Волк Ларсен и Вавилонская Башня

Сегодня ‎мы‏ ‎продолжим ‎разговор, ‎который ‎начали ‎в‏ ‎прошлом ‎тексте.‏ ‎Один‏ ‎из ‎комментаторов ‎верно‏ ‎отметил, ‎что‏ ‎те ‎ценности, ‎что ‎я‏ ‎«приватизировал»‏ ‎в ‎пользу‏ ‎русских ‎–‏ ‎вообще ‎характерны ‎для ‎традиционных ‎обществ.‏ ‎

Я‏ ‎соглашусь ‎с‏ ‎уважаемым ‎комментатором.‏ ‎

Однако, ‎откуда ‎же ‎у ‎урбанизированной‏ ‎нации‏ ‎21‏ ‎века ‎ценности‏ ‎традиционного ‎общества? 

Этот‏ ‎вопрос ‎мы‏ ‎пока‏ ‎отложим. ‎

А‏ ‎поговорим ‎вот ‎о ‎чем. ‎

Но‏ ‎добавлю, ‎что‏ ‎конфликт‏ ‎между ‎философией ‎провидения‏ ‎философией, ‎которая‏ ‎исходит ‎из ‎того, ‎что‏ ‎во‏ ‎всем ‎есть‏ ‎смысл) ‎и‏ ‎философией ‎произвола ‎(которая ‎говорит ‎о‏ ‎том,‏ ‎что ‎прав‏ ‎тот, ‎кто‏ ‎побеждает) ‎идет ‎не ‎между ‎Россией‏ ‎и‏ ‎Западом.‏ ‎Это ‎старинный‏ ‎внутризападный ‎конфликт.‏ ‎И ‎именно‏ ‎отсюда‏ ‎наша ‎российская‏ ‎симпатия ‎к ‎некоторым ‎европейским ‎писателям‏ ‎и ‎философам.‏ ‎Они‏ ‎как ‎бы ‎выбирают‏ ‎нашу ‎сторону.‏ ‎

Я ‎ничего ‎даже ‎не‏ ‎стану‏ ‎сейчас ‎говорить‏ ‎о ‎ставшей‏ ‎легендой ‎тройке ‎– ‎Честертон, ‎Толкин,‏ ‎Льюис.‏ ‎

Я ‎о‏ ‎том, ‎что‏ ‎не ‎так ‎очевидно.

Давайте ‎посмотрим ‎на‏ ‎Джека‏ ‎Лондона.

Вот‏ ‎классический ‎монолог‏ ‎философии ‎произвола‏ ‎из ‎«Морского‏ ‎Волка»:‏  ‎

Перед ‎нами‏ ‎классический ‎конфликт, ‎который ‎разрешается ‎не‏ ‎в ‎пользу‏ ‎произвола.‏ ‎

Классический ‎роман ‎Мелвилла‏ ‎«Моби ‎Дик»‏ ‎— ‎это ‎тоже ‎история‏ ‎противостояния‏ ‎провидения ‎и‏ ‎произвола, ‎которая‏ ‎так ‎же ‎разрешается ‎в ‎пользу‏ ‎провидения.‏ ‎

Мелвилл ‎дает‏ ‎капитану ‎Ахаву‏ ‎произнести ‎точно ‎такой ‎же ‎монолог человека‏ ‎произвола.‏ ‎

«Все,‏ ‎что ‎мы‏ ‎видим, ‎это‏ ‎лишь ‎маски,‏ ‎но‏ ‎сквозь ‎каждую‏ ‎маску, ‎во ‎всех ‎делах ‎и‏ ‎событиях ‎можно‏ ‎разглядеть‏ ‎истинную ‎суть. ‎Так‏ ‎вот, ‎ты‏ ‎видишь ‎в ‎Белом ‎Ките‏ ‎только‏ ‎бессловесную ‎тварь,‏ ‎я ‎же‏ ‎вижу ‎в ‎нем ‎жестокую ‎силу,‏ ‎воодушевленную‏ ‎неистощимой ‎злобой.‏ ‎И ‎эту‏ ‎злобную ‎силу, ‎эту ‎непостижимую ‎злобу‏ ‎я‏ ‎ненавижу‏ ‎больше ‎всего‏ ‎на ‎свете;‏ ‎и ‎мне‏ ‎безразлично,‏ ‎кто ‎он‏ ‎такой, ‎этот ‎Белый ‎Кит, ‎орудие‏ ‎ли ‎он‏ ‎чьего-либо‏ ‎неведомого ‎замысла ‎или‏ ‎сам ‎он‏ ‎источник ‎зла, ‎но ‎я‏ ‎обрушу‏ ‎на ‎него‏ ‎всю ‎свою‏ ‎ненависть, ‎потому ‎что ‎он ‎для‏ ‎меня‏ ‎как ‎стена,‏ ‎а ‎я‏ ‎перед ‎ним ‎как ‎заключенный, ‎и‏ ‎мне‏ ‎не‏ ‎вырваться ‎на‏ ‎свободу, ‎пока‏ ‎я ‎не‏ ‎разрушу‏ ‎стену ‎своей‏ ‎тюрьмы».

Тюрьма ‎– ‎это ‎мир ‎судьбы‏ ‎и ‎Бога.‏ ‎Мир‏ ‎замысла ‎и ‎смысла.‏ ‎

Кит ‎-‏ ‎это ‎Бог, ‎который ‎ограничивает‏ ‎произвол‏ ‎Ахава. ‎Ахав‏ ‎жаждет ‎убить‏ ‎Бога, ‎чтобы ‎утвердить ‎свою ‎волю,‏ ‎остаться‏ ‎в ‎мире‏ ‎одиноким, ‎но‏ ‎и ‎единственным. ‎И ‎провидение ‎и‏ ‎тут‏ ‎побеждает,‏ ‎а ‎Ахав‏ ‎гибнет. ‎

Этот‏ ‎сюжет, ‎разумеется,‏ ‎не‏ ‎мог ‎возникнуть‏ ‎просто ‎так ‎на ‎пустом ‎месте.‏ ‎И ‎Лондон‏ ‎и‏ ‎Мелвилл ‎наблюдали ‎этот‏ ‎нарастающий ‎конфликт‏ ‎и ‎описывали ‎то, ‎что‏ ‎видели.‏ ‎

В ‎их‏ ‎историях ‎провидение‏ ‎побеждало, ‎а ‎произвол ‎погибал. ‎

Они‏ ‎видели‏ ‎смысл ‎в‏ ‎том, ‎что‏ ‎есть ‎некая ‎стена, ‎некие ‎законы,‏ ‎противостояние‏ ‎которым‏ ‎обрекает ‎человека‏ ‎на ‎одержимость,‏ ‎безумие ‎и‏ ‎гибель.‏ ‎

У ‎Волка‏ ‎Ларсена ‎про ‎очереди ‎отключаются ‎все‏ ‎чувств. ‎Он‏ ‎умирает‏ ‎парализованный ‎в ‎полной‏ ‎темноте ‎и‏ ‎тишине. ‎В ‎полном ‎небытии.‏ ‎Воплотив‏ ‎в ‎своей‏ ‎смерти ‎сове‏ ‎отрицание ‎смысла. ‎

Ахав ‎– ‎запутывается‏ ‎в‏ ‎леере ‎гарпуна‏ ‎и ‎обречен‏ ‎вечно ‎носится ‎по ‎волнам ‎за‏ ‎тем,‏ ‎кого‏ ‎преследовал. ‎

Их‏ ‎смерть ‎является‏ ‎памятником ‎и‏ ‎завершением‏ ‎их ‎преступления‏ ‎– ‎отрицания ‎смысла. ‎

И ‎тут‏ ‎мы ‎вернемся‏ ‎к‏ ‎традиции. ‎

Сосенно ‎традиция‏ ‎– ‎это‏ ‎самый ‎древний ‎первичный ‎дописьменный‏ ‎способ‏ ‎передачи ‎жизненно‏ ‎важной ‎информации‏ ‎– ‎стратегий ‎поведения ‎направленных ‎на‏ ‎выживание‏ ‎от ‎одного‏ ‎поколения ‎к‏ ‎другому. ‎

И ‎традиция ‎наиболее ‎актуальна‏ ‎в‏ ‎условиях,‏ ‎когда ‎общность‏ ‎рушится ‎вниз‏ ‎– ‎из‏ ‎цивилизации‏ ‎в ‎архаику.‏ ‎

Крушение ‎идеологии ‎коммунизма ‎– ‎идеологии‏ ‎письменной, ‎идеологии‏ ‎модерна‏ ‎и ‎идеологии ‎преодоления‏ ‎человека ‎–‏ ‎особенно ‎усилило ‎наше ‎стремление‏ ‎к‏ ‎традициям, ‎в‏ ‎которых ‎мы‏ ‎увидели ‎не ‎только ‎стратегии ‎выживания‏ ‎(восстановление‏ ‎больших ‎семей,‏ ‎дачное ‎земледелие,‏ ‎вооруженные ‎группы ‎аналогичные ‎ватагам ‎и‏ ‎дружинам‏ ‎–‏ ‎«братва» ‎и‏ ‎пр.) ‎но‏ ‎и ‎средство‏ ‎восстановит‏ ‎когнитивную ‎завершённость‏ ‎вызванную ‎признанием ‎ошибочности ‎прошлого ‎мировоззрения.‏ ‎

Сам ‎смысл‏ ‎крушения‏ ‎идеологии ‎преодоления ‎человека‏ ‎вернула ‎нас‏ ‎в ‎состояние, ‎когда ‎человек‏ ‎осмысляется‏ ‎заново.

Мы ‎заново‏ ‎узнаем ‎себя‏ ‎и ‎признаем, ‎что ‎не ‎всемогущи.‏ ‎Мы‏ ‎отступились ‎от‏ ‎произвола. ‎

С‏ ‎нашими ‎уважаемыми ‎«партнерами» ‎все ‎было‏ ‎ровно‏ ‎наоборот.‏ ‎

Крах ‎СССР‏ ‎вызвал ‎у‏ ‎них ‎иллюзию‏ ‎окончательной‏ ‎победы. ‎Они‏ ‎загарпунили ‎Белого ‎Кита ‎и ‎увидели,‏ ‎как ‎из‏ ‎него‏ ‎хлещет ‎черная ‎кровь‏ ‎и ‎качается‏ ‎на ‎волнах ‎его ‎белая‏ ‎туша.‏ ‎

Они ‎добились‏ ‎победы ‎в‏ ‎окончательном ‎противостоянии, ‎а ‎следовательно, ‎добились‏ ‎права‏ ‎самим ‎судить‏ ‎о ‎свой‏ ‎праведности. ‎

Из ‎этого ‎торжества ‎и‏ ‎родилась‏ ‎исключительная‏ ‎нация.  ‎

Нация‏ ‎не ‎преодоления,‏ ‎а ‎нация‏ ‎торжества.‏ ‎Нация ‎карнавала,‏ ‎из ‎котрого ‎нет ‎возврата ‎в‏ ‎труд ‎или‏ ‎пост.‏ ‎

Потому ‎что ‎некуда.‏ ‎

Праздник ‎отныне‏ ‎вечен.

Если ‎бог ‎убит, ‎а‏ ‎исключительна‏ ‎нация ‎убила‏ ‎этого ‎бога‏ ‎– ‎поразила  ‎эту ‎маску, ‎за‏ ‎которой‏ ‎скрывалось ‎его‏ ‎лицо, ‎то‏ ‎самое ‎время ‎строить ‎вавилонскую ‎башню.‏ ‎

Что‏ ‎мы‏ ‎и ‎наблюдавшем‏ ‎в ‎виде‏ ‎игнорирования ‎судьбы‏ ‎в‏ ‎виде ‎транс-философии,‏ ‎игнорирования ‎истории ‎и ‎создания ‎культа‏ ‎прогресса ‎со‏ ‎жрецами‏ ‎Маском, ‎Джобсом ‎и‏ ‎пр. ‎который‏ ‎должен ‎заменить ‎собой ‎настоящий‏ ‎прогресс,‏ ‎который ‎рождается‏ ‎в ‎труде.‏ ‎

Продолжение ‎завтра.  ‎