ОХОТА НА СТАРИКА. НЕХОРОШАЯ КВАРТИРА

На ‎третьем‏ ‎этаже ‎в ‎доме ‎10 ‎по‏ ‎улице ‎Большой‏ ‎Садовой‏ ‎до ‎революции ‎и‏ ‎какое-то ‎время‏ ‎после ‎неё ‎была ‎расположена‏ ‎роскошная‏ ‎квартира ‎№‏ ‎5, ‎принадлежавшая‏ ‎владельцу ‎всего ‎дома ‎Илье ‎Пигиту.‏ ‎Илья‏ ‎Пигит ‎был‏ ‎табачным ‎фабрикантом‏ ‎караимского ‎происхождения, ‎то ‎есть ‎крымским‏ ‎неортодоксальным‏ ‎иудеем‏ ‎из ‎потомков‏ ‎принявших ‎иудаизм‏ ‎хазар. ‎С‏ ‎лёгкой‏ ‎руки ‎Льва‏ ‎Гумилёва ‎считается, ‎что ‎караимами ‎становились‏ ‎дети ‎мужей-иудеев‏ ‎и‏ ‎хазарских ‎матерей, ‎которых‏ ‎не ‎принимала‏ ‎ни ‎та, ‎ни ‎другая‏ ‎община.‏ ‎

С ‎начала‏ ‎1920-х ‎годов‏ ‎огромная ‎квартира ‎превратилась ‎в ‎многонаселенную‏ ‎коммуналку,‏ ‎а ‎в‏ ‎середине ‎1980-х‏ ‎годов ‎после ‎расселения ‎— ‎в‏ ‎хиппи-сквот,‏ ‎который‏ ‎называли ‎Булгаковским.‏ ‎Дело ‎в‏ ‎том, ‎что‏ ‎именно‏ ‎в ‎этом‏ ‎доме ‎жил ‎писатель ‎Михаил ‎Булгаков,‏ ‎поселивший ‎в‏ ‎"нехорошую‏ ‎квартиру" ‎Воланда ‎и‏ ‎его ‎спутников.‏ ‎В ‎этом ‎же ‎доме‏ ‎Сергей‏ ‎Есенин ‎познакомился‏ ‎с ‎Айседорой‏ ‎Дункан. ‎В ‎девяти ‎квартирах ‎дома‏ ‎располагалось‏ ‎общежитие ‎Московских‏ ‎высших ‎женских‏ ‎курсов ‎Владимира ‎Герье, ‎рассчитанное ‎на‏ ‎61‏ ‎место.‏ ‎Кроме ‎того,‏ ‎в ‎доме‏ ‎жили ‎оперная‏ ‎певица‏ ‎Евгения ‎Львова-Шершеневич,‏ ‎художники ‎Николай ‎фон ‎Бооль ‎и‏ ‎Петр ‎Канчаловский,‏ ‎несколько‏ ‎врачей ‎и ‎государственных‏ ‎чиновников.

31 августа ‎1918‏ ‎года ‎в ‎эту ‎квартиру‏ ‎явились‏ ‎чекисты. ‎Арестовав‏ ‎всех ‎находившихся‏ ‎в ‎квартире, ‎чекисты ‎оставили ‎в‏ ‎ней‏ ‎засаду. ‎

В‏ ‎частности, ‎в‏ ‎квартире ‎были ‎задержаны:

Мария ‎Александровна ‎Попова‏ ‎-‏ ‎оказалась‏ ‎на ‎этой‏ ‎квартире ‎лишь‏ ‎потому, ‎что‏ ‎там‏ ‎проживал ‎Лазарь‏ ‎Шмидт, ‎с ‎которым ‎она ‎находится‏ ‎в ‎близких‏ ‎отношениях.

Давид‏ ‎Савельевич ‎Пигит ‎-‏ ‎“беспартийный ‎марксист‏ ‎и ‎интернационалист”. ‎Имеет ‎обыкновение‏ ‎после‏ ‎каждого ‎незначительного‏ ‎акта ‎против‏ ‎Совнаркома ‎быть ‎арестованным. ‎Так ‎он‏ ‎был‏ ‎арестован ‎после‏ ‎убийства ‎графа‏ ‎Мирбаха ‎и ‎освобожден ‎по ‎просьбе‏ ‎ряда‏ ‎коммунистов.

Анна‏ ‎Савельевна ‎Пигит,‏ ‎бывшая ‎каторжанка,‏ ‎отбывавшая ‎каторгу‏ ‎совместно‏ ‎с ‎Ф.‏ ‎Каплан.

Тарасова ‎Вера ‎Михайловна, ‎тоже ‎отбывала‏ ‎каторгу ‎совокупно‏ ‎с‏ ‎Ф. ‎Каплан.

Вера ‎Штольтерфот‏ ‎- ‎то‏ ‎же ‎самое.

Мария ‎Коциовская ‎-‏ ‎хорошенькая‏ ‎барышня, ‎квартирантка‏ ‎Пигит.

Комментарии ‎даны‏ ‎Кингисеппом, ‎Аванесовым ‎и ‎Петерсом.

Работники ‎ВЧК‏ ‎явились‏ ‎на ‎эту‏ ‎квартиру ‎потому,‏ ‎что ‎Фанни ‎Каплан ‎указала ‎на‏ ‎допросе,‏ ‎что‏ ‎в ‎апреле‏ ‎1918 ‎года‏ ‎останавливалась ‎в‏ ‎ней‏ ‎до ‎поездки‏ ‎в ‎Симферополь.

Получается ‎достаточно ‎интересное ‎общество:‏ ‎племянник ‎купца-караима‏ ‎Давид‏ ‎- ‎эсер ‎на‏ ‎картотеке ‎ВЧК,‏ ‎его ‎сестра ‎Анна ‎и‏ ‎ещё‏ ‎две ‎соратницы‏ ‎Каплан ‎по‏ ‎каторге, ‎квартирантка ‎Коциовская ‎и ‎случайно‏ ‎зашедшая‏ ‎Мария ‎Александровна‏ ‎Попова, ‎однофамилица‏ ‎и ‎тёзка ‎собеседницы ‎Ленина ‎в‏ ‎момент‏ ‎покушения.‏ ‎Кого ‎не‏ ‎хватает?

Не ‎хватает‏ ‎Лазаря ‎Шмидта,‏ ‎к‏ ‎которому ‎пришла‏ ‎Попова. ‎Никаких ‎следов ‎его ‎розыска‏ ‎в ‎следственном‏ ‎деле‏ ‎нет. ‎Сама ‎Мария‏ ‎Александровна ‎на‏ ‎допросе ‎назвалась ‎левой ‎эсеркой‏ ‎из‏ ‎Минской ‎губернии,‏ ‎на ‎вопрос‏ ‎что ‎она ‎делает ‎в ‎Москве‏ ‎послала‏ ‎чекистов ‎подальше.‏ ‎Минская ‎губерния,‏ ‎между ‎прочим, ‎тогда ‎была ‎оккупирована‏ ‎немцами,‏ ‎какие‏ ‎там ‎были‏ ‎левые ‎эсеры‏ ‎и ‎чем‏ ‎отличались‏ ‎от ‎правых‏ ‎- ‎непонятно.

Обычно ‎пишут, ‎что ‎именно‏ ‎с ‎этой‏ ‎квартиры‏ ‎Каплан ‎и ‎отправилась‏ ‎убивать ‎товарища‏ ‎Ленина. ‎Но ‎это ‎не‏ ‎совсем‏ ‎точно. ‎Сама‏ ‎Фанни ‎Каплан‏ ‎вовсе ‎не ‎называла ‎этого ‎адреса,‏ ‎как‏ ‎места ‎своего‏ ‎проживания ‎в‏ ‎Москве ‎в ‎августе ‎1918-го ‎года.‏ ‎Она‏ ‎указала,‏ ‎что ‎жила‏ ‎в ‎«нехорошей‏ ‎квартире» ‎весной,‏ ‎до‏ ‎поездки ‎в‏ ‎Симферополь ‎(который ‎с ‎26 ‎апреля‏ ‎1918 ‎года‏ ‎тоже‏ ‎был ‎под ‎немцами).

Анна‏ ‎Пигит ‎на‏ ‎допросе ‎пояснила: ‎«Я ‎заявляю,‏ ‎что‏ ‎предъявленная ‎мне,‏ ‎содержащаяся ‎под‏ ‎стражей ‎во ‎Всерос. ‎чрезв. ‎комиссии‏ ‎женщина,‏ ‎называющая ‎себя‏ ‎Фанни ‎Каплан,‏ ‎есть ‎действительно ‎Фани ‎Каплан, ‎бывшая‏ ‎каторжанка,‏ ‎вместе‏ ‎со ‎мной‏ ‎бывшая ‎на‏ ‎Нерчинской ‎каторге.‏ ‎Она‏ ‎была ‎приговорена‏ ‎к ‎бессрочной ‎каторге. ‎Я ‎застала‏ ‎ее ‎уже‏ ‎на‏ ‎каторге ‎в ‎1907‏ ‎году. ‎Я‏ ‎не ‎помню, ‎по ‎какому‏ ‎именно‏ ‎делу ‎она‏ ‎была ‎осуждена.‏ ‎Она ‎была ‎приговорена ‎по ‎какому-то‏ ‎делу‏ ‎анархистов. ‎По‏ ‎освобождении ‎с‏ ‎каторги ‎между ‎нами, ‎бывшими ‎каторжанками,‏ ‎сохранились‏ ‎старые‏ ‎отношения, ‎и‏ ‎Фани ‎Каплан‏ ‎ко ‎мне‏ ‎неоднократно‏ ‎заходила. ‎Мы‏ ‎партийно ‎разошлись, ‎я ‎- ‎левая‏ ‎эсерка, ‎и‏ ‎мы‏ ‎встречались ‎не ‎часто.‏ ‎Полагаю, ‎что‏ ‎она ‎последнее ‎время ‎проживала‏ ‎в‏ ‎Москве. ‎Это‏ ‎только ‎предположение».

Примерно‏ ‎то ‎же ‎самое ‎показала ‎и‏ ‎Тарасова:‏ ‎«Я ‎вернулась‏ ‎из-за ‎границы‏ ‎в ‎июле ‎прошлого ‎года. ‎Фани‏ ‎Каплан‏ ‎я‏ ‎встретила ‎в‏ ‎этом ‎году,‏ ‎не ‎ручаюсь‏ ‎за‏ ‎память, ‎в‏ ‎апреле ‎или ‎около ‎этого ‎в‏ ‎вагоне ‎трамвая‏ ‎“Б”‏ ‎кажется ‎у ‎Каретно-Садовой.‏ ‎Я ‎к‏ ‎ней ‎подошла ‎и ‎имела‏ ‎с‏ ‎ней ‎весьма‏ ‎короткий ‎разговор.‏ ‎Это ‎был ‎обычный ‎разговор ‎про‏ ‎наших‏ ‎каторжанок, ‎как‏ ‎кто ‎поживает‏ ‎и ‎тому ‎подобное. ‎Я ‎не‏ ‎могу‏ ‎категорически‏ ‎утверждать, ‎что‏ ‎не ‎встречала‏ ‎ее ‎до‏ ‎(зачеркнуто:‏ ‎или ‎после)‏ ‎этого ‎у ‎Пигит».

А ‎вот ‎Давид‏ ‎проживание ‎Каплан‏ ‎в‏ ‎нехорошей ‎квартире ‎признал:‏ ‎«Я ‎лично‏ ‎знаю ‎Фани ‎Каплан. ‎Познакомился‏ ‎с‏ ‎ней ‎в‏ ‎апреле ‎прошлого‏ ‎года, ‎когда ‎она ‎вернулась ‎с‏ ‎каторги‏ ‎вместе ‎с‏ ‎моей ‎сестрой‏ ‎и ‎гостила ‎у ‎нас ‎за‏ ‎неимением‏ ‎пристанища.‏ ‎Вскоре ‎она‏ ‎уехала ‎в‏ ‎Крым ‎для‏ ‎лечения.‏ ‎После ‎этого‏ ‎я ‎с ‎ней ‎больше ‎не‏ ‎встречался. ‎Мне‏ ‎неизвестно,‏ ‎сколько ‎времени ‎она‏ ‎пробыла ‎в‏ ‎Крыму. ‎Я ‎не ‎знаю‏ ‎подробностей‏ ‎того ‎дела,‏ ‎по ‎которому‏ ‎она ‎была ‎осуждена ‎на ‎каторгу.‏ ‎Знаю‏ ‎только, ‎что‏ ‎она ‎ослепла‏ ‎от ‎взрыва ‎бомбы, ‎а ‎потом‏ ‎вновь‏ ‎прозрела».

Что‏ ‎здесь ‎интересно?‏ ‎Во-первых, ‎никто‏ ‎не ‎поинтересовался‏ ‎у‏ ‎Веры ‎Тарасовой,‏ ‎Марии ‎Поповой ‎и ‎Веры ‎Штольтерфот‏ ‎что ‎они‏ ‎делали‏ ‎30 ‎августа ‎1918‏ ‎года, ‎и‏ ‎кто ‎может ‎это ‎подтвердить.‏ ‎Во-вторых,‏ ‎никто ‎не‏ ‎спросил ‎и‏ ‎не ‎записал ‎их ‎адресов. ‎Давид‏ ‎и‏ ‎Анна ‎жили‏ ‎в ‎квартире‏ ‎своего ‎дяди-караима, ‎который, ‎будучи ‎бездетным‏ ‎умер‏ ‎в‏ ‎1915 ‎году.‏ ‎Тарасова, ‎судя‏ ‎по ‎её‏ ‎показаниям‏ ‎в ‎квартире‏ ‎Пигитов ‎не ‎проживала, ‎как ‎и‏ ‎неразговорчивая ‎Мария‏ ‎Попова.‏ ‎Штольтефрот ‎вообще ‎не‏ ‎допросили.

Но ‎если‏ ‎трое ‎соратниц ‎Фанни ‎Каплан‏ ‎по‏ ‎каторге ‎плюс‏ ‎Мария ‎Попова‏ ‎собрались ‎31 ‎августа ‎1918 ‎года‏ ‎в‏ ‎одной ‎квартире,‏ ‎их ‎следовало‏ ‎хотя ‎бы ‎спросить ‎о ‎причинах‏ ‎этого‏ ‎собрания.‏ ‎Спросили, ‎однако,‏ ‎только ‎Попову,‏ ‎которая ‎сослалась‏ ‎на‏ ‎отсутствующего ‎Лазаря‏ ‎Шмидта.

Кстати, ‎что ‎это ‎за ‎Шмидт?‏ ‎Лазарь ‎Юрьевич‏ ‎Шмидт‏ ‎вообще-то ‎был ‎видным‏ ‎эсером. ‎Только‏ ‎его ‎с ‎марта ‎1918‏ ‎года‏ ‎не ‎было‏ ‎в ‎Москве.‏ ‎В ‎В ‎1917 ‎году ‎он‏ ‎работал‏ ‎в ‎Союзе‏ ‎кооператоров ‎в‏ ‎Киеве ‎и ‎в ‎эсеровской ‎газете‏ ‎«Борьба».‏ ‎В‏ ‎январе-марте ‎1918‏ ‎сотрудник ‎газеты‏ ‎«Знамя ‎труда»,‏ ‎секретарь‏ ‎издательства ‎ЦК‏ ‎партии ‎эсеров. ‎Затем ‎в ‎Смоленске,‏ ‎Киеве, ‎Омске‏ ‎(где‏ ‎в ‎январе ‎1920‏ ‎вступил ‎в‏ ‎РКП(б)). ‎В ‎1920—1921 ‎секретарь‏ ‎редакции‏ ‎и ‎член‏ ‎редколлегии ‎газеты‏ ‎«Советская ‎Сибирь». ‎В ‎июле-октябре ‎1921‏ ‎референт‏ ‎Иностранного ‎отдела‏ ‎ВЧК. ‎В‏ ‎октябре ‎1936 ‎исключён ‎из ‎партии‏ ‎за‏ ‎членство‏ ‎в ‎троцкистской‏ ‎организации. ‎10‏ ‎февраля ‎1950‏ ‎осуждён‏ ‎на ‎10‏ ‎лет. ‎Умер ‎в ‎Абезьском ‎ИТЛ.

Кстати‏ ‎Шмидт ‎тоже‏ ‎до‏ ‎1917 ‎года ‎отбывал‏ ‎каторгу, ‎только‏ ‎не ‎в ‎Нерчинске, ‎а‏ ‎в‏ ‎Нарымском ‎крае.

Получается,‏ ‎что ‎Анна‏ ‎Пигит ‎солгала ‎на ‎допросе, ‎показав,‏ ‎что‏ ‎Каплан ‎в‏ ‎апреле ‎1918‏ ‎года ‎к ‎ней ‎только ‎в‏ ‎гости‏ ‎захаживала,‏ ‎причём ‎ложь‏ ‎эту ‎чекисты‏ ‎обнаружили ‎сразу‏ ‎же,‏ ‎допросив ‎её‏ ‎брата ‎Давида. ‎То ‎есть ‎людей‏ ‎нужно ‎было‏ ‎допрашивать‏ ‎дальше, ‎вполне ‎могло‏ ‎выясниться, ‎что‏ ‎и ‎в ‎августе ‎Каплан‏ ‎проживала‏ ‎в ‎той‏ ‎же ‎нехорошей‏ ‎квартире ‎на ‎Большой ‎Садовой. ‎И‏ ‎что‏ ‎одна ‎из‏ ‎трёх ‎Каплан‏ ‎соратниц ‎и ‎была ‎той ‎женщиной,‏ ‎которую‏ ‎запомнил‏ ‎Семен ‎Иванович‏ ‎Титов: ‎«Когда‏ ‎тов. ‎Ленин‏ ‎приехал‏ ‎на ‎митинг,‏ ‎то ‎женщина, ‎которая ‎стреляла ‎в‏ ‎тов. ‎Ленина,‏ ‎пришла‏ ‎на ‎завод ‎Михельсона‏ ‎минут ‎на‏ ‎пять ‎позже ‎тов. ‎Ленина‏ ‎и‏ ‎стала ‎рядом‏ ‎со ‎мной‏ ‎и ‎приблизительно ‎минут ‎десять ‎очень‏ ‎строго‏ ‎следила ‎за‏ ‎тов. ‎Лениным,‏ ‎и ‎в ‎это ‎время ‎подошла‏ ‎еще‏ ‎одна‏ ‎женщина ‎и‏ ‎сказала ‎этой,‏ ‎которая ‎стреляла‏ ‎в‏ ‎тов. ‎Ленина,‏ ‎“ну ‎неудача”. ‎Тогда ‎я ‎сразу‏ ‎почувствовал, ‎что‏ ‎они‏ ‎подозрительные, ‎и ‎которая‏ ‎сказала ‎“ну‏ ‎неудача” ‎сейчас ‎же ‎скрылась.‏ ‎Если‏ ‎бы ‎я‏ ‎на ‎неё‏ ‎посмотрел, ‎то ‎узнал ‎бы ‎её».

Но‏ ‎никого‏ ‎из ‎соратниц‏ ‎Каплан ‎Титову‏ ‎не ‎показывали. ‎А ‎всех ‎задержанных‏ ‎освободили.‏ ‎И‏ ‎засаду ‎с‏ ‎квартиры ‎сняли.‏ ‎И, ‎кстати‏ ‎говоря,‏ ‎о ‎месте‏ ‎проживания ‎в ‎августе ‎1918 ‎года‏ ‎Каплан ‎так‏ ‎и‏ ‎не ‎спросили, ‎хотя‏ ‎по ‎её‏ ‎апрельскому ‎адресу ‎наладили ‎целое‏ ‎расследование.

Можно‏ ‎сделать ‎вывод,‏ ‎что ‎чекисты‏ ‎либо ‎намеренно ‎замяли ‎то ‎обстоятельство,‏ ‎что‏ ‎Каплан ‎до‏ ‎самого ‎покушения‏ ‎на ‎Ленина ‎жила ‎в ‎квартире‏ ‎Пигита,‏ ‎либо‏ ‎им ‎было‏ ‎известно ‎другое‏ ‎её ‎место‏ ‎жительства.‏ ‎Второе ‎предположение‏ ‎ни ‎на ‎чём ‎не ‎основано.‏ ‎Ведь ‎на‏ ‎именно‏ ‎эту ‎квартиру ‎и‏ ‎должны ‎были‏ ‎выехать ‎чекисты ‎для ‎обыска‏ ‎и‏ ‎задержания ‎всех‏ ‎присутствующих. ‎Если‏ ‎же ‎Каплан ‎отправилась ‎на ‎покушение‏ ‎с‏ ‎Большой ‎Садовой,‏ ‎непонятны ‎категорические‏ ‎выводы ‎следствия ‎о ‎полной ‎непричастности‏ ‎к‏ ‎теракту‏ ‎всех ‎арестованных‏ ‎на ‎квартире‏ ‎лиц. ‎Вызывает‏ ‎удивление‏ ‎и ‎ещё‏ ‎одно ‎обстоятельство.

В ‎1922 ‎году ‎в‏ ‎Москве ‎был‏ ‎проведен‏ ‎большой ‎судебный ‎процесс‏ ‎над ‎руководителями‏ ‎партии ‎социалистов-революционеров, ‎которым ‎было‏ ‎вменено,‏ ‎в ‎числе‏ ‎прочих ‎преступлений,‏ ‎и ‎организация ‎покушения ‎на ‎Ленина‏ ‎30‏ ‎августа ‎1918‏ ‎года. ‎Следствие‏ ‎признало ‎это ‎покушение ‎организованным ‎эсерами‏ ‎террористическим‏ ‎актом,‏ ‎назвало ‎и‏ ‎конкретных ‎исполнителей:‏ ‎Каплан, ‎Семенова,‏ ‎Коноплеву.‏ ‎При ‎этом‏ ‎никто ‎не ‎озаботился ‎розыском ‎и‏ ‎повторным ‎привлечением‏ ‎к‏ ‎следствию ‎уже ‎известных‏ ‎чекистам ‎обитателей‏ ‎«нехорошей ‎квартиры», ‎хотя ‎привязать‏ ‎именно‏ ‎их ‎к‏ ‎покушению ‎было‏ ‎достаточно ‎просто. ‎

Впрочем, ‎к ‎следствию‏ ‎1922‏ ‎года ‎мы‏ ‎ещё ‎вернёмся.