А. С. Пушкин: «Народ не должен привыкать к царскому лицу».

«В ‎разгар‏ ‎заключительной ‎части ‎Польского ‎восстания ‎в‏ ‎Петербурге ‎вспыхнули‏ ‎холерные‏ ‎беспорядки. ‎Страшная ‎болезнь‏ ‎обнаружилась ‎в‏ ‎середине ‎июня ‎1831 ‎г.‏ ‎Зараза‏ ‎распространялась ‎все‏ ‎сильнее. ‎Заболел‏ ‎Бенкендорф, ‎как ‎раз ‎когда ‎получил‏ ‎приказание‏ ‎поехать ‎к‏ ‎княгине ‎Лович.‏ ‎Государь, ‎не ‎знавший ‎страха, ‎навещал‏ ‎Бенкендорфа,‏ ‎как‏ ‎тот ‎свидетельствует,‏ ‎каждый ‎раз‏ ‎в ‎течение‏ ‎трех‏ ‎недель ‎его‏ ‎болезни. ‎Начались ‎волнения ‎в ‎столице.‏ ‎В ‎толпу‏ ‎подбрасывались‏ ‎слухи, ‎будто ‎доктора‏ ‎и ‎польские‏ ‎мятежники ‎отравляют ‎воду ‎и‏ ‎хлеб.‏ ‎Толпа ‎казавшихся‏ ‎ей ‎подозрительными‏ ‎останавливала ‎и ‎искала ‎у ‎них‏ ‎яд.‏ ‎Докторов ‎винили‏ ‎в ‎том,‏ ‎что ‎они ‎насильно ‎держат ‎больных‏ ‎в‏ ‎лечебницах‏ ‎и ‎мучают‏ ‎их. ‎Огромная‏ ‎толпа ‎заполнила‏ ‎22‏ ‎июня ‎Сенную‏ ‎площадь ‎и ‎собралась ‎у ‎дома,‏ ‎где ‎временно‏ ‎была‏ ‎устроена ‎лечебница. ‎Принялись‏ ‎громить ‎ее.‏ ‎Попытки ‎полиции ‎справиться ‎с‏ ‎бесчинствующими‏ ‎успеха ‎не‏ ‎имели. ‎Должен‏ ‎был ‎удалиться ‎генерал-губернатор ‎Эссен, ‎прибывший‏ ‎на‏ ‎место ‎происшествия.‏ ‎Не ‎пресек‏ ‎волнений ‎и ‎вызванный ‎батальон ‎лейб-гвардии‏ ‎Семеновского‏ ‎полка.‏ ‎Толпа ‎разбежалась‏ ‎только ‎временно‏ ‎в ‎боковые‏ ‎улицы.‏ ‎Считалось, ‎что‏ ‎около ‎Спасской ‎церкви ‎на ‎Сенной‏ ‎неистовствовали ‎5–7‏ ‎тысяч.‏ ‎Государю ‎было ‎послано‏ ‎в ‎Петергоф‏ ‎донесение ‎о ‎крупных ‎беспорядках.‏ ‎На‏ ‎следующий ‎день,‏ ‎23 ‎июня,‏ ‎Император ‎Николай ‎Павлович ‎на ‎пароходе‏ ‎„Ижора“‏ ‎прибыл ‎на‏ ‎Елагин ‎остров.‏ ‎Ознакомившись ‎с ‎обстановкой, ‎он ‎в‏ ‎коляске,‏ ‎в‏ ‎сопровождении ‎генерал-адъютанта‏ ‎князя ‎Меншикова,‏ ‎проследовал ‎на‏ ‎Преображенский‏ ‎плац. ‎Поблагодарив‏ ‎славный ‎полк, ‎Государь ‎продолжил ‎путь‏ ‎через ‎каретную‏ ‎часть,‏ ‎где ‎погрозил ‎нескольким‏ ‎скопищам ‎и‏ ‎лавочникам. ‎Затем ‎коляска ‎въехала‏ ‎на‏ ‎Сенную ‎площадь‏ ‎в ‎глубь‏ ‎большой ‎толпы. ‎По ‎свидетельству ‎Меншикова,‏ ‎Царь,‏ ‎встав ‎в‏ ‎экипаже, ‎своим‏ ‎зычным ‎голосом ‎обратился ‎к ‎толпе:‏ ‎„Вчера‏ ‎учинены‏ ‎злодейства, ‎общий‏ ‎порядок ‎был‏ ‎нарушен. ‎Стыдно‏ ‎народу‏ ‎русскому, ‎забыв‏ ‎веру ‎отцов ‎своих, ‎подражать ‎буйству‏ ‎французов ‎и‏ ‎поляков:‏ ‎они ‎вас ‎подучают,‏ ‎ловите ‎их,‏ ‎представляйте ‎подозрительных ‎начальству. ‎Но‏ ‎здесь‏ ‎учинено ‎злодейство,‏ ‎здесь ‎прогневали‏ ‎мы ‎Бога, ‎обратимся ‎к ‎Церкви,‏ ‎на‏ ‎колени ‎и‏ ‎просите ‎у‏ ‎Всемогущего ‎прощения!“ ‎Вся ‎толпа ‎опустилась‏ ‎на‏ ‎колени‏ ‎и ‎с‏ ‎умилением ‎крестилась.‏ ‎Государь ‎тоже.‏ ‎Слышны‏ ‎были ‎отдельные‏ ‎восклицания: ‎„Согрешили, ‎окаянные!“ ‎Государь, ‎продолжая‏ ‎свое ‎слово,‏ ‎сказал,‏ ‎по ‎словам ‎Меншикова,‏ ‎„что, ‎клявшись‏ ‎перед ‎Богом ‎охранять ‎благоденствие‏ ‎вверенного‏ ‎ему ‎Промыслом‏ ‎народа, ‎он‏ ‎отвечает ‎перед ‎Богом ‎и ‎за‏ ‎беспорядки,‏ ‎а ‎потому‏ ‎их ‎не‏ ‎попустит“. ‎„Сам ‎лягу, ‎но ‎не‏ ‎попущу,‏ ‎и‏ ‎горе ‎ослушникам“,‏ ‎— ‎прозвучал‏ ‎мощный ‎голос‏ ‎Царя.‏ ‎В ‎это‏ ‎время ‎несколько ‎человек ‎громко ‎пытались‏ ‎возразить. ‎Государь‏ ‎воскликнул:‏ ‎„До ‎кого ‎вы‏ ‎добираетесь, ‎кого‏ ‎вы ‎хотите, ‎меня ‎ли?‏ ‎Я‏ ‎никого ‎не‏ ‎страшусь. ‎Вот‏ ‎я ‎(показывает ‎на ‎грудь)“. ‎Народ‏ ‎в‏ ‎восторге ‎и‏ ‎в ‎слезах‏ ‎закричал ‎„ ‎ура!». ‎Государь ‎поцеловал‏ ‎одного‏ ‎старика‏ ‎и ‎сказал:‏ ‎«Молитесь ‎и‏ ‎не ‎шумите‏ ‎больше».‏ ‎После ‎этого‏ ‎он ‎покинул ‎площадь.

На ‎следующий ‎день‏ ‎волнения ‎кое-где‏ ‎вспыхнули.‏ ‎25 ‎июня ‎Государь‏ ‎снова ‎прибыл‏ ‎столицу. ‎Взяв ‎с ‎собою‏ ‎графа‏ ‎Чернышева, ‎он‏ ‎объезжал ‎город.‏ ‎Беспорядки ‎стихли. ‎Царь ‎призвал ‎городского‏ ‎голову‏ ‎и ‎велел‏ ‎немедленно ‎строить‏ ‎новую ‎больницу ‎для ‎холерных. ‎Крупные‏ ‎средства‏ ‎были‏ ‎отпущены ‎из‏ ‎государственного ‎казначейства‏ ‎на ‎борьбу‏ ‎с‏ ‎эпидемией. ‎К‏ ‎концу ‎августа ‎холера ‎прекратилась.

26 июня ‎Государь‏ ‎писал ‎Паскевичу‏ ‎о‏ ‎тревожном ‎настроении ‎в‏ ‎столице: ‎«Вчера‏ ‎был ‎опять ‎в ‎городе.‏ ‎Меня‏ ‎с ‎покорностью‏ ‎слушают ‎и,‏ ‎слава ‎Богу, ‎начинают ‎приходить ‎в‏ ‎порядок.‏ ‎Но, ‎признаюсь,‏ ‎все ‎это‏ ‎меня ‎крайне ‎мучает, ‎от ‎тебя‏ ‎жду‏ ‎с‏ ‎нетерпением ‎утешений.‏ ‎Да ‎поможет‏ ‎тебе ‎Бог».

Паскевич‏ ‎ответил‏ ‎Государю: ‎«Зачем‏ ‎Вы ‎сами ‎отдаетесь ‎на ‎произвол‏ ‎народа ‎и‏ ‎холерных?‏ ‎Вы ‎часто ‎упрекаете‏ ‎меня, ‎зачем‏ ‎в ‎сражениях ‎я ‎часто‏ ‎бываю‏ ‎там, ‎где‏ ‎главнокомандующему ‎не‏ ‎должно ‎быть. ‎Не ‎смею, ‎но‏ ‎должен‏ ‎сказать ‎то‏ ‎же ‎самое:‏ ‎разве ‎нет ‎генерал- ‎губернаторов, ‎министров…‏ ‎в‏ ‎таких‏ ‎ли ‎трудных‏ ‎положениях ‎Европы‏ ‎Вы ‎подвергаете‏ ‎свою‏ ‎жизнь ‎[опасности]‏ ‎для ‎удержания ‎черни ‎от ‎намерения‏ ‎к ‎бунту!‏ ‎Прикажите‏ ‎Вашим ‎генерал-губернаторам, ‎министрам:‏ ‎они ‎должны‏ ‎ответить ‎головою, ‎если ‎не‏ ‎успеют…‏ ‎тогда ‎только‏ ‎позволительно. ‎Нет!‏ ‎Я ‎не ‎буду ‎Вас ‎слушаться‏ ‎и‏ ‎буду ‎ездить‏ ‎со ‎стрелками‏ ‎в ‎сражениях. ‎Вы ‎мне ‎пример‏ ‎подаете»‏ ‎(черновик‏ ‎письма ‎в‏ ‎семейном ‎архиве‏ ‎князя ‎Паскевича).

Пушкин,‏ ‎находившийся‏ ‎в ‎это‏ ‎время ‎в ‎Царском ‎Селе ‎и‏ ‎питавшийся ‎слухами,‏ ‎приходившими‏ ‎из ‎столицы, ‎29‏ ‎июня ‎писал‏ ‎П. ‎А. ‎Осиповой: ‎«Времена‏ ‎очень‏ ‎грустны. ‎Эпидемия‏ ‎свирепствует ‎в‏ ‎Петербурге. ‎Народ ‎бунтовался ‎несколько ‎раз.‏ ‎Нелепые‏ ‎слухи ‎получили‏ ‎распространение. ‎Говорили,‏ ‎что ‎врачи ‎отравляют ‎народ. ‎Двое‏ ‎из‏ ‎них‏ ‎были ‎убиты‏ ‎беснующейся ‎толпой.‏ ‎Император ‎явился‏ ‎посреди‏ ‎бунтовщиков. ‎Мне‏ ‎пишут: ‎„Государь ‎говорил ‎с ‎народом.‏ ‎Чернь ‎слушала‏ ‎на‏ ‎коленях ‎— ‎тишина‏ ‎— ‎один‏ ‎царский ‎голос ‎как ‎звон‏ ‎святой‏ ‎раздавался ‎на‏ ‎площади“. ‎Мужества‏ ‎и ‎дара ‎слова ‎ему ‎не‏ ‎занимать;‏ ‎на ‎этот‏ ‎раз ‎бунт‏ ‎усмирен; ‎но ‎беспорядки ‎потом ‎возобновились.‏ ‎Быть‏ ‎может,‏ ‎придется ‎прибегнуть‏ ‎к ‎картечи».

Возникла‏ ‎новая ‎тревога.‏ ‎В‏ ‎середине ‎июля‏ ‎вспыхнули ‎беспорядки, ‎тоже ‎из-за ‎холеры,‏ ‎в ‎военных‏ ‎поселениях‏ ‎в ‎Старой ‎Руссе‏ ‎Новгородской ‎губернии.‏ ‎Толпа ‎убила ‎доктора, ‎а‏ ‎также‏ ‎заступавшихся ‎за‏ ‎него ‎офицеров,‏ ‎унтера ‎и ‎фельдшера. ‎Ротный ‎командир‏ ‎распорядился‏ ‎арестовать ‎виновных,‏ ‎но ‎команда‏ ‎его ‎не ‎послушала. ‎Ротный ‎и‏ ‎другие‏ ‎офицеры‏ ‎были ‎избиты,‏ ‎мучимы ‎и‏ ‎заперты ‎в‏ ‎сарай.‏ ‎Государь ‎поручил‏ ‎графу ‎Орлову ‎произвести ‎расследование. ‎Сам‏ ‎он ‎проехал‏ ‎в‏ ‎Ижору. ‎Приняв ‎прибывших‏ ‎туда ‎ходоков,‏ ‎он ‎грозно ‎обличил ‎их‏ ‎и‏ ‎приказал ‎слушаться‏ ‎Орлова. ‎Последний,‏ ‎прибыв ‎на ‎место, ‎освободил ‎военное‏ ‎начальство.

Орлов,‏ ‎водворив ‎порядок,‏ ‎выполнил ‎с‏ ‎помощью ‎единственно ‎не ‎растерявшегося ‎во‏ ‎время‏ ‎бесчинств‏ ‎инженера ‎Панова‏ ‎завет ‎Государя‏ ‎— ‎внушить‏ ‎распустившимся‏ ‎поселенцам ‎душевную‏ ‎потребность ‎искупить ‎свой ‎грех ‎совершением‏ ‎панихид ‎по‏ ‎убиенным‏ ‎ими ‎жертвам. ‎Панихида‏ ‎кончалась, ‎когда‏ ‎прискакал ‎фельдъегерь ‎с ‎сообщением,‏ ‎что‏ ‎через ‎два‏ ‎часа ‎прибудет‏ ‎Государь. ‎Когда ‎царская ‎коляска ‎остановилась‏ ‎у‏ ‎здания ‎штаба,‏ ‎полковник ‎Панов‏ ‎подал ‎Государю ‎печальный ‎рапорт. ‎«Спасибо,‏ ‎старый‏ ‎сослуживец‏ ‎(Государь ‎ранее‏ ‎командовал ‎инженерами.‏ ‎— ‎Н.Т.),‏ ‎что‏ ‎ты ‎здесь‏ ‎один ‎не ‎терял ‎разума. ‎Я‏ ‎этого ‎никогда‏ ‎не‏ ‎забуду». ‎Потом ‎Царь‏ ‎прошел ‎в‏ ‎манеж ‎к ‎собранным ‎батальонам‏ ‎поселенцев.‏ ‎Их ‎лиц‏ ‎ему ‎не‏ ‎было ‎видно: ‎они ‎все ‎плашмя‏ ‎лежали‏ ‎на ‎земле,‏ ‎ожидая ‎суда.‏ ‎Увидя ‎впереди ‎стариков ‎с ‎хлебом-солью,‏ ‎Государь‏ ‎отказался‏ ‎принять ‎подношение.‏ ‎«Вывести ‎из‏ ‎рядов ‎зачинщиков‏ ‎и‏ ‎сейчас ‎предать‏ ‎военному ‎суду!» ‎— ‎приказал ‎он.‏ ‎Виновные ‎вышли‏ ‎и‏ ‎были ‎отправлены ‎на‏ ‎гауптвахту. ‎Одному‏ ‎батальону, ‎особенно ‎провинившемуся, ‎Государь‏ ‎велел‏ ‎немедленно ‎идти‏ ‎в ‎полном‏ ‎составе ‎в ‎Петербург, ‎в ‎крепость,‏ ‎и‏ ‎подвергнуть ‎виновных‏ ‎суду. ‎Строго‏ ‎осудив ‎все ‎содеянное ‎и ‎выслушав‏ ‎голоса‏ ‎раскаяния‏ ‎от ‎оставшихся,‏ ‎Государь ‎подошел‏ ‎к ‎старикам,‏ ‎отломил‏ ‎и ‎скушал‏ ‎кусок ‎кренделя ‎и ‎сказал: ‎«Ну‏ ‎вот, ‎я‏ ‎ем‏ ‎теперь ‎вашу ‎хлеб-соль.‏ ‎Конечно, ‎могу‏ ‎вас ‎простить, ‎но ‎как-то‏ ‎Бог‏ ‎вас ‎простит?»‏ ‎Толпа ‎упала‏ ‎опять ‎в ‎ноги. ‎Государь ‎махнул‏ ‎рукой,‏ ‎сел ‎в‏ ‎коляску ‎и‏ ‎ускакал, ‎поцеловав ‎еще ‎раз ‎Панова.

Государь‏ ‎28‏ ‎июля‏ ‎писал ‎графу‏ ‎П. ‎А.‏ ‎Толстому: ‎«Бог‏ ‎меня‏ ‎наградил ‎за‏ ‎поездку ‎в ‎Новгород, ‎ибо ‎спустя‏ ‎несколько ‎часов‏ ‎после‏ ‎моего ‎возвращения ‎Бог‏ ‎даровал ‎жене‏ ‎счастливое ‎разрешение ‎от ‎бремени‏ ‎сыном‏ ‎Николаем». ‎Младенец,‏ ‎родившийся ‎27‏ ‎июля, ‎отдан ‎был ‎счастливым ‎отцом‏ ‎под‏ ‎небесное ‎покровительство‏ ‎празднуемого ‎в‏ ‎сей ‎день ‎блаженного ‎Николая ‎Кочанова,‏ ‎Христа‏ ‎ради‏ ‎юродивого ‎Новгородского.

Мудрый‏ ‎Пушкин ‎и‏ ‎на ‎эти‏ ‎события‏ ‎отозвался. ‎В‏ ‎«Дневнике» ‎26 ‎июля ‎1831 ‎г.‏ ‎он ‎записывает:‏ ‎«Вчера‏ ‎Государь ‎Император ‎отправился‏ ‎в ‎военные‏ ‎поселения ‎(в ‎Новгородской ‎губернии)‏ ‎для‏ ‎усмирения ‎возникших‏ ‎там ‎беспокойств.‏ ‎Несколько ‎офицеров ‎и ‎лекарей ‎убито‏ ‎бунтовщиками.‏ ‎Их ‎депутаты‏ ‎пришли ‎в‏ ‎Ижору ‎с ‎повинною ‎головою ‎и‏ ‎с‏ ‎распискою‏ ‎одного ‎из‏ ‎офицеров, ‎которого‏ ‎перед ‎смертью‏ ‎принудили‏ ‎бунтовщики ‎письменно‏ ‎показать, ‎будто ‎бы ‎он ‎и‏ ‎лекаря ‎отравливали‏ ‎людей.‏ ‎Государь ‎говорил ‎с‏ ‎депутатами ‎мятежников,‏ ‎послал ‎их ‎назад, ‎приказал‏ ‎во‏ ‎всем ‎слушаться‏ ‎графа ‎Орлова,‏ ‎посланного ‎в ‎поселения ‎при ‎первом‏ ‎известии‏ ‎о ‎бунте,‏ ‎и ‎обещал‏ ‎сам ‎к ‎ним ‎приехать. ‎„Тогда‏ ‎я‏ ‎вас‏ ‎прощу“, ‎—‏ ‎сказал ‎он‏ ‎им. ‎Кажется,‏ ‎все‏ ‎усмирено, ‎а‏ ‎ежели ‎еще ‎нет, ‎то ‎все‏ ‎усмирится ‎присутствием‏ ‎Государя.‏ ‎Однако ‎же ‎сие‏ ‎решительное ‎средство,‏ ‎как ‎последнее, ‎не ‎должно‏ ‎быть‏ ‎всуе ‎употребляемо.‏ ‎Народ ‎не‏ ‎должен ‎привыкать ‎к ‎царскому ‎лицу,‏ ‎как‏ ‎обыкновенному ‎явлению.‏ ‎Расправа ‎полицейская‏ ‎должна ‎одна ‎вмешиваться ‎в ‎волнения‏ ‎площади,‏ ‎—‏ ‎и ‎царский‏ ‎голос ‎не‏ ‎должен ‎угрожать‏ ‎ни‏ ‎картечью, ‎ни‏ ‎кнутом. ‎Чернь ‎перестанет ‎скоро ‎бояться‏ ‎таинственной ‎власти‏ ‎и‏ ‎начнет ‎тщеславиться ‎своими‏ ‎сношениями ‎с‏ ‎Государем. ‎Скоро ‎в ‎своих‏ ‎мятежах‏ ‎она ‎будет‏ ‎требовать ‎появления‏ ‎его, ‎как ‎необходимого ‎обряда. ‎Доныне‏ ‎Государь,‏ ‎обладающий ‎даром‏ ‎слова, ‎говорил‏ ‎один; ‎но ‎может ‎найтись ‎в‏ ‎толпе‏ ‎голос‏ ‎для ‎возражения.‏ ‎Таковые ‎разговоры‏ ‎неприличны, ‎а‏ ‎прения‏ ‎площадные ‎превращаются‏ ‎тотчас ‎в ‎рев ‎и ‎вой‏ ‎голодного ‎зверя.‏ ‎Россия‏ ‎имеет ‎12 ‎000‏ ‎верст ‎в‏ ‎ширину. ‎Государь ‎не ‎может‏ ‎явиться‏ ‎везде, ‎где‏ ‎может ‎вспыхнуть‏ ‎мятеж».

Из ‎книги ‎Н. ‎Д. ‎Тальберга‏ ‎«Русская‏ ‎быль. ‎От‏ ‎Екатерины ‎II‏ ‎до ‎Николая ‎II».