СЕМНАДЦАТЬ ОКУРКОВ НА КРЫШКЕ ЛЮКА

Советская ‎радистка‏ ‎Кэтрин ‎Кин, ‎наряду ‎со ‎своей‏ ‎недолгой ‎и‏ ‎несчастливой‏ ‎охранницей ‎Барборой, ‎является‏ ‎одной ‎из‏ ‎немногих ‎женщин ‎серии ‎романов‏ ‎о‏ ‎Штрилице. ‎Поэтому‏ ‎этот ‎предпраздничный‏ ‎пост ‎я ‎хотел ‎бы ‎посвятить‏ ‎ей.‏ ‎И ‎это‏ ‎не ‎формальность,‏ ‎не ‎дань ‎праздничной ‎дате. ‎Ведь‏ ‎история‏ ‎побега‏ ‎Кэтрин ‎Кин‏ ‎столь ‎изумительна,‏ ‎столь ‎умопотрясающа‏ ‎и‏ ‎ошеломительна, ‎что‏ ‎просто ‎так, ‎на ‎пустом ‎месте‏ ‎выдумана ‎быть‏ ‎не‏ ‎может. ‎Юлиан ‎Семенов‏ ‎должен ‎был‏ ‎на ‎чем-то ‎основываться, ‎на‏ ‎какой-то‏ ‎конкретный ‎эпизод‏ ‎опираться. ‎Позвольте‏ ‎вам ‎напомнить: ‎русскую ‎«пианистку» ‎освобождает‏ ‎из-под‏ ‎стражи ‎охранник-эсэсовец,‏ ‎причем ‎освобождает‏ ‎не ‎так ‎просто, ‎а ‎со‏ ‎стрельбой,‏ ‎с‏ ‎двумя ‎оставленными‏ ‎на ‎конспиративной‏ ‎квартире ‎трупами!‏ ‎Само‏ ‎по ‎себе‏ ‎это ‎происшествие ‎крайне ‎не ‎ординарно.‏ ‎Но ‎эсэсовец‏ ‎освобождает‏ ‎радистку ‎не ‎просто‏ ‎так, ‎а‏ ‎с ‎маленьким ‎ребенком ‎на‏ ‎руках.‏ ‎И ‎не‏ ‎одним! ‎Кэт‏ ‎скрывается ‎от ‎гестапо ‎с ‎двумя‏ ‎младенцами‏ ‎на ‎руках,‏ ‎причем ‎«на‏ ‎руках» ‎в ‎буквальном ‎смысле! ‎Это‏ ‎уже‏ ‎ни‏ ‎в ‎какие‏ ‎ворота ‎не‏ ‎лезет, ‎вроде‏ ‎бы.‏ ‎Но ‎не‏ ‎будем ‎столь ‎категоричны ‎и ‎попробуем‏ ‎разобраться.

Мы ‎знакомимся‏ ‎с‏ ‎Кэтрин ‎в ‎весьма‏ ‎пасторальной ‎сцене‏ ‎передачи ‎Штирлицем ‎очередной ‎радиограммы‏ ‎в‏ ‎Центр. ‎Штирлиц‏ ‎по ‎нашей‏ ‎реконструкции ‎уже ‎раскрыт, ‎перевербован ‎и‏ ‎ведет‏ ‎двойную ‎игру,‏ ‎готовясь ‎к‏ ‎передислокации ‎в ‎Южную ‎Америку ‎по‏ ‎линии‏ ‎ОДЕССы.

«Его‏ ‎радисты ‎-‏ ‎Эрвин ‎и‏ ‎Кэт ‎-‏ ‎жили‏ ‎в ‎Кепенике,‏ ‎на ‎берегу ‎Шпрее. ‎Они ‎уже‏ ‎спали, ‎и‏ ‎Эрвин‏ ‎и ‎Кэт. ‎Они‏ ‎в ‎последнее‏ ‎время ‎ложились ‎спать ‎очень‏ ‎рано,‏ ‎потому ‎что‏ ‎Кэт ‎ждала‏ ‎ребенка. ‎

Штирлиц ‎погладил ‎Кэт ‎по‏ ‎щеке‏ ‎и ‎спросил:‏ ‎- ‎Ты‏ ‎поиграешь ‎нам ‎что-нибудь? ‎Кэт ‎села‏ ‎к‏ ‎роялю‏ ‎и, ‎перебрав‏ ‎ноты, ‎открыла‏ ‎Баха. ‎

Штирлиц‏ ‎хмыкнул‏ ‎и ‎покачал‏ ‎головой.

- Понимаешь, ‎- ‎медленно ‎заговорил ‎он,‏ ‎- ‎я‏ ‎получил‏ ‎задание... ‎- ‎он‏ ‎снова ‎хмыкнул.‏ ‎- ‎Мне ‎следует ‎наблюдать‏ ‎за‏ ‎тем ‎кто‏ ‎из ‎высших‏ ‎бонз ‎собирается ‎выйти ‎на ‎сепаратные‏ ‎переговоры‏ ‎с ‎Западом.‏ ‎Они ‎имеют‏ ‎в ‎виду ‎гитлеровское ‎руководство, ‎не‏ ‎ниже.‏ ‎Как‏ ‎тебе ‎задача,‏ ‎а? ‎Веселая?‏ ‎Там, ‎видимо,‏ ‎считают,‏ ‎что ‎если‏ ‎я ‎не ‎провалился ‎за ‎эти‏ ‎двадцать ‎лет,‏ ‎значит,‏ ‎я ‎всесилен. ‎Неплохо‏ ‎бы ‎мне‏ ‎стать ‎заместителем ‎Гитлера. ‎Или‏ ‎вообще‏ ‎пробиться ‎в‏ ‎фюреры, ‎а?‏ ‎Я ‎становлюсь ‎брюзгой, ‎ты ‎замечаешь?»

Что‏ ‎тут‏ ‎интересно? ‎Интересен‏ ‎сам ‎факт‏ ‎обсуждения ‎Штирлицем ‎с ‎радистами ‎своего‏ ‎текущего‏ ‎задания‏ ‎по ‎линии‏ ‎стратегической ‎разведки.‏ ‎Откуда ‎мог‏ ‎взяться‏ ‎такой ‎пассаж?‏ ‎Ну, ‎скажем, ‎как ‎ответ ‎на‏ ‎вопрос ‎следователя‏ ‎МГБ:‏ ‎

— Кто ‎ещё ‎знал‏ ‎о ‎Вашем‏ ‎задании?

Никакого ‎другого ‎смысла ‎этот‏ ‎эпизод‏ ‎не ‎несет,‏ ‎и, ‎конечно‏ ‎же, ‎о ‎своих ‎заданиях ‎Штирлиц‏ ‎никаким‏ ‎радистам ‎не‏ ‎говорил. ‎И‏ ‎им ‎спокойнее, ‎и ‎ему. ‎

Засыпалась‏ ‎Кэтрин‏ ‎Кин‏ ‎на ‎чистой‏ ‎случайности. ‎Возможно,‏ ‎тих ‎дом‏ ‎действительно‏ ‎попал ‎под‏ ‎бомбежку, ‎возможно, ‎сработала ‎служба ‎радиоперехвата‏ ‎и ‎опергруппа‏ ‎захватила‏ ‎Эрвина ‎и ‎Кэтрин‏ ‎Кин ‎до‏ ‎того, ‎как ‎об ‎этом‏ ‎стало‏ ‎известно ‎кураторам‏ ‎Штирлица ‎в‏ ‎ОДЕССе. ‎Теперь ‎в ‎гестапо ‎имелись‏ ‎документы‏ ‎о ‎выявлении‏ ‎советского ‎радиоцентра,‏ ‎работающего ‎прямо ‎в ‎Берлине, ‎рапорты‏ ‎службы‏ ‎перехвата,‏ ‎рапорты ‎оперативной‏ ‎группы ‎и‏ ‎прочие ‎рапорты‏ ‎и‏ ‎донесения. ‎Вся‏ ‎работа, ‎как ‎особо ‎подчеркивает ‎Семенов,‏ ‎проводилась ‎на‏ ‎уровне‏ ‎райотдела ‎гестапо:

«Следователь ‎районного‏ ‎отделения ‎гестапо‏ ‎сразу ‎же ‎отправил ‎на‏ ‎экспертизу‏ ‎отпечатки ‎пальцев‏ ‎Кэт: ‎фотографию,‏ ‎на ‎которой ‎были ‎чемоданы, ‎заранее‏ ‎покрыли‏ ‎в ‎лаборатории‏ ‎специальным ‎составом.‏ ‎Отпечатки ‎пальцев ‎на ‎радиопередатчике, ‎вмонтированном‏ ‎в‏ ‎чемодан,‏ ‎были ‎уже‏ ‎готовы. ‎Выяснилось,‏ ‎что ‎на‏ ‎чемодане‏ ‎с ‎радиостанцией‏ ‎были ‎отпечатки ‎пальцев, ‎принадлежавшие ‎трем‏ ‎разным ‎людям.‏ ‎Вторую‏ ‎справку ‎следователь ‎направил‏ ‎в ‎VI‏ ‎управление ‎имперской ‎безопасности ‎-‏ ‎он‏ ‎запрашивал ‎все‏ ‎относящееся ‎к‏ ‎жизни ‎и ‎деятельности ‎шведского ‎подданного‏ ‎Франца‏ ‎Паакенена».

Случайный ‎арест‏ ‎радиста, ‎ведущего‏ ‎радиоигру, ‎довольно ‎распространенная ‎практика ‎в‏ ‎работе‏ ‎спецслужб.‏ ‎Вот, ‎например,‏ ‎как ‎описывает‏ ‎похожий ‎случай‏ ‎Богомолов:

«Весьма‏ ‎срочно!

Шаповалову

Задержанных ‎вами‏ ‎по ‎делу ‎«Неман» ‎ошибочно ‎сотрудников‏ ‎НКГБ ‎Белоруссии‏ ‎капитанов‏ ‎Борисенко ‎и ‎Новожилова,‏ ‎выполняющих ‎под‏ ‎видом ‎находящихся ‎в ‎командировке‏ ‎офицеров‏ ‎Красной ‎Армии‏ ‎специальное ‎особой‏ ‎важности ‎задание ‎командования ‎по ‎радиоигре,‏ ‎немедленно‏ ‎освободите ‎и‏ ‎в ‎случае‏ ‎надобности ‎обеспечьте ‎автомашиной ‎или ‎любой‏ ‎другой‏ ‎помощью.

Армейское‏ ‎командировочное ‎предписание‏ ‎Борисенко ‎и‏ ‎Новожилова, ‎в‏ ‎котором‏ ‎датой ‎выдачи‏ ‎указано ‎3 ‎августа, ‎оформлялось ‎в‏ ‎воинской ‎части‏ ‎62035‏ ‎27 ‎июля, ‎то‏ ‎есть ‎до‏ ‎введения ‎в ‎действие ‎нового‏ ‎условного‏ ‎секретного ‎знака.

Поляков».

Иными‏ ‎словами, ‎радиоигра‏ ‎ведется ‎с ‎такими ‎мерами ‎конспирации,‏ ‎что‏ ‎вполне ‎возможен‏ ‎незапланированный ‎арест‏ ‎радиста ‎и ‎всей ‎группы ‎низовыми‏ ‎подразделениями‏ ‎госбезопасности.‏ ‎Потом, ‎как‏ ‎правило, ‎сверху‏ ‎приходит ‎указание‏ ‎всех‏ ‎отустить...

Однако, ‎в‏ ‎случае ‎со ‎Штирлицем ‎Борман ‎такого‏ ‎указания ‎направить‏ ‎в‏ ‎гестапо ‎не ‎мог.‏ ‎Сама ‎ОДЕССа‏ ‎была ‎организацией ‎сверхконспиративной ‎и‏ ‎административных‏ ‎прав ‎по‏ ‎отношению ‎к‏ ‎гестапо ‎не ‎имевшей. ‎Кроме ‎того,‏ ‎в‏ ‎Берлине ‎в‏ ‎скором ‎времени‏ ‎ожидались ‎русские, ‎и ‎оставлять ‎им‏ ‎документальные‏ ‎следы‏ ‎работы ‎Штирлица‏ ‎под ‎контролем‏ ‎было ‎нельзя.‏ ‎Таким‏ ‎образом, ‎заметание‏ ‎следов ‎ареста ‎радистки ‎стало ‎делом‏ ‎затруднительным. ‎И‏ ‎хотя‏ ‎арест ‎Кэтрин ‎Кин‏ ‎никак ‎не‏ ‎был ‎следствием ‎умысла ‎Штирлица,‏ ‎но‏ ‎в ‎Московском‏ ‎Центре ‎никто‏ ‎мог ‎бы ‎доверять ‎резиденту, ‎у‏ ‎которого‏ ‎провалился ‎радист.‏ ‎Тем ‎более‏ ‎радист-женщина. ‎Тем ‎более ‎— ‎с‏ ‎младенцем‏ ‎на‏ ‎руках. ‎

При‏ ‎этом ‎считается,‏ ‎что ‎Штирлиц‏ ‎узнал‏ ‎о ‎провале‏ ‎радистов ‎совершенно ‎случайно:

«Выходя ‎из ‎своего‏ ‎кабинета, ‎Штирлиц‏ ‎увидел,‏ ‎как ‎по ‎коридору‏ ‎несли ‎чемодан‏ ‎Эрвина. ‎Он ‎узнал ‎бы‏ ‎этот‏ ‎чемодан ‎из‏ ‎тысячи: ‎в‏ ‎нем ‎хранился ‎передатчик.

Штирлиц ‎рассеянно ‎и‏ ‎не‏ ‎спеша ‎пошел‏ ‎следом ‎за‏ ‎двумя ‎людьми, ‎которые, ‎весело ‎о‏ ‎чем-то‏ ‎переговариваясь,‏ ‎занесли ‎этот‏ ‎чемодан ‎в‏ ‎кабинет ‎штурмбанфюрера‏ ‎Рольфа».‏ ‎То ‎есть‏ ‎в ‎череде ‎случайностей, ‎спасших ‎Штирлица‏ ‎от ‎провала,‏ ‎произошла‏ ‎ещё ‎одна!

В ‎итоге‏ ‎радистку ‎решено‏ ‎было ‎освобождать ‎со ‎стрельбой‏ ‎и‏ ‎погоней, ‎как‏ ‎в ‎лучшем‏ ‎шпионском ‎кинофильме. ‎Однако, ‎последовательность ‎событий‏ ‎в‏ ‎реальности ‎была,‏ ‎скорее ‎всего,‏ ‎иной. ‎

Вначале, ‎действительно, ‎Штирлиц ‎изъял‏ ‎Кэт‏ ‎из‏ ‎ведения ‎гестапо.‏ ‎Причем ‎сделал‏ ‎это ‎довольно‏ ‎красиво:‏ ‎

«Штирлиц ‎усмехнулся‏ ‎и ‎сказал, ‎направляясь ‎к ‎двери:

- Бери‏ ‎ее ‎поскорей.‏ ‎Хотя...‏ ‎Может ‎получиться ‎красивая‏ ‎игра, ‎если‏ ‎она ‎начнет ‎искать ‎контакты.‏ ‎Думаешь,‏ ‎ее ‎сейчас‏ ‎не ‎разыскивают‏ ‎по ‎всем ‎больницам ‎их ‎люди?

- Эту‏ ‎версию‏ ‎мы ‎до‏ ‎конца ‎не‏ ‎отрабатывали...

- Дарю... ‎Не ‎поздно ‎этим ‎заняться‏ ‎сегодня.‏ ‎Будь‏ ‎здоров, ‎и‏ ‎желаю ‎удачи.‏ ‎- ‎Около‏ ‎двери‏ ‎Штирлиц ‎обернулся:‏ ‎- ‎Это ‎интересное ‎дело. ‎Главное‏ ‎здесь ‎-‏ ‎не‏ ‎переторопить. ‎И ‎советую:‏ ‎не ‎докладывай‏ ‎большому ‎начальству ‎- ‎они‏ ‎тебя‏ ‎заставят ‎гнать‏ ‎работу.

Уже ‎открыв‏ ‎дверь, ‎Штирлиц ‎хлопнул ‎себя ‎по‏ ‎лбу‏ ‎и ‎засмеялся:

- Я‏ ‎стал ‎склеротическим‏ ‎идиотом... ‎Я ‎ведь ‎шел ‎к‏ ‎тебе‏ ‎за‏ ‎снотворным. ‎Все‏ ‎знают, ‎что‏ ‎у ‎тебя‏ ‎хорошее‏ ‎шведское ‎снотворное.

Запоминается‏ ‎последняя ‎фраза». ‎

То ‎есть ‎Штирлиц‏ ‎сам ‎посоветовал‏ ‎оставить‏ ‎Кэт ‎в ‎больнице,‏ ‎чтобы ‎дождаться‏ ‎появления ‎её ‎сообщников, ‎а‏ ‎затем‏ ‎(будучи ‎действительно‏ ‎её ‎сообщником!)‏ ‎явился ‎туда ‎сам ‎с ‎полномочиями‏ ‎Шелленберга.‏ ‎Изъяв ‎Кэт‏ ‎из ‎больницы‏ ‎и ‎проинструктировав ‎её ‎по ‎дороге,‏ ‎Штирлиц‏ ‎«перевербовал»‏ ‎её. ‎Однако‏ ‎оставлять ‎Кэт‏ ‎в ‎руках‏ ‎правоохранительных‏ ‎органов ‎все‏ ‎равно ‎было ‎нельзя. ‎

«Сидя ‎у‏ ‎Шелленберга, ‎слушая‏ ‎его‏ ‎веселую ‎болтовню ‎с‏ ‎Мюллером, ‎Штирлиц‏ ‎в ‎сотый ‎раз ‎спрашивал‏ ‎себя:‏ ‎вправе ‎ли‏ ‎был ‎он‏ ‎привозить ‎сюда, ‎в ‎тюрьму, ‎своего‏ ‎боевого‏ ‎товарища ‎Катеньку‏ ‎Козлову, ‎Кэт‏ ‎Кин, ‎Ингу, ‎Анабель? ‎Да, ‎он‏ ‎мог‏ ‎бы,‏ ‎конечно, ‎посадить‏ ‎ее ‎в‏ ‎машину, ‎показав‏ ‎свой‏ ‎жетон, ‎и‏ ‎увезти ‎в ‎Бабельсберг, ‎а ‎после‏ ‎найти ‎ей‏ ‎квартиру‏ ‎и ‎снабдить ‎новыми‏ ‎документами. ‎Это‏ ‎значило ‎бы, ‎что, ‎спасая‏ ‎жизнь‏ ‎Кэт, ‎он‏ ‎заранее ‎шел‏ ‎на ‎провал ‎операции ‎- ‎той,‏ ‎которая‏ ‎была ‎запланирована‏ ‎Центром, ‎той,‏ ‎которая ‎была ‎так ‎важна ‎для‏ ‎сотен‏ ‎тысяч‏ ‎русских ‎солдат,‏ ‎той, ‎которая‏ ‎могла ‎в‏ ‎ту‏ ‎или ‎иную‏ ‎сторону ‎повлиять ‎на ‎будущее ‎Европы.‏ ‎Он ‎понимал,‏ ‎что‏ ‎после ‎похищения ‎Кэт‏ ‎из ‎госпиталя‏ ‎все ‎гестапо ‎будет ‎поднято‏ ‎на‏ ‎ноги. ‎Он‏ ‎понимал ‎также,‏ ‎что, ‎если ‎побег ‎удастся, ‎след‏ ‎непременно‏ ‎поведет ‎к‏ ‎нему: ‎значок‏ ‎секретной ‎полиции, ‎машина, ‎внешние ‎приметы.‏ ‎Значит,‏ ‎ему‏ ‎тоже ‎пришлось‏ ‎бы ‎уйти‏ ‎на ‎нелегальное‏ ‎положение.‏ ‎Это ‎было‏ ‎равнозначно ‎провалу. ‎Считать, ‎что ‎в‏ ‎этой ‎мутной‏ ‎воде‏ ‎можно ‎беспрепятственно ‎уйти,‏ ‎мог ‎только‏ ‎человек ‎наивный, ‎незнакомый ‎со‏ ‎структурой‏ ‎СС ‎и‏ ‎СД».

Итак, ‎уйти‏ ‎с ‎Кэт ‎Штирлиц ‎не ‎мог,‏ ‎оставлять‏ ‎её ‎в‏ ‎гестапо ‎тоже‏ ‎было ‎нельзя. ‎Тот ‎кошмар ‎с‏ ‎передопросом‏ ‎радистки‏ ‎жестоким ‎палачом‏ ‎Рольфом ‎может‏ ‎быть ‎и‏ ‎не‏ ‎имел ‎место‏ ‎в ‎действительности. ‎Но ‎в ‎кошмарах‏ ‎Штирлица ‎этот‏ ‎допрос‏ ‎являлся ‎ему ‎не‏ ‎раз! ‎

И‏ ‎вот ‎тогда ‎люди ‎из‏ ‎ОДЕССы‏ ‎и ‎вышли‏ ‎на ‎Гельмута,‏ ‎контуженного ‎охранника, ‎очень ‎привязанного ‎к‏ ‎брошенному‏ ‎бывшей ‎женой‏ ‎сыну, ‎содержавшемуся‏ ‎в ‎приюте. ‎Сына ‎из ‎приюта‏ ‎изъяли‏ ‎и‏ ‎поставили ‎Гельмута‏ ‎перед ‎выбором:‏ ‎освободить ‎радистку‏ ‎или...‏ ‎В ‎итоге‏ ‎Гельмут ‎открыл ‎на ‎конспиративной ‎квартире‏ ‎огонь, ‎устранив‏ ‎и‏ ‎Барбару, ‎и ‎Рольфа‏ ‎(которые ‎могли‏ ‎слишком ‎много ‎узнать ‎от‏ ‎арестованной‏ ‎радистке ‎об‏ ‎истинном ‎лице‏ ‎Штирлица). ‎

Кстати, ‎намек ‎на ‎именно‏ ‎такой‏ ‎исход ‎есть‏ ‎и ‎в‏ ‎тексте ‎романа:

«Если ‎пастор ‎уйдет ‎и‏ ‎все‏ ‎будет‏ ‎в ‎порядке,‏ ‎я ‎выдерну‏ ‎оттуда ‎Кэт.‏ ‎Придется‏ ‎уводить ‎Кэт‏ ‎с ‎пальбой, ‎обеспечив ‎себе ‎алиби‏ ‎через ‎Шелленберга.‏ ‎Поехать‏ ‎к ‎нему ‎на‏ ‎доклад ‎домой‏ ‎или ‎в ‎Хохленлихен, ‎он‏ ‎там‏ ‎все ‎время‏ ‎возле ‎Гиммлера,‏ ‎рассчитать ‎время, ‎убрать ‎охрану ‎на‏ ‎конспиративной‏ ‎квартире, ‎разломать‏ ‎передатчик ‎и‏ ‎увезти ‎Кэт. ‎Главное ‎- ‎рассчитать‏ ‎время‏ ‎и‏ ‎скорость. ‎Пусть‏ ‎ищут. ‎Им‏ ‎осталось ‎недолго‏ ‎искать.»

Проблема‏ ‎была ‎в‏ ‎том, ‎что ‎такое ‎алиби ‎Штирлицу‏ ‎не ‎помогло‏ ‎бы‏ ‎в ‎Москве. ‎Налет‏ ‎штандартенфюрера ‎СС‏ ‎на ‎конспиративную ‎квартиру ‎гестапо‏ ‎произвел‏ ‎бы ‎впечатление‏ ‎самой ‎отъявленной‏ ‎липы. ‎Другое ‎дело ‎освобождение ‎Кэт‏ ‎сумасшедшим‏ ‎охранником, ‎у‏ ‎которого ‎обстановка‏ ‎допроса ‎с ‎применением ‎третей ‎степени‏ ‎устрашения‏ ‎сорвала‏ ‎крышу. ‎Случайность,‏ ‎но ‎случайность‏ ‎доказательная, ‎на‏ ‎грани‏ ‎возможного, ‎но‏ ‎все ‎же ‎возможная. ‎

И ‎вот‏ ‎Гельмут ‎освобождает‏ ‎Кэт,‏ ‎после ‎чего ‎он‏ ‎же ‎помог‏ ‎добраться ‎радистке ‎до ‎места‏ ‎встречи‏ ‎со ‎Штирлицем.‏ ‎Думаю, ‎именно‏ ‎Гельмут ‎говорил ‎со ‎Штирлицем ‎по‏ ‎телефону,‏ ‎имитируя ‎срочный‏ ‎вызов ‎со‏ ‎стороны ‎какого-то ‎агента. ‎И ‎именно‏ ‎похитителей‏ ‎сына‏ ‎Гельмута ‎разыскивали‏ ‎гестаповцы, ‎срочно‏ ‎примчавшиеся ‎к‏ ‎приюту.‏ ‎

Чем ‎же‏ ‎закончилась ‎вся ‎эта ‎история? ‎Семенов‏ ‎довел ‎её‏ ‎до‏ ‎хеппи-энда:

«Штирлиц ‎гнал ‎машину‏ ‎к ‎границе,‏ ‎имея ‎в ‎кармане ‎два‏ ‎паспорта:‏ ‎на ‎себя‏ ‎и ‎свою‏ ‎жену ‎фрау ‎Ингрид ‎фон ‎Кирштайн.

Штирлиц‏ ‎гнал‏ ‎машину ‎в‏ ‎Берн. ‎Проезжая‏ ‎маленький ‎городок, ‎он ‎притормозил ‎у‏ ‎светофора:‏ ‎мимо‏ ‎шли ‎дети‏ ‎и ‎жевали‏ ‎бутерброды. ‎Кэт‏ ‎заплакала.

- Что‏ ‎ты? ‎-‏ ‎спросил ‎Штирлиц.

- Ничего, ‎- ‎ответила ‎она,‏ ‎- ‎просто‏ ‎я‏ ‎увидела ‎мир, ‎а‏ ‎он ‎его‏ ‎никогда ‎не ‎увидит...

- Зато ‎для‏ ‎маленького‏ ‎все ‎страшное‏ ‎теперь ‎кончилось,‏ ‎- ‎повторил ‎Штирлиц, ‎- ‎и‏ ‎для‏ ‎девоньки ‎тоже...»

Но‏ ‎я ‎не‏ ‎уверен, ‎что ‎Семенов ‎этот ‎хеппи-энд‏ ‎не‏ ‎вставил‏ ‎в ‎роман‏ ‎по ‎просьбе‏ ‎«компетентных ‎органов».‏ ‎Ведь‏ ‎не ‎зря‏ ‎же ‎Штирлиц ‎так ‎разделил ‎детей‏ ‎«для ‎маленького‏ ‎закончилось,‏ ‎и ‎для ‎девоньки‏ ‎тоже». ‎ДЛЯ‏ ‎МАЛЕНЬКОГО ‎ТАК, ‎А ‎ДЛЯ‏ ‎ДЕВОНЬКИ‏ ‎— ‎ЭДАК.‏ ‎

Да, ‎вполне‏ ‎возможно, ‎что ‎история ‎эта ‎завершилась‏ ‎для‏ ‎детей ‎очень‏ ‎по-разному, ‎и‏ ‎«всё ‎самое ‎страшное ‎закончилось» ‎для‏ ‎сына‏ ‎Гельмута‏ ‎в ‎том‏ ‎самом ‎канализационном‏ ‎люке, ‎на‏ ‎крышку‏ ‎которого ‎Кэт‏ ‎«по-звериному ‎хитро ‎насыпала ‎камней ‎перед‏ ‎тем, ‎как‏ ‎поставить‏ ‎крышку ‎на ‎место».