Как осознанная необходимость сделала Мельвиля свободным

Когда фронтовика и участника Сопротивления Жан-Пьера Грюмбаха, взявшего во время войны конспиративный псевдоним Мельвиль в честь любимого писателя, не включили в профсоюз французских кинематографистов, лишив его возможности получить талоны на плёнку, он не стал опускать руки, а на собственные деньги накупил разномастной плёнки, иногда столь старой, что она рвалась и даже загоралась прямо в киноаппарате. Съёмки его первого полнометражного фильма шли с большими перерывами, потому что начинал их молодой режиссёр, только когда мог заплатить всей съёмочной группе за смену, а судьба проката зависела от одобрения автора книги.

В итоге Мельвиль стал по-настоящему независимым кинематографистом, чем вдохновил молодых любителей кино из «новой волны» брать камеры и выходить на улицу, а у того же Годара даже снялся на втором плане (хотя и предлагал потом удалить свою сцену как ненужную). Но гораздо важнее, что он стал одним из немногих режиссёров, которые прибавляли по мере своей карьеры, и к концу её в «делоновской трилогии» («Самурай», «Красный круг» и «Шпик») создал то, к чему всегда стремился, — свой уникальный авторский стиль, который до сих пор служит камнем преткновения для реставраторов, так что разные ремастеры его поздних работ отличаются по цвету, как картины Петрова-Водкина и ван Гога.