БЕСЛАН

В ‎сентябре‏ ‎2004 ‎года ‎мы ‎все ‎узнали,‏ ‎что ‎есть‏ ‎такой‏ ‎городок ‎в ‎Северной‏ ‎Осетии, ‎Беслан.‏ ‎Узнали, ‎чтобы ‎никогда ‎не‏ ‎забыть.

Прижатые‏ ‎к ‎стенке

К‏ ‎2004 ‎году‏ ‎чеченские ‎боевики ‎подошли ‎в ‎очень‏ ‎скверном‏ ‎состоянии. ‎Российские‏ ‎войска ‎мучительно,‏ ‎часто ‎терпя ‎тактические ‎неудачи, ‎но‏ ‎неотвратимо‏ ‎перемалывали‏ ‎крупные ‎отряды‏ ‎террористов. ‎Большинство‏ ‎известных ‎военных‏ ‎вождей‏ ‎уже ‎погибли‏ ‎или ‎попали ‎в ‎плен. ‎К‏ ‎тому ‎же‏ ‎подполье‏ ‎размывали ‎амнистии ‎и‏ ‎медленное, ‎но‏ ‎явное ‎восстановление ‎Чечни ‎после‏ ‎военных‏ ‎потрясений.

Более ‎того,‏ ‎как ‎выяснилось,‏ ‎«классические» ‎теракты ‎тоже ‎не ‎работают.‏ ‎После‏ ‎взрывов ‎смертниц‏ ‎и ‎самодельных‏ ‎бомб ‎страна ‎исправно ‎ужасалась. ‎Только‏ ‎это‏ ‎скорее‏ ‎был ‎ужас‏ ‎перед ‎жестокостью‏ ‎террористов ‎и‏ ‎желание‏ ‎раздавить ‎гадину,‏ ‎а ‎не ‎парализующие ‎волю ‎позывы‏ ‎к ‎капитуляции.

Теракт‏ ‎в‏ ‎театре ‎на ‎Дубровке‏ ‎осенью ‎2002‏ ‎года, ‎казалось, ‎был ‎беспроигрышным‏ ‎вариантом.‏ ‎В ‎1995‏ ‎году ‎в‏ ‎Будённовске ‎массовый ‎захват ‎заложников ‎заставил‏ ‎российские‏ ‎власти ‎сдаться‏ ‎и ‎затеять‏ ‎многомесячные ‎бесплодные ‎переговоры. ‎В ‎случае‏ ‎с‏ ‎Дубровкой‏ ‎погибших ‎было‏ ‎примерно ‎столько‏ ‎же, ‎однако‏ ‎—‏ ‎нонеча ‎не‏ ‎то, ‎что ‎давеча, ‎— ‎террористы‏ ‎в ‎итоге‏ ‎поехали‏ ‎не ‎в ‎родные‏ ‎горы, ‎а‏ ‎в ‎морг. ‎Банда, ‎захватившая‏ ‎зрителей‏ ‎мюзикла, ‎погибла‏ ‎целиком. ‎Да,‏ ‎погибли ‎и ‎многие ‎заложники, ‎но‏ ‎для‏ ‎боевиков ‎ситуация‏ ‎не ‎стала‏ ‎ни ‎лучше, ‎ни ‎легче.

Однако ‎выводы,‏ ‎которые‏ ‎сделали‏ ‎лидеры ‎подполья‏ ‎по ‎итогам‏ ‎«Норд-Оста», ‎состояли‏ ‎вовсе‏ ‎не ‎в‏ ‎том, ‎что ‎массовые ‎захваты ‎заложников‏ ‎теперь ‎не‏ ‎работают.‏ ‎Командиры ‎боевиков ‎—‏ ‎в ‎первую‏ ‎очередь ‎Шамиль ‎Басаев, ‎который‏ ‎теперь‏ ‎(после ‎гибели‏ ‎большинства ‎соратников)‏ ‎стал ‎безальтернативным ‎лидером ‎подполья ‎—‏ ‎пришли‏ ‎к ‎мысли,‏ ‎что ‎коль‏ ‎скоро ‎обычные ‎теракты ‎не ‎работают,‏ ‎нужно‏ ‎совершить‏ ‎нечто ‎потрясающее.

Какой-то‏ ‎теракт, ‎который‏ ‎заткнёт ‎за‏ ‎пояс‏ ‎и ‎Будённовск,‏ ‎и ‎Кизляр, ‎и ‎Дубровку.

Все ‎эти‏ ‎раздумья ‎происходили‏ ‎на‏ ‎фоне ‎нескольких ‎важных‏ ‎процессов.

Чеченская ‎война‏ ‎плавно ‎выходила ‎за ‎пределы‏ ‎собственно‏ ‎Чечни. ‎В‏ ‎1994–1996 ‎годах‏ ‎почти ‎все ‎события ‎происходили ‎внутри‏ ‎республики,‏ ‎однако ‎за‏ ‎90-е ‎годы‏ ‎и ‎начало ‎нулевых ‎в ‎стане‏ ‎«ичкерийцев»‏ ‎произошли‏ ‎перемены.

Место ‎чеченского‏ ‎национализма ‎помаленьку‏ ‎заняла ‎религиозная‏ ‎повестка,‏ ‎причём ‎под‏ ‎лозунгами ‎радикального ‎ислама ‎подполье ‎получало‏ ‎всё ‎больше‏ ‎рекрутов‏ ‎из ‎Ингушетии, ‎Дагестана,‏ ‎Кабардино-Балкарии… ‎В‏ ‎террор ‎шло ‎даже ‎некоторое‏ ‎количество‏ ‎этнически ‎русских‏ ‎неофитов. ‎Ислам‏ ‎здесь ‎играл ‎роль ‎своего ‎рода‏ ‎религии‏ ‎революции: ‎агитаторы‏ ‎боевиков ‎тыкали‏ ‎в ‎совершенно ‎реальные ‎проблемы ‎—‏ ‎от‏ ‎бедности‏ ‎и ‎безработицы‏ ‎до ‎коррупции‏ ‎и ‎некомпетентности‏ ‎местных‏ ‎светских ‎властей.‏ ‎Новые ‎веяния ‎автоматически ‎делали ‎боевиков‏ ‎врагами ‎местных‏ ‎традиционных‏ ‎мусульманских ‎священнослужителей, ‎но‏ ‎зато ‎давали‏ ‎много ‎очков ‎в ‎глазах‏ ‎«чегевар»‏ ‎из ‎горных‏ ‎аулов ‎—‏ ‎нищих, ‎неустроенных ‎и ‎необразованных.

Где-то ‎к‏ ‎2006‏ ‎году ‎Чечня‏ ‎вообще ‎станет‏ ‎вторым ‎фронтом ‎войны ‎на ‎Кавказе,‏ ‎а‏ ‎то‏ ‎и ‎третьим‏ ‎— ‎после‏ ‎Дагестана ‎и‏ ‎Ингушетии,‏ ‎но ‎и‏ ‎в ‎2004-м ‎террористические ‎ячейки ‎за‏ ‎пределами ‎республики‏ ‎вовсю‏ ‎функционировали ‎и ‎были‏ ‎довольно ‎мощными.

К‏ ‎слову, ‎даже ‎дома́ ‎в‏ ‎Москве‏ ‎и ‎Волгодонске‏ ‎в ‎1999‏ ‎году ‎взорвали ‎не ‎чеченские ‎боевики‏ ‎в‏ ‎узком ‎смысле.‏ ‎Ачемез ‎Гочияев,‏ ‎Адам ‎Деккушев, ‎Юсуф ‎Крымшамхалов ‎—‏ ‎это‏ ‎карачаевцы,‏ ‎действовавшие ‎под‏ ‎руководством ‎Хаттаба,‏ ‎который ‎сам‏ ‎—‏ ‎из ‎Саудовской‏ ‎Аравии.

При ‎этом ‎на ‎Кавказе ‎никуда‏ ‎не ‎девались‏ ‎застарелые‏ ‎обиды ‎и ‎конфликты.‏ ‎Отношения ‎между‏ ‎разными ‎кавказскими ‎народами ‎при‏ ‎всём‏ ‎желании ‎не‏ ‎назовёшь ‎простыми.‏ ‎Для ‎нашей ‎истории ‎значение ‎имеет‏ ‎конфликт‏ ‎между ‎осетинами‏ ‎и ‎ингушами.‏ ‎Корни ‎противостояния, ‎если ‎не ‎уходить‏ ‎совсем‏ ‎уж‏ ‎в ‎глубину‏ ‎веков, ‎лежали‏ ‎в ‎событиях‏ ‎ещё‏ ‎40-х ‎годов‏ ‎ХХ ‎века, ‎когда ‎чеченцев ‎и‏ ‎ингушей ‎депортировали‏ ‎в‏ ‎глубину ‎Советского ‎Союза,‏ ‎— ‎и‏ ‎истории ‎их ‎последующего ‎возвращения.‏ ‎Часть‏ ‎территорий, ‎на‏ ‎которых ‎прежде‏ ‎жили ‎ингуши, ‎теперь ‎была ‎заселена‏ ‎соседями-осетинами.‏ ‎В ‎период‏ ‎распада ‎СССР‏ ‎трения ‎вылились ‎в ‎короткий, ‎но‏ ‎свирепый‏ ‎пограничный‏ ‎конфликт ‎с‏ ‎сотнями ‎убитых.‏ ‎Учитывая, ‎что‏ ‎оба‏ ‎народа ‎сами‏ ‎по ‎себе ‎немногочисленны ‎и ‎по‏ ‎кавказской ‎традиции‏ ‎трепетно‏ ‎относятся ‎к ‎родственным‏ ‎связям, ‎людские‏ ‎потери ‎оказались ‎для ‎обеих‏ ‎сторон‏ ‎очень ‎болезненными.‏ ‎А ‎для‏ ‎проигравших ‎ингушей ‎травма ‎усилилась ‎унижением‏ ‎от‏ ‎неудачи. ‎Про‏ ‎эту ‎больную‏ ‎мозоль ‎Басаев, ‎разумеется, ‎отлично ‎знал‏ ‎и‏ ‎был‏ ‎намерен ‎использовать‏ ‎её ‎по‏ ‎полной ‎программе.

Наконец,‏ ‎экспозиция‏ ‎будет ‎неполной‏ ‎без ‎упоминания ‎ещё ‎одного ‎человека.‏ ‎Басаев ‎был‏ ‎сильнейшим‏ ‎из ‎полевых ‎командиров,‏ ‎но ‎«лицом»‏ ‎подполья, ‎обращённым ‎к ‎западным‏ ‎странам‏ ‎и ‎российской‏ ‎интеллигенции, ‎был‏ ‎не ‎он. ‎Аслан ‎Масхадов ‎начал‏ ‎свою‏ ‎карьеру ‎среди‏ ‎боевиков ‎как‏ ‎«военспец» ‎при ‎Дудаеве. ‎В ‎отличие‏ ‎от‏ ‎большинства‏ ‎полевых ‎командиров,‏ ‎он ‎был‏ ‎бывшим ‎кадровым‏ ‎офицером‏ ‎советской ‎армии‏ ‎и ‎действительно ‎неплохо ‎разбирался ‎в‏ ‎военном ‎деле.‏ ‎Но‏ ‎главным ‎было ‎то,‏ ‎что ‎Масхадов‏ ‎не ‎принимал ‎явного ‎участия‏ ‎в‏ ‎непосредственной ‎подготовке‏ ‎и ‎совершении‏ ‎конкретных ‎громких ‎терактов, ‎а ‎после‏ ‎гибели‏ ‎Дудаева, ‎поражения‏ ‎России ‎в‏ ‎1996 ‎году ‎и ‎вывода ‎войск‏ ‎из‏ ‎Чечни‏ ‎он ‎стал‏ ‎президентом ‎республики‏ ‎при ‎каком-никаком‏ ‎соблюдении‏ ‎демократических ‎процедур.‏ ‎Так ‎что ‎он ‎считался ‎этаким‏ ‎человеческим ‎лицом‏ ‎подполья.‏ ‎Учитывая, ‎что ‎все‏ ‎остальные ‎полевые‏ ‎командиры ‎первого ‎ряда ‎были‏ ‎совсем‏ ‎уж ‎откровенными‏ ‎мясниками, ‎Масхадов‏ ‎делался ‎в ‎этом ‎пандемониуме ‎просто‏ ‎незаменимым.

Трясти‏ ‎перед ‎камерой‏ ‎отрезанной ‎головой‏ ‎и ‎выкрикивать ‎религиозные ‎лозунги ‎мог‏ ‎более-менее‏ ‎кто‏ ‎угодно, ‎а‏ ‎вот ‎изображать‏ ‎самостоятельную ‎сторону‏ ‎на‏ ‎переговорах ‎и‏ ‎прорываться ‎в ‎легальную ‎политику ‎кроме‏ ‎него ‎толком‏ ‎не‏ ‎мог ‎никто.

Проблема ‎в‏ ‎том, ‎что‏ ‎реальных ‎властных ‎полномочий ‎у‏ ‎Масхадова‏ ‎не ‎было‏ ‎никаких. ‎Его‏ ‎личные ‎отряды ‎занимались ‎в ‎основном‏ ‎вопросами‏ ‎собственного ‎выживания,‏ ‎а ‎реально‏ ‎отдать ‎какой-то ‎обязательный ‎к ‎исполнению‏ ‎приказ‏ ‎Басаеву,‏ ‎Умарову ‎или‏ ‎тем ‎более‏ ‎командирам ‎за‏ ‎пределами‏ ‎Чечни ‎он‏ ‎не ‎мог. ‎Его ‎положение ‎«доброго‏ ‎следователя» ‎было‏ ‎чертовски‏ ‎двусмысленным, ‎особенно ‎учитывая,‏ ‎что ‎он‏ ‎постоянно ‎взаимодействовал ‎с ‎террористами‏ ‎и‏ ‎всячески ‎косплеил‏ ‎верховного ‎главнокомандующего‏ ‎этих ‎террористов. ‎Но ‎фактически ‎без‏ ‎Масхадова‏ ‎подполье ‎превращалось‏ ‎просто ‎в‏ ‎команду ‎фанатиков ‎и ‎уголовников ‎—‏ ‎а‏ ‎без‏ ‎фанатиков ‎и‏ ‎уголовников ‎Масхадов‏ ‎превращался ‎в‏ ‎пустое‏ ‎место. ‎Благо‏ ‎от ‎него ‎не ‎требовалось ‎в‏ ‎этом ‎тандеме‏ ‎совершать‏ ‎какие-то ‎активные ‎действия‏ ‎и ‎марать‏ ‎руки ‎— ‎только ‎жить,‏ ‎оставаться‏ ‎на ‎свободе‏ ‎и ‎после‏ ‎каждого ‎теракта ‎молоть ‎языком ‎о‏ ‎своей‏ ‎незаменимости ‎в‏ ‎качестве ‎партнёра‏ ‎по ‎переговорам.

На ‎этой ‎птице-двойке ‎телега‏ ‎«Республики‏ ‎Ичкерия»‏ ‎мчалась ‎к‏ ‎своему ‎тёмному‏ ‎будущему ‎несколько‏ ‎лет.‏ ‎До ‎самой‏ ‎гибели ‎её ‎лидеров.

Лавина ‎две ‎тысячи‏ ‎четвёртого

Собственно, ‎вариантов‏ ‎у‏ ‎Басаева ‎к ‎2004‏ ‎году ‎было‏ ‎мало. ‎Требовался ‎какой-то ‎кунштюк,‏ ‎который‏ ‎резко ‎изменит‏ ‎положение ‎дел.‏ ‎Партизанить ‎как ‎раньше, ‎даже ‎в‏ ‎компании‏ ‎новых ‎товарищей‏ ‎из ‎Дагестана‏ ‎и ‎Ингушетии, ‎— ‎это ‎всё‏ ‎было,‏ ‎очевидно,‏ ‎просто ‎оттягиванием‏ ‎конца. ‎Так‏ ‎что ‎в‏ ‎2004‏ ‎году ‎боевики‏ ‎старались ‎показать ‎нечто ‎уникальное ‎—‏ ‎и ‎мобилизовали‏ ‎для‏ ‎этого ‎буквально ‎все‏ ‎силы.

До ‎конца‏ ‎лета ‎2004 ‎года ‎теракты‏ ‎сыпались‏ ‎на ‎Россию,‏ ‎как ‎град.‏ ‎Акция ‎в ‎московском ‎метро ‎в‏ ‎феврале;‏ ‎девятого ‎мая‏ ‎подорвали ‎президента‏ ‎Чечни ‎Ахмата ‎Кадырова; ‎в ‎ночь‏ ‎на‏ ‎22‏ ‎июня ‎маленькая‏ ‎армия ‎боевиков‏ ‎совершила ‎грандиозное‏ ‎нападение‏ ‎на ‎Ингушетию‏ ‎(погибло ‎множество ‎силовиков ‎разного ‎уровня,‏ ‎включая ‎офицеров‏ ‎«Вымпела»,‏ ‎а ‎боевикам ‎достался‏ ‎огромный ‎арсенал‏ ‎трофеев); ‎был ‎совершён ‎крупный‏ ‎набег‏ ‎на ‎Грозный;‏ ‎отряд ‎басаевцев‏ ‎на ‎короткое ‎время ‎захватил ‎большое‏ ‎густонаселённое‏ ‎село ‎Автуры‏ ‎под ‎Шали;‏ ‎в ‎августе ‎смертницы ‎подорвали ‎в‏ ‎воздухе‏ ‎два‏ ‎пассажирских ‎самолёта‏ ‎и ‎снова‏ ‎взорвали ‎станцию‏ ‎метро…

Но‏ ‎это ‎всё‏ ‎была, ‎так ‎сказать, ‎прелюдия ‎к‏ ‎главному ‎событию‏ ‎года.

Поскольку‏ ‎требовался ‎не ‎просто‏ ‎теракт ‎с‏ ‎захватом ‎заложников, ‎а ‎нечто‏ ‎чудовищное,‏ ‎стандартные ‎объекты‏ ‎типа ‎больницы‏ ‎или ‎самолёта ‎не ‎годились. ‎Напасть‏ ‎на‏ ‎химзавод ‎или‏ ‎АЭС ‎было‏ ‎бы ‎соблазнительно, ‎но ‎такие ‎объекты‏ ‎охраняются,‏ ‎контролировать‏ ‎их ‎сложно,‏ ‎да ‎и‏ ‎разрушить, ‎скажем,‏ ‎ядерный‏ ‎реактор ‎—‏ ‎это ‎не ‎самая ‎простая ‎задача.‏ ‎Надо ‎ещё‏ ‎знать,‏ ‎куда ‎мину ‎ставить,‏ ‎— ‎к‏ ‎тому ‎же ‎это ‎будет‏ ‎заведомым‏ ‎самоубийством ‎для‏ ‎террористов, ‎если‏ ‎всё-таки ‎получится. ‎А ‎вот ‎школа‏ ‎тут‏ ‎была, ‎как‏ ‎ни ‎безумно‏ ‎это ‎прозвучит, ‎самым ‎рациональным ‎выбором.

Моральный‏ ‎эффект‏ ‎от‏ ‎захвата ‎в‏ ‎заложники ‎детей‏ ‎колоссален. ‎Спасать‏ ‎их‏ ‎будут ‎любой‏ ‎ценой.

Защитить ‎каждую ‎школу ‎в ‎стране‏ ‎от ‎крупной,‏ ‎хорошо‏ ‎организованной ‎и ‎вооружённой‏ ‎банды ‎—‏ ‎задача ‎принципиально ‎нерешаемая. ‎В‏ ‎общем,‏ ‎логика ‎не‏ ‎вполне ‎человеческая,‏ ‎но ‎очень ‎чёткая.

Конкретно ‎Беслан ‎здесь‏ ‎также‏ ‎был ‎совершенно‏ ‎естественным ‎выбором‏ ‎по ‎комплексу ‎соображений. ‎Он ‎находится‏ ‎поблизости‏ ‎от‏ ‎театра ‎боевых‏ ‎действий: ‎до‏ ‎Бамута ‎50‏ ‎км‏ ‎по ‎прямой,‏ ‎а ‎Ингушетия ‎просто ‎рядышком. ‎Захватывать‏ ‎детей ‎в‏ ‎самой‏ ‎Чечне ‎не ‎вариант‏ ‎по ‎очевидным‏ ‎соображениям, ‎да ‎и ‎в‏ ‎Ингушетии‏ ‎или ‎Дагестане‏ ‎не ‎хотелось‏ ‎бы ‎— ‎всё-таки ‎там ‎ещё‏ ‎новых‏ ‎рекрутов ‎в‏ ‎подполье ‎вербовать.‏ ‎А ‎Северная ‎Осетия ‎— ‎республика‏ ‎немусульманская,‏ ‎и‏ ‎симпатии ‎осетин‏ ‎Басаева, ‎соответственно,‏ ‎не ‎интересовали.‏ ‎Но‏ ‎ехать, ‎например,‏ ‎во ‎Владикавказ ‎и ‎захватывать ‎школу‏ ‎там ‎—‏ ‎это‏ ‎значит ‎больше ‎войск,‏ ‎больше ‎милиции,‏ ‎к ‎тому ‎же ‎более‏ ‎настороженной.‏ ‎И ‎больше‏ ‎возможных ‎проблем‏ ‎и ‎шансов, ‎что ‎что-то ‎пойдёт‏ ‎не‏ ‎так.

Банду ‎собирали‏ ‎в ‎лагере‏ ‎около ‎села ‎Пседах ‎в ‎Ингушетии,‏ ‎до‏ ‎Беслана‏ ‎оттуда ‎—‏ ‎километров ‎тридцать.‏ ‎К ‎тому‏ ‎же‏ ‎в ‎этом‏ ‎месте ‎имеется ‎приличный ‎лесной ‎массив‏ ‎— ‎не‏ ‎тайга,‏ ‎но ‎до ‎урочного‏ ‎момента ‎есть‏ ‎где ‎укрыться.

Командовал ‎отрядом ‎Руслан‏ ‎Хучбаров.‏ ‎Он ‎сам‏ ‎ингуш, ‎и‏ ‎кроме ‎него ‎Басаев ‎включил ‎в‏ ‎группу‏ ‎ещё ‎несколько‏ ‎представителей ‎этого‏ ‎народа. ‎Что, ‎разумеется, ‎делалось ‎целенаправленно:‏ ‎всплеск‏ ‎«народного»‏ ‎насилия ‎на‏ ‎Кавказе ‎между‏ ‎осетинами ‎и‏ ‎ингушами‏ ‎был ‎одной‏ ‎из ‎ключевых ‎задач ‎всей, ‎так‏ ‎сказать, ‎экспедиции.

Хучбаров‏ ‎во‏ ‎время ‎войны ‎не‏ ‎был ‎широко‏ ‎известен, ‎но ‎вот ‎в‏ ‎милиции‏ ‎и ‎ФСБ‏ ‎о ‎нём,‏ ‎разумеется, ‎знали. ‎Этот ‎персонаж ‎попал‏ ‎в‏ ‎подполье ‎в‏ ‎1998-м, ‎когда‏ ‎его ‎начали ‎ловить ‎за ‎обычное‏ ‎общеуголовное‏ ‎убийство‏ ‎на ‎бандитской‏ ‎разборке ‎в‏ ‎Орле. ‎В‏ ‎Чечне‏ ‎он ‎какое-то‏ ‎время ‎служил ‎с ‎Арби ‎Бараевым,‏ ‎который ‎ухитрился‏ ‎обрести‏ ‎репутацию ‎отмороженного ‎душегуба‏ ‎даже ‎на‏ ‎фоне ‎всех ‎остальных ‎«экспертов»‏ ‎на‏ ‎этой ‎войне.‏ ‎Потом ‎Бараева‏ ‎убили, ‎но ‎наш ‎герой ‎не‏ ‎потерялся‏ ‎и ‎к‏ ‎моменту ‎нападения‏ ‎на ‎Беслан ‎имел ‎изрядный ‎послужной‏ ‎список‏ ‎—‏ ‎и ‎в‏ ‎качестве ‎диверсанта,‏ ‎и ‎по‏ ‎части‏ ‎именно ‎террористических‏ ‎актов.

Его ‎банда ‎состояла ‎из ‎людей‏ ‎очень ‎разнообразного‏ ‎происхождения‏ ‎и ‎часто ‎запутанных‏ ‎биографий. ‎Многие‏ ‎находились ‎в ‎розыске ‎или‏ ‎уже‏ ‎имели ‎судимости‏ ‎за ‎какие-то‏ ‎преступления. ‎Один ‎из ‎террористов ‎раньше‏ ‎задерживался‏ ‎в ‎Ингушетии,‏ ‎но ‎на‏ ‎суде ‎был ‎оправдан ‎за ‎недостатком‏ ‎доказательств.‏ ‎Двое‏ ‎других ‎в‏ ‎90-е ‎были‏ ‎арестованы ‎и‏ ‎даже‏ ‎получили ‎приговор‏ ‎за ‎захват ‎заложника, ‎но ‎их‏ ‎выменяли ‎на‏ ‎людей,‏ ‎похищенных ‎ранее ‎в‏ ‎Чечне.

Вообще, ‎что‏ ‎бросается ‎в ‎глаза ‎при‏ ‎рассмотрении‏ ‎биографий ‎боевиков‏ ‎из ‎«бесланской»‏ ‎банды, ‎так ‎это ‎огромное ‎количество‏ ‎обычной‏ ‎уголовщины, ‎даже‏ ‎не ‎связанной‏ ‎напрямую ‎с ‎террором ‎на ‎Кавказе.

Самый,‏ ‎пожалуй,‏ ‎экзотический‏ ‎набор ‎фактов‏ ‎биографии ‎имелся‏ ‎в ‎анамнезе‏ ‎у‏ ‎Владимира ‎Ходова.‏ ‎Родился ‎в ‎Бердянске ‎у ‎женщины‏ ‎из-под ‎Воронежа,‏ ‎отец‏ ‎неизвестен, ‎отчим ‎—‏ ‎осетин; ‎не‏ ‎особо ‎счастливое ‎детство, ‎затем‏ ‎—‏ ‎розыск ‎по‏ ‎делу ‎об‏ ‎изнасиловании… ‎Увлечение ‎радикальными ‎идеями ‎и,‏ ‎как‏ ‎венец ‎всего,‏ ‎участие ‎в‏ ‎подполье, ‎где ‎он ‎организовал ‎несколько‏ ‎акций‏ ‎с‏ ‎человеческими ‎жертвами.‏ ‎Ходов, ‎кроме‏ ‎того, ‎что‏ ‎был‏ ‎опытным ‎террористом,‏ ‎владел ‎осетинским, ‎что, ‎вероятно, ‎было‏ ‎доводом ‎в‏ ‎пользу‏ ‎включения ‎его ‎в‏ ‎банду. ‎Он‏ ‎же ‎какое-то ‎время ‎учился‏ ‎в‏ ‎бесланском ‎интернате,‏ ‎расположенном ‎неподалёку‏ ‎от ‎школы ‎№ ‎1, ‎и‏ ‎вполне‏ ‎мог ‎быть‏ ‎тем, ‎кто‏ ‎предоставил ‎план ‎здания ‎для ‎планирования‏ ‎теракта.‏ ‎Вообще,‏ ‎школу ‎№‏ ‎1 ‎в‏ ‎качестве ‎объекта‏ ‎для‏ ‎захвата ‎тоже‏ ‎выбрали ‎в ‎рамках ‎четкой ‎логики.‏ ‎Дело ‎в‏ ‎том,‏ ‎что ‎двор ‎этой‏ ‎школы ‎—‏ ‎это ‎каменный ‎мешок, ‎в‏ ‎случае‏ ‎чего ‎оттуда‏ ‎очень ‎тяжело‏ ‎убежать, ‎а ‎вот ‎обороняться ‎там‏ ‎как‏ ‎раз ‎удобно

Большое‏ ‎отступление ‎по‏ ‎поводу ‎Ходова. ‎По ‎поводу ‎этого‏ ‎террориста‏ ‎сформировалась‏ ‎целая ‎отдельная‏ ‎конспирологическая ‎теория.‏ ‎

Предполагаемая ‎картина‏ ‎—‏ ‎Ходова ‎вербуют,‏ ‎надавив ‎на ‎розыск ‎по ‎общеуголовному‏ ‎преступлению, ‎внедряют‏ ‎к‏ ‎Басаеву, ‎Басаев ‎его‏ ‎разоблачает ‎и‏ ‎перевербовывает, ‎и ‎Ходов ‎водит‏ ‎своих‏ ‎кураторов ‎из‏ ‎органов ‎за‏ ‎нос, ‎после ‎чего ‎— ‎ррраз‏ ‎—‏ ‎и ‎он‏ ‎участвует ‎в‏ ‎налете ‎на ‎Беслан, ‎хитро ‎обманув‏ ‎всех.‏ ‎Что‏ ‎происходит ‎на‏ ‎самом ‎деле.‏ ‎Дело ‎в‏ ‎том,‏ ‎что ‎в‏ ‎открытый ‎доступ ‎попали ‎фото ‎материалов‏ ‎прокурорской ‎проверки‏ ‎о‏ ‎том, ‎как ‎искали‏ ‎этого ‎деятеля.‏ ‎Так ‎вот. ‎В ‎1997‏ ‎году‏ ‎Ходов, ‎21‏ ‎года ‎к‏ ‎тому ‎моменту, ‎участвует ‎в ‎групповом‏ ‎изнасиловании‏ ‎несовершеннолетней ‎девушки‏ ‎с ‎особой‏ ‎жестокостью. ‎Дело ‎происходит ‎в ‎Майкопе.‏ ‎Его‏ ‎сажают‏ ‎под ‎арест…‏ ‎и ‎примерно‏ ‎через ‎полтора‏ ‎месяца‏ ‎отпускают ‎под‏ ‎подписку ‎о ‎невыезде. ‎Время ‎спустя‏ ‎кто-то, ‎видимо,‏ ‎схватился‏ ‎за ‎голову, ‎что‏ ‎с ‎такой‏ ‎статьей ‎наш ‎герой ‎ходит‏ ‎среди‏ ‎людей, ‎но‏ ‎Ходова ‎след‏ ‎простыл. ‎Что ‎же ‎он ‎сделал‏ ‎после‏ ‎этого? ‎Вы‏ ‎не ‎поверите‏ ‎— ‎поступил ‎на ‎срочную ‎службу‏ ‎в‏ ‎армию,‏ ‎где ‎два‏ ‎года ‎провел‏ ‎на ‎казенных‏ ‎харчах‏ ‎вдали ‎от‏ ‎взыскующих ‎его ‎Ларина, ‎Дукалиса ‎и‏ ‎Соловца. ‎Искали‏ ‎ли‏ ‎его? ‎Уже ‎по‏ ‎возвращении ‎из‏ ‎армии, ‎в ‎2000 ‎году,‏ ‎Ходова‏ ‎задерживают ‎в‏ ‎Пятигорске, ‎и‏ ‎посылают ‎в ‎Майкоп ‎телетайпограмму, ‎дескать,‏ ‎мы‏ ‎тут ‎изловили‏ ‎персонажа, ‎которого‏ ‎вы ‎вроде ‎бы ‎ищете, ‎это‏ ‎он?‏ ‎Какой‏ ‎же ‎ответ‏ ‎помчался ‎в‏ ‎Пятигорск? ‎Никакой,‏ ‎Карл.‏ ‎В ‎Пятигорск‏ ‎отправился ‎никакой ‎ответ. ‎Посидевши ‎срок‏ ‎задержания, ‎Ходов‏ ‎своими‏ ‎ногами ‎выходит ‎из‏ ‎УВД ‎Пятигорска‏ ‎и ‎растворяется ‎на ‎просторах‏ ‎Родины.‏ ‎Осенью ‎2003‏ ‎года ‎дело‏ ‎Ходова ‎передают ‎из ‎Майкопа ‎в‏ ‎его‏ ‎родной ‎Кировский‏ ‎район ‎Осетии.‏ ‎Тут ‎выясняется, ‎что ‎оказывается, ‎он‏ ‎даже‏ ‎на‏ ‎похороны ‎брата‏ ‎успел ‎сходить,‏ ‎и ‎вообще‏ ‎не‏ ‎палясь ‎ни‏ ‎разу, ‎устроил ‎там ‎скандал. ‎Дело‏ ‎в ‎том,‏ ‎что‏ ‎за ‎время, ‎которое‏ ‎он ‎ночевал‏ ‎в ‎стогах, ‎хоронясь ‎от‏ ‎погони‏ ‎в ‎ночи,‏ ‎что ‎шла‏ ‎за ‎его ‎пятой, ‎он ‎успел‏ ‎пристраститься‏ ‎к ‎истинному‏ ‎учению ‎и‏ ‎вступить ‎в ‎незаконно ‎вооруженные, ‎стало‏ ‎быть,‏ ‎бандформирования‏ ‎— ‎а‏ ‎братца ‎хоронили‏ ‎по ‎светскому‏ ‎обряду,‏ ‎с ‎алкоголем,‏ ‎по ‎поводу ‎чего ‎педонеофит ‎учинил‏ ‎бузу ‎на‏ ‎поминках.‏ ‎Но ‎ни ‎одного‏ ‎опера ‎с‏ ‎лицом ‎Хабенского ‎на ‎похоронах‏ ‎не‏ ‎было, ‎поэтому‏ ‎он ‎побуянил‏ ‎и ‎ушел. ‎Более ‎того, ‎оказывается,‏ ‎за‏ ‎это ‎время‏ ‎из ‎Майкопа‏ ‎5 ‎(пять) ‎раз ‎посылали ‎розыскные‏ ‎задания,‏ ‎но‏ ‎у ‎семи‏ ‎нянек ‎дитя‏ ‎без ‎глазу,‏ ‎никто‏ ‎ничего ‎не‏ ‎делал. ‎Вообще ‎ничего. ‎Вообще ‎никто.‏ ‎На ‎сей‏ ‎раз‏ ‎— ‎это ‎уже‏ ‎осень ‎2003‏ ‎года ‎— ‎составили ‎план‏ ‎ОРМ,‏ ‎и ‎вроде‏ ‎как ‎начали‏ ‎даже ‎искать. ‎Только ‎к ‎этому‏ ‎моменту‏ ‎искать ‎надо‏ ‎было ‎уже‏ ‎не ‎извращенца, ‎а ‎террориста, ‎и‏ ‎никакие‏ ‎телодвижения‏ ‎(как ‎бы‏ ‎и ‎разумные,‏ ‎только ‎уже‏ ‎сколько‏ ‎лет ‎прошло),‏ ‎типа ‎проверить, ‎бывает ‎ли ‎он‏ ‎дома, ‎результатов‏ ‎уже‏ ‎не ‎дали. ‎Ну,‏ ‎а ‎меньше‏ ‎чем ‎через ‎год ‎Ходов‏ ‎оказывается‏ ‎в ‎школе‏ ‎№ ‎1‏ ‎города ‎Беслана ‎в ‎обществе ‎корешей‏ ‎тех‏ ‎же ‎достоинств.

Короче,‏ ‎получается ‎вот‏ ‎что. ‎Во-первых, ‎версия ‎о ‎том,‏ ‎что‏ ‎Ходов‏ ‎агент, ‎выглядит‏ ‎просто ‎карикатурно‏ ‎— ‎это,‏ ‎получается,‏ ‎завербовали ‎21-летнего‏ ‎обсоса, ‎у ‎которого ‎в ‎анамнезе‏ ‎изнасилование ‎девочки,‏ ‎и‏ ‎вот ‎этот ‎ценный‏ ‎кадр ‎решают‏ ‎внедрить ‎в ‎окружение ‎к‏ ‎Басаеву,‏ ‎после ‎чего‏ ‎его ‎два‏ ‎года ‎маринуют ‎в ‎армии, ‎а‏ ‎потом‏ ‎забрасывают ‎в‏ ‎леса ‎к‏ ‎боевикам. ‎А ‎для ‎прикрытия ‎устраивают‏ ‎машкерад‏ ‎с‏ ‎составлением ‎(пять‏ ‎раз) ‎гончих‏ ‎листов, ‎которые‏ ‎посылают‏ ‎по ‎месту‏ ‎жительства, ‎и ‎в ‎общем, ‎зачем-то‏ ‎вовлекают ‎в‏ ‎заговор‏ ‎по ‎прикрытию ‎такого‏ ‎бонда, ‎джеймса‏ ‎бонда ‎сразу ‎несколько ‎районных‏ ‎и‏ ‎городских ‎отделов‏ ‎внутренних ‎дел,‏ ‎которые ‎на ‎кой-то ‎хрен ‎ведут‏ ‎переписку‏ ‎(и ‎тем‏ ‎ограничиваются). ‎Обсуждать‏ ‎реальность ‎этой ‎гиштории ‎у ‎меня‏ ‎чет‏ ‎нет‏ ‎желания. ‎Но.‏ ‎Эти ‎самые‏ ‎отделы ‎и‏ ‎управления‏ ‎блестяще ‎профакапили‏ ‎типа, ‎который ‎мог ‎спалиться ‎много‏ ‎раз. ‎Я,‏ ‎в‏ ‎принципе, ‎даже ‎понимаю‏ ‎людей, ‎которым‏ ‎кажется, ‎что ‎Ходов ‎—‏ ‎агент.‏ ‎С ‎агентом‏ ‎это ‎получается‏ ‎какая ‎ни ‎есть, ‎а ‎рационализация‏ ‎вопиющей‏ ‎рукожопости ‎тех,‏ ‎кто ‎должен‏ ‎был ‎искать ‎ублюдка. ‎Если ‎бы‏ ‎хоть‏ ‎раз‏ ‎кто-то ‎просто‏ ‎исполнял ‎свои‏ ‎обязанности, ‎Ходов‏ ‎не‏ ‎участвовал ‎бы‏ ‎ни ‎в ‎каком ‎теракте, ‎или‏ ‎по ‎крайней‏ ‎мере,‏ ‎был ‎бы ‎захвачен‏ ‎за ‎год‏ ‎до ‎событий ‎в ‎Беслане.‏ ‎Беслан‏ ‎— ‎это‏ ‎факап ‎на‏ ‎факапе, ‎только ‎эти ‎факапы ‎состоят‏ ‎не‏ ‎в ‎вампуке‏ ‎про ‎«из‏ ‎танка ‎по ‎детям ‎стреляли» ‎или‏ ‎«Басаев‏ ‎был‏ ‎агент ‎ФСБ».‏ ‎Вот ‎так‏ ‎это ‎выглядит,‏ ‎да.

В‏ ‎общей ‎сложности‏ ‎на ‎захват ‎собралось ‎32 ‎боевика,‏ ‎в ‎том‏ ‎числе‏ ‎две ‎женщины-смертницы. ‎Часть‏ ‎террористов ‎вообще‏ ‎не ‎была ‎в ‎курсе,‏ ‎какова‏ ‎цель ‎налёта,‏ ‎— ‎некоторых‏ ‎участников ‎в ‎отряд ‎включили ‎довольно‏ ‎поздно:‏ ‎«для ‎мяса»,‏ ‎чтобы ‎выполнять‏ ‎простейшие ‎функции ‎типа ‎несения ‎караулов.

Кроме‏ ‎того,‏ ‎Басаев‏ ‎озаботился ‎планом‏ ‎«Б». ‎На‏ ‎случай, ‎если‏ ‎провалится‏ ‎основная ‎группа,‏ ‎была ‎подготовлена ‎запасная, ‎под ‎командой‏ ‎Асланбека ‎Хатуева.‏ ‎Она‏ ‎должна ‎была ‎в‏ ‎случае ‎чего‏ ‎захватить ‎школу ‎в ‎станице‏ ‎Нестеровской‏ ‎в ‎Ингушетии.‏ ‎Как ‎известно,‏ ‎она ‎в ‎итоге ‎ничего ‎так‏ ‎и‏ ‎не ‎стала‏ ‎захватывать, ‎а‏ ‎её ‎участников ‎перебили ‎и ‎переловили‏ ‎в‏ ‎ближайшие‏ ‎годы. ‎Ну,‏ ‎а ‎основная‏ ‎группа ‎—‏ ‎группа‏ ‎Хучбарова ‎—‏ ‎поутру ‎первого ‎сентября ‎выехала ‎в‏ ‎Беслан.

В ‎качестве‏ ‎транспорта‏ ‎использовали ‎«Шишигу» ‎—‏ ‎ГАЗ-66, ‎в‏ ‎который ‎набились ‎как ‎сельди‏ ‎в‏ ‎бочку. ‎Машина‏ ‎шла ‎с‏ ‎ощутимым ‎перегрузом, ‎но ‎жалеть ‎её,‏ ‎понятно,‏ ‎смысла ‎не‏ ‎было. ‎Маршрут‏ ‎выбрали ‎так, ‎чтобы ‎проделать ‎путь‏ ‎через‏ ‎заброшенные‏ ‎сады, ‎просёлки‏ ‎— ‎в‏ ‎общем, ‎по‏ ‎возможности‏ ‎не ‎выходить‏ ‎на ‎дороги ‎с ‎оживлённым ‎движением.‏ ‎По ‎пути‏ ‎встретили‏ ‎милиционера, ‎которого ‎захватили,‏ ‎— ‎его‏ ‎легковушка ‎позволила ‎чуть-чуть ‎разгрузить‏ ‎«ГАЗ».

Этот‏ ‎милиционер, ‎майор‏ ‎Гуражев, ‎выжил.‏ ‎Он ‎убежал ‎во ‎время ‎захвата‏ ‎школы.

Среди‏ ‎«острых ‎вопросов»‏ ‎по ‎поводу‏ ‎Беслана ‎позднее ‎фигурировал ‎якобы ‎спокойный‏ ‎проход‏ ‎боевиков‏ ‎«через ‎все‏ ‎посты». ‎В‏ ‎действительности, ‎«все‏ ‎посты»‏ ‎как ‎раз‏ ‎и ‎составлял ‎один ‎печальный ‎милиционер.

Некие‏ ‎смутные ‎данные‏ ‎о‏ ‎том, ‎что ‎в‏ ‎сентябре ‎готовится‏ ‎теракт, ‎у ‎властей ‎имелись.‏ ‎Но‏ ‎ничего ‎конкретного‏ ‎они ‎не‏ ‎содержали. ‎Вообще, ‎постфактум ‎очень ‎много‏ ‎говорили,‏ ‎как ‎же,‏ ‎все ‎обо‏ ‎всем ‎предупреждали. ‎На ‎практике ‎предупреждения‏ ‎в‏ ‎духе‏ ‎«Вот ‎завтра‏ ‎может ‎случиться‏ ‎теракт ‎(а‏ ‎может‏ ‎и ‎нет)»‏ ‎на ‎практике ‎приходят ‎практически ‎непрерывно,‏ ‎и ‎часто‏ ‎воспринимаются‏ ‎адресатами ‎уже ‎просто‏ ‎как ‎белый‏ ‎шум. ‎Сегодня ‎теракт ‎не‏ ‎случился,‏ ‎завтра ‎не‏ ‎случился, ‎годами‏ ‎не ‎случается ‎— ‎и ‎когда‏ ‎мальчик‏ ‎кричит ‎«Волки!»‏ ‎на ‎тридцатый‏ ‎раз, ‎никто ‎уже ‎не ‎реагирует.‏ ‎Мастерство‏ ‎и,‏ ‎соответственно, ‎главная‏ ‎проблема ‎аналитики‏ ‎именно ‎в‏ ‎способности‏ ‎вычленить ‎из‏ ‎потока ‎ложных ‎тревог ‎реальную. ‎В‏ ‎2004 ‎году‏ ‎этого‏ ‎сделать ‎не ‎удалось.

В‏ ‎прессе ‎мелькали‏ ‎слухи ‎о ‎том, ‎что‏ ‎(слово‏ ‎«якобы» ‎тут‏ ‎должно ‎быть‏ ‎вписано ‎огромными ‎буквами) ‎утром ‎первого‏ ‎сентября‏ ‎в ‎Шали‏ ‎был ‎задержан‏ ‎некий ‎Арсамиков, ‎будто ‎бы ‎сообщивший,‏ ‎что‏ ‎захватывать‏ ‎будут ‎именно‏ ‎школу ‎в‏ ‎Беслане. ‎Проблема‏ ‎в‏ ‎том, ‎что‏ ‎неизвестно, ‎когда ‎именно ‎его ‎допрашивали‏ ‎и ‎когда‏ ‎именно‏ ‎он ‎начал ‎говорить.‏ ‎Возможно, ‎задержанный‏ ‎(если ‎он ‎вообще ‎реально‏ ‎существовал) что-то‏ ‎и ‎сообщил,‏ ‎только ‎счёт‏ ‎уже ‎шёл ‎на ‎минуты, ‎и,‏ ‎скорее‏ ‎всего, ‎к‏ ‎моменту, ‎когда‏ ‎из ‎пленного ‎боевика ‎выудили ‎слово‏ ‎«Беслан»,‏ ‎цена‏ ‎этим ‎данным‏ ‎была ‎как‏ ‎прошлогоднему ‎снегу.‏ ‎Времени‏ ‎не ‎было.‏ ‎Ни ‎у ‎кого.

В ‎девять ‎часов‏ ‎утра ‎первого‏ ‎сентября‏ ‎2004 ‎года, ‎когда‏ ‎во ‎дворе‏ ‎школы ‎№ ‎1 ‎как‏ ‎раз‏ ‎начиналась ‎линейка,‏ ‎машины ‎с‏ ‎боевиками ‎подъехали ‎к ‎зданию.

День ‎1

«Все‏ ‎стоят,‏ ‎разговаривают ‎в‏ ‎ожидании ‎начала‏ ‎линейки. ‎Мы ‎с ‎Кристиной ‎и‏ ‎Дзерой‏ ‎обсуждаем‏ ‎Дзерину ‎кофточку…‏ ‎Тут ‎наш‏ ‎разговор ‎обрывается.‏ ‎Где-то‏ ‎совсем ‎близко‏ ‎раздались ‎выстрелы. ‎Я ‎повернула ‎голову‏ ‎и ‎увидела‏ ‎трёх‏ ‎мальчиков, ‎бегущих ‎к‏ ‎выходу, ‎а‏ ‎за ‎ними ‎человека ‎в‏ ‎камуфляже‏ ‎и ‎с‏ ‎чёрной ‎густой‏ ‎бородой. ‎Он ‎бежал ‎за ‎мальчиками‏ ‎и‏ ‎стрелял ‎в‏ ‎воздух. ‎Я‏ ‎подумала: ‎„Кто-то ‎плохо ‎шутит, ‎наверное,‏ ‎розыгрыш‏ ‎или‏ ‎опять ‎какая-то‏ ‎проверка“», — рассказывала ‎потом‏ ‎Агунда ‎Ватаева.

Другой‏ ‎заложник,‏ ‎Георгий ‎Ильин,‏ ‎вспоминал, ‎что ‎ему ‎показалось, ‎будто‏ ‎кругом ‎лопается‏ ‎множество‏ ‎воздушных ‎шариков.

Но ‎это‏ ‎были ‎не‏ ‎шутки ‎и ‎не ‎шарики.‏ ‎На‏ ‎линейку ‎собралось‏ ‎более ‎тысячи‏ ‎человек. ‎Многие ‎пришли ‎семьями ‎—‏ ‎включая‏ ‎совсем ‎маленьких‏ ‎детей. ‎«Охрана»‏ ‎состояла ‎из ‎одной ‎женщины-милиционера, ‎которая‏ ‎не‏ ‎смогла‏ ‎оказать ‎никакого‏ ‎сопротивления ‎—‏ ‎у ‎неё‏ ‎не‏ ‎было ‎оружия.

Входов‏ ‎на ‎площадку ‎два ‎— ‎боевики‏ ‎подошли ‎с‏ ‎обоих,‏ ‎не ‎уйдешь.

Людей ‎начали‏ ‎загонять ‎в‏ ‎здание, ‎паля ‎в ‎воздух.‏ ‎Одного‏ ‎из ‎мужчин,‏ ‎Руслана ‎Фраева,‏ ‎убили ‎сразу ‎же.

Местный ‎отдел ‎внутренних‏ ‎дел‏ ‎находился ‎буквально‏ ‎метрах ‎в‏ ‎ста ‎от ‎школы. ‎Прибежавшие ‎оттуда‏ ‎милиционеры‏ ‎начали‏ ‎стрелять ‎и‏ ‎даже ‎успели‏ ‎убить ‎одного‏ ‎террориста,‏ ‎кого-то ‎ещё‏ ‎ранили. ‎Но ‎помешать ‎захвату ‎они‏ ‎не ‎могли:‏ ‎1128‏ ‎человек, ‎в ‎основном‏ ‎дети, ‎были‏ ‎заперты ‎в ‎школе.

Как ‎ни‏ ‎странно,‏ ‎довольно ‎многие‏ ‎— ‎по‏ ‎оценкам, ‎до ‎150 ‎человек ‎—‏ ‎смогли‏ ‎убежать ‎в‏ ‎самые ‎первые‏ ‎минуты, ‎когда ‎бандиты ‎только ‎ворвались‏ ‎на‏ ‎площадку.‏ ‎Удрать ‎удалось‏ ‎многим ‎старшеклассникам‏ ‎— ‎подростки‏ ‎прыгали‏ ‎через ‎забор‏ ‎в ‎соседний ‎двор.

Кроме ‎того, ‎людей‏ ‎спрятал ‎в‏ ‎котельной‏ ‎пожилой ‎машинист ‎Иван‏ ‎Карлов. ‎Многие‏ ‎из ‎них ‎спаслись ‎днём,‏ ‎разломав‏ ‎непрочную ‎стену‏ ‎котельной ‎за‏ ‎пределами ‎видимости ‎бандитов. ‎К ‎моменту,‏ ‎когда‏ ‎боевики ‎вошли‏ ‎в ‎котельную,‏ ‎через ‎пролом ‎успели ‎выбраться ‎16‏ ‎детей‏ ‎и‏ ‎учительница. ‎Старик‏ ‎попал ‎в‏ ‎заложники ‎и‏ ‎погиб‏ ‎в ‎тот‏ ‎же ‎день.

Террористы ‎с ‎самого ‎начала‏ ‎вели ‎себя‏ ‎демонстративно‏ ‎зверски. ‎Любое ‎неповиновение‏ ‎— ‎удар‏ ‎прикладом ‎или ‎пуля.

От ‎людей‏ ‎сразу‏ ‎потребовали ‎разговаривать‏ ‎только ‎по-русски.‏ ‎Один ‎из ‎мужчин, ‎Руслан ‎Бетрозов,‏ ‎попытался‏ ‎успокоить ‎паникующую‏ ‎толпу, ‎говоря‏ ‎по-осетински. ‎Ему ‎дали ‎закончить ‎—‏ ‎и‏ ‎тут‏ ‎же ‎расстреляли‏ ‎на ‎глазах‏ ‎его ‎детей.‏ ‎Оба‏ ‎сына ‎погибли‏ ‎3 ‎сентября.

Двор ‎был ‎завален ‎вещами‏ ‎— ‎портфели,‏ ‎букеты,‏ ‎обрывки ‎одежды ‎—‏ ‎и ‎залит‏ ‎свежей ‎кровью.

Террористы ‎быстро ‎заминировали‏ ‎спортзал.‏ ‎Они ‎привезли‏ ‎с ‎собой‏ ‎целый ‎набор ‎взрывных ‎устройств. ‎Сапёром‏ ‎был‏ ‎некий ‎боевик-иностранец,‏ ‎один ‎из‏ ‎шести ‎бандитов, ‎кого ‎в ‎итоге‏ ‎чётко‏ ‎опознать‏ ‎не ‎удалось‏ ‎(по ‎крайней‏ ‎мере ‎широкой‏ ‎публике‏ ‎о ‎его‏ ‎личности ‎не ‎сообщали). ‎Минировали ‎с‏ ‎выдумкой: ‎самодельные‏ ‎бомбы‏ ‎на ‎основе ‎противопехотных‏ ‎мин ‎составили‏ ‎в ‎приготовленную ‎под ‎размеры‏ ‎зала‏ ‎цепь, ‎которая‏ ‎активировалась ‎с‏ ‎замыкателей. ‎Если ‎с ‎замыкателя ‎пропадал‏ ‎груз‏ ‎(грузом ‎были‏ ‎боевики, ‎посменно‏ ‎стоящие ‎на ‎кнопках) ‎— ‎с‏ ‎аккумулятора‏ ‎подавался‏ ‎ток ‎и‏ ‎бомбы ‎взрывались.‏ ‎Кроме ‎того,‏ ‎цепь‏ ‎шла ‎за‏ ‎пределы ‎зала ‎— ‎чтобы ‎можно‏ ‎было ‎подорвать‏ ‎извне.

На‏ ‎практике ‎это ‎означало,‏ ‎что ‎штурм‏ ‎без ‎подрыва ‎цепи ‎невозможен.

В‏ ‎это‏ ‎время ‎другие‏ ‎вскрывали ‎полы.‏ ‎Захватчики ‎изучили ‎опыт ‎предыдущих ‎акций,‏ ‎в‏ ‎частности ‎«Норд-Оста»,‏ ‎где ‎путь‏ ‎для ‎спецназа ‎прокладывали ‎через ‎подвалы.‏ ‎Наконец,‏ ‎у‏ ‎всех ‎отобрали‏ ‎телефоны. ‎Заложникам‏ ‎пообещали, ‎что‏ ‎расстреляют‏ ‎двадцать ‎человек,‏ ‎если ‎услышат ‎хоть ‎один ‎звонок.‏ ‎Над ‎свежими‏ ‎трупами‏ ‎эта ‎угроза ‎звучала‏ ‎очень ‎убедительно.‏ ‎Среди ‎прочей ‎техники ‎отобрали‏ ‎видеокамеру,‏ ‎которую ‎принёс‏ ‎кто-то ‎из‏ ‎родителей. ‎Бандиты ‎использовали ‎её ‎для‏ ‎съёмок‏ ‎внутри ‎школы,‏ ‎оставив ‎старое‏ ‎название ‎записи, ‎— ‎«Время ‎веселья».

Пожилая‏ ‎женщина‏ ‎с‏ ‎двухлетней ‎внучкой‏ ‎умоляла ‎отпустить‏ ‎её ‎и‏ ‎ребёнка.‏ ‎В ‎ответ:‏ ‎«Тебя ‎пристрелить?»

С ‎одной ‎из ‎заложниц,‏ ‎Ларисой ‎Мамитовой,‏ ‎преступники‏ ‎передали ‎наружу ‎записку‏ ‎(Орфография ‎и‏ ‎пунктуация ‎оригинала ‎сохранены. ‎—‏ ‎Прим.ред.):

«Мы‏ ‎требуем ‎на‏ ‎переговоры ‎президента‏ ‎Респ. ‎Дзасохова, ‎Зязикова ‎презид. ‎Ингушетии‏ ‎Рашайло‏ ‎дет. ‎врача.

Если‏ ‎убьют ‎любого‏ ‎из ‎нас, ‎растреляем ‎50 ‎человек,‏ ‎если‏ ‎ранят‏ ‎любого ‎из‏ ‎нас ‎убьём‏ ‎20 ‎чел,‏ ‎если‏ ‎убьют ‎из‏ ‎нас ‎5 ‎человек ‎мы ‎всё‏ ‎взорвём. ‎Если‏ ‎отключат‏ ‎свет, ‎связь ‎на‏ ‎минуту, ‎мы‏ ‎расстреляем ‎10 ‎человек».

«Врач ‎Рашайло»‏ ‎—‏ ‎это ‎результат‏ ‎неправильной ‎записи.‏ ‎Террористы ‎не ‎очень ‎чётко ‎изъяснялись‏ ‎по-русски,‏ ‎а ‎непосредственно‏ ‎писала ‎записку‏ ‎как ‎раз ‎Мамитова ‎— ‎под‏ ‎диктовку‏ ‎боевика.‏ ‎Имелся ‎в‏ ‎виду ‎Владимир‏ ‎Рушайло ‎—‏ ‎высокопоставленный‏ ‎чиновник, ‎бывший‏ ‎министр ‎внутренних ‎дел. ‎Заложница ‎услышала‏ ‎«Рошаль» ‎и‏ ‎приписала‏ ‎«детский ‎врач». ‎Доктор‏ ‎приехал, ‎но‏ ‎в ‎школу ‎террористы ‎его,‏ ‎разумеется,‏ ‎не ‎пустили.‏ ‎Дзасохов ‎и‏ ‎Зязиков ‎— ‎это ‎президенты ‎Северной‏ ‎Осетии‏ ‎и ‎Ингушетии‏ ‎соответственно.

Пока ‎Лариса‏ ‎Мамитова ‎ходила ‎с ‎запиской, ‎её‏ ‎сын-семиклассник‏ ‎сидел‏ ‎под ‎прицелом‏ ‎на ‎случай,‏ ‎если ‎мать‏ ‎убежит.

Тем‏ ‎временем ‎в‏ ‎Беслан ‎отовсюду ‎съезжались ‎военные. ‎Городок‏ ‎вскоре ‎оказался‏ ‎набит‏ ‎войсками, ‎но ‎силовикам‏ ‎приходилось ‎держаться‏ ‎подальше ‎от ‎школы ‎—‏ ‎любое‏ ‎шевеление ‎изнутри‏ ‎крыли ‎огнём.‏ ‎Среди ‎прочих ‎в ‎город ‎явился‏ ‎армейский‏ ‎медсанбат. ‎Улицы‏ ‎бурлили, ‎в‏ ‎городе ‎был ‎хаос, ‎местные ‎мужчины‏ ‎толпами‏ ‎ходили‏ ‎по ‎улицам,‏ ‎никем ‎не‏ ‎управляемые, ‎не‏ ‎зная,‏ ‎что ‎делать.‏ ‎У ‎многих ‎уже ‎было ‎оружие…

Утром‏ ‎сформировали ‎оперштаб.‏ ‎Сначала‏ ‎им ‎руководил ‎президент‏ ‎Осетии ‎Дзасохов,‏ ‎но ‎фактически ‎его ‎быстро‏ ‎заменил‏ ‎начальник ‎осетинского‏ ‎отделения ‎ФСБ‏ ‎генерал ‎Валерий ‎Андреев.

Хучбаров ‎тем ‎временем‏ ‎вёл‏ ‎«фортификационные» ‎работы.‏ ‎Мужчины ‎под‏ ‎прицелом ‎баррикадировали ‎выходы. ‎Окна ‎завалили‏ ‎мебелью.‏ ‎Когда‏ ‎работа ‎была‏ ‎закончена, ‎мужчин‏ ‎по ‎очереди‏ ‎собрали‏ ‎на ‎втором‏ ‎этаже ‎в ‎кабинете ‎литературы…

Первым, ‎что‏ ‎увидел ‎Аслан‏ ‎Кудзаев,‏ ‎войдя ‎в ‎комнату,‏ ‎были ‎трупы.‏ ‎Восемь ‎человек ‎уже ‎расстреляли.‏ ‎Кудзаеву‏ ‎и ‎ещё‏ ‎одному ‎заложнику‏ ‎велели ‎выбросить ‎мёртвые ‎тела ‎из‏ ‎окна.‏ ‎Убийца ‎тем‏ ‎часом ‎стал‏ ‎перезаряжать ‎автомат ‎— ‎и ‎в‏ ‎этот‏ ‎момент‏ ‎Аслан ‎бросился‏ ‎к ‎подоконнику‏ ‎и ‎вышел‏ ‎в‏ ‎окно. ‎Солдаты‏ ‎из ‎оцепления ‎не ‎могли ‎вести‏ ‎огонь ‎и‏ ‎сделали‏ ‎то ‎единственное, ‎что‏ ‎могли, ‎—‏ ‎принялись ‎метать ‎дымовые ‎шашки.‏ ‎Кудзаев‏ ‎сумел ‎добраться‏ ‎до ‎укрытия.‏ ‎Кудзаевы ‎вообще ‎оказались ‎везучими ‎—‏ ‎жена‏ ‎и ‎дочка‏ ‎Аслана ‎в‏ ‎итоге ‎тоже ‎остались ‎живы.

«Заменил» ‎его‏ ‎Руслан‏ ‎Гаппоев.‏ ‎В ‎здании‏ ‎остались ‎его‏ ‎жена ‎и‏ ‎дочь,‏ ‎и ‎он‏ ‎пытался ‎прорваться ‎к ‎родным ‎людям.‏ ‎Гаппоев ‎был‏ ‎застрелен‏ ‎у ‎школы, ‎его‏ ‎дочь ‎погибла‏ ‎два ‎дня ‎спустя…

На ‎этом‏ ‎смерти‏ ‎первого ‎сентября‏ ‎не ‎закончились.‏ ‎У ‎Хучбарова ‎возникли ‎проблемы ‎с‏ ‎шахидками.‏ ‎Одна ‎из‏ ‎смертниц, ‎Марьям‏ ‎Табурова, ‎начала ‎возмущаться ‎по ‎поводу‏ ‎захвата‏ ‎школы‏ ‎— ‎она‏ ‎думала, ‎что‏ ‎нападать ‎едут‏ ‎на‏ ‎отдел ‎милиции.‏ ‎Дискуссия ‎кончилась ‎подрывом ‎— ‎то‏ ‎ли ‎она‏ ‎совершила‏ ‎самоубийство, ‎то ‎ли‏ ‎потерявшую ‎над‏ ‎собой ‎контроль ‎женщину ‎подорвал‏ ‎Хучбаров.‏ ‎Взрыв ‎убил‏ ‎вторую ‎шахидку,‏ ‎смертельно ‎ранил ‎ещё ‎одного ‎боевика‏ ‎—‏ ‎и ‎заодно‏ ‎перебил ‎и‏ ‎ранил ‎нескольких ‎заложников. ‎Как ‎раз‏ ‎тогда‏ ‎погиб‏ ‎Иван ‎Карлов.‏ ‎Заложникам ‎сказали,‏ ‎что ‎по‏ ‎школе‏ ‎выстрелили ‎из‏ ‎танка.

Террористы ‎снова ‎отправили ‎заложницу ‎наружу‏ ‎— ‎на‏ ‎этот‏ ‎раз ‎она ‎передала‏ ‎номер ‎телефона,‏ ‎по ‎которому ‎можно ‎связаться‏ ‎со‏ ‎школой. ‎Наладилась‏ ‎какая ‎ни‏ ‎есть ‎коммуникация. ‎Кровавый ‎первый ‎день‏ ‎теракта‏ ‎в ‎Беслане‏ ‎заканчивался.

Террористы ‎уже‏ ‎убили ‎более ‎20 ‎человек.

День ‎2

В‏ ‎городе‏ ‎начали‏ ‎составлять ‎список‏ ‎заложников. ‎В‏ ‎первый ‎день‏ ‎работу‏ ‎вели ‎на‏ ‎эмоциях ‎и ‎вписывали ‎туда ‎всех‏ ‎подряд. ‎Кого-то‏ ‎вписали‏ ‎трижды, ‎в ‎заложники‏ ‎записывали ‎людей,‏ ‎которые ‎не ‎находились ‎в‏ ‎школе…‏ ‎«Панический ‎список»‏ ‎в ‎итоге‏ ‎распух ‎до ‎нереальных ‎трёх ‎тысяч‏ ‎человек‏ ‎и ‎через‏ ‎несколько ‎часов‏ ‎стало ‎ясно: ‎проще ‎составить ‎новый,‏ ‎чем‏ ‎скорректировать‏ ‎старый. ‎Этим‏ ‎и ‎занялись.

Рано‏ ‎поутру ‎представитель‏ ‎президента‏ ‎Северной ‎Осетии‏ ‎Лев ‎Дзугаев ‎объявил ‎по ‎ТВ,‏ ‎что ‎списки‏ ‎заложников‏ ‎ещё ‎не ‎готовы,‏ ‎они ‎составляются,‏ ‎и ‎в ‎настоящий ‎момент‏ ‎в‏ ‎них ‎354‏ ‎человека. ‎Именно‏ ‎тогда ‎родился ‎предельно ‎глупый, ‎но‏ ‎чрезвычайно‏ ‎живучий ‎миф‏ ‎Беслана: ‎«власти»,‏ ‎дескать, ‎объявили, ‎что ‎354 ‎человека‏ ‎—‏ ‎это‏ ‎как ‎раз‏ ‎столько, ‎сколько‏ ‎находится ‎в‏ ‎заложниках.‏ ‎В ‎реальности‏ ‎Дзугаев ‎изначально ‎не ‎говорил, ‎что‏ ‎это ‎окончательная‏ ‎цифра.‏ ‎Более ‎того, ‎чиновник‏ ‎явно ‎осознавал,‏ ‎что ‎его ‎могут ‎понять‏ ‎неверно,‏ ‎и ‎специально‏ ‎выделил ‎голосом‏ ‎слова ‎«на ‎данный ‎момент».

Однако ‎вскоре‏ ‎его‏ ‎слова ‎были‏ ‎переданы ‎прессой‏ ‎без ‎уточнения ‎деталей ‎— ‎и‏ ‎пошли‏ ‎гулять‏ ‎по ‎миру.‏ ‎В ‎итоге‏ ‎тезис ‎«официальные‏ ‎данные‏ ‎— ‎в‏ ‎заложниках ‎354 ‎человека» ‎прочно ‎прописался‏ ‎в ‎«легендариуме»‏ ‎Беслана,‏ ‎а ‎об ‎исходном‏ ‎выступлении ‎никто‏ ‎уже ‎не ‎вспоминал.

Террористы ‎тем‏ ‎временем‏ ‎сделали ‎кое-что‏ ‎похуже ‎—‏ ‎они ‎отказали ‎заложникам ‎в ‎воде‏ ‎и‏ ‎перестали ‎отпускать‏ ‎в ‎туалет.‏ ‎Жара, ‎а ‎пленники ‎сидят, ‎набившись‏ ‎в‏ ‎спортзале‏ ‎с ‎наглухо‏ ‎закрытыми ‎окнами.‏ ‎Многие ‎от‏ ‎отчаяния‏ ‎пили ‎мочу,‏ ‎ею ‎же ‎промывали ‎раны.

Принимать ‎медикаменты‏ ‎и ‎еду‏ ‎боевики‏ ‎тоже ‎отказались.

Вообще, ‎переговоры‏ ‎шли ‎тяжело.‏ ‎Но ‎всё-таки ‎к ‎четырём‏ ‎пополудни‏ ‎удалось ‎несколько‏ ‎сдвинуть ‎лёд‏ ‎— ‎в ‎школу ‎допустили ‎бывшего‏ ‎президента‏ ‎Ингушетии ‎Руслана‏ ‎Аушева. ‎Его‏ ‎террористы ‎изначально ‎не ‎звали, ‎и‏ ‎Аушев‏ ‎попал‏ ‎туда ‎по‏ ‎просьбе ‎ФСБ,‏ ‎но ‎тех,‏ ‎кого‏ ‎бандиты ‎запрашивали,‏ ‎в ‎школу ‎не ‎привели.

Действующего ‎президента‏ ‎Осетии ‎штаб‏ ‎в‏ ‎школу ‎не ‎пустил‏ ‎— ‎там‏ ‎резонно ‎опасались, ‎что ‎его‏ ‎просто‏ ‎убьют, ‎—‏ ‎идея ‎«разжечь‏ ‎войну ‎по ‎всему ‎Кавказу» ‎никуда‏ ‎не‏ ‎делась. ‎Вероятно,‏ ‎по ‎той‏ ‎же ‎причине ‎в ‎Беслане ‎так‏ ‎и‏ ‎не‏ ‎появился ‎президент‏ ‎Ингушетии ‎Зязиков,‏ ‎о ‎котором‏ ‎вообще‏ ‎не ‎было‏ ‎слышно ‎ничего ‎все ‎эти ‎дни.

Аушев‏ ‎получил ‎новую‏ ‎записку‏ ‎с ‎политическими ‎требованиями‏ ‎от ‎Басаева‏ ‎— ‎признание ‎независимости ‎Ичкерии,‏ ‎вывод‏ ‎войск ‎и‏ ‎трескучая ‎риторика‏ ‎про ‎свободу ‎и ‎Аллаха. ‎И‏ ‎выговорил‏ ‎одну ‎серьёзную‏ ‎уступку ‎—‏ ‎Хучбаров ‎отпустил ‎матерей ‎с ‎грудными‏ ‎детьми.‏ ‎С‏ ‎его ‎позиции‏ ‎это ‎было‏ ‎разумным ‎шагом:‏ ‎груднички‏ ‎не ‎понимали‏ ‎угроз ‎и ‎всё ‎время ‎плакали‏ ‎и ‎кричали.‏ ‎Всего‏ ‎удалось ‎освободить ‎26‏ ‎человек.

В ‎этот‏ ‎момент ‎была ‎сделана ‎самая‏ ‎известная‏ ‎и, ‎наверное,‏ ‎самая ‎трогательная‏ ‎фотография ‎Беслана. ‎Офицер ‎милиции ‎Эльбрус‏ ‎Гогичаев‏ ‎несёт ‎на‏ ‎руках ‎шестимесячную‏ ‎Алёну ‎Цкаеву. ‎Мать ‎девочки ‎осталась‏ ‎в‏ ‎школе‏ ‎с ‎двумя‏ ‎другими ‎детьми.‏ ‎Она ‎погибла‏ ‎вместе‏ ‎с ‎сестрой‏ ‎Алёны ‎третьего ‎сентября. ‎Гогичаев ‎и‏ ‎уцелевшие ‎Цкаевы‏ ‎дружат‏ ‎до ‎сих ‎пор.

Кроме‏ ‎того, ‎в‏ ‎разговоре ‎с ‎Аушевым ‎прозвучала‏ ‎фамилия‏ ‎Масхадова. ‎Хучбаров‏ ‎предложил ‎сидящего‏ ‎в ‎горах ‎лидера ‎боевиков ‎в‏ ‎качестве‏ ‎партнёра ‎по‏ ‎переговорам. ‎Но‏ ‎попытки ‎с ‎ним ‎связаться ‎ни‏ ‎к‏ ‎чему‏ ‎толком ‎не‏ ‎привели. ‎В‏ ‎Лондоне ‎находился‏ ‎представитель‏ ‎Масхадова ‎Ахмед‏ ‎Закаев. ‎С ‎Масхадовым ‎через ‎Закаева‏ ‎ещё ‎до‏ ‎визита‏ ‎Аушева ‎в ‎школу‏ ‎пытались ‎связаться‏ ‎такие ‎разные ‎люди, ‎как‏ ‎президент‏ ‎Северной ‎Осетии‏ ‎Дзасохов ‎и‏ ‎журналистка ‎Анна ‎Политковская. ‎Но ‎реакции‏ ‎от‏ ‎Масхадова ‎не‏ ‎было.

О ‎чём‏ ‎думал ‎лидер ‎«умеренных ‎террористов», ‎знал‏ ‎только‏ ‎он‏ ‎сам.

Басаев ‎поставил‏ ‎Масхадова ‎в‏ ‎откровенно ‎сложное‏ ‎положение.

С‏ ‎одной ‎стороны,‏ ‎вроде ‎бы ‎он ‎теперь ‎мог‏ ‎войти ‎в‏ ‎политику‏ ‎в ‎амплуа ‎спасителя‏ ‎детей.

Но ‎этакого‏ ‎подарка ‎Масхадов ‎не ‎ждал‏ ‎и‏ ‎не ‎желал.‏ ‎Будут ‎ли‏ ‎вообще ‎с ‎ним ‎разговаривать ‎террористы,‏ ‎он‏ ‎не ‎знал‏ ‎и ‎знать‏ ‎не ‎мог, ‎тем ‎более ‎Хучбаров‏ ‎требовал‏ ‎связываться‏ ‎с ‎Масхадовым‏ ‎не ‎по‏ ‎поводу ‎освобождения‏ ‎заложников,‏ ‎а ‎по‏ ‎поводу ‎вывода ‎войск. ‎Предложить ‎террористам‏ ‎Масхадов ‎не‏ ‎мог‏ ‎ничего, ‎надавить ‎не‏ ‎мог ‎никак.‏ ‎Риски ‎перед ‎ним ‎стояли‏ ‎многочисленные‏ ‎и ‎разнообразные.‏ ‎Поэтому ‎Масхадов‏ ‎никак ‎себя ‎не ‎проявлял. ‎Историю‏ ‎о‏ ‎благородном ‎президенте‏ ‎Ичкерии, ‎который‏ ‎был ‎готов ‎прийти ‎к ‎школе‏ ‎и‏ ‎спасти‏ ‎детей, ‎придумали‏ ‎уже ‎постфактум.‏ ‎Этот ‎режим‏ ‎красноречивого‏ ‎молчания ‎взбесил‏ ‎даже ‎очень ‎комплиментарно ‎настроенную ‎по‏ ‎отношении ‎к‏ ‎Масхадову‏ ‎Политковскую, ‎которая ‎через‏ ‎несколько ‎дней‏ ‎публично ‎назвала ‎его ‎трусом.‏ ‎Помочь‏ ‎эти ‎речи,‏ ‎конечно, ‎уже‏ ‎никому ‎не ‎могли…

Многие ‎заложники ‎запомнили‏ ‎второе‏ ‎сентября ‎как‏ ‎самый ‎длинный‏ ‎день: ‎событий ‎было ‎мало ‎и,‏ ‎кроме‏ ‎физических‏ ‎страданий, ‎мучило‏ ‎бесконечное ‎ожидание.

Террористов‏ ‎одолевали ‎перепады‏ ‎настроения.‏ ‎Лариса ‎Сидакова‏ ‎вспоминала:

«Один ‎из ‎террористов, ‎высокий ‎такой,‏ ‎без ‎маски,‏ ‎которого‏ ‎мальчишки ‎меж ‎собой‏ ‎называли ‎Али,‏ ‎стал ‎вдруг ‎искать ‎розетку,‏ ‎чтобы‏ ‎дать ‎нам‏ ‎послушать ‎какую-то‏ ‎свою ‎музыку! ‎Правда, ‎потом ‎то‏ ‎ли‏ ‎передумал, ‎то‏ ‎ли ‎розетку‏ ‎не ‎нашёл. ‎Театр ‎абсурда, ‎в‏ ‎общем.‏ ‎Мы‏ ‎уже ‎в‏ ‎догадках ‎терялись,‏ ‎чего ‎от‏ ‎них‏ ‎ожидать: ‎пристрелят‏ ‎или ‎концертом ‎по ‎заявкам ‎порадуют?»

Какой-то‏ ‎бандит ‎даже‏ ‎морализировал‏ ‎по ‎поводу ‎мальчиков,‏ ‎которые ‎«разлеглись»‏ ‎так, ‎что ‎пожилой ‎заложнице‏ ‎неудобно.‏ ‎Впрочем, ‎хватало‏ ‎и ‎просто‏ ‎битья ‎и ‎издевательств. ‎Террористы, ‎например,‏ ‎развлекались‏ ‎«игрой ‎в‏ ‎зайчики», ‎заставляя‏ ‎заложников ‎подолгу ‎сидеть ‎с ‎руками‏ ‎на‏ ‎голове.

Всё‏ ‎второе ‎сентября‏ ‎— ‎это‏ ‎сползание ‎ситуации‏ ‎от‏ ‎плохого ‎к‏ ‎худшему. ‎Лишение ‎заложников ‎воды ‎—‏ ‎это ‎смерть‏ ‎в‏ ‎самое ‎что ‎ни‏ ‎на ‎есть‏ ‎обозримое ‎время. ‎Тем ‎более‏ ‎спортзал‏ ‎теперь ‎ещё‏ ‎и ‎наполнялся‏ ‎нечистотами. ‎Стоны ‎и ‎мольбы ‎встречали‏ ‎только‏ ‎ударами ‎прикладов.

Один‏ ‎из ‎хучбаровцев‏ ‎всё-таки ‎отпустил ‎некоторых ‎детей ‎в‏ ‎душевую,‏ ‎где‏ ‎была ‎вода.‏ ‎Ходов, ‎заметивший‏ ‎это, ‎наорал‏ ‎на‏ ‎«гуманиста» ‎и‏ ‎избил ‎одиннадцатилетнего ‎мальчика, ‎но ‎хотя‏ ‎бы ‎никого‏ ‎не‏ ‎расстрелял.

Снаружи ‎ситуация ‎тоже,‏ ‎мягко ‎говоря,‏ ‎— ‎не ‎очень ‎здоровая.‏ ‎Со‏ ‎всей ‎Осетии‏ ‎(в ‎том‏ ‎числе ‎из ‎Южной ‎— ‎формально‏ ‎принадлежавшей‏ ‎Грузии) ‎съезжались‏ ‎толпы ‎людей.‏ ‎В ‎республике ‎было ‎полно ‎оружия‏ ‎со‏ ‎времён‏ ‎конфликта ‎с‏ ‎Ингушетией, ‎и‏ ‎на ‎руках‏ ‎у‏ ‎этих ‎мужиков‏ ‎— ‎огромное ‎количество ‎стволов: ‎от‏ ‎антикварных ‎берданок‏ ‎до‏ ‎ручных ‎пулемётов. ‎Пока‏ ‎они ‎просто‏ ‎слонялись ‎по ‎улицам, ‎не‏ ‎имея,‏ ‎чем ‎себя‏ ‎занять. ‎Штаб‏ ‎не ‎регулировал ‎их ‎активность ‎никак.‏ ‎С‏ ‎террористами ‎пытались‏ ‎вести ‎переговоры,‏ ‎предлагали ‎деньги, ‎коридор ‎— ‎что‏ ‎угодно.‏ ‎Тщетно.

Раскрутить‏ ‎Хучбарова ‎и‏ ‎его ‎команду‏ ‎на ‎какие‏ ‎бы‏ ‎то ‎ни‏ ‎было ‎послабления ‎не ‎удавалось.

К ‎вечеру‏ ‎второго ‎сентября‏ ‎2004‏ ‎года ‎Россия ‎стояла‏ ‎перед ‎богатым‏ ‎выбором ‎из ‎разных ‎вариантов‏ ‎катастрофы.

Штурмовать‏ ‎— ‎это‏ ‎значило ‎пойти‏ ‎на ‎заведомые ‎чудовищные ‎жертвы. ‎Не‏ ‎штурмовать‏ ‎— ‎и‏ ‎дети ‎начнут‏ ‎умирать ‎в ‎ближайшие ‎сутки ‎сами:‏ ‎от‏ ‎обезвоживания,‏ ‎антисанитарии ‎и‏ ‎общего ‎истощения.

Переговоры‏ ‎с ‎Масхадовым?‏ ‎Чудесно,‏ ‎с ‎ним‏ ‎бы ‎ещё ‎связаться. ‎Бандиты ‎тоже‏ ‎на ‎пределе‏ ‎психических‏ ‎возможностей, ‎а ‎психический‏ ‎срыв ‎у‏ ‎душегуба, ‎стоящего ‎на ‎кнопке‏ ‎бомбы,‏ ‎чреват ‎понятно‏ ‎чем. ‎Нет‏ ‎времени. ‎Нет ‎решений.

День ‎3

В ‎течение‏ ‎третьего‏ ‎сентября ‎что-то‏ ‎в ‎любом‏ ‎случае ‎должно ‎было ‎произойти. ‎Террористы‏ ‎и‏ ‎заложники‏ ‎находились ‎на‏ ‎пике ‎нервного‏ ‎напряжения, ‎а‏ ‎пленники‏ ‎уже ‎и‏ ‎балансировали ‎на ‎краю ‎человеческих ‎возможностей.‏ ‎Жара, ‎спёртый‏ ‎воздух‏ ‎в ‎зале, ‎испражнения,‏ ‎гло́тки, ‎горящие‏ ‎без ‎воды… ‎Заложники ‎начали‏ ‎впадать‏ ‎в ‎апатию‏ ‎или, ‎наоборот‏ ‎— ‎становиться ‎неуправляемыми. ‎Ситуация ‎как-то‏ ‎должна‏ ‎была ‎разрешиться.‏ ‎Штурм, ‎капитуляция,‏ ‎катастрофа…

С ‎террористами ‎сумели ‎договориться ‎об‏ ‎эвакуации‏ ‎тел.‏ ‎Вокруг ‎школы‏ ‎лежало ‎больше‏ ‎двадцати ‎трупов‏ ‎—‏ ‎погибшие ‎в‏ ‎первый ‎день. ‎На ‎жаре ‎они‏ ‎быстро ‎разлагались‏ ‎и‏ ‎ужасающе ‎пахли. ‎Четверо‏ ‎спасателей ‎МЧС‏ ‎во ‎главе ‎с ‎Валерием‏ ‎Замараевым‏ ‎отправились ‎к‏ ‎школе.

В ‎это‏ ‎время ‎террористы ‎перемещали ‎заложников ‎по‏ ‎залу.‏ ‎Самых ‎ослабевших‏ ‎перевели ‎в‏ ‎тренажёрный ‎зал, ‎смежный ‎со ‎спортивным,‏ ‎—‏ ‎там‏ ‎было ‎попрохладнее.‏ ‎С ‎утра‏ ‎по ‎этому‏ ‎случаю‏ ‎начали ‎перемонтировать‏ ‎подрывную ‎цепь.

В ‎это ‎время ‎снаружи‏ ‎группы ‎«Альфа»‏ ‎и‏ ‎«Вымпел» ‎готовили ‎штурм‏ ‎— ‎его‏ ‎отрабатывали ‎на ‎полигоне ‎неподалёку‏ ‎от‏ ‎Беслана. ‎Журналисты‏ ‎делали ‎свою‏ ‎работу: ‎на ‎одном ‎из ‎телеканалов‏ ‎как‏ ‎раз ‎начинали‏ ‎прямое ‎включение‏ ‎с ‎корреспондентом ‎на ‎месте. ‎В‏ ‎общем,‏ ‎как‏ ‎ни ‎ужасно‏ ‎было ‎положение‏ ‎всех ‎участников‏ ‎этой‏ ‎драмы, ‎прямо‏ ‎сию ‎секунду ‎не ‎должно ‎было‏ ‎произойти ‎ничего‏ ‎сверхординарного.

Эмчеэсовцы‏ ‎работали ‎во ‎дворе:‏ ‎двое, ‎собственно,‏ ‎таскали ‎тела, ‎а ‎ещё‏ ‎двое‏ ‎с ‎поднятыми‏ ‎руками ‎стояли‏ ‎под ‎прицелом. ‎Таскать ‎трупы ‎вдвоём‏ ‎долго,‏ ‎тяжело ‎и‏ ‎муторно ‎—‏ ‎Замараеву ‎разрешили ‎подойти ‎и ‎помочь‏ ‎товарищам.‏ ‎Был‏ ‎час ‎пополудни.

В‏ ‎этот ‎момент‏ ‎в ‎спортзале‏ ‎сработала‏ ‎часть ‎подрывной‏ ‎цепи.

Установить ‎конкретную ‎причину ‎первого ‎взрыва‏ ‎— ‎просто‏ ‎за‏ ‎рамками ‎человеческих ‎возможностей:‏ ‎все, ‎кто‏ ‎находился ‎непосредственно ‎у ‎бомбы,‏ ‎были‏ ‎убиты ‎наповал.‏ ‎Догадаться, ‎впрочем,‏ ‎немудрено: ‎множество ‎самодельных ‎мин, ‎психически‏ ‎и‏ ‎физически ‎измотанный‏ ‎сапёр ‎неизвестной‏ ‎квалификации, ‎который ‎со ‎всем ‎этим‏ ‎добром‏ ‎работает…

В‏ ‎общем, ‎сдетонировала‏ ‎здоровенная ‎кустарная‏ ‎мина ‎на‏ ‎стуле‏ ‎около ‎входа‏ ‎в ‎зал. ‎Килограмм ‎пять ‎в‏ ‎тротиловом ‎эквиваленте.‏ ‎А‏ ‎через ‎23 ‎секунды‏ ‎разом ‎грохнули‏ ‎сразу ‎полдюжины ‎бомб ‎—‏ ‎тяжёлая‏ ‎армейская ‎противопехотная‏ ‎мина, ‎мина-лягушка,‏ ‎висящая ‎на ‎баскетбольном ‎щите ‎и‏ ‎несколько‏ ‎кустарных ‎бомб‏ ‎разного ‎размера.

Надо‏ ‎сказать, ‎у ‎Александра ‎Буракова, ‎одного‏ ‎из‏ ‎лучших‏ ‎на ‎данный‏ ‎момент ‎исследователей‏ ‎теракта ‎в‏ ‎Беслане,‏ ‎есть ‎своя‏ ‎позиция ‎по ‎этому ‎поводу: ‎«Я‏ ‎твёрдо ‎уверен,‏ ‎что‏ ‎это ‎был ‎целенаправленный‏ ‎подрыв. ‎С‏ ‎первого ‎раза ‎сработало ‎не‏ ‎всё,‏ ‎повторная ‎подача‏ ‎тока ‎—‏ ‎опять ‎не ‎всё, ‎но ‎третий‏ ‎взрыв‏ ‎уже ‎не‏ ‎сделать ‎—‏ ‎оборвался ‎шлейф ‎цепи». ‎В ‎принципе,‏ ‎ничего‏ ‎невероятного,‏ ‎на ‎наш‏ ‎взгляд, ‎нет‏ ‎и ‎в‏ ‎сочетании‏ ‎этих ‎вариантов‏ ‎— ‎самопроизвольный ‎первый ‎подрыв ‎и‏ ‎целенаправленный ‎второй.

Дальше‏ ‎то,‏ ‎что ‎можно ‎адекватно‏ ‎описать ‎словами,‏ ‎заканчивается.

Все, ‎способные ‎ходить, ‎бросились‏ ‎вон‏ ‎из ‎зала.‏ ‎По ‎бегущим‏ ‎террористы ‎начали ‎гвоздить ‎из ‎всего,‏ ‎что‏ ‎стреляет.

Физрук ‎Иван‏ ‎Каниди ‎бросился‏ ‎на ‎боевика, ‎пытаясь ‎отобрать ‎автомат,‏ ‎—‏ ‎тот‏ ‎упустил ‎оружие,‏ ‎выхватил ‎пистолет‏ ‎и ‎всадил‏ ‎в‏ ‎старика ‎полную‏ ‎обойму. ‎Перед ‎школой ‎были ‎застрелены‏ ‎два ‎спасателя.‏ ‎В‏ ‎спортзал ‎ворвался ‎Ходов‏ ‎с ‎бандитами‏ ‎и ‎стал ‎гнать ‎тех,‏ ‎кого‏ ‎нашёл, ‎в‏ ‎столовую, ‎где‏ ‎боевики ‎устроили ‎последний ‎опорный ‎пункт.

Ирина‏ ‎Гуриева‏ ‎пошла ‎в‏ ‎столовую ‎с‏ ‎матерью. ‎Её ‎брат ‎был ‎уже‏ ‎смертельно‏ ‎ранен,‏ ‎сестра ‎—‏ ‎убита. ‎В‏ ‎каком ‎состоянии‏ ‎были‏ ‎эти ‎люди?‏ ‎Попав ‎в ‎столовую, ‎девочка ‎первым‏ ‎делом ‎бросилась‏ ‎пить‏ ‎растаявшую ‎воду ‎из‏ ‎чана ‎для‏ ‎разморозки ‎мороженых ‎куриц.

Часть ‎подразделений‏ ‎«Альфы»‏ ‎и ‎«Вымпела»‏ ‎находилась ‎на‏ ‎полигоне ‎за ‎пределами ‎Беслана, ‎и‏ ‎сейчас‏ ‎они ‎неслись‏ ‎назад.

А ‎по‏ ‎школе ‎начали ‎изо ‎всей ‎мочи‏ ‎садить‏ ‎осетинские‏ ‎ополченцы.

Альфовские ‎офицеры‏ ‎носились ‎между‏ ‎своими ‎постами‏ ‎и‏ ‎ополченцами ‎и‏ ‎орали, ‎чтобы ‎те ‎прекратили ‎огонь.‏ ‎Прицельно ‎по‏ ‎террористам‏ ‎били ‎только ‎снайперы.‏ ‎Выбегающих ‎подхватывали‏ ‎и ‎несли ‎к ‎полевому‏ ‎госпиталю,‏ ‎развёрнутому ‎неподалёку.

Вообще,‏ ‎полное ‎отсутствие‏ ‎регулирования ‎деятельности ‎ополченцев ‎— ‎это‏ ‎одна‏ ‎из ‎самых‏ ‎серьёзных ‎ошибок‏ ‎штаба ‎и ‎верховного ‎руководства. ‎Вокруг‏ ‎школы‏ ‎постоянно‏ ‎находились ‎вооружённые‏ ‎люди ‎из‏ ‎каких-то ‎неформальных‏ ‎отрядов.‏ ‎Желание ‎участвовать‏ ‎в ‎событиях ‎можно ‎понять. ‎Но‏ ‎сложно ‎оправдать‏ ‎то,‏ ‎что ‎их ‎активность‏ ‎не ‎поставили‏ ‎ни ‎в ‎какое ‎полезное‏ ‎русло‏ ‎(скажем, ‎по‏ ‎организованной ‎эвакуации‏ ‎заложников ‎заранее ‎определёнными ‎маршрутами), ‎а‏ ‎сил‏ ‎и ‎средств‏ ‎для ‎их‏ ‎контроля ‎заблаговременно ‎не ‎выделили.

В ‎итоге‏ ‎вооружённые‏ ‎всем‏ ‎вплоть ‎до‏ ‎ручных ‎пулемётов‏ ‎толпы ‎палили‏ ‎в‏ ‎белый ‎свет,‏ ‎умножая ‎хаос ‎и ‎создавая ‎помехи‏ ‎штурмовым ‎группам,‏ ‎которые‏ ‎и ‎без ‎того,‏ ‎мягко ‎говоря,‏ ‎не ‎в ‎самых ‎простых‏ ‎условиях‏ ‎работали.

Для ‎тех,‏ ‎кому ‎было‏ ‎страшно ‎бежать, ‎не ‎хватало ‎сил‏ ‎или‏ ‎помешали ‎ранения,‏ ‎ещё ‎ничего‏ ‎не ‎заканчивалось. ‎Некоторые ‎спрятались ‎в‏ ‎тренажёрке.‏ ‎Через‏ ‎какое-то ‎время‏ ‎солдаты ‎снесли‏ ‎решётки ‎и‏ ‎внутрь‏ ‎стали ‎пролезать‏ ‎первые ‎спасатели ‎— ‎сапёры.

По ‎спортзалу‏ ‎террористы ‎вели‏ ‎свирепый‏ ‎непрерывный ‎огонь ‎из‏ ‎параллельного ‎флигеля.‏ ‎Подавить ‎его ‎не ‎было‏ ‎никакой‏ ‎возможности: ‎обзор‏ ‎снайперам ‎закрывал‏ ‎сам ‎спортзал, ‎а ‎высунуться ‎из‏ ‎окон‏ ‎спортзала ‎—‏ ‎напроситься ‎на‏ ‎пулю. ‎Двое ‎спецназовцев ‎были ‎тут‏ ‎же‏ ‎ранены‏ ‎при ‎попытке‏ ‎отвечать ‎огнём‏ ‎из ‎окна.‏ ‎Однако‏ ‎сапёры ‎—‏ ‎полковники ‎Набиев ‎и ‎Гаглоев ‎—‏ ‎всё-таки ‎завязались‏ ‎узлом‏ ‎и ‎обезвредили ‎часть‏ ‎мин ‎в‏ ‎спортзале.

Те, ‎кто ‎могли ‎хотя‏ ‎бы‏ ‎ползти ‎с‏ ‎посторонней ‎помощью,‏ ‎ползли ‎в ‎тренажёрку, ‎а ‎оттуда‏ ‎их‏ ‎уже ‎выносили‏ ‎наружу. ‎Одна‏ ‎девочка, ‎Аида ‎Сидакова, ‎контуженная, ‎вылезла‏ ‎из‏ ‎спортзала…‏ ‎и ‎на‏ ‎глазах ‎у‏ ‎всех ‎зашла‏ ‎обратно.‏ ‎Она, ‎кстати,‏ ‎осталась ‎жива.

Где-то ‎около ‎14:45 ‎в‏ ‎зале ‎начался‏ ‎пожар.

Опять‏ ‎же, ‎точная ‎причина‏ ‎начала ‎пожара‏ ‎неизвестна, ‎но ‎много ‎гадать‏ ‎не‏ ‎приходится. ‎Среди‏ ‎вооружения ‎террористов‏ ‎были ‎противотанковые ‎гранатомёты. ‎Гранатомётчики ‎ещё‏ ‎были‏ ‎живы ‎к‏ ‎этому ‎моменту‏ ‎и ‎вовсю ‎вели ‎огонь. ‎Вероятнее‏ ‎всего,‏ ‎именно‏ ‎реактивная ‎граната,‏ ‎попавшая ‎в‏ ‎деревянные ‎перекрытия‏ ‎спортзала,‏ ‎и ‎вызвала‏ ‎пожар.

Поначалу ‎пожар ‎не ‎выглядел ‎таким‏ ‎уж ‎ужасным,‏ ‎но‏ ‎потушить-то ‎его ‎было‏ ‎невозможно ‎—‏ ‎из ‎флигеля ‎гвоздили ‎без‏ ‎передыху.‏ ‎Потолок ‎разгорался.‏ ‎Зал ‎горел‏ ‎вместе ‎с ‎теми, ‎кто ‎так‏ ‎и‏ ‎не ‎сумел‏ ‎выбраться, ‎—‏ ‎на ‎пол ‎падали ‎прогоревшие ‎доски‏ ‎чердака,‏ ‎куски‏ ‎потолочных ‎плит…

После‏ ‎первых ‎взрывов‏ ‎штаб ‎попытался‏ ‎связаться‏ ‎с ‎захватчиками,‏ ‎убедить ‎их ‎в ‎том, ‎что‏ ‎происходящее ‎—‏ ‎не‏ ‎штурм, ‎и ‎упросить‏ ‎прекратить ‎огонь.‏ ‎Ответ ‎— ‎выразительнее ‎некуда:‏ ‎«Мы‏ ‎пришли ‎сюда‏ ‎умереть, ‎нам‏ ‎ничего ‎не ‎надо. ‎Аллах ‎акбар».

И‏ ‎всё‏ ‎же ‎с‏ ‎боевиками ‎безнадёжно‏ ‎пытались ‎снова ‎наладить ‎контакт ‎ещё‏ ‎долго.‏ ‎Последняя‏ ‎попытка ‎связаться‏ ‎была ‎предпринята‏ ‎аж ‎через‏ ‎час‏ ‎после ‎первого‏ ‎взрыва. ‎Без ‎толку ‎— ‎у‏ ‎преступников ‎уже‏ ‎окончательно‏ ‎сорвало ‎резьбу.

Кстати, ‎всё‏ ‎это ‎происходило‏ ‎в ‎течение ‎довольно ‎долгого‏ ‎времени.‏ ‎Спецназовцы ‎получили‏ ‎приказ ‎не‏ ‎палить ‎попусту ‎по ‎противнику, ‎которого‏ ‎нет‏ ‎возможности ‎достать,‏ ‎но ‎хучбаровцы‏ ‎стреляли ‎по ‎спортзалу, ‎а ‎снаружи‏ ‎беспорядочно‏ ‎лупили‏ ‎ополченцы ‎и‏ ‎местные ‎милиционеры.‏ ‎Поэтому ‎перестрелка,‏ ‎то‏ ‎чуть ‎приутихая,‏ ‎то ‎возобновляясь, ‎шла ‎буквально ‎часами.

В‏ ‎это ‎время‏ ‎из‏ ‎школы, ‎пытаясь ‎смешаться‏ ‎с ‎заложниками,‏ ‎выбрался ‎единственный ‎уцелевший ‎террорист‏ ‎—‏ ‎Нурпаши ‎Кулаев.‏ ‎Его, ‎дрожащего‏ ‎и ‎бормочущего: ‎«Жить ‎хочу, ‎хочу‏ ‎жить»,‏ ‎быстро ‎опознали‏ ‎и ‎скрутили.

Предполагаемых‏ ‎сообщников ‎боевиков, ‎захвативших ‎школу, ‎хватали‏ ‎вообще‏ ‎по‏ ‎всему ‎городу,‏ ‎но ‎в‏ ‎итоге ‎всё-таки‏ ‎единственным‏ ‎«трофеем» ‎оказался‏ ‎именно ‎Кулаев.

В ‎три ‎пополудни ‎начался‏ ‎общий ‎штурм.

«Альфа»‏ ‎и‏ ‎«Вымпел» ‎ворвались ‎в‏ ‎школу ‎через‏ ‎дверь ‎на ‎стыке ‎пристройки‏ ‎спортзала‏ ‎и ‎основного‏ ‎здания, ‎окно‏ ‎библиотеки ‎на ‎торце ‎и ‎со‏ ‎стороны‏ ‎флигеля ‎мастерских.

Проникнуть‏ ‎внутрь ‎с‏ ‎самого ‎начала ‎было ‎чрезвычайно ‎тяжело‏ ‎—‏ ‎на‏ ‎пути ‎баррикады‏ ‎и ‎мины.

Ещё‏ ‎живые ‎заложники‏ ‎собраны‏ ‎в ‎столовой,‏ ‎но ‎огневые ‎точки ‎боевиков ‎рассыпаны‏ ‎по ‎школе,‏ ‎поэтому‏ ‎перед ‎наступлением ‎спецназа‏ ‎весь ‎этот‏ ‎«периметр» ‎обстреливали ‎из ‎реактивных‏ ‎пехотных‏ ‎огнемётов ‎«Шмель».

На‏ ‎теме ‎РПО‏ ‎мы ‎остановимся ‎отдельно, ‎а ‎пока‏ ‎подчеркнём‏ ‎— ‎речь‏ ‎именно ‎об‏ ‎общем ‎штурме ‎в ‎три ‎часа‏ ‎дня‏ ‎и‏ ‎именно ‎об‏ ‎огневых ‎точках,‏ ‎а ‎не‏ ‎о‏ ‎помещениях ‎с‏ ‎заложниками. ‎И, ‎кстати, ‎не ‎о‏ ‎спортзале, ‎где‏ ‎уже‏ ‎минут ‎двадцать ‎шёл‏ ‎пожар.

«Шмель» ‎—‏ ‎это, ‎с ‎точки ‎зрения‏ ‎людей‏ ‎невоенных, ‎довольно‏ ‎контринтуитивная ‎штука.‏ ‎Хотя ‎он ‎называется ‎огнемётом, ‎это,‏ ‎по‏ ‎идее, ‎не‏ ‎зажигательное ‎оружие,‏ ‎и ‎цель ‎он ‎поражает ‎не‏ ‎струёй‏ ‎воспламеняющейся‏ ‎жидкости, ‎как‏ ‎огнемёты ‎времён‏ ‎мировых ‎войн,‏ ‎а‏ ‎специальным ‎боеприпасом‏ ‎«объёмного ‎взрыва», ‎который ‎создаёт ‎избыточное‏ ‎давление. ‎Опять‏ ‎же,‏ ‎говоря ‎по-человечески, ‎—‏ ‎взрывную ‎волну.‏ ‎Оружие ‎адской ‎силы, ‎но‏ ‎не‏ ‎про ‎поджоги.

К‏ ‎слову, ‎кроме‏ ‎пожара ‎в ‎спортзале, ‎который ‎начался‏ ‎до‏ ‎штурма ‎и‏ ‎ударов ‎РПО,‏ ‎новых ‎очагов ‎возгорания ‎в ‎школе‏ ‎так‏ ‎и‏ ‎не ‎возникло.

Тяжелее‏ ‎всего ‎обстояли‏ ‎дела ‎группы‏ ‎у‏ ‎флигеля ‎мастерских.‏ ‎За ‎ним ‎— ‎столовая, ‎где‏ ‎были ‎заложники,‏ ‎но‏ ‎там ‎же ‎у‏ ‎террористов ‎основной‏ ‎опорный ‎пункт. ‎Отряду ‎в‏ ‎библиотеке‏ ‎чуть ‎проще:‏ ‎там ‎была‏ ‎лестница ‎на ‎второй ‎этаж ‎в‏ ‎обход‏ ‎коридора, ‎который‏ ‎простреливался ‎боевиками‏ ‎насквозь. ‎А ‎вот ‎с ‎подразделением,‏ ‎которое‏ ‎пробиралось‏ ‎через ‎окна‏ ‎и ‎двери‏ ‎на ‎внутреннем‏ ‎углу‏ ‎у ‎спортзала,‏ ‎к ‎школе ‎подошло ‎даже ‎множество‏ ‎гражданских. ‎Там‏ ‎можно‏ ‎было ‎хотя ‎бы‏ ‎приблизиться ‎к‏ ‎зданию ‎и ‎начать ‎выносить‏ ‎оттуда‏ ‎людей ‎—‏ ‎много ‎народу‏ ‎ещё ‎оставалось ‎в ‎душевых.

Сюда ‎пришло‏ ‎и‏ ‎много ‎журналистов,‏ ‎так ‎что‏ ‎эту ‎группу ‎штурмовиков ‎— ‎центральную‏ ‎—‏ ‎фотографировали‏ ‎больше ‎прочих.‏ ‎Её ‎довольно‏ ‎легко ‎узнать‏ ‎по‏ ‎БТР, ‎который‏ ‎пригнали ‎для ‎прикрытия.

В ‎этом ‎месте‏ ‎многие ‎корреспонденты‏ ‎просто‏ ‎побросали ‎камеры ‎и‏ ‎пошли ‎таскать‏ ‎детей.

Фотограф ‎Юрий ‎Козырев ‎говорил‏ ‎потом‏ ‎о ‎том,‏ ‎что ‎было‏ ‎в ‎спортзале: ‎«Я ‎это ‎видел,‏ ‎я‏ ‎и ‎сейчас‏ ‎это ‎вижу,‏ ‎но ‎я ‎не ‎сделал ‎ни‏ ‎одного‏ ‎снимка.‏ ‎Потому ‎что‏ ‎это ‎нельзя‏ ‎никому ‎видеть».

Примерно‏ ‎в‏ ‎полчетвёртого ‎проломили‏ ‎стену ‎тренажёрки ‎и ‎пожарные ‎начали‏ ‎закачивать ‎внутрь‏ ‎воду.

В‏ ‎это ‎время ‎в‏ ‎столовой ‎разворачивалась‏ ‎«кульминация ‎кульминации».

Захватчики ‎выгнали ‎людей‏ ‎на‏ ‎окна ‎и,‏ ‎не ‎жалея‏ ‎патронов, ‎молотили ‎во ‎все ‎стороны.‏ ‎«Альфа»‏ ‎и ‎«Вымпел»‏ ‎не ‎могли‏ ‎полноценно ‎вести ‎встречный ‎огонь ‎—‏ ‎на‏ ‎линии‏ ‎стрельбы ‎постоянно‏ ‎кто-то ‎находился.‏ ‎Из ‎классов,‏ ‎из‏ ‎учительской ‎вытаскивали‏ ‎одиночек ‎и ‎маленькие ‎группы ‎заложников.

Штурмовики‏ ‎должны ‎были‏ ‎проделывать‏ ‎довольно ‎затейливые ‎манёвры‏ ‎внутри ‎школы.‏ ‎Так, ‎отряд, ‎пробивающийся ‎от‏ ‎торца‏ ‎флигеля ‎мастерских,‏ ‎по ‎лестнице‏ ‎влез ‎на ‎второй ‎этаж, ‎там‏ ‎прорвался‏ ‎до ‎актового‏ ‎зала ‎и‏ ‎спустился ‎на ‎первый ‎этаж ‎к‏ ‎столовой.‏ ‎Длинный‏ ‎коридор ‎на‏ ‎первом ‎этаже‏ ‎насквозь ‎простреливался‏ ‎из‏ ‎пулемётного ‎гнезда‏ ‎в ‎столовой ‎(в ‎начале ‎штурма‏ ‎огнём ‎оттуда‏ ‎был‏ ‎убит ‎офицер ‎«Вымпела»),‏ ‎так ‎что‏ ‎приходилось ‎искать ‎обходные ‎пути.‏ ‎Вдобавок‏ ‎палящие ‎во‏ ‎все ‎стороны‏ ‎ополченцы ‎никуда ‎не ‎делись ‎—‏ ‎альфовцы‏ ‎позднее ‎вспоминали,‏ ‎как ‎пришлось‏ ‎даже ‎вывешивать ‎импровизированный ‎белый ‎флаг,‏ ‎чтобы‏ ‎унять‏ ‎«дружественный» ‎огонь‏ ‎снаружи.

Фотограф ‎Дмитрий‏ ‎Беляков:

Крика ‎и‏ ‎шума‏ ‎среди ‎«Альфы»‏ ‎было ‎довольно-таки ‎много. ‎Может ‎быть‏ ‎отчасти ‎потому,‏ ‎что‏ ‎они ‎были ‎здорово‏ ‎разозлены ‎тем,‏ ‎что ‎ополченцы… ‎Я ‎понимаю,‏ ‎что,‏ ‎будет ‎обидно‏ ‎им ‎это‏ ‎слышать, ‎но ‎от ‎осетинских ‎ополченцев‏ ‎и‏ ‎милиции, ‎или‏ ‎кто ‎это‏ ‎там ‎был ‎— ‎ну ‎там‏ ‎всякие‏ ‎дяди‏ ‎бегали ‎с‏ ‎винтовками, ‎с‏ ‎автоматами ‎—‏ ‎шуму‏ ‎от ‎них‏ ‎было ‎очень ‎много… ‎Вот ‎человек‏ ‎выбегает, ‎да…‏ ‎Вот‏ ‎куда ‎он ‎стреляет,‏ ‎зачем ‎он‏ ‎стреляет, ‎куда ‎он ‎попадет‏ ‎—‏ ‎мне ‎совершенно‏ ‎это ‎не‏ ‎понятно. ‎Но ‎он ‎должен ‎там‏ ‎быть,‏ ‎он ‎должен‏ ‎обязательно ‎этот‏ ‎магазин ‎туда ‎выпустить, ‎у ‎него‏ ‎эмоции‏ ‎—‏ ‎всё ‎это‏ ‎понятно… ‎Вот‏ ‎эти ‎ребята‏ ‎с‏ ‎«Альфы» ‎—‏ ‎они ‎раза ‎четыре ‎с ‎пятого‏ ‎на ‎первый‏ ‎бегали‏ ‎и ‎просто ‎им‏ ‎в ‎ухо‏ ‎орали: ‎«Блядь! ‎Перестаньте ‎стрелять!‏ ‎Прекратите‏ ‎огонь! ‎Просто‏ ‎дайте ‎работать‏ ‎спецназу. ‎Ну ‎ваши ‎же ‎заложники‏ ‎выходят!‏ ‎Там ‎дети‏ ‎выбегают!» ‎—‏ ‎Бесполезно.

Боевики ‎были ‎не ‎только ‎в‏ ‎столовой,‏ ‎но‏ ‎и ‎в‏ ‎актовом ‎зале‏ ‎на ‎втором‏ ‎этаже‏ ‎— ‎над‏ ‎ней. ‎Оттуда ‎стреляли ‎и ‎бросали‏ ‎гранаты ‎на‏ ‎улицу.

В‏ ‎конце ‎концов, ‎когда‏ ‎удалось ‎задавить‏ ‎огневые ‎точки ‎в ‎актовом‏ ‎зале‏ ‎и ‎на‏ ‎чердаке, ‎к‏ ‎окну ‎столовой ‎подошёл ‎БТР. ‎Им‏ ‎зацепили‏ ‎и ‎вырвали‏ ‎решётку ‎—‏ ‎и ‎спецназ ‎ворвался ‎в ‎столовую‏ ‎и‏ ‎кухню.

Надежда‏ ‎Бадоева, ‎школьница:

«Наши‏ ‎(дети. ‎—‏ ‎прим.ред.) ‎кричали,‏ ‎мол‏ ‎не ‎стреляйте,‏ ‎здесь ‎заложники. ‎Альфовцы ‎в ‎ответ:‏ ‎мол, ‎мы‏ ‎знаем.‏ ‎И ‎потом ‎они‏ ‎залезли, ‎пробили‏ ‎решётку. ‎Первый, ‎кто ‎запрыгнул,‏ ‎пробил‏ ‎решётку ‎и‏ ‎на ‎печку‏ ‎прыгнул. ‎И ‎вот ‎этот ‎Ибрагим‏ ‎выбежал‏ ‎и ‎кинул‏ ‎гранату, ‎он‏ ‎ещё ‎кричал: ‎„Аллах ‎Акбар!“ ‎Он‏ ‎умер,‏ ‎этот‏ ‎альфовец, ‎возле‏ ‎меня ‎ещё‏ ‎сидели ‎дети,‏ ‎и‏ ‎он ‎к‏ ‎нам ‎прыгнул, ‎накрыл ‎нас ‎собой.‏ ‎Потом ‎вот‏ ‎кто‏ ‎там ‎поблизости ‎сидел,‏ ‎они ‎их‏ ‎всех ‎вытащили ‎и ‎кричат‏ ‎нам:‏ ‎„Ползите, ‎что‏ ‎вы ‎ещё‏ ‎сидите“. ‎Я ‎ещё ‎ногу ‎не‏ ‎видела,‏ ‎только ‎почувствовала‏ ‎горячее. ‎Но‏ ‎попало ‎что-то, ‎и ‎кровь ‎вот‏ ‎по‏ ‎лицу‏ ‎у ‎меня‏ ‎течёт ‎горячая.‏ ‎А ‎так‏ ‎я‏ ‎ещё ‎не‏ ‎видела. ‎И ‎как-то ‎вот ‎этого‏ ‎альфовца, ‎мы‏ ‎его‏ ‎скинули. ‎И ‎дети‏ ‎побежали, ‎они‏ ‎нормальные ‎были, ‎они ‎побежали.‏ ‎Я‏ ‎тоже ‎встала,‏ ‎сейчас, ‎думаю,‏ ‎пойду, ‎и ‎у ‎меня ‎нога‏ ‎ушла‏ ‎под ‎себя.‏ ‎Я ‎вообще‏ ‎не ‎могла, ‎как-то ‎доползла. ‎А‏ ‎передо‏ ‎мной‏ ‎выносили ‎девочку‏ ‎или ‎я‏ ‎не ‎знаю‏ ‎кого,‏ ‎и ‎в‏ ‎неё ‎попали. ‎И ‎альфовец ‎кричит:‏ ‎„Смотрите, ‎прикрывайте,‏ ‎чтоб‏ ‎в ‎неё ‎тоже‏ ‎не ‎попало“.‏ ‎И ‎так ‎меня ‎вытащили,‏ ‎вынесли.‏ ‎И ‎всё».

«Альфовец,‏ ‎который ‎умер»,‏ ‎закрывая ‎детей ‎от ‎гранаты, ‎—‏ ‎это‏ ‎Андрей ‎Туркин‏ ‎из ‎«Вымпела»,‏ ‎а ‎«Ибрагим» ‎— ‎это ‎Ибрагим‏ ‎Дзортов,‏ ‎боевик,‏ ‎до ‎этого‏ ‎убивший ‎физрука.‏ ‎Бросок ‎гранаты‏ ‎был‏ ‎последним, ‎что‏ ‎он ‎успел ‎сделать ‎в ‎жизни,‏ ‎— ‎его‏ ‎застрелили.

Вообще,‏ ‎что ‎спецназ ‎в‏ ‎буквальном ‎смысле‏ ‎ложился ‎костьми, ‎лишь ‎бы‏ ‎прикрыть‏ ‎всех, ‎кого‏ ‎можно ‎прикрыть,‏ ‎— ‎это ‎то, ‎с ‎чем‏ ‎согласны‏ ‎буквально ‎все,‏ ‎кто ‎в‏ ‎этот ‎день ‎был ‎в ‎школе.

Сам‏ ‎по‏ ‎себе‏ ‎уровень ‎потерь‏ ‎— ‎десять‏ ‎убитых ‎и‏ ‎полсотни‏ ‎раненых ‎офицеров‏ ‎— ‎это ‎нечто ‎беспрецедентное. ‎В‏ ‎обычном ‎бою,‏ ‎где‏ ‎кругом ‎нет ‎гражданских,‏ ‎никакие ‎боевики‏ ‎таких ‎потерь ‎не ‎могли‏ ‎бы‏ ‎причинить ‎спецподразделениям‏ ‎ни ‎при‏ ‎каких ‎условиях. ‎Но ‎вокруг ‎были‏ ‎дети,‏ ‎— ‎а‏ ‎это ‎были‏ ‎люди, ‎реально ‎готовые ‎ради ‎заложников‏ ‎лечь‏ ‎на‏ ‎гранату…

В ‎столовой‏ ‎лежали ‎живой‏ ‎на ‎мёртвом‏ ‎и‏ ‎мёртвый ‎на‏ ‎живом ‎— ‎бой ‎в ‎упор.‏ ‎Дрались ‎в‏ ‎густом‏ ‎облаке ‎пыли.

У ‎террористов‏ ‎шансов, ‎конечно,‏ ‎не ‎было. ‎Хучбарова ‎и‏ ‎нескольких‏ ‎его ‎подручных‏ ‎убили ‎в‏ ‎столовой. ‎Там ‎же ‎был ‎убит‏ ‎минёр,‏ ‎ставивший ‎бомбы‏ ‎в ‎спортзале.‏ ‎В ‎актовом ‎зале ‎застрелили ‎Ходова.

Из‏ ‎школы‏ ‎шёл‏ ‎поток ‎раненых.‏ ‎Среди ‎прочих‏ ‎вышел ‎Максим‏ ‎Разумовский‏ ‎из ‎«Вымпела».‏ ‎Его ‎старший ‎брат ‎Дмитрий ‎был‏ ‎первым ‎спецназовцем,‏ ‎погибшим‏ ‎во ‎время ‎штурма,‏ ‎— ‎его‏ ‎застрелил ‎снайпер ‎во ‎дворе‏ ‎школы.‏ ‎Максим ‎был‏ ‎ранен. ‎Его‏ ‎фотография ‎— ‎изодранного, ‎в ‎каменном‏ ‎крошеве‏ ‎и ‎крови‏ ‎— ‎обошла‏ ‎мир.

Где-то ‎к ‎пяти ‎часам ‎из‏ ‎помещений‏ ‎школы‏ ‎вывели ‎последних‏ ‎заложников. ‎Несколько‏ ‎боевиков ‎внутри‏ ‎ещё‏ ‎оставались, ‎но‏ ‎класть ‎людей ‎в ‎контактном ‎бою,‏ ‎чтобы ‎уничтожить‏ ‎их,‏ ‎смысла ‎не ‎было.‏ ‎Оставшиеся ‎позиции‏ ‎террористов ‎разносили ‎«шмелями».

Под ‎конец‏ ‎к‏ ‎зданию ‎подогнали‏ ‎танк ‎и‏ ‎просто ‎забили ‎уцелевших ‎бандитов ‎фугасными‏ ‎снарядами.‏ ‎Последние ‎выстрелы‏ ‎прозвучали ‎уже‏ ‎к ‎темноте.

Погибли ‎с ‎первого ‎по‏ ‎третье‏ ‎сентября‏ ‎или ‎умерли‏ ‎позднее ‎от‏ ‎полученных ‎в‏ ‎эти‏ ‎дни ‎ранений‏ ‎и ‎травм ‎333 ‎человека. ‎186‏ ‎из ‎них‏ ‎—‏ ‎дети. ‎Были ‎убиты‏ ‎два ‎сотрудника‏ ‎МЧС, ‎трое ‎офицеров ‎«Альфы»‏ ‎и‏ ‎семеро ‎—‏ ‎«Вымпела».

По ‎следам‏ ‎Беслана

Теракт ‎в ‎Беслане ‎даже ‎для‏ ‎привыкшей‏ ‎к ‎ужасам‏ ‎и ‎катастрофам‏ ‎России ‎был ‎чем-то ‎из ‎ряда‏ ‎вон.‏ ‎Эта‏ ‎трагедия ‎надолго‏ ‎стала ‎темой‏ ‎№ ‎1‏ ‎и‏ ‎породила ‎множество‏ ‎вопросов.

Кроме ‎официального ‎расследования ‎быстро ‎затеяли‏ ‎несколько ‎неофициальных.‏ ‎Масла‏ ‎в ‎огонь ‎добавляли‏ ‎профессиональные ‎пропагандисты,‏ ‎всегда ‎имеющие ‎готовые ‎ответы‏ ‎на‏ ‎любой ‎вопрос‏ ‎бытия ‎(и‏ ‎речь ‎далеко ‎не ‎только ‎и‏ ‎даже,‏ ‎пожалуй, ‎не‏ ‎столько ‎о‏ ‎российских ‎официальных ‎лицах). ‎Споры ‎по‏ ‎поводу‏ ‎обстоятельств‏ ‎трагедии, ‎виновных,‏ ‎ошибок, ‎которые‏ ‎привели ‎к‏ ‎такой‏ ‎катастрофе, ‎начались‏ ‎сразу ‎же. ‎Они ‎не ‎закончились‏ ‎и ‎по‏ ‎сей‏ ‎день.

Беслан ‎стал ‎одним‏ ‎из ‎самых‏ ‎жестоких ‎терактов ‎в ‎человеческой‏ ‎истории,‏ ‎быть ‎может,‏ ‎самым ‎жестоким.‏ ‎И ‎одним ‎из ‎самых ‎бессмысленных.

Захватившие‏ ‎школу‏ ‎боевики ‎поставили‏ ‎на ‎кон‏ ‎очень ‎многое ‎— ‎и ‎в‏ ‎итоге‏ ‎не‏ ‎получили ‎ничего.‏ ‎Война ‎шла‏ ‎своим ‎чередом.

Восьмого‏ ‎марта‏ ‎2005 ‎года‏ ‎в ‎бункере ‎в ‎селе ‎Толстой-юрт‏ ‎на ‎северо-востоке‏ ‎от‏ ‎Грозного ‎был ‎убит‏ ‎Аслан ‎Масхадов.‏ ‎Президент, ‎контролировавший ‎в ‎республике,‏ ‎на‏ ‎которую ‎претендовал,‏ ‎только ‎тот‏ ‎подвал, ‎где ‎находился ‎сам, ‎попал‏ ‎в‏ ‎окружение ‎и‏ ‎велел ‎телохранителю‏ ‎убить ‎себя.

Шамиль ‎Басаев ‎постарался ‎выжать‏ ‎из‏ ‎теракта‏ ‎в ‎Беслане‏ ‎максимальный ‎пропагандистский‏ ‎эффект. ‎Ряд‏ ‎запущенных‏ ‎или ‎поддержанных‏ ‎им ‎уток ‎по ‎поводу ‎трагедии‏ ‎гуляет ‎до‏ ‎сих‏ ‎пор. ‎Но ‎ни‏ ‎для ‎кавказского‏ ‎подполья, ‎ни ‎персонально ‎для‏ ‎него‏ ‎это ‎не‏ ‎имело ‎уже‏ ‎никакого ‎значения. ‎Басаев ‎стоял ‎у‏ ‎истоков‏ ‎республики ‎Ичкерия‏ ‎и ‎кавказского‏ ‎террора, ‎теперь ‎он ‎присутствовал ‎при‏ ‎их‏ ‎закате.‏ ‎Он ‎ещё‏ ‎успел ‎провести‏ ‎последнюю ‎реформу‏ ‎подполья,‏ ‎разбив ‎его‏ ‎на ‎сеть ‎маленьких ‎ячеек, ‎и‏ ‎эти ‎небольшие‏ ‎отряды‏ ‎ещё ‎очень ‎долго‏ ‎вели ‎войну‏ ‎— ‎но ‎по ‎нисходящей.‏ ‎Угасания‏ ‎и ‎окончательного‏ ‎распада ‎своего‏ ‎движения ‎Басаев ‎уже ‎не ‎увидел‏ ‎—‏ ‎в ‎ночь‏ ‎на ‎десятое‏ ‎июля ‎2006 ‎года ‎он ‎вместе‏ ‎с‏ ‎ещё‏ ‎полудесятком ‎боевиков‏ ‎погиб ‎на‏ ‎окраине ‎села‏ ‎Экажево‏ ‎в ‎Ингушетии‏ ‎при ‎взрыве ‎грузовика ‎с ‎боеприпасами.‏ ‎Детали ‎этого‏ ‎события‏ ‎достоверно ‎не ‎известны‏ ‎до ‎сих‏ ‎пор.

Нурпаши ‎Кулаев ‎— ‎единственный‏ ‎выживший‏ ‎террорист ‎—‏ ‎предстал ‎перед‏ ‎судом. ‎Идейный ‎боец ‎за ‎веру‏ ‎на‏ ‎суде ‎юлил‏ ‎и ‎пытался‏ ‎избежать ‎уголовной ‎ответственности. ‎Фанатики ‎среди‏ ‎захватчиков‏ ‎школы‏ ‎были, ‎но‏ ‎не ‎стоит‏ ‎думать, ‎что‏ ‎они‏ ‎все ‎«пришли‏ ‎умирать». ‎Свою ‎защиту ‎Кулаев ‎строил‏ ‎на ‎уверениях,‏ ‎что‏ ‎в ‎банду ‎он‏ ‎попал ‎случайно,‏ ‎а ‎во ‎время ‎теракта‏ ‎ничего‏ ‎дурного ‎не‏ ‎делал. ‎Однако‏ ‎были ‎заложники, ‎опознавшие ‎в ‎подсудимом‏ ‎человека,‏ ‎который ‎их‏ ‎бил. ‎Впрочем,‏ ‎ухищрения ‎ему ‎не ‎помогли. ‎В‏ ‎мае‏ ‎2006‏ ‎года ‎Кулаева‏ ‎приговорили ‎к‏ ‎пожизненному ‎заключению‏ ‎по‏ ‎рекордному ‎набору‏ ‎статей ‎УК:

209-я ‎(бандитизм),

222-я ‎(незаконное ‎ношение‏ ‎оружия),

206-я ‎(захват‏ ‎заложника),

205-я‏ ‎(терроризм),

317-я ‎(посягательство ‎на‏ ‎жизнь ‎сотрудников‏ ‎правоохранительных ‎органов)

105-я ‎часть ‎2‏ ‎пункты‏ ‎а, ‎б,‏ ‎в, ‎д,‏ ‎е, ‎ж, ‎з ‎(убийство ‎двух‏ ‎и‏ ‎более ‎лиц,‏ ‎а ‎также‏ ‎убийство ‎в ‎связи ‎с ‎осуществлением‏ ‎данными‏ ‎лицами‏ ‎служебной ‎деятельности,‏ ‎убийство ‎заведомо‏ ‎для ‎виновного‏ ‎находящихся‏ ‎в ‎беспомощном‏ ‎состоянии, ‎сопряженное ‎с ‎захватом ‎заложников,‏ ‎сопряженное ‎с‏ ‎бандитизмом,‏ ‎совершенное ‎с ‎особой‏ ‎жестокостью, ‎общеопасным‏ ‎способом ‎и ‎организованной ‎группой).

Сейчас‏ ‎Кулаев‏ ‎сидит ‎в‏ ‎колонии ‎на‏ ‎Ямале.

Особенность ‎преступлений, ‎совершённых ‎в ‎составе‏ ‎банды,‏ ‎состоит ‎в‏ ‎том, ‎что‏ ‎каждому ‎конкретному ‎участнику ‎могут ‎быть‏ ‎вменены‏ ‎преступления‏ ‎всей ‎группы.‏ ‎Исключение ‎касается‏ ‎так ‎называемого‏ ‎эксцесса‏ ‎исполнителя, ‎когда‏ ‎преступник ‎делает ‎что-то, ‎что ‎не‏ ‎охватывалось ‎общим‏ ‎умыслом.‏ ‎Но ‎здесь ‎не‏ ‎тот ‎случай.

А‏ ‎в ‎Беслане ‎хоронили ‎и‏ ‎оплакивали‏ ‎мёртвых ‎и‏ ‎пытались ‎понять,‏ ‎как ‎жить ‎дальше. ‎Во ‎многих‏ ‎семьях‏ ‎жизнь ‎превратилась‏ ‎в ‎бесконечный‏ ‎реквием ‎по ‎умершим. ‎Где-то ‎остались‏ ‎круглые‏ ‎сироты.‏ ‎Где-то ‎дети‏ ‎погибли ‎вместе‏ ‎с ‎родителями.‏ ‎Боль,‏ ‎ужас, ‎гнев,‏ ‎попытки ‎осознать, ‎что ‎тогда ‎произошло.

Через‏ ‎год ‎после‏ ‎теракта‏ ‎журналист ‎«Би-Би-Си» ‎взял‏ ‎интервью ‎у‏ ‎одного ‎из ‎учеников, ‎Чермена‏ ‎Бугулова.‏ ‎Во ‎время‏ ‎беседы ‎мальчик‏ ‎девяти ‎лет ‎выдал ‎совершенно ‎не‏ ‎детский‏ ‎афоризм: ‎«Бога‏ ‎нет. ‎Есть‏ ‎вооружённые ‎силы. ‎Я ‎верю ‎в‏ ‎Россию‏ ‎и‏ ‎наши ‎вооружённые‏ ‎силы».

На ‎кладбище‏ ‎кроме ‎цветов‏ ‎оставляют‏ ‎бутылки ‎с‏ ‎водой.

Жизнь ‎берёт ‎своё. ‎Например, ‎Георгий‏ ‎Ильин ‎—‏ ‎тот‏ ‎мальчик, ‎который ‎первого‏ ‎сентября ‎подумал,‏ ‎что ‎это ‎лопаются ‎шарики,‏ ‎—‏ ‎после ‎теракта‏ ‎воспринял ‎случившееся‏ ‎как ‎некий ‎знак. ‎Сейчас ‎он‏ ‎уже‏ ‎взрослый ‎мужчина,‏ ‎врач. ‎Тамерлан‏ ‎Тогузов, ‎которого ‎обещали ‎расстрелять, ‎если‏ ‎его‏ ‎мать‏ ‎попробует ‎убежать,‏ ‎служит ‎в‏ ‎Росгвардии. ‎Аида‏ ‎Сидакова‏ ‎— ‎девочка,‏ ‎забравшаяся ‎обратно ‎в ‎рушащийся ‎спортзал,‏ ‎— ‎отучилась‏ ‎на‏ ‎стоматолога.

И ‎всё-таки ‎Беслан‏ ‎сто́ит ‎не‏ ‎только ‎скорби ‎и ‎памяти‏ ‎о‏ ‎жертвах, ‎но‏ ‎и ‎обсуждения‏ ‎связанных ‎с ‎ним ‎острых ‎вопросов.

Этот‏ ‎«Шмель»‏ ‎не ‎летит,‏ ‎он ‎исполняет‏ ‎«Полёт ‎„Шмеля“»…

Бесланская ‎трагедия ‎породила ‎целую‏ ‎сопутствующую‏ ‎мифологию.‏ ‎Мы ‎вовсе‏ ‎не ‎считаем,‏ ‎что ‎задавать‏ ‎вопросы‏ ‎— ‎значит‏ ‎предавать ‎Родину. ‎Теракт ‎в ‎Беслане‏ ‎— ‎это‏ ‎сложное‏ ‎явление: ‎события ‎происходили‏ ‎с ‎высокой‏ ‎плотностью, ‎хаотично, ‎и ‎вдобавок‏ ‎разговор‏ ‎о ‎произошедшем‏ ‎требует ‎некоторых‏ ‎знаний, ‎которыми ‎человек ‎с ‎улицы‏ ‎не‏ ‎обладает. ‎Когда‏ ‎речь ‎идёт‏ ‎о ‎таких ‎вещах, ‎сохранять ‎голову‏ ‎на‏ ‎плечах‏ ‎чрезвычайно ‎трудно‏ ‎и ‎эмоции‏ ‎захлёстывают ‎любого‏ ‎нормального‏ ‎человека.

Однако ‎всё‏ ‎же ‎следует ‎отделять ‎агнцев ‎от‏ ‎козлищ, ‎мух‏ ‎от‏ ‎котлет, ‎а ‎реалистичную‏ ‎картину ‎произошедшего‏ ‎— ‎от ‎ошибочной.

После ‎теракта‏ ‎стартовали‏ ‎официальное ‎и‏ ‎несколько ‎неофициальных‏ ‎расследований.

Классическая ‎версия ‎событий ‎была ‎сформулирована‏ ‎в‏ ‎документе, ‎неофициально‏ ‎называемом ‎«Доклад‏ ‎Торшина», ‎— ‎по ‎имени ‎председателя‏ ‎парламентской‏ ‎комиссии‏ ‎Александра ‎Торшина.‏ ‎Это ‎официальная‏ ‎«консервативная» ‎версия‏ ‎событий,‏ ‎и ‎(вероятно,‏ ‎тут ‎кому-то ‎хотелось ‎бы ‎вписать‏ ‎слово ‎«однако»)‏ ‎она‏ ‎представляет ‎собой ‎достаточно‏ ‎цельное ‎описание‏ ‎теракта.

Значительно ‎более ‎жёсткая ‎и‏ ‎даже‏ ‎скандальная ‎версия‏ ‎изложена ‎в‏ ‎докладе ‎Юрия ‎Савельева. ‎Савельев ‎фактически‏ ‎обвинил‏ ‎военных ‎и‏ ‎службы ‎безопасности‏ ‎в ‎сознательном ‎убийстве ‎заложников. ‎В‏ ‎рамках‏ ‎этой‏ ‎концепции ‎первый‏ ‎взрыв, ‎вызвавший‏ ‎массовую ‎гибель‏ ‎людей‏ ‎и ‎последующий‏ ‎штурм, ‎произошёл ‎в ‎результате ‎выстрела‏ ‎«федералов» ‎снаружи‏ ‎из‏ ‎гранатомёта ‎или ‎реактивного‏ ‎огнемёта. ‎А‏ ‎последующий ‎штурм ‎сопровождался ‎массовым‏ ‎использованием‏ ‎тяжёлого ‎оружия,‏ ‎включая ‎танки‏ ‎и ‎ударные ‎вертолёты, ‎против ‎помещений‏ ‎с‏ ‎заложниками ‎—‏ ‎что ‎и‏ ‎привело ‎к ‎массовым ‎жертвам. ‎Если‏ ‎совсем‏ ‎просто‏ ‎— ‎«всех‏ ‎убили ‎военные».‏ ‎Кроме ‎того,‏ ‎филиппики‏ ‎в ‎адрес‏ ‎оперативного ‎штаба ‎включают ‎обвинения ‎в‏ ‎нежелании ‎идти‏ ‎на‏ ‎переговоры ‎с ‎террористами‏ ‎и ‎неиспользовании‏ ‎реальных ‎возможностей ‎спасти ‎заложников‏ ‎«дипломатическим»‏ ‎путём. ‎Вне‏ ‎зависимости ‎от‏ ‎того, ‎считаем ‎ли ‎мы ‎эти‏ ‎обвинения‏ ‎абсурдными ‎или‏ ‎соглашаемся ‎с‏ ‎ними, ‎они ‎получили ‎достаточно ‎широкое‏ ‎распространение.‏ ‎Поэтому‏ ‎их ‎стоит‏ ‎обсудить ‎по‏ ‎существу.

Скажем ‎сразу:‏ ‎абсолютно‏ ‎точный ‎ответ‏ ‎на ‎вопрос ‎«почему ‎взорвались ‎первые‏ ‎бомбы?» ‎неизвестен,‏ ‎и,‏ ‎скорее ‎всего, ‎не‏ ‎станет ‎известен‏ ‎никогда. ‎Тем ‎не ‎менее‏ ‎вывод‏ ‎взрывотехников ‎ФГУП‏ ‎«Базальт» ‎и‏ ‎ЦНИИ ‎им. ‎Карбышева ‎— ‎то‏ ‎есть‏ ‎лучших ‎специалистов‏ ‎в ‎этой‏ ‎области, ‎какие ‎в ‎России ‎вообще‏ ‎есть,‏ ‎—‏ ‎однозначен: ‎первый‏ ‎взрыв ‎—‏ ‎это ‎именно‏ ‎бомба‏ ‎внутри, ‎а‏ ‎не ‎снаряд ‎(чего ‎бы ‎то‏ ‎ни ‎было),‏ ‎влетевший‏ ‎в ‎спортзал.

Если ‎не‏ ‎углубляться ‎в‏ ‎заведомо ‎непонятные ‎большинству ‎людей‏ ‎расчёты,‏ ‎то ‎у‏ ‎версии ‎с‏ ‎выстрелом ‎извне ‎есть ‎несколько ‎более‏ ‎очевидных‏ ‎слабых ‎мест.

Для‏ ‎начала, ‎на‏ ‎записях ‎с ‎места ‎события ‎слышно,‏ ‎что‏ ‎взрыв‏ ‎один. ‎Между‏ ‎тем ‎выстрел‏ ‎из ‎«Шмеля»‏ ‎или‏ ‎гранатомёта ‎гремит‏ ‎дуплетом: ‎собственно ‎звук ‎выстрела, ‎а‏ ‎затем ‎—‏ ‎звук‏ ‎взрыва ‎при ‎попадании.‏ ‎Снаряды ‎—‏ ‎чем ‎бы ‎там ‎ни‏ ‎стреляли‏ ‎— ‎достигают‏ ‎цели ‎не‏ ‎мгновенно.

В ‎Беслане, ‎к ‎слову, ‎действительно‏ ‎использовали‏ ‎тяжёлое ‎оружие.‏ ‎Вот ‎только‏ ‎на ‎записях ‎отчётливо ‎слышны ‎как‏ ‎раз‏ ‎дуплеты‏ ‎— ‎«бум-бум»,‏ ‎с ‎коротким,‏ ‎но ‎отлично‏ ‎различимым‏ ‎зазором.

При ‎этом‏ ‎школу, ‎включая ‎спортзал, ‎во ‎время‏ ‎штурма ‎постоянно‏ ‎снимали‏ ‎снаружи. ‎На ‎скате‏ ‎крыши, ‎куда,‏ ‎по ‎версии ‎Савельева, ‎попал‏ ‎«Шмель»,‏ ‎шифер ‎сохранился‏ ‎нетронутым ‎—‏ ‎выстрел ‎РПО ‎должен ‎был ‎его‏ ‎просто‏ ‎снести, ‎и‏ ‎в ‎тех‏ ‎местах, ‎куда ‎в ‎три ‎часа‏ ‎действительно‏ ‎стреляли‏ ‎«шмелями», ‎по‏ ‎фото ‎отлично‏ ‎видно, ‎как‏ ‎это‏ ‎происходит. ‎Следы‏ ‎взрывов ‎в ‎зале ‎версии ‎об‏ ‎ударе ‎РПО‏ ‎тоже‏ ‎не ‎соответствуют.

Кроме ‎того,‏ ‎версия ‎о‏ ‎преднамеренном ‎начале ‎штурма ‎совершенно‏ ‎не‏ ‎сочетается ‎с‏ ‎фактическим ‎поведением‏ ‎штурмующих. ‎К ‎моменту ‎взрыва ‎часть‏ ‎штурмовых‏ ‎групп ‎находилась‏ ‎за ‎пределами‏ ‎Беслана ‎— ‎с ‎этим ‎более-менее‏ ‎согласны‏ ‎все,‏ ‎причём ‎проезд‏ ‎по ‎городу‏ ‎аврально ‎возвращающихся‏ ‎бронетранспортёров‏ ‎со ‎спецназом‏ ‎на ‎броне ‎засняли ‎со ‎всех‏ ‎ракурсов, ‎каких‏ ‎только‏ ‎можно.

Согласимся: ‎какими ‎бы‏ ‎безжалостными ‎ни‏ ‎были ‎в ‎нашем ‎представлении‏ ‎штабисты,‏ ‎они ‎бы,‏ ‎пожалуй, ‎погодили‏ ‎стрелять ‎«Шмелём» ‎хотя ‎бы ‎до‏ ‎сбора‏ ‎штурмовых ‎отрядов.

Зато‏ ‎перед ‎школой‏ ‎находились ‎спасатели ‎МЧС. ‎Посылать ‎их‏ ‎к‏ ‎зданию‏ ‎в ‎момент,‏ ‎когда ‎с‏ ‎минуты ‎на‏ ‎минуту‏ ‎ожидается ‎провокация‏ ‎со ‎штурмом, ‎— ‎тоже, ‎мягко‏ ‎говоря, ‎странная‏ ‎идея.‏ ‎Как ‎мы ‎знаем,‏ ‎в ‎конечном‏ ‎счёте ‎общая ‎организованная ‎спасательная‏ ‎операция‏ ‎состоялась ‎через‏ ‎два ‎часа‏ ‎после ‎первых ‎взрывов. ‎Объяснить ‎этот‏ ‎зазор‏ ‎в ‎рамках‏ ‎версии ‎о‏ ‎спланированном ‎ударе, ‎насколько ‎мы ‎можем‏ ‎судить,‏ ‎никто‏ ‎даже ‎не‏ ‎пытался.

К ‎слову,‏ ‎конкретно ‎версия‏ ‎Савельева‏ ‎менялась ‎со‏ ‎временем. ‎На ‎старте ‎она ‎включала‏ ‎снайпера, ‎который‏ ‎застрелил‏ ‎боевика; ‎но ‎поскольку‏ ‎снайперы ‎заведомо‏ ‎не ‎имели ‎возможности ‎увидеть‏ ‎кнопочника,‏ ‎в ‎истории‏ ‎появились ‎РПО‏ ‎— ‎и ‎не ‎просто ‎«шмели»‏ ‎—‏ ‎согласно ‎смелой‏ ‎теории, ‎по‏ ‎школе ‎выстрелили ‎«Шмелём» ‎с ‎вертолёта:

«Данный‏ ‎удар‏ ‎термобарической‏ ‎гранатой ‎мог‏ ‎быть ‎нанесён‏ ‎только ‎с‏ ‎одного‏ ‎из ‎боевых‏ ‎вертолётов ‎Центра ‎специального ‎назначения ‎ФСБ,‏ ‎которые ‎появились‏ ‎над‏ ‎школой ‎сразу ‎же‏ ‎после ‎прозвучавших‏ ‎первых ‎взрывов.

Использование ‎боевых ‎вертолётов‏ ‎для‏ ‎нанесения ‎ударов‏ ‎по ‎плоскостным‏ ‎сооружениям ‎школы, ‎а ‎также ‎по‏ ‎корпусам‏ ‎зданий ‎школы‏ ‎во ‎многом‏ ‎меняет ‎взгляд ‎на ‎события, ‎связанные‏ ‎со‏ ‎штурмом‏ ‎СОШ ‎№‏ ‎1».

Этот ‎вариант‏ ‎делал ‎теорию‏ ‎о‏ ‎«шмелях» ‎слишком‏ ‎явно ‎карикатурной. ‎Но ‎Савельев ‎не‏ ‎остановился ‎и‏ ‎предложил‏ ‎новое ‎объяснение, ‎согласно‏ ‎которому ‎«шмели»‏ ‎или ‎гранатомёты ‎были ‎закреплены‏ ‎на‏ ‎внешней ‎подвеске‏ ‎вертолёта, ‎а‏ ‎время ‎предполагаемого ‎запуска ‎сместилось ‎к‏ ‎трём‏ ‎часам.

Этот ‎тезис‏ ‎совсем ‎уж‏ ‎переводил ‎версию ‎Савельева ‎в ‎ведомство‏ ‎фильмов‏ ‎о‏ ‎Рэмбо, ‎и‏ ‎к ‎настоящему‏ ‎моменту ‎про‏ ‎вертолёты‏ ‎обычно ‎всё‏ ‎же ‎не ‎вспоминают.

Однако ‎записывать ‎ходы‏ ‎всё-таки ‎не‏ ‎повредит:‏ ‎теория, ‎что ‎первые‏ ‎взрывы ‎произошли‏ ‎в ‎результате ‎применения ‎РПО‏ ‎или‏ ‎РПГ, ‎принадлежит‏ ‎человеку, ‎полагающему,‏ ‎что ‎такой ‎удар ‎мог ‎быть‏ ‎нанесён‏ ‎«только ‎с‏ ‎вертолёта».

Пожар ‎в‏ ‎спортзале, ‎безусловно, ‎начался ‎уже ‎в‏ ‎ходе‏ ‎боя,‏ ‎причём ‎сильно‏ ‎не ‎сразу.‏ ‎Полковник ‎Гаглоев‏ ‎—‏ ‎деактивировавший ‎мины‏ ‎в ‎зале ‎сапёр ‎— ‎находился‏ ‎там ‎в‏ ‎полтретьего‏ ‎вместе ‎с ‎солдатами,‏ ‎пожара ‎ещё‏ ‎не ‎наблюдал. ‎И ‎тут‏ ‎с‏ ‎ним ‎остаётся‏ ‎только ‎согласиться‏ ‎— ‎начнись ‎пожар ‎в ‎час‏ ‎дня,‏ ‎он ‎бы‏ ‎просто ‎не‏ ‎смог ‎войти ‎в ‎спортзал. ‎Более‏ ‎того,‏ ‎на‏ ‎знаменитом ‎фото,‏ ‎где ‎маленькая‏ ‎Аида ‎Сидакова‏ ‎стоит‏ ‎у ‎стены‏ ‎спортзала, ‎чётко ‎видно, ‎что ‎пожара‏ ‎внутри ‎нет.‏ ‎А‏ ‎фотография ‎сделана ‎в‏ ‎14 ‎часов.‏ ‎С ‎момента ‎первых ‎взрывов‏ ‎прошёл‏ ‎почти ‎час.

Также‏ ‎существует ‎вопрос‏ ‎о ‎применении ‎в ‎Беслане ‎танков.‏ ‎В‏ ‎городе ‎они‏ ‎действительно ‎находились,‏ ‎одна ‎из ‎машин ‎вечером ‎третьего‏ ‎сентября‏ ‎сделала‏ ‎семь ‎выстрелов‏ ‎по ‎оставшимся‏ ‎в ‎школе‏ ‎боевикам.‏ ‎Согласно ‎—‏ ‎назовём ‎это ‎так ‎— ‎«оппозиционной»‏ ‎точке ‎зрения,‏ ‎танки‏ ‎начали ‎стрелять ‎ещё‏ ‎днём. ‎Очевидное‏ ‎возражение ‎состоит ‎в ‎том,‏ ‎что‏ ‎днём ‎вокруг‏ ‎школы ‎стояла‏ ‎очень ‎плотная ‎толпа, ‎включающая ‎орды‏ ‎корреспондентов‏ ‎всех ‎на‏ ‎свете ‎СМИ,‏ ‎а ‎стрельба ‎из ‎танка ‎сопровождается‏ ‎такими‏ ‎визуальными‏ ‎и ‎звуковыми‏ ‎эффектами, ‎что‏ ‎пропустить ‎её‏ ‎было‏ ‎бы ‎нереально.

Но‏ ‎на ‎сей ‎раз ‎бронированные ‎машины,‏ ‎видимо, ‎ухитрились‏ ‎стрелять‏ ‎с ‎каким-то ‎поразительным‏ ‎«стелс»-эффектом.

О ‎танках,‏ ‎стрелявших ‎днём, ‎говорят ‎лишь‏ ‎несколько‏ ‎человек, ‎причём‏ ‎их ‎показания‏ ‎не ‎очень ‎соотносятся ‎с ‎показаниями‏ ‎других‏ ‎людей ‎(и‏ ‎даже ‎друг‏ ‎с ‎другом), ‎а ‎предполагаемые ‎огневые‏ ‎позиции‏ ‎включают‏ ‎места, ‎с‏ ‎которых ‎школу‏ ‎просто ‎не‏ ‎видно.‏ ‎Вероятнее ‎всего,‏ ‎в ‎основе ‎слуха ‎о ‎танках‏ ‎лежит ‎просто‏ ‎дикая‏ ‎какофония ‎во ‎время‏ ‎штурма ‎в‏ ‎сочетании ‎с ‎видом ‎боевых‏ ‎машин,‏ ‎о ‎которых‏ ‎знали, ‎что‏ ‎они ‎находятся ‎где-то ‎рядом. ‎Ну‏ ‎и‏ ‎целенаправленные ‎усилия‏ ‎боевиков ‎и‏ ‎их ‎«группы ‎поддержки».

Отдельный ‎класс ‎претензий‏ ‎касается‏ ‎ведения‏ ‎переговоров. ‎Огромных‏ ‎успехов ‎здесь,‏ ‎мягко ‎говоря,‏ ‎действительно‏ ‎не ‎достигли,‏ ‎но ‎банда ‎Хучбарова ‎и ‎не‏ ‎стремилась ‎к‏ ‎дебатам.‏ ‎То, ‎что ‎в‏ ‎принципе ‎можно‏ ‎было ‎у ‎неё ‎выторговать,‏ ‎в‏ ‎целом ‎выторговали‏ ‎— ‎младенцев‏ ‎выпустили, ‎трупы ‎убрать ‎разрешили ‎(правда,‏ ‎как‏ ‎раз ‎во‏ ‎время ‎уборки‏ ‎тел ‎и ‎произошёл ‎взрыв). ‎Лишение‏ ‎воды‏ ‎детей‏ ‎не ‎было‏ ‎спонтанным ‎—‏ ‎Басаев ‎позднее‏ ‎сообщил,‏ ‎что ‎воду‏ ‎начали ‎бы ‎давать ‎после ‎объявления‏ ‎о ‎выводе‏ ‎войск‏ ‎из ‎Чечни. ‎Лишение‏ ‎детей ‎воды‏ ‎увязывалось ‎именно ‎с ‎этим‏ ‎вопросом.‏ ‎Политические ‎требования‏ ‎боевиков ‎в‏ ‎принципе ‎были ‎невыполнимыми, ‎что ‎они,‏ ‎разумеется,‏ ‎понимали ‎и‏ ‎сами.

Политические ‎требования‏ ‎террористов, ‎к ‎слову, ‎возбраняется ‎обсуждать‏ ‎ещё‏ ‎в‏ ‎соответствии ‎с‏ ‎законом ‎130-ФЗ‏ ‎«О ‎борьбе‏ ‎с‏ ‎терроризмом» ‎1998‏ ‎года.

Что ‎касается ‎вопроса ‎о ‎роли‏ ‎Масхадова. ‎Положение‏ ‎виртуального‏ ‎президента ‎несуществующего ‎государства‏ ‎было ‎двусмысленным‏ ‎даже ‎на ‎старте. ‎Существовало‏ ‎очевидное‏ ‎противоречие: ‎если‏ ‎Масхадов ‎может‏ ‎отдавать ‎приказы ‎террористам, ‎то ‎он,‏ ‎стало‏ ‎быть, ‎сам‏ ‎террорист. ‎Тем‏ ‎более ‎террористические ‎методы ‎подполье ‎использовало‏ ‎регулярно,‏ ‎а‏ ‎в ‎2004‏ ‎году ‎—‏ ‎просто ‎непрерывно.‏ ‎Если‏ ‎же ‎приказы‏ ‎им ‎он ‎отдавать ‎не ‎мог,‏ ‎то ‎в‏ ‎чём‏ ‎толк ‎от ‎его‏ ‎посредничества ‎на‏ ‎переговорах?

Однако ‎в ‎реальном ‎сентябре‏ ‎2004‏ ‎года ‎Россия‏ ‎была ‎настолько‏ ‎плотно ‎прижата ‎к ‎стенке, ‎что,‏ ‎если‏ ‎бы ‎это‏ ‎помогло ‎смягчить‏ ‎ситуацию, ‎к ‎переговорам ‎привлекли ‎бы‏ ‎хоть‏ ‎сатану.‏ ‎Лишь ‎бы‏ ‎тот ‎согласился‏ ‎посредничать.

Масхадова ‎пытались‏ ‎отыскать,‏ ‎причём ‎не‏ ‎только ‎Дзасохов, ‎о ‎котором ‎можно‏ ‎было ‎бы‏ ‎сказать:‏ ‎«ты ‎не ‎очень-то‏ ‎и ‎пытался»,‏ ‎— ‎но ‎и ‎Политковская,‏ ‎о‏ ‎которой ‎такого‏ ‎заведомо ‎не‏ ‎скажешь, ‎и ‎председатель ‎парламента ‎Северной‏ ‎Осетии‏ ‎Таймураз ‎Мамсуров,‏ ‎у ‎которого‏ ‎в ‎заложники ‎попали ‎двое ‎детей.

Предположение,‏ ‎что‏ ‎силовики‏ ‎спровоцировали ‎штурм,‏ ‎чтобы ‎не‏ ‎дать ‎приехать‏ ‎Масхадову‏ ‎и ‎всех‏ ‎спасти, ‎звучит ‎вообще ‎довольно ‎безумно.‏ ‎Тот ‎факт,‏ ‎что‏ ‎штурм ‎гораздо ‎проще‏ ‎вести, ‎когда‏ ‎у ‎террористов ‎в ‎руках‏ ‎нет‏ ‎тысячи ‎заложников,‏ ‎обмотанных ‎цепью‏ ‎бомб, ‎это ‎просто ‎очевидно. ‎Как‏ ‎раз‏ ‎приезд ‎Масхадова,‏ ‎переговоры, ‎колонна‏ ‎автобусов ‎и ‎т. ‎д. ‎—‏ ‎всё‏ ‎это‏ ‎создавало ‎бы‏ ‎отличные ‎условия‏ ‎именно ‎для‏ ‎силовой‏ ‎операции. ‎Вытащить‏ ‎основную ‎массу ‎детей, ‎радикально ‎уменьшить‏ ‎количество ‎тротила‏ ‎вокруг‏ ‎оставшихся ‎заложников ‎и‏ ‎взять ‎автобусы‏ ‎штурмом. ‎А ‎на ‎десерт,‏ ‎кстати,‏ ‎при ‎удаче‏ ‎прихватить ‎Масхадова‏ ‎— ‎вот ‎это ‎был ‎бы‏ ‎отличный‏ ‎номер, ‎и‏ ‎от ‎такого‏ ‎подарка ‎в ‎штабе ‎бы ‎вряд‏ ‎ли‏ ‎отказались.‏ ‎Но ‎фактически‏ ‎версия ‎о‏ ‎том, ‎что‏ ‎«он‏ ‎было ‎собрался,‏ ‎но ‎Москва ‎добро ‎не ‎дала»,‏ ‎возникла ‎уже‏ ‎после‏ ‎всех ‎событий. ‎Если‏ ‎какие-то ‎договорённости‏ ‎с ‎Масхадовым ‎и ‎были‏ ‎достигнуты,‏ ‎до ‎часу‏ ‎дня ‎третьего‏ ‎сентября ‎они ‎не ‎были ‎реализованы,‏ ‎а‏ ‎после ‎—‏ ‎уже ‎значения‏ ‎не ‎имели.

Стоит, ‎кстати, ‎понимать ‎одну‏ ‎вещь.‏ ‎Штурм‏ ‎ли, ‎переговоры‏ ‎ли ‎с‏ ‎прямым ‎участием‏ ‎Масхадова,‏ ‎Закаева, ‎хоть‏ ‎чёрта ‎лысого, ‎— ‎всё ‎требовалось‏ ‎проделать ‎в‏ ‎течение‏ ‎дня ‎третьего ‎сентября;‏ ‎край ‎—‏ ‎ночи ‎на ‎четвёртое. ‎С‏ ‎учётом‏ ‎вводных ‎(отсутствие‏ ‎воды, ‎спёртый‏ ‎воздух ‎в ‎маленьком ‎отравленном ‎миазмами‏ ‎помещении,‏ ‎жара) ‎массовая‏ ‎гибель ‎заложников‏ ‎от ‎обезвоживания ‎и ‎истощения ‎—‏ ‎это‏ ‎уже‏ ‎был ‎вопрос‏ ‎не ‎дней,‏ ‎а ‎часов.‏ ‎Не‏ ‎позднее ‎ночи‏ ‎на ‎четвёртое ‎сентября ‎в ‎любом‏ ‎случае ‎начался‏ ‎бы‏ ‎либо ‎реальный ‎штурм,‏ ‎либо ‎прорыв‏ ‎боевиков ‎из ‎школы ‎—‏ ‎иначе‏ ‎люди ‎уже‏ ‎умирали ‎бы‏ ‎толпами ‎без ‎всякой ‎стрельбы.

В ‎действительности‏ ‎российское‏ ‎государство, ‎мягко‏ ‎говоря, ‎неидеально‏ ‎действовало ‎и ‎во ‎время ‎теракта,‏ ‎и‏ ‎в‏ ‎особенности ‎—‏ ‎до ‎него.‏ ‎Но ‎проблемы‏ ‎искали‏ ‎совершенно ‎не‏ ‎там, ‎где ‎они ‎были ‎на‏ ‎самом ‎деле.

Война‏ ‎на‏ ‎Кавказе ‎шла ‎уже‏ ‎пять ‎лет‏ ‎беспрерывно. ‎Через ‎эти ‎пять‏ ‎лет‏ ‎выяснилось, ‎что‏ ‎Россия ‎не‏ ‎располагает ‎дееспособной ‎агентурой ‎в ‎рядах‏ ‎противника.‏ ‎Что ‎после‏ ‎Будённовска, ‎Кизляра‏ ‎и ‎«Норд-Оста» ‎типового ‎плана ‎действий‏ ‎на‏ ‎случай‏ ‎массового ‎захвата‏ ‎заложников ‎то‏ ‎ли ‎нет,‏ ‎то‏ ‎ли ‎он‏ ‎не ‎работает. ‎Что ‎противник ‎по-прежнему‏ ‎имеет ‎возможность‏ ‎совершать‏ ‎акции ‎с ‎человеческими‏ ‎жертвами ‎чуть‏ ‎ли ‎не ‎еженедельно. ‎Что‏ ‎силовые‏ ‎ведомства ‎едва-едва‏ ‎в ‎состоянии‏ ‎координировать ‎усилия. ‎Что ‎обмен ‎информацией‏ ‎идёт‏ ‎с ‎жутким‏ ‎скрипом ‎даже‏ ‎внутри ‎одного ‎ведомства ‎(вспомнить ‎хоть‏ ‎историю‏ ‎розыска‏ ‎Ходова), ‎так‏ ‎что ‎в‏ ‎Чечне ‎правая‏ ‎рука‏ ‎не ‎знает,‏ ‎что ‎делает ‎левая. ‎Оказалось, ‎что‏ ‎совершенно ‎не‏ ‎удалось‏ ‎остановить ‎выход ‎войны‏ ‎за ‎пределы‏ ‎Чечни ‎и ‎подполье ‎вне‏ ‎этой‏ ‎республики ‎чуть‏ ‎ли ‎не‏ ‎опаснее, ‎чем ‎внутри ‎неё. ‎Что‏ ‎театр‏ ‎боевых ‎действий‏ ‎не ‎изолирован‏ ‎никак.

Проблема ‎в ‎том, ‎что ‎вопрос‏ ‎типа:‏ ‎«Почему‏ ‎ФСБ ‎и‏ ‎МВД ‎плохо‏ ‎обмениваются ‎разведданными?»‏ ‎—‏ ‎не ‎тот,‏ ‎который ‎соберёт ‎много ‎лайков. ‎А‏ ‎на ‎требование‏ ‎общественности‏ ‎в ‎духе ‎«А‏ ‎отчитайтесь-ка ‎о‏ ‎том, ‎есть ‎ли ‎у‏ ‎вас‏ ‎вообще ‎агентура‏ ‎в ‎рядах‏ ‎противника ‎и ‎чем ‎она, ‎чёрт‏ ‎возьми,‏ ‎занималась ‎всё‏ ‎это ‎время»‏ ‎спецслужбы ‎вообще ‎у ‎виска ‎покрутят.‏ ‎И,‏ ‎если‏ ‎честно, ‎правильно‏ ‎сделают. ‎Душераздирающая‏ ‎история ‎о‏ ‎властях,‏ ‎которые ‎расстреляли‏ ‎школу ‎«шмелями» ‎из ‎танка, ‎сброшенного‏ ‎с ‎вертолёта,‏ ‎имеет‏ ‎одну ‎слишком ‎привлекательную‏ ‎черту ‎—‏ ‎он ‎хорошо ‎понятен ‎и‏ ‎ведёт‏ ‎к ‎простым,‏ ‎однозначно ‎трактуемым‏ ‎выводам. ‎Чем ‎и ‎пользуются ‎авторы‏ ‎ярких‏ ‎и ‎неверных‏ ‎концепций.

С ‎2004‏ ‎года ‎начало ‎сентября ‎— ‎это‏ ‎навсегда‏ ‎Беслан.‏ ‎Это ‎история‏ ‎трагедии, ‎история‏ ‎жестокости, ‎некомпетентности,‏ ‎ненависти‏ ‎и ‎безумия‏ ‎— ‎но ‎не ‎только.

Беслан ‎—‏ ‎это ‎хаос‏ ‎и‏ ‎потеря ‎управления. ‎И‏ ‎это ‎спецназовцы,‏ ‎ложащиеся ‎на ‎гранаты, ‎чтобы‏ ‎спасти‏ ‎людей. ‎Это‏ ‎зверства, ‎достойные‏ ‎царя ‎Ирода, ‎— ‎и ‎это‏ ‎люди,‏ ‎идущие ‎на‏ ‎пулемётный ‎огонь‏ ‎выносить ‎раненых. ‎Это ‎журналисты, ‎рассказывающие‏ ‎безумные‏ ‎истории‏ ‎о ‎расстреле‏ ‎школы ‎из‏ ‎танков ‎и‏ ‎вертолётов,‏ ‎— ‎и‏ ‎репортёры, ‎побросавшие ‎камеры ‎и ‎пошедшие‏ ‎к ‎зданию‏ ‎вытаскивать‏ ‎ещё ‎живых. ‎Это‏ ‎сапёры, ‎под‏ ‎огнём ‎ползающие ‎по ‎спортзалу,‏ ‎чтобы‏ ‎снять ‎оставшиеся‏ ‎бомбы. ‎Это‏ ‎переговорщики, ‎идущие ‎разговаривать ‎с ‎психически‏ ‎нездоровыми‏ ‎детоубийцами, ‎это‏ ‎спасатели, ‎делающие‏ ‎свою ‎работу, ‎невзирая ‎на ‎реальный‏ ‎риск‏ ‎схватить‏ ‎пулю. ‎Это‏ ‎учителя, ‎показавшие‏ ‎море ‎мужества‏ ‎и‏ ‎заботы ‎о‏ ‎своих ‎подопечных ‎и ‎во ‎время,‏ ‎и ‎после‏ ‎теракта.

И‏ ‎это ‎дети ‎Беслана,‏ ‎которые ‎выжили‏ ‎и ‎выросли. ‎Которые ‎не‏ ‎дали‏ ‎себя ‎сломать.‏ ‎Которые ‎стали‏ ‎студентами, ‎врачами, ‎солдатами, ‎журналистами… ‎и‏ ‎родителями.‏ ‎Прошло ‎19‏ ‎лет, ‎школьникам‏ ‎Беслана ‎2004 ‎года ‎сейчас ‎за‏ ‎30.‏ ‎И‏ ‎уже ‎их‏ ‎дети ‎идут‏ ‎в ‎школы.

Автор‏ ‎и‏ ‎редакция ‎благодарят‏ ‎коллектив ‎сайта ‎http://reyndar.org за ‎колоссальную ‎работу‏ ‎по ‎накоплению‏ ‎и‏ ‎систематизации ‎материалов ‎о‏ ‎трагедии ‎Беслана,‏ ‎а ‎также ‎лично ‎Александра‏ ‎Буракова‏ ‎за ‎неоценимую‏ ‎помощь ‎в‏ ‎подготовке ‎этого ‎текста.