АНАРХИЯ INTERNATIONAL (I)

Вы ‎спрашиваете‏ ‎меня, ‎зачем ‎я ‎стрелял ‎в‏ ‎Ленина? ‎Вряд‏ ‎ли,‏ ‎гражданин ‎начальник, ‎Вы‏ ‎сможете ‎это‏  ‎понять. ‎Вы ‎слишком ‎молоды,‏ ‎мой‏ ‎друг. ‎Вот‏ ‎скажите, ‎сколько‏ ‎лет ‎Вам ‎было ‎в ‎семнадцатом‏ ‎году?‏ ‎А ‎в‏ ‎пятом? ‎Вот‏ ‎то-то ‎и ‎оно. ‎Что ‎Вы‏ ‎вообще‏ ‎знаете‏ ‎о ‎Великой‏ ‎Русской ‎революции?‏ ‎Об ‎этой‏ ‎революции‏ ‎вы ‎читаете‏ ‎в ‎брошюрах ‎Госполитиздата, ‎о ‎ней‏ ‎вам ‎рассказывают‏ ‎лекторы‏ ‎Агитпропа, ‎на ‎комсомольских‏ ‎собраниях ‎перед‏ ‎вами ‎иногда ‎выступают ‎её‏ ‎самозваные‏ ‎участники ‎с‏ ‎прошедшими ‎тройную‏ ‎цензуру ‎воспоминаниями. ‎А ‎мы ‎её‏ ‎делали,‏ ‎мы ‎творили‏ ‎революцию ‎собственными‏ ‎руками!  ‎

Вам ‎этого ‎никогда ‎не‏ ‎понять.‏ ‎В‏ ‎восемнадцатом ‎году‏ ‎всеобщее ‎братство,‏ ‎равенство, ‎воля,‏ ‎общество‏ ‎без ‎государства‏ ‎и ‎насилия ‎было ‎так ‎близко,‏ ‎что ‎оставалось‏ ‎лишь‏ ‎руку ‎протянуть. ‎Оставалось‏ ‎сделать ‎последний‏ ‎шаг, ‎последний ‎выстрел.  ‎Товарищ‏ ‎Вольский‏ ‎— ‎это‏ ‎псевдоним, ‎конечно‏ ‎—  ‎наш ‎учитель ‎и ‎наставник,‏ ‎говорил:

— Государство‏ ‎в ‎России‏ ‎отжило ‎свой‏ ‎век.  ‎Сначала ‎Россией ‎самодержавно ‎правили‏ ‎цари,‏ ‎и‏ ‎власть ‎их‏ ‎была ‎сильна‏ ‎и ‎тяжела,‏ ‎как‏ ‎мельничный ‎круг.‏ ‎Потом ‎свершилась ‎революция ‎пятого ‎года‏ ‎и  ‎Николашка‏ ‎вынужденно‏ ‎дал ‎стране ‎конституцию.‏  ‎Государство ‎стало‏ ‎слабее,  ‎его ‎гнёт ‎ослаб.‏ ‎Потом‏ ‎народ ‎сбросил‏ ‎и ‎самого‏ ‎царя. ‎Власть ‎взяли ‎журналисты ‎и‏ ‎адвокаты‏ ‎из ‎Временного‏ ‎правительства. ‎Это‏ ‎правительство ‎было ‎ещё ‎слабее, ‎при‏ ‎нём‏ ‎уже‏ ‎появились ‎первые‏ ‎ростки ‎народной‏ ‎свободы. ‎Крестьяне‏ ‎начали‏ ‎делить ‎помещичьи‏ ‎земли ‎сами, ‎не ‎дожидаясь ‎разрешения‏ ‎государства. ‎Затем‏ ‎власть‏ ‎взяли ‎большевики. ‎Государство‏ ‎стало ‎ещё‏ ‎слабее. ‎Отделилась ‎и ‎ушла‏ ‎под‏ ‎немцев ‎Украина,‏ ‎чехи ‎свергли‏ ‎власть ‎Советов ‎от ‎Волги ‎до‏ ‎Амура.‏ ‎Но ‎чехи‏ ‎и ‎немцы‏  ‎ещё ‎слабее ‎большевиков, ‎их ‎власть‏ ‎разваливается‏ ‎сама‏ ‎собой. ‎Они‏ ‎сидят ‎по‏ ‎городам ‎и‏ ‎станциям,‏ ‎боясь ‎высунуть‏ ‎нос ‎в ‎деревню. ‎А ‎кто‏ ‎правит ‎деревней?‏ ‎Деревней‏ ‎правит ‎Анархия, ‎община‏ ‎свободного ‎труда,‏ ‎вольный ‎народ.  ‎Сбросят ‎чехи‏ ‎большевиков‏ ‎и ‎сами‏ ‎развалятся, ‎разбегутся,‏ ‎оставят ‎власть ‎самому ‎народу. ‎И‏ ‎тогда‏ ‎наступит ‎царство‏ ‎Анархии.

Мы ‎слушали,‏ ‎затаив ‎дыхание. ‎И ‎ведь ‎всё‏ ‎тогда‏ ‎казалось‏ ‎верным! ‎Ведь‏ ‎кто ‎такие‏ ‎эти ‎непобедимые‏ ‎и‏ ‎грозные ‎чехи?‏ ‎Военнопленные ‎с ‎одной ‎винтовкой ‎на‏ ‎роту. ‎Правительство‏ ‎Керенского‏ ‎было ‎слабее ‎царского,‏ ‎но ‎оно‏ ‎хотя ‎бы ‎контролировало ‎всю‏ ‎Россию.‏ ‎А ‎большевики‏ ‎уже ‎еле-еле‏ ‎держались ‎только ‎в ‎центральных ‎губерниях.‏ ‎Казалось,‏ ‎ещё ‎один‏ ‎толчок, ‎и‏ ‎они ‎тоже ‎падут. ‎Анархия, ‎царство‏ ‎полной‏ ‎свободы,‏ ‎уже ‎стояла‏ ‎в ‎дверях.‏ ‎

И ‎дверь‏ ‎эту‏ ‎подпирал ‎Ленин.‏ ‎На ‎нём ‎держались ‎остатки ‎власти,‏ ‎на ‎его‏ ‎упорстве‏ ‎и ‎уме, ‎на‏ ‎его ‎речах‏ ‎и ‎декретах. ‎Он ‎был‏ ‎последним‏ ‎препятствием ‎к‏ ‎свободе. ‎Уйдёт‏ ‎Ленин ‎и ‎Анархия ‎восторжествует ‎в‏ ‎России.‏ ‎И ‎потому‏ ‎я ‎пошёл‏ ‎к ‎заводу ‎Михельсона ‎в ‎тот‏ ‎день‏ ‎тридцатого‏ ‎августа ‎одна‏ ‎тысяча ‎девятьсот‏ ‎восемнадцатого ‎года.

В‏ ‎нашей‏ ‎группе ‎самой‏ ‎опытной ‎была ‎Фанни. ‎Она ‎ведь‏ ‎из ‎старых‏ ‎каторжан,‏ ‎настоящей ‎закалки. ‎Да‏ ‎только  ‎каторга‏ ‎её ‎иссушила, ‎отняла ‎здоровье,‏ ‎расстроила‏ ‎нервы. ‎Видела‏ ‎она ‎плохо,‏ ‎руки ‎у ‎неё ‎дрожали. ‎Фанни‏ ‎товарищ‏ ‎Вольский ‎поставил‏ ‎в ‎группу‏ ‎обеспечения. ‎Она ‎должна ‎была ‎задержать‏ ‎Ленина‏ ‎на‏ ‎выходе ‎с‏ ‎митинга, ‎задать‏ ‎какой-то ‎вопрос.‏ ‎Что‏ ‎б ‎он‏ ‎встал ‎на ‎месте. ‎В ‎движущуюся‏ ‎цель ‎стрелять‏ ‎неловко,‏ ‎можно ‎дать ‎промашку.‏ ‎

А ‎вот‏ ‎я ‎стрелял ‎неплохо. ‎Я‏ ‎ведь‏ ‎ещё ‎с‏ ‎пятого ‎года‏ ‎в ‎боевых ‎группах ‎состоял. ‎В‏ ‎Питере‏ ‎ходил ‎с‏ ‎Гапоном ‎в‏ ‎«Кровавое ‎воскресенье» ‎к ‎Зимнему ‎дворцу.‏ ‎Гапон‏ ‎сейчас‏ ‎провокатором ‎у‏ ‎вас ‎считается,‏ ‎чуть ‎ли‏ ‎не‏ ‎шпиком ‎царским.‏ ‎Как ‎и ‎Азеф. ‎А ‎это‏ ‎были ‎великие‏ ‎люди,‏ ‎настоящие ‎революционеры, ‎ни‏ ‎чета ‎Молотовым‏ ‎и ‎Ворошиловым, ‎уж ‎Вы‏ ‎не‏ ‎взыщите, ‎гражданин‏ ‎начальник. ‎

Мы‏ ‎тогда ‎рассчитывали, ‎что ‎Николашка ‎выйдет‏ ‎к‏ ‎народу. ‎Под‏ ‎хоругвями ‎ведь‏ ‎шли, ‎иконами ‎и ‎царскими ‎портретами.‏ ‎Должен‏ ‎был‏ ‎выйти ‎по‏ ‎всем ‎раскладам.‏  ‎Сказать ‎своим‏ ‎верноподданным‏ ‎слово ‎милостивое,‏  ‎что ‎б ‎они ‎на ‎колени‏ ‎перед ‎ним‏ ‎рухнули,‏ ‎челобитную ‎свою ‎преподнесли.‏ ‎Николаша-то ‎Алексею‏ ‎Михайловичу ‎Романову ‎во ‎всём‏ ‎подражал.‏ ‎Даже ‎в‏ ‎его ‎одежды‏ ‎рядился ‎и ‎костюмированные ‎балы ‎устраивал.‏ ‎Вот‏ ‎мы ‎ему‏ ‎исторический ‎прецедент‏ ‎и ‎подкинули ‎из ‎того ‎царствования.‏ ‎Времен‏ ‎медного‏ ‎бунта ‎на‏ ‎Москве. ‎

 Вот‏ ‎тут ‎бы‏ ‎мы‏ ‎его  ‎и‏ ‎приговорили. ‎Затем ‎и ‎шли ‎вместе‏ ‎с ‎Союзом‏ ‎фабрично-заводских‏ ‎рабочих ‎Петербурга ‎наши‏ ‎группы. ‎И‏ ‎я ‎шёл.  ‎Да ‎не‏ ‎вышло‏ ‎по-нашему, ‎расстреляли‏ ‎мирное ‎шествие‏ ‎царские ‎сатрапы. ‎Гапон ‎в ‎бега‏ ‎подался,‏ ‎я ‎в‏ ‎Москву ‎спешно‏ ‎уехал. ‎Там, ‎на ‎Красной ‎Пресне‏ ‎боевое‏ ‎крещение‏ ‎и ‎получил.‏  ‎Потом ‎на‏ ‎Урале ‎продолжил,‏ ‎о‏ ‎восстании ‎на‏ ‎Мотовилихе ‎слышали, ‎наверное? ‎

Где ‎я‏ ‎с ‎Волиным‏ ‎познакомился?‏ ‎Смешно ‎сказать, ‎в‏ ‎Париже. ‎По‏ ‎нынешним ‎временам ‎до ‎Парижа-то‏ ‎добираться‏ ‎не ‎ближе,‏ ‎чем ‎до‏ ‎Луны. ‎А ‎при ‎царском ‎режиме‏ ‎всё‏ ‎просто ‎было:‏ ‎сел ‎на‏ ‎поезд ‎и ‎поезжай. ‎Главное, ‎паспорт‏ ‎иметь‏ ‎чистый.‏ ‎Но ‎здесь‏ ‎мне ‎социал-демократы‏ ‎уральские ‎помогли.‏ ‎Большевики.‏ ‎

Да ‎только‏ ‎не ‎делились ‎мы ‎тогда ‎по‏ ‎партиям ‎и‏ ‎течениям.‏  ‎Все ‎были ‎товарищами‏ ‎и ‎братьями.‏ ‎Идейное ‎размежевание ‎в ‎те‏ ‎времена‏ ‎между ‎вождями‏ ‎в ‎эмигрантских‏ ‎кафе-шантанах ‎проходило, ‎а ‎на ‎баррикадах‏ ‎мы‏ ‎все ‎были‏ ‎заодно. ‎И‏ ‎социал-демократы, ‎и ‎социалисты-революционеры, ‎и ‎анархисты.‏ ‎

Ну‏ ‎и‏ ‎потом, ‎когда‏ ‎уж ‎власть‏ ‎взяли ‎большевики,‏ ‎стали‏ ‎пути-дороги ‎у‏ ‎старых ‎борцов ‎круто ‎расходиться ‎в‏ ‎разные ‎стороны.‏ ‎Мы‏ ‎за ‎волю ‎стояли,‏ ‎за ‎революционную‏ ‎войну ‎с ‎германцами ‎и‏ ‎за‏ ‎свободу ‎пахаря.‏ ‎А ‎ленинцы‏ ‎своим ‎путём ‎пошли: ‎с ‎немцами‏ ‎мир,‏ ‎крестьянам ‎—‏ ‎продразверстка. ‎Да‏ ‎и ‎не ‎в ‎этом ‎дело,‏ ‎это‏ ‎частности.‏ ‎Ленин ‎государство‏ ‎укреплял, ‎аппарат‏ ‎угнетения ‎народного.‏ ‎В‏ ‎этом ‎вся‏ ‎суть.

Потому ‎и ‎пошёл ‎я ‎к‏ ‎заводу ‎Михельсона‏ ‎в‏ ‎тот ‎день ‎тридцатого‏ ‎августа ‎одна‏ ‎тысяча ‎девятьсот ‎восемнадцатого ‎года.