"300" без купюр: битва при Фермопилах
«Посвященный»
Лекция о сражении при Фермопилах
Vkontakte
Twitter
Одноклассники
Военные преступления в Античном мире
«Посвященный»
Сегодня поговорим о том, как в древности резали мирняк - что дозволялось, что запрещалось и почему.
Кто и зачем создал миф о матриархате?
«Посвященный»
История сектора Газа: войны древности
«Посвященный»
Первая часть цикла, посвященного старейшей "горячей точке" нашей планеты
Военное дело Античности: поход Александра
С возвышением Македонии и, особенно с правлением Филиппа II, начался новый этап в греческой военной истории. Мало того, что Филипп смог справиться со стоявшими перед ним организационными, стратегическими и тактическими задачами, он также был первым, кто добился господства над Грецией, что не привело к созданию общего греческого унитарного государства, но, тем не менее, предоставило ему гарантированную договором возможность иметь в своем распоряжении большую часть военных ресурсов греческих государств. При нем, а впоследствии при его сыне и преемнике Александре война достигла нового уровня: армии стали больше и еще более дифференцированными, греческие и македонские воины сражались по всему восточному Средиземноморью, и идентичность солдата как гражданина какого-то конкретного города-государства была утрачена.
Филипп II был царем балканского государства Македония с 359 по 336 год до н.э. и на этом посту имел возможность провести комплексные реформы македонской военной системы. В частности, он модернизировал фалангу: снабдил воинов сариссой, копьем длиной от 4,5 до 5,4 метров и весом более шести килограммов. Характерным отличием сариссы было то, что она имела не только металлический наконечник, но и такой же острый подток – специальный наконечник на противоположном конце древка. Вероятно, он был нужен для того, чтобы сариссу можно было более устойчиво упереть в землю. Существует также версия, что подток можно было использовать как боевое острие в случае если пика ломалась. Древко сариссы как правило делали из кизила. Сариссу можно было держать только обеими руками; именно поэтому пехотинцы были защищены небольшим круглым щитком, который носили на локтевом сгибе и, возможно, на шейном ремне. Требования к координации и дисциплине при обращении с этим оружием были высокими; каждый человек должен был безоговорочно выполнять свой долг, чтобы построение могло проявить свою полную эффективность. В отличие от гоплитов-ополченцев греческих городов, воины македонской фаланги получали оружие из царского арсенала, поэтому в фаланге могли сражаться даже представители беднейших сословий. Вооруженная таким образом фаланга идеально подходила для проникающей лобовой атаки против строя классических греческих гоплитов из-за их особенно длинных и грозных копий, но была маломобильна и всегда уязвима на флангах. Поэтому македонская фаланга очень зависела от действий мобильных легковооруженных войск и конницы. Солдаты фаланги назывались педзетайрами (буквально – «пешие товарищи»), но помимо них к строю примыкали отряды пеших воинов с более легким вооружением – гипаспистов (буквально – «щитоносцы»). Они были чем-то вроде связующего звена между строем фаланги и конницей, и должны были закрывать возникающие при маневрировании дыры в построении армии. Часть гипаспистов образовывала так называемую агему – элитный отряд царских охранников. В лагере они охраняли царскую палатку и везде сопровождали царя, а в бою – строились на правом краю фаланги.
На протяжении жизни Филипп II много воевал, и это сделало его воинов почти что профессиональными солдатами. При этом, Филипп считал, что воины должны сами нести свое оружие и провизию в походе – использование повозок было сведено к минимуму, чтобы войска оставались максимально мобильными и быстрыми. Фактически армия Филиппа стала самой мобильной в свое время, так что все тактические перестановки она также могла осуществлять быстрее, чем ее противники.
Также в Македонии, в гораздо большей степени, чем в любом другом греческом государстве (может быть, за исключением Фессалии), была развита конница. Таким образом, Филиппу удалось консолидировать представителей македонской знати, традиционно гордившихся своей независимостью от царя, и завлечь их, например, офицерскими должностями и службой в качестве кавалеристов. Их называли гетайрами, «товарищами», и этот термин указывал на их непосредственную близость к царю. Благодаря природным условиям, а также высокому статусу кавалеристов в обществе, конница в Македонии не только прижилась, но и неуклонно росла в численности, со временем выделившись в самостоятельную тактическую единицу, игравшую важную роль в стратегических замыслах царя, а не только лишь защищавшую фланги пешего строя. Именно атака конницы под началом царевича Александра решила в пользу македонцев исход битвы при Херонее в 338 году до н.э., после чего Филипп получил возможность утвердить свою гегемонию над Грецией. Македонских всадников защищали шлем, панцирь, набедренная повязка и обувь, и иногда – кожаные поножи, однако они не имели щитов. Их основным наступательным оружием был ксистон – похожее на сариссу, но более короткое копье с древком из все того же кизила. Требовалась определенная сноровка, чтобы уверенно ездить на лошади без стремян и двигаться слаженным строем, обращать внимание на противника, а также владеть оружием. Поэтому Филипп подвергал своих всадников и пеших солдат изнурительным тренировкам.
Чтобы использовать новые технические возможности в своей армии, Филипп создал собственный инженерный отряд, при котором имелся парк осадной техники. Катапульты были испытаны как эффективное оружие в полевых сражениях и при осадах еще вначале IV века и использовались как защитниками, так и нападающими. Прочие осадные приспособления также увеличивали шансы при атаке какого-нибудь укрепленного пункта.
Благодаря своему энергичному руководству на политическом уровне Филипп подготовил условия для своих военных успехов в Греции. Ведь ему удалось добиться беспрекословного подчинения во всей Македонии, привязать к себе дворянство и использовать различные методы для нейтрализации внешних противников или даже подчинить их своей власти. Это позволило ему максимально использовать природные, экономические и демографические ресурсы своей империи, которые превосходили ресурсы любого другого греческого государства: почва Македонии отличалась плодородием, ее равнины идеально подходили для разведения лошадей, а население страны было более многочисленным, чем население остальной Греции. В дополнение к армейской реформе Филиппа эти благоприятные условия были существенной основой для успеха его преемника Александра.
По сей день Александра считают воплощением юношеского динамизма, неудержимого стремления вперед и героической харизмы. Этот нимб он приобрел благодаря самому крупному и к тому же самому успешному военному предприятию, которое до того момента видел мир – своему походу на Восток в 334–323 годах до н. э. Это завоевание преподносилось царской пропагандой как панэллинская кампания мести старому врагу — персам; таким образом, Александр мог представить себя защитником общих греческих интересов после того, как македонцы несколькими годами ранее победили греков. В рамках этой масштабной кампании он и его войска за несколько лет завоевали территорию от родной Македонии до нынешнего Пакистана, разгромили огромную Персидскую империю, покорили народы самых разных культур, не проиграли ни одного крупного сражения, а сам царь провозгласил себя сыном бога Зевса-Амона. Достижения его настоящего отца значительно больше помогли ему в этом завоевании Азии, чем поддержка воображаемого божественного родителя, хотя иногда аура божественности могла давать ему психологические преимущества. В любом случае Филипп оставил ему самую организованную армию того времени, которую он сформировал во время своего правления.
В 334 году до н.э. Александр переправился через Геллеспонт со своей армией — всего 12 000 македонских пехотинцев, 7 000 союзной греческой пехоты и 5 000 наемников. Кроме того, в его распоряжении были войска вассальных балканских народов численностью 7000 человек и 1000 лучников; авангард, который готовил плацдарм для вторжения в западной части Малой Азии с 336 года, насчитывал около 10 000 человек, так что в распоряжении царя могло быть более 40 000 пехотинцев. Конницы было более 5000 человек. По словам историка Диодора, она включала 1800 македонцев, 1800 фессалийцев, 600 всадников из союзных греческих государств и 900 кавалеристов из соседних балканских народов. Последние должны были выполнять в первую очередь разведывательные задачи.
В начале кампании конница македонских гетайров была разделена на восемь «ил» (эскадронов) численностью около 200 человек, которые, вероятно, были набраны из разных регионов страны; передовой из них была «ила базилика» (царский отряд) численностью 400 человек, в рядах которой сражался сам государь. Конницу гетайров возглавлял Филота до его казни в 330 году; после этого постоянный командир не известен. Педзетайры делились на 6 таксисов (полков) по 1500 человек в каждом; эти таксисы, вероятно, также были сформированы в Македонии по региональному принципу. С ними также шли 3000 гипаспистов. Немакедонские войска сохранили свои этнические подразделения и определенное вооружение, но каждое из них подчинялось македонскому командующему. Таким образом, армия Александра была чрезвычайно разнородной, и ей было довольно непросто руководить; тем не менее, молодому царю удалось использовать все эти войска в соответствии с их конкретными способностями.
Поскольку азиатский поход оказался успешным, несмотря на все трудности, войска в целом хорошо воспринимали планы и устремления Александра, и их моральный дух был высок. Воины верили в своего государя, чувствовали связь с ним и подчинялись его приказам. Расстояние между простым македонским солдатом и монархом не было непреодолимым. Царь разделял тяготы своего народа и старался, иногда – излишне театрально, демонстрировать близость и подчеркивать то общее, что было между ними. Тем не менее, во время кампании было несколько мятежей. С одной стороны, они были обусловлены большой продолжительностью похода: в какой-то момент возвращение на родину стало для большинства самой желанной целью, и стремление Александра двигаться дальше и дальше теряло свою привлекательность. Выйдя к Инду в 326 году, он был вынужден пойти на поводу у своих солдат и повернуть вспять после 8 лет походов. Часть армии вторично взбунтовалась в 324 году до н.э. в месопотамском Описе. Это восстание было спровоцировано освобождением от службы многих ветеранов, которым с богатством и почестями позволили вернуться домой, чему позавидовали другие солдаты. Но более глубокая причина заключалась в интеграции персов в армию царя и в дружественной политике по отношению к ним. Македонцы противились этому, ощущая свое культурное превосходство, и ревновали своего государя к вчерашним врагам, которые теперь тоже стали его подданными. И если бунт на Инде был улажен мирно, и царь даже пошел на уступки, то в Описе он без суда казнил 13 лидеров восстания, после чего мрачный удалился к себе во дворец и в течение нескольких дней не желал никого видеть. Для поддержания дисциплины в распоряжении царя был внушительный арсенал наград и наказаний, куда входили повышения по службе, публичные похвалы или награждение венком; с другой стороны, он мог применять разные наказания, варьирующиеся от выговоров до понижения в должности, от телесных наказаний до смертных приговоров.
Включение в армию представителей немакедонских и негреческих народов рассматривалось Александром как необходимость. С одной стороны, овладение огромной быстро завоеванной территорией связывало многие воинские части в новых сатрапиях (провинциях), а с другой стороны, царь нуждался в замене павших, раненых или больных воинов. Не все бреши можно было закрыть македонскими подкреплениями или наемниками, поэтому очевидным выбором были представители местных этнических групп. Этот процесс начался в 330 году до н.э. также потому, что по мере смещения театра войны в восточные сатрапии Персии, менялся и способ ведения боевых действий. До этого кампания характеризовалась крупными сражениями, а иногда и затяжными осадами городов. После крушения персидской монархии произошло только одно крупное сражение, а именно – в 326 году на реке Гидасп против индийского царя Пора, когда пришлось иметь дело с многочисленными боевыми слонами. Напротив, сражения в сатрапиях Бактрии и Согдианы (на территории нынешних Туркменистана, Узбекистана и Афганистана) состояли из мелких стычек, штурмов укреплений, трудных горных переходов, быстрых наступлений и перебросок войск. Это требовало высокой мобильности и легкого вооружения, и поэтому было целесообразно интегрировать иранских всадников с их собственным снаряжением в кавалерию, чтобы усилить ее численно и иметь возможность тактически лучше реагировать на новые вызовы. Следовательно, илы были заменены таким же количеством гиппархий с большей номинальной численностью (вероятно, до 300 человек), а к македонцам были добавлены части восточной кавалерии.
Конечно, строевые части были не единственными участниками похода. Бок о бок с армией шли врачи и погонщики мулов, там были жрецы и торговцы, нужны были писари и осадные войска, к ним присоединились проститутки и гадатели. Подобно Филиппу, Александр старался, чтобы этот «хвост» был как можно меньше, например, путем ограничения количества слуг, но некоторые услуги (и люди, их оказывающие) все-же были необходимы. Обеспечить такую армию продовольствием, снаряжением, одеждой, древесиной и другими материалами было сложной логистической задачей. Конечно, о том, чтобы возить с собой все необходимое на дальние расстояния, не могло быть и речи: армия в основном брала все необходимое в землях, через которые проходила. В большинстве случаев это работало, но в засушливых или полностью пустынных районах, таких Гедросия (пограничная зона между нынешним южным Ираном и юго-западным Пакистаном), стратегию снабжения пришлось изменить и, соответственно, принять серьезные меры предосторожности. Передовые части должны были обустроить склады, согласовать места встречи с сопровождающим флотом или заключить договоры с местным населением. Тем не менее, этот марш по пустыне обернулся для македонян главной неудачей всего похода: тысячи солдат погибли, предположительно, потому, что Александр недооценил негостеприимность Гедросии и не взял с собой достаточно припасов и материалов. Даже «сын Зевса и Амона» оказался бессилен перед законами природы.
Шпионаж: рождение профессии
«Посвященный»
В этой статье речь идет о том, как зарождалось ремесло военных разведчиков в древности и Средневековье
История коррупции: Древний Рим
Крылатую фразу Radix Omnium Malorum Avaritia (Жадность – корень всех зол), которая первыми буквами каждого слова образует слово «РИМ» (ROMA), относят к IV веку уже нашей эры, однако коррупция в Древнем Риме имела куда более давние традиции. Известно, что Юлий Цезарь прибегал к любым средствам (в том числе и финансовым, а не только насильственным), чтобы получить доступ к консульству, свергнуть Сенат и стать новым отцом-основателем Рима. Плутарх сообщает нам, что народный трибун Метелл хотел воспрепятствовать Цезарю взять деньги из государственной казны, ссылаясь на законы, однако Цезарь ответил: «Если ты недоволен моими действиями, то иди-ка лучше прочь, ибо война не терпит никаких возражений. Когда же после заключения мира я отложу оружие в сторону, ты можешь появиться снова и ораторствовать перед народом. Уже тем, — прибавил он, — что я говорю это, я поступаюсь моими правами: ведь и ты, и все мои противники, которых я здесь захватил, находитесь целиком в моей власти». После этого Цезарь направился в казнохранилище и, не найдя ключей, приказал выломать двери, а когда Метелл попытался ему помешать, Цезарь пригрозил, что убьет его, если тот не уберется восвояси. В итоге Цезарь захватил 15 000 золотых слитков, 30 000 серебряных слитков и тридцать миллионов сестерциев. Чтобы быть избранным, он влез в многочисленные долги и финансировал свою кампанию, используя средства, предоставленные в его распоряжение такими персонажами, как Красс, богатый строитель, позже награжденный государственными контрактами. Откаты и распилы – все как у людей.
Марк Лициний Красс, один из первых настоящих олигархов, по словам Плутарха в самом начале своего жизненного пути «имел не более трехсот талантов» (денег), и все богатства свои «извлек из пламени пожаров и бедствий войны». Не случайно само имя этого триумвира и проконсула Сирии, погибшего в Парфии, стало синонимом безумного богатства с сомнительным происхождением. Сочетание возвышенных речей и намерений и не слишком добродетельных поступков является ярким маркером коррумпированного общества. Народные трибуны из плебейских родов Гай Лициний Кальв Столон и Луций Секстий Латеран, жившие в IV веке до н.э., ввели ограничения на накопление земли в руках одного владельца и жестко регламентировали права должников. Но при этом самого Столона позже обвинили в нарушении собственных же законов.
Активно римскую коррупцию бичевал историк и политический деятель Гай Саллюстий Крисп, писавший в своем сочинении «О заговоре Катилины»: «Алчности свойственна любовь к деньгам, которых не пожелал бы ни один мудрый; они, словно пропитанные злыми ядами, изнеживают тело и душу мужа; алчность всегда безгранична, ненасытна и не уменьшается ни при изобилии, ни при скудости». Данный свой труд Саллюстий написал, по разным оценкам, в период с 44 по 41 год до н.э., а всего годом ранее, в 45 году до н.э., его самого вызвали в Рим, где судили за коррупцию. Будучи проконсулом римской провинции в Африке, Саллюстий буквально выжал ее досуха и прославился незаконными конфискациями чужого имущества, вымогательством и взятками. В итоге, ища защиты от гнева правосудия, Саллюстий обратился за помощью к своему другу и патрону Гаю Юлию Цезарю, который вмешался в судебный процесс и буквально его «отмазал». Так что, обличая чужую алчность и мздоимство этот почтенный муж, без сомнений, не понаслышке знал, о чем говорил. Ну а Цезарь, в свою очередь, тоже получил откатик – на часть денег, которые опальный Саллюстий нажил на своих махинациях, он купил себе виллу недалеко от Тиволи.
В Древнем Риме государственная казна-сокровищница располагалась в старом храме Сатурна, отчего и получила своего название – Эрарий Сатурна. Если с Сатурном все ясно, то «эрарий» - это производное от латинского aes, то есть «бронза», «деньги», «жалованье». Даже когда деньги начали изготавливать из серебра и золота, сокровищница сохранила свое название, отсылающее к бронзе. Именно при Цезаре и, особенно, при Августе эрарий (сенатская или, в более широком смысле – государственная казна) начал терять свое значение, постепенно вытесняемый «фиском» (fiscus) – личной казной правителя. Поступления в эрарий были радикальным образом сокращены – теперь туда поступали лишь деньги от муниципальных контрактов и доходы от сбора налогов с сенатских провинций. Но самые большие доходы, от императорских провинций, шли в фиск.
Кратенькая справка для тех, кому лень гуглить: при Октавиане Августе римские провинции были разделены на две категории – императорские и сенатские. В число сенатских входили старые территории в центре империи, далекие от пограничья и лояльные. Там практически не требовалось присутствие войск, а риск восстаний был минимальным. Наместники в эти провинции назначались Сенатом. По аналогии, в императорские провинции наместников назначал государь.
В Риме воровали всегда. Известный оратор и обличитель людских пороков Катон Цензор свыше сорока раз оказывался втянут в разбирательства относительно коррупционных схем. Все знают его фразу «Карфаген должен быть разрушен», которой он заканчивал буквально каждую свою речь в Сенате. Но почему вообще Катон был так одержим Карфагеном. Наверное, боялся, что старый враг воспрянет и снова будет угрожать Риму? Кто знает. Злые языки болтали, что причиной всему – оливковое масло, которое активно экспортировал Карфаген, тогда как семья Катона также занималась этим бизнесом и сам Цензор, таким образом, хотел устранить главного конкурента. Одним из символов римской «корруптократии» стал губернатор Сицилии Гай Веррес, управлявший этой провинцией межд 73 и 70 годами до н.э. Было подсчитано, что он украл более сорока миллионов сестерциев из римской казны и буквально опустошил вверенную ему провинцию.
Отчасти развитию коррупции способствовала сама организация римского общества. В Риме существовал класс так называемых «публиканов» (от publica, что означало «выставлять на всеобщее обозрение», но также «конфисковать», «грабить»; слово publica также использовалось для обозначения проститутки), и именно на него приходилась большая часть государственных контрактов, в частности прибыльный бизнес по взиманию налогов. Также публиканы брали общественные подряды на строительство объектов инфраструктуры и поставки продовольствия, что делало их крайне привилегированными людьми. Другим привилегированным классом были банкиры, которые одновременно являлись и спекулянтами, и ростовщиками (как Катон или Сенека). Отсутствие подлинного бюрократического аппарата, по сути, неизбежно влекло за собой делегирование многочисленных административных функций: от взимания налогов до управления концессиями на строительство общественных сооружений. Все это открывало дорогу злоупотреблениям, взятками и распилам.
То, что деньги не пахнут (pecunia non olet), было общим кредо латинского мира и, в частности, высказыванием императора Веспасиана. «Запах прибыли приятен, от чего бы они ни исходил», — будет утверждать и Ювенал. Постепенно порок и имперская власть стали плотно ассоциироваться друг с другом в массовом сознании. Плиний Младший был назначен губернатором Вифинии около 110 г. н.э. – его отправил туда император Траян, поскольку предыдущие губернаторы отметились ужасающей коррупцией и катастрофическим управлением. Некоторые из писем, которыми обменивались император и Плиний (докладывавший о том бардаке, который ему оставили предшественники), дают нам интересную картину политической жизни римской провинции в имперские времена. В частности, очень часто огромные средства расходовались на строительство объектов, которые или вообще не были нужны, или просто оказывались брошенными на середине работы. Например, у жителей Никомедии, столицы Вифинии, не было водопровода. На строительство акведука было потрачено более трех миллионов сестерциев, однако его так и не достроили, попросту забросив, а потом – вообще снесли.
Коррупционные схемы касались не только мирной жизни, но и дипломатии и даже войны. После смерти нумидийского царя Массиниссы в 148 году до н.э., два его внука, Адгербал и Югурта, развернули борьбу за право наследования. Технически, они оба были внуками Массиниссы, вот только Адгербал был законнорожденным сыном нового царя Миципсы, старшего из законных сыновей предшествующего государя, а Югурта мало того, что был бастардом, так еще и – от одного из младших царевичей. С другой стороны, Югурта был крайне популярным среди простых людей и уже прославился как талантливый полководец. В итоге, уже после смерти Миципсы, Югурте удалось выйти из этой борьбы победителем и прикончить Адгербала, однако у того был статус «друга и союзника» Рима, поэтому Вечный город был настроен по отношению к новому царю враждебно. И тогда Югурта отправил в Рим послов с большим грузом золота и серебра, которое пошло на взятки римским политикам. В итоге между Римом и царством Югурты был заключен мир, который, впрочем, оказался недолговечным. Другой показательный случай имел место в 187 году до н. э., как рассказывает историк Тит Ливий: Луций Сципион Азиатский, брат Сципиона Африканского, был обвинен в том, что заключил мир с сирийским царем Антиохом на выгодных для последнего условиях, так как получил крупную взятку.
Живший в III веке нашей эры юрист Ульпиан утверждал, что проконсул не нужно совсем уж сторониться так называемых даров гостеприимства, поскольку это будет невежливо, а нужно лишь обозначить некоторые ограничения. Живший в IV веке ритор Либаний отмечал, что провинции, к сожалению, стали рассматриваться не как территории, подлежащие управлению, но как подлежащие разграблению, а назначенные туда наместники первым же делом подсчитывали суммы средств, которые можно из этих провинций выдоить.
Ну и, естественно, непаханым полем для всякого рода махинаций были выборы. Живший в I веке до н.э. поэт Гораций отмечал, что кандидат в магистраты по обыкновению посещал своих избирателей, как правило – в компании большого количества сторонников и нескольких влиятельных лиц города, дабы переманить на свою сторону как можно больше голосов. Его современника консула Мурену обвиняли в том, что он платил деньги толпе, везде сопровождавшей его во время избирательной компании, чтобы выставить его невероятно популярным в народе. Подготовка предвыборного банкета была решающим моментом в выдвижении кандидата. Квинт Туллий Цицерон в своем трактате «Наставление о соискании», который он написал специально для брата, легендарного Марка Туллия, настойчиво напоминал родственнику, что кандидат мог продемонстрировать свою щедрость несколькими способами, в том числе – и посредством организации пиршеств. Таким образом, уже в Древнем Риме кандидаты тратили огромные средства, как на рекламу своей персоны, так и на увеселительные мероприятия. Выборы были довольно затратным делом, и даже самые богатые римляне, участвовавшие в них, умудрялись влезать в долги, поэтому, как метко подмечал уже Марк Туллий Цицерон, люди, стремившиеся купить себе должность таким способом, намеревались за ее счет восполнить пустоты в своем кармане, образовавшиеся в ходе предвыборной гонки.
История коррупции: на заре древности
В IV веке до н. э. брахман по имени Каутилья, также известный как Чанакья, министр индийского царя Чандрагупты Маурьи, написал книгу о государственном управлении под названием «Артхашастра», что можно перевести как «Наставления о материальном процветании» или, говоря современным языком, «Политэкономия». Текст на санскрите, вновь открытый только в 1905 году, естественным образом касался и такого всеобъемлющего и вечного явления, как коррупция.
Согласно Каутилье, современнику Аристотеля, те, кто управляет, должны использовать любые средства для достижения своих целей, в то время как добродетели и принцип честности нужно оставить подданным. Подобный подход удивительным образом роднит Каутилью с Макиавелли, несмотря на бесконечную дистанцию между историческими контекстами, в которых оба жили и писали. В частности, Каутилья замечает, что доказать нечистоплотность государственного чиновника столь же трудно, как и выяснить, «сколько может выпить рыба, свободно плавающая в воде». «Не вкушай мед или яд, положенный на язык», — говорится в «Артхашастре», потому что «это так же трудно, как распоряжаться царскими деньгами, не потратив хотя бы малой их части».
«Из жадности рождается грех», — говорится в древнеиндийском эпосе «Махабхарата». И нет в мире религии, от индуизма до христианства, которая бы не провозглашала этого запретительного принципа: от Дао Дэ Цзин до семи законов Ноя, которыми регулировалась повседневная жизнь иудеев до появления синайских скрижалей с десятью заповедями. Все они считали воровство величайшим из пороков.
Однако в древние времена «умасливание» было столь же широко распространенным обычаем, как и сегодня, и в некоторых случаях даже считалось законным. В Ветхом Завете судьи и правители одаривают благосклонностью самых полезных подданных: хитрых и прилежных людей, готовых раздавать деньги и приносить жертвы. Обмен услугами и необходимая взаимность, которую он поддерживает, не только допускались, но даже фактически оправдывались как правильное и общепринятое поведение. При этом, сохраняется некая двойственность трактовок: такой социальный механизм, как бартер, широко представлен в Библии, особенно – в книге Бытия, и, в то же время, идея коррупции как проступка и греха возникает, в частности, в книгах пророков, а затем в философии Сократа и Платона.
Воплощение хаоса и разложения, Вавилон, основанный более чем за две тысячи лет до нашей эры шумерами на левом берегу Евфрата, на протяжении тысячелетий был одним из величайших городов древнего мира, особенно при Хаммурапи (1792-1750 годы до н.э.) и Навуходоносоре (умер в 562 году до н.э.). Хаммурапи, один из самых известных законодателей древнего мира, предписывал не допускать к профессии судью, изменившего приговор, уже вынесенный судом. Впрочем, нет никаких доказательств, что речь идет именно о случае коррупции.
Отношение народов Месопотамии к коррупции хорошо раскрывается в стихотворном произведении «Ниппурский бедняк», написанном в Вавилоне во II тысячелетии до н.э. Суть его такова. Гимиль-Нинурта, уроженец Ниппура в Месопотамии, бедный, но свободный человек, пытается улучшить свое положение. Все, что у него есть, это коза. Он приводит ее в резиденцию местного губернатора и отдает тому козу в качестве взятки. Вскоре после этого губернатор объявляет, что устроит пир. Но на пиру Гимиль-Нинурта не получает ничего, кроме оставшихся от козы костей и сухожилий, да несвежего пива. Он хочет знать причину такого обращения, однако губернатор велит высечь его за дерзость. Затем герой отправляется к правителю всей страны и предлагает ему рассказать о местонахождении золотой жилы в обмен на пользование царской колесницей в течение одного дня. Царь немедленно соглашается. Гимиль-Нинурта возвращается в Ниппур на колеснице, и губернатор приветствует его как высокопоставленного царского чиновника. Поселившись во дворце, Гимиль-Нинурта ночью открывает принесенный с собой сундук и утверждает, что золото, которое в нем было, исчезло. Он винит в пропаже богатства (которого не было) самого губернатора и трижды порет его за это преступление. Чтобы умилостивить его, губернатор предлагает отдать ему два золотых рудника, один из которых Гимиль-Нинурта передает царю в исполнение договора, а другой – оставляет себе. Мораль этой популярной легенды состоит не в том, что взяточничество само по себе – это нечто плохое (история начинается с того, что Гимиль пытается преподнести козу в качестве взятки за должность), а в том, что любое отклонение от закона взаимоотдачи должно сурово караться. В этом смысле прегрешение совершил не Гимиль, а жадный губернатор, взявший козу, но не отдавший ничего в ответ. В аккадском обществе взаимность являлась нормой, а обмен с власть имущими ничем не отличался от других социальных или коммерческих сделок. Система предложений и обменов являлась основным и признанным способом установления мирных отношений.
В ветхозаветных книгах Царств мы наблюдаем пример весьма эффектного обмена: царица Савская предлагает Соломону сто двадцать талантов золота, пряности в огромном количестве и драгоценные камни. Соломон, в свою очередь, предлагает царице все, что та пожелает, в дополнение к тому, что он уже дал ей по собственной инициативе. Вывод, казалось бы, ясен: Соломон принял дары царицы Савской и поэтому знает, что обязан предложить что-то взамен.
Значительную часть доходов жреческой касты, бесспорно, составляли приношения. В древнем святилище в городе Силом во время жертвоприношений жрецы имели право на все, что могли подцепить трезубыми вилами: «Когда кто приносил жертву, отрок священнический, во время варения мяса, приходил с вилкой в руке своей и опускал ее в котел, или в кастрюлю, или на сковороду, или в горшок, и что вынет вилка» (1-я книга Царств, 2 глава, стихи 13-15). Являться к жрецам с пустыми руками было непринято, а к пророку – тем более. Вот почему Саул не решается явиться к Самуилу и спрашивает слугу, который предложил ему это: «вот мы пойдем, а что мы принесем тому человеку? ибо хлеба не стало в сумах наших, и подарка нет, чтобы поднести человеку Божию; что у нас?» (1-я книга Царств, 9 глава, стих 7). Слуга же в качестве подношения предлагает дать ему четверть сикля (шекеля) серебра, которые у него есть. В книге Бытия Иаков без колебаний и довольно дерзко предлагает Всевышнему договор: «И положил Иаков обет, сказав: если (Господь) Бог будет со мною и сохранит меня в пути сем, в который я иду, и даст мне хлеб есть и одежду одеться, и я в мире возвращусь в дом отца моего, и будет Господь моим Богом — то этот камень, который я поставил памятником, будет (у меня) домом Божиим; и из всего, что Ты, Боже, даруешь мне, я дам Тебе десятую часть» (книга Бытия, глава 28, стихи 20-22).
Естественно, Ветхий Завет не защищает укоренившуюся коррупцию как систему. Среди наставлений, которые Бог дает Моисею, есть и такое: «даров не принимай, ибо дары слепыми делают зрячих и превращают дело правых». Господь не принимает подношения от тех, кто недостоин, а только от тех людей, которых он считает праведными. Несмотря на это, принцип обмена в отношениях между людьми и их Богом пронизывает значительную часть священных текстов, и древнее общество Ближнего Востока, по-видимому, в основном соответствовало этому логическому и моральному критерию.
Все изменилось в Новом Завете, в котором подобный подход осуждается посредством символического эпизода со «щедрым» Симоном Волхвом, готовым предложить деньги, чтобы приобрести силы, дарованные Святым Духом (Деяния, глава 8, стихи 18-24). Именно Симон дал имя такому явлению как «симония» – церковный вариант коррупции, заключающийся в купле и продаже церковных должностей, сана, таинств, реликвий и прочего. На протяжении столетий католическая церковь номинально осуждала симонию, однако в реальности практиковала ее, что, во многом, стало причиной церковного раскола и образования лютеранства. В остальном же одним из центральных эпизодов христианской истории является история Иуды Искариота, человека, который воровал деньги из общей кассы апостолов и продал своего учителя Иисуса римлянам за тридцать серебряных монет. Это было настолько сильное предательство, что оно лишило его возможности искупить свою вину даже после покаяния, и это привело к тому, что Иуда повесился.
В Древней Греции тоже нашлось место коррупционным скандалам. В 324 году до н.э. в Афинах состоялась очередная Олимпиада, и в том же году разгорелся скандал с украденным золотом Александра Македонского. Суть была такова: друг детства македонского царя и, по совместительству, его казначей Гарпал прихватил крупную сумму денег и сбежал с ними в Афины, надеясь найти там убежище. Афинский оратор Демосфен, известный своими обличительными речами против Филиппа II Македонского, и к его сыну Александру испытывал не самые нежные чувства. Однако когда другие афиняне предложили использовать украденную казну, чтобы начать восстание против Македонии, он высказался против. По предложению Демосфена беглец был заключен в тюрьму, а деньги арестовали. Следить за их сохранностью должен был особый комитет во главе все с тем же Демосфеном. Однако вскоре выяснилось, что денег в украденной казне – ровно половина от изначальной суммы. А затем Гарпал вообще сбежал из Афин, что дало повод недругам Демосфена обвинить его в получении взятки. Не сумев оправдаться, оратор бежал из Афин.
Проблема коррупции поднималась античными авторами гораздо раньше. Так, например, Гесиод, современник Гомера, прославлял в своих «Трудах и днях» мифический «золотой век»: эпоху, когда людьми не двигала «постыдная жажда наживы». Как позднее писал поэт и философ Ксенофан: «То, что у людей олицетворяет постыдность и позор, воровство, прелюбодеяние и обман друг друга, Гомер и Гесиод приписали богам». Герой гомеровской «Одиссеи» на самом деле воплощает образ гениального мошенника и удачливого лжеца, являясь потомком бога Гермеса, квинтэссенции хитрого и даже лживого бога, а также внуком Автолика, известного своей склонностью к мошенничеству и воровству.
Другим примером коррупции в древнем мире было так называемое профессиональное доносительство – когда люди, прознав о каких-то нелицеприятных деяниях своих земляков, угрожали, что донесут на них, и требовали деньги за свое молчание. Демосфен так описывал профессионального клеветника: «Он ходит по агоре, как гадюка или скорпион, с жалом наизготовку, прыгая туда-сюда, и остановится вдруг то в одной точке, то в другой, высматривая, на кого бы донести, и вымогает деньги, пугая их судом».
Ритор и софист Фрасимах, живший в V веке до н. э., известен главным образом благодаря тому, что Платон сделал его главным героем одного из своих диалогов, и вложил в его уста фразу: «Я считаю, что справедливость есть не что иное, как интерес сильнейшего». А справедливость — это «то, что благоприятствует установленной власти». Проще говоря, справедливость не достигается простым соблюдением правил, лежащих в основе общественного порядка, но может быть выстроена в соответствии с требованиями правителя. Поэтому тот, кто правит, может издавать законы, гарантирующие его безнаказанность.
В греческой трагедии и комедии тема коррупции и, в более широком смысле, отношения к богатству, что не было нажито упорным трудом, является достаточно популярной. Софокл в «Царе Эдипе» негодовал от имени своего героя:
О власть, о злато, о из всех умений
Уменье высшее среди людей -
Какую зависть вы растить способны!
Я ль добивался этого престола?
Мне ль не достался он, как вольный дар?
И что ж? Креонт, мой верный, старый друг,
Из-за него меня подходом тайным
Сгубить задумал! Хитрого волхва
Он подпускает, лживого бродягу,
В делах наживы зрячего, но полной
В вещаниях окутанного тьмой!
Если же говорить о комедии, можно вспомнить «Всадников» Аристофана, где одним из персонажей был коррумпированный государственный деятель Клеон, в чьи уста автор вложил фразу «О да, я крал, но во спасенье городу!». К слову, примерно в то время в Афинах действительно жил политический деятель по имени Клеон, который и стал прообразом персонажа комедии. Другой античный комедиограф, Менандр, которого считали своим учителем Теренций и Плавт, писал:
Считает Эпихарм богами ветер, дождь,
И солнце, и огонь, и все созвездия,
А вот по мне - единственно полезные
Нам боги - это серебро и золото.
Лишь в дом их принесешь, - о чем помолишься,
Все будет у тебя, что только хочется:
Земля, дома, служанки, украшения,
Друзья, свидетели и судьи - лишь плати!
К тебе пойдут и боги в услужение.
Подкуп был серьезным инструментом для достижения побед не только на политическом поприще, но и на поле боя. Согласно рассказу Плутарха, отец Александра Македонского, царь Филипп II, однажды сказал: «в любом самом укрепленном городе всегда найдется дверь, в которую пройдет осел, нагруженный золотом». И это были не просто слова. Филиппу II удалось вырвать контроль над золотыми и серебряными рудниками Фракии у Афин, и он стал разрабатывать их гораздо интенсивнее, чем это делалось прежде. Однако, когда Александр Македонский в 336 году до н.э. взошел на трон, он обнаружил, что у него в казне практически нет наличных средств, и это стало одной из главных причин его стремления расширить границы своей державы.
Военное дело Античности: последствия Пелопоннесской войны
Для античного историка Фукидида, чье сочинение является наиболее важным источником информации о Пелопоннесской войне (431 – 404 годы до н.э.), она была крупнейшей войной в истории на момент его жизни, и действительно, этот конфликт затронул едва ли не все греческие города-государства. Можно даже сказать, что, с некоторыми оговорками, Пелопоннесская война стала мировой войной Античности. Кроме того, она стала еще и самой жестокой войной своего времени. Маркерами этого становятся казни мужского населения захватываемых городов, порабощение местных женщин и жесткое обращение с мирным населением, которое просто подвернулось по руку. Разграбление складов и товаров, поджог вражеских полей и фруктовых деревьев, по-видимому, приобрели в то время беспрецедентные масштабы.
С точки зрения военной истории Пелопоннесская война интересна тем, что в ходе нее произошли события, которые оказали заметное влияние на принципы ведения войны в последующие десятилетия. Кроме того, это была, в первую очередь, война греков с греками, и в ходе нее греческие полисы взаимно ослабляли друг друга, благодаря чему соседние державы, такие как Персидская империя и Македония, смогли получить решающее влияние в Греции.
Хотя для большинства греческих общин вплоть до IV века до н.э. их ополченческие армии оставались наиболее важной частью сил обороны, после Пелопоннесской войны греки стали активно привлекать на службу иностранных наемников, действовавших либо как специализированные, либо как вспомогательные части. В первую очередь эта практика коснулась флота, где потребность в живой силе (гребцах, в первую очередь) невозможно было быстро восполнять за счет свободных граждан. Однако затем, по мере ожесточения войны, потребовались и наемные пехотинцы. Первоначально это были пельтасты, то есть воины, которые были вооружены легким щитом, называемым «пелта», и в остальном также были легче вооружены, чем тяжелая пехота. Этот род войск первоначально пришел из Фракии, и именно там набирались солдаты; они были полезнее гоплитов в гористой и пересеченной местности. Лучников набирали из регионов, где искусство стрельбы имело вековые традиции – например, с острова Крит.
После Пелопоннесской войны наемничество расцвело пышным цветом. Теперь активно нанимали и гоплитов – обычно это были греки из более бедных регионов, таких как Аркадия или Ахайя, а также маргинализированные афиняне. Длившаяся 30 лет война способствовала появлению целого поколения людей, привыкших жить как воины. Персидский царь и другие владыки Востока, чьи армии не имели такой тяжеловооруженной пехоты, были заинтересованы в этом роде войск, потому что греческие гоплиты доказали свою силу во многих сражениях и часто превосходили восточных солдат. Греки и прежде нанимались на службу к восточным государям – подобная практика известна как минимум с VI века до н.э., однако систематическим данное явление стало именно после Пелопоннесской войны. В конце V и в IV веках на службу к заморским правителям иногда нанимались целые греческие армии. Наиболее известны так называемые «Десять тысяч» – пестрое войско, составленное из представителей различных греческих областей, поступивших на службу к Киру-младшему — персидскому царевичу и претенденту на престол — для того, чтобы помочь ему свергнуть его брата, царя Артаксеркса. В это наемное войско входил и афинянин Ксенофонт, впоследствии описавший поход в своем сочинении «Анабасис».
Помимо крупных полисов в IV веке в качестве нанимателей нередко выступали тираны – люди, на сомнительном правовом основании утвердившиеся в качестве единоличных правителей полиса. Как правило, именно по причине характера своей власти, тиран не мог полагаться на войско, собранное из собственных подданных, и поэтому зависел от иностранных наемников.
Преимущество наемников заключалось в их доступности, опыте и военной доблести. Их можно было использовать независимо от какой-либо связи с гражданской жизнью, и они были обязаны только своему нанимателю. Однако при этом, если наемникам не платили, существовал риск их перехода на сторону неприятеля. Также наниматель должен был преуспевать на поле боя, поскольку наемники сражались не только ради жалования, но и ради возможности взять добычу, а сделать это можно было только в результате военного успеха. С другой стороны, солдаты-граждане часто имели право голоса в вопросах войны и мира, поэтому они сражались за свое дело и, следовательно, были более преданными, чем наемники. Трудно оценить реальные масштабы наемничества. В IV веке сложился своеобразный рынок наемников. Например, мыс Тайнарон на южной оконечности Пелопоннесса превратился в известный перевалочный пункт для воинов, желающих к кому-нибудь наняться. Однако следует помнить, что греческие полисы вербовали наемников только как дополнение к уже существующим контингентам из свободных граждан. Только армии царей Эллинистической эпохи (323 – 30 годы до н.э.) состояли в основном из профессиональных воинов.
По итогам Пелопоннесской войны появились некоторые важные новшества в военном деле, на долгие века определившие ход его развития. Так, например, именно тогда была изобретена катапульта – вероятно, в Сиракузах (Сицилия) в годы правления тирана Дионисия (405-367 до н.э.). Появление такой осадной машины существенно увеличила шансы осаждающей армии добиться успеха. Уже затем появились и другие осадные машины. Армиям пришлось увеличить количество присутствующих в войске инженеров, потому что техническая сторона войны стала более важной. Опыт Пелопоннесской войны с точки зрения полевой тактики также подвергся переосмыслению, благодаря чему впоследствии фиванский полководец Эпаминонд (погибший в 362 году до н.э.) придумал так называемый «косой строй» фаланги. Принцип был следующим: в классической фаланге командующий традиционно стоял справа, поэтому Эпаминонд усилил левое крыло своего строя, разместив там больше шеренг с воинами – таким образом, более сильный фланг бил по тому месту во вражеском строе, где находился неприятельских стратег, сминал и прорывал вражеские порядки. Чтобы прорыв был более эффективным, фиванцы ставили на своем левом крыле элитный «Священный отряд». Бойцы этого подразделения проходили интенсивную подготовку и культивировали между собой особый дух товарищества, чтобы быть морально и технически подготовленными для этой рискованной миссии. О «Священном отряде» часто пишут, что он целиком состоял из мужчин, практиковавших гомосексуальные связи, однако это доподлинно неизвестно. Даже Плутарх, один из главных письменных источников по данному вопросу, делает на этот счет оговорку «как говорят». Подобные элитные войска появились и в других полисах; они, как и появление наемников, являются признаком того, что война все больше становится специализированным делом.
В связи с этим возрастала потребность в систематической подготовке военного руководства. Это интеллектуальное изменение в военном деле нашло отражение в появлении военной литературы, содержащей советы для командиров и политиков, которые столкнулись с растущими теоретическими требованиями. Далеко не все примеры этого литературного жанра, который неуклонно набирал популярность начиная с IV века, дошли до нас, а то, что дошло, не дает нам понимания об их литературном и техническом уровне. Во многих случаях может создаться впечатление, что эти учебники были написаны не опытными практиками, а «канцелярскими вояками». Тем не менее, сам факт их наличия доказывает, что необходимость оптимизации ведения войны уже начинала охватывать все области военного искусства: требования к командующим усложнялись, нужно было освоить различные виды оружия и сложную логистику, нужно было понимать и различать психологию профессиональных солдат и солдат ополчения, нужно было разработать правдоподобные стратегии, которые затем надлежало тактически грамотно реализовать. В IV веке до н.э. лучше всех с этим справился македонский царь Филипп II (около 382–336 год до н. э.). О нем и поговорим в следующей части.
Спартанская военная машина: правда и вымысел
В массовой культуре Спарта считается образцом военного государства, однако подобная оценка не была придумана в наше время, она основывается на сведениях античных авторов. Еще Ксенофонт (ок. 425 - ок. 355 до н. э.) считал, что только спартанцы разбираются в военном деле; другие авторы даже представляли себе Спарту как постоянный военный лагерь. Согласно этому образу, вся жизнь в полисе, расположенном на юго-востоке Пелопоннеса, должна была крутиться только вокруг войны, и целиком и полностью подчиняться военным нуждам. Действительно, с VII по IV века Спарта добилась больших военных успехов и неоднократно демонстрировала свое военное превосходство над другими полисами. В период с VI века до 371 года до н.э. Спарта претендовала на господство над Пелопоннесом и временами распространяла свою гегемонию над всей Грецией. Но жизнь спартанцев не была приспособлена исключительно к войне, а политическая система не была такой жесткой и эгалитарной, как иногда предполагают. И уж точно Спарта не была эдаким античным военным коммунизмом, каким ее нередко рисуют в наши дни. Там существовали социальные различия, были бедные и богатые люди, и в целом спартанцы не придерживались того аскетичного образа жизни, который им приписывает поговорка. Более того, регион Лакония, где и располагалась Спарта, был одним и наиболее плодородных во всей Греции (это при том, что Греция даже в те времена не могла похвастаться плодородием).
Покорив Мессению и обратив ее жителей в илотов – то есть зависимых земледельцев, находящихся по своему положению где-то между крепостными и рабами – спартанцы заполучили набор определенных проблем, поскольку покоренные так и не смирились со своей судьбой, периодически восставая против угнетателей. Именно поэтому, а не из каких-то возвышенных побуждений спартанское общество было милитаризованным и всегда готовым к войне, чтобы сохранить свой статус. Эта повсеместная милитаризация и отличала их положение от положения большинства эллинов.
Следующая особенность естественным образом вытекала из предыдущей. Основой любой древнегреческой армии была фаланга. Вполне логично, что в милитаризованном спартанском обществе особенно ценились благодетели, необходимые для успешного действия фаланги в бою – стойкость, подчинение личности обществу и умение преодолевать страх. Трусы подвергались остракизму, в то время как непоколебимая настойчивость и стремление сражаться насмерть высоко ценились.
Как и в других полисах, структура общества в Спарте находила отражение в военной организации. Ее основой были спартиаты – полноправные граждане Спарты, получавшие этот статус преимущественно по праву рождения. Дополнительными требованиями для получения этого статуса были получение определенного спартанского воспитания (агогэ) и прохождение определенного обряда инициации, а также участие в общественных трапезах, сисситиях, что могло стоить человеку немалых финансовых затрат. Проще говоря, чтобы быть спартиатом, нужно было жить как спартиат, учиться как спартиат и пировать как спартиат. С VII по первую половину V века спартиаты составляли рекрутскую базу для армии.
В классическую эпоху в ходе жизни спартиат выполнял множество социальных ролей. Будучи ребенком и подростком он должен был постигать воинскую науку, при этом система агогэ считалась также школой закалки и дисциплины, и это была самая требовательная система социализации в Греции. Апогеем военной подготовки юношей была «криптия» - карательный набег на илотов, призванный, с одной стороны, устрашить их и предостеречь от возможных восстаний, а с другой – приучить молодых воинов к насилию. Выглядело это так: наиболее способных в обучении юношей отправляли самостоятельно бродить по стране, предварительно снабдив их лишь мечом и минимально необходимым количеством провизии. Днем налетчики должны были скрываться, набираться сил и выслеживать илотов, а ночью – застигать их врасплох и убивать. В сущности, это был санкционированный разбой, сопряженный с убийством мирного населения. А чтобы соблюсти формальную законность, спартанские эфоры (пятеро ежегодно избираемых авторитетных спартиатов, выполнявших роль правительства при царе) каждый год в преддверие «выпускного экзамена» объявляли илотам войну. Пройдя испытание криптией, юноша становился полноправным членом спартанского общества – отныне, как член народного собрания, он имел право голоса в вопросах войны и мира. В случае начала боевых действий он должен был по первому зову властей явиться с собственным оружием.
Самым популярным у воинов (и вообще у мужчин) был красный цвет – спартанцы считали его мужским цветом, к тому же на нем было труднее заметить кровь. Также спартанские воины предпочитали носить длинные волосы – они должны были придавать их обладателю более внушительный вид и благородный вид, а также – устрашать врага. Как и все его товарищи, такой спартанский воин наносил на свой щит заглавную букву Л (выглядит как перевернутая V), означавшую «лакедемонянин», то есть житель Лакедемона (второе название Спарты). Благодаря милитаризации общества, обучению агогэ и раннему приобщению к насилию в криптии, спартанский гоплит в среднем превосходил по качеству простого гоплита-ополченца из любого другого полиса, а яркий внешний вид с обилием узнаваемой атрибутики (длинные волосы, алые плащи, литеры на щитах) добавлял к этому психологический эффект.
Спартанцы жили на землях, обрабатываемых илотами. Это позволяло гражданам не отвлекаться на земледелие и целиком и полностью посвящать себя социальной и военной жизни. Даже коллективные трапезы, сисситии, в конечном итоге также служили военным целям: Геродот сообщает, что в каждую такую трапезную общину (то есть – постоянную компанию, собиравшуюся за столом) входило примерно 15 спартиатов, и они же, таким образом, формировали младшую тактическую единицу спартанской армии. Благодаря интенсивной общественной жизни каждый спартиат очень хорошо знал своих товарищей по оружию, их характеры и поведение, поэтому в спартанском войске и обществе был высок взаимный социальный контроль – грубо говоря, все были друг у друга на виду и боялись упасть в грязь лицом перед людьми, которых хорошо знали. Само собой, это лишь способствовало сплочению такой армии и, следовательно, повышало ее боеспособность.
Несмотря на эти преимущества и многочисленные военные успехи, в итоге приведшие к победе над Афинами в Пелопоннесской войне, Спарта столкнулась с растущими проблемами. Если после победы греков над персами при Платеях в 479 году до н.э. число спартиатов неумолимо росло, то победная для Спарты, но затяжная Пелопоннесская война все же подтачивала ее людские ресурсы. На момент ее окончания Спарта могла выставить в поле около 5000 спартиатов, однако уже на битву с беотийцами при Немее в 394 году пришло только 2000 спартиатов. Именно спартиатов, а не воинов в целом, хотя общие демографические тенденции были налицо. Точную причину демографической проблемы установить сложно: это могли быть военные потери, кризис института семьи, недостаток рождаемости, чрезмерное финансовое бремя, которое несли на себе некоторые спартиаты, попросту в какой-то момент утратившие возможность выполнять свои обязанности перед городом. Сюда же можно добавить восстания илотов, так или иначе истощавшие мобилизационный ресурс.
Столкнувшись с нехваткой спартиатов, власти Спарты решили закрыть эту проблему путем призыва на военную службу других слоев населения. Первоначально это касалось только периэков – лично свободных жителей города и окрестностей, не имевших при этом политических прав. Судя по всему, периэки (буквально – «живущие вокруг») принадлежали к коренному населению области Лакония, оказавшиеся в таком положении вследствие расширения влияния Спарты в регионе. В сущности, это можно назвать дискриминацией по праву сильного. Их начали призывать на службу уже во время Пелопоннесской войны, и они, судя по всему, сражались бок о бок со спартанцами, то есть на войне никакой сегрегации не было. Кроме того, стали призывать представителей классов, которые по какой-то причине уже не могли быть полноправными гражданами – например, потому, что они больше не могли выполнять свои экономические обязательства (о чем было сказано выше) или потому, что они были продуктом сексуальной связи спартиатов с периэками или даже илотами. Наконец, Спарта дошла до того, что включила в тяжеловооруженную фалангу особо преданных илотов, которые ранее использовали только как легковооруженных воинов. Иногда освобожденные илоты даже формировали собственные отряды. Однако об этом крайне мало сведений, и мы даже точно не знаем, в какой мере эти категории общества принимали участие в военной подготовке спартанцев.
Сама структура спартанской армии также вызывает споры. Упор делался на пехоту. Хорошим флотом Спарта смогла похвастаться только на заключительном этапе Пелопоннесской войны, когда получила необходимые средства от своих союзников-персов. Спартанская кавалерия, согласно сведениями источников, играла на поле боя второстепенную роль, и не была почетным родом войск. Как уже было сказано, спартиаты экипировались по такому же принципу, что и гоплиты прочих полисов, однако отличие спартанской фаланги состояло в том, что она была разделена на разные отряды. Уже в середине V века спартанская фаланга столкнулась с первыми реформами, которые стали ответом на проблему илотов и на растущее военное могущество Афин. Изначально фаланга основывалась на сисситиях как на наименьших тактических единицах, включавших по 15 человек, следующим подразделением в иерархии были триакады – по 30 человек (две сисситии), которые, в свою очередь, образовывали эномотии (64 человека).
Однако в середине V века такое деление начало отмирать, поскольку постепенно в силу демографических причин спартиатов в войсках стали смешивать с периэками, а сами отряды формировать на основе возрастных критериев. В источниках, относящихся ко времени Пелопоннесской войны, в качестве самой крупной структурной единицы в войске упомянута мора. Обычно она состояла из четырех лохосов, каждый из которых, в сою очередь, насчитывал по четыре пентекостии (буквально «пять десятков») – отряда с номинальной численностью 50 человек. Самой мелкой единицей в это время стала эномотия с номинальной численностью 36 человек. Две эномотии образовывали пентекостию – таким образом, та оставалась «полусотней» только на словах, на деле же ее численность (в штатном режиме) могла доходить до 72 человек. Таким образом, в мору входило 576 человек. У каждого из этих подразделений были свои командиры, чьи звания (лохаг, пентекостер, эномотарх) отражали их функции.
Очевидно, что спартанцы придавали большое значение иерархии. Главнокомандующим спартанской армии был один из двух царей (да, в Спарте одновременно правили два царя – как раз на случай войны, которую объявляли регулярно). Таким образом, директивы спартанских царей передавались по служебной цепочке и быстро доходили до отдельных гоплитов. Благодаря стандартизированным командам и хорошо отрепетированным маневрам спартанская армия могла выполнять сложные тактические действия в полевых условиях, поражая этим остальных греков. Спартанская фаланга могла делать контрмарш (в античных источниках он известен как «лаконский контрмарш») – быстрый круговой разворот в сторону внезапно появившегося противника, диагональный разворот в правую и в левую стороны, быстрый переход от походного порядка к боевому. Это не самые сложные упражнения с точки зрения современной строевой, однако, для античной армии они выглядели чем-то невероятным. При этом, лучшие воины становились в первом ряду – их задача, как и командиров, была в том, чтобы служить образцом для остальных, увлекать их личным примером или подбадривать и удерживать от бегства в критической ситуации.
О хорошей военной организации свидетельствует и то внимание, которое уделялось логистике. Существовали отдельные ремесленные отряды; ручные инструменты и другие материалы перевозили на телегах или вьючных животных. Отдельный отряд – легковооруженные периэки-скириты (жители Скиритиды, горной области на севере Лаконии) – шел в авангарде армии на марше и брал на себя охрану походного лагеря. В бою скириты иногда составляли левое крыло войска.
Несмотря на тщательно продуманную военную организацию, суровое обучение спартиатов и хорошую подготовку, ресурсы одной лишь Спарты никогда не позволили бы ей стать сильнейшим полисом в Греции даже на короткий срок. Однако к середине VI века Спарте удалось создать Пелопоннесский союз, сообщество полисов, которых со Спартой связывали двусторонние договоры, которые обязывали эти государства выступать вместе со спартанцами в случае войны. Благодаря использованию ресурсов зависимых от нее союзников, Спарта значительно увеличила свою военную мощь. Такая пестрота была для тогдашней Греции обычным делом. Геродот сообщает нам, что в битве при Платеях в 479 году до н.э. против персов сражались воины 31 греческого полиса. Подобное положение дел сохранялось и тогда, когда греки воевали между собой. Именно поэтому про-спартанскому Пелопоннесскому союзу противостоял Афинский морской союз.
Военное дело Античности: Афины в классическую эпоху
Афинский флот
В течение V века до н.э. сравнительно крупные города-государства Афины и Спарта сложились как две особые формы греческой военной системы. Не в последнюю очередь благодаря этому они стали одними из самых влиятельных держав в Греции. На этом этапе оба полиса смогли перерасти мелкомасштабную войну, которая была характерна для прежней греческой военной истории, и, основываясь на более прагматичных системах союзов, смогли установить гегемонию над Грецией.
Афины были самым густонаселенным полисом в Греции, но до V века не играли заметной политической роли. Ситуация изменилась с победами над персидским экспедиционным корпусом в сухопутном сражении при Марафоне (490 год до н. э.) и над главными силами персидского флота в морском сражении при Саламине (480 год до н. э.). Успех во втором сражении был достигнут благодаря усилиям греческого флота, и именно афиняне предоставили самый большой контингент кораблей. После 490 года Афины последовательно создавали новый флот за счет доходов от серебряных рудников Лавреона в южной Аттике, и впоследствии стали ведущей морской державой Греции.
В гомеровские времена – примерно между 800 и 700 годами до н.э. – пиратство было общепринятым ремеслом, а в VI веке, помимо мореплавателей Ближнего Востока, в Эгейском регионе уже существовали известные греческие морские державы, такие как Хиос, Самос или Коринф; однако Афинам еще только предстояло стать значимой морской державой. При создании собственного флота в качестве основной ударной силы они использовали триеры (название образовано от греческих слов, означающих «три» и «грести»), которые, вероятно, были изобретены во второй половине VI века в районе восточного Средиземноморья. Это был военный корабль со сложной конструкцией, приводившийся в движение 170 веслами, расположенными в три яруса. На носу чуть ниже или на уровне воды располагался бронзовый таран, при помощи которого рулевые пытались врезаться в борт неприятельского корабля, намереваясь потопить его. Они должны были довольно искусно маневрировать, чтобы подвести свой корабль идеально под углом девяносто градусов к противнику, а затем обрушить всю мощь на вражеский борт. Для этого атакующий корабль должен был быть очень маневренным и за короткое время развивать большую скорость. Триера соответствовала этим запросам, потому что она была достаточно узкой и, при этом, имела относительно большой экипаж, который мог развить необходимую скорость на веслах. Для преодоления больших расстояний триера была оснащена парусами, которые позволяли гребцам сохранять свои силы для боя. В бою, вероятнее всего, паруса убирали, поскольку они мешали бы точному и быстрому маневрированию. Недостатком триеры было то, что ее древесина быстро впитывала воду и становилась тяжелее. Поэтому корабли зачастую по ночам вытаскивали на берег, чтобы высушить их и иметь возможность использовать их преимущества в маневренности на следующий день. Для этого было достаточно просто вытащить их на ровный и плоский берег; с другой стороны, капитальный ремонт, который регулярно требовалось проводить для этого хрупкого корабля, проводили в безопасной гавани со специально построенными эллингами.
Помимо гребцов, составлявших львиную долю экипажа триеры, в ее команду входили те, кого обобщенно называли термином «гиперезия» (hyperesia) – капитан (триерарх), рулевые, келейст (надсмотрщик над гребцами, боцман), штурман (кибернетос, буквально – «управляющий»), флейтист, задававший гребцам ритм, корабельный плотник, казначей и матросы, которые управляли парусами, выступали в качестве лоцманов или выполняли другую работу. Кроме них на триере присутствовали воины-эпибатаи в количестве 10 человек на корабль. Эти воины были экипированы как гоплиты. Также присутствовали четыре лучника. Всего экипаж насчитывал около 200 человек, 170 из которых были гребцами, а остальные представляли «гиперезию».
Снаряженная к бою триера, конечно, не годилась для перевозки грузов. Вероятно, она могла нести запас провизии только на один день. Таким образом, в дополнение к этому типу кораблей, греческий флот также включал грузовые транспортные суда и суда для перевозки воинов и лошадей.
Командование как одним кораблем, так и координация эскадр или целых флотов требовали от гребцов и офицеров последовательных тренировок для приобретения необходимых навыков и теоретических знаний. Хорошо известно, что афинский флот проводил постоянные тренировки и тактические маневры в море, чтобы, с одной стороны, таким образом контролировать свои территориальные воды, а с другой — набираться опыта. Несмотря на ряд серьезных поражений, которые Афины потерпели в годы Пелопоннесской войны, в целом афинский флот с его сравнительно хорошо обученными экипажами в V и IV веках существенно превосходил своих оппонентов на море. Военная мощь Афин в эпоху классической Греции основывалась именно на силе флота.
Большой флот мог включать до сотни и более кораблей, для которых нужно было набирать команды общей численностью более 20 000 человек. Существовали также резервные корабли, которые еще не были в мореходном состоянии и стояли в доках. Дошедшие до нас корабельные списки свидетельствуют о том, что в отдельные годы в Афинах было до 400 кораблей. Для поддержания такого флота нужно было построить порты и верфи и обеспечить поставку древесины; нужно ремонтировать корабли, снабжать такелажем, рулями, якорями и канатами, набирать команды, распределять их и снабжать припасами, выплачивать им жалование и многое другое. Наконец, что не менее важно, богатые граждане Афин должны были оплачивать поддержание кораблей в боевой готовности в рамках своих обязательств перед обществом (литургия). Они оплачивали ремонт и снаряжение отдельных кораблей из своих собственных средств и под свою ответственность, а затем также номинально брали на себя функции капитана (триерарха) на построенном ими корабле. С другой стороны, сам корпус корабля и мачты для него предоставлял город-полис. На разных этапах истории Афин роль города в постройке кораблей менялась. Например, в годы Пелопоннесской войны город также оплачивал корабельные снасти и прочее снаряжение, в то время как триерархи лишь обеспечивали набор команд и подготовку гребцов.
Однако главными бенефициарами военно-морской политики были так называемые феты, преимущественно безземельный низший класс Афин. Они нашли для себя новые способы заработка в гавани и на кораблях. Прежде их редко привлекали к военным действиям, потому что у них не было средств на покупку снаряжения. Благодаря развитию флота они теперь нашли свое место в качестве гребцов на военных кораблях и внесли значительный вклад в военный успех Афин, что оказало значительное влияние на их уверенность в себе как граждан и, следовательно, как политической силы. Поэтому, чтобы удовлетворить высокий спрос на гребцов, Афины в первую очередь прибегали к услугам своих граждан. Кроме того, временами они набирали гребцов из других социальных групп – в первую очередь из метеков, выходцев из других регионов, проживающих в Афинах, а также могли брать на службу людей из других союзных городов, нанимавшихся гребцами. Также нам известны случаи, когда по большой нужде и в порядке исключения в качестве гребцов использовали рабов, но это были единичные случаи.
Флот, а с ним и феты, стал важнейшим инструментом афинской экспансии, начавшейся после 478 года в результате победы над персами. Афинам удалось создать союз, объединивший многие острова Эгейского моря, северные греческие государства и греков с запада Малой Азии. Первоначально союз служил цели совместного предотвращения посягательств персов на Эгейское море, но со временем все больше превращался в политическое орудие сильнейшего из союзников – Афин. Этому процессу благоприятствовал тот факт, что вместо предоставления собственных кораблей для объединенного флота жители союзных полисов могли компенсировать это обязательство денежными выплатами в пользу Афин. Большинство более мелких членов федерации предпочитали именно этот способ и, таким образом, позволяли афинянам финансировать большую часть своего флота за счет вклада (фороса) союзников. Союз использовался не только как эффективное средство сдерживания внешней угрозы — к 450 году персы признали Эгейское море сферой интересов Афин — но и как инструмент внутренней власти, с помощью которого союзники удерживались под афинским правлением, даже против их воли, если это было необходимо.
С появлением и успехом афинского флота военное дело в Греции существенно усложнилось. Теперь приходилось преодолевать не только новые организационные проблемы, но и покрывать резко возросшую потребность в деньгах. Воины из числа свободных граждан хотели, чтобы им платили, содержание кораблей и экипажа было дорогим, и поэтому успех на войне все больше зависел от наличия достаточных финансовых ресурсов. Доходы Афин от морского союза, торговли, портовых сборов, серебряных рудников, добычи и упомянутых выше литургий, то есть обязательных взносов со стороны богатых граждан в пользу общества, были больше, чем у других полисов. Однако в IV веке — особенно после полного поражения в Пелопоннесской войне (404 год до н. э.), приведшего к краху морской империи — Афины более не могли эффективно вести такую морскую политику. В результате пострадали размер и качество флота; тем не менее, даже в этот период Афины оставались самой важной морской державой Эгейского моря, но их отрыв от конкурентов значительно сократился.
Политический и социальный аспекты
Мобилизуя фетов для службы на флоте, афиняне наилучшим образом использовали свои демографические ресурсы, и только тогда они смогли укомплектовать свой огромный флот. В отличие от службы в фаланге, служба на флоте была добровольной, но поскольку она могла предложить постоянный доход, набор не составлял труда. Феты разделяли с правящим классом жизненную заинтересованность в расширении формирующейся империи и получении прибыли. Для элиты война являлась чем-то вроде почетно испытания, в котором можно было обрести честь, престиж и влияние, которые впоследствии использовались в политических целях.
Даже если на море иногда приходилось прибегать к помощи неафинян, вооруженные силы в классической Греции и, особенно, в Афинах оставались делом самих граждан полиса. Именно граждане составляли большую часть войск — как на суше, так и на море. Именно полис решал, когда вести войну, против кого, где и какими средствами. В афинской демократии решающее значение для этого имело народное собрание, в V веке на нем могли голосовать все граждане. Таким образом, у подавляющего большинства граждан было несколько ролей: они были не только получателями приказов в качестве солдат или гребцов, но и участниками процесса принятия политических решений.
Тем не менее, обществу требовались военачальники, которым народ мог бы доверить важнейшие военные посты. В классических Афинах это были десять стратегов, которые ежегодно избирались народным собранием. Они отвечали за выполнение военных задач, поставленных народным собранием, а также должны были отчитываться о своих успехах и неудачах на посту командующих. Порой это могло иметь роковые последствия для стратегов: народ и народный суд не гнушались приговаривать к смертной казни неудачливых военачальников. Несмотря на этот немалый риск, кандидатов в стратеги всегда хватало. Этот пост оставался привлекательным для амбициозных представителей высшего сословия Афин, которые хотели отличиться на войне и, таким образом, приобрести политический вес.
Каждый из стратегов был уполномочен народным собранием – в одиночку или сообща с другими – провести конкретную военную операцию. В V веке они также пользовались значительным политическим влиянием; они могли в любое время взять слово на совете или народном собрании, чтобы отчитаться от своих делах, а также дать совет или внести предложения. Поскольку на данной должности было возможно переизбрание, а действительно компетентных военачальников было немного (поскольку армия не была профессиональной), многие стратеги пребывали в своей должности по несколько раз. Следовательно, «стратегия» предоставляла платформу для непрерывной политической карьеры, в отличие от других городских институтов, которые могли не допускать повторного избрания на должность. Ярким примером является афинский политик и военный деятель V века Перикл, однако стратеги Клеон и Никий в том же столетии или Каллистрат или Фокион в IV веке также неоднократно занимали должности стратегов и временами обладали большой политической властью.
Тот факт, что каждый год избиралось всего десять стратегов, объясняется не военными соображениями, а скорее социальными и структурными предпосылками. В классические времена общество Афин делилось на десять так называемых фил (административных единиц), которые выполняли политические, культовые и социальные задачи, и каждая из этих фил имела над собой своего стратега. Это обеспечивало определенную близость коллегии к гражданам и возможность представлять интересы народа каждой конкретной филы.
Однако фила должна была не выставить не только стратега, но и десятую часть фаланги гоплитов. Можно предположить, что воины каждой филы также составляли отдельную боевую единицу. Тот факт, что каждый здоровый гражданин призывного возраста, независимо от его социального статуса, выполнял свой военно-гражданский долг наравне со всеми другими товарищами по филе, должен был способствовать сплочению бойцов в отряде и их идентификации с обществом.
Обязанности стратегов не ограничивались непосредственно руководством воинами в бою. Хотя гоплитам во время сбора приказывали брать с собой еду на три дня, если поход длился дольше и воины были вынуждены уходить на существенное расстояние от родного полиса, ответственный стратег должен был следить за тем, чтобы солдаты либо могли получить свои припасы с рынков на дружественной территории, либо могли найти их посредством грабежа неприятельских земель, в противном случае он сам должен был откуда-то изыскать необходимые припасы. Кроме того, стратег отвечал за снабжение войска пресной водой. Походный лагерь должен был располагаться возле источников, рек или других водоемов, чтобы воины не испытывали нужды в воде.
Наивно было бы ожидать, что в ополченческой армии свободных граждан, которые активно участвовали в политической жизни города, строгая дисциплина будет чем-то самой собой разумеющимся. На этот случай у афинского стратега были карательные полномочия, но он должен был применять их с чувством меры, чтобы по окончании кампании не оказаться под судом в родном городе. Стратег должен был служить образцом для подражания, чтобы поддерживать боевой дух и мотивацию войска, и особенно это было актуально в дни неудач. Поэтому навыки психологического управления были столь же важны, как и чисто военно-технические навыки.
Военное дело Античности: генезис фаланги
Когда появилась и как выглядела фаланга
Примерно в середине VIII века до н.э. греческий мир, в котором до этого господствовала аристократия, хотя и не консолидированная и не объединенная, начал коренным образом меняться. Отличительными чертами этого изменения были общий рост населения и рост социального и политического влияния условных крестьян «среднего класса». Дворянство сохранило свое ведущее положение, но герой, некогда буйный в своей индивидуальности и склонный к высокомерию, стал более вовлеченным в общественные дела и отныне должен был принимать во внимание запросы общества и вырабатывать у себя такую черту характера, как «софросюне» или «благоразумие» как некую квинтэссенцию гражданской добродетели.
В это время типичной формой политической организации греков становится полис, город-государство — община, состоящая из свободных граждан, организующихся и знающих свои институты. Большая часть греков жила в полисах. Исключения, которые составляли сельские поселения или государства, вроде Македонии, где все еще господствовала монархия, в основном можно было найти на севере или в отсталых районах центральной Греции. В VII веке в полисах начала формироваться тактика фаланги, первые зачатки которых были показаны уже у Гомера, и которая затем в тех или иных формах сохранялась в армиях эллинских государств до II века до н.э. Исследователи расходятся во мнениях относительно точного происхождения фаланги, скорости ее генезиса и особенностей этого процесса.
В своем хрестоматийном виде (VI-IV века) фаланга по существу представляла собой регулярное и упорядоченное построение воинов. Античные военные трактаты, которые, впрочем, могут быть датированы значительно более поздними временами, указывают стандартную глубину строя фаланги в восемь рядов. Строились в этот боевой порядок так называемые «гоплиты»; они набирались из числа тех граждан, которые могли позволить себе необходимое вооружение.
Вооружение было стандартизировано, но неоднородно: характерным элементом был гоплон — сильно изогнутый круглый щит с двумя ручками внутри: одной посередине (порпакс) и вспомогательной рукоятью (антилаба) ближе к краю. Наличие этих двух ручек придавало щиту большую устойчивость в руке воина. С другой стороны, наплечный ремень, характерный для более ранних моделей щитов, который позволял владельцу носить щит на спине и, таким образом, защищать себя от атак сзади при бегстве или отступлении, постепенно исчез. Теперь при бегстве щит приходилось выбрасывать, но довольно быстро подобная практика стала считаться проявлением бесчестья. Гоплон держали в левой руке, оставляя правую свободной для боя копьем или мечом. В качестве защитного вооружения гоплиты также были оснащены шлемами, нагрудниками и поножами. Типовой моделью брони был так называемый «торакс», который состоял из двух бронзовых пластин для живота и спины, соединенных крючками. На древнегреческом «торакс» буквально означало «грудь», «грудная клетка», так что происхождение наименования доспеха понятно. Важнейшим наступательным оружием оставались копье и меч. Дротики, легкие метательные копья, могли иметь дальность поражения до 25-35 метров и порой наносили критические ранения. Для стабилизации траектории полета и увеличения дистанции броска их часто использовали вместе с копьеметалкой, которая представляла собой небольшую дощечку, выступавшую как дополнительный рычаг силы при броске.
Поэт Алкей Лесбосский, живший на рубеже VII и VI веков до н.э., хвастается своим снаряжением в так называемой «оружейной оде»:
Медью воинской весь блестит,
Весь оружием убран дом —
Арею в честь.
Тут шеломы, как жар, горят.
И колышатся белые
На них хвосты
Там медные поножи
На гвоздях поразвешены;
Кольчуги там.
Вот и панцири из холста;
Вот и полые, круглые
Лежат щиты.
Есть булаты халкидские,
Есть и пояс, и перевязь:
Готово все.
Ничего не забыто здесь;
Не забудем и мы, друзья, —
За что взялись.
Таким образом, Алкей представляет арсенал, несомненно, состоятельного гражданина; на своем родном острове он, вероятно, принадлежал к правящему классу. В оде недвусмысленно читается гордость за имущество, хранящееся в богато убранном арсенале. Такое отношение можно интерпретировать как признак того, что менталитету зажиточных граждан полиса была присуща сильная воинственная составляющая. Однако в отличие от былых времен, знать больше не имела монополии на хорошее снаряжение. Демографические и экономические изменения обеспечили свободным фермерам из среднего класса возможность приобрести солидный базовый набор оружия. Таким образом, они могли сражаться за растущую общину полиса в случае войны. Сами же войны, которые раньше имели много черт частных споров между знатными кланами, теперь все больше становились делом государства. Быть воином теперь было неотъемлемой частью того, что значило быть гражданином. Часто право на участие в процессе принятия политических решений было связано со способностью вооружиться. Естественные различия сохранялись и в качестве вооружения: чем состоятельнее был гражданин, тем более качественное оружие он мог себе позволить. Простые воины обычно передавали свое оружие по наследству, что не представляло каких-либо сложностей за исключением, пожалуй, торакса, который все же имел ограничения по размеру.
Те, кто не мог обеспечить себя доспехами, не могли получить место в строю фаланги. Менее зажиточные люди, которые, безусловно, могли составить большинство в полисе, либо вообще не принимали участия в войне, либо сражались в качестве легковооруженных солдат, которые обходились отдельными элементами снаряжения и использовали камни, пращи или луки и стрелы. Таким образом, в целом способность сражаться в качестве гоплита была признаком довольно высокого социального статуса. В этом смысле возможность сражаться в рядах фаланги своего родного города рассматривалась как почетная привилегия.
Численность и тактика
Размер полисов сильно различался: в то время как самый густонаселенный полис, Афины, в V веке насчитывал до 50 000 граждан мужского пола, были и такие, где их едва насчитывалось несколько сотен. Когда Афины были на пике своего могущества в начале Пелопоннесской войны в 431 году до н.э., согласно Фукидиду, они могли выставить в поле максимум 13 000 гоплитов-граждан, тогда как размеры армий меньших полисов были гораздо скромнее. Получается, что лишь меньшинство принадлежало к классу гоплитов. Афинскую армию также могли дополнять метеки – лично свободные жители города, приехавшие из других мест и не имевшие гражданства. Не обладай в полной мере правами, присущими коренному афинянину или любому другому гражданину полисов Аттики, метеки могли быть достаточно богатыми, чтобы позволить себе хорошее военное снаряжение. Большинство греческих армий архаического и классического периодов состояло из рекрутов из нескольких союзных государств; для многих сообществ было жизненно необходимо работать вместе с другими, чтобы иметь возможность выставить в поле достаточную военную силу.
Таким образом, греческие армии были довольно небольшими, если судить по сегодняшним стандартам. Они также существенно уступали в численности армиям персидских царей, которые были главными конкурентами греков, особенно в V веке. Фаланга численностью в 10 000 человек была уже очень внушительной силой: при глубине в 8 шеренг она теоретически доходила бы до 1250 человек в одной шеренге. Но это было скорее исключением, на практике армии обычно были намного меньше, да и сама фаланга не всегда строилась в восемь рядов – все зависело от обстоятельств конкретного сражения и от местности, на которой предстояло сражаться.
В бою фаланга должна были наступать на противника, сохраняя монолитность строя. Во избежание преждевременного распада рядов, темп марша задавал флейтист – по крайней мере, мы доподлинно знаем, что такая практика существовала в спартанской армии. Наступление сопровождала боевая песня. Приближающаяся фаланга могла оказать значительное психологическое воздействие на людей, непривычных к подобному зрелищу и звуковому сопровождению. При столкновении с вражескими порядками решающее значение играли мощь и динамика. Задние шеренги физически и психологически усиливали давление на противника, передние шеренги непосредственно вступали в бой. Фактически сражались только первые два ряда фаланги, в то время как задние подпирали их спины и были готовы занять места павших. Задача состояла в том, чтобы попытаться вытеснить противника с поля боя или, по крайней мере, сломать его строй, сохраняя при этом целостность собственного построения как можно дольше. Сначала гоплит сражался копьем, нанося колющие удары, в качестве резервного оружия у него был меч. Если ни одной из сторон не удавалось подавить другую слитным натиском, ряды неизбежно распадались на групповые и одиночные схватки. На этом этапе сражения решающее значение могло играть численное превосходство одной из сторон. Бегство и преследование составляли заключительную фазу боя, когда преследующий пехотинец редко догонял убегающего человека, который бросал свой щит, мешавший ему бежать.
Однородность и сплоченность войск оставляли командирам мало возможностей влиять на ход сражения. Как правило, командиры становились на правом фланге и должны были подавать там личный пример. Безусловно, они могли заранее сыграть важную роль в исходе битвы за счет хорошей организации снабжения, мотивирующего поведения и ободряющих речей, занятия выгодных позиций на местности, обманных маневров, выбора поля боя и определения времени боя. Однако когда схватка начиналась, их тактический арсенал оказывался крайне скудным. Помимо физической подготовки и отваги, тактика фаланги требовала от солдат большой дисциплины, настойчивости и готовности терпеть ограничения, которые налагал этот тип боевого порядка. Как уже упоминалось, гоплиты архаического и классического периодов обычно были солдатами-ополченцами, и война не была их основным занятием в жизни. Мы почти ничего не знаем о военной подготовке; в большинстве полисов, за исключением Спарты, упражнения такого рода, вероятно, были добровольными, по крайней мере, в VI и V веках. Уже невозможно реконструировать, каким образом крестьяне, аристократы и ремесленники срослись в мощную боевую единицу. Можно, по крайней мере, предположить, что крестьяне, составлявшие самую многочисленную группу в этих армиях, были физически вполне способны выдержать суровые бои в составе фаланги. У знати или богатых горожан было больше свободного времени, чтобы заниматься спортом, охотой и боевыми танцами; выходцы из этих кругов также занимали руководящее положение в армиях.
Помимо численности войск, наиболее важными факторами успешного сражения были моральный дух и боевая готовность солдат: при столкновении лицом к лицу все участники боя скорее будут рефлекторно уворачиваться от угрозы, чем бросятся на противника или сосредоточатся на том, чтобы точно прицелиться. Сплоченность фаланги была средством противодействия этой модели поведения, пустившей глубокие корни в нашем подсознании. Монолитность боевой линии, в которой воин сражался плечом к плечу с товарищами, и осознание того, что если он побежит из строя, в котором он должен всегда прикрывать своего соседа по шеренге большим щитом, то он подвергнет опасности не только себя, но и своих товарищей и, таким образом, позже столкнется с презрением со стороны общества, помогали преодолеть страх. Повышение мотивации солдат-граждан имело решающее значение. Ранним свидетельством попыток поднять моральный дух бойцов являются поэмы жившего в VII веке спартанского элегика Тиртея, который в своих стихах неоднократно призывал сограждан к решительным действиям по случаю войны Спарты против соседней Мессении. В частности, он восхвалял перед своими слушателями достойную смерть после мужественного боя, противопоставляя ее бесславным попыткам спастись бегством: «Юноши, бейтесь же, стоя рядами, не будьте примером бегства постыдного иль трусости жалкой другим». Тиртей обращается к сообществу своих сограждан и товарищей-воинов, чтобы сражающийся человек «широко шагнув и ногами упершися в землю», держал строй «губы зубами прижав». Индивидуальная этика, которая отличала гомеровских героев, здесь коллективизируется, и война служит уже не столько полем чести для знати, сколько испытанием мужества для простолюдинов. Конечно, стихи Тиртея также являются признаком того, что самоотверженная битва в те времена не была чем-то само собой разумеющимся для полиса; скорее, создается впечатление, что песни поэта были крайне необходимы для поддержания боевого духа его земляков-спартанцев.
Преимущества тактики фаланги заключались, прежде всего, в сплоченности войск, достигавшей оптимальной эффективности в походе и в бою. Даже довольно робкие люди могли быть интегрированы в это формирование таким образом, чтобы они могли внести свой вклад в победу. Однородное тяжелое вооружение обеспечивало превосходство над менее оснащенными негреческими армиями. Были, конечно, и серьезные минусы. Фаланге нужна была ровная, лишенная естественных препятствий местность, чтобы иметь возможность полностью реализовать свой потенциал. Однако в гористой Греции такая местность встречалась не так часто. Кроме того, требовалась высокая дисциплина, чтобы иметь возможность держать строй в наступлении и тем более в бою. Подобный уровень дисциплины зачастую было непросто поддерживать среди новобранцев из свободных граждан, которые могли вообще не иметь военного опыта. Есть мнение, что непосредственно перед вступлением в бой фаланга слегка сдвигалась вправо, потому что каждый воин в строю бессознательно искал защиты за щитом своего соседа справа, стремясь так прикрыть свой незащищенный бок. При этом плотно построенная фаланга медленно реагировала на новые ситуации и вызовы в ходе боя из-за отсутствия мобильности. Самой большой слабостью, конечно, было отсутствие фланговой защиты; фаланга могла быть окружена и относительно легко атакована с боков более быстрыми войсками или превосходящими силами.
Тот факт, что фаланга оставалась основной тактикой греческих армий на протяжении веков, несмотря на ряд очевидных слабостей, безусловно, объясняется успехами, достигнутыми с ее помощью, особенно против не-греческих армий. Фаланга не встречала серьезного противника вплоть до появления на мировой арене римлян. Кроме того, эгалитарный (то есть уравнивающий всех) характер фаланги соответствовал политической организации и социальной структуре полиса как самоуправляющегося сообщества свободных граждан. Таким образом, граждане нашли подходящую для себя форму ведения войны.
Однако это ни в коем случае не означало, что тяжеловооруженные пехотинцы были единственным родом войск, который можно было встретить в греческих армиях. Легковооруженные воины или кавалерия часто использовались в дополнение к фаланге. В то время как первые пытались сокрушить противоборствующую фалангу с помощью дальнобойного оружия, такого как пращи, стрелы или дротики, вторые были особенно эффективны при защите с фланга и в преследовании. Поскольку коневодство в бесплодной Греции было чрезвычайно дорогим делом, только очень богатые семьи могли выставить на войну всадников. Лошади были скорее символом статуса, чем оружием войны, и особенно престижным было участие в гонках на колесницах, например, во время Олимпийских игр. В общем, кавалерия была малочисленна. Только в Фессалии и Македонии, где были обширные плодородные равнины, кавалерия могла достигать значительной численности, что сделало ее важным фактором в битвах.
Боги и трофеи
Конечно, войну нельзя было выиграть без сотрудничества с богами, поэтому было критически важно заручиться поддержкой высших сил. Выступлению армии в поход со своей территории предшествовали жертвы, которые должны были быть благоприятными, иначе кампания вообще могла не состояться. Нередко советовались с оракулами относительно того, будет ли война успешной, а предзнаменования сообщали о предполагаемом исходе битвы или войны или давали подсказки относительно того, было ли правильным конкретное военное действие или подошло ли подходящее время для похода. В греческих армиях нередко присутствовали провидцы, умело толковавшие такие знаки, а перед битвой греки часто приносили жертвы или молились. Пеан, боевая песня, которую регулярно распевали непосредственно перед началом сражения, изначально был гимном, обращенным к божеству.
Одной из немногих норм в обращении с врагами было то, что побежденная сторона должна была просить выдать тела своих павших воинов, тем самым признавая свое поражение. Кроме того, победитель мог воздвигнуть на поле боя так называемый «тропей» (tropaion), знак победы, чтобы объявить о своем успехе. Обычно это был деревянный шест, на который вешали часть захваченного оружия, а также снабжали надписью, свидетельствующей о победе. Именно отсюда произошел известный нам термин «трофей». Богов же благодарили, отдавая некоторую часть – вероятно, около десятины – захваченного добра их храмам.
Очень типичной чертой для греческой военной системы архаического и классического периодов было неумение штурмовать хорошо укрепленные города. Вплоть до IV века почти не было средств для прямого штурма. Длительные осады обходились ополченцам дорого, поскольку они не были профессиональными воинами и должны были зарабатывать на жизнь мирным ремеслом. Особенно актуально это было для крестьян. Однако зачастую единственным способом взять крепость была осада, позволявшая заморить ее защитников голодом, если только не удавалось подкупить или склонить к предательству кого-либо из них. Трудности, с которыми неизбежно сталкивались осаждающие, например, позволили афинянам во время Пелопоннесской войны (431–404 годы до н. э.) отступить за так называемые «Длинные стены», которые связывали город с портом Пирей, не позволив, таким образом, взять город в блокаду и пополняя запасы по морю. Впрочем, афинянам пришлось заплатить высокую цену за возможность укрыться в городе, поскольку из-за большой скученности, неизбежно вылившейся в плохие гигиенические условия, 430-429 годах по городу прокатилась эпидемия заразы, которую постфактум назвали чумой (в действительности, судя по данным ДНК-исследований, это был брюшной тиф).
Военное дело Античности: эпоха героев
Краткая ретроспектива античного военного дела
С точки зрения многих древних и современных наблюдателей Античность – это эпоха, во многом сформированная войной и воинами. История Античности от гомеровского периода (VIII-VII века до н.э.) до смерти императора Константина (337 год н.э.) стороннему наблюдателю может показаться практически непрерывной чередой военных конфликтов. Начало европейской интеллектуальной истории приходится на «Илиаду» Гомера и, следовательно, мы можем сказать, что в ее основе лежит описание долгой и кровавой кампании. Древняя историография в основном посвящена войне, и нельзя отрицать, что в целом многие произведения литературы и изобразительного искусства в Греции и Риме посвящены предумышленным и непредумышленным убийствам, сражениям и войнам. Некоторые из самых известных фигур в греческой мифологии и древней истории сегодня, такие как Одиссей, Александр Великий, Ганнибал и Цезарь, были героями войны или военачальниками и добились своего высокого положения и славы на поле боя. Война была обыденностью, а мир, напротив, был скорее чрезвычайной ситуацией. Эту идею выражал философ Платон, описывавший отношения между государствами как необъявленную войну.
Современные исследования рассматривают этот образ древности по-разному. Некоторые говорят о вездесущности войны, и многие ученые рассматривают древние общины как военизированные общества, в которых военные конфликты были нормой и сильно влияли на взгляды и образ жизни людей. Бесчисленные научные исследования посвящены различным аспектам войны: исследуются не только военно-технические, стратегические и тактические вопросы или описываются сражения, но также рассматривается место войны в обществе и культуре.
Даже произведения популярной культуры, посвященные Античности, так или иначе, касаются войны. Можно вспомнить такие фильмы как «300», «Спартак», «Гладиатор» и тому подобные – везде война прямо или косвенно присутствует на экране. Это утверждение верно даже для комедийной продукции вроде мультфильмов и кино про галла Астерикса, где фоном идет война с римлянами.
Это восприятие определенно имеет свою основу в исторической реальности, что можно показать на примере нескольких фактов: на самом деле, гомеровский мир, насколько мы можем его представить, сформирован воинственными идеалами правящей знати, которые оказали длительное влияние на последующие эпохи греческой истории. Считается, что Афины, наиболее важный город-государство (так называемый полис) классической Греции, за период с 490 по 322 год до н. э. провели в состоянии войны порядка ста лет. Главный конкурент Афин, Спарта, до сих пор считается воплощением сообщества, ориентированного исключительно на военный успех. Основой могущества империи Александра и последующих эллинистических держав также в первую очередь были военные успехи их правителей. Римляне были завоевателями и правителями огромной империи, в результате чего римское общество считается сильно милитаризованным. Сейчас нам это может показаться чем-то варварским, однако в этих государствах война была неизбежной и даже рутинной частью повседневной жизни.
В то же время важно понимать: древняя война имела множество ограничителей – природных, культурных, технических, экономических, религиозных, политических. Интенсивность, географический охват и продолжительность войн сильно различались в зависимости от социальных условий и общей ситуации. Их последствия, хотя и ужасные в отдельных случаях, далеко не всегда были длительными или особенно серьезными для затронутых этой войной обществ.
Верно, что ранний греческий мир, о котором рассказывают гомеровские эпопеи, был сформирован войной. Для героев, которые находятся в ее центре, вооруженная борьба была самым важным испытательным полигоном в попытке доказать свою продуктивность и состоятельность. Это нашло отражение в таком культурном тропе, как «аристея» или «аристия» – в переводе с греческого дословно «превосходство» (от «аристос» или «лучший»). Аристея – это момент наивысшего могущества героя, когда он показывает в битве все свои лучшие стороны, и никто не может с ним тягаться. Зачастую аристея могла приводить к смерти героя – он буквально превозмогал себя, совершал какой-то подвиг и погибал, поскольку по логике поэмы попросту достигал своего пика. Собственно, отсюда же происходит и само слово «аристократия» – буквально «власть лучших».
В гомеровскую эпоху хорошо вооруженный аристократ был центром военной организации. Он буквально возвышался над воинами из более низких сословий, которые по понятным причинам были вооружены куда беднее него и в битве объединялись вокруг него. Для более наглядной аналогии, аристократ был кем-то вроде юнита-героя в некоторых RTS или RPG. Только такой человек по логике Гомера был способен на аристею, в одиночку сокрушать и обращать в бегство целые вражеские отряды, и только такому человеку могли симпатизировать и помогать боги.
Безусловно, в реальной жизненной ситуации такой аристократ, пусть и обладавших лучшим вооружением и боевыми навыками, едва-ли мог в одиночку одолеть отряд неприятелей, однако такая поэтическая гиперболизация аристократов, которые у Гомера становятся героями, призвана только подчеркнуть их положение в военной иерархии и важность на поле боя. Именно поэтому богиня Афина помогает в бою ахейскому герою Диомеду, а бог войны Арес – троянскому царевичу Гектору. Они уже априори являются великим героями просто потому, что аристократы, помощь бога или богини здесь скорее дает некий бонус и подчеркивает их статус.
Однако, если мы говорим о Гомеровской эпохе, в большинстве случаев эти столкновения представляли собой не масштабные войны между устоявшимися сообществами, но рейды и соседские споры между слабо и спонтанно организованными группами. Споры могли возникать из-за скота, урожайности и полей, они могли касаться чести, престижа и жажды приключений, кто-то хотел отстаивать свои собственные убеждения и идеи справедливости. Уметь защищаться – значит уметь защищаться от жителей соседней долины; война оставалась местечковым или в лучшем случае региональным делом. Ее выгодополучателями были частные банды, которые объединялись под руководством харизматичного и энергичного аристократа. На что-то более масштабное попросту не хватало демографических, экономических и организационных ресурсов.
Что касается Троянской войны, лежащей в основе «Илиады» Гомера и некоторых других более поздних сочинений других авторов (в первую очередь – «Эфиопида» Арктина Милетского), то, несмотря на находку археологами остатков городов, которые ассоциируются с мифической Троей, ее подлинность так и не нашла четкого подтверждения. Вероятно, что Троянская война является мифическим воспоминаниям о «золотых» микенских временах (сам Гомер жил позже, в так называемые темные века, ознаменовавшиеся крахом могущества прежних цивилизаций) и своеобразной ностальгией по ним.
По сравнению с более поздними эпохами, архаический период (VII-VI вв. до н.э.) оставался относительно мирным, по крайней мере нам мало известно о длительных и сколь-либо масштабных войнах, а оформляющиеся государства постепенно изживали частные войны аристократов. Редко речь шла о полном подчинении или даже об уничтожении противника. Важным исключением были Мессенские войны (VIII-VII вв. до н.э.), которые закончились завоеванием спартанцами юго-западной части Пелопоннесского полуострова, известной как Мессения. Эти войны длились несколько десятилетий, и по их итогу победитель, то есть Спарта, получил возможность стать сильнейшей военной державой Греции. Но обычно победа больше ассоциировалась с добычей, честью и престижем. Захват территории противника или даже ее уничтожение вражеского государства – в отличие от спартано-мессенского конфликта – были крайне редкими. Завоевание хорошо укрепленного города было непосильной задачей для большинства армий, поскольку у них было мало эффективных орудий для разрушения стен, а тактика осады не входила в перечень популярных военных тактик того времени.
Долгое время войны были ограничены не только в своих масштабах, но и по продолжительности из-за реалий природы, в частности из-за смены времен года. Обычно война велась только в определенное время года, как правило – поздней весной и летом, часто между периодом посевной и сбором урожая или осенью после сбора урожая. Война редко шла круглый год; особенно неохотно люди воевали зимой. Это было верно как для сухопутных, так и для морских войн. В последнем случае причина нежелания очевидна: ветер и погода, которые в Эгейском регионе зимой бывают крайне суровыми, делали плавание по морю в это время очень трудным и опасным делом, зачастую – буквально невозможным.
С другой стороны, традиционно сезонная война на суше зависела не только от погодных условий, но, скорее, определялась составом греческих армий. За исключением Спарты, греческие сухопутные армии состояли в основном из ополченцев и, следовательно, из крестьян.
Лишь в очень редких случаях эти крестьяне могли себе позволить оставить свои хозяйства на целый год, и даже оставить их просто на летний период было рискованным делом, потому что в это время года крестьянин сталкивался с особыми трудностями. Кроме того, материально-техническое обеспечение греческих армий, то есть организация снабжения, было не очень хорошо развито. Особенно зимой, когда ничего нельзя было собрать с окрестных полей, виноградников или лесов и еды становилось мало, вопрос пополнения запасов вызывал определенные трудности.
Поэтому кампания редко длилась больше нескольких недель и обычно завершалась битвой, которая определяла исход войны. Предпочтительной тактикой ведения войны, конечно же, были не масштабные и сопряженные с риском битвы, а засады, набеги с воды и с суши, уловки, грабежи или уничтожение посевов и тому подобное. В это время, как и позднее, солдаты стали первыми жертвами войны. Им приходилось убивать своих противников в ближнем бою, они были мишенями для дальнобойного оружия, получали ужасные раны, с которыми античная медицина не всегда могла что-то сделать в принципе, также терпели голод, холод и жажду, в зависимости от гигиенических условий подвергались риску инфекционных заболеваний и были вынуждены совершать утомительные переходы. Легко понять, что эти физические проблемы приводили к большому психологическому стрессу.
Но гражданскому населению в ходе войн зачастую приходилось еще хуже. Их имущество, в том числе продукция сельскохозяйственной деятельности, были желанной добычей для победоносных армий. Пленников порабощали, и в некоторых случаях продавали за границу, если за них не платили выкуп. Это было особенно актуально, когда армия захватывала крепости или города, за стенами которых искали защиты женщины, дети и старики.
После персидских войн (490 – 479 гг до н.э.), когда коалиции греческих городов-государств удалось отразить вторжения персов в Элладу, Афины, благодаря своему флоту, сумели расширить сферу влияния на более обширные географические районы и взять их под свой контроль. Это, в свою очередь, потребовало проведения масштабных морских операций и фактического военного присутствия в контролируемом регионе. Даже Афины не могли потянуть это в одиночку, поэтому вскоре сложился первый Афинский морской союз (также известный как Делосский союз или Делосская симмахия в честь острова Делос, где находилась штаб-квартира союза). Впоследствии Перикл перенес штаб-квартиру в Афины. Изначально эта коалиция создавалась для совместной обороны от персов, однако ресурсы, полученные в виде дани от союзников, позволили Афинам затем создать динамичную и экспансивную морскую державу.
Попытки Афин установить свою гегемонию над Грецией натолкнулись на сопротивление Спарты, что в итоге привело к Пелопоннесской войне (431–404 гг. до н.э.), огромные масштабы которой уже нельзя было сравнивать с обычными военными кампаниями. В новой войне столкнулись уже не отдельные полисы, а целые системы альянсов, сражавшиеся одновременно на нескольких военных театрах как на воде, так и на суше, и это длилось несколько лет, даже десятилетий. Сторонам было необходимо разрабатывать долгосрочные стратегии, чтобы правильно рассчитать цели войны, доступные средства, геополитические реалии и силы неприятеля и внутренней оппозиции. Война стала более сложной, организационные, военные, материально-технические и политические требования возросли.
Эта тенденция к профессионализации продолжилась в IV веке до нашей эры. Хотя ополченцы оставались основой вооруженных сил греческих городов, все чаще на поле боя рядом с ними выходили профессиональные солдаты; иногда они специализировалось на определенных типах вооружений, и их можно было использовать независимо от гражданских нужд и требований. Александр Великий, движимый пламенными амбициями и откровенно гомеровским идеалом героя, в ходе череды кампаний в 334-323 гг. до н.э. победил огромную Персидскую империю и дошел со своими войсками до земель сегодняшнего Пакистана и даже до Индии. Он объединил военный потенциал Греции и Македонии, в том числе людей, ресурсы и военные традиции, причем основной задел для этого создал еще его отец царь Филипп II. Армия Александра включала в себя профессиональных солдат, осадную технику и могла похвастаться превосходным по тем временам материально-техническим обеспечением.
Последствия его победоносной кампании в Азии для греческого мира были огромны. Македонцы завоевали мировую империю, земли которой предлагали неизмеримо большее количество ресурсов, чем тем, что могла предложить бесплодная Греция. Все эти новые ресурсы и люди с тех пор также использовались в войне: армии диадохов, то есть военачальников и сподвижников Александра, которые сражались за его престол после смерти царя (начиная с 323 г. до н.э.) в возрасте тридцати трех лет, намного превосходили армии ополченцев греческих общин. Таким образом, весь Ближний Восток стал театром войны для греков и македонцев; в государствах диадохов, сформировавшихся в этом регионе, они образовали господствующий класс, во главе которого должен был стоять монарх, чья власть главным образом основывалась на военной силе. В результате эпоха эллинизма не только ознаменовала экспорт греческой культуры и образа жизни на Восток, где прежде доминировали персы, но способствовала распространению греческих боевых приемов и военных практик.
Сама же Греция стала игрушкой в руках великих эллинистических царств; в военном отношении греческие полисы как города-государства безнадежно уступали им, и поэтому уже не могли проводить независимую внешнюю политику. Можно сказать, что война разделилась на два типа. С одной стороны, эллинистические монархи боролись между собой за целые страны, за господство над перспективными регионами, за ресурсы и престиж, и в основном использовали профессиональных солдат; с другой стороны, Греция вернулась к форме конфликта между небольшими государствами, которые при поддержке небольших армий ополченцев боролись за гораздо меньшие цели. Поскольку великие монархии также имели в этом регионе свои собственные интересы и регулярно вмешивались в дела Греции, война на Южных Балканах никак не затухала.
Затем появление римлян навсегда изменило политическую карту Средиземноморья. Изначально Рим был относительно небольшим, но удобно расположенным городом, который стал доминирующим фактором в Италии отчасти благодаря разумной политике, а отчасти благодаря переменчивой, но в целом благосклонной военной удаче. Методика войны, которой придерживался Рим, не сильно отличалась от того, что мы можем увидеть у греческих полисов: его ресурсы были ограничены, и в отношении него также действовали географические и сезонные ограничения. Однако во время длительных войн с другими италийскими городами и племенами в Риме сформировалась настоящая культура войны. Война стала важнейшим испытательным полигоном для политической элиты, стремящейся к борьбе за лидерство, власть и престиж. Ты буквально не мог быть успешным и уважаемым политиком, если не проявил себя на поле боя. Рим был государством, которое постоянно воевало, благодаря чему там сложились сильные воинские традиции, впоследствии сделавшие Рим новым хозяином Средиземноморья. До конца Античности именно римляне оставались доминирующей военной силой.
Эпоха героев
Действие самого старого произведения в истории европейской литературы, «Илиады» Гомера, разворачивается во время войны. Эпическая поэма разделена на главы-песни, и автор буквально поет о битве греков с троянцами; сражения у Гомера – это лязг оружия и сонм боевых кличей, брызги крови, стоны умирающих воинов, и довольно реалистичные сцены смерти с обилием анатомических подробностей. Поскольку существует лишь несколько письменных источников по ранней греческой истории, а археологический материал вряд ли может предоставить информацию о социальных структурах и конкретных событиях, имеет смысл читать этот эпос не только как литературный шедевр, но и как исторический документ, позволяющий нам получить подсказки через культуру, из которой он исходит. Однако всегда следует иметь в виду, что гомеровские былины – это рассказы о вымышленных событиях. Троянская война, конечно, никогда не имела места в том виде, в котором нам ее преподносят, если вообще имела место; герои, которых мы встречаем в стихах Гомера – это мифические персонажи.
Живший в VIII-VII веках до н.э. Гомер использовал в качестве основы для своей эпической поэмы устные легенды о былых временах, обработал их и адаптировал к реалиям своего времени, чтобы потенциальный слушатель воспринимал их как можно лучше. Хотя события «Илиады» происходят в более ранние времена, культура и поведение героев соответствуют тому, что было в так называемые «темные века», когда жил сам Гомер. Проще говоря, он брал легендарных героев и помещал их в реалии времени, в котором жил как он сам, так и будущие слушатели его поэмы. В конечном итоге, подобные поэмы создавались для публичного песенного исполнения перед публикой за деньги, так что Гомер, в некотором смысле – это такой архаичный рок-музыкант.
Тем не менее, из эпоса можно почерпнуть некоторые реальные факты о греках времен Гомера. В «Илиаде» нашел отражение зарождающийся мир полисов, греческих городов-государств, поскольку в некоторых частях Греции уже развивались структуры городских поселений и появлялись первые зачатки политической организации. Но даже если сообщества с судами, советами и народными собраниями постепенно складывались, положение человека оставалось зависимым от его личной способности отстаивать себя против конкурентов внутри и за пределами полиса. Спортивные соревнования, вооруженные конфликты и заседания советов, в сущности, представляли собой арены, на которых лидеры состязались в более или менее благородном соревновании, которое у греков и римлян называлось словом «агон». Потеря богатства, силы или репутации в этом чрезвычайно агонистическом мире могла быстро привести к ухудшению и даже полному прекращению социального, или даже физического существования человека. Так что положение человека было шатким. Возможно, эта неопределенность отчасти объясняет большое значение, которое придается индивидуальному боевому мастерству в эпосе.
В конце концов, гомеровские воины тоже были не просто бойцами-одиночками. Гомером описаны два типа воинов, сражавшихся под Троей: с одной стороны, те герои и вожди, которым поэт дал имена. Они были хорошо вооружены, превосходили остальных по силе и мастерству и сражались в первых рядах. Во-вторых, простые безымянные бойцы, которые были плохо экипированы и в первую очередь служили поэту живыми декорациями и жертвами для выдающихся воинов. Первых можно назвать «промахами» (promachoi, примерный перевод – «чемпионы»), остальных – «лаоями» (laoi) что буквально означает «люди», «народ». Лаои сражались разрозненными отрядами, которые, однако, в определенных случаях могли объединяться. Греческая армия состояла из боевых частей, чей принцип построения основывался на племенной принадлежности; те или иные отряды представляли различные регионы, острова и общины Греции, не формируя при этом единой монолитной армии.
Можно предположить, что «промахи» происходили из аристократии, которая дома составляла правящий класс, отличающийся богатством и уверенностью в себе. Ключевыми обязанностями аристократа было ведение войны и защита собственного дома и рода от внешних врагов. Домашнее хозяйство обозначалось греческим словом «ойкос» (oikos), которое, в зависимости от контекста, могло означать «семья», «семейное имущество» и «дом». Аристократы могли позволить себе оружие, необходимое для этой задачи, и у них также было свободное время для физической подготовки к войне посредством упражнений с оружием, спорта и на охоты.
На протяжении поэмы Гомер неоднократно упоминает оружие своих героев. Однако эти описания вряд ли близки к реальности, потому описанное снаряжение – очень громоздкое и богато украшено золотом, серебром и драгоценными камнями, что сделало бы его непригодным в качестве настоящего боевого снаряжения. Поэтому данную информацию необходимо сравнивать с другими источниками, доступными историкам и археологам.
Основное снаряжение греческих воинов во времена Гомера состояло из щита, шлема и наголенников в качестве защитного вооружения, а также копья и меча в качестве оружия нападения; сюда также можно добавить какой-нибудь панцирь из металла или особым образом выделанной кожи. Конечно, в эпоху Гомера не было никакого единого стандарта вооружений (какой мы можем увидеть в Древнем Риме, например), потому что единый стандарт вооружений и униформы – это атрибут профессиональной армии. Щиты были разные, доспехи были разные – у кого на что хватило средств, тот в том и пришел. Были распространены как угловые, так и круглые щиты, которые могли различаться по размеру. Особенно своеобразным выглядит дипилонный щит, который можно увидеть на изображениях ваз и на монетах. Основная характеристика этого удлиненно-овального щита – вырез, сделанный с обеих сторон в центральной зоне, который словно разделяет его на верхнюю и нижнюю половину; возможно, это восходит к более древним микенским формам щитов. Как и большинство щитов той эпохи, он был снабжен наплечным ремнем, который позволял носить его как на груди, так и на спине. Большинство щитов той эпохи были изготовлены из кожи, которую можно было покрыть слоем металла, обычно бронзой. Также существовали плетеные и деревянные щиты; их края также часто покрывали бронзой, чтобы они могли выдерживать удары меча.
Второй важной составляющей защитного вооружения был шлем. Типология шлемов гомеровской эпохи столь же противоречива, как и типология щитов. Шлемы изготавливались из кожи и войлока, также существовали плетеные шлемы. Металлические шлемы (а их, на самом деле, было не так много в процентном соотношении), которые в основном формируют наше представление об облике воина той эпохи, имели больше шансов на сохранность по сравнению со шлемами, изготовленными из материалов органического происхождения, поэтому мы знаем об их форме намного больше. К началу VIII века до н.э. наиболее распространенным был шлем куполообразной формы. Украшавший его пучок конского волоса делал носителя шлема более внушительным, а также увеличивал защиту от ударов копьем или мечом сверху. Также Гомер описывает тип шлема, представлявший собой кожаный или льняной купол, на котором по окружности были закреплены клыки кабана. Это артефакт более ранней микенской эпохи, примерно XV-XII века до н.э., и в «Илиаде» он просто служит напоминанием о той замечательной эпохе предков, которую ни Гомер, ни его потенциальные слушатели, конечно, не застали, но в их представлении это был настоящий «золотой век». Потому что «раньше всегда было лучше», и в сравнении с гомеровскими Темными веками это во многом было так.
Самым уважаемым «героическим» оружием для атаки было копье, которое использовалось как для колющих ударов, так и для метания. На вазах нередко изображались воины с двумя копьями, и, согласно наиболее правдоподобным гипотезам, одно копье сначала надлежало метнуть в противника, а другим – орудовать уже в рукопашной схватке. Чтобы копье можно было использовать подобным образом, оно не должно быть слишком длинным или слишком тяжелым. Длинные копья, подобные тем, что были распространены в микенские времена, в эпоху Гомера встречаются редко. При этом, даже если подобный универсальный вид копья был наиболее распространенным типом оружия в век Гомера, существовали также копья, предназначенные либо исключительно для метания, либо для колющих ударов. Первые, то есть метательные, имели более легкие наконечники меньшего размера, а также металлическую втулку меньшей длины (втулка – это деталь наконечника, соединяющая его с древком). Это делало копье заметно легче. Энергия метания должна была давать таким копьям достаточно силы, чтобы пробить щит или доспех. Древко в основном делали из бука или ясеня.
В качестве дополнительного оружия нападения использовались мечи, но данные археологии и поэтические тексты той эпохи также свидетельствуют о распространении кинжалов, дубинок, пращей, луков и стрел. И если под рукой не было ничего другого, то гомеровский герой также мог просто взять камень и запустить им в противника со сверхчеловеческой силой.
Подобно шлему из кабаньих зубов, колесница, часто упоминаемая Гомером, также является воспоминанием о микенской эпохе. Как ни странно, герои Гомера используют ее только для того, чтобы добраться до места битвы, а затем выходят из этого боевого такси, чтобы сражаться пешком. Лишь в очень немногих частях поэмы сказано, что воин сражался прямо на колеснице; и здесь поэт, возможно, подхватил истории из древних времен, которые не обязательно должны были совпадать с реалиями его жизни. Короче говоря, греки Гомера действительно не знали, что делать с этим оружием, которое было разработано на великих равнинах Ближнего Востока.
Также есть определенные проблемы с оценкой роли кавалерии. Сам Гомер не упоминает в своем повествовании об участии конницы в битвах; для него лошади – только тягловые животные для колесниц. Кроме того, лошади были показателем престижа для богатых, которые хотели документально подтвердить свое положение путем разведения лошадей и повышения своей репутации. Более поздние греческие авторы, такие как Аристотель, прямо заявляют – и часть современных исследований вторит им – что кавалерия была самым важным оружием древней аристократии, однако если это было так, то очень странно, что Гомер вовсе не уделяет внимание этому моменту.
Мы не можем сказать ничего достоверного о том, чем были вооружены люди неблагородного происхождения. Они наверняка тоже старались защитить себя как можно лучше, но не у всех из них были средства, чтобы обзавестись каким-нибудь щитом. Их наступательное оружие тоже было хуже, чем у богатых. Однако резкое разделение между двумя группами маловероятно. Даже если эпос пытается убедить вас в этом, он предоставляет множество доказательств того, что автор был знаком с массовыми сражениями, в которых сталкивались большие группы людей. В некоторых местах поэмы даже говорится о рядах воинов или некоем подобии фаланги, то есть о рудиментарном боевом построении, которое позволяло военачальникам лучше видеть своих воинов. Но уровень организации был невысоким. Вероятно, что воины с наилучшим вооружением сражались в первом ряду или рядах, в то время как сзади их поддерживали товарищи, имевшие при себе дальнобойное вооружение. Также Гомер описывает ситуации, когда лучшие воины с разных сторон сходились в поединках, в которых могли проявить себя. При таком типе построения, когда лучшие воины стояли друг напротив друга в центре своих армий, и при этом тактика фаланги еще только нарождалась, и строй не был таким плотным и монолитным, подобные эпизоды кажутся вполне реальными и в настоящем бою.
Долгое время исследователи придерживались мнения, что эта рыцарская дуэль представляла соответственно агональную традицию (восприятие войны как агона, состязания), то есть определенное отношение к войне, которое содержало борьбу по правилам, в которых одни действия считались почетными, а другие осуждались. Согласно более ранним исследованиям, такое отношение продолжало оказывать влияние в постгомеровские эпохи и в дальнейшем формировало взгляд греков на войну как таковую. Однако сегодня подобная точка зрения уже не выдерживает никакой критики. Уже из текста Гомера, а также в целом из легенд, из которых поэт черпает свои мотивы, становится ясно, что существовало много способов ведения войны, и многие из них считались вполне допустимыми. Например, были широко распространены луки и стрелы, и хотя сам поэт осуждал лук как «подлое» оружие и предпочитал копье, многие герои в его поэме являются искусными лучниками и пользуются уважением товарищей и самого автора. И здесь мы видим некое противоречие между объективной реальностью, в которой жил Гомер, и его возвышенными представлениями. Нормы героического поведения не формировали реальность, как бы того хотелось самому Гомеру, и в войне, которая для греков той эпохи была скорее рутиной и повседневностью и включала многочисленные (и отнюдь не героические) набеги и грабежи, все средства были хороши, если они приводили к победе. Недаром и сама Троя была взята не решительным и героическим штурмом, а уловкой, которую придумал царь Одиссей – отнюдь не великий воин, но великий хитрец и искусный лучник. Эпоха героев заканчивалась.
«Древности вопреки». Эпизод-4: «Римляне на Востоке» [Эксклюзив]
«Homo ergaster»
Цикл мини-лекций антиковеда Марии Назаровой «Древности вопреки». Эпизод-4: «Римляне на Востоке»
«Древности вопреки». Эпизод-3: «Рим: сокрытое в недрах»
«Homo ergaster»
Цикл мини-лекций антиковеда Марии Назаровой «Древности вопреки». Эпизод-3: Рим: сокрытое в недрах.
«Древности вопреки». Эпизод-2: «Рим: всегда на виду. Часть-2» [Эксклюзив]
«Homo ergaster»
«Древности вопреки». Эпизод-2: «Рим: всегда на виду. Часть-2»
Рим: всегда на виду -1 | Древности вопреки — Мария Назарова [Эксклюзив]
«Homo ergaster»
Cегодня, гуляя по Риму, по центральной его части, мы с вами будем смотреть, как в тёмное средневековье, в ранне-новое время, которое ещё только училось любить античность, эти самые замечательные римские древности, преимущественно архитектурные сооружения, менялись, либо наоборот пытались всеми силами, вопреки всему, сохранить свою целостность
Абритта. Кризис Римской империи. Часть 1
«Базовая подписка»
Древности, которых мы не заслужили-3. Пантеон, Соляные ворота, Вилла Ариадны и раскопки Трои [Эксклюзив]
«Homo ergaster»
"Говорим мы на этот раз про те прекрасные сооружения далёкого прошлого, про те произведения изобразительного искусства и архитектуры, которые почти-почти дошли до наших дней, но канули в бездну за последние 200 лет. Некоторые из них еще совсем недавно могли радовать нас своим замечательным обликом. Хотели как лучше, а получилось... Давайте разберемся, почему так получилось. Начнем с Пантеона."
Древности, которых мы не заслужили-2. Город-Протей: архитектура Рима от храма Юпитера до Колизея [Эксклюзив]
«Homo ergaster»
