Данелия превращает плута в недотёпу
Плутовской роман — сложный жанр и очень часто удивляет своих авторов, пытающихся придать сюжету глубины. Рассказать про весёлого пройдоху анекдот легко, показать, что и он сам, и околпаченные им персонажи — такие же люди, как и мы сами, несоизмеримо тяжелей. Жанр диктует читательское отношение к герою и отодвигает пятиметровым шестом от себя любую рефлексию. Гоголь сокрушался, что в «Мёртвых душах» почти никто не хочет видеть себя и пытаться хоть как-то измениться.
«Но не то тяжело, что будут недовольны героем, тяжело то, что живет в душе неотразимая уверенность, что тем же самым героем, тем же самым Чичиковым были бы довольны читатели. Не загляни автор поглубже ему в душу, не шевельни на дне ее того, что ускользает и прячется от света, не обнаружь сокровеннейших мыслей, которых никому другому не вверяет человек, а покажи его таким, каким он показался всему городу, Манилову и другим людям, и все были бы радёшеньки и приняли бы его за интересного человека».
Данелия, который годами мечтал о постановке «Мёртвых душ» (как и с Ильфом и Петровым, его опередил Швейцер), явно долго рассуждал над этим противоречием увлекательного и назидательного, озвученным Гоголем, и воплотил свой вариант в образе Бузыкина в «Осеннем марафоне». Режиссёр таки показал героя одновременно и обманщиком, но и очень жалким человеком, который и врать не умеет, и отказать никому не может. Когда же решается на поступок, то тут же натыкается на кирпич судьбы, заманчиво замаскированный под коробку из-под торта.
Стоит Бузыкину начать говорить правду, как ему никто не верит, стоит на что-то решиться, как он становится всем неудобен. Но он и сам имеет награду свою, пусть и весьма сомнительную: получает одобрение от людей, которые его ни во что не ставят или уже совсем на него не надеются. Одобрение это выливается в причудливую форму ещё большей эксплуатации героя или самоутверждения за его счёт.
Данелия таким образом создаёт образ одновременно понятный и близкий, но и отталкивающий: то, как безвольно Бузыкин продолжает свой марафон имени Сизифа, пугает настолько, что хочется задушить своего внутреннего кота Леопольда.
Разумеется, в создании образа очень большая роль и Басилашвили, в способность которого изобразить нерешительность вместе с экзистенциальной тоской Данелия не верил, посчитав, что исполнитель роли Самохвалова попросту не подходит по типажу. И понятно почему: симпатизировали бы мы хоть немного персонажу, будь он прожжёным циником?
Тут стоит отметить, что изначально сценарий Володина назывался «Горестная жизнь плута» (в фильме есть отсылка на это — Бузыкин «переводит» книгу с точно таким названием), и исполнить главную роль очень хотел Калягин. И сперва ставить должен был историю кто-то из молодых режиссёров — был вариант и с дебютом для одного из ассистентов Данелии, и тогда он, в лучшем случае, поработал над фильмом только в качестве художественного руководителя. Но из-за затяжек и согласований (набирающий обороты актёр потребовал именитого режиссёра) пришлось всё переиграть.
Трудно сказать, каким вышел бы Бузыкин у Калягина, но точно — другим. Плутов Сан Саныч играл часто — незадолго до «Марафона» вышла «Неоконченная пьеса», герой которой тоже запутался в женщинах, а позднее будет и роль Чичикова в тех самых швейцеровских «Мёртвых душах». Вполне логично предположить, что калягинский Бузыкин был бы больше похож на Платонова, что могло бы помешать зрителю принять персонажа. А приняв, отринуть всё худшее в нём.