Недавно мне напомнили про существование чудесной песенки — «Шарабан-американка», причем в контексте обсуждения так называемых «блатных» песен с одесским колоритом, дескать, «Шарабан» — яркий пример. «А вот и нет!» сказал я и написал эту заметку.
Продам я юбку, жакет короткий,
Куплю я квасу, а лучше б водки.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Продам я книжки, продам тетради,
Пойду в артистки я смеха ради.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
«Шарабан» — это шуточная шансоньетка, типичная для начала XX-го века, исполнявшаяся традиционными для дореволюционной России носителями низкого музыкального жанра — цыганскими хорами. Думаю, по приведенному отрывку выше вы уже оценили общий настрой песенки. Повествует она о покинувшей дом гимназистке, выпивающей с офицерами и мечтающей пойти в артистки.
Появилась она в годы Первой мировой войны, а конкретно — 1916 году, автор первоначального текста Петр Зелинский, а аранжировщик — М. Мишель [1]. Сам текст был посвящен катанию с девицей:
Пускай морозъ меня морозитъ
Меня Ванюша мой не броситъ.
Ахъ, шарабанъ мой, ахъ, шарабанъ.
Не будетъ денегъ, возьму продамъ.
Впрочем, далеко не все согласны, что П. Зелинский именно автор. Песенка вполне могла ходить и до него. Его вклад в другом — он ее популяризировал.
Если вы ничего не поняли, это нормально. Мы только начали. Начнем с того, что такое шарабан.
Это вид легкой повозки, главная особенность которой открытые, маленькие жесткие скамеечки. Такая повозка рассчитана лишь для прогулок, а не для далеких путешествий. Разновидностей подобных повозок множество. Шарабаном-американкой (она же качалка) в дореволюционной России называлась легкая колесная тележка для тренинга и ипподромных испытаний рысаков, основной вид беговых экипажей. В изначальной версии текста, впрочем, «американки» не было — был обычный шарабан, то есть четырехколесный легкий экипаж для прогулок. На фоне бурного развития автомобилестроения шарабан даже казался консервативным вариантом:
А наши бары — так те прямо с жиру бесятся. Старый князь Шварценберг ездил только в шарабане, а молодой князь, сопляк, все кругом своим автомобилем провонял. Погоди, господь бог ужо намажет тебе харю бензином.
Я. Гашек. «Похождения бравого солдата Швейка у нас и в России во время мировой войны». Из главы «Будейовицкий анабасис Швейка»
Песня сразу же после релиза на аналоговом носителе — журнале с нотным приложением «Цыганская жизнь» — быстро прижилась и стала исполняться по всей России. Особенно ее полюбили на Волге, в Самаре. Сюда в годы Первой мировой эвакуировались предприятия из Прибалтики, например, завод «Саламандер». Здесь формировались резервные полки, в губернии разворачивали новые заводы. Богатый и большой город, до этого известный в основном хлеботорговлей, стал напоминать Вавилон. С начала войны в Самарской губернии происходил непрерывный рост населения, продолжавшийся все военные годы. К началу войны в Самаре проживало 180 тыс. человек, к концу войны самарское население составляло 450 тыс. человек, включая военных.
Не зря отец Федор из «12 стульев» хотел свечной заводик именно в Самаре — до конца 1920-х здесь все бурлило (То, что Ильф и Петров в Самаре частенько бывали, а название станции Безенчук даже украли для фамилии гробовщика, мы опустим). Здесь и началась эволюция песенки.
В Самаре в то время, как грибы после дождя, разрасталась и индустрия развлечений. В этом сытом тыловом городе и появилась пародийная версия «Шарабана», с текстом про сбежавшую из дома гимназистку, которая увязалась в поисках большой и чистой любви с бравыми офицерами. «Самарский шарабан» («Волжский шарабан»), иногда поминают в мемуарах участников Первой мировой, причем в контексте обсуждения офицерских «камелий». Простенький мотив и актуальная тема половой близости и распития алкогольных напитков у военных нашла всенародный отклик, и скоро «Шарабан» попал на фронт. Военное время оставило на песенке любопытные отметки.
Я гимназистка седьмого класса,
Пью самогонку заместо квасу,
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка!
Самогон здесь очевидная реакция на введенный на время войны «сухой закон», хотя в других куплетах осталась водка. В зависимости от грубости исполнителя, в процессе гимназистка пьет коньяк, самогон или политуру, а то и денатурат. Государственная монополия на водку в Российской империи, а потом и военный «сухой закон» привели к тому, что маргинальные слои населения пили то, что дешево и легко достать — жидкости на спирту для отделочных работ. С проблемой долго еще боролись — но уже в советское время. По тексту же после распития спиртовых напитков гимназистка закладывает для дальнейшей покупки алкоголя предметы верхней одежды.
Продам я юбку, жакет короткий,
Куплю я квасу, а лучше б водки.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Песенка благополучно пережила обе революции. После 1917 года на Волге творились интереснейшие события, эпицентром которых стала Самара: здесь скрывались от войны анархисты; многие эвакуированные латыши оказались большевиками и создали отряд стрелков; здесь собирались эсеры, члены разогнанного Учредительного собрания; дезертиры; китайские гастарбайтеры; инородцы из мусульманских народов, приехавшие подзаработать; Ярослав Гашек, только что оставивший пост заместителя коменданта Бугульмы; Дыбенко, скрывающийся от следствия за сдачу Нарвы в штабном вагоне на городском вокзале; Калинин, занимающийся продзаготовками в губернии; Василий Ян, выпускавший антибольшевистскую газету, и много кто еще из интересных личностей той эпохи.
Для полного понимания сумбура приведу такой факт. Когда к городу в 1918 году подошли белочехи, краском Кадомцев вывел в бой, отражать атаку на город: болгарский комендантский отряд, моряков Волжской Флотилии, рабочую дружину эсеров с Трубочного завода, 5 летчиков-гидропланеристов с Черного моря (воевали в пешем строю), китайских пулеметчиков, латышских стрелков, «Уфимский красный мусульманский отряд», два татарских отряда, башкирский, «Интернациональный караульный отряд» и всех-всех-всех [2]. Красным эта солянка, которая едва понимала друг друга, не помогла. Белочехи вошли в город, а Куйбышев убежал от них по крышам в сторону Волги.
Задолго до этого в Самаре бывшие офицеры составили заговор во главе с полковником Галкиным, и даже написали для чехов план «Как взять Самару», так что взятию города они были рады. Вот что пишет участник заговора Василий Вырыпаев в воспоминаниях:
«Противобольшевистская организация в Самаре была сконструирована по системе десятков, то есть знали друг друга только в своем десятке. Десятники знали других десятников, но часто не знали рядовых из состава не своего десятка и так далее. Старших и опытных офицеров в организации почти совсем не было, поэтому полковнику Галкину нужно было быть особенно осторожным и предусмотреть многое. Общих собраний даже для всех десятников не бывало: собирались небольшими группами в разных местах, десятники сами ходили к Галкину или же посылали своего представителя в штаб-квартиру за получением директив.
Места для встреч десятников каждый раз менялись из предосторожности. Излюбленными местами для сбора десятников и членов организации были: самарский яхт-клуб, две (в разных местах) студенческие чайные, сад кафедрального собора и др. В этих местах по вечерам собирались студенты и учащаяся молодежь петь песни. Там же незаметно собиравшиеся участники противобольшевистской организации обменивались новостями и разной информацией.
Как бы общим паролем для всех членов организации была популярная в то время игривая песенка «Шарабан». И когда появлялся какой-нибудь новый человек среди членов организации, то не знавшие его спрашивали своих людей: «Кто?» И если получали ответ: «Он — шарабанщик», это значило: «свой» [3].
Представляете? Никаких вторых гераней на подоконнике, чтобы Штирлиц понял о провале явки. На явку приходим, напевая шансонетку. Удивительно, но с такими мерами конспирации заговор удался, и вскоре появился КОМУЧ. И уже совсем не удивительно, что после таких событий «Шарабан» стал чем-то вроде боевой песни Народной армии. Снова слово Вырыпаеву, уже офицеру армии КОМУЧа:
«Песенка „Шарабан“ впоследствии играла большую роль в жизни Народной армии и охотно распевалась во всяких случаях жизни бойцов. Распевая „Шарабан“, наша пехота часто шла в атаку на красных, во главе с Борисом Бузковым, который был ранен в Гражданскую войну шесть раз. Под деревней Беклемишево (под Казанью), ведя свою пехоту под звуки „Шарабана“ в атаку на красных, Бузков был ранен в правую руку навылет и, перехватив револьвер левой рукой, он под тот же „Шарабан“ продолжал идти на красных. Ближайший солдат на ходу сделал ему перевязку. Скоро другая пуля пробила ему плечо. Бузкова положили на носилки, перевязали и, истекающего кровью, понесли в тыл. Но он не переставая вполголоса продолжал напевать все тот же „Шарабан“. [3].
Да, с «Шарабаном» ходили в атаку. Знаменитая сцена психической атаки из «Чапаева» в связи с этим фактом смотрится теперь совсем по-другому. Посмотрите на этот кадр. Разве с такой лихостью песня не идеально сочетается? Конечно, в «Чапаеве» был представлен собирательный образ противника, но он от этого только выиграл.
Современный текст песни как раз выработался в ходе войны, и по нему вполне можно проследить ряд её ключевых событий. С «Шарабан-американкой» на устах каппелевцы штурмовали Казань, и 7 августа 1918 года взяли её. Вероятно, тогда впервые в куплетах стала упоминаться и Самара и некоторые другие топонимы — пока в положительном ключе. Атмосфера того времени граничила между абсурдом и кровавым хаосом. Лучше всего, её, наверное, смог передать как раз Ярослав Гашек в своих записках о Бугульме.
Приведу пример: краском Кадомцев перед битвой с чехами за Самару набирал артиллеристов по объявлению в газете — своих у красных не было. И даже, что характерно, набрал. Одного прапорщика, который согласился работать за харч и водку. Или история о том, как все тот же Гашек утек из Самары от белочехов, притворяясь слабоумным глухонемым башкиром.
События сливались в психоделический калейдоскоп. Маневренная война и чудо техники — чешский бронепоезд «Орлик» соседствовали с жестокими средневековыми расправами, пленным вырезали с одной стороны из кожи погоны и лампасы, а с другой— красные звезды. Расстрелы, заложники, реквизиции, всеобщая озлобленность и террор по обе стороны — но при этом и провинциальное спокойствие мещанского тыла. Время контрастов. Неудивительно, что в это время популярность приходила к настолько же абсурдным и ироничным песенкам. Если у большевиков это было «Яблочко», у анархистов «Цыпленок жаренный», а на всем Восточном фронте Государства Российского (так официально называлось Омское государство) — «Шарбан-американка».
У сбежавшей из дома гимназистки появилась мрачная предыстория, в духе революционного времени:
Два дня провыла у края ямы,
Куда зарыли папашу с мамой.
Туда же рядом упал братишка,
Торчал из ямы рукав пальтишка.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка. [4].
Война продолжалась, и дела у КОМУЧа, а следом за ним у Уфимской директории шли уже не так хорошо. Вскоре после тяжелых боев в сентябре был оставлен Симбирск, а в октябре и родная Самара. При этом в тылу сохранялась удивительная беспечность и спокойствие. Вот что пишет анонимный автор газетного очерка, проходивший лечение после ранения в это время в Уфе:
«Подхожу к художественному театру. Несмотря на дороге цены, публика спешит к кассе, где в два-три ряда тянется пестрый хвост граждан и гражданок, жаждущих исполнить долг… перед хозяином театра. Молча час другой не проведешь, и „хвостовые“ граждане развлекают друг друга. Услужливые кавалеры забавляют своих мадонн современными анекдотами, подбирают новые куплеты „Самарского шарабана“; дамы же в десятый раз спрашивают — когда будет след. танц. вечер, маскарад, пойдете ли завтра на каток и т. п».[5]
Вероятно в это время у героини «Шарабана» появилась и новая деталь биографии, про бегство из родного города и обретение любви (интрижки) с попутным офицером:
Порвались струны моей гитары,
Когда бежала из-под Самары.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Помог бежать мне
Один парнишка,
Из батальона
Офицеришка.
Либо:
Бежала я из-под Симбирска,
А в рукаве была записка.
Один попутчик — на вид татарин, (либо: один попутчик — веселый парень)
Он был поручик и был мой парень.(либо: и был мой барин)
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка!
Будет, однако, неверно сказать, что не было попыток и превратить песенку в марш. Н. В. Арнольд, например, написал на основе мелодии такой марш [6]:
Ну, выше головы! да тверже, крепче шаг!
Равняйтесь по рядам, не спутывайте ногу!
Бодрей смотреть вперед! Пускай коварный враг
Забьет еще сильней военную тревогу.
А ну-ка «Шарабан» запой-ка первый взвод!
С ним весело в душе… Да громче, запевало!
Как хорошо идти под песенку в поход.
Пройдешь сто верст, и рота не устала.
Задорный «Шарабан» не думает грустить,
Задорный «Шарабан» по-ухарски смеется.
Нет, черт возьми, нас трудно победить!
Душа волжанина вперед, на Волгу рвется.
Но крах приближался. Бугуруслано-Сергиевская, Бугульмино-Белебеевская операции РККА, за ними Уфимская, Златоустовская и Челябинская, фронт рассыпался, и «белые» каппелевцы, в свое время полгода воевавшие под красным знаменем КОМУЧа, отходили, отходили, отходили… Моральный дух упал, поражение следовало за поражением, и вскоре на фронте стало не до песенки о распутной гимназистке.
Обстановку в тылу хорошо передает этот отрывок из дневника Николая Устрялова, возглавлявшего Пресс-бюро Отдела Печати при Верховном правителе, 1919 год [7]:
«Омск, 23–24 июня.
Короткие ночи, вечера длинные, ласковые, у реки копошится народ, детвора, оживленно… Лодки, конечно, «Стенька Разин» и «Шарабан». Лошадей купают, начали купаться и люди. Воды много, красиво. Свежо. Течение довольно слабое, не то что у нас на Оке. Хочется на пароход. Не удастся, пожалуй. Завтра буду «проситься».
В Перми, говорят, паника — еще бы! В Англии раскрыта большевистская организация. Ясно -
Ложится тьма густая
На дальнем Западе, стране святых чудес…
Хотят помогать. Не поздно ли? Если справимся, то справимся вне зависимости — будет ли помощь… Впрочем… — всякое даяние… Ну, уж только благодарности, извините, не ждите… Попили нашей кровушки…
Милюков знаменательно льстит Японии… Или пришла пора «активной политики?» На Дону и у Деникина крепнет тяготение к Гинденбургу. Сам черт ногу сломит. (1 ч. 10 м. ночи)».
Затем последовало бегство из Омска, предательство чехов, расстрел Колчака, а Восточному фронту пришел конец. Песенку, как и стратегическую инициативу, перехватил противник. В РККА она была популярна в такой переделке:
Мундир английский,
Погон французский,
Табак японский,
Правитель омский.
Эх, шарабан мой,
Американка,
Не будет денег,
Возьму продам-ка!
Мундир сносился,
Погон свалился,
Табак скурился,
Правитель смылся.
Омск заняли,
Иркутск отняли
И с шарабаном
Колчака забрали [8]
Вместо некоторых слов вворачивали и брань, а сама переделка частенько упоминалась в произведениях про то время, например, её напевает один из воспитанников в «Республике ШКИД». Забавно, но по свидетельству Николая Какурина в воспоминаниях «Как сражалась революция» (1925) куплеты, высмеивающие Колчака, распевались и в белой армии, но с текстом уже одобрительным в отношении поставок Антанты: «Погон российский// фасон английский». Тогда же ходил вариант куплетов про белочехов [9]:
Эх, да шарабан мой,
Американ!
Не будет денег,
Продам наган.
Идут девчонки,
Подняв юбчонки,
За ними чехи,
Грызут орехи.
После казни Колчака песенка стала переходить на новых противников. Так, появилось несколько вариантов про различных атаманов, например, одним из сравнительно известных был «Семеновский шарбан» [10]. В тексте Семенов во сне отправляется в рай, правда, там ему не рады (не отсюда ли путешествие кадета Биглера во сне):
Атаману крепко снится,
Будто он на небе мчится.
В двери райские стучит
И привратнику кричит.
«Доложи владыке рая –
Сам Семенов из Забайкалья»
Бог нахмурился елико:
«Принимать иль не пускать?»
«Надоели мне святые,
Патриархи да попы».
Даже время не хватает
Их писать в календари».
Бегство Семенова из Читы навлекло на него еще одну насмешливую переделку, в которой оценивались его перспективы на политической арене [11]:
Аэроплан мой, аэроплан,
Не царь я больше, не атаман!
Еще недавно «признал» барона.
Теперь он скажет, что я ворона.
Аэроплан мой, аэроплан,
Погибнет Врангель, погибнет пан!
Куда спуститься, куда дать тягу?
Спасите, братцы, царя-летягу.
Аэроплан мой, аэроплан,
Умчи подальше от партизан.
К барону разве мне в Крым укрыться:
Помочь коллеге летать учиться.
Аэроплан мой, аэроплан,
Везде погибель — и тут и там.
На просторах Пикабу я встретил и вот такую оригинальную версию: по мнению автора, шарабаном из-за деревянных скамеек вполне могли иронично называться различные автомобили, например, грубоватые американские «Форды», которые поставлялись в том числе в виде карет скорой помощи, где водителями были и девушки [12]. В таком случае строчка из «одесской версии» песни звучит напоминанием о эвакуации из черноморских портов:
Вся Молдованка сошлась на бан —
Там продается мой шарабан.
Или:
Прощайте, други, я уезжаю.
Кому должна я, я всем прощаю.
Или:
Прощайте, други, я уезжаю,
И шарабан свой вам завещаю.
Ах, шарабан мой, обитый кожей,
Куда ты лезешь, с такою рожей?
Но увы, эти куплеты бытуют по крайней мере с 1919 года и вряд ли имеют подобный смысловой оттенок. Да и теория плохо соотносится с прослеженным нами путем песни вслед за каппелевцами. Зато история нашей героини-гимназистки получает логичное завершение: расстрел родителей, бегство от красных из Симбирска, а затем и Самары, сожительство с офицерами, продажа шарабана и эмиграция.
Стоит отметить, что примерно к этому моменту слово «шарабан», которое было у всех на языке, стало клеится ко всему техническому и не слишком удобному. Например, «шарабаном» изредка стали называть передки для трехдюймовки, которые его правда напоминают. Слово прочно закрепилось в сленге военных и нет-нет, а иногда прицепляется к технике до сих пор.
После Гражданской так стали называть трамваи определенных моделей:
Сейчас Ан-26 иногда называют «Шарабаном», «Троллебуйсом» и даже, совершенно несправедливо, «Шайтаном» за специфические условия полета в грузовом отсеке.
Гражданская война закончилась, и песенка еще не долго путешествовала по России. Здесь ее судьба разделилась. Текст про сбежавшую гимназистку стал популярным городским романсом. Он упоминается в десятке романов того времени и даже одной польской киноленте 1930-х. Владимир Ричиотти вспоминал, как в июне 1924 года Есенин попросил его исполнить «Шарабан»:
«Я настроил гитару, ударил по струнам и запел. Есенин не сводил глаз с моих губ, встряхивал своими солнечными кудрями, которые кольцами спадали на голубые глаза. Он несколько раз менял свою позу, ища удобного расположения и, наконец, задорно сверкая глазами, стал мне подпевать. С последней строфой „Шарабана“ стиховой материал песни был мною исчерпан, и я замолк, но голос Есенина все усиливался и звенел. Поэт импровизировал темы. Я, почти не дыша, слушал и с увлечением дергал гитарные струны, а Есенин пел все новые и новые строфы о луне, о девушке и о душе. Я не помню песни, которую он мгновенно сложил… Я с жаром подхватывал припев, а гитара с надрывом вздрагивала под руками. Есенин вдруг охладился, закрыл глаза и стал медленнее и труднее произносить свои строфы… и совсем каким-то глухим речитативом полупропел, полупрохрипел: „Ах, шарабан мой…“… Есенин заплакал и опрокинулся на диванные подушки. Слезы теплыми струями плыли по щекам и уголкам рта…»
Исполнялась песня и в эмиграции, например, «графиней де ля Рок» — известной в Петербурге оперной певицей Ольгой Янчевецкой. В свое время судьба ее вместе с мужем — Василием Яном —заносила в революционную Самару, где она и подхватила песенку. В эмиграции Янчевецкая сменила амплуа, перешла на песни и романсы — нужно было зарабатывать на жизнь. Песню она исполняла без многочисленных переделок, наиболее близко к варианту первоначального текста про катание на морозе с девицей. Вот что она вспоминала:
«Помню, в моем репертуаре наряду с романсами „Очи черные“ и „Прощай“ была любимая всеми песня „Эх, шарабан“… Гости нетерпеливо ожидали начала моего выступления в костюме цыганки с шалью, и как только начну по слогам распевать „Ша-ра-бан“, все уже поднятые бокалы с треском разлетаются на осколки по бетонному полу. И веселье продолжалось… Разбивались все бокалы, а публика, аплодируя мне, просила повторить ту самую, излюбленную ею песню. Хозяин ресторана, смеясь, мне говорил: „Боже, госпожа Янчевецкая, фабриканты стекла должны были бы вам дать особую премию и пенсию“.
Ей, по свидетельствованию некоторых источников, принадлежит авторство нескольких куплетов про разбивание посуды:
Хотите — пейте, Посуду бейте —
Мне все равно, Мне все равно!
В 1928 году эмигрантка из Одессы Дора Бошоер в Нью-Йорке исполняет под оркестр песню в обобщенной эмигрантской версии.
Переделка про омского правителя с британскими погонами осталась на слуху у военных. В 1942 году именно эту переделку вспомнил Борис Ефимов (сам активный участник Гражданской войны) для своей карикатуры на союзников Третьего рейха:
Мундир немецкий,
Вор итальянский,
Босяк испанский,
Апаш французский,
Бандит румынский,
Громила финский,
Палач венгерский…
Какой сброд мерзкий!
После Великой Отечественной войны про песню забыли. Совсем она не умерла, но быстро деградировала до блатной напевки с одесским колоритом: в тексте появилась Молдованка, воры, характерные одесские словечки; молва приписала её авторство едва ли не Соньке Золотой Ручке. Словом, песенка вернулась туда, откуда начинала — в репертуар исполнителей низкого жанра. Из-за этого, если вы её и услышите в «блатной версии», скорее всего половина куплетов будет на ужасном криминальном арго с вкраплениями одесского сленга; а в куплеты теперь про распитие алкогольных напитков с девушками с низкой социальной ответственностью в особо крупном объеме и последующим выражением неуважения к представителем органов правопорядка и государственной власти, в грубой, аморальной форме.
Отсюда песня пришла в дворовую советскую песню 60-х, когда была мода на якобы «белогвардейские», вроде «Поручика Голицына», песни. Есть некоторая ирония в том, что эта песня, в отличие от всех остальных как раз была действительно «белой». В таком виде «Шарабан» изредка продолжает исполняться до сих пор, но согласитесь, это уже не то.
На этом все, а ниже моя попытка реконструировать наиболее полный текст образца 1919 года.
«Самарский шарабан»
Я гимназистка седьмого класса,
Пью самогонку заместо квасу,
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка!
Два дня провыла у края ямы,
Куда зарыли папашу с мамой.
Туда же рядом упал братишка,
Торчал из ямы рукав пальтишка.
Бежала я из-под Симбирска,
А в кулаке была записка.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Один попутчик — на вид татарин,
Он был поручик и был мой парень.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка!
Звените, струны моей гитары,
Мы отступали из-под Самары.
Эх, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Прощайте, други, я уезжаю.
Кому должна я, я всем прощаю,
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Прощайте, други, я уезжаю,
И шарабан свой вам завещаю.
Ах, шарабан мой, обитый кожей,
Куда ты лезешь, с такою рожей?
P/S. Я не ставил перед собой цель отследить все упоминания песни и не претендую на знание их всех.
Источники и литература:
1. Шарабан. Популярная цыганская песня. Арр. М. Мишель. Слова П. Зелинского. Пг., Изд. Н. Х. Давингоф, [1916].
2. И. А. Колесникова «Военные действия на территории Самарской губернии в 1918–1921 гг».
3. В. Вырыпаев. Каппелевцы / 1918 год на Востоке России. Сост., научн. ред., предисл. и коммент. С. В. Волкова. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2003.
4. Самозапись; в интернете я подобных куплетов не нашел, но хорошо их знаю, и даже слышал их исполнение от нескольких старожилов.
5. «В эти трудные дни…», подпись — Стрелок Камской группы И.Т.П., дата под текстом — 18 декабря 1918 г. Газета «Армия и народ», Уфа, издание Бюро печати Камской группы Народной армии. № 87, воскресенье, 22 декабря 1918 г. С. 1.
6. Стихотворение Н. Арнольда «Победная песенка Волги» из газеты «За родину: газета военная, общественная и литературная». Семипалатинск, Штаб 2-го отдельного Степного сибирского корпуса. № 48, воскресенье, 27 июля 1919. С. 2.
7. Н. В. Устрялов. Белый Омск. (Дневник колчаковца) // Русское прошлое. Историко-документальный альманах. № 2. 1991. ISSN 0869-1177. С. 300, 301.
8. Вс. Вишневский. Красный флот в песнях (Героическая поэма-оратория). Собр. соч., т. 1, стр. 72-73. Зап. Вс. Вишневским в начале 20-х годов. Приводится по изд.: Русский советский фольклор. Антология / Сост. и примеч. Л. В. Домановского, Н. В. Новикова, Г. Г. Шаповаловой. Под ред. Н. В. Новикова и Б. Н. Путилова. Л., 1967.
9. П. Н. Краснов. От двуглавого орла к красному знамени. Часть 8. / Последние дни Российской империи. Т. 3. М., «Техномарк», 1996. С. 393.
10. Записана П. Устиновичем от бывшего партизана Першина. Впервые: С. Ф. Баранов. Песни партизан Восточной Сибири / Известия Общества изучения Восточно-Сибирского края, т. I (VI), Иркутск, 1936, стр. 85. Приводится по изд.: Элиасов Л. Е. Народная революционная поэзия Восточной Сибири эпохи гражданской войны. Улан-Удэ, 1957, стр. 132.
11. «Красный стрелок», Орган Политуправления Реввоенсовета 5-й армии и Восточно-Сибирского военного округа, Иркутск, 24 октября 1920, № 227 (402). Приводится по изд.: Элиасов Л. Е. Народная революционная поэзия Восточной Сибири эпохи гражданской войны. Улан-Удэ, 1957, стр. 133.
12. pikabu.ru/story/tak_pochemu_zhe_sharaban_moy_amerikanka_6752838
13. a-pesni.org/grvojna/bel-dvor/charaban.php
Автор — Егор Шепелёв
ИСТОЧНИК
Vkontakte
Twitter
Одноклассники
