏ ‎неё, ‎доказывать,‏ ‎что‏ ‎она ‎была ‎права,‏ ‎отобрав ‎из‏ ‎четырёх ‎миллиардов ‎тебя. ‎За‏ ‎великими‏ ‎мужчинами ‎всегда‏ ‎стояли ‎великие‏ ‎женщины. ‎В ‎ином ‎случае ‎ты‏ ‎никогда‏ ‎не ‎исполнишь‏ ‎того, ‎что‏ ‎в ‎тебя ‎вложил ‎Бог. ‎Преступление‏ ‎против‏ ‎твоего‏ ‎таланта, ‎утрата‏ ‎для ‎всего‏ ‎человечества.

Ты ‎спрашиваешь‏ ‎тихо:

— Выходит,‏ ‎и ‎у‏ ‎вас… ‎так ‎же?

Арамов ‎перестаёт ‎улыбаться.

Ночной‏ ‎дождь, ‎самолёт‏ ‎на‏ ‎Владивосток.

Ты ‎спокоен. ‎Вот‏ ‎её ‎новый‏ ‎профиль ‎в ‎соцсети ‎—‏ ‎Анна‏ ‎Иванова. ‎Вот‏ ‎её ‎место‏ ‎обучения: ‎школа ‎гуманитарных ‎наук ‎Дальневосточного‏ ‎федерального‏ ‎университета ‎(аспирантура).‏ ‎Адрес ‎—‏ ‎бухта ‎Аякс, ‎остров ‎Русский. ‎Ты‏ ‎отправишься‏ ‎туда,‏ ‎найдёшь ‎её‏ ‎там. ‎Впереди‏ ‎ещё ‎вечность,‏ ‎и‏ ‎можно ‎подождать‏ ‎у ‎входа. ‎Увидев, ‎подойдёшь ‎к‏ ‎ней ‎и‏ ‎скажешь:‏ ‎«Ты ‎станешь ‎моей‏ ‎женой».

И ‎пусть‏ ‎в ‎своей ‎жизни ‎ты‏ ‎ничего‏ ‎не ‎свершишь,‏ ‎но ‎на‏ ‎острове ‎Русский ‎ты ‎родишь ‎ребёнка.‏ ‎Ребёнок‏ ‎родится ‎от‏ ‎женщины, ‎родившейся‏ ‎в ‎Сталинграде. ‎Поэтому ‎он ‎сможет‏ ‎постичь‏ ‎незримые‏ ‎ритмы ‎Волги,‏ ‎устанавливающие ‎власть‏ ‎над ‎сушей.‏ ‎Ребёнок‏ ‎родится ‎во‏ ‎Владивостоке. ‎Поэтому ‎он ‎сможет ‎ощущать‏ ‎вибрацию ‎тайных‏ ‎струн,‏ ‎сходящихся ‎во ‎Втором‏ ‎Цареграде, ‎под‏ ‎Золотым ‎Рогом, ‎и ‎определяющих‏ ‎власть‏ ‎над ‎океаном.‏ ‎И ‎ты‏ ‎постареешь, ‎но ‎успеешь ‎дальнозорко ‎увидеть,‏ ‎как‏ ‎твой ‎сын‏ ‎— ‎наиболее‏ ‎совершенный ‎результат ‎видового ‎отбора, ‎какой‏ ‎бывает‏ ‎лишь‏ ‎при ‎исключительном,‏ ‎идеальном ‎сочетании‏ ‎отцовской ‎и‏ ‎материнской‏ ‎хромосом, ‎—‏ ‎станет ‎величайшим ‎человеком ‎на ‎земле,‏ ‎изменив ‎облик‏ ‎мира.

Лекция‏ ‎известной ‎писательницы ‎подошла‏ ‎к ‎концу.

— Что‏ ‎такое ‎сюжет? ‎По ‎Аристотелю‏ ‎—‏ ‎движение ‎героя‏ ‎через ‎перипетии‏ ‎от ‎несчастья ‎к ‎счастью ‎(для‏ ‎комедийных‏ ‎жанров) ‎и‏ ‎от ‎незнания‏ ‎к ‎знанию ‎(для ‎трагических). ‎Да,‏ ‎знание‏ ‎—‏ ‎это ‎рок,‏ ‎знание ‎—‏ ‎это ‎приговор.‏ ‎В‏ ‎одном ‎фильме‏ ‎(бродячий ‎сюжет ‎«пастух ‎и ‎принцесса»)‏ ‎юноша ‎искал‏ ‎девушку,‏ ‎и ‎после ‎треволнений‏ ‎нашёл, ‎попутно‏ ‎разбогатев ‎силой ‎интеллекта. ‎Сложнейшая‏ ‎интрига‏ ‎расплетена, ‎блаженная‏ ‎развязка: ‎в‏ ‎финале ‎они ‎садятся ‎на ‎пароход,‏ ‎следующий‏ ‎в ‎Новый‏ ‎свет. ‎Однако‏ ‎режиссёру ‎недоставало ‎некоего ‎заключительного ‎штриха,‏ ‎эффектного‏ ‎и‏ ‎в ‎то‏ ‎же ‎время‏ ‎глубокомысленного ‎обобщения,‏ ‎так‏ ‎сказать, ‎увода‏ ‎в ‎глубину. ‎И ‎он ‎сделал‏ ‎последним ‎кадром,‏ ‎отдаляясь‏ ‎после ‎поцелуя ‎героев‏ ‎на ‎общий‏ ‎план, ‎уходящее ‎в ‎закат‏ ‎судно‏ ‎с ‎буквами‏ ‎«Titanic» ‎на‏ ‎кормовой ‎доске.

Таким ‎образом, ‎сегодня ‎читатель,‏ ‎слушатель,‏ ‎зритель ‎современного‏ ‎искусства ‎является‏ ‎таким ‎же ‎творцом, ‎со-творцом, ‎что‏ ‎и‏ ‎автор.‏ ‎Именно ‎поэтому‏ ‎единственно ‎возможный‏ ‎финал ‎в‏ ‎наши‏ ‎дни ‎—‏ ‎это ‎открытый ‎финал. ‎Как ‎в‏ ‎одном ‎детективе,‏ ‎способном‏ ‎существовать ‎исключительно ‎в‏ ‎электронном ‎виде:‏ ‎после ‎того, ‎как ‎произведение‏ ‎досматривается‏ ‎до ‎конца‏ ‎и ‎все‏ ‎улики ‎стягиваются ‎к ‎неопровержимой ‎личности‏ ‎убийцы,‏ ‎на ‎планшете‏ ‎или ‎компьютере‏ ‎включается ‎фронтальная ‎камера, ‎и ‎читатель‏ ‎видит‏ ‎собственное‏ ‎лицо.

В ‎автозаке‏ ‎ты ‎записываешь‏ ‎интервью ‎с‏ ‎Алексеевым.

— Правящая‏ ‎партия ‎—‏ ‎это ‎партия ‎воров, ‎жуликов ‎и‏ ‎убийц. ‎Правящая‏ ‎партия‏ ‎— ‎это ‎партия‏ ‎гнусных ‎жаб,‏ ‎ворующих ‎наши ‎нефтяные ‎богатства‏ ‎лишь‏ ‎только ‎потому,‏ ‎что ‎они‏ ‎обманом ‎уселись ‎на ‎нашем ‎нефтегазопроводе.‏ ‎Правящая‏ ‎партия ‎—‏ ‎это ‎мерзкие‏ ‎зудящие ‎комары, ‎которые ‎сосут ‎кровь‏ ‎нашей‏ ‎русской‏ ‎трудолюбивой ‎коровы,‏ ‎и ‎они‏ ‎будут ‎сосать‏ ‎нашу‏ ‎кровь ‎до‏ ‎тех ‎пор, ‎пока ‎мы ‎их‏ ‎не ‎прихлопнем.

— Что‏ ‎вы‏ ‎предлагаете? ‎У ‎вас‏ ‎есть ‎экономическая‏ ‎программа?

— Да, ‎у ‎нас ‎есть‏ ‎программа.‏ ‎И ‎наша‏ ‎программа ‎очень‏ ‎простая. ‎Всё ‎просто. ‎Не ‎врать‏ ‎и‏ ‎не ‎воровать!‏ ‎Наша ‎программа‏ ‎— ‎это ‎борьба ‎с ‎коррупцией.‏ ‎Наша‏ ‎программа‏ ‎— ‎это‏ ‎борьба ‎с‏ ‎упырями ‎и‏ ‎змеями,‏ ‎которые…

— Каким ‎образом‏ ‎вы ‎рассчитываете ‎пресечь ‎коррупцию?

— Выход ‎известен‏ ‎во ‎всех‏ ‎странах‏ ‎мира. ‎Выход ‎—‏ ‎работающие ‎гражданские‏ ‎институты. ‎Выход ‎известен ‎—‏ ‎работающие‏ ‎институты ‎гражданского‏ ‎общества, ‎которые‏ ‎не ‎допустят ‎африканского ‎разгула ‎коррупции,‏ ‎которую‏ ‎мы ‎наблюдаем‏ ‎сейчас, ‎потому‏ ‎что ‎правящая ‎партия, ‎этот ‎миллиард‏ ‎мародёров,‏ ‎сидит‏ ‎на ‎газонефтяных‏ ‎залежах ‎и‏ ‎занимается ‎коррупцией,‏ ‎пока‏ ‎я ‎не‏ ‎положу ‎этому ‎конец.

— Например? ‎Ну, ‎примеры‏ ‎коррупции?

— Пожалуйста, ‎например.‏ ‎Вот‏ ‎вам ‎вопиющие ‎факты.‏ ‎В ‎Министерстве‏ ‎по ‎делам ‎гражданского ‎общества‏ ‎потратили‏ ‎сорок ‎тысяч‏ ‎рублей ‎на‏ ‎форумы ‎для ‎некоммерческих ‎организаций. ‎И‏ ‎вместо‏ ‎квалифицированных ‎экспертов‏ ‎они ‎вывозили‏ ‎в ‎регионы ‎разных ‎бездарей, ‎чуть‏ ‎ли‏ ‎не‏ ‎бродяжек ‎из‏ ‎подворотни, ‎хотя‏ ‎на ‎бумагах,‏ ‎естественно,‏ ‎выплачены ‎огромные‏ ‎гонорары ‎тем ‎якобы ‎высоким ‎гостям.‏ ‎Далее. ‎Орггруппа‏ ‎и‏ ‎специалисты, ‎восемьдесят ‎с‏ ‎лишним ‎людей,‏ ‎должны ‎были ‎жить ‎в‏ ‎отеле‏ ‎«Дом ‎Павлова»,‏ ‎а ‎их‏ ‎поселили ‎в ‎щитовых ‎домиках ‎без‏ ‎воды‏ ‎и ‎света,‏ ‎положив ‎разницу‏ ‎в ‎карман. ‎Именно ‎поэтому ‎каждый‏ ‎из‏ ‎нас‏ ‎должен ‎выйти‏ ‎на ‎улицу‏ ‎и ‎вместе‏ ‎выразить‏ ‎наше ‎возмущение‏ ‎партии ‎прохвостов ‎и ‎расхитителей. ‎И‏ ‎мы ‎выйдем‏ ‎на‏ ‎улицу, ‎потому ‎что‏ ‎нас ‎десятки‏ ‎миллионов ‎— ‎нас, ‎честных‏ ‎и‏ ‎порядочных ‎жителей‏ ‎городов, ‎протестующих‏ ‎против ‎оголтелой ‎коррупции, ‎нас, ‎представителей‏ ‎креативного‏ ‎класса, ‎производящих‏ ‎семьдесят ‎семь‏ ‎процентов ‎экономического ‎продукта ‎в ‎этой‏ ‎стране!..

И‏ ‎слушая‏ ‎призывы ‎к‏ ‎мятежу, ‎восстанию,‏ ‎погрому, ‎ты‏ ‎думаешь‏ ‎о ‎том,‏ ‎что ‎единственное, ‎что ‎нам ‎остаётся‏ ‎в ‎дни‏ ‎подавляющего‏ ‎молчания, ‎— ‎это‏ ‎работа ‎памяти.‏ ‎И ‎что ‎единственная ‎по-настоящему‏ ‎грустная‏ ‎история ‎—‏ ‎это ‎история‏ ‎твоего ‎деда, ‎который, ‎выиграв ‎Сталинградскую‏ ‎битву,‏ ‎тщетно ‎в‏ ‎течение ‎жизни‏ ‎мечтал ‎завести ‎русско-европейскую ‎лайку, ‎поскольку‏ ‎не‏ ‎позволяла‏ ‎жена.

Январь ‎2014

Предыдущий Следующий
Все посты проекта
0 комментариев

Подарить подписку

Будет создан код, который позволит адресату получить бесплатный для него доступ на определённый уровень подписки.

Оплата за этого пользователя будет списываться с вашей карты вплоть до отмены подписки. Код может быть показан на экране или отправлен по почте вместе с инструкцией.

Будет создан код, который позволит адресату получить сумму на баланс.

Разово будет списана указанная сумма и зачислена на баланс пользователя, воспользовавшегося данным промокодом.

Добавить карту
0/2048