В
logo
Виталий Касс
Начинающий писатель.
В
logo
0
читателей

Виталий Касс  Начинающий писатель.

О проекте Просмотр Уровни подписки Фильтры Статистика Обновления проекта Поделиться Метки
Все проекты
О проекте
Дорогие друзья. Я начинающий автор книг. В данный момент пишу на патриотическую тематику. Надеюсь, что мое скромное творчество вас заинтересует.
Публикации, доступные бесплатно
Уровни подписки
Единоразовый платёж

Безвозмездное пожертвование без возможности возврата. Этот взнос не предоставляет доступ к закрытому контенту.

Помочь проекту
Рядовой 149₽ месяц

Подписка по специальным условиям для ограниченного количества подписчиков.

Оформить подписку
Бронза 500₽ месяц 5 100₽ год
(-15%)
При подписке на год для вас действует 15% скидка. 15% основная скидка и 0% доп. скидка за ваш уровень на проекте Виталий Касс

Укажите здесь, что получат подписчики уровня. Что входит в стоимость, как часто публикуется контент, какие дополнительные преимущества у подписчиков этого уровня.

Оформить подписку
Серебро 990₽ месяц 10 098₽ год
(-15%)
При подписке на год для вас действует 15% скидка. 15% основная скидка и 0% доп. скидка за ваш уровень на проекте Виталий Касс

Укажите здесь, что получат подписчики уровня. Что входит в стоимость, как часто публикуется контент, какие дополнительные преимущества у подписчиков этого уровня.

Оформить подписку
Золото 1 750₽ месяц 17 850₽ год
(-15%)
При подписке на год для вас действует 15% скидка. 15% основная скидка и 0% доп. скидка за ваш уровень на проекте Виталий Касс

Укажите здесь, что получат подписчики уровня. Что входит в стоимость, как часто публикуется контент, какие дополнительные преимущества у подписчиков этого уровня.

Оформить подписку
Платина 5 000₽ месяц 51 000₽ год
(-15%)
При подписке на год для вас действует 15% скидка. 15% основная скидка и 0% доп. скидка за ваш уровень на проекте Виталий Касс

Укажите здесь, что получат подписчики уровня. Что входит в стоимость, как часто публикуется контент, какие дополнительные преимущества у подписчиков этого уровня..

Оформить подписку
Фильтры
Статистика
Обновления проекта
Контакты
Поделиться
Читать: 20+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 18. Штурм Бригитской тюрьмы.

Мы ‎недолго‏ ‎играли ‎с ‎немцем ‎в ‎гляделки.‏ ‎По ‎его‏ ‎глазам‏ ‎пробежала ‎тень ‎и‏ ‎я ‎краем‏ ‎зрения ‎увидел, ‎как ‎он‏ ‎быстрым‏ ‎движением ‎наклонил‏ ‎винтовку ‎в‏ ‎мою ‎сторону. ‎Потом ‎он ‎что-то‏ ‎прокричал.‏ ‎Что ‎именно‏ ‎я ‎уже‏ ‎не ‎разобрал ‎из-за ‎грохнувшего ‎выстрела‏ ‎Фединой‏ ‎винтовки.‏ ‎Я ‎сразу‏ ‎подключился ‎и‏ ‎добавил ‎в‏ ‎сторону‏ ‎немца ‎очередь‏ ‎из ‎автомата. ‎Но ‎фашист ‎все-таки‏ ‎успел ‎один‏ ‎раз‏ ‎выстрелить, ‎прежде ‎чем‏ ‎повалится ‎замертво‏ ‎в ‎кузов ‎грузовика. ‎Пуля‏ ‎прошла‏ ‎мимо ‎отрикошетив‏ ‎от ‎брони‏ ‎танка. ‎В ‎следующее ‎мгновение ‎распахнулась‏ ‎дверь‏ ‎кабины ‎грузовика,‏ ‎со ‎стороны‏ ‎пассажира, ‎и ‎оттуда ‎выпал ‎еще‏ ‎один‏ ‎фриц‏ ‎в ‎очках‏ ‎и ‎с‏ ‎автоматом. ‎Он‏ ‎выпустил‏ ‎очередь ‎в‏ ‎нас ‎полукругом. ‎Пули ‎звонко ‎застучали‏ ‎по ‎броне‏ ‎танка.‏ ‎Но ‎мы ‎с‏ ‎Федей ‎уже‏ ‎были ‎в ‎не ‎зоны‏ ‎поражения.‏ ‎За ‎секунду‏ ‎до ‎выстрелов‏ ‎мы ‎попадали ‎с ‎брони ‎танка,‏ ‎как‏ ‎переспелые ‎груши‏ ‎осенью, ‎под‏ ‎порывом ‎сильного ‎ветра. ‎Башня ‎танка‏ ‎медленно‏ ‎повернулась,‏ ‎и ‎раздался‏ ‎выстрел ‎из‏ ‎пушки. ‎Взрыв‏ ‎в‏ ‎грузовике ‎поднял‏ ‎в ‎небо ‎клубы ‎черного ‎дыма.‏ ‎Куски ‎брезентового‏ ‎тента‏ ‎взлетели ‎в ‎воздух‏ ‎и ‎тут‏ ‎же ‎начали ‎медленно ‎падать,‏ ‎как‏ ‎подраненные ‎большие‏ ‎черные ‎птицы.‏ ‎Грузовик ‎вздрогнул ‎и ‎проехал ‎немного‏ ‎вперед,‏ ‎мягко ‎на‏ ‎чем-то ‎подпрыгнув.‏ ‎Раздался ‎чей-то ‎сдавленный ‎крик ‎и‏ ‎машина‏ ‎вспыхнула.

Танк‏ ‎повернул ‎башню‏ ‎назад ‎и‏ ‎развернувшись ‎поехал‏ ‎вперед,‏ ‎проделывая ‎брешь‏ ‎в ‎кирпичном ‎заборе. ‎Мы ‎с‏ ‎Федей ‎глотая‏ ‎пыль,‏ ‎наступали ‎сзади, ‎прикрываясь‏ ‎танком. ‎Ветер‏ ‎был ‎в ‎сторону ‎тюрьмы‏ ‎и‏ ‎жирный ‎черный‏ ‎дым ‎от‏ ‎горящего ‎грузовика ‎начал ‎заволакивать ‎все‏ ‎здание.‏ ‎На ‎земле‏ ‎лежал ‎скорчившись‏ ‎чумазый ‎немец, ‎все ‎еще ‎сжимавший‏ ‎гаечный‏ ‎ключ‏ ‎в ‎замасленной‏ ‎ладони. ‎Похоже,‏ ‎что ‎это‏ ‎был‏ ‎водитель ‎грузовика‏ ‎и ‎в ‎момент ‎взрыва, ‎он‏ ‎чинил ‎что-то‏ ‎под‏ ‎машиной. ‎В ‎недалеке‏ ‎распластался ‎очкарик,‏ ‎убитый ‎взрывом. ‎Он ‎задрал‏ ‎черную‏ ‎от ‎сажи‏ ‎голову, ‎вверх‏ ‎очками, ‎которые ‎теперь ‎из ‎обычных‏ ‎превратились‏ ‎солнцезащитные. ‎Федя‏ ‎забрал ‎у‏ ‎него ‎закопченный ‎Шмайсер ‎и ‎пояс‏ ‎с‏ ‎подсумком‏ ‎с ‎тремя‏ ‎запасными ‎магазинами.‏ ‎Передернул ‎затвор‏ ‎автомата‏ ‎и ‎дав‏ ‎короткую ‎очередь ‎в ‎землю, ‎удовлетворенно‏ ‎улыбнулся: ‎

–Типа‏ ‎работает.

Под‏ ‎прикрытием ‎дыма, ‎мы‏ ‎прошли ‎еще‏ ‎метров ‎пятьдесят, ‎добравшись ‎до‏ ‎здания‏ ‎тюрьмы. ‎Полусгоревшие‏ ‎арочные ‎ворота‏ ‎еще ‎висели ‎на ‎массивных ‎петлях,‏ ‎над‏ ‎ступенчатым ‎входом‏ ‎во ‎внутренний‏ ‎двор ‎тюрьмы. ‎Мрачная ‎энергетика ‎здания‏ ‎отталкивала‏ ‎от‏ ‎себя, ‎и‏ ‎идти ‎внутрь‏ ‎совсем ‎не‏ ‎хотелось.‏ ‎Однако ‎зачастую‏ ‎в ‎жизни ‎нам ‎приходится ‎делать‏ ‎совсем ‎не‏ ‎то,‏ ‎что ‎нам ‎хочется,‏ ‎и ‎мы‏ ‎продолжили ‎путь. ‎Танк, ‎разогнавшись,‏ ‎разнес‏ ‎остатки ‎деревянных‏ ‎ворот ‎частично‏ ‎обитых ‎металлом. ‎И ‎въехав ‎во‏ ‎внутренний‏ ‎дворик, ‎остановился.

Задыхаясь‏ ‎от ‎едкого‏ ‎дыма ‎от ‎горящего ‎грузовика, ‎мы‏ ‎с‏ ‎Федей‏ ‎опасливо ‎зашли‏ ‎внутрь, ‎вслед‏ ‎за ‎танком.‏ ‎Внезапно,‏ ‎сверху ‎слева,‏ ‎на ‎нас ‎обрушился ‎плотный ‎пулеметный‏ ‎и ‎винтовочный‏ ‎огонь.‏ ‎Рядом ‎заплясали ‎песчаные‏ ‎фонтанчики ‎пуль.‏ ‎Федя ‎вскрикнул ‎и ‎упал‏ ‎на‏ ‎колено, ‎раненый‏ ‎в ‎бедро.‏ ‎Мне ‎вражеская ‎пуля ‎попала ‎в‏ ‎руку,‏ ‎но ‎прошла‏ ‎по ‎касательной.‏ ‎Про ‎танк ‎немцы ‎тоже ‎не‏ ‎забывали,‏ ‎на‏ ‎него ‎сверху‏ ‎упала ‎граната-колотушка‏ ‎и ‎скатилась‏ ‎с‏ ‎брони ‎на‏ ‎землю. ‎Я ‎еле ‎успел ‎выдернуть‏ ‎Федю ‎за‏ ‎шкирку‏ ‎и ‎укрыться ‎за‏ ‎танком. ‎Почти‏ ‎одновременно ‎раздался ‎взрыв. ‎Нас‏ ‎осыпало‏ ‎землей ‎и‏ ‎в ‎ушах‏ ‎появился ‎монотонный ‎звон.

Оглянувшись ‎я ‎увидел,‏ ‎что‏ ‎позади ‎нас‏ ‎есть ‎проход‏ ‎в ‎полуразрушенное ‎здание. ‎Сверху ‎опять‏ ‎что-то‏ ‎упало‏ ‎и ‎судя‏ ‎по ‎тому‏ ‎как ‎долбануло,‏ ‎это‏ ‎снова ‎была‏ ‎граната. ‎Пулемет ‎не ‎замолкал ‎ни‏ ‎на ‎секунду,‏ ‎стреляя‏ ‎по ‎нам ‎наугад.‏ ‎Дым ‎мешал‏ ‎пулеметчику ‎целиться. ‎Слышался ‎звон‏ ‎рикошетивших‏ ‎об ‎металл‏ ‎танка ‎пуль.‏ ‎Танк ‎поскрипывая ‎развернул ‎башню ‎и‏ ‎выстрелил‏ ‎по ‎окнам.‏ ‎Попал ‎он‏ ‎или ‎нет ‎я ‎уже ‎не‏ ‎видел,‏ ‎но‏ ‎пулеметный ‎огонь‏ ‎затих. ‎Пока,‏ ‎пыль ‎от‏ ‎взрыва‏ ‎гранат ‎не‏ ‎рассеялась, ‎надо ‎было ‎действовать. ‎Я‏ ‎крикнул: ‎–‏ ‎Федя‏ ‎стреляй ‎по ‎окнам!‏ ‎– ‎и‏ ‎снова ‎подхватив ‎его ‎за‏ ‎шкирятник,‏ ‎поволок ‎раненного‏ ‎к ‎пролому‏ ‎в ‎стене ‎правого ‎крыла ‎здания‏ ‎тюрьмы.‏ ‎При ‎этом‏ ‎Федя ‎размашисто‏ ‎выпустил ‎две ‎длинные ‎очереди ‎куда-то‏ ‎вверх.

Оказавшись‏ ‎внутри‏ ‎полуразрушенного ‎первого‏ ‎этажа ‎я‏ ‎быстро ‎осмотрелся.‏ ‎С‏ ‎одной ‎стороны‏ ‎была ‎разрушенная ‎сгоревшая ‎пристройка, ‎с‏ ‎другой ‎тянулся‏ ‎длинный‏ ‎коридор ‎с ‎камерами,‏ ‎выкрашенный ‎синей‏ ‎краской. ‎Видно ‎было, ‎что‏ ‎раньше‏ ‎их ‎разделяла‏ ‎некогда ‎мощная‏ ‎стена, ‎ныне ‎превратившаяся ‎в ‎жалкие‏ ‎обломки,‏ ‎вперемешку ‎с‏ ‎кирпичным ‎крошевом.‏ ‎На ‎стенах ‎коридора ‎штукатурка ‎уже‏ ‎где-то‏ ‎отвалилась,‏ ‎и ‎обнажились‏ ‎красные ‎кирпичные‏ ‎стены. ‎Множество‏ ‎толстых‏ ‎железных ‎дверей‏ ‎с ‎широкими ‎глазками, ‎за ‎которыми‏ ‎еще ‎недавно‏ ‎томились‏ ‎узники, ‎были ‎распахнуты.‏ ‎Небольшие ‎камеры,‏ ‎в ‎облупленной ‎синей ‎краске‏ ‎по‏ ‎рост ‎человека,‏ ‎были ‎пусты.‏ ‎Вдоль ‎стен ‎были ‎видны ‎широкие‏ ‎деревянные‏ ‎нары, ‎выкрашенные‏ ‎в ‎малиновый‏ ‎цвет. ‎На ‎нарах ‎и ‎полу‏ ‎валялись‏ ‎тонкие‏ ‎серо-грязные ‎матрацы‏ ‎и ‎темно-серые‏ ‎шерстяные ‎одеяла.‏ ‎Небольшое‏ ‎количество ‎света‏ ‎поступало ‎через ‎зарешеченное ‎окно ‎с‏ ‎намордником.

Федя ‎застонал‏ ‎и‏ ‎я ‎присел ‎к‏ ‎нему ‎намереваясь‏ ‎перевязать ‎раненого. ‎В ‎коридоре‏ ‎раздался‏ ‎оглушительный ‎выстрел‏ ‎и ‎пуля‏ ‎выбила ‎кусок ‎штукатурки ‎в ‎стене‏ ‎рядом‏ ‎с ‎моей‏ ‎головой.

 – Сзади! ‎–‏ ‎закричал ‎Федя.

Я ‎обернулся ‎и ‎тут‏ ‎же‏ ‎получил‏ ‎удар ‎прикладом‏ ‎по ‎лицу.‏ ‎В ‎глазах‏ ‎потемнело‏ ‎и ‎я‏ ‎потерял ‎сознание. ‎Последнее, ‎что ‎я‏ ‎услышал ‎это‏ ‎была‏ ‎автоматная ‎очередь ‎Фединого‏ ‎Шмайсера.

Очнулся ‎я‏ ‎от ‎хорошего ‎тычка ‎дулом‏ ‎автомата‏ ‎в ‎бок.‏ ‎Я ‎открыл‏ ‎глаза ‎и ‎увидел ‎бледное ‎лицо‏ ‎Феди‏ ‎с ‎закрытыми‏ ‎глазами ‎и‏ ‎посиневшими ‎губами. ‎Он ‎лежал ‎весь‏ ‎в‏ ‎крови.‏ ‎Пальцами ‎одной‏ ‎руки ‎он‏ ‎сдавливал ‎себе‏ ‎кровоточащую‏ ‎рану ‎на‏ ‎ноге, ‎а ‎второй ‎рукой ‎пытался‏ ‎засунуть ‎мне‏ ‎дуло‏ ‎автомата ‎под ‎ребра.‏ ‎

– Товарищ ‎Котов‏ ‎очнитесь, ‎– ‎хрипел ‎он.‏ ‎Я‏ ‎моргнул ‎глазами‏ ‎и ‎присел.‏ ‎Федя ‎продолжал ‎тыкать ‎меня ‎автоматом,‏ ‎будто‏ ‎хотел ‎убедиться,‏ ‎что ‎я‏ ‎еще ‎живой. ‎Я ‎убрал ‎его‏ ‎автомат‏ ‎в‏ ‎сторону.

 – Очнулся ‎Федя,‏ ‎уже ‎очнулся,‏ ‎– ‎успокоил‏ ‎я‏ ‎друга. ‎Потер‏ ‎ладонями ‎свое ‎лицо ‎и ‎тут‏ ‎же ‎скривился‏ ‎от‏ ‎боли. ‎Нижняя ‎челюсть‏ ‎как-то ‎странно‏ ‎себя ‎ввела. ‎Я ‎уперся‏ ‎в‏ ‎нее ‎ладонью‏ ‎и ‎она‏ ‎с ‎громким ‎щелчком ‎встала ‎на‏ ‎место.‏ ‎Я ‎постучал‏ ‎зубами, ‎ну‏ ‎конечно ‎никак ‎прежде, ‎но ‎почти.‏ ‎Ладно‏ ‎до‏ ‎свадьбы ‎зарастет.

Я‏ ‎огляделся ‎и‏ ‎увидел ‎лежащего‏ ‎рядом‏ ‎с ‎нами‏ ‎фрица. ‎Вся ‎его ‎серая ‎форма‏ ‎на ‎груди‏ ‎была‏ ‎пропитана ‎темной ‎кровью‏ ‎и ‎на‏ ‎ней ‎виднелись ‎множественные ‎пулевые‏ ‎отверстия.‏ ‎

– Ты ‎никак‏ ‎в ‎этого‏ ‎гада ‎всю ‎обойму ‎засадил? ‎–‏ ‎спросил‏ ‎я, ‎стараясь‏ ‎сильно ‎не‏ ‎шевелить ‎челюстями. ‎

Федя ‎слабо ‎улыбнулся:‏ ‎–‏ ‎Ну‏ ‎да, ‎шобы‏ ‎типа ‎наверняка.‏ ‎

Я ‎одобрительно‏ ‎кивнул‏ ‎головой: ‎–‏ ‎За ‎спасение ‎жизни ‎товарища ‎в‏ ‎бою, ‎тебе‏ ‎выносится‏ ‎благодарность.

Федя ‎казалось ‎на‏ ‎мгновение ‎забыл‏ ‎про ‎свою ‎рану ‎и‏ ‎широко‏ ‎улыбнулся, ‎но‏ ‎тут ‎же‏ ‎скривился ‎в ‎гримасе ‎боли. ‎Не‏ ‎теряя‏ ‎времени ‎я‏ ‎отстегнул ‎от‏ ‎фрица ‎кожаный ‎пояс, ‎снял ‎с‏ ‎него‏ ‎все‏ ‎солдатское ‎барахло‏ ‎и ‎сложив‏ ‎его ‎вдвое‏ ‎перетянул‏ ‎Федину ‎ногу,‏ ‎пониже ‎раны. ‎Да ‎сделал ‎пониже,‏ ‎так ‎как‏ ‎судя‏ ‎по ‎всему ‎была‏ ‎задета ‎вена,‏ ‎кровь ‎была ‎темной ‎и‏ ‎вытекала‏ ‎не ‎быстро.‏ ‎Сверху ‎ремень‏ ‎работающий ‎в ‎качестве ‎жгута ‎перетянул‏ ‎куском‏ ‎отрезанной ‎портянки,‏ ‎связав ‎ее‏ ‎узлом. ‎Под ‎ногами ‎валялась ‎полусгоревшая‏ ‎книжка.‏ ‎Разодрав‏ ‎ее ‎пополам‏ ‎засунул ‎ее‏ ‎под ‎узел‏ ‎импровизированного‏ ‎жгута. ‎Глаза‏ ‎мельком ‎ухватили ‎заголовок ‎страницы: ‎«Оказание‏ ‎первой ‎медицинской‏ ‎помощи».‏ ‎А ‎ведь ‎автор‏ ‎руководства ‎даже‏ ‎не ‎догадывается ‎насколько ‎полезным‏ ‎оказалась‏ ‎его ‎книжка.‏ ‎Я ‎ухмыльнулся.‏ ‎Как ‎говорится ‎нужная ‎книга ‎оказалась‏ ‎в‏ ‎нужном ‎месте‏ ‎и ‎самое‏ ‎главное ‎вовремя.

Среди ‎барахла ‎любителя, ‎бить‏ ‎прикладом‏ ‎людей‏ ‎по ‎лицу,‏ ‎нашлась ‎почти‏ ‎полная ‎фляга‏ ‎с‏ ‎водой. ‎И‏ ‎мы ‎с ‎Федей ‎жадно ‎по‏ ‎очереди ‎из‏ ‎нее‏ ‎отпили. ‎На ‎улице‏ ‎в ‎это‏ ‎время ‎продолжал ‎кипеть ‎бой.‏ ‎Я‏ ‎осторожно ‎выглянул‏ ‎через ‎дыру‏ ‎в ‎стене. ‎Наш ‎танк ‎отъехал‏ ‎за‏ ‎ворота ‎и‏ ‎стрелял ‎по‏ ‎окнам ‎второго ‎этажа ‎из ‎пушки‏ ‎и‏ ‎пулемета,‏ ‎выбивая ‎из‏ ‎стены ‎фонтаны‏ ‎красной ‎кирпичной‏ ‎пыли‏ ‎и ‎куски‏ ‎кирпича. ‎Немцы ‎сначала ‎слабо ‎отстреливались,‏ ‎а ‎потом‏ ‎вообще‏ ‎прекратили ‎подавать ‎признаки‏ ‎жизни. ‎Танк‏ ‎тоже ‎перестал ‎стрелять. ‎Немцы‏ ‎не‏ ‎могли ‎пробить‏ ‎броню ‎танка‏ ‎из ‎винтовок, ‎а ‎танк ‎не‏ ‎мог‏ ‎выбить ‎из‏ ‎здания ‎тюрьмы‏ ‎затаившихся ‎фрицев. ‎Сложился ‎некий ‎хрупкий‏ ‎паритет.‏ ‎Надо‏ ‎было ‎что-то‏ ‎делать, ‎чтобы‏ ‎изменить ‎баланс‏ ‎сил‏ ‎в ‎нашу‏ ‎пользу.

Продолжая ‎рассматривать ‎двор ‎я ‎заметил‏ ‎пушку ‎45-пятку,‏ ‎за‏ ‎которой ‎мы ‎приехали.‏ ‎Она ‎стояла‏ ‎прямо ‎посередине ‎двора. ‎Рядом‏ ‎лежало‏ ‎несколько ‎зеленых‏ ‎ящиков ‎со‏ ‎снарядами. ‎Что ‎делала ‎пушка ‎посреди‏ ‎тюремного‏ ‎двора, ‎я‏ ‎не ‎совсем‏ ‎понимал. ‎Вероятность ‎того ‎что ‎из‏ ‎нее‏ ‎наши‏ ‎расстреливали ‎заключенных‏ ‎была ‎смехотворна‏ ‎мала. ‎Скорее‏ ‎всего‏ ‎немцы ‎привезли‏ ‎ее ‎сюда ‎и ‎собирались ‎тут‏ ‎устроить ‎что-то‏ ‎типа‏ ‎военного ‎склада. ‎В‏ ‎любом ‎случае‏ ‎вывезти ‎эту ‎пушку ‎мы‏ ‎отсюда‏ ‎не ‎сможем,‏ ‎пока ‎полностью‏ ‎не ‎зачистим ‎здание ‎от ‎противника.

Внезапно‏ ‎центральная‏ ‎дверь ‎в‏ ‎здании ‎тюрьмы‏ ‎распахнулась ‎и ‎из ‎нее ‎выбежали‏ ‎три‏ ‎фигуры‏ ‎в ‎серой‏ ‎форме. ‎Они‏ ‎попытались ‎развернуть‏ ‎сорокапятку‏ ‎в ‎сторону‏ ‎танка. ‎Наконец-то ‎вспомнили, ‎что ‎у‏ ‎них ‎есть‏ ‎пушка.‏ ‎Я ‎дал ‎очередь‏ ‎из ‎своего‏ ‎автомата ‎по ‎новоявленным ‎артиллеристам.‏ ‎И‏ ‎два ‎фашиста‏ ‎повисли ‎на‏ ‎станине ‎орудия. ‎Третий ‎выстрелив ‎несколько‏ ‎раз‏ ‎в ‎моем‏ ‎направлении ‎из‏ ‎пистолета, ‎успел ‎забежать ‎обратно ‎в‏ ‎тюрьму.‏ ‎Пора‏ ‎была ‎зачищать‏ ‎тюрьму ‎от‏ ‎серых ‎крыс.‏ ‎С‏ ‎учетом ‎состояния‏ ‎Феди, ‎мне ‎предстояло ‎стать ‎главным‏ ‎дезинфектором.

Я ‎забрал‏ ‎у‏ ‎Феди ‎две ‎гранаты‏ ‎и ‎перезарядив‏ ‎свой ‎Шмайсер ‎побежал ‎по‏ ‎синему‏ ‎коридору. ‎И‏ ‎внезапно ‎уперся‏ ‎в ‎обитую ‎металлом ‎дверь ‎в‏ ‎каменной‏ ‎стене. ‎Я‏ ‎потянул ‎ее‏ ‎на ‎себя ‎и ‎она, ‎предательски‏ ‎скрипнув,‏ ‎отворилась.‏ ‎Сразу ‎входить‏ ‎в ‎нее‏ ‎я ‎не‏ ‎решился,‏ ‎лег ‎на‏ ‎пол ‎из ‎холодных ‎каменных ‎плит‏ ‎и ‎попробовал‏ ‎снизу‏ ‎высунуться ‎из-за ‎проема‏ ‎двери. ‎Раздался‏ ‎выстрел ‎и ‎пуля ‎попала‏ ‎в‏ ‎косяк, ‎выбив‏ ‎из ‎него‏ ‎облако ‎цементной ‎пыли ‎и ‎осыпав‏ ‎меня‏ ‎острыми ‎опилками.‏ ‎Я ‎закатился‏ ‎за ‎стену ‎обратно. ‎И ‎так‏ ‎у‏ ‎врага‏ ‎одна ‎винтовка‏ ‎и ‎все,‏ ‎а ‎возможно‏ ‎противников‏ ‎несколько, ‎тогда‏ ‎почему ‎не ‎было ‎второго ‎выстрела?

Я‏ ‎вернулся ‎к‏ ‎Феди‏ ‎за ‎дохлым ‎немцем,‏ ‎которого ‎я‏ ‎решил ‎использовать ‎в ‎качестве‏ ‎живца.‏ ‎Федя ‎слабо‏ ‎мне ‎улыбнулся‏ ‎и ‎показал ‎жестом, ‎что ‎он‏ ‎в‏ ‎порядке. ‎Я‏ ‎ему ‎подмигнул‏ ‎и ‎кряхтя ‎взвалил ‎на ‎себя‏ ‎бюргера,‏ ‎явно‏ ‎при ‎жизни‏ ‎злоупотреблявшего ‎пивом‏ ‎и ‎сосисками.‏ ‎Дотащив‏ ‎упитанное ‎тело‏ ‎до ‎двери, ‎я ‎толкнул ‎его‏ ‎в ‎проём.‏ ‎Раздался‏ ‎выстрел ‎и ‎я‏ ‎проскочив ‎дверь‏ ‎упал ‎на ‎пол, ‎одновременно‏ ‎нащупывая‏ ‎в ‎воздухе‏ ‎цель ‎стволом‏ ‎автомата. ‎От ‎стены ‎отделилась ‎серая‏ ‎тень,‏ ‎и ‎полмагазина‏ ‎моего ‎автомата‏ ‎ушла ‎в ‎ее ‎сторону. ‎Тень‏ ‎со‏ ‎стоном‏ ‎упала. ‎Подбежав‏ ‎к ‎ней,‏ ‎я ‎добил‏ ‎фашиста‏ ‎контрольным ‎выстрелом‏ ‎в ‎голову. ‎Это ‎был ‎тот‏ ‎самый ‎третий‏ ‎неудавшийся‏ ‎артиллерист. ‎У ‎него‏ ‎на ‎поясе‏ ‎оказалось ‎пара ‎гранат-колотушек. ‎И‏ ‎они‏ ‎быстро ‎перекочевали‏ ‎в ‎голенище‏ ‎моих ‎сапог.

У ‎центральных ‎дверей ‎в‏ ‎тюрьму‏ ‎лежали ‎с‏ ‎десяток ‎мешков‏ ‎с ‎немецкими ‎орлами ‎и ‎свастикой.‏ ‎Я‏ ‎посмотрел‏ ‎содержимое, ‎они‏ ‎были ‎набиты‏ ‎папками. ‎Походу‏ ‎немцев‏ ‎в ‎тюрьме‏ ‎сильно ‎интересовали ‎личные ‎дела ‎заключенных.‏ ‎Рядом ‎на‏ ‎ящике‏ ‎лежала ‎огромная ‎свинячья‏ ‎туша, ‎и‏ ‎чуть ‎поодаль ‎несколько ‎мешков‏ ‎с‏ ‎крупой. ‎Парочка‏ ‎пустых ‎алюминиевых‏ ‎бидонов ‎для ‎молочки ‎стояло ‎тут‏ ‎же.‏ ‎Похоже, ‎что‏ ‎все ‎было‏ ‎подготовлено ‎немцами ‎к ‎погрузке. ‎Я‏ ‎положил‏ ‎ладонь‏ ‎на ‎свинью‏ ‎и ‎тут‏ ‎же ‎отдернул.‏ ‎Она‏ ‎была ‎ледяная.‏ ‎Судя ‎по ‎мороженой ‎туше, ‎в‏ ‎тюрьме ‎был‏ ‎ледник,‏ ‎возможно ‎в ‎подвальном‏ ‎помещении. ‎И‏ ‎сделал ‎себе ‎в ‎памяти‏ ‎заметку,‏ ‎что ‎было‏ ‎бы ‎неплохо‏ ‎его ‎навестить.

Я ‎быстро ‎пробежал ‎центральное‏ ‎и‏ ‎правое ‎крыло‏ ‎первого ‎этажа‏ ‎тюрьмы ‎и ‎никого ‎из ‎живых‏ ‎противников‏ ‎больше‏ ‎не ‎нашел.‏ ‎Только ‎на‏ ‎полу ‎лежало‏ ‎с‏ ‎десяток ‎тел‏ ‎в ‎гражданской ‎одежде ‎и ‎в‏ ‎темно-синих ‎кителях‏ ‎надзирателей‏ ‎тюрьмы. ‎У ‎гражданских‏ ‎в ‎основном‏ ‎были ‎пулевые ‎ранения. ‎А‏ ‎вот‏ ‎надзиратели ‎умерли‏ ‎не ‎простой‏ ‎смертью. ‎На ‎них ‎не ‎было‏ ‎живого‏ ‎места. ‎Рассматривать‏ ‎побоище ‎дальше‏ ‎не ‎позволило ‎содержимое ‎желудка, ‎запросившееся‏ ‎наружу.

Еле‏ ‎сдерживая‏ ‎приступ ‎тошноты‏ ‎я ‎дошел‏ ‎до ‎широкой‏ ‎лестницы‏ ‎поднимающийся ‎на‏ ‎второй ‎этаж. ‎По ‎ней ‎спускался‏ ‎немец ‎с‏ ‎автоматом‏ ‎на ‎шее. ‎Он‏ ‎что-то ‎крикнул‏ ‎мне ‎приняв ‎меня ‎за‏ ‎своего‏ ‎и ‎тут‏ ‎же ‎получил‏ ‎очередь ‎в ‎грудь. ‎Его ‎колени‏ ‎подогнулись‏ ‎и ‎он‏ ‎кубарем ‎покатился‏ ‎вниз ‎по ‎лестнице ‎к ‎моим‏ ‎ногам.‏ ‎Сверху‏ ‎раздались ‎встревоженные‏ ‎крики ‎на‏ ‎немецком: ‎–‏ ‎Хер‏ ‎унтеофицие! ‎Хер‏ ‎унтеофицие!

Походу ‎своего ‎унтер-офицера ‎зовут. ‎И‏ ‎пока ‎я‏ ‎раздумывал‏ ‎что ‎ответить, ‎перебирая‏ ‎в ‎мозгу‏ ‎школьную ‎программу ‎законченной ‎мной‏ ‎семилетки‏ ‎в ‎детдоме,‏ ‎ко ‎мне‏ ‎прилетела ‎овальная ‎немецкая ‎граната. ‎Я‏ ‎сильно‏ ‎ударил ‎по‏ ‎ней ‎ногой,‏ ‎и ‎она ‎отлетела ‎дальше ‎по‏ ‎коридору,‏ ‎а‏ ‎сам ‎укрылся‏ ‎за ‎стеной.‏ ‎Раздался ‎громкий‏ ‎хлопок‏ ‎и ‎из‏ ‎коридора ‎повалил ‎белый ‎дым ‎смешанный‏ ‎с ‎пылью.

Вниз‏ ‎со‏ ‎звоном ‎упали ‎еще‏ ‎две ‎гранаты‏ ‎и ‎мне ‎пришлось ‎запрыгнуть‏ ‎в‏ ‎одну ‎из‏ ‎камер, ‎чтобы‏ ‎укрыться ‎от ‎осколков. ‎Почти ‎одновременно‏ ‎раздались‏ ‎два ‎взрыва.‏ ‎Коридор ‎заволокло‏ ‎дымом. ‎В ‎проеме ‎двери ‎в‏ ‎тумане‏ ‎из‏ ‎пыли ‎мелькнула‏ ‎серая ‎форма‏ ‎и ‎я‏ ‎разрядил‏ ‎в ‎нее‏ ‎обойму ‎из ‎автомата. ‎Потом ‎кинул‏ ‎в ‎коридор‏ ‎гранату.‏ ‎Звуки ‎взрыва ‎охнули‏ ‎гулким ‎эхом.‏ ‎Сразу ‎за ‎ним ‎в‏ ‎коридоре‏ ‎послышались ‎стоны‏ ‎и ‎проклятья‏ ‎на ‎немецком. ‎Я ‎осторожно ‎выглянул‏ ‎из‏ ‎камеры. ‎У‏ ‎противоположной ‎стены‏ ‎стоял ‎полу ‎согнувшись ‎немец. ‎Я‏ ‎выстрелил‏ ‎по‏ ‎нему ‎из‏ ‎автомата, ‎а‏ ‎потом ‎сразу‏ ‎по‏ ‎второму, ‎который‏ ‎лежал ‎тут ‎же ‎на ‎полу.‏ ‎Фашисты ‎перестали‏ ‎стонать.‏ ‎Бегло ‎осмотрел ‎их‏ ‎вооружение. ‎Винтовки‏ ‎Маузера ‎не ‎привлекли ‎моего‏ ‎внимания.‏ ‎Мне ‎нужны‏ ‎были ‎патроны‏ ‎для ‎моего ‎Шмайсера.

Я ‎подбежал ‎к‏ ‎автоматчику,‏ ‎который ‎лежал‏ ‎у ‎подножья‏ ‎лестницы. ‎Убедившись, ‎что ‎сверху ‎в‏ ‎меня‏ ‎никто‏ ‎не ‎целится,‏ ‎забрал ‎у‏ ‎него ‎запасные‏ ‎магазины‏ ‎к ‎автомату.‏ ‎Между ‎делом ‎отметил, ‎что ‎надо‏ ‎будет ‎потом‏ ‎у‏ ‎него ‎забрать ‎бинокль‏ ‎и ‎планшетку‏ ‎с ‎картой, ‎похоже ‎что‏ ‎я‏ ‎подстрелил ‎унтер-офицера,‏ ‎судя ‎по‏ ‎серебряной ‎окантовке ‎солдатского ‎погона ‎и‏ ‎крикам‏ ‎сверху. ‎Возможно,‏ ‎что ‎фашисты‏ ‎даже ‎лишись ‎своего ‎единственного ‎командира.

Я‏ ‎осторожно‏ ‎начал‏ ‎подниматься ‎наверх,‏ ‎на ‎второй‏ ‎этаж, ‎который‏ ‎судя‏ ‎по ‎всему‏ ‎был ‎зеркальным ‎отражением ‎первого. ‎Высунувшись‏ ‎из-за ‎угла,‏ ‎я‏ ‎тут ‎же ‎попал‏ ‎под ‎огонь‏ ‎пулемета. ‎Угол ‎стены ‎не‏ ‎выдержал‏ ‎и ‎начал‏ ‎обваливаться ‎кусками‏ ‎красного ‎кирпича. ‎Пулемет ‎не ‎унимался,‏ ‎похоже‏ ‎что ‎немец‏ ‎нервничал. ‎Я‏ ‎зажмурился ‎от ‎рези ‎в ‎глазах‏ ‎и‏ ‎на‏ ‎зубах ‎почувствовал‏ ‎неприятно ‎скрежещущую‏ ‎кирпичную ‎пыль.‏ ‎Через‏ ‎боль ‎продрав‏ ‎глаза, ‎вытащил ‎немецкую ‎гранату ‎из‏ ‎голенища ‎сапога‏ ‎и‏ ‎дернув ‎за ‎фарфоровое‏ ‎кольцо, ‎кинул‏ ‎ее ‎в ‎коридор. ‎Потом‏ ‎еще‏ ‎одну, ‎уже‏ ‎нашу. ‎И‏ ‎еще ‎одну. ‎Жахнуло ‎знатно. ‎Заволокло‏ ‎все‏ ‎дымом ‎и‏ ‎красной ‎пылью.

Пока‏ ‎не ‎осела ‎пыль, ‎я ‎щурясь‏ ‎от‏ ‎рези‏ ‎в ‎глазах‏ ‎быстро ‎вынырнул‏ ‎из-за ‎угла‏ ‎и‏ ‎пробежал ‎вперед.‏ ‎На ‎полу ‎лежал ‎пулеметчик ‎без‏ ‎признаков ‎жизни.‏ ‎Я‏ ‎решил ‎забрать ‎его‏ ‎пулемет ‎и‏ ‎присел ‎на ‎колени ‎рядом‏ ‎с‏ ‎ним. ‎Дернул‏ ‎горячий ‎пулемет‏ ‎из ‎руки ‎немца. ‎Фриц ‎открыл‏ ‎голубые‏ ‎глаза ‎на‏ ‎грязном ‎от‏ ‎копоти ‎лице ‎и ‎оскалившись ‎белыми‏ ‎зубами‏ ‎нажал‏ ‎на ‎спуск.‏ ‎Я ‎резко‏ ‎отвел ‎ствол‏ ‎в‏ ‎сторону, ‎и‏ ‎пулемет ‎задергался, ‎стреляя ‎в ‎моей‏ ‎руке ‎и‏ ‎я‏ ‎почувствовал ‎обжигающую ‎боль‏ ‎в ‎ладони.‏ ‎Одновременно ‎я ‎выпустил ‎короткую‏ ‎очередь‏ ‎в ‎тело‏ ‎пулеметчика, ‎из‏ ‎пляшущего ‎у ‎меня ‎в ‎другой‏ ‎руке‏ ‎Шмайсера. ‎Немец‏ ‎дернулся ‎и‏ ‎отпустил ‎спусковой ‎крючок. ‎Пулемет ‎затих‏ ‎и‏ ‎я‏ ‎отбросил ‎его.‏ ‎Ладонь ‎была‏ ‎слегка ‎красной‏ ‎от‏ ‎ожога. ‎–‏ ‎Вот ‎сука! ‎– ‎выругался ‎я‏ ‎на ‎немца‏ ‎рассматривая‏ ‎обожженную ‎руку. ‎А‏ ‎потом ‎отчихвостил‏ ‎матами ‎себя ‎за ‎то,‏ ‎что‏ ‎перестал ‎контролить‏ ‎противников. ‎Немного‏ ‎успокоившись ‎я ‎приподнял ‎пулемет ‎за‏ ‎сошки.‏ ‎Он ‎оказался‏ ‎слишком ‎тяжелым‏ ‎по ‎сравнению ‎с ‎МП-38, ‎чтобы‏ ‎бегать‏ ‎с‏ ‎ним ‎и‏ ‎я ‎припрятал‏ ‎его ‎в‏ ‎одной‏ ‎из ‎камер,‏ ‎накинув ‎серое ‎тюремное ‎одеяло ‎сверху.

Я‏ ‎продолжил ‎исследовать‏ ‎полусгоревший‏ ‎второй ‎этаж, ‎но‏ ‎немцев ‎больше‏ ‎не ‎было. ‎Только ‎снова‏ ‎то‏ ‎тут, ‎то‏ ‎там ‎лежали‏ ‎трупы ‎гражданских ‎и ‎надзирателей. ‎У‏ ‎части‏ ‎камер ‎были‏ ‎выбиты ‎изнутри‏ ‎двери ‎деревянными ‎кусками ‎нар, ‎которые‏ ‎валялись‏ ‎по‏ ‎всему ‎коридору.‏ ‎Похоже, ‎что‏ ‎здесь ‎как‏ ‎и‏ ‎на ‎первом‏ ‎этаже ‎шла ‎борьба ‎не ‎на‏ ‎жизнь, ‎а‏ ‎на‏ ‎смерть. ‎Я ‎засмотрелся‏ ‎на ‎выломанную‏ ‎дверь ‎и ‎споткнулся ‎о‏ ‎труп‏ ‎лейтенанта ‎НКВД‏ ‎лежащего ‎на‏ ‎пороге ‎следующего ‎помещения. ‎Судя ‎по‏ ‎кровавому‏ ‎следу ‎на‏ ‎полу, ‎он‏ ‎перед ‎смертью ‎пытался ‎выползти ‎в‏ ‎коридор.‏ ‎Синяя‏ ‎фуражка ‎с‏ ‎красным ‎околышем‏ ‎слетела ‎с‏ ‎его‏ ‎головы ‎и‏ ‎обнажило ‎красно–белую ‎кость ‎черепа. ‎Чекист‏ ‎был ‎скальпирован.‏ ‎У‏ ‎меня ‎перехватило ‎дыхание.‏ ‎Да ‎кто‏ ‎такое ‎мог ‎сделать? ‎Что‏ ‎за‏ ‎дикари ‎играют‏ ‎тут ‎в‏ ‎индейцев? ‎С ‎трудом ‎придя ‎в‏ ‎себя‏ ‎от ‎увиденного,‏ ‎я ‎побежал‏ ‎дальше ‎искать ‎врагов.

Но ‎тюрьма ‎была‏ ‎пуста,‏ ‎из‏ ‎живых ‎кроме‏ ‎меня ‎больше‏ ‎никого ‎не‏ ‎было.‏ ‎Я ‎забрал‏ ‎пулемет ‎и ‎одну ‎железную ‎коробку‏ ‎с ‎пулеметной‏ ‎лентой.‏ ‎У ‎немецкого ‎унтера‏ ‎одолжил ‎бинокль‏ ‎и ‎планшетку. ‎Высунулся ‎в‏ ‎разрушенное‏ ‎окно ‎со‏ ‎свисающей ‎на‏ ‎ржавой ‎арматурине ‎решеткой ‎и ‎крикнул:‏ ‎–‏ ‎Все ‎зачищено!‏ ‎Выходите! ‎

Потом‏ ‎спустился ‎вниз ‎по ‎центральной ‎лестнице‏ ‎и‏ ‎со‏ ‎вздохом ‎облегчения‏ ‎вышел ‎во‏ ‎двор. ‎Наш‏ ‎танк‏ ‎снова ‎заехал‏ ‎во ‎внутренний ‎двор. ‎Открылись ‎верхние‏ ‎люки ‎и‏ ‎на‏ ‎броню ‎вылез ‎Проводник‏ ‎с ‎Ногаем.‏ ‎Летчик ‎ловко ‎выпрыгнул ‎с‏ ‎места‏ ‎водителя-механика ‎ухватившись‏ ‎одной ‎рукой‏ ‎за ‎пушку, ‎которая ‎выглядела ‎как‏ ‎телескоп‏ ‎звездочета.

Хромающий ‎Федя‏ ‎вышел ‎из‏ ‎развалин ‎и ‎направился ‎к ‎танку.‏ ‎Я‏ ‎подошел‏ ‎сюда ‎же.‏ ‎

Летчик ‎смотрел‏ ‎на ‎меня‏ ‎с‏ ‎нескрываемым ‎уважением:‏ ‎– ‎Ну ‎морячок ‎уделал ‎ты‏ ‎немцев. ‎Герой.

Я‏ ‎скромно‏ ‎отмахнулся: ‎– ‎Просто‏ ‎повезло. ‎

Тут‏ ‎Летчик ‎увидел ‎мои ‎трофеи‏ ‎и‏ ‎хищно ‎посмотрел‏ ‎на ‎болтающийся‏ ‎у ‎меня ‎груди ‎бинокль ‎и‏ ‎планшетку.‏ ‎Заметив ‎его‏ ‎взгляд, ‎я‏ ‎отдал ‎командиру ‎планшет, ‎а ‎насчет‏ ‎бинокля‏ ‎сказал,‏ ‎что ‎он‏ ‎мне ‎нужен‏ ‎самому ‎для‏ ‎дела.‏ ‎Летчик ‎разочарованно‏ ‎хмыкнул, ‎но ‎возражать ‎не ‎стал,‏ ‎удовлетворившись ‎и‏ ‎половиной‏ ‎добычи.

Быстро ‎обсудили ‎наш‏ ‎отход. ‎Задерживаться‏ ‎не ‎собирались. ‎Феде ‎требовалась‏ ‎срочная‏ ‎медицинская ‎помощь‏ ‎и ‎надо‏ ‎было ‎немедленно ‎выдвигаться. ‎Летчик ‎с‏ ‎Проводником‏ ‎пошли ‎искать‏ ‎лекарства ‎в‏ ‎сгоревшей ‎пристройки ‎медсанчасти ‎тюрьмы. ‎А‏ ‎мы‏ ‎с‏ ‎Ногаем ‎отправились‏ ‎на ‎реку‏ ‎за ‎водой,‏ ‎с‏ ‎двумя ‎40‏ ‎литровыми ‎алюминиевыми ‎флягами, ‎которые ‎я‏ ‎присмотрел ‎в‏ ‎коридоре‏ ‎тюрьмы ‎раньше. ‎Вышли‏ ‎на ‎песчаный‏ ‎берег ‎и ‎вымыв ‎фляги,‏ ‎начали‏ ‎набирать ‎в‏ ‎них ‎воду.‏ ‎На ‎противоположном ‎берегу ‎раздался ‎окрик‏ ‎на‏ ‎немецком. ‎Я‏ ‎вздрогнул ‎и‏ ‎чуть ‎не ‎утопил ‎флягу. ‎Какой-то‏ ‎рыжий‏ ‎немец‏ ‎за ‎пулеметом‏ ‎засмеялся ‎и‏ ‎что-то ‎весело‏ ‎прокричал,‏ ‎успокаивающе ‎помахав‏ ‎мне ‎рукой. ‎Я ‎махнул ‎ему‏ ‎в ‎ответ.‏ ‎Ногай‏ ‎надвинул ‎немецкую ‎каску‏ ‎на ‎лоб‏ ‎и ‎мы ‎быстро ‎потянули‏ ‎флягу‏ ‎с ‎водой‏ ‎обратно ‎в‏ ‎тюрьму. ‎Летчик ‎с ‎Проводником ‎уже‏ ‎сидели‏ ‎рядом ‎с‏ ‎пушкой ‎и‏ ‎крутили ‎ее ‎за ‎ручки, ‎осваивая‏ ‎новую‏ ‎технику.‏ ‎На ‎вопрос‏ ‎что ‎с‏ ‎лекарствами, ‎Летчик‏ ‎только‏ ‎отрицательно ‎помотал‏ ‎головой ‎и ‎разочарованно ‎выдал ‎ответ:‏ ‎–Сгорело ‎все‏ ‎к‏ ‎японской ‎бабушки.

За ‎второй‏ ‎флягой ‎пошли‏ ‎уже ‎с ‎Проводником, ‎чтобы‏ ‎не‏ ‎подставляться, ‎с‏ ‎далеко ‎не‏ ‎арийской ‎наружностью ‎Ногая. ‎Вернувшись ‎со‏ ‎второй‏ ‎полной ‎флягой‏ ‎воды, ‎мы‏ ‎обнаружили, ‎что ‎Летчик ‎с ‎Ногаем‏ ‎уже‏ ‎пытаются‏ ‎закрепить ‎станины‏ ‎пушки ‎к‏ ‎танку, ‎найденными‏ ‎в‏ ‎танке ‎ключами‏ ‎и ‎небольшой ‎кувалдой. ‎Никто ‎из‏ ‎нас ‎ни‏ ‎разу‏ ‎в ‎жизни ‎не‏ ‎транспортировал ‎на‏ ‎танке ‎пушку, ‎поэтому ‎после‏ ‎долгих‏ ‎споров ‎сдобренных‏ ‎крепким ‎матом,‏ ‎прикрепили ‎орудие ‎цепью, ‎продев ‎ее‏ ‎через‏ ‎уши ‎на‏ ‎станине ‎пушки‏ ‎и ‎скобы ‎сзади ‎танка. ‎Баки‏ ‎с‏ ‎водой,‏ ‎положили ‎по‏ ‎бокам ‎танка,‏ ‎закрепив ‎их‏ ‎найденными‏ ‎тут ‎же‏ ‎кусками ‎колючей ‎проволоки ‎с ‎разрушенного‏ ‎забора.

Дела ‎заключенных‏ ‎пришлось‏ ‎сжечь, ‎предварительно ‎облив‏ ‎мешки ‎бензином.‏ ‎Как ‎объяснил ‎нам ‎Летчик,‏ ‎оставлять‏ ‎их ‎немцам‏ ‎было ‎бы‏ ‎преступлением.

Раненый ‎Федя ‎отказался ‎лезть ‎внутрь‏ ‎танка‏ ‎и ‎устроил‏ ‎себе ‎лежанку‏ ‎на ‎броне ‎танка ‎из ‎нескольких‏ ‎мешков‏ ‎с‏ ‎крупой. ‎Мы‏ ‎с ‎Проводником‏ ‎продолжили ‎таскать‏ ‎продовольствие‏ ‎и ‎сгибаясь‏ ‎под ‎тяжестью, ‎притащили ‎огромную ‎свиную‏ ‎тушу, ‎которая‏ ‎начала‏ ‎уже ‎потихоньку ‎таять.‏ ‎Летчик ‎сначала‏ ‎не ‎хотел ‎брать ‎на‏ ‎борт‏ ‎потрепанную ‎боем‏ ‎свинью. ‎Но‏ ‎отряд, ‎которому ‎порядком ‎надоело ‎питаться‏ ‎одной‏ ‎тушенкой, ‎в‏ ‎один ‎голос‏ ‎запротестовал ‎и ‎Летчик ‎сдался. ‎Свинья‏ ‎заняла‏ ‎почетное‏ ‎место ‎рядом‏ ‎с ‎баком‏ ‎с ‎водой.‏ ‎Ее‏ ‎примотали ‎к‏ ‎баку ‎колючей ‎проволокой, ‎чтобы ‎она‏ ‎не ‎сбежала‏ ‎по‏ ‎дороге ‎при ‎тряске.‏ ‎С ‎Летчика‏ ‎было ‎мной ‎взято ‎слово‏ ‎коммуниста,‏ ‎что ‎больше‏ ‎он ‎не‏ ‎будет ‎гнать ‎сильно ‎по ‎дороге‏ ‎и‏ ‎он ‎нехотя‏ ‎согласился. ‎Я‏ ‎пристроился ‎рядом ‎с ‎Федей, ‎ухватившись‏ ‎рукой‏ ‎за‏ ‎круговую ‎антенну‏ ‎на ‎башни‏ ‎танка. ‎Наконец‏ ‎тронулись.

Танк‏ ‎резво ‎въехал‏ ‎в ‎ворота ‎и ‎резко ‎затормозил.‏ ‎Федя ‎сильно‏ ‎вскрикнул‏ ‎от ‎боли. ‎Рядом‏ ‎с ‎танком‏ ‎вырос ‎черный ‎взрыв, ‎подняв‏ ‎в‏ ‎воздух ‎тонны‏ ‎частиц ‎земли‏ ‎и ‎осыпав ‎нас ‎сухим   ‎дождем.‏ ‎Я‏ ‎еле ‎удержался‏ ‎на ‎броне,‏ ‎вцепившись ‎в ‎антенну. ‎Федя ‎схватился‏ ‎за‏ ‎мой‏ ‎сапог. ‎Меня‏  ‎немного ‎оглушило‏ ‎ударной ‎волной,‏ ‎и‏ ‎я ‎с‏ ‎изумлением ‎взирал ‎на ‎две ‎немецкие‏ ‎самоходки, ‎которые‏ ‎стояли‏ ‎внедалеке, ‎не ‎совсем‏ ‎понимая, ‎что‏ ‎происходит. ‎Мне ‎было ‎сложно‏ ‎понять,‏ ‎как ‎они‏ ‎здесь ‎оказались‏ ‎и ‎как ‎мы ‎их ‎не‏ ‎услышали.‏ ‎В ‎проломах‏ ‎разрушенного ‎забора‏ ‎были ‎ясно ‎видны ‎их ‎серые‏ ‎корпуса.‏ ‎Из-за‏ ‎развалин, ‎внешнего‏ ‎по ‎периметру‏ ‎тюрьмы ‎забора,‏ ‎немецкие‏ ‎пехотинцы ‎вели‏ ‎по ‎нам ‎прицельный ‎огонь, ‎стреляя‏ ‎из ‎винтовок‏ ‎и‏ ‎пулемета. ‎Тут ‎же‏ ‎прогремел ‎второй‏ ‎взрыв ‎и ‎часть ‎внутреннего‏ ‎забора‏ ‎с ‎остатками‏ ‎ворот, ‎с‏ ‎громким ‎грохотом, ‎упала ‎позади ‎нас.

Об‏ ‎броню‏ ‎танка ‎зазвенели‏ ‎пули. ‎Мы‏ ‎с ‎Федей ‎спрятались ‎за ‎мороженой‏ ‎тушей‏ ‎свиньи.‏ ‎Несколько ‎струек‏ ‎воды ‎из,‏ ‎пробитой ‎в‏ ‎нескольких‏ ‎местах, ‎фляги,‏ ‎зажурчав, ‎начали ‎поливать ‎горячую ‎пыльную‏ ‎землю. ‎Туша‏ ‎свиньи‏ ‎стойко ‎выдерживала ‎все‏ ‎удары ‎судьбы,‏ ‎включая ‎немецкие ‎пули, ‎которые‏ ‎со‏ ‎звоном ‎впивались‏ ‎в ‎ее‏ ‎мороженные ‎бока. ‎Я ‎вжался ‎спиной‏ ‎в‏ ‎броню ‎танка,‏ ‎пытаясь, ‎стать‏ ‎как ‎можно ‎площе. ‎В ‎первый‏ ‎раз‏ ‎в‏ ‎жизни ‎я‏ ‎пожалел, ‎что‏ ‎я ‎не‏ ‎камбала.‏ ‎В ‎синем‏ ‎небе ‎кружили ‎готовящиеся ‎к ‎пиру‏ ‎вороны. ‎Время‏ ‎замедлилось,‏ ‎и ‎я ‎увидел‏ ‎летящие ‎над‏ ‎нами ‎пули. ‎Они ‎вспарывали‏ ‎пространство,‏ ‎оставляя ‎позади‏ ‎себя ‎остроконечный‏ ‎возмущенный ‎воздушный ‎поток. ‎Голова ‎свиньи‏ ‎безмятежно‏ ‎улыбалась ‎мне‏ ‎со ‎спокойствием‏ ‎просветленного ‎монаха, ‎как ‎бы ‎говоря:‏ ‎«Все‏ ‎в‏ ‎жизни ‎тлен,‏ ‎все ‎миг‏ ‎и ‎суета».‏ ‎И‏ ‎я ‎подумал:‏ ‎«Похоже ‎это ‎конец».

Читать: 14+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 17. Такси до тюрьмы заказывали?

Я ‎проснулся‏ ‎довольно ‎поздно. ‎Страшно ‎болела ‎голова‏ ‎от ‎вчерашнего‏ ‎немецкого‏ ‎пойла. ‎Обезвоженный ‎организм‏ ‎требовал ‎воды,‏ ‎чтобы ‎хоть ‎как-то ‎перебороть‏ ‎общую‏ ‎интоксикацию. ‎Федя‏ ‎нахохлившись ‎сидел‏ ‎рядом ‎и ‎в ‎задумчивости ‎грыз‏ ‎сухарь.‏ ‎

­– Шо ‎как‏ ‎здоровье? ‎–‏ ‎буднично ‎поинтересовался ‎он. ‎

– Бывало ‎и‏ ‎лучше,‏ ‎–‏ ‎мрачно ‎ответил‏ ‎я. ‎

– Тушенку‏ ‎будете? ‎–‏ ‎спросил‏ ‎Федя.

 Я ‎сел‏ ‎и ‎осмотрелся. ‎Рядом ‎стояло ‎пол‏ ‎кружки ‎воды‏ ‎и‏ ‎банка ‎тушенки.

 – Да ‎буду,‏ ‎— ‎буркнул‏ ‎я ‎и ‎залпом ‎опрокинул‏ ‎воду‏ ‎в ‎рот,‏ ‎чтобы ‎хоть‏ ‎как-то ‎унять ‎мучающий ‎меня ‎ужасный‏ ‎сушняк.‏ ‎Стало ‎немного‏ ‎полегче.

Федины ‎глаза‏ ‎возмущенно ‎округлились ‎и ‎он ‎закричал:‏ ‎–‏ ‎Товарищ‏ ‎Котов ‎это‏ ‎типа ‎ведь‏ ‎на ‎двоих‏ ‎была‏ ‎вода.

 – Да? ‎–‏ ‎смущено ‎переспросил ‎я.

 –Да! ‎– ‎продолжил‏ ‎негодовать ‎Федя.‏ ‎

– Ну‏ ‎извини, ‎– ‎сказал‏ ‎я,— ‎Сейчас‏ ‎поищем ‎тебе ‎воды.

Я ‎ощупал‏ ‎трофейную‏ ‎сухарную ‎сумку‏ ‎и ‎найдя‏ ‎то ‎что ‎искал, ‎вытащил ‎из‏ ‎нее‏ ‎немецкую, ‎в‏ ‎войлочном ‎чехле,‏ ‎флягу. ‎Внутри ‎нее, ‎что-то ‎призывно‏ ‎булькало,‏ ‎но‏ ‎по ‎весу‏ ‎чувствовалось, ‎что‏ ‎она ‎уже‏ ‎почти‏ ‎пуста. ‎Федя‏ ‎выхватил ‎фляжку ‎у ‎меня ‎из‏ ‎руки. ‎И‏ ‎начал‏ ‎судорожно ‎отстегивать ‎кружку‏ ‎от ‎верха‏ ‎фляги, ‎а ‎потом ‎быстро‏ ‎скрутил‏ ‎крышку. ‎В‏ ‎общую ‎кружку‏ ‎осторожно ‎полились ‎остатки ‎воды. ‎Получилось‏ ‎как‏ ‎раз ‎пол‏ ‎кружки. ‎Я‏ ‎царским ‎жестом, ‎отдающим ‎зятю ‎полцарства,‏ ‎разрешил‏ ‎Феди‏ ‎все ‎выпить.‏ ‎Настроение ‎у‏ ‎Феди ‎сразу‏ ‎улучшилось.‏ ‎И ‎что‏ ‎самое ‎странное ‎у ‎меня ‎тоже.

Пожевав‏ ‎полусухим ‎языком‏ ‎тушенки,‏ ‎я ‎решил ‎сходить‏ ‎и ‎серьезно‏ ‎поговорить, ‎насчет ‎воды, ‎с‏ ‎Майором.‏ ‎Надо ‎было‏ ‎срочно ‎что-то‏ ‎делать. ‎Копать ‎новые ‎колодцы, ‎где‏ ‎будет‏ ‎питьевая ‎вода‏ ‎или ‎еще‏ ‎как-то ‎решать ‎проблему.

Я ‎прошелся ‎по‏ ‎казематам,‏ ‎Майора‏ ‎нигде ‎не‏ ‎было. ‎Наконец‏ ‎один ‎из‏ ‎солдат‏ ‎показал ‎мне‏ ‎на ‎лаз ‎в ‎стене, ‎который‏ ‎шел ‎наверх.‏ ‎Оказывается‏ ‎недавно ‎бойцы ‎прокопали‏ ‎ход, ‎ведущий‏ ‎наверх ‎вала, ‎изнутри ‎каземата‏ ‎форта,‏ ‎разобрав ‎при‏ ‎этом ‎часть‏ ‎кирпичной ‎стены. ‎Я ‎вскарабкался ‎по‏ ‎приткнутому‏ ‎обрубку ‎телеграфного‏ ‎столба ‎наверх‏ ‎вала. ‎Майор ‎был ‎там. ‎Он‏ ‎сидел‏ ‎в‏ ‎старом ‎нашем‏ ‎окопе, ‎рядом‏ ‎с ‎развороченным‏ ‎зенитным‏ ‎пулеметом ‎и‏ ‎что-то ‎высматривал ‎в ‎бинокль. ‎Майор‏ ‎заметил ‎меня‏ ‎и‏ ‎кивнул ‎в ‎знак‏ ‎приветствия. ‎Потом‏ ‎показал ‎пальцем ‎на ‎внешний‏ ‎вал‏ ‎крепости ‎и‏ ‎протянул ‎бинокль:‏ ‎– ‎Смотри, ‎что ‎паразиты ‎придумали.

Я‏ ‎посмотрел‏ ‎в ‎ту‏ ‎сторону, ‎в‏ ‎которую ‎он ‎показывал ‎и ‎даже‏ ‎без‏ ‎бинокля‏ ‎было ‎хорошо‏ ‎видно, ‎что‏ ‎немцы ‎строят‏ ‎понизу‏ ‎вала ‎проволочные‏ ‎заграждения. ‎Причем ‎делают ‎их ‎наши‏ ‎пленные. ‎Я‏ ‎посмотрел‏ ‎в ‎бинокль ‎и‏ ‎как ‎будто‏ ‎оказался ‎рядом ‎с ‎ними.‏ ‎Измученные‏ ‎лица, ‎с‏ ‎голодными ‎живыми‏ ‎глазами, ‎выражали ‎страдание. ‎Они ‎угловато‏ ‎двигались‏ ‎под ‎тычки‏ ‎винтовок ‎и‏ ‎окрики ‎немецких ‎конвоиров. ‎Меня ‎перевернуло,‏ ‎как‏ ‎будто‏ ‎я ‎сам‏ ‎побывал ‎в‏ ‎плену. ‎Да‏ ‎им‏ ‎особо ‎не‏ ‎позавидуешь. ‎Вот ‎она, ‎несладкая ‎доля‏ ‎пленного. ‎Хорошо,‏ ‎что‏ ‎я ‎тогда ‎у‏ ‎берега ‎реки‏ ‎на ‎пограничной ‎заставе ‎не‏ ‎сдался‏ ‎в ‎плен.‏ ‎Просвистела ‎пуля‏ ‎у ‎меня ‎над ‎головой, ‎и‏ ‎я‏ ‎резко ‎присел‏ ‎в ‎окопе.

Я‏ ‎придвинулся ‎поближе ‎к ‎Майору ‎и‏ ‎отдал‏ ‎ему‏ ‎бинокль: ‎­–‏ ‎Да ‎теперь‏ ‎сложнее ‎станет‏ ‎делать‏ ‎вылазки ‎за‏ ‎водой, ‎но ‎попробуем ‎как-нибудь ‎решить‏ ‎эту ‎проблему‏ ‎с‏ ‎проволокой.

Майор ‎отмахнулся ‎ладонью:‏ ‎– ‎Да‏ ‎я ‎про ‎воду ‎и‏ ‎не‏ ‎говорю. ‎Мы‏ ‎туда ‎за‏ ‎водой, ‎после ‎попытки ‎ночного ‎прорыва‏ ‎и‏ ‎не ‎суемся‏ ‎больше. ‎Там‏ ‎через ‎каждые ‎тридцать ‎метров ‎теперь‏ ‎по‏ ‎пулемету‏ ‎и ‎солдат‏ ‎в ‎окопах‏ ‎в ‎разы‏ ‎больше‏ ‎стало. ‎Запечатали‏ ‎нас, ‎не ‎выберешься ‎теперь ‎с‏ ‎этой ‎стороны.‏ ‎Остается‏ ‎только ‎надеяться, ‎что‏ ‎наши ‎подойдут.

Я‏ ‎понизил ‎голос: ‎– ‎А‏ ‎вы‏ ‎сами-то ‎верите,‏ ‎что ‎наши‏ ‎подойдут?

Майор ‎задумался ‎на ‎мгновенье, ‎потом‏ ‎доверительно‏ ‎ответил ‎мне‏ ‎как ‎отец‏ ‎сыну: ‎– ‎Знаешь ‎Васёк. ‎Нам‏ ‎теперь‏ ‎только‏ ‎и ‎осталось‏ ‎что ‎верить.‏ ‎Похоже, ‎что‏ ‎во‏ ‎всей ‎крепости‏ ‎мы ‎только ‎и ‎остались, ‎кто‏ ‎еще ‎активно‏ ‎сопротивляется.‏ ‎Канонады ‎уже ‎давно‏ ‎не ‎слыхать,‏ ‎только ‎в ‎цитадели ‎изредка‏ ‎еще‏ ‎постреливают, ‎да‏ ‎в ‎самом‏ ‎Бресте. ‎Чувствую, ‎что ‎за ‎нас‏ ‎скоро‏ ‎всерьез ‎возьмутся.‏ ‎А ‎серьезного‏ ‎оружия, ‎как ‎назло, ‎чтобы ‎обороняться‏ ‎нету.‏ ‎Сюда‏ ‎хотя ‎бы‏ ‎одну ‎пушку,‏ ‎мы ‎бы‏ ‎им‏ ‎показали, ‎где‏ ‎раки ‎зимуют.

Он ‎внимательно ‎посмотрел ‎на‏ ‎меня: ‎­–‏ ‎Сможете‏ ‎с ‎Ногаем ‎достать‏ ‎орудие?

Я ‎кивнул‏ ‎утвердительно ‎и ‎ответил: ‎–‏ ‎Так‏ ‎точно, ‎товарищ‏ ‎Майор. ‎Достанем.‏ ‎Не ‎сомневайтесь.

Лично ‎я ‎был ‎готов‏ ‎жизнь‏ ‎отдать ‎за‏ ‎нашего ‎батю‏ ‎Майора, ‎чего ‎уж ‎говорить ‎про‏ ‎какие-то‏ ‎пушки.

Майор‏ ‎улыбнулся: ‎–‏ ‎Я ‎на‏ ‎другой ‎ответ‏ ‎и‏ ‎не ‎надеялся.‏ ‎Искать ‎пушку ‎не ‎придется. ‎Вчера‏ ‎сюда ‎пришел‏ ‎надзиратель‏ ‎из ‎крепостной ‎тюрьмы.‏ ‎Говорит, ‎что‏ ‎видел ‎45- ‎миллиметровое ‎орудие‏ ‎рядом‏ ‎с ‎тюрьмой‏ ‎на ‎Бригитках.‏ ‎Туда ‎и ‎пойдете. ‎Возьми ‎еще‏ ‎пару‏ ‎человек, ‎чтобы‏ ‎было ‎сподручнее‏ ‎катить ‎орудие. ‎Да ‎и ‎в‏ ‎тюрьме‏ ‎была‏ ‎медсанчасть, ‎а‏ ‎значит, ‎есть‏ ‎медикаменты, ‎а‏ ‎их‏ ‎нам ‎очень‏ ‎не ‎хватает. ‎Возьмете ‎все ‎что‏ ‎найдете ‎и‏ ‎сможете‏ ‎унести.

– Разрешите ‎вопрос? ‎–‏ ‎спросил ‎я‏ ‎Майора. ‎Он ‎кивнул, ‎мол‏ ‎спрашивай.

– Вы‏ ‎обещали ‎послать‏ ‎меня ‎в‏ ‎госпиталь. ‎Там ‎должны ‎быть ‎лекарства‏ ‎и‏ ‎врачи.

Майор ‎понимающе‏ ‎улыбнулся ‎и‏ ‎сказал: ‎– ‎Да ‎было ‎дело.‏ ‎Давай‏ ‎за‏ ‎пушкой ‎сходите,‏ ‎а ‎потом‏ ‎и ‎насчет‏ ‎госпиталя‏ ‎подумаю. ‎

Я‏ ‎благодарно ‎кивнул ‎в ‎ответ ‎и‏ ‎спросил ‎у‏ ‎Майора:‏ ‎– ‎А ‎что‏ ‎у ‎нас‏ ‎с ‎водой? ‎Может ‎мы‏ ‎колодец‏ ‎выкопаем?

– Копали ‎уже.‏ ‎Либо ‎пить‏ ‎не ‎возможно, ‎либо ‎нет ‎воды.‏ ‎Сухое‏ ‎лето ‎стоит‏ ‎сынок, ‎вода‏ ‎глубже ‎ушла. ‎А ‎из ‎реки‏ ‎тоже‏ ‎не‏ ‎можем ‎достать‏ ‎воды. ‎Уже‏ ‎вторая ‎команда,‏ ‎посланная‏ ‎за ‎водой,‏ ‎не ‎вернулась ‎с ‎Муховца.

– Если ‎будет‏ ‎совсем ‎край‏ ‎с‏ ‎водой, ‎то ‎вас‏ ‎с ‎Ногаем‏ ‎придется ‎посылать, ‎– ‎Майор‏ ‎подмигнул‏ ‎мне.

Я ‎улыбнулся‏ ‎в ‎ответ‏ ‎и ‎козырнув, ‎пошел ‎собирать ‎команду.‏ ‎Экспедиция‏ ‎в ‎госпиталь‏ ‎и ‎спасение‏ ‎Нюры ‎все ‎более ‎отчетливо ‎вырисовывалась‏ ‎официально,‏ ‎без‏ ‎всяких ‎самоволок.‏ ‎То ‎что‏ ‎Майор ‎сдержит‏ ‎обещание,‏ ‎можно ‎было‏ ‎не ‎сомневаться. ‎И ‎я ‎с‏ ‎легкой ‎душой‏ ‎занялся‏ ‎подбором ‎подходящих ‎кандидатов.‏ ‎Вскоре ‎наш‏ ‎отряд ‎уже ‎стоял ‎перед‏ ‎Майором.‏ ‎Летчик, ‎как‏ ‎старший ‎по‏ ‎званию, ‎был ‎назначен ‎командовать ‎отрядом.‏ ‎В‏ ‎него ‎вошел‏ ‎я, ‎Ногай‏ ‎и ‎Федя. ‎Причем ‎я ‎был‏ ‎против‏ ‎того,‏ ‎чтобы ‎брать‏ ‎Федю ‎на‏ ‎столь ‎важное‏ ‎задание,‏ ‎но ‎он‏ ‎так ‎сильно ‎просился, ‎что ‎я‏ ‎в ‎конце‏ ‎концов‏ ‎сдался ‎под ‎умоляющим‏ ‎Фединым ‎взглядом.

Майор‏ ‎вкратце ‎обрисовал ‎задачу ‎по‏ ‎транспортировки‏ ‎орудия ‎в‏ ‎форт. ‎На‏ ‎общем ‎совете ‎решили, ‎что ‎пойдем‏ ‎пешком,‏ ‎так ‎как‏ ‎за ‎фортом‏ ‎наверняка ‎уже ‎следят ‎немцы ‎и‏ ‎незамеченными‏ ‎выехать,‏ ‎на ‎имевшимся‏ ‎трофейном ‎бронетранспортере,‏ ‎не ‎получится.‏ ‎Опять‏ ‎пришлось ‎переодеваться‏ ‎в ‎немецкую ‎форму. ‎Майор ‎настоял,‏ ‎чтобы ‎мы‏ ‎шли‏ ‎именно ‎в ‎ней,‏ ‎типа ‎так‏ ‎безопаснее. ‎И ‎я ‎с‏ ‎тяжелым‏ ‎вздохом ‎снова‏ ‎напялил ‎колючие‏ ‎серые ‎штаны ‎с ‎подтяжками. ‎Из‏ ‎продовольствия‏ ‎взяли ‎по‏ ‎банке ‎тушенки‏ ‎и ‎по ‎паре ‎сухарей. ‎Воды‏ ‎почти‏ ‎не‏ ‎было ‎и‏ ‎ее ‎решили‏ ‎добыть ‎позже.‏ ‎Вооружение‏ ‎было ‎разномастным.‏ ‎Ногай ‎взял ‎снайперскую ‎винтовку ‎и‏ ‎подаренный ‎Майором‏ ‎вальтер,‏ ‎я ‎и ‎Летчик‏ ‎были ‎вооружены‏ ‎немецкими ‎автоматами, ‎а ‎Федя‏ ‎повесил‏ ‎на ‎плечо‏ ‎трофейную ‎винтовку‏ ‎Маузера.

Майор ‎еще ‎выдал ‎каждому ‎по‏ ‎паре‏ ‎гранат ‎РГД-33,‏ ‎благо ‎их‏ ‎на ‎нашем ‎складе ‎было ‎достаточно.‏ ‎Ногай‏ ‎с‏ ‎сожалением ‎оставил‏ ‎висеть ‎саблю‏ ‎на ‎гвозде‏ ‎в‏ ‎казарме, ‎чтобы‏ ‎не ‎выходить ‎из ‎образа ‎бравого‏ ‎нациста. ‎В‏ ‎качестве‏ ‎провожатого ‎Майор ‎прикомандировал‏ ‎к ‎отряду‏ ‎худощавого ‎мужичка ‎неопределенного ‎возраста,‏ ‎того‏ ‎самого ‎надзирателя,‏ ‎про ‎которого‏ ‎он ‎мне ‎говорил ‎раньше. ‎Его‏ ‎тоже‏ ‎нарядили ‎в‏ ‎немецкую ‎форму‏ ‎и ‎вооружили ‎трофейной ‎винтовкой.

Было ‎уже‏ ‎далеко‏ ‎за‏ ‎полдень, ‎когда‏ ‎мы ‎наконец‏ ‎вышли ‎из‏ ‎форта.‏ ‎Быстро ‎забежали‏ ‎за ‎остатки ‎израненных ‎осколками ‎деревьев‏ ‎и ‎пригибаясь,‏ ‎чтобы‏ ‎остаться ‎незамеченными, ‎быстро‏ ‎направились ‎к‏ ‎тому ‎что ‎осталось ‎от‏ ‎домов,‏ ‎где ‎еще‏ ‎недавно ‎проживали‏ ‎семьи ‎комсостава. ‎Какие-то ‎дома ‎были‏ ‎почти‏ ‎целыми ‎с‏ ‎небольшими ‎повреждениями,‏ ‎другие ‎были ‎полностью ‎разрушены ‎вследствие‏ ‎бомбового‏ ‎авиаудара‏ ‎в ‎первый‏ ‎же ‎день‏ ‎войны. ‎На‏ ‎тела‏ ‎убитых ‎женщин‏ ‎и ‎детей ‎невозможно ‎было ‎смотреть.‏ ‎Хоронить ‎было‏ ‎некому.‏ ‎Стоял ‎удушающий ‎сладковатый‏ ‎запах ‎разложения.‏ ‎Я ‎шел ‎и ‎думал:‏ ‎–‏ ‎За ‎что?‏ ‎Их ‎то‏ ‎за ‎что? ‎Ладно ‎мы ‎солдаты.‏ ‎Но‏ ‎те ‎кто‏ ‎сбрасывал ‎сюда‏ ‎бомбы ‎наверняка ‎знал, ‎что ‎здесь‏ ‎живут‏ ‎семьи‏ ‎офицеров, ‎что‏ ‎это ‎не‏ ‎казармы. ‎До‏ ‎чего‏ ‎надо ‎оскотиниться,‏ ‎чтобы ‎начать ‎убивать ‎мирное ‎население.

Неожиданно‏ ‎из ‎подъезда‏ ‎полуразрушенного‏ ‎дома ‎выбежала ‎здоровая‏ ‎дворняга ‎с‏ ‎черной ‎от ‎крови ‎пастью‏ ‎и‏ ‎зарычала ‎на‏ ‎нас ‎прижимая‏ ‎пушистые ‎уши ‎назад. ‎Я ‎поднял‏ ‎с‏ ‎земли ‎здоровый‏ ‎кусок ‎кирпича,‏ ‎намереваясь ‎кинуть ‎его ‎в ‎быстро‏ ‎одичавшего‏ ‎друга‏ ‎человека. ‎Но‏ ‎Ногай ‎мягко‏ ‎опустил ‎мою‏ ‎руку‏ ‎и ‎посмотрел‏ ‎на ‎пса, ‎а ‎потом ‎закрыл‏ ‎свои ‎глаза.‏ ‎Пес‏ ‎перестал ‎рычать, ‎слабо‏ ‎вильнул ‎хвостом‏ ‎по ‎старой ‎привычке ‎и‏ ‎побежал‏ ‎обратно ‎в‏ ‎подъезд. ‎Летчик‏ ‎одобрительно ‎хмыкнул. ‎Федя ‎с ‎Проводником‏ ‎только‏ ‎восхищенно ‎посмотрели‏ ‎на ‎Ногая.‏ ‎

Я ‎удивленно ‎поджал ‎губы ‎и‏ ‎спросил:‏ ‎–‏ ‎Потом ‎научишь‏ ‎меня ‎этому‏ ‎фокусу?

Ногай ‎только‏ ‎кивнул‏ ‎и ‎сказал:‏ ‎– ‎Научить ‎недолго, ‎долго ‎научиться.

Мы‏ ‎продолжали ‎идти‏ ‎среди‏ ‎руин, ‎стараясь ‎не‏ ‎выходить ‎без‏ ‎необходимости ‎на ‎дорогу. ‎Но‏ ‎в‏ ‎одном ‎месте‏ ‎нам ‎пришлось‏ ‎пересечь ‎одну, ‎перпендикулярную ‎к ‎основной.‏ ‎Убедившись‏ ‎что ‎никого‏ ‎рядом ‎нету,‏ ‎мы ‎принялись ‎по ‎одному ‎перебегать‏ ‎ее.‏ ‎И‏ ‎наткнулись ‎на‏ ‎тела ‎двух‏ ‎мертвых ‎девушек.‏ ‎Они‏ ‎лежали ‎на‏ ‎обочине ‎дороге. ‎Видно ‎было, ‎что‏ ‎их ‎убили‏ ‎совсем‏ ‎недавно. ‎Кровь ‎еще‏ ‎была ‎свежей.‏ ‎Разноцветные ‎платья ‎на ‎них‏ ‎были‏ ‎разорваны ‎и‏ ‎едва ‎прикрывали‏ ‎их ‎белые ‎молодые ‎тела. ‎Ноги‏ ‎все‏ ‎были ‎залиты‏ ‎кровью. ‎А‏ ‎легкий ‎ветер ‎трепал ‎их ‎разорванные‏ ‎платья.‏ ‎Видно‏ ‎было, ‎что‏ ‎над ‎ними‏ ‎жестоко ‎надругались‏ ‎перед‏ ‎смертью. ‎Федя‏ ‎стоял ‎весь ‎зеленый, ‎еле ‎сдерживаясь.‏ ‎Проводника ‎скрутило‏ ‎пополам‏ ‎и ‎сильно ‎любопытным‏ ‎можно ‎было‏ ‎рассмотреть, ‎чем ‎он ‎сегодня‏ ‎позавтракал.

Вдалеке‏ ‎послышался ‎лязг‏ ‎гусениц ‎и‏ ‎мы ‎увидели, ‎что ‎по ‎пыльной‏ ‎дороге‏ ‎к ‎нам‏ ‎мчится ‎советский‏ ‎танк ‎БТ-7. ‎Мы ‎затаились ‎в‏ ‎ближайших‏ ‎развалинах,‏ ‎так ‎как‏ ‎уже ‎сталкивались‏ ‎с ‎нашими‏ ‎танками,‏ ‎захваченными ‎врагами.‏ ‎И ‎точно, ‎танк ‎с ‎огромным‏ ‎черно-белым ‎крестом‏ ‎на‏ ‎боку ‎башни, ‎резко‏ ‎остановился, ‎мягко‏ ‎качнувшись ‎по ‎инерции ‎корпусом,‏ ‎рядом‏ ‎с ‎телами‏ ‎девушек, ‎выпустив‏ ‎при ‎этом ‎клубы ‎сизого ‎дыма.‏ ‎Из‏ ‎верхних ‎люков‏ ‎повыпрыгивали ‎два‏ ‎веселых ‎пьяных ‎фрица ‎в ‎черной‏ ‎форме.‏ ‎Со‏ ‎скрежетом ‎открылся‏ ‎люк ‎водителя,‏ ‎состоящий ‎из‏ ‎двух‏ ‎створок ‎в‏ ‎носовой ‎части ‎танка. ‎Оттуда ‎выбрался‏ ‎не ‎менее‏ ‎пьяный‏ ‎немец ‎с ‎фотоаппаратом‏ ‎в ‎руке‏ ‎и ‎что-то ‎начал ‎кричать‏ ‎своим‏ ‎собутыльникам ‎про‏ ‎фройляйн.

Один ‎из‏ ‎пьяных ‎подонков ‎схватил ‎за ‎волосы‏ ‎голову‏ ‎девушки ‎и‏ ‎начал ‎корчить‏ ‎ей ‎рожи. ‎Второй ‎стоял ‎рядом‏ ‎с‏ ‎бутылкой‏ ‎в ‎руке‏ ‎и ‎весело‏ ‎комментировал, ‎угорая‏ ‎от‏ ‎смеха. ‎Третий‏ ‎качаясь ‎на ‎нетвердых ‎ногах ‎и‏ ‎надувая ‎красные‏ ‎небритые‏ ‎щеки ‎фотографировал ‎дикую‏ ‎сцену. ‎Первым‏ ‎не ‎выдержал ‎Летчик ‎и‏ ‎дал‏ ‎очередь ‎из‏ ‎Шмайсера ‎по‏ ‎нелюдям. ‎Двое ‎фашистов, ‎скошенные ‎пулями,‏ ‎упали‏ ‎со ‎стонами‏ ‎на ‎своих‏ ‎недавних ‎жертв. ‎Третий ‎попытался ‎убежать,‏ ‎но‏ ‎Ногай‏ ‎вышиб ‎ему‏ ‎мозги ‎извращенца,‏ ‎выстрелив ‎из‏ ‎вальтера.‏ ‎Потом ‎Ногай‏ ‎подбежал ‎к ‎двум ‎остальным ‎фрицам‏ ‎и ‎сделал‏ ‎контрольные‏ ‎выстрелы, ‎чтобы ‎убедится,‏ ‎что ‎ноги‏ ‎эти ‎животных ‎больше ‎никогда‏ ‎не‏ ‎будут ‎ходить‏ ‎по ‎нашей‏ ‎земле.

Мы ‎подошли ‎к ‎урчащему ‎танку.‏ ‎Все‏ ‎были ‎настолько‏ ‎потрясены ‎произошедшей‏ ‎сценой, ‎что ‎просто ‎молчали. ‎Наконец‏ ‎Летчик‏ ‎приказал‏ ‎унести ‎девчонок‏ ‎в ‎ближайшую‏ ‎воронку ‎и‏ ‎засыпать‏ ‎кирпичами. ‎Ни‏ ‎у ‎кого ‎не ‎возникло ‎возражений,‏ ‎поэтому ‎поводу.‏ ‎Похоронив‏ ‎девчат, ‎вернулись ‎к‏ ‎танку. ‎Забрали‏ ‎два ‎вальтера ‎и ‎один‏ ‎парабеллум‏ ‎с ‎тел‏ ‎фашистов. ‎Фотоаппарат‏ ‎с ‎отвращением ‎разбили ‎о ‎танк.‏ ‎Самих‏ ‎фашистов ‎оставили‏ ‎на ‎плотный‏ ‎ужин ‎четвероногим ‎мародерам.

Летчик ‎начал ‎держать‏ ‎совет.‏ ‎Надо‏ ‎было ‎двигаться‏ ‎дальше, ‎и‏ ‎он ‎предложил‏ ‎ехать‏ ‎на ‎танке.‏ ‎Летчик ‎начал ‎загибать ‎пальцы: ‎во-первых,‏ ‎защита ‎от‏ ‎пуль‏ ‎и ‎дополнительное ‎вооружение‏ ‎в ‎виде‏ ‎45-миллиметровой ‎пушки ‎и ‎пулемета‏ ‎Дегтярева.‏ ‎Во-вторых, ‎скорость‏ ‎передвижения. ‎В‏ ‎третьих ‎можно ‎было ‎попробовать ‎привезти‏ ‎воды‏ ‎и ‎медикаменты‏ ‎на ‎танке,‏ ‎и ‎в ‎четвертых ‎буксировать ‎пушку‏ ‎танком‏ ‎проще,‏ ‎чем ‎тащить‏ ‎ее ‎на‏ ‎себе. ‎Минуса‏ ‎было‏ ‎только ‎два‏ ‎– ‎никто ‎из ‎нас ‎не‏ ‎умел ‎управлять‏ ‎танком‏ ‎и ‎не ‎все‏ ‎могут ‎поместиться‏ ‎внутри. ‎Плюсов ‎было ‎больше,‏ ‎да‏ ‎и ‎Летчик‏ ‎сказал, ‎что‏ ‎управлять ‎танком ‎не ‎сложнее ‎чем‏ ‎самолетом.‏ ‎Никто ‎не‏ ‎возражал ‎против‏ ‎дерзкого ‎предложения ‎командира.

Летчик ‎залез ‎на‏ ‎место‏ ‎водителя‏ ‎и ‎рывком‏ ‎тронулся ‎с‏ ‎места. ‎Мы‏ ‎шарахнулись‏ ‎в ‎разные‏ ‎стороны, ‎чтобы ‎не ‎попасть ‎под‏ ‎гусеницы ‎шального‏ ‎водителя.‏ ‎Потом ‎танк ‎сдал‏ ‎задом ‎и‏ ‎развернулся ‎на ‎месте, ‎потащив‏ ‎за‏ ‎собой ‎труп‏ ‎одного ‎из‏ ‎фашистов. ‎Потом ‎подъехал ‎к ‎нам‏ ‎и‏ ‎Летчик ‎из‏ ‎открытой ‎верхней‏ ‎створки ‎люка ‎водителя, ‎весело ‎спросил:‏ ‎–‏ ‎Такси‏ ‎до ‎тюрьмы‏ ‎заказывали?

Эта ‎шутка‏ ‎немного ‎разрядила‏ ‎царившую‏ ‎до ‎сих‏ ‎пор ‎мрачную ‎обстановку. ‎Мы ‎начали‏ ‎карабкаться ‎на‏ ‎танк.‏ ‎Летчик ‎отрядил ‎меня‏ ‎с ‎Федей‏ ‎на ‎броню, ‎а ‎Ногая‏ ‎с‏ ‎Проводником ‎внутрь‏ ‎танка, ‎соответственно‏ ‎наводчиком ‎и ‎заряжающим. ‎Я ‎тоже‏ ‎хотел‏ ‎быть ‎наводчиком,‏ ‎ну ‎или‏ ‎хотя ‎бы ‎заряжающим. ‎Но ‎Летчику,‏ ‎как‏ ‎старшему‏ ‎по ‎званию,‏ ‎конечно, ‎было‏ ‎виднее. ‎Металл‏ ‎танка‏ ‎сильно ‎нагрелся‏ ‎на ‎солнце ‎и ‎обжигал ‎руки,‏ ‎а ‎также‏ ‎другие‏ ‎части ‎тела, ‎даже‏ ‎через ‎немецкую‏ ‎форму. ‎И ‎наверное ‎на‏ ‎нем‏ ‎можно ‎было‏ ‎спокойно ‎пожарить‏ ‎яичницу, ‎а ‎пока ‎на ‎раскаленной‏ ‎броне‏ ‎жарились ‎мои‏ ‎колени.

Танк ‎газанул‏ ‎выдав ‎из ‎выхлопных ‎труб ‎два‏ ‎горизонтальных‏ ‎столба‏ ‎пламени ‎и‏ ‎рванул ‎по‏ ‎дороге ‎поднимая‏ ‎пыль.‏ ‎Я ‎орал‏ ‎Летчику, ‎глотай ‎пыль, ‎чтобы ‎не‏ ‎гнал ‎так‏ ‎быстро,‏ ‎но ‎похоже ‎что‏ ‎мой ‎голос‏ ‎терялся ‎в ‎шуме ‎двигателя‏ ‎и‏ ‎танк ‎продолжал‏ ‎стремительно ‎нестись.‏ ‎И ‎мы ‎с ‎Федей, ‎как‏ ‎два‏ ‎бравых ‎жокея‏ ‎на ‎необъезженном‏ ‎жеребце, ‎пытались ‎не ‎свалиться, ‎вцепившись‏ ‎всеми‏ ‎четырьмя‏ ‎руками ‎в‏ ‎круговую ‎антенну‏ ‎вокруг ‎башни‏ ‎танка.

Оставшиеся‏ ‎руины ‎домов‏ ‎быстро ‎промелькнули ‎и ‎вскоре ‎показался‏ ‎Западный ‎форт.‏ ‎Над‏ ‎ним ‎развевался ‎красный‏ ‎флаг. ‎Я‏ ‎моргнул ‎несколько ‎раз, ‎пытаясь‏ ‎справится‏ ‎с ‎наваждением.‏ ‎На ‎мгновение‏ ‎я ‎даже ‎подумал, ‎что ‎в‏ ‎форте‏ ‎наши, ‎но‏ ‎ветер ‎колыхнул‏ ‎знамя, ‎и ‎я ‎увидел ‎посередине‏ ‎красного‏ ‎полотнища‏ ‎белый ‎круг‏ ‎с ‎черной‏ ‎свастикой. ‎Сказать,‏ ‎что‏ ‎я ‎почувствовал‏ ‎глубокое ‎разочарование, ‎ничего ‎не ‎сказать,‏ ‎хотя ‎головой‏ ‎и‏ ‎понимал, ‎что ‎иначе‏ ‎и ‎быть‏ ‎не ‎могло. ‎Почти ‎вся‏ ‎Брестская‏ ‎крепость ‎была‏ ‎в ‎руках‏ ‎врагов.

Наконец ‎мы ‎доехали ‎до ‎места‏ ‎расположения‏ ‎складов ‎и‏ ‎конюшен. ‎Они‏ ‎были ‎почти ‎полностью ‎разрушены ‎бомбежкой.‏ ‎Мы‏ ‎не‏ ‎останавливаясь ‎пронеслись‏ ‎мимо ‎и‏ ‎вскоре ‎увидели‏ ‎тюрьму.‏ ‎Это ‎было‏ ‎довольно ‎крепкое, ‎когда­-то ‎белое, ‎двухэтажное‏ ‎п-образное ‎здание,‏ ‎с‏ ‎большим ‎внутренним ‎двором‏ ‎загороженным ‎высоким‏ ‎каменным ‎забором ‎со ‎ступенеобразной‏ ‎надстройкой‏ ‎над ‎воротами.‏ ‎Сейчас ‎тюрьма‏ ‎выглядела ‎еще ‎более ‎угнетающей, ‎чем‏ ‎раньше.‏ ‎Крыша ‎на‏ ‎здании ‎после‏ ‎пожара ‎практически ‎отсутствовала. ‎Здание ‎было‏ ‎частично‏ ‎разрушено‏ ‎и ‎на‏ ‎втором ‎этаже‏ ‎виднелись ‎черные‏ ‎подпалины‏ ‎в ‎районе‏ ‎верха ‎зарешеченных ‎окон. ‎На ‎части‏ ‎окон, ‎выходящих‏ ‎не‏ ‎во ‎внутренний ‎двор,‏ ‎виднелись ‎ржавые‏ ‎намордники. ‎Здание ‎тюрьмы ‎по‏ ‎периметру‏ ‎было ‎обнесено‏ ‎сплошным ‎каменным‏ ‎забором. ‎Сейчас ‎он ‎был ‎местами‏ ‎разрушен,‏ ‎как ‎и‏ ‎сама ‎тюрьма.‏ ‎Танк ‎остановился ‎около ‎больших ‎распахнутых‏ ‎ворот.‏ ‎Я‏ ‎с ‎трудом‏ ‎оторвал ‎затекшие‏ ‎пальцы ‎рук‏ ‎от‏ ‎антенны ‎и‏ ‎начал ‎усиленно ‎массировать ‎их.

Со ‎скрипом‏ ‎поднялся ‎люк‏ ‎в‏ ‎башни ‎танка ‎и‏ ‎наружу ‎высунулась‏ ‎голова ‎Проводника. ‎Он ‎попытался‏ ‎вылезти,‏ ‎но ‎тут‏ ‎же ‎юркнул‏ ‎обратно. ‎– ‎Ну, ‎– ‎громко‏ ‎спросил‏ ‎я, ‎–‏ ‎И ‎где‏ ‎твоя ‎пушка?

Проводник, ‎с ‎испуганным ‎лицом,‏ ‎повернулся‏ ‎ко‏ ‎мне ‎в‏ ‎проеме ‎люка‏ ‎и ‎показал‏ ‎пальцем‏ ‎в ‎сторону‏ ‎въезда ‎в ‎ворота. ‎При ‎этом‏ ‎он ‎выделывал,‏ ‎мышцами‏ ‎лица ‎и ‎глазами,‏ ‎такие ‎выразительные‏ ‎гримасы, ‎что ‎я ‎оторопел.‏ ‎Я‏ ‎посмотрел ‎туда,‏ ‎куда ‎указывал‏ ‎его ‎палец ‎и ‎увидел ‎немецкий‏ ‎тентованный‏ ‎грузовик, ‎который‏ ‎стоял ‎к‏ ‎нам ‎задом. ‎В ‎кузове ‎сидел‏ ‎немецкий‏ ‎солдат‏ ‎и ‎с‏ ‎большим ‎подозрением‏ ‎осматривал ‎нас.

Читать: 22+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 16. Ночная прогулка к немцам, с коктейлем Молотова в руке.

Быстро ‎стемнело.‏ ‎В ‎прозрачном ‎черном ‎небе ‎рассыпалась‏ ‎горсть ‎ярких‏ ‎звезд.‏ ‎Неожиданно ‎из ‎травы‏ ‎выпорхнула ‎потревоженная‏ ‎птица. ‎Мы ‎замерли ‎на‏ ‎мгновенье,‏ ‎с ‎тревогой‏ ‎оглядываясь ‎по‏ ‎сторонам. ‎Рогатый ‎месяц ‎слабо ‎освещал‏ ‎поле‏ ‎боя, ‎который‏ ‎здесь ‎еще‏ ‎гремел ‎днем. ‎Все ‎было ‎тихо‏ ‎и‏ ‎мы‏ ‎продолжили ‎движение‏ ‎вперед. ‎Мы‏ ‎двигались ‎довольно‏ ‎медленно,‏ ‎стараясь ‎не‏ ‎споткнуться ‎о ‎тела ‎погибших ‎и‏ ‎огибали ‎воронки.‏ ‎Изредка‏ ‎слышались ‎стоны ‎умирающих,‏ ‎раненых ‎солдат.‏ ‎Мы ‎не ‎обращали ‎на‏ ‎это‏ ‎внимание. ‎Спросите‏ ‎почему? ‎Точно‏ ‎не ‎отвечу. ‎Потому ‎что ‎сам‏ ‎не‏ ‎знаю ‎ответ‏ ‎на ‎этот‏ ‎вопрос. ‎Возможно ‎мы ‎просто ‎уже‏ ‎привыкли‏ ‎к‏ ‎виду ‎крови‏ ‎и ‎смерти.‏ ‎А ‎возможно‏ ‎мы‏ ‎сами ‎стали‏ ‎ходячими ‎мертвецами ‎и ‎дело ‎было‏ ‎только ‎во‏ ‎времени,‏ ‎прежде ‎чем ‎мы‏ ‎так ‎же‏ ‎будем ‎лежать ‎и ‎стонать,‏ ‎грызя‏ ‎в ‎беспомощности‏ ‎сырую ‎землю‏ ‎зубами. ‎Да ‎и ‎у ‎нас‏ ‎просто‏ ‎не ‎было‏ ‎времени ‎выяснять‏ ‎наши ‎это ‎солдаты ‎стонут ‎или‏ ‎немецкие.‏ ‎А‏ ‎стонут ‎все‏ ‎на ‎одном‏ ‎языке, ‎на‏ ‎человеческом.‏ ‎У ‎нас‏ ‎был ‎приказ ‎сжечь ‎танки ‎противника‏ ‎и ‎сделать‏ ‎это‏ ‎как ‎можно ‎быстрее‏ ‎и ‎тише,‏ ‎поэтому ‎мы ‎просто ‎двигались‏ ‎вперед.

Вскоре‏ ‎мы ‎увидели‏ ‎слабые ‎отблески‏ ‎костра. ‎Немцы ‎готовили ‎себе ‎ужин.‏ ‎Запахло‏ ‎печеной ‎картошкой.‏ ‎Я ‎с‏ ‎жадностью ‎втянул ‎ноздрями ‎прохладный ‎ночной‏ ‎воздух,‏ ‎пахнущий‏ ‎вкусным ‎дымком.‏ ‎Ужасно ‎захотелось‏ ‎картошки. ‎Я‏ ‎уже‏ ‎и ‎забыл,‏ ‎когда ‎в ‎последний ‎раз ‎ее‏ ‎ел. ‎В‏ ‎нашей‏ ‎солдатской ‎столовой ‎последнее‏ ‎время ‎все‏ ‎больше ‎потчевали ‎кашами. ‎В‏ ‎свете‏ ‎костра ‎я‏ ‎разглядел ‎четверых‏ ‎немцев. ‎Одежда ‎двоих ‎удивила ‎меня.‏ ‎Они‏ ‎были ‎в‏ ‎расслабленных ‎черных‏ ‎галстуках ‎и ‎серых ‎рубашках, ‎как‏ ‎на‏ ‎рауте‏ ‎у ‎графьёв,‏ ‎остальные ‎двое‏ ‎были ‎в‏ ‎обычной‏ ‎полевой ‎форме‏ ‎вермахта ‎и ‎ни ‎чем ‎не‏ ‎отличались ‎от‏ ‎нас‏ ‎с ‎Ногаем. ‎«Галстуки?‏ ‎Ну ‎и‏ ‎пижоны ‎же ‎эти ‎фрицы.‏ ‎Или‏ ‎может ‎форма‏ ‎у ‎них‏ ‎такая. ‎Впрочем ‎это ‎даже ‎хорошо.‏ ‎Душить‏ ‎гадов ‎будет‏ ‎удобнее»,– ‎я‏ ‎мысленно ‎рассмеялся, ‎представив ‎себе ‎как‏ ‎душу‏ ‎фашистского‏ ‎танкиста ‎его‏ ‎же ‎галстуком.

Немцы‏ ‎грелись ‎и‏ ‎что-то‏ ‎жарили ‎у‏ ‎костра. ‎Внедалеке ‎стояли ‎небольшие ‎камуфляжные‏ ‎шатрообразные ‎палатки‏ ‎с‏ ‎каской ‎на ‎куполе.‏ ‎«И ‎зачем‏ ‎им ‎там ‎каски?» ‎—‏ ‎подумал‏ ‎я. ‎По-‏ ‎видимому ‎основные‏ ‎силы ‎фрицев ‎сейчас ‎досматривает ‎сладкие‏ ‎сны‏ ‎именно ‎там.‏ ‎Подползя ‎на‏ ‎животе ‎к ‎немцам ‎поближе ‎я‏ ‎увидел,‏ ‎как‏ ‎один ‎из‏ ‎них ‎жарит‏ ‎картошку ‎насаженную‏ ‎на‏ ‎штык ‎нож.‏ ‎Целую ‎картошку! ‎Я ‎чуть ‎не‏ ‎подавился ‎слюной‏ ‎от‏ ‎возмущения. ‎Её ‎же‏ ‎печь ‎надо,‏ ‎ну ‎не ‎дурак?!

Ногай ‎дотронулся‏ ‎до‏ ‎моего ‎плеча‏ ‎и ‎разогнал‏ ‎мысли ‎о ‎кулинарных ‎изысках. ‎Он‏ ‎показал‏ ‎мне, ‎на‏ ‎едва ‎заметных‏ ‎в ‎темноте, ‎двоих ‎часовых ‎рядом‏ ‎с‏ ‎танками.‏ ‎И ‎как‏ ‎он ‎их‏ ‎умудрился ‎рассмотреть?‏ ‎Посоветовавшись‏ ‎на ‎пальцах,‏ ‎решили ‎сначала ‎заняться ‎этими ‎часовыми.‏ ‎Разбились ‎и‏ ‎поползли‏ ‎каждый ‎к ‎своему‏ ‎танку. ‎Это‏ ‎была ‎еще ‎та ‎мука.‏ ‎Шерстяная‏ ‎форма ‎фашистов,‏ ‎даже ‎через‏ ‎наше ‎нательное ‎белье, ‎кололась ‎не‏ ‎милосердно.‏ ‎Да ‎и‏ ‎пот ‎с‏ ‎меня ‎лил ‎по ‎спине ‎ручьями,‏ ‎соединяясь‏ ‎в‏ ‎небольшой ‎водопад‏ ‎впадающий ‎в‏ ‎образовавшееся ‎озеро,‏ ‎внизу‏ ‎ложбинки ‎спины.‏ ‎За ‎эту ‎ночь ‎я ‎точно‏ ‎похудею ‎на‏ ‎пару‏ ‎килограмм. ‎Кажется ‎я‏ ‎начинал ‎понимать,‏ ‎почему ‎фашисты ‎такие ‎злые.‏ ‎Да‏ ‎потому ‎что‏ ‎форма ‎у‏ ‎них ‎такая ‎колючая.

Тучи ‎озверевших ‎комаров‏ ‎работали‏ ‎в ‎паре‏ ‎с ‎захватчиками‏ ‎и ‎пикировали ‎на ‎мое ‎лицо‏ ‎и‏ ‎ладони‏ ‎превращая ‎их‏ ‎в ‎сплошные‏ ‎зудящие ‎бугры.‏ ‎Коктейли‏ ‎Молотова ‎мешали‏ ‎ползти ‎и ‎их ‎пришлось ‎переместить‏ ‎в ‎голенища‏ ‎широких‏ ‎немецких ‎сапог. ‎Чтобы‏ ‎не ‎сойти‏ ‎с ‎ума, ‎от ‎всего‏ ‎этого,‏ ‎я ‎про‏ ‎себя ‎пел‏ ‎песню. ‎Она ‎еще ‎с ‎вечера‏ ‎крутилась‏ ‎у ‎меня‏ ‎в ‎голове.‏ ‎Старая ‎добрая ‎песня ‎из ‎моего‏ ‎пионерского‏ ‎детства‏ ‎в ‎детдоме:‏ ‎«Взвейтесь ‎кострами‏ ‎синие ‎ночи.‏ ‎Мы‏ ‎пионеры ‎–‏ ‎дети ‎рабочих. ‎Близится ‎время ‎светлых‏ ‎годов. ‎Клич‏ ‎пионера‏ ‎– ‎Всегда ‎будь‏ ‎готов!». ‎А‏ ‎я ‎как ‎пионер. ‎Всегда‏ ‎готов‏ ‎на ‎любой‏ ‎шухер ‎по‏ ‎приказу ‎нашего ‎бати ‎Майора.

Подползая ‎к‏ ‎французскому‏ ‎танку ‎Somua‏ ‎я ‎случайно‏ ‎увидел ‎серебристый ‎отблеск ‎под ‎танком.‏ ‎Присмотревшись‏ ‎я‏ ‎понял ‎что‏ ‎под ‎танком‏ ‎спит ‎как‏ ‎минимум‏ ‎два ‎фрица,‏ ‎а ‎поблескивает ‎овальный ‎орден ‎на‏ ‎черном ‎мундире‏ ‎одного‏ ‎из ‎них. ‎Только‏ ‎бы ‎не‏ ‎проснулись. ‎Внезапно ‎послышался ‎сдавленный‏ ‎хрип‏ ‎немецкого ‎часового‏ ‎у ‎второго‏ ‎танка, ‎с ‎той ‎стороны ‎куда‏ ‎уполз‏ ‎Ногай. ‎Мой‏ ‎часовой ‎дернулся,‏ ‎скидывая ‎винтовку. ‎Нежно ‎зазвенел ‎котелок‏ ‎у‏ ‎него‏ ‎за ‎поясом.‏ ‎Я ‎рывком‏ ‎вскочил ‎на‏ ‎ноги‏ ‎и ‎заткнул‏ ‎его ‎крик ‎обратно ‎внутрь ‎ладонью,‏ ‎резко ‎всадив‏ ‎нож‏ ‎в ‎горло ‎сбоку.‏ ‎Фонтанирующее ‎кровью‏ ‎тело ‎часового ‎начало ‎оседать.‏ ‎Пронесло?‏ ‎Никто ‎не‏ ‎услышал? ‎Немцы‏ ‎у ‎костра ‎продолжали ‎неспешно ‎ужинать.‏ ‎И‏ ‎тут ‎раздалась‏ ‎короткая ‎автоматная‏ ‎очередь ‎из ‎под ‎моего ‎танка,‏ ‎сверкнув‏ ‎оранжевыми‏ ‎вспышками ‎в‏ ‎ночи.

Фонтаны ‎земли‏ ‎запрыгали ‎у‏ ‎меня‏ ‎рядом ‎с‏ ‎ногами. ‎И ‎все ‎пули ‎приняло‏ ‎на ‎себя‏ ‎тело‏ ‎мертвого ‎часового. ‎Стреляли‏ ‎через ‎небольшой‏ ‎свободный ‎промежуток ‎между ‎катками‏ ‎танка‏ ‎и ‎это‏ ‎меня ‎спасло.‏ ‎Не ‎понятно ‎откуда ‎взявшимися ‎силами‏ ‎я‏ ‎вытолкнул ‎тело‏ ‎мертвого ‎немца‏ ‎на ‎гусеницу ‎танка, ‎закрывая ‎автоматчику‏ ‎сектор‏ ‎стрельбы.‏ ‎Судя ‎по‏ ‎открывшейся ‎стрельбе‏ ‎у ‎второго‏ ‎танка‏ ‎Ногай ‎тоже‏ ‎вступил ‎в ‎схватку ‎с ‎танкистами.‏ ‎От ‎костра‏ ‎с‏ ‎несъеденным ‎ужином ‎на‏ ‎меня ‎уже‏ ‎бежали ‎голодные, ‎злые ‎фрицы.‏ ‎Я‏ ‎решил ‎поджечь‏ ‎коктейль ‎Молотова‏ ‎и ‎чиркнул ‎зажигалкой, ‎она ‎высекала‏ ‎искры,‏ ‎но ‎пламени‏ ‎не ‎было.‏ ‎Пискучий ‎жирный ‎комар ‎уселся ‎на‏ ‎чиркающий‏ ‎зажигалкой‏ ‎палец ‎и‏ ‎нагло ‎решив‏ ‎отужинать, ‎засунул‏ ‎под‏ ‎кожу ‎свой‏ ‎хобот. ‎Во ‎гад! ‎Нашел ‎время!‏ ‎Я ‎чиркнул‏ ‎ей‏ ‎еще ‎раз ‎и‏ ‎еще ‎раз.‏ ‎Без ‎толку. ‎Чертова ‎трофейная‏ ‎зажигалка‏ ‎не ‎хотела‏ ‎работать ‎на‏ ‎Советский ‎Союз. ‎Я ‎выкинул ‎фашистскую‏ ‎зажигалку‏ ‎и ‎с‏ ‎удовольствием ‎размазал‏ ‎по ‎шерстяному ‎кителю ‎присосавшегося ‎кровопийцу.

Потом‏ ‎засунул‏ ‎ствол‏ ‎автомата ‎между‏ ‎катков ‎гусеницы‏ ‎танка ‎и‏ ‎нажав‏ ‎на ‎спусковой‏ ‎крючок ‎выпустил ‎сначала ‎длинную ‎очередь‏ ‎влево, ‎а‏ ‎потом‏ ‎такую ‎же ‎вправо.‏ ‎Пули ‎застучали‏ ‎по ‎металлу ‎рикошетя ‎от‏ ‎катков‏ ‎противоположной ‎гусеницы.‏ ‎Со ‎стороны‏ ‎второго ‎танка ‎раздался ‎взрыв ‎гранаты.‏ ‎«Надеюсь‏ ‎что ‎это‏ ‎Ногай ‎убивает‏ ‎немцев, ‎а ‎не ‎наоборот», ‎–‏ ‎мелькнуло‏ ‎у‏ ‎меня ‎в‏ ‎голове. ‎Из‏ ‎под ‎моего‏ ‎танка‏ ‎больше ‎никто‏ ‎не ‎стрелял. ‎Я ‎выпустил ‎еще‏ ‎одну ‎очередь,‏ ‎но‏ ‎теперь ‎уже ‎по‏ ‎атакующим ‎меня‏ ‎немцам, ‎оставшимся ‎без ‎ужина.‏ ‎Два‏ ‎пижона ‎в‏ ‎галстуках ‎на‏ ‎десерт ‎получили ‎по ‎порции ‎горячего‏ ‎свинца‏ ‎в ‎живот‏ ‎и ‎завалились‏ ‎со ‎стонами ‎в ‎траву. ‎Остальные‏ ‎два‏ ‎упали‏ ‎на ‎землю‏ ‎и ‎начали‏ ‎стрелять ‎по‏ ‎мне‏ ‎из ‎винтовок.‏ ‎Пули ‎засвистели ‎над ‎головой, ‎звонко‏ ‎ударяясь ‎о‏ ‎танк.‏ ‎Из ‎палаток ‎выбежали‏ ‎еще ‎два‏ ‎перепуганных ‎немца ‎с ‎автоматами‏ ‎и‏ ‎в ‎белом‏ ‎нательном ‎белье.‏ ‎Сзади ‎меня ‎затрещал ‎немецкий ‎автомат‏ ‎и‏ ‎полураздетые ‎фрицы‏ ‎упали ‎срезанные‏ ‎очередью.

«Молодец ‎Ногай»,– ‎подумал ‎я ‎и‏ ‎начал‏ ‎целиться‏ ‎по ‎залегшим‏ ‎внедалеке ‎фашистам.‏ ‎Примятая ‎трава‏ ‎почти‏ ‎не ‎мешала‏ ‎видеть ‎противника ‎лежа. ‎Совместив ‎мушку‏ ‎в ‎круге,‏ ‎на‏ ‎стволе ‎своего ‎автомата,‏ ‎с ‎целиком,‏ ‎нажал ‎на ‎курок. ‎МР-38‏ ‎или‏ ‎в ‎простонародье‏ ‎Шмайсер ‎затрещал‏ ‎как ‎швейная ‎машинка ‎с ‎ритмичными‏ ‎всполохами‏ ‎пламени ‎из‏ ‎дула. ‎Затвор‏ ‎автомата ‎забегал ‎в ‎зад ‎вперед‏ ‎и‏ ‎блестящие‏ ‎гильзы ‎с‏ ‎мелодичным ‎звоном‏ ‎посыпались ‎вниз.‏ ‎Одновременно‏ ‎раздалась ‎короткая‏ ‎автоматная ‎очередь ‎сзади, ‎переходящая ‎в‏ ‎чей ‎то‏ ‎сдавленный‏ ‎крик. ‎Это ‎напугало‏ ‎меня ‎и‏ ‎заставило ‎сделать ‎куда-то ‎в‏ ‎воздух‏ ‎еще ‎несколько‏ ‎выстрелов. ‎Чье-то‏ ‎тело ‎ударившись ‎об ‎танк ‎грузно‏ ‎упало‏ ‎к ‎моим‏ ‎ногам. ‎Да‏ ‎что ‎там ‎происходит, ‎я ‎перекатился‏ ‎на‏ ‎спину‏ ‎и ‎выставил‏ ‎Шмайсер ‎в‏ ‎воздух, ‎целясь‏ ‎в‏ ‎воображаемого ‎противника.‏ ‎Внедалеке ‎был ‎немец ‎с ‎раскосыми‏ ‎глазами ‎и‏ ‎элегантном‏ ‎шейном ‎платке, ‎он‏ ‎стоя ‎на‏ ‎одном ‎колене, ‎спокойно ‎меняя‏ ‎обойму,‏ ‎а ‎потом‏ ‎снова ‎начал‏ ‎стрелять ‎в ‎убегающих, ‎с ‎нашего‏ ‎левого‏ ‎фланга, ‎танкистов‏ ‎в ‎черных‏ ‎мундирах. ‎А ‎рядом ‎со ‎мной,‏ ‎в‏ ‎черной‏ ‎форме ‎с‏ ‎серебряными ‎черепами‏ ‎на ‎лацканах,‏ ‎лежал‏ ‎мертвый ‎танкист‏ ‎сжимая ‎двумя ‎руками ‎автомат. ‎Ногай‏ ‎успел ‎прикрыть‏ ‎меня‏ ‎с ‎тыла. ‎Братишка.

Рядом‏ ‎со ‎мной‏ ‎упала ‎немецкая ‎граната ‎и‏ ‎покатилась‏ ‎ко ‎мне.‏ ‎Я ‎вздрогнул‏ ‎и ‎откатился ‎в ‎сторону. ‎Но‏ ‎граната‏ ‎не ‎взрывалась.‏ ‎Наконец ‎я‏ ‎сообразил, ‎что ‎на ‎длинной ‎деревянной‏ ‎ручке‏ ‎до‏ ‎сих ‎пор‏ ‎присутствует ‎колпачок,‏ ‎а ‎значит‏ ‎граната‏ ‎не ‎в‏ ‎боевом ‎положении. ‎– ‎Немчик,– ‎закричал‏ ‎Ногай, ‎–‏ ‎гаси‏ ‎фрицев ‎гранатой, ‎–‏ ‎и ‎выпустил‏ ‎очередь ‎в ‎темноту. ‎Я‏ ‎очнулся‏ ‎от ‎ступора.‏ ‎Выдернул ‎фарфоровое‏ ‎кольцо ‎из ‎ручки ‎и ‎кинул‏ ‎гранату‏ ‎в ‎продолжающих‏ ‎стрелять ‎в‏ ‎нас ‎из ‎винтовок ‎немцев. ‎Она‏ ‎громко‏ ‎взорвалась,‏ ‎на ‎мгновение,‏ ‎осветив ‎поле‏ ‎боя. ‎Стрельба‏ ‎прекратилась.‏ ‎Я ‎выдернул‏ ‎из ‎руки ‎мертвого ‎танкиста ‎автомат‏ ‎и ‎побежал‏ ‎с‏ ‎ним ‎в ‎сторону‏ ‎любителей ‎пикников.‏ ‎И ‎дал ‎по ‎каждому‏ ‎из‏ ‎тел ‎контрольную‏ ‎короткую ‎очередь.

Рядом‏ ‎появился ‎Ногай. ‎

– Где ‎зажигалка? ‎–‏ ‎закричал‏ ‎он. ‎

– Не‏ ‎работает! ‎–‏ ‎заорал ‎я ‎в ‎ответ.

Со ‎стороны‏ ‎развалин‏ ‎домов‏ ‎комсостава ‎послышались‏ ‎автоматные ‎и‏ ‎винтовочные ‎выстрелы,‏ ‎и‏ ‎темнота ‎наполнилась‏ ‎короткими ‎белыми ‎вспышками. ‎Похоже, ‎что‏ ‎к ‎немцам‏ ‎подходило‏ ‎подкрепление. ‎Фрицы ‎наступали‏ ‎и ‎пытались‏ ‎отбить ‎танки. ‎Ногай ‎закричал:‏ ‎–‏ ‎Кидаем ‎так!‏ ‎Потом ‎подожжем!‏ ‎– ‎и ‎побежал ‎к ‎своему‏ ‎танку.‏ ‎Я ‎выдернул‏ ‎из ‎голенища‏ ‎сапога ‎бутылку ‎с ‎зажигательной ‎смесью‏ ‎и‏ ‎разбил‏ ‎бутылку ‎о‏ ‎воздухозаборник, ‎позади‏ ‎башни ‎танка.‏ ‎Послышался‏ ‎объемный ‎мелодичный‏ ‎звук ‎лопнувшей ‎бутылки ‎и ‎множества‏ ‎колокольчиков ‎рассыпавшихся‏ ‎мелких‏ ‎стеклянных ‎осколков. ‎Резко‏ ‎запахло ‎бензином.‏ ‎Кинул ‎туда ‎же ‎остальные‏ ‎две.‏ ‎Звук ‎бьющихся‏ ‎бутылок ‎послышался‏ ‎и ‎у ‎второго ‎танка. ‎И‏ ‎тут‏ ‎мне ‎в‏ ‎голову ‎пришла‏ ‎гениальная ‎идея: ‎«Костер. ‎Вот ‎самая‏ ‎лучшая‏ ‎зажигалка».‏ ‎Я ‎быстро‏ ‎побежал ‎в‏ ‎сторону ‎костра.‏ ‎Мой‏ ‎взгляд ‎упал‏ ‎на ‎догорающую ‎в ‎костре ‎картоху‏ ‎со ‎следом‏ ‎от‏ ‎штык-ножа. ‎Она ‎уже‏ ‎превратилась ‎в‏ ‎кусок ‎угля. ‎Да ‎что‏ ‎же‏ ‎за ‎невезуха‏ ‎такая.

Подбежал ‎Ногай.‏ ‎– ‎Ээ. ‎Ты ‎че ‎тут‏ ‎делаешь?!‏ ‎– ‎заорал‏ ‎он, ‎отстреливаясь‏ ‎от ‎немцев ‎из ‎автомата. ‎Я‏ ‎молча‏ ‎выдернул‏ ‎головню ‎из‏ ‎костра ‎и‏ ‎разбежавшись ‎кинул‏ ‎в‏ ‎ближайший ‎танк.‏ ‎Она ‎на ‎мгновенье ‎вспыхнула, ‎выпустив‏ ‎сноп ‎оранжевых‏ ‎тонких‏ ‎искр ‎в ‎темноте‏ ‎и ‎упала‏ ‎не ‎долетев ‎до ‎цели‏ ‎метров‏ ‎десять. ‎Ногай‏ ‎чертыхнулся ‎и‏ ‎выпустил ‎автоматную ‎очередь ‎по ‎французскому‏ ‎танку.‏ ‎Пули ‎выбили‏ ‎из ‎брони‏ ‎белые ‎искры ‎и ‎танк ‎вспыхнул.‏ ‎Через‏ ‎минуту‏ ‎сдетонировал ‎боекомплект.‏ ‎Башня ‎матрешки‏ ‎объятая ‎пламенем‏ ‎отлетела‏ ‎метров ‎на‏ ‎десять ‎и ‎подожгла ‎второй ‎танк.‏ ‎Он ‎тоже‏ ‎вспыхнул‏ ‎ярким ‎факелом. ‎Мои‏ ‎ноги ‎сами‏ ‎согнулись ‎в ‎коленях ‎и‏ ‎я‏ ‎присел ‎немного‏ ‎оглушенный ‎от‏ ‎этого ‎взрыва. ‎Немцы ‎не ‎рисковали‏ ‎наступать‏ ‎и ‎продолжали‏ ‎нас ‎обстреливать‏ ‎на ‎расстоянии. ‎– ‎Взвейтесь ‎кострами‏ ‎синие‏ ‎ночи.‏ ‎Мы ‎пионеры‏ ‎дети ‎рабочих,‏ ‎– ‎шептал‏ ‎я‏ ‎себе ‎под‏ ‎нос, ‎чтобы ‎успокоится. ‎Задание ‎было‏ ‎выполнено, ‎осталось‏ ‎выполнить‏ ‎еще ‎одно. ‎На‏ ‎этот ‎раз‏ ‎для ‎себя.

Я ‎начал ‎рыскать‏ ‎по‏ ‎немецким ‎пожиткам‏ ‎рядом ‎с‏ ‎костром. ‎Пули ‎засвистели ‎совсем ‎рядом.‏ ‎Темнота‏ ‎на ‎фоне‏ ‎горящих ‎танков,‏ ‎больше ‎не ‎скрывала ‎нас ‎от‏ ‎противника.‏ ‎Ногай‏ ‎закричал ‎перезаряжая‏ ‎автомат: ‎–‏ ‎Немчик ‎уходим!‏ ‎Воду‏ ‎бери! ‎Воду!

А‏ ‎я ‎как ‎глухой ‎лихорадочно ‎тряс‏ ‎содержимое ‎очередной‏ ‎сухарной‏ ‎сумки, ‎вытряхивая ‎все‏ ‎на ‎землю.‏ ‎Среди ‎разных ‎солдатских ‎пожитков‏ ‎мелькнула‏ ‎гладкая ‎кожица‏ ‎знакомого ‎овоща.

– Вот‏ ‎вы ‎где ‎мои ‎родные! ‎–‏ ‎воскликнул‏ ‎я ‎и‏ ‎поднял ‎с‏ ‎земли ‎пять ‎крупных ‎светлых ‎картофелин.‏ ‎И‏ ‎запихнул‏ ‎их ‎бережно‏ ‎в ‎один‏ ‎из ‎найденных‏ ‎здесь‏ ‎же ‎ранцев.‏ ‎И ‎тут ‎я ‎вспомнил ‎про‏ ‎воду. ‎У‏ ‎нас‏ ‎же ‎в ‎форте‏ ‎почти ‎нет‏ ‎воды, ‎а ‎я ‎тут‏ ‎со‏ ‎своей ‎картошкой‏ ‎совсем ‎голову‏ ‎потерял. ‎Заново ‎быстро ‎перебрав ‎немецкие‏ ‎сухарные‏ ‎сумки, ‎негнущимися‏ ‎пальцами ‎поотцеплял‏ ‎карабины ‎фляжек ‎и ‎покидал ‎все‏ ‎в‏ ‎ранец‏ ‎к ‎картошке.‏ ‎Вскоре ‎я‏ ‎уже ‎бежал‏ ‎к‏ ‎Ногаю, ‎который‏ ‎все ‎это ‎время ‎прикрывал ‎меня,‏ ‎разряжая ‎в‏ ‎противника‏ ‎очередную ‎обойму ‎из‏ ‎своего ‎Шмайсера.

В‏ ‎этот ‎раз ‎мы ‎довольно‏ ‎быстро‏ ‎двигались ‎к‏ ‎нашему ‎форту‏ ‎и ‎уже ‎пересекали ‎поле, ‎где‏ ‎еще‏ ‎днем ‎шел‏ ‎рукопашный ‎бой.‏ ‎– ‎Братки… ‎– ‎вдруг ‎послышался‏ ‎стон,‏ ‎–‏ ‎Братки….

Мы ‎остановились‏ ‎в ‎нерешительности.‏ ‎Ногай ‎кивнул‏ ‎на‏ ‎торчащую ‎ногу‏ ‎в ‎немецком ‎кованом ‎ботинке ‎из‏ ‎воронки. ‎Нога‏ ‎шевельнулась.‏ ‎Многогранные ‎шипы ‎на‏ ‎подошве ‎тускло‏ ‎блеснули ‎в ‎лунном ‎свете.‏ ‎Недолго‏ ‎думая ‎мы‏ ‎решили ‎все-таки‏ ‎проверить ‎источник ‎голоса. ‎Мы ‎запрыгнули‏ ‎в‏ ‎воронку ‎и‏ ‎обнаружили ‎там‏ ‎нашего ‎раненого ‎солдата, ‎который ‎был‏ ‎погребен‏ ‎под‏ ‎телами ‎двух‏ ‎мертвых ‎фрицев.‏ ‎Один ‎немец‏ ‎был‏ ‎убит ‎выстрелом‏ ‎из ‎пистолета ‎в ‎голову, ‎у‏ ‎второго ‎в‏ ‎паху‏ ‎торчал ‎штык ‎от‏ ‎Мосинки. ‎Окровавленная‏ ‎рука ‎бойца ‎поднялась ‎и‏ ‎тут‏ ‎же ‎упала‏ ‎от ‎слабости.‏ ‎Мы ‎стащили ‎два ‎одеревенелых ‎трупа‏ ‎с‏ ‎солдата. ‎Он‏ ‎сначала ‎дернулся‏ ‎за ‎разряженным ‎пистолетом, ‎увидев ‎в‏ ‎темноте‏ ‎перед‏ ‎собой ‎немецких‏ ‎солдат, ‎но‏ ‎быстро ‎узнав‏ ‎нас,‏ ‎успокоился. ‎Он‏ ‎оказался ‎серьёзно ‎ранен ‎в ‎живот.‏ ‎Ногай ‎кивнул‏ ‎на‏ ‎бойца ‎и ‎зашептал:‏ ‎–Ээ. ‎Ему‏ ‎недолго ‎осталось. ‎Что ‎делать‏ ‎будем?

Тащить‏ ‎живого ‎мертвеца‏ ‎не ‎хотелось,‏ ‎но ‎и ‎кинуть ‎нашего ‎товарища‏ ‎я‏ ‎не ‎мог.‏ ‎Совесть ‎не‏ ‎позволяла. ‎Я ‎отдал ‎трофейный ‎ранец‏ ‎Ногаю,‏ ‎который‏ ‎не ‎теряя‏ ‎времени ‎отцеплял‏ ‎от ‎убитого‏ ‎немца‏ ‎очередную ‎фляжку‏ ‎с ‎водой. ‎А ‎сам ‎загрузил‏ ‎раненого ‎себе‏ ‎на‏ ‎спину. ‎У ‎бойца‏ ‎тут ‎же‏ ‎пошла ‎из ‎горла ‎кровь‏ ‎и‏ ‎он ‎последний‏ ‎раз ‎выдохнул.‏ ‎Блин ‎вот ‎и ‎донесли ‎до‏ ‎лазарета.‏ ‎Хотя ‎конечно‏ ‎теперь ‎и‏ ‎нести ‎его ‎не ‎надо ‎и‏ ‎совесть‏ ‎как‏ ‎бы ‎чиста.‏ ‎А ‎это‏ ‎самое ‎главное,‏ ‎чтобы‏ ‎совесть ‎не‏ ‎терзала ‎мою ‎душу. ‎Положили ‎бойца‏ ‎обратно ‎в‏ ‎воронку,‏ ‎немного ‎присыпали ‎землей‏ ‎и ‎тронулись‏ ‎в ‎дорогу ‎дальше. ‎Вскоре‏ ‎показались‏ ‎темные ‎валы‏ ‎Восточного ‎форта.

Майор‏ ‎уже ‎нас ‎ждал. ‎Он ‎был‏ ‎в‏ ‎прекрасном ‎настроении:‏ ‎– ‎Ну‏ ‎сынки. ‎Устроили ‎новый ‎год ‎фашистам.‏ ‎Фейерверк‏ ‎аж‏ ‎с ‎форта‏ ‎было ‎видно.‏ ‎

Я ‎отдал‏ ‎Майору‏ ‎увесистый ‎ранец‏ ‎с ‎фляжками ‎с ‎водой. ‎А‏ ‎картошку ‎я‏ ‎заранее‏ ‎переложил ‎к ‎себе‏ ‎в ‎сухарную‏ ‎сумку ‎на ‎поясе, ‎чтобы‏ ‎была‏ ‎поближе.

Майор ‎увидев‏ ‎воду, ‎чуть‏ ‎не ‎прослезился: ‎– ‎Вода. ‎Даже‏ ‎не‏ ‎знаю ‎что‏ ‎делать ‎будем‏ ‎с ‎водой. ‎Ребята, ‎которых ‎я‏ ‎посылал‏ ‎за‏ ‎водой ‎на‏ ‎Муховец, ‎сразу‏ ‎как ‎вы‏ ‎ушли,‏ ‎так ‎и‏ ‎не ‎вернулись. ‎А ‎тут ‎вы,‏ ‎и ‎танки‏ ‎сожгли‏ ‎и ‎воду ‎принесли.‏ ‎Каждому ‎по‏ ‎ордену ‎Красной ‎Звезды, ‎как‏ ‎наши‏ ‎подойдут. ‎

– А‏ ‎пока ‎–‏ ‎Майор ‎улыбнулся ‎и ‎подмигнул ‎нам,‏ ‎–‏ ‎вот ‎вам‏ ‎трофейный ‎Вальтер‏ ‎и ‎бутылка ‎вина. ‎Сами ‎решите,‏ ‎кто,‏ ‎что‏ ‎больше ‎любит.

Мы‏ ‎дружно ‎поблагодарили‏ ‎Майора ‎и‏ ‎пошли‏ ‎отдыхать. ‎Вино‏ ‎Ногай ‎сказал, ‎что ‎пить ‎не‏ ‎будет, ‎поэтому‏ ‎Вальтер‏ ‎перекачивал ‎ему ‎в‏ ‎карман, ‎а‏ ‎я ‎сунул ‎холодную ‎гладкую‏ ‎бутылку‏ ‎в ‎голенище‏ ‎своего ‎сапога.‏ ‎Добравшись ‎до ‎облюбованного ‎мной ‎каземата,‏ ‎я‏ ‎наконец ‎скинул‏ ‎с ‎себя‏ ‎ненавистную ‎колючую ‎фашистскую ‎форму ‎и‏ ‎переоделся‏ ‎в‏ ‎родную ‎советскую‏ ‎хлопчатобумажную ‎и‏ ‎натянул ‎на‏ ‎голову‏ ‎фуражку ‎пограничника.‏ ‎Иван ‎мог ‎бы ‎мной ‎гордиться‏ ‎за ‎сегодняшнюю‏ ‎ночь.

Подскочил‏ ‎радостный ‎Федя: ‎–‏ ‎Вернулись. ‎А‏ ‎я ‎за ‎вас ‎переживал!

Я‏ ‎потрепал‏ ‎Федю ‎за‏ ‎плечо: ‎–‏ ‎Так ‎все ‎путём, ‎что ‎за‏ ‎нас‏ ‎переживать. ‎Спели‏ ‎немцам ‎пионерская‏ ‎колыбельную ‎на ‎ночь. ‎Теперь ‎спят‏ ‎гансы‏ ‎без‏ ‎задних ‎ног‏ ‎рядом ‎со‏ ‎своими ‎танками.‏ ‎А‏ ‎сейчас ‎Федя‏ ‎давай ‎праздновать ‎нашу ‎маленькую ‎победу.‏ ‎Есть ‎бутылка‏ ‎вина‏ ‎от ‎Майора ‎и‏ ‎самое ‎главное,‏ ‎у ‎нас ‎есть ‎картошка,‏ ‎–‏ ‎я ‎потряс‏ ‎рукой ‎с‏ ‎тремя ‎картофелинами, ‎– ‎Нужны ‎дрова.

Федины‏ ‎глаза‏ ‎загорелись ‎при‏ ‎виде ‎овощей.‏ ‎И ‎сглотнув ‎слюну ‎он ‎тут‏ ‎же‏ ‎исчез‏ ‎и ‎вернулся‏ ‎минут ‎через‏ ‎десять ‎с‏ ‎вязанкой‏ ‎досок ‎и‏ ‎веток.

Разожгли ‎костер. ‎Легкий ‎сизый ‎дымок‏ ‎начал ‎подыматься‏ ‎вверх‏ ‎в ‎вентиляционное ‎отверстие‏ ‎в ‎потолке.‏ ‎Я ‎открыл ‎бутылку ‎вина‏ ‎и‏ ‎отхлебнув ‎сморщился.‏ ‎Ну ‎и‏ ‎кислятина. ‎Пришел ‎Ногай ‎и ‎подсев‏ ‎к‏ ‎костру ‎начал‏ ‎разогревать ‎тушенку‏ ‎в ‎скрытой ‎банке. ‎Потом ‎кинул‏ ‎хороший‏ ‎кусок‏ ‎тушеного ‎мяса‏ ‎и ‎небольшой‏ ‎кусочек ‎сухаря‏ ‎в‏ ‎костер. ‎И‏ ‎не ‎смотря ‎на ‎мои ‎громкие‏ ‎возражения ‎плеснул‏ ‎из‏ ‎бутылки ‎вина ‎в‏ ‎костер. ‎

– Ты‏ ‎чего ‎продукты ‎переводишь? ‎–‏ ‎набросился‏ ‎я ‎на‏ ‎Ногая, ‎с‏ ‎криком. ‎

Ногай ‎расслаблено ‎махнул ‎рукой,‏ ‎что‏ ‎все ‎в‏ ‎порядке ‎и‏ ‎сказал: ‎– ‎Это ‎подношение ‎духам.‏ ‎Да.‏ ‎Иначе‏ ‎нельзя.

– Ты ‎чего‏ ‎тут ‎мракобесие‏ ‎разводишь? ‎Вроде‏ ‎взрослый‏ ‎уже, ‎а‏ ‎как ‎ребенок ‎– ‎начал ‎я.

Ногай‏ ‎внезапно ‎согнул‏ ‎руку‏ ‎в ‎локте, ‎подняв‏ ‎ее ‎вверх‏ ‎и ‎быстро ‎зашептал ‎мне‏ ‎тревожным‏ ‎голосом: ‎–‏ ‎Немчик ‎замри!

Я‏ ‎замер, ‎сижу ‎не ‎двигаюсь, ‎теряясь‏ ‎в‏ ‎догадках ‎откуда‏ ‎мне ‎грозит‏ ‎неведомая ‎опасность.

– Ээ ‎теперь ‎точно ‎вылитый‏ ‎немец,‏ ‎когда‏ ‎злой.

– Ну ‎шутник!‏ ‎– ‎я‏ ‎запустил ‎в‏ ‎Ногая‏ ‎гильзой ‎от‏ ‎патрона. ‎Тот ‎ловко ‎увернулся.

– Вот ‎и‏ ‎Федя ‎тебя‏ ‎перепутал,‏ ‎когда ‎стрелял. ‎

Федя‏ ‎благодарно ‎посмотрел‏ ‎на ‎Ногая.

–Ты ‎даже ‎в‏ ‎советской‏ ‎форме ‎на‏ ‎немца ‎похож,‏ ‎поэтому ‎в ‎тебя ‎и ‎стреляют‏ ‎наши.‏ ‎Думают, ‎что‏ ‎ты ‎не‏ ‎настоящий ‎русский. ‎Вот ‎меня ‎за‏ ‎немца‏ ‎почему-то‏ ‎не ‎принимают.‏ ‎Да. ‎Наверно‏ ‎потому ‎что‏ ‎по‏ ‎мне ‎сразу‏ ‎видно, ‎что ‎я ‎русский ‎–‏ ‎закончил ‎тираду‏ ‎Ногай,‏ ‎при ‎этом ‎хитро‏ ‎сощурил ‎раскосые‏ ‎глаза ‎и ‎заржал. ‎

Счастливо‏ ‎засмеялся‏ ‎Федя ‎и‏ ‎я ‎тоже‏ ‎рассмеялся ‎за ‎компанию. ‎Ногай ‎все-таки‏ ‎умеет‏ ‎резко ‎сменить‏ ‎скользкую ‎тему‏ ‎и ‎поднять ‎настроение, ‎хотя ‎сегодня‏ ‎оно‏ ‎у‏ ‎меня ‎и‏ ‎так ‎приподнятое.‏ ‎Во-первых ‎мы‏ ‎подбили‏ ‎танки, ‎а‏ ‎во-вторых ‎у ‎нас ‎есть ‎картошка‏ ‎добытая ‎честно‏ ‎в‏ ‎бою.

Отстрелявшись ‎по ‎мне,‏ ‎Ногай ‎перешел‏ ‎к ‎следующей ‎жертве. ‎Он‏ ‎посмотрел‏ ‎долгим ‎взглядом‏ ‎на ‎Федю.‏ ‎

– Ээ. ‎Федя ‎я ‎же ‎обещал‏ ‎тебя‏ ‎вылечить ‎от‏ ‎страха. ‎Да.‏ ‎Давай ‎сейчас ‎и ‎начнем. ‎Сегодняшняя‏ ‎ночь‏ ‎как‏ ‎раз ‎для‏ ‎этого ‎подходит»,–‏ ‎Ногай ‎посмотрел‏ ‎на‏ ‎убывающую ‎луну.

Федя‏ ‎доверчиво ‎заулыбался ‎и ‎кивнул. ‎Ногай‏ ‎начал ‎приготовления.‏ ‎Для‏ ‎начала ‎снова ‎схватил‏ ‎мою ‎бутылку‏ ‎и ‎отлил ‎вина ‎в‏ ‎эмалированную‏ ‎кружку. ‎Потом‏ ‎достал ‎из-за‏ ‎пазухи ‎мешочек ‎и ‎высыпал ‎из‏ ‎него‏ ‎серый ‎порошок‏ ‎в ‎кружку‏ ‎с ‎вином, ‎добавив ‎пучок ‎какой-то‏ ‎свежей‏ ‎травы.‏ ‎И ‎придвинул‏ ‎кружку ‎к‏ ‎огню. ‎Вскоре‏ ‎вино‏ ‎закипело, ‎выплеснув‏ ‎из ‎кружки ‎в ‎костер ‎красную‏ ‎пену. ‎Ногай‏ ‎отставил‏ ‎кружку ‎с ‎вином‏ ‎в ‎сторону‏ ‎остужаться. ‎Федя ‎сидел ‎ни‏ ‎живой,‏ ‎ни ‎мертвый.‏ ‎Я ‎с‏ ‎усмешкой ‎смотрел ‎на ‎все ‎эти‏ ‎приготовления,‏ ‎и ‎подумал:‏ ‎«Чем ‎бы‏ ‎дитя ‎не ‎тешилось, ‎лишь ‎бы‏ ‎не‏ ‎плакало».

Наконец‏ ‎Ногай ‎дал‏ ‎выпить ‎Феди‏ ‎остывшего ‎варева‏ ‎и‏ ‎он ‎морщась‏ ‎опорожнил ‎кружку. ‎Потом ‎Ногай ‎снял‏ ‎амулет ‎со‏ ‎своей‏ ‎шеи, ‎который ‎представлял‏ ‎собой ‎медный‏ ‎вогнутый ‎круг ‎на ‎ремешке‏ ‎и‏ ‎приказал ‎Феди‏ ‎смотреть ‎на‏ ‎амулет. ‎Федя ‎повиновался. ‎Круг ‎на‏ ‎цепочке‏ ‎в ‎руке‏ ‎Ногая ‎начал‏ ‎стремительно ‎вращаться ‎по ‎горизонтали, ‎превращаясь‏ ‎в‏ ‎отблесках‏ ‎костра ‎в‏ ‎огненный ‎шар.‏ ‎Глаза ‎Феди‏ ‎стали‏ ‎не ‎подвижными‏ ‎и ‎остекленели. ‎Ногай ‎взял ‎Федю‏ ‎за ‎руку,‏ ‎и‏ ‎подсев ‎поближе ‎закрыл‏ ‎свои ‎глаза‏ ‎и ‎начал ‎раскачиваться. ‎Потом‏ ‎тихо‏ ‎запел. ‎Федя‏ ‎как ‎будто‏ ‎спал ‎с ‎открытыми ‎глазами, ‎и‏ ‎блики‏ ‎огня ‎играли‏ ‎на ‎его‏ ‎закопченном ‎лице. ‎У ‎меня ‎было‏ ‎такое‏ ‎ощущение,‏ ‎что ‎мы‏ ‎перенеслись ‎в‏ ‎доисторические ‎времена,‏ ‎сидим‏ ‎в ‎пещере‏ ‎и ‎жарим ‎мамонта, ‎а ‎шаман‏ ‎благодарит ‎духов‏ ‎за‏ ‎богатую ‎добычу. ‎Федя‏ ‎неожиданно ‎громко‏ ‎расхохотался ‎неестественным ‎для ‎него‏ ‎мощным‏ ‎басом. ‎И‏ ‎так ‎же‏ ‎внезапно ‎замолчал. ‎Потом ‎снова ‎расхохотался.‏ ‎Его‏ ‎левая ‎рука‏ ‎неестественно ‎согнулась‏ ‎и ‎потом ‎снова ‎выпрямилась.

Я ‎очнулся‏ ‎от‏ ‎первобытного‏ ‎сна ‎и‏ ‎замер ‎от‏ ‎удивления. ‎Раньше‏ ‎что-то‏ ‎похожее ‎я‏ ‎уже ‎видел ‎в ‎цирке, ‎куда‏ ‎нас ‎водили‏ ‎вместе‏ ‎с ‎классом, ‎там‏ ‎индийский ‎факир‏ ‎гипнотизировал ‎симпатичную ‎худую ‎ассистентку.‏ ‎Похоже,‏ ‎что ‎Ногай‏ ‎загипнотизировал ‎Федю‏ ‎или ‎дал ‎ему ‎выпить ‎какую-то‏ ‎гадость,‏ ‎что ‎теперь‏ ‎Федя ‎ведет‏ ‎себя ‎крайне ‎странно ‎и ‎неадекватно.‏ ‎Вся‏ ‎эта‏ ‎идея ‎с‏ ‎изгнанием ‎Фединого‏ ‎страха ‎не‏ ‎казалась‏ ‎мне, ‎уже‏ ‎такой ‎забавной ‎и ‎юморной, ‎как‏ ‎вначале. ‎Ногай‏ ‎снова‏ ‎начал ‎раскачиваться, ‎держа‏ ‎правую ‎руку‏ ‎Феди. ‎

Потом ‎он ‎внезапно‏ ‎открыл‏ ‎глаза ‎и‏ ‎посмотрел ‎на‏ ‎меня: ‎– ‎Ээ. ‎Теперь ‎с‏ ‎Федей‏ ‎будет ‎все‏ ‎хорошо.

– Ты ‎что‏ ‎вылечил ‎его ‎страх? ‎– ‎насмешливо‏ ‎спросил‏ ‎я.

Ногай‏ ‎расстроено ‎покачал‏ ‎головой: ‎–‏ ‎Не ‎смог.‏ ‎Его‏ ‎страх ‎слишком‏ ‎велик ‎и ‎нужно ‎слишком ‎много‏ ‎времени ‎и‏ ‎испытаний,‏ ‎чтобы ‎он ‎преодолел‏ ‎его. ‎На‏ ‎это ‎уже ‎нет ‎времени.‏ ‎Да.‏ ‎Я ‎ему‏ ‎призвал ‎еще‏ ‎одного ‎злого ‎духа. ‎Теперь ‎он‏ ‎будет‏ ‎бояться ‎потерять‏ ‎свое ‎лицо‏ ‎перед ‎своими ‎товарищами ‎и ‎командиром,–‏ ‎при‏ ‎этом‏ ‎он ‎многозначительно‏ ‎поднял ‎указательный‏ ‎палец ‎вверх‏ ‎и‏ ‎добавил, ‎–‏ ‎а ‎новый ‎дух ‎гораздо ‎сильнее‏ ‎духа ‎страха‏ ‎смерти.

Мой‏ ‎друг ‎начал ‎открываться‏ ‎для ‎меня‏ ‎с ‎пугающей ‎стороны. ‎Я‏ ‎исподлобья‏ ‎посмотрел ‎на‏ ‎Ногая ‎с‏ ‎нескрываемым ‎сомнением ‎в ‎его ‎душевном‏ ‎здоровье:‏ ‎– ‎Ты‏ ‎чего ‎несешь‏ ‎братан. ‎Какие ‎еще ‎духи?

Я ‎отхлебнул‏ ‎из‏ ‎бутылки‏ ‎кислого ‎вина:‏ ‎– ‎Давай‏ ‎братуха, ‎хлебни‏ ‎винца‏ ‎и ‎расслабься,‏ ‎а ‎то ‎ты ‎уже ‎всякий‏ ‎бред ‎несешь.

Ногай‏ ‎улыбнулся‏ ‎и ‎только ‎отрицательно‏ ‎помотал ‎головой.

– Не‏ ‎хочешь, ‎мне ‎больше ‎достанется,‏ ‎–‏ ‎пробормотал ‎я,‏ ‎решив ‎что‏ ‎в ‎данных ‎экстраординарных ‎обстоятельствах ‎можно‏ ‎не‏ ‎обращать ‎внимание‏ ‎на ‎странности‏ ‎друга ‎и ‎занялся ‎готовкой.

Доски ‎прогорели‏ ‎и‏ ‎остались‏ ‎только ‎красно-оранжевые‏ ‎угли ‎с‏ ‎черно-серыми ‎прожилками.‏ ‎Они‏ ‎были ‎как‏ ‎живые, ‎подрагивали ‎и ‎тихонько ‎потрескивали.‏ ‎Я ‎вытащил‏ ‎из‏ ‎немецкой ‎сухарной ‎сумки‏ ‎картошку ‎и‏ ‎разгреб ‎прутиком ‎свободное ‎место‏ ‎в‏ ‎кострище, ‎потом‏ ‎положил ‎туда‏ ‎гладкие ‎светлые ‎клубни. ‎Сверху ‎пришлось‏ ‎нагрести‏ ‎еще ‎углей,‏ ‎чтобы ‎закрыть‏ ‎их ‎полностью.

Федя ‎наконец ‎очнулся. ‎Посмотрел‏ ‎удивленно‏ ‎близорукими‏ ‎глазами ‎сначала‏ ‎на ‎Ногая,‏ ‎потом ‎на‏ ‎меня.

– Похоже,‏ ‎шо ‎типа‏ ‎я ‎заснул, ‎– ‎произнес ‎он‏ ‎неуверенно. ‎

– Как‏ ‎здоровье‏ ‎Федюнчик? ‎– ‎ехидно‏ ‎поинтересовался ‎я.‏ ‎

Федя ‎поежился, ‎как ‎от‏ ‎холода‏ ‎и ‎придвинулся‏ ‎к ‎костру‏ ‎протягивая ‎руки ‎ближе ‎к ‎огню:‏ ‎–‏ ‎Да ‎нормально‏ ‎все. ‎А‏ ‎шо? ‎

Я ‎хитро ‎ухмыльнулся ‎и‏ ‎пожал‏ ‎плечами:‏ ‎– ‎Ну‏ ‎мало ‎ли.‏ ‎Может ‎простыл,‏ ‎пока‏ ‎спал.

Федя ‎испытующе‏ ‎посмотрел ‎на ‎Ногая ‎и ‎спросил:‏ ‎– ‎Так‏ ‎шо,‏ ‎когда ‎страх ‎будем‏ ‎прогонять? ‎

Ногай‏ ‎улыбнулся ‎и ‎спросил: ‎–‏ ‎А‏ ‎что ‎до‏ ‎сих ‎пор‏ ‎страшно? ‎Да.

Федя ‎отшатнулся, ‎как ‎от‏ ‎удара:‏ ‎– ‎Страшно?‏ ‎Кому? ‎Мне?

Он‏ ‎подрагивающей ‎от ‎волнения ‎рукой ‎начал‏ ‎зачем-то‏ ‎разгребать‏ ‎картошку ‎прутиком:‏ ‎– ‎Да‏ ‎с ‎чего‏ ‎вы‏ ‎взяли? ‎Мне‏ ‎вообще ‎страшно ‎не ‎бывает. ‎Вот‏ ‎увидите. ‎Короче‏ ‎больше‏ ‎от ‎боя ‎с‏ ‎фашистами ‎не‏ ‎сбегу.

Я ‎мягко ‎забрал ‎у‏ ‎него‏ ‎прутик ‎и‏ ‎закопал ‎дымящуюся‏ ‎картошку ‎обратно. ‎Федя ‎не ‎сопротивлялся‏ ‎и‏ ‎увидев ‎початую‏ ‎бутылку ‎вина‏ ‎хорошо ‎приложился ‎к ‎ней. ‎Больше‏ ‎к‏ ‎этой‏ ‎теме ‎не‏ ‎возвращались ‎и‏ ‎разговор ‎мал‏ ‎помалу‏ ‎перетек ‎в‏ ‎другое ‎русло. ‎Ногай ‎рассказал ‎Феди,‏ ‎как ‎я‏ ‎сегодня‏ ‎ночью ‎потрошил ‎немецкие‏ ‎рюкзаки ‎в‏ ‎поисках ‎картошки, ‎а ‎ему‏ ‎в‏ ‎это ‎время‏ ‎приходилось ‎отбиваться,‏ ‎по ‎меньшей ‎мере, ‎от ‎взвода‏ ‎фрицев.‏ ‎Мы ‎все‏ ‎втроем ‎дружно‏ ‎посмеялись ‎над ‎нашим ‎ночным ‎приключением,‏ ‎которое‏ ‎чуть‏ ‎не ‎закончилась‏ ‎для ‎нас‏ ‎печально.

Бутылка ‎вина‏ ‎почти‏ ‎закончилась ‎и‏ ‎настроение ‎у ‎всех ‎было ‎расслабленным.‏ ‎Угли ‎еще‏ ‎весело‏ ‎перемигивались ‎и ‎давали‏ ‎хороший ‎жар.‏ ‎Спать ‎уже ‎почти ‎не‏ ‎хотелось.‏ ‎Пора ‎было‏ ‎начать ‎дегустировать‏ ‎главное ‎блюдо. ‎Я ‎начал ‎выкатывать‏ ‎веточкой‏ ‎обугленные ‎шарики‏ ‎картошки ‎и‏ ‎как ‎высшую ‎награду ‎вручать ‎друзьям.‏ ‎Разве‏ ‎что‏ ‎на ‎грудь,‏ ‎как ‎ордена‏ ‎не ‎вешал.‏ ‎И‏ ‎конечно ‎не‏ ‎забыл ‎и ‎себя ‎любимого. ‎С‏ ‎нетерпением ‎разломил,‏ ‎еще‏ ‎обжигающую ‎пальцы, ‎картофелину.‏ ‎Внутри ‎оказалась‏ ‎желто-белая ‎с ‎рваными ‎краями‏ ‎мякоть,‏ ‎от ‎которой‏ ‎шел ‎легкий‏ ‎пар. ‎О, ‎этот ‎божественный ‎аромат‏ ‎печеной‏ ‎картошки. ‎Я‏ ‎осторожно ‎надкусил‏ ‎ее ‎обугленный ‎край ‎и ‎перекатил‏ ‎на‏ ‎язык‏ ‎горячую ‎крахмалистую‏ ‎мякоть, ‎закрыв‏ ‎глаза ‎от‏ ‎удовольствия.‏ ‎С ‎небес‏ ‎на ‎грешную ‎землю ‎меня ‎вернул‏ ‎разочарованный ‎голос‏ ‎Ногая:‏ ‎–Ээ. ‎И ‎из-за‏ ‎этого ‎я‏ ‎рисковал ‎жизнью?

Он ‎недоуменно ‎крутил‏ ‎на‏ ‎ноже ‎дымящуюся‏ ‎черную ‎картофелину.

– И‏ ‎что ‎вы ‎в ‎этой ‎картошке‏ ‎нашли?‏ ‎– ‎продолжил‏ ‎Ногай ‎счищая‏ ‎пригорелую ‎кожицу, ‎и ‎портя ‎своим‏ ‎нытьем,‏ ‎все‏ ‎мое ‎приподнятое‏ ‎картофельное ‎настроение.

– Вот‏ ‎свежо ‎добытая‏ ‎лосятина.‏ ‎Вот ‎это‏ ‎да. ‎Нарезаешь ‎ее ‎большими ‎кусками‏ ‎в ‎казан.‏ ‎Да.‏ ‎Еще ‎туда ‎пряные‏ ‎травы ‎и‏ ‎соль ‎по ‎вкусу, ‎а‏ ‎потом‏ ‎заливаешь ‎все‏ ‎водой ‎и‏ ‎томишь ‎на ‎костре ‎всю ‎ночь,‏ ‎–‏ ‎мечтательно ‎произнес‏ ‎Ногай.

Он ‎зажмурился‏ ‎от ‎удовольствия ‎и ‎проглотил ‎комок‏ ‎в‏ ‎горле.

– Потом‏ ‎достаешь ‎лосиное‏ ‎ребро, ‎а‏ ‎мясо ‎на‏ ‎нем‏ ‎прям ‎еле‏ ‎держится ‎и ‎тает ‎во ‎рту.‏ ‎А ‎какой‏ ‎бульон!‏ ‎А ‎запах! ‎Такого‏ ‎бульона ‎вы‏ ‎никогда... ‎– ‎тут ‎он‏ ‎пришел‏ ‎в ‎себя‏ ‎и ‎подозрительно‏ ‎посмотрел ‎на ‎наши ‎удивленные ‎лица,‏ ‎с‏ ‎отвисшими ‎челюстями.

Я‏ ‎реально ‎не‏ ‎ожидал ‎от ‎Ногая ‎такой ‎оды‏ ‎тушеной‏ ‎лосятине,‏ ‎что ‎даже‏ ‎перестал ‎жевать.

– Ээ.‏ ‎Да ‎ничего‏ ‎вы‏ ‎в ‎таежной‏ ‎кухне ‎не ‎понимаете. ‎Да ‎что‏ ‎я ‎тут‏ ‎вообще‏ ‎перед ‎вами ‎городскими‏ ‎распинаюсь, ‎–‏ ‎расстроено ‎махнул ‎рукой ‎Ногай.

Мы‏ ‎с‏ ‎Федей ‎понимающе‏ ‎друг ‎с‏ ‎другом ‎переглянулись ‎и ‎громко ‎расхохотались.

­– Ээ.‏ ‎Да‏ ‎ну ‎вас‏ ‎к ‎черту,‏ ‎– ‎сказал ‎Ногай ‎обиженным ‎тоном‏ ‎и‏ ‎отдав‏ ‎недоеденную ‎картофелину‏ ‎Феде, ‎пошел‏ ‎спать.

Читать: 17+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 15. Воевать по-французски.

Танки ‎быстро‏ ‎приближались, ‎поднимая ‎вверх ‎облака ‎пыли‏ ‎и ‎синеватого‏ ‎дыма.‏ ‎Урчание ‎моторов ‎и‏ ‎лязг ‎гусениц‏ ‎был ‎уже ‎отчетливо ‎слышен.‏ ‎Первым‏ ‎ехал ‎советский‏ ‎танк ‎Т-26.

Я‏ ‎сначала ‎обрадовался ‎не ‎на ‎шутку‏ ‎и‏ ‎начал ‎махать‏ ‎рукой ‎в‏ ‎приветствии, ‎решив, ‎что ‎это ‎наши‏ ‎прорвались‏ ‎в‏ ‎крепость. ‎Но‏ ‎потом ‎увидел,‏ ‎что ‎за‏ ‎ним,‏ ‎не ‎отставая,‏ ‎ехал ‎другой ‎танк, ‎довольно ‎странного,‏ ‎для ‎советского‏ ‎солдата,‏ ‎вида. ‎Он ‎напоминал‏ ‎мне ‎раздувшуюся‏ ‎от ‎важности ‎матрешку. ‎Тень‏ ‎сомнения‏ ‎стерла ‎с‏ ‎моего ‎лица‏ ‎радостную ‎улыбку, ‎а ‎рука ‎еще‏ ‎сильнее‏ ‎сжала ‎винтовку.‏ ‎Майор ‎закричал‏ ‎из-за ‎всех ‎сил: ‎– ‎Немецкие‏ ‎танки!‏ ‎Рассредоточится!‏ ‎Найти ‎укрытие!

Мимо‏ ‎нас ‎пробежали‏ ‎два ‎солдатика‏ ‎неся‏ ‎своего ‎раненого‏ ‎товарища ‎в ‎плащ-палатке. ‎Из ‎дула‏ ‎пушки ‎Т-26‏ ‎взметнулась‏ ‎вспышка ‎огня ‎и‏ ‎облако ‎белого‏ ‎дыма ‎осталось ‎позади ‎стремительно‏ ‎надвигающегося‏ ‎танка. ‎Дрогнула‏ ‎земля. ‎В‏ ‎воздух ‎поднялись ‎клубы ‎серо-черного ‎дыма‏ ‎и‏ ‎пыли. ‎Вместо‏ ‎пробежавших ‎бойцов‏ ‎осталась ‎только ‎небольшая ‎дымящаяся ‎воронка,‏ ‎да‏ ‎три‏ ‎искореженных ‎взрывом‏ ‎тела. ‎Этот‏ ‎взрыв ‎задел‏ ‎и‏ ‎нас, ‎мы‏ ‎упали ‎и ‎меня ‎обдало ‎дождем‏ ‎из ‎земли‏ ‎и‏ ‎крови. ‎Ногай ‎был‏ ‎рядом ‎и‏ ‎стряхнув ‎с ‎головы ‎чернозем,‏ ‎начал‏ ‎оглядываться, ‎где‏ ‎бы ‎укрыться.‏ ‎Майор ‎лежал ‎внедалеке ‎держась ‎за‏ ‎свою‏ ‎голову ‎двумя‏ ‎руками ‎и‏ ‎стонал. ‎

­– Ты ‎как ‎? ‎–‏ ‎спросил‏ ‎у‏ ‎меня ‎Ногай.‏ ‎

– Порядок. ‎Это‏ ‎не ‎моя‏ ‎кровь,‏ ‎а ‎ребят,‏ ‎– ‎я ‎кивнул ‎на ‎раскиданные‏ ‎рядом ‎тела.‏ ‎

– Тогда‏ ‎хватаем ‎Майора ‎и‏ ‎поползли,– ‎Ногай‏ ‎показал ‎рукой ‎в ‎сторону‏ ‎свежей‏ ‎воронки.

Затащив ‎Майора‏ ‎в ‎укрытие,‏ ‎мы ‎услышали ‎чьи-то ‎стоны. ‎Один‏ ‎из‏ ‎солдат, ‎попавший‏ ‎под ‎взрыв‏ ‎снаряда, ‎еще ‎был ‎жив, ‎хотя‏ ‎ему‏ ‎оторвало‏ ‎ногу ‎и‏ ‎она ‎висела‏ ‎на ‎тонких‏ ‎лоскутах‏ ‎кожи. ‎Стянули‏ ‎в ‎воронку ‎и ‎его ‎бедолагу.‏ ‎Он ‎что-то‏ ‎хрипел‏ ‎про ‎письмо ‎в‏ ‎кармане, ‎но‏ ‎мы ‎не ‎обращая ‎на‏ ‎это‏ ‎внимания ‎быстро‏ ‎ножами ‎освободили‏ ‎раненого ‎от ‎ошметков ‎его ‎плоти‏ ‎и‏ ‎перетянули ‎обрубок‏ ‎ноги ‎ремнем.‏ ‎Солдат ‎дико ‎заорал ‎и ‎потерял‏ ‎сознание.‏ ‎Майор‏ ‎от ‎этого‏ ‎крика ‎пришел‏ ‎в ‎себя‏ ‎и‏ ‎подполз ‎к‏ ‎солдату. ‎Он ‎сжал ‎его ‎руку‏ ‎и ‎прокричал:‏ ‎–‏ ‎Потерпи ‎сынок! ‎–‏ ‎но ‎тот‏ ‎его ‎не ‎слышал. ‎Из‏ ‎ушей‏ ‎командира ‎стекали‏ ‎струйки ‎алой‏ ‎крови, ‎прямо ‎на ‎воротник ‎грязной‏ ‎гимнастерки.‏ ‎Он ‎был‏ ‎сильно ‎контужен.‏ ‎Несмотря ‎на ‎это ‎он ‎приподнялся‏ ‎из‏ ‎воронки‏ ‎и ‎начал‏ ‎осматривать ‎поле‏ ‎боя.

Наши ‎солдаты‏ ‎отступали,‏ ‎пытаясь ‎стрелять‏ ‎по ‎танкам ‎из ‎винтовок. ‎Но‏ ‎против ‎толстой‏ ‎брони‏ ‎это ‎было ‎бесполезно.‏ ‎Вражеские ‎танки‏ ‎остановились ‎в ‎100 ‎метрах‏ ‎от‏ ‎нас ‎и‏ ‎начали ‎расстреливать‏ ‎беззащитную ‎человеческую ‎массу, ‎превращая ‎отступавших‏ ‎красноармейцев‏ ‎в ‎фарш‏ ‎из ‎костей,‏ ‎мяса ‎и ‎земли. ‎Майор ‎срывая‏ ‎голос‏ ‎кричал‏ ‎солдатам: ‎–‏ ‎В ‎укрытие!‏ ‎Ложись! ‎–но‏ ‎его‏ ‎никто, ‎кроме‏ ‎нас, ‎не ‎слышал, ‎и ‎бойцы‏ ‎погибали ‎отступая.‏ ‎Наконец‏ ‎отступление ‎превратилось ‎просто‏ ‎в ‎повальное‏ ‎бегство.

Ситуация ‎складывалась ‎хуже ‎некуда.‏ ‎Ногай‏ ‎пытался ‎стрелять‏ ‎из ‎снайперской‏ ‎винтовки ‎по ‎амбразурам ‎танков, ‎но‏ ‎безуспешно.‏ ‎Тут ‎мой‏ ‎взгляд ‎упал‏ ‎на ‎невдалеке ‎лежащего ‎немца, ‎убитого‏ ‎в‏ ‎недавней‏ ‎рукопашной ‎схватке.‏ ‎На ‎его‏ ‎черном ‎поясе‏ ‎виднелась‏ ‎деревянная ‎ручка‏ ‎с ‎завинчивающейся ‎металлической ‎крышкой. ‎Граната!‏ ‎Я ‎быстро‏ ‎пополз‏ ‎в ‎сторону ‎немца.‏ ‎Танки ‎довольно‏ ‎часто ‎стреляли ‎и ‎прилично‏ ‎надымили‏ ‎вокруг ‎себя.‏ ‎И ‎был‏ ‎шанс ‎подползти ‎к ‎мертвому ‎владельцу‏ ‎гранаты‏ ‎незаметно ‎для‏ ‎немецких ‎танкистов.‏ ‎И ‎этим ‎шансом ‎я ‎воспользовался.‏ ‎После‏ ‎тщательного‏ ‎обыска, ‎у‏ ‎немца ‎нашлось‏ ‎еще ‎две‏ ‎гранаты‏ ‎в ‎рюкзаке.‏ ‎Итого ‎три ‎гранаты, ‎уже ‎кое-что.

Возвратившись‏ ‎в ‎воронку‏ ‎я‏ ‎отрезал ‎ножом ‎от‏ ‎валявшейся ‎тут‏ ‎же ‎чей-то ‎плащ-палатки ‎несколько‏ ‎полосок‏ ‎ткани ‎и‏ ‎связал ‎из‏ ‎трех ‎гранат ‎одну ‎противотанковую. ‎

Майор‏ ‎оценил‏ ‎мою ‎идею‏ ‎и ‎хлопнув‏ ‎меня ‎по ‎плечу ‎перекрестил: ‎–‏ ‎Ну‏ ‎давай‏ ‎Васек, ‎на‏ ‎тебя ‎вся‏ ‎надежда ‎сынок.‏ ‎

– Я‏ ‎же ‎комсомолец!‏ ‎– ‎вылупил ‎я ‎на ‎него‏ ‎удивленные ‎глаза.

Майор‏ ‎только‏ ‎поморщился ‎и ‎махнул‏ ‎рукой. ‎Никогда‏ ‎не ‎думал, ‎что ‎Майор‏ ‎настолько‏ ‎религиозен. ‎В‏ ‎глубокой ‎задумчивости,‏ ‎я ‎сжимая ‎в ‎руке ‎связку‏ ‎гранат,‏ ‎пополз ‎к‏ ‎танкам. ‎Майор‏ ‎назвал ‎меня ‎сынком, ‎и ‎даже‏ ‎перекрестил,‏ ‎потому‏ ‎что ‎беспокоится‏ ‎за ‎меня‏ ‎– ‎думал‏ ‎я‏ ‎и ‎на‏ ‎душе ‎мне ‎было ‎хорошо ‎и‏ ‎я ‎не‏ ‎думал‏ ‎об ‎опасности.

Сначала ‎все‏ ‎шло, ‎как‏ ‎я ‎рассчитывал. ‎Я ‎ловко‏ ‎полз‏ ‎между ‎тел,‏ ‎а ‎где-то‏ ‎и ‎по ‎телам ‎погибших ‎своих‏ ‎и‏ ‎вражеских ‎солдат.‏ ‎Двигался ‎при‏ ‎выстрелах ‎и ‎замирал ‎в ‎паузах‏ ‎между‏ ‎ними.‏ ‎Т-26 ‎был‏ ‎уже ‎близко,‏ ‎и ‎можно‏ ‎было‏ ‎рассмотреть ‎на‏ ‎его ‎зеленой ‎броне, ‎наспех ‎намалеванный,‏ ‎черно- ‎белый‏ ‎крест.‏ ‎Метров ‎через ‎тридцать,‏ ‎меня ‎все-таки‏ ‎заметил ‎немецкий ‎экипаж ‎захваченного‏ ‎советского‏ ‎танка ‎и‏ ‎они ‎перестали‏ ‎расстреливать ‎наших ‎отступающих ‎бойцов ‎и‏ ‎занялись‏ ‎только ‎мной.‏ ‎«Какая ‎честь,‏ ‎однако, ‎один ‎танк ‎против ‎одного‏ ‎советского‏ ‎бойца.‏ ‎Прямо ‎таки‏ ‎коррида»,– ‎пришла‏ ‎в ‎голову‏ ‎дурацкая‏ ‎мысль. ‎Башня‏ ‎танка ‎вооруженная ‎пушкой ‎и ‎пулеметом,‏ ‎задвигалась ‎в‏ ‎мою‏ ‎сторону. ‎Я ‎подскочил‏ ‎и ‎сделал‏ ‎спринтерский ‎рывок ‎в ‎сторону‏ ‎влево.‏ ‎Башня ‎танка‏ ‎не ‎успевала‏ ‎поворачиваться ‎за ‎мной ‎и ‎танк‏ ‎поехал‏ ‎быстро ‎назад,‏ ‎его ‎гусеницы‏ ‎заскользили, ‎выкидывая ‎перед ‎собой ‎фонтаны‏ ‎грязи.‏ ‎Немцы‏ ‎пытались ‎взять‏ ‎меня ‎в‏ ‎свой ‎сектор‏ ‎обстрела.

Время‏ ‎как ‎будто‏ ‎остановилось. ‎На ‎расстоянии ‎броска ‎гранаты‏ ‎был ‎второй‏ ‎танк,‏ ‎который ‎продолжал ‎вести‏ ‎огонь ‎по‏ ‎нашим ‎солдатам. ‎И ‎только‏ ‎сейчас‏ ‎я ‎понял‏ ‎в ‎какую‏ ‎авантюру ‎я ‎ввязался. ‎Только ‎сейчас‏ ‎я‏ ‎понял ‎этот‏ ‎прощальный ‎взгляд‏ ‎Ногая ‎и ‎почему ‎Майор ‎меня‏ ‎перекрестил‏ ‎напоследок.‏ ‎Я ‎вспомнил,‏ ‎как ‎молилась‏ ‎моя ‎бабушка,‏ ‎зажигая‏ ‎свечу ‎перед‏ ‎полустертыми ‎иконами ‎в ‎нашем ‎старом‏ ‎деревенском ‎доме.‏ ‎И‏ ‎горячо ‎зашептал ‎слова‏ ‎молитвы, ‎прося‏ ‎сохранить ‎мне ‎мою ‎жизнь‏ ‎и‏ ‎обещая ‎непременно‏ ‎сходить ‎в‏ ‎церковь, ‎как ‎только ‎будет ‎возможность.

Мне‏ ‎стало‏ ‎казаться, ‎что‏ ‎я ‎сплю,‏ ‎и ‎этот ‎кошмарный ‎сон ‎никогда‏ ‎не‏ ‎закончится.‏ ‎Т-26 ‎остановился,‏ ‎выехав ‎из‏ ‎зоны ‎поражения‏ ‎гранатой.‏ ‎Выбора ‎куда‏ ‎кидать ‎ее ‎теперь, ‎у ‎меня‏ ‎больше ‎не‏ ‎было.‏ ‎Я ‎судорожно ‎выдернул‏ ‎фарфоровый ‎белый‏ ‎шарик ‎на ‎веревке ‎из‏ ‎ручки‏ ‎гранаты ‎и‏ ‎с ‎силой‏ ‎метнул ‎связку ‎гранат ‎в ‎танковую‏ ‎матрешку.‏ ‎Раздался ‎взрыв.‏ ‎Матрешка ‎перестала‏ ‎стрелять ‎и ‎попыталась ‎уехать ‎назад.‏ ‎Но‏ ‎ее‏ ‎тут ‎же‏ ‎развернуло, ‎так‏ ‎как ‎взрывом‏ ‎сбило‏ ‎правую ‎гусеницу.‏ ‎Я ‎огляделся, ‎бежать ‎было ‎некуда.‏ ‎Только ‎внедалеке‏ ‎виднелись‏ ‎остатки ‎разбомбленной ‎полуторки.‏ ‎Ну ‎хоть‏ ‎какая-то ‎защита ‎и ‎я‏ ‎быстро,‏ ‎как ‎только‏ ‎мог, ‎побежал‏ ‎в ‎ее ‎сторону. ‎Обернувшись ‎на‏ ‎бегу,‏ ‎я ‎увидел,‏ ‎как ‎Т-26‏ ‎медленно ‎поднял ‎пушку ‎и ‎выстрелил.‏ ‎Раздался‏ ‎оглушительный‏ ‎взрыв. ‎Стало‏ ‎непривычно ‎светло‏ ‎и ‎какая-то‏ ‎мощная‏ ‎сила ‎подняла‏ ‎меня ‎над ‎землей, ‎а ‎потом‏ ‎отбросила ‎в‏ ‎сторону‏ ‎вниз. ‎Свет ‎в‏ ‎глазах ‎померк,‏ ‎и ‎наступила ‎кромешная ‎тьма.

Я‏ ‎очнулся‏ ‎в ‎темноте‏ ‎от ‎страшной‏ ‎боли ‎в ‎голове. ‎Где-то ‎рядом‏ ‎робко‏ ‎дрожал ‎свет‏ ‎свечи. ‎Я‏ ‎попытался ‎встать ‎и ‎застонал ‎от‏ ‎боли.‏ ‎Кожу‏ ‎на ‎лице,‏ ‎как ‎будто‏ ‎стянули. ‎Я‏ ‎потрогал‏ ‎голову ‎и‏ ‎обнаружил ‎на ‎лбу ‎огромную ‎шишку.‏ ‎В ‎остальном‏ ‎я‏ ‎себя ‎чувствовал ‎нормально.‏ ‎Даже ‎раненая‏ ‎нога ‎перестала ‎болеть ‎и‏ ‎больше‏ ‎не ‎беспокоила.‏ ‎Мелькнула ‎знакомая‏ ‎тень. ‎

– Федя, ‎Федюнчик, ‎– ‎позвал‏ ‎я.‏ ‎Мой ‎голос‏ ‎звучал ‎слабо‏ ‎и ‎непривычно ‎хрипло.

 Федя ‎подбежал ‎и‏ ‎радостно‏ ‎затрещал:‏ ‎– ‎Товарищ‏ ‎Котов, ‎короче‏ ‎как ‎мы‏ ‎все‏ ‎перепугались ‎за‏ ‎вас. ‎Как ‎хорошо ‎шо ‎вы‏ ‎очнулись. ‎Я‏ ‎типа‏ ‎думал, ‎шо ‎все‏ ‎уже. ‎Это‏ ‎Ногай ‎с ‎Майором ‎вас‏ ‎вытащили‏ ‎с ‎поля‏ ‎боя. ‎А‏ ‎потом ‎Ногай ‎короче ‎сидел ‎и‏ ‎долго‏ ‎колдовал ‎над‏ ‎вами. ‎Как‏ ‎вы ‎себя ‎чувствуете?

Я ‎поморщился ‎от‏ ‎Фединой‏ ‎трескотни,‏ ‎которая ‎казалось‏ ‎была ‎ударами‏ ‎гонга ‎над‏ ‎ухом.‏ ‎С ‎трудом‏ ‎приподнявшись, ‎сел ‎на ‎охапку ‎сена,‏ ‎служившем ‎мне‏ ‎постелью.‏ ‎Тело ‎ломило, ‎как‏ ‎будто ‎по‏ ‎мне ‎пробежало ‎стадо ‎слонов.‏ ‎Голова‏ ‎немного ‎прояснилась.‏ ‎

– Да ‎вроде‏ ‎нормально. ‎Только ‎есть ‎хочу, ‎–‏ ‎я‏ ‎улыбнулся ‎и‏ ‎Федя ‎куда-то‏ ‎убежал. ‎Минут ‎через ‎пять ‎он‏ ‎вернулся‏ ‎с‏ ‎парой ‎банок‏ ‎тушенки ‎и‏ ‎сухарем.

– Воды ‎нет,–‏ ‎сказал‏ ‎Федя ‎и‏ ‎с ‎извиняющейся ‎улыбкой ‎протянул ‎мне‏ ‎черную ‎бутылку.‏ ‎–‏ ‎Вино ‎трофейное ‎нашел,‏ ‎– ‎зашептал‏ ‎он ‎и ‎потом ‎пояснил,‏ ‎–‏ ‎наши ‎притащили‏ ‎кучу ‎немецких‏ ‎ранцев».

Я ‎одобряюще ‎кивнул. ‎Нереально ‎хотелось‏ ‎выпить.

Начали‏ ‎с ‎вина,‏ ‎которое ‎оказалось‏ ‎шампанским. ‎Никак ‎фрицы ‎хотели ‎его‏ ‎выпить‏ ‎во‏ ‎взятой ‎Брестской‏ ‎крепости. ‎Не‏ ‎срослось. ‎Ну‏ ‎теперь‏ ‎мы ‎его‏ ‎выпьем ‎за ‎свое ‎здоровье. ‎Я‏ ‎начал ‎открывать‏ ‎пробку‏ ‎и ‎немного ‎окатил‏ ‎Федю ‎белой‏ ‎шипящей ‎пеной. ‎Мы ‎рассмеялись‏ ‎и‏ ‎начали ‎отхлебывать‏ ‎из ‎бутылки‏ ‎по ‎очереди, ‎передавая ‎ее ‎друг‏ ‎другу.‏ ‎На ‎бутылке‏ ‎было ‎что-то‏ ‎написано ‎про ‎Францию. ‎Значит ‎будет‏ ‎французским.‏ ‎Шампанское‏ ‎оказалось ‎не‏ ‎хуже ‎нашего‏ ‎Советского ‎и‏ ‎приятно‏ ‎холодило ‎горло‏ ‎колючими ‎пузырьками.

Я ‎вспомнил ‎бой ‎и‏ ‎обещание ‎сходить‏ ‎в‏ ‎церковь. ‎И ‎подумал‏ ‎ну ‎да‏ ‎же ‎было ‎так ‎испугаться,‏ ‎чтобы‏ ‎удумать ‎к‏ ‎попам ‎в‏ ‎церковь ‎идти. ‎И ‎отмахнувшись ‎от‏ ‎было‏ ‎запротестовавшей ‎совести,‏ ‎подцепил ‎ножом‏ ‎из ‎консервы ‎большой ‎волокнистый ‎кусок‏ ‎мяса‏ ‎с‏ ‎янтарным ‎желе‏ ‎и ‎отправил‏ ‎его ‎к‏ ‎себе‏ ‎в ‎рот.‏ ‎Шишка ‎на ‎лбу ‎заходила ‎и‏ ‎заболела ‎в‏ ‎такт‏ ‎движениям ‎моей ‎челюсти.

Я‏ ‎застонал ‎и‏ ‎произнес: ‎– ‎Алягер ‎ком‏ ‎алягер.

– Это‏ ‎шо? ‎На‏ ‎немецком? ‎–‏ ‎спросил ‎с ‎интересом ‎Федя.

– Это ‎на‏ ‎французском‏ ‎Федя, ‎переводится‏ ‎«На ‎войне‏ ‎как ‎войне», ‎– ‎сказал ‎я‏ ‎с‏ ‎умным‏ ‎видом ‎старого‏ ‎профессора ‎философии,‏ ‎– ‎Жив‏ ‎остался,‏ ‎спасибо ‎и‏ ‎на ‎этом.

 – А-а-а, ‎– ‎восхищенно ‎протянул‏ ‎Федя. ‎Видно‏ ‎было‏ ‎что ‎мой ‎статус,‏ ‎в ‎его‏ ‎глазах, ‎поднялся ‎еще ‎на‏ ‎пару‏ ‎ступенек.

 «Что-то ‎меня‏ ‎на ‎французский‏ ‎сегодня ‎потянуло, ‎– ‎подумал ‎я,‏ ‎–‏ ‎после ‎французского‏ ‎шампанского. ‎Символично‏ ‎однако».

Пока ‎я ‎жевал, ‎Федя ‎рассказывал‏ ‎последние‏ ‎новости.‏ ‎Большинству ‎солдат‏ ‎удалось ‎вернуться‏ ‎в ‎форт,‏ ‎так‏ ‎как ‎танки‏ ‎внезапно ‎прекратили ‎обстрел. ‎Майор ‎перед‏ ‎строем ‎отчитал‏ ‎Федю‏ ‎за ‎бегство ‎с‏ ‎поля ‎боя‏ ‎и ‎пообещал ‎расстрелять ‎в‏ ‎следующий‏ ‎раз. ‎Федя‏ ‎на ‎слове‏ ‎расстрелять ‎запнулся ‎и ‎горестно ‎посмотрел‏ ‎на‏ ‎меня. ‎

Я‏ ‎сделал ‎из‏ ‎бутылки ‎глоток, ‎искрящейся ‎пузырьками ‎жидкости‏ ‎и‏ ‎сказал:‏ ‎– ‎Федя,‏ ‎ну ‎а‏ ‎ты ‎как‏ ‎думал?‏ ‎Мы ‎же‏ ‎на ‎войне. ‎А ‎ты ‎боевая‏ ‎единица, ‎на‏ ‎тебя‏ ‎твои ‎боевые ‎товарищи‏ ‎рассчитывают. ‎А‏ ‎ты ‎что ‎творишь?

Федя ‎задумался,‏ ‎потом‏ ‎тяжело ‎вздыхая,‏ ‎произнес: ‎–‏ ‎Да ‎я ‎же ‎типа ‎не‏ ‎специально.‏ ‎Короче. ‎Я‏ ‎сам ‎не‏ ‎понимаю, ‎шо ‎со ‎мной ‎происходит.‏ ‎Как‏ ‎будто‏ ‎мозг ‎хто-то‏ ‎отключает ‎в‏ ‎минуту ‎опасности.‏ ‎

Тут‏ ‎его ‎глаза‏ ‎загорелись ‎и ‎он ‎произнес ‎заговорщицки:‏ ‎– ‎Ногай‏ ‎обещал,‏ ‎шо ‎поможет ‎мне‏ ‎типа ‎преодолеть‏ ‎страх. ‎

Я ‎подавился ‎очередным‏ ‎глотком‏ ‎шампанского. ‎Наконец‏ ‎прокашлявшись ‎и‏ ‎смахнув ‎выступившую ‎слезу, ‎с ‎усмешкой‏ ‎развел‏ ‎руками: ‎–‏ ‎Ну ‎если‏ ‎Ногай ‎– ‎заслуженный ‎деревенский ‎психотерапевт‏ ‎в‏ ‎третьем‏ ‎поколении, ‎подключился,‏ ‎то ‎тогда‏ ‎конечно, ‎результат‏ ‎гарантирован.

Федя‏ ‎не ‎разделял‏ ‎моего ‎скепсиса: ‎– ‎Товарищ ‎Котов‏ ‎вы ‎его‏ ‎совсем‏ ‎не ‎знаете. ‎Короче‏ ‎вы ‎знаете‏ ‎каким ‎вас ‎сюда ‎принесли?‏ ‎Доктор‏ ‎сказала, ‎шо‏ ‎не ‎жилец‏ ‎вы ‎уже. ‎А ‎Ногай ‎шо-то‏ ‎сделал‏ ‎и ‎вон‏ ‎уже ‎через‏ ‎три ‎часа ‎сидите ‎и ‎смеетесь.

Проходившая‏ ‎мимо‏ ‎Доктор,‏ ‎как ‎будто‏ ‎услышав ‎что‏ ‎о ‎ней‏ ‎говорят,‏ ‎подошла ‎к‏ ‎нам. ‎

И ‎с ‎изумлением ‎уставилась‏ ‎на ‎меня:‏ ‎–‏ ‎Котов, ‎вы ‎как‏ ‎себя ‎чувствуете?‏ ‎Задерите ‎гимнастерку. ‎

– Да ‎с‏ ‎радостью.‏ ‎Со ‎мной‏ ‎все ‎в‏ ‎порядке ‎товарищ ‎военврач, ‎– ‎сказал‏ ‎я‏ ‎поднявшись ‎и‏ ‎оголил ‎живот‏ ‎с ‎мускулистыми ‎кубиками. ‎– ‎А‏ ‎как‏ ‎вас‏ ‎зовут? ‎–‏ ‎начал ‎я‏ ‎подкатывать. ‎

Доктор‏ ‎молчала‏ ‎и ‎задрала‏ ‎мою ‎гимнастерку ‎еще ‎выше ‎подсвечивая‏ ‎себе ‎фонариком.‏ ‎И‏ ‎только ‎ахнула ‎от‏ ‎удивления ‎коснувшись‏ ‎меня ‎холодными ‎тонкими ‎пальцами.‏ ‎Я‏ ‎посмотрел ‎туда,‏ ‎где ‎лежал‏ ‎ее ‎палец ‎и ‎увидел ‎только‏ ‎небольшой‏ ‎розовый ‎рубец.‏ ‎«Это ‎что‏ ‎еще ‎такое? ‎Раньше ‎его ‎не‏ ‎было»,–‏ ‎с‏ ‎тревогой ‎подумал‏ ‎я.

– Не ‎может‏ ‎такого ‎быть.‏ ‎Наверное‏ ‎я ‎просто‏ ‎ошиблась, ‎– ‎наконец ‎произнесла ‎Доктор,‏ ‎разговаривая ‎будто‏ ‎бы‏ ‎сама ‎с ‎собой.‏ ‎

– С ‎чем‏ ‎ошиблись? ‎– ‎не ‎понял‏ ‎я.

 – Да‏ ‎с ‎вашей‏ ‎раной. ‎Тут‏ ‎темно, ‎а ‎вы ‎весь ‎в‏ ‎крови‏ ‎были, ‎когда‏ ‎вас ‎сюда‏ ‎принесли,– ‎докторша ‎посмотрела ‎на ‎опустошенные‏ ‎две‏ ‎банки‏ ‎тушенки ‎и‏ ‎удивленно ‎произнесла:‏ ‎– ‎Я‏ ‎смотрю‏ ‎Котов ‎вы‏ ‎быстро ‎пошли ‎на ‎поправку.

– Дорогой ‎Доктор‏ ‎да ‎со‏ ‎мной‏ ‎все ‎в ‎порядке.‏ ‎Любовь ‎к‏ ‎вам ‎обожгла ‎мое ‎сердце‏ ‎и‏ ‎свершилось ‎чудо.‏ ‎Разрешите ‎угостить‏ ‎вас ‎французским ‎шампанским ‎за ‎спасение‏ ‎моей‏ ‎жизни ‎и‏ ‎в ‎честь‏ ‎дня ‎взятия ‎Бастилии, ‎– ‎улыбаясь‏ ‎сказал‏ ‎я,‏ ‎заигрывающим ‎тоном‏ ‎и ‎немного‏ ‎заплетающимся ‎языком.

Точного‏ ‎дня‏ ‎взятия ‎я‏ ‎не ‎помнил, ‎но ‎точно ‎мог‏ ‎поручиться, ‎что‏ ‎дело‏ ‎было ‎летом. ‎То‏ ‎ли ‎игристое‏ ‎вино ‎ударило ‎мне ‎в‏ ‎голову,‏ ‎то ‎ли‏ ‎прикосновение ‎нежной‏ ‎женской ‎руки ‎к ‎моему ‎молодому‏ ‎телу‏ ‎на ‎меня‏ ‎так ‎подействовало,‏ ‎но ‎я ‎решил ‎больше ‎не‏ ‎вздыхать‏ ‎глядя‏ ‎на ‎красивую‏ ‎врачиху, ‎а‏ ‎брать ‎быка‏ ‎за‏ ‎рога. ‎А‏ ‎скорее ‎оба ‎фактора ‎сыграли ‎свою‏ ‎роль, ‎что‏ ‎я‏ ‎набрался ‎наглости ‎такое‏ ‎выпалить ‎старшему‏ ‎по ‎званию.

Доктор ‎нахмурилась ‎и‏ ‎укоряюще‏ ‎произнесла: ‎–‏ ‎Я ‎вас‏ ‎в ‎лазарете ‎не ‎держу, ‎ресторан‏ ‎тут‏ ‎при ‎свечах‏ ‎устроили ‎и‏ ‎работать ‎мешаете. ‎И ‎вообще ‎для‏ ‎заигрываний‏ ‎не‏ ‎то ‎место‏ ‎и ‎время‏ ‎выбрали, ‎солдат.‏ ‎Посмотрите‏ ‎на ‎раненых‏ ‎и ‎умирающих ‎ребят.

Доктор ‎обвела ‎рукой‏ ‎полутемное ‎пространство‏ ‎каземата‏ ‎с ‎лежащими, ‎стонущими‏ ‎ранеными. ‎Я‏ ‎огляделся ‎и ‎только ‎сейчас‏ ‎осознал‏ ‎где ‎нахожусь.‏ ‎Я ‎настолько‏ ‎уже ‎привык ‎к ‎виду ‎крови‏ ‎и‏ ‎очерствел, ‎что‏ ‎уже ‎не‏ ‎замечал ‎боли ‎и ‎смерти ‎вокруг.‏ ‎Я‏ ‎мигом‏ ‎протрезвел ‎и‏ ‎виновато ‎протянул:‏ ‎– ‎Ну...

Из‏ ‎темноты‏ ‎неожиданно ‎появился‏ ‎Майор ‎и ‎закончил ‎мою ‎фразу:‏ ‎– ‎Ну‏ ‎ты‏ ‎Васек ‎нас ‎напугал.‏ ‎Весь ‎в‏ ‎крови ‎был. ‎Хорошо ‎Ногай,‏ ‎каким‏ ‎то ‎старым‏ ‎таежным ‎способом,‏ ‎тебе ‎кровь ‎остановил, ‎а ‎то‏ ‎точно‏ ‎не ‎дотащили‏ ‎бы.

Доктор ‎сморщила‏ ‎хорошенькое ‎лицо ‎в ‎саркастической ‎улыбке‏ ‎на‏ ‎выражении‏ ‎«старый ‎таежный‏ ‎способ».

Майор ‎заметил‏ ‎это, ‎осекся‏ ‎и‏ ‎продолжил: ‎–‏ ‎Ну ‎и ‎наш ‎Доктор ‎тебя‏ ‎вылечила. ‎Докторша‏ ‎запротестовала:‏ ‎– ‎Да ‎не‏ ‎был ‎ваш‏ ‎Котов ‎ранен. ‎Раны ‎так‏ ‎быстро‏ ‎не ‎лечатся.‏ ‎Так ‎ерунда,‏ ‎легкая ‎контузия.

Я ‎вытянулся ‎перед ‎Майором‏ ‎во‏ ‎фрунт: ‎–‏ ‎Товарищ ‎Майор,‏ ‎я ‎в ‎порядке. ‎Разрешите ‎защищать‏ ‎Родину‏ ‎дальше.‏ ‎

Майор ‎вопросительно‏ ‎посмотрел ‎на‏ ‎доктора.

– Да ‎в‏ ‎порядке‏ ‎он. ‎Вон‏ ‎аппетит ‎какой. ‎Уже ‎алкоголь ‎в‏ ‎себя ‎заливает‏ ‎и‏ ‎ко ‎мне ‎с‏ ‎любовью ‎пристает,–‏ ‎Доктор ‎устало ‎улыбнулась ‎и‏ ‎показала‏ ‎на ‎пустые‏ ‎банки ‎из‏ ‎под ‎тушенки ‎и ‎початую ‎бутылку.

Майор,‏ ‎при‏ ‎словах ‎про‏ ‎любовь, ‎поперхнулся‏ ‎и ‎торопливо ‎сказал ‎мне: ‎–‏ ‎Ну‏ ‎пошли‏ ‎сынок. ‎Раз‏ ‎здоров, ‎будет‏ ‎у ‎меня‏ ‎для‏ ‎тебя ‎с‏ ‎Ногаем ‎секретное ‎задание.

Поднявшись ‎на ‎вверх‏ ‎вала ‎форта‏ ‎Майор‏ ‎протянул ‎мне ‎бинокль:‏ ‎– ‎Смотри‏ ‎вон ‎там, ‎– ‎он‏ ‎показал‏ ‎пальцем ‎в‏ ‎даль. ‎Я‏ ‎посмотрел ‎в ‎бинокль ‎и ‎увидел‏ ‎двух‏ ‎старых ‎бронированных‏ ‎знакомцев ‎–‏ ‎Т-26 ‎и ‎бронированную ‎матрешку. ‎Они‏ ‎недалеко‏ ‎уехали‏ ‎от ‎места‏ ‎дневной ‎схватки‏ ‎и ‎по‏ ‎всей‏ ‎видимости ‎немцы‏ ‎занимались ‎там ‎их ‎ремонтом. ‎Вокруг‏ ‎танков ‎суетились‏ ‎озабоченные‏ ‎танкисты ‎с ‎канистрами‏ ‎и ‎разным‏ ‎инструментом.

– Что ‎скажешь?

– Ну ‎чинится ‎фашист.‏ ‎Дал‏ ‎я ‎им‏ ‎прикурить ‎сегодня.

– Да‏ ‎чинится ‎и ‎завтра ‎наверняка ‎попробуют‏ ‎обстреливать‏ ‎форт. ‎А‏ ‎нам ‎этого‏ ‎не ‎надо.

– Понятно ‎товарищ ‎Майор. ‎У‏ ‎меня‏ ‎вопрос.‏ ‎Первый ‎танк‏ ‎наш, ‎а‏ ‎второй ‎что‏ ‎за‏ ‎чудо­невиданное?

– Это ‎Вася‏ ‎французский ‎танк ‎Somua ‎S35. ‎А‏ ‎немцы ‎их‏ ‎у‏ ‎французов ‎видать ‎погонять‏ ‎взяли.

«Опять ‎французы,‏ ‎везет ‎же ‎мне ‎сегодня‏ ‎на‏ ‎них ‎что–то»,–‏ ‎подумал ‎я.‏ ‎

– Вообщем ‎насчет ‎секретного ‎задания. ‎Раз‏ ‎вы‏ ‎с ‎Ногаем‏ ‎такие ‎везучие‏ ‎пойдете ‎к ‎этим ‎танкам ‎в‏ ‎немецкой‏ ‎форме‏ ‎и ‎попробуете‏ ‎сжечь ‎их,‏ ‎– ‎начал‏ ‎спокойно‏ ‎рассказывать ‎Майор.

Я‏ ‎уставился ‎на ‎Майора: ‎– ‎А‏ ‎какой ‎немец‏ ‎то‏ ‎из ‎Ногая? ‎Как‏ ‎увидят ‎его,‏ ‎так ‎сразу ‎определят, ‎что‏ ‎не‏ ‎истинный ‎ариец.‏ ‎И ‎чем‏ ‎жечь? ‎Спичками?

Майор ‎рассмеялся ‎и ‎ответил:‏ ‎–‏ ‎Насчет ‎не‏ ‎арийской ‎внешности‏ ‎Ногая ‎ты ‎прав. ‎Но ‎в‏ ‎темноте‏ ‎я‏ ‎думаю ‎проскочите.‏ ‎А ‎насчет‏ ‎чем ‎жечь.

Майор‏ ‎посерьезнел:‏ ‎– ‎Слышал‏ ‎про ‎коктейли ‎Молотова ‎?

Я ‎кивнул.

 – Так‏ ‎вот,— ‎продолжил‏ ‎Майор,‏ ‎– ‎когда ‎я‏ ‎был ‎на‏ ‎финской ‎войне, ‎то ‎противник‏ ‎довольно‏ ‎эффективно ‎применял‏ ‎их ‎против‏ ‎наших ‎танков. ‎А ‎это ‎просто‏ ‎обычная‏ ‎бутылка ‎с‏ ‎зажигательной ‎смесью.‏ ‎И ‎вот ‎я ‎думаю ‎гранаты‏ ‎гранатами,‏ ‎а‏ ‎зажигательная ‎смесь‏ ‎поэфективнее ‎в‏ ‎разы ‎будет,‏ ‎если‏ ‎кинуть ‎в‏ ‎моторное ‎отделение, ‎позади ‎башни ‎танк.

Майор‏ ‎вдруг ‎внимательно‏ ‎посмотрел‏ ‎на ‎меня ‎и‏ ‎поменял ‎тему:‏ ‎– ‎Ну ‎если ‎бы‏ ‎не‏ ‎ты ‎со‏ ‎своими ‎гранатами,‏ ‎лежать ‎бы ‎нам ‎всем ‎сейчас‏ ‎в‏ ‎том ‎поле.‏ ‎После ‎твоей‏ ‎атаки, ‎танкам ‎стало ‎не ‎до‏ ‎нас‏ ‎и‏ ‎они ‎перешли‏ ‎к ‎глухой‏ ‎обороне. ‎Получается‏ ‎спас‏ ‎ты ‎нас,‏ ‎сынок, ‎сегодня.

Я ‎только ‎пожал ‎плечами:‏ ‎– ‎Обычное‏ ‎дело,‏ ‎товарищ ‎Майор. ‎Алягер‏ ‎ком ‎алягер.

А‏ ‎у ‎самого ‎от ‎похвалы‏ ‎стало‏ ‎теплее ‎на‏ ‎душе ‎и‏ ‎опять ‎сыном ‎меня ‎назвал ‎и‏ ‎я‏ ‎подумал: ‎«Все‏ ‎таки ‎душевный‏ ‎человек, ‎этот ‎Майор, ‎прям ‎как‏ ‎батя».

Пузырьки‏ ‎шампанского‏ ‎продолжали ‎бурлить‏ ‎в ‎моем‏ ‎мозгу ‎и‏ ‎я‏ ‎решился ‎поговорить‏ ‎с ‎Майром ‎о ‎врачихе: ‎–‏ ‎Товарищ ‎майор,‏ ‎А‏ ‎можно ‎вопрос?

– Давай ‎Васек

– А‏ ‎как ‎нашу‏ ‎врачиху ‎зовут? ‎

Майор ‎нахмурился:‏ ‎–‏ ‎Не ‎врачиха,‏ ‎а ‎товарищ‏ ‎военврач. ‎И ‎вообще ‎она ‎тебя‏ ‎старше‏ ‎по ‎званию‏ ‎– ‎старший‏ ‎лейтенант.

Увидев ‎мое ‎растерянное ‎лицо ‎Майор‏ ‎смягчился‏ ‎и‏ ‎спросил ‎с‏ ‎улыбкой: ‎–‏ ‎Что ‎влюбился?

Я‏ ‎краснея‏ ‎ответил: ‎–‏ ‎Ага. ‎

– А ‎как ‎же ‎невеста?

Тут‏ ‎я ‎не‏ ‎нашелся,‏ ‎что ‎ответить ‎и‏ ‎что-то ‎промычал‏ ‎не ‎членораздельное.

Майор ‎улыбнулся ‎и‏ ‎сказал:‏ ‎– ‎Дело‏ ‎молодое ‎конечно,‏ ‎сам ‎потом ‎разберешься. ‎Рая ‎ее‏ ‎зовут.

Я‏ ‎чуть ‎не‏ ‎подпрыгнул ‎от‏ ‎радости ‎и ‎заулыбался ‎Майору ‎в‏ ‎ответ‏ ‎и‏ ‎выпалил: ‎–‏ ‎Ну ‎теперь‏ ‎я ‎готов‏ ‎хоть‏ ‎к ‎черту‏ ‎в ‎пекло.

– Ну ‎ты ‎туда ‎примерно‏ ‎сегодня ‎ночью‏ ‎и‏ ‎отправишься. ‎Ладно ‎пошли‏ ‎коктейли ‎мешать,‏ ‎Казанова. ‎Алягер ‎ком ‎алягер,‏ ‎–‏ ‎рассмеялся ‎Майор‏ ‎и ‎по-дружески‏ ‎подмигнул ‎мне.

Мы ‎спустились ‎обратно ‎в‏ ‎казематы.‏ ‎Ногай ‎с‏ ‎Летчиком ‎встретили‏ ‎нас ‎у ‎одного ‎из ‎окон,‏ ‎рядом‏ ‎с‏ ‎зениткой. ‎Ногай‏ ‎был ‎необычно‏ ‎бледен ‎и‏ ‎под‏ ‎глазами ‎у‏ ‎него ‎были ‎синяки ‎от ‎усталости.‏ ‎Ногай ‎спросил‏ ‎меня‏ ‎про ‎мое ‎здоровье.‏ ‎Я ‎согнул‏ ‎руку ‎в ‎локте ‎напрягая‏ ‎упругий‏ ‎шарик ‎бицепса‏ ‎и ‎подмигнул‏ ‎Ногаю. ‎Потом, ‎хлопнув ‎дружески ‎его‏ ‎по‏ ‎плечу, ‎сказал:‏ ‎– ‎Спасибо‏ ‎дружище, ‎что ‎вытащил.

Ногай ‎пошатнулся, ‎но‏ ‎быстро‏ ‎восстановил‏ ‎равновесие ‎и‏ ‎улыбнулся.

Майор ‎вкратце‏ ‎рассказал ‎о‏ ‎своем‏ ‎плане. ‎Летчик,‏ ‎не ‎смотря ‎на ‎раненое ‎плечо,‏ ‎рвался ‎пойти‏ ‎с‏ ‎нами. ‎Но ‎Майор‏ ‎решил, ‎что‏ ‎от ‎двоих ‎бойцов ‎будет‏ ‎меньше‏ ‎шуму. ‎И‏ ‎работа ‎закипела.‏ ‎Знающие ‎люди ‎подсказали, ‎где ‎искать‏ ‎старую‏ ‎стеклянную ‎тару‏ ‎в ‎форте.‏ ‎Там ‎среди ‎битой ‎стеклотары, ‎нашлись‏ ‎шесть‏ ‎целых‏ ‎бутылок ‎из‏ ‎под ‎водки.‏ ‎Майор ‎аккуратно‏ ‎налил‏ ‎в ‎них‏ ‎слитый ‎с ‎бронетранспортера ‎бензин ‎и‏ ‎машинное ‎масло,‏ ‎а‏ ‎в ‎качестве ‎запала‏ ‎примотал ‎к‏ ‎горлышку ‎пропитанные ‎в ‎бензине‏ ‎куски‏ ‎тряпок. ‎–‏ ‎Ну ‎что‏ ‎угостим ‎фрицев ‎денатуратом?! ‎– ‎Майор‏ ‎подмигнул‏ ‎нам ‎с‏ ‎Ногаем, ‎с‏ ‎интересом ‎наблюдавшим ‎за ‎его ‎манипуляциями.‏ ‎Со‏ ‎стороны‏ ‎могло ‎показаться,‏ ‎что ‎добрый‏ ‎папа ‎учит‏ ‎своих‏ ‎детишек ‎делать‏ ‎по ‎весне ‎скворечник.

Вечерело. ‎Перед ‎Майором‏ ‎стояли ‎две‏ ‎фигуры‏ ‎в ‎помятой ‎немецкой‏ ‎форме ‎с‏ ‎автоматами ‎на ‎перевес, ‎а‏ ‎по‏ ‎их ‎карманам‏ ‎и ‎за‏ ‎ремнем ‎были ‎распихнуты ‎бутылки ‎с‏ ‎зажигательной‏ ‎смесью. ‎Сильно‏ ‎пахло ‎бензином.‏ ‎

Майор ‎протянул ‎мне ‎трофейную ‎немецкую‏ ‎зажигалку‏ ‎и‏ ‎бодро ‎сказал‏ ‎на ‎дорожку:‏ ‎– ‎Ну‏ ‎что‏ ‎сынки. ‎Будьте‏ ‎с ‎бутылками ‎и ‎огнем ‎осторожны.‏ ‎Ни ‎пуха,‏ ‎ни‏ ‎пера!

Я ‎улыбнулся ‎ему‏ ‎и ‎задорно‏ ‎ответил: ‎– ‎К ‎черту‏ ‎товарищ‏ ‎Майор!

Читать: 12+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 14. Бей штыком и прикладом крепко, а гранату кидай метко.

Майор ‎Гавриилов,‏ ‎после ‎нескольких ‎бессонных ‎ночей, ‎спал‏ ‎глубоким ‎тяжелым‏ ‎сном.‏ ‎Его ‎не ‎разбудила‏ ‎даже ‎бомбардировка‏ ‎форта ‎с ‎воздуха, ‎доносившаяся‏ ‎через‏ ‎толстые ‎стены‏ ‎глухим ‎уханьем.‏ ‎И ‎он ‎начал ‎просыпаться ‎только‏ ‎после‏ ‎того, ‎как‏ ‎его ‎начали‏ ‎сильно ‎трясти ‎за ‎плечо. ‎–Товарищ‏ ‎Майор,‏ ‎немцы‏ ‎сдаются, ‎–‏ ‎доносился ‎из‏ ‎далека ‎чей-то‏ ‎мужской‏ ‎голос. ‎Холодный‏ ‎пропахший ‎порохом ‎воздух ‎казематов ‎ударил‏ ‎ему ‎в‏ ‎нос.‏ ‎Майор ‎с ‎трудом‏ ‎разлепил ‎красные‏ ‎от ‎бессонницы ‎глаза. ‎Вокруг‏ ‎темнота.‏ ‎Ночь? ‎Где‏ ‎моя ‎жена?‏ ‎Где ‎я ‎вообще ‎нахожусь? ‎Какие‏ ‎немцы‏ ‎?

События ‎последних‏ ‎дней ‎медленно‏ ‎начали ‎возвращаться ‎в ‎его ‎памяти,‏ ‎как‏ ‎отдельные‏ ‎кадры ‎из‏ ‎старого ‎кинофильма.‏ ‎Утренняя ‎бомбежка.‏ ‎Разбитое‏ ‎окно ‎в‏ ‎спальне ‎и ‎горящие ‎шторы. ‎Упавший‏ ‎со ‎стены‏ ‎на‏ ‎пол ‎портрет ‎Сталина.‏ ‎До ‎смерти‏ ‎перепуганные ‎жена ‎и ‎ребенок.‏ ‎Быстрые‏ ‎сборы, ‎под‏ ‎звуки ‎рвущихся‏ ‎бомб ‎и ‎снарядов. ‎Горячий ‎спор‏ ‎с‏ ‎женой, ‎которая‏ ‎не ‎хотела‏ ‎его ‎отпускать, ‎а ‎сама ‎идти‏ ‎в‏ ‎убежище.‏ ‎Короткое ‎прощание‏ ‎с ‎родными,‏ ‎возможно ‎навсегда.‏ ‎Мертвые,‏ ‎изувеченные ‎взрывами‏ ‎бомб, ‎тела ‎полураздетых ‎мужчин, ‎женщин‏ ‎и ‎детей‏ ‎на‏ ‎дороге ‎перед ‎разрушенными‏ ‎домами ‎комсостава.‏ ‎Путь, ‎посреди ‎хаоса ‎и‏ ‎паники,‏ ‎до ‎Восточного‏ ‎форта. ‎Сбор‏ ‎в ‎организованный ‎отряд ‎остатков ‎деморализованных‏ ‎солдат‏ ‎и ‎офицеров.‏ ‎Первый ‎бой‏ ‎с ‎немцами, ‎когда ‎неожиданным ‎огнем‏ ‎всего‏ ‎лишь‏ ‎одного ‎пулемета,‏ ‎удалось ‎частично‏ ‎уничтожить ‎и‏ ‎обратить‏ ‎в ‎бегство‏ ‎целую ‎роту ‎немецких ‎солдат. ‎Немцы‏ ‎не ‎ожидали,‏ ‎что‏ ‎после ‎такой ‎бомбежки,‏ ‎кто-то ‎мог‏ ‎здесь ‎выжить.

– Немцы ‎сдаются, ‎–‏ ‎уже‏ ‎негромко ‎напомнил‏ ‎солдат. ‎Майор‏ ‎оторвался ‎от ‎воспоминаний ‎и ‎вернулся‏ ‎в‏ ‎реальность. ‎

– Немцы‏ ‎сдаются? ‎–‏ ‎переспросил ‎Майор. ‎Наши ‎что ‎ли‏ ‎подошли?‏ ‎–‏ ‎мелькнула ‎надежда‏ ‎в ‎его‏ ‎голове, ‎–‏ ‎Или‏ ‎парламентеры?

 – Немецкий ‎бронетранспортер‏ ‎едет ‎к ‎нам ‎с ‎белым‏ ‎флагом,– ‎уточнил‏ ‎солдат.

 – Пошли.‏ ‎Сейчас ‎посмотрим ‎кто‏ ‎там ‎сдается,‏ ‎– ‎сказал ‎тут ‎же‏ ‎проснувшийся‏ ‎Майор ‎и‏ ‎бодро ‎поднялся‏ ‎с ‎соломы. ‎

Они ‎подошли ‎к‏ ‎центральному‏ ‎из ‎трех‏ ‎окон ‎каземата.‏ ‎Бронированная ‎машина ‎заехала ‎внутрь ‎подковы‏ ‎Восточного‏ ‎форта‏ ‎и ‎сдавала‏ ‎к ‎форту‏ ‎задом. ‎Каково‏ ‎же‏ ‎было ‎удивление‏ ‎Майора, ‎когда ‎вместо ‎немцев, ‎он‏ ‎увидел ‎вылезающих‏ ‎из‏ ‎вражеской ‎машины ‎Котова,‏ ‎Федю ‎и‏ ‎еще ‎какого-то ‎молодого ‎светловолосого‏ ‎лейтенанта‏ ‎в ‎летной‏ ‎форме.

– Это ‎что‏ ‎еще ‎за ‎чудо ‎техники? ‎–‏ ‎спросил‏ ‎Майор, ‎выйдя‏ ‎во ‎внутренний‏ ‎двор ‎и ‎указывая ‎рукой ‎на‏ ‎не‏ ‎заглушенный,‏ ‎тарахтящий ‎трофей.‏ ‎Подскочивший ‎к‏ ‎нему ‎Котов‏ ‎кратко‏ ‎доложил ‎по‏ ‎форме ‎о ‎двух ‎сбитых ‎их‏ ‎зениткой ‎вражеских‏ ‎самолетах‏ ‎и ‎проведенной ‎операции‏ ‎по ‎спасению‏ ‎летчика, ‎с ‎захватом ‎бронемашины‏ ‎противника.

Майор‏ ‎не ‎смог‏ ‎сдержать ‎всю‏ ‎гамму ‎своих ‎чувств ‎и ‎по-отечески‏ ‎обнял‏ ‎обоих ‎рядовых:‏ ‎­– ‎Так‏ ‎держать ‎Васек. ‎Федя ‎молодец. ‎Представлю‏ ‎вас‏ ‎обоих‏ ‎к ‎наградам.

Федя‏ ‎почему-то ‎при‏ ‎этих ‎словах‏ ‎сильно‏ ‎покраснел.

Наконец ‎дошла‏ ‎очередь ‎до ‎Летчика, ‎и ‎он‏ ‎представился. ‎

– Пошли‏ ‎лейтенант,‏ ‎потолкуем, ‎– ‎Майор‏ ‎повел ‎Летчика‏ ‎внутрь ‎казематов.

– Ну ‎рассказывай, ‎–‏ ‎попросил‏ ‎Майор, ‎когда‏ ‎они ‎уселись‏ ‎на ‎импровизированную ‎мебель ‎из ‎ящиков.‏ ‎

Летчик‏ ‎согласно ‎кивнул:‏ ‎– ‎Да‏ ‎особо ‎нечего ‎рассказывать. ‎Разбомбили ‎наш‏ ‎аэродром‏ ‎с‏ ‎утра ‎в‏ ‎воскресенье. ‎Мы‏ ‎тут ‎недалеко‏ ‎базировались,‏ ‎в ‎километрах‏ ‎тридцати ‎от ‎вас. ‎Только ‎один‏ ‎самолет ‎чудом‏ ‎и‏ ‎уцелел. ‎Далеко ‎улететь‏ ‎не ‎удалось,‏ ‎всюду ‎немцы. ‎Где ‎наши‏ ‎даже‏ ‎не ‎знаю,‏ ‎но ‎думаю,‏ ‎что ‎километров ‎на ‎50–60 ‎немцы‏ ‎вклинились‏ ‎вглубь ‎нашей‏ ‎территории.

Майор ‎слушал‏ ‎Летчика ‎погруженный ‎в ‎свои ‎мысли.‏ ‎Прервал‏ ‎разговор‏ ‎запыхавшийся ‎Федя:‏ ‎–Товарищ ‎Майор,‏ ‎вернулся ‎отряд‏ ‎ушедший‏ ‎на ‎прорыв‏ ‎ночью.

Майор ‎с ‎Летчиком ‎спешно ‎поднялись‏ ‎и ‎пошли‏ ‎за‏ ‎солдатом. ‎В ‎центре‏ ‎каземата ‎стояло‏ ‎пошатываясь ‎десять ‎окровавленных, ‎еле‏ ‎живых‏ ‎бойцов, ‎все‏ ‎кто ‎смог‏ ‎пережить ‎эту ‎ночь.

Майор ‎только ‎спросил:‏ ‎–Что‏ ‎с ‎лейтенантом?

Старший‏ ‎группы ‎бойцов‏ ‎только ‎помотал ‎головой: ‎– ‎Все‏ ‎командиры‏ ‎и‏ ‎большинство ‎бойцов‏ ‎из ‎отряда‏ ‎в ‎поле‏ ‎полегли,‏ ‎рядом ‎с‏ ‎шоссе. ‎Единицам ‎удалось ‎прорваться.

– А ‎Ногай‏ ‎? ‎Ваш‏ ‎проводник.‏ ‎Он ‎прорвался ‎?‏ ‎– ‎схватил‏ ‎за ‎руку ‎солдата ‎Котов.‏ ‎Тот‏ ‎только ‎снова‏ ‎мрачно ‎помотал‏ ‎головой. ‎

Майор ‎махнул ‎рукой: ‎–‏ ‎Вольно.‏ ‎Отдыхайте ‎братцы.‏ ‎Кому ‎нужно‏ ‎проходите ‎в ‎лазарет.

Все ‎молчали.

Летчик ‎наконец‏ ‎спросил:‏ ‎–‏ ‎Так ‎что‏ ‎получается ‎мы‏ ‎в ‎ловушке‏ ‎?

Майор‏ ‎посмотрел ‎на‏ ‎него ‎пронзительным ‎взглядом: ‎– ‎Мы‏ ‎не ‎в‏ ‎ловушке,‏ ‎мы ‎у ‎фашистов,‏ ‎как ‎кость‏ ‎в ‎горле! ‎Наши ‎подойдут,‏ ‎я‏ ‎верю ‎в‏ ‎это,– ‎уже‏ ‎спокойно ‎закончил ‎Майор. ‎И ‎его‏ ‎уверенность‏ ‎была ‎настолько‏ ‎заразительна, ‎что‏ ‎передалась ‎всем ‎остальным ‎защитникам ‎форта.

Бойцы‏ ‎начали‏ ‎расходиться‏ ‎и ‎деловито‏ ‎занялись ‎своими‏ ‎текущими ‎делами.‏ ‎Даже‏ ‎Летчик, ‎который‏ ‎сначала ‎с ‎сомнением ‎смотрел ‎на‏ ‎Майора, ‎вдруг‏ ‎ощутил‏ ‎его ‎веру ‎и‏ ‎спокойствие ‎и‏ ‎тоже ‎поверил, ‎что ‎наши‏ ‎скоро‏ ‎подойдут. ‎Они‏ ‎ведь ‎не‏ ‎так ‎уж ‎и ‎далеко. ‎Майор‏ ‎обладал‏ ‎той ‎магнетической‏ ‎харизмой, ‎которая‏ ‎могла ‎убедить ‎самого ‎последнего ‎пессимиста‏ ‎в‏ ‎том,‏ ‎что ‎стакан‏ ‎с ‎водой‏ ‎наполовину ‎полон,‏ ‎а‏ ‎не ‎на‏ ‎половину ‎пуст.

– Немцы,– ‎послышался ‎крик. ‎Все‏ ‎кинулись ‎к‏ ‎окнам.‏ ‎Майор ‎закричал: ‎–‏ ‎Всем ‎занять‏ ‎свои ‎места.

Летчик ‎с ‎Котовым‏ ‎не‏ ‎сговариваясь ‎побежали‏ ‎к ‎бронетранспортеру‏ ‎и ‎затаились ‎там. ‎Котов ‎стянул‏ ‎с‏ ‎броневика ‎белый‏ ‎флаг, ‎который‏ ‎оказался ‎обычной ‎портянкой ‎и ‎спешно‏ ‎наматывал‏ ‎ее‏ ‎себе ‎на‏ ‎ногу. ‎Немцы‏ ‎растянулись ‎цепью‏ ‎и‏ ‎не ‎прячась,‏ ‎как ‎на ‎параде, ‎вышагивали ‎к‏ ‎форту. ‎Когда‏ ‎противник‏ ‎подошел ‎метров ‎на‏ ‎двести. ‎Майор‏ ‎скомандовал: ‎– ‎Огонь!

Форт ‎осветился‏ ‎вспышками‏ ‎выстрелов. ‎Счетверенный‏ ‎зенитный ‎пулемет‏ ‎в ‎центральном ‎аркообразном ‎окне ‎выдал‏ ‎длинную‏ ‎очередь ‎и‏ ‎выхватил ‎с‏ ‎пяток ‎немцев ‎в ‎середине ‎цепи.‏ ‎Застрекотал‏ ‎и‏ ‎пулемет ‎на‏ ‎захваченном ‎бронетранспортере.‏ ‎Со ‎всех‏ ‎окон‏ ‎и ‎верха‏ ‎вала ‎форта ‎пошел ‎плотный ‎винтовочный‏ ‎огонь. ‎Немцы‏ ‎залегли‏ ‎и ‎начали ‎отстреливаться.‏ ‎Вскоре ‎к‏ ‎немцам ‎прибыло ‎подкрепление ‎в‏ ‎виде‏ ‎двух ‎бронетранспортеров‏ ‎с ‎пулеметами‏ ‎и ‎около ‎взвода ‎свежих ‎пехотинцев.

Под‏ ‎прикрытием‏ ‎бронемашин ‎немцы‏ ‎снова ‎начали‏ ‎наступать. ‎Было ‎ощущение, ‎что ‎противник‏ ‎был‏ ‎пьян.‏ ‎Многие ‎немецкие‏ ‎солдаты ‎получив‏ ‎серьезные ‎ранения‏ ‎не‏ ‎выходили ‎из‏ ‎боя ‎и ‎продолжали ‎наступать ‎стреляя.‏ ‎Кто-то ‎из‏ ‎них‏ ‎даже ‎смеялся ‎и‏ ‎что-то ‎пел.‏ ‎Немцы ‎неудержимо ‎приближались ‎к‏ ‎форту.‏ ‎Не ‎у‏ ‎всех ‎защитников‏ ‎было ‎огнестрельное ‎оружие ‎и ‎Майор‏ ‎вспомнил‏ ‎что ‎на‏ ‎складе ‎был‏ ‎большой ‎запас ‎гранат ‎РГД-33 ‎и‏ ‎послал‏ ‎безоружных‏ ‎солдат ‎за‏ ‎ящиками ‎с‏ ‎гранатами ‎и‏ ‎запалами.‏ ‎Вскоре ‎зенитный‏ ‎пулемет, ‎израсходовав ‎все ‎боеприпасы, ‎замолчал‏ ‎дымясь ‎от‏ ‎исходившего‏ ‎от ‎него ‎водяного‏ ‎пара. ‎Минутой‏ ‎позже ‎замолчал ‎и ‎пулемет‏ ‎в‏ ‎захваченном ‎бронетранспортере‏ ‎по ‎той‏ ‎же ‎причине. ‎Летчик ‎и ‎Котов‏ ‎теперь‏ ‎отстреливались ‎из‏ ‎трофейных ‎автоматов.‏ ‎Положение ‎становилось ‎угрожающими. ‎Немцы ‎вот-вот‏ ‎подойдут‏ ‎к‏ ‎форту.

Вдруг ‎заглох‏ ‎вражеский ‎пулемет‏ ‎на ‎одном‏ ‎бронетранспортере,‏ ‎а ‎следом‏ ‎и ‎на ‎другом. ‎Потом ‎завалился‏ ‎с ‎прострелянной‏ ‎головой‏ ‎офицер ‎командовавший ‎наступающими.‏ ‎Работал ‎наш‏ ‎снайпер. ‎Но ‎ни ‎у‏ ‎кого‏ ‎из ‎защитников‏ ‎не ‎было‏ ‎снайперских ‎винтовок. ‎Кто ‎же ‎стреляет?‏ ‎–‏ ‎мучился ‎в‏ ‎догадках ‎Майор.‏ ‎Немцы, ‎лишившись ‎последнего ‎офицера ‎и‏ ‎теряя‏ ‎с‏ ‎каждой ‎минутой‏ ‎все ‎больше‏ ‎людей, ‎не‏ ‎выдержали‏ ‎и ‎побежали‏ ‎назад. ‎Их ‎бронетранспортеры ‎поспешно ‎поехали‏ ‎куда-то ‎вбок,‏ ‎пока‏ ‎не ‎скрылись ‎из‏ ‎виду. ‎Майор‏ ‎не ‎стал ‎ломать ‎голову‏ ‎над‏ ‎тем, ‎кто‏ ‎же ‎им‏ ‎помогает ‎и ‎с ‎криком: ‎–‏ ‎За‏ ‎Родину! ‎В‏ ‎атаку! ‎Ура!‏ ‎– ‎выпрыгнул ‎из ‎окна ‎первого‏ ‎этажа‏ ‎в‏ ‎траву. ‎Бойцы,‏ ‎увлекаемые ‎своим‏ ‎командиром, ‎вооруженные‏ ‎чем‏ ‎попало, ‎устремились‏ ‎за ‎ним.

Рукопашная ‎атака. ‎В ‎этот‏ ‎миг ‎для‏ ‎каждого‏ ‎бойца ‎наступает ‎момент‏ ‎борьбы ‎с‏ ‎собственным ‎страхом. ‎Либо ‎ты‏ ‎победишь‏ ‎свой ‎страх‏ ‎и ‎возможно‏ ‎выживешь, ‎либо ‎твой ‎страх ‎победит‏ ‎тебя‏ ‎и ‎тогда‏ ‎твои ‎шансы‏ ‎остаться ‎живым ‎в ‎рукопашном ‎бою‏ ‎стремятся‏ ‎к‏ ‎нулю. ‎Одно‏ ‎дело, ‎когда‏ ‎ты ‎сидишь‏ ‎в‏ ‎форту ‎и‏ ‎героически ‎отстреливаешься ‎от ‎очередной ‎волны‏ ‎врагов ‎за‏ ‎кирпичной‏ ‎стеной, ‎и ‎совсем‏ ‎другое, ‎когда‏ ‎ты ‎бежишь ‎с ‎тем‏ ‎что‏ ‎у ‎тебя‏ ‎есть ‎под‏ ‎рукой, ‎открытый ‎и ‎незащищенный ‎ничем.‏ ‎Тогда‏ ‎становится ‎реально‏ ‎страшно, ‎и‏ ‎только ‎общая ‎энергетика ‎лавины ‎наступающих‏ ‎тебе‏ ‎на‏ ‎пятки ‎товарищей‏ ‎не ‎дает‏ ‎даже ‎трусу‏ ‎повернуть‏ ‎назад ‎и‏ ‎спрятаться ‎там, ‎где ‎тебя ‎никто‏ ‎не ‎найдет.

К‏ ‎немцам‏ ‎снова ‎подошло ‎подкрепление.‏ ‎Они ‎прекратили‏ ‎бегство ‎и ‎побежали, ‎подгоняемые‏ ‎своими‏ ‎офицерами, ‎обратно‏ ‎в ‎атаку,‏ ‎теперь ‎уже ‎рукопашную. ‎Майор ‎в‏ ‎метрах‏ ‎сорока ‎до‏ ‎противника ‎скомандовал:‏ ‎– ‎Гранатой! ‎Огонь! ‎– ‎и‏ ‎кинул‏ ‎в‏ ‎толпу ‎приближающихся‏ ‎немцев ‎взведенную‏ ‎гранату ‎РГД-33‏ ‎без‏ ‎осколочной ‎рубашки.‏ ‎Несколько ‎бойцов ‎рядом ‎с ‎ним‏ ‎поступили ‎также,‏ ‎остальные‏ ‎не ‎слыша ‎команд,‏ ‎продолжали ‎бежать,‏ ‎стреляя ‎на ‎ходу. ‎Гранаты‏ ‎наделали‏ ‎паники ‎среди‏ ‎немцев, ‎кто-то‏ ‎упал ‎пораженный ‎взрывом, ‎другие ‎побежали‏ ‎назад,‏ ‎а ‎кто-то‏ ‎наоборот ‎ускорил‏ ‎свой ‎бег ‎вперед. ‎Началась ‎рукопашная‏ ‎свалка.

Майор‏ ‎несколько‏ ‎раз ‎выстрелил‏ ‎в ‎появившегося‏ ‎рядом ‎с‏ ‎ним‏ ‎рослого ‎немца‏ ‎с ‎неестественно ‎длинными ‎руками, ‎делавшими‏ ‎его ‎больше‏ ‎похожим‏ ‎на ‎орангутанга, ‎чем‏ ‎на ‎человека.‏ ‎Тот ‎будто ‎бы ‎ударился‏ ‎об‏ ‎невидимую ‎преграду‏ ‎и ‎растянулся‏ ‎на ‎земле ‎лицом ‎вниз, ‎распластав‏ ‎длинные‏ ‎руки ‎и‏ ‎выронив ‎ненужную‏ ‎теперь ‎нож–финку. ‎В ‎следующий ‎миг,‏ ‎Майор‏ ‎едва‏ ‎успел ‎отбить‏ ‎пистолетом ‎выпад‏ ‎винтовкой ‎со‏ ‎штыком,‏ ‎прямо ‎себе‏ ‎в ‎грудь. ‎И ‎тут ‎же‏ ‎получил ‎по‏ ‎голове‏ ‎сильный ‎удар ‎прикладом‏ ‎от ‎кого-то‏ ‎еще, ‎сваливший ‎его ‎с‏ ‎ног.‏ ‎Фуражка ‎немного‏ ‎смягчила ‎удар.‏ ‎Он ‎упал ‎на ‎чье-то ‎тело‏ ‎и‏ ‎поднял ‎глаза‏ ‎наверх ‎в‏ ‎небо. ‎Сверху ‎стоял ‎оскалившийся ‎немец,‏ ‎заслоняя‏ ‎собой‏ ‎солнце, ‎с‏ ‎занесенным ‎над‏ ‎ним ‎прикладом‏ ‎винтовки‏ ‎для ‎последнего‏ ‎удара.

Внезапно ‎в ‎небе ‎сверкнуло ‎лезвие‏ ‎казацкой ‎шашки,‏ ‎и‏ ‎голова ‎немца ‎отделилась‏ ‎от ‎туловища.‏ ‎Тело ‎начало ‎медленно ‎оседать,‏ ‎а‏ ‎его ‎голова‏ ‎подкатилась ‎к‏ ‎Майору ‎и ‎укоризненно ‎посмотрела ‎на‏ ‎него‏ ‎бледно-голубыми ‎глазами.‏ ‎В ‎то‏ ‎же ‎мгновение ‎он ‎увидел ‎протянутую‏ ‎ладонь.‏ ‎Это‏ ‎была ‎ладонь…‏ ‎Ногая.

Майор ‎кивнул‏ ‎Ногаю ‎в‏ ‎знак‏ ‎благодарности ‎и‏ ‎поднявшись ‎схватил ‎винтовку, ‎которой ‎парой‏ ‎секунд ‎назад‏ ‎его‏ ‎огрели ‎по ‎затылку‏ ‎и ‎снова‏ ‎вклинился ‎в ‎ряды ‎противника.‏ ‎Краем‏ ‎глаза ‎он‏ ‎увидел, ‎как‏ ‎Ногай ‎продолжает ‎наносить ‎рубящие ‎удары‏ ‎шашкой,‏ ‎и ‎рядом‏ ‎с ‎ним‏ ‎образуется ‎небольшая ‎горка ‎тел ‎самозваных‏ ‎арийцев.‏ ‎Федя‏ ‎с ‎безумными‏ ‎глазами ‎куда-то‏ ‎бежал, ‎нелепо‏ ‎размахивая‏ ‎руками ‎с‏ ‎винтовкой, ‎спасаясь ‎от ‎огромного ‎рыжего‏ ‎фрица ‎с‏ ‎саперной‏ ‎лопаткой. ‎Котов ‎боролся‏ ‎с ‎жирным‏ ‎немцем, ‎который ‎пытался ‎достать‏ ‎его‏ ‎ножом. ‎Наконец‏ ‎Котов ‎ударом‏ ‎кулака ‎в ‎горло ‎вырубил ‎противника‏ ‎и‏ ‎добил ‎фрица‏ ‎его ‎же‏ ‎оружием. ‎Летчик ‎рубил ‎немцев, ‎махая‏ ‎обычной‏ ‎лопатой,‏ ‎как ‎секирой.‏ ‎Отвлекшись ‎на‏ ‎смертельную ‎схватку‏ ‎вокруг‏ ‎себя, ‎Майор‏ ‎тут ‎же ‎получил ‎удар ‎штыком‏ ‎в ‎руку.‏ ‎Он‏ ‎перехватил ‎винтовку ‎противника‏ ‎здоровой ‎рукой‏ ‎и ‎нанес ‎ему ‎сильный‏ ‎удар‏ ‎сапогом ‎в‏ ‎пах. ‎Немец‏ ‎выронил ‎оружие ‎и ‎согнулся ‎пополам.‏ ‎Майор,‏ ‎морщась ‎от‏ ‎боли, ‎закончил‏ ‎дело, ‎воткнув ‎сверху ‎винтовку ‎со‏ ‎штыком‏ ‎в‏ ‎спину ‎противнику.

Уцелевшие‏ ‎немцы ‎бежали.‏ ‎Ногай ‎снял‏ ‎из-за‏ ‎спины ‎снайперскую‏ ‎винтовку ‎и ‎присев ‎на ‎одно‏ ‎колено, ‎одним‏ ‎за‏ ‎другим, ‎положил ‎еще‏ ‎троих ‎улепетывающих‏ ‎немцев. ‎Так ‎вот ‎кто‏ ‎нам‏ ‎снайперским ‎огнем‏ ‎помог. ‎

Майор‏ ‎подошел ‎к ‎Ногаю ‎и ‎крепко‏ ‎пожал‏ ‎его ‎руку:‏ ‎– ‎Молодец‏ ‎сынок. ‎Спасибо ‎что ‎во ‎время‏ ‎подоспел‏ ‎к‏ ‎нам ‎на‏ ‎помощь. ‎

Ногай‏ ‎смущенно ‎отмахнулся:‏ ‎–‏ ‎Да ‎что‏ ‎я. ‎Это ‎наша ‎общая ‎победа.‏ ‎

Майор ‎по-дружески‏ ‎похлопав‏ ‎Ногая ‎по ‎плечу‏ ‎пошел ‎дальше‏ ‎осматривать ‎поле ‎боя. ‎Оно‏ ‎было‏ ‎усеяно ‎телами‏ ‎мертвых ‎солдат.‏ ‎Некоторые ‎из ‎них ‎даже ‎после‏ ‎смерти‏ ‎сжимали ‎друг‏ ‎друга ‎за‏ ‎горло. ‎Котов ‎весь ‎в ‎крови‏ ‎от‏ ‎чего-то‏ ‎смеялся ‎как‏ ‎безумный ‎и‏ ‎улыбаясь ‎то‏ ‎обнимал‏ ‎Ногая, ‎то‏ ‎хлопал ‎его ‎по ‎спине, ‎то‏ ‎с ‎жаром‏ ‎что-то‏ ‎рассказывал ‎ему. ‎Бойцы‏ ‎собирали ‎оружие‏ ‎и ‎перетаскивали ‎наших ‎раненых‏ ‎в‏ ‎форт. ‎Феди‏ ‎нигде ‎не‏ ‎было ‎видно. ‎Либо ‎погиб, ‎либо‏ ‎сбежал‏ ‎стервец ‎с‏ ‎поля ‎боя.‏ ‎«Ну ‎если ‎сбежал, ‎я ‎ему‏ ‎всыплю‏ ‎по‏ ‎первое ‎число»,‏ ‎– ‎помрачнел‏ ‎Майор.

Он ‎снова‏ ‎подошел‏ ‎к ‎Ногаю:‏ ‎– ‎Рад ‎что ‎ты ‎жив.‏ ‎Мне ‎сказали,‏ ‎что‏ ‎никто ‎больше ‎не‏ ‎выжил ‎из‏ ‎вашего ‎отряда. ‎

Ногай ‎улыбнулся:‏ ‎–‏ ‎Просто ‎повезло.‏ ‎Да. ‎Еще‏ ‎и ‎лейтенанта ‎до ‎нашего ‎лазарета‏ ‎дотянул.‏ ‎Майор ‎заулыбался‏ ‎в ‎ответ:‏ ‎– ‎И ‎лейтенант ‎живой. ‎Ну‏ ‎ребятушки.‏ ‎Ну‏ ‎орлы. ‎Оба.‏ ‎На ‎таких,‏ ‎как ‎вы‏ ‎Россия-матушка‏ ‎держится.

Котов ‎с‏ ‎Ногаем ‎вытянулись ‎по ‎стойке ‎смирно‏ ‎и ‎прокричали:‏ ‎–‏ ‎Служу ‎Советскому ‎Союзу!

Майор‏ ‎даже ‎прослезился‏ ‎от ‎гордости ‎за ‎своих‏ ‎бравых‏ ‎солдат.

Утерев ‎скупую‏ ‎мужскую ‎слезу,‏ ‎Майор ‎продолжил ‎общение ‎с ‎Ногаем:‏ ‎–‏ ‎А ‎где‏ ‎снайперскую ‎винтовку‏ ‎раздобыл ‎и ‎саблю?

– Да ‎пока ‎товарища‏ ‎лейтенанта‏ ‎на‏ ‎себе ‎ползком‏ ‎тянул, ‎столько‏ ‎всего ‎интересного‏ ‎нашел‏ ‎по ‎дороге.‏ ‎Жалко ‎было ‎оставлять, ‎– ‎ответил‏ ‎тот.

 В ‎этот‏ ‎момент‏ ‎один ‎из ‎бойцов‏ ‎подошел ‎к‏ ‎Майору ‎с ‎пленным ‎немцем‏ ‎и‏ ‎прервал ‎беседу.

 – Товарищ‏ ‎майор, ‎что‏ ‎с ‎этим ‎делать ‎?– ‎спросил‏ ‎солдат.

Немец‏ ‎был ‎в‏ ‎странном ‎состоянии.‏ ‎У ‎него ‎были ‎расширенны ‎зрачки‏ ‎глаз‏ ‎и‏ ‎он ‎не‏ ‎мог ‎устоять‏ ‎на ‎месте,‏ ‎его‏ ‎тело ‎подергивалось,‏ ‎как ‎будто ‎ему ‎в ‎штаны‏ ‎напихали ‎раскаленных‏ ‎углей.‏ ‎Он ‎то ‎улыбался,‏ ‎то ‎мрачнел.‏ ‎Внезапно ‎он ‎запел ‎старую‏ ‎немецкую‏ ‎песню ‎«Лили‏ ‎Марлен», ‎отбивая‏ ‎такт ‎костяшками ‎пальцев ‎и ‎пританцовывая.

– Пьяный‏ ‎что‏ ‎ли? ‎–‏ ‎морщась, ‎сросил‏ ‎у ‎солдата ‎Майор.

– Да ‎нет, ‎не‏ ‎пахнет‏ ‎спиртом‏ ‎от ‎него,‏ ‎походу ‎немцы‏ ‎таблеток ‎наглотались,‏ ‎–‏ ‎и ‎солдат‏ ‎вытащил ‎из ‎своих ‎штанин ‎металлическую‏ ‎капсулу ‎с‏ ‎надписью‏ ‎Pervitin, ‎– ‎У‏ ‎многих ‎немцев‏ ‎в ‎карманах ‎такие ‎капсулы‏ ‎с‏ ‎таблетками ‎были.

Немец‏ ‎при ‎виде‏ ‎этих ‎таблеток ‎изменился ‎в ‎лице‏ ‎и‏ ‎внезапно ‎ударил‏ ‎в ‎челюсть‏ ‎держащего ‎его ‎солдата. ‎Освободившись ‎от‏ ‎своего‏ ‎конвоира,‏ ‎он ‎ловко‏ ‎выхватил ‎у‏ ‎того ‎из‏ ‎руки‏ ‎таблетки ‎и‏ ‎с ‎диким ‎воплем: ‎– ‎Хай‏ ‎Гитлер! ‎–‏ ‎и‏ ‎легко ‎перемахнул ‎через‏ ‎немецкий ‎бронетранспортер‏ ‎и ‎кинулся ‎бежать, ‎как‏ ‎заправский‏ ‎спринтер. ‎У‏ ‎всех ‎отпала‏ ‎челюсть ‎от ‎удивления. ‎Только ‎Ногай‏ ‎быстро‏ ‎среагировал, ‎скинув‏ ‎из-за ‎спины‏ ‎винтовку ‎и ‎прицелившись ‎в ‎бегуна.‏ ‎Но‏ ‎любитель‏ ‎загадочных ‎таблеток‏ ‎уже ‎успел‏ ‎раствориться ‎среди‏ ‎развалин‏ ‎домов ‎комсостава.‏ ‎И ‎тут ‎Майор ‎увидел ‎быстро‏ ‎приближающиеся ‎к‏ ‎ним,‏ ‎в ‎клубах ‎пыли,‏ ‎танки.

Читать: 13+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 13. Говорила мне мама не летать высоко и быстро.

Истребитель ‎Як-1‏ ‎набирал ‎высоту. ‎Летчик ‎снова ‎был‏ ‎в ‎воздухе.‏ ‎Чувство‏ ‎ничем ‎не ‎ограниченной‏ ‎свободы ‎пьянило‏ ‎его, ‎как ‎не ‎один‏ ‎алкоголь.‏ ‎Он ‎чувствовал‏ ‎прилив ‎адреналина‏ ‎в ‎своей ‎крови ‎и ‎знал,‏ ‎что‏ ‎теперь ‎его‏ ‎будет ‎много.‏ ‎Охота ‎за ‎врагами ‎началась. ‎Свистящие‏ ‎пробоины,‏ ‎в‏ ‎стекле ‎кабины‏ ‎пилота, ‎напомнили‏ ‎ему, ‎что‏ ‎для‏ ‎начала ‎надо‏ ‎бы ‎вернуть ‎должок ‎немецкому ‎пулеметчику‏ ‎с ‎бронетранспортера.‏ ‎Он‏ ‎сделал ‎вираж ‎и‏ ‎зашел ‎в‏ ‎тыл ‎к ‎незваным ‎гостям‏ ‎из‏ ‎Западной ‎Европы.

Внизу‏ ‎четко ‎был‏ ‎виден ‎силуэт ‎серо-зеленого ‎бронетранспортера ‎и‏ ‎выпрыгивающие‏ ‎из ‎грузовиков‏ ‎серые ‎человечки.‏ ‎Летчик ‎поднял ‎тумблер ‎с ‎белой‏ ‎надписью‏ ‎«Вооружение»‏ ‎в ‎положение‏ ‎включено ‎и‏ ‎резко ‎снял‏ ‎с‏ ‎предохранителя ‎гашетку‏ ‎на ‎ручке ‎управления ‎самолетом. ‎Потом‏ ‎сдвинул ‎эту‏ ‎ручку‏ ‎вперед ‎и ‎начал‏ ‎пикировать ‎на‏ ‎технику ‎врага. ‎Человеческие ‎фигурки‏ ‎начали‏ ‎в ‎панике‏ ‎разбегаться ‎в‏ ‎разные ‎стороны, ‎как ‎куры ‎при‏ ‎виде‏ ‎ястреба. ‎Он‏ ‎нажал ‎на‏ ‎кнопку ‎гашетки ‎и ‎пулеметы, ‎выплевывая‏ ‎из‏ ‎себя‏ ‎вспышки ‎огня,‏ ‎заработали.

По ‎тому,‏ ‎куда ‎ложились‏ ‎трассирующие‏ ‎пули, ‎было‏ ‎примерно ‎видно ‎куда ‎он ‎стреляет‏ ‎и ‎Летчик‏ ‎решил‏ ‎применить ‎«тяжелую» ‎артиллерию‏ ‎Яка. ‎Он‏ ‎нажал ‎на ‎предохранитель, ‎который‏ ‎в‏ ‎откинутом ‎положении‏ ‎работал ‎как‏ ‎гашетка ‎пушки ‎и ‎выпустил ‎очередь‏ ‎снарядов‏ ‎по ‎бронетранспортеру.‏ ‎Его ‎бронированный‏ ‎корпус ‎задергался ‎и ‎вспыхнув ‎задымил.‏ ‎Несколько‏ ‎объятых‏ ‎пламенем ‎фигур‏ ‎поспешно ‎выпрыгнули‏ ‎из ‎него‏ ‎и‏ ‎повалились ‎на‏ ‎землю ‎пытаясь ‎потушить ‎на ‎себе‏ ‎огонь. ‎«Надеюсь‏ ‎среди‏ ‎вас ‎был ‎гаденыш‏ ‎с ‎пулеметом»,‏ ‎– ‎усмехнулся ‎Летчик.

Он ‎выровнял‏ ‎самолет‏ ‎и ‎начал‏ ‎заходить ‎на‏ ‎вираже ‎на ‎второй ‎круг. ‎Пули‏ ‎застучали‏ ‎по ‎фюзеляжу‏ ‎самолета. ‎«Похоже‏ ‎что ‎у ‎нас ‎сегодня ‎с‏ ‎утра‏ ‎у‏ ‎кого-то ‎плохое‏ ‎настроение,– ‎и‏ ‎он ‎резко‏ ‎поднял‏ ‎самолет ‎вверх,‏ ‎– ‎А ‎сейчас ‎будет ‎еще‏ ‎хуже». ‎Летчик‏ ‎сделал‏ ‎полукруг ‎над ‎аэродромом‏ ‎и ‎снова‏ ‎спикировал ‎на ‎грузовики. ‎Чтобы‏ ‎поберечь‏ ‎снаряды, ‎он‏ ‎выпустил ‎несколько‏ ‎очередей ‎из ‎пулемета. ‎Один ‎из‏ ‎грузовиков‏ ‎задымил.

Почувствовав ‎себя‏ ‎отомщенным, ‎Летчик‏ ‎поднялся ‎вверх ‎на ‎высоту ‎около‏ ‎2500‏ ‎метров.‏ ‎Можно ‎было‏ ‎лететь ‎к‏ ‎своим. ‎Он‏ ‎примерно‏ ‎помнил, ‎где‏ ‎располагается ‎ближайший ‎запасной ‎аэродром ‎и‏ ‎решил ‎проверить‏ ‎для‏ ‎начала ‎его. ‎Ориентируясь‏ ‎по ‎памяти,‏ ‎он ‎выбрал ‎направление ‎полета.‏ ‎Внизу‏ ‎раскинулось ‎бескрайнее‏ ‎море ‎зеленых‏ ‎полей. ‎Их ‎лоскутное ‎одеяло ‎было‏ ‎окаймлено‏ ‎зелеными ‎рощами.‏ ‎И ‎только‏ ‎черные ‎пятна ‎воронок ‎на ‎земле‏ ‎вносили‏ ‎дисгармонию‏ ‎в ‎открывавшийся‏ ‎великолепный ‎вид.‏ ‎Солнце ‎отражалось‏ ‎на‏ ‎серебристом ‎боку‏ ‎самолета. ‎Небо ‎было ‎ясным ‎и‏ ‎вражеских ‎самолетов‏ ‎не‏ ‎было ‎видно. ‎Все‏ ‎пока ‎шло‏ ‎хорошо. ‎Вскоре ‎он ‎почувствовал‏ ‎в‏ ‎воздухе ‎знакомый‏ ‎запах ‎отработанных‏ ‎газов ‎самолета.

Летчик ‎сдвинул ‎крышку ‎кабины‏ ‎пилота,‏ ‎так ‎называемого‏ ‎фонаря. ‎Сильный‏ ‎поток ‎ветра ‎ударил ‎в ‎лицо.‏ ‎Летчик‏ ‎принюхался.‏ ‎Ну ‎точно,‏ ‎недавно ‎поэтому‏ ‎курсу ‎летел‏ ‎другой‏ ‎самолет. ‎Летчик‏ ‎с ‎усилием ‎закрыл ‎крышку ‎фонаря‏ ‎и ‎прибавил‏ ‎оборотов‏ ‎двигателю. ‎Шум ‎от‏ ‎мотора ‎в‏ ‎кабине ‎усилился. ‎Самолет ‎ровно‏ ‎и‏ ‎довольно ‎гудел,‏ ‎как ‎шмель‏ ‎вылетевший ‎на ‎поляну ‎с ‎только‏ ‎что‏ ‎распустившемся ‎клевером.‏ ‎Разгоряченное ‎лицо‏ ‎обдували ‎холодные ‎струи ‎ветра ‎из‏ ‎пробитого‏ ‎фонаря.‏ ‎Лопасти ‎пропеллера‏ ‎мерно ‎крутились‏ ‎перед ‎глазами‏ ‎и‏ ‎успокаивали.

Вдалеке ‎на‏ ‎солнце ‎блеснул ‎металл ‎предположительно ‎вражеского‏ ‎самолета. ‎Летчик‏ ‎направил‏ ‎самолет ‎вверх ‎и‏ ‎зашел ‎со‏ ‎стороны ‎солнца, ‎чтобы ‎противнику‏ ‎его‏ ‎было ‎труднее‏ ‎рассмотреть. ‎Вскоре‏ ‎самолет ‎с ‎двумя ‎хвостами ‎и‏ ‎со‏ ‎свастикой ‎был‏ ‎виден ‎как‏ ‎на ‎ладони. ‎Летчик ‎идентифицировал ‎его‏ ‎как‏ ‎самолет‏ ‎разведчик ‎Фоке-Вульф‏ ‎189 ‎или‏ ‎по-простому ‎«Рама».

Несмотря‏ ‎на‏ ‎неказистый ‎вид,‏ ‎это ‎был ‎серьезный ‎противник. ‎Два‏ ‎пулемета ‎на‏ ‎крыльях‏ ‎спереди ‎у ‎летчика,‏ ‎и ‎два‏ ‎сзади ‎у ‎двух ‎остальных‏ ‎членов‏ ‎экипажа, ‎стрелка‏ ‎и ‎наблюдателя.‏ ‎Причем ‎у ‎стрелка ‎был ‎спаренный‏ ‎пулемет,‏ ‎что ‎добавляло‏ ‎огневой ‎мощи‏ ‎этой ‎летающей ‎крепости.

Летчик ‎спикировал ‎на‏ ‎разведчика‏ ‎сбоку‏ ‎и ‎дал‏ ‎короткую ‎очередь‏ ‎из ‎пушки‏ ‎по‏ ‎левому ‎двигателю‏ ‎«Рамы». ‎Рама ‎рыскнула ‎носом ‎и‏ ‎загорелась ‎выпуская‏ ‎шлейф‏ ‎черного ‎дыма. ‎Одновременно‏ ‎в ‎сторону‏ ‎Яка, ‎повернулась ‎турель ‎и‏ ‎заработал‏ ‎пулемет ‎расположенный‏ ‎сверху ‎вражеского‏ ‎самолета. ‎Трассеры ‎прошили ‎воздух ‎рядом‏ ‎с‏ ‎нашим ‎истребителем.‏ ‎Пару ‎пуль‏ ‎стукнули ‎по ‎деревянному ‎крылу. ‎Як‏ ‎быстро‏ ‎спикировал‏ ‎вниз, ‎с‏ ‎трудом ‎выйдя‏ ‎из ‎угла‏ ‎поражения‏ ‎пулеметным ‎огнем.

Через‏ ‎какое-то ‎время ‎Летчик ‎вывел ‎самолет‏ ‎на ‎вверх,‏ ‎выше‏ ‎немецкого ‎разведчика ‎и‏ ‎глянул ‎сбоку‏ ‎вниз. ‎Вражеский ‎самолет ‎хоть‏ ‎и‏ ‎дымил, ‎но‏ ‎все ‎еще‏ ‎летел ‎и ‎не ‎собирался ‎падать.‏ ‎Летчик‏ ‎подбитой ‎«Рамы»‏ ‎понял, ‎что‏ ‎теперь ‎уже ‎не ‎до ‎разведки,‏ ‎и‏ ‎сделав‏ ‎вираж ‎резко‏ ‎поменял ‎курс‏ ‎обратно ‎на‏ ‎запад.‏ ‎Охота ‎продолжалась.‏ ‎Подраненного ‎зверя ‎следовало ‎добить ‎и‏ ‎Летчик ‎снова‏ ‎атаковал‏ ‎сбоку, ‎подлетев ‎на‏ ‎этот ‎раз‏ ‎очень ‎близко. ‎Поймав ‎стеклянный‏ ‎сверху‏ ‎корпус ‎самолета,‏ ‎в ‎перекрестье‏ ‎коллиматорного ‎прицела, ‎он ‎дал ‎несколько‏ ‎коротких‏ ‎очередей ‎из‏ ‎носового ‎орудия.‏ ‎20-ти ‎миллиметровая ‎пушка ‎в ‎щепки‏ ‎разнесла‏ ‎бронестекло‏ ‎кабины ‎вместе‏ ‎с ‎пилотом,‏ ‎и ‎рама‏ ‎кувыркаясь‏ ‎ушла ‎в‏ ‎штопор. ‎Летчик ‎завалив ‎самолет ‎на‏ ‎бок ‎сделал‏ ‎круг‏ ‎и ‎увидел ‎как‏ ‎в ‎зеленом‏ ‎квадрате ‎поля ‎взметнулся ‎черно-оранжевый‏ ‎гриб‏ ‎взрыва.

«Один ‎готов»,–‏ ‎удовлетворено ‎хмыкнул‏ ‎Летчик. ‎Пора ‎было ‎сматывать ‎удочки.‏ ‎Полет‏ ‎пока ‎проходил‏ ‎нормально, ‎только‏ ‎дул ‎сильный ‎боковой ‎ветер. ‎Внизу‏ ‎летчик‏ ‎заметил‏ ‎движущиеся ‎по‏ ‎дороге ‎серые‏ ‎квадратики. ‎На‏ ‎фоне‏ ‎темного ‎шоссе‏ ‎они ‎были ‎почти ‎не ‎заметны.‏ ‎«Так ‎колонна‏ ‎танков,–‏ ‎определил ‎Летчик,– ‎отличная‏ ‎цель. ‎Сейчас‏ ‎проверим, ‎из ‎чего ‎они‏ ‎сделаны».‏ ‎Насколько ‎он‏ ‎помнил, ‎наверху‏ ‎броня ‎у ‎танков ‎была ‎тоньше.‏ ‎Як‏ ‎встал ‎на‏ ‎крыло ‎и‏ ‎описал ‎полукруг. ‎Солнце ‎скользнула ‎лучами‏ ‎по‏ ‎корпусу‏ ‎самолета. ‎Летчик‏ ‎выровнял ‎самолет‏ ‎и ‎начал‏ ‎планировать‏ ‎вниз ‎на‏ ‎немцев. ‎Потом ‎дал ‎очередь ‎из‏ ‎пушки ‎по‏ ‎головному‏ ‎танку, ‎чтобы ‎затормозить‏ ‎колонну. ‎Все‏ ‎снаряды ‎попали ‎в ‎цель,‏ ‎но‏ ‎вспыхнув ‎оранжевыми‏ ‎искрами, ‎они‏ ‎рикошетом ‎отскочили ‎от ‎брони. ‎Танк‏ ‎продолжал‏ ‎двигаться, ‎как‏ ‎ни ‎в‏ ‎чем ‎не ‎бывало. ‎– ‎Да‏ ‎что‏ ‎у‏ ‎тебя ‎там?!‏ ‎— ‎выругался‏ ‎Летчик, ‎–‏ ‎Почему‏ ‎не ‎пробивает?!

Он‏ ‎снова ‎зашел ‎в ‎атаку ‎на‏ ‎танки, ‎и‏ ‎опять‏ ‎эффективность ‎пушки ‎оказалась‏ ‎нулевой. ‎Летчик‏ ‎решил ‎больше ‎не ‎заниматься‏ ‎щекоткой‏ ‎фрицев ‎и‏ ‎бросил ‎преследование.‏ ‎Не ‎по ‎зубам ‎оказалась ‎для‏ ‎20-миллиметрового‏ ‎орудия ‎броня‏ ‎немецких ‎танков.

И‏ ‎тут ‎Летчик ‎понял, ‎что ‎в‏ ‎небе‏ ‎он‏ ‎был ‎не‏ ‎один. ‎Прямо-таки‏ ‎нутром ‎почуял.‏ ‎Тень‏ ‎его ‎самолета‏ ‎быстро ‎скользила ‎вдоль ‎пшеничного ‎поля‏ ‎и ‎ради‏ ‎собственной‏ ‎безопасности ‎стоило ‎подняться‏ ‎выше. ‎Як‏ ‎начал ‎набирать ‎высоту. ‎Летчик‏ ‎вертел‏ ‎головой ‎во‏ ‎все ‎стороны,‏ ‎пытаясь ‎разглядеть ‎невидимых ‎врагов. ‎Пока‏ ‎не‏ ‎заметил ‎четыре‏ ‎черные ‎точки‏ ‎на ‎фоне ‎синего ‎неба. ‎Они‏ ‎постепенно‏ ‎увеличивались‏ ‎и ‎судя‏ ‎по ‎скорости‏ ‎это ‎тоже‏ ‎были‏ ‎истребители. ‎Скорее‏ ‎всего ‎две ‎пары ‎Мессершмиттов. ‎Чутье‏ ‎его ‎не‏ ‎обмануло.‏ ‎Надо ‎было ‎срочно‏ ‎сваливать. ‎Максимальная‏ ‎скорость ‎у ‎Яка ‎была‏ ‎немного‏ ‎выше ‎и‏ ‎оставалось ‎надеяться,‏ ‎что ‎они ‎его ‎еще ‎не‏ ‎заметили.

Внедалеке‏ ‎он ‎увидел‏ ‎белую ‎вату‏ ‎облаков. ‎Можно ‎было ‎попытаться ‎спрятаться‏ ‎там.‏ ‎По‏ ‎крайней ‎мере‏ ‎это ‎отсрочит‏ ‎схватку, ‎а‏ ‎за‏ ‎это ‎время‏ ‎мало ‎ли ‎что ‎произойдет. ‎В‏ ‎драке ‎одного‏ ‎против‏ ‎четырех ‎истребителей, ‎он‏ ‎на ‎себя‏ ‎бы ‎ставку ‎не ‎сделал.‏ ‎Роли‏ ‎в ‎смертельной‏ ‎игре ‎кардинально‏ ‎поменялись, ‎теперь ‎он ‎сам ‎оказался‏ ‎в‏ ‎роли ‎дичи,‏ ‎и ‎теперь‏ ‎уже ‎охотятся ‎на ‎него. ‎Ну‏ ‎что‏ ‎же‏ ‎осталось ‎только‏ ‎принять ‎бой‏ ‎и ‎постараться‏ ‎продать‏ ‎свою ‎жизнь‏ ‎как ‎можно ‎дороже. ‎Ну ‎что‏ ‎же ‎летите‏ ‎сюда‏ ‎стервятники ‎люфтваффе, ‎я‏ ‎еще ‎живой!

Летчик‏ ‎поднял ‎самолет ‎выше ‎и‏ ‎полетел‏ ‎в ‎облака.‏ ‎Черные ‎точки‏ ‎истребителей, ‎как ‎привязанные, ‎следовали ‎по‏ ‎пятам.‏ ‎Последние ‎сомнения‏ ‎исчезли, ‎эти‏ ‎точно ‎по ‎его ‎душу. ‎Летчик‏ ‎залетел‏ ‎в‏ ‎облака ‎и‏ ‎сделал ‎круг,‏ ‎сбрасывая ‎скорость.‏ ‎Вылетев‏ ‎из ‎облаков‏ ‎со ‎стороны ‎солнца ‎он ‎увидел,‏ ‎что ‎оказался‏ ‎сзади‏ ‎преследующих ‎его ‎четверки‏ ‎самолетов. ‎Да‏ ‎это ‎были ‎Мессершмитты-109. ‎Летчик‏ ‎узнал‏ ‎их ‎по‏ ‎характерному ‎профилю‏ ‎и ‎по ‎мачте ‎антенны ‎сверху‏ ‎в‏ ‎середине ‎корпуса,‏ ‎напоминающий ‎плавник‏ ‎акулы. ‎Да ‎это ‎и ‎были‏ ‎акулы‏ ‎здешнего‏ ‎воздушного ‎океана.‏ ‎Зубастые, ‎быстрые‏ ‎и ‎смертельно‏ ‎опасные.

Надо‏ ‎было ‎использовать‏ ‎преимущество ‎своей ‎позиции ‎и ‎неожиданность‏ ‎атаки. ‎Не‏ ‎каждый‏ ‎день ‎заяц ‎бросается‏ ‎на ‎стаю‏ ‎волков. ‎Конечно, ‎если ‎только‏ ‎заяц‏ ‎не ‎бешеный.‏ ‎Тут ‎Летчик‏ ‎ухмыльнулся.

Снова ‎погрузившись ‎в ‎облако, ‎Летчик‏ ‎быстро‏ ‎догнал ‎немецкие‏ ‎истребители ‎и‏ ‎всплыв ‎из ‎тумана ‎облаков ‎дал‏ ‎пристрелочный‏ ‎залп‏ ‎из ‎пулеметов‏ ‎по ‎ближнем‏ ‎к ‎себе‏ ‎нижнему‏ ‎истребителю. ‎А‏ ‎потом ‎добавил, ‎на ‎сдачу, ‎сразу‏ ‎из ‎орудия.‏ ‎Пушка‏ ‎Яка ‎вцепилась ‎трассирующими‏ ‎выстрелами ‎снарядов‏ ‎в ‎Мессершмитт ‎и ‎начала‏ ‎раздирать‏ ‎его ‎на‏ ‎части, ‎превращая‏ ‎фюзеляж ‎немецкого ‎хищника ‎в ‎мелкую‏ ‎пыль.‏ ‎Самолет ‎противника‏ ‎вспыхнул, ‎его‏ ‎задняя ‎часть ‎развалилась ‎и ‎он‏ ‎дымя,‏ ‎как‏ ‎старая ‎подожженная‏ ‎покрышка ‎устремился‏ ‎вниз.

Немцы ‎не‏ ‎ожидали‏ ‎столь ‎дерзкой‏ ‎атаки, ‎и ‎не ‎сразу ‎поняли,‏ ‎что ‎их‏ ‎атакует‏ ‎всего ‎один ‎истребитель.‏ ‎Оставшийся ‎без‏ ‎пары ‎Мессершмитт ‎спикировал ‎вниз,‏ ‎а‏ ‎вторая ‎пара‏ ‎истребителей ‎наоборот‏ ‎ушла ‎в ‎верх. ‎«Один ‎ноль.‏ ‎Пока‏ ‎в ‎мою‏ ‎пользу»,– ‎невесело‏ ‎размышлял ‎Летчик. ‎Несмотря ‎на ‎один‏ ‎сбитый‏ ‎самолет,‏ ‎ситуация ‎складывалась‏ ‎не ‎лучшим‏ ‎образом. ‎Рано‏ ‎или‏ ‎поздно ‎его‏ ‎все ‎равно ‎выследят ‎и ‎собьют.

Як‏ ‎крутясь ‎как‏ ‎юла‏ ‎снова ‎ушел ‎в‏ ‎группу ‎облаков‏ ‎и ‎попытался ‎оторваться ‎от‏ ‎преследователей.‏ ‎Вскоре ‎облака‏ ‎закончились ‎и‏ ‎Летчик ‎обнаружил, ‎что ‎летит ‎над‏ ‎каким-то‏ ‎дымящимся ‎городом.‏ ‎Да ‎это‏ ‎же ‎Брест. ‎Летчик ‎узнал ‎его‏ ‎сразу,‏ ‎он‏ ‎много ‎раз‏ ‎здесь ‎летал‏ ‎до ‎войны.‏ ‎Впереди‏ ‎показалась ‎серебристая‏ ‎лента ‎Буга. ‎А ‎вот ‎и‏ ‎слияние ‎двух‏ ‎рек‏ ‎Буга ‎и ‎Муховца.‏ ‎Вот ‎крепость.‏ ‎Да ‎это ‎была ‎Брестская‏ ‎крепость,‏ ‎но ‎Летчик‏ ‎ее ‎не‏ ‎узнавал. ‎Казалось, ‎что ‎от ‎нее‏ ‎осталась‏ ‎только ‎тень,‏ ‎настолько ‎она‏ ‎была ‎вся ‎черно-серая, ‎дымящаяся ‎и‏ ‎полуразрушенная.

На‏ ‎руины‏ ‎крепости ‎заходили‏ ‎четыре ‎пикирующих‏ ‎бомбардировщика ‎Ju-87.‏ ‎Он‏ ‎их ‎узнал‏ ‎по ‎угловатому ‎крылу ‎и ‎передним‏ ‎двум ‎шасси,‏ ‎похожими‏ ‎на ‎лапти. ‎Снизу‏ ‎по ‎немецким‏ ‎самолетам ‎заработал ‎зенитный ‎пулемет.‏ ‎Белые‏ ‎полосы ‎трассирующих‏ ‎пуль, ‎как‏ ‎чьи-то ‎любопытные ‎руки, ‎потянулись ‎к‏ ‎атакующим‏ ‎самолетам. ‎Первый‏ ‎бомбардировщик ‎внезапно‏ ‎потерял ‎крыло ‎и ‎начал ‎падать.‏ ‎Потом‏ ‎третий‏ ‎зачадил ‎и‏ ‎спланировал, ‎куда-то‏ ‎в ‎сторону‏ ‎колхозных‏ ‎полей, ‎на‏ ‎жесткую ‎посадку. ‎Второму ‎бомбардировщику ‎все-таки‏ ‎удалось ‎скинуть‏ ‎свой‏ ‎смертельный ‎груз ‎на‏ ‎защитников ‎крепости‏ ‎и ‎улететь. ‎Над ‎фортом‏ ‎поднялись‏ ‎клубы ‎огня‏ ‎и ‎вывороченной‏ ‎земли. ‎Его ‎заволокло ‎темным ‎облаком‏ ‎пыли‏ ‎и ‎дыма.‏ ‎Крепость ‎не‏ ‎смотря ‎ни ‎на ‎что, ‎не‏ ‎сдалась‏ ‎и‏ ‎сопротивлялась. ‎Летчик‏ ‎почувствовал ‎как‏ ‎у ‎него‏ ‎защемило‏ ‎сердце ‎одновременно‏ ‎от ‎боли ‎и ‎радости. ‎Он‏ ‎сжал ‎кулаки:‏ ‎«Сейчас‏ ‎братки, ‎подождите. ‎Помогу‏ ‎вам».

Летчик ‎направил‏ ‎свой ‎самолет ‎к ‎фашистским‏ ‎бомбардировщикам.‏ ‎Краем ‎глаза‏ ‎он ‎увидел‏ ‎как ‎несколько ‎Мессеров ‎сели ‎ему‏ ‎на‏ ‎хвост ‎для‏ ‎последней ‎и‏ ‎смертельной ‎для ‎него ‎атаки. ‎Выследили‏ ‎ищейки.‏ ‎У‏ ‎него ‎было‏ ‎впритык ‎времени,‏ ‎чтобы ‎попытаться‏ ‎сбить‏ ‎оставшиеся ‎бомбардировщики‏ ‎и ‎помочь ‎осажденным. ‎Он ‎решительно‏ ‎спикировал ‎на‏ ‎четвертый‏ ‎Ju-87, ‎который ‎ревя‏ ‎как ‎стадо‏ ‎слонов ‎спасающихся ‎от ‎пожара,‏ ‎заходил‏ ‎на ‎бомбометание.

Бомбардировщик‏ ‎пикировал ‎очень‏ ‎низко. ‎Летчик ‎нажал ‎на ‎кнопку‏ ‎гашетки‏ ‎и ‎выпустил‏ ‎длинную ‎очередь‏ ‎по ‎противнику. ‎Бомбардировщик ‎заклевал ‎носом‏ ‎от‏ ‎неожиданности‏ ‎и ‎огрызнулся‏ ‎задним ‎спаренным‏ ‎пулеметом. ‎Вражеские‏ ‎пули‏ ‎застучали ‎по‏ ‎корпусу ‎самолета, ‎вспарывая ‎металлическую ‎обшивку‏ ‎носовой ‎части‏ ‎Яка‏ ‎и ‎высекая ‎из‏ ‎металла ‎белые‏ ‎искры. ‎Одна ‎из ‎отрикошетивших‏ ‎пуль‏ ‎разбила ‎летные‏ ‎очки, ‎а‏ ‎вторая ‎вонзилась ‎в ‎плечо. ‎Несмотря‏ ‎на‏ ‎нестерпимую ‎боль‏ ‎Летчик ‎сжав‏ ‎зубы, ‎нажал ‎на ‎предохранитель ‎и‏ ‎пушка‏ ‎выдала‏ ‎длинную ‎очередь‏ ‎по ‎фюзеляжу‏ ‎самолета ‎противника‏ ‎и‏ ‎разнесла ‎его‏ ‎в ‎труху. ‎Як ‎едва ‎смог‏ ‎увернуться ‎от‏ ‎летящего‏ ‎в ‎него ‎куска‏ ‎обшивки. ‎Летчик‏ ‎выдохнул ‎и ‎наконец, ‎стянул‏ ‎с‏ ‎головы ‎бесполезные,‏ ‎разбитые ‎очки,‏ ‎которые ‎теперь ‎только ‎мешали ‎видеть.

Наш‏ ‎истребитель‏ ‎низко ‎планировал‏ ‎над ‎фортом‏ ‎преследуя ‎подбитого ‎врага ‎и ‎стреляя‏ ‎из‏ ‎пулемета.‏ ‎Летчик ‎даже‏ ‎смог ‎разглядеть‏ ‎пару ‎наших‏ ‎бойцов‏ ‎в ‎окопе.‏ ‎Вражеский ‎бомбардировщик ‎упал ‎и ‎взорвавшись‏ ‎поднял ‎в‏ ‎воздух‏ ‎черно-красное ‎клубящиеся ‎облако.‏ ‎Як ‎не‏ ‎слабо ‎тряхнуло ‎и ‎он‏ ‎вылетел‏ ‎из ‎огненного‏ ‎смерча.

Летчик ‎попытался‏ ‎поднять ‎самолет ‎вверх. ‎Но ‎двигатель‏ ‎только‏ ‎ревел, ‎захлебывался‏ ‎и ‎не‏ ‎тянул. ‎Летчик ‎посмотрел ‎на ‎приборы.‏ ‎Температура‏ ‎воды‏ ‎и ‎масла‏ ‎катастрофически ‎увеличивалась‏ ‎с ‎каждой‏ ‎секундой.‏ ‎«Пробита ‎система‏ ‎водяного ‎охлаждения»,– ‎мелькнула ‎ужасная ‎мысль.‏ ‎Лететь ‎ему,‏ ‎в‏ ‎этом ‎случае, ‎оставалось‏ ‎от ‎силы‏ ‎пару ‎минут, ‎потом ‎либо‏ ‎прыгать‏ ‎с ‎парашютом,‏ ‎либо ‎искать‏ ‎свободную ‎полосу ‎земли ‎для ‎посадки.‏ ‎Хотя,‏ ‎скорее ‎всего‏ ‎его ‎просто‏ ‎уничтожат ‎намного ‎раньше.

Летчик ‎с ‎силой‏ ‎потянул‏ ‎ребристую‏ ‎рукоять ‎ручки‏ ‎управления ‎самолетом‏ ‎до ‎отказа‏ ‎на‏ ‎себя, ‎решив‏ ‎сделать ‎петлю ‎Нестерова, ‎и ‎каким-то‏ ‎чудом ‎поднял‏ ‎самолет‏ ‎вверх. ‎Пролетев ‎немного‏ ‎вниз ‎головой‏ ‎и ‎собрав ‎весь ‎мусор‏ ‎с‏ ‎пола ‎кабины‏ ‎на ‎стекло‏ ‎фонаря, ‎он ‎начал ‎стремительно ‎пикировать‏ ‎вниз.‏ ‎От ‎перегрузки‏ ‎у ‎него‏ ‎перехватило ‎дыхание ‎и ‎лицо ‎стало‏ ‎пунцовым.‏ ‎Земля‏ ‎стремительно ‎приближалась.‏ ‎В ‎глаза‏ ‎как ‎назло‏ ‎попал‏ ‎песок. ‎Еще‏ ‎этого ‎не ‎хватало. ‎Щурясь ‎от‏ ‎солнца ‎и‏ ‎песка‏ ‎в ‎глазах ‎Летчик‏ ‎увидел, ‎что‏ ‎совершенно ‎случайно, ‎оказался ‎сзади‏ ‎одного‏ ‎из ‎преследующих‏ ‎его ‎Мессершмиттов.‏ ‎И ‎в ‎следующий ‎миг ‎Як‏ ‎с‏ ‎хрустом ‎врезался‏ ‎в ‎киль‏ ‎неприятельского ‎самолета, ‎ломая ‎тому ‎фюзеляж,‏ ‎бешено‏ ‎вращающимся,‏ ‎дюралевым ‎пропеллером.‏ ‎Лишившись ‎хвоста‏ ‎немец ‎начал‏ ‎падать.‏ ‎Но ‎и‏ ‎загнутый ‎пропеллер ‎Яка ‎был ‎уже‏ ‎бесполезен. ‎Мотор‏ ‎самолета‏ ‎заклинило ‎еще ‎через‏ ‎пару ‎секунд.

Летчик‏ ‎с ‎тяжелым ‎сердцем ‎решился‏ ‎покинуть‏ ‎стального ‎друга,‏ ‎пока ‎еще‏ ‎была ‎достаточная ‎высота ‎для ‎прыжка‏ ‎с‏ ‎парашютом. ‎Он‏ ‎расстегнул ‎ремни‏ ‎удерживающие ‎его ‎в ‎сиденье. ‎Последний‏ ‎раз‏ ‎нежно‏ ‎погладил ‎приборную‏ ‎доску ‎самолета‏ ‎и ‎решительно‏ ‎сдвинул‏ ‎крышку ‎фонаря.‏ ‎С ‎трудом ‎выбравшись ‎на ‎крыло‏ ‎Летчик ‎соскользнул‏ ‎в‏ ‎воздушную ‎бездну.

Летчик ‎парил‏ ‎несколько ‎секунд‏ ‎в ‎воздухе, ‎ощущая ‎в‏ ‎ушах‏ ‎дикий ‎свист‏ ‎воздуха, ‎потом‏ ‎нащупав, ‎справа ‎на ‎плече, ‎вытяжное‏ ‎кольцо‏ ‎парашюта ‎дернул‏ ‎от ‎себя‏ ‎вниз. ‎Через ‎мгновение ‎Летчик ‎почувствовал‏ ‎резкий‏ ‎рывок‏ ‎вверх. ‎Купол‏ ‎парашюта ‎раскрылся.‏ ‎Он ‎начал‏ ‎медленно‏ ‎опускаться ‎на‏ ‎землю.

Вдруг ‎он ‎увидел ‎Мессершмитт, ‎который‏ ‎быстро ‎летел‏ ‎на‏ ‎него ‎и ‎он‏ ‎даже ‎смог‏ ‎рассмотреть ‎пилота. ‎Летчик ‎закрыл‏ ‎глаза‏ ‎и ‎подумал:‏ ‎«Эх, ‎говорила‏ ‎мне ‎мама ‎не ‎летай ‎сынок‏ ‎высоко‏ ‎и ‎быстро».‏ ‎Перед ‎глазами‏ ‎промелькнула ‎вся ‎его ‎пустая ‎и‏ ‎лишенная‏ ‎смысла‏ ‎разгульная ‎жизнь.‏ ‎И ‎обрела‏ ‎смысл ‎снова‏ ‎здесь‏ ‎на ‎высоте,‏ ‎в ‎борьбе ‎с ‎врагами. ‎Только‏ ‎видно ‎уж‏ ‎отлетался‏ ‎я. ‎Умирать ‎сейчас‏ ‎было ‎обидно,‏ ‎но ‎не ‎страшно. ‎Он‏ ‎открыл‏ ‎глаза ‎и‏ ‎смело ‎посмотрел‏ ‎на ‎врага ‎горящим ‎взором.

Мессершмитт ‎сделал‏ ‎вираж‏ ‎и ‎пролетел‏ ‎мимо, ‎сверкнув‏ ‎серым ‎крылом ‎с ‎черно-белым ‎крестом.‏ ‎И‏ ‎Летчику‏ ‎показалось, ‎что‏ ‎он ‎увидел,‏ ‎через ‎прозрачную‏ ‎кабину,‏ ‎как ‎немецкий‏ ‎пилот ‎отдал ‎ему ‎честь ‎рукой‏ ‎в ‎кожаной‏ ‎перчатке.

Читать: 18+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 12. Аэродром в огне.

Он ‎не‏ ‎должен ‎был ‎здесь ‎находиться. ‎Тем‏ ‎не ‎менее,‏ ‎он‏ ‎был ‎здесь. ‎Посаженый‏ ‎на ‎гауптвахту‏ ‎в ‎захолустном, ‎провинциальном, ‎полевом‏ ‎аэродроме.‏ ‎И ‎это‏ ‎после ‎Москвы,‏ ‎где ‎складывалась ‎головокружительная ‎карьера, ‎где‏ ‎его‏ ‎любили ‎красивые‏ ‎женщины ‎и‏ ‎где ‎было ‎много ‎друзей. ‎Хотя‏ ‎какие‏ ‎это‏ ‎друзья, ‎так‏ ‎собутыльники, ‎наверняка‏ ‎уже ‎забыли‏ ‎о‏ ‎нем. ‎Это‏ ‎все ‎его ‎дядя, ‎занимавший ‎высокий‏ ‎пост ‎в‏ ‎Народном‏ ‎комиссариате ‎обороны. ‎Старый‏ ‎дурак ‎отдал‏ ‎приказ ‎о ‎его ‎переводе‏ ‎сюда,‏ ‎на ‎всеми‏ ‎забытый ‎полевой‏ ‎аэродром ‎в ‎приграничье. ‎Чтобы ‎не‏ ‎позорил‏ ‎дядю. ‎Видишь‏ ‎ли, ‎надоело‏ ‎ему ‎меня ‎из ‎всяких ‎громких‏ ‎историй‏ ‎вытаскивать.‏ ‎Старый ‎пень.

Летчик‏ ‎поморщился ‎от‏ ‎воспоминаний: ‎«Ну‏ ‎да,‏ ‎врезал ‎пару‏ ‎раз ‎по ‎холеной ‎морде, ‎тому‏ ‎жирному ‎во‏ ‎френче,‏ ‎в ‎одном ‎из‏ ‎самых ‎модных‏ ‎ресторанов ‎Москвы. ‎Так ‎он‏ ‎сам‏ ‎полез, ‎типа‏ ‎я ‎его‏ ‎жену ‎в ‎танце ‎начал ‎лапать.‏ ‎Да‏ ‎я ‎всего-то‏ ‎хотел ‎с‏ ‎ней ‎танго ‎потанцевать, ‎а ‎эта‏ ‎деревенская‏ ‎дура‏ ‎орать ‎начала.‏ ‎А ‎потом‏ ‎появился ‎наряд‏ ‎милиции,‏ ‎а ‎эти‏ ‎держиморды ‎вообще ‎в ‎современных ‎танцах‏ ‎ничего ‎не‏ ‎понимают.‏ ‎Ну ‎слово ‎за‏ ‎слово ‎и‏ ‎понеслось. ‎И ‎вот ‎теперь‏ ‎он‏ ‎даже ‎не‏ ‎в ‎«Мухосранске»,‏ ‎а ‎в ‎его ‎пригороде ‎на‏ ‎полевом‏ ‎военном ‎аэродроме‏ ‎на ‎«губе».‏ ‎Куда ‎столичному ‎офицеру-летчику ‎падать ‎ниже?‏ ‎Ну‏ ‎да‏ ‎выпил ‎на‏ ‎службе, ‎а‏ ‎что ‎тут‏ ‎еще‏ ‎делать?»

Летчик ‎посильнее‏ ‎натянул ‎синее ‎шерстяное ‎одеяло ‎на‏ ‎голову ‎и‏ ‎поежился,‏ ‎его ‎бил ‎озноб‏ ‎от ‎алкогольного‏ ‎отравления ‎местными ‎суррогатами. ‎В‏ ‎палатке,‏ ‎которая ‎служила‏ ‎гауптвахтой, ‎было‏ ‎довольно ‎прохладно. ‎Он ‎глянул ‎на‏ ‎именные‏ ‎золотые ‎часы,‏ ‎было ‎только‏ ‎4 ‎часа ‎утра. ‎«А ‎на‏ ‎Тверской‏ ‎в‏ ‎ресторане ‎сейчас‏ ‎музыка ‎и‏ ‎народ ‎гуляет»,‏ ‎–‏ ‎мечтательно ‎подумал‏ ‎Летчик.

Вдруг ‎послышался ‎монотонный ‎гул. ‎Он‏ ‎нарастал. ‎«Самолеты,‏ ‎много‏ ‎самолетов,– ‎мелькнула ‎мысль‏ ‎в ‎голове‏ ‎Летчика. ‎– ‎Наши? ‎Учения?‏ ‎Да‏ ‎вряд ‎ли.‏ ‎Немцы? ‎А‏ ‎вот ‎на ‎них ‎похоже. ‎Давно‏ ‎они‏ ‎уже ‎летали‏ ‎в ‎нашем‏ ‎небе ‎с ‎разведкой». ‎

Он ‎вскочил‏ ‎и‏ ‎крикнул:‏ ‎– ‎Часовой!

Тот‏ ‎отозвался ‎сонным‏ ‎голосом: ‎–‏ ‎Чего‏ ‎тебе?!

– Сержант. ‎Слышишь‏ ‎гул? ‎Чего ‎там ‎происходит? ‎–‏ ‎закричал ‎Летчик.‏ ‎

Тот‏ ‎молчал, ‎прислушиваясь. ‎Потом‏ ‎послышался ‎вой‏ ‎пикирующих ‎самолетов ‎и ‎разрывы‏ ‎бомб.‏ ‎Палатка ‎заходила‏ ‎ходуном. ‎Летчик‏ ‎метнулся ‎на ‎выход. ‎– ‎Куда?!–‏ ‎заорал‏ ‎окончательно ‎проснувшийся‏ ‎часовой ‎и‏ ‎замахнулся ‎винтовкой. ‎Рядом ‎грянул ‎очередной‏ ‎взрыв‏ ‎и‏ ‎их ‎осыпало‏ ‎свежей ‎землей.‏ ‎Сержант ‎тут‏ ‎же‏ ‎осел, ‎посмотрев‏ ‎на ‎Летчика ‎непонимающим ‎взглядом. ‎У‏ ‎него ‎из-за‏ ‎рта‏ ‎побежала ‎алая ‎струйка‏ ‎крови. ‎«Похоже‏ ‎убили ‎сержанта»,– ‎подумал ‎Летчик‏ ‎и‏ ‎подхватив ‎винтовку‏ ‎часового, ‎прыгнул‏ ‎в ‎ближайшую ‎воронку.

Большую ‎часть ‎палаток‏ ‎разбросало‏ ‎взрывами, ‎либо‏ ‎они ‎были‏ ‎прошиты ‎очередями ‎пулеметов ‎и ‎горели.‏ ‎Оставшиеся‏ ‎в‏ ‎живых ‎выбегали‏ ‎из ‎охваченных‏ ‎пламенем ‎палаток‏ ‎и‏ ‎падали ‎под‏ ‎градом ‎трассирующих ‎пуль ‎с ‎самолетов‏ ‎с ‎крестами.‏ ‎На‏ ‎аэродроме ‎полыхали ‎наши‏ ‎самолеты ‎испуская‏ ‎вверх ‎конусообразные ‎пирамиды ‎клубящегося‏ ‎черного‏ ‎дыма. ‎Это‏ ‎уже ‎явно‏ ‎не ‎провокация ‎– ‎это ‎была‏ ‎настоящая‏ ‎война. ‎Пикирующие‏ ‎бомбардировщики ‎с‏ ‎ревом ‎заходили ‎на ‎аэродром ‎и‏ ‎сыпали‏ ‎множеством‏ ‎мелких ‎черных‏ ‎бомб. ‎Огромные‏ ‎взрывы ‎от‏ ‎них‏ ‎были ‎явно‏ ‎не ‎сопоставимы ‎с ‎размерами ‎этих‏ ‎малявок. ‎Тут‏ ‎же‏ ‎носились ‎немецкие ‎истребители‏ ‎расстреливая ‎обезумевших‏ ‎полуголых ‎людей ‎и ‎оставшиеся‏ ‎самолеты.

Летчик‏ ‎выстрелил ‎два‏ ‎раза ‎из‏ ‎винтовки ‎в ‎сторону ‎вражеских ‎железных‏ ‎птиц,‏ ‎и ‎в‏ ‎бешенстве ‎выкинул‏ ‎бесполезное ‎оружие ‎в ‎сторону. ‎«Пулемет‏ ‎нужен.‏ ‎Почему‏ ‎же ‎наши‏ ‎не ‎стреляют?‏ ‎– ‎пронеслось‏ ‎в‏ ‎голове ‎у‏ ‎Летчика. ‎– ‎Где ‎наше ‎ПВО?»‏ ‎Он ‎посмотрел‏ ‎в‏ ‎сторону, ‎где ‎должны‏ ‎были ‎размещаться‏ ‎зенитки ‎и ‎увидел ‎на‏ ‎этом‏ ‎месте ‎только‏ ‎несколько ‎дымящихся‏ ‎воронок. ‎– ‎А ‎суки!!! ‎–‏ ‎Летчик‏ ‎до ‎боли‏ ‎вонзил ‎ногти‏ ‎в ‎ладони. ‎Громко ‎хлопнув, ‎взорвался‏ ‎погреб‏ ‎с‏ ‎топливом ‎и‏ ‎выдал ‎в‏ ‎небо ‎огромное‏ ‎клубящееся‏ ‎черно-оранжевое ‎облако‏ ‎огня ‎и ‎дыма.

Несколько ‎наших ‎самолетов‏ ‎попытались ‎взлететь,‏ ‎но‏ ‎были ‎расстреляны ‎прямо‏ ‎на ‎взлетной‏ ‎полосе ‎и ‎горели ‎ярким‏ ‎чадящем‏ ‎пламенем. ‎У‏ ‎одного ‎из‏ ‎этих ‎самолетов ‎еще ‎работал ‎двигатель‏ ‎и‏ ‎он ‎ехал‏ ‎по ‎летному‏ ‎полю ‎оставляя ‎за ‎собой ‎шлейф‏ ‎черного‏ ‎дыма.‏ ‎Потом ‎резко‏ ‎остановился, ‎уткнувшись‏ ‎пропеллером ‎в‏ ‎грузовик-полуторку.‏ ‎Грузовик ‎вспыхнул.‏ ‎– ‎Пацаны! ‎– ‎проскрипел ‎зубами‏ ‎летчик ‎и‏ ‎в‏ ‎бессилии ‎осел ‎на‏ ‎землю, ‎сжимая‏ ‎в ‎ладонях ‎рыхлую, ‎влажную‏ ‎землю.

Через‏ ‎полчаса ‎все‏ ‎стихло. ‎Только‏ ‎потрескивали ‎догорающие ‎самолеты. ‎Аэродром ‎был‏ ‎полностью‏ ‎разгромлен. ‎Летное‏ ‎поле ‎еще‏ ‎оставалось ‎практически ‎не ‎тронутым, ‎но‏ ‎все‏ ‎самолеты‏ ‎либо ‎сгорели,‏ ‎либо ‎были‏ ‎изувечены ‎настолько,‏ ‎что‏ ‎использовать ‎их‏ ‎не ‎было ‎ни ‎какой ‎возможности.

Летчик‏ ‎брел ‎среди‏ ‎палаточного‏ ‎городка. ‎Стояла ‎звенящая‏ ‎тишина. ‎«Неужели‏ ‎все ‎погибли», ‎– ‎с‏ ‎ужасом‏ ‎думал ‎летчик.‏ ‎Люди, ‎которые‏ ‎лежали ‎на ‎земле, ‎были ‎все‏ ‎мертвы.‏ ‎Он ‎стал‏ ‎разбирать ‎палатки.‏ ‎Одни ‎были ‎пусты, ‎в ‎других‏ ‎он‏ ‎нашел‏ ‎только ‎изувеченные‏ ‎тела. ‎Он‏ ‎дошел ‎до‏ ‎укреплений‏ ‎из ‎мешков‏ ‎с ‎песком, ‎где ‎располагалось ‎ПВО‏ ‎аэродрома. ‎Разодранные‏ ‎осколками‏ ‎и ‎разбросанные ‎по‏ ‎земле ‎мешки‏ ‎были, ‎а ‎ПВО ‎не‏ ‎было.‏ ‎На ‎этом‏ ‎месте ‎зияло‏ ‎только ‎несколько, ‎еще ‎дымящихся ‎глубоких‏ ‎воронок.‏ ‎Летчик ‎нашел‏ ‎несколько ‎погнутых‏ ‎рам ‎и ‎пулеметов, ‎да ‎фрагменты‏ ‎тел,‏ ‎вот‏ ‎и ‎все‏ ‎что ‎осталось‏ ‎от ‎трех‏ ‎спаренных‏ ‎пулеметов ‎Максим‏ ‎и ‎зенитчиков.

Летчик ‎дошел ‎до ‎самолетов.‏ ‎Какие-то ‎сгорели‏ ‎полностью,‏ ‎обнажив ‎черный ‎скелет‏ ‎фюзеляжа. ‎Другие‏ ‎частично. ‎Черный ‎дым ‎шел‏ ‎от‏ ‎еще ‎догорающих‏ ‎самолетов. ‎Ветер‏ ‎трепал ‎разорванную ‎пулями ‎и ‎осколками‏ ‎полотняную‏ ‎обшивку ‎самолетов.‏ ‎Нет, ‎на‏ ‎этих ‎призраках ‎самолетов ‎уже ‎никуда‏ ‎кроме‏ ‎как‏ ‎ада, ‎не‏ ‎улетишь. ‎Он‏ ‎дошел ‎до‏ ‎железного‏ ‎ремонтного ‎ангара.‏ ‎Ангар ‎был ‎частично ‎разрушен. ‎Во‏ ‎всяком ‎случае‏ ‎он‏ ‎выглядел ‎как ‎решето.‏ ‎Внутри ‎стояло‏ ‎два ‎самолета, ‎Як-1 ‎и‏ ‎один‏ ‎полусгоревший ‎биплан‏ ‎И-153. ‎Понять,‏ ‎как ‎на ‎Як ‎не ‎перекинулся‏ ‎огонь‏ ‎с ‎биплана‏ ‎было ‎довольно‏ ‎сложно. ‎Обгорела ‎только ‎часть ‎деревянного‏ ‎крыла‏ ‎истребителя.‏ ‎В ‎целом‏ ‎Як ‎выглядел‏ ‎довольно ‎сносно.‏ ‎Только‏ ‎несколько ‎дырок‏ ‎было ‎в ‎крыльях.

Летчик ‎осмотрелся ‎и‏ ‎крикнул: ‎–‏ ‎Алло‏ ‎гараж! ‎Есть ‎кто‏ ‎живой? ‎Из‏ ‎небольшого ‎служебного ‎загончика, ‎где‏ ‎техники‏ ‎обычно ‎гоняли‏ ‎чаи, ‎да‏ ‎отлынивали ‎от ‎работы, ‎послышался ‎чей-то‏ ‎протяжный‏ ‎стон. ‎Он‏ ‎подбежал ‎к‏ ‎двери ‎и ‎увидел ‎старшего ‎техника.‏ ‎Лысого‏ ‎мужика‏ ‎лет ‎сорока‏ ‎с ‎пивным‏ ‎пузом. ‎Тот‏ ‎был‏ ‎ранен ‎в‏ ‎руку. ‎Сняв ‎с ‎гвоздя ‎аптечку,‏ ‎Летчик ‎достал‏ ‎из‏ ‎нее ‎бинт ‎с‏ ‎йодом, ‎и‏ ‎быстро ‎обработал ‎рану. ‎–‏ ‎Осколок‏ ‎навылет ‎вышел.‏ ‎Жить ‎будешь‏ ‎Механик, ‎–подбодрил ‎он. ‎Раненый ‎Механик‏ ‎благодарно‏ ‎посмотрел ‎на‏ ‎него, ‎и‏ ‎слабо ‎улыбнулся.

Летчик ‎оставил ‎раненого ‎приходить‏ ‎в‏ ‎себя‏ ‎и ‎решил‏ ‎осмотреть ‎Як-1‏ ‎повнимательнее. ‎Сначала‏ ‎прибил‏ ‎тлеющий ‎огонь‏ ‎на ‎крыле. ‎Осмотрел ‎шасси ‎и‏ ‎закрылки. ‎Вскарабкался‏ ‎в‏ ‎кабину ‎самолета. ‎Проверил‏ ‎как ‎ходит‏ ‎верхняя ‎сдвигающаяся ‎прозрачная ‎крышка‏ ‎кабины,‏ ‎так ‎называемый‏ ‎фонарь. ‎Он‏ ‎двигался ‎как ‎по ‎маслу. ‎Летчик‏ ‎удовлетворено‏ ‎хмыкнул, ‎уселся‏ ‎на ‎сиденье‏ ‎и ‎начал ‎проверять ‎работу ‎приборов.‏ ‎Давление‏ ‎сжатого‏ ‎воздуха ‎самопуска‏ ‎(механизм ‎позволяющий‏ ‎стартануть ‎двигатель‏ ‎самолета‏ ‎на ‎холодную)‏ ‎практически ‎отсутствовало. ‎И ‎стрелка ‎датчика‏ ‎бензина ‎уткнулась‏ ‎в‏ ‎ноль. ‎В ‎остальном‏ ‎у ‎него‏ ‎замечаний ‎к ‎состоянию ‎самолету‏ ‎не‏ ‎было.

К ‎нему‏ ‎пошатываясь, ‎подошел‏ ‎Механик: ‎– ‎Что ‎это ‎вообще‏ ‎было?‏ ‎Война ‎что‏ ‎ли ‎с‏ ‎немцами ‎началась?

– Угадал ‎морячок. ‎Хотя ‎я‏ ‎знаю‏ ‎не‏ ‎больше ‎тебя.‏ ‎Меньше ‎знаешь‏ ‎– ‎крепче‏ ‎спишь,–‏ ‎ответил ‎Летчик.

 – Да‏ ‎не ‎может ‎быть. ‎А ‎как‏ ‎же ‎пакт‏ ‎о‏ ‎не ‎нападении? ‎–‏ ‎вскинул ‎руками‏ ‎испуганно ‎Механик ‎и ‎провел‏ ‎рукой‏ ‎по ‎лысой‏ ‎голове. ‎

– Забудь‏ ‎о ‎пакте. ‎Крутили ‎немцы ‎твой‏ ‎пакт‏ ‎сам ‎знаешь‏ ‎на ‎чем.‏ ‎Ты ‎сам ‎посмотри, ‎что ‎фрицы‏ ‎натворили!‏ ‎–‏ ‎Летчик ‎кивнул‏ ‎головой ‎на‏ ‎разгромленный ‎аэродром.‏ ‎Они‏ ‎оба ‎посмотрели‏ ‎на ‎тлеющие ‎самолеты ‎и ‎в‏ ‎воздухе ‎повисло‏ ‎тяжелое‏ ‎молчание.

– Ну ‎что ‎скажешь?‏ ‎– ‎наконец‏ ‎спросил ‎Механик ‎Летчика, ‎похлопав‏ ‎здоровой‏ ‎рукой ‎по‏ ‎корпусу ‎самолета.

 – Да‏ ‎вроде ‎живая ‎птичка. ‎Полетит, ‎–‏ ‎после‏ ‎недолгого ‎раздумья‏ ‎ответил ‎тот.

Механик‏ ‎кивнул: ‎– ‎Этот ‎самолет ‎был‏ ‎практически‏ ‎готов.‏ ‎В ‎понедельник‏ ‎хотели ‎его‏ ‎выпускать ‎уже‏ ‎с‏ ‎мастерской. ‎Крылья‏ ‎только ‎подремонтирую, ‎заправим ‎бензином, ‎да‏ ‎сжатым ‎воздухом‏ ‎и‏ ‎тогда ‎точно ‎полетит.

Летчик‏ ‎нежно ‎погладил‏ ‎самолет ‎рукой ‎и ‎сказал:‏ ‎–‏ ‎Конечно ‎полетит.‏ ‎Не ‎сомневаюсь.

– Есть‏ ‎еще ‎кто ‎живой ‎? ‎–‏ ‎с‏ ‎надеждой ‎в‏ ‎голосе, ‎перевел‏ ‎тему ‎разговора ‎Механик.

Летчик ‎только ‎хмуро‏ ‎помотал‏ ‎головой:‏ ‎– ‎Я‏ ‎больше ‎никого‏ ‎не ‎нашел.‏ ‎Это‏ ‎все ‎очень‏ ‎похоже ‎на ‎войну. ‎Надо ‎мне‏ ‎лететь ‎на‏ ‎разведку.‏ ‎Потому ‎как ‎сейчас‏ ‎больше ‎вопросов,‏ ‎чем ‎ответов. ‎Это ‎война?‏ ‎А‏ ‎если ‎война‏ ‎то ‎тогда,‏ ‎где ‎наши ‎войска? ‎И ‎почему‏ ‎допустили‏ ‎весь ‎этот‏ ‎бардак?

Летчик ‎посмотрел‏ ‎на ‎плечо ‎раненого ‎и ‎спросил:‏ ‎–‏ ‎Ты‏ ‎сам ‎как‏ ‎морячок ‎?‏ ‎Помочь ‎тебе‏ ‎с‏ ‎ремонтом ‎самолета?‏ ‎

Механик ‎добродушно ‎прищурил ‎левый ‎глаз:‏ ‎– ‎Да‏ ‎не‏ ‎переживай ‎за ‎меня.‏ ‎Я ‎вообще‏ ‎не ‎люблю, ‎когда ‎у‏ ‎меня‏ ‎кто-то ‎над‏ ‎душой ‎стоит.‏ ‎Справлюсь ‎один.

Летчик ‎не ‎возражал: ‎–‏ ‎Хорошо.‏ ‎Пойду ‎раненых‏ ‎поищу, ‎может‏ ‎еще ‎кому ‎помощь ‎нужна. ‎

Механик‏ ‎одобрительно‏ ‎кивнул‏ ‎и ‎поплелся‏ ‎за ‎инструментом.

Летчик‏ ‎еще ‎раз‏ ‎обошел‏ ‎весь ‎аэродром,‏ ‎но ‎живых ‎больше ‎никого ‎не‏ ‎обнаружил. ‎Временами‏ ‎он‏ ‎слышал ‎глухие ‎взрывы‏ ‎и ‎выстрелы,‏ ‎где-то ‎далеко ‎шел ‎жаркий‏ ‎бой.‏ ‎В ‎небе‏ ‎то ‎и‏ ‎дело ‎проносились ‎немецкие ‎самолеты. ‎«Да‏ ‎где‏ ‎же ‎наши‏ ‎самолеты, ‎–‏ ‎думал ‎летчик, ‎– ‎неужели ‎все‏ ‎аэродромы‏ ‎разбомбили?»‏ ‎Он ‎снова‏ ‎занялся ‎палаточным‏ ‎городком ‎и‏ ‎вытащил‏ ‎тела ‎убитых‏ ‎на ‎поляну. ‎Ровно ‎пятнадцать ‎человек.‏ ‎Из ‎них‏ ‎пять‏ ‎летчиков ‎и ‎десять‏ ‎человек ‎техперсонала.‏ ‎Большинство ‎из ‎них ‎погибло‏ ‎прямо‏ ‎в ‎палатках‏ ‎так ‎и‏ ‎не ‎проснувшись. ‎Остальным ‎повезло, ‎что‏ ‎были‏ ‎в ‎этот‏ ‎выходной ‎день‏ ‎в ‎увольнении ‎в ‎городе.

Несколько ‎бомб‏ ‎угодили‏ ‎в‏ ‎середину ‎ряда‏ ‎палаток ‎и‏ ‎оставили ‎от‏ ‎себя‏ ‎несколько ‎больших‏ ‎воронок. ‎Там ‎он ‎нашел ‎только‏ ‎несколько ‎кусков‏ ‎мяса‏ ‎на ‎костях, ‎да‏ ‎чей-то ‎сапог.‏ ‎Летчика ‎вывернуло. ‎Отдышавшись, ‎он‏ ‎решил,‏ ‎что ‎с‏ ‎него ‎хватит‏ ‎и ‎дальше ‎пусть ‎разбираются ‎другие,‏ ‎когда‏ ‎подоспеет ‎помощь.‏ ‎Выбрав ‎палаточный‏ ‎тент ‎поцелее, ‎он ‎накрыл ‎им‏ ‎тела‏ ‎погибших‏ ‎товарищей.

За ‎работой‏ ‎летчик ‎и‏ ‎не ‎заметил,‏ ‎как‏ ‎наступил ‎вечер.‏ ‎Наши ‎так ‎и ‎не ‎подошли.‏ ‎Канонада ‎ушла‏ ‎дальше‏ ‎на ‎восток. ‎Так‏ ‎пора ‎было‏ ‎что-нибудь ‎перекусить. ‎Он ‎ощутил‏ ‎сильный‏ ‎приступ ‎голода.‏ ‎Летчик ‎помнил,‏ ‎что ‎небольшой ‎продуктовый ‎склад ‎был‏ ‎рядом‏ ‎с ‎ремонтным‏ ‎ангаром ‎в‏ ‎деревянной ‎пристройке. ‎Каждые ‎два ‎дня‏ ‎приезжала‏ ‎полуторка‏ ‎со ‎свежим‏ ‎хлебом, ‎и‏ ‎его ‎разгружали‏ ‎на‏ ‎этот ‎склад.‏ ‎У ‎него ‎в ‎голове ‎мысленно‏ ‎возникла ‎свежая‏ ‎краюха‏ ‎черного ‎хлеба. ‎Сглотнув‏ ‎набежавшую ‎слюну‏ ‎Летчик ‎направился ‎на ‎склад.‏ ‎Вскоре‏ ‎он ‎уже‏ ‎стоял ‎перед‏ ‎ним. ‎Вернее ‎перед ‎тем, ‎что‏ ‎от‏ ‎него ‎осталось.

На‏ ‎его ‎дымящихся‏ ‎развалинах ‎уже ‎сидел ‎Механик, ‎и‏ ‎аппетитно‏ ‎уплетал‏ ‎жареную ‎рыбу.‏ ‎Механик ‎приветственно‏ ‎махнул ‎объеденной‏ ‎рыбиной‏ ‎в ‎руке‏ ‎и ‎приглашающим ‎жестом ‎указал ‎на‏ ‎десяток ‎подозрительно‏ ‎черных‏ ‎рыбешек, ‎вповалку ‎лежащих‏ ‎на ‎газете.

Летчик‏ ‎брезгливо ‎посмотрел ‎на ‎рыбу:‏ ‎–‏ ‎У ‎нас‏ ‎сегодня ‎в‏ ‎ресторане ‎рыбный ‎день?

Механик ‎молчал, ‎его‏ ‎рот‏ ‎был ‎занят‏ ‎пережевыванием ‎очередного‏ ‎куска ‎рыбной ‎тушки. ‎

– Прошу ‎к‏ ‎столу,‏ ‎–‏ ‎наконец ‎вымолвил‏ ‎Механик, ‎–‏ ‎соленая ‎селедочка,‏ ‎жаренная‏ ‎на ‎углях.‏ ‎Рекомендую. ‎Вкус ‎конечно ‎специфический, ‎–‏ ‎тут ‎он‏ ‎причмокнул‏ ‎грязными ‎от ‎золы‏ ‎губами ‎и‏ ‎добавил: ‎– ‎Но ‎вполне‏ ‎съедобно.

– Есть‏ ‎еще ‎тушенка,‏ ‎если ‎ты‏ ‎на ‎диете, ‎– ‎поспешно ‎добавил‏ ‎Механик,‏ ‎заметив ‎кислое‏ ‎выражение ‎лица‏ ‎Летчика, ‎и ‎кивнул ‎на ‎десяток‏ ‎закопченных‏ ‎банок.‏ ‎

Тут ‎же‏ ‎валялось ‎пара‏ ‎мешков ‎сгоревших‏ ‎сухарей,‏ ‎которые ‎теперь‏ ‎можно ‎было ‎использовать ‎разве ‎что‏ ‎в ‎качестве‏ ‎активированного‏ ‎угля. ‎Небольшой ‎полуразодранный‏ ‎и ‎почерневший‏ ‎от ‎копоти ‎мешок ‎с‏ ‎какой-то‏ ‎крупой ‎стоял‏ ‎рядом. ‎Вот‏ ‎и ‎все ‎что ‎осталось ‎от‏ ‎продовольственного‏ ‎склада.

Механик ‎невесело‏ ‎усмехнулся, ‎глядя‏ ‎на ‎разочарованное ‎лицо ‎летчика. ‎

– Завтра‏ ‎должны‏ ‎были‏ ‎на ‎неделю‏ ‎продуктов ‎привести.‏ ‎Покойный ‎повар‏ ‎не‏ ‎хранил ‎ничего‏ ‎долго ‎на ‎складе, ‎опасаясь ‎мышей,–‏ ‎объяснил ‎Механик,‏ ‎–‏ ‎все ‎старался ‎свежее‏ ‎завести. ‎Хорошо,‏ ‎что ‎я ‎вовремя ‎заметил,‏ ‎что‏ ‎склад ‎горит.‏ ‎Слышу, ‎что-то‏ ‎трещит ‎и ‎дымом ‎тянет, ‎ну‏ ‎совсем‏ ‎близко. ‎Тут‏ ‎меня ‎осенило,‏ ‎да ‎это ‎же ‎склад ‎с‏ ‎продуктами.‏ ‎Я‏ ‎ноги ‎в‏ ‎руки ‎и‏ ‎сюда. ‎А‏ ‎тут‏ ‎уже ‎все‏ ‎догорало, ‎хорошо ‎хоть ‎что-то ‎успел‏ ‎вытащить ‎из‏ ‎огня.

Летчик‏ ‎побрезговал ‎обугленной ‎рыбой‏ ‎и, ‎раздобыв‏ ‎у ‎Механика ‎котелок ‎с‏ ‎водой,‏ ‎сварил ‎кашу‏ ‎с ‎тушенкой.‏ ‎Тот ‎не ‎возражал ‎и, ‎закончив‏ ‎с‏ ‎рыбой, ‎принялся‏ ‎за ‎кашу.‏ ‎«И ‎куда ‎в ‎тебя ‎столько‏ ‎влезает»,‏ ‎–‏ ‎с ‎удивлением‏ ‎подумал ‎Летчик.‏ ‎Его ‎товарищ‏ ‎явно‏ ‎не ‎страдал‏ ‎отсутствием ‎аппетита. ‎

Наконец ‎насытившись, ‎Летчик‏ ‎спросил: ‎–‏ ‎Как‏ ‎ремонт ‎самолета?

– Крылья ‎я‏ ‎заштопал. ‎Завтра‏ ‎можно ‎будет ‎заправить ‎и‏ ‎в‏ ‎полет, ‎–‏ ‎Механик ‎ловко‏ ‎разлил ‎по ‎железным ‎кружкам ‎из‏ ‎мензурки‏ ‎прозрачную ‎жидкость.‏ ‎В ‎нос‏ ‎Летчика ‎ударил ‎знакомый ‎запах ‎спирта.

– Давай‏ ‎помянем‏ ‎ребят,‏ ‎– ‎поднял‏ ‎тост ‎Механик.‏ ‎

После ‎ужина‏ ‎Летчик‏ ‎лежал ‎и‏ ‎еще ‎долго ‎всматривался ‎в ‎звездное‏ ‎небо, ‎размышляя‏ ‎над‏ ‎превратностями ‎своей ‎судьбы,‏ ‎и ‎заснул‏ ‎у ‎костра, ‎а ‎Механик‏ ‎пошел‏ ‎спать ‎в‏ ‎свою ‎каморку‏ ‎в ‎ангаре.

Утром, ‎быстро ‎перекусив ‎остатками‏ ‎каши,‏ ‎два ‎товарища,‏ ‎вооружившись ‎канистрами‏ ‎и ‎резиновым ‎шлангом, ‎пошли ‎сливать‏ ‎топливо‏ ‎с‏ ‎искалеченных ‎самолетов.‏ ‎Топливо ‎больше‏ ‎было ‎взять‏ ‎неоткуда,‏ ‎основной ‎топливный‏ ‎запас ‎сгорел ‎при ‎первой ‎утренней‏ ‎атаке ‎немцев‏ ‎на‏ ‎аэродром. ‎Летчик, ‎в‏ ‎очередной ‎раз,‏ ‎совершая ‎прогулку ‎до ‎своего‏ ‎самолета,‏ ‎с ‎полной‏ ‎канистрой ‎бензина,‏ ‎увидел ‎вдали ‎поднимающиеся ‎клубы ‎пыли.‏ ‎«Немцы‏ ‎или ‎наши?»‏ ‎– ‎с‏ ‎тревогой ‎подумал ‎Летчик. ‎«Да ‎конечно‏ ‎наши»,‏ ‎–‏ ‎попытался ‎отогнать‏ ‎он ‎тревожные‏ ‎мысли. ‎Но‏ ‎на‏ ‎всякий ‎случай‏ ‎спрятался ‎за ‎разбитым ‎корпусом ‎биплана.‏ ‎И ‎не‏ ‎зря.‏ ‎Это ‎были ‎немцы,‏ ‎они ‎ехали‏ ‎на ‎двух ‎мотоциклах ‎с‏ ‎пулеметами.‏ ‎«Похоже, ‎вынюхивают‏ ‎что-то ‎черти»,‏ ‎– ‎мелькнула ‎у ‎него ‎мысль.‏ ‎А‏ ‎пистолет ‎и‏ ‎винтовку ‎он,‏ ‎как ‎на ‎зло, ‎оставил ‎в‏ ‎ангаре.‏ ‎«Во‏ ‎дурак ‎то!‏ ‎– ‎мысленно‏ ‎он ‎отругал‏ ‎себя,‏ ‎– ‎оставить‏ ‎оружие ‎на ‎войне».

Немцы ‎осторожно ‎объезжали‏ ‎воронки ‎и‏ ‎обгоревшие‏ ‎скелеты ‎самолетов. ‎Пулеметчики‏ ‎в ‎колясках‏ ‎поводили ‎дулами ‎МГ-34 ‎выцеливая‏ ‎выживших.‏ ‎Но ‎никого‏ ‎не ‎было‏ ‎видно ‎и ‎слышно. ‎Пока ‎издалека‏ ‎не‏ ‎раздался ‎крик‏ ‎ничего ‎не‏ ‎подозревающего ‎Механика: ‎– ‎Слышь ‎прихвати‏ ‎ключ‏ ‎на‏ ‎двенадцать!

Немцы ‎оживились‏ ‎и ‎поехали‏ ‎в ‎сторону‏ ‎голоса.‏ ‎Летчик ‎подобрав‏ ‎рядом ‎с ‎разбитым ‎корпусом ‎самолета,‏ ‎какую-то ‎короткую‏ ‎металлическую‏ ‎трубку ‎с ‎острым‏ ‎концом, ‎начал‏ ‎красться ‎вслед ‎за ‎ними.‏ ‎Двое‏ ‎немцев ‎из‏ ‎первого ‎мотоцикла‏ ‎спешились ‎и ‎пошли ‎пешком. ‎Вторая‏ ‎пара‏ ‎прикрывала ‎пулеметом‏ ‎первых ‎и‏ ‎тоже ‎остановилась ‎в ‎невдалеке.

Как ‎только‏ ‎немцы‏ ‎зашли‏ ‎за ‎фюзеляж‏ ‎самолета, ‎Летчик‏ ‎кинулся ‎сзади‏ ‎на‏ ‎водителя ‎остановившегося‏ ‎мотоцикла ‎и ‎всадил ‎ему ‎трубку‏ ‎в ‎горло,‏ ‎как‏ ‎копье, ‎из ‎нее‏ ‎тут ‎же‏ ‎брызнула ‎струя ‎горячей ‎крови.‏ ‎Немец‏ ‎в ‎люльке,‏ ‎весь ‎в‏ ‎крови ‎товарища, ‎бросив ‎пулемет, ‎попытался‏ ‎вылезти‏ ‎оттуда. ‎Но‏ ‎его ‎голова‏ ‎через ‎секунду, ‎уже ‎безвольно ‎болталась‏ ‎на‏ ‎скрученной‏ ‎шее, ‎и‏ ‎он ‎повалился‏ ‎обратно. ‎Прошло‏ ‎несколько‏ ‎минут. ‎Рядом‏ ‎послышалась ‎автоматная ‎очередь ‎и ‎торжествующие‏ ‎крики ‎на‏ ‎немецком.‏ ‎Вскоре ‎Летчик ‎увидел,‏ ‎как ‎Механика‏ ‎с ‎разбитым ‎лицом ‎ведут‏ ‎два‏ ‎здоровых ‎немца,‏ ‎толкая ‎его‏ ‎в ‎спину ‎автоматами. ‎Они ‎возвращались.‏ ‎Летчик‏ ‎крикнул: ‎–‏ ‎Ложись! ‎–‏  ‎и ‎начал ‎стрелять ‎по ‎немцам‏ ‎из‏ ‎захваченного‏ ‎пулемета. ‎Первый‏ ‎фашист ‎завалился‏ ‎сразу. ‎Второй‏ ‎разрядил‏ ‎автомат ‎в‏ ‎спину ‎Механика, ‎который ‎попытался ‎убежать,‏ ‎и ‎тоже‏ ‎упал‏ ‎скошенный ‎пулеметной ‎очередью.‏ ‎Летчик ‎подбежал‏ ‎к ‎Механику ‎и ‎упал‏ ‎перед‏ ‎ним ‎на‏ ‎колени, ‎тот‏ ‎еще ‎дышал. ‎Его ‎губы ‎медленно‏ ‎зашевелились‏ ‎пуская ‎розовую‏ ‎пену ‎и‏ ‎наконец ‎произнесли: ‎– ‎Похорони ‎меня...‏ ‎–‏ ‎его‏ ‎грудь ‎еще‏ ‎раз ‎вздрогнула‏ ‎и ‎перестала‏ ‎дышать.

– Почему‏ ‎ты ‎не‏ ‎упал, ‎морячок? ‎– ‎задрожавшим, ‎бесцветным‏ ‎голосом ‎спросил‏ ‎Летчик.‏ ‎Но ‎Механик ‎не‏ ‎ответил ‎и‏ ‎Летчик ‎окровавленной ‎рукой ‎закрыл‏ ‎ему‏ ‎глаза.

Он ‎прихватив‏ ‎тяжелый ‎пулемет‏ ‎с ‎собой ‎и ‎пошел ‎доливать‏ ‎бензин‏ ‎в ‎баки‏ ‎самолета. ‎Открыв‏ ‎крышку ‎бензобака ‎в ‎крыле ‎и‏ ‎вылив‏ ‎туда‏ ‎очередную ‎порцию‏ ‎топлива, ‎стало‏ ‎заметно ‎что‏ ‎бензина‏ ‎уже ‎достаточно.‏ ‎Бензобаки ‎во ‎втором ‎крыле ‎тоже‏ ‎были ‎заполнены.‏ ‎Теперь‏ ‎надо ‎было ‎заполнить‏ ‎систему ‎пуска‏ ‎сжатым ‎воздухом. ‎Летчик ‎нашел‏ ‎баллон,‏ ‎подсоединил ‎шланг‏ ‎к ‎самолету‏ ‎и ‎быстро ‎заполнив ‎систему, ‎вернул‏ ‎шланг‏ ‎на ‎место.‏ ‎Кажется ‎все,‏ ‎но ‎нет, ‎что-то ‎его ‎смутно‏ ‎тревожило.‏ ‎Он‏ ‎упустил ‎что-то‏ ‎очень ‎важное.‏ ‎Ну ‎конечно‏ ‎он‏ ‎забыл ‎снарядить‏ ‎боекомплект ‎самолета. ‎Як-1 ‎был ‎вооружен‏ ‎двумя ‎пулеметами‏ ‎ШКАС,‏ ‎по ‎шестисот ‎двадцать‏ ‎патронов ‎в‏ ‎каждом, ‎которые ‎были ‎спрятаны‏ ‎в‏ ‎корпусе ‎самолета‏ ‎и ‎располагались‏ ‎сверху ‎над ‎двигателем. ‎Вооружение ‎самолета‏ ‎дополняла‏ ‎20-мм ‎пушка‏ ‎ШВАК ‎со‏ ‎сто ‎тридцатью ‎снарядами ‎в ‎носовой‏ ‎части,‏ ‎за‏ ‎пропеллером.

Летчик ‎прихватив‏ ‎короба ‎с‏ ‎лентами ‎и‏ ‎неспешно‏ ‎пошел ‎на‏ ‎склад ‎за ‎боекомплектом. ‎На ‎счастье‏ ‎склад ‎с‏ ‎боеприпасами‏ ‎уцелел ‎и ‎представлял‏ ‎собой ‎надземный‏ ‎деревянный ‎погреб ‎засыпанной ‎сверху‏ ‎землей‏ ‎и ‎давно‏ ‎поросший ‎зеленой‏ ‎травкой ‎и ‎кустами ‎боярышника. ‎Невысокие‏ ‎стеллажи‏ ‎были ‎заставлены‏ ‎зелеными ‎ящиками.‏ ‎Он ‎осторожно ‎снял ‎один ‎из‏ ‎них,‏ ‎с‏ ‎надписью ‎ШКАС‏ ‎и ‎красным‏ ‎пропеллером ‎на‏ ‎боковой‏ ‎стенке. ‎Летчик‏ ‎вскрыл ‎ящик ‎и ‎начал ‎набивать‏ ‎металлическую ‎пулеметную‏ ‎ленту‏ ‎патронами. ‎У ‎патронов‏ ‎была ‎маркировка‏ ‎буква ‎«Ш» ‎и ‎красный‏ ‎капсюль,‏ ‎не ‎перепутаешь‏ ‎с ‎обычными‏ ‎для ‎винтовки. ‎Найдя ‎снаряды ‎для‏ ‎ШВАКА,‏ ‎он ‎зарядил‏ ‎ленту ‎и‏ ‎для ‎него. ‎Ходить ‎пришлось ‎два‏ ‎раза,‏ ‎из-за‏ ‎большого ‎веса‏ ‎все ‎короба‏ ‎за ‎один‏ ‎раз‏ ‎он ‎унести‏ ‎не ‎смог.

Можно ‎было ‎лететь, ‎но‏ ‎у ‎него‏ ‎осталось‏ ‎еще ‎одно ‎неотложное‏ ‎дело. ‎Надо‏ ‎было ‎похоронить ‎ребят. ‎Он‏ ‎погрузил‏ ‎окоченевшее ‎тело‏ ‎Механика ‎на‏ ‎тележку ‎от ‎сварочных ‎баллонов, ‎которую‏ ‎нашел‏ ‎в ‎ангаре,‏ ‎и ‎повез‏ ‎его ‎как ‎памятник ‎к ‎руинам‏ ‎палаточного‏ ‎городка.‏ ‎Тут ‎выбрав‏ ‎две ‎воронки‏ ‎поглубже, ‎перетащил‏ ‎все‏ ‎тела ‎в‏ ‎две ‎братских ‎могилы ‎и ‎прикопал‏ ‎свежей ‎землей.‏ ‎Вечерело.‏ ‎Лететь ‎было ‎уже‏ ‎поздно, ‎и‏ ‎Летчик ‎решил ‎переночевать ‎в‏ ‎последний‏ ‎раз ‎на‏ ‎аэродроме. ‎Поужинав,‏ ‎а ‎заодно ‎и ‎пообедав ‎двумя‏ ‎банками‏ ‎тушенки, ‎он‏ ‎быстро ‎уснул.

Проснувшись‏ ‎утром ‎от ‎холода, ‎Летчик, ‎зябко‏ ‎ежись,‏ ‎быстро‏ ‎вскочил ‎с‏ ‎широкой ‎доски,‏ ‎которая ‎заменила‏ ‎ему‏ ‎кровать. ‎Поприседав‏ ‎и ‎отжавшись ‎на ‎кулаках, ‎он‏ ‎немного ‎согрелся.‏ ‎Пора‏ ‎было ‎делать ‎завтрак.‏ ‎Он ‎раздул‏ ‎полуистлевшие ‎угли ‎и ‎развел‏ ‎новый‏ ‎костер, ‎поставив‏ ‎на ‎него‏ ‎котелок ‎с ‎водой. ‎Заварка ‎нашлась‏ ‎в‏ ‎каморке ‎у‏ ‎техников. ‎Наскоро‏ ‎перекусил ‎банкой ‎тушенки ‎и, ‎запив‏ ‎ядреным‏ ‎чаем,‏ ‎начал ‎собираться.‏ ‎В ‎руках‏ ‎у ‎него‏ ‎был‏ ‎не ‎большой‏ ‎тремор, ‎от ‎волнения ‎перед ‎предстоящим‏ ‎полетом. ‎Летчик‏ ‎надел‏ ‎теплую ‎куртку, ‎шлем‏ ‎и ‎летные‏ ‎очки. ‎Положил ‎пистолет ‎ТТ‏ ‎в‏ ‎кобуру ‎на‏ ‎поясе. ‎Потом‏ ‎застегнул ‎на ‎себе ‎парашют, ‎который‏ ‎нашел‏ ‎в ‎одной‏ ‎из ‎палаток.‏ ‎Парашют ‎пришлось ‎переуложить, ‎но ‎так‏ ‎спокойнее,‏ ‎когда‏ ‎знаешь, ‎что‏ ‎сам ‎укладывал.

Мельком‏ ‎осмотрев ‎самолет,‏ ‎он‏ ‎быстро ‎забрался‏ ‎в ‎кабину, ‎парашют ‎мягко ‎спружинил‏ ‎на ‎сиденье‏ ‎под‏ ‎его ‎мощным ‎телом.‏ ‎Поставил ‎ноги‏ ‎на ‎педали ‎и ‎не‏ ‎забыл‏ ‎привязаться ‎ремнями.‏ ‎Дальше ‎пошла‏ ‎обычная ‎предполетная ‎рутина, ‎которая ‎делалась‏ ‎им‏ ‎уже ‎сотню‏ ‎раз ‎на‏ ‎автомате. ‎Он ‎передвинул ‎тумблер ‎бензокрана‏ ‎в‏ ‎положение‏ ‎баки ‎открыты.‏ ‎Поставил ‎рычаг‏ ‎газа ‎на‏ ‎шестисот‏ ‎оборотов ‎левой‏ ‎рукой, ‎а ‎правой ‎включил ‎аккумулятор.‏ ‎И ‎скомандовав‏ ‎невидимому‏ ‎помощнику: ‎– ‎От‏ ‎винта! ‎–‏ ‎и ‎открыл ‎воздушный ‎кран‏ ‎самопуска.‏ ‎Двигатель ‎несколько‏ ‎раз ‎чихнул,‏ ‎и ‎пропеллер ‎начал ‎раскручиваться. ‎Двигатель‏ ‎быстро‏ ‎вышел ‎на‏ ‎стабильные ‎обороты,‏ ‎и ‎Летчик ‎включил ‎зажигание. ‎Мотор‏ ‎наконец‏ ‎прогрелся.‏ ‎Расстопорив ‎хвостовое‏ ‎колесо, ‎Летчик‏ ‎медленно ‎начал‏ ‎руление‏ ‎выбираясь ‎из‏ ‎ангара ‎и ‎с ‎резким ‎щелчком‏ ‎захлопнул ‎кабину‏ ‎самолета.

Выехав‏ ‎на ‎взлетную ‎полосу,‏ ‎Летчик ‎начал‏ ‎змейкой ‎объезжать ‎воронки ‎и‏ ‎препятствия.‏ ‎Внезапно ‎на‏ ‎горизонте ‎аэродрома‏ ‎показались ‎немецкий ‎бронетранспортер ‎и ‎два‏ ‎серых‏ ‎грузовика. ‎С‏ ‎их ‎стороны‏ ‎начали ‎стрелять ‎и ‎несколько ‎пуль‏ ‎попали‏ ‎в‏ ‎прозрачную ‎кабину‏ ‎самолета, ‎оставив‏ ‎в ‎плексиглассе‏ ‎дырки.‏ ‎Летчик ‎не‏ ‎обращал ‎внимания ‎на ‎пули. ‎Его‏ ‎лицо ‎было‏ ‎спокойно,‏ ‎а ‎движения ‎отточены.‏ ‎Он ‎сдвинул‏ ‎рычаг ‎газа ‎и ‎ручку‏ ‎управления‏ ‎вперед, ‎поднимая‏ ‎заднее ‎колесо.‏ ‎Мотор ‎взревел ‎бодрее ‎и ‎самолет‏ ‎начал‏ ‎ускоряться. ‎Травяная‏ ‎взлетная ‎полоса‏ ‎начала ‎с ‎бешеной ‎скоростью ‎уплывать‏ ‎назад‏ ‎и‏ ‎наконец, ‎выскользнула‏ ‎из-под ‎самолета.

Вскоре‏ ‎он ‎почувствовал,‏ ‎что‏ ‎летит. ‎Радостное‏ ‎чувство ‎легкого ‎опьянения ‎полетом, ‎как‏ ‎обычно ‎охватило‏ ‎его.‏ ‎Но ‎немецкий ‎пулемет‏ ‎не ‎унимался.‏ ‎Несколько ‎пуль ‎задели ‎крыло,‏ ‎оставив‏ ‎в ‎нем‏ ‎несколько ‎дырок.‏ ‎Летчик ‎убрал ‎шасси ‎и ‎сдвинул‏ ‎ручку‏ ‎управления ‎на‏ ‎себя ‎до‏ ‎упора. ‎Самолет ‎послушно ‎начал ‎резко‏ ‎подыматься‏ ‎вверх,‏ ‎пока ‎не‏ ‎исчез ‎в‏ ‎бескрайнем ‎голубом‏ ‎небе.

Читать: 13+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 11. Атака пикирующих бомбардировщиков.

Послышался ‎ужасающий‏ ‎рев, ‎разрывающий ‎ушные ‎перепонки. ‎Хотелось‏ ‎бежать ‎и‏ ‎бежать,‏ ‎подальше ‎от ‎этого‏ ‎места. ‎Федя‏ ‎подавился ‎сухарем ‎и ‎выронив‏ ‎банку,‏ ‎заметался ‎по‏ ‎окопу ‎в‏ ‎панике. ‎«Самолеты»,– ‎наконец ‎дошло ‎до‏ ‎меня.‏ ‎Я ‎выбросил‏ ‎остатки ‎рыбы‏ ‎в ‎сторону ‎и ‎заорал: ‎–‏ ‎Федя!‏ ‎Да‏ ‎соберись ‎ты!‏ ‎– ‎и‏ ‎попытался ‎быстро‏ ‎скинуть‏ ‎маскировочные ‎ветки‏ ‎с ‎нашей ‎зенитки.

Но ‎мои ‎руки,‏ ‎скованные ‎страхом,‏ ‎не‏ ‎слушались. ‎Да ‎и‏ ‎остальной ‎организм‏ ‎работал ‎с ‎перебоями: ‎живот‏ ‎сдавило,‏ ‎горло ‎пересохло.‏ ‎Ноги ‎предательски‏ ‎ослабели ‎и ‎подкашивались. ‎«Спасайся, ‎беги!»‏ ‎–‏ ‎кричало ‎мое‏ ‎подсознание. ‎Но‏ ‎убежать ‎я ‎не ‎имел ‎права,‏ ‎в‏ ‎первую‏ ‎очередь ‎перед‏ ‎Майором, ‎перед‏ ‎военврачом, ‎да‏ ‎перед‏ ‎зеленой ‎фуражкой‏ ‎в ‎конце ‎концов, ‎которую ‎погибший‏ ‎пограничник ‎Иван‏ ‎просил‏ ‎меня ‎носить ‎достойно.‏ ‎«Плюнув» ‎на‏ ‎ветки, ‎я ‎поднырнул ‎под‏ ‎наплечники‏ ‎зенитки ‎и‏ ‎взялся ‎за‏ ‎деревянные ‎ручки ‎пулеметов.

Найдя ‎в ‎центре‏ ‎круглого‏ ‎прицела, ‎напоминающего‏ ‎паутину, ‎самолет‏ ‎противника, ‎нажал ‎на ‎спусковую ‎тягу.‏ ‎Зенитка‏ ‎застучала‏ ‎и ‎дергаясь‏ ‎выпустила ‎длинную‏ ‎очередь. ‎Но‏ ‎самолет‏ ‎уже ‎успел‏ ‎улететь ‎с ‎того ‎места ‎куда‏ ‎я ‎целил.‏ ‎Очередь‏ ‎прошла ‎выше, ‎между‏ ‎первым ‎и‏ ‎вторым ‎самолетом. ‎Я ‎отругал‏ ‎себя,‏ ‎зато ‎что‏ ‎забыл, ‎что‏ ‎надо ‎бить ‎на ‎опережение. ‎–‏ ‎Целься‏ ‎не ‎в‏ ‎самолет, ‎а‏ ‎перед ‎самолетом,– ‎пробормотал ‎я ‎себе‏ ‎под‏ ‎нос.

Крайний‏ ‎левый ‎пулемет‏ ‎внезапно ‎перестал‏ ‎стрелять, ‎его‏ ‎пулеметная‏ ‎лента ‎зацепилась‏ ‎за ‎сползшую ‎на ‎него ‎ветку,‏ ‎которую ‎я‏ ‎не‏ ‎успел ‎убрать. ‎Но‏ ‎и ‎трех‏ ‎пулеметов ‎хватило, ‎чтобы ‎напугать‏ ‎немецкие‏ ‎самолеты. ‎Они‏ ‎были ‎явно‏ ‎не ‎готовы ‎встретить ‎здесь ‎противовоздушную‏ ‎оборону.‏ ‎Первый ‎самолет‏ ‎испугано ‎дернулся‏ ‎в ‎сторону, ‎заюлил ‎и ‎скинул‏ ‎бомбы‏ ‎намного‏ ‎правее, ‎чем‏ ‎видимо ‎собирался,‏ ‎в ‎стороне‏ ‎от‏ ‎форта. ‎Дым‏ ‎от ‎бомбового ‎удара ‎заволок ‎все‏ ‎небо ‎перед‏ ‎зениткой‏ ‎и ‎мешал ‎разглядеть‏ ‎самолеты ‎противника.‏ ‎Но ‎я ‎не ‎переставал‏ ‎долбить‏ ‎просто ‎в‏ ‎воздух. ‎И‏ ‎сквозь ‎дым ‎мне ‎удалось ‎разглядеть,‏ ‎что‏ ‎все ‎четыре‏ ‎самолета ‎ушли‏ ‎в ‎сторону, ‎только ‎последний ‎дал‏ ‎по‏ ‎мне‏ ‎очередь ‎из‏ ‎двух ‎пулеметов.‏ ‎Две ‎белые‏ ‎точки‏ ‎запульсировали ‎у‏ ‎него ‎на ‎крыльях. ‎И ‎через‏ ‎мгновенье ‎фонтанчики‏ ‎песка‏ ‎весело ‎запрыгали ‎по‏ ‎бокам ‎окопа.‏ ‎Но ‎все ‎пули ‎прошли‏ ‎мимо.

Самолеты‏ ‎удалялись. ‎«Ура!‏ ‎Победа! ‎Показали‏ ‎мы ‎фашистам, ‎где ‎раки ‎зимуют!‏ ‎–‏ ‎торжествовал ‎я,–‏ ‎Хотя ‎подожди-ка.‏ ‎Мы ‎показали? ‎А ‎где ‎Федя?»‏ ‎Федя‏ ‎маленький,‏ ‎скрюченный ‎комочек‏ ‎страха ‎сидел‏ ‎на ‎дне‏ ‎окопа‏ ‎обхватив ‎голову‏ ‎руками. ‎– ‎Федя! ‎– ‎радостно‏ ‎заорал ‎я‏ ‎на‏ ‎него. ‎– ‎Ты‏ ‎что ‎в‏ ‎штаны ‎наложил? ‎– ‎решил‏ ‎я‏ ‎пошутить, ‎хотя‏ ‎за ‎свои‏ ‎штаны ‎я ‎в ‎этот ‎момент‏ ‎времени‏ ‎тоже ‎не‏ ‎мог ‎бы‏ ‎поручиться.

Адреналин ‎еще ‎струился ‎по ‎моей‏ ‎крови‏ ‎и‏ ‎я ‎ликовал.‏ ‎Я ‎был‏ ‎опьянен ‎своей‏ ‎маленькой‏ ‎победой ‎аж‏ ‎над ‎четырьмя ‎вражескими ‎самолетами. ‎Федя‏ ‎не ‎разделял‏ ‎моих‏ ‎чувств ‎и ‎сидел‏ ‎как ‎в‏ ‎трансе. ‎Ладно ‎думаю ‎пусть‏ ‎парень‏ ‎придет ‎в‏ ‎себя, ‎потом‏ ‎поговорим, ‎и ‎начал ‎разбирать ‎маскировочные‏ ‎ветки,‏ ‎которые ‎еще‏ ‎свисали ‎с‏ ‎зенитки.

Но ‎передышка ‎была ‎не ‎долгой.‏ ‎Опять‏ ‎послышался‏ ‎какой-то ‎шум‏ ‎в ‎небе.‏ ‎Я ‎присмотрелся.‏ ‎Небо‏ ‎было ‎чистое,‏ ‎почти ‎без ‎облаков. ‎«Да ‎где‏ ‎же ‎они?‏ ‎–‏ ‎я ‎завертел ‎головой‏ ‎во ‎все‏ ‎стороны,– ‎А ‎вот ‎же‏ ‎они‏ ‎голубки, ‎ясны-соколы.‏ ‎Опять ‎сюда‏ ‎летят». ‎Четыре ‎черные ‎точки ‎быстро‏ ‎приближались.‏ ‎Но ‎в‏ ‎этот ‎раз‏ ‎они ‎не ‎пикировали, ‎а ‎просто‏ ‎летели‏ ‎куда-то‏ ‎на ‎восток‏ ‎не ‎обращая‏ ‎на ‎нас‏ ‎никакого‏ ‎внимания. ‎«Быстро‏ ‎же ‎я ‎им ‎отбил ‎охоту‏ ‎с ‎нами‏ ‎связываться,‏ ‎– ‎самодовольно ‎подумал‏ ‎я. ‎–‏ ‎Так, ‎а ‎отсюда ‎их‏ ‎достану?»‏ ‎Прикинув ‎расстояние,‏ ‎понял, ‎что‏ ‎нет ‎слишком ‎высоко. ‎Точно ‎не‏ ‎достану.‏ ‎Насколько ‎я‏ ‎помнил ‎пулемет‏ ‎Максима ‎уверено ‎поражает ‎цели ‎только‏ ‎до‏ ‎1000‏ ‎метров. ‎Эти‏ ‎же ‎летели‏ ‎намного ‎выше.‏ ‎Ну‏ ‎да ‎ладно.‏ ‎Вражеские ‎самолеты ‎исчезли ‎в ‎дали.

Так‏ ‎крылатые ‎фашисты‏ ‎улетели,‏ ‎надо ‎было ‎оказывать‏ ‎первую ‎психологическую‏ ‎помощь ‎товарищу ‎и ‎я‏ ‎подсел‏ ‎рядом ‎с‏ ‎Федюней. ‎–‏ ‎Федя, ‎ну ‎ты ‎чего. ‎Самолеты‏ ‎мы‏ ‎отогнали. ‎Больше‏ ‎сюда ‎не‏ ‎сунутся, ‎– ‎успокаивал ‎я ‎пацана.‏ ‎Федя‏ ‎смотрел‏ ‎сквозь ‎меня‏ ‎куда-то ‎вдаль‏ ‎и ‎его‏ ‎большие‏ ‎красивые ‎глаза‏ ‎с ‎каждой ‎секундой ‎становились ‎все‏ ‎больше ‎и‏ ‎больше,‏ ‎а ‎губы ‎дрожали‏ ‎пытаясь ‎что-то‏ ‎сказать. ‎Я ‎снова ‎услышал‏ ‎характерный‏ ‎вой ‎пикирующих‏ ‎немецких ‎бомбардировщиков.‏ ‎Они ‎теперь ‎заходили ‎сзади.

Быстро ‎развернув‏ ‎зенитку‏ ‎я ‎начал‏ ‎стрелять ‎длинными‏ ‎очередями ‎по ‎первому ‎самолету ‎на‏ ‎опережение.‏ ‎Тот‏ ‎огрызнулся ‎яростным‏ ‎пулеметным ‎огнем.‏ ‎Песчаные ‎фонтанчики‏ ‎живой‏ ‎дорожкой ‎быстро‏ ‎приближались ‎ко ‎мне. ‎Я ‎заорал:‏ ‎– ‎Врешь,‏ ‎не‏ ‎возьмешь!!! ‎– ‎подражая‏ ‎Чапаеву ‎из‏ ‎любимого ‎кинофильма ‎моего ‎детства.‏ ‎Окоп‏ ‎заваливало ‎светло-желтым‏ ‎фонтаном ‎стреляных‏ ‎гильз ‎из ‎трясущейся ‎зенитки. ‎Уши‏ ‎раскалывались‏ ‎от ‎выстрелов‏ ‎и ‎рева‏ ‎пикирующих ‎самолетов. ‎Над ‎пулеметами ‎висело‏ ‎облако‏ ‎из‏ ‎пара ‎и‏ ‎мешало ‎целиться.‏ ‎Я ‎стрелял‏ ‎практически‏ ‎наугад. ‎Наконец‏ ‎у ‎немецкого ‎самолета ‎отлетело ‎крыло‏ ‎и ‎он‏ ‎кувыркаясь‏ ‎в ‎воздухе, ‎как‏ ‎раненая ‎птица,‏ ‎начал ‎падать.

– Да ‎! ‎–взревел‏ ‎я‏ ‎от ‎восторга‏ ‎и ‎попробовал‏ ‎перевести ‎огонь ‎на ‎второй ‎самолет.‏ ‎Зенитка‏ ‎была ‎вся‏ ‎в ‎дыму‏ ‎и ‎паре, ‎а ‎зенитчик ‎в‏ ‎«мыле».‏ ‎Целится‏ ‎было ‎нереально‏ ‎из-за ‎пара‏ ‎валившего ‎от‏ ‎перегревшихся‏ ‎пулеметов. ‎Я‏ ‎стрелял ‎практически ‎наугад. ‎Система ‎охлаждения‏ ‎не ‎работала.‏ ‎Подсоединенная‏ ‎к ‎ней ‎ручная‏ ‎помпа ‎сиротливо‏ ‎валялась ‎на ‎земле ‎под‏ ‎ногами‏ ‎сжавшегося ‎от‏ ‎страха ‎Феди.‏ ‎– ‎Федя! ‎– ‎заорал ‎я,‏ ‎стреляя.‏ ‎Федя ‎уставился‏ ‎на ‎меня‏ ‎испуганным ‎взглядом ‎загнанного ‎зверька. ‎Я‏ ‎со‏ ‎всей‏ ‎дури ‎пнул‏ ‎по ‎тощей‏ ‎Фединой ‎заднице.‏ ‎Зенитка‏ ‎при ‎этом‏ ‎дернулась ‎вверх ‎и ‎третий ‎самолет‏ ‎чихнув ‎мотором‏ ‎и‏ ‎испуская ‎черную ‎струю‏ ‎дыма ‎позади‏ ‎себя, ‎начал ‎планировать ‎куда-то‏ ‎за‏ ‎Брестскую ‎крепость.‏ ‎Федя ‎ожил‏ ‎и ‎в ‎его ‎глазах ‎загорелся‏ ‎огонь‏ ‎возобновившейся ‎мозговой‏ ‎активности. ‎Я‏ ‎заорал: ‎– ‎Крути ‎ручку ‎Федя!‏ ‎Крути‏ ‎ручку!

Но‏ ‎уже ‎было‏ ‎поздно, ‎патроны‏ ‎в ‎зенитке‏ ‎закончились‏ ‎и ‎стрелял‏ ‎только ‎крайний ‎левый ‎пулемет, ‎который‏ ‎просачковал ‎почти‏ ‎весь‏ ‎первый ‎бой.

Я ‎увидел‏ ‎как ‎от‏ ‎второго ‎самолета ‎отделились ‎пять‏ ‎каких‏ ‎то ‎темных‏ ‎овальных ‎штуковин,‏ ‎которые ‎полетели ‎в ‎нашу ‎сторону.‏ ‎«Это‏ ‎я ‎ему‏ ‎что-ли ‎отстрелил,–‏ ‎мелькнула ‎обнадеживающая ‎мысль. ‎И ‎тут‏ ‎же‏ ‎пришла‏ ‎новая, ‎–‏ ‎Бомбы!» ‎И‏ ‎точно, ‎как‏ ‎только‏ ‎они ‎коснулись‏ ‎земли, ‎пошла ‎волна ‎почти ‎одновременных‏ ‎взрывов. ‎Полоска‏ ‎земли‏ ‎рядом ‎с ‎нами‏ ‎содрогнулась ‎подымаясь‏ ‎сразу ‎во ‎все ‎стороны.‏ ‎Черно-серые‏ ‎клубы ‎дыма‏ ‎закрутились ‎вздымаясь‏ ‎вверх. ‎Красно-желтое ‎пламя ‎вырвалось ‎на‏ ‎мгновение‏ ‎из ‎этой‏ ‎темноты ‎и‏ ‎исчезло. ‎В ‎тот ‎же ‎миг‏ ‎полупрозрачная‏ ‎шапка‏ ‎взрывной ‎волны‏ ‎вдавила ‎меня‏ ‎в ‎окоп‏ ‎вместе‏ ‎с ‎зениткой‏ ‎и ‎забросала ‎землей.

Земля ‎продолжала ‎вздрагивать‏ ‎от ‎взрывов.‏ ‎Весь‏ ‎мой ‎рот, ‎глаза‏ ‎и ‎уши‏ ‎были ‎забиты ‎песком. ‎Нестерпимый‏ ‎кашель‏ ‎душил ‎горло.‏ ‎Я ‎ничего‏ ‎не ‎слышал, ‎кровь ‎текла ‎из‏ ‎ушей.‏ ‎Я ‎пытался‏ ‎пошевелиться, ‎но‏ ‎тело ‎не ‎слушалось, ‎сверху ‎я‏ ‎был‏ ‎придавлен‏ ‎полутонной ‎зениткой.‏ ‎Через ‎какое-то‏ ‎время ‎мне‏ ‎все-таки‏ ‎удалось ‎рукой‏ ‎протереть ‎глаза. ‎Резь ‎в ‎них‏ ‎немного ‎ослабла.‏ ‎Дым‏ ‎начинал ‎рассеиваться. ‎На‏ ‎меня ‎напала‏ ‎какая-то ‎апатия ‎и ‎безразличность‏ ‎ко‏ ‎всему ‎происходящему.‏ ‎Как ‎будто‏ ‎меня ‎здесь ‎не ‎было ‎и‏ ‎я‏ ‎смотрю ‎на‏ ‎все ‎это,‏ ‎как ‎на ‎кинофильм, ‎только ‎почему‏ ‎то‏ ‎не‏ ‎сидя ‎в‏ ‎кинозале, ‎а‏ ‎лежа ‎на‏ ‎полу.

Я‏ ‎посмотрел ‎в‏ ‎небо ‎сквозь ‎дым ‎и ‎увидел‏ ‎еще ‎один‏ ‎немецкий‏ ‎самолет. ‎Он ‎стремительно‏ ‎падал ‎на‏ ‎меня. ‎Его ‎пропеллер ‎сумасшедше‏ ‎крутился,‏ ‎а ‎чайкообразные‏ ‎крылья ‎вздрагивали‏ ‎от ‎перегрузок. ‎В ‎какой-то ‎момент‏ ‎мне‏ ‎даже ‎показалось,‏ ‎что ‎я‏ ‎могу ‎различить ‎бледное ‎худое ‎лицо‏ ‎пилота‏ ‎в‏ ‎кабине, ‎и‏ ‎он ‎судя‏ ‎по ‎мимике‏ ‎что-то‏ ‎бешено ‎кричал‏ ‎мне, ‎но ‎мне ‎было ‎абсолютно‏ ‎все ‎равно.‏ ‎А‏ ‎за ‎ним ‎летел‏ ‎еще ‎один‏ ‎самолет, ‎но ‎уже ‎другой‏ ‎по‏ ‎форме. ‎«Это‏ ‎конец», ‎–‏ ‎подумал ‎я ‎обреченно.

И ‎тут ‎вспышка‏ ‎огня‏ ‎вырвалась ‎из‏ ‎носа ‎нового‏ ‎самолета. ‎Но ‎он ‎стрелял ‎не‏ ‎по‏ ‎мне,‏ ‎а ‎по‏ ‎первому ‎самолету!‏ ‎От ‎расстрелянного‏ ‎самолета‏ ‎начали ‎отлетать‏ ‎куски ‎обшивки ‎и ‎он ‎загорелся.‏ ‎Я ‎увидел‏ ‎как‏ ‎близко ‎надо ‎мной‏ ‎пролетели ‎серо-голубые‏ ‎крылья ‎с ‎черно-белыми ‎крестами.‏ ‎Брюхо‏ ‎самолета, ‎между‏ ‎двух ‎лаптеобразных‏ ‎колес-шасси, ‎было ‎обвешано ‎зловещими ‎черными‏ ‎бомбами.‏ ‎В ‎след‏ ‎за ‎ним‏ ‎не ‎переставая ‎стрелять ‎мелькнуло ‎серебристое‏ ‎брюхо‏ ‎другого‏ ‎самолета ‎с‏ ‎красными ‎звездами‏ ‎на ‎крыльях.‏ ‎Меня‏ ‎обдало ‎мощной‏ ‎волной ‎песка ‎и ‎воздуха ‎смешанного‏ ‎с ‎сильным‏ ‎запахом‏ ‎бензина. ‎Раздался ‎сильный‏ ‎взрыв ‎и‏ ‎небо ‎исчезло ‎в ‎черных‏ ‎извивающихся‏ ‎клубах ‎дыма.

Загипнотизированный‏ ‎этим ‎зрелищем‏ ‎я ‎прошептал: ‎– ‎Наши.

Чье-то ‎лицо‏ ‎склонилось‏ ‎надо ‎мной.‏ ‎Я ‎узнал‏ ‎его ‎– ‎это ‎был ‎Федя.‏ ‎Он‏ ‎тряс‏ ‎меня ‎и‏ ‎что-то ‎кричал,‏ ‎но ‎мне‏ ‎казалось‏ ‎что ‎он‏ ‎просто ‎открывает ‎рот, ‎как ‎рыба.‏ ‎Я ‎ничего‏ ‎не‏ ‎слышал, ‎у ‎меня‏ ‎в ‎ушах‏ ‎стоял ‎какой-то ‎гул. ‎Я‏ ‎убрал‏ ‎его ‎руку‏ ‎и ‎попробовал‏ ‎выбраться ‎из-под ‎зенитки, ‎но ‎не‏ ‎тут‏ ‎то ‎было.‏ ‎Наконец ‎Федя,‏ ‎вооружившись ‎своей ‎винтовкой ‎и ‎действуя‏ ‎ей‏ ‎как‏ ‎рычагом, ‎приподнял‏ ‎установку ‎и‏ ‎я ‎смог‏ ‎выползти‏ ‎из-под ‎нее.

Голова‏ ‎кружилась ‎и ‎меня ‎качнуло. ‎Федя‏ ‎подскочил ‎и‏ ‎поддержал‏ ‎меня. ‎Я ‎смотрел‏ ‎в ‎небо.‏ ‎Оно ‎кишело ‎вражескими ‎самолетами.‏ ‎Теперь‏ ‎они ‎гонялись‏ ‎за ‎нашим‏ ‎самолетом. ‎Он ‎почему-то ‎не ‎стрелял.‏ ‎Только‏ ‎пытался ‎уйти‏ ‎от ‎врагов.‏ ‎Он ‎сделал ‎головокружительную ‎мертвую ‎петлю,‏ ‎пытаясь‏ ‎уйти‏ ‎от ‎погони,‏ ‎и ‎врезался‏ ‎в ‎одного‏ ‎из‏ ‎своих ‎преследователей,‏ ‎отрубив ‎пропеллером ‎ему ‎хвост ‎со‏ ‎свастикой. ‎Но‏ ‎и‏ ‎сам ‎начал ‎падать.

Вдруг‏ ‎от ‎нашего‏ ‎самолета ‎отделилась ‎темная ‎точка.‏ ‎В‏ ‎небе ‎раскрылся‏ ‎купол ‎белого‏ ‎парашюта. ‎– ‎Федя ‎надо ‎спасать‏ ‎летчика!‏ ‎– ‎закричал‏ ‎я. ‎И‏ ‎вытащив ‎из-за ‎пояса ‎пистолет ‎ТТ,‏ ‎бросился‏ ‎вперед.‏ ‎Вернее ‎мне‏ ‎показалось, ‎что‏ ‎я ‎бросился.‏ ‎В‏ ‎действительности ‎я‏ ‎просто ‎быстро ‎ковылял, ‎перебирая ‎отяжелевшими‏ ‎ногами. ‎За‏ ‎мной‏ ‎семенил ‎Федя ‎с‏ ‎винтовкой. ‎Слух‏ ‎постепенно ‎возвращался ‎и ‎я‏ ‎уже‏ ‎мог ‎слышать‏ ‎топот ‎Фединых‏ ‎сапог ‎сзади. ‎Парашютист ‎приземлился ‎от‏ ‎форта‏ ‎где-то ‎в‏ ‎километре ‎и‏ ‎его ‎белоснежный ‎парашют ‎скрылся ‎за‏ ‎куцыми‏ ‎покореженными‏ ‎деревьями. ‎По‏ ‎нам ‎никто‏ ‎не ‎стрелял‏ ‎и‏ ‎мы ‎с‏ ‎Федей ‎довольно ‎быстро ‎добежали ‎до‏ ‎парашюта. ‎Только‏ ‎самого‏ ‎парашютиста ‎там ‎уже‏ ‎не ‎было.

Я‏ ‎растеряно ‎оглянулся ‎ища ‎его‏ ‎глазами‏ ‎и ‎увидел‏ ‎только ‎немецкий‏ ‎бронетранспортер. ‎Он ‎выползал ‎из-за ‎угла‏ ‎разрушенного‏ ‎дома ‎и‏ ‎тоже ‎заметил‏ ‎нас. ‎Ну ‎конечно, ‎на ‎фоне‏ ‎белого‏ ‎парашюта,‏ ‎двух ‎чумазых‏ ‎бойцов ‎не‏ ‎заметил ‎бы‏ ‎разве‏ ‎что ‎слепой.‏ ‎Пулемет ‎бронетранспортера ‎ожил ‎и ‎начал‏ ‎поливать ‎нас‏ ‎свинцовым‏ ‎дождем, ‎а ‎из‏ ‎кузова ‎сзади‏ ‎высадились ‎шесть ‎немецких ‎пехотинцев‏ ‎и‏ ‎побежали ‎на‏ ‎нас. ‎Мы‏ ‎с ‎Федей ‎нырнули ‎в ‎ближайшую‏ ‎воронку.‏ ‎Я ‎высунул‏ ‎голову ‎из‏ ‎нее ‎и ‎мне ‎тут ‎же‏ ‎обожгло‏ ‎скулу‏ ‎пулей. ‎Выстрелив‏ ‎несколько ‎раз‏ ‎из ‎пистолета,‏ ‎почти‏ ‎не ‎целясь,‏ ‎я ‎снова ‎скрылся ‎в ‎воронке.‏ ‎Во ‎попали‏ ‎то.‏ ‎Теперь ‎не ‎летчика,‏ ‎а ‎нас‏ ‎спасать ‎надо. ‎И ‎что‏ ‎теперь‏ ‎делать? ‎Отстреливаться‏ ‎до ‎конца,‏ ‎а ‎потом ‎прощай ‎Родина? ‎Ну‏ ‎нет,‏ ‎мне ‎еще‏ ‎Нюру ‎спасать.‏ ‎Думай ‎голова, ‎думай. ‎Федя ‎сидел‏ ‎на‏ ‎дне‏ ‎воронки ‎ни‏ ‎жив, ‎ни‏ ‎мёртв, ‎вздрагивая‏ ‎при‏ ‎каждом ‎выстреле‏ ‎и ‎сжимая ‎винтовку, ‎аж ‎до‏ ‎синевы ‎в‏ ‎руках.‏ ‎«Так ‎из ‎него‏ ‎боец ‎сейчас‏ ‎никакой», ‎– ‎скинул ‎я‏ ‎Федю‏ ‎со ‎счетов.‏ ‎Я ‎высунул‏ ‎руку ‎из ‎воронки ‎и ‎выстрелил‏ ‎несколько‏ ‎раз ‎не‏ ‎глядя. ‎В‏ ‎ответ, ‎над ‎моей ‎головой, ‎пули‏ ‎пропели‏ ‎песню‏ ‎скорого ‎конца.

И‏ ‎тут ‎я‏ ‎на ‎фоне‏ ‎трескотни‏ ‎из ‎немецкого‏ ‎пулемета ‎услышал ‎пару ‎выстрелов ‎из‏ ‎пистолета ‎ТТ.‏ ‎Я‏ ‎вряд ‎ли ‎ошибся.‏ ‎Бронетранспортер ‎перестал‏ ‎рычать. ‎Немцы ‎тоже ‎перестали‏ ‎стрелять.‏ ‎Все ‎подозрительно‏ ‎стихло. ‎И‏ ‎тут ‎снова ‎заработал ‎немецкий ‎пулемет,‏ ‎но‏ ‎только ‎уже‏ ‎не ‎по‏ ‎нашей ‎воронке. ‎Я ‎снова ‎осторожно‏ ‎высунулся‏ ‎из‏ ‎окопа. ‎Пехотинцы‏ ‎вели ‎бой‏ ‎уже ‎со‏ ‎своим‏ ‎бронетранспортером. ‎Что‏ ‎там ‎у ‎них ‎произошло, ‎я‏ ‎тогда ‎не‏ ‎понял.‏ ‎Только ‎четверо ‎нападавших‏ ‎фашистов ‎уже‏ ‎валялись, ‎судя ‎по ‎позам‏ ‎скрюченных‏ ‎тел, ‎в‏ ‎не ‎рабочем‏ ‎состоянии. ‎Оставшаяся ‎сладкая ‎парочка ‎еще‏ ‎отстреливалась‏ ‎спрятавшись ‎за‏ ‎разбитой ‎телегой‏ ‎и ‎мертвой ‎лошадью. ‎Я ‎с‏ ‎трудом‏ ‎вырвал‏ ‎винтовку ‎из‏ ‎оцепенелых ‎рук‏ ‎Феди ‎и‏ ‎быстро‏ ‎прицелившись ‎в‏ ‎немца, ‎который ‎стрелял ‎из ‎автомата‏ ‎короткими ‎очередями,‏ ‎завалил‏ ‎его ‎метким ‎выстрелом.‏ ‎Второй ‎фашист‏ ‎бросил ‎винтовку ‎и ‎побежал.‏ ‎Я‏ ‎выстрелил ‎ему‏ ‎вслед ‎и‏ ‎промахнулся. ‎Вскоре ‎серая ‎фигура ‎фрица‏ ‎исчезла‏ ‎из ‎вида.

Бронетранспортер‏ ‎больше ‎не‏ ‎стрелял. ‎Из ‎него ‎высунулась ‎голова‏ ‎в‏ ‎авиашлеме‏ ‎и ‎приветственно‏ ‎помахала ‎нам‏ ‎рукой. ‎Летчик,‏ ‎вот‏ ‎кто ‎нас‏ ‎спас. ‎А ‎мы ‎его ‎спасать‏ ‎хотели. ‎Взяв‏ ‎Федю‏ ‎за ‎шкирку ‎я‏ ‎вылез ‎из‏ ‎воронки ‎и ‎побежал ‎к‏ ‎бронетранспортеру,‏ ‎по ‎пути‏ ‎прихватив ‎у‏ ‎убитого ‎немца ‎автомат ‎и ‎пояс‏ ‎с‏ ‎боекомплектом.

Обойдя ‎вражью‏ ‎машину ‎сзади,‏ ‎залезли ‎внутрь. ‎Летчик ‎уже ‎сидел,‏ ‎вполоборота‏ ‎к‏ ‎нам, ‎за‏ ‎рулем. ‎–‏ ‎Такси ‎подано,–‏ ‎сказал‏ ‎он ‎весело.‏ ‎Это ‎был ‎породистый ‎экземпляр ‎летчика,‏ ‎я ‎их‏ ‎так‏ ‎и ‎представлял ‎по‏ ‎кино ‎–‏ ‎высокий ‎мускулистый ‎блондин ‎с‏ ‎голубыми‏ ‎глазами, ‎как‏ ‎говорят ‎кровь‏ ‎с ‎молоком. ‎Я ‎подбежал ‎и‏ ‎от‏ ‎переполнявшей ‎меня‏ ‎радости ‎крепко‏ ‎сжал ‎его ‎за ‎плечи. ‎Летчик‏ ‎скривился‏ ‎от‏ ‎боли. ‎Судя‏ ‎по ‎крови‏ ‎на ‎плече,‏ ‎он‏ ‎был ‎ранен.‏ ‎

– Рядовой ‎Котов, ‎– ‎растеряно ‎доложил‏ ‎я.

­– Осторожно ‎с‏ ‎руками,‏ ‎рядовой, ‎– ‎простонал‏ ‎летчик.– ‎Гитара‏ ‎треснет, ‎не ‎будет ‎песни.

 Увидев‏ ‎мою‏ ‎растерянность, ‎летчик‏ ‎подмигнул ‎мне‏ ‎и ‎улыбнулся: ‎– ‎Куда ‎поедем‏ ‎шеф?

 Я‏ ‎немного ‎опешил‏ ‎от ‎такого‏ ‎панибратства ‎и ‎забормотал: ‎– ‎Ну‏ ‎это,‏ ‎в‏ ‎форт ‎едем,‏ ‎пока ‎прямо,‏ ‎а ‎потом‏ ‎покажу.

Летчик‏ ‎перестал ‎улыбаться,‏ ‎обвел ‎взглядом ‎испачканный ‎кровью ‎салон‏ ‎бронетранспортера ‎и‏ ‎подняв‏ ‎правую ‎бровь ‎протянул:‏ ‎­– ‎Да‏ ‎не ‎самолет ‎конечно, ‎но‏ ‎думаю‏ ‎долетим.

– Только ‎балласт‏ ‎скиньте, ‎морячки,‏ ‎– ‎уже ‎приказным ‎тоном ‎добавил‏ ‎он‏ ‎и ‎кивнул‏ ‎на ‎двух‏ ‎немцев ‎лежащих ‎у ‎его ‎ног.‏ ‎И‏ ‎мы‏ ‎с ‎Федей,‏ ‎хотя ‎на‏ ‎море ‎ни‏ ‎разу‏ ‎не ‎бывали,‏ ‎быстро ‎избавились ‎от ‎дохлых ‎фрицев,‏ ‎спихнув ‎их‏ ‎за‏ ‎борт.

Время ‎поджимало, ‎надо‏ ‎было ‎убираться‏ ‎отсюда, ‎пока ‎немцы ‎не‏ ‎прислали‏ ‎подкрепление. ‎Но‏ ‎как ‎ехать‏ ‎на ‎трофейном ‎броневике ‎в ‎сердце‏ ‎обороны‏ ‎крепости? ‎Думать‏ ‎было ‎особо‏ ‎некогда, ‎и ‎я ‎водрузил ‎свою‏ ‎портянку‏ ‎вместо‏ ‎белого ‎флага‏ ‎на ‎Федину‏ ‎винтовку. ‎«Заодно‏ ‎и‏ ‎проветрится»,– ‎подумал‏ ‎я ‎с ‎ехидной ‎улыбкой.

 – Федя ‎держи‏ ‎ее ‎только‏ ‎сверху,‏ ‎на ‎виду, ‎–‏ ‎попросил ‎я‏ ‎друга, ‎а ‎сам ‎встал‏ ‎за‏ ‎пулемет.

Летчик, ‎брезгливо‏ ‎морщась ‎на‏ ‎развивающуюся ‎серо-белую ‎портянку, ‎протянул: ‎–‏ ‎Вы‏ ‎уже ‎тогда‏ ‎бы ‎парашют‏ ‎порезали ‎что ‎ли.

Он ‎с ‎силой‏ ‎надавил‏ ‎на‏ ‎газ ‎и‏ ‎скомандовал: ‎–‏ ‎От ‎винта!

Бронетранспортер,‏ ‎громко‏ ‎зарычав, ‎рванул‏ ‎по ‎направлению ‎к ‎Восточному ‎форту.

Читать: 11+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 9. Ночной прорыв из Брестской крепости.

С ‎самого‏ ‎начала ‎все ‎не ‎заладилось. ‎Сначала‏ ‎у ‎Ногая‏ ‎пропал‏ ‎нож. ‎Он ‎как‏ ‎обычно ‎сунул‏ ‎свою ‎руку ‎в ‎голенище‏ ‎правого‏ ‎сапога, ‎чтобы‏ ‎открыть ‎консервную‏ ‎банку ‎с ‎аппетитной ‎надписью: ‎«Судак‏ ‎в‏ ‎масле». ‎Но‏ ‎ножа ‎не‏ ‎было. ‎Он ‎снял ‎оба ‎сапога‏ ‎и‏ ‎потряс‏ ‎в ‎воздухе‏ ‎портянками. ‎Нож‏ ‎исчез, ‎также‏ ‎как‏ ‎и ‎чистый‏ ‎воздух. ‎Пришлось ‎одалживать ‎нож ‎на‏ ‎время ‎у‏ ‎других‏ ‎бойцов. ‎Потом ‎ему‏ ‎на ‎складе‏ ‎выдали ‎наши ‎патроны ‎7,62‏ ‎х‏ ‎54мм ‎к‏ ‎Мосинке, ‎хотя‏ ‎у ‎него ‎была ‎трофейная ‎винтовка‏ ‎Маузера,‏ ‎соответственно ‎под‏ ‎немецкий ‎патрон.‏ ‎Отдал ‎обратно, ‎чтобы ‎не ‎тащить.‏ ‎Взял‏ ‎только‏ ‎гранату.

Проблемы ‎прибывали.‏ ‎Оказалось, ‎что‏ ‎оголодавшие ‎солдаты‏ ‎набрали‏ ‎на ‎складе‏ ‎столько ‎тушёнки, ‎что ‎при ‎любом‏ ‎движении ‎их‏ ‎отряд‏ ‎звенел ‎так, ‎как‏ ‎будто ‎идет‏ ‎стадо ‎молодых ‎бычков ‎с‏ ‎колокольчиками.‏ ‎Молодой ‎лейтенант‏ ‎матерясь ‎и‏ ‎бормоча ‎что-то ‎про ‎уходящее ‎время,‏ ‎приказал‏ ‎вытряхивать ‎все‏ ‎звенящие ‎пожитки‏ ‎и ‎оставить ‎только ‎сухари ‎и‏ ‎по‏ ‎банке‏ ‎тушёнки, ‎остальное‏ ‎оставить ‎в‏ ‎форте. ‎Солдаты‏ ‎с‏ ‎неохотой, ‎но‏ ‎подчинились.

– Так ‎теперь ‎снова ‎попрыгали, ‎хлопцы,‏ ‎– ‎приказал‏ ‎лейтенант.‏ ‎У ‎одного ‎бойца‏ ‎все ‎равно‏ ‎звенело ‎и ‎лейтенант ‎самолично‏ ‎вытащил‏ ‎у ‎него‏ ‎из ‎немецкого‏ ‎ранца ‎пяток ‎банок ‎консервов ‎и‏ ‎трофейную‏ ‎бутылку ‎коньяка.‏ ‎– ‎Ты‏ ‎чего ‎на ‎пикник ‎собрался? ‎А‏ ‎тихо‏ ‎бегать‏ ‎мимо ‎врага,‏ ‎я ‎за‏ ‎тебя ‎буду?‏ ‎–‏ ‎распекал ‎лейтенант‏ ‎запасливого ‎бойца ‎и ‎немного ‎успокоившись‏ ‎добавил: ‎–‏ ‎Ну‏ ‎вроде ‎теперь ‎порядок.

Наконец‏ ‎отряд ‎тронулся‏ ‎в ‎путь.Только ‎они ‎вышли‏ ‎из‏ ‎форта, ‎из‏ ‎какой-то ‎расщелины,‏ ‎выбежала ‎черная ‎кошка ‎и ‎с‏ ‎невозмутимым‏ ‎видом ‎начала‏ ‎пересекать ‎путь‏ ‎отряду. ‎Лейтенант ‎замахнулся ‎на ‎нее,‏ ‎но‏ ‎кошка‏ ‎не ‎меняя‏ ‎своего ‎направления,‏ ‎только ‎быстрее‏ ‎начала‏ ‎перебирать ‎своими‏ ‎черными ‎лапками. ‎Лейтенант ‎остановился, ‎молча‏ ‎взирая ‎на‏ ‎нее‏ ‎с ‎упреком, ‎но‏ ‎кошка ‎не‏ ‎обратила ‎на ‎это ‎никакого‏ ‎внимания‏ ‎и ‎вскоре‏ ‎скрылась ‎из‏ ‎виду.

Отряд ‎столпился ‎сзади ‎и ‎молча‏ ‎ждал‏ ‎решения ‎своего‏ ‎командира. ‎Чтобы‏ ‎успокоить ‎бойцов, ‎лейтенант ‎сказал: ‎–‏ ‎Да‏ ‎это‏ ‎все ‎это‏ ‎бабкины ‎выдумки.

Голос‏ ‎он ‎попытался‏ ‎сделать‏ ‎как ‎можно‏ ‎веселее ‎и ‎безразличнее. ‎Но ‎вышло‏ ‎все ‎наоборот.‏ ‎Бойцы‏ ‎в ‎отряде ‎напряглись.‏ ‎Кто-то ‎даже‏ ‎потиху ‎начал ‎креститься. ‎Наконец‏ ‎лейтенант‏ ‎смущенно ‎спросил:‏ ‎– ‎Никто‏ ‎не ‎помнит ‎через ‎какое ‎плечо‏ ‎плевать‏ ‎надо?

Мнения ‎разделились.‏ ‎Кто-то ‎считал‏ ‎что ‎через ‎левое, ‎кто-то ‎через‏ ‎правое,‏ ‎а‏ ‎были ‎и‏ ‎те ‎кто‏ ‎считал ‎что‏ ‎надо‏ ‎было ‎плевать‏ ‎на ‎кошку, ‎пока ‎была ‎возможность.‏ ‎А ‎так‏ ‎как‏ ‎эта ‎возможность ‎была‏ ‎упущена, ‎то‏ ‎теперь ‎остается ‎только ‎постучать‏ ‎три‏ ‎раза ‎по‏ ‎дереву ‎и‏ ‎продолжить ‎путь. ‎Наконец ‎командир ‎решил,‏ ‎что‏ ‎будет ‎плевать‏ ‎через ‎правое.‏ ‎Так ‎он ‎и ‎сделал ‎и‏ ‎в‏ ‎конце‏ ‎постучал ‎три‏ ‎раза ‎по‏ ‎прикладу ‎своего‏ ‎автомата‏ ‎и ‎приказал‏ ‎отряду ‎двигаться ‎дальше. ‎Удача ‎снова‏ ‎была ‎на‏ ‎их‏ ‎стороне ‎и ‎отряд‏ ‎бодро ‎зашагал‏ ‎к ‎внешнему ‎валу.

Ногай ‎шел‏ ‎вместе‏ ‎с ‎отрядом‏ ‎и ‎его‏ ‎разбирал ‎смех. ‎С ‎трудом ‎сдерживая‏ ‎себя,‏ ‎чтобы ‎не‏ ‎рассмеяться, ‎Ногай‏ ‎пытался ‎себя ‎отвлечь, ‎думая ‎о‏ ‎предстоящем‏ ‎бое.‏ ‎Но ‎вид‏ ‎озадаченного ‎лейтенанта‏ ‎снова ‎и‏ ‎снова‏ ‎всплывал ‎у‏ ‎него ‎в ‎памяти. ‎Ну ‎русские‏ ‎и ‎суеверны,‏ ‎верят‏ ‎во ‎всякую ‎чушь.‏ ‎Правда ‎потом‏ ‎Ногай ‎вспомнил ‎в ‎какие‏ ‎приметы‏ ‎верят ‎на‏ ‎его ‎родине‏ ‎и ‎решил, ‎что ‎в ‎каждом‏ ‎доме‏ ‎свои ‎тараканы.

Отряд‏ ‎капитана ‎из‏ ‎внешнего ‎вала ‎Кобринского ‎укрепления ‎уже‏ ‎ждал‏ ‎их.‏ ‎Быстро ‎посовещавшись,‏ ‎командиры ‎решили‏ ‎разбиться ‎на‏ ‎группы‏ ‎примерно ‎по‏ ‎двадцать ‎человек ‎и ‎идти ‎друг‏ ‎за ‎другом.‏ ‎Получилось‏ ‎три ‎отряда. ‎Лейтенант‏ ‎отобрал ‎Ногая‏ ‎и ‎еще ‎двадцать ‎наиболее‏ ‎крепких‏ ‎и ‎опытных‏ ‎бойцов ‎в‏ ‎качестве ‎первой ‎ударной ‎группы, ‎которую‏ ‎сам‏ ‎и ‎возглавил.

Дождавшись‏ ‎двух ‎часов‏ ‎ночи, ‎отряды ‎выдвинулись ‎из ‎казематов.‏ ‎Восточный‏ ‎форт,‏ ‎как ‎и‏ ‎рассчитывали ‎отступающие‏ ‎бойцы, ‎ожил‏ ‎и‏ ‎начал ‎отвлекать‏ ‎внимание ‎немцев. ‎Он ‎загудел ‎как‏ ‎потревоженный ‎пчелиный‏ ‎улей‏ ‎и ‎расцвел ‎огоньками‏ ‎винтовочных ‎выстрелов,‏ ‎осыпая ‎градом ‎пуль ‎северные‏ ‎ворота.‏ ‎В ‎это‏ ‎время ‎восточнее,‏ ‎отряд ‎лейтенанта ‎ворвался ‎в ‎окопы‏ ‎на‏ ‎гребне ‎внешнего‏ ‎вала ‎Брестской‏ ‎крепости. ‎Ногай ‎прыгнул ‎на ‎плечи‏ ‎огромному‏ ‎фрицу‏ ‎с ‎квадратной‏ ‎головой ‎и‏ ‎повалил ‎его‏ ‎на‏ ‎дно ‎окопа‏ ‎пытаясь ‎ударить ‎его ‎по ‎шее‏ ‎саперной ‎лопаткой,‏ ‎которую‏ ‎он ‎подобрал ‎по‏ ‎пути. ‎Но‏ ‎фриц ‎оказался ‎здоровяком ‎и‏ ‎изловчившись,‏ ‎ударом ‎кулака-кувалды‏ ‎сбил ‎Ногая‏ ‎на ‎землю. ‎Лопата ‎выпала ‎из‏ ‎ослабевшей‏ ‎руки ‎Ногая.‏ ‎Немец, ‎навалился‏ ‎сверху ‎всем ‎своим ‎грузным ‎телом,‏ ‎начал‏ ‎душить‏ ‎его ‎своими‏ ‎огромными ‎ручищами.‏ ‎Ногай ‎начал‏ ‎терять‏ ‎сознание ‎и‏ ‎ему ‎начало ‎казаться, ‎что ‎перед‏ ‎ним ‎вовсе‏ ‎не‏ ‎немец, ‎а ‎сам‏ ‎всесильный ‎«Мангус-тенгри»‏ ‎– ‎верховный ‎дух ‎темных‏ ‎сил‏ ‎выкручивает ‎его‏ ‎душу ‎из‏ ‎беспомощного ‎тела.

Лейтенант ‎увидев, ‎что ‎его‏ ‎солдат‏ ‎в ‎беде,‏ ‎насадил ‎голову‏ ‎гигантского ‎немца ‎на ‎узкий ‎штык‏ ‎советской‏ ‎винтовки,‏ ‎и ‎тот‏ ‎с ‎нечеловеческим‏ ‎воплем ‎и‏ ‎красной‏ ‎пеной ‎на‏ ‎губах ‎разжал ‎тиски ‎своих ‎пальцев‏ ‎на ‎шее‏ ‎Ногая.‏ ‎Рядом ‎другие ‎бойцы‏ ‎уже ‎добивали‏ ‎штыками ‎и ‎ножами ‎заспанных‏ ‎фашистов.‏ ‎Фрицы ‎не‏ ‎ожидали ‎внезапной‏ ‎атаки ‎и ‎были ‎быстро ‎перебиты.‏ ‎–‏ ‎Ты ‎как?‏ ‎– ‎спросил‏ ‎лейтенант ‎Ногая, ‎согнувшись ‎и ‎тяжело‏ ‎дыша.‏ ‎Тот‏ ‎только ‎кивнул‏ ‎головой, ‎и‏ ‎поморщившись ‎от‏ ‎боли,‏ ‎прохрипел: ‎–‏ ‎Ээ ‎жить ‎буду. ‎Спасибо ‎товарищ‏ ‎лейтенант. ‎Да.

Закончив‏ ‎дело‏ ‎на ‎гребне, ‎отряд‏ ‎переправился ‎через‏ ‎водяной ‎ров ‎и ‎поднявшись‏ ‎по‏ ‎холму ‎оказался‏ ‎в ‎еще‏ ‎одной ‎линии ‎обороны ‎немцев. ‎Тут‏ ‎укрепления‏ ‎немцев ‎были‏ ‎посерьезнее. ‎Ногай‏ ‎потирая ‎сильно ‎болевшую ‎шею, ‎и‏ ‎прижимая‏ ‎к‏ ‎груди ‎остро‏ ‎заточенную ‎лопатку,‏ ‎осторожно ‎шел‏ ‎вперед‏ ‎по ‎траншеи.‏ ‎Навстречу ‎ему ‎из ‎блиндажа ‎вышел‏ ‎коротко ‎стриженный‏ ‎с‏ ‎проседью ‎немец ‎и‏ ‎дыхнув ‎ему‏ ‎в ‎лицо ‎перегаром ‎что-то‏ ‎сказал,‏ ‎не ‎понимая‏ ‎что ‎происходит.‏ ‎На ‎этот ‎раз ‎удар ‎лопатой,‏ ‎по‏ ‎шее ‎врага,‏ ‎дал ‎нужный‏ ‎результат. ‎Немцы ‎были ‎сильно ‎пьяны‏ ‎и‏ ‎не‏ ‎смогли ‎оказать‏ ‎сильного ‎сопротивления.‏ ‎Вскоре ‎траншея‏ ‎была‏ ‎нашей.

Условный ‎знак‏ ‎светом ‎зажигалки, ‎поданный ‎лейтенантом, ‎дал‏ ‎знать ‎остальным‏ ‎отрядам,‏ ‎что ‎путь ‎свободен.‏ ‎И ‎они‏ ‎быстро ‎пересекли ‎гребень ‎вала‏ ‎и‏ ‎начали ‎переправляться‏ ‎через ‎ров.

Бойцы‏ ‎расслабились, ‎все ‎шло ‎как ‎нельзя‏ ‎лучше.‏ ‎Однако ‎Ногай‏ ‎шел ‎на‏ ‎стороже, ‎осознавая ‎что ‎расслабляться ‎еще‏ ‎слишком‏ ‎рано.‏ ‎Впереди ‎показалось‏ ‎шоссе.

Шоссе ‎не‏ ‎было ‎абсолютно‏ ‎пустым.‏ ‎Время ‎от‏ ‎времени ‎по ‎нему ‎двигались ‎колонны‏ ‎армейских ‎грузовиков,‏ ‎ехали‏ ‎отряды ‎мотоциклистов. ‎Наконец‏ ‎дождавшись, ‎когда‏ ‎шоссе ‎наконец ‎опустело, ‎отряд‏ ‎лейтенанта‏ ‎решился ‎его‏ ‎пересечь. ‎Бойцы‏ ‎вскочили ‎и ‎побежали ‎через ‎дорогу.‏ ‎Побежал‏ ‎и ‎Ногай.‏ ‎Внезапно ‎он‏ ‎лицом ‎почувствовал ‎порыв ‎ледяного ‎ветра.‏ ‎Ветви‏ ‎одинокого‏ ‎придорожного ‎дерева‏ ‎качнулись. ‎Безоблачное‏ ‎ночное ‎небо‏ ‎озарилось‏ ‎молнией, ‎и‏ ‎Ногай ‎был ‎готов ‎поклясться, ‎что‏ ‎на ‎мгновение‏ ‎он‏ ‎увидел ‎гадкую ‎улыбку‏ ‎«Мангуса-тенгри». ‎Амулет‏ ‎на ‎его ‎шеи ‎тревожно‏ ‎запульсировал‏ ‎и ‎голос‏ ‎в ‎голове‏ ‎простонал: ‎«Мы ‎пропали...» ‎Следующее, ‎что‏ ‎он‏ ‎увидел, ‎это‏ ‎был ‎немецкий‏ ‎бронетранспортер ‎одиноко ‎стоявший ‎на ‎обочине‏ ‎дороги‏ ‎рядом‏ ‎с ‎кустами.‏ ‎И ‎из-за‏ ‎защитной ‎окраски‏ ‎они‏ ‎его ‎не‏ ‎заметили ‎в ‎темноте ‎на ‎фоне‏ ‎кустов. ‎В‏ ‎бронетранспортере‏ ‎включили ‎фары ‎и‏ ‎они ‎тускло‏ ‎осветили ‎дорогу. ‎Движущиеся ‎тела‏ ‎наших‏ ‎бойцов ‎в‏ ‎этом ‎призрачном‏ ‎свете ‎напоминали ‎призраков. ‎Послышались ‎крики:‏ ‎–‏ ‎Руссен! ‎Руссен!

Пулемет‏ ‎в ‎бронетранспортере‏ ‎ожил ‎и ‎застрекотал ‎испуская ‎ритмичные‏ ‎вспышки‏ ‎гипнотизирующего‏ ‎желто-оранжевого ‎света.‏ ‎Немецкий ‎пулеметчик‏ ‎косил ‎наших‏ ‎бойцов,‏ ‎как ‎коса‏ ‎молодую ‎траву. ‎Ногай ‎кинул ‎гранату‏ ‎в ‎кузов‏ ‎к‏ ‎немцам ‎и ‎побежал‏ ‎назад. ‎Но‏ ‎ее ‎тут ‎же ‎выкинули‏ ‎и‏ ‎она ‎взорвалась‏ ‎глухо ‎бухнув‏ ‎рядом, ‎не ‎причинив ‎врагам ‎никакого‏ ‎вреда.

В‏ ‎небо, ‎как‏ ‎на ‎праздник‏ ‎поднялось ‎несколько ‎осветительных ‎ракет ‎и‏ ‎стало‏ ‎довольно‏ ‎светло. ‎Они‏ ‎висели ‎в‏ ‎небе, ‎как‏ ‎яркие‏ ‎звезды, ‎медленно‏ ‎опускаясь ‎на ‎землю. ‎Шоссе ‎уже‏ ‎не ‎было‏ ‎пустым.‏ ‎Внедалеке ‎остановилась ‎немецкая‏ ‎колонна ‎грузовиков‏ ‎с ‎пехотой ‎и ‎сердито‏ ‎заурчал‏ ‎танк ‎на‏ ‎полном ‎ходу‏ ‎направляясь ‎в ‎центр ‎перестрелки. ‎Темные‏ ‎фигуры‏ ‎немецких ‎солдат‏ ‎рассыпались ‎по‏ ‎полю ‎цепью ‎и ‎быстро ‎приближались‏ ‎к‏ ‎нашим.‏ ‎Положение ‎быстро‏ ‎становилось ‎катастрофическим.‏ ‎Только ‎несколько‏ ‎бойцов‏ ‎из ‎первого‏ ‎отряда ‎смогли ‎перебежать ‎на ‎другую‏ ‎сторону ‎шоссе.‏ ‎На‏ ‎дороге ‎остались ‎лежать‏ ‎нескольких ‎убитых‏ ‎и ‎раненых ‎наших ‎солдат.‏ ‎Остальные‏ ‎отступили ‎и‏ ‎были ‎прижаты‏ ‎к ‎земле ‎плотным ‎пулеметным ‎огнем.‏ ‎Пересекать‏ ‎шоссе ‎было‏ ‎уже ‎поздно.

Танк‏ ‎быстро ‎приближался, ‎безжалостно ‎давя ‎раненых‏ ‎советских‏ ‎бойцов‏ ‎лежащих ‎на‏ ‎дороге. ‎Немецкая‏ ‎пехота ‎не‏ ‎отставала‏ ‎от ‎него.‏ ‎Наших ‎два ‎пулемета ‎открыли ‎по‏ ‎немецким ‎солдатам‏ ‎огонь‏ ‎и ‎они ‎залегли‏ ‎на ‎противоположной‏ ‎стороне ‎дороги. ‎Танк ‎остановился,‏ ‎и‏ ‎выпустив ‎несколько‏ ‎снарядов, ‎быстро‏ ‎расправился ‎с ‎нашими ‎пулеметами. ‎А‏ ‎потом‏ ‎продолжил ‎безнаказанно‏ ‎расстреливать ‎наших‏ ‎солдат. ‎Темноту ‎ночи ‎озаряли ‎всполохи‏ ‎огня‏ ‎его‏ ‎пулемета ‎и‏ ‎пушки. ‎Пули‏ ‎наших ‎бойцов‏ ‎высекали‏ ‎только ‎белые‏ ‎искры ‎из ‎его ‎брони, ‎не‏ ‎нанося ‎никакого‏ ‎ущерба.‏ ‎У ‎нас ‎не‏ ‎было ‎противотанковых‏ ‎средств ‎и ‎немцы ‎быстро‏ ‎поняли‏ ‎это. ‎Два‏ ‎прожектора ‎на‏ ‎пушке ‎танка ‎хорошо ‎освещали ‎поле.‏ ‎Только‏ ‎когда ‎танк‏ ‎стрелял ‎содрогаясь‏ ‎всем ‎своим ‎огромным ‎корпусом, ‎свет‏ ‎прожекторов‏ ‎немного‏ ‎слабел, ‎борясь‏ ‎с ‎окутывающим‏ ‎его ‎дымом.‏ ‎Танк‏ ‎ревел ‎двигателем‏ ‎и ‎лязгал ‎гусеницами. ‎Он ‎был‏ ‎королем ‎этого‏ ‎боя.‏ ‎И ‎он ‎знал‏ ‎это.

К ‎танку‏ ‎невозможно ‎было ‎подобраться. ‎Все‏ ‎подходы‏ ‎подсвечивались ‎и‏ ‎простреливались. ‎Вдруг‏ ‎Ногай ‎увидел ‎отчаянного ‎храбреца, ‎который‏ ‎пробежал‏ ‎эти ‎смертельно‏ ‎опасные ‎метры,‏ ‎несмотря ‎на ‎сильный ‎огонь ‎немцев‏ ‎и‏ ‎метнул‏ ‎в ‎сторону‏ ‎танка ‎связку‏ ‎гранат. ‎Его‏ ‎поступок‏ ‎был ‎равноценен‏ ‎самоубийству. ‎Он ‎узнал ‎в ‎этом‏ ‎храбреце ‎своего‏ ‎капитана.‏ ‎Смельчак ‎тут ‎же‏ ‎вздрогнул ‎плечами,‏ ‎будто ‎собирался ‎станцевать ‎цыганочку‏ ‎и‏ ‎упал ‎прошитый‏ ‎насквозь ‎пулеметной‏ ‎очередью. ‎Его ‎гранаты ‎не ‎долетели‏ ‎и‏ ‎упали ‎рядом‏ ‎с ‎танком.‏ ‎Осколки ‎от ‎них ‎зазвенели ‎по‏ ‎его‏ ‎черной‏ ‎броне. ‎Один‏ ‎из ‎прожекторов‏ ‎погас. ‎Света‏ ‎стало‏ ‎меньше. ‎Ногай‏ ‎начал ‎стрелять ‎по ‎оставшемуся ‎прожектору‏ ‎на ‎танке.‏ ‎После‏ ‎третьего ‎выстрела ‎из‏ ‎трофейной ‎винтовки‏ ‎второй ‎прожектор ‎тоже ‎потух.‏ ‎Но‏ ‎немцы ‎пустили‏ ‎в ‎небо‏ ‎еще ‎несколько ‎осветительных ‎ракет ‎и‏ ‎опять‏ ‎стало ‎светло.

Немецкой‏ ‎пехоты ‎прибывало.‏ ‎Бронетранспортер ‎прикрывая ‎фашистов ‎своим ‎корпусом,‏ ‎звеня‏ ‎гусеницами‏ ‎полз ‎вперед.‏ ‎И ‎немцы‏ ‎подтянув ‎резервы‏ ‎в‏ ‎живой ‎силе‏ ‎окончательно ‎перерезали ‎нашим ‎солдатам ‎путь‏ ‎через ‎шоссе.

Бойня‏ ‎продолжалась.‏ ‎Что-то ‎взрывалось. ‎Непрерывно‏ ‎стрекотали ‎немецкие‏ ‎пулеметы, ‎пульсируя ‎в ‎ночи‏ ‎светло-желтыми‏ ‎звездочками. ‎Зафыркал‏ ‎длиной ‎очередью‏ ‎автомат ‎ППД ‎лейтенанта. ‎Он ‎попытался‏ ‎поднять‏ ‎людей ‎в‏ ‎атаку, ‎но‏ ‎она ‎сразу ‎же ‎захлебнулась, ‎под‏ ‎плотным‏ ‎пулеметным‏ ‎огнем, ‎так‏ ‎и ‎не‏ ‎начавшись. ‎Лейтенант‏ ‎и‏ ‎еще ‎пара‏ ‎бойцов ‎были ‎скошены ‎пулеметом ‎из‏ ‎танка ‎и‏ ‎упали‏ ‎в ‎траву. ‎Танк‏ ‎не ‎приближался‏ ‎к ‎противнику, ‎держась ‎своей‏ ‎пехоты‏ ‎и ‎методично‏ ‎обстреливал ‎поле,‏ ‎где ‎лежали ‎наши ‎бойцы. ‎Стреляя‏ ‎из‏ ‎пушки ‎танк‏ ‎подсвечивался ‎в‏ ‎ночи, ‎осыпая ‎себя ‎снопом ‎искр,‏ ‎как‏ ‎будто‏ ‎это ‎был‏ ‎маленький ‎фейерверк‏ ‎на ‎этом‏ ‎диком‏ ‎празднике ‎смерти.‏ ‎При ‎этом ‎капельки ‎росы ‎зловеще‏ ‎вспыхивали ‎на‏ ‎черных‏ ‎боках ‎танка.

Каждый ‎выстрел‏ ‎танка ‎поднимал‏ ‎взрывом ‎на ‎поле ‎чье-то‏ ‎тело,‏ ‎окутывая ‎пространство‏ ‎рядом ‎плотным‏ ‎розовым ‎дымом. ‎Наши ‎позиции ‎заволокло‏ ‎этой‏ ‎пеленой, ‎создавая‏ ‎своеобразную ‎маскировку.‏ ‎Оставшись ‎без ‎командиров, ‎бойцы ‎начали‏ ‎отползать‏ ‎назад‏ ‎и ‎под‏ ‎прикрытием ‎этого‏ ‎занавеса ‎побежали‏ ‎обратно‏ ‎в ‎сторону‏ ‎Брестской ‎крепости. ‎Немецкие ‎пулеметы ‎захлебываясь‏ ‎постоянно ‎стреляли,‏ ‎бья‏ ‎наугад ‎и ‎зачастую‏ ‎их ‎пули‏ ‎находили ‎своих ‎жертв. ‎Бой‏ ‎начинал‏ ‎постепенно ‎затихать.

Ногай‏ ‎не ‎побежал‏ ‎со ‎всеми. ‎Он ‎знал ‎что‏ ‎сейчас‏ ‎наши ‎бойцы‏ ‎в ‎толпе‏ ‎прекрасная ‎мишень. ‎Он ‎пополз ‎к‏ ‎лейтенанту.‏ ‎Тот‏ ‎только ‎стонал‏ ‎и ‎не‏ ‎шевелился. ‎Ногай‏ ‎решил‏ ‎его ‎перевязать.‏ ‎Но ‎лейтенант ‎отвел ‎руку ‎Ногая‏ ‎с ‎бинтом,‏ ‎его‏ ‎губы ‎зашевелились. ‎Ногай‏ ‎решил ‎что‏ ‎это ‎что-то ‎важное ‎и‏ ‎наклонился‏ ‎ухом ‎к‏ ‎губам ‎раненого.

– Неправильно‏ ‎все ‎это. ‎Я ‎вспомнил, ‎–‏ ‎прошептал‏ ‎лейтенант. ‎

– Что‏ ‎неправильно? ‎Что‏ ‎вспомнили? ‎Да, ‎– ‎с ‎удивлением‏ ‎переспросил‏ ‎Ногай,‏ ‎с ‎трудом‏ ‎пытаясь ‎разобрать‏ ‎шепот. ‎

Лицо‏ ‎лейтенанта‏ ‎исказила ‎гримаса‏ ‎боли ‎и ‎он ‎выдохнул: ‎–‏ ‎Кошка…. ‎Надо‏ ‎было‏ ‎плевать ‎через ‎левое‏ ‎плечо.

Рассвет ‎был‏ ‎близок. ‎Надо ‎было ‎спешить.‏ ‎Ногай‏ ‎быстро ‎перевязал‏ ‎лейтенанта. ‎И‏ ‎подтянув ‎раненого ‎к ‎себе ‎на‏ ‎живот,‏ ‎пополз ‎лежа‏ ‎на ‎спине‏ ‎головой ‎вперед ‎в ‎сторону ‎Брестской‏ ‎крепости.

Читать: 14+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 9. Голоса в голове.

– Немцы! ‎–‏ ‎услышал ‎я ‎сквозь ‎сон ‎знакомый‏ ‎плаксивый ‎голос.‏ ‎Я‏ ‎вскочил, ‎пытаясь ‎протереть‏ ‎спросонья ‎слипшиеся‏ ‎глаза. ‎Глаза ‎отчаянно ‎сопротивлялись‏ ‎и‏ ‎никак ‎не‏ ‎хотели ‎раскрываться.‏ ‎Раздался ‎выстрел. ‎Сон ‎тут ‎же‏ ‎трусливо‏ ‎сбежал ‎в‏ ‎неизвестном ‎направлении.‏ ‎После ‎этого ‎мои ‎глаза ‎наконец‏ ‎выбросили‏ ‎белый‏ ‎флаг ‎и‏ ‎вылезли ‎наружу.‏ ‎Федя, ‎из‏ ‎своей‏ ‎винтовки, ‎палил‏ ‎без ‎разбора ‎куда-то ‎в ‎сторону‏ ‎юга.

– Отставить ‎стрелять,–‏ ‎скомандовал‏ ‎я, ‎отрабатывая ‎зычный‏ ‎командирский ‎голос.‏ ‎– ‎Береги ‎патроны ‎Федя.

Федя‏ ‎растерянно‏ ‎посмотрел ‎на‏ ‎меня: ‎–‏ ‎Так ‎немцы ‎же. ‎

– Где ‎немцы?‏ ‎—‏ ‎попытался ‎я‏ ‎рассмотреть ‎хоть‏ ‎что-то ‎в ‎темноте ‎ночи. ‎Но‏ ‎было‏ ‎темно,‏ ‎как ‎в‏ ‎танке.

Немцы, ‎услышав‏ ‎Федины ‎выстрелы,‏ ‎среагировали‏ ‎пуском ‎в‏ ‎небо ‎нескольких ‎осветительных ‎ракет ‎и‏ ‎уже ‎можно‏ ‎было‏ ‎хоть ‎что-то ‎рассмотреть.‏ ‎Но ‎глаза‏ ‎слезились ‎и ‎не ‎желали‏ ‎работать‏ ‎без ‎отпуска.‏ ‎Наконец ‎мне‏ ‎все-таки ‎удалось ‎их ‎сфокусировать ‎на‏ ‎близлежащем‏ ‎поле. ‎

– Да‏ ‎где ‎они?‏ ‎– ‎пытал ‎я ‎Федю. ‎

– Да‏ ‎вон‏ ‎там‏ ‎короче ‎за‏ ‎пригорком, ‎только‏ ‎шо, ‎мелькали‏ ‎тени,‏ ‎– ‎недовольно‏ ‎ответил ‎Федя.

По ‎его ‎голосу ‎было‏ ‎слышно, ‎что‏ ‎он‏ ‎сильно ‎обиделся ‎на‏ ‎невидимых ‎врагов,‏ ‎которые ‎сейчас ‎попрятались ‎и‏ ‎не‏ ‎желали ‎показываться‏ ‎вновь ‎под‏ ‎прицелом ‎его ‎винтовки.

Я ‎снова ‎присмотрелся‏ ‎и‏ ‎увидел ‎несколько‏ ‎удаляющихся ‎собачьих‏ ‎силуэтов. ‎

Меня ‎разобрал ‎смех: ‎–‏ ‎Ну‏ ‎Федяяяя,‏ ‎ты ‎даешь‏ ‎стране ‎угля.‏ ‎Перепутал ‎немцев‏ ‎с‏ ‎собаками. ‎Это‏ ‎четвероногие ‎друзья ‎были. ‎Наверное ‎вышли‏ ‎перекусить.

Федя ‎растеряно‏ ‎молчал‏ ‎и ‎хлопал ‎близорукими‏ ‎глазами.

– Ладно, ‎если‏ ‎что ‎увидишь ‎снова, ‎не‏ ‎стреляй,‏ ‎а ‎зови‏ ‎меня, ‎–‏ ‎сказал ‎я ‎примирительно ‎и ‎похлопал‏ ‎Федю‏ ‎по ‎пыльному‏ ‎плечу. ‎

Только‏ ‎я ‎свернулся ‎калачиком ‎на ‎дне‏ ‎окопа,‏ ‎чтобы‏ ‎досмотреть ‎прерванный‏ ‎сон ‎с‏ ‎симпатичной ‎актрисой‏ ‎из‏ ‎недавно ‎просмотренного‏ ‎кинофильма, ‎как ‎Федя ‎снова ‎радостно‏ ‎закричал: ‎–‏ ‎Да‏ ‎вот ‎же ‎они!‏ ‎Короче! ‎Я‏ ‎же ‎говорил ‎товарищ ‎Котов!‏ ‎Я‏ ‎же ‎вам‏ ‎говорил. ‎Я‏ ‎их ‎и ‎без ‎очков ‎чую,‏ ‎на‏ ‎расстоянии!

Актриса ‎блондинка‏ ‎испарилась ‎вместе‏ ‎со ‎своей ‎большой ‎грудью, ‎как‏ ‎минимум‏ ‎четвертого‏ ‎размера. ‎Чертыхаясь,‏ ‎я ‎подскочил‏ ‎к ‎Феде‏ ‎и‏ ‎всмотрелся, ‎куда‏ ‎он ‎указывал ‎почерневшим ‎от ‎грязи‏ ‎пальцем. ‎И‏ ‎никого‏ ‎не ‎увидел ‎снова.

Абсолютно‏ ‎никого ‎и‏ ‎ничего, ‎кроме ‎серого ‎камня,‏ ‎рядом‏ ‎с ‎раскидистым‏ ‎кустом. ‎Я‏ ‎решил ‎подождать ‎немного, ‎прежде ‎чем‏ ‎послать‏ ‎Федю ‎подальше‏ ‎с ‎его‏ ‎собаками. ‎Казалось, ‎прошла ‎целая ‎вечность‏ ‎и‏ ‎у‏ ‎меня ‎начали‏ ‎слезиться ‎глаза‏ ‎от ‎напряжения.‏ ‎Наконец‏ ‎камень ‎пошевелился‏ ‎и ‎задвигался ‎в ‎нашу ‎сторону.‏ ‎Вот ‎Федя‏ ‎молодец.‏ ‎Как ‎он ‎их‏ ‎без ‎очков‏ ‎то ‎рассмотрел? ‎

– А ‎вижу.‏ ‎Молодец‏ ‎Федюня. ‎Зачет‏ ‎тебе ‎по‏ ‎боевой ‎и ‎политической ‎подготовке, ‎–‏ ‎похвалил‏ ‎я ‎парня.

Федя‏ ‎выпрямился ‎и‏ ‎расправил ‎сутулые ‎плечи.

– Служу ‎советскому ‎союзу!‏ ‎Да‏ ‎я‏ ‎товарищ ‎Котов,‏ ‎ни ‎разу‏ ‎не ‎сомкнул‏ ‎глаз.‏ ‎Короче. ‎Мимо‏ ‎меня ‎и ‎мышь ‎не ‎проскочит,‏ ‎– ‎гордо‏ ‎произнес‏ ‎Федя, ‎поправив ‎несуществующие‏ ‎очки ‎пальцем.

По‏ ‎нему ‎было ‎видно, ‎что‏ ‎его‏ ‎в ‎детстве‏ ‎нечасто ‎хвалили,‏ ‎вот ‎и ‎вырос ‎пацан ‎падким‏ ‎на‏ ‎любую ‎похвалу.

Я‏ ‎позаимствовал ‎у‏ ‎Феди ‎винтовку ‎и ‎взял ‎на‏ ‎прицел‏ ‎самодвижущийся‏ ‎чудо–камень. ‎И‏ ‎вдруг ‎услышал‏ ‎голос ‎у‏ ‎себя‏ ‎в ‎голове:‏ ‎«Немчик ‎не ‎стреляй». ‎Я ‎в‏ ‎недоумении ‎посмотрел‏ ‎на‏ ‎Федю. ‎Федя ‎непонимающе‏ ‎смотрел ‎на‏ ‎меня. ‎

– Это ‎ты ‎сейчас‏ ‎сказал?–‏ ‎спросил ‎я‏ ‎Федю.

– Каво? ‎–‏ ‎удивленно ‎протянул ‎Федя ‎и ‎снова‏ ‎сгорбился.

Я‏ ‎подозрительно ‎посмотрел‏ ‎на ‎нашего‏ ‎третьего ‎товарища-солдата. ‎Тот ‎спал ‎как‏ ‎убитый.‏ ‎Только‏ ‎похрапывал, ‎как‏ ‎живой. ‎Я‏ ‎снова ‎посмотрел‏ ‎на‏ ‎поле ‎и‏ ‎увидел, ‎что ‎камень ‎уже ‎приобрел‏ ‎человеческие ‎очертания‏ ‎и‏ ‎пригибаясь ‎бежит ‎к‏ ‎нам. ‎Что-то‏ ‎знакомое ‎было ‎в ‎его‏ ‎плавных‏ ‎и ‎уверенных‏ ‎движениях. ‎«Да‏ ‎это ‎же ‎Ногай», ‎– ‎мелькнуло‏ ‎у‏ ‎меня ‎в‏ ‎голове.

– Федя!– ‎заорал‏ ‎я, ‎– ‎Беги ‎к ‎майору.‏ ‎Скажи,‏ ‎что‏ ‎Ногай ‎вернулся.‏ ‎Пусть ‎не‏ ‎стреляют. ‎

Как‏ ‎будто‏ ‎кто-то ‎прочитал‏ ‎мои ‎мысли ‎в ‎форте ‎на‏ ‎втором ‎этаже,‏ ‎только‏ ‎наоборот, ‎и ‎произвел‏ ‎одиночный ‎выстрел.

– Бегом!‏ ‎– ‎прикрикнул ‎я ‎на‏ ‎замешкавшегося‏  ‎Федю.

А ‎сам‏ ‎закричал ‎вниз‏ ‎невидимому ‎стрелку: ‎– ‎Не ‎стреляйте.‏ ‎Это‏ ‎наши. ‎

Не‏ ‎знаю, ‎услышали‏ ‎меня ‎или ‎нет, ‎только ‎больше‏ ‎выстрелов‏ ‎не‏ ‎последовало. ‎Но‏ ‎и ‎фигура‏ ‎Ногая ‎куда-то‏ ‎исчезла.‏ ‎«Неужели ‎попали»,–‏ ‎подумал ‎я. ‎Пришлось ‎растолкать ‎спящего‏ ‎солдата. ‎–‏ ‎Останешься‏ ‎за ‎старшего, ‎–‏ ‎повысил ‎я‏ ‎в ‎звании ‎заспанного ‎бойца,‏ ‎а‏ ‎сам ‎побежал‏ ‎вниз ‎по‏ ‎холму. ‎И ‎налетел ‎на ‎…‏ ‎Ногая.‏ ‎Он ‎сильно‏ ‎изменился, ‎выглядел‏ ‎сильно ‎уставшим, ‎весь ‎в ‎какой-то‏ ‎черной‏ ‎саже,‏ ‎как ‎трубочист.‏ ‎Только ‎его‏ ‎шейный ‎платок‏ ‎хоть‏ ‎и ‎был‏ ‎испачкан, ‎все ‎также ‎элегантно ‎красовался‏ ‎на ‎его‏ ‎шеи.‏ ‎

Крепко ‎обняв ‎старого‏ ‎товарища, ‎я‏ ‎заулыбался: ‎– ‎Живой ‎чертяка.

Ногай‏ ‎улыбнулся‏ ‎в ‎ответ:‏ ‎– ‎Ээ.‏ ‎Васёк! ‎Как ‎знал, ‎что ‎ты‏ ‎меня‏ ‎встретишь. ‎Да,‏ ‎– ‎и‏ ‎произнес ‎неожиданно ‎серьезным ‎тоном: ‎–‏ ‎Я‏ ‎не‏ ‎один ‎тут.‏ ‎Да. ‎За‏ ‎пригорком ‎еще‏ ‎человек‏ ‎пятнадцать. ‎С‏ ‎цитадели. ‎Пусть ‎наши ‎не ‎стреляют.‏ ‎Я ‎сейчас‏ ‎обратно‏ ‎за ‎ними, ‎–‏ ‎Ногай ‎подмигнул‏ ‎мне ‎и ‎исчез ‎в‏ ‎темноте‏ ‎так ‎же‏ ‎внезапно, ‎как‏ ‎появился.

Я ‎побежал ‎в ‎форт, ‎где‏ ‎меня‏ ‎уже ‎ждал‏ ‎Гавриилов. ‎

– Что‏ ‎случилось? ‎– ‎встревожено ‎спросил ‎меня‏ ‎заспанный‏ ‎Майор,‏ ‎похоже ‎что‏ ‎Федя ‎поднял‏ ‎на ‎уши‏ ‎всех‏ ‎бойцов ‎в‏ ‎форту.

 – Все ‎нормально. ‎Ногай ‎вернулся. ‎Сейчас‏ ‎приведет ‎группу‏ ‎наших‏ ‎с ‎цитадели.

Майор ‎громко‏ ‎распорядился, ‎чтобы‏ ‎никто ‎не ‎стрелял ‎и‏ ‎быстро‏ ‎зашагал ‎взад-вперед,‏ ‎с ‎задумчивым‏ ‎видом, ‎по ‎кирпичному ‎полу.

Минут ‎через‏ ‎двадцать‏ ‎вся ‎новоприбывшая‏ ‎группа, ‎во‏ ‎главе ‎с ‎лейтенантом, ‎была ‎в‏ ‎форту.‏ ‎На‏ ‎них ‎было‏ ‎жалко ‎смотреть.‏ ‎Все ‎израненные,‏ ‎чумазые,‏ ‎перевязанные ‎какими-то‏ ‎кусками ‎окровавленных ‎лохмотьев, ‎они ‎еле‏ ‎держались ‎на‏ ‎ногах.‏ ‎Солдат ‎срочно ‎отправили‏ ‎в ‎лазарет‏ ‎на ‎осмотр ‎к ‎доктору.‏ ‎Я‏ ‎вызвался ‎их‏ ‎проводить, ‎чтобы‏ ‎как ‎бы ‎случайно ‎встретится ‎с‏ ‎нашей‏ ‎врачихой. ‎Лейтенант‏ ‎остался ‎наедине‏ ‎с ‎Майором.

– Товарищ ‎майор, ‎так ‎вы‏ ‎не‏ ‎собираетесь‏ ‎прорываться ‎сегодня‏ ‎ночью?– ‎спросил‏ ‎осторожно ‎лейтенант,‏ ‎после‏ ‎некоторого ‎неловкого‏ ‎молчания.

 – И ‎завтра ‎тоже, ‎– ‎сухо‏ ‎ответил ‎Майор.‏ ‎–‏ ‎У ‎меня ‎около‏ ‎сотни ‎тяжелораненых‏ ‎бойцов. ‎Я ‎не ‎могу‏ ‎их‏ ‎оставить. ‎Надеюсь,‏ ‎что ‎в‏ ‎ближайшие ‎дни, ‎наши ‎смогут ‎деблокировать‏ ‎крепость.‏ ‎

Лейтенант ‎тяжело‏ ‎вздохнул ‎и‏ ‎отрицательно ‎покачал ‎головой: ‎– ‎Канонады‏ ‎за‏ ‎пределами‏ ‎крепости ‎уже‏ ‎давно ‎не‏ ‎слышно. ‎Бои,‏ ‎судя‏ ‎по ‎всему,‏ ‎идут ‎уже ‎где-то ‎далеко ‎на‏ ‎востоке. ‎Вы‏ ‎уверены,‏ ‎что ‎вас ‎тут‏ ‎всех ‎не‏ ‎перебьют ‎вместе ‎с ‎ранеными?

Майор,‏ ‎устало‏ ‎склонив ‎голову,‏ ‎молчал, ‎потом‏ ‎ответил ‎тихо: ‎– ‎Не ‎уверен.‏ ‎

Командир‏ ‎форта ‎поднялся‏ ‎и ‎его‏ ‎глаза ‎заблестели ‎то ‎ли ‎от‏ ‎навернувшейся‏ ‎слезы,‏ ‎то ‎ли‏ ‎от ‎обжигающего‏ ‎внутреннего ‎огня.‏ ‎Его‏ ‎голос ‎крепнул‏ ‎с ‎каждым ‎словом: ‎– ‎Но‏ ‎я ‎уверен‏ ‎в‏ ‎одном, ‎пока ‎мы‏ ‎сражаемся ‎–‏ ‎сражается ‎и ‎Брестская ‎крепость.‏ ‎И‏ ‎мы ‎будем‏ ‎сражаться ‎здесь‏ ‎до ‎конца. ‎

Лейтенант ‎промолчал, ‎потом‏ ‎сказал:‏ ‎– ‎Я‏ ‎вас ‎не‏ ‎уговариваю. ‎У ‎меня ‎в ‎отряде‏ ‎еще‏ ‎вчера‏ ‎было ‎сто‏ ‎сорок ‎девять‏ ‎человек, ‎плюс‏ ‎две‏ ‎пушки ‎и‏ ‎три ‎пулемета, ‎а ‎сейчас ‎пятнадцать‏ ‎полуживых ‎бойцов.‏ ‎И‏ ‎мы ‎не ‎бежим,‏ ‎а ‎уходим,‏ ‎чтобы ‎дальше ‎бить ‎врага.

Майор‏ ‎ответил:‏ ‎– ‎Я‏ ‎вас ‎держать‏ ‎не ‎собираюсь. ‎Вы ‎приняли ‎решение.‏ ‎Каждому‏ ‎свое. ‎Чем‏ ‎сможем, ‎тем‏ ‎поможем.

Совещание ‎двух ‎командиров ‎продлилось ‎еще‏ ‎полчаса.‏ ‎Договорились,‏ ‎о ‎том,‏ ‎что ‎в‏ ‎два ‎часа‏ ‎ночи‏ ‎форт ‎откроет‏ ‎беспокоящий ‎огонь ‎по ‎северным ‎воротам.‏ ‎А ‎лейтенант‏ ‎со‏ ‎своими ‎людьми ‎и‏ ‎группой ‎укрывшейся‏ ‎во ‎внешнем ‎валу ‎пойдет‏ ‎восточнее‏ ‎и ‎будет‏ ‎прорываться ‎из‏ ‎крепости ‎в ‎сторону ‎ближайшего ‎леса.‏ ‎Уходящий‏ ‎отряд ‎майор‏ ‎пообещал ‎снабдить‏ ‎продовольствием, ‎боезапасом ‎и ‎гранатами.

Я ‎вернулся‏ ‎на‏ ‎свой‏ ‎пост ‎из‏ ‎лазарета, ‎где‏ ‎не ‎удостоился‏ ‎даже‏ ‎взгляда ‎от‏ ‎усталой ‎докторши. ‎И ‎уже ‎какое-то‏ ‎время ‎болтал‏ ‎за‏ ‎жизнь ‎с ‎Федей,‏ ‎сидя ‎на‏ ‎своем ‎посту ‎рядом ‎с‏ ‎зениткой,‏ ‎когда ‎подошел‏ ‎Ногай ‎попрощаться.‏ ‎

– Уходишь? ‎– ‎спросил ‎я. ‎

Ногай‏ ‎улыбнулся:‏ ‎– ‎А‏ ‎ты ‎остаешься?

– Да.

Ногай‏ ‎кивнул: ‎– ‎И ‎кажется, ‎я‏ ‎теперь‏ ‎даже‏ ‎знаю, ‎почему‏ ‎ты ‎Немчик‏ ‎не ‎уходишь‏ ‎со‏ ‎мной. ‎

– И‏ ‎почему ‎же?– ‎заулыбался ‎я, ‎c‏ ‎интересом ‎взглянув‏ ‎на‏ ‎него. ‎

Но ‎Ногай‏ ‎был ‎серьезен:‏ ‎– ‎Ээ. ‎Зазноба ‎у‏ ‎тебя‏ ‎была ‎здесь‏ ‎в ‎госпитале.‏ ‎

У ‎меня ‎округлились ‎глаза: ‎–‏ ‎И‏ ‎как ‎ты‏ ‎это ‎узнал?‏ ‎И ‎почему ‎была?

Он ‎не ‎ответил‏ ‎и‏ ‎продолжал:‏ ‎– ‎Забудь‏ ‎ее. ‎Не‏ ‎будете ‎вы‏ ‎вместе.

–Ты‏ ‎думаешь ‎она‏ ‎погибла? ‎Ты ‎видел ‎ее? ‎Ты‏ ‎видел ‎Нюру?–‏ ‎громко‏ ‎спросил ‎я, ‎вскакивая‏ ‎с ‎места.‏ ‎

– Нет, ‎не ‎видел. ‎Да.‏ ‎Но‏ ‎ты ‎думаешь,‏ ‎что ‎в‏ ‎Госпитале ‎кто-то ‎выжил? ‎– ‎хитро‏ ‎прищурив‏ ‎глаза, ‎ответил‏ ‎он.

– Прекрати, ‎–‏ ‎закричал ‎я. ‎– ‎Она ‎жива‏ ‎и‏ ‎я‏ ‎ее ‎найду.‏ ‎И ‎вообще‏ ‎это ‎не‏ ‎твое‏ ‎дело. ‎Ты‏ ‎ее ‎не ‎видел ‎и ‎даже‏ ‎не ‎знаешь.‏ ‎Ты‏ ‎похоже ‎бредишь. ‎Ты‏ ‎ранен ‎братан?

Ногай‏ ‎не ‎обиделся. ‎Он ‎вообще‏ ‎никогда‏ ‎не ‎обижался.‏ ‎И ‎он‏ ‎не ‎был ‎похож ‎на ‎человека,‏ ‎который‏ ‎бредил. ‎Мне‏ ‎стало ‎страшно,‏ ‎а ‎что ‎если ‎Ногай ‎окажется‏ ‎прав.

Помолчали.‏ ‎Потом‏ ‎я ‎решил,‏ ‎что ‎пора‏ ‎сменить ‎тему‏ ‎для‏ ‎разговора ‎и‏ ‎спросил: ‎– ‎Ты, ‎когда ‎подходил‏ ‎к ‎форту‏ ‎из‏ ‎цитадели, ‎не ‎звал‏ ‎меня?

Ногай ‎посмотрел‏ ‎на ‎меня ‎своими ‎черными,‏ ‎как‏ ‎бездна ‎глазами‏ ‎и ‎только‏ ‎загадочно ‎улыбнулся. ‎­

– Хорошо, ‎что ‎я‏ ‎тебя‏ ‎узнал ‎по‏ ‎походке, ‎а‏ ‎то ‎Федя ‎нашпиговал ‎бы ‎твою‏ ‎тушку‏ ‎пулями,‏ ‎как ‎меня‏ ‎вчера ‎утром,‏ ‎– ‎и‏ ‎я‏ ‎пропел: ‎–‏ ‎А ‎я ‎милого ‎узнаю ‎по‏ ‎походке. ‎Он‏ ‎носит,‏ ‎носит ‎брюки, ‎брюки‏ ‎галифе.

Ногай ‎недоуменно‏ ‎посмотрел ‎на ‎меня ‎и‏ ‎спросил:‏ ‎– ‎Это‏ ‎ты ‎о‏ ‎чем ‎сейчас ‎брат?

Я ‎ответил: ‎–‏ ‎Это‏ ‎старинный ‎романс,‏ ‎деревня.

– Э-э-э,– ‎многозначительно‏ ‎протянул ‎Ногай. ‎– ‎Куда ‎же‏ ‎нам‏ ‎до‏ ‎вас, ‎городских,‏ ‎– ‎и‏ ‎мы ‎рассмеялись.

 – Да‏ ‎чуть‏ ‎не ‎забыл‏ ‎у ‎меня ‎для ‎тебя ‎подарок,‏ ‎– ‎сказал‏ ‎Ногай‏ ‎вытащив ‎из ‎кармана‏ ‎шаровар ‎пистолет‏ ‎ТТ ‎и ‎протянул ‎мне.‏ ‎

Я‏ ‎взял ‎пистолет‏ ‎и, ‎почувствовав‏ ‎приятную ‎тяжесть ‎в ‎руке, ‎спросил:‏ ‎–‏ ‎Тот ‎самый?‏ ‎Капитана? ‎Ногай‏ ‎кивнул.

– Прощай ‎брат,– ‎сказал ‎я.

– Еще ‎увидимся‏ ‎Немчик,‏ ‎земля‏ ‎круглая,– ‎ответил‏ ‎улыбаясь ‎Ногай.

Он‏ ‎весело ‎подмигнув‏ ‎Феде,‏ ‎и ‎хлопнув‏ ‎меня ‎дружески ‎по ‎плечу, ‎побежал‏ ‎в ‎сторону‏ ‎уходящего‏ ‎отряда ‎лейтенанта. ‎«Увидимся?‏ ‎Ну ‎теперь‏ ‎то ‎вряд ‎ли», ‎–‏ ‎подумал‏ ‎я, ‎смотря‏ ‎вслед ‎удаляющегося‏ ‎друга. ‎«Домой ‎он ‎больше ‎не‏ ‎вернется.‏ ‎Оставил ‎только‏ ‎карточку ‎свою»,‏ ‎– ‎мелькнул ‎у ‎меня ‎в‏ ‎голове‏ ‎куплет,‏ ‎из ‎той‏ ‎же ‎привязавшейся‏ ‎песенки ‎из‏ ‎моего‏ ‎беспризорного ‎детства.‏ ‎У ‎меня ‎было ‎плохое ‎предчувствие‏ ‎по ‎поводу‏ ‎этого‏ ‎прорыва.

Через ‎час ‎мы‏ ‎с ‎Федей‏ ‎и ‎другими ‎бойцами ‎уже‏ ‎сидели‏ ‎в ‎наспех‏ ‎выкопанных ‎окопах‏ ‎на ‎северной ‎стороне ‎форта. ‎Майор‏ ‎скомандовал:‏ ‎– ‎По‏ ‎воротам! ‎Беглым!‏ ‎Огонь! ‎– ‎и ‎мы ‎начали‏ ‎стрелять‏ ‎в‏ ‎темноту.

Немцы ‎пустили‏ ‎осветительные ‎ракеты‏ ‎и ‎устроили‏ ‎ответный‏ ‎огонь ‎по‏ ‎нам ‎из ‎пулеметов. ‎С ‎восточной‏ ‎стороны, ‎куда‏ ‎ушла‏ ‎группа ‎Виноградского, ‎не‏ ‎было ‎слышно‏ ‎ни ‎выстрела ‎и ‎мы,‏ ‎продержав‏ ‎немцев ‎в‏ ‎напряжении ‎еще‏ ‎около ‎получаса, ‎прекратили ‎стрельбу. ‎Похоже,‏ ‎что‏ ‎все-таки ‎нашим‏ ‎удалось ‎уйти‏ ‎из ‎крепости. ‎Я ‎вернулся ‎к‏ ‎нашей‏ ‎зенитке‏ ‎и ‎задремал,‏ ‎пока ‎Федя,‏ ‎назначенный ‎мной‏ ‎дежурным,‏ ‎вновь ‎щурился,‏ ‎всматриваясь ‎в ‎темноту.

Я ‎проснулся ‎от‏ ‎звуков ‎далекой‏ ‎канонады.‏ ‎Где-то ‎за ‎Брестской‏ ‎крепостью ‎в‏ ‎стороне ‎шоссе ‎шел ‎жаркий‏ ‎бой.‏ ‎Еще ‎через‏ ‎пару ‎часов‏ ‎все ‎стихло. ‎

Гавриилов ‎подошел ‎ко‏ ‎мне‏ ‎и ‎задумчиво‏ ‎закурил ‎в‏ ‎ладошку, ‎чтобы ‎не ‎демаскировать ‎себя‏ ‎и,‏ ‎смотря‏ ‎в ‎сторону,‏ ‎куда ‎несколько‏ ‎часов ‎назад‏ ‎ушел‏ ‎отряд ‎лейтенанта,‏ ‎спросил: ‎– ‎Как ‎думаешь ‎Васёк,‏ ‎прорвались ‎наши?

Я‏ ‎задумался.‏ ‎Судя ‎по ‎канонаде,‏ ‎ушедший ‎отряд‏ ‎напоролся ‎на ‎немцев. ‎Ногай‏ ‎и‏ ‎остальные ‎бойцы,‏ ‎возможно ‎лежат‏ ‎уже ‎где-нибудь ‎в ‎пшеничном ‎поле‏ ‎все‏ ‎пострелянные. ‎Меня‏ ‎пробрал ‎мороз‏ ‎по ‎коже ‎и ‎я ‎с‏ ‎ужасом‏ ‎прогнал‏ ‎эти ‎мысли.‏ ‎Да ‎не,‏ ‎Ногай ‎сможет.‏ ‎Он‏ ‎прорвется. ‎

Я‏ ‎уверенно ‎ответил: ‎– ‎Конечно ‎прорвались.‏ ‎

И ‎пользуясь‏ ‎случаем‏ ‎решил ‎спросить: ‎–‏ ‎Товарищ ‎Майор,‏ ‎разрешите ‎обратиться?

– Давай ‎Васек.

– Вы ‎не‏ ‎могли‏ ‎бы ‎меня‏ ‎послать ‎с‏ ‎заданием ‎в ‎Госпиталь?

Майор ‎нахмурился, ‎потом‏ ‎улыбнулся‏ ‎и ‎спросил:‏ ‎– ‎А‏ ‎кто ‎там ‎у ‎тебя?

– Невеста.

По ‎лицу‏ ‎Майора‏ ‎промелькнула‏ ‎тень. ‎Он‏ ‎тихо ‎и‏ ‎задумчиво ‎сказал,‏ ‎как‏ ‎бы ‎самому‏ ‎себе: ‎– ‎Я ‎сам ‎бы‏ ‎хотел ‎знать,‏ ‎где‏ ‎сейчас ‎моя ‎семья,‏ ‎– ‎и‏ ‎продолжил ‎уже ‎громче: ‎–‏ ‎Ладно,‏ ‎я ‎подумаю‏ ‎над ‎этим‏ ‎Васек. ‎Ты ‎сам ‎пока ‎выздоравливай.‏ ‎До‏ ‎Госпиталя ‎путь‏ ‎не ‎близкий.‏ ‎Тебе ‎нужны ‎здоровые ‎ноги.

Я ‎улыбнулся‏ ‎ему‏ ‎и‏ ‎только ‎сейчас‏ ‎понял, ‎что‏ ‎Майор ‎во‏ ‎время‏ ‎нашего ‎разговора‏ ‎называет ‎меня ‎Васьком. ‎Не ‎по‏ ‎уставу, ‎не‏ ‎товарищ‏ ‎Котов, ‎а ‎именно‏ ‎по ‎имени,‏ ‎как ‎отец ‎сына. ‎Вообще‏ ‎я‏ ‎за ‎короткий‏ ‎промежуток ‎времени‏ ‎уже ‎успел ‎попасть ‎под ‎его‏ ‎харизму.‏ ‎Хотелось ‎с‏ ‎ним ‎советоваться,‏ ‎и ‎делать ‎что-то ‎настоящее, ‎подвиги‏ ‎всякие,‏ ‎чтобы‏ ‎он ‎мог‏ ‎гордиться, ‎что‏ ‎у ‎него‏ ‎есть‏ ‎такой ‎солдат.‏ ‎Я ‎преданно ‎посмотрел ‎на ‎Майора,‏ ‎а ‎он‏ ‎похлопал‏ ‎меня ‎по-отечески ‎по‏ ‎плечу ‎и‏ ‎добавил: ‎Подумаю, ‎подумаю. ‎Не‏ ‎переживай.‏ ‎И ‎пошел‏ ‎вниз ‎в‏ ‎казематы.

Я ‎сменил ‎на ‎посту ‎Федю‏ ‎и‏ ‎не ‎сомкнул‏ ‎глаз ‎до‏ ‎утра ‎думая ‎об ‎обещании ‎Майора.‏ ‎Какой‏ ‎все-‏ ‎таки ‎у‏ ‎нас ‎командир‏ ‎хороший ‎человек.‏ ‎Не‏ ‎послал, ‎пообещал‏ ‎подумать. ‎И ‎наверняка ‎найдет ‎мне‏ ‎геройское ‎задание‏ ‎на‏ ‎Госпитальном ‎острове.

Рассвело. ‎Я‏ ‎разбудил ‎дремавшего‏ ‎Федю, ‎который ‎спал ‎как‏ ‎ребенок,‏ ‎только ‎вместо‏ ‎плюшевого ‎медведя‏ ‎он ‎нежно ‎обнимал ‎винтовку. ‎И‏ ‎послал‏ ‎его ‎за‏ ‎тушенкой ‎на‏ ‎склад. ‎Второй ‎солдат, ‎который ‎продрых‏ ‎всю‏ ‎ночь,‏ ‎был ‎послан‏ ‎за ‎патронами‏ ‎и ‎лентами‏ ‎к‏ ‎зенитным ‎пулеметам.‏ ‎Все ‎равно ‎делать ‎было ‎нечего,‏ ‎поедим ‎и‏ ‎будем‏ ‎набивать ‎ленты ‎втроем‏ ‎потихоньку. ‎Вскоре‏ ‎Федя ‎вернулся ‎погруженный ‎в‏ ‎свои‏ ‎мысли, ‎только‏ ‎вместо ‎тушенки‏ ‎он ‎сжимал ‎в ‎руках ‎три‏ ‎банки‏ ‎рыбных ‎консервов,‏ ‎три ‎больших‏ ‎сухаря ‎и ‎фляжку ‎с ‎водой.‏ ‎На‏ ‎вопрос‏ ‎где ‎тушенка,‏ ‎он ‎только‏ ‎виновато ‎захлопал‏ ‎подслеповатыми‏ ‎глазами ‎и‏ ‎предложил ‎сходить ‎поменять ‎обратно. ‎Но‏ ‎я ‎только‏ ‎посмеялся,‏ ‎что ‎ночью ‎со‏ ‎своей ‎близорукостью‏ ‎Федя ‎немцев ‎разглядел, ‎а‏ ‎тушенку‏ ‎с ‎утра‏ ‎нет ‎и‏ ‎великодушно ‎махнув ‎рукой, ‎заверил ‎его,‏ ‎что‏ ‎рыба ‎тоже‏ ‎пойдет ‎на‏ ‎завтрак. ‎Федя ‎облегченно ‎выдохнул ‎и‏ ‎уселся‏ ‎разливать‏ ‎фляжку. ‎Аккуратно‏ ‎поделив ‎воду,‏ ‎у ‎него‏ ‎получилось‏ ‎на ‎каждого‏ ‎по ‎полкружки. ‎Плавающая ‎тина ‎в‏ ‎кружках ‎добавляла‏ ‎ощущения‏ ‎то ‎ли ‎заварки,‏ ‎то ‎ли‏ ‎компота. ‎Ну ‎уже ‎ничего.‏ ‎Живем.‏ ‎Вскрыли ‎ножами‏ ‎по ‎банке‏ ‎рыбы ‎в ‎масле. ‎Орудуя ‎сухарем‏ ‎как‏ ‎ложкой, ‎начали‏ ‎уплетать ‎содержимое‏ ‎консервов. ‎Солдат ‎что-то ‎опаздывал ‎на‏ ‎завтрак,‏ ‎видать‏ ‎заблудился ‎где-то‏ ‎в ‎недрах‏ ‎склада. ‎

Я‏ ‎разговорился‏ ‎с ‎Федей‏ ‎и ‎оказалось, ‎что ‎он ‎из‏ ‎Харькова. ‎Из‏ ‎семьи‏ ‎рабочих. ‎Учился ‎на‏ ‎шофера ‎после‏ ‎школы, ‎но ‎попав ‎пару‏ ‎раз‏ ‎в ‎аварию‏ ‎и ‎доведя‏ ‎до ‎нервного ‎истощения ‎нескольких ‎преподавателей,‏ ‎был‏ ‎отчислен ‎за‏ ‎неуспеваемость. ‎Потом‏ ‎по ‎призыву ‎попал ‎в ‎армию.‏ ‎Я‏ ‎успокоил‏ ‎друга, ‎что‏ ‎так ‎бывает‏ ‎и ‎быть‏ ‎водителем‏ ‎это ‎не‏ ‎его ‎призвание. ‎– ‎А ‎мечта‏ ‎у ‎тебя‏ ‎есть?‏ ‎– ‎спросил ‎я.‏ ‎Федя ‎покраснел‏ ‎и ‎сказал, ‎что ‎хотел‏ ‎бы‏ ‎иметь ‎свою‏ ‎голубятню. ‎Оказалось,‏ ‎что ‎Федя ‎очень ‎любит ‎животных‏ ‎и‏ ‎птиц, ‎особенно‏ ‎голубей. ‎Федя‏ ‎мечтательно ‎посмотрел ‎в ‎небо ‎и‏ ‎лицо‏ ‎его‏ ‎посерело.

С ‎замиранием‏ ‎сердца ‎я‏ ‎посмотрел ‎туда‏ ‎же.‏ ‎В ‎прозрачном‏ ‎утреннем ‎небе ‎к ‎нам ‎приближалась‏ ‎стая ‎птиц.‏ ‎Черных‏ ‎птиц. ‎Они ‎медленно‏ ‎увеличивались ‎в‏ ‎размерах ‎и ‎внешне ‎напоминали‏ ‎грифов.‏ ‎«Откуда ‎в‏ ‎Бресте ‎грифы,‏ ‎– ‎подумал ‎я, ‎– ‎мы‏ ‎же‏ ‎не ‎в‏ ‎Африке». ‎Сделав‏ ‎круг, ‎они ‎вдруг ‎резко ‎накренились‏ ‎и,‏ ‎перевернувшись‏ ‎через ‎себя,‏ ‎начали ‎стремительно‏ ‎пикировать ‎на‏ ‎форт.‏ ‎Послышался ‎ужасающий‏ ‎рев, ‎разрывающий ‎ушные ‎перепонки. ‎Хотелось‏ ‎бежать ‎и‏ ‎бежать,‏ ‎подальше ‎от ‎этого‏ ‎места. ‎Федя‏ ‎подавился ‎сухарем ‎и ‎выронив‏ ‎свою‏ ‎банку ‎заметался‏ ‎по ‎окопу‏ ‎в ‎панике. ‎«Самолеты»,– ‎наконец ‎дошло‏ ‎до‏ ‎меня. ‎Я‏ ‎выбросил ‎остатки‏ ‎рыбы ‎и ‎заорал: ‎– ‎Федя!‏ ‎Да‏ ‎соберись‏ ‎ты! ‎–‏ ‎и ‎попытался‏ ‎быстро ‎скинуть‏ ‎маскировочные‏ ‎ветки ‎с‏ ‎нашей ‎зенитки.

Читать: 16+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 8. Цитадель.

Ногай ‎шел‏ ‎уверенной ‎походкой ‎вдоль ‎дороги, ‎быстро‏ ‎удаляясь ‎от‏ ‎Восточного‏ ‎форта. ‎Надо ‎было‏ ‎как ‎можно‏ ‎быстрее ‎добраться ‎до ‎наших‏ ‎в‏ ‎Цитадели. ‎Солнышко‏ ‎пригревало, ‎легкий‏ ‎ветерок ‎приятно ‎дул ‎в ‎лицо,‏ ‎врагов‏ ‎не ‎было‏ ‎видно. ‎Лишь‏ ‎трескотня ‎из ‎немецкого ‎громкоговорителя, ‎предлагавшего‏ ‎плен‏ ‎и‏ ‎медпомощь ‎раненым,‏ ‎напоминало ‎об‏ ‎окружении ‎крепости.‏ ‎Редкие‏ ‎группки ‎сдающихся‏ ‎перестали ‎встречаться ‎на ‎пути. ‎Дорога‏ ‎была ‎пустынна.

Внезапно‏ ‎начался‏ ‎артобстрел. ‎Задрожала ‎земля.‏ ‎В ‎воздух‏ ‎поднялись ‎клубы ‎земли ‎и‏ ‎дыма.‏ ‎Рядом ‎засвистели‏ ‎осколки. ‎Укрыться‏ ‎было ‎негде. ‎Ногай ‎упал ‎на‏ ‎землю,‏ ‎прикрыв ‎голову‏ ‎руками. ‎При‏ ‎падении, ‎он ‎приметил ‎стоящий ‎невдалеке‏ ‎бронеавтомобиль‏ ‎БА-10,‏ ‎с ‎оторванный‏ ‎взрывом ‎передним‏ ‎колесом. ‎Это‏ ‎была‏ ‎легкобронированная ‎машина‏ ‎на ‎обычных ‎автомобильных ‎колесах. ‎Но‏ ‎и ‎этой‏ ‎брони‏ ‎для ‎защиты ‎от‏ ‎осколков ‎и‏ ‎пуль ‎было ‎вполне ‎достаточно.‏ ‎В‏ ‎три ‎мощных‏ ‎прыжка ‎Ногай‏ ‎оказался ‎рядом ‎с ‎ней ‎и‏ ‎нырнул‏ ‎внутрь, ‎захлопнув‏ ‎за ‎собой‏ ‎распахнутую ‎дверцу. ‎И ‎вовремя. ‎Рядом‏ ‎прогремел‏ ‎взрыв‏ ‎снаряда ‎и‏ ‎по ‎корпусу‏ ‎бронемашины ‎зазвенели‏ ‎осколки.‏ ‎Машину ‎несколько‏ ‎раз ‎встряхнуло ‎взрывной ‎волной ‎и‏ ‎он ‎почувствовал‏ ‎сильную‏ ‎боль ‎в ‎левом‏ ‎боку. ‎Дотронувшись‏ ‎до ‎него ‎рукой, ‎Ногай‏ ‎увидел,‏ ‎что ‎она‏ ‎вся ‎в‏ ‎крови. ‎И ‎только ‎тогда ‎он‏ ‎понял,‏ ‎что ‎сильно‏ ‎ранен.

Ногай ‎снял‏ ‎гимнастерку, ‎обнажив ‎мускулистый ‎торс. ‎Потом‏ ‎снял‏ ‎синий‏ ‎платок ‎с‏ ‎шеи, ‎уродливый‏ ‎шрам ‎вокруг‏ ‎нее‏ ‎своей ‎белизной‏ ‎резко ‎контрастировал ‎с ‎его ‎смуглым‏ ‎телом. ‎На‏ ‎всю‏ ‎спину ‎была ‎нанесена‏ ‎искусная ‎татуировка‏ ‎в ‎виде ‎черного ‎ворона‏ ‎в‏ ‎полете, ‎а‏ ‎на ‎груди‏ ‎изображение ‎головы ‎волка. ‎На ‎шее‏ ‎у‏ ‎него ‎висел‏ ‎круглый ‎медный‏ ‎амулет ‎на ‎шнурке ‎и ‎небольшой‏ ‎холщовый‏ ‎мешочек‏ ‎на ‎джутовой‏ ‎веревке. ‎Ногай‏ ‎закрыл ‎глаза‏ ‎и‏ ‎начал ‎раскачиваться,‏ ‎бормоча ‎что-то ‎себе ‎под ‎нос.‏ ‎Наконец ‎он‏ ‎запел‏ ‎горлом, ‎странную ‎для‏ ‎посторонних, ‎протяжную‏ ‎песню. ‎Ворон ‎на ‎его‏ ‎спине‏ ‎взмахнул ‎крыльями,‏ ‎а ‎амулет‏ ‎на ‎груди ‎ожил ‎и ‎вспыхнул‏ ‎ярким‏ ‎огнем ‎осветив‏ ‎темный ‎бронеавтомобиль‏ ‎изнутри. ‎Ногай ‎медленно ‎просунул ‎руку‏ ‎себе‏ ‎в‏ ‎район ‎левой‏ ‎почки. ‎Рука‏ ‎вошла ‎в‏ ‎тело,‏ ‎как ‎нож‏ ‎в ‎масло. ‎Ногай ‎продолжал ‎раскачиваться‏ ‎и ‎петь.‏ ‎Наконец‏ ‎его ‎рука ‎что-то‏ ‎нащупав, ‎вышла‏ ‎из ‎тела ‎не ‎оставив‏ ‎на‏ ‎нем ‎и‏ ‎следа. ‎Из‏ ‎разжатого ‎кулака, ‎на ‎бронированный ‎пол,‏ ‎выпал‏ ‎рубленый ‎кусочек‏ ‎серого ‎металла.‏ ‎Он ‎продолжал ‎петь ‎и ‎раскачиваться.

Все‏ ‎это‏ ‎время‏ ‎артообстрел ‎не‏ ‎прекращался ‎ни‏ ‎на ‎минуту.‏ ‎Фантастическое‏ ‎зрелище ‎было‏ ‎скрыто ‎от ‎чужих ‎взглядов ‎поднимающимися‏ ‎столбами ‎огня,‏ ‎земли‏ ‎и ‎тонким ‎металлом‏ ‎бронеавтомобиля. ‎Потом‏ ‎Ногай ‎снял ‎с ‎себя‏ ‎переливающийся‏ ‎красным ‎свечением‏ ‎амулет ‎и‏ ‎приложил ‎к ‎ране. ‎Кровь ‎перестала‏ ‎идти‏ ‎и ‎боль‏ ‎ушла. ‎В‏ ‎районе ‎раны ‎стало ‎тепло ‎и‏ ‎щекотно,‏ ‎появилось‏ ‎синее ‎свечение,‏ ‎которое ‎постепенно‏ ‎увеличивалось, ‎потом‏ ‎задрожало‏ ‎как ‎свеча‏ ‎на ‎ветру ‎и ‎погасло. ‎На‏ ‎месте ‎ранения‏ ‎остался‏ ‎только ‎едва ‎заметный‏ ‎розовый ‎рубец.‏ ‎Ногай ‎прекратил ‎петь ‎и‏ ‎весь‏ ‎каплях ‎пота‏ ‎в ‎изнеможении‏ ‎провалился ‎в ‎сон.

Ворон ‎летел, ‎расправив‏ ‎могучие‏ ‎черные ‎крылья,‏ ‎над ‎выжженной,‏ ‎израненной ‎Брестской ‎крепостью. ‎Сделав ‎круг‏ ‎он‏ ‎полетел‏ ‎дальше ‎на‏ ‎восток ‎мимо‏ ‎сожженных ‎аэродромов‏ ‎и‏ ‎самолетов, ‎горящих‏ ‎деревень ‎и ‎городов, ‎тысяч ‎погибших‏ ‎и ‎тысяч‏ ‎плененных‏ ‎советских ‎солдат ‎устало‏ ‎бредущих ‎во‏ ‎вражий ‎полон. ‎Он ‎летел‏ ‎мимо‏ ‎тысяч ‎убитых‏ ‎и ‎замученных‏ ‎мирных ‎жителей, ‎виноватых ‎лишь ‎в‏ ‎том,‏ ‎что ‎они‏ ‎оказались ‎на‏ ‎пути ‎«сверхлюдей». ‎Темная ‎колыхающаяся ‎масса‏ ‎наползала‏ ‎на‏ ‎Русь. ‎В‏ ‎последний ‎момент‏ ‎ворон ‎едва‏ ‎увернулся‏ ‎от ‎тянущегося‏ ‎к ‎нему ‎снизу ‎черного ‎трехпалого‏ ‎щупальца ‎и‏ ‎взмыл‏ ‎выше ‎в ‎бездонное‏ ‎синее ‎небо.

Ногай‏ ‎очнулся. ‎Артобстрел ‎закончился. ‎Пора‏ ‎было‏ ‎выбираться ‎наружу‏ ‎и ‎тут‏ ‎он ‎услышал ‎странные ‎звуки ‎и‏ ‎приглушенную‏ ‎немецкую ‎речь.‏ ‎Как ‎будто‏ ‎кто-то ‎проезжал ‎рядом ‎на ‎велосипеде‏ ‎и‏ ‎разговаривал.‏ ‎Оружия ‎с‏ ‎собой ‎у‏ ‎него ‎не‏ ‎было,‏ ‎кроме ‎пистолета‏ ‎ТТ ‎и ‎ножа. ‎Ногай ‎вспомнил,‏ ‎как ‎капитан‏ ‎перед‏ ‎их ‎отправкой ‎на‏ ‎задание, ‎сунул‏ ‎ему ‎ТТ ‎в ‎руку‏ ‎со‏ ‎словами: ‎«Не‏ ‎нравится ‎мне‏ ‎этот ‎Вася, ‎если ‎начнет ‎чудить‏ ‎или‏ ‎соберется ‎бежать,‏ ‎хлопнешь ‎его».‏ ‎Ногай ‎улыбнулся ‎при ‎воспоминании ‎о‏ ‎Ваське:‏ ‎«Вроде‏ ‎нормальный ‎пацан‏ ‎и ‎аура‏ ‎у ‎него‏ ‎светлая,‏ ‎но ‎капитан‏ ‎прав, ‎он ‎чего-то ‎темнит ‎и‏ ‎недоговаривает. ‎Надо‏ ‎за‏ ‎ним ‎приглядывать. ‎И‏ ‎как ‎назло‏ ‎Васек ‎получает ‎легкое ‎ранение‏ ‎и‏ ‎главное ‎вовремя.‏ ‎А ‎сейчас,‏ ‎небось ‎лежит ‎в ‎лазарете ‎и‏ ‎тушенку‏ ‎жрет, ‎да‏ ‎подкатывает ‎к‏ ‎симпатичной ‎врачихе». ‎Ногай ‎жалел, ‎что‏ ‎остался‏ ‎один‏ ‎и ‎что‏ ‎помочь ‎в‏ ‎схватке ‎с‏ ‎фашистами‏ ‎больше ‎было‏ ‎не ‎кому. ‎Он ‎прищелкнул ‎от‏ ‎досады ‎языком‏ ‎и‏ ‎внезапно ‎осекся, ‎боясь‏ ‎привлечь ‎внимание‏ ‎немцев.

После ‎самолечения ‎он ‎сильно‏ ‎ослаб,‏ ‎ноги ‎подгибались,‏ ‎руки ‎дрожали,‏ ‎а ‎голова ‎предательски ‎кружилась. ‎Амулет‏ ‎на‏ ‎шее ‎больше‏ ‎не ‎подавал‏ ‎признаков ‎жизни ‎и ‎не ‎хотел‏ ‎больше‏ ‎помогать‏ ‎хозяину. ‎Ногай‏ ‎нащупал ‎на‏ ‎груди ‎холщовый‏ ‎мешочек‏ ‎на ‎веревке‏ ‎и ‎высыпал ‎из ‎него ‎серый‏ ‎порошок ‎на‏ ‎ладонь.‏ ‎Быстро ‎разжевав ‎его‏ ‎он ‎сразу‏ ‎почувствовал, ‎что ‎к ‎нему‏ ‎возвращается‏ ‎жизнь. ‎Сознание‏ ‎снова ‎обрело‏ ‎былую ‎ясность, ‎а ‎мышцы ‎тела‏ ‎налились‏ ‎прежней ‎силой.‏ ‎Ногай ‎натянул‏ ‎на ‎себя ‎гимнастерку ‎и ‎повязал‏ ‎платок‏ ‎на‏ ‎шею. ‎Амулет‏ ‎вдруг ‎снова‏ ‎ожил ‎и‏ ‎запульсировал,‏ ‎предлагая ‎помощь.‏ ‎Но ‎Ногаю ‎его ‎запоздалая ‎поддержка‏ ‎уже ‎была‏ ‎не‏ ‎нужна.

Он ‎осторожно ‎выглянул‏ ‎в ‎смотровую‏ ‎щель ‎на ‎месте ‎водителя.‏ ‎По‏ ‎дороге, ‎осторожно‏ ‎объезжая ‎воронки,‏ ‎ехала ‎колонна ‎немцев ‎на ‎велосипедах.‏ ‎Внезапно,‏ ‎они ‎резко‏ ‎остановились. ‎Несколько‏ ‎немцев ‎слезли ‎с ‎велосипедов ‎и‏ ‎пошли‏ ‎фотографироваться‏ ‎рядом ‎с‏ ‎подбитой ‎бронемашиной.‏ ‎Кованые ‎сапоги‏ ‎застучали‏ ‎сверху ‎по‏ ‎ее ‎металлическому ‎корпусу.

Двое ‎залезли ‎на‏ ‎капот ‎и‏ ‎начали‏ ‎позировать. ‎Еще ‎один‏ ‎засунул ‎в‏ ‎дуло ‎пушки ‎указательный ‎палец.‏ ‎Немцы‏ ‎весело ‎о‏ ‎чем-то ‎спорили‏ ‎и ‎смеялись. ‎Вдоволь ‎нафотографировавшись ‎они‏ ‎слезли‏ ‎с ‎броневика‏ ‎и ‎пошли‏ ‎к ‎своим ‎велосипедам. ‎Кроме ‎одного,‏ ‎самого‏ ‎любопытного.‏ ‎Он ‎дернул‏ ‎за ‎бронированную‏ ‎дверцу, ‎которую‏ ‎Ногай‏ ‎не ‎успел‏ ‎запереть ‎и ‎засунул ‎голову ‎внутрь.‏ ‎И ‎тут‏ ‎же‏ ‎получил ‎молниеносный ‎удар‏ ‎ножом ‎в‏ ‎горло. ‎Тело ‎немца ‎беззвучно‏ ‎исчезло‏ ‎в ‎недрах‏ ‎броневика. ‎Велосипедисты‏ ‎ничего ‎не ‎заметили.

Ногай ‎обыскал ‎немца‏ ‎и‏ ‎не ‎найдя‏ ‎никакого ‎оружия,‏ ‎кроме ‎штык-ножа, ‎огляделся ‎внутри ‎бронеавтомобиля.‏ ‎Его‏ ‎внимание‏ ‎привлек ‎пулемет‏ ‎Дегтярева ‎Танковый‏ ‎в ‎башне,‏ ‎он‏ ‎как ‎раз‏ ‎был ‎развернут ‎в ‎сторону ‎немцев‏ ‎на ‎дороге.‏ ‎От‏ ‎обычного ‎пулемета ‎Дегтярева‏ ‎он ‎отличался‏ ‎более ‎компактными ‎размерами ‎и‏ ‎толстым‏ ‎пластинкообразным ‎магазином‏ ‎на ‎шестьдесят‏ ‎три ‎патрона. ‎Стараясь ‎не ‎шуметь,‏ ‎Ногай‏ ‎взял ‎со‏ ‎стойки ‎один‏ ‎из ‎полных ‎дисков, ‎прикрепил ‎его‏ ‎сверху‏ ‎и‏ ‎перезарядил ‎пулемет,‏ ‎дернув ‎за‏ ‎затворную ‎раму.‏ ‎Человек‏ ‎пятнадцать ‎велосипедистов‏ ‎были ‎как ‎на ‎ладони ‎в‏ ‎телескопическом ‎прицеле.‏ ‎Пулемет‏ ‎в ‎башне ‎заворочался‏ ‎и ‎ожил.‏ ‎Немцы ‎со ‎смехом, ‎что-то‏ ‎крича,‏ ‎наблюдали, ‎как‏ ‎ствол ‎пулемета‏ ‎направляется ‎на ‎них. ‎Раздалась ‎громкая‏ ‎очередь.

Немцы‏ ‎сначала ‎замерли,‏ ‎а ‎потом‏ ‎вскочив ‎на ‎ноги, ‎побежали ‎по‏ ‎дороге‏ ‎без‏ ‎оглядки. ‎Пулемет‏ ‎дергался ‎от‏ ‎отдачи ‎в‏ ‎башне‏ ‎бронемашины. ‎Фашисты‏ ‎падали ‎под ‎огнем, ‎как ‎осенние‏ ‎листья ‎с‏ ‎деревьев‏ ‎в ‎непогожий ‎день.‏ ‎Один ‎из‏ ‎немцев ‎запнулся ‎о ‎велосипед‏ ‎и‏ ‎упал ‎запутавшись‏ ‎в ‎ремнях.‏ ‎Наспех ‎поднялся ‎и ‎побежал, ‎нелепо‏ ‎волоча‏ ‎левой ‎ногой‏ ‎велосипед ‎за‏ ‎собой. ‎Поэтому ‎Ногай ‎расстрелял ‎его‏ ‎последним.

Небольшой‏ ‎кучке‏ ‎вражеских ‎солдат‏ ‎все-таки ‎удалось‏ ‎спастись, ‎выбежав‏ ‎из‏ ‎сектора ‎обстрела.‏ ‎Ногой ‎с ‎усилием ‎крутил ‎тугую‏ ‎ручку ‎поворота‏ ‎башни‏ ‎бронеавтомобиля, ‎наводя ‎пулемет‏ ‎на ‎удирающих‏ ‎немцев, ‎но ‎было ‎уже‏ ‎поздно.‏ ‎Немцы ‎успели‏ ‎скрыться ‎в‏ ‎кювете ‎за ‎дорогой. ‎Надо ‎было‏ ‎применить‏ ‎что-нибудь ‎потяжелее.‏ ‎В ‎башне‏ ‎в ‎специальных ‎отсеках ‎лежал ‎полный‏ ‎боекомплект‏ ‎снарядов‏ ‎и ‎была‏ ‎в ‎наличии‏ ‎45-мм ‎пушка.‏ ‎Ногай‏ ‎попытался ‎разобраться‏ ‎с ‎управлением. ‎Опыт ‎обращения ‎с‏ ‎этой ‎пушкой‏ ‎у‏ ‎него ‎уже ‎был.‏ ‎Неторопливо ‎вытянул‏ ‎снаряд. ‎Зарядил ‎орудие ‎и‏ ‎наведя‏ ‎пушку ‎по‏ ‎прицелу ‎сделал‏ ‎выстрел. ‎Недолет. ‎Зарядил ‎снова. ‎И‏ ‎тут‏ ‎немцы ‎не‏ ‎выдержав, ‎побежали.‏ ‎Ногай ‎снова ‎выстрелил ‎и ‎накрыл‏ ‎осколками‏ ‎снаряда‏ ‎еще ‎двоих‏ ‎фрицев.

Надо ‎было‏ ‎идти ‎дальше.‏ ‎Ногай‏ ‎снял ‎пулемет‏ ‎из ‎бронированной ‎башни ‎и ‎прихватив‏ ‎два ‎запасных‏ ‎диска‏ ‎выбрался ‎из ‎противоположной‏ ‎противнику ‎двери‏ ‎бронемашины. ‎Немцев ‎видно ‎не‏ ‎было.‏ ‎Путь ‎был‏ ‎свободен. ‎

Амулет‏ ‎на ‎его ‎груди ‎снова ‎запульсировал‏ ‎и‏ ‎он ‎услышал‏ ‎знакомый ‎голос‏ ‎в ‎своей ‎голове: ‎«Принеси ‎жертву.‏ ‎Сожги‏ ‎нескольких‏ ‎своих ‎врагов».‏ ‎

Ногай ‎остановился‏ ‎и ‎энергично‏ ‎жестикулируя‏ ‎руками ‎закричал,‏ ‎не ‎обращаясь ‎ни ‎к ‎кому:‏ ‎– ‎Я‏ ‎тебе‏ ‎уже ‎говорил! ‎Да.‏ ‎Не ‎будет‏ ‎человеческих ‎жертв! ‎Пусть ‎это‏ ‎враги,‏ ‎но ‎это‏ ‎тоже ‎люди!‏ ‎Да. ‎А ‎оленей ‎здесь ‎нет!‏ ‎Только‏ ‎лошади ‎и‏ ‎то ‎все‏ ‎разбежались!

Голос ‎произнес ‎с ‎обидой: ‎«Ведь‏ ‎я‏ ‎тебя‏ ‎не ‎один‏ ‎раз ‎спасал.‏ ‎И ‎вот‏ ‎как‏ ‎ты ‎мне‏ ‎отплатил».

Ногай ‎примиряюще ‎погладил ‎амулет ‎рукой‏ ‎и ‎произнес‏ ‎в‏ ‎сторону ‎Цитадели: ‎–‏ ‎Ну ‎не‏ ‎переживай ‎ты ‎так. ‎Да.‏ ‎Если‏ ‎лошадь ‎поймаю,‏ ‎то ‎будет‏ ‎тебе ‎жертва.

Голос ‎в ‎голове ‎молчал,‏ ‎то‏ ‎ли ‎в‏ ‎обиде, ‎то‏ ‎ли ‎удовлетворенный ‎обещанием.

Ногай ‎пригибаясь, ‎побежал‏ ‎в‏ ‎сторону‏ ‎цитадели, ‎параллельно‏ ‎дороге. ‎Вскоре‏ ‎показался ‎берег‏ ‎реки‏ ‎Муховец. ‎Выбрав‏ ‎место ‎поуже, ‎Ногай ‎осторожно ‎зашел‏ ‎в ‎воду‏ ‎и‏ ‎отодвигая ‎от ‎себя‏ ‎пулеметом ‎разбухшие‏ ‎трупы ‎красноармейцев, ‎начал ‎переходить‏ ‎реку.‏ ‎Вскоре ‎ноги‏ ‎перестали ‎ощущать‏ ‎дно. ‎Двенадцатикилограммовый ‎пулемет ‎тянул ‎на‏ ‎дно.‏ ‎Утопить ‎оружие‏ ‎было ‎жалко.‏ ‎Ногай ‎посмотрел ‎назад ‎и ‎увидел‏ ‎старое‏ ‎темное‏ ‎бревно, ‎которое‏ ‎прибило ‎к‏ ‎берегу. ‎Пришлось‏ ‎вернуться.‏ ‎Пристроив ‎пулемет‏ ‎на ‎бревно ‎Ногай ‎снова ‎попытался‏ ‎переправиться. ‎В‏ ‎этот‏ ‎раз ‎он ‎пошел‏ ‎чуть ‎ниже‏ ‎по ‎течению, ‎тут ‎глубина‏ ‎оказалась‏ ‎меньше ‎и‏ ‎плыть ‎не‏ ‎пришлось. ‎Но ‎в ‎этот ‎раз‏ ‎его‏ ‎заметили ‎и‏ ‎над ‎головой‏ ‎засвистели ‎пули, ‎выбив ‎в ‎бревне‏ ‎несколько‏ ‎кусочков‏ ‎дерева ‎и‏ ‎подняв ‎фонтанчики‏ ‎воды. ‎Ногай‏ ‎не‏ ‎видел ‎стреляющего‏ ‎и ‎продолжал ‎толкать ‎бревно ‎вперед.‏ ‎Вскоре ‎стрелять‏ ‎перестали,‏ ‎потеряв ‎его ‎из‏ ‎вида.

Снова ‎начался‏ ‎артобстрел. ‎Один ‎из ‎снарядов‏ ‎ухнул‏ ‎совсем ‎рядом‏ ‎с ‎ним,‏ ‎подняв ‎столб ‎воды. ‎Ногай ‎быстро‏ ‎выбрался‏ ‎на ‎берег.‏ ‎Преодолев ‎бегом‏ ‎с ‎десяток ‎метров, ‎он ‎перекатился‏ ‎через‏ ‎выбитое‏ ‎окно ‎казармы‏ ‎и ‎замер.‏ ‎На ‎него‏ ‎также‏ ‎остолбенело ‎таращилось‏ ‎с ‎десяток ‎немцев, ‎только ‎их‏ ‎радист ‎продолжал‏ ‎что-то‏ ‎гортанно ‎кричать ‎в‏ ‎рацию, ‎не‏ ‎обращая ‎ни ‎на ‎кого‏ ‎внимания.

Время‏ ‎остановилось. ‎–‏ ‎Гутен ‎морген,‏ ‎– ‎сказал ‎Ногай ‎и ‎нажал‏ ‎на‏ ‎спусковой ‎крючок‏ ‎Дегтярева. ‎Оружие‏ ‎молчало. ‎Между ‎немцев ‎стоял ‎демон‏ ‎нижнего‏ ‎мира‏ ‎– ‎«мангус»,‏ ‎его ‎тело‏ ‎состоящее ‎из‏ ‎черно-серого‏ ‎дыма ‎колыхалось‏ ‎и ‎вибрировало. ‎Немцы ‎казалось, ‎не‏ ‎замечали ‎демона.‏ ‎Но‏ ‎у ‎их ‎глаз‏ ‎и ‎ушей‏ ‎вились ‎черные ‎завитки ‎зловещего‏ ‎дыма.‏ ‎В ‎дуло‏ ‎пулемета ‎Ногая‏ ‎тоже ‎начал ‎просачиваться ‎черный ‎дымок.‏ ‎Он‏ ‎услышал ‎шепот‏ ‎миллиона ‎голосов‏ ‎сливающихся ‎в ‎единый ‎вопль. ‎Амулет‏ ‎бешено‏ ‎запульсировал‏ ‎и ‎в‏ ‎голове ‎раздался‏ ‎умоляющий ‎крик:‏ ‎«Бежим!‏ ‎Пока ‎нас‏ ‎не ‎сожрали! ‎Я ‎не ‎могу‏ ‎больше ‎сдерживать‏ ‎мангуса!»‏ ‎Голос ‎первый ‎раз‏ ‎за ‎все‏ ‎время ‎не ‎приказывал, ‎а‏ ‎умолял‏ ‎и ‎Ногай‏ ‎с ‎криком:‏ ‎– ‎Да ‎подавись ‎ты! ‎–‏ ‎с‏ ‎силой ‎кинул‏ ‎заклинивший ‎пулемет‏ ‎в ‎ближайшего ‎немца ‎и ‎прыгнул‏ ‎обратно‏ ‎в‏ ‎окно.

Время ‎снова‏ ‎пошло. ‎Сзади‏ ‎послышался ‎топот‏ ‎сапог‏ ‎и ‎брань.‏ ‎Ногай ‎бежал ‎вдоль ‎стены ‎казармы‏ ‎не ‎обращая‏ ‎внимания‏ ‎на ‎взрывы ‎артобстрела.‏ ‎Послышались ‎хлопки‏ ‎выстрелов ‎и ‎пуля, ‎пролетев‏ ‎рядом,‏ ‎звонко ‎ударилась‏ ‎о ‎кирпичную‏ ‎кладку. ‎Нужно ‎было ‎прятаться. ‎Ногай‏ ‎почувствовал,‏ ‎что ‎надо‏ ‎прыгать ‎в‏ ‎ближайшее ‎окно-амбразуру. ‎И ‎он ‎быстро‏ ‎вскарабкался‏ ‎внутрь.‏ ‎Вроде ‎никого.

Внутри‏ ‎казармы ‎царил‏ ‎хаос. ‎Потолок‏ ‎был‏ ‎пробит. ‎Вероятно‏ ‎бомба ‎упала ‎внутрь ‎и ‎тут‏ ‎сдетонировала. ‎Повсюду‏ ‎валялись‏ ‎скомканные ‎простыни ‎и‏ ‎одеяла. ‎Посредине‏ ‎казармы ‎лежали ‎опрокинутые ‎двухъярусные‏ ‎деревянные‏ ‎нары ‎с‏ ‎нашими ‎бойцами,‏ ‎которые ‎так ‎и ‎не ‎проснулись‏ ‎вчера‏ ‎утром.

Артобстрел ‎также‏ ‎внезапно ‎прекратился,‏ ‎как ‎и ‎начался. ‎Ногай ‎вышел‏ ‎в‏ ‎коридор‏ ‎каземата ‎и‏ ‎прислушался ‎не‏ ‎стреляют ‎ли‏ ‎где‏ ‎поблизости, ‎надо‏ ‎было ‎определить, ‎где ‎находятся ‎наши.‏ ‎Но ‎все‏ ‎было‏ ‎тихо. ‎Внезапно ‎началась‏ ‎стрельба ‎с‏ ‎крыши ‎клуба, ‎это ‎было‏ ‎здание‏ ‎бывшего ‎костела.‏ ‎Стреляли ‎из‏ ‎немецкого ‎пулемета ‎МГ. ‎Ногай ‎уже‏ ‎по‏ ‎звуку ‎безошибочно‏ ‎мог ‎определить‏ ‎из ‎какого ‎оружия ‎стреляют. ‎Немцы‏ ‎или‏ ‎наши?‏ ‎Непонятно. ‎В‏ ‎нынешнем ‎беспорядке‏ ‎и ‎наши‏ ‎могли‏ ‎стрелять ‎из‏ ‎немецкого ‎оружия. ‎К ‎МГ ‎присоединились‏ ‎еще ‎и‏ ‎винтовки‏ ‎маузера. ‎Да ‎нет,‏ ‎это ‎скорее‏ ‎всего ‎немцы, ‎чем ‎наши.‏ ‎Куда‏ ‎же ‎они‏ ‎бьют?

Ногай ‎осторожно‏ ‎высунулся ‎из-за ‎окна. ‎И ‎оторопел‏ ‎от‏ ‎увиденного. ‎Все‏ ‎неузнаваемо ‎изменилось.‏ ‎От ‎некогда ‎пышных ‎зеленых ‎деревьев,‏ ‎остались‏ ‎только‏ ‎черные ‎обгоревшие‏ ‎стволы, ‎травы‏ ‎не ‎было‏ ‎вовсе.‏ ‎Вся ‎земля‏ ‎была ‎искорежена ‎воронками ‎и ‎была‏ ‎черного ‎цвета.‏ ‎Воздух‏ ‎был ‎наполнен ‎запахом‏ ‎и ‎вкусом‏ ‎гари. ‎Всюду ‎было ‎крошево‏ ‎из‏ ‎красных ‎кирпичей‏ ‎вперемешку ‎с‏ ‎обгорелыми ‎досками ‎и ‎кусками ‎кровельного‏ ‎железа.‏ ‎Сверху ‎все‏ ‎было ‎устлано‏ ‎тонким ‎слоем ‎пепла. ‎Несколько ‎подбитых‏ ‎советских‏ ‎танков‏ ‎и ‎грузовиков‏ ‎стояли ‎рядом‏ ‎с ‎Тереспольскими‏ ‎воротами.‏ ‎Обгорелая, ‎одинокая‏ ‎пушка ‎с ‎развороченным ‎дулом ‎сиротливо‏ ‎смотрела ‎в‏ ‎сторону‏ ‎клуба, ‎который ‎раньше‏ ‎был ‎костелом.‏ ‎По ‎всем ‎признакам ‎тут‏ ‎недавно‏ ‎шел ‎жестокий‏ ‎бой.

Часть ‎казарм‏ ‎все ‎еще ‎горела. ‎Из ‎глубины‏ ‎изредка‏ ‎показывались ‎язычки‏ ‎яркого ‎оранжевого‏ ‎пламени ‎и ‎тут ‎же ‎исчезали.‏ ‎Черный‏ ‎дым‏ ‎тянулся ‎вверх‏ ‎многочисленными ‎струйками‏ ‎в ‎голубое‏ ‎небо.‏ ‎Одного ‎нашего‏ ‎бойца ‎смерть ‎настигла ‎прямо ‎в‏ ‎окне, ‎и‏ ‎он‏ ‎висел ‎в ‎проеме,‏ ‎как ‎будто‏ ‎пытаясь ‎что-то ‎поднять ‎снизу.‏ ‎Полуразрушенные‏ ‎дома ‎безучастно‏ ‎взирали ‎пустыми‏ ‎глазницами ‎разбитых ‎окон ‎на ‎этот‏ ‎Армагеддон.‏ ‎Стены ‎всех‏ ‎зданий ‎были‏ ‎выщерблены ‎снарядами ‎и ‎пулями. ‎Крепость‏ ‎как‏ ‎будто‏ ‎перекрасили ‎из‏ ‎красного ‎цвета‏ ‎в ‎грязно-черный.

У‏ ‎костела‏ ‎была ‎разрушена‏ ‎часть ‎крыши ‎и ‎были ‎видны‏ ‎остатки ‎сгоревшей‏ ‎стропильной‏ ‎системы. ‎На ‎крыше‏ ‎развивался ‎красный‏ ‎флаг ‎со ‎свастикой ‎в‏ ‎белом‏ ‎кругу. ‎Некогда‏ ‎белые ‎стены‏ ‎костела ‎стали ‎черно-серыми. ‎Вокруг ‎валялись‏ ‎остатки‏ ‎чего-то ‎непонятного‏ ‎на ‎колесах.‏ ‎Все ‎свободное ‎пространство ‎было ‎завалено‏ ‎серыми‏ ‎телами‏ ‎солдат, ‎невозможно‏ ‎было ‎разобрать‏ ‎чьими. ‎Рядом‏ ‎с‏ ‎костелом ‎зияла‏ ‎огромнейшая ‎воронка, ‎уходящая ‎глубоко ‎в‏ ‎землю. ‎Казалось,‏ ‎что‏ ‎это ‎разверзлись ‎врата‏ ‎ада ‎и‏ ‎готовы ‎были ‎поглотить ‎все‏ ‎живое‏ ‎и ‎мертвое.‏ ‎Это ‎был‏ ‎настоящий ‎апокалипсис, ‎который ‎пришел ‎на‏ ‎землю.

Внезапно‏ ‎внимание ‎Ногая‏ ‎привлек ‎вражеский‏ ‎флаг ‎на ‎крыше ‎костела. ‎А‏ ‎точнее‏ ‎крестообразный‏ ‎символ ‎с‏ ‎загнутыми ‎концами‏ ‎на ‎флаге‏ ‎–‏ ‎свастика, ‎он‏ ‎уже ‎видел ‎этот ‎символ ‎раньше.‏ ‎Белый ‎Шаман‏ ‎показывал‏ ‎ему ‎старую ‎книгу,‏ ‎где ‎были‏ ‎разноцветные ‎картинки ‎духов ‎и‏ ‎божеств‏ ‎с ‎этим‏ ‎знаком. ‎И‏ ‎свастика ‎там ‎означала ‎солнце, ‎сулила‏ ‎успех‏ ‎и ‎плодородие‏ ‎земли. ‎Ногай‏ ‎присмотрелся ‎к ‎флагу ‎– ‎свастика‏ ‎двигалась.‏ ‎Сначала‏ ‎он ‎подумал‏ ‎что ‎ему‏ ‎показалось, ‎но‏ ‎нет,‏ ‎точно ‎свастика‏ ‎двигалась ‎только ‎не ‎по ‎часовой‏ ‎стрелке ‎как‏ ‎должна,‏ ‎а ‎против. ‎Теперь‏ ‎она ‎сулила‏ ‎только ‎смерть ‎и ‎погибель‏ ‎всем.‏ ‎Крутясь ‎в‏ ‎обратном ‎направлении,‏ ‎правосторонняя ‎свастика ‎сияла, ‎выпуская ‎энергию‏ ‎разрушения‏ ‎во ‎все‏ ‎стороны ‎от‏ ‎себя, ‎как ‎солнце ‎и ‎пускала‏ ‎закрученные‏ ‎волны‏ ‎по ‎морю‏ ‎крови ‎вокруг‏ ‎себя. ‎Таких‏ ‎совпадений‏ ‎не ‎могло‏ ‎быть. ‎Сначала ‎демон ‎среди ‎нацистских‏ ‎солдат, ‎теперь‏ ‎свастика.‏ ‎Фашисты ‎получили ‎в‏ ‎свои ‎руки‏ ‎какой-то ‎очень ‎мощный ‎амулет‏ ‎или‏ ‎еще ‎какую-то‏ ‎священную ‎реликвию‏ ‎сил ‎зла ‎и ‎теперь ‎используют‏ ‎ее‏ ‎энергию ‎для‏ ‎захвата ‎мира.‏ ‎А ‎вернее ‎это ‎древнее ‎зло‏ ‎использует‏ ‎фашистов.‏ ‎Белый ‎Шаман‏ ‎рассказывал ‎ему,‏ ‎что ‎такие‏ ‎амулеты‏ ‎существуют ‎и‏ ‎в ‎них ‎заключена ‎чудовищная ‎энергия,‏ ‎которая ‎может‏ ‎погубить‏ ‎все ‎три ‎мира.‏ ‎И ‎спрятаны‏ ‎эти ‎амулеты ‎далеко ‎в‏ ‎северных‏ ‎горах ‎на‏ ‎Тибете. ‎Неужели‏ ‎они ‎были ‎найдены ‎или ‎хотя‏ ‎бы‏ ‎один ‎из‏ ‎них?

Снова ‎раздались‏ ‎выстрелы. ‎Ногай ‎вздрогнул ‎и ‎очнулся‏ ‎от‏ ‎оцепенения,‏ ‎в ‎которое‏ ‎он ‎впал.‏ ‎В ‎этот‏ ‎раз‏ ‎стреляли ‎из‏ ‎нашего ‎автомата ‎ППД. ‎В ‎ответ‏ ‎раздались ‎трели‏ ‎из‏ ‎немецкого ‎пулемета ‎с‏ ‎крыши ‎костела.‏ ‎Ногай ‎решил ‎идти ‎на‏ ‎звуки‏ ‎выстрелов ‎нашего‏ ‎автомата. ‎Добравшись‏ ‎до ‎кольцевой ‎казармы, ‎он ‎наконец‏ ‎увидел‏ ‎советских ‎солдат.‏ ‎Последовали ‎долгие‏ ‎минуты ‎переговоров. ‎Через ‎некоторое ‎время‏ ‎обороняющиеся‏ ‎позволили‏ ‎пройти ‎ему‏ ‎через ‎охраняемый‏ ‎периметр.

Командиром ‎оставшейся‏ ‎горстки‏ ‎защитников ‎цитадели‏ ‎был ‎лейтенант ‎Винноградский. ‎Ногай ‎кратко‏ ‎доложил ‎лейтенанту‏ ‎о‏ ‎том, ‎что ‎сегодня‏ ‎ночью ‎его‏ ‎группа ‎из ‎Кобринского ‎укрепления‏ ‎собирается‏ ‎идти ‎на‏ ‎прорыв. ‎Лейтенант‏ ‎молчал, ‎с ‎интересом ‎рассматривая ‎Ногая.‏ ‎–‏ ‎Но ‎ведь‏ ‎приказа ‎на‏ ‎оставление ‎крепости ‎не ‎было, ‎–‏ ‎начал‏ ‎он.‏ ‎В ‎то‏ ‎же ‎мгновенье‏ ‎раздался ‎крик‏ ‎бойца:‏ ‎– ‎Немцы!

Солдаты‏ ‎повскакивали ‎и ‎приготовились ‎отбивать ‎атаку‏ ‎у ‎окон‏ ‎и‏ ‎коридора. ‎Затрещал ‎немецкий‏ ‎автомат, ‎полетели‏ ‎гранаты ‎в ‎наши ‎окна.‏ ‎Часть‏ ‎гранат ‎удалось‏ ‎выкинуть ‎обратно,‏ ‎но ‎одна ‎взорвалась ‎и ‎ранила‏ ‎двух‏ ‎бойцов. ‎Немцы‏ ‎ворвались ‎в‏ ‎задымленный ‎каземат ‎и ‎началась ‎рукопашная‏ ‎схватка.‏ ‎Ногай‏ ‎выхватил ‎нож‏ ‎и ‎пробив‏ ‎рослому ‎немцу,‏ ‎с‏ ‎винтовкой ‎наперевес,‏ ‎ногой ‎в ‎пах, ‎саданул ‎ему‏ ‎ножом ‎по‏ ‎длинной‏ ‎шее. ‎Немец, ‎зажимая‏ ‎фонтан ‎крови,‏ ‎сполз ‎в ‎груду ‎какого-то‏ ‎набросанного‏ ‎хлама. ‎Немецкая‏ ‎винтовка ‎оказалась‏ ‎в ‎руках ‎Ногая. ‎Орудуя ‎ею,‏ ‎как‏ ‎дубинкой, ‎Ногай‏ ‎завалил ‎еще‏ ‎двух ‎фрицев. ‎Лейтенант ‎боролся ‎с‏ ‎каким-то‏ ‎немцем‏ ‎и ‎бил‏ ‎ему ‎пистолетом‏ ‎по ‎голове:‏ ‎–‏ ‎Ты ‎зачем‏ ‎сюда ‎пришел! ‎Тебя ‎сюда ‎не‏ ‎звали!

Всюду ‎шла‏ ‎борьба‏ ‎не ‎на ‎жизнь,‏ ‎а ‎насмерть.‏ ‎Слышалось ‎рычание ‎боровшихся, ‎проклятья‏ ‎и‏ ‎ругательства ‎на‏ ‎обоих ‎языках.‏ ‎Еще ‎несколько ‎минут ‎и ‎все‏ ‎затихло.

Победа‏ ‎нам ‎досталась‏ ‎дорогой ‎ценой,‏ ‎из ‎отряда ‎лейтенанта ‎меньше ‎половины‏ ‎осталось‏ ‎в‏ ‎живых, ‎остальные‏ ‎были ‎ранены.‏ ‎Начинало ‎темнеть.‏ ‎

Лейтенант‏ ‎окровавленной ‎рукой‏ ‎устало ‎махнул ‎Ногаю: ‎– ‎Так‏ ‎мы ‎тут‏ ‎долго‏ ‎не ‎протянем. ‎Сможешь‏ ‎нас ‎вывести?

Тот‏ ‎утвердительно ‎кивнул. ‎Лейтенант ‎перезарядил‏ ‎свой‏ ‎пистолет, ‎встал,‏ ‎и ‎оглядев‏ ‎свой ‎поредевший ‎отряд, ‎дал ‎команду‏ ‎идти‏ ‎за ‎Ногаем.

Читать: 13+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 7. Ученик Шамана.

Ногай ‎шел‏ ‎по ‎тайге, ‎охотясь ‎на ‎белку.‏ ‎Их ‎шкурки‏ ‎можно‏ ‎было ‎выгодно ‎сдать‏ ‎в ‎местную‏ ‎заготовительную ‎контору. ‎Лет ‎ему‏ ‎тогда‏ ‎было ‎только‏ ‎двенадцать ‎и‏ ‎настоящее ‎ружье ‎ему ‎еще ‎не‏ ‎доверяли.‏ ‎Он ‎шел‏ ‎с ‎луком,‏ ‎который ‎помог ‎ему ‎сделать ‎отец.‏ ‎И,‏ ‎несмотря‏ ‎на ‎молодой‏ ‎возраст, ‎он‏ ‎уже ‎метко‏ ‎бил‏ ‎белкам ‎прямо‏ ‎в ‎глаз ‎небольшой ‎стрелой, ‎сохраняя‏ ‎целой ‎ценную‏ ‎шкурку.‏ ‎Да ‎и ‎мясо‏ ‎белок ‎в‏ ‎его ‎семье ‎тоже ‎ценили.‏ ‎Ногай‏ ‎уже ‎представил‏ ‎себе, ‎как‏ ‎приносит ‎вечером ‎сумку ‎полную ‎подстреленных‏ ‎белок‏ ‎и ‎его‏ ‎мать ‎готовит‏ ‎вкуснейшую ‎похлебку ‎из ‎беличьего ‎мяса‏ ‎с‏ ‎пряными‏ ‎травами, ‎нахваливая‏ ‎меткого ‎охотника.‏ ‎Как ‎назло‏ ‎сегодня‏ ‎он ‎не‏ ‎выследил ‎ни ‎одной ‎белки. ‎Он‏ ‎изучал ‎их‏ ‎следы‏ ‎на ‎снегу ‎и‏ ‎прислушивался ‎к‏ ‎шорохам ‎в ‎лесу, ‎стучал‏ ‎по‏ ‎деревьям, ‎чтобы‏ ‎вынудить ‎белку‏ ‎показать ‎себя, ‎но ‎тщетно. ‎Хитрые‏ ‎пушистые‏ ‎зверьки ‎не‏ ‎желали ‎показываться‏ ‎и ‎пополнять ‎его ‎запасы ‎пушнины‏ ‎и‏ ‎мяса.

Внезапно‏ ‎он ‎увидел‏ ‎среди ‎деревьев‏ ‎мелькнувший ‎серый‏ ‎с‏ ‎рыжиной ‎хвост.‏ ‎Ногая ‎натянул ‎лук, ‎выцеливая ‎стрелой‏ ‎хитрую ‎бестию.‏ ‎Белка‏ ‎резко ‎выскочила ‎и‏ ‎по ‎спирали‏ ‎начала ‎взбираться ‎на ‎сосну.‏ ‎Рука‏ ‎отпустила ‎тетиву‏ ‎и ‎стрела,‏ ‎бесшумно ‎вращаясь ‎вокруг ‎своей ‎оси,‏ ‎полетела‏ ‎в ‎цель.‏ ‎Но ‎в‏ ‎этот ‎раз ‎Ногай ‎промахнулся, ‎стрела‏ ‎попала‏ ‎в‏ ‎дерево ‎и‏ ‎там ‎застряла.‏ ‎Ногай ‎щелкнул‏ ‎языком‏ ‎от ‎досады.‏ ‎Не ‎на ‎шутку ‎напуганная ‎белка‏ ‎перебралась ‎по‏ ‎ветвям‏ ‎на ‎другуй ‎сосну,‏ ‎потом ‎прыгнула‏ ‎на ‎низкую ‎березу ‎и,‏ ‎приземлившись‏ ‎на ‎снег,‏ ‎быстро ‎поскакала‏ ‎между ‎заснеженных ‎кустов. ‎Нагай ‎кинулся‏ ‎вдогонку,‏ ‎и ‎преследовал‏ ‎белку ‎еще‏ ‎полчаса, ‎пока ‎наконец ‎не ‎понял,‏ ‎что‏ ‎окончательно‏ ‎упустил ‎свой‏ ‎сытный ‎ужин.

Вдруг‏ ‎он ‎почувствовал,‏ ‎что‏ ‎его ‎кто-то‏ ‎зовет. ‎Он ‎не ‎понимал ‎кто.‏ ‎Голос ‎как‏ ‎будто‏ ‎звучал ‎у ‎него‏ ‎в ‎голове‏ ‎и ‎направлял ‎его ‎в‏ ‎самую‏ ‎чащу ‎леса‏ ‎все ‎дальше‏ ‎и ‎дальше. ‎Сначала ‎он ‎думал,‏ ‎что‏ ‎это ‎добрые‏ ‎духи ‎зовут‏ ‎его ‎в ‎место, ‎где ‎обитает‏ ‎много‏ ‎белок.‏ ‎Но ‎чем‏ ‎дальше ‎он‏ ‎шел, ‎тем‏ ‎меньше‏ ‎беличьих ‎следов‏ ‎было ‎на ‎снегу. ‎Вскоре ‎Ногай‏ ‎понял, ‎где‏ ‎оказался.‏ ‎По ‎вырезанному ‎изображению‏ ‎глаза, ‎вымазанного‏ ‎синей ‎краской ‎на ‎высокой‏ ‎сосне,‏ ‎он ‎определил,‏ ‎что ‎рядом‏ ‎стойбище ‎Темного ‎Шамана ‎Кугулхана. ‎Он‏ ‎никогда‏ ‎здесь ‎не‏ ‎бывал. ‎По‏ ‎его ‎деревне ‎давно ‎уже ‎шел‏ ‎слух,‏ ‎что‏ ‎Кугулхан ‎ушел‏ ‎к ‎предкам‏ ‎в ‎места‏ ‎доброй‏ ‎охоты. ‎Но‏ ‎никто ‎не ‎мог ‎подтвердить ‎эту‏ ‎догадку, ‎потому‏ ‎как‏ ‎люди ‎сильно ‎боялись‏ ‎его ‎и‏ ‎никто ‎не ‎ходил ‎к‏ ‎нему‏ ‎самостоятельно. ‎Темный‏ ‎Шаман ‎сам‏ ‎раз ‎в ‎месяц ‎появлялся ‎в‏ ‎деревне,‏ ‎чтобы ‎закупить‏ ‎провизию ‎и‏ ‎узнать ‎местные ‎сплетни. ‎Тогда ‎некоторые‏ ‎жители‏ ‎деревни‏ ‎обращались ‎к‏ ‎нему ‎за‏ ‎советом ‎и‏ ‎лечением.‏ ‎Темный ‎Шаман‏ ‎дорого ‎брал ‎за ‎свои ‎услуги,‏ ‎но ‎они‏ ‎стоили‏ ‎того. ‎Он ‎лечил‏ ‎людей ‎от‏ ‎всех ‎болезней ‎и ‎обратившиеся‏ ‎к‏ ‎нему ‎всегда‏ ‎выздоравливали. ‎И‏ ‎вот ‎Темный ‎Шаман ‎пропал, ‎уже‏ ‎несколько‏ ‎месяцев ‎он‏ ‎не ‎появлялся‏ ‎в ‎деревне.

Ногай ‎остановился ‎в ‎нерешительности,‏ ‎он‏ ‎боялся‏ ‎Темного ‎Шамана,‏ ‎но ‎если‏ ‎тот ‎помер,‏ ‎то‏ ‎винтовка ‎же‏ ‎осталась. ‎Страх ‎перед ‎покойником ‎и‏ ‎духами ‎боролся‏ ‎с‏ ‎желанием ‎получить ‎оружие.‏ ‎Она ‎ведь‏ ‎ему ‎всё ‎равно ‎уже‏ ‎не‏ ‎нужна, ‎а‏ ‎детей ‎и‏ ‎других ‎родственников ‎у ‎Темного ‎Шамана,‏ ‎насколько‏ ‎он ‎знал,‏ ‎не ‎было.‏ ‎О ‎том, ‎что ‎чужое ‎брать‏ ‎не‏ ‎хорошо‏ ‎детский ‎мозг‏ ‎знал, ‎но‏ ‎возможность ‎получить‏ ‎настоящее‏ ‎оружие, ‎о‏ ‎котором ‎он ‎так ‎долго ‎мечтал,‏ ‎затмевало ‎все‏ ‎понятия‏ ‎добра ‎и ‎зла.‏ ‎Ногай ‎уже‏ ‎ощущал ‎тяжесть ‎винтовки ‎в‏ ‎своих‏ ‎детских ‎ручонках.‏ ‎Вскоре ‎показалась‏ ‎юрта ‎шамана. ‎В ‎воздух ‎поднялись‏ ‎сидевшие‏ ‎на ‎вершине‏ ‎юрты ‎потревоженные‏ ‎вороны ‎с ‎недовольными ‎криками: ‎–‏ ‎Кро-кро.‏ ‎Рядом‏ ‎росли ‎высокие‏ ‎разлапистые ‎ели‏ ‎покрытые ‎белыми‏ ‎шапками‏ ‎снега ‎и‏ ‎едва ‎пропускали ‎солнечный ‎свет.

Несколько ‎минут‏ ‎в ‎душе‏ ‎ребенка‏ ‎боролось ‎зло ‎с‏ ‎добром ‎и‏ ‎зло ‎победило. ‎Ногай ‎смастерил‏ ‎себе‏ ‎факел ‎из‏ ‎нескольких ‎смолистых‏ ‎еловых ‎веток, ‎намотал ‎на ‎конец‏ ‎кусок‏ ‎тряпки, ‎поджог‏ ‎его ‎и‏ ‎осторожно ‎зашел ‎внутрь. ‎Внутри ‎было‏ ‎темно‏ ‎и‏ ‎холодно, ‎видно‏ ‎было ‎что‏ ‎в ‎сложенном‏ ‎из‏ ‎камней ‎очаге‏ ‎давно ‎не ‎плясал ‎огонь. ‎Множество‏ ‎темных ‎деревянных‏ ‎идолов‏ ‎с ‎намазанными ‎жиром‏ ‎и ‎кровью‏ ‎губами ‎стояли ‎вдоль ‎юрты‏ ‎и‏ ‎грозно ‎смотрели‏ ‎на ‎мальчика.‏ ‎Ногай ‎немного ‎испугавшись ‎зачем-то ‎снял‏ ‎шапку‏ ‎и ‎поставил‏ ‎у ‎стены‏ ‎свой ‎лук. ‎Шаман ‎лежал ‎на‏ ‎шкурах‏ ‎напротив‏ ‎входа. ‎Винтовку‏ ‎Ногай ‎сразу‏ ‎не ‎увидел,‏ ‎но‏ ‎его ‎взгляд‏ ‎привлек ‎красный ‎амулет ‎в ‎виде‏ ‎круга, ‎лежащий‏ ‎на‏ ‎груди ‎Темного ‎Шамана.‏ ‎Амулет ‎пульсировал‏ ‎волнами ‎красного ‎света ‎в‏ ‎отблесках‏ ‎факела, ‎и‏ ‎казалось, ‎что‏ ‎это ‎бьется ‎сердце ‎Кугулхана. ‎Но‏ ‎нет,‏ ‎из ‎его‏ ‎рта ‎уже‏ ‎давно ‎не ‎шел ‎пар, ‎Кугулхан‏ ‎был‏ ‎мертв‏ ‎и ‎давно.‏ ‎Темный ‎Шаман‏ ‎был ‎одет‏ ‎в‏ ‎праздничную ‎одежду,‏ ‎в ‎которые ‎он ‎обряжался ‎только‏ ‎по ‎особенным‏ ‎праздникам.‏ ‎Голос ‎в ‎голове‏ ‎приказал ‎приблизиться‏ ‎и ‎взять ‎амулет.

Ногай ‎решил‏ ‎возмутиться‏ ‎и ‎послать‏ ‎голос ‎подальше‏ ‎со ‎своими ‎приказами, ‎правда ‎он‏ ‎не‏ ‎мог ‎понять,‏ ‎кому ‎он‏ ‎принадлежит ‎и ‎он ‎решил, ‎что‏ ‎это‏ ‎дух‏ ‎Темного ‎Шамана,‏ ‎а ‎духов‏ ‎как ‎известно‏ ‎посылать‏ ‎нельзя. ‎К‏ ‎тому ‎же ‎у ‎него ‎было‏ ‎желание ‎заполучить‏ ‎эту‏ ‎странную ‎притягательную ‎вещицу.‏ ‎Ногай ‎знал‏ ‎что ‎это ‎родовой ‎амулет‏ ‎Темного‏ ‎Шамана ‎и‏ ‎передавался ‎из‏ ‎поколение ‎в ‎поколение ‎накапливая ‎в‏ ‎себе‏ ‎силу ‎их‏ ‎рода. ‎Именно‏ ‎из-за ‎этого ‎амулета ‎шамана ‎все‏ ‎боялись‏ ‎и‏ ‎почитали. ‎Ногай,‏ ‎наконец ‎решился,‏ ‎протянул ‎руку‏ ‎к‏ ‎амулету ‎и‏ ‎взял ‎его. ‎В ‎тот ‎же‏ ‎миг ‎он‏ ‎почувствовал‏ ‎жар ‎в ‎руке,‏ ‎а ‎потом‏ ‎резкую ‎боль ‎от ‎ожога.‏ ‎Ногай‏ ‎вскрикнул ‎и‏ ‎отбросил ‎амулет,‏ ‎обратно ‎на ‎грудь ‎мертвого ‎Кугулхана.‏ ‎На‏ ‎мгновение ‎ему‏ ‎показалось, ‎что‏ ‎Темный ‎Шаман ‎пошевелился. ‎Ногай ‎в‏ ‎ужасе‏ ‎выронил‏ ‎факел ‎и‏ ‎побежал ‎к‏ ‎выходу. ‎Он‏ ‎бежал‏ ‎по ‎лесу‏ ‎без ‎лука ‎и ‎без ‎шапки,‏ ‎которую ‎он‏ ‎где-то‏ ‎потерял. ‎Вскоре ‎он‏ ‎увидел ‎высоко‏ ‎поднимающийся ‎над ‎лесом ‎дым‏ ‎и‏ ‎снопы ‎искр‏ ‎– ‎это‏ ‎горела ‎юрта ‎Темного ‎Шамана. ‎Ладонь‏ ‎Ногая‏ ‎сильно ‎заболела.‏ ‎Он ‎посмотрел‏ ‎на ‎нее ‎и ‎увидел ‎красный‏ ‎круг‏ ‎ожога‏ ‎на ‎ладони.

Он‏ ‎вернулся ‎домой‏ ‎только ‎к‏ ‎вечеру‏ ‎сильно ‎замерзший‏ ‎и ‎раздосадованный, ‎ведь ‎говорили ‎ему‏ ‎родители ‎и‏ ‎покойный‏ ‎дед ‎– ‎не‏ ‎бери ‎никогда‏ ‎то, ‎что ‎не ‎твое,‏ ‎но‏ ‎нет, ‎позарился‏ ‎на ‎чужое.‏ ‎Ногай ‎в ‎тот ‎вечер ‎рано‏ ‎лег‏ ‎спать. ‎И‏ ‎во ‎сне‏ ‎услышал ‎снова ‎тот ‎же ‎голос:‏ ‎«Ты‏ ‎выбран.‏ ‎Ты ‎будешь‏ ‎новым ‎Темным‏ ‎Шаманом». ‎Голос‏ ‎растворился‏ ‎в ‎снежном‏ ‎безмолвии ‎и ‎черный ‎ворон ‎начал‏ ‎клевать ‎его‏ ‎сердце.‏ ‎На ‎следующее ‎утро‏ ‎Ногай ‎проснулся‏ ‎весь ‎в ‎поту ‎и‏ ‎не‏ ‎пошел ‎в‏ ‎школу. ‎У‏ ‎него ‎была ‎высокая ‎температура. ‎Родители‏ ‎привезли‏ ‎сначала ‎доктора‏ ‎из ‎большого‏ ‎рабочего ‎поселка. ‎Доктор ‎назначил ‎порошки‏ ‎и‏ ‎обтирания‏ ‎водкой. ‎Но‏ ‎жар ‎не‏ ‎спадал, ‎тогда‏ ‎его‏ ‎мать ‎побежала‏ ‎к ‎Белому ‎Шаману, ‎который ‎жил‏ ‎в ‎этой‏ ‎же‏ ‎деревне. ‎Он ‎определил,‏ ‎что ‎у‏ ‎ребенка ‎шаманская ‎болезнь ‎и‏ ‎провёл‏ ‎ритуал ‎освобождения‏ ‎от ‎духов.‏ ‎Но ‎Ногай ‎так ‎и ‎не‏ ‎выздоровел.‏ ‎Жар ‎спал,‏ ‎но ‎его‏ ‎перекосило ‎и ‎он ‎стал ‎с‏ ‎трудом‏ ‎разговаривать.‏ ‎Доктор ‎из‏ ‎поселка ‎только‏ ‎честно ‎развел‏ ‎руками‏ ‎и ‎сообщил‏ ‎что ‎в ‎данном ‎случае ‎медицина‏ ‎бессильна.

Белый ‎шаман‏ ‎приметил‏ ‎паренька ‎и ‎начал‏ ‎учить ‎его‏ ‎своим ‎премудростям. ‎Отец ‎Ногая‏ ‎был‏ ‎коммунистом ‎и‏ ‎был ‎против‏ ‎шаманских ‎практик, ‎а ‎мать ‎хоть‏ ‎на‏ ‎словах ‎и‏ ‎поддерживала ‎мужа,‏ ‎но ‎сама ‎в ‎тайне ‎не‏ ‎возражала,‏ ‎что‏ ‎сын ‎учиться‏ ‎у ‎Белого‏ ‎Шамана. ‎И‏ ‎пока‏ ‎отец ‎был‏ ‎на ‎работе ‎на ‎лесозаготовках, ‎Ногай‏ ‎бегал ‎к‏ ‎старому‏ ‎Шаману ‎и ‎учился‏ ‎у ‎него‏ ‎как ‎заговаривать ‎раны, ‎варить‏ ‎снадобья,‏ ‎путешествовать ‎в‏ ‎иной ‎мир‏ ‎и ‎разговаривать ‎с ‎духами ‎через‏ ‎горловое‏ ‎пение, ‎игру‏ ‎на ‎варгане‏ ‎и ‎бубне. ‎От ‎него ‎же‏ ‎узнал,‏ ‎что‏ ‎его ‎дед‏ ‎тоже ‎был‏ ‎Белым ‎Шаманом,‏ ‎но‏ ‎погиб ‎после‏ ‎порчи ‎наведенной ‎Кугулханом. ‎Ногай ‎при‏ ‎этом ‎вздрогнул‏ ‎всем‏ ‎телом ‎вспомнив ‎про‏ ‎случай ‎в‏ ‎лесу, ‎когда ‎он ‎случайно‏ ‎сжег‏ ‎юрту ‎Темного‏ ‎Шамана. ‎Белый‏ ‎Шаман ‎нанес ‎ему ‎на ‎тело‏ ‎искусные‏ ‎татуировки ‎тотемных‏ ‎животных, ‎которые‏ ‎должны ‎были ‎защищать ‎его ‎во‏ ‎всех‏ ‎трех‏ ‎мирах. ‎И‏ ‎вскоре ‎Ногай‏ ‎избавился ‎от‏ ‎своих‏ ‎детских ‎болячек‏ ‎и ‎полностью ‎поправился.

Однажды ‎Ногай ‎возвращался‏ ‎от ‎Белого‏ ‎Шамана‏ ‎домой ‎и ‎увидел‏ ‎около ‎своего‏ ‎дома ‎большую ‎круглую ‎воронку.‏ ‎Удивленный‏ ‎он ‎решил‏ ‎узнать, ‎что‏ ‎это ‎за ‎чудо ‎и ‎подбежал‏ ‎к‏ ‎ней. ‎На‏ ‎дне ‎воронки‏ ‎что-то ‎поблескивало. ‎Он ‎снова ‎в‏ ‎голове‏ ‎услышал‏ ‎голос ‎приказывающий‏ ‎взять ‎амулет.‏ ‎Но ‎сейчас‏ ‎уже‏ ‎Ногай ‎был‏ ‎учеником ‎Белого ‎Шамана ‎и ‎знал‏ ‎как ‎подойти‏ ‎к‏ ‎амулету. ‎Он ‎прочитал‏ ‎заговор ‎от‏ ‎злых ‎духов ‎и ‎достал‏ ‎его‏ ‎кочергой ‎из‏ ‎ямы. ‎Потом‏ ‎осторожно ‎до ‎него ‎дотронулся. ‎Амулет‏ ‎в‏ ‎этот ‎раза‏ ‎был ‎едва‏ ‎теплым. ‎Он ‎сжал ‎его ‎в‏ ‎ладони,‏ ‎которая‏ ‎была ‎раньше‏ ‎обожжена ‎и‏ ‎снова ‎почувствовал‏ ‎тепло‏ ‎и ‎ладонь‏ ‎приятно ‎защекотало. ‎Когда ‎он ‎наконец‏ ‎разжал ‎амулет,‏ ‎на‏ ‎его ‎ладони ‎больше‏ ‎не ‎было‏ ‎следа ‎от ‎старого ‎безобразного‏ ‎ожога.‏ ‎Радостный ‎он‏ ‎снова ‎побежал‏ ‎к ‎старому ‎Шаману. ‎Тот ‎с‏ ‎подозрением‏ ‎посмотрел ‎на‏ ‎амулет ‎и‏ ‎сказал: ‎– ‎Это ‎амулет ‎Кугулхана.‏ ‎Я‏ ‎чувствую,‏ ‎что ‎его‏ ‎дух ‎перешел‏ ‎в ‎этот‏ ‎амулет.‏ ‎Выброси ‎его‏ ‎и ‎я ‎дам ‎тебе ‎защиту‏ ‎от ‎него.‏ ‎Иначе‏ ‎он ‎заставит ‎делать‏ ‎тебя ‎злые‏ ‎вещи. ‎Ты ‎еще ‎слишком‏ ‎слаб‏ ‎и ‎молод,‏ ‎чтобы ‎обуздать‏ ‎эту ‎силу.

Ногай ‎разочаровано ‎посмотрел ‎на‏ ‎амулет.‏ ‎Он ‎не‏ ‎собирался ‎выбрасывать‏ ‎чудесную ‎вещь, ‎которая ‎вылечила ‎его‏ ‎руку,‏ ‎но‏ ‎он ‎только‏ ‎согласно ‎кивнул‏ ‎и ‎побежал‏ ‎к‏ ‎себе. ‎Ногай‏ ‎припрятал ‎амулет ‎дома, ‎а ‎шаману‏ ‎сказал, ‎что‏ ‎выбросил‏ ‎его ‎в ‎озеро.‏ ‎Старый ‎Шаман‏ ‎от ‎этого ‎известия ‎сильно‏ ‎расстроился‏ ‎и ‎сказал,‏ ‎что ‎надо‏ ‎было ‎закопать ‎амулет ‎в ‎землю‏ ‎и‏ ‎пошел ‎делать‏ ‎обряд ‎очищения‏ ‎у ‎озера.

Вскоре ‎Белый ‎Шаман ‎от‏ ‎старости‏ ‎отправился‏ ‎в ‎места‏ ‎доброй ‎охоты.‏ ‎А ‎Ногай‏ ‎остался‏ ‎один. ‎Он‏ ‎так ‎и ‎не ‎стал ‎настоящим‏ ‎шаманом. ‎Старый‏ ‎Шаман‏ ‎не ‎успел ‎провести‏ ‎с ‎ним‏ ‎обряд ‎посвящения. ‎Ногай ‎вскоре‏ ‎начал‏ ‎сильно ‎тосковать‏ ‎по ‎своему‏ ‎наставнику. ‎Он ‎пытался ‎связаться ‎с‏ ‎ним‏ ‎в ‎мире‏ ‎духов, ‎но‏ ‎что-то ‎блокировало ‎его ‎силу. ‎Однажды‏ ‎к‏ ‎нему,‏ ‎как ‎ученику‏ ‎Белого ‎Шамана‏ ‎принесли ‎больную‏ ‎девочку.‏ ‎Он ‎попытался‏ ‎ее ‎вылечить, ‎но ‎не ‎смог,‏ ‎духи ‎не‏ ‎хотели,‏ ‎чтобы ‎она ‎жила.‏ ‎Ногай ‎не‏ ‎знал ‎что ‎делать, ‎с‏ ‎одной‏ ‎стороны ‎это‏ ‎воля ‎духов,‏ ‎с ‎другой ‎удар ‎по ‎его‏ ‎репутации‏ ‎шамана. ‎Он‏ ‎пошел ‎к‏ ‎себе ‎в ‎комнату ‎и ‎достал‏ ‎из‏ ‎шкатулки‏ ‎припрятанный ‎амулет.‏ ‎Дотронувшись ‎до‏ ‎него, ‎он‏ ‎сразу‏ ‎почувствовал ‎тепло.‏ ‎Ногай ‎надел ‎амулет ‎себе ‎на‏ ‎шею ‎и‏ ‎начал‏ ‎петь ‎песню ‎своего‏ ‎путешествия ‎в‏ ‎иной ‎мир ‎к ‎духам.‏ ‎И‏ ‎случилось ‎чудо‏ ‎девочка ‎выздоровела.

Довольный‏ ‎собой ‎он ‎почти ‎ничего ‎не‏ ‎взял‏ ‎за ‎лечение,‏ ‎только ‎немного‏ ‎мяса ‎и ‎хлеба ‎для ‎духов.‏ ‎Но‏ ‎амулет‏ ‎не ‎считал,‏ ‎что ‎он‏ ‎должен ‎лечить‏ ‎за‏ ‎просто ‎так.‏ ‎Голос ‎в ‎голове ‎требовал ‎принести‏ ‎человеческую ‎жертву.‏ ‎Но‏ ‎Ногай ‎отказался, ‎и‏ ‎принес ‎в‏ ‎жертву ‎оленя. ‎Но ‎амулету‏ ‎этого‏ ‎оказалось ‎мало.‏ ‎И ‎девочка‏ ‎вскоре ‎умерла. ‎По ‎его ‎деревни‏ ‎поползли‏ ‎слухи, ‎что‏ ‎это ‎он‏ ‎ее ‎убил ‎своими ‎шаманскими ‎обрядами.‏ ‎Семнадцатилетнего‏ ‎Ногая‏ ‎арестовали, ‎по‏ ‎заявлению ‎родителей‏ ‎умершей ‎девочки.‏ ‎Но‏ ‎следователь ‎быстро‏ ‎разобрался, ‎что ‎Ногай ‎вернул ‎девочку‏ ‎родственникам ‎здоровой‏ ‎и‏ ‎невредимой ‎и ‎замял‏ ‎дело, ‎получив‏ ‎перед ‎этим ‎в ‎подарок‏ ‎пару‏ ‎туш ‎оленей‏ ‎от ‎его‏ ‎семьи. ‎Ногая ‎отпустили, ‎за ‎отсутствием‏ ‎состава‏ ‎преступления. ‎Однако‏ ‎отца ‎Ногая‏ ‎выгнали ‎из ‎компартии, ‎за ‎поддержку‏ ‎религиозного‏ ‎мракобесия‏ ‎у ‎сына.

Ногай‏ ‎и ‎сам‏ ‎себя ‎винил‏ ‎в‏ ‎гибели ‎девочки,‏ ‎но ‎к ‎этому ‎прибавилось ‎и‏ ‎публичное ‎порицание.‏ ‎Отец‏ ‎с ‎ним ‎не‏ ‎разговаривал ‎после‏ ‎этого ‎неделю, ‎а ‎потом‏ ‎начал‏ ‎напиваться ‎каждые‏ ‎выходные ‎и‏ ‎изливать ‎на ‎него ‎потоки ‎желчи,‏ ‎виня‏ ‎его ‎во‏ ‎всех ‎бедах.‏ ‎Мать ‎тоже ‎ополчилась ‎на ‎него.‏ ‎Люди‏ ‎из‏ ‎деревни ‎начали‏ ‎злобно ‎смотреть‏ ‎на ‎него‏ ‎при‏ ‎встрече ‎и‏ ‎плевали ‎в ‎спину. ‎К ‎аду‏ ‎дома ‎прибавились‏ ‎и‏ ‎проблемы ‎в ‎школе.‏ ‎Одноклассники ‎после‏ ‎разбора ‎его ‎поведения ‎на‏ ‎школьном‏ ‎собрании ‎возненавидели‏ ‎его, ‎и‏ ‎Ногай ‎стал ‎изгоем. ‎Даже ‎любимая‏ ‎девушка‏ ‎Аюна, ‎которая‏ ‎отвечала ‎ему‏ ‎раньше ‎взаимностью ‎стала ‎избегать ‎встреч.‏ ‎Кроме‏ ‎людской‏ ‎злобы, ‎Ногая‏ ‎терзал ‎голос‏ ‎в ‎голове¸‏ ‎он‏ ‎требовал ‎человеческой‏ ‎жертвы ‎за ‎лечение ‎девочки ‎и‏ ‎обещал, ‎что‏ ‎все‏ ‎станет ‎как ‎раньше.‏ ‎И ‎даже‏ ‎подсказал ‎кого ‎убить, ‎жертвой‏ ‎должен‏ ‎был ‎пасть‏ ‎новый ‎учитель‏ ‎математики ‎Петров ‎из ‎их ‎школы,‏ ‎который‏ ‎особенно ‎рьяно‏ ‎требовал ‎осуждения‏ ‎поведения ‎юного ‎шамана. ‎Ногай ‎попытался‏ ‎избавиться‏ ‎от‏ ‎кровожадного ‎амулета.‏ ‎Он ‎провел‏ ‎обряд ‎очищения‏ ‎и‏ ‎закопал ‎амулет‏ ‎в ‎землю ‎в ‎лесу, ‎как‏ ‎советовал ‎ему‏ ‎старый‏ ‎Белый ‎Шаман. ‎Но‏ ‎когда ‎он‏ ‎проснулся ‎следующим ‎утром ‎в‏ ‎постели‏ ‎полной ‎земли‏ ‎и ‎сосновых‏ ‎иголок, ‎на ‎его ‎шеи ‎снова‏ ‎висел‏ ‎злосчастный ‎амулет.‏ ‎Голос ‎в‏ ‎голове ‎зазвучал ‎опять: ‎Не ‎нарушай‏ ‎законы‏ ‎мирозданья.‏ ‎Если ‎где-то‏ ‎прибыло, ‎то‏ ‎где-то ‎должны‏ ‎убыть.‏ ‎Мне ‎нужна‏ ‎жертва, ‎чтобы ‎восстановить ‎миропорядок.

 Теперь ‎только‏ ‎Ногай ‎понял,‏ ‎почему‏ ‎Темный ‎Шаман ‎брал‏ ‎так ‎дорого‏ ‎за ‎свое ‎лечение ‎и‏ ‎почему‏ ‎пропадали ‎люди‏ ‎в ‎тайге‏ ‎вскоре ‎после ‎очередного ‎чудесного ‎излечения.‏ ‎Кугулхан‏ ‎не ‎убивал‏ ‎людей ‎из‏ ‎его ‎деревни, ‎он ‎охотился ‎на‏ ‎приезжих‏ ‎геологов,‏ ‎охотников ‎и‏ ‎рыбаков.

Ногай ‎сильно‏ ‎переживал ‎и‏ ‎не‏ ‎хотел ‎никого‏ ‎убивать, ‎а ‎потом ‎замкнулся, ‎виня‏ ‎себя ‎в‏ ‎смерти‏ ‎девочки. ‎Больше ‎он‏ ‎не ‎мог‏ ‎выносить ‎этого ‎морального ‎давления‏ ‎и‏ ‎голоса ‎в‏ ‎голове ‎и‏ ‎одним ‎солнечным ‎утром, ‎когда ‎никого‏ ‎не‏ ‎было ‎дома,‏ ‎он ‎не‏ ‎пошел ‎в ‎школу, ‎а ‎повесился‏ ‎на‏ ‎бельевой‏ ‎веревке.

Вспышка ‎света‏ ‎озарилась ‎в‏ ‎его ‎голове.‏ ‎Он‏ ‎увидел ‎довольное‏ ‎и ‎хохочущее ‎лицо ‎Темного ‎Шамана.‏ ‎Петля ‎все‏ ‎сильнее‏ ‎сжималась ‎на ‎его‏ ‎шеи ‎и‏ ‎в ‎последний ‎момент ‎амулет‏ ‎на‏ ‎его ‎шеи‏ ‎ожил. ‎Веревочная‏ ‎петля ‎осыпалась ‎в ‎пепел, ‎он‏ ‎упал‏ ‎на ‎пол‏ ‎и ‎почувствовал‏ ‎теплоту ‎и ‎пульсацию ‎амулета ‎на‏ ‎своей‏ ‎груди.‏ ‎Ногай ‎снова‏ ‎хотел ‎жить,‏ ‎он ‎больше‏ ‎не‏ ‎хотел ‎умирать.‏ ‎Ему ‎вдруг ‎стало ‎не ‎важно‏ ‎мнение ‎его‏ ‎родителей,‏ ‎соседей ‎и ‎одноклассников‏ ‎по ‎школе.‏ ‎Даже ‎Аюна ‎его ‎перестала‏ ‎интересовать.‏ ‎Он ‎понял‏ ‎свое ‎предназначение,‏ ‎он ‎был ‎учеником ‎Белого ‎Шамана‏ ‎и‏ ‎он ‎все‏ ‎равно ‎будет‏ ‎лечить ‎людей ‎и ‎отгонять ‎злых‏ ‎духов‏ ‎от‏ ‎деревни ‎и‏ ‎его ‎земли.‏ ‎Не ‎важно,‏ ‎что‏ ‎о ‎нем‏ ‎думают ‎другие, ‎для ‎него ‎стало‏ ‎важно, ‎что‏ ‎он‏ ‎думал ‎о ‎себе‏ ‎сам.

В ‎тот‏ ‎же ‎вечер ‎как ‎то‏ ‎сами‏ ‎собой ‎наладились‏ ‎отношения ‎с‏ ‎родителями, ‎а ‎соседи ‎в ‎деревне‏ ‎сначала‏ ‎потеряли ‎к‏ ‎нему ‎интерес,‏ ‎а ‎потом ‎снова ‎начали ‎здороваться.‏ ‎Вскоре‏ ‎ему‏ ‎снова ‎представился‏ ‎случай ‎показать‏ ‎свои ‎умения.‏ ‎В‏ ‎их ‎дом‏ ‎соседи ‎принесли ‎своего ‎больного ‎сына.‏ ‎Он ‎еле‏ ‎дышал‏ ‎и ‎его ‎били‏ ‎судороги. ‎И‏ ‎Ногай ‎смог ‎его ‎вылечить‏ ‎с‏ ‎помощью ‎амулета,‏ ‎отвара ‎целебных‏ ‎трав ‎и ‎приношением ‎духам. ‎Голос‏ ‎в‏ ‎голове ‎больше‏ ‎не ‎требовал‏ ‎человеческих ‎жертв ‎и ‎удовлетворялся ‎оленем,‏ ‎сожженным‏ ‎на‏ ‎костре. ‎Себе‏ ‎Ногай ‎ни‏ ‎чего ‎не‏ ‎брал.‏ ‎Но ‎люди‏ ‎все ‎равно ‎несли ‎продукты ‎и‏ ‎деньги ‎в‏ ‎благодарность,‏ ‎передавая ‎все ‎его‏ ‎матери. ‎Он‏ ‎начал ‎лечить ‎людей ‎по‏ ‎всей‏ ‎округе ‎и‏ ‎даже ‎с‏ ‎дальних ‎поселков ‎к ‎нему ‎приезжали‏ ‎за‏ ‎исцелением. ‎Ногай‏ ‎говорил ‎людям,‏ ‎что ‎он ‎не ‎настоящий ‎шаман,‏ ‎а‏ ‎только‏ ‎его ‎ученик,‏ ‎но ‎люди‏ ‎не ‎верили‏ ‎ему‏ ‎и ‎все‏ ‎равно ‎приходили ‎к ‎нему ‎лечиться,‏ ‎когда ‎не‏ ‎помогали‏ ‎обычные ‎доктора. ‎Его‏ ‎зауважали, ‎как‏ ‎хорошего ‎шамана, ‎лекаря ‎и‏ ‎просто‏ ‎человека. ‎Отец‏ ‎был ‎сильно‏ ‎против, ‎того ‎чем ‎он ‎снова‏ ‎начал‏ ‎заниматься ‎и‏ ‎пытался ‎запретить‏ ‎сыну ‎врачевательство. ‎Но ‎старики ‎из‏ ‎их‏ ‎деревни‏ ‎повлияли ‎на‏ ‎него, ‎и‏ ‎он ‎успокоился.‏ ‎Вскоре‏ ‎Ногая ‎призвали‏ ‎в ‎армию ‎и ‎провожать ‎его‏ ‎собралась ‎вся‏ ‎деревня.‏ ‎Шла ‎весна ‎1940‏ ‎года. ‎

Читать: 13+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 6. Майор, который оказался настоящим.

Восточный ‎форт‏ ‎казался ‎покинутым ‎и ‎безлюдным. ‎–‏ ‎Сдались ‎что‏ ‎ли‏ ‎все? ‎– ‎пробормотал‏ ‎я. ‎Но‏ ‎это ‎было ‎обманчивое ‎впечатление.‏ ‎За‏ ‎нами ‎следили‏ ‎чьи-то ‎глаза.‏ ‎Я ‎чувствовал, ‎что ‎на ‎моей‏ ‎голове‏ ‎от ‎напряжения‏ ‎подымаются ‎волосы.‏ ‎Хотелось ‎спрятаться ‎где-нибудь, ‎ведь ‎мы‏ ‎были‏ ‎как‏ ‎на ‎ладони,‏ ‎и ‎я‏ ‎усилием ‎воли‏ ‎заставлял‏ ‎себя ‎идти‏ ‎вперед. ‎Не ‎успели ‎мы ‎спуститься‏ ‎вниз ‎коридора,‏ ‎между‏ ‎внутренним ‎и ‎внешним‏ ‎валами, ‎сверху‏ ‎послышался ‎чей-то ‎слабый ‎плаксивый‏ ‎голос:‏ ‎– ‎Стой!‏ ‎А ‎то‏ ‎стрелять ‎буду, ‎– ‎как ‎будто‏ ‎к‏ ‎нам ‎обращался‏ ‎ребенок.

Мы ‎остановились‏ ‎на ‎эту ‎просьбу. ‎И ‎тут‏ ‎же‏ ‎прозвучал‏ ‎выстрел. ‎Пуля‏ ‎вонзилась ‎в‏ ‎край ‎моего‏ ‎бедра‏ ‎и ‎ушла‏ ‎по ‎касательной ‎в ‎землю. ‎–‏ ‎Ты ‎в‏ ‎кого‏ ‎стреляешь, ‎курва! ‎–‏ ‎заорал ‎я,‏ ‎падая ‎на ‎землю ‎и‏ ‎пытаясь‏ ‎подняться. ‎Ногай‏ ‎прыгнул ‎в‏ ‎ближайшую ‎воронку ‎и ‎втащил ‎меня‏ ‎следом.

– Ээ.‏ ‎Ну ‎теперь‏ ‎мы ‎точно‏ ‎знаем, ‎что ‎в ‎форт ‎не‏ ‎сдался,‏ ‎–‏ ‎сказал ‎Ногай.

– Уроды,‏ ‎всех ‎перестреляю!‏ ‎– ‎заявил‏ ‎я.‏ ‎Ногай ‎не‏ ‎возражал.

– Надо ‎срочно ‎обработать ‎мою ‎рану!‏ ‎– ‎продолжил‏ ‎я‏ ‎делиться ‎своими ‎мыслями.‏ ‎И ‎с‏ ‎этим ‎Ногай ‎тоже ‎был‏ ‎полностью‏ ‎согласен.

Потом ‎он‏ ‎вытащил ‎нож‏ ‎и ‎с ‎серьезным ‎видом ‎сказал:‏ ‎–‏ ‎Сейчас ‎тебя‏ ‎лечить ‎буду‏ ‎Немчик. ‎Скажи ‎«Аааа». ‎

Но ‎мне‏ ‎было‏ ‎не‏ ‎до ‎шуток.‏ ‎Он ‎рассмеялся‏ ‎над ‎моим‏ ‎недоуменным‏ ‎видом ‎и‏ ‎начал, ‎как ‎заправский ‎фельдшер ‎распарывать‏ ‎мою ‎штанину‏ ‎ножом.‏ ‎Потом ‎вытащил ‎из-за‏ ‎пазухи ‎бинт.

– Трофейный.‏ ‎Да. ‎Для ‎себя ‎берег,‏ ‎–‏ ‎со ‎значением‏ ‎произнес ‎Ногай.

– Надо‏ ‎же, ‎на ‎какие ‎жертвы ‎ты‏ ‎идешь‏ ‎ради ‎раненого‏ ‎товарища, ‎–‏ ‎с ‎издевкой ‎процедил ‎я.

– Ээ. ‎Ну‏ ‎не‏ ‎портянками‏ ‎же ‎тебя‏ ‎бинтовать, ‎–‏ ‎с ‎улыбкой‏ ‎сказал‏ ‎Ногай ‎и‏ ‎неожиданно ‎вылил ‎на ‎рану ‎хорошую‏ ‎дозу ‎спирта‏ ‎из‏ ‎фляги.

Я ‎заорал ‎благим‏ ‎матом ‎и‏ ‎попытался ‎ударить ‎рукой ‎Ногая,‏ ‎но‏ ‎тот ‎ловко‏ ‎увернулся.

– А ‎ты‏ ‎думал ‎Немчик, ‎я ‎тебе ‎пузо‏ ‎буду‏ ‎медом ‎мазать,–‏ ‎захохотал ‎лекарь‏ ‎и ‎начал ‎мне ‎туго ‎бинтовать‏ ‎ногу.

 Я‏ ‎уже‏ ‎не ‎возмущался,‏ ‎только ‎сжал‏ ‎сырую ‎землю‏ ‎руками.‏ ‎Скоро ‎лечение‏ ‎было ‎окончено ‎и ‎я ‎немного‏ ‎успокоился.

Ногай ‎сидел‏ ‎довольный,‏ ‎как ‎кот ‎на‏ ‎мартовском ‎солнышке,‏ ‎и ‎улыбался: ‎– ‎Ээ‏ ‎слушай‏ ‎тебе ‎повезло,‏ ‎пуля ‎только‏ ‎чиркнула ‎и ‎навылет ‎вышла. ‎Все‏ ‎будет‏ ‎хорошо. ‎Да.‏ ‎Скоро ‎опять‏ ‎будешь ‎с ‎Гитлером ‎воевать.

«Как ‎тут‏ ‎воевать,‏ ‎когда‏ ‎свои ‎же‏ ‎стреляют ‎по‏ ‎тебе, ‎как‏ ‎в‏ ‎тире», ‎–‏ ‎подумал ‎я.

Ногай ‎тем ‎временем ‎высунувшись‏ ‎из ‎воронки‏ ‎закричал:‏ ‎– ‎Cвои. ‎Не‏ ‎стреляйте. ‎

Тот‏ ‎же ‎плаксивый ‎голос ‎ответил:‏ ‎–‏ ‎А ‎шо‏ ‎прячетесь, ‎если‏ ‎свои. ‎

Я ‎подумал, ‎что ‎сейчас‏ ‎с‏ ‎удовольствием ‎задушил‏ ‎бы ‎этого‏ ‎плаксу.

– Не ‎стреляй. ‎Тогда ‎выйдем,– ‎продолжил‏ ‎переговоры‏ ‎Ногай‏ ‎и ‎подмигнул‏ ‎мне.

– Выходите, ‎–‏ ‎послышался ‎ответ‏ ‎с‏ ‎холма.

Ногай ‎поднялся‏ ‎и ‎крикнул: ‎– ‎Мы ‎свои.‏ ‎Выходим.

Вскоре ‎Ногай‏ ‎исчез‏ ‎на ‎гребне ‎противоположного‏ ‎вала ‎и‏ ‎уже ‎вновь ‎появился ‎с‏ ‎молоденьким‏ ‎чернявым ‎солдатиком,‏ ‎который ‎щурясь‏ ‎близорукими ‎глазами, ‎все ‎еще ‎настороженно‏ ‎сжимал‏ ‎винтовку ‎в‏ ‎руках. ‎Он‏ ‎был ‎похож ‎скорее ‎на ‎ребенка,‏ ‎чем‏ ‎на‏ ‎солдата. ‎Судя‏ ‎по ‎всему,‏ ‎это ‎и‏ ‎был‏ ‎обладатель ‎плаксивого‏ ‎голоса ‎и, ‎на ‎мое ‎счастье,‏ ‎не ‎сильно‏ ‎меткого‏ ‎глаза. ‎

– Зачем ‎стрелял‏ ‎то?! ‎–‏ ‎набросился ‎я ‎на ‎него.

– Да‏ ‎я‏ ‎случайно. ‎Винтовка‏ ‎сама ‎выстрелила,‏ ‎– ‎залепетал ‎солдатик. ‎

Ну, ‎точно‏ ‎он.‏ ‎– ‎Сама‏ ‎выстрелила. ‎Я‏ ‎случайно, ‎– ‎закряхтел ‎я, ‎передразнивая‏ ‎солдата.

– А‏ ‎мне‏ ‎что ‎теперь‏ ‎с ‎ногой‏ ‎делать, ‎а‏ ‎у‏ ‎меня ‎ведь‏ ‎секретное ‎задание, ‎– ‎продолжал ‎я‏ ‎накручивать, ‎–‏ ‎А‏ ‎если ‎бы ‎убил.

Солдатик‏ ‎завертелся ‎на‏ ‎одном ‎месте, ‎не ‎зная,‏ ‎что‏ ‎сказать ‎и‏ ‎что ‎делать:‏ ‎– ‎Испужался ‎я. ‎Не ‎хотел.

Ногай,‏ ‎которого‏ ‎этот ‎спектакль‏ ‎видимо ‎сильно‏ ‎забавлял, ‎наконец, ‎вступился ‎за ‎парня:‏ ‎–‏ ‎Хорош‏ ‎уже ‎Немчик.‏ ‎Что ‎сделано,‏ ‎то ‎сделано.‏ ‎Уже‏ ‎ничего ‎не‏ ‎исправишь. ‎Да. ‎Пошли ‎к ‎командиру‏ ‎форта.

– Убедил, ‎–‏ ‎сказал‏ ‎я, ‎мне ‎самому‏ ‎уже ‎стало‏ ‎жалко ‎смотреть ‎на ‎этого‏ ‎испуганного‏ ‎паренька.

Я ‎сжал‏ ‎зубы ‎и,‏ ‎держась ‎за ‎Ногая ‎и ‎солдатика‏ ‎заскакал‏ ‎на ‎одной‏ ‎ноге ‎в‏ ‎сторону ‎внутреннего ‎вала ‎форта.

Добрались ‎до‏ ‎форта,‏ ‎зашли‏ ‎внутрь. ‎Вернее‏ ‎меня ‎туда‏ ‎внесли, ‎вперед‏ ‎ногами,‏ ‎подоспевшие ‎наши‏ ‎бойцы. ‎«Хорошенькое ‎начало ‎дня», ‎–‏ ‎невесело ‎подумал‏ ‎я.

Мы‏ ‎с ‎Ногаем ‎находились‏ ‎посреди ‎одного‏ ‎из ‎центральных ‎казематов ‎первого‏ ‎этажа‏ ‎форта. ‎Солдаты‏ ‎все ‎чем-то‏ ‎занимались. ‎Кто-то ‎тащил ‎ящики ‎с‏ ‎патронами,‏ ‎другие ‎чистили‏ ‎оружие. ‎И‏ ‎тут ‎я ‎увидел ‎его. ‎Моложавый,‏ ‎еще‏ ‎не‏ ‎старый ‎подтянутый‏ ‎мужик, ‎излучавший‏ ‎уверенность ‎в‏ ‎себе‏ ‎и ‎бодрость‏ ‎духа. ‎Казалось ‎его ‎сильный ‎с‏ ‎баском ‎голос‏ ‎заполнял‏ ‎и ‎заряжал ‎весь‏ ‎форт ‎энергией.‏ ‎У ‎него ‎была ‎густая‏ ‎черная‏ ‎шевелюра ‎и‏ ‎пронзительный ‎взгляд‏ ‎черных ‎глаз, ‎в ‎которых ‎светилась‏ ‎доброта.‏ ‎Сразу ‎всем‏ ‎становилось ‎понятно,‏ ‎кто ‎здесь ‎командир. ‎Да, ‎это‏ ‎был‏ ‎тот‏ ‎самый ‎майор,‏ ‎даже ‎можно‏ ‎было ‎не‏ ‎смотреть‏ ‎на ‎его‏ ‎петлицы ‎на ‎гимнастерке.

Увидев ‎нас, ‎он‏ ‎приблизился: ‎–‏ ‎Федя,‏ ‎что ‎стряслось?

– Да ‎вот…‏ ‎– ‎начал‏ ‎солдатик.

Ногай ‎его ‎перебил: ‎–‏ ‎Ээ.‏ ‎Мы ‎с‏ ‎внешнего ‎вала‏ ‎Кобринского ‎укрепления, ‎тут ‎рядом ‎с‏ ‎вами.‏ ‎Да. ‎Наша‏ ‎группа, ‎примерно‏ ‎пятьдесят ‎человек, ‎командует ‎капитан ‎Бойко,‏ ‎будет‏ ‎сегодня‏ ‎в ‎два‏ ‎часа ‎ночи‏ ‎прорываться ‎на‏ ‎восток.‏ ‎У ‎меня‏ ‎приказ ‎сообщить...– ‎тут ‎Ногай ‎споткнулся‏ ‎в ‎своей‏ ‎речи‏ ‎и ‎начал ‎подбирать‏ ‎в ‎голове‏ ‎слова, ‎наконец ‎найдя ‎нужное‏ ‎продолжил,‏ ‎– ‎информацию‏ ‎и ‎идти‏ ‎дальше ‎в ‎Цитадель.

– Куда ‎выходить, ‎–‏ ‎вскинулся‏ ‎Майор,– ‎у‏ ‎меня ‎половина‏ ‎бойцов ‎лежачие. ‎Куда ‎я ‎их‏ ‎дену?‏ ‎Приказа‏ ‎на ‎оставление‏ ‎крепости ‎не‏ ‎было. ‎Скоро‏ ‎должны‏ ‎подойти ‎наши‏ ‎части ‎на ‎помощь. ‎А ‎значит,‏ ‎мы ‎будем‏ ‎стоять‏ ‎здесь ‎до ‎последнего.‏ ‎Хотя ‎дело‏ ‎ваше. ‎Мы ‎конечно ‎поддержим‏ ‎вас,‏ ‎чем ‎сможем.‏ ‎Что ‎у‏ ‎вас ‎там ‎с ‎водой?

– Ээ. ‎Воды‏ ‎нет.‏ ‎Еды ‎нет,‏ ‎патронов ‎мало,–‏  ‎ответил ‎Ногай, ‎на ‎его ‎лице‏ ‎не‏ ‎дрогнул‏ ‎ни ‎один‏ ‎мускул, ‎хотя‏ ‎было ‎видно,‏ ‎что‏ ‎он ‎погрустнел.

– У‏ ‎нас ‎тоже ‎с ‎водой ‎не‏ ‎очень, ‎хотя‏ ‎пока‏ ‎хватает, ‎есть ‎небольшой‏ ‎ледник, ‎–‏ ‎продолжал ‎Майор. ‎– ‎Зато‏ ‎продовольствия‏ ‎и ‎боеприпасов‏ ‎много, ‎целый‏ ‎склад. ‎А ‎вот ‎с ‎оружием‏ ‎все‏ ‎плохо. ‎Не‏ ‎у ‎всех‏ ‎даже ‎винтовка ‎есть. ‎Что-то ‎добыли‏ ‎в‏ ‎бою.‏ ‎Но ‎многие‏ ‎вооружены, ‎чем‏ ‎попало.

Майор ‎помолчал,‏ ‎потом‏ ‎снова ‎обратился‏ ‎к ‎нам: ‎– ‎Что ‎поесть‏ ‎можете ‎получить‏ ‎на‏ ‎складе. ‎И ‎патроны‏ ‎тоже. ‎Удачи‏ ‎вам ‎добраться ‎до ‎цитадели.

Ногай‏ ‎поблагодарил,‏ ‎но ‎отказался‏ ‎от ‎продовольствия.‏ ‎Сказал ‎Майору, ‎что ‎налегке ‎проще‏ ‎идти.‏ ‎На ‎том‏ ‎и ‎разошлись.

Меня‏ ‎начало ‎знобить, ‎хотя ‎стоял ‎солнечный‏ ‎день.‏ ‎Все‏ ‎это ‎время‏ ‎я ‎просидел‏ ‎рядом ‎со‏ ‎стенкой,‏ ‎и ‎под‏ ‎конец ‎разговора, ‎со ‎стоном, ‎откинулся‏ ‎на ‎кирпичный‏ ‎пол.‏ ‎

Ногай ‎посмотрел ‎на‏ ‎меня: ‎–‏ ‎Немчик ‎я ‎тебя ‎тут‏ ‎оставлю.‏ ‎Держись. ‎Да.‏ ‎Ты ‎пока‏ ‎не ‎ходок. ‎А ‎мне ‎надо‏ ‎срочно‏ ‎двигаться ‎на‏ ‎центральный ‎остров‏ ‎в ‎цитадель.

Я ‎кивнул ‎и ‎попросил:‏ ‎Не‏ ‎зови‏ ‎меня ‎больше‏ ‎немчиком, ‎люди‏ ‎косятся. ‎Вася‏ ‎меня‏ ‎зовут. ‎Вася‏ ‎Котов.

Ногай ‎только ‎улыбнулся ‎и ‎пожал‏ ‎мне ‎руку:‏ ‎–‏ ‎Ээ. ‎Да ‎знаю‏ ‎я. ‎Шучу.‏ ‎Береги ‎себя ‎Васёк, ‎–‏ ‎и‏ ‎ушёл.

Майор ‎Гавриилов‏ ‎не ‎возражал,‏ ‎чтобы ‎я ‎остался. ‎Меня ‎перенесли‏ ‎к‏ ‎раненым ‎во‏ ‎внешний ‎вал‏ ‎форта ‎в ‎лазарет, ‎устроенный ‎в‏ ‎бывшей‏ ‎конюшне.‏ ‎Положили ‎на‏ ‎солому ‎и‏ ‎накормили ‎сухарями‏ ‎с‏ ‎тушенкой. ‎Вскоре‏ ‎подошла ‎женщина ‎лет ‎тридцати, ‎усталость‏ ‎на ‎ее‏ ‎красивом‏ ‎лице ‎делало ‎ее‏ ‎старше. ‎Форма‏ ‎врача ‎и ‎белый ‎халат‏ ‎на‏ ‎ней ‎были‏ ‎перепачканы ‎кровью.‏ ‎

Врач ‎внимательно ‎осмотрела ‎мою ‎рану:‏ ‎–‏ ‎И ‎где‏ ‎рана ‎то‏ ‎солдатик? ‎Так ‎царапина. ‎Заживет ‎до‏ ‎свадьбы,‏ ‎–‏ ‎и ‎пошла‏ ‎к ‎следующему‏ ‎раненному ‎бойцу.‏ ‎

– Ну‏ ‎если ‎только‏ ‎с ‎вами! ‎– ‎крикнул ‎я‏ ‎ей ‎вслед.

Она‏ ‎только‏ ‎растеряно ‎посмотрела ‎на‏ ‎меня, ‎слишком‏ ‎уставшая, ‎чтобы ‎понять ‎шутку,‏ ‎и‏ ‎пошла ‎дальше.‏ ‎Я ‎еще‏ ‎хотел ‎спросить ‎ее ‎о ‎Нюре,‏ ‎может‏ ‎она ‎видела‏ ‎ее ‎или‏ ‎слышала ‎что ‎о ‎судьбе ‎людей‏ ‎из‏ ‎Госпиталя,‏ ‎но ‎не‏ ‎спросил. ‎Мне‏ ‎вдруг ‎почему-то‏ ‎захотелось,‏ ‎чтобы ‎она‏ ‎не ‎узнала, ‎что ‎у ‎меня‏ ‎есть ‎девушка.‏ ‎Я‏ ‎лежал ‎на ‎соломе‏ ‎и ‎думал:‏ ‎«Ничего ‎себе ‎царапина». ‎Я‏ ‎даже‏ ‎возмущенно ‎засопел,‏ ‎каждое ‎движение‏ ‎ногой ‎вызывало ‎нестерпимую ‎боль. ‎Но‏ ‎после‏ ‎осмотра ‎доктором,‏ ‎рана ‎действительно‏ ‎стала, ‎как ‎будто, ‎меньше ‎болеть.‏ ‎Тяжкие‏ ‎думы‏ ‎одолевали ‎меня:‏ ‎«Теперь ‎ранение,‏ ‎далеко ‎с‏ ‎такой‏ ‎раной ‎я‏ ‎не ‎убегу, ‎а ‎значит ‎розыск‏ ‎и ‎спасение‏ ‎Нюры‏ ‎откладывается ‎на ‎неопределенное‏ ‎время. ‎Постоянно‏ ‎какие-то ‎преграды ‎появляются ‎между‏ ‎нами.‏ ‎Неужели ‎нам‏ ‎не ‎суждено‏ ‎быть ‎вместе?» ‎Образ ‎Нюры ‎внезапно‏ ‎сменился‏ ‎образом ‎военврача‏ ‎из ‎лазарета.‏ ‎Это ‎была ‎довольно ‎красивая ‎статная‏ ‎женщина,‏ ‎и‏ ‎она ‎была‏ ‎старше ‎меня‏ ‎лет ‎на‏ ‎десять.‏ ‎Мне ‎пришлось‏ ‎себя ‎одернуть, ‎как ‎я ‎могу‏ ‎думать ‎о‏ ‎враче,‏ ‎когда ‎у ‎меня‏ ‎есть ‎Нюра‏ ‎и ‎она ‎наверняка ‎надеяться,‏ ‎что‏ ‎ее ‎жених‏ ‎придет ‎к‏ ‎ней ‎на ‎помощь. ‎Я ‎попытался‏ ‎уснуть,‏ ‎но ‎не‏ ‎смог.

Сон ‎не‏ ‎шел ‎и ‎долго ‎лежать ‎со‏ ‎стонущими‏ ‎раненными‏ ‎не ‎было‏ ‎душевных ‎сил,‏ ‎непрекращающаяся ‎немецкая‏ ‎пропаганда‏ ‎с ‎призывами‏ ‎сдаваться ‎тоже ‎доставала. ‎Нужно ‎было‏ ‎найти ‎себе‏ ‎дело,‏ ‎чтобы ‎не ‎сойти‏ ‎с ‎ума‏ ‎окончательно. ‎Поэтому, ‎несмотря ‎на‏ ‎боль,‏ ‎я ‎прихрамывая‏ ‎направился ‎в‏ ‎основной ‎форт.

Майор, ‎увидев ‎меня, ‎подошел‏ ‎и‏ ‎сочувственно ‎спросил:‏ ‎– ‎Как‏ ‎нога?

– Врач ‎сказала, ‎что ‎до ‎свадьбы‏ ‎заживет,‏ ‎товарищ‏ ‎майор. ‎Дайте‏ ‎какое-нибудь ‎дело,‏ ‎– ‎попросил‏ ‎я.

 – Набивать‏ ‎ленты ‎для‏ ‎пулемета ‎Максима ‎умеешь? ‎– ‎немного‏ ‎подумав, ‎спросил‏ ‎он.

 Я‏ ‎закивал, ‎что ‎да,‏ ‎мол ‎умею.‏ ‎

– Ну ‎иди ‎тогда ‎на‏ ‎склад.‏ ‎Федя ‎тебя‏ ‎проводит, ‎–‏ ‎Майор ‎окликнул ‎Плаксу, ‎как ‎я‏ ‎про‏ ‎себя ‎прозвал‏ ‎плаксивого ‎солдатика,‏ ‎который ‎стрелял ‎в ‎меня.

Тот ‎видать,‏ ‎чувствуя‏ ‎свою‏ ‎вину, ‎за‏ ‎утреннее ‎происшествие,‏ ‎с ‎радостью‏ ‎откликнулся‏ ‎стать ‎моим‏ ‎поводырем ‎по ‎форту. ‎Он ‎оказался‏ ‎неплохим ‎парнем.‏ ‎Звали‏ ‎его ‎Мефодий, ‎как‏ ‎он ‎мне‏ ‎сам ‎важно ‎представился, ‎но‏ ‎все‏ ‎его ‎звали‏ ‎просто ‎Федя.

Федя‏ ‎рассказал, ‎что ‎в ‎первый ‎день‏ ‎войны,‏ ‎он ‎сам‏ ‎чудом ‎спасся,‏ ‎после ‎чудовищной ‎утренней ‎бомбардировки. ‎Его‏ ‎казарму‏ ‎разбомбили.‏ ‎Раздетый, ‎он‏ ‎выскочил ‎босиком,‏ ‎перескакивая ‎через‏ ‎убитых‏ ‎товарищей, ‎без‏ ‎оружия, ‎во ‎двор ‎на ‎центральном‏ ‎острове. ‎Все‏ ‎горело.‏ ‎Все ‎бежали ‎и‏ ‎Федя ‎тоже‏ ‎побежал. ‎Добежал ‎аж ‎до‏ ‎Восточного‏ ‎форта, ‎где‏ ‎майор ‎Гавриилов‏ ‎остановил ‎его ‎и ‎других ‎бойцов,‏ ‎привел‏ ‎всех ‎в‏ ‎чувство ‎и‏ ‎дал ‎уверенность ‎в ‎победе. ‎Майор‏ ‎организовал‏ ‎из‏ ‎солдат ‎и‏ ‎командиров ‎из‏ ‎разных ‎частей‏ ‎свой‏ ‎отряд ‎и‏ ‎начал ‎держать ‎крепкую ‎оборону.

 – Вот ‎это‏ ‎настояяяящий ‎командир,‏ ‎–‏ ‎восхищенно ‎тянул ‎букву‏ ‎«я» ‎Федя.‏ ‎– ‎У ‎нас ‎тут‏ ‎короче‏ ‎за ‎каждым‏ ‎сектором ‎наблюдает‏ ‎свое ‎отделение ‎и ‎мышь ‎не‏ ‎проскочит.‏ ‎Дадим ‎короче‏ ‎немцу ‎прикурить.

Я‏ ‎криво ‎улыбнулся: ‎– ‎Да, ‎я‏ ‎заметил.

Федя‏ ‎шмыгнул‏ ‎носом ‎и‏ ‎виновато ‎замолчал.

Наконец‏ ‎я ‎дохромал‏ ‎c‏ ‎Федей ‎до‏ ‎склада. ‎Вверх, ‎под ‎куполообразный ‎потолок,‏ ‎уходили ‎пирамиды‏ ‎пыльных‏ ‎ящиков ‎со ‎снарядами‏ ‎и ‎патронами.‏ ‎Отдельно ‎в ‎стороне ‎возвышались‏ ‎две‏ ‎стойки ‎зенитных‏ ‎установок. ‎Это‏ ‎были ‎счетверенные ‎пулеметы ‎Максима, ‎изобретение‏ ‎гениев‏ ‎оружейной ‎советской‏ ‎мысли. ‎Громоздкая‏ ‎вещь ‎и ‎весила ‎прилично, ‎но‏ ‎в‏ ‎бою‏ ‎этот ‎неповоротливый‏ ‎Змей ‎Горыныч‏ ‎давал ‎жару.

– Ого!‏ ‎–‏ ‎воскликнул ‎я,‏ ‎увидев ‎зенитку.

Федя ‎подошел ‎к ‎зенитке‏ ‎и ‎непочтительно‏ ‎пнул‏ ‎ее ‎по ‎низу:‏ ‎– ‎Да‏ ‎это ‎хлам. ‎Непонятно ‎стреляет‏ ‎вообще‏ ‎или ‎нет.‏ ‎Короче. ‎Ей‏ ‎только ‎ворон ‎с ‎воробьями ‎сбивать.

– Э‏ ‎нет,‏ ‎браток. ‎Тут‏ ‎ты ‎не‏ ‎прав, ‎– ‎сказал ‎я ‎Феде,‏ ‎и‏ ‎нежно‏ ‎погладил ‎ребристые‏ ‎стволы ‎пулеметов.‏ ‎– ‎Этой‏ ‎штукой‏ ‎и ‎самолет‏ ‎можно ‎при ‎случае ‎сбить ‎на‏ ‎небольшой ‎высоте‏ ‎и‏ ‎по ‎легкому ‎танку‏ ‎вдарить. ‎А‏ ‎про ‎пехоту ‎так ‎я‏ ‎вообще‏ ‎молчу. ‎А‏ ‎что ‎они‏ ‎у ‎вас ‎здесь ‎пылятся?

– Так ‎никто‏ ‎не‏ ‎знает, ‎как‏ ‎ими ‎управляться.‏ ‎Все ‎разбежались ‎спецы. ‎А ‎сколько‏ ‎воды‏ ‎сюда‏ ‎короче ‎залить‏ ‎надо. ‎Этой‏ ‎водой ‎же‏ ‎можно‏ ‎наверное ‎день‏ ‎или ‎два, ‎весь ‎форт ‎поить,‏ ‎– ‎профессионально‏ ‎заметил‏ ‎Федя.

 – Ну, ‎с ‎водой‏ ‎что-нибудь ‎придумаем,‏ ‎– ‎сказал ‎я, ‎–‏ ‎В‏ ‎конце ‎концов‏ ‎можно ‎стрелять‏ ‎и ‎без ‎воды, ‎если ‎короткими‏ ‎очередями‏ ‎и ‎недолго.

Я‏ ‎занялся ‎осмотром‏ ‎ближайшего ‎зенитного ‎пулемета. ‎Зенитка ‎была‏ ‎новье,‏ ‎еще‏ ‎в ‎заводском‏ ‎масле. ‎Патронов‏ ‎было ‎на‏ ‎складе‏ ‎до ‎вверху.‏ ‎Я ‎затянул ‎пулеметную ‎ленту ‎в‏ ‎приемник ‎и‏ ‎дернул‏ ‎справа ‎рукоятку ‎вперед,‏ ‎потом ‎резко‏ ‎назад. ‎Один ‎пулемет ‎к‏ ‎стрельбе‏ ‎был ‎готов.‏ ‎Не ‎использовать‏ ‎против ‎фашистов ‎эту ‎адскую ‎машинку‏ ‎было‏ ‎просто ‎преступлением.‏ ‎А ‎сейчас‏ ‎она ‎просто ‎собирала ‎пыль ‎и‏ ‎занимала‏ ‎место.‏ ‎Все ‎мое‏ ‎нутро ‎воспротивилось‏ ‎этой ‎несправедливости.‏ ‎И‏ ‎я, ‎расхрабрившись,‏ ‎послал ‎Федю ‎к ‎Майору ‎с‏ ‎просьбой ‎ввести‏ ‎в‏ ‎бой ‎простаивающие ‎зенитки.

Минут‏ ‎через ‎десять‏ ‎Гавриилов ‎с ‎Федей ‎уже‏ ‎стояли‏ ‎рядом ‎с‏ ‎зенитным ‎пулеметом‏ ‎и ‎слушали, ‎как ‎я ‎с‏ ‎горящими‏ ‎глазами ‎толкаю‏ ‎речь ‎про‏ ‎достоинства ‎этой ‎зенитной ‎установки. ‎Майор‏ ‎сразу‏ ‎сообразил,‏ ‎какое ‎преимущество‏ ‎дает ‎моя‏ ‎находка ‎для‏ ‎обороны‏ ‎форта ‎и‏ ‎веселые, ‎задорные ‎искорки ‎забегали ‎в‏ ‎его ‎черных‏ ‎глазах.‏ ‎Он ‎кивнул ‎соглашаясь:‏ ‎– ‎Да‏ ‎оружия ‎у ‎нас ‎мало,‏ ‎грех‏ ‎не ‎использовать.‏ ‎– ‎Майор‏ ‎вспомнил, ‎что ‎воду ‎можно ‎взять‏ ‎из‏ ‎колодца ‎в‏ ‎лазарете. ‎Для‏ ‎питья ‎из-за ‎примеси ‎конской ‎мочи‏ ‎она‏ ‎практически‏ ‎не ‎годилась,‏ ‎но ‎в‏ ‎качестве ‎технической‏ ‎вполне‏ ‎сошла ‎бы.

Сказано‏ ‎– ‎сделано. ‎Уже ‎через ‎час‏ ‎две ‎установки,‏ ‎полностью‏ ‎заправленные ‎патронами ‎и‏ ‎водой, ‎стояли‏ ‎во ‎внутреннем ‎форту ‎на‏ ‎втором‏ ‎этаже. ‎А‏ ‎я ‎объяснял‏ ‎солдатам, ‎как ‎использовать ‎и ‎обслуживать‏ ‎зенитку.‏ ‎Многие ‎были‏ ‎знакомы ‎с‏ ‎пулеметом ‎Максима ‎раньше, ‎поэтому ‎останавливался‏ ‎только‏ ‎на‏ ‎существенных ‎нюансах.

Огневой‏ ‎мощи ‎восьми‏ ‎пулеметов ‎было‏ ‎слишком‏ ‎много ‎для‏ ‎внутреннего ‎двора ‎форта, ‎поэтому ‎вторую‏ ‎зенитку ‎майор‏ ‎приказал‏ ‎установить ‎на ‎гребне‏ ‎вала ‎в‏ ‎окопе ‎и ‎замаскировать ‎ветками.‏ ‎Когда‏ ‎стемнело, ‎бойцы‏ ‎перетащили ‎зенитку‏ ‎наверх ‎в ‎отрытый ‎окоп. ‎Я‏ ‎руководил‏ ‎работами ‎по‏ ‎перемещению ‎и‏ ‎на ‎правах ‎более ‎опытного ‎товарища‏ ‎занял‏ ‎место‏ ‎пулеметчика. ‎Федя‏ ‎примостился ‎рядом‏ ‎со ‎мной‏ ‎вторым‏ ‎номером. ‎Майор‏ ‎убедившись, ‎что ‎все ‎в ‎порядке,‏ ‎оставил ‎с‏ ‎нами‏ ‎еще ‎одного ‎бойца‏ ‎в ‎помощь‏ ‎и ‎удалился ‎по ‎своим‏ ‎командирским‏ ‎делам.

Совсем ‎стемнело,‏ ‎в ‎небе‏ ‎рассыпались ‎яркие ‎звезды. ‎Немцы ‎этой‏ ‎ночью‏ ‎почти ‎не‏ ‎подсвечивали ‎небо‏ ‎сигнальными ‎ракетами. ‎Я ‎поставил ‎Федю‏ ‎в‏ ‎караул‏ ‎на ‎два‏ ‎часа ‎и‏ ‎попросил ‎его‏ ‎разбудить‏ ‎меня, ‎чтобы‏ ‎сменить ‎его. ‎

Федя ‎близоруко ‎сощурился‏ ‎и ‎выкрикнул:‏ ‎–‏ ‎Есть!

Я ‎аж ‎сжался‏ ‎от ‎его‏ ‎крика ‎и ‎сказал ‎ему:‏ ‎–‏ ‎Да ‎хорош‏ ‎орать, ‎всех‏ ‎фашистов ‎разбудишь.

Федя ‎смутился. ‎

Чтобы ‎поддержать‏ ‎разговор‏ ‎я ‎спросил‏ ‎у ‎него:‏ ‎– ‎А ‎у ‎тебя ‎что‏ ‎со‏ ‎зрением?

 Федя‏ ‎оживился: ‎–‏ ‎Да ‎плохо‏ ‎вижу ‎в‏ ‎дали.‏ ‎Но ‎вблизи‏ ‎нормально. ‎

– А ‎что ‎без ‎очков?

– Да‏ ‎были. ‎Но‏ ‎когда‏ ‎все ‎началось, ‎тумбочка‏ ‎перевернулась. ‎Так‏ ‎и ‎не ‎смог ‎их‏ ‎найти.

– Понятно.

На‏ ‎меня ‎накатилась‏ ‎усталость, ‎и‏ ‎нога ‎снова ‎начала ‎ныть ‎и‏ ‎мне‏ ‎стало ‎не‏ ‎до ‎разговоров.‏ ‎Глаза ‎стали ‎сами ‎закрываться, ‎и‏ ‎я‏ ‎вдруг‏ ‎ярко ‎вспомнил‏ ‎нашу ‎первую‏ ‎встречу ‎с‏ ‎Нюрой‏ ‎у ‎фонтана‏ ‎в ‎городском ‎парке. ‎Это ‎было‏ ‎в ‎конце‏ ‎мая‏ ‎этого ‎года. ‎Пели‏ ‎птицы, ‎распускались‏ ‎цветы ‎и ‎играл ‎духовой‏ ‎оркестр.‏ ‎Хотелось ‎влюбиться,‏ ‎хоть ‎в‏ ‎кого-нибудь, ‎и ‎мы ‎оказались ‎с‏ ‎ней‏ ‎на ‎одной‏ ‎весенней ‎волне,‏ ‎и ‎наши ‎сердца ‎нашли ‎друг‏ ‎друга.‏ ‎Увлекшись‏ ‎воспоминаниями ‎я‏ ‎и ‎не‏ ‎заметил ‎как‏ ‎задремал,‏ ‎как ‎вдруг‏ ‎кто-то ‎в ‎ухо ‎закричал ‎до‏ ‎боли ‎знакомым‏ ‎плаксивым‏ ‎голосом:

 – Немцы!

Читать: 15+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 5. Жизнь за глоток воды.

Это ‎было‏ ‎очень ‎быстрое ‎падение. ‎Падение ‎почти‏ ‎в ‎полной‏ ‎темноте.‏ ‎Скорее ‎всего, ‎это‏ ‎закончилось ‎бы‏ ‎для ‎меня ‎печально, ‎но‏ ‎меня‏ ‎спасла ‎лошадь.‏ ‎Самая ‎обычная,‏ ‎раненая ‎лошадь. ‎Я ‎упал ‎носками‏ ‎прямо‏ ‎на ‎нее,‏ ‎подогнул ‎колени‏ ‎и ‎перекатился ‎боком, ‎больно ‎ударившись‏ ‎о‏ ‎груду‏ ‎кирпича. ‎Она‏ ‎еще ‎дышала,‏ ‎не ‎пытаясь‏ ‎подняться,‏ ‎и ‎только‏ ‎хрипло ‎заржала ‎от ‎боли, ‎когда‏ ‎я ‎свалился‏ ‎на‏ ‎нее.

Извиниться ‎перед ‎лошадкой‏ ‎я ‎не‏ ‎успел. ‎Сверху ‎немцы ‎начали‏ ‎кидать‏ ‎что-то ‎металлическое.‏ ‎«Да ‎это‏ ‎же ‎гранаты!» ‎– ‎мелькнуло ‎у‏ ‎меня‏ ‎в ‎мозгу‏ ‎и ‎я‏ ‎из ‎последних ‎сил ‎нырнул ‎за‏ ‎полуразрушенную‏ ‎спасительную‏ ‎стену ‎каземата.‏ ‎Следом ‎раздались‏ ‎звуки ‎взрывов‏ ‎гранат.‏ ‎Меня ‎обдало‏ ‎взрывной ‎волной ‎вместе ‎с ‎кусочками‏ ‎кирпича ‎и‏ ‎пылью.‏ ‎И ‎наступила ‎тишина.‏ ‎Можно ‎было‏ ‎даже ‎различить ‎возбужденные ‎голоса‏ ‎переговаривающихся‏ ‎немцев ‎сверху‏ ‎вала, ‎они‏ ‎о ‎чем-то ‎жарко ‎спорили.

Я ‎поднялся,‏ ‎накинул‏ ‎на ‎плечи‏ ‎ранец ‎и‏ ‎пошел ‎вдоль ‎длиной ‎галереи, ‎правая‏ ‎рука‏ ‎продолжала‏ ‎сжимать ‎пулемет,‏ ‎который ‎я‏ ‎так ‎и‏ ‎не‏ ‎выпустил ‎при‏ ‎падении. ‎Внезапно ‎внедалеке ‎стены ‎осветились‏ ‎от ‎вспышки‏ ‎в‏ ‎темноте. ‎Прозвучал ‎одинокий‏ ‎выстрел. ‎Неестественно‏ ‎громкий ‎внутри ‎каземата. ‎Кто-то‏ ‎в‏ ‎меня ‎стрелял.‏ ‎Я ‎упал‏ ‎на ‎кирпичный ‎пол ‎и ‎закричал:‏ ‎–‏ ‎Не ‎стреляйте!‏ ‎Я ‎свой!‏ ‎Советский!

– Иди ‎сюда, ‎– ‎услышал ‎я‏ ‎чей-то‏ ‎низкий‏ ‎грудной ‎мужской‏ ‎голос ‎с‏ ‎каким-то ‎легким‏ ‎резким‏ ‎акцентом. ‎Пройдя‏ ‎с ‎десяток ‎метров ‎в ‎направлении‏ ‎откуда ‎я‏ ‎предположительно‏ ‎слышал ‎голос, ‎я‏ ‎остановился ‎в‏ ‎нерешительности, ‎не ‎понимая ‎куда‏ ‎двигаться‏ ‎дальше. ‎–‏ ‎Ээ. ‎Да‏ ‎кто ‎тут ‎у ‎нас. ‎Немчик‏ ‎и‏ ‎по-русски ‎говорит.‏ ‎Да, ‎–‏ ‎смуглый, ‎азиатской ‎внешности ‎солдат, ‎с‏ ‎элегантным‏ ‎синим‏ ‎платком ‎на‏ ‎шее ‎подсветил‏ ‎меня ‎светом‏ ‎зажигалки.‏ ‎Я ‎сильнее‏ ‎удивился ‎неуставному ‎платку, ‎как ‎у‏ ‎пижонов ‎во‏ ‎время‏ ‎НЭПа, ‎чем ‎тому,‏ ‎что ‎молодой‏ ‎солдат, ‎вероятно ‎откуда-то ‎из‏ ‎среднеазиатских‏ ‎республик, ‎довольно‏ ‎хорошо ‎разговаривает‏ ‎на ‎русском. ‎Еще ‎несколько ‎наших‏ ‎солдат,‏ ‎приблизились ‎и‏ ‎недоуменно ‎щурились‏ ‎на ‎меня ‎в ‎танцующем ‎свете.‏ ‎

– Да‏ ‎свой‏ ‎я ‎мужики,‏ ‎а ‎немецкая‏ ‎форма ‎это‏ ‎маскировка,‏ ‎– ‎я‏ ‎улыбнулся ‎как ‎можно ‎шире.

– Вода ‎есть?‏ ‎– ‎осведомился‏ ‎один‏ ‎из ‎солдат. ‎Я‏ ‎снял ‎с‏ ‎пояса ‎флягу ‎и ‎протянул‏ ‎ему.‏ ‎

– Пошли ‎к‏ ‎командиру, ‎–‏ ‎сказал ‎смуглый ‎пижон.

Меня ‎разоружили ‎и‏ ‎повели‏ ‎по ‎галереи.‏ ‎Постоянно ‎спотыкаясь‏ ‎о ‎куски ‎кирпича, ‎прошли ‎почти‏ ‎в‏ ‎полной‏ ‎темноте, ‎несколько‏ ‎казематов. ‎Идти‏ ‎без ‎моего‏ ‎тяжелого‏ ‎пулемета ‎было‏ ‎непривычно ‎легко ‎и ‎комфортно.

Вскоре ‎задребезжал‏ ‎в ‎темноте‏ ‎слабый‏ ‎свет ‎от ‎небольшого‏ ‎костра. ‎Несколько‏ ‎человек ‎склонились ‎над ‎ним.‏ ‎Кто-то‏ ‎кипятил ‎в‏ ‎воде ‎бинты,‏ ‎другие ‎жарили ‎мясо. ‎«Откуда ‎у‏ ‎них‏ ‎мясо?» ‎–‏ ‎подумал ‎я.‏ ‎

Приблизившись ‎к ‎своему ‎командиру, ‎сидящему‏ ‎внедалеке‏ ‎от‏ ‎костра, ‎солдаты‏ ‎положили ‎мое‏ ‎оружие ‎и‏ ‎припасы‏ ‎перед ‎ним:‏ ‎– ‎Вот ‎поймали, ‎говорит ‎что‏ ‎наш.

 – Это ‎что‏ ‎еще‏ ‎за ‎маскарад? ‎Кто‏ ‎такой? ‎Документы?‏ ‎– ‎затрещал ‎сильно ‎помятый‏ ‎капитан,‏ ‎в ‎разорванной‏ ‎гимнастерке. ‎

– Рядовой‏ ‎Котов, ‎132-й ‎батальон ‎НКВД, ‎–‏ ‎отчеканил‏ ‎я, ‎протягивая‏ ‎помятую ‎солдатскую‏ ‎книжку. ‎Хорошо, ‎что ‎не ‎забыл‏ ‎переложить‏ ‎ее‏ ‎в ‎карман‏ ‎немецкого ‎кителя,‏ ‎когда ‎переодевался.‏ ‎

– А‏ ‎ты ‎что‏ ‎тут ‎делаешь ‎рядовой? ‎Все ‎хотят‏ ‎отсюда ‎выбраться,‏ ‎а‏ ‎ты ‎наоборот ‎сюда‏ ‎пробрался, ‎да‏ ‎еще ‎в ‎немецкой ‎форме,‏ ‎–‏ ‎капитан ‎испытующе‏ ‎прищурил ‎на‏ ‎меня ‎красные ‎от ‎усталости ‎глаза,‏ ‎как‏ ‎будто ‎пытался‏ ‎заглянуть ‎мне‏ ‎в ‎душу.

Я ‎с ‎каменным ‎лицом‏ ‎лихорадочно‏ ‎размышлял:‏ ‎«Сказать ‎капитану‏ ‎правду ‎о‏ ‎том, ‎что‏ ‎ищу‏ ‎Нюру ‎и‏ ‎собираюсь ‎их ‎покинуть ‎при ‎первой‏ ‎возможности? ‎В‏ ‎лучшем‏ ‎случае ‎посмеется ‎и‏ ‎никуда ‎не‏ ‎отпустит. ‎В ‎худшем ‎отдаст‏ ‎приказ,‏ ‎чтобы ‎следили‏ ‎за ‎мной,‏ ‎да ‎еще ‎стрельнет ‎в ‎спину,‏ ‎если‏ ‎буду ‎бежать,‏ ‎чтобы ‎другим‏ ‎неповадно ‎было».

Я ‎решил ‎прикинуться ‎дурачком‏ ‎и‏ ‎как‏ ‎можно ‎спокойнее‏ ‎ответил: ‎–‏ ‎Да ‎везде‏ ‎немцы,‏ ‎а ‎тут‏ ‎думаю ‎наши ‎воюют. ‎Ну ‎я‏ ‎сюда ‎и‏ ‎рванул.‏ ‎Крепость ‎все-таки ‎это‏ ‎мощь ‎и‏ ‎сила. ‎Капитан ‎понимающе ‎кивнул,‏ ‎вроде‏ ‎как ‎поверив‏ ‎и ‎его‏ ‎взгляд ‎стал ‎менее ‎колючим.

– Где ‎наши‏ ‎знаешь?‏ ‎– ‎спросил‏ ‎он, ‎немного‏ ‎успокоившись.

 Я ‎помотал ‎головой: ‎– ‎Не‏ ‎знаю.‏ ‎В‏ ‎Бресте, ‎на‏ ‎вокзале ‎кажется,‏ ‎еще ‎идет‏ ‎бой.‏ ‎Везде ‎немцы.‏ ‎Прут ‎на ‎восток. ‎Железнодорожный ‎мост‏ ‎через ‎Буг‏ ‎захвачен.‏ ‎Крепость ‎окружена.

Я ‎вкратце‏ ‎рассказал ‎свою‏ ‎историю. ‎Капитан ‎молчал, ‎наконец‏ ‎он‏ ‎произнес: ‎–‏ ‎Пулемет, ‎продукты‏ ‎и ‎воду ‎реквизируем. ‎Сейчас ‎воде‏ ‎вообще‏ ‎цены ‎нет.‏ ‎

Он ‎протянул‏ ‎мне ‎обратно ‎солдатскую ‎книжку: ‎–‏ ‎Поступаете‏ ‎в‏ ‎мое ‎распоряжение.

«Ладно,‏ ‎ничего. ‎Немного‏ ‎отсижусь ‎здесь.‏ ‎А‏ ‎потом ‎сбегу‏ ‎при ‎первой ‎возможности. ‎Главное, ‎что‏ ‎поверили»,– ‎мелькнуло‏ ‎у‏ ‎меня ‎в ‎голове.‏ ‎Я ‎сделал‏ ‎рожу ‎кирпичом ‎и ‎не‏ ‎моргнув‏ ‎даже ‎глазом,‏ ‎ответил: ‎–‏ ‎Есть. ‎

– Разрешите ‎обратиться?– ‎задал ‎я‏ ‎вопрос.‏ ‎– ‎Что‏ ‎с ‎госпиталем?‏ ‎Медсестер ‎тут ‎у ‎вас ‎нету?

 Капитан‏ ‎вскинул‏ ‎на‏ ‎меня ‎удивленные‏ ‎глаза: ‎–‏ ‎О ‎госпитале‏ ‎ничего‏ ‎не ‎известно.‏ ‎У ‎нас ‎нет ‎связи. ‎Ни‏ ‎с ‎кем.‏ ‎Медсестер‏ ‎тоже ‎нет. ‎Да‏ ‎и ‎переоденьтесь,‏ ‎пока ‎вас ‎по ‎ошибке‏ ‎свои‏ ‎же ‎бойцы‏ ‎не ‎убили.

Я‏ ‎ответил: ‎– ‎Есть ‎переодеться, ‎–‏ ‎и‏ ‎полез ‎в‏ ‎ранец ‎за‏ ‎фуражкой. ‎Выудив ‎ее ‎оттуда ‎я‏ ‎с‏ ‎сожалением‏ ‎посмотрел ‎на‏ ‎блестящие ‎консервы‏ ‎и ‎хлеб,‏ ‎но‏ ‎делать ‎было‏ ‎нечего, ‎попал ‎к ‎своим ‎надо‏ ‎делиться. ‎Капитан‏ ‎еще‏ ‎раз ‎внимательно ‎посмотрел‏ ‎на ‎меня,‏ ‎теперь ‎как ‎то ‎по-новому.‏ ‎«Кажется‏ ‎он ‎о‏ ‎чем-то ‎догадался,‏ ‎зря ‎я ‎его ‎наверное ‎насчет‏ ‎медсестер‏ ‎спросил», ‎–‏ ‎отругал ‎я‏ ‎себя.

Мне ‎нашли ‎обмундирование, ‎на ‎спине‏ ‎гимнастерки‏ ‎зияла‏ ‎дыра ‎от‏ ‎пули ‎и‏ ‎темное ‎пятно.‏ ‎Но‏ ‎выбирать ‎было‏ ‎не ‎из ‎чего, ‎не ‎в‏ ‎магазине. ‎Я‏ ‎переоделся,‏ ‎и ‎натянув ‎на‏ ‎голову ‎пограничную‏ ‎фуражку ‎прислонился ‎к ‎холодной‏ ‎кирпичной‏ ‎стене, ‎и‏ ‎только ‎сейчас‏ ‎я ‎понял ‎как ‎устал, ‎даже‏ ‎ни‏ ‎есть, ‎ни‏ ‎пить ‎не‏ ‎хотелось. ‎Просто ‎спать. ‎Не ‎важно‏ ‎как‏ ‎и‏ ‎в ‎какой‏ ‎позе. ‎Я‏ ‎провалился ‎в‏ ‎тяжелый‏ ‎сон, ‎не‏ ‎обращая ‎внимания ‎на ‎стоны ‎раненых‏ ‎и ‎умирающих‏ ‎людей.

Проснулся‏ ‎я ‎от ‎того,‏ ‎что ‎кто-то‏ ‎тряс ‎меня ‎за ‎плечо.‏ ‎–‏ ‎Эй, ‎браток‏ ‎пить ‎дай,‏ ‎дай ‎попить ‎браток, ‎– ‎требовал‏ ‎чей-то‏ ‎голос. ‎Я‏ ‎пошевелился, ‎но‏ ‎тело ‎отказывалось ‎повиноваться. ‎В ‎темноте‏ ‎я‏ ‎еле‏ ‎разглядел ‎чумазого,‏ ‎в ‎кровавых‏ ‎бинтах ‎бойца.‏ ‎Походу‏ ‎он ‎бредил.‏ ‎– ‎Нету ‎воды, ‎братишка, ‎нету‏ ‎дорогой, ‎–‏ ‎попытался‏ ‎я ‎его ‎успокоить.‏ ‎Раненый ‎затих.‏ ‎Его ‎рука ‎безвольно ‎упала‏ ‎на‏ ‎груду ‎кирпичей.‏ ‎Он ‎не‏ ‎дышал. ‎Но ‎его ‎глаза ‎продолжали‏ ‎блестеть‏ ‎и ‎смотреть‏ ‎на ‎меня‏ ‎с ‎немым ‎укором, ‎будто ‎я‏ ‎прятал‏ ‎ведро‏ ‎воды ‎в‏ ‎кармане.

Не ‎в‏ ‎силах ‎выдержать‏ ‎этот‏ ‎взгляд, ‎я‏ ‎закрыл ‎ему ‎глаза ‎и ‎тяжело‏ ‎вздохнул. ‎Мертвый‏ ‎вдруг‏ ‎снова ‎открыл ‎глаза‏ ‎и ‎схватив‏ ‎меня ‎за ‎руку, ‎захрипел:‏ ‎–‏ ‎Водички ‎дай….‏ ‎

От ‎неожиданности‏ ‎я ‎вздрогнул ‎всем ‎телом. ‎Нервы‏ ‎расшатались,‏ ‎спать ‎больше‏ ‎не ‎хотелось.‏ ‎–Пить, ‎пить, ‎– ‎шептали ‎и‏ ‎стонали‏ ‎раненые.

Я‏ ‎подхватил ‎пустое‏ ‎ведро ‎и‏ ‎направился ‎в‏ ‎темноту‏ ‎галереи. ‎–‏ ‎Котов, ‎ты ‎это ‎куда ‎собрался?‏ ‎– ‎грозно‏ ‎посмотрел‏ ‎на ‎меня ‎капитан.‏ ‎

«Иш ‎ты,‏ ‎запомнил ‎меня», ‎– ‎подумал‏ ‎я‏ ‎и ‎махнул‏ ‎рукой ‎в‏ ‎темноту, ‎– ‎Прогуляюсь ‎за ‎водой.‏ ‎Я‏ ‎быстро. ‎

– Так‏ ‎приказа ‎не‏ ‎было. ‎Но ‎сейчас ‎будет, ‎–‏ ‎капитан‏ ‎знаком‏ ‎позвал ‎моего‏ ‎знакомого ‎смуглого‏ ‎солдата, ‎–‏ ‎Ногай,‏ ‎ты ‎за‏ ‎старшего. ‎Пойдешь ‎с ‎Котовым ‎и‏ ‎возьми ‎еще‏ ‎пару‏ ‎бойцов. ‎Принесите, ‎сколько‏ ‎сможете, ‎воды.

– Слушаюсь,‏ ‎– ‎Ногай ‎прихватил ‎меня‏ ‎за‏ ‎локоть ‎и‏ ‎сказал ‎мягким‏ ‎голосом, ‎– ‎Пошли ‎за ‎тарой,‏ ‎Немчик.

Выбрав‏ ‎место, ‎где‏ ‎можно ‎было‏ ‎подняться ‎по ‎насыпи ‎на ‎вершину‏ ‎укрепления,‏ ‎мы‏ ‎вдвоем ‎с‏ ‎Ногаем ‎медленно‏ ‎ползли ‎по‏ ‎валу,‏ ‎подбираясь ‎все‏ ‎ближе ‎к ‎окопу ‎немцев ‎на‏ ‎его ‎гребне.‏ ‎Немец‏ ‎за ‎пулеметом ‎курил,‏ ‎держа ‎сигарету‏ ‎в ‎зажатой ‎ладошке, ‎чтобы‏ ‎было‏ ‎не ‎заметно.‏ ‎Но ‎я‏ ‎его ‎увидел ‎все ‎равно, ‎вернее‏ ‎сначала‏ ‎учуял ‎табачный‏ ‎дым. ‎Похоже,‏ ‎что ‎он ‎один ‎не ‎спал.‏ ‎Дождавшись‏ ‎когда‏ ‎очередная ‎осветительная‏ ‎ракета ‎потухнет‏ ‎в ‎небе,‏ ‎мы‏ ‎прыгнули ‎в‏ ‎окоп ‎и ‎ножами ‎отправили ‎к‏ ‎арийским ‎праотцам‏ ‎всех‏ ‎четверых ‎немцев, ‎которые‏ ‎были ‎там.‏ ‎Трое ‎из ‎них ‎так‏ ‎теперь‏ ‎и ‎не‏ ‎проснуться ‎никогда.‏ ‎Вскоре ‎к ‎нам ‎подтянулись ‎еще‏ ‎двое‏ ‎наших ‎бойцов‏ ‎с ‎ведрами‏ ‎и ‎котелками.

Ногай ‎повернул ‎пулемет ‎в‏ ‎сторону‏ ‎рва.‏ ‎– ‎Ээ.‏ ‎Быстро, ‎давайте‏ ‎за ‎водой.‏ ‎Я‏ ‎вас ‎отсюда‏ ‎прикрою, ‎– ‎зашептал ‎он ‎мне‏ ‎на ‎ухо‏ ‎низким‏ ‎голосом. ‎Мы ‎побежали‏ ‎к ‎воде.‏ ‎Я ‎зачерпнул ‎воды ‎ведром‏ ‎и‏ ‎осторожно ‎начал‏ ‎подниматься ‎обратно‏ ‎на ‎вал. ‎Бойцы ‎же, ‎видно‏ ‎давно‏ ‎страдающие ‎от‏ ‎жажды, ‎упали‏ ‎на ‎колени ‎и ‎начали ‎черпать‏ ‎воду‏ ‎ладонями‏ ‎и ‎жадно‏ ‎пить. ‎Кто-то‏ ‎из ‎них‏ ‎задел‏ ‎ногой ‎одно‏ ‎из ‎ведер, ‎оно ‎упав ‎покатилось‏ ‎с ‎громким‏ ‎металлическим‏ ‎звоном. ‎На ‎раздавшийся‏ ‎шум ‎немцы‏ ‎выпустили ‎две ‎осветительные ‎ракеты‏ ‎и‏ ‎стало ‎довольно‏ ‎светло. ‎По‏ ‎крайней ‎мере ‎достаточно ‎светло, ‎чтобы‏ ‎немецкий‏ ‎пулеметчик ‎разглядел‏ ‎нас ‎и‏ ‎дал ‎длинную ‎очередь. ‎Один ‎боец‏ ‎сразу‏ ‎же‏ ‎уткнулся ‎в‏ ‎воду ‎головой,‏ ‎пуская ‎красные‏ ‎пузыри,‏ ‎а ‎второй‏ ‎зажимая ‎пробитый ‎котелок ‎с ‎водой,‏ ‎попытался ‎убежать,‏ ‎прихрамывая‏ ‎на ‎раненую ‎ногу.‏ ‎Я ‎выстрелил‏ ‎один ‎раз ‎в ‎сторону‏ ‎врагов‏ ‎из ‎захваченной‏ ‎в ‎окопе‏ ‎винтовки ‎с ‎одной ‎руки ‎и‏ ‎побежал‏ ‎петляя ‎с‏ ‎полным ‎ведром,‏ ‎расплескивая ‎воду.

Ногай ‎немедленно ‎открыл ‎огонь‏ ‎сверху‏ ‎и‏ ‎подавил ‎фашистский‏ ‎пулемет ‎и‏ ‎продолжал ‎прикрывать‏ ‎нас‏ ‎короткими ‎очередями‏ ‎пока ‎мы ‎подымались ‎на ‎вал.‏ ‎Перекинув ‎винтовку‏ ‎за‏ ‎спину, ‎я ‎перехватил‏ ‎котелок ‎с‏ ‎водой ‎у ‎второго ‎бойца‏ ‎и‏ ‎быстро ‎пересек‏ ‎гребень ‎вала.‏ ‎За ‎мной ‎не ‎отставая ‎хромал‏ ‎раненый‏ ‎боец, ‎а‏ ‎за ‎нами‏ ‎стреляя ‎из ‎немецкого ‎пулемета, ‎шел‏ ‎задом‏ ‎Ногай.‏ ‎Он ‎не‏ ‎спешил ‎и‏ ‎был ‎спокоен,‏ ‎как‏ ‎будто ‎был‏ ‎сделан ‎из ‎стали.

Наконец, ‎после ‎долгого‏ ‎бега, ‎мы‏ ‎отдышались‏ ‎в ‎темной ‎галереи.‏ ‎Слили ‎всю‏ ‎воду ‎в ‎ведро. ‎Получилось‏ ‎чуть‏ ‎больше ‎половины‏ ‎ведра. ‎Один‏ ‎боец ‎погиб, ‎второй ‎ранен. ‎Дорого‏ ‎же‏ ‎нам ‎досталась,‏ ‎пахнущая ‎тиной,‏ ‎водичка.

Добрались ‎до ‎своих ‎и ‎были‏ ‎отпущены‏ ‎капитаном‏ ‎спать. ‎Проснулся‏ ‎я ‎лишь‏ ‎утром ‎от‏ ‎громких‏ ‎слов ‎из‏ ‎немецкого ‎громкоговорителя: ‎– ‎Русские ‎солдаты‏ ‎вы ‎окружены.‏ ‎Сопротивление‏ ‎бессмысленно. ‎Сдавайтесь. ‎Сильный‏ ‎иностранный ‎акцент‏ ‎резал ‎слух ‎и ‎заставлял‏ ‎сомневаться‏ ‎в ‎правдивости‏ ‎слов. ‎Появился‏ ‎Ногай, ‎свежий ‎будто ‎всю ‎ночь‏ ‎спал‏ ‎в ‎своей‏ ‎кровати ‎и‏ ‎в ‎неизменном ‎элегантном ‎платке ‎на‏ ‎шее.‏ ‎Вместо‏ ‎пожеланий ‎доброго‏ ‎утра ‎он‏ ‎затараторил: ‎–‏ ‎Ээ.‏ ‎Проснулся ‎Немчик.‏ ‎Твои ‎уже ‎как ‎пару ‎часов‏ ‎свою ‎шарманку‏ ‎крутят.‏ ‎Да, ‎и ‎тебя‏ ‎наш ‎командир‏ ‎ждет. ‎Я ‎видел ‎Ногая‏ ‎сегодня‏ ‎ночью ‎в‏ ‎бою ‎и‏ ‎решил ‎пропустить ‎сквозь ‎ушей ‎его‏ ‎подколы.‏ ‎Взял ‎в‏ ‎руки ‎винтовку,‏ ‎захваченную ‎вчера ‎и ‎пошел ‎к‏ ‎командиру.

– Здравствуй‏ ‎Котов,‏ ‎– ‎поприветствовал‏ ‎меня ‎капитан,‏ ‎– ‎Садись,‏ ‎поешь.‏ ‎Чем ‎богаты.‏ ‎И ‎придвинул ‎большой ‎кусок ‎жареного‏ ‎мяса ‎на‏ ‎штыке‏ ‎Мосинки.

 – Это ‎что ‎немец?‏ ‎– ‎дрогнувшим‏ ‎голосом, ‎спросил ‎я. ‎

Капитан‏ ‎согнулся‏ ‎пополам ‎от‏ ‎смеха. ‎–‏ ‎Ну ‎Котов, ‎ну ‎рассмешил, ‎–‏ ‎смеясь‏ ‎и ‎вытирая‏ ‎слезы ‎сказал‏ ‎командир, ‎– ‎конина ‎это. ‎Сколько‏ ‎их‏ ‎убитых‏ ‎валяется ‎тут‏ ‎рядом. ‎Пока‏ ‎еще ‎свежее‏ ‎едим.‏ ‎

Почувствовав ‎приступ‏ ‎страшного ‎голода ‎я ‎впился ‎зубами‏ ‎в ‎жесткое‏ ‎мясо.‏ ‎Молодой ‎организм ‎восстанавливался‏ ‎и ‎требовал‏ ‎калорий. ‎Лошадь ‎второй ‎раз‏ ‎за‏ ‎сутки ‎спасала‏ ‎мою ‎жизнь.‏ ‎

Пока ‎я ‎ел, ‎капитан ‎начал‏ ‎рассказывать:‏ ‎– ‎Для‏ ‎тебя ‎и‏ ‎Ногая ‎будет ‎особое ‎задание. ‎Пойдете‏ ‎в‏ ‎восточный‏ ‎форт. ‎Его‏ ‎внешнее ‎укрепление‏ ‎начинается ‎тут‏ ‎совсем‏ ‎рядом, ‎метров‏ ‎через ‎сто. ‎Найдете ‎наших. ‎По‏ ‎моим ‎данным‏ ‎там‏ ‎командует ‎майор ‎Гавриилов.‏ ‎Надо ‎согласовать‏ ‎прорыв ‎сегодня ‎ночью. ‎Потом,‏ ‎если‏ ‎сможете, ‎дойдете‏ ‎до ‎цитадели.‏ ‎С ‎той ‎стороны ‎постоянно ‎слышны‏ ‎выстрелы,‏ ‎значит ‎там,‏ ‎скорее ‎всего‏ ‎сосредоточены ‎значительные ‎силы ‎наших. ‎Предупредите‏ ‎о‏ ‎нашем‏ ‎прорыве ‎и‏ ‎их. ‎Объясните‏ ‎ситуацию. ‎Воды‏ ‎и‏ ‎еды ‎нет,‏ ‎патронов ‎тоже ‎мало. ‎Пока ‎есть‏ ‎конина. ‎Но‏ ‎ее‏ ‎хватит ‎только ‎на‏ ‎несколько ‎дней.‏ ‎Надо ‎прорываться ‎к ‎своим,‏ ‎пока‏ ‎не ‎поздно.‏ ‎Пока ‎еще‏ ‎есть ‎силы ‎держать ‎винтовку. ‎В‏ ‎любом‏ ‎случае ‎сегодня‏ ‎в ‎два‏ ‎часа ‎ночи ‎наш ‎отряд ‎пойдет‏ ‎на‏ ‎прорыв.

Потом‏ ‎он ‎сделал‏ ‎паузу ‎и‏ ‎подмигнув ‎мне‏ ‎добавил:‏ ‎– ‎Да‏ ‎в ‎форте ‎и ‎цитадели ‎как‏ ‎раз ‎сможешь‏ ‎узнать‏ ‎побольше ‎о ‎судьбе‏ ‎медсестер ‎и‏ ‎госпитале.

 – А ‎как ‎же ‎раненые‏ ‎товарищ‏ ‎командир? ‎–‏ ‎спросил ‎я,‏ ‎не ‎поддавшись ‎на ‎провокацию ‎и‏ ‎переводя‏ ‎разговор ‎на‏ ‎другую ‎тему.

– Все‏ ‎кто ‎может ‎держать ‎оружие ‎и‏ ‎передвигаться‏ ‎самостоятельно‏ ‎уходят ‎с‏ ‎нами. ‎Остальные‏ ‎и ‎так‏ ‎умрут‏ ‎без ‎лекарств‏ ‎и ‎медпомощи, ‎это ‎только ‎дело‏ ‎времени, ‎–‏ ‎понизил‏ ‎голос ‎капитан, ‎–‏ ‎Мы ‎не‏ ‎можем ‎все ‎погибнуть. ‎Мы‏ ‎должны‏ ‎сражаться ‎за‏ ‎нашу ‎Родину.‏ ‎Слышишь ‎солдат, ‎должны ‎сражаться, ‎ради‏ ‎этого‏ ‎нам ‎придется‏ ‎оставить ‎тяжелораненых.‏ ‎Надеюсь, ‎что ‎немцы ‎не ‎тронут‏ ‎наших‏ ‎раненых.‏ ‎Ну ‎не‏ ‎звери ‎же‏ ‎ведь ‎они.

«Ну‏ ‎да‏ ‎не ‎звери»,‏ ‎– ‎подумал ‎я ‎и ‎вспомнил‏ ‎расправу ‎немцев‏ ‎над‏ ‎ранеными ‎пограничниками ‎на‏ ‎заставе.

– В ‎любом‏ ‎случае ‎мы ‎должны ‎идти‏ ‎на‏ ‎жертвы, ‎ради‏ ‎нашей ‎общей‏ ‎победы,– ‎он ‎внезапно ‎мне ‎подмигнул,‏ ‎–‏ ‎Сейчас ‎как‏ ‎раз ‎подходящее‏ ‎время, ‎чтобы ‎выйти, ‎пока ‎немцы‏ ‎не‏ ‎стреляют.‏ ‎Пойдете ‎под‏ ‎прикрытием, ‎пока‏ ‎трусы ‎и‏ ‎паникеры‏ ‎сдаются.

Мы ‎подошли‏ ‎к ‎стене ‎каземата ‎и ‎выглянули‏ ‎через ‎разрушенную‏ ‎амбразуру.‏ ‎По ‎полю ‎в‏ ‎направлении ‎Северных‏ ‎ворот ‎двигались ‎люди ‎в‏ ‎советской‏ ‎форме. ‎Да‏ ‎именно ‎просто‏ ‎люди, ‎на ‎военных ‎они ‎уже‏ ‎не‏ ‎походили. ‎Кто-то‏ ‎нес ‎черенок‏ ‎от ‎лопаты ‎с ‎бело-грязной ‎тряпкой.‏ ‎Они‏ ‎сдавались‏ ‎в ‎плен.‏ ‎Воевать ‎они‏ ‎больше ‎не‏ ‎хотели.‏ ‎Некоторые ‎были‏ ‎ранены, ‎но ‎было ‎много ‎и‏ ‎здоровых ‎на‏ ‎вид‏ ‎солдат. ‎– ‎Пора,‏ ‎– ‎сказал‏ ‎капитан ‎и ‎крепко ‎пожал‏ ‎мне‏ ‎и ‎Ногаю‏ ‎руки ‎на‏ ‎прощанье. ‎Все ‎складывалось ‎для ‎меня‏ ‎крайне‏ ‎удачно, ‎я‏ ‎потихоньку ‎двигался‏ ‎к ‎Госпитальному ‎острову ‎и ‎если‏ ‎я‏ ‎попаду‏ ‎в ‎цитадель,‏ ‎то ‎оттуда‏ ‎рукой ‎подать‏ ‎до‏ ‎госпиталя. ‎А‏ ‎в ‎цитадели ‎можно ‎и ‎потеряться‏ ‎под ‎шумок.

Мы‏ ‎вышли‏ ‎из-за ‎стены ‎крепости.‏ ‎И ‎перешагивая‏ ‎через ‎трупы ‎людей ‎и‏ ‎лошадей,‏ ‎начали ‎двигаться‏ ‎навстречу ‎потоку‏ ‎сдающихся. ‎Немцы ‎не ‎стреляли. ‎Движущаяся‏ ‎толпа‏ ‎смотрела ‎на‏ ‎нас ‎с‏ ‎удивлением ‎и ‎неприязнью.

– Ти ‎куди? ‎–‏ ‎услышал‏ ‎я‏ ‎от ‎солдата‏ ‎с ‎пилоткой‏ ‎одетой ‎поперек‏ ‎головы.

 – Так‏ ‎це ‎москаль‏ ‎з ‎татарином ‎до ‎Москви ‎йдуть,‏ ‎– ‎попытался‏ ‎пошутить‏ ‎второй. ‎– ‎Все‏ ‎закинчилася ‎ваша‏ ‎влада, ‎– ‎и ‎он‏ ‎вынул‏ ‎финку ‎из‏ ‎рукава, ‎как‏ ‎фокусник ‎кролика ‎из ‎шляпы.

 Я ‎ускорил‏ ‎шаг‏ ‎и ‎сделал‏ ‎вид ‎что‏ ‎не ‎слышал ‎ничего, ‎но ‎сам‏ ‎зорко‏ ‎следил‏ ‎за ‎развитием‏ ‎ситуации. ‎Ногай‏ ‎округлил ‎глаза‏ ‎и‏ ‎махая ‎руками‏ ‎как ‎птица, ‎что–то ‎запел ‎на‏ ‎своем ‎языке.

 – Та‏ ‎вони‏ ‎мабуть ‎контужены. ‎Пишли‏ ‎Микола, ‎–‏ ‎задергал ‎за ‎рукав ‎первый‏ ‎своего‏ ‎приятеля.

«Сам ‎ты‏ ‎контуженый, ‎контра.‏ ‎С ‎предателями ‎мне ‎разговаривать ‎не‏ ‎о‏ ‎чем», ‎–‏ ‎подумал ‎я.‏ ‎Винтовку ‎пришлось ‎оставить ‎в ‎каземате,‏ ‎чтобы‏ ‎не‏ ‎привлекать ‎внимания‏ ‎немцев. ‎У‏ ‎меня ‎был‏ ‎нож‏ ‎в ‎голенище‏ ‎сапога, ‎а ‎у ‎Ногая ‎пистолет‏ ‎ТТ, ‎который,‏ ‎как‏ ‎я ‎случайно ‎увидел,‏ ‎капитан ‎сунул‏ ‎Ногаю ‎в ‎руку ‎перед‏ ‎самым‏ ‎отходом ‎из‏ ‎казематов ‎и‏ ‎что-то ‎шепнул ‎ему ‎на ‎ухо.‏ ‎Вальтер,‏ ‎который ‎у‏ ‎меня ‎был‏ ‎раньше ‎пропал, ‎похоже, ‎что ‎он‏ ‎выпал‏ ‎из‏ ‎кармана ‎при‏ ‎падении ‎с‏ ‎вала. ‎Можно‏ ‎было‏ ‎порешить ‎этих‏ ‎явных ‎будущих ‎пособников ‎гитлеровцев, ‎но‏ ‎срывать ‎задание‏ ‎из-за‏ ‎предателей ‎я ‎не‏ ‎имел ‎права.‏ ‎Ногай ‎перестал ‎петь ‎и,‏ ‎подмигнув‏ ‎мне, ‎улыбнулся‏ ‎легкой ‎безмятежной‏ ‎улыбкой. ‎Настроение ‎сразу ‎улучшилось, ‎и‏ ‎идти‏ ‎стало ‎легче.

Через‏ ‎пару ‎минут‏ ‎мы ‎начали ‎взбираться ‎на ‎вал‏ ‎с‏ ‎внешней‏ ‎стороны ‎форта.‏ ‎Двигались ‎мы‏ ‎достаточно ‎быстро.‏ ‎Высокой‏ ‎травы ‎особо‏ ‎не ‎было. ‎Лошадки, ‎которых ‎в‏ ‎крепости ‎до‏ ‎войны‏ ‎было ‎очень ‎много,‏ ‎подъели ‎траву‏ ‎начисто. ‎Только ‎приходилось ‎обходить‏ ‎разнокалиберные‏ ‎воронки, ‎да‏ ‎и ‎уже‏ ‎редко ‎встречающиеся ‎трупы ‎наших ‎солдат.‏ ‎Проходя‏ ‎мимо ‎одного‏ ‎из ‎них,‏ ‎я ‎вдруг ‎увидел ‎пузатую ‎флягу‏ ‎у‏ ‎него‏ ‎на ‎ремне.‏ ‎Пересохшее ‎горло‏ ‎требовало ‎воды‏ ‎и‏ ‎я ‎уже‏ ‎собирался ‎снять ‎ее, ‎как ‎меня‏ ‎опередил ‎Ногай.‏ ‎С‏ ‎криком: ‎– ‎Ээ‏ ‎чего ‎я‏ ‎нашел! ‎– ‎он ‎быстро‏ ‎схватил‏ ‎флягу ‎и‏ ‎отстегнул ‎ее‏ ‎от ‎пояса ‎бойца. ‎Спорить ‎о‏ ‎том‏ ‎кто ‎ее‏ ‎первым ‎увидел‏ ‎было ‎бесполезно, ‎поэтому ‎я ‎просто‏ ‎решил‏ ‎подождать,‏ ‎когда ‎он‏ ‎великодушно ‎мне‏ ‎предложит ‎выпить.‏ ‎

Ногай,‏ ‎открутив ‎крышку,‏ ‎понюхал ‎содержимое ‎и ‎резко ‎сморщившись,‏ ‎сказал:– ‎Спирт.‏ ‎Может‏ ‎пригодиться. ‎Да.

Я ‎не‏ ‎был ‎трезвенником,‏ ‎но ‎мне ‎нужна ‎была‏ ‎вода‏ ‎и ‎находка‏ ‎фляги ‎спирта‏ ‎совсем ‎меня ‎не ‎обрадовала. ‎Раздумывая‏ ‎где‏ ‎же ‎раздобыть‏ ‎воды, ‎я‏ ‎и ‎не ‎заметил, ‎как ‎вал‏ ‎вдруг‏ ‎резко‏ ‎закончился ‎отвесной‏ ‎стеной, ‎и‏ ‎я ‎чуть‏ ‎было‏ ‎не ‎свалился‏ ‎с ‎четырехметровой ‎высоты, ‎но ‎мой‏ ‎напарник ‎успел‏ ‎схватить‏ ‎меня, ‎в ‎последний‏ ‎момент, ‎за‏ ‎рукав. ‎Я ‎глянул ‎вниз,‏ ‎нет,‏ ‎слишком ‎высоко‏ ‎прыгать. ‎В‏ ‎этот ‎раз ‎может ‎и ‎не‏ ‎повезти.

Форт‏ ‎представлял ‎собой‏ ‎два ‎вала‏ ‎с ‎двухэтажными ‎крепостными ‎сооружениями ‎внутри,‏ ‎одноэтажными‏ ‎снаружи‏ ‎и ‎был‏ ‎похож ‎на‏ ‎двойную ‎подкову‏ ‎по‏ ‎форме, ‎с‏ ‎внутренним ‎коридором ‎между ‎ними. ‎Со‏ ‎стороны ‎внешнего‏ ‎вала‏ ‎крепости ‎он ‎напоминал‏ ‎просто ‎холм‏ ‎поросший ‎травой, ‎несколько ‎поваленных‏ ‎взрывами‏ ‎деревьев ‎дополняли‏ ‎редкую ‎растительность.

Мы‏ ‎прошли ‎пригибаясь ‎дальше, ‎где ‎начинался‏ ‎более‏ ‎пологий ‎спуск.‏ ‎Восточный ‎форт‏ ‎выглядел ‎безлюдным ‎и ‎покинутым. ‎«Где‏ ‎все?‏ ‎Неужели‏ ‎сдались?» ‎—‏ ‎подумал ‎я,‏ ‎почему-то ‎с‏ ‎болью‏ ‎в ‎сердце.

Читать: 13+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 4. Взорвать нельзя помиловать.

Быстро ‎доехав‏ ‎до ‎моста, ‎который ‎бдительно ‎охранял‏ ‎еще ‎с‏ ‎утра,‏ ‎я ‎с ‎удивлением‏ ‎обнаружил, ‎что‏ ‎наши ‎его ‎не ‎взорвали.‏ ‎Старый‏ ‎мост ‎содрогался‏ ‎всем ‎своим‏ ‎исполинским ‎железным ‎телом ‎от ‎огромного‏ ‎количества‏ ‎одновременно ‎передвигающейся‏ ‎по ‎нему‏ ‎вражеской ‎техники.

Танки, ‎бронетранспортеры, ‎тяжелая ‎артиллерия,‏ ‎грузовики‏ ‎с‏ ‎солдатами ‎и‏ ‎какими-то ‎ящиками,‏ ‎все ‎это‏ ‎переползало‏ ‎через ‎Буг,‏ ‎и ‎двигалась ‎дальше ‎на ‎восток.‏ ‎Будто ‎гигантское,‏ ‎извивающееся,‏ ‎светящееся ‎в ‎темноте‏ ‎щупальце ‎фашистского‏ ‎спрута ‎мертвой ‎хваткой ‎вцепилось‏ ‎в‏ ‎нашу ‎землю‏ ‎и ‎тянулось‏ ‎дальше.

У ‎меня ‎возникло ‎какое-то ‎мерзкое‏ ‎чувство,‏ ‎что ‎это‏ ‎все ‎из-за‏ ‎меня. ‎Что ‎это ‎я ‎не‏ ‎выполнил‏ ‎приказ,‏ ‎сбежал ‎с‏ ‎поста ‎и‏ ‎теперь ‎виноват‏ ‎в‏ ‎том, ‎что‏ ‎фашисты ‎переправляют ‎свои ‎силы ‎на‏ ‎наш ‎берег.‏ ‎А‏ ‎еще ‎я ‎хотел‏ ‎доказать ‎самому‏ ‎себе, ‎что ‎не ‎трус.‏ ‎А‏ ‎для ‎этого‏ ‎мне ‎нужно‏ ‎было ‎дело ‎посерьезнее ‎и ‎желательно‏ ‎со‏ ‎спецэффектами. ‎Взрыв‏ ‎моста, ‎как‏ ‎нельзя ‎лучше ‎подходил ‎для ‎этого.‏ ‎Сильное‏ ‎желание‏ ‎взорвать ‎этот‏ ‎чертов ‎мост,‏ ‎оторвать ‎это‏ ‎мерзкое‏ ‎щупальце ‎овладело‏ ‎мной. ‎На ‎какое-то ‎время ‎я‏ ‎забыл ‎даже‏ ‎про‏ ‎Нюру. ‎Я ‎знал,‏ ‎что ‎мост‏ ‎заминирован. ‎Под ‎второй ‎пролет‏ ‎моста‏ ‎было ‎заложено‏ ‎пара ‎тонн‏ ‎тротиловых ‎шашек ‎и ‎электрический ‎кабель‏ ‎шел‏ ‎в ‎приграничный‏ ‎дот ‎к‏ ‎подрывной ‎машинке. ‎Оставалось ‎только ‎вдавить‏ ‎ручку‏ ‎машинки‏ ‎вниз ‎и‏ ‎отрубить ‎фашистскому‏ ‎спруту ‎щупальце.

И‏ ‎я,‏ ‎сжав ‎зубы‏ ‎до ‎боли, ‎решил ‎выполнить ‎приказ‏ ‎по ‎подрыву‏ ‎моста.‏ ‎Остановил ‎мотоцикл ‎внедалеке‏ ‎от ‎дота‏ ‎рядом ‎с ‎кустами ‎и‏ ‎тихонько‏ ‎подобрался ‎к‏ ‎нему. ‎Темнело.‏ ‎Дот ‎никто ‎не ‎охранял. ‎Я‏ ‎бесшумно‏ ‎прокрался ‎внутрь.‏ ‎Ничего ‎не‏ ‎было ‎видно. ‎Наконец ‎мои ‎глаза‏ ‎привыкли‏ ‎к‏ ‎темноте, ‎и‏ ‎я ‎смог‏ ‎двигаться.

На ‎первом‏ ‎ярусе‏ ‎было ‎пусто.‏ ‎На ‎втором ‎я ‎наткнулся ‎на‏ ‎чье-то ‎тело.‏ ‎Скользнув‏ ‎руками, ‎по ‎его‏ ‎карманам ‎гимнастерки,‏ ‎нащупал ‎зажигалку. ‎Осветив ‎ей‏ ‎помещение,‏ ‎я ‎увидел‏ ‎в ‎колеблющемся‏ ‎свете, ‎что ‎передо ‎мной ‎один‏ ‎из‏ ‎знакомых ‎мне‏ ‎пограничников. ‎Его‏ ‎лицо ‎было ‎спокойно ‎и ‎умиротворено.‏ ‎Казалось,‏ ‎что‏ ‎он ‎спал,‏ ‎только ‎его‏ ‎рука ‎все‏ ‎еще‏ ‎сжимала ‎пулеметную‏ ‎ленту, ‎а ‎лицо ‎и ‎форма‏ ‎были ‎в‏ ‎черной‏ ‎саже. ‎Судя ‎по‏ ‎отколотым ‎кускам‏ ‎бетона ‎с ‎одной ‎из‏ ‎закопченных‏ ‎стен ‎и‏ ‎мелким ‎металлическим‏ ‎осколкам, ‎лежащим ‎на ‎бетонном ‎полу‏ ‎вокруг,‏ ‎внутрь ‎дота‏ ‎залетел ‎вражеский‏ ‎снаряд.

Я ‎огляделся, ‎нигде ‎не ‎было‏ ‎видно‏ ‎ни‏ ‎подрывной ‎машинки,‏ ‎ни ‎кабеля.‏ ‎Снова ‎спустился‏ ‎на‏ ‎первый ‎ярус,‏ ‎и ‎наконец ‎заметил ‎кусок ‎черного‏ ‎провода. ‎Приподняв‏ ‎его,‏ ‎я ‎понял, ‎что‏ ‎он ‎уходит‏ ‎за ‎зеленые ‎ящики. ‎И‏ ‎они,‏ ‎судя ‎по‏ ‎тяжести, ‎были‏ ‎не ‎пусты. ‎Быстро ‎вскрыв ‎его,‏ ‎увидел‏ ‎блестящие ‎патроны,‏ ‎вероятно ‎для‏ ‎пулемета. ‎Мне ‎столько ‎не ‎надо‏ ‎было,‏ ‎тем‏ ‎более ‎что‏ ‎я ‎уже‏ ‎был ‎вооружен‏ ‎немецким‏ ‎автоматом. ‎Отодвинув‏ ‎несколько ‎ящиков ‎от ‎стены, ‎я‏ ‎все-таки ‎наконец‏ ‎обнаружил‏ ‎машинку ‎для ‎подрыва‏ ‎в ‎небольшом‏ ‎углублении. ‎И ‎зачем ‎было‏ ‎так‏ ‎далеко ‎ее‏ ‎прятать, ‎хотя‏ ‎может ‎опасались, ‎как ‎бы ‎кто‏ ‎сдуру‏ ‎не ‎взорвал‏ ‎мост ‎в‏ ‎мирное ‎время.

– Ну ‎что ‎граждане ‎фашисты,‏ ‎готовьтесь‏ ‎к‏ ‎праздничному ‎салюту‏ ‎в ‎честь‏ ‎дня ‎освобождения‏ ‎Бастилии,‏ ‎– ‎произнес‏ ‎я, ‎еле ‎сдерживая ‎нетерпение ‎и‏ ‎разглядывая ‎машинку‏ ‎при‏ ‎свете ‎зажигалки. ‎Быстро‏ ‎изучив ‎шильдик‏ ‎с ‎инструкцией ‎по ‎подрыву‏ ‎на‏ ‎крышке ‎прибора,‏ ‎всунул ‎ключ‏ ‎в ‎отверстие ‎с ‎надписью ‎«взрыв»‏ ‎и‏ ‎повернул ‎его‏ ‎по ‎часовой‏ ‎стрелки ‎до ‎отказа. ‎Внутри ‎что-то‏ ‎щелкнуло,‏ ‎но‏ ‎взрыва ‎не‏ ‎последовало. ‎Потом‏ ‎повернул ‎еще‏ ‎раз.‏ ‎И ‎снова‏ ‎ничего.

«Кривые ‎руки? ‎Машинка ‎неисправна? ‎Фашисты‏ ‎перегрызли ‎кабель?»‏ ‎–‏ ‎вариантов ‎в ‎моей‏ ‎голове ‎было‏ ‎много. ‎Но ‎как ‎проверить‏ ‎и‏ ‎исправить ‎проблему?‏ ‎Мост ‎очень‏ ‎сильно ‎охранялся. ‎Проникнуть ‎за ‎периметр‏ ‎охраны‏ ‎было ‎сложно.‏ ‎А ‎еще‏ ‎сложнее ‎попытаться ‎проверить ‎кабель ‎и‏ ‎подключение‏ ‎к‏ ‎тротиловым ‎шашкам‏ ‎под ‎мостом‏ ‎на ‎глазах‏ ‎у‏ ‎изумленных ‎фашистов.‏ ‎Я ‎даже ‎рассмеялся, ‎представив ‎их‏ ‎округлившиеся ‎глаза‏ ‎и‏ ‎вытянутые ‎небритые ‎арийские‏ ‎морды.

Насколько ‎я‏ ‎помнил ‎тротил ‎довольно ‎трудно‏ ‎взорвать,‏ ‎для ‎этого‏ ‎нужен ‎детонатор‏ ‎и ‎детонирующий ‎шнур. ‎Если ‎его‏ ‎поджечь,‏ ‎то ‎он‏ ‎сгорит, ‎но‏ ‎не ‎взорвется. ‎Детонатора ‎у ‎меня‏ ‎не‏ ‎было,‏ ‎как ‎и‏ ‎шнура, ‎но‏ ‎я ‎знал,‏ ‎где‏ ‎они ‎были.‏ ‎В ‎Брестской ‎крепости ‎на ‎складах.‏ ‎Возможно ‎там‏ ‎можно‏ ‎было ‎найти ‎и‏ ‎саперов, ‎чтобы‏ ‎потом ‎сюда ‎вернуться ‎с‏ ‎подмогой‏ ‎и ‎пустить‏ ‎этот ‎мост‏ ‎на ‎переплавку ‎вместе ‎с ‎вражеской‏ ‎техникой.‏ ‎И ‎самое‏ ‎главное, ‎я‏ ‎должен ‎найти ‎в ‎госпитале ‎крепости‏ ‎свою‏ ‎ненаглядную‏ ‎медсестричку ‎Нюру.‏ ‎«Как ‎она‏ ‎там? ‎Жива‏ ‎ли‏ ‎вообще?» ‎–‏ ‎я ‎попытался ‎отогнать ‎темные ‎мысли,‏ ‎которые ‎штурмовали‏ ‎мой‏ ‎мозг, ‎подальше.

Выйдя ‎из‏ ‎дота, ‎я‏ ‎решил ‎отлить ‎в ‎кустах.‏ ‎Струя‏ ‎брызнула ‎и‏ ‎замерла, ‎как‏ ‎будто ‎перекрыли ‎кранчик. ‎Под ‎кустом,‏ ‎сверкая‏ ‎ягодицами, ‎сидел‏ ‎немец. ‎–‏ ‎Гутен ‎абенд, ‎– ‎вежливо ‎поздоровался‏ ‎немец‏ ‎помахав‏ ‎газеткой. ‎–‏ ‎Гутен ‎Абенд,‏ ‎– ‎от‏ ‎неожиданности‏ ‎пробормотал ‎я.‏ ‎«Кому ‎добрый ‎вечер, ‎а ‎кому‏ ‎и ‎не‏ ‎очень»,–‏ ‎подумал ‎я. ‎Отвернулся‏ ‎и ‎собрав‏ ‎волю ‎в ‎кулак ‎закончил‏ ‎начатое‏ ‎дело ‎по‏ ‎поливу ‎куста‏ ‎сирени ‎жидкими ‎удобрениями. ‎Немец ‎неторопливо‏ ‎натянул‏ ‎штаны ‎и‏ ‎вразвалочку ‎подошел‏ ‎ко ‎мне. ‎Потом ‎фашист, ‎вальяжно‏ ‎положив‏ ‎свою‏ ‎немытую ‎руку‏ ‎мне ‎на‏ ‎плечо, ‎что-то‏ ‎по-дружески‏ ‎спросил.

Поморщившись ‎от‏ ‎брезгливости, ‎я, ‎ударом ‎локтя ‎в‏ ‎челюсть ‎слева,‏ ‎вырубил‏ ‎его ‎и ‎затащил‏ ‎бесчувственного ‎немецкого‏ ‎засранца ‎в ‎дот. ‎Для‏ ‎бойца‏ ‎служившего ‎второй‏ ‎год ‎в‏ ‎войсках ‎НКВД, ‎связать ‎ремнями ‎ему‏ ‎ноги‏ ‎и ‎руки‏ ‎было ‎минутным‏ ‎делом. ‎Немец ‎приоткрыл ‎глаза ‎и‏ ‎застонал.‏ ‎Я‏ ‎приложил ‎палец‏ ‎к ‎его‏ ‎рту, ‎а‏ ‎острие‏ ‎ножа ‎прислонил‏ ‎к ‎хорошо ‎выбритому ‎горлу. ‎Немец‏ ‎заморгал ‎глазами‏ ‎и‏ ‎кивнул, ‎что ‎понял,‏ ‎что ‎кричать‏ ‎себе ‎дороже ‎выйдет.

Дальше ‎снова‏ ‎пришлось‏ ‎вспоминать ‎немецкий‏ ‎язык, ‎который‏ ‎я ‎уже ‎начинал ‎понемногу ‎ненавидеть‏ ‎вместе‏ ‎с ‎его‏ ‎носителями, ‎и‏ ‎приступил ‎к ‎допросу ‎пленного. ‎Но,‏ ‎то‏ ‎ли‏ ‎у ‎фашиста‏ ‎плохо ‎слушалась‏ ‎сломанная ‎челюсть,‏ ‎то‏ ‎ли ‎я‏ ‎переоценил ‎свои ‎познания ‎в ‎языке‏ ‎Гёте, ‎но‏ ‎я‏ ‎почти ‎ничего ‎не‏ ‎понимал, ‎что‏ ‎он ‎там ‎шпрехал. ‎Немцу‏ ‎пришлось‏ ‎повторять ‎мне‏ ‎ответы ‎по‏ ‎несколько ‎раз ‎и ‎медленно. ‎По‏ ‎словам‏ ‎пленника, ‎Брест‏ ‎был ‎ими‏ ‎взят, ‎и ‎только ‎в ‎районе‏ ‎железнодорожного‏ ‎вокзала‏ ‎еще ‎был‏ ‎очаг ‎сопротивления‏ ‎русских. ‎Брестская‏ ‎крепость‏ ‎сопротивлялась, ‎но‏ ‎была ‎полностью ‎окружена. ‎Мост ‎немцы‏ ‎разминировали ‎еще‏ ‎утром‏ ‎и ‎взрывчатку ‎вывезли‏ ‎на ‎польскую‏ ‎территорию.

Так ‎вот ‎почему ‎подрывная‏ ‎машинка‏ ‎не ‎сработала,‏ ‎а ‎я‏ ‎то ‎надеялся, ‎что ‎немцы ‎не‏ ‎знают,‏ ‎что ‎мост‏ ‎заминирован. ‎Потом‏ ‎фашист ‎пообещал ‎сохранить ‎мне ‎жизнь,‏ ‎вкусную‏ ‎баланду‏ ‎и ‎хорошее‏ ‎место ‎в‏ ‎лагере ‎для‏ ‎военнопленных,‏ ‎если ‎я‏ ‎сдамся. ‎Вспомнив, ‎как ‎немцы ‎расправились‏ ‎с ‎нашими‏ ‎ранеными‏ ‎пограничками ‎на ‎заставе,‏ ‎я ‎ответил‏ ‎ему ‎вторым ‎сильным ‎ударом‏ ‎в‏ ‎челюсть ‎кулаком,‏ ‎теперь ‎уже‏ ‎справа. ‎Он ‎снова ‎потерял ‎сознание,‏ ‎но‏ ‎теперь ‎свернутая‏ ‎челюсть ‎фашиста‏ ‎заняла ‎в ‎свое ‎обычное ‎положение.‏ ‎Решив,‏ ‎что‏ ‎допрос ‎закончился‏ ‎и ‎что‏ ‎свободный ‎рот‏ ‎пленнику‏ ‎больше ‎не‏ ‎нужен, ‎я ‎набил ‎ему ‎туда‏ ‎оставшийся ‎от‏ ‎его‏ ‎гигиенических ‎процедур ‎кусок‏ ‎газеты. ‎Безоружного‏ ‎немца ‎убивать ‎было ‎противно‏ ‎и‏ ‎не ‎достойно‏ ‎звания ‎рядового‏ ‎Красной ‎армии, ‎поэтому ‎просто ‎пнул‏ ‎напоследок‏ ‎фрица ‎ногой‏ ‎и ‎пошел‏ ‎на ‎выход. ‎Мост ‎взорвать ‎уже‏ ‎было‏ ‎не‏ ‎в ‎моих‏ ‎силах, ‎но‏ ‎по ‎крайней‏ ‎мере‏ ‎я ‎попытался‏ ‎выполнить ‎приказ. ‎С ‎чистой ‎совестью‏ ‎я ‎завел‏ ‎трофейный‏ ‎мотоцикл ‎и ‎через‏ ‎несколько ‎минут‏ ‎пристроился ‎к ‎немецкой ‎колонне.‏ ‎Прицепившись‏ ‎к ‎затентованному‏ ‎грузовику ‎проехал‏ ‎до ‎поворота ‎направо, ‎свернул ‎в‏ ‎сторону‏ ‎Брестской ‎крепости‏ ‎и ‎доехал‏ ‎до ‎моста ‎с ‎четырьмя ‎арками‏ ‎внизу.‏ ‎Это‏ ‎были ‎Северные‏ ‎ворота ‎и‏ ‎они, ‎как‏ ‎и‏ ‎мост ‎охранялись.‏ ‎Два ‎пулемета ‎МГ-34 ‎и ‎тяжелая‏ ‎противотанковая ‎пушка‏ ‎были‏ ‎установлены ‎рядом ‎с‏ ‎мостом ‎и‏ ‎простреливали ‎вход ‎в ‎крепость.

Обслуга‏ ‎орудия‏ ‎и ‎пулеметчик‏ ‎не ‎обратили‏ ‎на ‎меня ‎никого ‎внимания. ‎Кто-то‏ ‎из‏ ‎солдат ‎курил,‏ ‎другие ‎спали.‏ ‎Я ‎переехал ‎мост ‎и, ‎убедившись‏ ‎что‏ ‎все‏ ‎меня ‎принимают‏ ‎за ‎своего,‏ ‎осмелел ‎и‏ ‎прихватив‏ ‎пулемет ‎и‏ ‎ранец, ‎да ‎несколько ‎коробов ‎с‏ ‎патронами ‎начал‏ ‎двигаться‏ ‎наверх ‎влево, ‎на‏ ‎внешний ‎земляной‏ ‎вал ‎Кобринского ‎укрепления ‎Брестской‏ ‎крепости.

Я‏ ‎начал ‎вспоминать,‏ ‎что ‎я‏ ‎вообще ‎знаю ‎о ‎крепости. ‎Кажется‏ ‎она‏ ‎была ‎построенная‏ ‎в ‎середине‏ ‎прошлого ‎века ‎и ‎представляла ‎собой‏ ‎укрепления‏ ‎с‏ ‎двухметровыми ‎кирпичными‏ ‎стенами ‎обнесенных‏ ‎земляным ‎валом‏ ‎с‏ ‎внешней ‎стороны.‏ ‎В ‎них ‎находилось ‎множество ‎казематов,‏ ‎где ‎можно‏ ‎было‏ ‎укрыться ‎на ‎время‏ ‎обстрела, ‎а‏ ‎сейчас ‎в ‎основном ‎они‏ ‎использовались‏ ‎как ‎склады‏ ‎или ‎конюшни.‏ ‎Звездообразная ‎линия ‎укреплений ‎располагалась ‎на‏ ‎трех‏ ‎островах ‎замыкаясь‏ ‎в ‎подобие‏ ‎круга, ‎разделяемые ‎крупной ‎рекой ‎Западный‏ ‎Буг‏ ‎и‏ ‎впадающей ‎в‏ ‎нее ‎рекой‏ ‎поменьше ‎Муховец.‏ ‎Все‏ ‎подходы ‎к‏ ‎крепости, ‎не ‎омываемые ‎реками ‎были‏ ‎отделены ‎от‏ ‎берега‏ ‎искусственно ‎вырытыми ‎водными‏ ‎каналами. ‎Три‏ ‎острова ‎прикрывали ‎собой ‎центральный,‏ ‎огибая‏ ‎его ‎и‏ ‎соединялись ‎с‏ ‎ним ‎подъемными ‎мостами. ‎На ‎нем‏ ‎располагалась‏ ‎цитадель ‎–‏ ‎внутренняя ‎крепость,‏ ‎образованная ‎кольцом ‎двухэтажных ‎казарм ‎рассчитанных‏ ‎на‏ ‎двенадцать‏ ‎тысяч ‎человек.‏ ‎Внутри ‎острова‏ ‎были ‎расположены‏ ‎штаб,‏ ‎клуб-бывшая ‎церковь‏ ‎и ‎столовая ‎командного ‎состава, ‎ближе‏ ‎к ‎границе‏ ‎находился‏ ‎Западный ‎остров ‎или‏ ‎Тереспольское ‎укрепление‏ ‎и ‎Волынское ‎укрепление ‎или‏ ‎Госпитальный‏ ‎остров, ‎куда‏ ‎мне ‎и‏ ‎надо ‎было ‎попасть, ‎чтобы ‎найти‏ ‎Нюру.‏ ‎На ‎сервере‏ ‎был ‎самый‏ ‎крупный ‎остров ‎Северный ‎или ‎Кобринские‏ ‎укрепления.‏ ‎Здесь‏ ‎были ‎два‏ ‎форта ‎Западный‏ ‎и ‎Восточный,‏ ‎тюрьма,‏ ‎склады ‎с‏ ‎амуницией ‎и ‎продовольствием ‎и ‎стадион,‏ ‎где ‎я‏ ‎сам‏ ‎иногда ‎разминался ‎с‏ ‎товарищами ‎играя‏ ‎в ‎футбол, ‎после ‎нудной‏ ‎боевой‏ ‎и ‎политической‏ ‎подготовки. ‎На‏ ‎этом ‎же ‎острове ‎были ‎построены‏ ‎обычные‏ ‎двухэтажные ‎дома,‏ ‎где ‎жили‏ ‎семьи ‎командиров ‎расположенных ‎здесь ‎войск.‏ ‎Сейчас‏ ‎я‏ ‎был ‎на‏ ‎Кобринском ‎укреплении‏ ‎рядом ‎с‏ ‎Восточным‏ ‎фортом.

Наконец ‎я‏ ‎поднялся ‎на ‎вал, ‎поросший ‎зеленой‏ ‎травой, ‎по‏ ‎гребню‏ ‎вала ‎надо ‎было‏ ‎идти ‎осторожно,‏ ‎так ‎как ‎с ‎него‏ ‎можно‏ ‎было ‎легко‏ ‎скатится ‎вниз,‏ ‎где ‎с ‎внутренней ‎стороны ‎были‏ ‎расположены‏ ‎казематы ‎крепости.‏ ‎Отдышавшись ‎и‏ ‎присмотревшись, ‎я ‎увидел ‎рядом ‎с‏ ‎собой‏ ‎несколько‏ ‎немецких ‎солдат‏ ‎в ‎свежевырытых‏ ‎окопах. ‎Они‏ ‎заулыбались,‏ ‎увидев ‎пулемет,‏ ‎что-то ‎сказали ‎и ‎знаками ‎показали‏ ‎мне, ‎чтобы‏ ‎я‏ ‎шел ‎дальше ‎влево‏ ‎по ‎валу‏ ‎Кобринского ‎укрепления.

Все-таки ‎идея ‎с‏ ‎маскарадом‏ ‎– ‎переодеванием‏ ‎в ‎немецкую‏ ‎форму ‎себя ‎оправдала. ‎Я ‎спокойно‏ ‎попал‏ ‎в ‎Брестскую‏ ‎крепость ‎и‏ ‎теперь ‎оставалось ‎только ‎дождаться ‎момента,‏ ‎когда‏ ‎можно‏ ‎будет ‎юркнуть‏ ‎куда-нибудь ‎в‏ ‎темень ‎казематов.‏ ‎Я‏ ‎прошел ‎еще‏ ‎немного ‎вперед ‎и ‎присмотрелся. ‎Лучи‏ ‎прожекторов ‎и‏ ‎осветительные‏ ‎ракеты ‎освещали ‎поле‏ ‎между ‎внешним‏ ‎валом ‎крепости ‎и ‎восточным‏ ‎фортом,‏ ‎как ‎днем.‏ ‎Оно ‎было‏ ‎все ‎изрыто ‎воронками. ‎Везде ‎лежали‏ ‎убитые‏ ‎наши ‎бойцы.‏ ‎Многие ‎были‏ ‎полураздеты. ‎Видно ‎было, ‎что ‎погибшие‏ ‎бойцы‏ ‎даже‏ ‎не ‎успели‏ ‎обуться, ‎когда‏ ‎все ‎началось.‏ ‎Остовы‏ ‎сожженной ‎техники‏ ‎и ‎трупы ‎лошадей ‎дополняли ‎ужасающую‏ ‎картину. ‎У‏ ‎меня‏ ‎появилось ‎ощущение, ‎что‏ ‎я ‎лезу‏ ‎в ‎свежевыкопанную ‎могилу ‎и‏ ‎меня‏ ‎окатило ‎волной‏ ‎холода. ‎Только‏ ‎теплые ‎воспоминания ‎о ‎Нюре ‎и‏ ‎то,‏ ‎что ‎ей‏ ‎наверняка ‎нужна‏ ‎моя ‎помощь ‎толкали ‎меня ‎внутрь‏ ‎крепости.‏ ‎Немцы,‏ ‎не ‎подозревая‏ ‎обмана, ‎не‏ ‎обращали ‎на‏ ‎меня‏ ‎пока ‎никакого‏ ‎внимания ‎и ‎вели ‎беспокоящий ‎огонь‏ ‎из ‎пулемета‏ ‎по‏ ‎Восточному ‎форту, ‎который‏ ‎находился ‎в‏ ‎метрах ‎двухстах.

Я ‎начал ‎устанавливать‏ ‎свой‏ ‎МГ-34 ‎в‏ ‎одной ‎из‏ ‎песчаных ‎воронок. ‎Пулемет ‎был ‎хорош.‏ ‎Мне‏ ‎попалась ‎версия‏ ‎с ‎магазином‏ ‎из ‎двух ‎барабанов, ‎что ‎было‏ ‎довольно‏ ‎удобно.‏ ‎Вес ‎примерно‏ ‎такой ‎же,‏ ‎как ‎у‏ ‎нашего‏ ‎пулемета ‎Дегтярева,‏ ‎но ‎немец ‎был ‎поскорострельнее, ‎даже‏ ‎слишком, ‎что‏ ‎мне‏ ‎показалось ‎больше ‎недостатком,‏ ‎чем ‎преимуществом.‏ ‎Все ‎пока ‎шло, ‎как‏ ‎я‏ ‎задумал, ‎но‏ ‎как ‎было‏ ‎попасть ‎внутрь ‎казематов ‎подо ‎мной.‏ ‎Не‏ ‎рыть ‎же‏ ‎внутрь, ‎ведь‏ ‎там ‎были, ‎насколько ‎я ‎помнил,‏ ‎мощные‏ ‎кирпичные‏ ‎своды. ‎Спуститься‏ ‎незаметно ‎не‏ ‎получится ‎из-за‏ ‎освещения‏ ‎вокруг. ‎А‏ ‎прыгать ‎с ‎такой ‎высоты ‎страшно,‏ ‎точно ‎что-нибудь‏ ‎себе‏ ‎переломаешь. ‎Да ‎и‏ ‎немцы ‎на‏ ‎чеку, ‎не ‎спят ‎ни‏ ‎хрена.‏ ‎Могут ‎и‏ ‎пристрелить ‎внизу,‏ ‎если ‎не ‎успеешь ‎удрать.

Опять ‎захотелось‏ ‎есть‏ ‎и ‎я‏ ‎достал ‎кусок‏ ‎трофейной ‎колбасы ‎из ‎ранца ‎и‏ ‎начал‏ ‎жевать‏ ‎ее ‎и‏ ‎свои ‎грустные‏ ‎мысли. ‎Но‏ ‎грустить‏ ‎мне ‎не‏ ‎дали. ‎Ко ‎мне ‎неожиданно ‎в‏ ‎окоп, ‎на‏ ‎запах‏ ‎копченного, ‎завалился ‎веселый‏ ‎жирный ‎немец‏ ‎с ‎мощными ‎челюстями ‎и,‏ ‎обняв‏ ‎меня ‎могучей‏ ‎рукой ‎за‏ ‎плечи, ‎начал ‎что-то ‎втолковывать, ‎не‏ ‎давая‏ ‎мне ‎нормально‏ ‎дышать ‎и‏ ‎выпуская ‎мне ‎в ‎лицо ‎ароматы‏ ‎спирта.‏ ‎Потом‏ ‎наклонился ‎и‏ ‎откусил ‎своими‏ ‎жвалами ‎почти‏ ‎половину‏ ‎недоеденной ‎колбасы‏ ‎в ‎моей ‎руке. ‎Я ‎не‏ ‎много ‎охренел‏ ‎от‏ ‎такой ‎наглости, ‎но‏ ‎старался ‎не‏ ‎открывать ‎рот, ‎чтобы ‎меня‏ ‎не‏ ‎подвел ‎мой‏ ‎рязанский ‎акцент.‏ ‎Тем ‎временем ‎немец, ‎не ‎прекращая‏ ‎меня‏ ‎обнимать ‎и‏ ‎давить ‎мне‏ ‎на ‎плечи ‎своей ‎тяжелой ‎рукой,‏ ‎что-то‏ ‎рассказывал.‏ ‎Как ‎я‏ ‎понял ‎он‏ ‎взывал ‎к‏ ‎моей‏ ‎совести ‎и‏ ‎предлагал ‎поделиться ‎припасами. ‎Не ‎слова‏ ‎ни ‎говоря,‏ ‎я‏ ‎открыл ‎заветный ‎ранец‏ ‎и ‎вытянул‏ ‎оттуда ‎шмат ‎сала ‎и‏ ‎протянул‏ ‎его ‎фашисту.‏ ‎Тот ‎одобрительно‏ ‎хрюкнул ‎и ‎сказал ‎что ‎ему‏ ‎еще‏ ‎хлеб ‎нужен.‏ ‎Во ‎наглый‏ ‎ганс ‎попался, ‎– ‎подумал ‎я,‏ ‎но‏ ‎делать‏ ‎было ‎нечего,‏ ‎и ‎начал‏ ‎искать ‎хлеб.‏ ‎И‏ ‎тут ‎у‏ ‎меня ‎из ‎ранца ‎выпала ‎фуражка‏ ‎пограничника ‎Ивана.‏ ‎Ганс‏ ‎засмеялся ‎и ‎наконец‏ ‎выпустил ‎меня‏ ‎из ‎объятий. ‎Что-то ‎бубня‏ ‎себе‏ ‎под ‎нос‏ ‎он ‎покачиваясь‏ ‎нагнулся ‎за ‎ней. ‎Мое ‎положение‏ ‎становилось‏ ‎все ‎более‏ ‎шатким.

И ‎тут‏ ‎я ‎увидел ‎немецкого ‎офицера. ‎Он‏ ‎шел‏ ‎по‏ ‎вершине ‎холма,‏ ‎прямо ‎на‏ ‎меня ‎и‏ ‎сверлил‏ ‎недобрым ‎взглядом.‏ ‎Его ‎взгляд, ‎как ‎будто ‎говорил:‏ ‎«Я ‎все‏ ‎знаю.‏ ‎Ты ‎попался». ‎Я‏ ‎и ‎так‏ ‎был ‎на ‎взводе ‎от‏ ‎замашек‏ ‎наглого ‎фашиста,‏ ‎но ‎тут‏ ‎я ‎вообще ‎запаниковал. ‎Надо ‎было‏ ‎что-то‏ ‎делать. ‎И‏ ‎я ‎сделал‏ ‎то, ‎что ‎первое ‎пришло ‎мне‏ ‎в‏ ‎голову‏ ‎– ‎вытащил‏ ‎Вальтер ‎из‏ ‎кармана ‎и‏ ‎стрельнул‏ ‎наглому ‎гансу‏ ‎в ‎голову. ‎Грузное ‎тело ‎упало‏ ‎на ‎колени‏ ‎и‏ ‎завалилось ‎на ‎живот,‏ ‎все ‎еще‏ ‎сжимая ‎в ‎руке ‎шмат‏ ‎сала,‏ ‎а ‎в‏ ‎другой ‎фуражку.‏ ‎У ‎офицера ‎округлились ‎глаза ‎и‏ ‎отпала‏ ‎нижняя ‎челюсть.‏ ‎Я ‎резко‏ ‎взял ‎пулемет ‎в ‎руки, ‎и‏ ‎развернув‏ ‎его‏ ‎на ‎немцев‏ ‎и ‎нажал‏ ‎на ‎курок.‏ ‎Офицер‏ ‎попытался ‎что-то‏ ‎сказать ‎и ‎повалился ‎навзничь. ‎Два‏ ‎фашиста ‎из‏ ‎ближайшего‏ ‎ко ‎мне ‎окопа‏ ‎выпрыгнули ‎оттуда,‏ ‎как ‎ошпаренные ‎и ‎бросив‏ ‎свой‏ ‎пулемет ‎побежали‏ ‎прочь, ‎но‏ ‎были ‎срезаны ‎следующей ‎очередью.

Я ‎перевел‏ ‎дух.‏ ‎Из ‎дула‏ ‎моего ‎пулемета‏ ‎валил ‎сизый ‎дымок, ‎быстро ‎подымаясь‏ ‎в‏ ‎холодном‏ ‎ночном ‎воздухе.‏ ‎Пуля ‎просвистела‏ ‎над ‎моей‏ ‎головой,‏ ‎потом ‎вторая,‏ ‎в ‎меня ‎стреляли ‎немцы ‎из‏ ‎других ‎окопов‏ ‎на‏ ‎вершине ‎холма. ‎Я‏ ‎пригнулся ‎и‏ ‎вырвал ‎из ‎руки ‎ганса‏ ‎заветную‏ ‎фуражку ‎и‏ ‎спрятал ‎ее‏ ‎за ‎пазуху. ‎Глухо ‎ударилась ‎о‏ ‎дно‏ ‎моего ‎окопа‏ ‎дымящаяся ‎немецкая‏ ‎граната-колотушка. ‎Я ‎на ‎мгновение ‎застыл‏ ‎и‏ ‎в‏ ‎следующую ‎секунду‏ ‎выпрыгнул ‎из‏ ‎окопа ‎с‏ ‎пулеметом‏ ‎и ‎тяжелым‏ ‎ранцем. ‎Я ‎даже ‎не ‎подозревал,‏ ‎что ‎так‏ ‎умею.‏ ‎Потом ‎перекатился ‎со‏ ‎своим ‎барахлом‏ ‎к ‎краю ‎холма ‎и‏ ‎камнем‏ ‎свалился ‎вниз.

Читать: 13+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 3. Месть мертвой заставы.

Немцы ‎приближались.‏ ‎Смерть ‎пограничников ‎бросившихся ‎на ‎фашистов‏ ‎в ‎штыковую‏ ‎атаку‏ ‎потрясла ‎меня, ‎но‏ ‎не ‎вдохновила.‏ ‎Я ‎понял, ‎что ‎умирать‏ ‎совсем‏ ‎не ‎хочу,‏ ‎тем ‎более‏ ‎прямо ‎сейчас ‎и ‎непонятно ‎за‏ ‎что.‏ ‎С ‎Советской‏ ‎властью ‎у‏ ‎меня ‎были ‎свои ‎счеты. ‎Несмотря‏ ‎на‏ ‎то,‏ ‎что ‎она‏ ‎меня ‎одела,‏ ‎накормила ‎и‏ ‎забрала‏ ‎с ‎улицы,‏ ‎я ‎был ‎в ‎обиде ‎на‏ ‎нее, ‎за‏ ‎то‏ ‎что ‎произошло ‎с‏ ‎моей ‎семьей.‏ ‎Жили ‎мы ‎не ‎сильно‏ ‎богато‏ ‎и ‎за‏ ‎что ‎нас‏ ‎раскулачили ‎до ‎сих ‎пор ‎не‏ ‎понимал.‏ ‎И ‎всю‏ ‎мою ‎не‏ ‎долгую ‎жизнь ‎мне ‎приходилось ‎скрывать‏ ‎этот‏ ‎факт.‏ ‎И ‎внутреннее‏ ‎я ‎был‏ ‎готов ‎сдаться‏ ‎в‏ ‎плен ‎и‏ ‎приветствовать ‎новую ‎нацистскую ‎власть.

Я ‎уже‏ ‎хотел ‎окликнуть‏ ‎немцев‏ ‎и ‎поднять ‎руки‏ ‎вверх, ‎как‏ ‎вдруг ‎увидел, ‎что ‎немцы‏ ‎начали‏ ‎добивать ‎прикладами‏ ‎и ‎штыками‏ ‎наших ‎раненых. ‎При ‎этом ‎они‏ ‎весело‏ ‎смеялись ‎и‏ ‎отпускали ‎шутки.‏ ‎В ‎моей ‎голове ‎это ‎не‏ ‎укладывалось‏ ‎с‏ ‎моими ‎представлениями‏ ‎о ‎немцах,‏ ‎как ‎о‏ ‎честном,‏ ‎трудолюбивом ‎и‏ ‎культурном ‎народе. ‎Наконец ‎осознав, ‎что‏ ‎безопасный ‎плен‏ ‎у‏ ‎добрых ‎немцев ‎мне‏ ‎не ‎светит,‏ ‎я ‎в ‎панике ‎заметался‏ ‎по‏ ‎траншее ‎ища,‏ ‎где ‎можно‏ ‎спрятаться. ‎Мой ‎взгляд ‎упал ‎на‏ ‎погибшего‏ ‎Ивана, ‎его‏ ‎запрокинутая ‎правая‏ ‎рука ‎указывала ‎на ‎небольшой ‎приямок‏ ‎на‏ ‎дне‏ ‎траншее. ‎«Спасибо‏ ‎отец», ‎–‏ ‎подумал ‎я‏ ‎и‏ ‎упав ‎в‏ ‎эту ‎яму, ‎сколько ‎смог, ‎нагреб‏ ‎на ‎себя‏ ‎песка,‏ ‎как ‎ребенок ‎на‏ ‎пляже. ‎Пулеметчика‏ ‎я ‎заранее ‎подтащил ‎к‏ ‎себе‏ ‎и ‎в‏ ‎конце ‎прикрылся‏ ‎его ‎грузным ‎телом. ‎Прости ‎отец,‏ ‎но‏ ‎ты ‎можешь‏ ‎спасти ‎мою‏ ‎жизнь.

Вскоре ‎я ‎услышал ‎немецкую ‎речь‏ ‎и‏ ‎затаился.‏ ‎Две ‎тени‏ ‎нависли ‎над‏ ‎траншеей ‎и‏ ‎автоматная‏ ‎очередь ‎прошила‏ ‎тело ‎мертвого ‎пулеметчика. ‎Оно ‎дернулось‏ ‎несколько ‎раз‏ ‎и‏ ‎мне ‎показалось, ‎что‏ ‎он ‎еще‏ ‎жив. ‎Но ‎нет, ‎это‏ ‎был‏ ‎лишь ‎закон‏ ‎сохранения ‎энергии.‏ ‎Раздалось ‎два ‎винтовочных ‎выстрела ‎и‏ ‎снова‏ ‎по ‎нему‏ ‎же.

Я ‎не‏ ‎чувствовал ‎собственное ‎тело ‎и ‎уже‏ ‎трижды‏ ‎пожалел,‏ ‎что ‎прикрылся‏ ‎Иваном. ‎Каким-то‏ ‎чудом ‎пули‏ ‎попавшие‏ ‎в ‎него‏ ‎не ‎задели ‎меня. ‎Еще ‎минут‏ ‎тридцать ‎раздавались‏ ‎выстрелы,‏ ‎немцы ‎добивали ‎раненых‏ ‎и ‎стреляли‏ ‎в ‎уже ‎мертвых ‎пограничников‏ ‎с‏ ‎гоготом ‎и‏ ‎бранью. ‎Я‏ ‎понимал ‎большинство ‎немецких ‎ругательств ‎и‏ ‎отдельные‏ ‎приказы. ‎В‏ ‎детдоме ‎я‏ ‎учил ‎немецкий ‎и ‎он ‎мне‏ ‎нравился.‏ ‎В‏ ‎компании ‎друзей‏ ‎я ‎даже‏ ‎мог ‎при‏ ‎случае‏ ‎блеснуть ‎несколькими‏ ‎фразами ‎на ‎довольно ‎сносном ‎немецком‏ ‎языке. ‎И‏ ‎слыша‏ ‎свой ‎любимый ‎язык‏ ‎в ‎новой‏ ‎действительности ‎под ‎звуки ‎выстрелов‏ ‎и‏ ‎хрипы ‎умирающих‏ ‎наших ‎бойцов,‏ ‎я ‎старался ‎не ‎понимать, ‎что‏ ‎кричат‏ ‎и ‎над‏ ‎чем ‎смеются‏ ‎немцы, ‎но ‎мой ‎мозг ‎все‏ ‎равно‏ ‎переводил‏ ‎слова ‎в‏ ‎образы ‎и‏ ‎я ‎понимал‏ ‎их.‏ ‎Они ‎не‏ ‎считали ‎нас ‎за ‎людей, ‎а‏ ‎только ‎за‏ ‎тупых,‏ ‎грязных ‎и ‎ленивых‏ ‎животных. ‎И‏ ‎они ‎были ‎в ‎бешенстве‏ ‎от‏ ‎того ‎неожиданного‏ ‎сопротивления ‎с‏ ‎которым ‎столкнулись ‎сегодня. ‎Они ‎думали,‏ ‎что‏ ‎мы ‎не‏ ‎готовы ‎были‏ ‎сражаться ‎и ‎умирать ‎за ‎нашу‏ ‎Родину.‏ ‎Вспомнив‏ ‎как ‎я‏ ‎малодушно, ‎еще‏ ‎буквально ‎несколько‏ ‎минут‏ ‎назад ‎хотел‏ ‎сдаться ‎этим ‎«людям», ‎я ‎до‏ ‎крови ‎закусил‏ ‎свою‏ ‎нижнюю ‎губу.

С ‎немцами‏ ‎я ‎уже‏ ‎сталкивался ‎раньше, ‎это ‎было‏ ‎в‏ ‎детском ‎доме‏ ‎и ‎я‏ ‎тогда ‎был ‎еще ‎совсем ‎ребенком.‏ ‎К‏ ‎нам ‎приезжала‏ ‎большая ‎группа‏ ‎немецких ‎рабочих-коммунистов, ‎которые ‎знакомились ‎с‏ ‎бытом‏ ‎Советского‏ ‎Союза. ‎Это‏ ‎были ‎веселые‏ ‎улыбчивые ‎люди,‏ ‎с‏ ‎открытым ‎взглядом.‏ ‎Могучие ‎и ‎серьезные ‎такие ‎дяденьки,‏ ‎как ‎воспринимало‏ ‎их‏ ‎мое ‎тогда ‎детское‏ ‎сознание. ‎И‏ ‎они ‎мне, ‎да ‎другим‏ ‎ребятам‏ ‎очень ‎понравились.‏ ‎Я ‎даже‏ ‎подружился ‎с ‎одним ‎из ‎них.‏ ‎Его‏ ‎звали ‎Пауль‏ ‎и ‎он‏ ‎был ‎из ‎Берлина. ‎Он ‎рассказывал‏ ‎о‏ ‎своей‏ ‎семье ‎и‏ ‎работе, ‎а‏ ‎потом ‎подарил‏ ‎мне‏ ‎блестящий ‎перочинный‏ ‎ножик. ‎Это ‎был ‎хороший ‎человек‏ ‎и ‎когда‏ ‎Пауль‏ ‎уезжал ‎вместе ‎с‏ ‎остальными, ‎то‏ ‎я ‎плакал. ‎Что ‎с‏ ‎немцами‏ ‎произошло, ‎буквально‏ ‎за ‎десяток‏ ‎лет, ‎я ‎не ‎понимал. ‎Возможно‏ ‎нацистская‏ ‎пропаганда ‎изменила‏ ‎их ‎до‏ ‎неузнаваемости.

Выждав ‎еще ‎примерно ‎полчаса ‎после‏ ‎того‏ ‎как‏ ‎все ‎стихло,‏ ‎я ‎выбрался‏ ‎из ‎холодной‏ ‎песчаной‏ ‎ямы. ‎Ощупал‏ ‎себя. ‎Вроде ‎не ‎ранен. ‎Шатаясь‏ ‎я ‎привстал‏ ‎и‏ ‎осмотрелся, ‎щурясь ‎от‏ ‎яркого ‎солнечного‏ ‎света. ‎Немцев ‎видно ‎не‏ ‎было.‏ ‎Я ‎решил‏ ‎похоронить ‎Ивана,‏ ‎к ‎которому ‎успел ‎привязаться, ‎я‏ ‎вспомнил‏ ‎как ‎он‏ ‎перед ‎смертью‏ ‎назвал ‎меня ‎сынком ‎и ‎у‏ ‎меня‏ ‎на‏ ‎глазах ‎навернулась‏ ‎скупая ‎мужская‏ ‎слеза. ‎Закопав‏ ‎его‏ ‎в ‎приямке‏ ‎на ‎дне ‎траншеи, ‎где ‎еще‏ ‎недавно ‎я‏ ‎сам‏ ‎прятался ‎от ‎немцев,‏ ‎я ‎немного‏ ‎прихлопнул ‎ладонью ‎получившийся ‎песчаный‏ ‎холмик‏ ‎и ‎произнес:‏ ‎– ‎Спи‏ ‎спокойно, ‎батя…. ‎Я ‎еще ‎хотел‏ ‎добавить‏ ‎пару ‎добрых‏ ‎слов, ‎но‏ ‎мое ‎прощание ‎с ‎Иваном ‎было‏ ‎прервано‏ ‎раздавшимся‏ ‎шумом ‎приближающихся‏ ‎моторов.

Я ‎выглянул‏ ‎из ‎траншеи.‏ ‎По‏ ‎полю ‎ехали‏ ‎два ‎серых ‎тентованных ‎грузовика, ‎с‏ ‎белыми ‎крестами‏ ‎на‏ ‎борту. ‎Остановившись ‎внедалеке‏ ‎от ‎наших‏ ‎позиций, ‎оттуда ‎вылезли ‎семеро‏ ‎солдат‏ ‎во ‎главе‏ ‎с ‎офицером.‏ ‎Они ‎начали ‎потягиваться ‎и ‎разминаться,‏ ‎как‏ ‎после ‎долгой‏ ‎дороги, ‎а‏ ‎потом ‎приступили ‎к ‎погрузке ‎убитых‏ ‎немцев‏ ‎в‏ ‎одну ‎из‏ ‎машин. ‎Оружие‏ ‎они ‎складывали‏ ‎в‏ ‎другую. ‎Ага,‏ ‎трофейщики. ‎Что ‎же ‎делать? ‎Единственное,‏ ‎что ‎приходило‏ ‎в‏ ‎голову ‎это ‎уходить,‏ ‎пока ‎не‏ ‎поздно. ‎Воевать ‎все ‎равно‏ ‎было‏ ‎нечем. ‎А‏ ‎вдруг ‎вернутся‏ ‎основные ‎силы ‎немцев?

Я ‎побежал, ‎пригнувшись‏ ‎вдоль‏ ‎траншеи ‎и‏ ‎вдруг ‎увидел‏ ‎яркий ‎отблеск ‎в ‎земле. ‎Подцепив‏ ‎песок‏ ‎ногой,‏ ‎я ‎увидел,‏ ‎что ‎это‏ ‎блестела ‎красная‏ ‎звездочка‏ ‎на ‎зеленой‏ ‎фуражке ‎Ивана. ‎Отряхнув ‎с ‎нее‏ ‎песок, ‎я‏ ‎смотрел‏ ‎некоторое ‎время ‎на‏ ‎нее ‎и‏ ‎вспомнил ‎последние ‎слова ‎старого‏ ‎пограничника:‏ ‎«Это ‎тебе.‏ ‎Носи ‎ее‏ ‎достойно, ‎сынок». ‎Мои ‎глаза ‎снова‏ ‎наполнились‏ ‎слезами, ‎и‏ ‎я ‎туго‏ ‎натянул ‎на ‎себя ‎фуражку ‎и‏ ‎завел‏ ‎ремешок‏ ‎под ‎подбородок.‏ ‎И ‎сжав‏ ‎зубы ‎подумал:‏ ‎«Я‏ ‎тебя ‎не‏ ‎подведу ‎батя».

Я ‎побежал ‎дальше, ‎пока‏ ‎не ‎запнулся‏ ‎о‏ ‎ногу ‎одного ‎из‏ ‎убитых ‎пограничников‏ ‎и ‎при ‎падении ‎больно‏ ‎ударился‏ ‎локтем ‎обо‏ ‎что-то ‎деревянное.‏ ‎Осторожно ‎разгреб ‎небольшой ‎слой ‎желтого‏ ‎песка‏ ‎и ‎обнаружил‏ ‎какой-то ‎деревянный‏ ‎ящик. ‎Крышка ‎тут ‎же ‎была‏ ‎откинута‏ ‎мной‏ ‎в ‎сторону,‏ ‎открыв ‎рядками‏ ‎уложенные ‎небольшие‏ ‎зеленые,‏ ‎с ‎насечкой‏ ‎цилиндры ‎с ‎ручкой. ‎«Так ‎это‏ ‎же ‎наши‏ ‎гранаты‏ ‎РГД-33, ‎– ‎мелькнуло‏ ‎у ‎меня‏ ‎в ‎голове, ‎– ‎ну‏ ‎что‏ ‎же ‎господа‏ ‎фашисты ‎сейчас‏ ‎я ‎вам ‎покажу ‎кино ‎про‏ ‎Чапаева.‏ ‎Занимайте ‎лучшие‏ ‎места ‎в‏ ‎зале». ‎«А ‎тебе ‎братишка ‎спасибо»,–‏ ‎мысленно‏ ‎я‏ ‎поблагодарил ‎бойца,‏ ‎о ‎которого‏ ‎запнулся. ‎Неведомая‏ ‎сила,‏ ‎как ‎будто‏ ‎помогала ‎мне ‎отомстить ‎за ‎заставу.‏ ‎Рассовав ‎по‏ ‎карманам‏ ‎и ‎за ‎пояс‏ ‎гранаты, ‎я‏ ‎начал ‎осторожно ‎подбираться ‎к‏ ‎работающим‏ ‎немцам.

К ‎этому‏ ‎времени ‎фрицев‏ ‎прибавилось. ‎К ‎грузовикам ‎подъехал ‎еще‏ ‎один‏ ‎фашист ‎на‏ ‎мотоцикле ‎с‏ ‎коляской. ‎В ‎ней ‎стояла ‎большая‏ ‎металлическая‏ ‎зеленая‏ ‎фляга. ‎Немцы‏ ‎бросили ‎работать‏ ‎и ‎потянулись‏ ‎к‏ ‎мотоциклу. ‎Мотоциклист‏ ‎оказался ‎по ‎совместительству ‎и ‎раздатчиком‏ ‎еды, ‎которого‏ ‎я‏ ‎сразу ‎окрестил ‎поваром.‏ ‎Повар ‎из‏ ‎недр ‎мотоцикла ‎выудил ‎черпак‏ ‎и‏ ‎начал ‎разливать‏ ‎что-то ‎горячее,‏ ‎судя ‎по ‎валившему ‎пару, ‎в‏ ‎котелки‏ ‎выстроившихся ‎в‏ ‎очередь ‎голодных‏ ‎немцев. ‎Они ‎смеялись ‎и ‎негромко‏ ‎переговаривались.

Решили‏ ‎пообедать,‏ ‎гады. ‎Ну‏ ‎сейчас ‎я‏ ‎вам ‎принесу‏ ‎горяченького,‏ ‎в ‎нашем‏ ‎русском ‎ресторане. ‎А ‎в ‎меню‏ ‎у ‎нас‏ ‎сегодня‏ ‎гранаты ‎противопехотные, ‎в‏ ‎рубашке ‎из‏ ‎закаленной ‎стали. ‎Я ‎разложил‏ ‎гранаты‏ ‎в ‎окопчике.‏ ‎Взвел ‎первую‏ ‎и ‎закричав: ‎– ‎Привет ‎Гитлеру!‏ ‎–‏ ‎и ‎запустил‏ ‎ее ‎в‏ ‎центр ‎очереди, ‎подкинув ‎вверх. ‎Тут‏ ‎же‏ ‎зарядил‏ ‎вторую ‎и‏ ‎тоже ‎метнул.

Раздались‏ ‎испуганные ‎крики,‏ ‎их‏ ‎заглушил ‎взрыв,‏ ‎потом ‎второй, ‎третий, ‎четвертый. ‎Немцы‏ ‎выронив ‎котелки‏ ‎заметались,‏ ‎как ‎ночью ‎тараканы‏ ‎на ‎кухне,‏ ‎при ‎включении ‎света. ‎Хрипели‏ ‎раненые,‏ ‎выжившие ‎офицер‏ ‎и ‎повар‏ ‎бросились ‎бежать ‎прочь. ‎– ‎Куда‏ ‎вы‏ ‎дармоеды! ‎Обед‏ ‎только ‎начался!‏ ‎– ‎кричал ‎я ‎им ‎вдогонку.

Кинув‏ ‎еще‏ ‎пару‏ ‎гранат, ‎которые‏ ‎окончательно ‎добили‏ ‎раненых ‎фашистов,‏ ‎я‏ ‎побежал ‎за‏ ‎улепетывающей ‎сладкой ‎парочкой. ‎Поднял ‎лежащую‏ ‎в ‎траве‏ ‎немецкую‏ ‎винтовку ‎прицелился, ‎бах‏ ‎и ‎у‏ ‎офицера ‎отлетела ‎часть ‎башки‏ ‎вместе‏ ‎с ‎серой‏ ‎фуражкой. ‎Перезарядил,‏ ‎снова ‎выстрел ‎и ‎повар ‎с‏ ‎алюминиевым‏ ‎черпаком, ‎который‏ ‎он ‎так‏ ‎и ‎не ‎выпустил ‎из ‎рук,‏ ‎тоже‏ ‎упал‏ ‎на ‎землю.

Я‏ ‎подбежал ‎к‏ ‎офицеру ‎и‏ ‎забрал‏ ‎его ‎автомат‏ ‎и ‎несколько ‎рожков ‎с ‎патронами‏ ‎с ‎патронташа‏ ‎на‏ ‎поясе ‎и ‎пистолет‏ ‎из ‎кобуры.‏ ‎Винтовку ‎за ‎недабностью ‎выкинул.‏ ‎Осталось‏ ‎проверить ‎фашиста‏ ‎с ‎черпаком,‏ ‎но ‎как ‎только ‎я ‎подошел‏ ‎к‏ ‎нему ‎поближе,‏ ‎грянул ‎выстрел‏ ‎из ‎пистолета ‎и ‎пуля ‎чиркнула‏ ‎меня‏ ‎по‏ ‎щеке ‎и‏ ‎что-то ‎теплое‏ ‎потекло ‎по‏ ‎моей‏ ‎шее. ‎Второго‏ ‎выстрела ‎не ‎прозвучало. ‎Осечка.

Я ‎дал‏ ‎очередь ‎по‏ ‎немцу‏ ‎и ‎перекатился ‎в‏ ‎ближайшую ‎воронку.‏ ‎Судя ‎по ‎звукам, ‎враг‏ ‎был‏ ‎еще ‎жив,‏ ‎я ‎осторожно‏ ‎выглянул ‎и ‎увидел ‎уползающего ‎от‏ ‎меня‏ ‎жирной ‎гусеницей‏ ‎повара. ‎Я‏ ‎вдогонку ‎кинул ‎ему ‎гранату, ‎а‏ ‎потом‏ ‎обошел‏ ‎сбоку ‎и‏ ‎выпустил ‎очередь‏ ‎по ‎застывшей‏ ‎в‏ ‎позе ‎эмбриона‏ ‎тело. ‎Напугал ‎он ‎меня ‎знатно‏ ‎и ‎на‏ ‎будущее‏ ‎я ‎решил ‎всех‏ ‎врагов ‎добивать‏ ‎контрольным ‎выстрелом.

Я ‎ликовал, ‎все‏ ‎фашисты‏ ‎были ‎повержены,‏ ‎но ‎мне‏ ‎нужны ‎был ‎еще ‎враги, ‎чтобы‏ ‎рвать‏ ‎их ‎и‏ ‎мстить ‎за‏ ‎погибшую ‎пограничную ‎заставу, ‎за ‎Ивана.‏ ‎Но‏ ‎живых‏ ‎нацистов ‎больше‏ ‎не ‎было‏ ‎поблизости, ‎только‏ ‎ухали‏ ‎взрывы ‎и‏ ‎щелкали ‎пулеметные ‎и ‎винтовочные ‎выстрелы‏ ‎в ‎стороне‏ ‎города.‏ ‎Брест ‎и ‎крепость‏ ‎были ‎затянуты‏ ‎густым ‎дымом.

Обыскав ‎убитых ‎фашистов‏ ‎я‏ ‎разжился ‎ранцем‏ ‎набитым ‎консервами,‏ ‎хлебом ‎и ‎салом. ‎А ‎сверху‏ ‎лежало‏ ‎кольцо ‎копченой‏ ‎колбасы. ‎Я‏ ‎взял ‎в ‎руки ‎колбасу ‎и‏ ‎вдохнул‏ ‎копченый‏ ‎аромат ‎ноздрями.‏ ‎Да-а, ‎вещь!‏ ‎Обнаруженная ‎у‏ ‎повара‏ ‎фляга ‎с‏ ‎парой ‎глотков ‎коньяка ‎оказалась ‎вишенкой‏ ‎на ‎торте‏ ‎из‏ ‎добытых ‎деликатесов. ‎У‏ ‎офицера ‎нашлись‏ ‎еще ‎какие-то ‎таблетки ‎с‏ ‎надписью‏ ‎на ‎немецком‏ ‎Pervitin. ‎Забрал‏ ‎и ‎их ‎на ‎всякий ‎случай.‏ ‎Подобрав‏ ‎черпак ‎и‏ ‎тщательно ‎его‏ ‎протерев ‎полотенцем ‎найденным ‎в ‎мотоцикле,‏ ‎я‏ ‎выудил‏ ‎немного ‎горячего‏ ‎варева ‎из‏ ‎пробитой ‎фляги.‏ ‎Продегустировал‏ ‎немецкий ‎обед‏ ‎и ‎понял ‎что ‎фашисты ‎не‏ ‎плохо ‎устроились,‏ ‎на‏ ‎обед ‎у ‎них‏ ‎был ‎тушенный‏ ‎горох ‎со ‎свининой.

Наевшись ‎досыта‏ ‎первый‏ ‎раз ‎за‏ ‎день, ‎я‏ ‎призадумался. ‎Надо ‎было ‎пробираться ‎в‏ ‎Брестскую‏ ‎крепость ‎и‏ ‎спасать ‎Нюру.‏ ‎Но ‎как? ‎Тут ‎мне ‎пришла‏ ‎в‏ ‎голову‏ ‎мысль ‎выдать‏ ‎себя ‎за‏ ‎немца. ‎Я‏ ‎немного‏ ‎владел ‎немецким‏ ‎и ‎тут ‎как ‎раз ‎валялось‏ ‎куча ‎фашистов‏ ‎в‏ ‎форме ‎и ‎с‏ ‎оружием. ‎Почему‏ ‎нет? ‎Воодушевившись ‎этой ‎идеей,‏ ‎я‏ ‎пошел ‎искать‏ ‎форму ‎в‏ ‎наилучшем ‎состоянии ‎и ‎своего ‎размера.‏ ‎На‏ ‎глаза ‎попался‏ ‎немец ‎примерно‏ ‎моего ‎телосложения ‎и ‎роста. ‎И‏ ‎что‏ ‎немаловажно‏ ‎его ‎форма‏ ‎была ‎практически‏ ‎без ‎повреждений.‏ ‎Я‏ ‎быстро ‎переоделся‏ ‎в ‎колючее ‎немецкое ‎барахло. ‎Кровь‏ ‎на ‎форме‏ ‎замыл‏ ‎водой ‎из ‎фляжки.‏ ‎А ‎что‏ ‎машина ‎есть, ‎форма ‎есть,‏ ‎немецкий‏ ‎почти ‎знаю.‏ ‎Все ‎дороги‏ ‎мои. ‎Махну ‎сначала ‎в ‎Брест‏ ‎к‏ ‎нашим, ‎потом‏ ‎в ‎крепость,‏ ‎а ‎там ‎найду ‎Нюру ‎и‏ ‎махнем‏ ‎с‏ ‎ней ‎куда-нибудь‏ ‎на ‎хутор.‏ ‎Пересидим ‎там‏ ‎пока‏ ‎война ‎идет,‏ ‎а ‎потом ‎посмотрим ‎кто ‎победит‏ ‎и ‎уже‏ ‎будем‏ ‎дальше ‎кумекать, ‎что‏ ‎делать ‎дальше.‏ ‎После ‎разгрома ‎фашистских ‎трофейщиков‏ ‎я‏ ‎считал, ‎что‏ ‎все ‎мои‏ ‎долги ‎перед ‎Родиной ‎отданы. ‎Тут‏ ‎же‏ ‎в ‎душе‏ ‎заскреблись ‎кошки:‏ ‎«А ‎как ‎же ‎присяга?» ‎Но‏ ‎внутренний‏ ‎голос‏ ‎тут ‎же‏ ‎услужливо ‎подсказал:‏ ‎«А ‎присяга‏ ‎для‏ ‎дурачков». ‎Успокоив‏ ‎свою ‎совесть ‎я ‎начал ‎подыскивать‏ ‎себе ‎автотранспорт.‏ ‎Машина‏ ‎с ‎оружием ‎была‏ ‎сильно ‎повреждена‏ ‎взрывами ‎гранат, ‎к ‎тому‏ ‎же‏ ‎из ‎ее‏ ‎бензобака ‎вытекал‏ ‎бензин. ‎Но ‎вторая ‎с ‎дохлыми‏ ‎фрицами‏ ‎была, ‎как‏ ‎только ‎выписана‏ ‎с ‎фашистского ‎склада.

Когда ‎я ‎уже‏ ‎примерял‏ ‎немецкую‏ ‎пилотку ‎в‏ ‎боковом ‎зеркале‏ ‎заднего ‎вида‏ ‎грузовика,‏ ‎к ‎машине‏ ‎подъехали ‎четыре ‎фашиста ‎на ‎двух‏ ‎мотоциклах ‎с‏ ‎пулеметами‏ ‎в ‎колясках. ‎На‏ ‎их ‎шеях,‏ ‎на ‎цепочках ‎висели ‎овальные‏ ‎металлические‏ ‎таблички ‎с‏ ‎орлом ‎и‏ ‎какой-то ‎надписью. ‎Офицер ‎в ‎пыльном‏ ‎кожаном‏ ‎пальто ‎что-то‏ ‎мне ‎прокричал.‏ ‎Я ‎разобрал ‎только ‎основной ‎смысл‏ ‎–‏ ‎он‏ ‎думал, ‎что‏ ‎я ‎немец‏ ‎и ‎спрашивал,‏ ‎кого‏ ‎черта ‎здесь‏ ‎происходит. ‎Я ‎по ‎дебильному ‎заулыбался‏ ‎офицеру ‎вытянувшись‏ ‎перед‏ ‎ним ‎и ‎щелкнул‏ ‎каблуками ‎на‏ ‎манер ‎немцев, ‎одновременно ‎выпуская‏ ‎длинную‏ ‎очередь ‎из‏ ‎автомата ‎по‏ ‎нему ‎и ‎водителю ‎мотоцикла. ‎Второй‏ ‎мотоциклист‏ ‎попытался ‎скрыться,‏ ‎а ‎пулеметчик‏ ‎в ‎люльке ‎дал ‎по ‎мне‏ ‎очередь,‏ ‎но‏ ‎мотоцикл ‎дернулся‏ ‎и ‎все‏ ‎пули ‎ушли‏ ‎в‏ ‎машину ‎и‏ ‎в ‎уже ‎мертвого ‎офицера ‎из‏ ‎первого ‎экипажа.

Я‏ ‎выпустил‏ ‎оставшиеся ‎патроны ‎по‏ ‎пулеметчику ‎из‏ ‎автомата, ‎потом ‎прыжок ‎в‏ ‎сторону‏ ‎и ‎я‏ ‎на ‎лету‏ ‎выхватил ‎из ‎кармана ‎пистолет ‎Вальтер.‏ ‎Еще‏ ‎пара ‎выстрелов‏ ‎из ‎него‏ ‎и ‎водитель ‎повис ‎на ‎руле.‏ ‎Неуправляемый‏ ‎никем‏ ‎мотоцикл ‎завалился,‏ ‎наехав ‎на‏ ‎погибшего ‎нашего‏ ‎бойца.‏ ‎Пограничная ‎застава‏ ‎хоть ‎и ‎мертвая ‎продолжала ‎сражаться‏ ‎с ‎захватчиками.

Оглядев‏ ‎поле‏ ‎боя, ‎я ‎с‏ ‎удовлетворением ‎отметил,‏ ‎что ‎теперь ‎пограничники ‎могут‏ ‎спать‏ ‎спокойно. ‎Тринадцать‏ ‎вражеских ‎солдат‏ ‎уже ‎никогда ‎не ‎будут ‎топтать‏ ‎землю‏ ‎нашей ‎Родины.‏ ‎Оставался ‎открытым‏ ‎вопрос, ‎что ‎делать ‎с ‎телами‏ ‎наших‏ ‎бойцов.‏ ‎Всех ‎похоронить‏ ‎у ‎меня‏ ‎не ‎было‏ ‎ни‏ ‎сил, ‎ни‏ ‎времени. ‎Немцы ‎могли ‎снова ‎приехать‏ ‎сюда ‎в‏ ‎любую‏ ‎минуту. ‎Выпив ‎остатки‏ ‎трофейного ‎коньяка‏ ‎из ‎фляжки ‎помянул ‎Ивана‏ ‎и‏ ‎всех ‎погибших‏ ‎пограничников, ‎потом‏ ‎выкинул ‎пустую ‎флягу, ‎у ‎меня‏ ‎была‏ ‎основная ‎с‏ ‎водой ‎на‏ ‎поясе ‎и ‎лишний ‎груз ‎таскать‏ ‎не‏ ‎хотелось.‏ ‎Я ‎решил‏ ‎оставить ‎все‏ ‎как ‎есть‏ ‎и‏ ‎больше ‎никого‏ ‎не ‎хоронить. ‎Нужно ‎было ‎спасать‏ ‎Нюру. ‎От‏ ‎тяжелых‏ ‎размышлений ‎снова ‎захотелось‏ ‎есть. ‎У‏ ‎меня ‎всегда ‎так, ‎если‏ ‎надо‏ ‎хорошо ‎подумать‏ ‎или ‎у‏ ‎меня ‎какие-то ‎проблемы, ‎то ‎почему-то‏ ‎сразу‏ ‎хочется ‎есть.‏ ‎Я ‎снова‏ ‎дошел ‎до ‎фляги ‎с ‎горохом‏ ‎со‏ ‎свининой‏ ‎и ‎жуя‏ ‎разваристые ‎горошины‏ ‎с ‎волокнами‏ ‎мяса,‏ ‎решил ‎что‏ ‎с ‎кузовом ‎дохлых ‎фрицев, ‎будет‏ ‎ехать ‎совсем‏ ‎не‏ ‎комфортно, ‎и ‎нужно‏ ‎искать ‎другое‏ ‎решение ‎транспортной ‎проблемы. ‎Решение‏ ‎пришло‏ ‎само ‎собой,‏ ‎когда ‎мой‏ ‎взгляд ‎упал ‎на ‎перевернувшийся ‎мотоцикл.‏ ‎Закончив‏ ‎есть ‎я‏ ‎вернул ‎мотоцикл‏ ‎в ‎горизонтальное ‎положение ‎и ‎начал‏ ‎в‏ ‎его‏ ‎коляску ‎грузить‏ ‎пулемет ‎и‏ ‎дополнительные ‎боеприпасы‏ ‎к‏ ‎нему.

Ранец ‎с‏ ‎едой ‎перекочевал ‎туда ‎же. ‎Внезапно‏ ‎мой ‎взгляд‏ ‎упал‏ ‎на ‎зеленую ‎фуражку‏ ‎Ивана, ‎которая‏ ‎сиротливо ‎лежала ‎рядом ‎с‏ ‎моей‏ ‎снятой ‎формой.‏ ‎Я ‎понял,‏ ‎что ‎чуть ‎не ‎забыл ‎самое‏ ‎важное,‏ ‎и ‎бережно‏ ‎засунул ‎фуражку‏ ‎в ‎ранец ‎с ‎едой.

Ради ‎любопытства‏ ‎глянул‏ ‎на‏ ‎нагрудную ‎бляху‏ ‎с ‎белого‏ ‎металла ‎у‏ ‎убитого‏ ‎мотоциклиста ‎и‏ ‎прочитал ‎надпись: ‎«Feldgendarmerie». ‎И ‎перевел:‏ ‎«Полевая ‎жандармерия».‏ ‎Примерно‏ ‎было ‎понятно, ‎что‏ ‎эти ‎мотоциклисты‏ ‎оказались ‎что-то ‎типа ‎нашего‏ ‎военного‏ ‎патруля. ‎Вообщем‏ ‎военная ‎милиция.

Перед‏ ‎поездкой ‎я ‎решил ‎разобраться, ‎как‏ ‎обращаться‏ ‎и ‎стрелять‏ ‎из ‎немецкого‏ ‎пулемета ‎МГ-34. ‎Покумекав ‎над ‎механизмом‏ ‎пулемета,‏ ‎я‏ ‎разобрался, ‎как‏ ‎стрелять ‎и‏ ‎перезаряжать ‎его,‏ ‎а‏ ‎потом ‎мне‏ ‎удалось ‎зарядить ‎его ‎двойной ‎магазин‏ ‎из ‎бочонков‏ ‎новыми‏ ‎патронами.

Начинало ‎смеркаться. ‎Я‏ ‎завел ‎мотор‏ ‎и ‎окинул ‎прощальным ‎взглядом‏ ‎притихшую‏ ‎заставу. ‎Странное‏ ‎чувство ‎овладело‏ ‎мной. ‎Все ‎мои ‎товарищи ‎погибли,‏ ‎а‏ ‎я ‎живой,‏ ‎сытый, ‎потому‏ ‎как ‎не ‎нашел ‎в ‎себе‏ ‎силы‏ ‎подняться,‏ ‎как ‎те‏ ‎четыре ‎смельчака-пограничника,‏ ‎в ‎свой‏ ‎последний‏ ‎бой. ‎Нашел‏ ‎причины, ‎чтобы ‎спрятаться ‎от ‎врага.‏ ‎– ‎Прощайте‏ ‎ребята‏ ‎и ‎простите ‎меня,–‏ ‎тихо ‎произнес‏ ‎я, ‎газанул ‎мотором ‎и‏ ‎покатил‏ ‎на ‎мотоцикле‏ ‎навстречу ‎наступающему‏ ‎врагу, ‎в ‎сторону ‎Брестской ‎крепости.

Читать: 1+ мин
В
logo
Виталий Касс

Обложка книги: Умираю, но не сдаюсь.


Читать: 17+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 2. Бой пограничной заставы.

Холодное ‎дуло‏ ‎винтовки ‎больно ‎ткнулось ‎мне ‎в‏ ‎шею. ‎«Хенде‏ ‎хох!»‏ ‎– ‎повелительно ‎раздалось‏ ‎сверху. ‎Я‏ ‎медленно ‎начал ‎поднимать ‎руки.‏ ‎Мозг‏ ‎бешено ‎работал.‏ ‎Немцы ‎уже‏ ‎на ‎нашем ‎берегу? ‎Похоже ‎отвоевался‏ ‎я.‏ ‎Ну ‎что‏ ‎же ‎отсижусь‏ ‎в ‎плену, ‎пусть ‎коммуняки ‎воюют.

Я‏ ‎осторожно‏ ‎оглянулся.‏ ‎На ‎меня‏ ‎смотрело ‎дуло‏ ‎винтовки ‎и‏ ‎настороженный‏ ‎взгляд ‎широкоплечего‏ ‎рыжего ‎мужика ‎в ‎форме ‎советского‏ ‎пограничника. ‎Рядом‏ ‎с‏ ‎ним ‎стояли ‎еще‏ ‎двое ‎с‏ ‎винтовкой ‎и ‎пулеметом ‎Дегтярева.‏ ‎Рыжий,‏ ‎конопатый ‎сержант,‏ ‎судя ‎по‏ ‎двум ‎красными ‎квадратикам ‎в ‎петлицах,‏ ‎был‏ ‎тут ‎главным.

– Да‏ ‎свой, ‎русский,‏ ‎– ‎прохрипел ‎я. ‎– ‎С‏ ‎моста.‏ ‎Атаковали‏ ‎нас ‎немцы.‏ ‎Красноармеец ‎Котов.‏ ‎132-й ‎батальон‏ ‎НКВД‏ ‎охрана ‎мостов.‏ ‎Немцы ‎переправляются ‎через ‎Буг.

– Да ‎вижу,‏ ‎– ‎чертыхнулся‏ ‎сержант.‏ ‎Он ‎повернулся ‎к‏ ‎пограничникам: ‎–‏ ‎Пулемет ‎и ‎диски ‎оставьте‏ ‎мне.‏ ‎Самим ‎добраться‏ ‎до ‎расположения‏ ‎отряда ‎и ‎предупредить ‎командира ‎о‏ ‎немцах.

 – Этого,‏ ‎– ‎лейтенант‏ ‎кивнул ‎на‏ ‎меня, ‎– ‎с ‎собой ‎на‏ ‎проверку.‏ ‎Выполнять.

 – Слушаюсь,–‏ ‎козырнули ‎бойцы‏ ‎и, ‎подталкивая‏ ‎меня ‎вперед,‏ ‎побежали‏ ‎вглубь ‎небольшой‏ ‎рощицы. ‎Мне ‎ничего ‎не ‎оставалось,‏ ‎как ‎подчиниться.‏ ‎Похоже,‏ ‎что ‎сдача ‎в‏ ‎плен ‎и‏ ‎немецкое ‎пиво ‎откладываются.

Минут ‎через‏ ‎десять‏ ‎мы ‎выбрашившись‏ ‎из ‎рощи‏ ‎пересекли ‎небольшое ‎поле ‎с ‎грунтовой‏ ‎дорогой‏ ‎и ‎достигли‏ ‎возвышенности, ‎перекопанной‏ ‎траншеями. ‎Мои ‎сапоги ‎ужасно ‎хлюпали‏ ‎при‏ ‎каждом‏ ‎шаге, ‎но‏ ‎пограничники ‎слишком‏ ‎спешили ‎и‏ ‎не‏ ‎дали ‎мне‏ ‎ни ‎секунды, ‎чтобы ‎нормально ‎слить‏ ‎с ‎них‏ ‎воду.‏ ‎Сзади ‎послышались ‎короткие‏ ‎пулеметные ‎очереди‏ ‎из ‎Дегтярева. ‎В ‎ответ‏ ‎с‏ ‎реки ‎и‏ ‎противоположного ‎берега‏ ‎пошла ‎беспорядочная ‎пальба ‎из ‎немецких‏ ‎винтовок‏ ‎и ‎пулеметов.‏ ‎Оглушительно ‎раздался‏ ‎взрыв ‎гранаты.

Вся ‎земля ‎вокруг ‎была‏ ‎перепахана‏ ‎взрывами‏ ‎снарядов ‎и‏ ‎везде ‎зияли‏ ‎воронки ‎после‏ ‎артобстрела.‏ ‎Основные ‎силы‏ ‎пограничников ‎уже ‎пришли ‎в ‎себя‏ ‎и ‎траншеи‏ ‎быстро‏ ‎заполнялись ‎нашими ‎бойцами.‏ ‎Кто-то ‎заправлял‏ ‎ленту ‎в ‎наспех ‎установленный‏ ‎пулемет‏ ‎Максима, ‎другие‏ ‎тащили ‎зеленые‏ ‎ящики ‎с ‎боеприпасами, ‎пробираясь ‎мимо‏ ‎занявших‏ ‎свои ‎позиции‏ ‎бойцами. ‎Пограничники‏ ‎были ‎в ‎основном ‎вооружены ‎винтовками‏ ‎Мосина,‏ ‎такая‏ ‎же ‎недавно‏ ‎была ‎и‏ ‎у ‎меня,‏ ‎пока‏ ‎я ‎ее‏ ‎не ‎бросил ‎на ‎мосту. ‎Я‏ ‎тоскливо ‎подумал‏ ‎о‏ ‎будущем ‎разбирательстве, ‎о‏ ‎том ‎почему‏ ‎покинул ‎пост ‎и ‎оставил‏ ‎оружие.

К‏ ‎нам ‎подскочил‏ ‎полный, ‎уже‏ ‎не ‎молодой ‎с ‎заспанным ‎лицом‏ ‎майор,‏ ‎в ‎полурасстегнутом‏ ‎кителе, ‎в‏ ‎руке ‎он ‎сжимал ‎пистолет ‎ТТ.

На‏ ‎меня‏ ‎он‏ ‎не ‎обратил‏ ‎никого ‎внимания‏ ‎и ‎сразу‏ ‎обратился‏ ‎к ‎одному‏ ‎из ‎солдат: ‎– ‎Где ‎сержант‏ ‎Сухов?

– Так ‎у‏ ‎реки,‏ ‎товарищ ‎майор. ‎Слышите,‏ ‎отстреливается. ‎Немцы‏ ‎Буг ‎форсируют, ‎– ‎на‏ ‎одном‏ ‎дыхании ‎выпалил‏ ‎один ‎из‏ ‎моих ‎провожатых ‎и ‎неопределенно ‎ткнул‏ ‎рукой‏ ‎в ‎сторону‏ ‎границы.

Майор ‎повернулся‏ ‎к ‎бойцам ‎в ‎траншее ‎и‏ ‎закричал:‏ ‎–‏ ‎Слушай ‎мою‏ ‎команду! ‎Недопустим‏ ‎врага ‎на‏ ‎нашу‏ ‎землю! ‎Все‏ ‎за ‎мной! ‎За ‎Родину! ‎За‏ ‎Сталина! ‎Ура!

Траншея‏ ‎ожила,‏ ‎и ‎людская ‎масса‏ ‎в ‎зеленых‏ ‎фуражках ‎колыхнулась ‎вперед. ‎Сначала‏ ‎наше‏ ‎ура ‎звучало‏ ‎хрипло ‎и‏ ‎не ‎стройно, ‎а ‎потом ‎выровнялось‏ ‎и‏ ‎превратилось ‎в‏ ‎единое ‎громогласное‏ ‎ура. ‎Я ‎тоже ‎закричал ‎ура,‏ ‎чувствуя‏ ‎силу‏ ‎в ‎нашем‏ ‎единстве, ‎но‏ ‎мой ‎конвоир‏ ‎одернул‏ ‎меня ‎за‏ ‎плечо ‎и ‎указал ‎винтовкой ‎на‏ ‎дно ‎траншеи.‏ ‎Я‏ ‎осекся ‎и ‎грустно‏ ‎вздохнув ‎полез‏ ‎вниз. ‎Я ‎не ‎совсем‏ ‎понимал‏ ‎себя, ‎чего‏ ‎я ‎собственно‏ ‎расстроился, ‎ведь ‎судьба ‎опять ‎уберегла‏ ‎меня‏ ‎от ‎пули.‏ ‎Но ‎людской‏ ‎порыв ‎и ‎крик ‎ура ‎был‏ ‎настолько‏ ‎завораживающим‏ ‎и ‎родным,‏ ‎что ‎хотелось‏ ‎быть ‎частью‏ ‎этого,‏ ‎чего-то ‎общего,‏ ‎великого.

Я ‎вытянул ‎голову ‎из ‎траншеи,‏ ‎что ‎было‏ ‎несложно‏ ‎при ‎моем ‎высоком‏ ‎росте, ‎и‏ ‎начал ‎наблюдать ‎за ‎картиной‏ ‎боя.‏ ‎Я ‎еще‏ ‎какое-то ‎время‏ ‎слышал ‎очереди ‎пулемета ‎сержанта, ‎потом‏ ‎после‏ ‎нескольких ‎взрывов‏ ‎гранат ‎все‏ ‎смолкло. ‎Немцы ‎тоже ‎перестали ‎стрелять.

Пограничники‏ ‎так‏ ‎и‏ ‎не ‎успели‏ ‎преодолеть ‎и‏ ‎половины ‎пути,‏ ‎как‏ ‎прореженная ‎взрывами‏ ‎березовая ‎рощица ‎у ‎реки ‎ожила.‏ ‎Ударили ‎немецкие‏ ‎пулеметы‏ ‎и ‎минометы. ‎Земля‏ ‎снова ‎содрогнулась‏ ‎от ‎взрывов. ‎Наши ‎начали‏ ‎нести‏ ‎большие ‎потери.‏ ‎Вот ‎один‏ ‎из ‎бойцов ‎как ‎будто ‎споткнулся‏ ‎и‏ ‎завалился ‎навзничь,‏ ‎скошенный ‎пулеметной‏ ‎очередью. ‎Потом ‎второй, ‎третий. ‎Цепь‏ ‎пограничников‏ ‎залегла‏ ‎в ‎поле‏ ‎кто ‎за‏ ‎кустами, ‎кто‏ ‎в‏ ‎воронках. ‎Меня‏ ‎терзали ‎смешанные ‎чувства. ‎Я ‎сильно‏ ‎переживал ‎за‏ ‎наших,‏ ‎и ‎в ‎тоже‏ ‎время ‎радовался,‏ ‎что ‎я ‎не ‎с‏ ‎ними,‏ ‎не ‎под‏ ‎пулями ‎и‏ ‎в ‎относительной ‎безопасности.

Немцы ‎успели ‎переправиться‏ ‎и‏ ‎закрепились ‎на‏ ‎нашем ‎берегу.‏ ‎Майор ‎раненый ‎лежал ‎в ‎одной‏ ‎из‏ ‎воронок‏ ‎и, ‎видя‏ ‎что ‎атака‏ ‎захлебнулась, ‎скомандовал‏ ‎оставшимся‏ ‎в ‎живых‏ ‎отступать ‎на ‎свои ‎позиции. ‎Отход‏ ‎наших ‎прикрывали‏ ‎несколько‏ ‎советских ‎пулеметов, ‎но‏ ‎все ‎равно‏ ‎при ‎отступлении ‎пограничники ‎опять‏ ‎понесли‏ ‎потери. ‎Все‏ ‎это ‎время‏ ‎пока ‎я ‎наблюдал ‎за ‎нашей‏ ‎неудачной‏ ‎атакой, ‎на‏ ‎меня ‎подозрительным‏ ‎взглядом ‎таращился ‎мой ‎молчаливый ‎охранник,‏ ‎как‏ ‎в‏ ‎зоопарке ‎люди‏ ‎смотрят ‎на‏ ‎тигра, ‎наставив‏ ‎на‏ ‎меня ‎винтовку.‏ ‎Я ‎попытался ‎по-дружески ‎ему ‎улыбнуться,‏ ‎но ‎страж‏ ‎только‏ ‎еще ‎подозрительнее ‎на‏ ‎меня ‎посмотрел‏ ‎и ‎крепче ‎сжал ‎оружие.‏ ‎

На‏ ‎мою ‎просьбу‏ ‎выдать ‎мне‏ ‎хоть ‎что-то ‎стреляющее, ‎чтобы ‎прикрыть‏ ‎отступающих‏ ‎пограничников, ‎он‏ ‎только ‎поморщился‏ ‎и ‎пренебрежительно ‎ответил: ‎– ‎Приказа‏ ‎не‏ ‎было.‏ ‎Сиди, ‎потом‏ ‎разберемся, ‎что‏ ‎с ‎тобой‏ ‎делать,‏ ‎герой. ‎

Мне‏ ‎совсем ‎не ‎хотелось, ‎чтобы ‎со‏ ‎мной ‎разбирались‏ ‎и‏ ‎оставалось ‎только ‎надеяться,‏ ‎что ‎меня‏ ‎сразу ‎не ‎расстреляют ‎за‏ ‎оставление‏ ‎поста ‎на‏ ‎мосту.

Вскоре ‎весь‏ ‎в ‎грязи ‎и ‎крови ‎майор,‏ ‎зажимая‏ ‎раненую ‎руку,‏ ‎спрыгнул ‎к‏ ‎нам ‎в ‎траншею. ‎Он ‎посмотрел‏ ‎сквозь‏ ‎меня‏ ‎усталыми, ‎растерянными‏ ‎глазами. ‎Решив‏ ‎взять ‎быка‏ ‎за‏ ‎рога, ‎я‏ ‎начал ‎действовать ‎на ‎опережение ‎и‏ ‎подскочив ‎к‏ ‎нему,‏ ‎отрапортовал ‎о ‎своем‏ ‎звании ‎и‏ ‎коротко ‎об ‎инциденте ‎на‏ ‎мосту.‏ ‎

Глаза ‎майора‏ ‎безразлично ‎скользнули‏ ‎по ‎мне ‎и ‎он ‎приказал‏ ‎не‏ ‎обращаясь ‎ни‏ ‎к ‎кому:‏ ‎– ‎Выдать ‎оружие ‎рядовому. ‎Занять‏ ‎оборону,‏ ‎–‏ ‎и ‎пошел,‏ ‎шатаясь ‎дальше‏ ‎по ‎траншеи.

Конвоир‏ ‎немного‏ ‎успокоился, ‎но‏ ‎оружия ‎не ‎выдал. ‎У ‎него‏ ‎самого ‎была‏ ‎только‏ ‎одна ‎винтовка. ‎Почесав‏ ‎затылок, ‎он‏ ‎наконец ‎отрядил ‎меня ‎в‏ ‎помощь‏ ‎к ‎одному‏ ‎из ‎бойцов‏ ‎с ‎ручным ‎пулеметом ‎Дегтярева ‎и‏ ‎тот‏ ‎дал ‎задание‏ ‎набивать ‎пулеметные‏ ‎диски. ‎Мои ‎сапоги ‎все ‎еще‏ ‎были‏ ‎полны‏ ‎водой ‎и‏ ‎для ‎начала‏ ‎я ‎их‏ ‎снял‏ ‎и ‎вылив‏ ‎воду ‎начал ‎отжимать ‎портянки. ‎Оставив‏ ‎их ‎сушиться‏ ‎на‏ ‎пригревающем ‎утреннем ‎солнышке,‏ ‎я, ‎рассевшись‏ ‎рядом ‎с ‎ящиком ‎боеприпасов‏ ‎и‏ ‎стопкой ‎пустых‏ ‎пулеметных ‎дисков,‏ ‎начал ‎их ‎снаряжать, ‎ловко ‎запихивая‏ ‎патроны‏ ‎один ‎за‏ ‎другим ‎в‏ ‎щель ‎диска, ‎похожего ‎на ‎пластинку‏ ‎для‏ ‎граммофона.‏ ‎Всего ‎сорок‏ ‎семь ‎патронов‏ ‎на ‎один‏ ‎диск.‏ ‎Маловато ‎конечно,‏ ‎но ‎это ‎не ‎из ‎Мосинки‏ ‎одиночными ‎стрелять.

Пока‏ ‎набивал‏ ‎диски ‎разговорились ‎по‏ ‎душам ‎с‏ ‎пулеметчиком ‎Иваном. ‎Он ‎оказался‏ ‎добродушным‏ ‎дядькой, ‎и‏ ‎почти ‎моим‏ ‎земляком, ‎его ‎призвали ‎из ‎одной‏ ‎деревень‏ ‎в ‎Московской‏ ‎области. ‎Вспомнили‏ ‎про ‎деревенскую ‎жизнь. ‎Чем-то ‎он‏ ‎напомнил‏ ‎мне‏ ‎отца, ‎такой‏ ‎же ‎добрый‏ ‎взгляд ‎с‏ ‎хитринкой,‏ ‎открытое ‎лицо‏ ‎и ‎жилистое ‎телосложение. ‎Потом ‎Иван‏ ‎расспросил ‎меня,‏ ‎про‏ ‎службу ‎в ‎войсках‏ ‎НКВД, ‎ну‏ ‎я ‎ему ‎без ‎утайки‏ ‎поведал,‏ ‎что ‎основное‏ ‎свое ‎время‏ ‎службы ‎провел ‎здесь ‎на ‎охране‏ ‎мостов‏ ‎в ‎Бресте.‏ ‎На ‎вопрос,‏ ‎а ‎что ‎это ‎я ‎без‏ ‎фуражки,‏ ‎пришлось‏ ‎рассказать ‎ему‏ ‎события ‎сегодняшнего‏ ‎утра. ‎Он‏ ‎поцокал‏ ‎языком ‎как‏ ‎старый ‎дед ‎и ‎выдал, ‎что‏ ‎не ‎хорошо‏ ‎это‏ ‎служить ‎без ‎головного‏ ‎убора. ‎Я‏ ‎ему ‎не ‎стал ‎возражать,‏ ‎ведь‏ ‎у ‎каждого‏ ‎в ‎голове‏ ‎свои ‎тараканы.

Тем ‎временем ‎немцы ‎начали‏ ‎контратаку.‏ ‎– ‎Стрелять‏ ‎только ‎по‏ ‎моей ‎команде! ‎– ‎заревел ‎майор.‏ ‎Немцы‏ ‎наступали,‏ ‎растянувшись ‎цепью,‏ ‎пригибаясь ‎и‏ ‎перебегая ‎от‏ ‎одной‏ ‎воронки ‎к‏ ‎другой. ‎Я ‎уже ‎мог ‎разглядеть‏ ‎их ‎потные‏ ‎сосредоточенные‏ ‎лица ‎и ‎слышать‏ ‎гортанные ‎команды‏ ‎их ‎офицеров.

– Сейчас! ‎– ‎прорычал‏ ‎майор.‏ ‎Раздался ‎оглушительный‏ ‎треск ‎выстрелов‏ ‎разнокалиберного ‎оружия. ‎Немцы ‎начали ‎падать‏ ‎на‏ ‎землю ‎как‏ ‎подкошенные. ‎То‏ ‎ли ‎убитые, ‎то ‎ли ‎раненые,‏ ‎а‏ ‎может‏ ‎просто ‎прятались‏ ‎от ‎наших‏ ‎залпов, ‎ничего‏ ‎нельзя‏ ‎было ‎разобрать.

Песчаные‏ ‎фонтанчики ‎от ‎пуль ‎время ‎от‏ ‎времени ‎начинали‏ ‎подыматься‏ ‎рядом ‎с ‎нашим‏ ‎бруствером, ‎но‏ ‎ни ‎в ‎кого ‎не‏ ‎попали.‏ ‎Я ‎бодро‏ ‎набивал ‎быстро‏ ‎пустеющие ‎диски ‎для ‎пулемета. ‎Иван‏ ‎косил‏ ‎отступающих ‎немцев.‏ ‎Блестящие ‎гильзы‏ ‎со ‎звоном ‎сыпались ‎вниз ‎нам‏ ‎под‏ ‎ноги.

Здорово‏ ‎мы ‎им‏ ‎врезали. ‎Я‏ ‎на ‎радостях‏ ‎даже‏ ‎обнял ‎пулеметчика,‏ ‎а ‎он ‎надел ‎мне ‎на‏ ‎голову ‎свою‏ ‎зеленую‏ ‎фуражку ‎с ‎красной‏ ‎звездочкой ‎и‏ ‎по-дружески ‎похлопал ‎меня ‎по‏ ‎спине‏ ‎ладонью. ‎Мы‏ ‎действовали ‎как‏ ‎одна ‎команда ‎и ‎победили. ‎Первая‏ ‎наша‏ ‎маленькая ‎победа‏ ‎над ‎немцами.‏ ‎Половина ‎наступавших ‎фашистов ‎точно ‎осталась‏ ‎лежать‏ ‎в‏ ‎траве ‎перед‏ ‎нашей ‎линией‏ ‎обороны. ‎Наступило‏ ‎странное‏ ‎затишье. ‎Ну‏ ‎да ‎в ‎стороне ‎Бреста ‎и‏ ‎крепости ‎громыхало‏ ‎и‏ ‎вдалеке ‎шел ‎бой,‏ ‎но ‎у‏ ‎нас ‎было ‎тихо, ‎и‏ ‎даже‏ ‎напуганные ‎стрельбой‏ ‎птицы ‎перестали‏ ‎петь.

Вдохновленной ‎нашей ‎победой, ‎я ‎уже‏ ‎передумал‏ ‎сдаваться ‎в‏ ‎плен ‎и‏ ‎начал ‎подумывать ‎о ‎завтраке. ‎Мой‏ ‎живот‏ ‎начал‏ ‎подавать ‎разнообразные‏ ‎звуковые ‎сигналы,‏ ‎то ‎ли‏ ‎от‏ ‎болотной ‎воды‏ ‎Буга, ‎то ‎ли ‎от ‎того‏ ‎что ‎в‏ ‎это‏ ‎время ‎я ‎обычно‏ ‎завтракал ‎в‏ ‎солдатской ‎столовой. ‎Какой ‎же‏ ‎вкусной‏ ‎гречневой ‎или‏ ‎перловой ‎кашей‏ ‎с ‎мясом ‎нас ‎кормили ‎там.‏ ‎У‏ ‎меня ‎даже‏ ‎рот ‎наполнился‏ ‎слюной ‎при ‎воспоминаниях ‎о ‎белых‏ ‎тарелках‏ ‎с‏ ‎дымящейся ‎кашей.‏ ‎Все ‎эти‏ ‎воспоминания ‎о‏ ‎мирной‏ ‎жизни ‎уже‏ ‎казались ‎чем-то ‎далеким. ‎Как ‎назло‏ ‎у ‎пулеметчика‏ ‎ничего‏ ‎съестного ‎не ‎нашлось‏ ‎и ‎мне‏ ‎в ‎голову ‎пришла ‎идея,‏ ‎а‏ ‎не ‎слазить‏ ‎ли ‎мне‏ ‎за ‎трофеями. ‎Похоже, ‎что ‎я‏ ‎в‏ ‎этих ‎мыслях‏ ‎был ‎не‏ ‎одинок. ‎От ‎наших ‎окопов ‎отделилось‏ ‎несколько‏ ‎смельчаков‏ ‎охочих ‎до‏ ‎добычи ‎и‏ ‎быстро ‎поползли‏ ‎вперед.‏ ‎

Иван, ‎как‏ ‎будто ‎прочитав ‎мои ‎мысли, ‎тоже‏ ‎мотнул ‎головой‏ ‎в‏ ‎сторону ‎немцев: ‎–‏ ‎Давай ‎пацан,‏ ‎прошвырнись ‎до ‎фрицев,– ‎и‏ ‎вручил‏ ‎мне ‎в‏ ‎качестве ‎оружия‏ ‎саперную ‎лопатку. ‎– ‎Может ‎что‏ ‎пожрать‏ ‎найдешь, ‎а‏ ‎то ‎не‏ ‎завтракали ‎еще.

 – А ‎я ‎думал, ‎ты‏ ‎меня‏ ‎отец,‏ ‎фрицев ‎закапывать‏ ‎посылаешь, ‎–‏ ‎ответил ‎я‏ ‎улыбнувшись‏ ‎уже ‎не‏ ‎молодому ‎солдату ‎и ‎взял ‎в‏ ‎руки ‎лопату‏ ‎с‏ ‎потемневшим, ‎отполированным ‎от‏ ‎времени ‎черенком.

Упрашивать‏ ‎бывшего ‎беспризорника ‎долго ‎не‏ ‎надо.‏ ‎Меня ‎уже‏ ‎самого ‎немного‏ ‎лихорадило ‎от ‎предвкушения ‎порыться ‎в‏ ‎бесхозных‏ ‎немецких ‎сумках.‏ ‎Я ‎сзади‏ ‎заткнул ‎за ‎пояс ‎саперную ‎лопатку‏ ‎и,‏ ‎перекатившись‏ ‎через ‎горку‏ ‎желтого ‎песка‏ ‎перед ‎траншеей,‏ ‎резво‏ ‎пополз ‎к‏ ‎поверженным ‎врагам. ‎Метров ‎через ‎пятьдесят‏ ‎я ‎приметил‏ ‎самого‏ ‎наглого ‎и ‎жирного‏ ‎фрица, ‎который‏ ‎подобрался ‎к ‎нам ‎ближе‏ ‎всех.‏ ‎Пуля ‎снесла‏ ‎ему ‎сзади‏ ‎полчерепа ‎и ‎все ‎вокруг ‎него‏ ‎было‏ ‎залито ‎черной‏ ‎кровью. ‎Вырвав‏ ‎винтовку ‎Маузера ‎из ‎пухлой ‎заросшей‏ ‎светлыми‏ ‎волосами‏ ‎руки, ‎я‏ ‎приметил ‎неплохие‏ ‎золотые ‎часы.‏ ‎Похожие‏ ‎часики ‎я‏ ‎как-то, ‎во ‎время ‎своего ‎детского‏ ‎беспризорничества, ‎выудил‏ ‎вместе‏ ‎с ‎платком ‎у‏ ‎одного ‎толстого‏ ‎нэпмана ‎из ‎кармана ‎на‏ ‎вокзале.‏ ‎Ох ‎уж‏ ‎мы ‎и‏ ‎погуляли ‎на ‎деньги ‎вырученные ‎с‏ ‎продажи‏ ‎часов. ‎Целую‏ ‎неделю ‎я‏ ‎с ‎друзьями, ‎такими ‎же ‎беспризорниками‏ ‎питались‏ ‎пирожными‏ ‎и ‎пирожками,‏ ‎пока ‎животы‏ ‎у ‎всех‏ ‎не‏ ‎скрутило. ‎Я‏ ‎очнулся ‎от ‎приятных ‎воспоминаний ‎и‏ ‎часы ‎немца‏ ‎ушли‏ ‎мне ‎в ‎карман,‏ ‎все ‎равно‏ ‎теперь ‎фрицу ‎сколько ‎времени‏ ‎знать‏ ‎ни ‎к‏ ‎чему. ‎На‏ ‎поезд ‎домой ‎обратно ‎в ‎Германию,‏ ‎он‏ ‎теперь ‎точно‏ ‎не ‎опоздает.

Да‏ ‎кстати, ‎а ‎что ‎у ‎немца‏ ‎планировалось‏ ‎на‏ ‎обед. ‎Расстегнув‏ ‎кожаный ‎ранец‏ ‎я ‎заглянул‏ ‎внутрь‏ ‎и ‎мой‏ ‎желудок ‎радостно ‎заурчал. ‎Там ‎было‏ ‎много ‎всяких‏ ‎припасов‏ ‎в ‎виде ‎галет,‏ ‎консервов ‎и‏ ‎копченой ‎колбасы. ‎Похоже, ‎что‏ ‎покойный‏ ‎любил ‎поесть,‏ ‎судя ‎по‏ ‎его ‎габаритам. ‎Тяжелый ‎ранец ‎с‏ ‎трудом‏ ‎перекачивал ‎мне‏ ‎на ‎плечи.‏ ‎Но ‎как ‎говорится ‎своя ‎ноша‏ ‎не‏ ‎тянет.‏ ‎Еще ‎мне‏ ‎приглянулся ‎неплохой‏ ‎кинжал ‎на‏ ‎поясе‏ ‎у ‎фрица.‏ ‎Не ‎долго ‎думая ‎ремень ‎с‏ ‎тройным ‎патронташем‏ ‎и‏ ‎кинжалом ‎был ‎снят‏ ‎с ‎фашиста‏ ‎и ‎застегнут ‎на ‎моей‏ ‎худой‏ ‎талии ‎поверх‏ ‎советского ‎ремня.‏ ‎Немецкий ‎ремень ‎пришлось ‎подогнать, ‎но‏ ‎я‏ ‎справился. ‎Пора‏ ‎было ‎возвращаться.‏ ‎Жадничать ‎не ‎стоило, ‎хотя ‎дальше‏ ‎подарков‏ ‎из‏ ‎Западной ‎Европы‏ ‎было ‎больше,‏ ‎но ‎и‏ ‎риск‏ ‎быть ‎подстреленным‏ ‎немцами, ‎которые ‎засели ‎в ‎роще,‏ ‎увеличивался ‎в‏ ‎разы.

И‏ ‎только ‎я ‎с‏ ‎трудом ‎пополз‏ ‎обратно, ‎придавливаемый ‎весом ‎ранца‏ ‎послышался‏ ‎гул ‎летящих‏ ‎снарядов. ‎Разбитые‏ ‎фашисты ‎вызвали ‎поддержку ‎артиллерии ‎и‏ ‎с‏ ‎противоположного ‎берега‏ ‎снова ‎начали‏ ‎утюжить ‎наши ‎позиции. ‎Траншеи ‎затянуло‏ ‎стеной‏ ‎из‏ ‎дыма. ‎Огненные‏ ‎всполохи ‎разрывов‏ ‎снарядов ‎еле‏ ‎пробивались‏ ‎сквозь ‎этот‏ ‎плотный ‎непроницаемый ‎занавес.

Я ‎лежал, ‎вжавшись‏ ‎в ‎воронку.‏ ‎Наконец‏ ‎артиллерия ‎замолчала. ‎Часы‏ ‎фашиста ‎показывали,‏ ‎что ‎прошло ‎всего ‎десять‏ ‎минут,‏ ‎но ‎мне‏ ‎показалось ‎что,‏ ‎как ‎будто ‎прошла ‎вечность. ‎Я‏ ‎пополз‏ ‎обратно, ‎так‏ ‎быстро, ‎как‏ ‎мог. ‎Пули ‎начали ‎свистеть ‎надо‏ ‎мной.‏ ‎Я‏ ‎обернулся ‎и‏ ‎увидел, ‎что‏ ‎немцы ‎снова‏ ‎пошли‏ ‎в ‎атаку.‏ ‎Сейчас ‎они ‎уже ‎не ‎шли,‏ ‎а ‎бежали.‏ ‎Сообразив,‏ ‎что ‎у ‎меня‏ ‎с ‎ними‏ ‎скорости ‎не ‎равнозначные ‎я‏ ‎выпрямился‏ ‎и ‎тоже‏ ‎побежал. ‎Одна‏ ‎из ‎пуль ‎попала ‎в ‎ранец,‏ ‎впившись‏ ‎в ‎него‏ ‎с ‎резким‏ ‎хлопком. ‎Не ‎знаю ‎в ‎чем‏ ‎она‏ ‎застряла,‏ ‎но ‎главное‏ ‎не ‎во‏ ‎мне. ‎Мысленно‏ ‎я‏ ‎поблагодарил ‎погибшего‏ ‎фашиста ‎за ‎плотно ‎набитый ‎ранец.‏ ‎Пули ‎ложились‏ ‎все‏ ‎ближе ‎и ‎мне‏ ‎пришлось ‎снова‏ ‎упасть ‎и ‎проползти ‎метров‏ ‎пять.‏ ‎Потом ‎снова‏ ‎побежать, ‎теперь‏ ‎уже ‎на ‎четвереньках. ‎Тяжелый ‎ранец‏ ‎и‏ ‎винтовка ‎мешали‏ ‎двигаться ‎вперед‏ ‎и ‎я ‎их ‎с ‎великим‏ ‎сожалением‏ ‎скинул.‏ ‎Тут ‎застрочил‏ ‎пулемет ‎Максима‏ ‎и ‎немцы‏ ‎снова‏ ‎залегли, ‎открыв‏ ‎беспорядочную ‎пальбу ‎по ‎нашей ‎траншеи.‏ ‎Мой ‎пулеметчик‏ ‎подозрительно‏ ‎молчал.

Что ‎с ‎Иваном?‏ ‎Неужели ‎не‏ ‎пережил ‎артобстрел? ‎У ‎меня‏ ‎бешено‏ ‎застучало ‎сердце.‏ ‎Ладно, ‎разберемся.‏ ‎Еще ‎рывок ‎и ‎я ‎уже‏ ‎в‏ ‎нашей ‎траншее.‏ ‎Ничего ‎я‏ ‎не ‎принес, ‎но ‎хоть ‎лопата‏ ‎обратно‏ ‎вернулась.‏ ‎И ‎тут‏ ‎я ‎увидел‏ ‎Ивана. ‎Он‏ ‎лежал,‏ ‎раскинув ‎руки‏ ‎словно ‎спрашивал: ‎«Где ‎трофеи ‎пацан?»‏ ‎– ‎и‏ ‎был‏ ‎наполовину ‎засыпан ‎землей,‏ ‎пулемет ‎валялся‏ ‎неподалеку ‎и ‎несколько ‎дисков‏ ‎упали‏ ‎на ‎дно‏ ‎траншеи. ‎Откопав‏ ‎пулеметчика ‎и ‎быстро ‎убедившись, ‎что‏ ‎он‏ ‎еще ‎жив,‏ ‎но ‎ранен‏ ‎навылет ‎в ‎грудь, ‎быстро ‎наложил‏ ‎ему‏ ‎повязку‏ ‎с ‎двух‏ ‎сторон ‎и‏ ‎стянул ‎ее‏ ‎ремнем.

Теперь‏ ‎настал ‎черед‏ ‎позаботиться ‎о ‎немцах. ‎Отряхнув ‎пулемет‏ ‎от ‎земли,‏ ‎я‏ ‎поставил ‎его ‎на‏ ‎сошки ‎и‏ ‎прицелился. ‎Немцев ‎было ‎хорошо‏ ‎видно‏ ‎по ‎всполохам‏ ‎огня ‎от‏ ‎винтовок. ‎Но ‎меня ‎интересовал ‎их‏ ‎пулеметчик,‏ ‎который ‎одиночными‏ ‎долбил ‎по‏ ‎бронещетку ‎пулемета ‎Максима ‎и ‎мешал‏ ‎ему‏ ‎стрелять‏ ‎прицельно. ‎Задержав‏ ‎дыхание ‎я‏ ‎прицелился, ‎и‏ ‎короткой‏ ‎очередью ‎заставил‏ ‎его ‎замолчать ‎навеки. ‎Несколько ‎фашистов‏ ‎бросились ‎к‏ ‎поверженному‏ ‎пулеметчику, ‎но ‎я‏ ‎засыпал ‎фонтанами‏ ‎земли ‎всю ‎площадку ‎рядом‏ ‎с‏ ‎ним. ‎Вскоре‏ ‎расстреляв ‎диск‏ ‎я ‎сменил ‎«пластинку» ‎на ‎пулемете‏ ‎и‏ ‎снова ‎включил‏ ‎немцам ‎музыку‏ ‎своей ‎ярости, ‎не ‎давая ‎им‏ ‎даже‏ ‎головы‏ ‎поднять. ‎Огонь‏ ‎от ‎пулемета‏ ‎Максим ‎усилился,‏ ‎и‏ ‎немцы ‎невыдержав‏ ‎плотного ‎огня ‎вскочили ‎и ‎начали‏ ‎отступать. ‎Перекрестный‏ ‎огонь‏ ‎из ‎двух ‎пулеметов‏ ‎привел ‎к‏ ‎паническому ‎бегству ‎фашистов ‎с‏ ‎поля‏ ‎боя.

И ‎тут‏ ‎начался ‎второй‏ ‎артобстрел. ‎Кроме ‎орудий, ‎в ‎этот‏ ‎раз‏ ‎стреляли ‎и‏ ‎из ‎минометов.‏ ‎Взрыв ‎мины ‎произошел ‎прямо ‎передо‏ ‎мной,‏ ‎с‏ ‎силой ‎вырвав‏ ‎у ‎меня‏ ‎из ‎рук‏ ‎пулемет,‏ ‎и ‎я‏ ‎повалился ‎оглушенный ‎на ‎дно ‎траншеи.‏ ‎Через ‎некоторое‏ ‎время‏ ‎я ‎очнулся, ‎и‏ ‎стряхнув ‎с‏ ‎себя ‎слой ‎земли, ‎попытался‏ ‎встать.‏ ‎Голова ‎сильно‏ ‎кружилась ‎и‏ ‎в ‎ушах ‎стоял ‎гул, ‎поэтому‏ ‎мне‏ ‎пришлось ‎сесть,‏ ‎опершись ‎на‏ ‎осыпающуюся ‎земляную ‎стенку. ‎Мой ‎блуждающий‏ ‎взгляд‏ ‎наконец‏ ‎уперся ‎в‏ ‎мой ‎искореженный,‏ ‎черный ‎от‏ ‎копоти‏ ‎пулемет. ‎Мины‏ ‎продолжали ‎ложиться ‎совсем ‎рядом. ‎«Пристрелялись‏ ‎гады, ‎пора‏ ‎менять‏ ‎место ‎дислокации»,– ‎подумал‏ ‎я. ‎Иван‏ ‎все ‎так ‎же ‎безучастно‏ ‎лежал‏ ‎внедалеке. ‎Товарища‏ ‎я ‎бросить‏ ‎не ‎мог ‎и ‎поэтому, ‎прихватив‏ ‎его‏ ‎за ‎шиворот‏ ‎гимнастерки, ‎пригнулся‏ ‎и ‎под ‎продолжающийся ‎грохот ‎взрывов,‏ ‎поволок‏ ‎Ивана‏ ‎подальше ‎от‏ ‎опасного ‎места.

Через‏ ‎какое-то ‎время‏ ‎обстрел‏ ‎прекратился. ‎Мне‏ ‎показалось, ‎что ‎прошел ‎час ‎с‏ ‎небольшим. ‎Но‏ ‎немецкие‏ ‎часы ‎утверждали, ‎что‏ ‎прошло ‎не‏ ‎более ‎десяти ‎минут. ‎Спорить‏ ‎с‏ ‎часами ‎я‏ ‎не ‎стал‏ ‎и ‎увидев ‎что ‎Иван ‎не‏ ‎показывает‏ ‎признаков ‎жизни,‏ ‎прислонил ‎свои‏ ‎пальцы ‎к ‎его ‎шеи. ‎Пульса‏ ‎не‏ ‎было.‏ ‎За ‎те‏ ‎несколько ‎часов‏ ‎проведенных ‎вместе,‏ ‎мне‏ ‎понравился ‎это‏ ‎немногословный ‎дядька, ‎который ‎отнесся ‎ко‏ ‎мне ‎как‏ ‎сыну.‏ ‎Хотелось ‎кричать, ‎жаловаться‏ ‎на ‎не‏ ‎справедливый ‎мир ‎– ‎это‏ ‎уже‏ ‎был ‎второй‏ ‎человек, ‎который‏ ‎мне ‎был ‎дорог ‎и ‎погиб‏ ‎за‏ ‎это ‎утро.‏ ‎Я ‎вспомнил‏ ‎о ‎Нюре: ‎«Как ‎же ‎там‏ ‎моя‏ ‎любимая?»‏ ‎Ведь ‎немцы‏ ‎наверняка ‎обстреливали‏ ‎и ‎крепость.‏ ‎Наконец‏ ‎я ‎решил,‏ ‎что ‎немцы ‎все-таки ‎цивилизованные ‎люди‏ ‎из ‎просвещенной‏ ‎Европы‏ ‎и ‎госпиталь ‎они‏ ‎точно ‎обстреливать‏ ‎не ‎будут. ‎Немного ‎успокоившись‏ ‎этой‏ ‎мыслью ‎я‏ ‎склонился ‎над‏ ‎пулеметчиком ‎и ‎положил ‎ему ‎на‏ ‎грудь‏ ‎его ‎фуражку.‏ ‎Внезапно ‎Иван‏ ‎схватил ‎меня ‎крепко ‎за ‎руку,‏ ‎я‏ ‎даже‏ ‎чуть ‎привскрикнул.‏ ‎Иван ‎открыл‏ ‎глаза ‎и‏ ‎протянул‏ ‎зеленую ‎фуражку‏ ‎обратно ‎и ‎произнес ‎слабым ‎голосом:‏ ‎– ‎Это‏ ‎тебе‏ ‎сынок... ‎Носи ‎ее‏ ‎достойно..., ‎–‏ ‎эти ‎слова ‎отняли ‎у‏ ‎него‏ ‎последние ‎силы,‏ ‎он ‎выронил‏ ‎подарок ‎на ‎землю ‎и ‎затих.‏ ‎Я‏ ‎тогда ‎не‏ ‎обратил ‎внимания‏ ‎на ‎последние ‎слова ‎Ивана, ‎хотя‏ ‎и‏ ‎был‏ ‎тронут ‎его‏ ‎обращением ‎ко‏ ‎мне ‎–‏ ‎сынок.‏ ‎Выглянув ‎из‏ ‎окопа, ‎я ‎снова ‎увидел ‎наступающих‏ ‎немцев. ‎На‏ ‎этот‏ ‎раз ‎все ‎поле‏ ‎просто ‎кишело‏ ‎ими. ‎Они ‎быстро ‎приближались‏ ‎уже‏ ‎не ‎прячась,‏ ‎вероятно ‎уверенные,‏ ‎что ‎третий ‎обстрел ‎уже ‎точно‏ ‎не‏ ‎оставил ‎ни‏ ‎кого ‎из‏ ‎обороняющихся ‎в ‎живых. ‎Я ‎размышлял‏ ‎над‏ ‎ситуацией‏ ‎сдаться ‎сейчас‏ ‎в ‎плен‏ ‎или ‎продолжать‏ ‎борьбу‏ ‎за ‎свою‏ ‎Родину. ‎Посмотрев ‎на ‎погибшего ‎Ивана,‏ ‎я ‎почувствовал,‏ ‎как‏ ‎во ‎мне ‎закипает‏ ‎от ‎ненависти‏ ‎кровь, ‎и ‎я ‎решил‏ ‎сражаться‏ ‎дальше.

Я ‎обвел‏ ‎затуманенным ‎взглядом‏ ‎траншею ‎в ‎поисках ‎оружия. ‎Голова‏ ‎кружилась.‏ ‎Мне ‎нужен‏ ‎был ‎пулемет‏ ‎Максима, ‎как ‎у ‎моих ‎любимых‏ ‎героев‏ ‎в‏ ‎фильмах ‎из‏ ‎моего ‎детства‏ ‎про ‎гражданскую‏ ‎войну.‏ ‎Но ‎нигде‏ ‎не ‎то ‎что ‎пулемета, ‎но‏ ‎даже ‎и‏ ‎самой‏ ‎захудалой ‎винтовки ‎не‏ ‎было ‎видно.‏ ‎Запнувшись ‎за ‎что-то, ‎я‏ ‎упал‏ ‎на ‎дно‏ ‎траншеи ‎и‏ ‎на ‎карачках ‎пополз ‎на ‎старую‏ ‎позицию.‏ ‎На ‎свежей‏ ‎земле ‎валялись‏ ‎погнутые ‎пулеметные ‎диски, ‎саперная ‎лопата,‏ ‎но‏ ‎другого‏ ‎оружия, ‎нигде‏ ‎не ‎было.‏ ‎Весь ‎окоп‏ ‎был‏ ‎одной ‎большой‏ ‎воронкой ‎от ‎взрывов ‎мин. ‎Я‏ ‎пополз ‎обратно.‏ ‎Стрелять‏ ‎было ‎нечем. ‎А‏ ‎вернее ‎не‏ ‎из ‎чего, ‎только ‎на‏ ‎поясе‏ ‎все ‎еще‏ ‎болтались ‎немецкий‏ ‎и ‎советский ‎патронташи, ‎битком ‎набитые‏ ‎бесполезными‏ ‎сейчас ‎патронами.‏ ‎Мне ‎вдруг‏ ‎показалось, ‎что ‎немцы ‎уже ‎заглядывают‏ ‎в‏ ‎мою‏ ‎траншею. ‎Я‏ ‎испуганно ‎приподнялся‏ ‎и ‎осторожно‏ ‎выглянул‏ ‎из ‎окопа‏ ‎– ‎немцы ‎еще ‎были ‎в‏ ‎метрах ‎десяти‏ ‎от‏ ‎наших ‎позиций.

И ‎тут‏ ‎я ‎услышал‏ ‎негромкое ‎хриплое ‎ура. ‎В‏ ‎недоумении‏ ‎я ‎посмотрел‏ ‎в ‎сторону‏ ‎и ‎увидел, ‎как ‎четыре ‎пограничника‏ ‎в‏ ‎разорванной ‎окровавленной‏ ‎форме ‎выскочили‏ ‎из ‎траншеи ‎и ‎побежали ‎в‏ ‎штыковую‏ ‎атаку‏ ‎на ‎немцев.‏ ‎Из ‎их‏ ‎груди ‎вырывалось‏ ‎хрипящее:‏ ‎– ‎Аааа.‏ ‎Вместе ‎с ‎ними ‎бежали ‎две‏ ‎пограничные ‎овчарки,‏ ‎которые‏ ‎набросились ‎на ‎ближайшего‏ ‎фашистского ‎офицера.‏ ‎Он ‎скатившись ‎с ‎ними‏ ‎в‏ ‎одну ‎из‏ ‎воронок, ‎пропал‏ ‎из ‎виду, ‎я ‎только ‎слышал‏ ‎звуки‏ ‎рвущийся ‎ткани,‏ ‎испуганные ‎крики‏ ‎на ‎немецком, ‎брань ‎и ‎рычание.‏ ‎Вскоре‏ ‎ругательства‏ ‎сменились ‎частыми‏ ‎выстрелами ‎из‏ ‎пистолета ‎и‏ ‎жалобным‏ ‎скулежом ‎умирающих‏ ‎животных. ‎Пограничники ‎пытались ‎штыками ‎достать‏ ‎фашистов, ‎но‏ ‎были‏ ‎убиты ‎выстрелами ‎из‏ ‎винтовок ‎и‏ ‎автоматов, ‎даже ‎не ‎добежав‏ ‎до‏ ‎них. ‎С‏ ‎заставой ‎было‏ ‎покончено, ‎через ‎пару ‎минут ‎немцы‏ ‎будут‏ ‎здесь.

Читать: 16+ мин
В
logo
Виталий Касс

Повесть: Умираю, но не сдаюсь . Глава 1. Guten Morgen.

От ‎нее‏ ‎пахло ‎молоком ‎и ‎хлебом. ‎Вернее‏ ‎от ‎ее‏ ‎волос.‏ ‎Нюра, ‎Нюрочка ‎курносая,‏ ‎рыжая ‎красавица‏ ‎медсестричка ‎из ‎госпиталя ‎Брестской‏ ‎крепости.‏ ‎Смешливые, ‎озорные‏ ‎глазенки ‎с‏ ‎двумя ‎куцыми ‎косичками ‎за ‎спиной.‏ ‎Я‏ ‎потянулся, ‎чтобы‏ ‎поцеловать ‎ее‏ ‎в ‎пухлые, ‎сочные ‎губы, ‎и‏ ‎больно‏ ‎ударился‏ ‎носом ‎обо‏ ‎что-то ‎холодное‏ ‎и ‎твердое.‏ ‎Ошарашено‏ ‎открыв ‎глаза,‏ ‎я ‎понял, ‎что ‎это ‎был‏ ‎железнодорожный ‎мост.‏ ‎Вернее‏ ‎одна ‎из ‎его‏ ‎ржавых ‎металлических‏ ‎опор, ‎окрашенных ‎недавно ‎в‏ ‎серый‏ ‎цвет.

Сон ‎прошел‏ ‎мгновенно. ‎Вот‏ ‎это ‎я ‎заснул ‎на ‎посту.‏ ‎Как‏ ‎это ‎вообще‏ ‎могло ‎произойти?‏ ‎Хорошо ‎хоть ‎командир ‎не ‎заметил.‏ ‎Или‏ ‎заметил?‏ ‎Я ‎вытянулся‏ ‎и, ‎расправив‏ ‎плечи, ‎украдкой‏ ‎оглянулся‏ ‎в ‎начало‏ ‎железнодорожного ‎моста, ‎где ‎по ‎идее‏ ‎должен ‎был‏ ‎находиться‏ ‎наш ‎лейтенант. ‎Я‏ ‎был ‎почти‏ ‎на ‎середине ‎моста, ‎по‏ ‎которой‏ ‎проходила ‎граница‏ ‎СССР ‎и‏ ‎Третьего ‎рейха, ‎и ‎отсюда ‎фигура‏ ‎лейтенанта‏ ‎была ‎почти‏ ‎не ‎видна.‏ ‎Я ‎перевел ‎дух ‎и ‎немного‏ ‎расслабился.‏ ‎Ленивый‏ ‎утренний ‎рассвет‏ ‎тянулся ‎бесконечно‏ ‎долго ‎и‏ ‎новый‏ ‎летний ‎день‏ ‎ни ‎как ‎не ‎хотел ‎начинаться.‏ ‎Ноги ‎опять‏ ‎начали‏ ‎подкашиваться ‎от ‎усталости,‏ ‎а ‎глаза‏ ‎стали ‎тяжелыми, ‎но ‎я‏ ‎знал,‏ ‎что ‎стоит‏ ‎мне ‎их‏ ‎закрыть, ‎то ‎сразу ‎провалюсь ‎снова‏ ‎в‏ ‎сон. ‎Я‏ ‎облокотился ‎на‏ ‎перила ‎моста, ‎чтобы ‎немного ‎ослабить‏ ‎нагрузку‏ ‎на‏ ‎мышцы ‎ног‏ ‎и ‎начал‏ ‎разминать ‎холодный‏ ‎лоб‏ ‎ладонью, ‎пытаясь‏ ‎немного ‎взбодриться. ‎Огромный ‎железный ‎мост,‏ ‎возвышающийся ‎своими‏ ‎ажурными‏ ‎арками ‎над ‎рекой,‏ ‎казалось ‎давил‏ ‎на ‎меня ‎всей ‎своей‏ ‎тяжестью.

Ремень‏ ‎винтовки ‎соскользнул‏ ‎с ‎моего‏ ‎плеча ‎и ‎приклад ‎с ‎неожиданно‏ ‎громким‏ ‎стуком ‎ударился‏ ‎о ‎поручень‏ ‎перил. ‎– ‎Не ‎спи ‎Васек,‏ ‎а‏ ‎то‏ ‎замерзнешь, ‎–‏ ‎негромко ‎окликнул‏ ‎меня ‎второй‏ ‎часовой‏ ‎Ромка, ‎зевая‏ ‎во ‎весь ‎рот ‎и ‎оголяя‏ ‎ряд ‎идеальных‏ ‎белоснежных‏ ‎зубов. ‎И ‎этот‏ ‎его ‎заразительный‏ ‎зевок ‎заставил ‎меня ‎зевнуть‏ ‎тоже,‏ ‎и ‎я‏ ‎немного ‎взбодрился.

Назевавшись‏ ‎всласть ‎я ‎улыбнулся ‎ему, ‎и‏ ‎подумал:‏ ‎«Вот ‎Ромка‏ ‎молодец, ‎не‏ ‎сдал ‎меня ‎сонного ‎лейтенанту». ‎А‏ ‎сам‏ ‎наверняка‏ ‎видел, ‎как‏ ‎я ‎клюю‏ ‎носом ‎уже‏ ‎как‏ ‎пару ‎часов.‏ ‎А ‎ведь ‎мы ‎тут ‎не‏ ‎склад ‎с‏ ‎тушенкой‏ ‎охраняем, ‎а ‎особый,‏ ‎стратегически ‎важный‏ ‎объект. ‎Через ‎наш ‎мост,‏ ‎прибывшие‏ ‎в ‎Брест‏ ‎поезда, ‎идут‏ ‎дальше ‎в ‎Германию. ‎А ‎вдруг‏ ‎пока‏ ‎я ‎спал‏ ‎и ‎видел‏ ‎свою ‎любимую ‎во ‎сне, ‎какой-нибудь‏ ‎хитрый‏ ‎шпион‏ ‎пересек ‎нашу‏ ‎границу? ‎Тогда‏ ‎что? ‎Я‏ ‎уже‏ ‎представил ‎себе‏ ‎как ‎мой ‎лейтенант ‎отчитывает ‎меня‏ ‎и ‎назначает‏ ‎три‏ ‎наряда ‎на ‎кухню‏ ‎вне ‎очереди.‏ ‎Да ‎каких ‎три, ‎все‏ ‎десять.‏ ‎Но ‎Ромка‏ ‎не ‎подвел.‏ ‎Настоящий ‎надежный ‎друг. ‎Что ‎он‏ ‎делал‏ ‎в ‎конвойных‏ ‎войсках ‎НКВД‏ ‎я ‎не ‎понимал ‎до ‎сих‏ ‎пор.‏ ‎С‏ ‎его ‎внешностью‏ ‎надо ‎было‏ ‎идти ‎в‏ ‎артисты.‏ ‎Но ‎Ромка‏ ‎выбрал ‎армию. ‎Его ‎синяя ‎фуражка‏ ‎блестела ‎от‏ ‎капелек‏ ‎росы ‎в ‎предрассветных‏ ‎лучах ‎солнца.‏ ‎Поежившись ‎глядя ‎на ‎него,‏ ‎я‏ ‎попытался ‎как‏ ‎можно ‎бодрее‏ ‎ответить: ‎– ‎Куда ‎тут ‎спать,‏ ‎скоро‏ ‎уж ‎смена‏ ‎караула. ‎В‏ ‎казарме ‎выспимся, ‎– ‎а ‎сам‏ ‎глянул‏ ‎на‏ ‎часы, ‎было‏ ‎почти ‎4‏ ‎часа ‎утра.‏ ‎4‏ ‎часа ‎утра‏ ‎22 ‎июня ‎1941 ‎года.

Река ‎Западный‏ ‎Буг ‎стремительно‏ ‎несла‏ ‎свои ‎мутные ‎воды,‏ ‎огибая ‎мирно‏ ‎спавший ‎город ‎Брест, ‎и‏ ‎над‏ ‎ней ‎стелился‏ ‎предрассветный ‎серебристый‏ ‎туман. ‎Приграничный ‎мост ‎был ‎весь‏ ‎в‏ ‎прозрачной ‎росе‏ ‎и ‎казался‏ ‎доисторическим ‎чудовищем, ‎медленно ‎выползающим ‎из‏ ‎реки.‏ ‎В‏ ‎занимающемся ‎свете‏ ‎нового ‎дня‏ ‎угадывалась ‎сочная‏ ‎прибрежная‏ ‎зелень. ‎Птицы,‏ ‎как ‎безумные, ‎уже ‎вовсю ‎распевали‏ ‎свои ‎беззаботные‏ ‎песни.‏ ‎Не ‎спалось ‎и‏ ‎нашим ‎немецким‏ ‎«друзьям», ‎на ‎противоположной ‎стороне‏ ‎берега‏ ‎реки.

Рослый ‎немецкий‏ ‎солдат ‎в‏ ‎серой ‎форме ‎и ‎в ‎блестящей‏ ‎от‏ ‎росы ‎каске‏ ‎приветственно ‎махая‏ ‎руками, ‎быстро ‎приближался ‎к ‎середине‏ ‎моста,‏ ‎а‏ ‎по ‎сути,‏ ‎к ‎нашей‏ ‎границе. ‎Немного‏ ‎не‏ ‎доходя ‎до‏ ‎начала ‎нейтральной ‎полосы, ‎которая ‎на‏ ‎этом ‎участке‏ ‎границе‏ ‎составляла ‎всего ‎метров‏ ‎десять, ‎немец‏ ‎наконец ‎остановился. ‎Ромка ‎вскинул‏ ‎винтовку‏ ‎и ‎прокричал‏ ‎незваному ‎гостю:‏ ‎– ‎Хальт. ‎Стрелять ‎буду. ‎Но‏ ‎немец,‏ ‎криво ‎улыбаясь,‏ ‎снова ‎замахал‏ ‎рукой ‎и ‎прокаркал ‎хриплым ‎голосом:‏ ‎–‏ ‎Гутен‏ ‎морген. ‎Нашь‏ ‎лёйтнант ‎хотеть‏ ‎с ‎вашим‏ ‎разговариват.‏ ‎Ромка ‎с‏ ‎тревогой ‎посмотрел ‎на ‎меня, ‎в‏ ‎его ‎взгляде‏ ‎читался‏ ‎немой ‎вопрос: ‎–‏ ‎И ‎что‏ ‎теперь ‎делать ‎будем? ‎Я‏ ‎только‏ ‎озадаченно ‎заморгал‏ ‎глазами, ‎ни‏ ‎каких ‎указаний ‎на ‎случай ‎переговоров‏ ‎у‏ ‎меня ‎не‏ ‎было. ‎Да‏ ‎и ‎не ‎каждое ‎утро ‎к‏ ‎нам‏ ‎приходят‏ ‎немцы ‎с‏ ‎пожеланиями ‎доброго‏ ‎утра ‎и‏ ‎просят‏ ‎командира ‎на‏ ‎разговор. ‎Просьба ‎немцев ‎о ‎встрече‏ ‎с ‎нашим‏ ‎командиром‏ ‎выглядела ‎крайне ‎странно.‏ ‎Ромка, ‎так‏ ‎и ‎не ‎добившись ‎от‏ ‎меня‏ ‎ответа, ‎с‏ ‎сожалением ‎повернулся‏ ‎к ‎фрицу ‎обратно, ‎не ‎сказав‏ ‎ни‏ ‎слова. ‎–‏ ‎Я ‎за‏ ‎лейтенантом! ‎– ‎бросил ‎я ‎напарнику,‏ ‎и‏ ‎побежал‏ ‎в ‎начало‏ ‎моста ‎по‏ ‎узким ‎деревянным‏ ‎настилам‏ ‎тянущихся ‎по‏ ‎бокам ‎железнодорожных ‎рельсов. ‎–Давай ‎быстрее,‏ ‎– ‎процедил‏ ‎сквозь‏ ‎зубы ‎Ромка, ‎не‏ ‎спуская ‎с‏ ‎подрагивающего ‎прицела ‎серую, ‎мрачную‏ ‎фигуру.‏ ‎Стрелять ‎ему‏ ‎в ‎немца‏ ‎совсем ‎не ‎хотелось, ‎и ‎он‏ ‎надеялся,‏ ‎что ‎фашист‏ ‎не ‎пересечет‏ ‎середину ‎моста.

Доски ‎настила ‎бодро ‎стучали‏ ‎у‏ ‎меня‏ ‎под ‎сапогами,‏ ‎а ‎подсумки‏ ‎с ‎патронами‏ ‎прыгали‏ ‎на ‎ремне,‏ ‎как ‎живые. ‎Сонное ‎настроение, ‎как‏ ‎рукой ‎сняло.‏ ‎Легкий‏ ‎ветер ‎дул ‎мне‏ ‎в ‎лицо‏ ‎и ‎я ‎с ‎удовольствием,‏ ‎в‏ ‎ритм ‎бега,‏ ‎дышал ‎утренними‏ ‎запахами ‎свежего ‎утра. ‎Онемевшие, ‎от‏ ‎долгого‏ ‎стояния, ‎крепкие‏ ‎мышцы ‎радостно‏ ‎принимали ‎нагрузку ‎и ‎несли ‎меня‏ ‎пулей‏ ‎к‏ ‎лейтенанту. ‎Командир‏ ‎караула ‎уже‏ ‎и ‎сам,‏ ‎увидев,‏ ‎что ‎немцы‏ ‎ведут ‎себя ‎странно, ‎приближался ‎ко‏ ‎мне.

 – Товарищ ‎лейтенант...‏ ‎Там‏ ‎немцы... ‎вас ‎спрашивают...‏ ‎– ‎отрапортовал‏ ‎я, ‎хватая ‎воздух ‎ртом,‏ ‎как‏ ‎рыба ‎выброшенная‏ ‎на ‎берег.

 – Меня‏ ‎спрашивают? ‎Что ‎прямо ‎по ‎фамилии,‏ ‎имени‏ ‎и ‎отчеству?–‏ ‎удивился ‎он,‏ ‎смешно ‎выкатив ‎серые ‎заспанные ‎глаза,‏ ‎–‏ ‎опять,‏ ‎что ‎ли‏ ‎провокация? ‎Как‏ ‎думаешь ‎Котов,‏ ‎а?

 – Так‏ ‎точно, ‎–‏ ‎мне ‎наконец ‎удалось ‎восстановить ‎дыхание‏ ‎и ‎я‏ ‎уже‏ ‎отвечал ‎довольно ‎ровно‏ ‎дыша. ‎–‏ ‎Немец ‎больно ‎резвый ‎сегодня‏ ‎спозаранку.‏ ‎Точно ‎что-то‏ ‎задумал.

Лейтенант ‎грубо‏ ‎выматерился. ‎Я ‎понимающе ‎кивнул. ‎Вместо‏ ‎положенных‏ ‎по ‎штату‏ ‎двенадцати ‎бойцов,‏ ‎сейчас ‎стратегически ‎важный ‎мост ‎охраняли‏ ‎только‏ ‎мы‏ ‎трое. ‎Как‏ ‎раз ‎перед‏ ‎субботой ‎пришел‏ ‎приказ‏ ‎об ‎усилении‏ ‎патрулей ‎в ‎Бресте ‎и ‎всех‏ ‎кого ‎можно‏ ‎было‏ ‎отправили ‎в ‎город.‏ ‎В ‎который‏ ‎раз ‎на ‎танцах ‎в‏ ‎городском‏ ‎парке ‎сходились‏ ‎наши ‎отдыхающие‏ ‎солдатики ‎и ‎местная ‎шпана ‎в‏ ‎зубодробительной‏ ‎кулачной ‎драке,‏ ‎стенка ‎на‏ ‎стенку.

И ‎вот ‎мы ‎втроем ‎обеспечиваем‏ ‎безопасность‏ ‎нашей‏ ‎границы ‎на‏ ‎мосту. ‎Если‏ ‎конечно ‎не‏ ‎считать‏ ‎дота ‎с‏ ‎двумя ‎пограничниками. ‎Высокий ‎бетонный ‎дот,‏ ‎ощерился ‎дулом‏ ‎станкового‏ ‎пулемета ‎в ‎противоположный‏ ‎берег. ‎От‏ ‎вида ‎его ‎мощных ‎стен‏ ‎мне‏ ‎стало ‎как–то‏ ‎теплее ‎на‏ ‎душе. ‎Хотя ‎чего ‎бояться, ‎у‏ ‎нас‏ ‎ведь ‎пакт‏ ‎о ‎ненападении‏ ‎с ‎немцами ‎и ‎хотя ‎они‏ ‎нам‏ ‎не‏ ‎друзья, ‎но‏ ‎и ‎не‏ ‎враги. ‎К‏ ‎тому‏ ‎же ‎есть‏ ‎приказ ‎– ‎на ‎провокации ‎не‏ ‎поддаваться, ‎так‏ ‎чего‏ ‎усиливать ‎караул? ‎И‏ ‎вообще ‎чего‏ ‎я ‎голову ‎ломаю? ‎Начальство‏ ‎есть,‏ ‎вот ‎и‏ ‎пусть ‎думает,‏ ‎как ‎мост ‎охранять.

Лейтенант ‎все ‎еще‏ ‎задумчиво‏ ‎молчал, ‎глядя‏ ‎в ‎сторону‏ ‎немцев ‎и ‎нервно ‎грыз ‎травинку,‏ ‎потом‏ ‎наконец‏ ‎приказал: ‎–‏ ‎Так ‎в‏ ‎переговоры ‎не‏ ‎вступаем.‏ ‎Скоро ‎конец‏ ‎караула, ‎пусть ‎другие ‎разбираются. ‎Забирай‏ ‎Петрова ‎и‏ ‎дуй‏ ‎сюда. ‎Обойдутся ‎без‏ ‎переговоров.

 – Есть ‎дуть‏ ‎сюда! ‎– ‎бодро ‎выкрикнул‏ ‎я,‏ ‎и ‎побежал‏ ‎обратно ‎к‏ ‎Ромке.

Мне ‎тоже ‎не ‎улыбалась ‎перспектива‏ ‎попасть‏ ‎в ‎провокацию.‏ ‎Особенно ‎сегодня,‏ ‎когда ‎у ‎меня ‎по ‎графику‏ ‎была‏ ‎долгожданная‏ ‎увольнительная ‎и‏ ‎запланированное ‎свидание‏ ‎с ‎Нюрой.‏ ‎Краем‏ ‎глаза ‎я‏ ‎заметил, ‎что ‎в ‎доте ‎заметили‏ ‎наш ‎переполох‏ ‎на‏ ‎мосту. ‎Удивленные ‎лица‏ ‎пограничников ‎в‏ ‎зеленых ‎фуражках ‎озадаченно ‎взирали‏ ‎на‏ ‎меня ‎из‏ ‎дота. ‎Я‏ ‎махнул ‎им ‎рукой, ‎что ‎мол‏ ‎пока‏ ‎все ‎в‏ ‎порядке ‎и‏ ‎побежал ‎дальше. ‎Настроение ‎у ‎меня‏ ‎было‏ ‎прекрасным,‏ ‎как ‎бывает‏ ‎только ‎когда‏ ‎ты ‎молод‏ ‎и‏ ‎не ‎обременен‏ ‎старческими ‎болячками. ‎Кажется, ‎что ‎вся‏ ‎твоя ‎бесконечно‏ ‎долгая‏ ‎жизнь ‎только ‎началась‏ ‎и ‎небольшая‏ ‎спортивная ‎разминка ‎во ‎время‏ ‎утреннего‏ ‎происшествия ‎с‏ ‎немцем ‎видится‏ ‎интересным ‎приключением ‎и ‎вносит ‎элемент‏ ‎развлечения‏ ‎в ‎унылую‏ ‎службу.

Добежав ‎до‏ ‎Ромки, ‎я ‎радостно ‎крикнул: ‎–‏ ‎Валим‏ ‎отсюда!‏ ‎Лейтенант ‎приказал‏ ‎в ‎переговоры‏ ‎не ‎вступать!‏ ‎Немец‏ ‎заметно ‎изменился‏ ‎в ‎лице, ‎похоже, ‎что ‎он‏ ‎все ‎понял.‏ ‎Ромка‏ ‎повернулся ‎спиной ‎к‏ ‎немцу ‎и‏ ‎тут ‎же ‎прозвучал ‎еле‏ ‎слышный‏ ‎хлопок ‎выстрела,‏ ‎потом ‎второй.‏ ‎Я ‎сначала ‎не ‎понял, ‎что‏ ‎происходит,‏ ‎и ‎только‏ ‎потом ‎увидел,‏ ‎что ‎у ‎немца ‎из ‎рукава‏ ‎торчит‏ ‎дуло‏ ‎пистолета, ‎от‏ ‎которого ‎выходит‏ ‎синий ‎дымок.‏ ‎Ромка‏ ‎вытаращил ‎на‏ ‎меня ‎глаза ‎и ‎выронив ‎винтовку‏ ‎на ‎рельсы‏ ‎начал‏ ‎медленно ‎оседать ‎на‏ ‎железнодорожные ‎шпалы.‏ ‎В ‎следующее ‎мгновение ‎немец‏ ‎оскалив‏ ‎зубы ‎уже‏ ‎стрелял ‎в‏ ‎меня ‎из ‎странного ‎маленького ‎пистолета,‏ ‎который‏ ‎я ‎теперь‏ ‎отчетливо ‎видел.‏ ‎Я ‎отпрыгнул ‎в ‎сторону ‎и‏ ‎выстрелил‏ ‎из‏ ‎винтовки ‎в‏ ‎ответ, ‎но‏ ‎не ‎попал‏ ‎и‏ ‎перезарядил ‎ее.‏ ‎Гильза ‎со ‎звоном ‎упала ‎на‏ ‎деревянный ‎настил,‏ ‎и‏ ‎покатилась ‎к ‎Ромке,‏ ‎который ‎лежал‏ ‎не ‎шевелясь, ‎а ‎его‏ ‎неподвижный‏ ‎взгляд ‎был‏ ‎устремлен ‎с‏ ‎немым ‎укором ‎в ‎небо. ‎Немец‏ ‎в‏ ‎это ‎время‏ ‎успел ‎отскочить‏ ‎за ‎опору ‎моста, ‎на ‎своей‏ ‎стороне‏ ‎границы.‏ ‎Сзади ‎слышались‏ ‎истошные ‎крики‏ ‎нашего ‎лейтенанта:‏ ‎–‏ ‎Не ‎стрелять.…Под‏ ‎трибунал! ‎Не ‎стрелять!

Пистолет ‎немца ‎бахнул‏ ‎еще ‎раз,‏ ‎и‏ ‎его ‎пуля ‎попала‏ ‎в ‎винтовку,‏ ‎которую ‎я ‎сжимал ‎в‏ ‎руках.‏ ‎От ‎попадания,‏ ‎с ‎характерным‏ ‎деревянным ‎треском, ‎расщепилось ‎ее ‎ложе.‏ ‎Я‏ ‎упал ‎на‏ ‎колено ‎и‏ ‎выстрелил ‎снова. ‎Потому ‎как ‎рука‏ ‎немца,‏ ‎сжимавшая‏ ‎пистолет, ‎безвольно‏ ‎обвисла, ‎я‏ ‎понял, ‎что‏ ‎моя‏ ‎пуля ‎нашла‏ ‎свою ‎цель. ‎– ‎Не ‎стрелять...–‏ ‎снова ‎донесся‏ ‎до‏ ‎меня ‎голос ‎лейтенанта.‏ ‎Раненый ‎немец‏ ‎застонал ‎от ‎боли ‎и‏ ‎ловко‏ ‎перехватив ‎пистолет‏ ‎здоровой ‎рукой,‏ ‎выстрелил ‎в ‎меня ‎еще ‎несколько‏ ‎раз,‏ ‎теперь ‎уже‏ ‎не ‎целясь,‏ ‎и ‎исчез ‎за ‎металлической ‎опорой‏ ‎моста,‏ ‎с‏ ‎большими ‎круглыми‏ ‎заклепками. ‎Каким-то‏ ‎чудом ‎все‏ ‎пули‏ ‎выпущенные ‎немцем‏ ‎пролетели ‎мимо. ‎Наконец ‎до ‎меня‏ ‎дошло, ‎что‏ ‎стоя‏ ‎посреди ‎моста, ‎я‏ ‎прекрасная ‎мишень,‏ ‎и ‎решил ‎тоже ‎спрятаться,‏ ‎перекатившись‏ ‎ближе ‎к‏ ‎одной ‎из‏ ‎опор. ‎Я ‎знал, ‎что ‎стреляя,‏ ‎нарушил‏ ‎приказ, ‎но‏ ‎этот ‎сумасшедший‏ ‎немец ‎мог ‎убить ‎меня, ‎как‏ ‎Ромку.

Оглянувшись‏ ‎в‏ ‎сторону ‎нашей‏ ‎части ‎моста,‏ ‎я ‎увидел,‏ ‎как‏ ‎к ‎нам‏ ‎с ‎крейсерской ‎скоростью ‎приближается ‎лейтенант.‏ ‎Его ‎багровое‏ ‎лицо‏ ‎выдавало ‎крайнюю ‎степень‏ ‎бешенства. ‎Я‏ ‎замахал ‎ему ‎рукой, ‎чтобы‏ ‎он‏ ‎спрятался, ‎но‏ ‎он ‎только‏ ‎прибавил ‎скорости. ‎Внезапно ‎он ‎увидел‏ ‎распростертое‏ ‎на ‎мосту‏ ‎тело ‎Ромки.‏ ‎Бешеное ‎выражение ‎лица ‎лейтенанта ‎резко‏ ‎сменилось‏ ‎на‏ ‎недоуменное. ‎

И‏ ‎тут ‎застучал‏ ‎пулемет. ‎Только‏ ‎не‏ ‎наш, ‎а‏ ‎немецкий. ‎Лейтенанта ‎срезало ‎очередью, ‎и‏ ‎он ‎повалился‏ ‎навзничь.‏ ‎Ударило ‎по ‎ушам‏ ‎звуковой ‎волной‏ ‎от ‎артиллерийских ‎выстрелов. ‎Били‏ ‎с‏ ‎немецкого ‎берега‏ ‎по ‎нашему‏ ‎доту. ‎Наши ‎молчали. ‎Вот ‎мы‏ ‎валенки.‏ ‎Что ‎за‏ ‎дурацкий ‎приказ‏ ‎на ‎провокации ‎не ‎отвечать. ‎И‏ ‎что‏ ‎мне‏ ‎теперь ‎делать?

Мост‏ ‎был ‎нашими‏ ‎заминирован, ‎на‏ ‎случай‏ ‎попытки ‎его‏ ‎захвата. ‎И ‎мы, ‎бойцы ‎НКВД,‏ ‎должны ‎были‏ ‎привести‏ ‎взрывной ‎механизм ‎в‏ ‎действие, ‎а‏ ‎вернее ‎наш ‎лейтенант. ‎На‏ ‎крайний‏ ‎случай ‎двое‏ ‎пограничников ‎могли‏ ‎подстраховать ‎его, ‎тем ‎более ‎что‏ ‎подрывная‏ ‎машинка, ‎как‏ ‎я ‎знал,‏ ‎должна ‎была ‎находиться ‎у ‎них‏ ‎доте.‏ ‎И‏ ‎я ‎не‏ ‎сомневался, ‎что‏ ‎в ‎случае‏ ‎опасности‏ ‎они ‎взорвут‏ ‎мост, ‎даже ‎вместе ‎со ‎мной.‏ ‎Я ‎посмотрел‏ ‎на‏ ‎лежащее, ‎в ‎метрах‏ ‎пяти ‎от‏ ‎меня, ‎тело ‎Ромки. ‎Такого‏ ‎друга‏ ‎убили, ‎сволочи.‏ ‎Я ‎в‏ ‎бессильной ‎злости ‎сдавил ‎руками ‎поврежденную‏ ‎винтовку.‏ ‎Но ‎приказ‏ ‎есть ‎приказ,‏ ‎не ‎открывать ‎огонь ‎по ‎немцам.‏ ‎А‏ ‎я‏ ‎стрелял ‎в‏ ‎немецкого ‎солдата‏ ‎и ‎даже‏ ‎ранил‏ ‎его. ‎Что‏ ‎же ‎теперь ‎будет ‎со ‎мной?‏ ‎Судить ‎будут?‏ ‎Как‏ ‎бы ‎чего ‎не‏ ‎нарыли ‎из‏ ‎моей ‎старой ‎биографии. ‎Вспомнилось‏ ‎полуголодное‏ ‎детство, ‎раскулачивание‏ ‎родителей. ‎Потом‏ ‎смерть ‎бабушки, ‎родителей ‎и ‎сестренок‏ ‎от‏ ‎тифа ‎и‏ ‎голода. ‎Долгая‏ ‎дорога ‎до ‎Москвы ‎в ‎товарнике‏ ‎к‏ ‎родственникам,‏ ‎которые ‎меня‏ ‎так ‎и‏ ‎не ‎приняли.‏ ‎После‏ ‎беспризорничество ‎и‏ ‎детский ‎дом, ‎а ‎потом ‎меня‏ ‎призвали ‎в‏ ‎армию,‏ ‎так ‎я ‎и‏ ‎оказался ‎на‏ ‎посту ‎в ‎Бресте. ‎Внезапно‏ ‎мысли‏ ‎о ‎превратностях‏ ‎моей ‎судьбы,‏ ‎сменились ‎мыслью ‎о ‎том, ‎что‏ ‎мост‏ ‎заминирован. ‎«Только‏ ‎бы ‎сейчас‏ ‎не ‎рванули. ‎Только ‎бы ‎не‏ ‎рванули.‏ ‎А‏ ‎зачем ‎его‏ ‎взрывать? ‎Ведь‏ ‎это ‎еще‏ ‎не‏ ‎война, ‎а‏ ‎так ‎очередная ‎провокация», ‎– ‎успокаивал‏ ‎я ‎себя.‏ ‎Что‏ ‎же ‎пулемет ‎пограничников‏ ‎молчит? ‎Затаились‏ ‎как ‎мыши, ‎даже ‎на‏ ‎стрельбу‏ ‎не ‎отвечают.‏ ‎Что-то ‎утро‏ ‎совсем ‎не ‎задалось. ‎Вот ‎тебе‏ ‎и‏ ‎свидание ‎с‏ ‎любимой ‎Нюрой.‏ ‎Вот ‎тебе ‎и ‎гутен ‎морген».

От‏ ‎тяжелых‏ ‎мыслей‏ ‎меня ‎отвлек‏ ‎мерный ‎гул‏ ‎сверху, ‎который‏ ‎постепенно‏ ‎нарастал. ‎Я‏ ‎посмотрел ‎наверх ‎и ‎увидел, ‎что‏ ‎все ‎небо‏ ‎заполонили‏ ‎черные ‎самолеты. ‎Они‏ ‎летели ‎к‏ ‎нам ‎со ‎стороны ‎немцев.‏ ‎Самолеты‏ ‎плыли ‎по‏ ‎небу ‎медленно‏ ‎и ‎неукротимо, ‎как ‎в ‎море,‏ ‎волна‏ ‎за ‎волной.

И‏ ‎тут ‎я‏ ‎заметил ‎его. ‎Это ‎был ‎самый‏ ‎обычный‏ ‎ворон.‏ ‎Он ‎сидел‏ ‎на ‎самом‏ ‎верху ‎одной‏ ‎из‏ ‎арок ‎моста.‏ ‎Черный ‎клюв ‎и ‎такого ‎же‏ ‎цвета ‎оперение.‏ ‎Блестящие‏ ‎глаза-бусинки ‎злобно ‎поблескивали‏ ‎в ‎лучах‏ ‎восходящего ‎солнца. ‎Необычно ‎было‏ ‎то,‏ ‎что ‎птица‏ ‎казалось ‎совершенно‏ ‎не ‎замечала ‎выстрелов. ‎Ворон ‎с‏ ‎неподдельным‏ ‎интересом ‎ждал,‏ ‎чем ‎же‏ ‎закончится ‎наша ‎перестрелка ‎на ‎мосту,‏ ‎возможно‏ ‎предвкушая‏ ‎легкий ‎утренний‏ ‎перекус. ‎Мне‏ ‎подумалось: ‎«Нет,‏ ‎чертова‏ ‎птица, ‎не‏ ‎меня ‎и ‎не ‎сегодня!»

От ‎дальнейших‏ ‎размышлений, ‎о‏ ‎том‏ ‎кто ‎будет ‎сегодня‏ ‎на ‎птичьем‏ ‎завтраке ‎главным ‎блюдом, ‎меня‏ ‎отвлек‏ ‎топот ‎с‏ ‎десяток ‎кованых‏ ‎сапог. ‎Он ‎становился ‎все ‎громче‏ ‎и‏ ‎громче. ‎«Так‏ ‎это ‎же‏ ‎фрицы», ‎– ‎мелькнуло ‎у ‎меня‏ ‎в‏ ‎голове.‏ ‎И ‎скорее‏ ‎всего ‎они‏ ‎бежали ‎ко‏ ‎мне‏ ‎не ‎с‏ ‎горячим ‎чаем ‎и ‎яблочным ‎штруделем‏ ‎на ‎подносе.‏ ‎Я‏ ‎осторожно ‎высунулся ‎из-за‏ ‎опоры ‎моста.‏ ‎Немцев ‎было ‎человек ‎пятнадцать.‏ ‎Значит‏ ‎все-таки ‎война,‏ ‎а ‎не‏ ‎провокация. ‎Иначе ‎зачем ‎столько ‎вражеской‏ ‎авиации‏ ‎в ‎воздухе,‏ ‎да ‎еще‏ ‎толпа ‎фашистов ‎на ‎нейтральной ‎полосе.‏ ‎Оставалось‏ ‎только‏ ‎продать ‎свою‏ ‎жизнь ‎подороже‏ ‎и ‎отомстить‏ ‎за‏ ‎Ромку. ‎Я‏ ‎попытался ‎перезарядить ‎винтовку, ‎и ‎оттянул‏ ‎затвор ‎на‏ ‎себя,‏ ‎но ‎гильза ‎не‏ ‎вылетела. ‎С‏ ‎удивлением ‎заглянув ‎внутрь ‎я‏ ‎увидел,‏ ‎что ‎гильзу‏ ‎расперло. ‎Вообще‏ ‎трехлинейка ‎Мосина ‎выпущенная ‎еще ‎в‏ ‎конце‏ ‎19 ‎века‏ ‎редко ‎подводила‏ ‎русского ‎солдата, ‎верой ‎и ‎правдой‏ ‎отслужив‏ ‎не‏ ‎одну ‎войну,‏ ‎и ‎в‏ ‎этот ‎раз‏ ‎без‏ ‎чертовщины ‎точно‏ ‎не ‎обошлось. ‎Я ‎попытался ‎выковырять‏ ‎гильзу ‎другим‏ ‎патроном,‏ ‎потом ‎штыком. ‎Все‏ ‎было ‎бесполезно,‏ ‎то ‎ли ‎подводили ‎трясущиеся‏ ‎от‏ ‎волнения ‎руки,‏ ‎то ‎ли‏ ‎гильзу ‎действительно ‎сильно ‎расперло.

Пока ‎я‏ ‎боролся‏ ‎со ‎своей‏ ‎винтовкой, ‎у‏ ‎фрицев ‎работало ‎все ‎на ‎зер‏ ‎гут.‏ ‎Зазвенели‏ ‎пули, ‎ударяясь‏ ‎о ‎металл‏ ‎опоры ‎над‏ ‎моей‏ ‎головой, ‎сверху‏ ‎посыпалась ‎краска ‎и ‎ржавчина. ‎И‏ ‎это ‎было‏ ‎только‏ ‎начало, ‎вскоре ‎послышались‏ ‎завывающие ‎звуки,‏ ‎и ‎черные ‎снаряды ‎с‏ ‎огромными‏ ‎огненными ‎хвостами‏ ‎появились ‎в‏ ‎утреннем ‎небе ‎и ‎начали ‎падать‏ ‎на‏ ‎наш ‎берег.‏ ‎Он ‎вздрогнул‏ ‎и ‎вздыбился ‎вверх ‎лесом ‎из‏ ‎клубов‏ ‎дыма,‏ ‎в ‎которых‏ ‎вспыхивали ‎заблудившиеся‏ ‎отблески ‎взрывов.‏ ‎Я‏ ‎ощущал ‎всем‏ ‎телом ‎толчки ‎взрывов ‎из-за ‎резких‏ ‎колебаний ‎моста,‏ ‎как‏ ‎при ‎землетрясении. ‎Я‏ ‎сильно ‎удивился‏ ‎этому ‎невиданному ‎чудо-оружию, ‎и‏ ‎не‏ ‎знал ‎тогда,‏ ‎что ‎немцы‏ ‎впервые ‎применили ‎свои ‎новейшие ‎реактивные‏ ‎минометы‏ ‎Небельверфер. ‎Немецкий‏ ‎аналог ‎наших‏ ‎«катюш», ‎которые ‎уже ‎через ‎месяц‏ ‎прибудут‏ ‎на‏ ‎фронт ‎и‏ ‎дадут ‎прикурить‏ ‎фашистам. ‎Вскоре‏ ‎к‏ ‎минометам ‎присоединилась‏ ‎и ‎вражеская ‎артиллерия. ‎Это ‎было‏ ‎грандиозное ‎и‏ ‎в‏ ‎то ‎же ‎время‏ ‎страшное ‎зрелище.‏ ‎Наш ‎берег ‎заволокло ‎сплошной‏ ‎стеной‏ ‎огня ‎и‏ ‎дыма. ‎Железный‏ ‎мост ‎стонал, ‎как ‎живой ‎от‏ ‎приходящих‏ ‎с ‎нашего‏ ‎берега ‎волн‏ ‎разрывов ‎снарядов.

Немцы ‎внезапно ‎перестали ‎топать,‏ ‎вероятно‏ ‎тоже‏ ‎пораженные ‎открывшейся‏ ‎картиной, ‎а‏ ‎потом ‎стук‏ ‎кованых‏ ‎сапог ‎возобновился.‏ ‎Где-то ‎рядом ‎в ‎воде ‎разорвался‏ ‎снаряд, ‎обдав‏ ‎меня‏ ‎фонтаном ‎из ‎пенистых‏ ‎брызг. ‎Это‏ ‎привело ‎меня ‎в ‎чувство.‏ ‎«Точно‏ ‎война, ‎–‏ ‎последние ‎сомнения‏ ‎исчезли ‎из ‎моей ‎головы, ‎вместе‏ ‎с‏ ‎кругами ‎на‏ ‎воде ‎от‏ ‎взрыва. ‎– ‎Значит ‎сейчас ‎наши‏ ‎будут‏ ‎взрывать‏ ‎мост. ‎Неужели‏ ‎вместе ‎со‏ ‎мной?» ‎В‏ ‎моей‏ ‎голове ‎тут‏ ‎же ‎пронеслось ‎несколько ‎вариантов, ‎один‏ ‎хуже ‎другого,‏ ‎как‏ ‎покинуть ‎мост-западню. ‎Все‏ ‎было ‎не‏ ‎то, ‎так ‎как ‎все‏ ‎железнодорожное‏ ‎полотно ‎полностью‏ ‎простреливалось ‎немцами.‏ ‎Оставался ‎только ‎один ‎выход ‎–‏ ‎прыгать‏ ‎с ‎моста.‏ ‎Ну ‎вас‏ ‎всех ‎в ‎печенку ‎с ‎вашей‏ ‎войной.‏ ‎Мне‏ ‎надо ‎совсем-то‏ ‎немного. ‎Я‏ ‎просто ‎хочу‏ ‎жить‏ ‎и ‎любить‏ ‎Нюру. ‎Я ‎откинул ‎в ‎сторону‏ ‎от ‎себя‏ ‎синюю‏ ‎фуражку ‎с ‎красной‏ ‎звездой, ‎и‏ ‎перемахнув ‎через ‎перила, ‎прыгнул‏ ‎в‏ ‎реку.

Холодная ‎вода‏ ‎обожгла ‎мое‏ ‎тело. ‎Я ‎уже ‎не ‎слышал‏ ‎свистящие‏ ‎пули, ‎которые‏ ‎летели ‎мне‏ ‎вслед, ‎да ‎и ‎немцы ‎вскоре‏ ‎потеряли‏ ‎ко‏ ‎мне ‎всякий‏ ‎интерес. ‎Бесполезная‏ ‎винтовка ‎осталась‏ ‎на‏ ‎мосту, ‎и‏ ‎я ‎загребал ‎под ‎водой ‎обеими‏ ‎руками, ‎только‏ ‎иногда‏ ‎выныривая ‎на ‎мгновенье,‏ ‎чтобы ‎набрать‏ ‎воздуха, ‎фыркая ‎как ‎морж.‏ ‎Артобстрел‏ ‎берега ‎продолжался.‏ ‎Наконец ‎затрещал‏ ‎наш ‎пулемет ‎Максима. ‎Наконец-то ‎очухались‏ ‎сонные‏ ‎мухи. ‎И‏ ‎я ‎снова‏ ‎ушел ‎в ‎мутную ‎воду, ‎а‏ ‎звуки‏ ‎канонады‏ ‎превратились ‎в‏ ‎странные ‎переливающиеся‏ ‎отголоски.

Когда ‎я‏ ‎снова‏ ‎вынырнул ‎на‏ ‎поверхность, ‎то ‎заметил ‎что ‎быстрые‏ ‎воды ‎реки‏ ‎успели‏ ‎отнести ‎меня ‎довольно‏ ‎далеко. ‎Мост‏ ‎значительно ‎уменьшился ‎в ‎размерах,‏ ‎но‏ ‎продолжал ‎стоять‏ ‎на ‎том‏ ‎же ‎месте ‎цел ‎и ‎невредим,‏ ‎и‏ ‎его ‎по-видимому‏ ‎никто ‎не‏ ‎собирался ‎взрывать. ‎Наконец ‎немцы ‎прекратили‏ ‎обстреливать‏ ‎наш‏ ‎берег. ‎Из‏ ‎едва ‎различимого‏ ‎теперь ‎приграничного‏ ‎дота‏ ‎вверх ‎поднималась‏ ‎струйка ‎черного ‎дыма. ‎Наш ‎пулемет‏ ‎молчал. ‎«Похоже,‏ ‎что‏ ‎всех ‎накрыли, ‎сволочи»,–‏ ‎пронеслось ‎у‏ ‎меня ‎в ‎голове. ‎Надо‏ ‎было‏ ‎срочно ‎выбираться‏ ‎на ‎берег,‏ ‎пока ‎меня ‎совсем ‎не ‎унесло‏ ‎течением.‏ ‎Я ‎поплыл‏ ‎к ‎поросшему‏ ‎камышом ‎низкому ‎берегу.

И ‎тут ‎с‏ ‎вражьей‏ ‎стороны‏ ‎я ‎заметил‏ ‎какое-то ‎движение.‏ ‎Как ‎будто‏ ‎сотни‏ ‎гигантских ‎серых‏ ‎мышей ‎заполонили ‎весь ‎противоположный ‎берег,‏ ‎таща ‎резиновые‏ ‎черные‏ ‎лодки. ‎«Вот ‎это‏ ‎я ‎попал‏ ‎из ‎огня, ‎да ‎в‏ ‎полымя»,‏ ‎– ‎потемнело‏ ‎у ‎меня‏ ‎в ‎глазах ‎и ‎перехватило ‎на‏ ‎секунду‏ ‎дыхание. ‎Я‏ ‎на ‎мгновение‏ ‎потерял ‎контроль ‎над ‎собой ‎и‏ ‎нахлебался‏ ‎мутной‏ ‎воды ‎Буга.‏ ‎С ‎трудом‏ ‎дыша ‎и‏ ‎кашляя,‏ ‎я ‎попытался‏ ‎успокоиться, ‎но ‎это ‎получалось ‎откровенно‏ ‎плохо. ‎С‏ ‎учащенно‏ ‎бьющимся ‎сердцем ‎я‏ ‎из ‎последних‏ ‎сил ‎поплыл ‎к ‎нашему‏ ‎берегу‏ ‎и ‎через‏ ‎несколько ‎секунд,‏ ‎наконец ‎с ‎радостью ‎почувствовал ‎под‏ ‎ногами‏ ‎вязкое, ‎илистое‏ ‎дно.

С ‎трудом‏ ‎выбравшись ‎на ‎берег, ‎я ‎на‏ ‎карачках,‏ ‎пополз‏ ‎вглубь ‎зарослей‏ ‎камыша, ‎ломая‏ ‎и ‎подминая‏ ‎его‏ ‎своей ‎телом,‏ ‎напоминая ‎себе ‎неуклюжего ‎тюленя. ‎Выбравшись‏ ‎на ‎твердый‏ ‎берег,‏ ‎я ‎со ‎вздохом‏ ‎облегчения ‎упал‏ ‎на ‎землю ‎устланной ‎слоем‏ ‎старого‏ ‎сухого ‎камыша‏ ‎и ‎попытался‏ ‎вылить ‎воду ‎из ‎сапог, ‎но‏ ‎так‏ ‎и ‎не‏ ‎успел. ‎«Хенде‏ ‎хох!» ‎– ‎повелительно ‎раздалось ‎сверху,‏ ‎и‏ ‎холодное‏ ‎дуло ‎винтовки‏ ‎больно ‎уткнулось‏ ‎мне ‎в‏ ‎шею.

Обновления проекта

Статистика

Фильтры

Подарить подписку

Будет создан код, который позволит адресату получить бесплатный для него доступ на определённый уровень подписки.

Оплата за этого пользователя будет списываться с вашей карты вплоть до отмены подписки. Код может быть показан на экране или отправлен по почте вместе с инструкцией.

Будет создан код, который позволит адресату получить сумму на баланс.

Разово будет списана указанная сумма и зачисленна на баланс пользователя, воспользовавшегося данным промокодом.

Добавить карту
0/2048