О «смерти» «европейской демократии»
В заглавии этого текста множество кавычек, которые означают, что за словами, в них взятыми, скрываются значения, словам не соответствующие.
Сейчас вы поймёте почему.
Сейчас модно стало говорить о «смерти европейской демократии». И даже «западной демократии», учитывая характер сопротивления, который оказала администрация Байдена избранию Трампа — целый ряд судебных дел, манипулирования присяжными и явный конфликт интересов судей.
Сейчас действительно в Европе преследуют всех подряд, кто понравился избирателям, помимо правящей верхушки ЕС — Марин Ле Пен, Евгении Гуцул, Келина Джорджеску. Политическая элита ЕС ведёт себя, как ревнивая стерва, как Гера, которой в очередной раз изменил её Зевс, и карает более привлекательных конкурентов.
Ле Пэн запретили избираться и дали условный срок, Гуцул схватили с нарушением её иммунитета и судят, Джорджеску — под замком.
И одновременно с этим черте где, где никакой демократии и прав человека не было, наблюдается странная оттепель: например, в Саудовской Аравии одно за другим объявляются послабления для женщин, а только что кронпринц Мухаммед бен Сальман заявил, что его страна станет открытой для всех религий.
«Мы вновь станем теми, кем были раньше, — страной умеренного ислама. Мы не потратим еще 30 лет нашей жизни на экстремистские идеи, мы уничтожим их, мы покончим с экстремизмом очень скоро».
Как раньше — это до теракта в Мекке, унёсшего жизни более чем двух с половиной сотен паломников.
Наверное, это был единственный в истории теракт, в результате которого требования террористов (введение законов шариата) были выполнены после их уничтожения. До этого момента женщины и другие религии пользовались в королевстве значительными правами. Не как в СССР, но все же. Странно, правда? Такое ощущение, что террористы выставляли требования от имени кого-то другого — того, кто хотел остановить модерн на Ближнем Востоке, законсервировать в нем Средневековье.
Демократизация происходит в Китае и даже в Африке.
Там, где раньше людей просто расстреливали или ссылали в лагерь, там, где действовали эскадроны смерти — сейчас возникает политический процесс. Он далёк от цивилизованности, но он все дальше от рейдов «героиновых тыкв» по непокорным сёлам. Сейчас сёлам высылают не головы старейшин, а новые генераторы, роют колодцы, строят школы и больницы, чтобы купить лояльность.
Что происходит?
Происходит перераспределение ресурсов.
А вместе с ним происходит и перераспределение благ, изменение общественного устройства.
В середине прошлого века западный капитализм создал организацию Северо-Атлантического Альянса, которая формально была призвана защищать Европу от вторжения ужасных коммунистов и вообще — противостоять распространению Красной Угрозы в мире.
Фактически же НАТО — это коллективный силовой инструмент для проведения коллективной неоколониальной политики — то есть, присвоения труда и ресурсов.
Чтобы сделать картинку более яркой и доступной для сознания, то представьте, что неоколониальная политика чем-то похожа на процесс постсоветской приватизации, но с тем исключением, что бандиты говорят не на русском, а на английском и французском и никакой УБОП им не страшен, потому что на их стороне армии их стран.
За счёт этого порядка страны Запада создали на своих территориях так называемые общество всеобщего благоденствия, скандинавские социализмы, общества потребления и прочие эвфемизмы для общества всеобщего разложения.
Келин Джорджеску обвинил в своём снятии с выборов «глобалистскую мафию», и это очень смешно потому, что именно глобализация стала той проблемой, на которую натолкнулся НАТОвский неоколониальный порядок.
Этот порядок держался на двух столпах неравенства — неведении и разделении. На непреодолимых границах и расстояниях и контроле над печатью: книгами и СМИ.
На пропаганде, воспитывающей высокомерие, веру в то, что неравенство — есть результат не грабежа, а естественного порядка вещей, невежестве, нелюбопытстве у своих граждан по одну сторону границ и насилие, коварство и вероломство по другие стороны границ.
В современном мире расстояния и СМИ — умирают и теряют своё значение.
Информацию получают из Интернета и фильтрация контента — мало помогает.
Границы открыты. Расстояния исчезли.
Всего восемь часов, и человек из Магадана оказывается в Нью-Йорке.
Один плот — и африканец из разбомблённой и отданной на поругание ИГИЛ страны — в Италии.
Стены помогают так же хорошо, как фильтрация контента.
Никак.
Можно было бы растлить свой народ до такой степени, чтобы он одобрял геноцид и грабеж, но проблема в том, что такой народ невозможно направить ни на какое созидание. Они прекращают быть народами и превращаются в толпу. А толпой нельзя править.
Можно затравить народ меньшинствами (что и делалось), но меньшинства нельзя направить на войну. Народ, развращённый потреблением — нельзя направить на войну.
И напротив — те, кто уже привык к постоянным войнам и бедности — готовы к насилию.
У стран — жертв колониализма — тоже произошла глобализация, и они начали объединяться: обмениваться информацией и грузами, знаниями, специалистами, технологиями, ресурсами.
У них возникли свои лидеры.
Поэтому грабителям приходится начинать делиться, отступать, терять возможности грабить. Отдавать процент за процентом.
А значит, снижать уровень потребления в своих странах. А вместе с уровнем потребления снижать и уровень демократии.
Потому что уже развращённому потреблением и потребительской похотью гражданину нельзя объяснить, что нужно снизить уровень потребления. Можно только запугать.
Только принудить.
Демократия уходит в те зоны планеты, где происходит развитие. И покидает те мечта, где начинается деградация.
Поэтому Германия теряет демократию. И Франция. И Румыния. Про Молдавию можно и не начинать.
А в Китае, Саудовской Аравии, ЮАР и России — демократия развивается. Она развивается по своим историческим траекториям — неравномерно и негармонично. С учётом исторического контекста — весьма непростого. И наследия — тоже непростого.
«С особенностями». С родимыми пятнами.
Но она развивается. Демократия развивается там, где народ нужен для созидания, где власти и элитам нужен народ, чтобы созидать.
Там, где народ становится помехой и тем более противником, где со ставленниками народа («популистами») нужно бороться — никакой демократии быть не может.
Собственно говоря, демократии там и не было. Потому что невозможно опираться на народ, на добропорядочного бюргера в деле грабежа и геноцида.
Бюргера, эсквайра, мсье — можно обмануть, навешать лапши на уши. Ими можно манипулировать, пока ты контролируешь все информационные потоки, которые к нему ведут.
Но если твои возможности расправляться с «Викиликсами», Ассанжами, Сноуденами и RT — не безграничны, если нет возможности заткнуть рот куском, кредитом, ростом уровня жизни — наступает момент, когда бюргера, эсквайра, мсье невозможно ни в чем убедить, его нельзя купить — можно только запугать, запретить, репрессировать; его представителя — арестовать, выборы отменить или фальсифицировать до степени профанации.
Умирает ли на Западе демократия?
То, что мертво — умереть не может.
А нам ещё придётся понять, что «демократия» и «либерализм» — это не ругательства из 90-х, не вранье, а обычные общественные инструменты — такие же, как товарищества советников жилья или родительские собрания.
