Жоан Миро: художник, который работает как садовник

Было бы неправильно сказать, что Жоан Миро был просто художником. Скорее, он был многогранным творцом, который работал в различных жанрах: живописи, скульптуре, керамике и гобеленах.

Ещё одна причина, по которой Миро сложно отнести к какой-либо определённой категории или школе, заключается в том, что он всегда следовал своему уникальному стилю, отвергая современные художественные тенденции.

Миро, гордый каталонский художник, во многих своих работах обращается к родному краю. Его пейзажи и сказочные, символические изображения каталонского народа пронизаны любовью к Каталонии.

Творчество Миро тесно связано с сюрреалистическим движением. Однако, стремясь сохранить свободу в экспериментах со стилем и техникой, он избегал строгой принадлежности к какому-либо одному художественному течению. В его работах можно найти элементы сюрреализма, дадаизма, магического реализма, кубизма и фовизма, которые переплетаются между собой в различных пропорциях.

Стиль Миро оказал значительное влияние на более поздних абстрактных экспрессионистов, таких как Горький, Поллок и Ротко.

Однажды, поздним ноябрьским днём 1958 года, французский художник, писатель и искусствовед Ивон Тайландье беседовал с Миро о его творческом процессе и философии искусства. В результате этой беседы появилась замечательная книга «Миро: я работаю как садовник», изданная на французском и английском языках ограниченным тиражом в 75 экземпляров в 1964 году.

Эта книга остаётся самым непосредственным и исчерпывающим отражением идей Миро об искусстве. В данной статье я поделюсь с вами некоторыми цитатами из этой книги, которые помогут вам лучше понять мысли и чувства Миро.

Чтобы лучше понять настоящее и представить будущее, стоит обратиться к прошлому. Оно не даёт точных ответов на вопросы о том, что происходит сейчас или что будет происходить. Однако прошлое открывает гораздо больше, чем просто точные предсказания: оно позволяет нам лучше понять, что за человек перед нами, через что он прошёл и что пережил, что для него важно и чем он готов пожертвовать ради своих идеалов. Миро описывает себя в прошлом так:

Я человек трагичный и замкнутый. В юности я часто испытывал глубокую печаль. […]

Чего я стремлюсь достичь, так это душевного напряжения. Однако я считаю, что это напряжение не должно быть вызвано химическими средствами, такими как алкоголь или наркотики.

Атмосферу, способствующую этому напряжению, я нахожу в поэзии, музыке, архитектуре — например, в работах Гауди, которые великолепны, — в моих ежедневных прогулках и в определённых звуках: топоте лошадей за городом, скрипе деревянных колёс, звуках шагов, криках в ночи и стрекотании сверчков.

С одной стороны, подход Миро к созданию своих произведений кажется очень точным и тщательно продуманным:

Я стараюсь использовать цвета, как слова, которые формируют стихи, как ноты, которые формируют музыку.

С другой стороны, четкая организация работы не только не умаляет, но и способствует более точному и качественному выражению главного, ради чего, собственно говоря, и создаётся произведение искусства — передать чувства, эмоции, душевный порыв:

Работы должны быть задуманы с огнем в душе, но выполнены с клинической хладнокровностью.

Первый этап — это свободное, неосознанное творчество. Второй же — тщательно продуманный, тщательно выверенный процесс.

Дополнительным штрихом к портрету Миро является его отношение к юмору в произведениях искусства:

Если в моих картинах и есть что-то смешное, то я не стремился к этому сознательно. Юмор, возможно, проистекает из потребности, которую я испытываю, избавиться от трагической стороны своего темперамента.

Также приведу вот эту метафору Миро:

Мой способ работы — это поймать образ в тот момент, когда он только зарождается в моём сознании, как птицу, и сразу же перенести его на холст. Затем я начинаю приручать его, подчинять своей воле. Я беру его под контроль и развиваю.

Художники обладают множеством общих черт, и одна из них — неспособность быть равнодушными. Это лишь мое личное мнение, которое может не совпадать с реальностью. Однако мое искреннее убеждение состоит в том, что художник просто обязан быть неравнодушным к тому, что его окружает. И мне приятно, что мое мнение разделяет Миро:

Для меня всё вокруг словно живёт своей жизнью. Даже в сигарете и спичечном коробке я вижу тайны, которые порой кажутся более глубокими, чем у некоторых людей. Когда я смотрю на дерево, меня охватывает трепет, словно оно дышит и говорит. В нём тоже есть что-то по-человечески близкое мне.

Из книги «Миро: я работаю как садовник» мне особенно запомнилось отношение Миро к «неподвижности». Это состояние, противоположное вечному движению и потоку энергии.

Неподвижность поражает меня. Бутылка, стакан, большой камень на пустынном пляже — все эти предметы кажутся неподвижными, но в моём сознании они вызывают ощущение великого движения.

Люди, которые купаются на пляже и активно перемещаются, вызывают у меня гораздо меньше эмоций, чем неподвижность гальки. Неподвижные предметы становятся величественными, даже более величественными, чем движущиеся.

Неподвижность заставляет меня задуматься о больших пространствах, в которых происходят движения, которые не прекращаются ни на мгновение, движения, которым нет конца. Как сказал Кант, это мгновенное вторжение бесконечного в конечное. Галька, будучи конечным и неподвижным объектом, наводит меня не только на мысль о движении, но и о движении без конца. На моих полотнах это проявляется в формах, которые напоминают искры, вылетающие из рамы, как из жерла вулкана. […] На самом деле, я стремлюсь создать ощущение неподвижного движения, что-то вроде красноречия молчания или того, что, как я полагаю, имел в виду святой Иоанн Креста, говоря о немой музыке.

Возможно, потому что люди стремятся создать то, чего им не хватает, и наши способы преодоления трудностей становятся нашим искусством, Миро стремится к этому жизненному спокойствию, несмотря на огромное внутреннее смятение.

Когда картина меня не удовлетворяет, я испытываю физические страдания, как будто я болен, как будто моё сердце не работает должным образом, как будто я не могу дышать и задыхаюсь. Я работаю в состоянии аффекта и принуждения. Когда я начинаю работать над холстом, я повинуюсь физическому импульсу, потребности действовать; это как физическая разрядка.

Конечно, холст не может удовлетворить меня сразу. И вначале я испытываю это страдание… Это борьба между мной и тем, что я делаю, между мной и холстом, между мной и моими страданиями. Эта борьба меня безумно волнует. Я работаю до тех пор, пока страдания не покидают меня.

Многие люди считают, что искусство стало исключительно коммерческим направлением. Инструменты искусственного интеллекта предоставляют практически неограниченные возможности для создания визуальных образов, что можно сравнить с работой конвейера.

Все многообразие культурных материалов сводится к «активам» и «контенту». Оценка произведения искусства исключительно через количество условных единиц, за которые один человек готов расстаться с ним, а другой — приобрести, в конечном итоге снижает его нематериальную ценность.

В этой ситуации хорошо подходит высказывание Миро:

Если картина годами остаётся незавершённой в моей студии, меня это не расстраивает. Наоборот, я счастлив, когда у меня много картин, в которых есть отправная точка, достаточно важная, чтобы задать ритм, новую жизнь, новых живых существ.

Я воспринимаю свою студию как огород. Здесь растут артишоки, там — картофель. Листья нужно обрезать, чтобы плоды могли расти. В нужный момент я должен подрезать их.

Я работаю как садовник. Всё происходит медленно, но в своё время. Они растут, они созревают. Я должен сделать прививку, я должен поливать. Созревание происходит в моём сознании. Поэтому я всегда работаю над многими вещами одновременно.

В чем же суть произведения искусства? Миро предлагает своё видение на этот вопрос, не ограничиваясь определённым жанром, материалом или художественным направлением:

В картине должна быть возможность каждый раз открывать что-то новое. Однако, глядя на фотографию, вы можете не вспоминать о ней неделями. А можете увидеть её всего лишь на мгновение и думать о ней всю жизнь.

Для меня картина должна быть как искры. Она должна ослеплять, как красота женщины или стихотворение. Она должна излучать сияние, подобно тем камням, которые пиренейские пастухи используют для раскуривания своих трубок.

Важнее самой картины то, что она излучает. Неважно, будет ли она уничтожена. Искусство может умереть, но важно, чтобы она успела посеять семена на земле. Картина должна быть плодородной. Она должна породить целый мир.

Также примечательна идея Миро о взаимосвязи между глубоко личными мотивами, которые вдохновляют художника, и тем, как его творчество находит отклик у всех людей:

Глубоко индивидуальный жест становится анонимным. Эта анонимность позволяет достичь более универсального уровня. Чем более локальным что-то кажется, тем более значимым оно становится для всех.

Анонимность даёт мне возможность отказаться от самого себя, но этот отказ делает меня более уверенным в себе. Точно так же тишина — это отрицание звуков, но малейший звук в тишине становится оглушительным.

Эта практика заставляет меня искать звуки, скрытые в тишине, движение в неподвижности, жизнь в неодушевлённом, бесконечное в конечном, формы в пространстве и самого себя в анонимности. Отрицая отрицание, человек утверждает.

P. S. Жоан Миро был не единственным художником, который использовал метафору сада для описания своей жизни и творческого пути. Многие музыканты, работающие со звукозаписывающими технологиями как с инструментом композиции, также ассоциируют свои студии с садами.

Например, американский певец, гитарист-виртуоз и мультиинструменталист Принс записал великолепную песню под названием «Roadhouse Garden». Он посвятил её складу Flying Cloud Drive, где репетировал перед туром Purple Rain. Вот как звучит текст песни:

Это сад, где растут эмоции

Двадцать четыре чувства подряд

(На кассете и консоли для записи, которые использовал Принс, было 24 трека.)

Ральф Хюттер, лидер группы Kraftwerk, также говорил о музыке в этом контексте:

Она похожа на садоводство. Есть растения, которые вы взращиваете, а есть и те, что растут сами по себе. Это сезонное явление. Вот как это ощущается. Вот почему я называю Kling Klang своим электронным садом.

Брайан Ино, возможно, самый известный продюсер, известный своим подходом к работе в студии как к инструменту, прочитал лекцию на тему «Композиторы как садоводы». В этой лекции он затронул важный вопрос: как происходит переход от роли «архитектора» к роли «садовника»?

Он объяснил, что «архитектор» означает «тот, кто представляет полную картину работы до её выполнения», а «садовник» — «тот, кто сажает семена и ждёт, чтобы увидеть, что взойдёт». По мнению Ино, современные композиторы всё чаще становятся «садовниками», а не «архитекторами». Он также отметил, что метафора «композитор как архитектор» была лишь временным историческим явлением.

Ино сравнивает создание музыки с разбивкой сада. Человек сажает семена, даёт им возможность расти и развиваться, но не вмешивается в их жизнь. И результат может быть совершенно неожиданным. Ино говорит: «Ы своей работе я часто сталкиваюсь с тем, что не могу предсказать, как будет выглядеть или звучать конечный результат. Я стремлюсь создать условия, в которых я окажусь в такой же ситуации, как и любой другой слушатель. Я хочу быть удивлён, и часто это происходит.»

****