7 апреля ‎1825‏ ‎года

21 марта ‎2020‏ ‎года, ‎суббота

Сытный ‎рынок ‎— ‎старейший‏ ‎рынок ‎Санкт-Петербурга,‏ ‎основанный‏ ‎в ‎1711 ‎году.

Первоначальное‏ ‎название ‎–‏ ‎Обжорный, ‎досталось ‎от ‎находившегося‏ ‎на‏ ‎Троицкой ‎площади‏ ‎первого ‎петербуржского‏ ‎рынка, ‎сгоревшего ‎в ‎пожаре ‎28‏ ‎июля‏ ‎1710 ‎года.

Иногда‏ ‎употребляется ‎неправильное‏ ‎название ‎Ситный ‎рынок.

— Обратите ‎внимание ‎на‏ ‎этот‏ ‎памятник‏ ‎ушедшей ‎эпохи.‏ ‎Учебник ‎«Цветоведение»‏ ‎издания ‎1952‏ ‎года.‏ ‎Как ‎тогда‏ ‎было ‎принято, ‎во ‎вступлении ‎автор‏ ‎цитирует ‎«основоположников»:

«… Цвет,‏ ‎-‏ ‎пишет ‎В.И.Ленин ‎в‏ ‎своём ‎гениальном‏ ‎труде ‎«Материализм ‎и ‎эмпириокритицизм»,‏ ‎-‏ ‎есть ‎результат‏ ‎воздействия ‎физического‏ ‎объекта ‎на ‎сетчатку ‎= ‎ощущение‏ ‎есть‏ ‎результат ‎воздействия‏ ‎материи ‎на‏ ‎наши ‎органы ‎чувств», ‎подчеркивая ‎при‏ ‎этом,‏ ‎что‏ ‎«наши ‎ощущения‏ ‎отражают ‎объективную‏ ‎реальность, ‎т.е.‏ ‎то,‏ ‎что ‎существует‏ ‎независимо ‎от ‎человечества ‎и ‎от‏ ‎человеческих ‎ощущений».

Но,‏ ‎во-первых,‏ ‎это ‎не ‎так.‏ ‎Однако, ‎мы‏ ‎говорим ‎не ‎о ‎цветоведении,‏ ‎а‏ ‎о ‎цитировании.‏ ‎Поэтому, ‎во-вторых.

А‏ ‎во-вторых, ‎обратимся ‎к ‎первоисточнику.

Начало ‎цитаты‏ ‎находится‏ ‎во ‎втором‏ ‎разделе ‎первой‏ ‎главы, ‎а ‎конец, ‎который ‎«подчёркивает‏ ‎при‏ ‎этом»,‏ ‎в ‎седьмом‏ ‎разделе ‎пятой!‏ ‎И ‎вовсе‏ ‎её‏ ‎при ‎этом‏ ‎не ‎«подчёркивая», ‎потому ‎что, ‎если‏ ‎вернуться ‎в‏ ‎первую‏ ‎главу ‎и ‎прочитать‏ ‎весь ‎раздел‏ ‎целиком, ‎то ‎выяснится, ‎что‏ ‎Ленин‏ ‎ничего ‎такого‏ ‎в ‎виду‏ ‎не ‎имел. ‎Но ‎не ‎будем‏ ‎углубляться,‏ ‎потому ‎что‏ ‎это ‎снова‏ ‎будет ‎«во-первых».

Получается, ‎что ‎автор ‎сознательно‏ ‎искажает‏ ‎ленинскую‏ ‎мысль, ‎склеивая‏ ‎из ‎двух‏ ‎разрозненных ‎цитат‏ ‎одну,‏ ‎чтобы ‎подкрепить‏ ‎материалистический ‎взгляд ‎на ‎природу ‎исключительно‏ ‎субъективного ‎явления!

— Ну,‏ ‎боюсь,‏ ‎что ‎теперь ‎поздно‏ ‎об ‎этом‏ ‎говорить. ‎На ‎парткоме ‎его‏ ‎уже‏ ‎не ‎пропесочить.‏ ‎Меня ‎больше‏ ‎удивляет ‎знак ‎равенства ‎в ‎первой‏ ‎части‏ ‎цитаты. ‎Зачем‏ ‎в ‎тексте‏ ‎математический ‎символ?

Почему ‎С.С. ‎Лебедев, ‎так‏ ‎и‏ ‎не‏ ‎засветивший, ‎кстати,‏ ‎в ‎выходных‏ ‎данных ‎своего‏ ‎имени-отчества,‏ ‎не ‎подрихтовал‏ ‎эту ‎корявую ‎фразу ‎и, ‎выкинув‏ ‎на ‎фиг‏ ‎знак‏ ‎равенства, ‎не ‎написал‏ ‎так:

Цвет ‎есть‏ ‎результат ‎воздействия ‎физического ‎объекта‏ ‎на‏ ‎сетчатку, ‎ПОТОМУ‏ ‎ЧТО ‎ощущение‏ ‎есть ‎результат ‎воздействия ‎материи ‎на‏ ‎наши‏ ‎органы ‎чувств,‏ ‎КОТОРЫЕ ‎отражают‏ ‎объективную ‎реальность, ‎КОТОРАЯ ‎существует ‎независимо‏ ‎от‏ ‎человечества‏ ‎и ‎от‏ ‎человеческих ‎ощущений.

Текст‏ ‎должен ‎читаться‏ ‎как‏ ‎стихи. ‎Так‏ ‎он ‎скорее ‎найдёт ‎дорогу ‎к‏ ‎сердцу ‎читателя.

— О,‏ ‎да‏ ‎вы ‎ничуть ‎не‏ ‎лучше ‎автора‏ ‎«Цветоведения»!

— Удивительнее ‎то, ‎что ‎на‏ ‎дворе‏ ‎стоит ‎две‏ ‎тысячи ‎двадцатый‏ ‎год, ‎а ‎мы ‎продолжаем ‎цитировать‏ ‎Ленина.

— Если‏ ‎Ленин ‎вам‏ ‎не ‎по‏ ‎душе, ‎обратите ‎внимание ‎на ‎«Монсеньор‏ ‎Кихот»‏ ‎Грэма‏ ‎Грина. ‎Путешествие‏ ‎по ‎постфранкистской‏ ‎Испании ‎двух‏ ‎любителей‏ ‎литературы. ‎Один‏ ‎читает ‎Маркса, ‎другой ‎– ‎какого-то‏ ‎католического ‎теолога,‏ ‎всю‏ ‎дорогу ‎обильно ‎цитируя‏ ‎обоих.

— Я ‎читал‏ ‎эту ‎книгу. ‎От ‎автора‏ ‎«Наш‏ ‎человек ‎в‏ ‎Гаване» ‎меньшего‏ ‎и ‎не ‎ждёшь. ‎Я, ‎знаете‏ ‎ли,‏ ‎регулярно ‎пасусь‏ ‎среди ‎книжных‏ ‎развалов, ‎чаще ‎просто ‎разглядывая ‎обложки,‏ ‎чем‏ ‎покупая,‏ ‎и ‎ваш‏ ‎лоток ‎давно‏ ‎выделил ‎среди‏ ‎прочих,‏ ‎ибо ‎заметил‏ ‎за ‎вами, ‎определённый, ‎в ‎чём-то‏ ‎совпадающий ‎с‏ ‎моим‏ ‎собственным, ‎вкус.

Потому ‎что,‏ ‎как ‎ни‏ ‎взгляну ‎на ‎ваш ‎прилавок,‏ ‎так‏ ‎сразу ‎вижу‏ ‎одну-две, ‎а‏ ‎то ‎и ‎три ‎уже ‎читанных‏ ‎мною‏ ‎книги. ‎Они‏ ‎тут ‎словно‏ ‎старые ‎знакомые, ‎случайно ‎встреченные ‎в‏ ‎густой‏ ‎толпе‏ ‎на ‎улице.

Вот,‏ ‎например, ‎Татьяна‏ ‎Толстая, ‎«Кысь».‏ ‎Больше‏ ‎всего ‎мне‏ ‎нравится ‎глава ‎в ‎которой ‎герой‏ ‎наводит ‎порядок‏ ‎в‏ ‎библиотеке, ‎расставляя ‎книги‏ ‎по ‎интуитивно‏ ‎угадываемым ‎принципам ‎каталогизации. ‎Учитывая,‏ ‎размещение‏ ‎этой ‎главы‏ ‎ближе ‎к‏ ‎концу, ‎напрашивается ‎аналогия ‎с ‎библиографией.

Так‏ ‎вот,‏ ‎когда ‎я‏ ‎гляжу ‎на‏ ‎ваш ‎прилавок, ‎то ‎вижу ‎и‏ ‎здесь‏ ‎некий‏ ‎порядок. ‎Сначала‏ ‎можно ‎подумать,‏ ‎что ‎он‏ ‎очень‏ ‎простой. ‎У‏ ‎тех, ‎что ‎в ‎коробках, ‎видна‏ ‎надпись ‎на‏ ‎корешке,‏ ‎а ‎у ‎тех,‏ ‎что ‎на‏ ‎столе, ‎виден ‎рисунок ‎на‏ ‎обложке.‏ ‎Но ‎окинешь‏ ‎взглядом ‎ряд,‏ ‎и ‎замечаешь ‎одну ‎книгу, ‎а‏ ‎рядом‏ ‎другую, ‎понимая,‏ ‎что ‎это‏ ‎соседство ‎не ‎случайно. ‎Двигаясь ‎взглядом‏ ‎дальше,‏ ‎видишь,‏ ‎что ‎и‏ ‎следующая ‎тут‏ ‎лежит ‎неспроста.‏ ‎А‏ ‎вместе ‎они‏ ‎уже ‎составляют ‎какое-то ‎послание, ‎понять‏ ‎которое ‎можно,‏ ‎прочтя‏ ‎каждую ‎из ‎составляющих‏ ‎его ‎книг.

— Тогда‏ ‎вот ‎вам ‎превосходный ‎пример‏ ‎перечисления‏ ‎прочитанных ‎персонажем‏ ‎книг ‎для‏ ‎создания ‎его ‎портрета. ‎Александр ‎Сергеевич,‏ ‎в‏ ‎восьмой ‎главе‏ ‎даёт ‎нам‏ ‎взглянуть ‎на ‎книжную ‎полку ‎Евгения‏ ‎в‏ ‎тех‏ ‎запертых ‎покоях,‏ ‎где ‎«зимовал‏ ‎он ‎как‏ ‎сурок».

— Благодарю‏ ‎вас, ‎я‏ ‎конечно ‎же ‎читал ‎его. ‎Причём,‏ ‎сначала ‎в‏ ‎школе,‏ ‎даже ‎не ‎подозревая,‏ ‎что ‎в‏ ‎учебнике ‎по ‎литературе ‎сокращённый‏ ‎вариант,‏ ‎а ‎потом,‏ ‎целиком ‎и‏ ‎с ‎комментариями ‎Набокова. ‎Представляя ‎нам‏ ‎авторов‏ ‎из ‎онегинской‏ ‎библиотеки, ‎Владимир‏ ‎Владимирович, ‎заодно ‎прикидывает ‎необходимое ‎для‏ ‎прочтения‏ ‎время,‏ ‎вычисляя ‎таким‏ ‎образом ‎дату‏ ‎финального ‎объяснения‏ ‎Онегина‏ ‎с ‎Татьяной‏ ‎седьмым ‎апреля ‎1825 ‎года. ‎По‏ ‎старому ‎стилю,‏ ‎разумеется.

— Всем‏ ‎бы ‎писателям ‎по‏ ‎такому ‎комментатору!

— Да,‏ ‎а ‎то ‎приходится ‎самому‏ ‎всё‏ ‎разжёвывать.

— Тогда ‎вот‏ ‎вам ‎полное‏ ‎издание ‎«12 ‎стульев» ‎с ‎прекрасным‏ ‎вступительным‏ ‎комментарием ‎Одесского‏ ‎и ‎Фельдмана.‏ ‎Сегодняшний ‎читатель ‎уже ‎не ‎поймёт‏ ‎очевидных‏ ‎современнику‏ ‎Ильфа ‎и‏ ‎Петрова ‎намёков.‏ ‎Вы ‎ведь,‏ ‎знаете,‏ ‎что ‎и‏ ‎эту ‎книгу ‎читали ‎в ‎сокращённом‏ ‎варианте?

— Прекрасно ‎знаю.‏ ‎Как,‏ ‎впрочем, ‎и ‎то,‏ ‎что ‎сокращение‏ ‎пошло ‎роману ‎только ‎на‏ ‎пользу.‏ ‎В ‎исходном‏ ‎тексте ‎можно‏ ‎увязнуть ‎словно ‎в ‎болоте, ‎итоговый‏ ‎же‏ ‎вариант ‎читается‏ ‎так, ‎что‏ ‎ветер ‎в ‎ушах ‎свистит!

— Вижу ‎вас‏ ‎не‏ ‎так‏ ‎просто ‎чем-либо‏ ‎удивить. ‎Специально‏ ‎для ‎вас‏ ‎есть‏ ‎настоящая ‎диковина‏ ‎– ‎tweet-роман. ‎Бережно ‎расходуя ‎время‏ ‎читателя, ‎автор‏ ‎выбрасывает‏ ‎за ‎борт ‎повествования‏ ‎весь ‎балласт.‏ ‎Вы ‎не ‎найдёте ‎здесь‏ ‎пришвинских‏ ‎описаний ‎догорающего‏ ‎дома-музея. ‎Герои‏ ‎сами ‎расскажут ‎обо ‎всём ‎читателю.

— Понятно.‏ ‎Пьеса.‏ ‎Как ‎пишет‏ ‎Олег ‎Стрижак‏ ‎в ‎романе ‎«Мальчик»: ‎«не ‎умел‏ ‎и‏ ‎сейчас‏ ‎не ‎умею‏ ‎читать ‎пьесы,‏ ‎один ‎вид‏ ‎драматического‏ ‎текста ‎с‏ ‎ремарками ‎наводит ‎на ‎меня ‎тоску».‏ ‎О ‎чём‏ ‎там,‏ ‎вкратце?

— Герой ‎романа, ‎начитавшись‏ ‎книг, ‎пишет‏ ‎собственную, ‎щедро ‎заимствуя ‎сюжетные‏ ‎ходы‏ ‎у ‎русских‏ ‎классиков. ‎Автор‏ ‎подобен ‎поэту, ‎сочиняющему ‎новые ‎слова‏ ‎на‏ ‎старую ‎музыку.

— Добавьте‏ ‎к ‎этому,‏ ‎что ‎он ‎не ‎скупится ‎на‏ ‎похвалы‏ ‎в‏ ‎свой ‎собственный‏ ‎адрес. ‎Они‏ ‎сами ‎это‏ ‎всё‏ ‎про ‎себя‏ ‎и ‎пишут. ‎Можете ‎мне ‎верить,‏ ‎я ‎в‏ ‎издательстве‏ ‎работаю.

— То-то ‎вы ‎так‏ ‎внимательно ‎выходные‏ ‎данные ‎смотрите.

— И ‎выходные ‎данные,‏ ‎и‏ ‎качество ‎печати,‏ ‎склейки ‎и‏ ‎обрезки. ‎Привычка ‎всюду ‎искать ‎брак.

— Художественную‏ ‎литературу‏ ‎печатаете?

— Увы, ‎нет.‏ ‎Всё ‎больше‏ ‎рекламу. ‎Иногда ‎ведомственные ‎брошюры, ‎если‏ ‎коммерсанты‏ ‎на‏ ‎тендере ‎заказ‏ ‎заарканят. ‎Но‏ ‎с ‎ними‏ ‎вечно‏ ‎столько ‎проблем,‏ ‎что… ‎Впрочем, ‎это ‎не ‎интересно.‏ ‎Литература ‎у‏ ‎нас‏ ‎в ‎издательстве ‎должна‏ ‎быть ‎заключена‏ ‎в ‎кавычки. ‎Разве ‎что,‏ ‎в‏ ‎качестве ‎исключения,‏ ‎удалось ‎недавно‏ ‎поработать ‎над ‎альбомом ‎«Достопримечательности ‎Петроградской‏ ‎стороны»‏ ‎по ‎заказу‏ ‎одной ‎турфирмы.‏ ‎Всё ‎остальное ‎открываю ‎с ‎опаской,‏ ‎чтобы‏ ‎не‏ ‎прочитать ‎чего-нибудь‏ ‎духовно ‎несъедобного.‏ ‎Так ‎что‏ ‎там‏ ‎с ‎вашим‏ ‎tweet-романом? ‎Кто ‎автор?

— Современный ‎писатель.

— Это ‎настораживает.‏ ‎Нынешние ‎всё‏ ‎делают‏ ‎как-то ‎не ‎так.‏ ‎Повествование ‎начинают‏ ‎с ‎конца, ‎библиографию ‎ставят‏ ‎в‏ ‎начале.

— Но ‎этот‏ ‎по-прежнему ‎цитирует‏ ‎Ленина ‎во ‎вступлении!

— Звучит ‎интригующе. ‎Дайте‏ ‎взглянуть.

— Не‏ ‎сегодня. ‎Приходите‏ ‎завтра, ‎в‏ ‎это ‎же ‎самое ‎время. ‎Вот‏ ‎вам‏ ‎моя‏ ‎визитная ‎карточка.‏ ‎Митрофан ‎Маркович,‏ ‎букинист.

— Очень ‎приятно!‏ ‎Возьмите‏ ‎мою. ‎Там‏ ‎только ‎телефон ‎с ‎ошибкой ‎в‏ ‎префиксе, ‎но‏ ‎я‏ ‎на ‎обороте ‎написал‏ ‎правильный.

История, ‎которую‏ ‎я ‎расскажу, ‎началась ‎с ‎того,‏ ‎что ‎на‏ ‎факультете‏ ‎предложили ‎взять ‎дополнительный‏ ‎предмет.

Знакомая ‎преподаватель‏ ‎советовала ‎брать ‎по ‎отдельному‏ ‎договору,‏ ‎но ‎учебный‏ ‎отдел ‎просто‏ ‎расширил ‎существующий ‎курс, ‎нарастив ‎часы‏ ‎увеличением‏ ‎количества ‎лекций‏ ‎и ‎практик.

Весною‏ ‎двадцатого ‎я ‎приступил ‎к ‎работе‏ ‎над‏ ‎Учебно-Методическим‏ ‎Конспектом ‎–‏ ‎«умкой».

Сегодня ‎те‏ ‎времена ‎кажутся‏ ‎«старыми‏ ‎добрыми». ‎Но‏ ‎тогда ‎в ‎сетях ‎царила ‎паника‏ ‎и ‎весну‏ ‎мы‏ ‎запомнили, ‎как ‎«первую‏ ‎самоизоляцию».

И ‎хоть‏ ‎история ‎эта ‎и ‎совпала‏ ‎по‏ ‎времени ‎с‏ ‎началом ‎пандемии,‏ ‎никто ‎из ‎её ‎персонажей ‎не‏ ‎заболел.‏ ‎Все ‎живы,‏ ‎здоровы ‎и‏ ‎по-прежнему ‎с ‎нами. ‎И ‎чтобы‏ ‎соблюсти‏ ‎«масочный‏ ‎режим», ‎мне‏ ‎пришлось ‎придумать‏ ‎им ‎псевдонимы.

Уже‏ ‎очень‏ ‎скоро ‎я‏ ‎задвинул ‎первоначальный ‎замысел ‎в ‎самый‏ ‎дальний ‎ящик‏ ‎стола‏ ‎и, ‎экспериментируя ‎со‏ ‎способами ‎изложения‏ ‎материала, ‎остановился ‎на ‎художественной‏ ‎прозе.

«Умку»‏ ‎всё ‎равно‏ ‎пришлось ‎писать,‏ ‎но ‎и ‎он ‎получился ‎художественным.‏ ‎Сейчас‏ ‎работаю ‎над‏ ‎третьей ‎книгой.‏ ‎Однажды ‎взявшись ‎за ‎это ‎занятие,‏ ‎не‏ ‎так-то‏ ‎просто ‎остановиться.

Хотя,‏ ‎кто ‎знает?!‏ ‎Возможно, ‎среди‏ ‎читателей‏ ‎найдётся ‎достаточно‏ ‎въедливый ‎критик?

Рассказ ‎мой ‎будет ‎интересен‏ ‎неравнодушному ‎к‏ ‎литературе‏ ‎читателю. ‎Как ‎и‏ ‎его ‎герой,‏ ‎все ‎мы ‎порой ‎ищем‏ ‎решение‏ ‎на ‎страницах‏ ‎любимых ‎книг.‏ ‎Но ‎реальность ‎безжалостно ‎опрокидывает ‎наши‏ ‎построения.

***

Итак,‏ ‎весною ‎двадцатого‏ ‎я ‎пишу‏ ‎учебно-методический ‎конспект ‎курса ‎«Допечатная ‎подготовка‏ ‎и‏ ‎управление‏ ‎цветом».

За ‎основу‏ ‎решаю ‎взять‏ ‎этапы ‎подготовки‏ ‎к‏ ‎печати ‎какого-нибудь‏ ‎полиграфического ‎изделия ‎и ‎на ‎его‏ ‎примере ‎рассказать‏ ‎студентам‏ ‎и ‎о ‎допечатной‏ ‎подготовке, ‎и‏ ‎об ‎управлении ‎цветом.

Пусть ‎оно‏ ‎потребует‏ ‎постпечатной ‎отделки,‏ ‎такой ‎как‏ ‎вырубка, ‎тиснение, ‎выборочный ‎УФ-лак… ‎Последний,‏ ‎кстати,‏ ‎за ‎счёт‏ ‎собственного ‎спектра‏ ‎поглощения ‎меняет ‎цвет ‎запечатанной ‎поверхности‏ ‎под‏ ‎ним,‏ ‎что ‎будет‏ ‎полезным ‎уже‏ ‎на ‎лекции‏ ‎об‏ ‎управлении ‎цветом.

И‏ ‎я ‎начинаю ‎придумывать ‎историю ‎работы,‏ ‎попутно ‎заполняя‏ ‎спецификацию‏ ‎вымышленного ‎заказа.

Главным ‎героем‏ ‎будет ‎многостраничное‏ ‎издание ‎– ‎брошюра ‎термоклеевого‏ ‎скрепления!‏ ‎Это ‎позволит‏ ‎мне ‎рассказать‏ ‎о ‎схемах ‎фальцовки ‎шестнадцатиполосных ‎тетрадей.‏ ‎А‏ ‎на ‎обложке‏ ‎будут ‎тиснение‏ ‎фольгой ‎и ‎выборочный ‎УФ-лак! ‎А‏ ‎на‏ ‎развороте‏ ‎между ‎блоком‏ ‎и ‎обложкой‏ ‎будет ‎реклама.‏ ‎А‏ ‎разнотон ‎в‏ ‎правой ‎и ‎левой ‎частях ‎модуля,‏ ‎возникший ‎по‏ ‎причине‏ ‎того, ‎что ‎блок‏ ‎и ‎обложка‏ ‎напечатаны ‎на ‎бумагах ‎с‏ ‎разными‏ ‎типами ‎покрытия‏ ‎и ‎белизной,‏ ‎снова ‎вернёт ‎повествование ‎к ‎управлению‏ ‎цветом.

Я‏ ‎уже ‎пару‏ ‎раз ‎делал‏ ‎нечто ‎подобное ‎– ‎когда ‎начал‏ ‎преподавать‏ ‎в‏ ‎две ‎тысячи‏ ‎шестом, ‎и‏ ‎в ‎пятнадцатом,‏ ‎когда‏ ‎перешёл ‎на‏ ‎руководящую ‎должность ‎и ‎хотел ‎сделать‏ ‎курс ‎дистанционным.

Работа‏ ‎обещала‏ ‎быть ‎интересной. ‎Но,‏ ‎как ‎и‏ ‎во ‎всяком ‎деле, ‎начиналась‏ ‎с‏ ‎прокрастинации. ‎Полугодовой‏ ‎запас ‎времени‏ ‎давал ‎возможность ‎расслабиться.

Я ‎задумал ‎превратить‏ ‎курс‏ ‎в ‎повествование‏ ‎со ‎сквозным‏ ‎сюжетом ‎и ‎примерами ‎из ‎производственной‏ ‎практики.‏ ‎Должен‏ ‎был ‎получиться‏ ‎«беллетризованный ‎учебник».

Разбирая‏ ‎архивы, ‎вспоминал‏ ‎разные‏ ‎случаи ‎по‏ ‎работе, ‎извлекая ‎из-под ‎завалов ‎сопутствующие‏ ‎файлы.

Я ‎придумал‏ ‎начало‏ ‎и ‎конец ‎истории,‏ ‎и ‎набросал‏ ‎список ‎статей ‎(глав), ‎которые‏ ‎должны‏ ‎соединить ‎их‏ ‎между ‎собой.‏ ‎Всё ‎было ‎готово ‎к ‎работе.

Учебный‏ ‎курс‏ ‎станет ‎центральной‏ ‎сюжетной ‎линией.‏ ‎Побочной ‎линией ‎будет ‎типография, ‎где‏ ‎печатается‏ ‎тираж,‏ ‎брак ‎при‏ ‎печати ‎которого‏ ‎проиллюстрирует ‎пренебрежение‏ ‎допечатной‏ ‎подготовкой.

Я ‎закрутил‏ ‎сюжет ‎вокруг ‎печати ‎одной ‎ведомственной‏ ‎брошюры. ‎Судя‏ ‎по‏ ‎завышенному ‎тиражу ‎в‏ ‎выходных ‎данных,‏ ‎дело ‎было ‎нечисто.

Я ‎ещё‏ ‎не‏ ‎подозревал, ‎что‏ ‎вскоре ‎отступлю‏ ‎от ‎стержневой ‎оси, ‎а ‎побочные‏ ‎ветви‏ ‎сюжета ‎окончательно‏ ‎перетянут ‎одеяло‏ ‎повествования ‎на ‎себя.

***

Итак, ‎все ‎материалы‏ ‎были‏ ‎готовы,‏ ‎но ‎работа‏ ‎не ‎начиналась.

В‏ ‎поисках ‎вдохновения,‏ ‎я‏ ‎читал ‎всё‏ ‎подряд, ‎пока ‎не ‎наткнулся ‎на‏ ‎«Остров ‎без‏ ‎сокровищ»‏ ‎Виктора ‎Точинова. ‎Тут-то‏ ‎и ‎нарисовалась‏ ‎картина ‎книги. ‎Она ‎будет‏ ‎художественной‏ ‎и ‎у‏ ‎неё ‎будет‏ ‎главный ‎герой ‎– ‎«недостоверный ‎рассказчик».

Пусть‏ ‎он‏ ‎будет ‎готовить‏ ‎к ‎печати‏ ‎брошюру, ‎совершая ‎все ‎мыслимые ‎ошибки,‏ ‎и‏ ‎в‏ ‎допечатной ‎подготовке,‏ ‎и ‎в‏ ‎управлении ‎цветом,‏ ‎а‏ ‎получив ‎из‏ ‎типографии ‎брак ‎будет… ‎Неважно, ‎потом‏ ‎придумаем. ‎Я‏ ‎засел‏ ‎за ‎работу.

Идея ‎приписать‏ ‎авторство ‎книги‏ ‎герою ‎показалась ‎удачной. ‎Так‏ ‎я‏ ‎делегировал ‎ему‏ ‎несовершенство ‎собственного‏ ‎языка.

Я ‎наделил ‎героя ‎своими ‎чертами.‏ ‎Других‏ ‎мне ‎взять‏ ‎не ‎откуда‏ ‎– ‎я ‎не ‎такой ‎«знаток‏ ‎человеческого‏ ‎материала»‏ ‎как ‎Горький.‏ ‎Вторую ‎даже‏ ‎проиллюстрировал ‎фотографиями‏ ‎с‏ ‎работы, ‎сфальсифицировав‏ ‎персонажу ‎трудовую ‎биографию. ‎Желание ‎переписать‏ ‎воспоминания ‎и‏ ‎поверить‏ ‎в ‎отредактированный ‎вариант‏ ‎велико. ‎Может‏ ‎быть, ‎мемуары ‎для ‎того‏ ‎и‏ ‎пишут?

Но ‎правдоподобно‏ ‎врать ‎слишком‏ ‎банально. ‎Я ‎умею ‎лгать, ‎говоря‏ ‎чистую‏ ‎правду.

В ‎школе,‏ ‎заработав ‎среди‏ ‎одноклассников ‎и ‎учителей ‎репутацию ‎безудержного‏ ‎фантазёра,‏ ‎я‏ ‎мог ‎рассказать‏ ‎всё ‎так,‏ ‎чтобы ‎мне‏ ‎не‏ ‎поверили, ‎посчитав‏ ‎очередной ‎выдумкой. ‎Манипулируя ‎восприятием, ‎можно‏ ‎было ‎обманывать,‏ ‎оставаясь‏ ‎честным.

Но ‎как ‎после‏ ‎такого ‎вступления‏ ‎отделить ‎правду ‎от ‎художественного‏ ‎вымысла?‏ ‎Да ‎ещё‏ ‎так, ‎чтобы‏ ‎читатель ‎не ‎отождествлял ‎автора ‎с‏ ‎его‏ ‎персонажем?

А ‎самое‏ ‎забавное, ‎что‏ ‎я ‎очень ‎быстро ‎утратил ‎контроль‏ ‎над‏ ‎сюжетом,‏ ‎задвинув ‎полиграфическую‏ ‎линию ‎в‏ ‎угол, ‎и‏ ‎написал‏ ‎нечто ‎весьма‏ ‎далёкое ‎от ‎первоначального ‎замысла. ‎Но‏ ‎умку ‎всё‏ ‎равно‏ ‎сделал, ‎хотя ‎и‏ ‎годом ‎позже.

Начиная‏ ‎с ‎первой ‎субботы ‎декабря‏ ‎я‏ ‎веду ‎свой‏ ‎рассказ. ‎Что‏ ‎касается ‎истории ‎работы ‎над ‎книгой,‏ ‎из‏ ‎которой ‎вполне‏ ‎может ‎получиться‏ ‎самостоятельное ‎произведение, ‎её ‎я ‎продолжу‏ ‎потом.

Также‏ ‎как‏ ‎кинематографисты ‎срабатывают‏ ‎свои ‎обрезки,‏ ‎выпуская ‎«режиссёрские»‏ ‎версии‏ ‎из ‎того,‏ ‎что ‎осталось ‎«за ‎кадром», ‎я‏ ‎ещё ‎открою‏ ‎свой‏ ‎пункт ‎утилизации ‎отходов‏ ‎писательского ‎производства.

Всему‏ ‎своё ‎время.

Пять ‎раз‏ ‎в ‎месяц ‎я ‎буду ‎рассказывать‏ ‎о ‎событиях‏ ‎той‏ ‎памятной ‎весны. ‎Начну‏ ‎в ‎декабре.

Днями‏ ‎публикации ‎станут ‎последний ‎вторник,‏ ‎предпоследняя‏ ‎среда, ‎третий‏ ‎четверг, ‎вторая‏ ‎пятница ‎и ‎первая ‎суббота ‎месяца.‏ ‎В‏ ‎следующем ‎году‏ ‎всё ‎будет‏ ‎наоборот ‎– ‎что ‎было ‎дальше,‏ ‎вы‏ ‎узнаете‏ ‎в ‎первый‏ ‎понедельник, ‎второе‏ ‎воскресенье, ‎третью‏ ‎субботу,‏ ‎предпоследнюю ‎пятницу‏ ‎и ‎последний ‎четверг. ‎В ‎феврале‏ ‎мы ‎снова‏ ‎всё‏ ‎поменяем, ‎так ‎что‏ ‎скучно ‎не‏ ‎будет.

Но ‎перед ‎тем, ‎как‏ ‎начать,‏ ‎расскажу ‎немного‏ ‎о ‎себе.‏ ‎Фамилия, ‎имя ‎и ‎отчество ‎в‏ ‎профиле‏ ‎– ‎мои‏ ‎собственные. ‎На‏ ‎то, ‎чтобы ‎зваться ‎по ‎батюшке‏ ‎у‏ ‎меня‏ ‎пять ‎причин.

Первая‏ ‎в ‎том,‏ ‎что ‎несмотря‏ ‎на‏ ‎естественное ‎желание‏ ‎сократить ‎дистанцию, ‎многие ‎зовут ‎меня‏ ‎именно ‎так.

Вторая‏ ‎содержится‏ ‎в ‎тексте ‎первой‏ ‎книги. ‎Выбирая‏ ‎имя ‎взамен ‎занятого ‎собственного,‏ ‎герой,‏ ‎храня ‎память‏ ‎об ‎отце,‏ ‎не ‎меняет ‎отчество.

Третья. ‎Третьим ‎пунктом‏ ‎надо‏ ‎вспомнить ‎что-нибудь‏ ‎«треугольное». ‎Есть‏ ‎одна ‎история. ‎Про ‎треугольник ‎Паскаля,‏ ‎раз‏ ‎уж‏ ‎зашла ‎речь‏ ‎об ‎отце.

Зимой‏ ‎девяностого ‎я‏ ‎приехал‏ ‎к ‎нему‏ ‎на ‎каникулы. ‎В ‎последний ‎день‏ ‎испортилось ‎настроение‏ ‎–‏ ‎уезжать ‎я ‎не‏ ‎хотел. ‎Сказав,‏ ‎что ‎подметать ‎в ‎квартире‏ ‎после‏ ‎отъезда ‎гостя‏ ‎– ‎плохая‏ ‎примета, ‎отец ‎предложил ‎уборку.

Но ‎когда‏ ‎сели‏ ‎в ‎автобус‏ ‎настроение ‎испортилось‏ ‎вновь. ‎Ехать ‎предстояло ‎сорок ‎минут,‏ ‎и‏ ‎чтобы‏ ‎отвлечь ‎меня‏ ‎отец ‎предложил‏ ‎посчитать ‎счастливые‏ ‎автобусные‏ ‎билеты ‎для‏ ‎любого ‎количества ‎знаков ‎в ‎номере.

Ручка‏ ‎с ‎тетрадкой‏ ‎были‏ ‎упакованы ‎глубоко ‎и‏ ‎доской ‎для‏ ‎записей ‎ногтем ‎мне ‎служило‏ ‎заиндевевшее‏ ‎окно. ‎Я‏ ‎мог ‎бы‏ ‎предъявить ‎формулы ‎или ‎даже ‎проделать‏ ‎здесь‏ ‎эти ‎расчёты,‏ ‎но ‎буду‏ ‎милосерден ‎и ‎срежу ‎угол.

Для ‎вычисления‏ ‎результата‏ ‎требовались‏ ‎значения ‎из‏ ‎бесконечной ‎таблицы,‏ ‎где ‎каждая‏ ‎ячейка‏ ‎содержит ‎сумму‏ ‎соседок ‎сверху ‎и ‎слева. ‎Верхний‏ ‎ряд ‎и‏ ‎левый‏ ‎столбец ‎таблицы ‎заполняют‏ ‎единицы. ‎По‏ ‎возвращении, ‎листая ‎Детскую ‎Энциклопедию,‏ ‎опознал‏ ‎в ‎ней‏ ‎повёрнутый ‎на‏ ‎сорок ‎пять ‎градусов ‎треугольник ‎Паскаля.

Когда‏ ‎вспоминаю‏ ‎отца, ‎в‏ ‎памяти ‎всплывают‏ ‎всевозможные ‎задачи, ‎которые ‎он ‎мне‏ ‎подкидывал.

В‏ ‎тринадцатом‏ ‎году ‎слышал,‏ ‎что ‎кто-то‏ ‎собирался ‎писать‏ ‎о‏ ‎нём ‎книгу.‏ ‎Пока ‎что ‎есть ‎лишь ‎скупая‏ ‎статья ‎в‏ ‎справочнике‏ ‎«Кто ‎есть ‎кто‏ ‎в ‎Мурманской‏ ‎области» ‎за ‎две ‎тысячи‏ ‎третий.

Сам‏ ‎я ‎на‏ ‎роль ‎биографа‏ ‎не ‎гожусь ‎– ‎последние ‎годы‏ ‎мы‏ ‎жили ‎как‏ ‎на ‎соседних‏ ‎планетах. ‎Но ‎хотя ‎бы ‎заявлю‏ ‎о‏ ‎себе,‏ ‎как ‎о‏ ‎сыне ‎своего‏ ‎отца.

Четвёртую ‎причину‏ ‎мне‏ ‎подсказала ‎книга‏ ‎Роберта ‎Антона ‎Уилсона ‎«Психология ‎эволюции».‏ ‎Подтасовывая ‎количество‏ ‎позиций‏ ‎в ‎транзактном ‎анализе‏ ‎Эрика ‎Бернса,‏ ‎автор ‎говорит ‎о ‎четырёх‏ ‎в‏ ‎то ‎время,‏ ‎как ‎их‏ ‎там ‎три.

Таким ‎образом ‎я ‎понял,‏ ‎что‏ ‎если ‎позарез‏ ‎надо ‎вставить‏ ‎в ‎текст ‎красивое ‎число, ‎то‏ ‎можно‏ ‎приплести‏ ‎всё, ‎что‏ ‎угодно.

А ‎пятая‏ ‎и ‎главная‏ ‎причина‏ ‎в ‎том,‏ ‎моё ‎имя ‎в ‎литературе ‎уже‏ ‎занято ‎более‏ ‎расторопным‏ ‎тёзкой. ‎Я ‎даже‏ ‎обыграл ‎это‏ ‎в ‎одной ‎из ‎глав‏ ‎второго‏ ‎тома, ‎предполагая‏ ‎взять ‎псевдоним.‏ ‎Но ‎впоследствии ‎решил, ‎что ‎зваться‏ ‎по‏ ‎батюшке ‎весомее.

Словно‏ ‎желая ‎порадовать‏ ‎и ‎отца ‎– ‎офицера ‎флота,‏ ‎и‏ ‎мать‏ ‎– ‎учительницу‏ ‎музыки, ‎я‏ ‎успел ‎восемь‏ ‎лет‏ ‎жизни ‎посвятить‏ ‎игре ‎в ‎военных ‎оркестрах. ‎А‏ ‎на ‎исходе‏ ‎контрактной‏ ‎службы ‎окончил ‎дирижёрско-хоровое,‏ ‎не ‎добрав‏ ‎до ‎красного ‎диплома ‎одного‏ ‎балла.‏ ‎Но ‎на‏ ‎гражданке ‎вот‏ ‎уже ‎восемнадцать ‎лет ‎занимаюсь ‎полиграфией,‏ ‎руковожу‏ ‎производственным ‎участком‏ ‎крупной ‎типографии‏ ‎и ‎преподаю ‎на ‎курсах ‎переподготовки.

Есть‏ ‎несколько‏ ‎публикаций‏ ‎в ‎отраслевой‏ ‎прессе ‎на‏ ‎тему ‎суммарной‏ ‎запечатки‏ ‎поверхности ‎бумаги‏ ‎и ‎коррекции ‎тонопередающих ‎кривых.

А ‎весною‏ ‎двадцатого, ‎я‏ ‎приступил‏ ‎к ‎работе ‎над‏ ‎книгой…