Действительная история. Что есть

Человек до конца не соответствует тем представлениям о себе, тому образу бытия, которые он считает очевидными. И в то же время проживает свое бытие как фундаментально существующее, как несомненное. Лично для меня с этой бесконечно самоуверенной уклончивости, с этих подмигиваний неизвестного кого, и начинается философия.

Основоположник социологии Эмиль Дюркгейм нивелировал индивида, описывая его лишь как «бесформенное вещество» [1], форму которому придает социум. Но может ли быть действительно фундаментальным несомненное для индивида бытие (текущее устройство социума), если человек никогда не соответствует этому бытию до конца? Некий фактор истории оказывается за рамкой «индивид — социум».

Карл Маркс описывал исторический процесс как череду смен различных форм ложного сознания [2], тем самым подчеркивая, что не только «бесформенное вещество», но и придающий ему форму гончар (социум) лишь иллюзорный фундамент бытия. По Марксу существует действительная история, двигателем которой является развитие материального базиса, ведущая к мировой пролетарской революции, которая раскроет суть и объятья действительного бытия для человечества.

Таким образом, по Марксу действительная история (развитие материального базиса) определяет содержание рамки «индивид — социум», то есть задает исторической процесс как таковой. Несостоятельность концепта «пролетариат» в его индустриальном понимании (постиндустриальный пролетариат — территория постмодерна) не отменяет убедительности представлений Маркса о ложном сознании. Сознание людей в исторической динамике меняется так, как будто все его предыдущие формы были ложными, и в то же время текущая форма представляется безусловной.

Мир ложного сознания Маркса напоминает мир теней Платона в условиях, когда нет человека, способного повернуть голову и увидеть подлинный мир идей, чтобы затем донести весть о нем людям. Пролетариат в этом отношении не повернул голову в сторону осознания своих интересов и не преобразил человечество. По Платону несовершенство проявления идеи в бытии предопределено несовершенством материи, в которой идея манифестируется. В каком-то смысле материя и есть «бесформенное вещество», форму которому придает манифестация идеи.

Постмодерн строится на освобождении бесформенного вещества. На преодолении диктатуры формы. Что такое ризома Делеза и Гваттари, как не бесформенное, разлитое в пространстве вещество, которое обретает субъектность или которому приписывается субъектность? Что применительно к Платону означает переход на сторону материи, противопоставляемой миру идей. Но бесформенное вещество не может существовать само по себе, ему необходима идея как инструмент проявления, в противном случае, оно будет равно пустоте. Вне логоса материя есть пустота.

В такой перевернутой картине уже не идея (логос) является господином материи, а материя претендует на роль господина логоса. Материя нуждается в идее для своего воплощения, и в то же время стремится сделать это воплощение свободным от форм, то есть перейти к свободно-хаотичному жонглированию идеями. Этот жонглер и есть ризома.

Платон изгонял «жонглера» из идеального государства.

Цитата [3]:

«Возможно, ты скажешь, что он [жонглер, прим. АМ] не согласуется с нашим государственным устройством, потому что у нас человек не может быть ни двойственным, ни множественным, раз каждый делает что-то одно.

— Да, скажу, что не согласуется.

— Поэтому только в нашем государстве мы обнаружим, что сапожник — это сапожник, а не кормчий вдобавок к своему сапожному делу; что земледелец — это земледелец, а не судья вдобавок к своему земледельческому труду и военный человек — это военный, а не делец вдобавок к своим военным занятиям; и так далее.

— Это верно.

— Если же человек, обладающий умением перевоплощаться и подражать чему угодно, сам прибудет в наше государство, желая показать нам свои творения, мы преклонимся перед ним как перед чем-то священным, удивительным и приятным, но скажем, что такого человека у нас в государстве не существует и что недозволено здесь таким становиться, да и отошлем его в другое государство, умастив ему главу благовониями и увенчав шерстяной повязкой».

В идеальном государстве люди идеально соответствуют своему бытию. Сапожник — идее сапожника, земледелец — идее земледельца, а военный человек — идее военного человека. Перевоплощения же, двойственности и множественности идентичностей в идеальном государстве Платона не существует и недозволено.

Идеальное государство — это идея, говоря же о ее воплощении в бытии, Платон подчеркивает, что речь идет о «подражании» идеальному государству, о всегда несовершенной манифестации его идеи.

Цитата [4]: «Мы и сами — творцы трагедии, наипрекраснейшей, сколь возможно, и наилучшей. Ведь весь наш государственный строй представляет собой подражание самой прекрасной и наилучшей жизни. Мы утверждаем, что это и есть наиболее истинная трагедия».

Манифестация идеи может быть рассмотрена как своего рода игра, в которой игрок (актер) выбирает роль, но в то же время никогда не соответствует ей до конца на протяжении всей своей жизни. Сама игра допускается у Платона как неизбежность, как суть бытия, но исключительно в правильном исполнении.

Цитата [3]: «Сами удовольствуемся, по соображениям пользы, более суровым, хотя бы и менее приятным поэтом и творцом сказаний, который подражал бы у нас способу выражения человека порядочного и то, о чем он говорит, излагал бы согласно образцам, установленным нами вначале».

Игра в идеальное государство со стремлением к полному соответствию своей роли допустима и необходима по Платону.

В мире же ризомы всё строго наоборот. Там (или тут) не существует и недозволено единичной идентичности, а множественная правит бал.

Если между этими мирами идет война, то человек играет в ней ключевую роль или является ее центром. Кошка не может отказаться от идеи кошки, она всецело ей определена. Точно также камень определен логосом камня, он не может выйти за установленную для него рамку. А человек — может. Человек находится в своего рода партнерских отношениях с логосом, выступая в качестве и объекта, и субъекта одновременно.

В этом ключе человек является местом манифестации не только идей, но и ризоматического начала. На мой взгляд, на этой границе балансирует марксизм. С одной стороны, явный переход на сторону материи, ее воспевание и стремление преодолеть классическую философию (классический логос как таковой). С другой стороны, упаковывание материи в новый логос (в веру в пролетариат).

Грамши, описывая обыденное сознание, выделял такую категорию как «здравый смысл» [5]. Здравый смысл по Грамши представляет собой преломление действительной истории в практике человеческой жизни. Человек не понимает, что он делает (на рефлексию по Грамши претендует марксизм), но делает — выходит за рамки своего обыденного сознания, следуя по руслу действительной истории. Из чего можно заключить, что нечто в человеке «здраво» понимает ложность всех иллюзий бытия (форм ложного сознания) и ведет его к неявленной цели. Куда-то ведь здравый смысл нас ведет, на то он и здравый.

Вторым фатальным вызовом для материи проявленной через человека является ее конечность. Человек смертен. Свободное жонглирование идеями, даже если оно будет достигнуто, ограничено смертью. Да и может ли оно быть до конца свободным при наличии фатума конца жизни? Моя смелая гипотеза заключается в том, что «здравый смысл» неуклонно ведет нас к бессмертию.

Я предлагаю рассмотреть историю как войну между миром идей и материей. Тем самым наделив материю субъектным началом. Поскольку это начало лежит вне логоса, описать его словом или знаком не представляется возможным. Мы можем только приближаться (или как будто приближаться) к этому описанию. Мне представляется наиболее убедительной метафора ризомы, с поправкой на то, что через ризому себя манифестирует пустота (материя без логоса есть пустота).

Ризоматическая программа (она же «здравый смысл») не может не включать в себя достижение бессмертия. Поскольку только бессмертная и в то же время проявившаяся материя может претендовать на роль господина над миром идей.

Очевидно, что достижение бессмертия означает конец человека. Это строго совпадающие события, в какой бы форме ни было достигнуто бессмертие, человека за этим пределом уже нет. А есть проявившаяся пустота.

[1] Эмиль Дюркгейм, Правила социологического метода, АСТ, 2021 год, Москва.

[2] Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Немецкая идеология, Политиздат, 1956 год, Москва.

[3] Платон, Государство. Книга III, Мысль, 1971 год, Москва.

[4] Платон, Законы, 2020 год, АСТ, Москва.

[5] Антонио Грамши, Тюремные тетради. Часть первая, Издательство политической литературы, 1991 год, Москва.