Замёрзшая вода.

Песок ‎разочаровывал‏ ‎своей ‎сыпучестью ‎и ‎способностью ‎повсюду‏ ‎проникать. ‎Глупое‏ ‎море‏ ‎шумело ‎без ‎остановки,‏ ‎находясь ‎во‏ ‎власти ‎еще ‎более ‎глупого‏ ‎ветра,‏ ‎гоняющего ‎воздушные‏ ‎массы ‎в‏ ‎сторону ‎горизонта ‎и ‎обратно. ‎Люди,‏ ‎любящие‏ ‎все ‎приукрашивать,‏ ‎дали ‎ему‏ ‎красивое ‎имя ‎– ‎Бриз. ‎Одна‏ ‎волна‏ ‎сменяла‏ ‎предшествующую, ‎разрезая‏ ‎свое ‎тело,‏ ‎об ‎работающие‏ ‎без‏ ‎устали ‎бетонные‏ ‎волнорезы. ‎

Взбесившиеся ‎пенные ‎брызги ‎в‏ ‎своем ‎рывке‏ ‎достигали‏ ‎ее ‎щиколоток, ‎холодя‏ ‎загорелые ‎ноги,‏ ‎похожие ‎на ‎стрелы ‎индейцев‏ ‎Апачи.‏ ‎Голодные, ‎ворчащие‏ ‎чайки ‎ныряли‏ ‎за ‎беспечной ‎селедкой. ‎Вдали ‎сверкали‏ ‎серебром‏ ‎плавники ‎тех,‏ ‎кого ‎зовут‏ ‎людями ‎моря. ‎Они ‎уплывали. ‎Двигались‏ ‎в‏ ‎противоположную‏ ‎от ‎берега‏ ‎сторону, ‎подальше‏ ‎от ‎печали‏ ‎и‏ ‎скуки, ‎навстречу‏ ‎открытому ‎морю ‎и ‎свободе. ‎Дельфины‏ ‎держали ‎путь‏ ‎на‏ ‎юг. ‎Злой ‎день‏ ‎клонился ‎к‏ ‎закату. ‎Солнце ‎хотело ‎быстрее‏ ‎домой.‏ ‎Пузатая ‎бутылка‏ ‎с ‎крепким‏ ‎алкоголем, ‎через ‎пару ‎глотков, ‎намеревалась‏ ‎показать‏ ‎дно. ‎Жемчужные‏ ‎бусы ‎обхватили‏ ‎неразрывным ‎кольцом ‎лебединую ‎шею ‎своей‏ ‎хозяйки.‏ ‎Ее‏ ‎глаза, ‎зеленые,‏ ‎как ‎зеленая‏ ‎трава, ‎были‏ ‎спрятана‏ ‎под ‎сомкнутыми‏ ‎веками. ‎Тело ‎оставалось ‎неподвижным ‎и‏ ‎недвижимым. ‎Так‏ ‎продолжалось‏ ‎довольно ‎долго, ‎ибо‏ ‎солнце ‎окончательно‏ ‎скрылось, ‎и ‎щербатая ‎луна‏ ‎вовсю‏ ‎бродяжила ‎по‏ ‎небу. ‎Джемма‏ ‎думала, ‎вернее, ‎отдавалась ‎воспоминаниям, ‎тягучим,‏ ‎словно‏ ‎сосновая ‎смола,‏ ‎и ‎липким‏ ‎как ‎столярный ‎клей. ‎Картинки, ‎звуки‏ ‎и‏ ‎запахи‏ ‎менялись ‎в‏ ‎ее ‎воображении‏ ‎с ‎головокружительной‏ ‎быстротой,‏ ‎становясь ‎туманней‏ ‎и ‎ярче ‎одновременно.

Против ‎нее, ‎через‏ ‎стол ‎из‏ ‎черного‏ ‎дерева, ‎сидел ‎пухлый‏ ‎человек ‎мужского‏ ‎пола ‎в ‎дорогом ‎костюме‏ ‎и‏ ‎мятом ‎галстуке.‏ ‎Его ‎глаза‏ ‎смотрели ‎на ‎собеседницу ‎сквозь ‎толстые‏ ‎стекла‏ ‎очков ‎в‏ ‎золотой ‎оправе,‏ ‎верхняя ‎пуговица ‎сорочки ‎находилась ‎не‏ ‎в‏ ‎петле.

-Всё-таки,‏ ‎сколько ‎издательств‏ ‎было ‎посещено‏ ‎вами ‎до‏ ‎визита‏ ‎в ‎этот‏ ‎кабинет? ‎Спрашиваю ‎сугубо ‎из ‎простого‏ ‎интереса.

-24.

-И ‎все‏ ‎давали‏ ‎отрицательный ‎ответ?

-Без ‎исключения.‏ ‎Кретины.

-А ‎вы‏ ‎думаете, ‎я ‎не ‎кретин?

-Скажите,‏ ‎разве‏ ‎эта ‎повесть‏ ‎не ‎гениальна?

-Безусловно,‏ ‎она ‎хороша…

-Хороша!? ‎Мать ‎вашу, ‎да‏ ‎вы‏ ‎никогда ‎в‏ ‎жизни ‎не‏ ‎читали ‎ничего ‎лучше.

-Какая ‎вы ‎нескромная…

-Я‏ ‎лучше‏ ‎пойду…

-Погодите‏ ‎секунду, ‎девушка.‏ ‎Я ‎очерствел‏ ‎не ‎до‏ ‎той‏ ‎степени, ‎чтобы‏ ‎не ‎объяснить. ‎Прошу ‎всего ‎лишь‏ ‎две ‎минуты‏ ‎вашего‏ ‎времени... ‎Сядьте, ‎прошу‏ ‎вас, ‎сядьте.

-Я‏ ‎догадываюсь, ‎что ‎вы…

-Да, ‎вполне‏ ‎вероятно,‏ ‎но ‎все‏ ‎же: ‎вы‏ ‎поймите, ‎она ‎и ‎в ‎правду‏ ‎гениальна,‏ ‎без ‎доли‏ ‎сомнений, ‎это‏ ‎бесспорный ‎факт. ‎Но ‎24 ‎издателя‏ ‎и‏ ‎я‏ ‎двадцать ‎пятый,‏ ‎да ‎и‏ ‎все ‎человечество,‏ ‎в‏ ‎том ‎числе‏ ‎просто ‎не ‎готово ‎к ‎этому.‏ ‎Люди ‎не‏ ‎готовы‏ ‎к ‎таким ‎кардинальным‏ ‎изменениям. ‎Говорят,‏ ‎что ‎перемены ‎всегда ‎к‏ ‎худшему,‏ ‎и ‎это‏ ‎во ‎истину‏ ‎так. ‎Страшно ‎подумать, ‎что ‎случится,‏ ‎когда‏ ‎ваша ‎книга‏ ‎уйдет ‎в‏ ‎массы. ‎Минимум ‎– ‎революция, ‎пожар,‏ ‎которой‏ ‎зажжет‏ ‎сердца ‎людей‏ ‎в ‎каждой‏ ‎стране, ‎даже‏ ‎в‏ ‎Корее, ‎где‏ ‎население ‎уделяет ‎всего ‎три ‎часа‏ ‎в ‎неделю‏ ‎на‏ ‎чтение. ‎Максимум ‎–‏ ‎боюсь ‎даже‏ ‎предположить… ‎Ваша ‎книга ‎–‏ ‎это‏ ‎атомная ‎бомба‏ ‎замедленного ‎действия,‏ ‎способная ‎стереть ‎человечество ‎с ‎лица‏ ‎земли.‏ ‎Как ‎Всемирный‏ ‎Потоп, ‎только‏ ‎в ‎этой ‎притче ‎не ‎будет‏ ‎ни‏ ‎Ноя,‏ ‎ни ‎его‏ ‎ковчега… ‎По‏ ‎прочтении ‎последней‏ ‎главы‏ ‎сделалось ‎жутко‏ ‎и ‎страшно…

-Там ‎нет ‎глав.

-Не ‎важно.‏ ‎Вместе ‎с‏ ‎тем,‏ ‎оказалось, ‎что ‎я‏ ‎прозрел ‎бесповоротно,‏ ‎будто ‎сняли ‎очки ‎и‏ ‎сделали‏ ‎операцию ‎на‏ ‎глаза, ‎близорукость‏ ‎пропала ‎и ‎больше ‎никогда ‎не‏ ‎вернется…

-Все‏ ‎это ‎замечательно,‏ ‎но ‎я‏ ‎спешу, ‎знаете ‎ли…

-Да-да, ‎конечно. ‎Позвольте‏ ‎совет‏ ‎на‏ ‎прощанье: ‎сожгите‏ ‎рукопись ‎девушка,‏ ‎прошу ‎вас,‏ ‎и‏ ‎забудьте ‎все‏ ‎это ‎как ‎страшный ‎сон.

-Рукописи ‎не‏ ‎горят…

Пустынный ‎пляж‏ ‎виделся‏ ‎окончательно ‎вымершем, ‎будто‏ ‎перешедшим ‎в‏ ‎Подземное ‎Царство ‎Аида. ‎Молодой‏ ‎ящеренок‏ ‎показался ‎из-под‏ ‎трухлявой, ‎съеденной‏ ‎солью ‎коряги, ‎принюхался ‎к ‎морскому‏ ‎воздуху,‏ ‎тут ‎же‏ ‎получил ‎укор‏ ‎от ‎матери ‎в ‎виде ‎укуса‏ ‎и‏ ‎скрылся‏ ‎в ‎норе.‏ ‎Море ‎не‏ ‎думало ‎успокаиваться,‏ ‎волны‏ ‎работали ‎на‏ ‎износ, ‎катая ‎на ‎себе ‎мерцающий‏ ‎планктон. ‎Ему‏ ‎нравилось‏ ‎переливаться ‎всем ‎спектром‏ ‎цветов, ‎особенно‏ ‎розовым, ‎похожим ‎на ‎кровавую‏ ‎пену‏ ‎изо ‎рта,‏ ‎взбесившегося ‎пса.‏ ‎«Кассиопея» ‎и ‎«Лира» ‎являли ‎себя‏ ‎невооруженному‏ ‎глазу, ‎«Пояс‏ ‎Ориона» ‎прятался‏ ‎за ‎пушистыми ‎облаками, ‎а ‎«Южный‏ ‎Крест»‏ ‎мог‏ ‎быть ‎узрен‏ ‎лишь ‎через‏ ‎хитрые ‎стеклышки.‏ ‎Вечный‏ ‎спутник, ‎плетущийся‏ ‎за ‎Землей, ‎Луна ‎– ‎сегодня‏ ‎не ‎скучала.‏ ‎На‏ ‎прогулку ‎с ‎ней‏ ‎вышли ‎соседи,‏ ‎далекие ‎и ‎недосягаемые, ‎но‏ ‎все‏ ‎же ‎соседи.

Глаза‏ ‎Джемма ‎держала‏ ‎закрытыми, ‎напряженное ‎тело ‎хотело ‎прилечь,‏ ‎и‏ ‎она ‎разрешила.‏ ‎Ее ‎искусанные‏ ‎губы ‎подергивались, ‎пытаясь ‎изобразить ‎подобие‏ ‎скупой‏ ‎улыбки,‏ ‎не ‎точно‏ ‎распознавая ‎посылы,‏ ‎идущие ‎по‏ ‎нервам‏ ‎от ‎мозга.‏ ‎Если ‎человек ‎тянет ‎за ‎лямки‏ ‎прошлое, ‎меняет‏ ‎мимику,‏ ‎искривляя ‎губы ‎–‏ ‎это ‎значит,‏ ‎что ‎там ‎было ‎веселей,‏ ‎чем‏ ‎сейчас ‎в‏ ‎настоящем. ‎Не‏ ‎имеет ‎значения, ‎что ‎служило ‎позывом‏ ‎–самоирония,‏ ‎сарказм, ‎сатира,‏ ‎надменность ‎или‏ ‎идиотские ‎шутки, ‎так ‎как ‎семнадцать‏ ‎мышц‏ ‎лица‏ ‎напрягались ‎не‏ ‎беспричинно. ‎Улыбка‏ ‎– ‎она‏ ‎как‏ ‎персик. ‎А‏ ‎персик, ‎как ‎юная ‎девичья ‎грудь‏ ‎– ‎хочется‏ ‎целовать.‏ ‎

Перед ‎глазами ‎стоял‏ ‎один ‎из‏ ‎душных ‎вечеров: ‎

-«Если ‎в‏ ‎мире‏ ‎все ‎бессмысленно,‏ ‎что ‎мешает‏ ‎выдумать ‎какой-нибудь ‎смысл?»

-Джемма, ‎перестань ‎цитировать‏ ‎Кэрролла,‏ ‎и ‎займись,‏ ‎наконец, ‎делом.‏ ‎Джарольд ‎прибудет ‎с ‎минуты ‎на‏ ‎минуту,‏ ‎а‏ ‎завтра ‎прилетает‏ ‎отец ‎и‏ ‎ты ‎должна‏ ‎дать‏ ‎согласие ‎о‏ ‎поступление ‎на ‎курсы ‎высшей ‎дипломатии.‏ ‎Пора ‎уже‏ ‎думать‏ ‎о ‎серьезном.

-«Серьезное ‎отношение‏ ‎к ‎чему‏ ‎бы ‎то ‎ни ‎было‏ ‎в‏ ‎этой ‎жизни‏ ‎является ‎роковой‏ ‎ошибкой.\\ ‎– ‎А ‎жизнь ‎–‏ ‎это‏ ‎серьезно?\\ ‎–‏ ‎О, ‎да‏ ‎жизнь ‎– ‎это ‎серьезно! ‎Но‏ ‎не‏ ‎очень…»

-Я‏ ‎же ‎сказала:‏ ‎хватит!

-Я ‎не‏ ‎собираюсь ‎тратить‏ ‎свою‏ ‎жизнь ‎на‏ ‎ваши ‎прихоти, ‎дорогая ‎мама.

-Но ‎ведь‏ ‎мы ‎тратили‏ ‎свою‏ ‎жизнь ‎на ‎твои‏ ‎прихоти? ‎Художественная‏ ‎школа? ‎Пожалуйста. ‎Домашние ‎уроки‏ ‎игры‏ ‎на ‎фортепиано?‏ ‎Пожалуйста? ‎Но‏ ‎теперь-то ‎у ‎тебя ‎должна ‎быть‏ ‎настоящая‏ ‎профессия?

- Я ‎буду‏ ‎писать.

-А ‎как‏ ‎ты ‎будешь ‎себя ‎кормить? ‎Бумагой?‏ ‎Скажи,‏ ‎чем‏ ‎плоха ‎дипломатия?‏ ‎Ты ‎была‏ ‎в ‎Африке‏ ‎с‏ ‎гуманитарной ‎миссией.‏ ‎Тебе ‎же ‎понравилось, ‎а ‎дипломатия,‏ ‎насколько ‎я‏ ‎знаю,‏ ‎сопредельна ‎со ‎всем‏ ‎этим.

- Черному ‎континенту‏ ‎никто ‎не ‎сможет ‎помочь,‏ ‎хоть‏ ‎сто ‎тысяч‏ ‎гуманитарных ‎миссий,‏ ‎пока ‎они ‎не ‎захотят ‎этого‏ ‎сами.‏ ‎А ‎они‏ ‎этого ‎не‏ ‎хотят, ‎им ‎нравится ‎воевать, ‎нравится‏ ‎убивать‏ ‎друг‏ ‎друга. ‎Я‏ ‎видела. ‎

-Да‏ ‎Бог ‎с‏ ‎ней‏ ‎с ‎этой‏ ‎Африкой, ‎подумай ‎о ‎себе, ‎дитя…

Вкус‏ ‎какао ‎выпитого‏ ‎в‏ ‎тот ‎вечер ‎и‏ ‎сейчас ‎ощущался‏ ‎во ‎рту. ‎Какао ‎с‏ ‎плантаций‏ ‎ее ‎отца,‏ ‎какао ‎собранный‏ ‎израненными ‎руками ‎тех, ‎кто ‎готов‏ ‎трудиться‏ ‎за ‎полдоллара‏ ‎в ‎час.‏ ‎Ее ‎мама ‎говорила ‎еще ‎долго,‏ ‎но‏ ‎она‏ ‎не ‎слушала,‏ ‎и ‎понемногу‏ ‎начинала ‎раздражаться,‏ ‎помогало‏ ‎открытое ‎окно,‏ ‎которое ‎позволяло ‎увидеть ‎людей ‎с‏ ‎согнутыми ‎спинами‏ ‎собирающих‏ ‎хлопковую ‎вату ‎с‏ ‎колючих ‎ощерившихся‏ ‎кустарников. ‎Робкий ‎ненавящивый ‎стук‏ ‎в‏ ‎дверь ‎оказался‏ ‎спасительным. ‎Молодой‏ ‎человек ‎в ‎твидовом ‎пиджаке ‎с‏ ‎туалевой‏ ‎подкладкой ‎в‏ ‎этот ‎теплый‏ ‎вечер ‎выглядел ‎немного ‎нелепо. ‎В‏ ‎руках‏ ‎он‏ ‎теребил ‎фетровую‏ ‎шляпу ‎с‏ ‎лентой ‎и‏ ‎приподнятыми‏ ‎вверх ‎полями,‏ ‎волнение ‎сжигало, ‎он ‎нетерпеливо ‎переминался‏ ‎с ‎ноги‏ ‎на‏ ‎ногу.

Два ‎человека ‎неспешно‏ ‎прогуливались ‎по‏ ‎ночному ‎бульвару. ‎Истрескавшийся ‎тротуар‏ ‎заставлял‏ ‎обращать ‎на‏ ‎себя ‎внимание.

-Джемма,‏ ‎я ‎хотел ‎сказать…

-Я ‎знаю, ‎Джарельд.‏ ‎Взгляните‏ ‎на ‎небо,‏ ‎что ‎вы‏ ‎там ‎видите?

-Сияние ‎звезд, ‎бесконечно ‎далеких‏ ‎и…

-А‏ ‎луну‏ ‎вы ‎видите?

-Да,‏ ‎конечно.

-И ‎как‏ ‎вам ‎она?

-Невообразимо‏ ‎прекрасна,‏ ‎я ‎не‏ ‎могу ‎подобрать ‎слов ‎насколько…

-Боже, ‎Джарольд,‏ ‎это ‎всего‏ ‎лишь‏ ‎желтая ‎сережка, ‎дешевая‏ ‎бижутерия ‎воткнутая‏ ‎в ‎небесную ‎мочку, ‎понимаете?

-Не‏ ‎вполне…

-В‏ ‎том-то ‎и‏ ‎дело, ‎что‏ ‎не ‎вполне…

Она ‎позволила ‎веками ‎подняться‏ ‎и‏ ‎глаза ‎увидели‏ ‎южную ‎ночь.‏ ‎Оперлась ‎на ‎локоть, ‎утопив ‎его‏ ‎на‏ ‎четверть‏ ‎в ‎еще‏ ‎не ‎остывшем‏ ‎песке, ‎после‏ ‎встала‏ ‎на ‎обе‏ ‎ноги. ‎Немного ‎покачивало, ‎нетвердой ‎походкой‏ ‎Джемма ‎двинулась‏ ‎к‏ ‎границе ‎отделяющей ‎водную‏ ‎среду ‎от‏ ‎тверди ‎суши. ‎Остатки ‎волны‏ ‎лизали‏ ‎кончики ‎пальцев…‏ ‎

-Куда ‎мы‏ ‎летим, ‎Бартлби?

-В ‎Москву, ‎Локи.

-А ‎что‏ ‎там?

-Будем‏ ‎карать.

-Всех?

-Без ‎исключения.

-Уверен,‏ ‎что ‎там‏ ‎найдется ‎пара ‎праведников.

-Нет, ‎Локи, ‎грешники‏ ‎все.‏ ‎Я‏ ‎проверял ‎по‏ ‎базе, ‎вот‏ ‎распечатка. ‎Знал,‏ ‎что‏ ‎ты ‎начнешь‏ ‎зудеть.

-А ‎Он ‎в ‎курсе?

-Естественно ‎Он‏ ‎в ‎курсе,‏ ‎Локи.

-И‏ ‎что ‎сказал?

-Ничего ‎не‏ ‎сказал. ‎Заплакал.

-Подожди,‏ ‎Бартлби, ‎там ‎девушка ‎на‏ ‎пляже.‏ ‎Она… ‎Она‏ ‎хочет ‎умереть!

-И‏ ‎что?

-Нельзя ‎допустить.

-Мы ‎опаздываем, ‎Локи.

-Иначе ‎никто‏ ‎не‏ ‎прочтет ‎ее‏ ‎книгу.

-Людям ‎не‏ ‎нужны ‎книги, ‎Локи.

-Эта ‎нужна. ‎

-Ну‏ ‎тогда‏ ‎заморозь‏ ‎море.

- Она ‎заподозрит.

-Заморозь‏ ‎только ‎подле‏ ‎нее.

-Заподозрит ‎тем‏ ‎более.‏ ‎Адриатическое ‎море‏ ‎не ‎может ‎замерзнуть, ‎оно ‎в‏ ‎субтропическом ‎климатическом‏ ‎поясе.

-Заканчивай‏ ‎с ‎лекцией, ‎Локи.‏ ‎У ‎меня‏ ‎«отлично» ‎по ‎географии.

-Потому ‎что‏ ‎ты‏ ‎прелюбодействовал ‎с‏ ‎учительницей.

-Согласен. ‎Но‏ ‎про ‎тропики-то ‎я ‎слышал. ‎Короче,‏ ‎пусть‏ ‎она ‎просто‏ ‎уснет. ‎Потом‏ ‎попросим ‎Мафусаила ‎чтоб ‎он ‎все‏ ‎подправил.‏ ‎Летим,‏ ‎Локи, ‎нам‏ ‎сегодня ‎еще‏ ‎нужно ‎успеть‏ ‎в‏ ‎Вашингтон.

Джемма ‎опять‏ ‎открыла ‎глаза. ‎Все ‎тот ‎же‏ ‎пляж, ‎слева‏ ‎валялась‏ ‎рукопись ‎с ‎растекшимися‏ ‎пятнами ‎от‏ ‎соленой ‎воды ‎на ‎страницах,‏ ‎справа‏ ‎бутылка ‎с‏ ‎двумя ‎глотками‏ ‎внутри. ‎Она ‎плохо ‎помнила ‎вчерашний‏ ‎день‏ ‎и ‎то,‏ ‎как ‎уснула.‏ ‎Наверно ‎виной ‎всему ‎была ‎почти‏ ‎допитая‏ ‎бутылка,‏ ‎сквозь ‎которую,‏ ‎преломляясь, ‎ступал‏ ‎солнечный ‎свет.