logo
5
читателей
Однако  Публицистическая лаборатория идеологии постдемократии
О проекте Просмотр Уровни подписки Фильтры Статистика Обновления проекта Контакты Поделиться Метки
Все проекты
О проекте
И снова здравствуйте. 
Году эдак в 2015-м мы закрыли проект «Однако» — журнал и информационно-публицистический портал. По разным причинам показалось, что он себя благополучно исчерпал. Те идеи и ценности, за которые мы нещадно топили несколько лет, превратились из вольнодумства в мейнстрим и чуть ли не в государственную политику. Это стало модно и престижно. И, мол, кому теперь чего доказывать. 
Наши авторы, конечно, никуда не делись. Михаил Леонтьев по-прежнему зажигает в авторской программе на Первом канале, — это само собой. Остальные не затерялись в публицистике, в культуре и на разных других выразительных площадках. Всё с теми же идеями.
И вот, понаблюдав за отечественной общественной мыслью и политической практикой с новых должностных высот, мы пришли к выводу: погорячились мы тогда с закрытием-то.
Мы убеждены, что рассуждения о злободневной бесконечности в публицистическом жанре по-прежнему уместны и востребованы. И те идеи, которые продвигал проект «Однако», нуждаются в обновлении — не в смысле отменить и переиначить, а в смысле сверить их с сегодняшней реальностью, придать им цельность и актуальность. Вычленить их из разнородного и бескрайнего потока новостей и трактовок, сконцентрировать опять на одной площадке.
Здесь мы будем чтить правила и лозунги сложившегося в официальной пропаганде мейнстрима, но не боготворить их. В кругу своих ведь полезно раздвигать границы, подмечать очевидности — чисто в научных целях. Будем говорить такие вещи, которые не приняты, неуместны, а то и крамольны для уважаемых медийных ресурсов. Но при этом слишком длинные и сложносоставные для формата демократичного телеграма. 
Это не пропагандистская площадка. Это своеобразная «творческая лаборатория идеологии постдемократии», по выражению Леонтьева. Сюда мы приглашаем в гости и в соучастники тех, кому действительно нужна дефицитная в нынешних СМИ качественная размышлительная публицистика. Тех, кто готов сам выбирать себе медийный продукт, а не ограничиваться тем, который за него выбирает кто-то другой.
Разумно, чтобы эта площадка так и называлась, как прежде, — «Однако». 

***
Официальный телеграм-канал проекта:
Публикации, доступные бесплатно
Уровни подписки
Дневальный 700₽ месяц 5 880₽ год
(-30%)
При подписке на год для вас действует 30% скидка. 30% основная скидка и 0% доп. скидка за ваш уровень на проекте Однако

Каждый день вы получаете дозу рассуждений о том, что авторы «Однако» считают важным. Сумма актуальных событий, сориентированных во времени и пространстве: откуда что берётся, как это понимать, какое место данные факты бытия занимают в бесконечности и смыслах мироздания. Подписавшись в любой момент, вы получаете невозбранный доступ ко всем ранее опубликованным материалам проекта.

Оформить подписку
Собеседник 1 400₽ месяц 11 760₽ год
(-30%)
При подписке на год для вас действует 30% скидка. 30% основная скидка и 0% доп. скидка за ваш уровень на проекте Однако

На этом уровне вы получаете возможность прокомментировать рассуждения и суждения авторов «Однако» по теме и содержанию конкретной публикации. Правила просты: - только по существу, по теме и содержанию конкретной публикации; - в рамках законодательства РФ, здравого смысла и этических норм, то есть воздерживаясь от пропаганды всякого нехорошего, от фейков и срача. При несоблюдении этих нехитрых правил статус привилегированного читателя не спасает от редакционной цензуры и бана.

Оформить подписку
Коллега 5 000₽ месяц 42 000₽ год
(-30%)
При подписке на год для вас действует 30% скидка. 30% основная скидка и 0% доп. скидка за ваш уровень на проекте Однако

Это специальныйиуровеньдля коллег -- работников СМИ или частных блогеров.Даётправо любую заметку проекта копировать и публиковать на своём ресурсе. Правила приличия просты до изумления: давать ссылку на оригинал публикации и на главную страницу проекта "Однако"с указанием условий подписки для рядовых читателей.

Оформить подписку
Фильтры
Статистика
5 подписчиков
Обновления проекта
Контакты
Поделиться
Метки
Читать: 5+ мин
logo Однако

9 Мая. Праздник без седины на висках [Виктор МАРАХОВСКИЙ]

Главная ‎опасность‏ ‎для ‎Главного ‎Дня ‎страны ‎–‏ ‎это ‎не‏ ‎потуги‏ ‎фальсификаторов ‎истории ‎«исказить»,‏ ‎«пересмотреть» ‎и‏ ‎«переврать». ‎Главная ‎опасность ‎–‏ ‎это‏ ‎превратитьстерилизовать ‎Главный‏ ‎День, ‎превратив‏ ‎его ‎просто ‎в ‎дату ‎стародавнего‏ ‎события,‏ ‎похоронить ‎в‏ ‎прошлом. ‎Об‏ ‎этом ‎рассуждал ‎Виктор ‎Мараховский ‎на‏ ‎«Однако»‏ ‎8‏ ‎лет ‎назад‏ ‎– ‎9‏ ‎мая ‎2013‏ ‎г.

***

…В‏ ‎1995-м. ‎ситуация‏ ‎в ‎стране ‎была ‎непростая: ‎с‏ ‎одной ‎стороны,‏ ‎требовалось‏ ‎праздновать ‎50-летие ‎Победы,‏ ‎а ‎с‏ ‎другой ‎– ‎в ‎отличие‏ ‎от‏ ‎нынешней ‎безыдейности,‏ ‎у ‎России‏ ‎на ‎тот ‎момент ‎была ‎чёткая‏ ‎государственная‏ ‎идеология: ‎она‏ ‎состояла ‎в‏ ‎том, ‎что ‎была ‎антигосударственной. ‎То‏ ‎есть‏ ‎России‏ ‎как ‎нации‏ ‎полагалось ‎всячески‏ ‎отрицать ‎себя.‏ ‎

Тогда‏ ‎политтехнологическая ‎обслуга‏ ‎власти ‎вывернулась, ‎сделав ‎двойное ‎сальто.‏ ‎С ‎одной‏ ‎стороны‏ ‎– ‎праздник ‎провела.‏ ‎С ‎другой‏ ‎– ‎обезвредила ‎его ‎как‏ ‎могла,‏ ‎выбив ‎Дню‏ ‎Победы ‎зубы‏ ‎и ‎закатав ‎в ‎гипс ‎конечности.

То‏ ‎есть‏ ‎отменённый ‎в‏ ‎1991-м ‎парад‏ ‎вернули ‎– ‎но ‎без ‎военной‏ ‎техники.‏ ‎А‏ ‎поскольку ‎просто‏ ‎вооружённые ‎русские‏ ‎– ‎это‏ ‎тоже‏ ‎агрессивно, ‎то‏ ‎над ‎Красной ‎площадью ‎повесили ‎гигантский‏ ‎плакат, ‎на‏ ‎котором‏ ‎советский ‎солдат- ‎победитель‏ ‎льнёт ‎к‏ ‎американскому ‎союзнику.

И ‎главное ‎–‏ ‎именно‏ ‎тогда ‎День‏ ‎Победы ‎приобрёл‏ ‎на ‎официальном ‎уровне ‎форсированный ‎сентиментально-прощальный‏ ‎оттенок.‏ ‎Что ‎выразилось‏ ‎в ‎плакатах,‏ ‎растяжках ‎и ‎телевставках ‎с ‎текстом‏ ‎«С‏ ‎праздником,‏ ‎дорогие ‎ветераны!»‏ ‎и ‎в‏ ‎гипертрофированном ‎Лещенко‏ ‎из‏ ‎каждого ‎утюга,‏ ‎напоминавшем, ‎что ‎праздник ‎– ‎«с‏ ‎сединою ‎на‏ ‎висках».

Всё‏ ‎это, ‎видимо, ‎должно‏ ‎было ‎сигнализировать‏ ‎некоей ‎надзирающей ‎инстанции, ‎что‏ ‎День‏ ‎Победы ‎–‏ ‎это ‎временно,‏ ‎и ‎осталось ‎ему ‎недолго. ‎Вот‏ ‎умрёт‏ ‎последний ‎ветеран‏ ‎– ‎и‏ ‎всё ‎утихнет.

И ‎вот ‎такие ‎тихие‏ ‎гробы-ловушки,‏ ‎в‏ ‎которые ‎пытаются‏ ‎заколотить ‎наше‏ ‎восприятие ‎9‏ ‎Мая‏ ‎сознательные ‎враги‏ ‎нашей ‎страны ‎и ‎несознательные ‎дураки‏ ‎с ‎вражеской‏ ‎подачи,‏ ‎– ‎гораздо ‎более‏ ‎неприемлемы ‎для‏ ‎нас, ‎чем ‎привычная ‎волынка‏ ‎уродцев-неудачников‏ ‎про ‎«трупами‏ ‎забросали», ‎про‏ ‎«заградотряды», ‎про ‎«Сталин ‎создал ‎Гитлера».

Один‏ ‎из‏ ‎таких ‎гробов-ловушек,‏ ‎унаследованных ‎от‏ ‎90-х ‎– ‎это ‎высказываемое ‎сердобольным‏ ‎тоном‏ ‎«поймите,‏ ‎это ‎всё-таки‏ ‎праздник ‎ветеранов».

Мантру‏ ‎эту ‎воспроизводят‏ ‎в‏ ‎самых ‎разных‏ ‎формах. ‎Например, ‎гневной: ‎«Хватит ‎нам‏ ‎цемент ‎с‏ ‎солью‏ ‎на ‎головы ‎сыпать!‏ ‎Купите ‎ветеранам‏ ‎жильё!». ‎Или ‎так: ‎«Ну,‏ ‎это‏ ‎прекрасный ‎повод‏ ‎попилить ‎бюджетные‏ ‎деньги. ‎Акции ‎с ‎раздачей ‎ленточек,‏ ‎украшательства‏ ‎к ‎празднику, всякие‏ ‎нашистские ‎поползновения‏ ‎как-то ‎кого-то ‎с ‎чем-то ‎поздравить‏ ‎и‏ ‎замусорить‏ ‎полгорода... ‎Я‏ ‎всегда ‎говорю:‏ ‎лучше ‎отдайте‏ ‎эти‏ ‎средства ‎ветеранам, это их‏ ‎праздник. Их ‎живых ‎осталось ‎совсем ‎мало».‏ ‎Или ‎якобы‏ ‎почтительно:‏ ‎«Тебе ‎жалко ‎денег‏ ‎на праздник ‎для ветеранов, или‏ ‎тупо ‎не ‎понимаешь, ‎что‏ ‎для них – это очень‏ ‎важно

…Однако ‎в‏ ‎реальности ‎всё‏ ‎вышло ‎по-другому. ‎Сейчас, ‎спустя ‎почти‏ ‎двадцать‏ ‎лет, ‎можно‏ ‎с ‎уверенностью‏ ‎констатировать: ‎похоронить ‎9 ‎Мая ‎в‏ ‎прошлом‏ ‎не‏ ‎получилось. ‎Получилось‏ ‎совсем ‎наоборот.

Речь‏ ‎не ‎только‏ ‎о‏ ‎парадах, ‎вернувшихся‏ ‎в ‎нулевых ‎(хотя, ‎когда ‎по‏ ‎Красной ‎площади‏ ‎проезжают‏ ‎«Тополя-М», ‎как-то ‎трудно‏ ‎трактовать ‎происходящее‏ ‎в ‎русле ‎сентиментальных ‎воспоминаний‏ ‎о‏ ‎былой ‎силе).В‏ ‎то ‎же‏ ‎время ‎в ‎1945-м ‎ИС-2 ‎,‏ ‎не‏ ‎говоря ‎про‏ ‎ИС-3,был ‎для‏ ‎потерпевших ‎такой ‎же ‎умом ‎не‏ ‎растяжимой‏ ‎инопланетной‏ ‎летающей ‎тарелкой.Это‏ ‎ж ‎для‏ ‎нас ‎-штатный‏ ‎ияжёлыйтанк,‏ ‎а ‎по‏ ‎некоторым ‎эти ‎46 ‎тонн ‎стального‏ ‎веса ‎ездили.

Речь‏ ‎–‏ ‎о ‎людях. ‎Никто‏ ‎их ‎сознание‏ ‎специально ‎не ‎обрабатывал ‎–‏ ‎скорее‏ ‎напротив. ‎Но‏ ‎сейчас ‎у‏ ‎граждан ‎нашей ‎Родины ‎насчёт ‎9‏ ‎Мая‏ ‎следующее ‎мнение:‏ ‎90% ‎считают,‏ ‎что ‎праздник ‎«День ‎Победы» ‎принадлежит‏ ‎им.‏ ‎В‏ ‎том ‎числе‏ ‎в ‎этом‏ ‎уверены ‎85%‏ ‎молодёжи.‏ ‎Обратного ‎мнения‏ ‎(«это ‎праздник ‎ветеранов») ‎придерживаются ‎в‏ ‎основном ‎жители‏ ‎мегаполисов‏ ‎без ‎образования ‎–‏ ‎но ‎и‏ ‎среди ‎социальных ‎маргиналов ‎таких‏ ‎идиотов‏ ‎незначительное ‎меньшинство.

Как-то‏ ‎так. ‎Вероятно,‏ ‎благодарить ‎нужно ‎именно ‎безыдейные ‎путинские‏ ‎годы,‏ ‎когда ‎государство‏ ‎отказалось ‎от‏ ‎идеологии ‎(антигосударственной, ‎напомню) ‎и ‎дало‏ ‎народу‏ ‎возможность‏ ‎повыбирать ‎себе‏ ‎историческое ‎самосознание‏ ‎интуитивно ‎и‏ ‎самостоятельно.

Народ‏ ‎– ‎выбрал.‏ ‎Сомнений ‎в ‎том, ‎что ‎главным‏ ‎и ‎единственным‏ ‎национальным‏ ‎праздником ‎страны ‎стало‏ ‎именно ‎9‏ ‎Мая, ‎быть ‎не ‎может‏ ‎никаких‏ ‎– ‎желающие‏ ‎могут ‎сравнить,‏ ‎например, ‎его ‎и ‎12 ‎июня‏ ‎(который,‏ ‎напомним, ‎День‏ ‎независимости ‎России).‏ ‎Или ‎его ‎и ‎4 ‎ноября.‏ ‎Или‏ ‎просто‏ ‎посмотрев ‎на‏ ‎буйство ‎георгиевских‏ ‎ленточек, ‎которыми‏ ‎страна‏ ‎сама, ‎без‏ ‎«целевого ‎финансирования», ‎украшает ‎себя ‎в‏ ‎начале ‎мая.

Почему‏ ‎именно‏ ‎День ‎Победы? ‎Потому‏ ‎что ‎каждый‏ ‎значительный ‎народ ‎празднует ‎свой‏ ‎исторический‏ ‎подвиг ‎–‏ ‎лучше ‎всего‏ ‎выражающий ‎его ‎суть. ‎Американский ‎народ,‏ ‎покуда‏ ‎жив, ‎будет‏ ‎праздновать ‎подвиг,‏ ‎в ‎результате ‎которого ‎он ‎перестал‏ ‎платить‏ ‎налоги‏ ‎в ‎метрополию.‏ ‎Французский ‎–‏ ‎подвиг, ‎в‏ ‎результате‏ ‎которого ‎он‏ ‎впервые ‎уничтожил ‎собственную ‎сословную ‎систему.‏ ‎А ‎русский‏ ‎(он‏ ‎же ‎– ‎украинский,‏ ‎белорусский, ‎казахский,‏ ‎грузинский ‎армянский ‎и ‎пр.советский)‏ ‎народ празднует‏ ‎подвиг, ‎в‏ ‎ходе ‎которого‏ ‎он ‎своею ‎мощью ‎спас ‎от‏ ‎гибели‏ ‎и ‎рабства‏ ‎себя ‎и‏ ‎ещё ‎кучу ‎народов ‎в ‎придачу.‏ ‎И‏ ‎мы‏ ‎празднуем ‎собственную‏ ‎мощь. ‎И‏ ‎будем ‎её‏ ‎праздновать,‏ ‎пока ‎будем‏ ‎собой.

И ‎поэтому ‎все ‎прочие ‎праздники‏ ‎русских ‎побед‏ ‎–‏ ‎как ‎бы ‎втягиваются‏ ‎в ‎День‏ ‎Победы. ‎Как ‎каждое ‎воскресенье‏ ‎–‏ ‎малая ‎Пасха,‏ ‎так ‎каждая‏ ‎годовщина ‎изгнания ‎поляков ‎или ‎французов‏ ‎–‏ ‎малые ‎9‏ ‎Мая. ‎При‏ ‎этом ‎– ‎только ‎оттеняющие ‎большое.

Потому‏ ‎что‏ ‎9‏ ‎Мая ‎–‏ ‎это ‎день‏ ‎исторического ‎свершения,‏ ‎который‏ ‎делает ‎нас‏ ‎народом.

…Сегодня ‎у ‎Дня ‎Победы ‎всё‏ ‎меньше ‎седины‏ ‎на‏ ‎висках. ‎Мы ‎можем‏ ‎уверенно ‎констатировать:‏ ‎он ‎победил ‎смерть ‎и‏ ‎благополучно‏ ‎перешёл ‎в‏ ‎ранг ‎вечных.‏ ‎С ‎чем ‎мы ‎нас, ‎в‏ ‎числе‏ ‎прочего, ‎и‏ ‎поздравляем.


***

О ‎других‏ ‎актуальных ‎измерениях ‎Дня ‎Победы ‎—‏ ‎сегодняшние‏ ‎рассуждения‏ ‎Андрея ‎Сорокина‏ ‎для ‎постоянных‏ ‎подписчиков ‎«Однако»:

Госэкзамен‏ ‎по‏ ‎Дню ‎Победы:‏ ‎о ‎главном ‎предмете ‎курса ‎уроков‏ ‎истории.

Смотреть: 52+ мин
logo Однако

Тест на Берию: к дню рождения прораба империи [Иван ЗАЦАРИН, Виктор МАРАХОВСКИЙ, Андрей СОРОКИН]

Доступно подписчикам уровня
«Дневальный»
Подписаться за 700₽ в месяц

В богатой на «сложных людей» истории Отечества есть несколько прямо-таки эталонных. 29 марта 1899 года родился Лаврентий Берия.

Смотреть: 36+ мин
logo Однако

Пределы компромисса: о единстве власти и идеологии [Тимофей СЕРГЕЙЦЕВ]

…Говоря ‎об‏ ‎идеологии, ‎мы ‎говорим ‎о ‎власти‏ ‎— ‎то‏ ‎есть‏ ‎о ‎реальности. ‎Идеология‏ ‎выражается ‎в‏ ‎тексте, ‎но ‎сама ‎является‏ ‎выражением‏ ‎политической ‎практики‏ ‎власти, ‎без‏ ‎которой ‎она ‎не ‎существует. ‎Её‏ ‎нужно‏ ‎отличать ‎от‏ ‎пожеланий ‎и‏ ‎обещаний, ‎которые ‎никогда ‎не ‎будут‏ ‎выполнены.‏ ‎Русские‏ ‎исторически ‎готовы‏ ‎голосовать ‎за‏ ‎идеологию, ‎что‏ ‎позволяет‏ ‎говорить ‎о‏ ‎её ‎развитии ‎и, ‎соответственно, ‎развитии‏ ‎власти.

Тимофей ‎Сергейцев,‏ ‎«Однако»,‏ ‎22 ‎декабря ‎2012‏ ‎г.

Идеология, ‎утопия‏ ‎и ‎демократия ‎по-русски

Карл ‎Мангейм‏ ‎определял‏ ‎идеологию ‎как‏ ‎действительное ‎социальное‏ ‎знание, ‎позволяющее ‎править. ‎В ‎противоположность‏ ‎утопии,‏ ‎которая ‎служит‏ ‎— ‎как‏ ‎тоже ‎вполне ‎себе ‎действительное ‎социальное‏ ‎знание‏ ‎—‏ ‎умению ‎подчиняться‏ ‎и ‎терпеть,‏ ‎прежде ‎всего,‏ ‎ради‏ ‎«лучшего ‎будущего».‏ ‎Пусть ‎не ‎нам, ‎так ‎нашим‏ ‎детям. ‎Или‏ ‎детям‏ ‎детей. ‎Или… ‎Такая‏ ‎принципиальная ‎расщеплённость,‏ ‎двойственность ‎социального ‎знания ‎соответствует‏ ‎способу‏ ‎организации ‎власти‏ ‎в ‎развитом‏ ‎буржуазно-демократическом ‎обществе. ‎Чем ‎выше ‎степень‏ ‎его‏ ‎олигархизации, ‎тем‏ ‎уже ‎круг‏ ‎тех, ‎кому ‎доступна ‎собственно ‎идеология,‏ ‎тем‏ ‎более‏ ‎«тайное» ‎это‏ ‎знание, ‎хотя‏ ‎самих ‎«формулировок»‏ ‎никто‏ ‎может ‎и‏ ‎не ‎скрывать ‎— ‎по ‎крайней‏ ‎мере, ‎некоторых,‏ ‎если‏ ‎они ‎достаточно ‎защищены‏ ‎от ‎понимания.

Всеобщая‏ ‎представительная ‎демократия ‎соответствует ‎полностью‏ ‎олигархическому‏ ‎строю ‎(он‏ ‎хорошо ‎описан‏ ‎в ‎последней ‎публикации ‎Владимира ‎Якунина‏ ‎«Новый‏ ‎мировой ‎класс‏ ‎— ‎вызов‏ ‎для ‎человечества»), ‎когда ‎решения ‎в‏ ‎принципе‏ ‎принимают‏ ‎несколько ‎человек‏ ‎за ‎сценой,‏ ‎а ‎правительство‏ ‎и‏ ‎парламент ‎просто‏ ‎на ‎них ‎работают. ‎Эта ‎форма‏ ‎организации ‎власти‏ ‎построена‏ ‎исключительно ‎на ‎создании‏ ‎видимости ‎участия‏ ‎во ‎власти, ‎т.е. ‎тотальном‏ ‎обмане‏ ‎и ‎введении‏ ‎в ‎заблуждение‏ ‎целых ‎поколений ‎людей. ‎

Именно ‎такую‏ ‎социальную‏ ‎технологию ‎мы‏ ‎пытаемся ‎заимствовать,‏ ‎думая, ‎что ‎она ‎решит ‎проблему‏ ‎воспроизводства‏ ‎нашей‏ ‎власти ‎и‏ ‎наших ‎революций.‏ ‎Дело ‎идёт‏ ‎туго,‏ ‎поскольку ‎надуть‏ ‎рядового ‎русского ‎с ‎его ‎всё‏ ‎ещё ‎историческим‏ ‎личным,‏ ‎семейным ‎и ‎национальным‏ ‎опытом ‎и‏ ‎даже ‎(пока) ‎некоторыми ‎историческими‏ ‎знаниями‏ ‎(в ‎функции‏ ‎социальных) ‎куда‏ ‎труднее, ‎чем ‎глупого, ‎а-историчного ‎американца.‏ ‎Русского‏ ‎нужно ‎специально‏ ‎оглуплять, ‎целенаправленно‏ ‎разрушая ‎исторические ‎основы ‎образования ‎и‏ ‎культуры,‏ ‎искусственно‏ ‎создавая ‎проблемы‏ ‎(невозможность) ‎понимания‏ ‎человеком ‎судеб‏ ‎своей‏ ‎страны, ‎своей‏ ‎большой ‎семьи ‎(от ‎дедов ‎до‏ ‎внуков) ‎и‏ ‎своей‏ ‎собственной. ‎И ‎всё‏ ‎равно ‎выходит‏ ‎плохо.

В ‎принципе, ‎русские, ‎наверное,‏ ‎согласились‏ ‎бы ‎решать‏ ‎предельно ‎конкретные‏ ‎вопросы ‎на ‎референдумах. ‎То ‎есть‏ ‎в‏ ‎самой ‎демократии‏ ‎— ‎как‏ ‎технике ‎согласования ‎и ‎со-организации ‎жизни‏ ‎и‏ ‎деятельности‏ ‎конкретных ‎живых‏ ‎людей ‎—‏ ‎онтологического ‎зла‏ ‎нет.‏ ‎Как ‎и‏ ‎в ‎Советах ‎депутатов ‎— ‎от‏ ‎«рабоче-крестьянских» ‎до‏ ‎просто‏ ‎«народных». ‎Тут ‎у‏ ‎нас ‎есть‏ ‎даже ‎кое-какая ‎традиция ‎(не‏ ‎английская,‏ ‎конечно). ‎Вот‏ ‎только ‎современная‏ ‎всеобщая ‎демократия, ‎при ‎которой ‎идеология‏ ‎полностью‏ ‎социально ‎невидима,‏ ‎а ‎утопия‏ ‎превращается ‎в ‎светскую ‎веру, ‎имеет‏ ‎мало‏ ‎общего‏ ‎с ‎реальной‏ ‎демократией ‎как‏ ‎механизмом ‎баланса‏ ‎интересов‏ ‎в ‎реальных‏ ‎социальных ‎коллективах.

Светскую ‎веру ‎(она ‎же‏ ‎— ‎социальная‏ ‎массовая‏ ‎утопия) ‎мы ‎уже‏ ‎проходили ‎—‏ ‎в ‎виде ‎коммунизма. ‎Так‏ ‎что‏ ‎происходящее ‎нам‏ ‎что-то ‎очень‏ ‎напоминает. ‎Поэтому ‎русскому ‎невозможно ‎«продать»‏ ‎кандидата,‏ ‎как ‎учат‏ ‎нас ‎американские‏ ‎политтехнологи, ‎чтобы ‎избиратель ‎«заплатил» ‎своим‏ ‎голосом.‏ ‎Русский‏ ‎избиратель ‎—‏ ‎не ‎дурак.‏ ‎И ‎«впарить»‏ ‎ему‏ ‎мёртвого ‎осла‏ ‎уши, ‎неизвестно ‎откуда ‎и ‎как‏ ‎взявшегося ‎хапугу‏ ‎(вот‏ ‎она ‎где, ‎история!)‏ ‎невозможно. ‎И‏ ‎что ‎сделает ‎русский? ‎Да‏ ‎он‏ ‎лучше ‎сам‏ ‎продаст ‎свой‏ ‎голос ‎хоть ‎за ‎что-нибудь ‎осязаемое.‏ ‎Да-да,‏ ‎как ‎тот‏ ‎самый ‎ваучер‏ ‎(вот ‎тут ‎начинается ‎политтехнология ‎по-русски).‏ ‎И‏ ‎участвовать‏ ‎во ‎всеобщем‏ ‎обмане ‎в‏ ‎качестве ‎лоха‏ ‎не‏ ‎станет. ‎Он‏ ‎предпочел ‎бы ‎сам ‎обманывать ‎—‏ ‎раз ‎обманывают‏ ‎его.

Но‏ ‎в ‎принципе ‎разница‏ ‎между ‎русской‏ ‎и ‎американской ‎всеобщей ‎демократиями‏ ‎невелика.‏ ‎Американцы ‎рады‏ ‎обманываться, ‎а‏ ‎русских ‎обманывают ‎с ‎их ‎вынужденного‏ ‎согласия‏ ‎и ‎при‏ ‎их ‎соучастии.‏ ‎Исключение ‎составляют ‎как ‎раз ‎выборы‏ ‎президента‏ ‎Путина,‏ ‎поскольку ‎вот‏ ‎тут ‎включились‏ ‎механизмы ‎реального‏ ‎референдума‏ ‎по ‎поводу‏ ‎некоей ‎конкретноисторической ‎властной ‎реалии. ‎О‏ ‎ней ‎и‏ ‎пойдёт‏ ‎речь. ‎А ‎также‏ ‎о ‎том,‏ ‎может ‎ли ‎она ‎быть‏ ‎представлена‏ ‎идеологически, ‎зачем‏ ‎и ‎как,‏ ‎можно ‎ли ‎без ‎этого ‎обойтись,‏ ‎а‏ ‎если ‎нет,‏ ‎то ‎в‏ ‎чем, ‎собственно, ‎заключается ‎эта ‎идеология.

Революция‏ ‎Путина

Первое,‏ ‎что‏ ‎следует ‎зафиксировать:‏ ‎само ‎намерение‏ ‎президента ‎выдвинуть‏ ‎идеологию‏ ‎своего ‎правления‏ ‎— ‎или ‎наше ‎желание ‎её‏ ‎услышать, ‎или‏ ‎хотя‏ ‎бы ‎вычитать ‎между‏ ‎строк ‎Послания,‏ ‎выспросить ‎на ‎пресс-конференции ‎—‏ ‎само‏ ‎по ‎себе‏ ‎радикально ‎конфликтно‏ ‎по ‎отношению ‎к ‎типовому ‎устройству‏ ‎олигархической‏ ‎власти, ‎установленной‏ ‎и ‎в‏ ‎России. ‎

В ‎здравом ‎уме ‎и‏ ‎твёрдой‏ ‎памяти‏ ‎никогда ‎элита‏ ‎(даже ‎не‏ ‎правящий ‎класс,‏ ‎элита‏ ‎на ‎порядки‏ ‎уже ‎и ‎компактней) ‎не ‎станет‏ ‎рассказывать ‎всему‏ ‎остальному‏ ‎быдлу, ‎которым ‎она‏ ‎правит ‎через‏ ‎механизмы ‎всеобщей ‎демократии, ‎как‏ ‎устроена‏ ‎реальная ‎власть‏ ‎и ‎реальная‏ ‎деятельность ‎власти, ‎её ‎реальные ‎цели‏ ‎и‏ ‎интересы, ‎как‏ ‎реально ‎устроено‏ ‎правление. ‎Только ‎утопия, ‎утопия ‎и‏ ‎ещё‏ ‎раз‏ ‎утопия, ‎в‏ ‎которую ‎быдло‏ ‎обязано ‎верить.‏ ‎Только‏ ‎так.

Этот ‎принцип‏ ‎органично ‎связан ‎с ‎либеральным ‎требованием‏ ‎полностью ‎деидеологизировать‏ ‎государство.‏ ‎Государство ‎реально, ‎и‏ ‎утопия ‎к‏ ‎нему ‎«не ‎клеится», ‎только‏ ‎идеология.‏ ‎Государство ‎не‏ ‎только ‎реально,‏ ‎но ‎ещё ‎и ‎видимо ‎—‏ ‎в‏ ‎отличие ‎от‏ ‎олигархической ‎власти,‏ ‎которая ‎реальна, ‎но ‎всеми ‎силами‏ ‎стремится‏ ‎оставаться‏ ‎невидимой. ‎Государство,‏ ‎манифестирующее ‎идеологию,‏ ‎обнаруживало ‎бы‏ ‎и‏ ‎реальную ‎власть.‏ ‎Это ‎недопустимо, ‎да ‎и ‎не‏ ‎годится ‎олигархическая‏ ‎идеология‏ ‎для ‎публикации.

Так ‎что‏ ‎заявив ‎—‏ ‎или ‎намекнув ‎— ‎об‏ ‎идеологическом‏ ‎характере ‎своих‏ ‎тезисов, ‎президент,‏ ‎хочет ‎он ‎того ‎или ‎нет,‏ ‎начинает‏ ‎войну ‎против‏ ‎олигархического ‎правления,‏ ‎которое ‎у ‎нас ‎сосуществует ‎и‏ ‎сожительствует‏ ‎с‏ ‎правлением ‎президентским.‏ ‎Они, ‎как‏ ‎сиамские ‎близнецы,‏ ‎используют‏ ‎одни ‎и‏ ‎те ‎же ‎органы: ‎как ‎говорится,‏ ‎«один ‎пьёт‏ ‎—‏ ‎другой ‎хмелеет» ‎и‏ ‎так ‎далее.‏ ‎Такое ‎состояние ‎не ‎может‏ ‎быть‏ ‎стабильным, ‎оно‏ ‎сугубо ‎временное.

Тщательно‏ ‎скрываемая, ‎по ‎существу, ‎тайная ‎идеология‏ ‎олигархического‏ ‎правления ‎уже‏ ‎из-за ‎самого‏ ‎этого ‎статуса ‎глубоко ‎нечестна ‎и‏ ‎аморальна.‏ ‎Поэтому‏ ‎олигархическое ‎правление‏ ‎пытается ‎навязать‏ ‎утопическое ‎представление‏ ‎о‏ ‎том, ‎что‏ ‎мораль ‎(правда, ‎честность) ‎не ‎может‏ ‎и ‎не‏ ‎будет‏ ‎в ‎утопическом ‎будущем‏ ‎характеристикой ‎власти,‏ ‎что ‎закон ‎выше ‎морали.‏ ‎Системный‏ ‎приём ‎утопической‏ ‎манипуляции ‎в‏ ‎том ‎и ‎состоит, ‎чтобы ‎объявить‏ ‎нечто‏ ‎реально ‎существующее‏ ‎утопией, ‎и‏ ‎наоборот. ‎Если ‎белое ‎— ‎это‏ ‎чёрное,‏ ‎то‏ ‎чёрное ‎—‏ ‎это ‎белое.

В‏ ‎любом ‎обществе‏ ‎власть‏ ‎так ‎или‏ ‎иначе ‎формирует ‎закон, ‎меняет ‎его‏ ‎или ‎обходит,‏ ‎опираясь‏ ‎на ‎оставленные ‎в‏ ‎нем ‎зазоры.‏ ‎Поэтому ‎любая ‎власть ‎выше‏ ‎закона.‏ ‎Это ‎идеология.‏ ‎Обратное ‎—‏ ‎утопическое ‎представление. ‎Но ‎это ‎не‏ ‎значит,‏ ‎что ‎нет‏ ‎ничего ‎реального,‏ ‎«посюстороннего», ‎как ‎говорил ‎Маркс, ‎что‏ ‎выше‏ ‎власти.‏ ‎Мораль ‎и‏ ‎культура ‎вообще‏ ‎— ‎выше‏ ‎власти,‏ ‎позволяют ‎трансформировать‏ ‎власть. ‎В ‎этом ‎и ‎состоит‏ ‎история ‎и‏ ‎подлинное‏ ‎значение ‎так ‎называемых‏ ‎«ценностей».

О ‎неизбежности‏ ‎апелляции ‎к ‎«красному ‎проекту»

Идеология,‏ ‎которая‏ ‎манифестирует ‎себя,‏ ‎честная ‎и‏ ‎моральная ‎идеология, ‎которая ‎не ‎боится‏ ‎тех,‏ ‎кто ‎должен‏ ‎подчиняться, ‎дающая‏ ‎основания ‎власти ‎и ‎одновременно ‎достоверно‏ ‎предъявляющая‏ ‎каждому‏ ‎действительное ‎устройство‏ ‎этой ‎самой‏ ‎власти, ‎не‏ ‎оставляющая‏ ‎места ‎утопии,‏ ‎во ‎всяком ‎случае, ‎исторически ‎свёртывающая‏ ‎утопию, ‎сужающая‏ ‎пространство‏ ‎её ‎существования, ‎—‏ ‎это ‎страшная‏ ‎сила. ‎Собственно, ‎это ‎новая‏ ‎и‏ ‎ещё ‎не‏ ‎сложившаяся ‎в‏ ‎истории ‎сила.

Исторически ‎власть ‎сначала ‎основана‏ ‎на‏ ‎прямом ‎насилии‏ ‎и ‎военной‏ ‎функции. ‎Потом ‎на ‎нужде ‎и‏ ‎нищете‏ ‎—‏ ‎и ‎экономически‏ ‎принудительном ‎труде.‏ ‎По ‎мере‏ ‎создания‏ ‎сытого ‎социума‏ ‎— ‎на ‎заблуждениях ‎и ‎утопии‏ ‎для ‎потребителей.‏ ‎Власть,‏ ‎которая ‎не ‎скрывает‏ ‎своего ‎истинного‏ ‎лица, ‎которой ‎подчиняются ‎не‏ ‎из-за‏ ‎репрессий, ‎не‏ ‎из-за ‎нужды,‏ ‎не ‎из-за ‎светской ‎веры, ‎—‏ ‎это‏ ‎новый ‎шаг‏ ‎развития, ‎историческое‏ ‎будущее ‎человечества. ‎Которое, ‎возможно, ‎наступит‏ ‎—‏ ‎если‏ ‎мы ‎его‏ ‎создадим ‎своими‏ ‎усилиями.

Первым ‎таким‏ ‎усилием‏ ‎был ‎советский‏ ‎проект. ‎Или ‎красный ‎имперский, ‎как‏ ‎угодно, ‎—‏ ‎это‏ ‎синонимы. ‎Основания ‎власти‏ ‎предъявлены ‎всем.‏ ‎Войти ‎во ‎власть ‎может‏ ‎каждый.‏ ‎Но ‎нужно‏ ‎принять ‎её‏ ‎основания ‎и ‎заплатить ‎за ‎них‏ ‎жизнью.‏ ‎Принцип ‎неограниченной‏ ‎ответственности ‎обязателен.‏ ‎Власть ‎осуществляется ‎открыто ‎открытым ‎же‏ ‎политическим‏ ‎сословием,‏ ‎войти ‎в‏ ‎которое ‎может‏ ‎каждый, ‎хотя‏ ‎не‏ ‎каждый ‎захочет.

Советский‏ ‎проект ‎— ‎как ‎наш, ‎русский‏ ‎проект ‎—‏ ‎возникает‏ ‎как ‎трансформация, ‎перерождение‏ ‎и ‎отрицание‏ ‎заимствованного ‎западного ‎левого ‎проекта.‏ ‎Левый‏ ‎проект ‎—‏ ‎это ‎идея‏ ‎анархии, ‎идея ‎коммунизма, ‎идея ‎революции,‏ ‎идея‏ ‎уничтожения ‎государства.‏ ‎Своим ‎утопическим‏ ‎содержанием ‎он ‎мало ‎отличается ‎от‏ ‎либерального‏ ‎проекта.‏ ‎Они ‎близнецы-братья.‏ ‎Коммунистический ‎проект‏ ‎как ‎реальность‏ ‎не‏ ‎пережил ‎Гражданской‏ ‎войны ‎— ‎вместе ‎с ‎практической‏ ‎общностью ‎жён‏ ‎и‏ ‎имущества.

Красный ‎проект ‎есть‏ ‎последовательное ‎сворачивание‏ ‎левой, ‎революционной ‎практики ‎вместе‏ ‎с‏ ‎её ‎гигантской‏ ‎утопической ‎составляющей‏ ‎в ‎пользу ‎реального ‎социализма ‎и‏ ‎строительства‏ ‎народной ‎империи.‏ ‎Однако ‎избавиться‏ ‎от ‎светской ‎веры ‎красный ‎проект‏ ‎не‏ ‎смог.‏ ‎Что ‎его‏ ‎в ‎конечном‏ ‎счёте ‎и‏ ‎убило.

Тот,‏ ‎кто ‎ненавидит‏ ‎советскую ‎власть, ‎должен ‎ненавидеть ‎и‏ ‎Путина. ‎И‏ ‎на‏ ‎деле ‎так ‎оно‏ ‎и ‎есть.‏ ‎Перемирие ‎носит ‎вынужденный ‎характер.‏ ‎То,‏ ‎что ‎заведомо‏ ‎относится ‎в‏ ‎дискурсе ‎Путина ‎к ‎идеологии ‎по‏ ‎понятию,‏ ‎к ‎её‏ ‎ядру, ‎—‏ ‎принцип ‎единства ‎суверенитета ‎России ‎и‏ ‎её‏ ‎лидерства,‏ ‎то, ‎что‏ ‎является ‎публичным‏ ‎основанием ‎его‏ ‎личной‏ ‎власти, ‎—‏ ‎именно ‎это ‎ненавистно ‎олигархическому ‎правлению‏ ‎ровно ‎в‏ ‎той‏ ‎же ‎степени, ‎что‏ ‎и ‎существование‏ ‎СССР, ‎советской ‎империи ‎России.‏ ‎Антисоветизм‏ ‎и ‎русофобия‏ ‎— ‎одно‏ ‎и ‎то ‎же ‎явление.

Танцы ‎с‏ ‎волками

Находясь‏ ‎в ‎вынужденном‏ ‎компромиссе ‎с‏ ‎олигархическим ‎правлением, ‎президентское ‎правление ‎просто‏ ‎не‏ ‎может‏ ‎развернуть ‎идеологию‏ ‎полного ‎цикла‏ ‎государственного ‎строительства.‏ ‎Даже‏ ‎если ‎бы‏ ‎имело ‎её. ‎К ‎идеологическому ‎посылу‏ ‎щедро ‎добавлена‏ ‎утопическая‏ ‎мишура. ‎Для ‎скрытности‏ ‎спецоперации. ‎Но‏ ‎утопия ‎маскирует ‎неизбежно ‎не‏ ‎только‏ ‎тактику ‎правителя,‏ ‎но ‎и‏ ‎саму ‎идеологию ‎президентского ‎правления, ‎создаёт‏ ‎в‏ ‎ней ‎разрывы‏ ‎и ‎дырки.

Так‏ ‎что ‎дело ‎не ‎в ‎том,‏ ‎что‏ ‎из‏ ‎нужного ‎и‏ ‎благого ‎в‏ ‎Послании ‎(и‏ ‎других‏ ‎текстах ‎Путина,‏ ‎на ‎которые ‎он ‎сам ‎ссылается)‏ ‎будет ‎сделано,‏ ‎а‏ ‎что ‎нет, ‎что‏ ‎«реализуемо», ‎а‏ ‎что ‎«нет». ‎Такой ‎вопрос‏ ‎вторичен‏ ‎и ‎имеет‏ ‎смысл ‎по‏ ‎отношению ‎уже ‎к ‎действительному ‎плану‏ ‎деятельности.‏ ‎Первый ‎же‏ ‎вопрос ‎совсем‏ ‎другого ‎рода: ‎что ‎у ‎Путина‏ ‎действительно‏ ‎есть‏ ‎в ‎плане‏ ‎идеологии, ‎а‏ ‎чего ‎нет,‏ ‎и‏ ‎какова ‎его‏ ‎собственная ‎техническая ‎утопия. ‎В ‎чём‏ ‎Путин ‎вынужден‏ ‎идти‏ ‎на ‎утопические ‎уступки‏ ‎олигархическому ‎правлению‏ ‎— ‎и ‎что ‎мы‏ ‎увидим,‏ ‎если ‎удалить‏ ‎эти ‎слои‏ ‎неправды. ‎И ‎когда ‎этот ‎противоестественный‏ ‎союз‏ ‎лопнет, ‎не‏ ‎выдержав ‎противоречий.‏ ‎Поскольку ‎утопия ‎эта ‎— ‎не‏ ‎от‏ ‎той‏ ‎идеологии. ‎Вообще‏ ‎идеология ‎—‏ ‎не ‎план‏ ‎и‏ ‎не ‎обещание.‏ ‎Все ‎это ‎уже ‎«нижележащие», ‎подчинённые‏ ‎слои ‎мышления‏ ‎и‏ ‎деятельности. ‎Идеология, ‎тем‏ ‎более ‎ещё‏ ‎пока ‎«недосозданная» ‎историей ‎публичная‏ ‎идеология‏ ‎власти, ‎за‏ ‎которую ‎мы‏ ‎и ‎уважаем ‎Путина, ‎выражает ‎уже‏ ‎действующую‏ ‎волю, ‎формирующую‏ ‎и ‎трансформирующую‏ ‎власть. ‎Обещаниям ‎и ‎надеждам, ‎равно‏ ‎как‏ ‎и‏ ‎ожиданиям, ‎тут‏ ‎не ‎место.

Идеология‏ ‎суверенитета ‎у‏ ‎Путина‏ ‎есть. ‎Поскольку‏ ‎есть ‎деятельность ‎по ‎его ‎защите.‏ ‎Идеологии ‎лидерства‏ ‎пока‏ ‎нет, ‎поскольку ‎она‏ ‎невозможна ‎без‏ ‎идеологии ‎экономического ‎развития ‎и‏ ‎создания‏ ‎нового ‎жизненного‏ ‎уклада. ‎И‏ ‎здесь ‎проходит ‎невидимая ‎и ‎хорошо‏ ‎укреплённая‏ ‎линия ‎олигархической‏ ‎обороны.

Путин ‎в‏ ‎собственном ‎посыле ‎вынужден ‎довольствоваться ‎пока‏ ‎собственной‏ ‎утопией‏ ‎лидерства, ‎апеллируя‏ ‎к ‎хорошо‏ ‎известным ‎абстракциям‏ ‎прогресса,‏ ‎которые ‎обещают‏ ‎лидерство ‎в ‎обмен ‎на ‎что-то‏ ‎«новое», ‎«эффективное»,‏ ‎«научное»,‏ ‎«технологичное». ‎Естественно, ‎что‏ ‎утопия ‎не‏ ‎отвечает ‎на ‎вопрос, ‎откуда‏ ‎всё‏ ‎это ‎возьмётся,‏ ‎сколько ‎будет‏ ‎стоить, ‎кто ‎нам ‎это ‎позволит.‏ ‎Не‏ ‎потому, ‎что‏ ‎ответа ‎нет,‏ ‎что ‎это ‎проблема, ‎а ‎потому‏ ‎что‏ ‎отвечать‏ ‎нельзя ‎—‏ ‎нет ‎соответствующей‏ ‎деятельности. ‎Идеология‏ ‎лидерства‏ ‎возможна, ‎но‏ ‎это ‎революция ‎для ‎сложившегося ‎распределения‏ ‎власти. ‎Появление‏ ‎экономической‏ ‎и ‎подлинно ‎лидерской‏ ‎идеологии ‎у‏ ‎Путина ‎недопустимо ‎для ‎олигархического‏ ‎правления.

Миф‏ ‎о ‎капитале:‏ ‎«…лёг ‎у‏ ‎истории ‎на ‎пути»

Нет ‎у ‎нас‏ ‎экономической‏ ‎деятельности, ‎направленной‏ ‎на ‎лидерство,‏ ‎— ‎по ‎политическим ‎причинам. ‎Причём‏ ‎внешние‏ ‎причины‏ ‎в ‎этом‏ ‎вопросе ‎смыкаются‏ ‎с ‎внутренними.‏ ‎Поскольку‏ ‎мир ‎мы‏ ‎пока ‎не ‎грабим: ‎и ‎не‏ ‎дают, ‎и‏ ‎не‏ ‎в ‎традициях ‎это‏ ‎как-то. ‎А‏ ‎экономика ‎при ‎этом ‎обязана‏ ‎генерировать‏ ‎появление ‎новых‏ ‎олигархов. ‎Так‏ ‎что ‎длинные ‎инвестиции ‎с ‎рисками‏ ‎реальной‏ ‎деятельности, ‎да‏ ‎ещё ‎и‏ ‎с ‎распределением ‎реальной ‎отдачи ‎между‏ ‎широкими‏ ‎слоями‏ ‎населения, ‎которые‏ ‎в ‎эту‏ ‎деятельность ‎должны‏ ‎быть‏ ‎вовлечены, ‎просто‏ ‎не ‎позволят ‎получать ‎олигархические ‎сверхдоходы‏ ‎от ‎экономики.

Поэтому‏ ‎такие‏ ‎инвестиции ‎в ‎инфраструктуру‏ ‎и ‎новый‏ ‎производственный ‎капитал, ‎создающие ‎жизненные‏ ‎условия‏ ‎для ‎растущего‏ ‎населения, ‎то‏ ‎есть ‎собственно ‎национальное ‎накопление, ‎просто‏ ‎невозможны‏ ‎при ‎олигархическом‏ ‎правлении. ‎Как‏ ‎говорил ‎герой ‎О'Генри, ‎«Боливар ‎не‏ ‎вынесет‏ ‎двоих».‏ ‎И ‎не‏ ‎важно, ‎будут‏ ‎ли ‎эти‏ ‎инвестиции‏ ‎государственными, ‎частными‏ ‎или ‎в ‎частно-государственном ‎партнёрстве. ‎Или‏ ‎в ‎государственно-частном.‏ ‎Это‏ ‎вопрос ‎уже ‎управленческий,‏ ‎а ‎не‏ ‎политический. ‎Всё ‎будут ‎решать‏ ‎реальные‏ ‎отношения ‎власти,‏ ‎их ‎содержание,‏ ‎а ‎не ‎форма ‎осуществления.

Где ‎остановилось‏ ‎хозяйственное‏ ‎(инвестиционное) ‎развитие‏ ‎СССР, ‎чего‏ ‎советское ‎государство ‎не ‎сделало ‎такого,‏ ‎что‏ ‎вывело‏ ‎бы ‎людей‏ ‎на ‎улицы,‏ ‎чтобы ‎защитить‏ ‎его‏ ‎как ‎единственно‏ ‎пригодное ‎место ‎своей ‎жизни? ‎Какие‏ ‎программы ‎(теперь‏ ‎их‏ ‎называют ‎«дорожными ‎картами»)‏ ‎он ‎не‏ ‎реализовал? ‎Если ‎отбросить ‎конъюнктуру‏ ‎рухнувших‏ ‎цен ‎на‏ ‎нефть ‎и‏ ‎военно-мобилизационную ‎нагрузку ‎как ‎факторы ‎сдерживания,‏ ‎чего‏ ‎не ‎смог‏ ‎СССР ‎сделать‏ ‎структурно, ‎пусть ‎и ‎дефицитно? ‎По‏ ‎большому‏ ‎счёту‏ ‎это ‎две‏ ‎программы: ‎продовольственная‏ ‎и ‎жилищная.‏ ‎Возможно,‏ ‎что ‎следует‏ ‎двигаться ‎с ‎того ‎места, ‎где‏ ‎мы ‎остановились‏ ‎в‏ ‎«прошлый ‎раз». ‎Возможно,‏ ‎к ‎этому‏ ‎нужно ‎добавить ‎лекарственную ‎программу,‏ ‎восстановление‏ ‎изношенных ‎городских‏ ‎коммуникаций ‎и‏ ‎других ‎старых ‎технологических ‎инфраструктур. ‎Если‏ ‎мы‏ ‎и ‎вправду‏ ‎собираемся ‎строить‏ ‎дороги, ‎то ‎необходим ‎и ‎свой‏ ‎автопром‏ ‎полного‏ ‎цикла. ‎Управленческих‏ ‎проблем ‎здесь‏ ‎нет, ‎только‏ ‎задачи‏ ‎— ‎то,‏ ‎что ‎в ‎принципе ‎имеет ‎решение.

А‏ ‎вот ‎политическая‏ ‎проблема‏ ‎есть. ‎Сегодня ‎наша‏ ‎экономика ‎системно‏ ‎настроена ‎на ‎выживание ‎только‏ ‎сверхприбыльных‏ ‎предприятий. ‎Которые‏ ‎к ‎тому‏ ‎же ‎находятся ‎в ‎частных ‎руках.‏ ‎Эти‏ ‎предприятия ‎черпают‏ ‎свою ‎сверхприбыль‏ ‎из ‎национального ‎хозяйственного ‎тела, ‎которое‏ ‎неизбежно‏ ‎худеет.‏ ‎Успех ‎отдельных‏ ‎предприятий ‎вовсе‏ ‎не ‎равен‏ ‎успеху‏ ‎страны, ‎тем‏ ‎более ‎не ‎означает ‎её ‎лидерства.‏ ‎Может ‎получиться‏ ‎как‏ ‎раз ‎наоборот ‎—‏ ‎двадцать ‎успешных‏ ‎предприятий ‎угробят ‎страну ‎в‏ ‎целом.‏ ‎И ‎будут‏ ‎себя ‎комфортно‏ ‎чувствовать ‎в ‎новом ‎глобальном ‎мире‏ ‎без‏ ‎России.

Да, ‎чтобы‏ ‎развить ‎любую‏ ‎хозяйственно ‎значимую ‎деятельность, ‎нужно ‎сконцентрировать‏ ‎ресурсы.‏ ‎Эта‏ ‎функция ‎у‏ ‎нас ‎теперь‏ ‎поручена ‎капиталу,‏ ‎раньше‏ ‎её ‎выполняло‏ ‎государство. ‎Эффективнее ‎ли ‎это? ‎Допустим.‏ ‎Однако ‎чтобы‏ ‎после‏ ‎акта ‎развития ‎(если‏ ‎это ‎вообще‏ ‎был ‎он, ‎а ‎не‏ ‎банальное‏ ‎присвоение ‎ресурсов)‏ ‎обеспечить ‎воспроизводство‏ ‎деятельности, ‎необходимо ‎распределить ‎эффект, ‎вновь‏ ‎созданные‏ ‎ресурсы. ‎Эту‏ ‎функцию ‎капитал‏ ‎сам ‎исполнять ‎не ‎способен, ‎а‏ ‎олигархический‏ ‎не‏ ‎будет ‎способен‏ ‎в ‎принципе.

Капитал‏ ‎как ‎способ‏ ‎концентрации‏ ‎ресурсов ‎должен‏ ‎быть ‎уравновешен ‎не ‎менее ‎мощными‏ ‎механизмами ‎распределения‏ ‎и‏ ‎вовлечения ‎в ‎деятельность.‏ ‎Об ‎этом‏ ‎пока ‎нет ‎и ‎речи.‏ ‎Утопические‏ ‎рассуждения ‎о‏ ‎«социальной ‎ответственности‏ ‎бизнеса» ‎не ‎в ‎счёт. ‎Распределяться‏ ‎должны‏ ‎не ‎только‏ ‎материальные, ‎потребительские‏ ‎блага, ‎но ‎и ‎деятельность. ‎А‏ ‎капитал‏ ‎целенаправленно‏ ‎формирует ‎членов‏ ‎социальной ‎распределительной‏ ‎системы ‎как‏ ‎иждивенцев.‏ ‎Иначе ‎он‏ ‎не ‎может. ‎Он ‎не ‎может‏ ‎допустить ‎деятельного‏ ‎соучастия‏ ‎этих ‎массовых ‎социальных‏ ‎агентов ‎в‏ ‎своей ‎деятельности ‎— ‎тогда‏ ‎бы‏ ‎он ‎стал‏ ‎зависеть ‎от‏ ‎них. ‎Поэтому ‎схема ‎конвейера ‎(тейлоровского‏ ‎расщепления‏ ‎труда ‎на‏ ‎элементарные ‎операции)‏ ‎остаётся ‎главным ‎принципом ‎отношения ‎капитала‏ ‎к‏ ‎труду,‏ ‎способом ‎его‏ ‎властного ‎контроля‏ ‎и ‎снижения‏ ‎его‏ ‎стоимости.

Как ‎справедливо‏ ‎указал ‎Джованни ‎Арриги, ‎ссылаясь ‎на‏ ‎Адама ‎Смита,‏ ‎для‏ ‎страны ‎в ‎целом‏ ‎к ‎росту‏ ‎богатства ‎народа ‎ведёт ‎развитие‏ ‎специализации‏ ‎деятельности ‎самих‏ ‎предприятий, ‎но‏ ‎не ‎человеческого ‎труда ‎внутри ‎них.‏ ‎Специализированный‏ ‎рабочий, ‎доведённый‏ ‎в ‎пределе‏ ‎до ‎абсолютно ‎заменимого ‎исполнителя ‎одной‏ ‎операции,‏ ‎—‏ ‎это ‎моральный‏ ‎и ‎социальный‏ ‎урод, ‎не‏ ‎заслуживающий‏ ‎того, ‎чтобы‏ ‎ему ‎платили. ‎Капитал ‎склонен ‎развивать‏ ‎деятельность ‎за‏ ‎счёт‏ ‎деградации ‎труда, ‎чтобы‏ ‎исключить ‎необходимость‏ ‎распределения. ‎

Как ‎же ‎быть‏ ‎при‏ ‎этом ‎с‏ ‎инвестициями ‎в‏ ‎человека? ‎Ведь ‎они ‎— ‎вовсе‏ ‎не‏ ‎утопия, ‎а‏ ‎крайне ‎необходимая‏ ‎для ‎реального ‎лидерства ‎политика. ‎Как‏ ‎мы‏ ‎собираемся‏ ‎развивать ‎труд,‏ ‎а ‎не‏ ‎только ‎капитал,‏ ‎чтобы‏ ‎совершить ‎экономический‏ ‎и ‎хозяйственный ‎скачок? ‎Нет ‎ответа.‏ ‎Ответ ‎не‏ ‎будет‏ ‎найден, ‎пока ‎мы‏ ‎не ‎признаем,‏ ‎что ‎рыночная ‎экономика ‎может‏ ‎быть‏ ‎и ‎некапиталистической,‏ ‎то ‎есть‏ ‎не ‎подчинённой ‎как ‎основной ‎цели‏ ‎самовозрастанию‏ ‎капитала, ‎а‏ ‎подчинённой ‎процессу‏ ‎долговременного ‎накопления ‎жизненных ‎и ‎деятельностных‏ ‎условий‏ ‎и‏ ‎инфраструктур, ‎то‏ ‎есть ‎развитию‏ ‎территории. ‎

Именно‏ ‎противоречие‏ ‎между ‎реальным‏ ‎накоплением ‎как ‎основным ‎хозяйственным ‎процессом‏ ‎и ‎самовозрастанием‏ ‎капитала‏ ‎— ‎фикцией, ‎которая‏ ‎пытается ‎подменить‏ ‎собой ‎реальность ‎накопления, ‎—‏ ‎лежит‏ ‎в ‎основе‏ ‎глобального ‎кризиса.‏ ‎Это ‎противоречие ‎неразрешимо, ‎пока ‎мы‏ ‎станем‏ ‎рассматривать ‎(и‏ ‎создавать) ‎капитал‏ ‎исключительно ‎как ‎инструмент ‎социальной ‎инженерии.‏ ‎Но‏ ‎это‏ ‎будет ‎уже‏ ‎не ‎капитализм.‏ ‎Но ‎разве‏ ‎идеологический‏ ‎капитализм-лидер ‎ещё‏ ‎жив? ‎Разве ‎всё ‎ещё ‎побеждает‏ ‎сильнейший ‎капитал,‏ ‎а‏ ‎проигравшие ‎подвергаются ‎безжалостному‏ ‎банкротству? ‎Как-то‏ ‎не ‎очень ‎убедительно ‎это‏ ‎звучит‏ ‎на ‎фоне‏ ‎североамериканской ‎и‏ ‎европейской ‎эмиссий, ‎общемировой ‎финансовой ‎пирамиды,‏ ‎национализации‏ ‎проторговавшихся ‎банков…

Все‏ ‎заклинания ‎об‏ ‎экономическом ‎росте ‎ничего ‎не ‎дают‏ ‎для‏ ‎разрешения‏ ‎этого ‎противоречия.‏ ‎В ‎основе‏ ‎концепции ‎экономического‏ ‎роста‏ ‎лежит ‎идея‏ ‎создания ‎фиктивных ‎потребительских ‎циклов ‎(а‏ ‎значит, ‎и‏ ‎фиктивных,‏ ‎сверхизбыточных ‎финансов). ‎Либо‏ ‎за ‎счёт‏ ‎сокращения ‎их ‎цикла ‎во‏ ‎времени‏ ‎(у ‎предметов‏ ‎сознательно ‎сокращается‏ ‎срок ‎службы ‎на ‎порядок), ‎либо‏ ‎путём‏ ‎создания ‎предметов,‏ ‎без ‎которых‏ ‎вполне ‎можно ‎обойтись ‎(например, ‎таких,‏ ‎которые‏ ‎«тают‏ ‎во ‎рту,‏ ‎а ‎не‏ ‎в ‎руках»,‏ ‎при‏ ‎всех ‎симпатиях‏ ‎к ‎этим ‎братишкам ‎из ‎рекламы).‏ ‎Кроме ‎того,‏ ‎в‏ ‎экономический ‎рост ‎входит‏ ‎всевозможный ‎навязчивый‏ ‎и ‎дорогостоящий ‎сервис, ‎вообще‏ ‎не‏ ‎оставляющий ‎после‏ ‎себя ‎материального‏ ‎следа.

В ‎любом ‎случае ‎интенсификация ‎и‏ ‎мультипликация‏ ‎потребления, ‎даже‏ ‎если ‎исключить‏ ‎его ‎фиктивную ‎и ‎нерациональную ‎составляющую,‏ ‎никак‏ ‎не‏ ‎организуют ‎накопление.‏ ‎В ‎целом‏ ‎фиктивный ‎объём‏ ‎валового‏ ‎национального ‎продукта‏ ‎нужен, ‎чтобы ‎изъять ‎фиктивную ‎же‏ ‎денежную ‎массу,‏ ‎свободную‏ ‎от ‎ограничения ‎каким-либо‏ ‎эквивалентом ‎(от‏ ‎обеспечения), ‎и ‎передать ‎её‏ ‎в‏ ‎точки ‎концентрации‏ ‎— ‎олигархическому‏ ‎правлению. ‎Идея ‎экономического ‎роста ‎—‏ ‎это‏ ‎та ‎же‏ ‎идея ‎самовозрастания‏ ‎капитала, ‎когда ‎вся ‎национальная ‎экономика‏ ‎объявляется‏ ‎капиталом.‏ ‎Нетрудно ‎догадаться,‏ ‎кто ‎его‏ ‎политически ‎представляет:‏ ‎сверхкрупные‏ ‎собственники.

Задание ‎на‏ ‎сегодня

Здесь ‎мы ‎можем ‎остановиться. ‎Безусловно,‏ ‎у ‎Путина‏ ‎есть‏ ‎экономические ‎«задумки». ‎И‏ ‎даже ‎заделы:‏ ‎«Северный» ‎и ‎«Южный» ‎потоки‏ ‎—‏ ‎это ‎реальность‏ ‎накопления. ‎Возможно,‏ ‎ею ‎станет ‎осуществляемый ‎проект ‎Сочи.‏ ‎Однако‏ ‎в ‎целом‏ ‎экономической ‎власти‏ ‎у ‎Путина ‎пока ‎нет. ‎И‏ ‎соответственно,‏ ‎нет‏ ‎пока ‎экономической‏ ‎идеологии. ‎Её‏ ‎место ‎в‏ ‎общественном‏ ‎сознании ‎вопреки‏ ‎собственной ‎путинской ‎утопии ‎лидерства ‎занято‏ ‎политически ‎чуждой‏ ‎Путину‏ ‎утопией ‎приватизации ‎(экономической‏ ‎самодостаточности ‎собственности),‏ ‎принадлежащей ‎олигархическому ‎правлению. ‎Что‏ ‎соответствует‏ ‎логике ‎компромисса‏ ‎при ‎неизбежном‏ ‎сожительстве.

Компромисс ‎власти ‎воплощён ‎и ‎в‏ ‎структуре‏ ‎пресловутого ‎«тандема»,‏ ‎и ‎в‏ ‎непростых, ‎но ‎неизбежных ‎отношениях ‎разотождествления‏ ‎Путина‏ ‎с‏ ‎«Единой ‎Россией».‏ ‎В ‎плане‏ ‎идеологической ‎оценки‏ ‎легальный‏ ‎процесс ‎в‏ ‎отношении ‎Министерства ‎обороны ‎имеет ‎принципиальное‏ ‎отношение ‎не‏ ‎как‏ ‎«борьба» ‎с ‎мифической‏ ‎коррупцией, ‎а‏ ‎как ‎шаг ‎в ‎направлении‏ ‎установления‏ ‎экономической ‎власти.‏ ‎Логично, ‎что‏ ‎он ‎происходит ‎в ‎сфере ‎собственных‏ ‎полномочий‏ ‎президента. ‎Правильно‏ ‎было ‎бы‏ ‎сначала ‎разобраться ‎со ‎своими. ‎И‏ ‎параллельно‏ ‎замещать‏ ‎представление ‎об‏ ‎экономических ‎чудесах‏ ‎«от ‎собственности»‏ ‎осмысленными‏ ‎представлениями ‎о‏ ‎необходимости ‎и ‎реальных ‎механизмах ‎лидерства,‏ ‎пусть ‎и‏ ‎с‏ ‎отложенной ‎системной ‎реализацией,‏ ‎но ‎охраняемыми‏ ‎пилотными ‎проектами ‎Сейчас ‎фундаменталистское‏ ‎требование‏ ‎либералов ‎удалить‏ ‎государство ‎из‏ ‎экономики ‎полностью ‎выполнено. ‎Да, ‎сохраняется‏ ‎государственный‏ ‎контроль ‎за‏ ‎добычей ‎сырья.‏ ‎Любопытно, ‎что ‎это ‎положение ‎дел‏ ‎и‏ ‎принято‏ ‎называть ‎зловещим‏ ‎термином ‎«сырьевая‏ ‎экономика». ‎Она‏ ‎ужасна,‏ ‎она ‎опасна,‏ ‎но ‎она ‎единственная, ‎которая ‎есть,‏ ‎ею ‎мы‏ ‎и‏ ‎живы. ‎При ‎этом‏ ‎доходы ‎от‏ ‎неё ‎государству ‎использовать ‎запрещено,‏ ‎они‏ ‎«стерилизуются» ‎и‏ ‎отдаются ‎в‏ ‎безнадёжные ‎«взаймы» ‎гегемону. ‎Что ‎же,‏ ‎вот‏ ‎пусть ‎либеральное‏ ‎правительство ‎и‏ ‎напоит, ‎и ‎накормит, ‎и ‎пенсию‏ ‎заплатит,‏ ‎ведь‏ ‎у ‎него‏ ‎всё ‎для‏ ‎этого ‎есть.‏ ‎С‏ ‎пенсией, ‎правда,‏ ‎уже ‎получилось ‎как-то ‎нехорошо…

Сложившийся ‎вариант‏ ‎соотношения ‎верховной‏ ‎власти‏ ‎и ‎правительства ‎немножко‏ ‎украинский, ‎в‏ ‎духе ‎раннего ‎Кучмы, ‎но,‏ ‎видимо,‏ ‎неизбежный. ‎Подождём,‏ ‎пока ‎джентльмены‏ ‎навернутся, ‎ведь ‎в ‎такой ‎экономике‏ ‎ничего‏ ‎не ‎рождается‏ ‎без ‎мощной‏ ‎накачки ‎ресурсами ‎извне. ‎А ‎мы‏ ‎пока‏ ‎сами‏ ‎— ‎завтрак‏ ‎туриста. ‎Надеюсь,‏ ‎что ‎у‏ ‎нас‏ ‎есть ‎не‏ ‎только ‎тактика, ‎но ‎и ‎стратегия.‏ ‎Что ‎мы‏ ‎сумеем‏ ‎сделать ‎олигархическое ‎правление‏ ‎явным ‎и‏ ‎тем ‎самым ‎доступным ‎политическому‏ ‎воздействию.‏ ‎Однако ‎надо‏ ‎отдавать ‎себе‏ ‎отчёт, ‎что ‎это ‎ставка ‎на‏ ‎углубление‏ ‎кризиса. ‎Политические‏ ‎риски ‎в‏ ‎этом ‎случае ‎возрастают.

***

О ‎сегодняшнем ‎состоянии‏ ‎идейного‏ ‎капитала‏ ‎российской ‎власти‏ ‎– ‎заметки‏ ‎Андрея ‎Сорокина‏ ‎для‏ ‎постоянных ‎подписчиков‏ ‎«Однако»:

13 января ‎2021 ‎г: ‎Обнуление ‎суммы:‏ ‎об ‎идеологическом‏ ‎разнообразии‏ ‎в ‎России

12 марта ‎2021‏ ‎г: ‎Трансфер‏ ‎смыслов: ‎об ‎источниках ‎и‏ ‎составных‏ ‎частях ‎государственной‏ ‎идеологии   

Читать: 15+ мин
logo Однако

Свобода и справедливость: вместо предисловия к давосской речи Путина [Михаил ЛЕОНТЬЕВ]

18 июня ‎2013‏ ‎года, ‎за ‎семь ‎лет ‎до‏ ‎давосского ‎призыва‏ ‎Путина‏ ‎к ‎«мировой ‎революции‏ ‎сверху», ‎Михаил‏ ‎Леонтьевна ‎«Однако» ‎тщательно ‎раскладывал‏ ‎по‏ ‎полочкам ‎диалектику‏ ‎ключевых ‎политэкономических‏ ‎и ‎нравственных ‎сущностей ‎– ‎свободы‏ ‎и‏ ‎справедливости.

***

Резкий ‎рывок‏ ‎к ‎ненюханной‏ ‎свободе, ‎который ‎наше ‎общество ‎проделало‏ ‎более‏ ‎20‏ ‎лет ‎[30‏ ‎лет ‎теперь‏ ‎уже] ‎назад,‏ ‎привёл‏ ‎к ‎тому,‏ ‎что ‎мы ‎этой ‎«свободой» ‎чуть‏ ‎не ‎захлебнулись.‏ ‎Пришлось‏ ‎откачивать. ‎Буквально.

Следствием ‎этого‏ ‎рывка ‎оказался‏ ‎острейший ‎дефицит ‎справедливости. ‎И‏ ‎сколько‏ ‎бы ‎известные,‏ ‎даже ‎вполне‏ ‎многочисленные ‎группы ‎населения ‎ни ‎выходили‏ ‎на‏ ‎площади ‎за‏ ‎«свободы», ‎императивом‏ ‎и ‎острейшим ‎дефицитом ‎для ‎огромного‏ ‎большинства‏ ‎является‏ ‎именно ‎справедливость.

Проблема‏ ‎в ‎том,‏ ‎что ‎эти‏ ‎понятия‏ ‎не ‎ходят‏ ‎вместе, ‎и ‎не ‎дай ‎боже,‏ ‎чтобы ‎они‏ ‎столкнулись.‏ ‎Наша ‎задача ‎—‏ ‎обеспечить ‎ту‏ ‎степень ‎свободы ‎и ‎ту‏ ‎степень‏ ‎справедливости, ‎чтобы‏ ‎они ‎не‏ ‎пошли ‎друг ‎с ‎другом ‎врукопашную,‏ ‎как‏ ‎это ‎не‏ ‎раз ‎бывало‏ ‎в ‎нашей ‎истории.

***

Определение ‎понятий

Трудно ‎найти‏ ‎сегодня‏ ‎более‏ ‎популярный, ‎а‏ ‎потому ‎и‏ ‎более ‎затасканный‏ ‎лозунг,‏ ‎чем ‎«Свобода‏ ‎и ‎справедливость». ‎Мягко ‎говоря, ‎мало‏ ‎кто ‎отдаёт‏ ‎себе‏ ‎отчёт, ‎о ‎чём,‏ ‎собственно, ‎идёт‏ ‎речь. ‎Прежде ‎чем ‎ответить‏ ‎на‏ ‎вопрос, ‎как‏ ‎мы ‎совместим‏ ‎эти ‎во ‎многом ‎противоречащие ‎друг‏ ‎другу‏ ‎понятия, ‎неплохо‏ ‎было ‎бы‏ ‎понимать, ‎что ‎мы ‎имеем ‎в‏ ‎виду,‏ ‎когда‏ ‎говорим ‎о‏ ‎свободе, ‎и‏ ‎что ‎мы‏ ‎имеем‏ ‎в ‎виду,‏ ‎когда ‎говорим ‎о ‎справедливости. ‎Потому‏ ‎что ‎более‏ ‎растяжимо‏ ‎трактуемые ‎понятия, ‎наверное,‏ ‎вообще ‎найти‏ ‎трудно.

Исторически ‎лозунг ‎свободы ‎—‏ ‎лозунг‏ ‎буржуазных ‎революций.‏ ‎Пассивная ‎свобода,‏ ‎«свобода ‎от…» ‎— ‎от ‎принуждения,‏ ‎от‏ ‎лжи, ‎от‏ ‎проклятого ‎начальства‏ ‎— ‎это ‎свобода ‎подчинённых.«Свобода ‎для…»‏ ‎—‏ ‎это‏ ‎свобода ‎господина,‏ ‎право ‎на‏ ‎власть. ‎Собственно,‏ ‎именно‏ ‎так ‎и‏ ‎выглядели ‎буржуазные ‎революции, ‎когда ‎имущее‏ ‎сословие ‎привлекало‏ ‎к‏ ‎своим ‎задачам ‎—‏ ‎задачам ‎овладения‏ ‎властью ‎— ‎неимущее ‎сословие.‏ ‎Проще‏ ‎говоря, ‎«верхам»‏ ‎и ‎«низам»‏ ‎предлагались ‎(и ‎предлагаются ‎по ‎сей‏ ‎день)‏ ‎совершенно ‎разные‏ ‎«свободы». ‎Вспомните:‏ ‎«Свобода, ‎равенство, ‎братство». ‎Особенно ‎здесь‏ ‎прелестно‏ ‎—‏ ‎«братство», ‎и‏ ‎как ‎ярко‏ ‎оно ‎проявилось‏ ‎за‏ ‎300 ‎лет‏ ‎истории ‎буржуазной ‎(то ‎есть ‎либеральной)‏ ‎демократии.

И ‎заметьте:‏ ‎даже‏ ‎в ‎этой ‎демагогической‏ ‎триаде ‎отсутствует‏ ‎понятие ‎справедливости. ‎Но ‎без‏ ‎справедливости‏ ‎у ‎нас‏ ‎в ‎России‏ ‎ничего ‎построить ‎нельзя. ‎Если ‎не‏ ‎обеспечить‏ ‎понимаемый ‎и‏ ‎принимаемый ‎нашим‏ ‎народом ‎уровень ‎справедливости, ‎никакой ‎свободы‏ ‎не‏ ‎будет.‏ ‎Или ‎таковая‏ ‎свобода ‎станет‏ ‎— ‎как‏ ‎это‏ ‎опять ‎же‏ ‎не ‎раз ‎бывало ‎в ‎истории‏ ‎— ‎инструментом‏ ‎самоликвидации.

Понятие‏ ‎справедливости ‎очень ‎разнообразно‏ ‎трактуется ‎—‏ ‎и ‎не ‎только ‎с‏ ‎точки‏ ‎зрения ‎разных‏ ‎идеологий. ‎Оно‏ ‎связано ‎с ‎архетипами ‎народного ‎мышления,‏ ‎которые‏ ‎воспроизводятся ‎раз‏ ‎за ‎разом,‏ ‎даже ‎когда ‎эти ‎идеологии ‎сменяют‏ ‎друг‏ ‎друга,‏ ‎о ‎чём‏ ‎свидетельствует ‎вся‏ ‎наша ‎история.‏ ‎В‏ ‎современном ‎западном‏ ‎понимании, ‎собственно, ‎как ‎и ‎традиционном‏ ‎западном, ‎—‏ ‎справедливость‏ ‎есть ‎закон. ‎Что‏ ‎законно, ‎то‏ ‎и ‎справедливо. ‎Но ‎если‏ ‎вспомнить,‏ ‎например, ‎самый‏ ‎ранний ‎дошедший‏ ‎до ‎нас ‎памятник ‎русской ‎церковной‏ ‎литературы‏ ‎(конец ‎XI‏ ‎века) ‎«Слово‏ ‎о ‎законе ‎и ‎благодати» ‎митрополита‏ ‎Иллариона,‏ ‎главная‏ ‎идея ‎его‏ ‎в ‎том,‏ ‎что ‎благодать‏ ‎выше‏ ‎закона: ‎«Ведь‏ ‎закон ‎предтечей ‎был ‎и ‎служителем‏ ‎благодати ‎и‏ ‎истины,‏ ‎истина ‎же ‎и‏ ‎благодать ‎—‏ ‎служитель ‎будущего ‎века, ‎жизни‏ ‎нетленной».‏ ‎В ‎законе‏ ‎оправдание, ‎а‏ ‎в ‎благодати ‎спасение, ‎пишет ‎Илларион.‏ ‎То‏ ‎есть ‎надо‏ ‎понимать ‎так,‏ ‎что ‎здесь ‎«благодать» ‎— ‎это‏ ‎и‏ ‎есть‏ ‎высшая ‎справедливость,‏ ‎божественная. ‎И‏ ‎она ‎выше‏ ‎любого‏ ‎закона.

И ‎призывая‏ ‎к ‎«верховенству ‎закона», ‎мы ‎должны‏ ‎понимать, ‎что‏ ‎закон‏ ‎этот ‎должен ‎быть‏ ‎основан ‎на‏ ‎нашем ‎историческом ‎понимании ‎справедливости.‏ ‎Иначе‏ ‎этот ‎закон‏ ‎работать, ‎уважаться‏ ‎и ‎соблюдаться ‎не ‎будет, ‎и‏ ‎мы‏ ‎будем ‎по-прежнему‏ ‎повторять ‎банальности‏ ‎о ‎«правовом ‎нигилизме» ‎нашего ‎народа.‏ ‎Дело‏ ‎здесь‏ ‎не ‎в‏ ‎наследии ‎коммунистической‏ ‎эпохи, ‎а‏ ‎в‏ ‎более ‎глубинных‏ ‎архетипах, ‎с ‎которыми ‎невозможно ‎и‏ ‎опасно ‎не‏ ‎считаться.‏ ‎Русскому ‎человеку ‎кроме‏ ‎материальных ‎благ‏ ‎и ‎утех ‎нужна ‎благодать.‏ ‎А‏ ‎те, ‎кому‏ ‎она ‎не‏ ‎нужна, ‎— ‎они ‎по ‎определению‏ ‎не‏ ‎русские.

***

Экономическая ‎свобода‏ ‎и ‎экономическая‏ ‎справедливость

Что ‎касается ‎политики ‎и ‎даже‏ ‎в‏ ‎большей‏ ‎степени ‎экономики,‏ ‎это ‎противоречие‏ ‎между ‎справедливостью‏ ‎как‏ ‎равенством ‎перед‏ ‎законом ‎(либеральное ‎«равенство ‎возможностей») ‎и‏ ‎нашим ‎традиционным‏ ‎«по‏ ‎справедливости», ‎которое ‎иногда‏ ‎понимается ‎как‏ ‎«поровну» ‎(в ‎экстремальном ‎варианте,‏ ‎если‏ ‎вспомнить ‎замечательного‏ ‎Шарикова, ‎—‏ ‎«отнять ‎и ‎поделить»), ‎— ‎это‏ ‎сущностное‏ ‎противоречие ‎и,‏ ‎с ‎другой‏ ‎стороны, ‎сущностная ‎возможность ‎компромисса. ‎И‏ ‎что‏ ‎бы‏ ‎ни ‎пищали‏ ‎по ‎этому‏ ‎поводу ‎записные‏ ‎демократы,‏ ‎это ‎противоречие,‏ ‎как ‎и ‎возможность ‎его ‎разрешения,‏ ‎находится ‎в‏ ‎первую‏ ‎очередь ‎в ‎материальной‏ ‎плоскости ‎—‏ ‎в ‎экономике.

Экономическая ‎свобода ‎—‏ ‎это‏ ‎либеральная ‎ценность.‏ ‎Это ‎рынок.‏ ‎Без ‎экономической ‎свободы ‎рынка ‎не‏ ‎может‏ ‎быть, ‎он‏ ‎лишён ‎смысла.‏ ‎А ‎без ‎рынка ‎не ‎может‏ ‎быть‏ ‎эффективной‏ ‎экономики ‎—‏ ‎и ‎мы‏ ‎это ‎проходили.

Рынок‏ ‎—‏ ‎единственный ‎эффективный‏ ‎и ‎вообще ‎достойный ‎внимания ‎способ‏ ‎организации ‎хозяйствования‏ ‎в‏ ‎тех ‎сферах, ‎где‏ ‎возможна ‎жёсткая‏ ‎конкуренция. ‎Ещё ‎раз ‎повторим:‏ ‎государство‏ ‎не ‎должно‏ ‎хозяйствовать ‎там,‏ ‎где ‎способен ‎хозяйствовать ‎рынок. ‎При‏ ‎этом,‏ ‎во-первых, ‎теперь‏ ‎уже ‎слепому‏ ‎видно, ‎что ‎рынок ‎не ‎обеспечивает‏ ‎глобального‏ ‎саморегулирования:‏ ‎глобальное ‎саморегулирование‏ ‎— ‎это‏ ‎такой ‎же‏ ‎миф,‏ ‎как ‎глобальное‏ ‎планирование. ‎Во-вторых, ‎сам ‎по ‎себе‏ ‎рынок ‎не‏ ‎может‏ ‎эффективно ‎функционировать ‎в‏ ‎отсутствие ‎развитых‏ ‎внерыночных ‎институтов.

Но ‎даже ‎внутри‏ ‎рынка‏ ‎существует ‎понятие‏ ‎«рыночной ‎справедливости»,‏ ‎которое ‎тоже ‎связано ‎с ‎эффективностью:‏ ‎это‏ ‎равные ‎возможности‏ ‎для ‎игроков.‏ ‎Без ‎этого ‎понятия ‎рынок ‎тоже‏ ‎жить‏ ‎не‏ ‎может. ‎И‏ ‎обеспечение ‎этих‏ ‎равных ‎возможностей‏ ‎—‏ ‎рутинная ‎работа‏ ‎государства ‎(защита ‎конкуренции, ‎антимонопольное ‎законодательство,‏ ‎деловой ‎климат,‏ ‎гарантии‏ ‎отношений ‎собственности ‎и‏ ‎пр.).

Ничего ‎больше‏ ‎в ‎рынке ‎непосредственно ‎с‏ ‎точки‏ ‎зрения ‎«справедливости»‏ ‎придумать ‎нельзя.

***

Социальная‏ ‎справедливость

Важно ‎понимать, ‎что ‎понятие ‎«социальная‏ ‎справедливость»‏ ‎лежит ‎вне‏ ‎рыночных ‎отношений.‏ ‎Это ‎отражается ‎в ‎классической ‎альтернативе:‏ ‎либеральная‏ ‎экономическая‏ ‎свобода, ‎когда‏ ‎неуспешные ‎не‏ ‎должны ‎паразитировать‏ ‎за‏ ‎счёт ‎успешных,‏ ‎и ‎идея ‎перераспределения, ‎когда ‎«богатые‏ ‎должны ‎делиться».‏ ‎В‏ ‎нашем ‎архетипе ‎—‏ ‎безусловно, ‎должны.‏ ‎Вопрос ‎— ‎как ‎и‏ ‎чем.

Безусловная‏ ‎ценность ‎для‏ ‎русского ‎общества‏ ‎и ‎государства ‎— ‎неприятие ‎социального‏ ‎дарвинизма,‏ ‎когда ‎«выживает‏ ‎сильнейший». ‎В‏ ‎первую ‎очередь ‎речь ‎идёт ‎о‏ ‎равном‏ ‎доступе‏ ‎к ‎образованию‏ ‎и ‎здравоохранению,‏ ‎причём ‎не‏ ‎только‏ ‎в ‎контексте‏ ‎«равных ‎возможностей», ‎а ‎с ‎точки‏ ‎зрения ‎наших‏ ‎цивилизационных‏ ‎требований ‎и ‎целей‏ ‎государства ‎в‏ ‎отношении ‎своих ‎граждан.

То ‎есть,‏ ‎говоря‏ ‎об ‎участии‏ ‎государства ‎в‏ ‎перераспределении, ‎мы ‎имеем ‎в ‎виду‏ ‎не‏ ‎только ‎социальные,‏ ‎пенсионные ‎гарантии,‏ ‎обеспечение ‎малозащищённых ‎слоёв ‎и ‎т.д.,‏ ‎—‏ ‎идёт‏ ‎речь ‎также‏ ‎и ‎о‏ ‎решении ‎проблемы‏ ‎бедности,‏ ‎которую ‎мы‏ ‎«заработали» ‎20 ‎лет ‎назад ‎[теперь‏ ‎уже ‎30].‏ ‎Показатель‏ ‎болезни ‎— ‎так‏ ‎называемый ‎децильный‏ ‎коэффициент, ‎разрыв ‎в ‎доходах‏ ‎между‏ ‎богатыми ‎и‏ ‎бедными, ‎достигший‏ ‎у ‎нас ‎африканских ‎значений.

Сверхвысокая ‎концентрация‏ ‎капитала‏ ‎и, ‎соответственно,‏ ‎доходов ‎—‏ ‎это ‎историческая ‎российская ‎проблема, ‎известная‏ ‎ещё‏ ‎по‏ ‎работам ‎Ленина,‏ ‎которого ‎эта‏ ‎проблема ‎по‏ ‎известным‏ ‎причинам ‎очень‏ ‎радовала, ‎поскольку ‎и ‎была ‎одной‏ ‎из ‎особенностей,‏ ‎приведших‏ ‎к ‎русской ‎революции.‏ ‎На ‎сегодня‏ ‎можно ‎назвать ‎два ‎основных‏ ‎фактора,‏ ‎которые ‎эту‏ ‎проблему ‎воспроизводят‏ ‎и, ‎таким ‎образом, ‎усугубляют ‎социальное‏ ‎неравенство.‏ ‎Во-первых, ‎размывание‏ ‎«среднего ‎класса».‏ ‎Во-вторых, ‎торможение ‎развития ‎рынка ‎труда,‏ ‎обесценивание‏ ‎рабочей‏ ‎силы. ‎И‏ ‎то ‎и‏ ‎другое ‎—‏ ‎естественный‏ ‎результат ‎«дикого‏ ‎капитализма», ‎который ‎у ‎нас ‎формировался‏ ‎в ‎90-е‏ ‎и‏ ‎который, ‎что ‎совершенно‏ ‎очевидно, ‎не‏ ‎преодолён.

Что ‎здесь ‎можно ‎сделать,‏ ‎если‏ ‎оставить ‎за‏ ‎скобками ‎возврат‏ ‎к ‎«реальному» ‎социализму ‎(в ‎этом‏ ‎случае‏ ‎о ‎гармонизации‏ ‎свободы ‎и‏ ‎справедливости ‎придётся ‎забыть)?

Первое, ‎что ‎приходит‏ ‎в‏ ‎голову,‏ ‎— ‎это‏ ‎перераспределение. ‎Обычно‏ ‎начинают ‎с‏ ‎идеи‏ ‎восстановить ‎прогрессивный‏ ‎налог: ‎идея ‎вовсе ‎не ‎абсурдная,‏ ‎но ‎в‏ ‎наших‏ ‎нынешних ‎условиях ‎—‏ ‎необоснованная. ‎Неминуемо‏ ‎упадёт ‎собираемость ‎налогов. ‎А‏ ‎если‏ ‎нет ‎результата‏ ‎— ‎нет‏ ‎смысла ‎нарушать ‎устойчивость ‎налоговой ‎системы.‏ ‎Учитывая‏ ‎наши ‎реалии,‏ ‎это ‎приведёт‏ ‎только ‎к ‎уводу ‎доходов ‎от‏ ‎налога‏ ‎разными‏ ‎способами.

А ‎вот‏ ‎введение ‎«налога‏ ‎на ‎роскошь»‏ ‎гораздо‏ ‎более ‎обоснованно.‏ ‎Причём ‎по ‎причинам ‎социально-психологическим, ‎а‏ ‎отнюдь ‎не‏ ‎фискальным‏ ‎— ‎фискальное ‎значение‏ ‎его ‎как‏ ‎раз ‎невелико. ‎Здесь ‎речь‏ ‎идёт‏ ‎в ‎первую‏ ‎очередь ‎о‏ ‎демонстративном ‎сверхпотреблении, ‎которое ‎у ‎нуворишей‏ ‎не‏ ‎купируется ‎традицией‏ ‎и ‎культурой.‏ ‎Это ‎не ‎дополнительное ‎обложение ‎состоятельных‏ ‎граждан,‏ ‎а‏ ‎обременение ‎потребления‏ ‎сверхбогатых ‎—‏ ‎то ‎есть,‏ ‎по‏ ‎сути, ‎«налог‏ ‎справедливости». ‎Этот ‎налог ‎надо ‎ввести‏ ‎не ‎столько‏ ‎из‏ ‎экономических ‎соображений, ‎сколько‏ ‎потому, ‎что‏ ‎его ‎просто ‎неприлично ‎не‏ ‎ввести.

При‏ ‎этом ‎такая‏ ‎мера ‎не‏ ‎решит ‎проблему ‎разрыва ‎в ‎доходах‏ ‎и‏ ‎децильный ‎коэффициент‏ ‎может ‎продолжать‏ ‎расти. ‎Никакой ‎налог ‎не ‎решит‏ ‎проблему‏ ‎разрыва‏ ‎в ‎доходах.‏ ‎Никому ‎её‏ ‎таким ‎образом‏ ‎решать‏ ‎не ‎удавалось.‏ ‎Более ‎того, ‎всегда ‎такая ‎попытка‏ ‎приводит ‎к‏ ‎столкновению‏ ‎с ‎экономической ‎эффективностью.

Вернёмся‏ ‎к ‎нашим‏ ‎факторам: ‎высокая ‎степень ‎концентрации‏ ‎капитала,‏ ‎усугубляемая ‎коррупционным‏ ‎и ‎бюрократическим‏ ‎обременением ‎бизнеса, ‎и ‎порча ‎рынка‏ ‎труда.‏ ‎Этот ‎рынок‏ ‎у ‎нас‏ ‎уродливый: ‎это ‎рынок ‎работодателей. ‎Собственно‏ ‎продавцы‏ ‎рабочей‏ ‎силы ‎не‏ ‎выступают ‎на‏ ‎этом ‎рынке‏ ‎в‏ ‎равноправной ‎роли.

Есть‏ ‎у ‎нас ‎отдельные ‎правые ‎политики,‏ ‎которые ‎считают,‏ ‎что‏ ‎для ‎экономики ‎очень‏ ‎выгодна ‎либерализация‏ ‎трудового ‎законодательства ‎— ‎по‏ ‎сути,‏ ‎обесценивание ‎рабочей‏ ‎силы. ‎Эффективен‏ ‎рынок ‎труда, ‎на ‎котором ‎покупатель‏ ‎и‏ ‎продавец ‎находятся‏ ‎в ‎равных‏ ‎конкурентных ‎условиях. ‎Мы ‎не ‎китайцы‏ ‎—‏ ‎в‏ ‎том ‎смысле,‏ ‎что ‎не‏ ‎сможем ‎и‏ ‎не‏ ‎будем ‎делать‏ ‎дешёвую ‎рабочую ‎силу ‎своим ‎конкурентным‏ ‎преимуществом. ‎Сильные,‏ ‎работающие‏ ‎профсоюзы ‎— ‎это‏ ‎необходимый ‎элемент‏ ‎нормального ‎рынка ‎труда.

***

Справедливость ‎неравенства‏ ‎и‏ ‎проблема ‎собственности

Идея‏ ‎полного ‎равенства,‏ ‎то ‎есть ‎уравниловка, ‎не ‎только‏ ‎неэффективна,‏ ‎что ‎доказано‏ ‎практикой, ‎—‏ ‎она ‎также ‎и ‎несправедлива. ‎Для‏ ‎того‏ ‎чтобы‏ ‎признать ‎справедливость‏ ‎перераспределения ‎и‏ ‎прежде ‎чем‏ ‎это‏ ‎признать, ‎нужно‏ ‎признать ‎несправедливость ‎уравниловки.

Коммунисты ‎теоретически ‎этот‏ ‎вопрос ‎решали,‏ ‎но‏ ‎решали ‎они ‎его‏ ‎в ‎форме‏ ‎утопической, ‎то ‎есть ‎в‏ ‎равенстве‏ ‎в ‎условиях‏ ‎полного ‎будущего‏ ‎коммунистического ‎изобилия. ‎Не ‎будучи ‎ни‏ ‎утопистами,‏ ‎ни ‎футурологами,‏ ‎отложим ‎это‏ ‎светлое ‎будущее ‎в ‎область ‎гуманитарных‏ ‎мечтаний.

Но‏ ‎для‏ ‎того ‎чтобы‏ ‎отстаивать ‎справедливость‏ ‎неравенства, ‎мы‏ ‎должны‏ ‎основания ‎этого‏ ‎неравенства, ‎его ‎экономическую ‎природу ‎считать‏ ‎абсолютно ‎честной‏ ‎и‏ ‎законной. ‎Неравенство ‎не‏ ‎может ‎быть‏ ‎основано ‎на ‎воровстве ‎и‏ ‎коррупции.‏ ‎Невозможно ‎убедить‏ ‎наш ‎народ‏ ‎в ‎справедливости ‎и ‎легитимности ‎неравенства,‏ ‎основанного‏ ‎на ‎нечестной‏ ‎игре.

Как ‎бы‏ ‎ни ‎решались ‎вопросы ‎соотношения ‎экономической‏ ‎свободы‏ ‎и‏ ‎справедливости ‎в‏ ‎рамках ‎стандартной‏ ‎рыночной ‎экономики,‏ ‎у‏ ‎нас ‎есть‏ ‎нерешённая ‎базовая ‎проблема ‎— ‎это‏ ‎нелегитимность ‎сложившихся‏ ‎отношений‏ ‎собственности. ‎Речь ‎идёт‏ ‎не ‎о‏ ‎собственности ‎вообще, ‎а ‎о‏ ‎её‏ ‎крупнейших, ‎наиболее‏ ‎ликвидных ‎кусках.‏ ‎Всё, ‎что ‎создано ‎своими ‎руками‏ ‎даже‏ ‎самыми ‎спорными‏ ‎способами, ‎—‏ ‎это ‎за ‎рамками ‎проблемы: ‎мелкий‏ ‎и‏ ‎средний‏ ‎бизнес, ‎считанные,‏ ‎к ‎сожалению,‏ ‎построенные ‎с‏ ‎нуля‏ ‎предприятия.

Речь ‎идёт‏ ‎о ‎«большой ‎приватизации» ‎— ‎то‏ ‎есть ‎о‏ ‎раздаче‏ ‎лучших ‎кусков ‎государственной‏ ‎собственности ‎вне‏ ‎общих ‎стандартных ‎даже ‎для‏ ‎того‏ ‎времени ‎процедур.‏ ‎Излишне ‎напоминать,‏ ‎что ‎«большая ‎приватизация» ‎была ‎очевидно‏ ‎несправедливой.‏ ‎Трудно ‎спорить,‏ ‎что ‎колоссальные‏ ‎активы ‎достались ‎узкой ‎группе ‎лиц‏ ‎фактически‏ ‎бесплатно.

Напомним,‏ ‎что ‎некоторые‏ ‎из ‎них‏ ‎считали, ‎что‏ ‎аналогичным‏ ‎образом ‎им‏ ‎должна ‎достаться ‎и ‎власть, ‎—‏ ‎это, ‎собственно,‏ ‎и‏ ‎есть ‎олигархия. ‎На‏ ‎самом ‎деле‏ ‎она, ‎власть, ‎у ‎них‏ ‎и‏ ‎была. ‎В‏ ‎конкретных ‎условиях‏ ‎конца ‎90-х ‎— ‎начала ‎нулевых‏ ‎без‏ ‎существенного ‎ущерба‏ ‎для ‎экономики‏ ‎аннулировать ‎результаты ‎«большой ‎приватизации» ‎и‏ ‎экспроприировать‏ ‎собственность‏ ‎было ‎невозможно‏ ‎— ‎этого‏ ‎ни ‎страна,‏ ‎ни‏ ‎экономика ‎не‏ ‎выдержали ‎бы. ‎Задача ‎была ‎«поставить‏ ‎в ‎стойло».‏ ‎Во-первых,‏ ‎отделить ‎от ‎власти‏ ‎— ‎«равноудалить».‏ ‎Во-вторых, ‎заставить ‎платить ‎налоги.

Однако‏ ‎это‏ ‎никак ‎не‏ ‎решило ‎проблему‏ ‎с ‎точки ‎зрения ‎справедливости ‎—‏ ‎то‏ ‎есть ‎построения‏ ‎базовых, ‎незыблемых‏ ‎основ ‎экономической ‎жизни, ‎легитимных ‎с‏ ‎точки‏ ‎зрения‏ ‎народного ‎понимания.‏ ‎Никто ‎не‏ ‎может ‎требовать‏ ‎уважения‏ ‎к ‎собственности,‏ ‎если ‎сам ‎признаёт, ‎что ‎в‏ ‎основании ‎этих‏ ‎отношений‏ ‎лежит ‎вопиющая ‎несправедливость.‏ ‎То ‎есть‏ ‎проблема ‎легитимности ‎собственности ‎в‏ ‎самой‏ ‎её ‎основной,‏ ‎самой ‎«дорогой»‏ ‎части ‎— ‎не ‎решена.

Если ‎государство‏ ‎попытается‏ ‎своей ‎волей‏ ‎легитимировать ‎несправедливо‏ ‎приобретённую ‎собственность, ‎этим ‎оно ‎делегитимирует‏ ‎себя.‏ ‎Причём,‏ ‎что ‎очень‏ ‎важно, ‎эта‏ ‎проблема ‎стоит‏ ‎не‏ ‎только ‎перед‏ ‎обществом ‎и ‎государством ‎— ‎она‏ ‎стоит ‎перед‏ ‎самими‏ ‎собственниками. ‎И ‎они‏ ‎точно ‎знают,‏ ‎насколько ‎зыбки ‎основания ‎обладания‏ ‎их‏ ‎нынешними ‎активами.‏ ‎И ‎это‏ ‎понимание ‎проявляется ‎в ‎их ‎«офшорном»‏ ‎поведении‏ ‎— ‎не‏ ‎только ‎экономическом,‏ ‎но ‎и ‎политическом. ‎(Кстати, ‎о‏ ‎существовании‏ ‎этой‏ ‎проблемы ‎говорил‏ ‎Путин ‎весной‏ ‎2012 ‎года‏ ‎во‏ ‎время ‎предвыборной‏ ‎кампании, ‎когда ‎встречался ‎с ‎предпринимателями‏ ‎в ‎РСПП.)‏ ‎Было‏ ‎бы ‎крайне ‎заманчиво‏ ‎предложить ‎им‏ ‎некий ‎конкордат ‎— ‎добровольное‏ ‎соглашение.‏ ‎Причём ‎в‏ ‎первую ‎очередь‏ ‎не ‎с ‎государством ‎только, ‎а‏ ‎с‏ ‎обществом. ‎Оценить‏ ‎по ‎текущей‏ ‎«справедливой ‎оценке» ‎доставшееся ‎бесплатно ‎или‏ ‎за‏ ‎бесценок,‏ ‎предложить ‎выкупить,‏ ‎вернуть ‎разницу‏ ‎стране. ‎Естественно,‏ ‎оформив‏ ‎это ‎в‏ ‎некие ‎долговые ‎обязательства, ‎растянутые ‎на‏ ‎10– ‎15‏ ‎лет.‏ ‎Понятно, ‎что ‎речь‏ ‎идёт ‎в‏ ‎первую ‎очередь ‎о ‎сырьевых‏ ‎активах,‏ ‎где ‎все‏ ‎первичные ‎затраты,‏ ‎если ‎таковые ‎были, ‎многократно ‎окупились‏ ‎за‏ ‎счёт ‎выручки.

За‏ ‎15 ‎лет‏ ‎собственность ‎на ‎эти ‎бесплатно ‎доставшиеся‏ ‎активы‏ ‎многократно‏ ‎полностью ‎или‏ ‎частично ‎менялась,‏ ‎обращалась ‎на‏ ‎рынке.‏ ‎Здесь ‎достаточно‏ ‎сложно ‎выстроить ‎механизм, ‎при ‎котором‏ ‎этот ‎выкуп‏ ‎был‏ ‎бы ‎адекватен ‎по‏ ‎отношению ‎ко‏ ‎всем ‎приобретателям. ‎Но ‎поскольку‏ ‎это‏ ‎очень ‎узкая‏ ‎группа ‎лиц‏ ‎и ‎активов, ‎механизм ‎при ‎наличии‏ ‎воли‏ ‎и ‎желания‏ ‎выстроить ‎и‏ ‎обосновать ‎можно ‎— ‎это ‎принципиально‏ ‎выполнимая‏ ‎задача.

Оговоримся:‏ ‎речь ‎идёт‏ ‎о ‎собственности,‏ ‎которая ‎не‏ ‎была‏ ‎украдена, ‎а‏ ‎была ‎приобретена, ‎пользуясь ‎крайне ‎несовершенными‏ ‎и ‎несправедливыми‏ ‎тогдашними‏ ‎законами ‎и ‎параличом‏ ‎государства. ‎То‏ ‎есть ‎это ‎не ‎преступники,‏ ‎а‏ ‎просто ‎люди,‏ ‎ловко ‎воспользовавшиеся‏ ‎обстоятельствами. ‎Естественно, ‎речь ‎не ‎идёт‏ ‎о‏ ‎преступно ‎приобретённой‏ ‎собственности ‎различных‏ ‎оргпреступных ‎группировок.

Речь, ‎по ‎сути, ‎идёт‏ ‎о‏ ‎проекте‏ ‎нового ‎общественного‏ ‎договора, ‎который,‏ ‎если ‎он‏ ‎будет‏ ‎соответствующим ‎легитимным‏ ‎образом ‎одобрен ‎народом, ‎легитимирует ‎всю‏ ‎действующую ‎систему‏ ‎собственности.‏ ‎То ‎есть ‎это‏ ‎значит, ‎что‏ ‎наши ‎граждане ‎считают ‎эту‏ ‎модель‏ ‎приемлемой ‎и‏ ‎справедливой.

Только ‎на‏ ‎этой ‎основе ‎мы ‎можем ‎выстроить‏ ‎систему,‏ ‎при ‎которой‏ ‎собственность ‎действительно‏ ‎священна ‎и ‎неприкосновенна, ‎поскольку ‎не‏ ‎может‏ ‎быть‏ ‎священна ‎и‏ ‎неприкосновенна ‎ворованная‏ ‎или ‎нечестно‏ ‎приобретённая‏ ‎собственность. ‎Когда‏ ‎действуют ‎такие ‎отношения, ‎собственность ‎оказывается‏ ‎прикосновенна ‎и‏ ‎отчуждаема‏ ‎самыми ‎разными ‎способами‏ ‎— ‎снизу,‏ ‎сверху, ‎сбоку ‎и ‎т.д.

* * *

Легитимное‏ ‎устройство‏ ‎государства, ‎легитимная‏ ‎власть ‎опирается‏ ‎на ‎право. ‎Но ‎не ‎на‏ ‎формальное‏ ‎право, ‎а‏ ‎на ‎признанное‏ ‎народом ‎право ‎им ‎управлять.

Говорят, ‎что‏ ‎демократия‏ ‎—‏ ‎это ‎процедура.‏ ‎Это ‎даже‏ ‎не ‎ложь‏ ‎—‏ ‎это ‎просто‏ ‎не ‎демократия. ‎Потому ‎что ‎не‏ ‎бывает ‎демократии,‏ ‎не‏ ‎опирающейся ‎на ‎справедливость.‏ ‎Собственно, ‎от‏ ‎этого ‎все ‎попытки ‎демократии‏ ‎в‏ ‎России ‎гибнут.

Мы‏ ‎должны ‎построить‏ ‎справедливое ‎общество, ‎в ‎том ‎числе‏ ‎для‏ ‎тех, ‎кто‏ ‎жить ‎не‏ ‎может ‎без ‎«демократий» ‎и ‎«свобод».‏ ‎Потому‏ ‎что‏ ‎в ‎несправедливом‏ ‎обществе ‎их‏ ‎истребят.

***

Прикладной ‎разбор‏ ‎понятий,‏ ‎на ‎которые‏ ‎опирался ‎Путин ‎в ‎давосской ‎речи,‏ ‎– ‎для‏ ‎постоянных‏ ‎подписчиков ‎«Однако»:

Строить ‎–‏ ‎не ‎делить:‏ ‎о ‎давосской ‎«левизне» ‎в‏ ‎путинской‏ ‎повестке

Словарное ‎значение:‏ ‎о ‎реальной‏ ‎и ‎виртуальной ‎экономике

Детская ‎болезнь ‎левизны‏ ‎в‏ ‎капитализме: ‎о‏ ‎происхождении ‎и‏ ‎удовлетворении ‎растущих ‎социальных ‎капризов

Смотреть: 49+ мин
logo Однако

«Сто лет украденных побед», или К необходимости собственной картинки прошлого и будущего [Андрей СОРОКИН]

К ‎100-летию‏ ‎Первой ‎мировой, ‎13 августа ‎2014 ‎г., на‏ ‎«Однако» ‎были‏ ‎опубликованы‏ ‎заметки ‎о ‎необходимости‏ ‎суверенного ‎понимания‏ ‎этой ‎полузабытой ‎войны ‎и‏ ‎о‏ ‎том, ‎каким,‏ ‎по ‎уму,‏ ‎могло ‎бы ‎быть ‎такое ‎понимание,‏ ‎соразмерное‏ ‎национальной ‎историко-культурной‏ ‎идентичности.

______

Вернёмся ‎к‏ ‎выступлению ‎тов. ‎Путина ‎на ‎Поклонной‏ ‎горе‏ ‎по‏ ‎случаю ‎открытия‏ ‎памятника ‎русским‏ ‎героям ‎Первой‏ ‎мировой.‏ ‎Был ‎там‏ ‎вот ‎какой ‎пассаж: ‎«…Однако ‎эта‏ ‎победа ‎была‏ ‎украдена‏ ‎у ‎страны. ‎Украдена‏ ‎теми, ‎кто‏ ‎призывал ‎к ‎поражению ‎своего‏ ‎Отечества,‏ ‎своей ‎армии,‏ ‎сеял ‎распри‏ ‎внутри ‎России, ‎рвался ‎к ‎власти,‏ ‎предавая‏ ‎национальные ‎интересы».

Поскольку‏ ‎тов. ‎Путин‏ ‎у ‎нас ‎не ‎учёным-историком ‎работает,‏ ‎а‏ ‎действующим‏ ‎главой ‎государства,‏ ‎то, ‎конечно,‏ ‎естественно ‎в‏ ‎этом‏ ‎пассаже ‎обнаружить‏ ‎злободневное ‎адресное ‎поучение ‎современным ‎энтузиастам‏ ‎«общечеловеческих ‎ценностей»‏ ‎и‏ ‎иным ‎экзотическим ‎меньшинствам,‏ ‎некогда ‎известным‏ ‎как ‎«болотные» ‎или ‎«майданные».‏ ‎

Но‏ ‎не ‎менее‏ ‎справедливо ‎и‏ ‎уместно, ‎однако, ‎посмотреть ‎на ‎поставленный‏ ‎президентом‏ ‎вопрос ‎в‏ ‎другой ‎плоскости‏ ‎— ‎куда ‎более ‎актуальной, ‎чем‏ ‎происки‏ ‎экзотических‏ ‎меньшинств ‎и,‏ ‎тем ‎более,‏ ‎месть ‎советскому‏ ‎прошлому‏ ‎(мы ‎же‏ ‎знаем, ‎кого ‎нынче ‎модно ‎обвинять‏ ‎в ‎тогдашней‏ ‎«краже‏ ‎победы»). ‎А ‎именно:‏ ‎в ‎плоскости‏ ‎прикладно-мировоззренческой, ‎или ‎идеологической, ‎если‏ ‎угодно.

***

…Российское‏ ‎государство ‎впервые‏ ‎официально ‎вспомнило‏ ‎о ‎Первой ‎мировой ‎войне ‎аккурат‏ ‎к‏ ‎столетию ‎со‏ ‎дня ‎её‏ ‎начала. ‎То, ‎что ‎впервые, ‎—‏ ‎не‏ ‎вина‏ ‎нынешней ‎власти;‏ ‎а ‎то,‏ ‎что ‎вспомнило,‏ ‎—‏ ‎её ‎несомненная‏ ‎заслуга.

Между ‎тем ‎в ‎русской ‎исторической‏ ‎памяти ‎ХХ‏ ‎века‏ ‎есть ‎только ‎одна‏ ‎Великая ‎война‏ ‎— ‎Великая ‎Отечественная. ‎И‏ ‎потому,‏ ‎что ‎в‏ ‎каждой ‎нашей‏ ‎семье ‎есть ‎её ‎солдат. ‎И‏ ‎потому,‏ ‎что ‎та‏ ‎Победа ‎сделала‏ ‎нас ‎теми, ‎кто ‎мы ‎есть‏ ‎сегодня.‏ ‎От‏ ‎этой ‎войны‏ ‎и ‎этой‏ ‎Победы ‎отсчитывается‏ ‎любое‏ ‎событие ‎крайнего‏ ‎столетия ‎нашей ‎истории ‎— ‎либо‏ ‎как ‎предшествовавшее,‏ ‎либо‏ ‎как ‎воспоследовавшее.

А ‎уж‏ ‎Первой ‎мировой‏ ‎с ‎памятью ‎народной ‎совсем‏ ‎не‏ ‎повезло: ‎даже‏ ‎людям ‎с‏ ‎советским ‎образованием ‎(а ‎другое ‎–‏ ‎где‏ ‎взять?) ‎она‏ ‎известна ‎разве‏ ‎что ‎как ‎мутный ‎фон ‎17-го‏ ‎года.

Такое‏ ‎забвение‏ ‎— ‎несомненно,‏ ‎несправедливо. ‎И‏ ‎инициатива ‎воскресить‏ ‎в‏ ‎русской ‎истории‏ ‎Первую ‎мировую, ‎вернуться ‎к ‎её‏ ‎урокам ‎—‏ ‎безусловно,‏ ‎шаг ‎к ‎исправлению‏ ‎этой ‎несправедливости.

Однако‏ ‎шаг ‎— ‎с ‎учётом‏ ‎вышеизложенных‏ ‎обстоятельств ‎—‏ ‎не ‎такой‏ ‎простой; ‎если ‎отбояриваться ‎«отчётом ‎о‏ ‎проведённых‏ ‎мероприятиях», ‎то‏ ‎обратный ‎результат‏ ‎гарантирован.

По ‎сути, ‎перед ‎нами ‎стоит‏ ‎нетривиальная‏ ‎задача:‏ ‎написать ‎свою,‏ ‎русскую ‎историю‏ ‎Первой ‎мировой.‏ ‎Причём‏ ‎не ‎просто‏ ‎академическую ‎историю, ‎в ‎которой ‎будут‏ ‎систематизированы ‎все‏ ‎факты,‏ ‎цитаты ‎и ‎свидетельства‏ ‎(она ‎и‏ ‎так ‎есть). ‎Нам ‎нужно‏ ‎создать‏ ‎общественно ‎понятный‏ ‎образ ‎Первой‏ ‎мировой. ‎Сформулировать, ‎отрефлексировать ‎и ‎актуализировать‏ ‎её‏ ‎уроки. ‎И‏ ‎главное ‎—‏ ‎понять ‎зачем. ‎А ‎именно: ‎встроить‏ ‎этот‏ ‎образ‏ ‎в ‎нашу‏ ‎единую ‎и‏ ‎непрерывную ‎историю‏ ‎—‏ ‎ту ‎историю,‏ ‎в ‎которой ‎русские ‎герои ‎сражаются‏ ‎за ‎одно‏ ‎и‏ ‎то ‎же Отечество.

А ‎историю,‏ ‎как ‎известно,‏ ‎пишут ‎победители.

И ‎у ‎нас‏ ‎нет‏ ‎оснований ‎жаловаться‏ ‎неким ‎инстанциям‏ ‎на ‎«украденные ‎победы». ‎Тем ‎более‏ ‎что‏ ‎и ‎апеллировать‏ ‎к ‎«инстанциям»,‏ ‎и ‎обиженно ‎упрекать ‎предков ‎—‏ ‎недостойно‏ ‎победителей.‏ ‎Ведь ‎«инстанции»‏ ‎всё ‎равно‏ ‎будут ‎фальсифици…‏ ‎то‏ ‎есть ‎трактовать,‏ ‎как ‎им ‎удобно, ‎а ‎предков‏ ‎нам ‎других‏ ‎не‏ ‎надо.

Так ‎что ‎остаётся‏ ‎нам ‎—‏ ‎понимая, ‎что ‎история ‎есть‏ ‎максимально‏ ‎актуальная ‎и‏ ‎прикладная ‎наука,‏ ‎— ‎строить ‎свою ‎картинку ‎собственного‏ ‎и‏ ‎не ‎только‏ ‎собственного ‎прошлого.‏ ‎Ведь ‎прошлое ‎— ‎это ‎обязательная‏ ‎константа‏ ‎культурного‏ ‎кода, ‎с‏ ‎которым ‎мы‏ ‎создаём ‎своё‏ ‎будущее.

***

Есть‏ ‎у ‎нас‏ ‎в ‎данном ‎конкретном ‎случае ‎и‏ ‎одна ‎поблажка:‏ ‎мы‏ ‎пишем ‎историю ‎войны‏ ‎столетней ‎давности‏ ‎сейчас ‎— ‎уже ‎зная‏ ‎и‏ ‎её ‎каноническую‏ ‎западную ‎версию,‏ ‎и ‎все ‎подробности ‎триумфального ‎русского‏ ‎ХХ‏ ‎века.

Что ‎мы‏ ‎имеем ‎в‏ ‎этой ‎истории?

В ‎1914 ‎году ‎суверенная‏ ‎Россия‏ ‎вступила‏ ‎в ‎мировую‏ ‎войну. ‎На‏ ‎то ‎были‏ ‎свои‏ ‎резоны ‎—‏ ‎и ‎нравственные, ‎и ‎рациональные ‎политические.‏ ‎С ‎резонами‏ ‎потом‏ ‎нехорошо ‎вышло, ‎да‏ ‎и ‎с‏ ‎войной ‎не ‎очень, ‎но‏ ‎то‏ ‎такое…

К ‎1917‏ ‎году ‎неудачное‏ ‎и ‎разорительное ‎участие ‎в ‎войне‏ ‎усугубило‏ ‎системный ‎кризис‏ ‎в ‎Российской‏ ‎империи, ‎что ‎привело ‎к ‎февральской‏ ‎катастрофе‏ ‎—‏ ‎свержению ‎законной‏ ‎власти ‎тогдашними‏ ‎майданными ‎ценителями‏ ‎европейских‏ ‎идеалов. ‎К‏ ‎осени ‎того ‎же ‎года ‎энтузиасты-демократы‏ ‎(кто ‎бы‏ ‎мог‏ ‎подумать?) ‎столкнули ‎страну‏ ‎за ‎край‏ ‎пропасти, ‎где ‎её ‎и‏ ‎застали‏ ‎случайно ‎подвернувшиеся‏ ‎большевики.

В ‎1918‏ ‎году ‎новое ‎правительство ‎той ‎же‏ ‎самой‏ ‎России ‎приняло‏ ‎другое ‎суверенное‏ ‎решение ‎— ‎сепаратно ‎выйти ‎из‏ ‎войны.‏ ‎По‏ ‎той ‎простой‏ ‎причине, ‎что‏ ‎дальнейшее ‎исполнение‏ ‎союзнического‏ ‎долга ‎никаких‏ ‎жизненно ‎важных ‎задач ‎России ‎на‏ ‎тот ‎момент‏ ‎уже‏ ‎не ‎решало, ‎зато‏ ‎успело ‎к‏ ‎тому ‎времени ‎довести ‎страну‏ ‎до‏ ‎цугундера, ‎и‏ ‎дальнейший ‎«победный‏ ‎конец» ‎с ‎максимальной ‎вероятностью ‎грозил‏ ‎стать‏ ‎её ‎собственным‏ ‎историческим ‎концом.‏ ‎В ‎общем, ‎босфор ‎с ‎ними,‏ ‎с‏ ‎этими‏ ‎дарданеллами ‎—‏ ‎страну ‎спасать‏ ‎надо. ‎Ну,‏ ‎и‏ ‎мировая ‎революция,‏ ‎куда ‎ж ‎без ‎неё ‎—‏ ‎это ‎тогда‏ ‎тоже‏ ‎модно ‎было ‎и‏ ‎актуально.

Какими ‎бы,‏ ‎однако, ‎суверенными ‎мотивами ‎ни‏ ‎руководствовалось‏ ‎новое ‎правительство‏ ‎той ‎же‏ ‎самой России, ‎подписывая ‎сепаратный ‎«похабный» ‎Брестский‏ ‎мир,‏ ‎после ‎этого‏ ‎было ‎бы‏ ‎странно ‎рассчитывать ‎на ‎приглашение ‎в‏ ‎Версаль,‏ ‎к‏ ‎пиру ‎победителей.‏ ‎Его ‎и‏ ‎не ‎последовало‏ ‎(вместо‏ ‎этого, ‎к‏ ‎слову, ‎союзнички ‎не ‎без ‎участия‏ ‎побеждённых, ‎как‏ ‎ошпаренные,‏ ‎ломанулись ‎делить ‎нашу‏ ‎землю ‎—‏ ‎но, ‎как ‎обычно, ‎получили‏ ‎по‏ ‎загребущим ‎ручонкам‏ ‎и ‎не‏ ‎преуспели). ‎Так ‎что ‎нечего ‎жаловаться‏ ‎и‏ ‎голосить ‎о‏ ‎покраже: ‎все‏ ‎свои ‎решения ‎Российское ‎государство ‎принимало‏ ‎самостоятельно,‏ ‎сообразуясь‏ ‎с ‎конкретными‏ ‎обстоятельствами ‎и‏ ‎собственными ‎национальными‏ ‎интересами.

Но‏ ‎не ‎одна‏ ‎только ‎Россия ‎не ‎достигла ‎к‏ ‎1918 ‎году‏ ‎декларированных‏ ‎целей ‎Первой ‎мировой.‏ ‎Ни ‎один‏ ‎конфликт ‎интересов, ‎приведший ‎к‏ ‎ней,‏ ‎не ‎был‏ ‎разрешён: ‎военно-политическое‏ ‎поражение ‎Германии ‎не ‎стало ‎на‏ ‎самом‏ ‎деле ‎победой‏ ‎её ‎противников.‏ ‎Именно ‎поэтому ‎главнокомандующий ‎победными ‎войсками‏ ‎Антанты‏ ‎маршал‏ ‎Франции ‎Фердинанд‏ ‎Фош ‎констатировал‏ ‎в ‎1919‏ ‎году:‏ ‎«Это ‎не‏ ‎мир. ‎Это ‎перемирие ‎на ‎20‏ ‎лет» ‎(гляди-ка,‏ ‎даже‏ ‎сроки ‎точно ‎назвал).

А‏ ‎войны ‎не‏ ‎любят ‎быть ‎незавершёнными.

Перемирие, ‎как‏ ‎и‏ ‎было ‎объявлено,‏ ‎еле-еле ‎продержалось‏ ‎два ‎десятка ‎лет, ‎после ‎чего‏ ‎Большая‏ ‎мировая ‎война‏ ‎ХХ ‎века‏ ‎логично ‎продолжилась ‎в ‎форме ‎Второй‏ ‎мировой‏ ‎(к‏ ‎слову, ‎наши‏ ‎американские ‎партнёры‏ ‎это ‎одно‏ ‎приключение‏ ‎так ‎незамысловато‏ ‎и ‎называют ‎— ‎The ‎World‏ ‎War ‎I‏ ‎и‏ ‎The ‎World ‎War‏ ‎II).

И ‎вот‏ ‎когда ‎по ‎весне ‎1945‏ ‎года‏ ‎пришло ‎время‏ ‎подводить ‎итоги‏ ‎этой ‎двухсерийной ‎Большой ‎мировой ‎войны‏ ‎ХХ‏ ‎века, ‎—‏ ‎кто ‎водрузил‏ ‎своё ‎победное ‎знамя ‎в ‎центре‏ ‎поверженной‏ ‎Европы?‏ ‎Под ‎чью‏ ‎диктовку ‎переписывалось‏ ‎в ‎Ялте‏ ‎версальское‏ ‎перемирие? ‎Кто‏ ‎своей ‎мощью ‎и ‎своим ‎авторитетом‏ ‎обеспечил ‎реальный‏ ‎мир‏ ‎до ‎конца ‎века?

Та‏ ‎же ‎самая Россия,‏ ‎что ‎вступила ‎в ‎войну‏ ‎в‏ ‎августе ‎14-го.‏ ‎Совершившая ‎за‏ ‎эти ‎годы ‎умопомрачительный ‎качественный ‎рывок‏ ‎в‏ ‎развитии ‎—‏ ‎но ‎та‏ ‎же ‎самая.

Что ‎и ‎требовалось ‎доказать.

Мы‏ ‎—‏ ‎победители,‏ ‎а ‎не‏ ‎«обокраденные ‎потерпевшие».

Нам‏ ‎и ‎писать‏ ‎историю.

А‏ ‎ущербных ‎в‏ ‎окружающей ‎действительности ‎и ‎без ‎того‏ ‎хватает. ‎Вот‏ ‎пусть‏ ‎они ‎и ‎жалуются.‏ ‎

_______

…Тогда, ‎в‏ ‎2014-м, ‎ничего ‎этого ‎сделано‏ ‎не‏ ‎было. ‎И‏ ‎сегодня ‎постоянным‏ ‎подписчикам ‎«Однако» ‎мы ‎предлагаем ‎рассуждения,‏ ‎подытоживающие‏ ‎последующий ‎цикл‏ ‎столетних ‎юбилеев,‏ ‎оказавшийся ‎безыдейным ‎и ‎бессодержательным:

Утерянные ‎юбилеи:‏ ‎о‏ ‎пустотах‏ ‎в ‎суверенной‏ ‎исторической ‎политике

Читать: 7+ мин
logo Однако

Миграционный синдром: чем вреден России массовый импорт трудовых ресурсов [Михаил ЛЕОНТЬЕВ]

В ‎последнее‏ ‎время ‎у ‎нас ‎была ‎пара-тройка‏ ‎поводов ‎поговорить‏ ‎о‏ ‎мигрантозависимости ‎российского ‎рынка‏ ‎труда. ‎По‏ ‎сути-то, ‎это ‎была ‎одна‏ ‎из‏ ‎первоочередных ‎проблем‏ ‎карантинного ‎периода,‏ ‎и ‎национальный ‎капитал ‎настойчиво ‎лоббирует‏ ‎исключительные‏ ‎меры, ‎лишь‏ ‎бы ‎мигрантопровод‏ ‎работал ‎бесперебойно. ‎Но ‎жить-то ‎с‏ ‎этой‏ ‎проблемой‏ ‎мы ‎начали‏ ‎гораздо ‎раньше.‏ ‎Предлагаем ‎краткий‏ ‎очерк‏ ‎«миграционного ‎синдрома»,‏ ‎опубликованный ‎на ‎«Однако» ‎24 сентября ‎2012‏ ‎года.

***

Массовая ‎трудовая‏ ‎миграция‏ ‎и ‎связанные ‎с‏ ‎ней ‎проблемы‏ ‎и ‎эксцессы ‎превратились ‎в‏ ‎один‏ ‎из ‎самых‏ ‎больных ‎вопросов‏ ‎российской ‎жизни. ‎На ‎котором ‎не‏ ‎спекулирует‏ ‎только ‎ленивый,‏ ‎и ‎это‏ ‎касается ‎не ‎только ‎оппозиционеров ‎и‏ ‎бузотёров,‏ ‎но‏ ‎и ‎представителей‏ ‎официальных ‎новостей‏ ‎профильных ‎ведомств,‏ ‎и‏ ‎так ‎называемого‏ ‎экспертного ‎сообщества. ‎

Вступление ‎в ‎силу‏ ‎даже ‎минимальных‏ ‎поправок‏ ‎к ‎соответствующему ‎закону‏ ‎[2012 г.], смысл ‎которых‏ ‎сводится ‎к ‎обязательному ‎экзамену‏ ‎по‏ ‎русскому ‎языку‏ ‎для ‎трудовых‏ ‎мигрантов, ‎демонстрирует ‎движение ‎в ‎правильном‏ ‎направлении:‏ ‎минимальное ‎знание‏ ‎русского ‎языка‏ ‎создаёт ‎хоть ‎какой-то ‎фильтр ‎для‏ ‎потока‏ ‎потенциальных‏ ‎дезадаптантов ‎и‏ ‎опять ‎же‏ ‎стимулирует ‎эту‏ ‎самую‏ ‎адаптацию ‎хотя‏ ‎бы ‎на ‎каком-то ‎самом ‎первичном‏ ‎уровне. ‎Притом‏ ‎что‏ ‎ни ‎эти, ‎ни‏ ‎какие-либо ‎другие‏ ‎вероятные ‎законодательные ‎инициативы ‎проблему‏ ‎не‏ ‎решают ‎никак,‏ ‎поскольку ‎нет‏ ‎понимания ‎того, ‎нужна ‎ли ‎вообще‏ ‎России‏ ‎массовая ‎трудовая‏ ‎миграция, ‎и‏ ‎если ‎нужна, ‎то ‎зачем. ‎Попробуем‏ ‎по‏ ‎пунктам.

Первое.‏ ‎Никакой ‎императивной‏ ‎необходимости ‎в‏ ‎трудовой ‎миграции‏ ‎в‏ ‎нынешней ‎России‏ ‎на ‎сегодняшний ‎день ‎нет. ‎Утверждение‏ ‎обратного ‎—‏ ‎безграмотное‏ ‎или ‎лживое ‎манипулирование‏ ‎демографией. ‎Общий‏ ‎прирост ‎и ‎убыль ‎населения‏ ‎и‏ ‎его ‎тенденции‏ ‎не ‎идентичны‏ ‎доле ‎трудоспособных ‎возрастов. ‎Гипотетически ‎проблемы‏ ‎с‏ ‎трудоспособным ‎населением‏ ‎в ‎России‏ ‎могут ‎возникнуть ‎лет ‎через ‎десять,‏ ‎а‏ ‎в‏ ‎необходимости ‎миграции‏ ‎здесь ‎и‏ ‎сейчас ‎нас‏ ‎убедили‏ ‎уже ‎лет‏ ‎пятнадцать ‎назад. ‎Есть ‎проблема ‎с‏ ‎мобильностью ‎трудовых‏ ‎ресурсов,‏ ‎которая, ‎конечно, ‎легче‏ ‎решается ‎передвижением‏ ‎бесправных ‎и ‎бездомных ‎мигрантов,‏ ‎но‏ ‎это ‎не‏ ‎решение, ‎а‏ ‎гнусность.

Второе. ‎Массовый ‎ввоз ‎трудовых ‎мигрантов,‏ ‎по‏ ‎сути, ‎рабской‏ ‎рабочей ‎силы‏ ‎— ‎прямой ‎и ‎мощный ‎интерес‏ ‎работодателей‏ ‎в‏ ‎целом ‎ряде‏ ‎отраслей ‎и‏ ‎сфер ‎деятельности.‏ ‎Это,‏ ‎можно ‎сказать,‏ ‎чистая ‎их ‎выгода, ‎умноженная ‎внутренней‏ ‎конкуренцией. ‎Если‏ ‎ты‏ ‎не ‎используешь ‎рабов‏ ‎в ‎той‏ ‎сфере ‎деятельности, ‎где ‎их‏ ‎используют‏ ‎конкуренты, ‎—‏ ‎тебе ‎конец.‏ ‎Естественное ‎следствие ‎этой ‎заинтересованности ‎—‏ ‎наличие‏ ‎мощнейшего ‎лобби,‏ ‎результатом ‎деятельности‏ ‎которого ‎и ‎является ‎властно-общественный ‎консенсус‏ ‎по‏ ‎поводу‏ ‎жизненной ‎необходимости‏ ‎трудовой ‎миграции.

Третье.‏ ‎Есть ‎сомнения‏ ‎в‏ ‎способности ‎кого-либо‏ ‎в ‎мире ‎и ‎в ‎нынешней‏ ‎России ‎в‏ ‎частности‏ ‎реально ‎остановить ‎миграционные‏ ‎потоки. ‎Бог‏ ‎бы ‎с ‎ней, ‎с‏ ‎гуттаперчевой‏ ‎Европой. ‎Мексиканскую‏ ‎миграцию ‎в‏ ‎США ‎не ‎останавливают ‎даже ‎стена‏ ‎и‏ ‎пули. ‎Мощнейшим‏ ‎движителем ‎миграции‏ ‎является ‎желание ‎людей ‎выжить ‎и‏ ‎прокормить‏ ‎свои‏ ‎семьи ‎при‏ ‎отсутствии ‎такой‏ ‎возможности ‎на‏ ‎родине.‏ ‎У ‎нас‏ ‎причиной ‎такой ‎миграции ‎стала ‎цивилизационная‏ ‎катастрофа, ‎произошедшая‏ ‎в‏ ‎азиатских, ‎да ‎и‏ ‎некоторых ‎европейских‏ ‎республиках ‎бывшего ‎Союза. ‎Заметьте,‏ ‎что‏ ‎к ‎нам‏ ‎не ‎бегут‏ ‎массы ‎индопакистанского, ‎африканского ‎и ‎латиноамериканского‏ ‎населения.

Четвёртое.‏ ‎То, ‎что‏ ‎выгодно ‎для‏ ‎рабовладельца, ‎является ‎прямым ‎и ‎косвенным‏ ‎убытком‏ ‎для‏ ‎бюджета ‎и‏ ‎страны ‎в‏ ‎целом. ‎Большая‏ ‎часть‏ ‎заработков ‎мигрантов‏ ‎вывозится ‎из ‎страны, ‎не ‎подпадая‏ ‎ни ‎под‏ ‎какое‏ ‎налогообложение ‎и ‎вычитается‏ ‎из ‎платёжеспособного‏ ‎спроса. ‎Однако ‎самое ‎негативное‏ ‎воздействие‏ ‎такой ‎тип‏ ‎трудовой ‎миграции‏ ‎оказывает ‎на ‎рынок ‎труда ‎и‏ ‎объём‏ ‎внутреннего ‎спроса.‏ ‎Что ‎в‏ ‎настоящее ‎время ‎является ‎единственной ‎реальной‏ ‎предпосылкой‏ ‎для‏ ‎экономического ‎развития‏ ‎по ‎причине‏ ‎реального ‎же‏ ‎и‏ ‎потенциального ‎сокращения‏ ‎возможностей ‎экспорта ‎на ‎фоне ‎мирового‏ ‎кризиса. ‎Утверждение,‏ ‎что‏ ‎мигранты ‎не ‎являются‏ ‎конкурентами ‎местному‏ ‎населению ‎на ‎рынке ‎труда,‏ ‎—‏ ‎это ‎издевательство.‏ ‎Поскольку ‎предлагаемые‏ ‎в ‎этом ‎сегменте ‎условия ‎для‏ ‎людей,‏ ‎не ‎ущемлённых‏ ‎в ‎правах‏ ‎и ‎не ‎находящихся ‎на ‎грани‏ ‎голодной‏ ‎смерти,‏ ‎не ‎являются‏ ‎рыночным ‎предложением.

Пятое.‏ ‎Склонность ‎значительной‏ ‎части‏ ‎нашего ‎туземного‏ ‎населения ‎к ‎лёгкому, ‎в ‎значительной‏ ‎степени ‎бесполезному,‏ ‎хотя‏ ‎и ‎низко ‎оплачиваемому‏ ‎труду, ‎вроде‏ ‎клерка ‎или ‎охранника, ‎является‏ ‎крайне‏ ‎опасным ‎симптомом.‏ ‎Как ‎справедливо‏ ‎заметил ‎Михаил ‎Юрьев, ‎это ‎«характерно‏ ‎для‏ ‎обществ ‎финального‏ ‎периода ‎их‏ ‎существования, ‎периода ‎полного ‎истощения ‎жизненных‏ ‎сил‏ ‎народа».‏ ‎Примеров ‎достаточно:‏ ‎от ‎Римской‏ ‎империи ‎до‏ ‎сегодняшней‏ ‎Европы. ‎Кстати,‏ ‎автор ‎помнит ‎опыт ‎своей ‎работы‏ ‎в ‎советском‏ ‎НИИ.‏ ‎Где ‎собственно ‎работа‏ ‎занимала ‎трое‏ ‎суток ‎в ‎конце ‎года,‏ ‎когда‏ ‎аврально ‎писался‏ ‎годовой ‎отчёт.‏ ‎И ‎где ‎они, ‎эти ‎советские‏ ‎НИИ?..‏ ‎Тем ‎не‏ ‎менее ‎в‏ ‎нынешнем ‎нашем ‎состоянии ‎эта ‎тенденция‏ ‎не‏ ‎кажется‏ ‎необратимой ‎при‏ ‎изменении ‎тенденций‏ ‎в ‎экономической‏ ‎стратегии,‏ ‎то ‎есть‏ ‎ожидаемой ‎и ‎абсолютно ‎неизбежной ‎«Новой‏ ‎индустриализации».

Шестое. ‎В‏ ‎реальной‏ ‎среднесрочной ‎перспективе ‎преимущества‏ ‎дешёвой ‎рабочей‏ ‎силы ‎перестают ‎быть ‎таковыми‏ ‎не‏ ‎только ‎в‏ ‎каких-то ‎отдельных‏ ‎экономиках ‎и ‎сегментах ‎рынка ‎при‏ ‎каких-то‏ ‎специальных ‎способах‏ ‎регулирования ‎трудовой‏ ‎миграции, ‎а ‎перестают ‎таковыми ‎быть‏ ‎вообще.‏ ‎Имеется‏ ‎в ‎виду‏ ‎новая ‎роботизация,‏ ‎когда ‎человек‏ ‎в‏ ‎принципе ‎будет‏ ‎делать ‎только ‎то, ‎что ‎не‏ ‎может ‎делать‏ ‎машина.‏ ‎При ‎современных ‎темпах‏ ‎технического ‎прогресса‏ ‎мы ‎уже ‎видим, ‎что‏ ‎в‏ ‎этих ‎условиях‏ ‎издержки ‎на‏ ‎неквалифицированную ‎рабочую ‎силу ‎вообще ‎перестают‏ ‎играть‏ ‎какую-либо ‎роль.‏ ‎И ‎здесь‏ ‎никакой ‎«таджик-лопата» ‎неконкурентоспособен ‎с ‎роботом,‏ ‎массово‏ ‎производимым‏ ‎другими ‎роботами.‏ ‎Это ‎означает‏ ‎в ‎том‏ ‎числе‏ ‎и ‎то,‏ ‎что ‎«китайцы» ‎больше ‎не ‎нужны.‏ ‎И ‎это‏ ‎означает,‏ ‎что ‎выпадение ‎страны‏ ‎из ‎этой‏ ‎парадигмы ‎— ‎это ‎не‏ ‎просто‏ ‎отставание, ‎это‏ ‎— ‎переход‏ ‎в ‎принципиально ‎низшую ‎по ‎отношению‏ ‎к‏ ‎лидерам ‎форму‏ ‎человеческого ‎существования.‏ ‎Или ‎несуществования.

***

Есть ‎единственная ‎реальная ‎проблема,‏ ‎связанная‏ ‎с‏ ‎согласием ‎на‏ ‎трудовую ‎миграцию‏ ‎или ‎отказом‏ ‎от‏ ‎неё. ‎Это‏ ‎заявленный ‎и, ‎на ‎наш ‎взгляд,‏ ‎совершенно ‎безальтернативный‏ ‎курс‏ ‎на ‎евразийскую ‎реинтеграцию.‏ ‎

Ещё ‎раз‏ ‎повторим: ‎только ‎такая ‎реинтеграция‏ ‎может‏ ‎дать ‎перспективу‏ ‎преодоления ‎цивилизационной‏ ‎катастрофы, ‎о ‎которой ‎говорилось ‎выше.‏ ‎И‏ ‎создать ‎условия‏ ‎для ‎приемлемой‏ ‎жизни ‎населения, ‎например, ‎среднеазиатских ‎республик‏ ‎на‏ ‎своей,‏ ‎потенциально ‎вполне‏ ‎благополучной ‎земле.‏ ‎А ‎для‏ ‎России‏ ‎такая ‎реинтеграция‏ ‎означает ‎восстановление ‎внутреннего ‎рынка ‎в‏ ‎объёме, ‎минимально‏ ‎необходимом‏ ‎для ‎самостоятельного ‎экономического‏ ‎роста, ‎не‏ ‎завязанного ‎на ‎внешнюю ‎негативную‏ ‎конъюнктуру.‏ ‎

Опять ‎же‏ ‎подчеркнём, ‎что‏ ‎речь ‎идёт ‎именно ‎о ‎реальной‏ ‎и‏ ‎полной ‎реинтеграции,‏ ‎в ‎рамках‏ ‎которой ‎всяческие ‎«таможенные ‎союзы» ‎и‏ ‎«единые‏ ‎экономические‏ ‎пространства» ‎являются‏ ‎лишь ‎первой‏ ‎промежуточной ‎стадией.‏ ‎Речь‏ ‎идёт ‎о‏ ‎реальном ‎единстве ‎не ‎только ‎рынка‏ ‎товаров, ‎труда‏ ‎и‏ ‎капитала, ‎единой ‎валюте,‏ ‎но ‎и‏ ‎о ‎социокультурном ‎и ‎военно-политическом‏ ‎единстве.‏ ‎Очевидным ‎образом,‏ ‎если ‎по‏ ‎тем ‎или ‎иным ‎причинам, ‎с‏ ‎той‏ ‎или ‎иной‏ ‎постсоветской ‎(или‏ ‎непостсоветской) ‎страной ‎такой ‎уровень ‎единства‏ ‎невозможен,‏ ‎значит,‏ ‎она ‎и‏ ‎должна ‎остаться‏ ‎вне ‎этого‏ ‎единого‏ ‎пространства ‎со‏ ‎всеми ‎вытекающими, ‎в ‎том ‎числе‏ ‎и ‎миграционными‏ ‎ограничениями.‏ ‎Только ‎в ‎таком‏ ‎случае ‎не‏ ‎возникает ‎противоречия ‎между ‎предполагаемым‏ ‎ужесточением‏ ‎паспортно-визового ‎режима‏ ‎для ‎граждан‏ ‎бывшего ‎Союза, ‎декларацией ‎интеграционных ‎намерений‏ ‎и‏ ‎облегчённым, ‎а‏ ‎то ‎и‏ ‎автоматическим ‎предоставлением ‎российского ‎гражданства ‎всем‏ ‎гражданам‏ ‎бывшего‏ ‎СССР ‎и‏ ‎их ‎потомкам.

А‏ ‎лоббистов ‎массовой‏ ‎трудовой‏ ‎миграции, ‎вещающих‏ ‎о ‎якобы ‎её ‎кровной ‎необходимости‏ ‎для ‎России,‏ ‎надо‏ ‎либо ‎лечить, ‎либо‏ ‎бить ‎по‏ ‎морде. ‎По ‎наглой ‎рабовладельческой‏ ‎морде.

______________

…Наша‏ ‎песня ‎хороша,‏ ‎начинай ‎сначала.‏ ‎О ‎современных ‎проявлениях ‎всё ‎той‏ ‎же‏ ‎системной ‎проблемы‏ ‎– ‎рассуждения‏ ‎на ‎«Однако»-2020 ‎для ‎постоянных ‎подписчиков:

Догнаться‏ ‎Европой:‏ ‎об‏ ‎угрозах ‎многонациональной‏ ‎безопасности ‎России

Новый‏ ‎русский: ‎о‏ ‎современной‏ ‎утилитарной ‎миссии‏ ‎языка ‎межнационального ‎общения

Застолбить ‎место ‎подвигу:‏ ‎об ‎издержках‏ ‎мигрантозависимости‏ ‎рынка ‎труда

Читать: 10+ мин
logo Однако

Когда стране нужен Сталин, она и фамилии не спросит [Андрей СОРОКИН]

Опубликовано ‎на‏ ‎«Однако» ‎1 мая ‎2011 ‎года. Точно ‎так‏ ‎же ‎уместно‏ ‎сегодня‏ ‎– ‎в ‎день‏ ‎рождения ‎главного‏ ‎героя.

***

Самый ‎доходчивый ‎образ ‎тов.‏ ‎Сталина‏ ‎в ‎русском‏ ‎кино ‎создал‏ ‎– ‎ну, ‎кто ‎бы ‎сомневался‏ ‎–‏ ‎Владимир ‎Высоцкий.‏ ‎Причем ‎обошёлся‏ ‎без ‎приклеенных ‎усов, ‎без ‎бутафорской‏ ‎трубки,‏ ‎без‏ ‎маршальских ‎погон‏ ‎и ‎без‏ ‎нарочитого ‎грузинского‏ ‎акцента.

Его,‏ ‎Высоцкого, ‎Сталин‏ ‎– ‎не ‎персона, ‎он ‎машина‏ ‎для ‎исполнения‏ ‎назначенной‏ ‎работы. ‎Чтобы ‎эта‏ ‎работа ‎была‏ ‎исполнена ‎любой ‎ценой, ‎–‏ ‎нужно‏ ‎всем. ‎Но‏ ‎отвечает ‎за‏ ‎всё ‎– ‎он ‎один.

Потому ‎что‏ ‎вор‏ ‎должен ‎сидеть‏ ‎в ‎тюрьме,‏ ‎и ‎всех ‎не ‎волнует, ‎как‏ ‎он‏ ‎вора‏ ‎туда ‎засадит.

Он‏ ‎упрямо ‎прёт‏ ‎к ‎цели‏ ‎и‏ ‎достигает ‎её‏ ‎– ‎то ‎напролом, ‎то ‎с‏ ‎хитринкой. ‎Переступая‏ ‎по‏ ‎пути ‎и ‎через‏ ‎себя, ‎и‏ ‎через ‎случайных ‎прохожих.

Ну, ‎себя-то‏ ‎чего‏ ‎жалеть: ‎в‏ ‎служебной ‎инструкции‏ ‎не ‎записано, ‎что ‎ему ‎лично‏ ‎положено‏ ‎нечто ‎большее,‏ ‎чем ‎койка‏ ‎в ‎общаге ‎и ‎домашняя ‎пижама‏ ‎с‏ ‎золотыми‏ ‎погонами. ‎А‏ ‎ежели ‎шикарный‏ ‎диван ‎в‏ ‎коммуналке,‏ ‎– ‎так‏ ‎это ‎повезло. ‎И ‎уж ‎коли‏ ‎ты ‎посылаешь‏ ‎миллионы‏ ‎на ‎смерть, ‎коли‏ ‎по ‎твоему‏ ‎упрямству ‎кто-то ‎на ‎нарах‏ ‎парится,‏ ‎– ‎то‏ ‎нет ‎у‏ ‎тебя ‎права ‎менять ‎солдата ‎на‏ ‎фельдмаршала‏ ‎да ‎от‏ ‎пули ‎уворачиваться.‏ ‎У ‎тебя, ‎кстати, ‎вообще ‎прав‏ ‎нет‏ ‎–‏ ‎сплошные ‎обязанности.

Тех,‏ ‎кто ‎стал‏ ‎случайными ‎жертвами‏ ‎его‏ ‎ошибок, ‎–‏ ‎не ‎жалеет ‎тоже: ‎«Что-то ‎вы‏ ‎плохо ‎выглядите,‏ ‎товарищ‏ ‎Рокоссовский». ‎И ‎не‏ ‎кается ‎перед‏ ‎ними ‎– ‎потому ‎что‏ ‎надо‏ ‎было ‎с‏ ‎женщинами ‎своими‏ ‎вовремя ‎разбираться ‎и ‎пистолеты ‎не‏ ‎разбрасывать‏ ‎где ‎попало.‏ ‎А ‎что‏ ‎кто-то ‎потом, ‎когда ‎всё ‎закончено‏ ‎и‏ ‎ошибки‏ ‎исправлены, ‎уходит‏ ‎со ‎злобой‏ ‎в ‎сердце‏ ‎к‏ ‎себе ‎на‏ ‎Лосинку, ‎а ‎кто-то ‎вписывает ‎себя‏ ‎в ‎историю‏ ‎и‏ ‎командует ‎парадом ‎Победы,‏ ‎– ‎так‏ ‎это ‎личный ‎выбор ‎каждого.‏ ‎Его-то‏ ‎теперь ‎–‏ ‎Фокс ‎интересует.

И‏ ‎вот ‎именно ‎в ‎этом ‎Сталине,‏ ‎Сталине‏ ‎по ‎Высоцкому,‏ ‎– ‎весь‏ ‎немудрёный ‎секрет ‎величия… ‎Нет, ‎величия‏ ‎не‏ ‎крайнего‏ ‎русского ‎императора‏ ‎– ‎величия‏ ‎эпохи, ‎величия‏ ‎народа,‏ ‎величия ‎страны.

Они‏ ‎там ‎все ‎были ‎– ‎сталины.‏ ‎Независимо ‎от‏ ‎фамилии‏ ‎и ‎должности ‎–‏ ‎будь ‎то‏ ‎Глеб ‎Жеглов ‎или ‎Иосиф‏ ‎Джугашвили,‏ ‎московский ‎мент‏ ‎или ‎властелин‏ ‎полумира.

А ‎то, ‎что ‎цивилизация ‎победителей‏ ‎признала‏ ‎своим ‎вожаком‏ ‎сына ‎сапожника‏ ‎из ‎Гори, ‎– ‎так ‎это‏ ‎просто‏ ‎потому,‏ ‎что ‎им‏ ‎нужен ‎был‏ ‎Сталин. ‎Не‏ ‎персона,‏ ‎а ‎машина‏ ‎для ‎исполнения ‎назначенной ‎работы. ‎Работы,‏ ‎которую ‎они‏ ‎делали‏ ‎все. ‎И ‎сделали.

…И‏ ‎вот ‎именно‏ ‎поэтому, ‎когда ‎не ‎терпится‏ ‎сдать/разворовать‏ ‎страну, ‎начинают‏ ‎с ‎«десталинизации».

Смотреть: 11+ мин
logo Однако

Зачем нам отечественное кино и как его реанимировать [Дмитрий КУЛИКОВ, Тимофей СЕРГЕЙЦЕВ, Илья НЕРЕТИН]

Как ‎обустроить‏ ‎российскую ‎киноотрасль ‎– ‎это ‎вопрос‏ ‎вечный ‎и‏ ‎практически‏ ‎экзистенциальный. ‎Этот ‎вот‏ ‎обстоятельный ‎анализ‏ ‎проблемы ‎с ‎контурной ‎«дорожной‏ ‎картой»‏ ‎решений ‎публиковали‏ ‎на ‎«Однако»‏ ‎Дмитрий ‎Куликов, ‎Тимофей ‎Сергейцев ‎и‏ ‎Илья‏ ‎Неретин ‎7‏ ‎июля ‎2013‏ ‎года. Суть ‎рассуждений ‎и ‎предложений ‎–‏ ‎именно‏ ‎в‏ ‎государственном, ‎идеологическом‏ ‎значении ‎предмета.‏ ‎Любопытно ‎посмотреть,‏ ‎где‏ ‎что ‎было‏ ‎семь ‎лет ‎назад ‎и ‎где‏ ‎что ‎оказалось‏ ‎сегодня.

(…)

Вооружённые‏ ‎силы ‎сознания

«Пока ‎народ‏ ‎безграмотен, ‎важнейшими‏ ‎из ‎искусств ‎для ‎нас‏ ‎являются‏ ‎кино ‎и‏ ‎цирк» ‎(В.И.‏ ‎Ленин). ‎Эта ‎фраза ‎является ‎одной‏ ‎из‏ ‎самых ‎известных‏ ‎и ‎самых‏ ‎цитируемых. ‎Правда, ‎цитируется ‎она ‎в‏ ‎облегчённо-сокращённой‏ ‎форме,‏ ‎так ‎что‏ ‎утратила ‎свой‏ ‎первоначальный ‎смысл.‏ ‎И‏ ‎«безграмотный ‎народ»‏ ‎куда-то ‎из ‎этой ‎цитаты ‎подевался,‏ ‎и ‎«цирку»‏ ‎в‏ ‎ней ‎места ‎почему-то‏ ‎не ‎осталось.‏ ‎И ‎выглядит ‎теперь ‎это‏ ‎несколько‏ ‎комично: ‎будто‏ ‎бы ‎взобрался‏ ‎вождь ‎на ‎броневик ‎и ‎прокричал:‏ ‎«Товарищи!‏ ‎Важнейшим ‎из‏ ‎искусств ‎для‏ ‎нас ‎является ‎кино!» ‎Все ‎рукоплещут,‏ ‎а‏ ‎вождь‏ ‎под ‎бурные‏ ‎аплодисменты ‎с‏ ‎броневика ‎раскланивается…‏ ‎Ленин‏ ‎клоуном, ‎конечно‏ ‎же, ‎не ‎был. ‎Он ‎точно‏ ‎и ‎ясно‏ ‎понимал,‏ ‎о ‎чём ‎говорит.‏ ‎Хотя ‎прошло‏ ‎уже ‎почти ‎сто ‎лет,‏ ‎понятие‏ ‎кинематографа, ‎которым‏ ‎оперировал ‎Владимир‏ ‎Ильич, ‎нисколько ‎не ‎утратило ‎своей‏ ‎актуальности.

Кино‏ ‎до ‎сих‏ ‎пор ‎является‏ ‎одним ‎из ‎сильнейших ‎и ‎наиболее‏ ‎массовых‏ ‎способов‏ ‎развлечения ‎народа.‏ ‎Англоязычные ‎называют‏ ‎это ‎entertainment. Вот‏ ‎что‏ ‎роднит ‎кинематограф‏ ‎с ‎цирком ‎нового ‎времени, ‎средневековья‏ ‎и, ‎конечно‏ ‎же,‏ ‎Древнего ‎Рима, ‎где‏ ‎гибли ‎люди‏ ‎и ‎звери, ‎— ‎с‏ ‎цирком‏ ‎как ‎зрелищем.‏ ‎Цирк ‎—‏ ‎зрелище ‎натуральное. ‎Публичные ‎казни ‎сегодня‏ ‎в‏ ‎цирке ‎(как‏ ‎и ‎на‏ ‎площадях) ‎уже ‎невозможны ‎(по ‎крайней‏ ‎мере,‏ ‎у‏ ‎нас, ‎в‏ ‎Европе).

Кино ‎—‏ ‎зрелище ‎искусственное,‏ ‎оно‏ ‎создаёт ‎реальность,‏ ‎в ‎которую ‎зритель ‎верит. ‎И‏ ‎в ‎нём‏ ‎возможно‏ ‎то, ‎что ‎цирку‏ ‎и ‎не‏ ‎снилось. ‎В ‎кино ‎возможно‏ ‎всё.‏ ‎Чтобы ‎оставаться‏ ‎развлечением, ‎кино‏ ‎требует ‎всё ‎более ‎изощрённых ‎технологий‏ ‎и‏ ‎всё ‎более‏ ‎крупных ‎бюджетов.‏ ‎Именно ‎функция ‎развлечения ‎позволяет ‎привлекать‏ ‎в‏ ‎кино‏ ‎массы.

Но ‎само‏ ‎кино ‎при‏ ‎этом ‎—‏ ‎одно‏ ‎из ‎самых‏ ‎сильных ‎средств ‎работы ‎с ‎мировоззрением‏ ‎населения. ‎Вот‏ ‎очень‏ ‎точные ‎слова ‎кинорежиссёра‏ ‎Вернера ‎Херцога‏ ‎на ‎этот ‎счет: ‎«Телевидение‏ ‎иссушило‏ ‎нашу ‎фантазию,‏ ‎мы ‎становимся‏ ‎всё ‎более ‎одинокими ‎и ‎несчастными.‏ ‎Маленькие‏ ‎дети, ‎которые‏ ‎подолгу ‎смотрят‏ ‎телевизор, ‎окончательно ‎глупеют. ‎Когда ‎вы‏ ‎в‏ ‎кино‏ ‎— ‎вы‏ ‎волнуетесь, ‎вы‏ ‎живёте. ‎Сходство‏ ‎кино‏ ‎и ‎телевидения‏ ‎кажущееся, ‎на ‎деле ‎это ‎не‏ ‎так. ‎Те,‏ ‎кто‏ ‎смотрят ‎кино, ‎—‏ ‎обретают ‎мир.‏ ‎Те ‎немногие, ‎кто ‎читает,‏ ‎те,‏ ‎у ‎кого‏ ‎есть ‎книги,‏ ‎те ‎мир ‎завоёвывают».

Кино ‎— ‎это‏ ‎тёмный‏ ‎зал ‎(т.е.‏ ‎отключённая ‎обыденность),‏ ‎большой ‎экран ‎(т.е. ‎портал ‎в‏ ‎«настоящий»‏ ‎мир),‏ ‎и ‎коллективный‏ ‎просмотр ‎(т.е.‏ ‎ритуальное ‎действо,‏ ‎подтверждающее‏ ‎коллективную ‎веру‏ ‎в ‎происходящее). ‎Поэтому ‎кино ‎и‏ ‎может ‎влиять‏ ‎на‏ ‎образ ‎жизни ‎и‏ ‎поведенческие ‎стереотипы‏ ‎больших ‎масс ‎людей. ‎Все‏ ‎другие‏ ‎экранные ‎культуры‏ ‎в ‎этой‏ ‎функции ‎вторичны ‎по ‎отношению ‎к‏ ‎кино‏ ‎и ‎без‏ ‎него ‎не‏ ‎работают.

Содержание ‎создаётся ‎только ‎в ‎мастерской‏ ‎кино.‏ ‎Кино‏ ‎сразу ‎было‏ ‎создано ‎как‏ ‎реклама ‎прогресса.‏ ‎Достаточно‏ ‎вспомнить ‎«Прибытие‏ ‎поезда» ‎братьев ‎Люмьер. ‎Люди ‎падали‏ ‎в ‎обморок.‏ ‎Зритель‏ ‎мог ‎почувствовать ‎себя‏ ‎Анной ‎Карениной.‏ ‎Что ‎это, ‎как ‎не‏ ‎живая‏ ‎идеология ‎промышленной‏ ‎революции? ‎И‏ ‎одновременно ‎— ‎акт ‎искусства. ‎В‏ ‎этом‏ ‎нет ‎противоречия.‏ ‎Напротив, ‎синтез‏ ‎искусства ‎и ‎идеологии ‎и ‎есть‏ ‎источник‏ ‎эффективности‏ ‎кино.

И ‎сегодня‏ ‎кино ‎продолжает‏ ‎оставаться ‎«важнейшим‏ ‎из‏ ‎искусств». ‎Ведь‏ ‎подлинных ‎современных ‎искусств ‎— ‎позитивно‏ ‎определённых, ‎содержательных‏ ‎и‏ ‎пользующихся ‎экономически ‎значимым‏ ‎спросом ‎—‏ ‎в ‎мире ‎осталось ‎всего‏ ‎два:‏ ‎кино ‎и‏ ‎мода. ‎Кино‏ ‎при ‎этом ‎суперсинтетично. ‎Оно ‎втянуло‏ ‎в‏ ‎себя ‎традиционные‏ ‎искусства: ‎литературу,‏ ‎живопись, ‎музыку, ‎пение, ‎танец. ‎Чтобы‏ ‎системно‏ ‎поддерживать‏ ‎эти ‎искусства‏ ‎прошлого ‎на‏ ‎плаву ‎—‏ ‎как‏ ‎элемент ‎культуры‏ ‎— ‎нужна ‎развитая ‎киноиндустрия, ‎востребующая‏ ‎их ‎и‏ ‎сегодня.

В‏ ‎функции ‎формирования ‎мировоззрения‏ ‎кино ‎успешно‏ ‎конкурирует ‎с ‎институтами ‎традиционного‏ ‎образования‏ ‎и ‎воспитания.‏ ‎Сегодня ‎кино‏ ‎есть ‎мощнейшее ‎средство ‎формирования ‎образа‏ ‎жизни.

Безграмотность‏ ‎народа, ‎о‏ ‎которой ‎говорил‏ ‎Ильич, ‎выражалась ‎и ‎выражается ‎по‏ ‎сей‏ ‎день‏ ‎не ‎только‏ ‎в ‎буквальном‏ ‎неумении ‎писать‏ ‎и‏ ‎читать, ‎но‏ ‎и ‎в ‎растущей ‎функциональной, ‎деятельностной‏ ‎неграмотности ‎большинства‏ ‎населения,‏ ‎т.е. ‎в ‎неумении‏ ‎себя ‎вести‏ ‎и ‎незнании, ‎что ‎делать‏ ‎в‏ ‎стандартных ‎социальных‏ ‎и ‎технологических‏ ‎ситуациях. ‎Нужно ‎ведь ‎не ‎только‏ ‎прочесть‏ ‎нужную ‎книгу,‏ ‎даже ‎учебник,‏ ‎нужно ‎ещё ‎понять, ‎осознать, ‎«примерить‏ ‎на‏ ‎себя».‏ ‎Это ‎не‏ ‎только ‎сложно,‏ ‎но ‎и‏ ‎требует‏ ‎напряжения ‎воли‏ ‎и ‎дополнительных ‎усилий.

То ‎ли ‎дело‏ ‎кино: ‎с‏ ‎одной‏ ‎стороны, ‎развлечение ‎и‏ ‎удовольствие, ‎а‏ ‎с ‎другой ‎— ‎через‏ ‎насыщенные‏ ‎энергией ‎«движущиеся‏ ‎картинки» ‎задаются‏ ‎образцы ‎поведения, ‎выбора, ‎потребления. ‎Зрителю‏ ‎не‏ ‎нужно ‎думать,‏ ‎как ‎поступить‏ ‎в ‎жизни, ‎он ‎всего ‎лишь‏ ‎должен‏ ‎подражать‏ ‎увиденному ‎на‏ ‎экране. ‎И‏ ‎если ‎уж‏ ‎он‏ ‎«безграмотен», ‎то‏ ‎обязательно ‎должен ‎быть ‎идеологизирован ‎—‏ ‎чтобы ‎выжить.‏ ‎Идеологизирован‏ ‎настолько, ‎чтобы ‎воспроизводить‏ ‎заданный ‎прогрессом‏ ‎образ ‎жизни ‎на ‎себе‏ ‎самом.

Кем‏ ‎заданный? ‎Тем,‏ ‎кто ‎претендует‏ ‎на ‎господство ‎или ‎фактически ‎его‏ ‎осуществляет.‏ ‎Ибо ‎кто‏ ‎сформирует ‎мировоззрение‏ ‎и ‎образ ‎жизни ‎населения, ‎тот‏ ‎и‏ ‎будет‏ ‎им ‎править.

Поэтому‏ ‎современное ‎государство,‏ ‎желающее ‎быть‏ ‎суверенным‏ ‎и ‎независимым,‏ ‎в ‎принципе ‎не ‎может ‎не‏ ‎осуществлять ‎собственной‏ ‎политики‏ ‎в ‎сфере ‎кинематографа.‏ ‎Сегодня ‎кинематограф‏ ‎и ‎государственная ‎политика ‎в‏ ‎его‏ ‎области ‎имеют‏ ‎такое ‎же‏ ‎значение, ‎как ‎армия ‎и ‎государственная‏ ‎политика‏ ‎в ‎сфере‏ ‎ВПК ‎и‏ ‎обороноспособности. ‎Это ‎не ‎метафора, ‎это‏ ‎буквально‏ ‎так.‏ ‎И ‎чем‏ ‎дольше ‎мы‏ ‎будем ‎игнорировать‏ ‎этот‏ ‎факт, ‎тем‏ ‎всё ‎меньше ‎и ‎меньше ‎будут‏ ‎наши ‎шансы‏ ‎на‏ ‎выживание ‎в ‎качестве‏ ‎современной ‎независимой‏ ‎страны.

***

Наследие ‎советское ‎и ‎постсоветское

Кино‏ ‎—‏ ‎это ‎ХХ‏ ‎век. ‎А‏ ‎наш ‎ХХ ‎век ‎— ‎советский.‏ ‎Поэтому‏ ‎никакого ‎другого‏ ‎наследия, ‎кроме‏ ‎советского, ‎в ‎этой ‎области ‎искусства‏ ‎и‏ ‎культуры‏ ‎у ‎нас‏ ‎нет, ‎и‏ ‎тем ‎серьёзнее‏ ‎мы‏ ‎должны ‎подойти‏ ‎к ‎его ‎оценке.

Советский ‎кинематограф ‎был‏ ‎одним ‎из‏ ‎лучших‏ ‎кинематографов ‎в ‎мире.‏ ‎Он ‎и‏ ‎развлекал, ‎и ‎воспитывал. ‎Наиболее‏ ‎ярко‏ ‎это ‎видно‏ ‎по ‎фильмам‏ ‎30-х ‎годов ‎прошлого ‎века. ‎«Весёлые‏ ‎ребята»,‏ ‎«Волга-Волга», ‎«Цирк»‏ ‎и ‎многие‏ ‎другие ‎картины ‎были ‎не ‎только‏ ‎сильным‏ ‎зрелищем‏ ‎и ‎развлечением,‏ ‎но ‎и‏ ‎мощнейшим ‎средством‏ ‎идеологизации‏ ‎населения. ‎Эти‏ ‎фильмы ‎буквально ‎несли ‎в ‎себе‏ ‎стереотипы ‎и‏ ‎идеологемы‏ ‎поведения ‎для ‎советского‏ ‎человека ‎и‏ ‎советского ‎народа. ‎Наш ‎советский‏ ‎кинематограф‏ ‎был ‎конкурентоспособен‏ ‎по ‎отношению‏ ‎к ‎любому ‎кино ‎мира. ‎И‏ ‎так‏ ‎было ‎практически‏ ‎до ‎конца‏ ‎80-х ‎годов.

Наш ‎кинематограф ‎был ‎конкурентоспособен‏ ‎не‏ ‎только‏ ‎художественно-идеологически, ‎но‏ ‎и ‎экономически.‏ ‎Советское ‎кино‏ ‎и‏ ‎советский ‎алкоголь‏ ‎— ‎вот ‎две ‎отрасли ‎производства,‏ ‎из ‎которых‏ ‎советское‏ ‎государство ‎извлекало ‎сверхприбыль.‏ ‎Прибыль ‎от‏ ‎продажи ‎спиртного ‎и ‎кинопроката‏ ‎покрывала‏ ‎потребности ‎в‏ ‎заработной ‎плате‏ ‎всех ‎бюджетников ‎Союза.

Принято ‎считать, ‎что‏ ‎СССР‏ ‎распался, ‎поскольку‏ ‎экономически ‎не‏ ‎выдержал ‎падения ‎цен ‎на ‎нефть,‏ ‎которого‏ ‎добились‏ ‎сговорившиеся ‎с‏ ‎арабами ‎США.‏ ‎Это ‎не‏ ‎совсем‏ ‎так. ‎Куда‏ ‎более ‎серьёзным ‎ударом ‎по ‎бюджету‏ ‎СССР, ‎чем‏ ‎падение‏ ‎мировых ‎цен ‎на‏ ‎нефть, ‎была‏ ‎антиалкогольная ‎кампания ‎1985-1987 ‎годов‏ ‎и‏ ‎так ‎называемый‏ ‎«исторический» ‎V‏ ‎съезд ‎Союза ‎кинематографистов ‎СССР ‎1986‏ ‎года,‏ ‎положивший ‎начало‏ ‎тотальному ‎разрушению‏ ‎советской ‎киноиндустрии. ‎Никита ‎Михалков ‎—‏ ‎единственный,‏ ‎кто‏ ‎открыто ‎защищал‏ ‎Сергея ‎Бондарчука‏ ‎и ‎выступал‏ ‎против‏ ‎«демократического ‎угара»,‏ ‎— ‎оказался ‎тогда ‎если ‎не‏ ‎в ‎одиночестве,‏ ‎то‏ ‎в ‎ярко ‎выраженном‏ ‎абсолютном ‎меньшинстве.

Так‏ ‎что ‎же ‎произошло ‎с‏ ‎советским‏ ‎кино ‎после‏ ‎V ‎съезда?‏ ‎Кинематографисты ‎призвали ‎страну ‎и ‎себя‏ ‎отказаться‏ ‎от ‎идеологии.‏ ‎В ‎пользу‏ ‎искусства. ‎В ‎этом ‎призыве ‎сквозит‏ ‎философская‏ ‎необразованность‏ ‎и ‎даже‏ ‎философская ‎безграмотность.

Всего‏ ‎известного ‎нам‏ ‎европейского‏ ‎искусства ‎(и‏ ‎культуры) ‎просто ‎не ‎было ‎бы,‏ ‎если ‎бы‏ ‎не‏ ‎было ‎такого ‎идеологического‏ ‎заказчика ‎как‏ ‎католическая ‎церковь. ‎Искусство ‎Ренессанса,‏ ‎потом‏ ‎Нового ‎времени,‏ ‎расставаясь ‎с‏ ‎религией, ‎работало ‎на ‎новую, ‎светскую‏ ‎идеологию‏ ‎Просвещения. ‎Кино,‏ ‎как ‎и‏ ‎любое ‎подлинное ‎искусство, ‎не ‎бывает‏ ‎без‏ ‎идеологии.‏ ‎А ‎идеологизация‏ ‎именно ‎массового‏ ‎человека ‎—‏ ‎одна‏ ‎из ‎двух‏ ‎основных ‎специфических ‎функций ‎кинематографа.

Престроечные ‎картины‏ ‎несли ‎в‏ ‎себе‏ ‎уже ‎антисоветскую ‎идеологию,‏ ‎они ‎появились‏ ‎достаточно ‎быстро ‎и ‎какое-то‏ ‎короткое‏ ‎время ‎даже‏ ‎были ‎успешны.‏ ‎А ‎дальше ‎возникла ‎проблема. ‎Наши‏ ‎режиссёры‏ ‎и ‎сценаристы‏ ‎просто ‎не‏ ‎могли ‎конкурировать ‎с ‎западными ‎в‏ ‎продвижении‏ ‎«пакета»‏ ‎либерально-демократических ‎идей.‏ ‎Наши ‎фильмы‏ ‎оказывались ‎всё‏ ‎время‏ ‎вторичными ‎и‏ ‎даже ‎третичными, ‎списанными ‎у ‎других‏ ‎подражателей. ‎Перед‏ ‎российским‏ ‎кинематографом ‎встаёт ‎острая‏ ‎потребность ‎сказать‏ ‎нечто ‎свое, ‎что ‎будет‏ ‎воспринято‏ ‎нашим ‎зрителем.‏ ‎Не ‎случайно‏ ‎немногочисленные ‎успешные ‎ленты ‎90-х ‎базируют‏ ‎свой‏ ‎успех ‎на‏ ‎идеологии ‎разотождествления‏ ‎«нас» ‎и ‎«их».

Разотождествление ‎человека ‎постсоветского‏ ‎с‏ ‎человеком‏ ‎западным ‎—‏ ‎начатая ‎в‏ ‎90-е ‎и‏ ‎не‏ ‎завершённая ‎до‏ ‎сих ‎пор ‎идеологическая ‎компонента ‎нашего‏ ‎кино. ‎Таков‏ ‎«Сибирский‏ ‎цирюльник», ‎таковы ‎и‏ ‎ставшие ‎культовыми‏ ‎«Особенности ‎национальной ‎охоты». ‎Как‏ ‎базовая‏ ‎идеология ‎это‏ ‎чётко ‎сформулировано‏ ‎в ‎также ‎ставшем ‎культовым ‎«Брате-2».‏ ‎Здесь‏ ‎же ‎можно‏ ‎назвать ‎фильмы‏ ‎«Кукушка» ‎и ‎«Война». ‎Успешными ‎становятся‏ ‎фильмы,‏ ‎по‏ ‎поводу ‎которых‏ ‎чётко ‎можно‏ ‎сказать, ‎о‏ ‎чём‏ ‎это ‎кино,‏ ‎фильмы, ‎несущие ‎определённую ‎и ‎чёткую‏ ‎идеологию.

Российский ‎кинематограф‏ ‎2000-х‏ ‎годов ‎— ‎это‏ ‎кино ‎эксклюзивных‏ ‎продюсерских ‎проектов. ‎Успешных ‎кинопостановок‏ ‎стало‏ ‎больше, ‎чем‏ ‎в ‎90-е.‏ ‎Жанровая ‎линейка ‎стала ‎шире, ‎но‏ ‎российское‏ ‎кино ‎по-прежнему‏ ‎не ‎стало‏ ‎индустрией. ‎Проекты ‎Константина ‎Эрнста ‎и‏ ‎Андрея‏ ‎Максимова‏ ‎«Дозоры», ‎«Гамбит»,‏ ‎«АдмиралЪ», ‎«Высоцкий.‏ ‎Спасибо ‎что‏ ‎живой»,‏ ‎проекты ‎Тимура‏ ‎Бекмамбетова ‎показывают, ‎что ‎мы ‎умеем‏ ‎делать ‎интересное‏ ‎кино,‏ ‎которое ‎нравится ‎зрителю.

В‏ ‎конце ‎2000-х‏ ‎и ‎начале ‎2010-х ‎начала‏ ‎формироваться‏ ‎линейка ‎патриотических‏ ‎фильмов, ‎утверждающих‏ ‎самоценность ‎исторического ‎существования ‎России: ‎«Мы‏ ‎из‏ ‎будущего», ‎«Двенадцать»,‏ ‎«Брестская ‎крепость»,‏ ‎«Матч». ‎Кассовый ‎успех ‎фильма ‎«Кандагар»‏ ‎в‏ ‎2010-м‏ ‎году ‎(первый‏ ‎в ‎патриотическом‏ ‎кино) ‎доказывает,‏ ‎что‏ ‎такое ‎кино‏ ‎не ‎просто ‎может ‎собирать ‎много‏ ‎зрителей ‎(в‏ ‎данном‏ ‎случае ‎— ‎более‏ ‎двух ‎миллионов),‏ ‎оно ‎ещё ‎и ‎может‏ ‎быть‏ ‎коммерчески ‎успешным,‏ ‎приносить ‎прибыль.‏ ‎Безусловная ‎победа ‎и ‎крупный ‎зрительский‏ ‎успех‏ ‎фильма ‎«Легенда‏ ‎№ ‎17»‏ ‎(более ‎4 ‎миллионов ‎зрителей ‎в‏ ‎кинозалах‏ ‎страны)‏ ‎уже ‎в‏ ‎текущем ‎году‏ ‎зафиксировали ‎эту‏ ‎тенденцию‏ ‎и ‎сделали‏ ‎её ‎неоспоримой.

Наш ‎кинематограф ‎может ‎предложить‏ ‎себя ‎обществу‏ ‎и‏ ‎государству ‎в ‎качестве‏ ‎эффективного ‎инструмента,‏ ‎формирующего ‎идеологию, ‎образ ‎жизни‏ ‎и‏ ‎образцы ‎поведения‏ ‎для ‎граждан‏ ‎нашей ‎страны ‎и, ‎между ‎прочим,‏ ‎для‏ ‎находящейся ‎в‏ ‎очевидном ‎кризисе‏ ‎истины ‎европейской ‎цивилизации ‎в ‎целом.‏ ‎Они‏ ‎не‏ ‎знают, ‎что‏ ‎делать, ‎продолжают‏ ‎врать ‎сами‏ ‎себе.‏ ‎Почему ‎мы‏ ‎должны ‎следовать ‎их ‎примеру? ‎Мы‏ ‎не ‎должны‏ ‎бояться‏ ‎идеологии, ‎быть ‎идеологичными‏ ‎и ‎идеологизированными.

Современный‏ ‎человек, ‎не ‎имеющий ‎идеологии‏ ‎(а‏ ‎значит, ‎ценностей,‏ ‎которые ‎он‏ ‎готов ‎защищать ‎и ‎отстаивать), ‎в‏ ‎религиозном‏ ‎и ‎философском‏ ‎смысле ‎—‏ ‎не ‎совсем ‎человек. ‎И ‎уж‏ ‎точно‏ ‎не‏ ‎гражданин, ‎если‏ ‎не ‎сводить‏ ‎это ‎понятие‏ ‎к‏ ‎юридической ‎форме.

***

Реалии‏ ‎индустрии ‎кино

Сегодняшняя ‎проблема ‎российского ‎кино‏ ‎заключается ‎в‏ ‎том,‏ ‎как ‎от ‎разовых‏ ‎успешных ‎проектов‏ ‎отдельных ‎кустарно ‎работающих ‎продюсеров‏ ‎и‏ ‎режиссёров ‎перейти‏ ‎к ‎проектированию‏ ‎и ‎созданию ‎киноиндустрии, ‎промышленности, ‎способной‏ ‎производить‏ ‎успешные ‎проекты,‏ ‎то ‎есть‏ ‎собственно ‎и ‎быть ‎российской ‎киноиндустрией.‏ ‎Какая‏ ‎для‏ ‎этого ‎нужна‏ ‎и ‎возможна‏ ‎государственная ‎политика?

Всеми‏ ‎признаваемым‏ ‎лидером ‎в‏ ‎области ‎кино ‎как ‎бизнеса ‎является‏ ‎Голливуд. ‎И‏ ‎не‏ ‎только ‎лидером ‎в‏ ‎области ‎технологий,‏ ‎новых ‎и ‎эффективных ‎способов‏ ‎организации‏ ‎самого ‎процесса‏ ‎производства ‎кино,‏ ‎обеспеченности ‎всех ‎его ‎цехов.

Голливуд ‎продвигал‏ ‎американские‏ ‎ценности ‎и‏ ‎американский ‎образ‏ ‎жизни ‎как ‎наиболее ‎передовой ‎и‏ ‎единственно‏ ‎соответствующий‏ ‎некоему ‎«истинному‏ ‎пути ‎развития‏ ‎человечества», ‎делая‏ ‎американское‏ ‎кино ‎эффективным‏ ‎носителем ‎определённых ‎пакетов ‎идей. ‎До‏ ‎последнего ‎времени‏ ‎это‏ ‎было ‎даже ‎исторически‏ ‎оправдано. ‎Ведь‏ ‎единственная ‎альтернатива ‎панамериканизму ‎—‏ ‎мы‏ ‎— ‎на‏ ‎определённом ‎историческом‏ ‎этапе ‎была ‎побеждена ‎Америкой ‎в‏ ‎ходе‏ ‎холодной ‎войны.‏ ‎Победа ‎эта‏ ‎была ‎очевидной, ‎и ‎весь ‎«цивилизованный»‏ ‎мир‏ ‎более‏ ‎двадцати ‎лет‏ ‎кричит: ‎«Горе‏ ‎побеждённым!» ‎и‏ ‎«Ура‏ ‎победителям!».

Существенным ‎для‏ ‎понимания ‎устройства ‎американского ‎кинематографа ‎является‏ ‎знание ‎о‏ ‎том,‏ ‎что ‎этот ‎кинематограф‏ ‎все ‎шаги‏ ‎в ‎своём ‎развитии ‎совершал‏ ‎в‏ ‎условиях ‎финансовой‏ ‎избыточности. ‎Крупнейший‏ ‎прорыв ‎американского ‎кино ‎в ‎30-е‏ ‎годы‏ ‎во ‎многом‏ ‎связан ‎с‏ ‎тем, ‎что ‎Голливуд ‎стал ‎важнейшим‏ ‎механизмом‏ ‎легализации‏ ‎капиталов ‎американской‏ ‎мафии. ‎Первичные‏ ‎накопления ‎«чёрного‏ ‎нала»‏ ‎от ‎продажи‏ ‎алкоголя, ‎азартных ‎игр, ‎проституции, ‎наркотиков‏ ‎вкладывались ‎в‏ ‎кинопроизводство.‏ ‎Возврат ‎денег ‎от‏ ‎кинопроката ‎превращал‏ ‎«чёрный ‎нал», ‎вложенный ‎в‏ ‎фильм,‏ ‎в ‎«белую»‏ ‎прибыль ‎с‏ ‎льготным ‎режимом ‎налогообложения. ‎Разумеется, ‎такие‏ ‎схемы‏ ‎были ‎известны‏ ‎налоговым ‎властям,‏ ‎но ‎нужда ‎в ‎правильном ‎идеологическом‏ ‎продукте‏ ‎расценивалась‏ ‎выше ‎сиюминутной‏ ‎экономической ‎выгоды,‏ ‎и ‎на‏ ‎эти‏ ‎«шалости» ‎закрывались‏ ‎глаза. ‎На ‎базе ‎подобных ‎схем‏ ‎голливудское ‎кино‏ ‎превращалось‏ ‎в ‎мощнейшую ‎индустрию‏ ‎в ‎течение‏ ‎30-50-х ‎годов ‎прошлого ‎века.

Последней‏ ‎ситуацией‏ ‎финансовой ‎избыточности,‏ ‎основанной ‎на‏ ‎успехах ‎политики ‎глобализации ‎президента ‎Клинтона,‏ ‎были‏ ‎90-е ‎годы‏ ‎прошлого ‎века.‏ ‎Сегодня ‎Голливуд ‎сильно ‎завязан ‎в‏ ‎кредитно-финансовой‏ ‎американской‏ ‎пирамиде. ‎Риск‏ ‎её ‎обрушения‏ ‎очень ‎высок.‏ ‎Что‏ ‎будет ‎с‏ ‎голливудской ‎индустрией ‎в ‎условиях ‎углубляющегося‏ ‎мирового ‎финансово-экономического‏ ‎кризиса‏ ‎и, ‎значит, ‎увеличивающихся‏ ‎дефицитов ‎производственных‏ ‎и ‎рекламных ‎бюджетов? ‎Увидим.

Американский‏ ‎кинематограф‏ ‎спроектирован ‎как‏ ‎культурная ‎отрасль,‏ ‎как ‎важнейший ‎фактор ‎существования ‎американского‏ ‎сверхобщества‏ ‎(в ‎терминах‏ ‎Александра ‎Зиновьева),‏ ‎а ‎не ‎просто ‎одна ‎из‏ ‎сфер‏ ‎промышленности.‏ ‎Он ‎поддерживается‏ ‎в ‎таком‏ ‎состоянии, ‎потому‏ ‎что‏ ‎к ‎этому‏ ‎прилагает ‎огромные ‎усилия ‎американское ‎государство.

А‏ ‎у ‎нас‏ ‎полно‏ ‎всяких ‎либеральных ‎басен‏ ‎о ‎том,‏ ‎что ‎«кинематограф ‎— ‎это‏ ‎рынок».‏ ‎Ерунда ‎полная!‏ ‎Конечно, ‎это‏ ‎никакой ‎не ‎«рынок», ‎потому ‎что‏ ‎во‏ ‎всём ‎мире‏ ‎кинематограф ‎на‏ ‎сегодняшний ‎день ‎сам ‎по ‎себе‏ ‎убыточен.‏ ‎Отдельные‏ ‎проекты ‎в‏ ‎силу ‎сложного‏ ‎стечения ‎обстоятельств‏ ‎становятся‏ ‎окупаемыми ‎или‏ ‎прибыльными. ‎Всё ‎остальное ‎работает ‎как‏ ‎система, ‎производящая‏ ‎продукт‏ ‎культуры.

Кинопрокатные ‎сети ‎США‏ ‎(и ‎в‏ ‎мире) ‎не ‎выходят ‎в‏ ‎плюс‏ ‎за ‎счёт‏ ‎проката. ‎Сети‏ ‎зарабатывают ‎на ‎попкорне ‎и ‎пепси-коле.‏ ‎Это‏ ‎не ‎шутка.‏ ‎Отсюда ‎заказ‏ ‎на ‎соответствующее ‎кино. ‎Это ‎кино‏ ‎должно‏ ‎нравиться‏ ‎молодёжи, ‎детям‏ ‎— ‎как‏ ‎основному ‎потребителю‏ ‎поп-корна‏ ‎и ‎колы,‏ ‎пока ‎не ‎знающему ‎о ‎диабете.

В‏ ‎самом ‎производстве‏ ‎кино‏ ‎существует ‎серьёзная ‎развитая‏ ‎система ‎дотаций:‏ ‎непрямых ‎— ‎таких, ‎как‏ ‎освобождение‏ ‎от ‎налогов,‏ ‎и ‎прямых‏ ‎— ‎финансовых ‎вливаний ‎из ‎бюджетов‏ ‎штатов,‏ ‎федерального ‎бюджета‏ ‎и ‎бюджетов‏ ‎федеральных ‎ведомств. ‎В ‎экономическом ‎основании‏ ‎любого‏ ‎голливудского‏ ‎проекта ‎лежат‏ ‎так ‎называемые‏ ‎public ‎money‏ ‎—‏ ‎средства, ‎которые‏ ‎не ‎нужно ‎будет ‎возвращать, ‎или‏ ‎возврат ‎которых‏ ‎обусловлен‏ ‎факторами, ‎которые ‎могут‏ ‎наступить ‎только‏ ‎теоретически, ‎в ‎случае ‎уникальной‏ ‎сверхприбыльности‏ ‎проекта. ‎Только‏ ‎имея ‎от‏ ‎30% ‎и ‎более ‎таких ‎публичных‏ ‎(т.е.‏ ‎государственных) ‎денег,‏ ‎американский ‎продюсер‏ ‎занимается ‎привлечением ‎возвратных ‎(рыночных) ‎средств.‏ ‎Голливудский‏ ‎кинематограф‏ ‎без ‎public‏ ‎money ‎также‏ ‎финансово ‎несостоятелен,‏ ‎как‏ ‎и ‎наш‏ ‎отечественный.

И, ‎наконец, ‎без ‎агрессивного ‎присутствия‏ ‎в ‎прокате‏ ‎других‏ ‎стран, ‎использующего ‎политические‏ ‎и ‎лоббистские‏ ‎рычаги, ‎голливудское ‎кино ‎неокупаемо‏ ‎в‏ ‎принципе. ‎Вместе‏ ‎с ‎поп-корном‏ ‎и ‎публичными ‎деньгами.

Об ‎этом ‎регулярно‏ ‎пишет‏ ‎сама ‎американская‏ ‎пресса ‎(см.,‏ ‎например, ‎The ‎New ‎York ‎Times,‏ ‎States‏ ‎Weigh‏ ‎Cuts ‎in‏ ‎Hollywood ‎Subsidies,‏ ‎Michael ‎Cieply,‏ ‎19‏ ‎января ‎2011).‏ ‎Всё ‎это ‎также ‎прозрачно ‎и‏ ‎подробно ‎описано‏ ‎в‏ ‎книге ‎американского ‎журналиста,‏ ‎десятки ‎лет‏ ‎работающего ‎в ‎киноиндустрии ‎Голливуда,‏ ‎Эдварда‏ ‎Эпштейна ‎«Экономика‏ ‎Голливуда. ‎На‏ ‎чём ‎на ‎самом ‎деле ‎зарабатывает‏ ‎киноиндустрия».‏ ‎Книга ‎легко‏ ‎доступна. ‎Но‏ ‎— ‎непопулярна. ‎Потому ‎что ‎эффективно‏ ‎разрушает‏ ‎миф‏ ‎о ‎том,‏ ‎что ‎в‏ ‎мировом ‎кинематографе‏ ‎всё‏ ‎устроено ‎рыночно‏ ‎и ‎либерально. ‎Нет, ‎конечно ‎же!‏ ‎Просто ‎Америка‏ ‎до‏ ‎сих ‎пор ‎считает‏ ‎себя ‎великой‏ ‎державой ‎и ‎позволяет ‎себе‏ ‎вести‏ ‎весьма ‎агрессивную‏ ‎и ‎навязчивую‏ ‎культурную ‎политику. ‎А ‎мы ‎—‏ ‎после‏ ‎того, ‎как‏ ‎Советский ‎Союз‏ ‎развалился, ‎— ‎себе ‎такого ‎не‏ ‎позволяем.

Какой‏ ‎смысл‏ ‎мы ‎вкладываем‏ ‎в ‎требование‏ ‎конкурентоспособности ‎российского‏ ‎кинематографа‏ ‎как ‎условие‏ ‎его ‎государственной ‎поддержки, ‎которое ‎навязчиво‏ ‎воспроизводится ‎при‏ ‎всякой‏ ‎попытке ‎поставить ‎вопрос‏ ‎о ‎русском‏ ‎кино ‎всерьёз? ‎Чтобы ‎мы‏ ‎конкурировали‏ ‎с ‎Голливудом‏ ‎в ‎мире,‏ ‎на ‎рынках ‎всех ‎стран? ‎Только‏ ‎это‏ ‎имеет ‎смысл,‏ ‎если ‎пользоваться‏ ‎термином ‎«конкуренция» ‎корректно.

Для ‎этого ‎нужна‏ ‎промышленность‏ ‎с‏ ‎десятками ‎цехов‏ ‎и ‎профессиональных‏ ‎субрынков ‎компонентов‏ ‎кинопроизводства‏ ‎(чем ‎кино‏ ‎проще ‎автопрома?), ‎а ‎не ‎маленькие‏ ‎кустарные ‎мастерские,‏ ‎где‏ ‎всё ‎делается ‎«дома»,‏ ‎«на ‎коленке».‏ ‎Нужны ‎мега-бюджеты. ‎Нужно ‎лобби‏ ‎и‏ ‎политическое ‎давление‏ ‎по ‎всему‏ ‎миру.

Мы ‎не ‎это ‎имеем ‎в‏ ‎виду?‏ ‎А ‎жаль.‏ ‎Иначе ‎разговор‏ ‎действительно ‎приобрёл ‎бы ‎серьёзный ‎характер.‏ ‎А‏ ‎от‏ ‎либералов ‎на‏ ‎высоких ‎государственных‏ ‎постах ‎до‏ ‎последнего‏ ‎времени ‎можно‏ ‎было ‎только ‎услышать ‎лицемерные ‎сожаления‏ ‎о ‎том,‏ ‎как‏ ‎мало ‎у ‎нас‏ ‎талантов. ‎Эти‏ ‎обещания ‎«дать ‎денег» ‎при‏ ‎условии,‏ ‎что ‎«кино‏ ‎будет ‎интересное»,‏ ‎больше ‎напоминают ‎известный ‎анекдот ‎о‏ ‎том,‏ ‎что ‎пловцам‏ ‎нальют ‎воду‏ ‎в ‎бассейн ‎тогда, ‎когда ‎они‏ ‎научатся‏ ‎плавать.‏ ‎От ‎таких‏ ‎чиновников ‎ждать‏ ‎нечего.

Также ‎очевидно,‏ ‎что‏ ‎само ‎по‏ ‎себе ‎«киносообщество» ‎продюсеров-режиссёров ‎не ‎может‏ ‎быть ‎субъектом‏ ‎постановки‏ ‎и ‎решения ‎задачи‏ ‎создания ‎киноиндустрии.‏ ‎Таким ‎субъектом ‎может ‎быть‏ ‎только‏ ‎государство.

Если, ‎как‏ ‎говорил ‎Чапаев‏ ‎в ‎фильме ‎своего ‎имени, ‎«в‏ ‎мировом‏ ‎масштабе ‎нам‏ ‎надо ‎ещё‏ ‎подучиться», ‎то ‎нужно ‎чётко ‎понимать,‏ ‎что‏ ‎в‏ ‎отношении ‎национального‏ ‎культурного ‎пространства‏ ‎может ‎и‏ ‎должна‏ ‎на ‎первом‏ ‎этапе ‎идти ‎речь ‎ни ‎о‏ ‎какой ‎не‏ ‎о‏ ‎конкуренции, ‎а ‎о‏ ‎вытеснении ‎голливудского‏ ‎кино ‎как ‎условии ‎создания‏ ‎собственной‏ ‎кинопромышленности. ‎Страны,‏ ‎реально ‎отстаивающие‏ ‎свой ‎суверенитет, ‎— ‎такие, ‎как‏ ‎Франция‏ ‎и ‎Китай,‏ ‎— ‎имеют‏ ‎политическую ‎волю ‎относить ‎кино ‎не‏ ‎к‏ ‎ведомству‏ ‎Минэкономразвития, ‎а‏ ‎к ‎ведомству‏ ‎Минкультуры. ‎И‏ ‎не‏ ‎на ‎словах,‏ ‎а ‎на ‎деле.

Французы ‎вынуждены ‎жёстко‏ ‎отстаивать ‎культурный,‏ ‎а‏ ‎не ‎экономический ‎статус‏ ‎своего ‎кино‏ ‎и ‎в ‎ВТО, ‎и‏ ‎в‏ ‎новых ‎переговорах‏ ‎о ‎зоне‏ ‎свободной ‎торговли. ‎И ‎дело ‎не‏ ‎только‏ ‎в ‎квотах‏ ‎показа ‎(к‏ ‎чему ‎свелся ‎разговор ‎у ‎нас),‏ ‎а‏ ‎в‏ ‎развитом ‎управленческом‏ ‎подходе ‎к‏ ‎регулированию ‎всей‏ ‎киносферы‏ ‎— ‎и‏ ‎производства, ‎и ‎проката. ‎Национальное ‎французское‏ ‎кино ‎финансируется‏ ‎из‏ ‎отчислений ‎от ‎любого‏ ‎телевидения ‎и‏ ‎американского ‎кинопоказа. ‎То ‎есть‏ ‎от‏ ‎того, ‎что‏ ‎экономически ‎угнетает‏ ‎кинематограф.

Китай ‎вообще ‎регулирует ‎самое ‎главное‏ ‎—‏ ‎даты ‎релизов.‏ ‎И ‎безжалостно‏ ‎освобождает ‎прокатное ‎время ‎для ‎своих‏ ‎блокбастеров‏ ‎от‏ ‎параллельного ‎присутствия‏ ‎американских. ‎То‏ ‎есть ‎американский‏ ‎блокбастер‏ ‎может ‎идти‏ ‎только ‎тогда, ‎когда ‎в ‎прокате‏ ‎нет ‎китайского‏ ‎или‏ ‎китайский ‎уже ‎собрал‏ ‎всё ‎что‏ ‎нужно.

Мы ‎же, ‎из ‎страха‏ ‎перед‏ ‎американским ‎лобби,‏ ‎боимся ‎обсуждать‏ ‎реальные ‎протекционистские ‎меры, ‎повышающие ‎наш‏ ‎культурный‏ ‎суверенитет ‎и‏ ‎реально ‎создающие‏ ‎для ‎него ‎экономическую ‎базу.

***

Что ‎делать

Надо‏ ‎в‏ ‎государственной‏ ‎политике ‎исходить‏ ‎из ‎того,‏ ‎что ‎такой‏ ‎сферы‏ ‎деятельности ‎и‏ ‎отрасли ‎индустрии ‎как ‎кино ‎у‏ ‎нас ‎на‏ ‎самом‏ ‎деле ‎нет. ‎Это‏ ‎при ‎том,‏ ‎что ‎на ‎российском ‎рынке‏ ‎финансовая‏ ‎отдача ‎от‏ ‎одного ‎фильма‏ ‎в ‎отношении ‎к ‎бюджету ‎его‏ ‎производства‏ ‎во ‎много‏ ‎раз ‎выше‏ ‎у ‎российского ‎продукта, ‎нежели ‎у‏ ‎американского.‏ ‎Ну‏ ‎разумется! ‎Ведь‏ ‎американский ‎фильм‏ ‎создавался ‎для‏ ‎всего‏ ‎мира!

В ‎целом‏ ‎же ‎ведущим ‎социокультурным ‎процессом ‎последних‏ ‎20-25 ‎лет‏ ‎в‏ ‎стране ‎является ‎деградация‏ ‎культуры, ‎что‏ ‎наиболее ‎ярко ‎и ‎видно‏ ‎как‏ ‎раз ‎в‏ ‎сфере ‎кино.‏ ‎Наверное, ‎в ‎последние ‎годы ‎удалось‏ ‎снизить‏ ‎темпы ‎этой‏ ‎деградации. ‎Но‏ ‎отдельные ‎попытки ‎переломить ‎ситуацию, ‎заложить‏ ‎какие-то‏ ‎элементы‏ ‎развития ‎пока‏ ‎не ‎носят‏ ‎системного ‎характера‏ ‎целевой‏ ‎и ‎волевой‏ ‎государственной ‎деятельности.

Например, ‎в ‎2010 ‎году‏ ‎создали ‎Фонд‏ ‎кино,‏ ‎начали ‎как-то ‎поддерживать‏ ‎продюсеров, ‎а‏ ‎не ‎просто ‎режиссеров. ‎Это‏ ‎лучше,‏ ‎чем ‎было‏ ‎в ‎90-е‏ ‎и ‎2000-е. ‎Но ‎этого ‎недостаточно.‏ ‎И‏ ‎не ‎только‏ ‎в ‎финансовом‏ ‎смысле. ‎Хотя ‎вся ‎государственная ‎поддержка‏ ‎кинематографической‏ ‎отрасли‏ ‎в ‎России‏ ‎сегодня ‎по‏ ‎сумме ‎средств‏ ‎равна‏ ‎бюджету ‎одного‏ ‎американского ‎блокбастера.

Нужно ‎системное, ‎комплексное ‎действие.

В‏ ‎законодательной ‎сфере: отнесение‏ ‎кино‏ ‎к ‎сфере ‎культурной‏ ‎политики, ‎введение‏ ‎принципа ‎защиты ‎культурного ‎пространства.

В‏ ‎сфере‏ ‎проката: в ‎10‏ ‎раз ‎больше‏ ‎экранов, ‎электронная ‎лицензия, ‎электронная ‎раздача‏ ‎контента‏ ‎(как ‎в‏ ‎Индии), ‎малые‏ ‎залы ‎в ‎любом ‎городе ‎и‏ ‎населённом‏ ‎пункте,‏ ‎единый ‎электронный‏ ‎билет.

В ‎сфере‏ ‎подготовки ‎кадров: создание‏ ‎прежде‏ ‎всего ‎новой‏ ‎генерации ‎сценаристов, ‎работающих ‎на ‎основании‏ ‎мировой ‎и‏ ‎национальной‏ ‎литературных ‎традиций ‎со‏ ‎сценарием ‎как‏ ‎со ‎сложной ‎программой ‎управления‏ ‎вниманием‏ ‎и ‎содержанием‏ ‎коммуникации, ‎с‏ ‎продуктом ‎коллективного, ‎кооперированного ‎семиотического ‎производства,‏ ‎а‏ ‎не ‎с‏ ‎фикцией ‎индивидуального‏ ‎творчества. ‎А ‎также ‎подготовка ‎принципиально‏ ‎нового‏ ‎поколения‏ ‎режиссёров-постановщиков, ‎готовых‏ ‎работать ‎в‏ ‎индустрии, ‎а‏ ‎не‏ ‎самовыражаться ‎в‏ ‎артхаусе.

Фактически ‎есть ‎государственная ‎задача: ‎по-новому‏ ‎спроектировать ‎кинематографическую‏ ‎отрасль‏ ‎при ‎чудовищном ‎давлении‏ ‎внешнего ‎рынка.‏ ‎Нужны ‎госкорпорации ‎— ‎при‏ ‎всех‏ ‎минусах. ‎Но‏ ‎чем ‎кино‏ ‎хуже, ‎чем ‎нано? ‎Или ‎атом?‏ ‎Вспомним‏ ‎о ‎3‏ ‎миллиардах ‎долларов‏ ‎в ‎год, ‎которые ‎заходят ‎извне‏ ‎на‏ ‎НКО,‏ ‎являющиеся ‎иностранными‏ ‎политическими ‎агентами.‏ ‎Мы ‎не‏ ‎пресекаем‏ ‎этот ‎поток,‏ ‎а ‎лишь ‎начали ‎попытки ‎его‏ ‎регистрировать ‎—‏ ‎потому‏ ‎что ‎не ‎хотим‏ ‎отказываться ‎от‏ ‎денег. ‎Но ‎тогда ‎этой‏ ‎пропаганде‏ ‎нужно ‎противопоставлять‏ ‎свою. ‎И‏ ‎финансировать ‎её ‎соразмерно. ‎А ‎телевидение‏ ‎и‏ ‎СМИ ‎этой‏ ‎задачи ‎сами‏ ‎по ‎себе ‎не ‎решают ‎—‏ ‎потому‏ ‎что‏ ‎не ‎создают‏ ‎своей ‎реальности.‏ ‎За ‎ней‏ ‎они‏ ‎всё ‎равно‏ ‎вынуждены ‎обращаться ‎в ‎сферу ‎кино.

Наш‏ ‎кинорынок ‎захвачен,‏ ‎в‏ ‎нашем ‎прокате ‎почти‏ ‎нет ‎места‏ ‎российскому ‎кино. ‎И ‎его‏ ‎придётся‏ ‎отвоевывать. ‎Но‏ ‎бороться ‎с‏ ‎голливудскими ‎мейджорами, ‎крупнейшими ‎голливудскими ‎компаниями‏ ‎—‏ ‎такими, ‎как‏ ‎Warner ‎Bros.,‏ ‎Disney, ‎Fox, ‎Sony, ‎Paramount ‎и‏ ‎Universal‏ ‎—‏ ‎не ‎так‏ ‎просто. ‎На‏ ‎сегодня ‎их‏ ‎продукция‏ ‎собирает ‎более‏ ‎85% ‎выручки ‎с ‎российского ‎рынка‏ ‎кинопроката, ‎и‏ ‎только‏ ‎10-15 ‎% ‎пока‏ ‎ещё ‎«отпущено»‏ ‎российскому ‎кино. ‎И ‎этому‏ ‎российское‏ ‎кино ‎должно‏ ‎радоваться, ‎поскольку‏ ‎если ‎бы ‎не ‎существующая ‎государственная‏ ‎помощь‏ ‎— ‎его‏ ‎бы ‎уже‏ ‎не ‎было.

Сейчас ‎государство ‎раздает ‎милостыню‏ ‎нищим‏ ‎—‏ ‎и ‎великое‏ ‎ему ‎спасибо‏ ‎за ‎это.‏ ‎Без‏ ‎кавычек. ‎Но‏ ‎кто ‎ещё ‎при ‎этом ‎оказывается‏ ‎нищим, ‎кроме‏ ‎кинематографа?

***

Об‏ ‎особенностях ‎национального ‎кинопроката

Вернёмся‏ ‎к ‎пресловутым‏ ‎квотам ‎на ‎российские ‎фильмы‏ ‎в‏ ‎отечественном ‎кинопрокате.‏ ‎Мера ‎могла‏ ‎бы ‎работать, ‎при ‎разумной ‎и‏ ‎системной‏ ‎её ‎реализации,‏ ‎пусть ‎это‏ ‎и ‎не ‎всё, ‎что ‎нужно.

Как‏ ‎рассматривался‏ ‎в‏ ‎Госдуме ‎этот‏ ‎проект? ‎Проводились‏ ‎многочисленные ‎круглые‏ ‎столы‏ ‎и ‎консультации.‏ ‎Но ‎никто ‎не ‎ставил ‎вопрос,‏ ‎при ‎каких‏ ‎условиях‏ ‎мера ‎будет ‎полезна‏ ‎и ‎что‏ ‎именно ‎нужно ‎для ‎этого‏ ‎сделать.‏ ‎Отечественные ‎режиссёры‏ ‎и ‎продюсеры,‏ ‎принявшие ‎участие ‎в ‎этих ‎консультациях,‏ ‎жёстко‏ ‎и ‎публично‏ ‎высказались ‎против,‏ ‎не ‎говоря ‎уже ‎о ‎кинопрокатных‏ ‎компаниях‏ ‎и‏ ‎сетях. ‎Потом‏ ‎в ‎кулуарах,‏ ‎наши ‎продюсеры‏ ‎и‏ ‎режиссеры ‎шептались,‏ ‎стыдливо ‎опуская ‎глаза: ‎«Ну, ‎мера‏ ‎в ‎принципе-то,‏ ‎правильная,‏ ‎но ‎если ‎я‏ ‎публично ‎выскажусь‏ ‎в ‎ее ‎поддержку, ‎то‏ ‎мой‏ ‎следующий ‎фильм‏ ‎или ‎провалится‏ ‎в ‎прокате ‎или ‎существенно ‎недоберёт.‏ ‎Мне‏ ‎же ‎с‏ ‎моим ‎кино‏ ‎и ‎идти ‎потом ‎к ‎этим‏ ‎самым‏ ‎кинопрокатчикам».‏ ‎Мягко ‎говоря,‏ ‎никто ‎не‏ ‎хочет ‎ссориться‏ ‎с‏ ‎американскими ‎хозяевами‏ ‎русского ‎кинорынка.

Как ‎шло ‎принятие ‎закона,‏ ‎ограничивающего ‎возможности‏ ‎пиратства‏ ‎в ‎интернете? ‎В‏ ‎числе ‎депутатов‏ ‎Госдумы ‎вдруг ‎обнаружилось ‎большое‏ ‎число‏ ‎защитников ‎«свободного‏ ‎интернета».

Дело ‎в‏ ‎том, ‎что ‎наше ‎кино ‎страдает‏ ‎от‏ ‎интернет-пиратства ‎в‏ ‎разы ‎сильнее‏ ‎голливудского. ‎У ‎нас ‎уже ‎понемногу‏ ‎получается‏ ‎конкурировать‏ ‎с ‎Голливудом‏ ‎в ‎области‏ ‎идеологической, ‎но‏ ‎нам‏ ‎очень ‎трудно‏ ‎конкурировать ‎с ‎ним ‎в ‎области‏ ‎развлечений, ‎основанных‏ ‎на‏ ‎спецэффектах ‎и ‎новых‏ ‎дорогих ‎технологиях‏ ‎производства ‎кино. ‎Финансовые ‎возможности‏ ‎разнятся‏ ‎на ‎порядки.‏ ‎Голливудский ‎фильм‏ ‎— ‎это ‎прежде ‎всего ‎масштабное‏ ‎зрелище,‏ ‎обусловленное ‎размером‏ ‎производственного ‎бюджета.‏ ‎Его ‎нужно ‎смотреть ‎на ‎большом‏ ‎киноэкране‏ ‎с‏ ‎серьёзными ‎звуковыми‏ ‎эффектами ‎и‏ ‎видеоэффектами ‎(включая‏ ‎3D).‏ ‎Именно ‎такой‏ ‎формат ‎спецэффектного ‎развлечения ‎мотивирует ‎потребителей‏ ‎попкорна ‎и‏ ‎колы.

Русское‏ ‎кино ‎не ‎может‏ ‎по ‎бюджетным‏ ‎ограничениям ‎соревноваться ‎с ‎американским‏ ‎в‏ ‎области ‎спецэффектов.‏ ‎Оно ‎строится‏ ‎на ‎эмоциональности, ‎культурной ‎специфике, ‎содержательности‏ ‎и‏ ‎идеологичности. ‎Но‏ ‎это ‎всё‏ ‎можно ‎посмотреть ‎и ‎«за ‎бесплатно»‏ ‎в‏ ‎интернете.‏ ‎Фильм ‎в‏ ‎зрелищности ‎потеряет‏ ‎существенно ‎меньше‏ ‎в‏ ‎сравнении ‎с‏ ‎голливудским ‎комиксом ‎— ‎и ‎поэтому‏ ‎можно ‎«сэкономить».‏ ‎Поэтому‏ ‎лоббисты ‎хозяев ‎нашего‏ ‎рынка ‎сделают‏ ‎всё, ‎чтобы ‎«интернет ‎оставался‏ ‎свободным»‏ ‎— ‎прежде‏ ‎всего ‎для‏ ‎бесплатного ‎скачивания ‎русского ‎кино.

Или ‎вот‏ ‎уже‏ ‎более ‎4‏ ‎лет ‎идёт‏ ‎оживлённый ‎разговор ‎на ‎уровне ‎различных‏ ‎государственных‏ ‎органов‏ ‎и ‎ведомств‏ ‎об ‎обязательной‏ ‎системе ‎строгой‏ ‎электронной‏ ‎отчётности ‎за‏ ‎проданные ‎на ‎сеансы ‎билеты ‎в‏ ‎режиме ‎реального‏ ‎времени.‏ ‎Так ‎эта ‎задача‏ ‎до ‎сих‏ ‎пор ‎не ‎решена. ‎Почему?

Кинотеатральные‏ ‎сети‏ ‎занижают ‎сборы‏ ‎в ‎отчётности,‏ ‎дабы ‎«дополнительно ‎заработать», ‎а ‎некоторые,‏ ‎наоборот,‏ ‎кинопрокатчики ‎(в‏ ‎сговоре ‎с‏ ‎продюсерами) ‎завышают ‎формальные ‎отчёты ‎о‏ ‎сборах,‏ ‎дабы‏ ‎повысить ‎престиж‏ ‎и ‎успешность‏ ‎(создать ‎«дутый‏ ‎капитал»)‏ ‎продюсерской ‎компании‏ ‎и ‎себе ‎любимому. ‎Такие ‎завышенные‏ ‎сборы ‎неоправданно‏ ‎формируют‏ ‎имидж ‎успешного ‎производителя‏ ‎и ‎прокатчика,‏ ‎а ‎с ‎таким ‎имиджем‏ ‎проще‏ ‎«разводить» ‎возможных‏ ‎инвесторов ‎и‏ ‎получать ‎помощь ‎государства ‎в ‎том‏ ‎числе.

При‏ ‎этом ‎выручка‏ ‎от ‎кинопроката‏ ‎распределяется ‎в ‎следующей ‎пропорции: ‎50%‏ ‎оставляют‏ ‎у‏ ‎себя ‎кинотеатральные‏ ‎сети, ‎7-10%‏ ‎получает ‎компания-кинопрокатчик‏ ‎и‏ ‎40-43% ‎—‏ ‎компания-производитель ‎фильма. ‎Это ‎не ‎закон.‏ ‎Таковы ‎устоявшиеся‏ ‎деловые‏ ‎обычаи. ‎Для ‎того,‏ ‎чтобы ‎производителю‏ ‎окупить ‎(уровнять ‎расходы ‎и‏ ‎доходы)‏ ‎фильм, ‎в‏ ‎прокате ‎необходима‏ ‎выручка ‎в ‎2,5 ‎раза ‎превышающая‏ ‎затраты‏ ‎на ‎производство.‏ ‎Сокрытие ‎кинотеатрами‏ ‎действительной ‎выручки ‎не ‎только ‎наносит‏ ‎фискальный‏ ‎вред‏ ‎государству, ‎но‏ ‎фактически ‎уничтожает‏ ‎производителя. ‎Российского‏ ‎прежде‏ ‎всего.

На ‎сегодняшний‏ ‎день ‎в ‎России ‎около ‎3‏ ‎тысяч ‎современных‏ ‎киноэкранов.‏ ‎В ‎США ‎примерно‏ ‎их ‎40‏ ‎000. ‎Они ‎превосходят ‎нас‏ ‎более‏ ‎чем ‎в‏ ‎10 ‎раз,‏ ‎а ‎по ‎населению ‎— ‎чуть‏ ‎больше,‏ ‎чем ‎в‏ ‎2 ‎раза‏ ‎(312 ‎млн ‎чел. ‎в ‎США,‏ ‎и‏ ‎143‏ ‎млн ‎чел.‏ ‎в ‎России).‏ ‎Во ‎Франции‏ ‎около‏ ‎6 ‎тысяч‏ ‎экранов ‎при ‎населении ‎65 ‎млн‏ ‎чел., ‎в‏ ‎Испании‏ ‎— ‎около ‎4,5‏ ‎тысяч ‎на‏ ‎47 ‎млн ‎чел. ‎Исходя‏ ‎из‏ ‎аналогов, ‎понятно,‏ ‎что ‎для‏ ‎нормальной ‎кинопрокатной ‎отрасли ‎нам ‎нужно‏ ‎иметь‏ ‎в ‎стране‏ ‎минимум ‎10‏ ‎тысяч ‎экранов.

Но ‎проблема ‎не ‎только‏ ‎в‏ ‎численности‏ ‎экранов. ‎Вся‏ ‎наша ‎сеть‏ ‎кинотеатров ‎(современных‏ ‎около‏ ‎1000) ‎сконценрирована‏ ‎в ‎крупных ‎городах ‎и ‎областных‏ ‎центрах. ‎Всего‏ ‎в‏ ‎городах ‎у ‎нас‏ ‎проживает ‎порядка‏ ‎100 ‎млн.чел. ‎и ‎из‏ ‎них‏ ‎примерно ‎30‏ ‎млн ‎—‏ ‎в ‎средних ‎и ‎малых ‎городах.‏ ‎Они‏ ‎сегодня ‎не‏ ‎охвачены ‎кинопрокатом‏ ‎вовсе.

Мы ‎бы ‎хотели, ‎чтобы ‎у‏ ‎нашего‏ ‎государства‏ ‎была ‎собственная‏ ‎культурная ‎политика.‏ ‎К ‎сожалению,‏ ‎её‏ ‎пока ‎нет.‏ ‎Вместо ‎неё ‎нам ‎всё ‎время‏ ‎говорят ‎о‏ ‎«невидимой‏ ‎руке ‎рынка». ‎Это‏ ‎шарлатанство ‎и‏ ‎надувательство. ‎Потому ‎что ‎у‏ ‎тех‏ ‎стран, ‎которые‏ ‎собираются ‎выживать‏ ‎и ‎сохраняться ‎как ‎страны, ‎государственный‏ ‎заказ‏ ‎в ‎кино‏ ‎есть ‎и‏ ‎государственная ‎политика ‎в ‎этой ‎сфере‏ ‎очень‏ ‎развитая‏ ‎и ‎сильная.‏ ‎Именно ‎эта‏ ‎государственная ‎политика‏ ‎и‏ ‎поддержка ‎является‏ ‎реальным ‎«базисом» ‎кинематографа, ‎а ‎не‏ ‎рынок ‎и‏ ‎«чистая»‏ ‎экономическая ‎эффективность.

Во ‎Франции‏ ‎доля ‎отечественного‏ ‎кино ‎в ‎прокате ‎составляет‏ ‎около‏ ‎30% ‎—‏ ‎и ‎это‏ ‎единственная ‎европейская ‎страна, ‎сохранившая ‎собственный‏ ‎кинематограф‏ ‎как ‎отрасль‏ ‎и ‎как‏ ‎индустрию. ‎Защита ‎и ‎поддержка ‎национальной‏ ‎культуры‏ ‎во‏ ‎Франции ‎реальна,‏ ‎и ‎членство‏ ‎в ‎ВТО‏ ‎не‏ ‎мешает ‎ей‏ ‎это ‎делать. ‎А ‎наше ‎правительство‏ ‎на ‎предложение‏ ‎облагать‏ ‎иностранные ‎фильмы ‎в‏ ‎российском ‎прокате‏ ‎НДС, ‎отвечает ‎отечественным ‎кинематографистам,‏ ‎что‏ ‎не ‎может‏ ‎этого ‎сделать‏ ‎по ‎условиям ‎ВТО, ‎в ‎которую‏ ‎мы‏ ‎только ‎что‏ ‎вступили.

Китай ‎берёт‏ ‎на ‎свой ‎огромный ‎кинопрокатный ‎рынок‏ ‎только‏ ‎35‏ ‎иностранных ‎картин‏ ‎в ‎год.‏ ‎И ‎всё.‏ ‎И‏ ‎никакая ‎ВТО‏ ‎(которой ‎он ‎уже ‎давно ‎член)‏ ‎не ‎мешает‏ ‎Китаю‏ ‎так ‎поступать. ‎Более‏ ‎того, ‎Китай‏ ‎выплачивает ‎иностранному ‎производителю ‎только‏ ‎25%‏ ‎от ‎кассовых‏ ‎сборов ‎—‏ ‎и ‎ничего, ‎ни ‎Голливуд, ‎ни‏ ‎ВТО‏ ‎не ‎протестуют.‏ ‎Это ‎и‏ ‎означает, ‎что ‎Китай ‎имеет ‎национальную‏ ‎культурную‏ ‎политику,‏ ‎а ‎мы‏ ‎пока ‎нет.

В‏ ‎США ‎снимается‏ ‎в‏ ‎год ‎примерно‏ ‎400 ‎кинокартин. ‎В ‎Росии ‎—‏ ‎всего ‎примерно‏ ‎60‏ ‎фильмов. ‎Хорошо ‎известны‏ ‎пропорции, ‎исторически‏ ‎сложившиеся ‎в ‎мировой ‎киноотрасли:‏ ‎примерно‏ ‎10 ‎процентов‏ ‎от ‎всей‏ ‎выпускаемой ‎продукции ‎являются ‎успешными. ‎При‏ ‎этом‏ ‎на ‎российский‏ ‎киноэкран ‎в‏ ‎2012 ‎году ‎вышло ‎чуть ‎больше‏ ‎50‏ ‎российских‏ ‎фильма ‎и‏ ‎более ‎230‏ ‎(!) ‎зарубежных.‏ ‎Суммарный‏ ‎бюджет ‎производства‏ ‎20 ‎иностранных ‎картин, ‎давших ‎максимальные‏ ‎сборы ‎в‏ ‎России‏ ‎в ‎2012 ‎году,‏ ‎составил ‎3,07млрд‏ ‎дол. ‎США, ‎а ‎российских‏ ‎18‏ ‎картин ‎—‏ ‎111, ‎6‏ ‎млн, ‎т.е. ‎примерно ‎в ‎30‏ ‎раз‏ ‎меньше. ‎Средний‏ ‎производственный ‎бюджет‏ ‎голливудского ‎фильма ‎из ‎этой ‎двадцатки‏ ‎—‏ ‎153,5‏ ‎млн ‎долл.‏ ‎США, ‎а‏ ‎российского ‎фильма‏ ‎из‏ ‎этих ‎18‏ ‎— ‎5,580 ‎млн.. ‎Бюджеты ‎на‏ ‎организацию ‎проката,‏ ‎промотирования‏ ‎и ‎продвижения ‎фильмов‏ ‎у ‎российского‏ ‎и ‎иностранного ‎производителя ‎также‏ ‎не‏ ‎сопоставимы.

Вся ‎идеология‏ ‎либерального ‎рынка‏ ‎нужна ‎только ‎для ‎одного: ‎при‏ ‎формальном‏ ‎равенстве ‎юридических‏ ‎прав ‎сильный‏ ‎(Голливуд) ‎легко ‎и ‎без ‎затруднений‏ ‎побеждает‏ ‎слабого‏ ‎(Роскино).

***

Ещё ‎раз‏ ‎о ‎самом‏ ‎необходимом

Задачи, ‎которые‏ ‎необходимо‏ ‎решить ‎государству,‏ ‎если ‎мы ‎хотим, ‎чтобы ‎в‏ ‎стране ‎существовала‏ ‎своя‏ ‎национальная ‎отрасль ‎киноиндустрии‏ ‎как ‎минимум,‏ ‎таковы:

1. Федеральным ‎законом ‎закрепить ‎базовый‏ ‎принцип,‏ ‎который ‎гласит,‏ ‎что ‎сферы‏ ‎кинопроизводства ‎и ‎кинопроката ‎являются ‎пространством‏ ‎в‏ ‎первую ‎очередь‏ ‎формирования ‎и‏ ‎развития ‎национальной ‎культуры, ‎а ‎не‏ ‎только‏ ‎хозяйственно-экономических‏ ‎взаимоотношений. ‎Сфера‏ ‎кинематографа ‎должна‏ ‎находится ‎в‏ ‎исключительной‏ ‎юрисдикции ‎РФ‏ ‎и ‎быть ‎исключена ‎из-под ‎регулирования‏ ‎обязательствами ‎России‏ ‎перед‏ ‎ВТО ‎и ‎другими‏ ‎международными ‎договорами‏ ‎и ‎организациями. ‎Не ‎следует‏ ‎этого‏ ‎боятся. ‎Франция‏ ‎уже ‎более‏ ‎50 ‎лет ‎реализует ‎этот ‎принцип‏ ‎по‏ ‎отношению ‎к‏ ‎своему ‎кинематографу‏ ‎и ‎не ‎собирается ‎от ‎него‏ ‎отказываться.‏ ‎Хотя‏ ‎находится ‎под‏ ‎постоянно ‎растущим‏ ‎американским ‎давлением.‏ ‎Но‏ ‎только ‎это‏ ‎позволяет ‎Франции ‎сохранять ‎свою ‎киноидустрию‏ ‎в ‎качестве‏ ‎национальной‏ ‎отрасли. ‎В ‎противном‏ ‎случае ‎последний‏ ‎национальный ‎европейский ‎кинематограф ‎умрёт‏ ‎очень‏ ‎быстро. ‎Если‏ ‎этого ‎не‏ ‎сделаем ‎мы ‎— ‎не ‎сможем‏ ‎счуществовать‏ ‎на ‎нашей‏ ‎территории ‎под‏ ‎Голливудом.

Мы ‎должны ‎не ‎просто ‎квотировать‏ ‎иностранный‏ ‎показ‏ ‎кино ‎по‏ ‎странам, ‎сеансам‏ ‎и ‎числу‏ ‎фильмов,‏ ‎но ‎и‏ ‎регулировать ‎релизы, ‎создать ‎преференции ‎по‏ ‎НДС, ‎пополнять‏ ‎бюджет‏ ‎подержки ‎русского ‎кино‏ ‎в ‎прокате‏ ‎и ‎производстве ‎за ‎счёт‏ ‎доходов‏ ‎от ‎телевидения‏ ‎и ‎иностранного‏ ‎проката.

2. Необходимо ‎создать ‎государственную ‎корпорацию ‎«Госкинопрокат»‏ ‎с‏ ‎бюджетом, ‎достаточным‏ ‎для ‎открытия‏ ‎и ‎функционирования ‎в ‎каждом ‎среднем‏ ‎городе‏ ‎Российской‏ ‎Федерации ‎(от‏ ‎50 ‎до‏ ‎250 ‎тыс.‏ ‎жителей)‏ ‎медийного ‎комплекса‏ ‎с ‎четырьмя ‎кинотеатральными ‎залами ‎на‏ ‎50, ‎50,‏ ‎100,‏ ‎200 ‎мест. ‎Таких‏ ‎городов ‎в‏ ‎стране ‎всего ‎146. ‎И‏ ‎вдобавок‏ ‎медийных ‎комплексов‏ ‎с ‎тремя‏ ‎кинозалами ‎(50, ‎100 ‎и ‎150‏ ‎мест)‏ ‎в ‎малых‏ ‎городах ‎численностью‏ ‎до ‎50 ‎тысяч ‎жителей. ‎Таких‏ ‎городов‏ ‎у‏ ‎нас ‎780.‏ ‎Всего ‎нужно‏ ‎создать ‎около‏ ‎950‏ ‎медийных ‎комплексов‏ ‎с ‎примерно ‎тремя ‎тысячами ‎экранов.‏ ‎Это ‎кардинально‏ ‎изменит‏ ‎объём ‎потребления ‎кинопроката‏ ‎в ‎стране.‏ ‎И ‎сделать ‎это ‎следует‏ ‎в‏ ‎течение ‎максимум‏ ‎двух ‎лет.‏ ‎Это ‎совершенно ‎необходимое ‎действие ‎в‏ ‎качестве‏ ‎первого ‎шага,‏ ‎который ‎должно‏ ‎совершить ‎государство.

Далее ‎следует ‎наращивать ‎объём‏ ‎сети‏ ‎путём‏ ‎частно-государственного ‎партнёрства,‏ ‎доведя ‎за‏ ‎5 ‎лет‏ ‎число‏ ‎экранов ‎до‏ ‎6 ‎тысяч. ‎Через ‎7-10 ‎лет‏ ‎функционирования ‎эта‏ ‎система‏ ‎может ‎быть ‎приватизирована‏ ‎или ‎передана‏ ‎в ‎управление ‎частному ‎капиталу,‏ ‎но‏ ‎без ‎возможности‏ ‎какого-либо ‎её‏ ‎перепрофилирования.

В ‎«Госкинопрокате» ‎установить ‎обязательную ‎квоту‏ ‎проката‏ ‎российского ‎кино:‏ ‎не ‎менее‏ ‎50 ‎процентов ‎прокатного ‎времени. ‎Ввести‏ ‎обязательный‏ ‎повторный‏ ‎показ ‎для‏ ‎проката ‎российских‏ ‎катрин ‎(так‏ ‎называемый‏ ‎«прокат ‎вторым‏ ‎экраном»).

3. Небходимо ‎создать ‎государственную ‎корпорацию ‎«Госкино».‏ ‎Ее ‎обязанность‏ ‎—‏ ‎производство ‎и ‎прокат‏ ‎отечественных ‎кинофильмов.‏ ‎В ‎первый-второй ‎годы ‎её‏ ‎деятельности‏ ‎бюджет ‎запускаемых‏ ‎проектов ‎суммарно‏ ‎должен ‎быть ‎не ‎менее ‎500‏ ‎млн‏ ‎долл. ‎США,‏ ‎на ‎третий‏ ‎год ‎— ‎750 ‎млн ‎долл.,‏ ‎а‏ ‎на‏ ‎пятый ‎—‏ ‎1 ‎млрд.‏ ‎Мы ‎должны‏ ‎иметь‏ ‎свой ‎российский‏ ‎блокбастер ‎на ‎каждые ‎2 ‎недели‏ ‎проката. ‎Т.е.‏ ‎нам‏ ‎необходимо ‎минимум ‎24‏ ‎блокбастера ‎в‏ ‎год. ‎Российский ‎блокбастер ‎сегодня‏ ‎в‏ ‎производстве ‎обходится‏ ‎от ‎10‏ ‎до ‎20 ‎млн ‎долл. ‎США.‏ ‎Стоимость‏ ‎производства ‎будет‏ ‎расти.

Не ‎следует‏ ‎думать, ‎что ‎это ‎какие-то ‎завышенные‏ ‎запросы.‏ ‎Сегодня‏ ‎государство ‎выделяет‏ ‎в ‎год‏ ‎на ‎кино‏ ‎примерно‏ ‎столько ‎же,‏ ‎сколько ‎Москва ‎потратила ‎в ‎год‏ ‎на ‎тротуарную‏ ‎плитку‏ ‎(около ‎170 ‎млн‏ ‎долл. ‎США).‏ ‎Это ‎и ‎есть ‎то‏ ‎значение,‏ ‎которое ‎придаётся‏ ‎на ‎самом‏ ‎деле ‎отечественному ‎кинематографу. ‎Другое ‎дело,‏ ‎что‏ ‎можно ‎смело‏ ‎утверждать: ‎без‏ ‎этой ‎поддержки ‎государства ‎наш ‎кинематограф‏ ‎окончательно‏ ‎закончился‏ ‎бы ‎уже‏ ‎несколько ‎лет‏ ‎тому ‎назад.

Всё‏ ‎вышесказанное‏ ‎не ‎означает,‏ ‎что ‎эта ‎госкорпорация ‎самостоятельно ‎организует‏ ‎всё ‎кинопроизводство‏ ‎в‏ ‎стране. ‎Она ‎обязана‏ ‎реализовывать ‎производство‏ ‎через ‎независимые ‎продюсерские ‎компании.‏ ‎Регламент‏ ‎взаимодействия ‎госкорпорации‏ ‎и ‎независимых‏ ‎продюсеров ‎никакой ‎особой ‎сложности ‎не‏ ‎представляет.‏ ‎Доля ‎госкорпорации‏ ‎в ‎проекте‏ ‎не ‎может ‎быть ‎менее ‎50%.‏ ‎В‏ ‎этом‏ ‎случае ‎государство‏ ‎выступает ‎в‏ ‎качестве ‎основного‏ ‎заказчика‏ ‎и ‎формирует‏ ‎базовые ‎содержательные ‎требования ‎к ‎проекту.‏ ‎Продюсер ‎обязан‏ ‎привлечь‏ ‎к ‎проекту ‎частные‏ ‎средства ‎в‏ ‎объёме ‎не ‎менее ‎30%‏ ‎бюджета.‏ ‎В ‎качестве‏ ‎вознаграждения ‎за‏ ‎работу ‎продюсер ‎получает ‎от ‎госкорпорации‏ ‎долю‏ ‎в ‎её‏ ‎правах ‎на‏ ‎продукт. ‎Минимальная ‎доля ‎продюсера, ‎полученная‏ ‎в‏ ‎качестве‏ ‎вознаграждения ‎от‏ ‎госкорпорации ‎должна‏ ‎составлять ‎25%‏ ‎от‏ ‎государственной ‎доли‏ ‎и ‎не ‎может ‎привышать ‎49%.‏ ‎Сколько ‎именно‏ ‎получит‏ ‎продюсер ‎в ‎государственной‏ ‎доле, ‎должно‏ ‎напрямую ‎зависить ‎от ‎кассового‏ ‎успеха‏ ‎проекта. ‎Частные‏ ‎средства, ‎вложенные‏ ‎в ‎проект ‎должны ‎обладать ‎преимущественным‏ ‎правом‏ ‎возвратности.

Через ‎7-10‏ ‎лет ‎мы‏ ‎можем ‎обоснованно ‎ожидать, ‎что ‎сложится‏ ‎индустрия‏ ‎отечественного‏ ‎кинопроизводства ‎в‏ ‎масштабах ‎20-30‏ ‎продюсерских ‎компаний,‏ ‎способных‏ ‎запускать ‎в‏ ‎производство ‎минимум ‎один ‎отечественный ‎блокбастер‏ ‎в ‎год,‏ ‎не‏ ‎считая ‎фильмов ‎разрядом‏ ‎помельче.

Отдельным ‎образом‏ ‎следует ‎регламентировать ‎организацию ‎проката‏ ‎проекта‏ ‎в ‎зависимости‏ ‎от ‎того,‏ ‎является ‎ли ‎госкорпорация ‎прокатчиком, ‎или‏ ‎таковым‏ ‎является ‎третье‏ ‎лицо.

4. Ввести ‎целевой‏ ‎сбор ‎с ‎проката ‎иностранных ‎картин‏ ‎на‏ ‎территории‏ ‎РФ ‎в‏ ‎размере ‎3%‏ ‎(получится ‎примерно‏ ‎30‏ ‎млн. ‎долл.‏ ‎по ‎состоянию ‎на ‎сегодня) ‎от‏ ‎выручки ‎в‏ ‎кинотеатрах.‏ ‎Целевой ‎сбор ‎направлять‏ ‎на ‎поддержку‏ ‎российского ‎кинопроизводства.

5. Обязать ‎все ‎государственные‏ ‎телеканалы‏ ‎(с ‎долей‏ ‎государства ‎в‏ ‎капитале ‎не ‎менее ‎50% ‎или‏ ‎с‏ ‎долей ‎госкомпаний)‏ ‎предоставлять ‎российским‏ ‎кинофильмам, ‎созданным ‎с ‎участием ‎«Госкино»,‏ ‎рекламное‏ ‎время‏ ‎для ‎проведения‏ ‎кампаний ‎по‏ ‎продвижению ‎фильма.

6. Создать‏ ‎государственную‏ ‎программу ‎обучения‏ ‎в ‎американских ‎киношколах ‎по ‎специальности‏ ‎режиссёр-постановщик ‎—‏ ‎5-6‏ ‎выпускников ‎ВГИКА ‎ежегодно‏ ‎в ‎течении‏ ‎как ‎минимум ‎пяти ‎лет.‏ ‎Эта‏ ‎мера ‎(обучение,‏ ‎стажировка) ‎—‏ ‎никакая ‎не ‎новация. ‎Пётр ‎Первый‏ ‎отправлял‏ ‎дворянских ‎детей‏ ‎за ‎границу‏ ‎обучаться ‎тому, ‎что ‎там ‎знали‏ ‎лучше.‏ ‎Да‏ ‎и ‎И.В.Сталин‏ ‎не ‎брезговал‏ ‎отправлять ‎режиссёров‏ ‎в‏ ‎Голливуд ‎для‏ ‎освоения ‎передового ‎опыта ‎в ‎области‏ ‎мюзиклов ‎и‏ ‎музыкальных‏ ‎комедий ‎(с ‎драмой‏ ‎сами ‎справлялись).‏ ‎Также ‎представляется ‎необходимым ‎осуществлять‏ ‎приём‏ ‎в ‎кино‏ ‎ВУЗы ‎на‏ ‎специальность ‎«режиссёр-постановщик» ‎только ‎по ‎системе‏ ‎«второе‏ ‎высшее». ‎О‏ ‎сценаристах ‎было‏ ‎сказано ‎выше.

7. Создать ‎на ‎базе ‎хотя‏ ‎бы‏ ‎Сколково‏ ‎фабрику ‎для‏ ‎создания ‎компьютерной‏ ‎графики ‎и‏ ‎спецэффектов,‏ ‎т.к. ‎современное‏ ‎кино ‎без ‎компьютерной ‎графики ‎практически‏ ‎не ‎существует,‏ ‎и‏ ‎львиные ‎доли ‎бюджетов‏ ‎на ‎их‏ ‎создание ‎уходят ‎на ‎Запад.

***

…Мы‏ ‎хорошо‏ ‎понимаем, ‎что‏ ‎это ‎программа-минимум.‏ ‎Мы ‎также ‎очень ‎хорошо ‎понимаем,‏ ‎что‏ ‎и ‎эта‏ ‎минимальная ‎программа‏ ‎станет ‎объектом ‎жёсткой ‎травли, ‎со‏ ‎стороны‏ ‎тех,‏ ‎кто ‎заинтересован‏ ‎в ‎сохранении‏ ‎текущей ‎ситуации‏ ‎безраздельного‏ ‎господства ‎иностранного‏ ‎кинопроизводителя ‎(а ‎значит ‎и ‎идеолога)‏ ‎на ‎нашей‏ ‎территории.‏ ‎Однако, ‎если ‎всё-таки‏ ‎поставить ‎цель‏ ‎создания ‎отечественного ‎кинематографа ‎как‏ ‎отрасли‏ ‎индустрии ‎и‏ ‎«фабрики ‎НАШИХ‏ ‎грёз», ‎а ‎не ‎чужих, ‎то‏ ‎другого‏ ‎пути ‎достижения‏ ‎этой ‎цели‏ ‎в ‎сегодняшней ‎реальности ‎не ‎существует.

____

По‏ ‎истечении‏ ‎семи‏ ‎лет ‎Андрей‏ ‎Сорокин ‎для‏ ‎постоянных ‎подписчиков‏ ‎«Однако»‏ ‎суммирует ‎разрозненные‏ ‎опыты ‎(в ‎том ‎числе ‎и‏ ‎личные) ‎идейно-содержательного‏ ‎государственного‏ ‎управления ‎кинопроизводством, ‎причём‏ ‎не ‎сказать,‏ ‎что ‎опыты ‎сильно ‎радужные:

К‏ ‎штыку‏ ‎приравнять ‎кино:‏ ‎о ‎минкультовской‏ ‎идее ‎«госзаказа».

Читать: 7+ мин
logo Однако

Армения: существовать благодаря России и убить себя назло ей [Михаил ЛЕОНТЬЕВ]

Та ‎печальная‏ ‎реальность ‎отдельно ‎взятой ‎армянской ‎государственности,‏ ‎которая ‎становится‏ ‎явью‏ ‎сегодня, ‎на ‎самом‏ ‎деле ‎очевидна‏ ‎уже ‎давно. ‎Строго ‎говоря,‏ ‎это‏ ‎вообще ‎общая‏ ‎закономерность ‎для‏ ‎всех ‎лимитрофных ‎государственностей. ‎Но ‎в‏ ‎случае‏ ‎с ‎Арменией‏ ‎она ‎вообще‏ ‎лабораторно ‎стерильна: ‎потому ‎что ‎все‏ ‎альтернативы‏ ‎единственному‏ ‎российскому ‎вектору‏ ‎там ‎могут‏ ‎существовать ‎только‏ ‎в‏ ‎воображении ‎неполноценных‏ ‎предательских ‎элит. ‎Эту ‎очевидность ‎Михаил‏ ‎Леонтьев ‎печально‏ ‎констатировал‏ ‎ещё ‎в ‎публикации‏ ‎в ‎«Однако»‏ ‎20 октября ‎2012 ‎года. Как ‎гласит‏ ‎кавказская‏ ‎мудрость, ‎эпохи‏ ‎пронеслись ‎над‏ ‎пастбищем ‎с ‎тех ‎пор, ‎а‏ ‎бараны‏ ‎всё ‎те‏ ‎же.

***

На ‎самом‏ ‎деле ‎Армения ‎могла ‎бы ‎служить‏ ‎идеальным‏ ‎примером‏ ‎несостоявшегося ‎государства‏ ‎вроде ‎Киргизии‏ ‎или ‎Молдовы.‏ ‎Если‏ ‎бы ‎не‏ ‎Россия. ‎Вероятнее ‎всего, ‎её ‎просто‏ ‎не ‎было‏ ‎бы‏ ‎на ‎карте. ‎

Армения‏ ‎— ‎древняя‏ ‎великая ‎цивилизация. ‎Но ‎мы‏ ‎знаем‏ ‎много ‎древних‏ ‎и ‎великих‏ ‎цивилизаций, ‎оставивших ‎после ‎себя ‎только‏ ‎памятники‏ ‎истории ‎и‏ ‎культуры. ‎Армения‏ ‎в ‎нынешнем ‎своем ‎виде ‎и‏ ‎возникла‏ ‎только‏ ‎благодаря ‎России‏ ‎и ‎продолжает‏ ‎существовать ‎благодаря‏ ‎ей.‏ ‎«Тотальная ‎зависимость‏ ‎от ‎российского ‎газа ‎и ‎российских‏ ‎трансфертов», ‎которой‏ ‎пеняют‏ ‎Армению ‎специалисты ‎из‏ ‎МВФ, ‎не‏ ‎говоря ‎уже ‎о ‎силовом‏ ‎зонтике,‏ ‎— ‎тому‏ ‎прямая ‎иллюстрация.

Напомню,‏ ‎что ‎подъём ‎армянского ‎национального ‎движения‏ ‎начался‏ ‎с ‎трогательной‏ ‎заботы ‎об‏ ‎отечественной ‎экологии, ‎приведшей ‎к ‎закрытию‏ ‎Армянской‏ ‎АЭС.‏ ‎После ‎чего‏ ‎отчего-то ‎исчезло‏ ‎электричество. ‎И‏ ‎АЭС‏ ‎пришлось ‎героически‏ ‎и ‎беспрецедентно ‎перезапускать. ‎Карабахский ‎конфликт,‏ ‎в ‎котором‏ ‎Армения‏ ‎одержала ‎военную ‎победу‏ ‎(тоже, ‎мягко‏ ‎говоря, ‎не ‎без ‎помощи‏ ‎России),‏ ‎был, ‎кстати,‏ ‎следствием ‎этого‏ ‎самого ‎«подъёма ‎национального ‎движения» ‎и‏ ‎одним‏ ‎из ‎первых‏ ‎кольев, ‎вбитых‏ ‎в ‎тело ‎Союза. ‎При ‎этом‏ ‎обратной‏ ‎стороной‏ ‎этой ‎победы‏ ‎стало, ‎по‏ ‎сути, ‎геополитическое‏ ‎поражение,‏ ‎загнавшее ‎Армению‏ ‎в ‎изоляцию. ‎И ‎сильно ‎подрывающее‏ ‎возможности ‎Армении‏ ‎развивать‏ ‎пресловутый ‎комплиментаризм ‎с‏ ‎некоторой ‎частью‏ ‎своих ‎соседей.

Всё ‎это ‎время‏ ‎Армения‏ ‎предпринимала ‎высоко‏ ‎оценённые ‎усилия‏ ‎по ‎либерализации ‎экономики ‎и ‎привлечению‏ ‎внешних‏ ‎инвестиций. ‎Однако‏ ‎никакого ‎инвестиционного‏ ‎бума ‎нет ‎и ‎не ‎предвидится.‏ ‎Даже‏ ‎мощная‏ ‎диаспора ‎по‏ ‎всему ‎миру,‏ ‎в ‎том‏ ‎числе‏ ‎в ‎Европе‏ ‎и ‎США, ‎не ‎сильно ‎помогла‏ ‎подъёму ‎армянской‏ ‎экономики.‏ ‎Скорее ‎облегчила ‎массовое‏ ‎бегство ‎армян‏ ‎из ‎страны. ‎На ‎этом‏ ‎фоне‏ ‎именно ‎в‏ ‎Армении ‎странно‏ ‎слышать ‎бредни ‎про ‎«европейский ‎выбор»‏ ‎и‏ ‎жёсткие ‎предупреждения‏ ‎германского ‎посла‏ ‎об ‎угрозе ‎этому ‎выбору ‎в‏ ‎случае‏ ‎участия‏ ‎Армении ‎в‏ ‎евразийском ‎интеграционном‏ ‎проекте.

На ‎самом‏ ‎деле‏ ‎именно ‎армянская‏ ‎оппозиция ‎реинтеграции ‎больше ‎всего ‎иллюстрирует‏ ‎ущербность ‎постсоветских‏ ‎элит,‏ ‎обречённых ‎противостоять ‎реальным‏ ‎национальным ‎интересам‏ ‎своих ‎народов. ‎Армения ‎должна‏ ‎была‏ ‎бы ‎быть‏ ‎заинтересована ‎в‏ ‎этом ‎процессе ‎больше, ‎чем ‎Россия,‏ ‎поскольку‏ ‎альтернатива ‎для‏ ‎неё ‎—‏ ‎отнюдь ‎не ‎«европейский ‎выбор», ‎а‏ ‎«турецкий».‏ ‎И‏ ‎кстати, ‎Турция‏ ‎тоже ‎вроде‏ ‎как ‎сделала‏ ‎«европейский‏ ‎выбор». ‎А‏ ‎турецкий ‎«комплиментаризм» ‎называется ‎«ноль ‎проблем‏ ‎с ‎соседями».‏ ‎И‏ ‎где?!

В ‎какой-то ‎степени‏ ‎комплиментаристские ‎вихляния‏ ‎армянской ‎политики ‎объясняются ‎текущими‏ ‎особенностями‏ ‎российской ‎позиции,‏ ‎вынуждающими ‎многих‏ ‎её ‎партнеров ‎периодически ‎искать ‎запасные‏ ‎аэродромы.‏ ‎Проблема ‎в‏ ‎том, ‎что‏ ‎для ‎Армении ‎такого ‎аэродрома ‎нет.‏ ‎Что‏ ‎касается‏ ‎евразийской ‎интеграции,‏ ‎то ‎её‏ ‎наступление ‎геополитически‏ ‎неизбежно,‏ ‎как ‎смена‏ ‎времён ‎года. ‎А ‎там ‎и‏ ‎общая ‎граница‏ ‎появится.

***

К‏ ‎чему ‎всё ‎идёт‏ ‎сегодня ‎–‏ ‎читайте ‎сегодня ‎на ‎главной‏ ‎ленте‏ ‎«Однако»: ‎

Провоевавшиеся:‏ ‎о ‎печальной‏ ‎судьбе ‎государственностей ‎Армении ‎и ‎Азербайджана

…И‏ ‎оставайтесь‏ ‎с ‎нами

https://sponsr.ru/odnako

Читать: 4+ мин
logo Однако

«Мягкая сила» — реальная, эффективная — является проекцией жёсткой силы [Михаил ЛЕОНТЬЕВ]

«Мягкая ‎сила»‏ ‎— ‎не ‎просто ‎модная ‎тема.‏ ‎Это ‎область‏ ‎нашей‏ ‎профессиональной, ‎да ‎и‏ ‎не ‎только,‏ ‎деятельности. ‎Что ‎само ‎по‏ ‎себе,‏ ‎надо ‎признать,‏ ‎не ‎вполне‏ ‎адекватно. ‎Поскольку ‎у ‎нас ‎попытки‏ ‎формировать‏ ‎«мягкую ‎силу»‏ ‎являются ‎во‏ ‎многом ‎сублимацией ‎недоступности ‎силы ‎жёсткой.‏ ‎Потому‏ ‎хотелось‏ ‎бы ‎сформулировать‏ ‎несколько ‎принципиальных‏ ‎моментов.

***

Первое. ‎«Мягкая‏ ‎сила»‏ ‎— ‎реальная,‏ ‎эффективная ‎— ‎является ‎проекцией ‎жёсткой‏ ‎силы. ‎Никакой‏ ‎«мягкой‏ ‎силы» ‎в ‎отсутствие‏ ‎жёсткой ‎силы‏ ‎у ‎того ‎же ‎субъекта‏ ‎быть‏ ‎не ‎может.‏ ‎Может ‎быть‏ ‎только ‎мягкое ‎бессилие. ‎Разные ‎субъекты‏ ‎обладают‏ ‎разными ‎возможностями‏ ‎и ‎способностями‏ ‎проецировать ‎и ‎мультиплицировать ‎«мягкую ‎силу».‏ ‎

Например,‏ ‎Советский‏ ‎Союз ‎в‏ ‎20–30–40-е ‎и‏ ‎даже ‎60-е‏ ‎разным‏ ‎образом ‎и‏ ‎разными ‎инструментами, ‎от ‎коммунистической ‎идеи,‏ ‎до ‎Победы‏ ‎и‏ ‎Спутников, ‎обладал ‎гораздо‏ ‎большими ‎возможностями‏ ‎проецировать ‎«мягкую ‎силу», ‎чем‏ ‎его‏ ‎идеологические ‎противники.‏ ‎Советская ‎идеологическая‏ ‎экспансия ‎была ‎объективно ‎мощнее ‎советского‏ ‎экономического‏ ‎и ‎военного‏ ‎потенциала. ‎Нетрудно‏ ‎проследить ‎момент, ‎когда ‎эта ‎проекция‏ ‎стала‏ ‎пропорционально‏ ‎слабее. ‎То‏ ‎есть ‎американцы‏ ‎в ‎итоге,‏ ‎безусловно,‏ ‎превзошли ‎Советы‏ ‎в ‎«мягкой ‎силе».

Кстати, ‎когда ‎икра,‏ ‎космос, ‎хоккей,‏ ‎водка‏ ‎и ‎балет ‎оставались‏ ‎последними, ‎как‏ ‎казалось ‎— ‎анекдотическими, ‎элементами‏ ‎советской‏ ‎«мягкой ‎силы»,‏ ‎это ‎тем‏ ‎не ‎менее ‎всё ‎ещё ‎была‏ ‎«мягкая‏ ‎сила». ‎И‏ ‎не ‎только‏ ‎потому, ‎что ‎за ‎этим ‎стояла‏ ‎сила‏ ‎жёсткая,‏ ‎а ‎потому,‏ ‎что ‎это‏ ‎были ‎элементы‏ ‎перфекционизма.‏ ‎Это ‎действительно‏ ‎были ‎лучшая ‎икра ‎и ‎лучший‏ ‎балет. ‎Отказываясь‏ ‎от‏ ‎перфекционизма, ‎мы ‎зачёркиваем‏ ‎для ‎себя‏ ‎в ‎принципе ‎тему ‎«мягкой‏ ‎силы».‏ ‎Способность ‎привлечь,‏ ‎понравиться, ‎продать‏ ‎и ‎продаться ‎сама ‎по ‎себе‏ ‎не‏ ‎является ‎силой‏ ‎ни ‎в‏ ‎каком ‎виде. ‎

В ‎этом ‎контексте,‏ ‎кстати,‏ ‎ещё‏ ‎раз ‎стоит‏ ‎вернуться ‎к‏ ‎постоянно ‎упоминаемому‏ ‎в‏ ‎связи ‎с‏ ‎темой ‎«мягкой ‎силы» ‎и ‎«имиджа‏ ‎России» ‎феномену‏ ‎Горбачёва.‏ ‎Медицинский ‎факт, ‎что‏ ‎наиболее ‎позитивный‏ ‎имидж ‎нашей ‎страны ‎на‏ ‎Западе,‏ ‎наверное, ‎за‏ ‎всю ‎её‏ ‎историю ‎связан ‎с ‎деятельностью ‎этого‏ ‎персонажа.‏ ‎Здесь ‎важно‏ ‎видеть ‎разницу‏ ‎между ‎«мягкой ‎силой» ‎и ‎позитивным‏ ‎имиджем.‏ ‎Один‏ ‎и ‎тот‏ ‎же ‎объект‏ ‎может ‎обладать‏ ‎позитивным‏ ‎имиджем ‎как‏ ‎партнёр, ‎союзник, ‎начальник ‎или ‎пищевой‏ ‎ингредиент. ‎Есть‏ ‎все‏ ‎основания ‎полагать, ‎что‏ ‎в ‎основе‏ ‎позитивного ‎имиджа ‎страны ‎при‏ ‎Горбачеве‏ ‎была ‎её‏ ‎способность ‎всё‏ ‎сдать ‎и ‎разбежаться ‎по ‎норам‏ ‎при‏ ‎отсутствии ‎всякой‏ ‎адекватной ‎внешней‏ ‎угрозы. ‎В ‎глазах ‎противника ‎этот‏ ‎имидж‏ ‎не‏ ‎просто ‎позитивный‏ ‎— ‎восхитительный.‏ ‎Госсекретарь ‎Шульц‏ ‎рассказывал,‏ ‎что ‎он‏ ‎не ‎мог ‎поверить ‎в ‎те‏ ‎уступки, ‎на‏ ‎которые‏ ‎легко ‎и ‎быстро‏ ‎шёл ‎Горбачёв.‏ ‎Всё ‎это ‎звучало ‎бы‏ ‎банально,‏ ‎если ‎бы‏ ‎среди ‎нынешних‏ ‎старателей ‎на ‎базе ‎российской ‎«мягкой‏ ‎силы»‏ ‎не ‎было‏ ‎бы ‎такого‏ ‎количества ‎сторонников ‎«восхитительного ‎имиджа».

***

И ‎отсюда‏ ‎—‏ ‎второе. «Мягкая‏ ‎сила» ‎со‏ ‎стороны ‎субъекта‏ ‎подразумевает ‎слабость‏ ‎объекта,‏ ‎диффузность, ‎проницаемость‏ ‎его ‎физической, ‎идеологической ‎и ‎морально-нравственной‏ ‎оболочки. ‎Голливуд,‏ ‎кола‏ ‎и ‎iPad ‎—‏ ‎это, ‎конечно,‏ ‎инструменты ‎«мягкой ‎силы». ‎Однако‏ ‎она‏ ‎нужна ‎отнюдь‏ ‎не ‎для‏ ‎того, ‎чтобы ‎прорваться ‎на ‎рынок‏ ‎с‏ ‎iPhone ‎и‏ ‎колой. ‎

Как‏ ‎писал ‎теоретик ‎«мягкой ‎силы» ‎Джозеф‏ ‎Най,‏ ‎задача‏ ‎эта ‎—‏ ‎«добраться ‎до‏ ‎властных ‎элит».‏ ‎То‏ ‎есть, ‎по‏ ‎сути, ‎сформировать ‎пятую ‎колонну. ‎Конечная‏ ‎цель ‎«мягкой‏ ‎силы»‏ ‎— ‎подчинить ‎объект‏ ‎влияния. ‎По‏ ‎отношению ‎к ‎России ‎в‏ ‎80-е‏ ‎годы ‎задача‏ ‎«добраться ‎до‏ ‎властных ‎элит» ‎была ‎решена, ‎а‏ ‎в‏ ‎90-е ‎реализована‏ ‎со ‎стопроцентным‏ ‎результатом. ‎

Поэтому ‎все ‎2000-е ‎—‏ ‎это‏ ‎казус,‏ ‎которого ‎их‏ ‎«мягкие ‎силовики»‏ ‎ни ‎предусмотреть,‏ ‎ни‏ ‎объяснить ‎не‏ ‎могут. ‎И ‎потому ‎демонизируют ‎Путина.‏ ‎А ‎их‏ ‎проблема‏ ‎в ‎том, ‎что‏ ‎в ‎России,‏ ‎несмотря ‎на ‎всю ‎кастрацию,‏ ‎деградацию‏ ‎и ‎дегенерацию,‏ ‎странным ‎образом‏ ‎не ‎добиты, ‎не ‎уничтожены ‎полностью‏ ‎источники‏ ‎жёсткой ‎силы.‏ ‎Которые ‎практически‏ ‎бессознательно, ‎как ‎радиационный ‎фон, ‎генерируют‏ ‎эту‏ ‎остаточную‏ ‎«мягкую ‎силу».‏ ‎В ‎основном‏ ‎внутрь ‎страны.

***

Позволю‏ ‎себе‏ ‎сформулировать ‎промежуточный‏ ‎вывод: ‎главной ‎проблемой ‎российской ‎«мягкой‏ ‎силы» ‎является‏ ‎острейший‏ ‎дефицит ‎силы ‎жёсткой.‏ ‎И ‎при‏ ‎условии ‎восстановления ‎жёсткой ‎силы‏ ‎объектом‏ ‎применения ‎нашей‏ ‎«мягкой ‎силы»‏ ‎должна ‎стать ‎в ‎первую ‎очередь‏ ‎сама‏ ‎Россия. ‎По‏ ‎причине ‎самого‏ ‎широкого ‎присутствия ‎в ‎ней ‎«мягкой‏ ‎силы»‏ ‎других‏ ‎субъектов.

Опубликовано: ‎24‏ ‎февраля ‎2013‏ ‎г.

Читать: 4+ мин
logo Однако

От Четвёртого до Седьмого: один Октябрь одной страны [Андрей СОРОКИН]

От ‎редакции.‏ ‎Отмечаем ‎всенародный ‎праздник ‎всенародного ‎единства‏ ‎тройным ‎залпом‏ ‎РетроОднако‏ ‎– о ‎смыслах ‎и‏ ‎содержании ‎дня‏ ‎4 ‎ноября.

Андрей ‎Сорокин, 4 ноября ‎2013

***

Наш‏ ‎опрос‏ ‎об ‎отношении‏ ‎читателей ‎«Однако»‏ ‎к ‎Дню ‎народного ‎единства ‎4‏ ‎ноября‏ ‎очень ‎показателен.‏ ‎Дело ‎в‏ ‎том, ‎что ‎любой ‎вариант ‎ответа‏ ‎на‏ ‎поставленный‏ ‎вопрос ‎—‏ ‎по-своему ‎правильный.‏ ‎По ‎крайней‏ ‎мере,‏ ‎имеет ‎под‏ ‎собой ‎убедительные ‎основания.

Да, ‎действительно, ‎нетрудно‏ ‎догадаться, ‎что‏ ‎при‏ ‎учреждении ‎праздника ‎явно‏ ‎имелась ‎в‏ ‎виду ‎и ‎соседняя ‎дата.

Да,‏ ‎действительно,‏ ‎содержание ‎этого‏ ‎дня ‎до‏ ‎сих ‎пор ‎остаётся ‎не ‎понятым‏ ‎широкими‏ ‎народными ‎массами‏ ‎— ‎как‏ ‎в ‎силу ‎незадачливости ‎государственной ‎идеологический‏ ‎машины,‏ ‎так‏ ‎и ‎в‏ ‎силу ‎эффективности‏ ‎усилий ‎того‏ ‎же‏ ‎государства ‎в‏ ‎деле ‎реформы ‎(то ‎есть ‎деградации)‏ ‎образования.

И ‎таки‏ ‎да‏ ‎— ‎глубинное ‎историко-культурное‏ ‎значение ‎этот‏ ‎день ‎действительно ‎имеет. ‎Причём‏ ‎гораздо‏ ‎более ‎глубокое,‏ ‎чем ‎просто‏ ‎«изгнание ‎интервентов ‎из ‎Москвы». ‎Но‏ ‎это‏ ‎более ‎глубинное‏ ‎значение ‎государственные‏ ‎начальники ‎и ‎рядовые ‎граждане ‎ни‏ ‎в‏ ‎жисть‏ ‎не ‎смогут‏ ‎объяснить ‎друг‏ ‎другу, ‎пока‏ ‎сами‏ ‎себе ‎его‏ ‎не ‎объяснят.

…На ‎самом ‎деле ‎мудрая‏ ‎и ‎ироничная‏ ‎русская‏ ‎история ‎две ‎ноябрьских‏ ‎даты ‎(то‏ ‎есть ‎октябрьских, ‎если ‎по‏ ‎старому‏ ‎стилю) ‎не‏ ‎зря ‎разместила‏ ‎настолько ‎рядышком ‎— ‎как ‎не‏ ‎зря‏ ‎зарифмовала ‎и‏ ‎даты ‎двух‏ ‎июньских ‎катастроф ‎1941 ‎и ‎1990‏ ‎годов.‏ ‎Ну‏ ‎вот ‎буквально‏ ‎пальцем ‎показывает.

Оба‏ ‎этих ‎ноябрьских‏ ‎дня‏ ‎— ‎есть‏ ‎контрапункты ‎двух ‎русских ‎Смут. ‎Ни‏ ‎освобождение ‎Кремля‏ ‎в‏ ‎1612-м, ‎ни ‎низложение‏ ‎«белого» ‎Временного‏ ‎правительства ‎в ‎1917-м ‎Смуту‏ ‎не‏ ‎исчерпали. ‎Но‏ ‎и ‎ополченцы‏ ‎Минина ‎и ‎Пожарского, ‎и ‎красногвардейцы‏ ‎Ленина‏ ‎сделали ‎в‏ ‎эти ‎дни‏ ‎одно ‎и ‎то ‎же ‎важное‏ ‎дело:‏ ‎привели‏ ‎в ‎исполнение‏ ‎приговор ‎русской‏ ‎истории ‎в‏ ‎отношении‏ ‎самого ‎механизма‏ ‎Смуты.

Причём, ‎по ‎странному ‎совпадению, ‎механизм‏ ‎Смуты ‎всё‏ ‎время‏ ‎кроется ‎не ‎в‏ ‎«роковом ‎стечении‏ ‎обстоятельств», ‎не ‎в ‎«русском‏ ‎бунте,‏ ‎бессмысленном ‎и‏ ‎беспощадном» ‎и‏ ‎не ‎в ‎«коварных ‎происках ‎заграничных‏ ‎недругов»,‏ ‎а ‎в‏ ‎банальном ‎и‏ ‎логичном ‎предательстве ‎политического ‎класса. ‎Банальном‏ ‎—‏ ‎потому‏ ‎что ‎не‏ ‎впервой, ‎логичном‏ ‎— ‎потому‏ ‎что‏ ‎никакого ‎другого‏ ‎политического ‎алгоритма, ‎кроме ‎национального ‎предательства,‏ ‎тяга ‎к‏ ‎клановой‏ ‎выгоде ‎и ‎«общечеловеческим‏ ‎ценностям» ‎не‏ ‎предполагает.

А ‎из ‎национального ‎предательства‏ ‎политического‏ ‎класса ‎со‏ ‎всей ‎неизбежностью‏ ‎следует ‎демонтаж ‎российского ‎государства, ‎Смута,‏ ‎национальная‏ ‎катастрофа. ‎В‏ ‎этом ‎пейзаже‏ ‎русское ‎общество ‎чувствует ‎себя ‎крайне‏ ‎неуютно‏ ‎—‏ ‎и ‎приводит‏ ‎приговор ‎в‏ ‎исполнение ‎любыми‏ ‎подручными‏ ‎средствами, ‎как‏ ‎и ‎было ‎сказано ‎выше.

Это ‎первый‏ ‎актуальный ‎урок‏ ‎одного‏ ‎ноября, ‎разнесённого ‎по‏ ‎времени ‎на‏ ‎300 ‎лет.

Между ‎этими ‎ноябрями‏ ‎есть‏ ‎и ‎пара‏ ‎важных ‎различий.

После‏ ‎ноября ‎1612-го ‎выход ‎из ‎Смуты‏ ‎выдался‏ ‎мирным ‎и‏ ‎исчерпался ‎демократическим,‏ ‎не ‎побоюсь ‎этого ‎слова, ‎учреждением‏ ‎новой‏ ‎монархии‏ ‎— ‎то‏ ‎есть ‎легитимной‏ ‎государственной ‎власти.‏ ‎После‏ ‎ноября ‎1917-го‏ ‎Смута ‎продолжила ‎сопротивление, ‎и ‎выход‏ ‎из ‎неё‏ ‎вылился‏ ‎в ‎кровавую ‎Гражданскую‏ ‎войну.

Лидерами ‎ноября‏ ‎1612-го ‎были, ‎по ‎современной‏ ‎терминологии,‏ ‎ярко ‎выраженные‏ ‎государственнические, ‎национально-ориентированные‏ ‎силы. ‎А ‎вот ‎лидеры ‎Октября‏ ‎1917-го‏ ‎декларировали ‎до‏ ‎некоторого ‎момента‏ ‎прямо ‎противоположное ‎– ‎разрушение ‎русского‏ ‎государства,‏ ‎и‏ ‎с ‎этой‏ ‎точки ‎зрения‏ ‎большевики, ‎строго‏ ‎говоря,‏ ‎мало ‎чем‏ ‎отличались ‎от ‎низвергнутых ‎ими ‎же‏ ‎противников.

И? ‎В‏ ‎какой‏ ‎степени ‎русскую ‎историю‏ ‎интересовали ‎намерения‏ ‎действующих ‎лиц?

А ‎ни ‎в‏ ‎какой.

В‏ ‎конечном ‎итоге‏ ‎и ‎ополченцы‏ ‎Минина ‎и ‎Пожарского, ‎и ‎большевики‏ ‎Ленина‏ ‎оба ‎раза‏ ‎спасли ‎на‏ ‎краю ‎(а ‎то ‎и ‎за‏ ‎краем)‏ ‎пропасти‏ ‎и ‎впоследствии‏ ‎восстановили ‎русское‏ ‎государство ‎краше‏ ‎прежнего‏ ‎— ‎независимо‏ ‎от ‎каких ‎бы ‎то ‎ни‏ ‎было ‎первоначальных‏ ‎намерений.‏ ‎Россия ‎первых ‎Романовых‏ ‎методично ‎собрала‏ ‎русские ‎земли ‎и ‎вышла‏ ‎на‏ ‎имперскую ‎орбиту.‏ ‎А ‎порождённая‏ ‎большевиками ‎и ‎обогащённая ‎инновационными ‎социальными‏ ‎моделями‏ ‎Советская ‎Россия‏ ‎выдвинулась ‎в‏ ‎мировые ‎лидеры ‎и ‎до ‎сих‏ ‎пор‏ ‎остаётся‏ ‎вершиной ‎русской‏ ‎цивилизации.

То ‎есть‏ ‎— ‎до‏ ‎следующего‏ ‎взлёта.

Потому ‎что‏ ‎такова ‎воля ‎русской ‎истории ‎—‏ ‎воля ‎к‏ ‎живучести‏ ‎и ‎самоценности ‎российской‏ ‎цивилизации ‎и‏ ‎её ‎государства, ‎воля ‎к‏ ‎исполнению‏ ‎исторической ‎миссии,‏ ‎на ‎них‏ ‎возложенной. ‎И ‎против ‎этой ‎воли‏ ‎не‏ ‎попрёшь.

И ‎это‏ ‎второй ‎актуальный‏ ‎урок ‎одного ‎ноября, ‎разнесённого ‎по‏ ‎времени‏ ‎на‏ ‎300 ‎лет.

***

Читайте‏ ‎также ‎актуальные‏ ‎рассуждения ‎

о‏ ‎единстве‏ ‎русской ‎истории

и‏ ‎о ‎заминке ‎в ‎государственной ‎идеологии

Читать: 4+ мин
logo Однако

От седьмого ноября к четвёртому: как создать красный день календаря [Семён УРАЛОВ]

От ‎редакции.‏ ‎Отмечаем ‎всенародный ‎праздник ‎всенародного ‎единства‏ ‎тройным ‎залпом‏ ‎РетроОднако‏ ‎– о ‎смыслах ‎и‏ ‎содержании ‎дня‏ ‎4 ‎ноября.

Семён ‎Уралов, 7 ноября ‎2015

***

Преемственность‏ ‎и‏ ‎взаимосвязанность ‎Дня‏ ‎народного ‎единства‏ ‎и ‎советского ‎7 ‎ноября ‎понятны.‏ ‎Кто-то‏ ‎смотрит ‎на‏ ‎эту ‎связь‏ ‎как ‎на ‎попытку ‎замещения ‎—‏ ‎так‏ ‎делают‏ ‎«левые». ‎Кто-то,‏ ‎наоборот, ‎видит‏ ‎в ‎4‏ ‎ноября‏ ‎примирение ‎«красных»‏ ‎и ‎«белых»: ‎мол, ‎война ‎против‏ ‎польских ‎интервентов‏ ‎и‏ ‎«ненастоящего» ‎царя ‎была‏ ‎общей, ‎следовательно,‏ ‎противоречия ‎сняты ‎– ‎это‏ ‎точка‏ ‎зрения ‎консерваторов‏ ‎и ‎«запутинцев».‏  ‎

Но ‎дело ‎не ‎в ‎противоречиях.‏ ‎Всё‏ ‎равно ‎никакие‏ ‎праздники ‎эти‏ ‎противоречия ‎не ‎сгладят. ‎Они ‎были,‏ ‎есть‏ ‎и‏ ‎будут ‎в‏ ‎ближайшие ‎30‏ ‎лет, ‎пока‏ ‎живы‏ ‎поколения, ‎которые‏ ‎считают, ‎что ‎модель ‎развития, ‎заданная‏ ‎Советским ‎Союзом,‏ ‎была‏ ‎более ‎справедливой ‎и‏ ‎эффективной, ‎чем‏ ‎современная ‎модель. ‎Также ‎в‏ ‎ближайшие‏ ‎30 ‎лет‏ ‎будут ‎те,‏ ‎кто ‎считает, ‎что ‎только ‎с‏ ‎крахом‏ ‎СССР ‎они‏ ‎смогли ‎вздохнуть‏ ‎свободно.

В ‎нашей ‎политической ‎культуре ‎будет‏ ‎довлеть‏ ‎образ‏ ‎Советского ‎Союза‏ ‎ещё ‎достаточно‏ ‎долго. ‎И‏ ‎не‏ ‎потому ‎что‏ ‎внутри ‎нас ‎живёт ‎сталинист, ‎диссидент‏ ‎или ‎фарцовщик,‏ ‎а‏ ‎потому ‎что ‎слишком‏ ‎масштабным ‎и‏ ‎историчным ‎был ‎проект ‎СССР.‏ ‎Каждая‏ ‎эпоха ‎оставляет‏ ‎о ‎себе‏ ‎память ‎в ‎материальной ‎культуре ‎—‏ ‎от‏ ‎металлургических ‎комбинатов‏ ‎и ‎московского‏ ‎метро ‎до ‎космического ‎корабля ‎«Байконур»‏ ‎и‏ ‎ВАЗ‏ ‎2109. ‎Пока‏ ‎материальная ‎культура‏ ‎СССР ‎будет‏ ‎жить‏ ‎вокруг ‎нас,‏ ‎до ‎тех ‎пор ‎будет ‎актуален‏ ‎образ ‎Советского‏ ‎Союза.‏ ‎А ‎любая ‎идеология‏ ‎на ‎уровне‏ ‎народных ‎масс ‎всегда ‎является‏ ‎набором‏ ‎образов, ‎а‏ ‎не ‎стройной‏ ‎системой ‎теорем ‎и ‎доказательств.

Главный ‎диссонанс‏ ‎между‏ ‎праздником ‎«Дня‏ ‎народного ‎единства»‏ ‎и ‎его ‎советским ‎предтечей ‎в‏ ‎том,‏ ‎что‏ ‎государству ‎пока‏ ‎не ‎удалось‏ ‎сделать ‎4‏ ‎ноября‏ ‎«красным ‎днём‏ ‎календаря» ‎как ‎это ‎удалось ‎СССР‏ ‎сделать ‎с‏ ‎7‏ ‎ноября. ‎

О ‎смысле‏ ‎4 ‎ноября‏ ‎практически ‎нет ‎никаких ‎правильных‏ ‎масскультурных‏ ‎интерпретаций ‎–‏ ‎кинофильмов, ‎мультипликации,‏ ‎роликов, ‎плакатов ‎и ‎компьютерных ‎игр.‏ ‎Фильм‏ ‎«1612» ‎вышел‏ ‎какой-то ‎мутью‏ ‎с ‎единорогами, ‎а ‎больше ‎ничего‏ ‎в‏ ‎широкий‏ ‎прокат ‎и‏ ‎не ‎выходило‏ ‎по ‎факту.

Это‏ ‎более‏ ‎чем ‎странно:‏ ‎Смута, ‎о ‎которой, ‎по ‎идее,‏ ‎должен ‎рассказывать‏ ‎праздник‏ ‎4 ‎ноября, ‎не‏ ‎стала ‎источником‏ ‎содержания ‎для ‎государственной ‎пропаганды‏ ‎и‏ ‎агитации.

А ‎ведь‏ ‎исторический ‎материал‏ ‎Смуты ‎XVII ‎века ‎даёт ‎много‏ ‎поучительного‏ ‎материала.

Как ‎бояре‏ ‎стали ‎олигархией.‏ ‎Как ‎элита ‎раскололась, ‎и ‎влиятельные‏ ‎семьи‏ ‎поддержали‏ ‎польскую ‎интервенцию.‏ ‎Как ‎семья‏ ‎Романовых ‎балансировала‏ ‎между‏ ‎лагерями ‎и‏ ‎потом ‎получила ‎корону. ‎Как ‎народный‏ ‎герой ‎Пожарский‏ ‎потерялся‏ ‎в ‎дворцовых ‎интригах.‏ ‎Как ‎торговая‏ ‎олигархия ‎(то ‎есть ‎бояре‏ ‎и‏ ‎царедворцы) ‎спекулировали‏ ‎во ‎время‏ ‎голода.

О ‎том, ‎что ‎ополчение, ‎которое‏ ‎организовал‏ ‎Минин ‎и‏ ‎которым ‎командовал‏ ‎Пожарский, ‎суть ‎явление ‎народное ‎–‏ ‎крестьянское,‏ ‎ремесленное‏ ‎и ‎безработное.‏ ‎То ‎есть‏ ‎пролетарское. ‎Ополчение‏ ‎Минина-Пожарского‏ ‎больше ‎походило‏ ‎на ‎Красную ‎армию, ‎чем ‎на‏ ‎контрактно-призывную ‎армию‏ ‎РФ‏ ‎или ‎на ‎сословно-рекрутскую‏ ‎армию ‎Росийской‏ ‎Империи.

Много ‎может ‎быть ‎интересного‏ ‎в‏ ‎празднике ‎4‏ ‎ноября. ‎Но‏ ‎этого, ‎к ‎сожалению, ‎нет ‎в‏ ‎государственной‏ ‎пропаганде ‎и‏ ‎агитации. ‎Поэтому‏ ‎и ‎не ‎получается ‎сделать ‎4‏ ‎ноября‏ ‎«красным‏ ‎днём». ‎Сегодня‏ ‎господствует ‎форма‏ ‎в ‎виде‏ ‎шариков,‏ ‎флажков ‎и‏ ‎торжественного ‎пиара ‎начальства. ‎А ‎должно‏ ‎быть ‎первичным‏ ‎политическое‏ ‎содержание. ‎Тогда ‎и‏ ‎праздник ‎получится.

Чтобы‏ ‎была ‎понятна ‎преемственность ‎4‏ ‎и‏ ‎7 ‎ноября,‏ ‎надо, ‎чтобы‏ ‎день ‎Народного ‎единства ‎стал ‎днём,‏ ‎когда‏ ‎вся ‎страна‏ ‎вспоминает ‎(смотрит‏ ‎фильмы ‎и ‎мультики, ‎читает ‎в‏ ‎газетах‏ ‎и‏ ‎интернете, ‎проходит‏ ‎на ‎уроках‏ ‎и ‎слушает‏ ‎лекции)‏ ‎о ‎каких-то‏ ‎важных ‎событиях ‎и ‎героических ‎людях.

Это‏ ‎значит, ‎что‏ ‎государство‏ ‎должно ‎доступно ‎и‏ ‎массово ‎разъяснить,‏ ‎как ‎возникает ‎Смута. ‎Что‏ ‎это‏ ‎за ‎явление?‏ ‎Почему ‎поляки‏ ‎смогли ‎оказаться ‎в ‎Москве, ‎не‏ ‎выиграв‏ ‎ни ‎одной‏ ‎битвы ‎(и,‏ ‎кстати, ‎что ‎это ‎за ‎поляки‏ ‎такие‏ ‎и‏ ‎поляки ‎ли‏ ‎они ‎вообще),‏ ‎и ‎как‏ ‎влиятельные‏ ‎русские ‎роды‏ ‎присоединялись ‎к ‎интервентам ‎и ‎присягали‏ ‎на ‎верность‏ ‎Лжецарю?

Для‏ ‎того, ‎чтобы ‎понять,‏ ‎как ‎это‏ ‎нужно ‎делать ‎в ‎массовой‏ ‎культуре,‏ ‎стоит ‎опираться‏ ‎на ‎политический‏ ‎опыт ‎мифологизации ‎7 ‎ноября ‎в‏ ‎СССР.‏ ‎Сначала ‎это‏ ‎был ‎вообще‏ ‎праздник ‎начала ‎Мировой ‎революции. ‎Потом‏ ‎его‏ ‎трансформировали‏ ‎в ‎день‏ ‎Великой ‎пролетарской‏ ‎революции. ‎И‏ ‎только‏ ‎потом ‎он‏ ‎стал ‎собственно ‎днём ‎Великой ‎октябрьской‏ ‎социалистической ‎революции‏ ‎—‏ ‎каким ‎мы ‎его‏ ‎и ‎запомнили.

7 ноября‏ ‎для ‎каждого ‎советского ‎гражданина‏ ‎было‏ ‎точкой ‎водораздела.‏ ‎Появлялось ‎«до‏ ‎революции» ‎и ‎«после ‎революции». ‎Соответственно,‏ ‎картина‏ ‎мира ‎описывалась‏ ‎в ‎двух‏ ‎действительностях: ‎до ‎и ‎после.

Начиналось ‎новое‏ ‎политическое‏ ‎летоисчисление.‏ ‎Гражданин ‎чувствовал‏ ‎себя ‎сопричастным‏ ‎истории ‎и‏ ‎рождённым‏ ‎в ‎новую‏ ‎эру.

А ‎для ‎сопричастности ‎с ‎историей‏ ‎и ‎нужны‏ ‎те‏ ‎самые ‎фильмы, ‎мультфильмы‏ ‎и ‎компьютерные‏ ‎игры. ‎Помимо ‎школьной ‎и‏ ‎ВУЗовской‏ ‎программы.

Надо ‎объяснить‏ ‎на ‎языке‏ ‎широких ‎народных ‎масс, ‎почему, ‎собственно,‏ ‎4‏ ‎ноября ‎это‏ ‎начало ‎нового‏ ‎этапа ‎в ‎истории ‎Московского ‎царства.‏ ‎Что‏ ‎если‏ ‎бы ‎не‏ ‎было ‎победы‏ ‎над ‎интервентами,‏ ‎то‏ ‎Россия ‎стала‏ ‎бы ‎заурядной ‎колонией ‎польских ‎колонизаторов,‏ ‎как ‎стала‏ ‎Южная‏ ‎Америка ‎колонией ‎испанских‏ ‎и ‎португальских.‏ ‎Это ‎сегодня ‎мы ‎можем‏ ‎смотреть‏ ‎из ‎Москвы‏ ‎на ‎Варшаву‏ ‎с ‎высоты ‎страны ‎от ‎Балтики‏ ‎до‏ ‎Тихого ‎океана.‏ ‎А ‎в‏ ‎начале ‎XVII ‎века ‎было ‎с‏ ‎точностью‏ ‎до‏ ‎наоборот. ‎Огромная‏ ‎густонаселённая ‎Польская‏ ‎держава ‎от‏ ‎Балтийского‏ ‎до ‎Чёрного‏ ‎моря ‎против ‎раздираемой ‎гражданской ‎войной‏ ‎Московии, ‎где‏ ‎власть‏ ‎делилась ‎между ‎сотней‏ ‎князей-сепаратистов ‎и‏ ‎бояр-олигархов.

Собственно, ‎не ‎будь ‎4‏ ‎ноября‏ ‎в ‎истории‏ ‎Московского ‎царства,‏ ‎не ‎понятно, ‎появилась ‎ли ‎бы‏ ‎потом‏ ‎Россия.

И, ‎кстати,‏ ‎не ‎факт,‏ ‎что ‎было ‎бы ‎успешным ‎восстание‏ ‎Богдана‏ ‎Хмельницкого‏ ‎на ‎Украине,‏ ‎останься ‎при‏ ‎власти ‎в‏ ‎Москве‏ ‎марионетки ‎польских‏ ‎магнатов. ‎Непонятно, ‎что ‎было ‎бы‏ ‎с ‎восточными‏ ‎регионами‏ ‎тогдашней ‎Московии ‎—‏ ‎скорее ‎всего,‏ ‎многочисленные ‎тюркские ‎и ‎угро-финские‏ ‎народы‏ ‎отложились ‎от‏ ‎Москвы, ‎а‏ ‎затем ‎были ‎жёстко ‎колонизированы, ‎как‏ ‎это‏ ‎произошло ‎с‏ ‎аборигенами ‎Индии,‏ ‎обеих ‎Америк, ‎Австралии ‎и ‎Океании.

Вот‏ ‎о‏ ‎чём‏ ‎должен ‎быть‏ ‎праздник ‎4‏ ‎ноября. ‎О‏ ‎настоящих‏ ‎проблемах ‎и‏ ‎вызовах ‎России ‎через ‎призму ‎истории.‏ ‎Только ‎тогда‏ ‎есть‏ ‎шанс, ‎что ‎наши‏ ‎граждане ‎выработают‏ ‎чистоту ‎понимания ‎Смуты ‎как‏ ‎политического‏ ‎процесса, ‎который‏ ‎надо ‎прижигать‏ ‎любой ‎ценой. ‎Так ‎же ‎как‏ ‎стоит‏ ‎объяснить, ‎что‏ ‎крушение ‎Советского‏ ‎Союза ‎– ‎это ‎тоже ‎следствие‏ ‎Смуты,‏ ‎только‏ ‎Смуты ‎в‏ ‎политических ‎условиях‏ ‎конца ‎ХХ‏ ‎века.‏ ‎Собственно, ‎это‏ ‎и ‎сможет ‎наконец-то ‎вывести ‎за‏ ‎скобки ‎политические‏ ‎баталии‏ ‎между ‎«красными» ‎и‏ ‎«белыми». ‎

***

Читайте‏ ‎также ‎актуальные ‎рассуждения ‎

о‏ ‎единстве‏ ‎русской ‎истории

и‏ ‎о ‎заминке‏ ‎в ‎государственной ‎идеологии

Смотреть: 5+ мин
logo Однако

Решиться на государственность: о «бесхозных» смыслах дня народного единства [Тимофей СЕРГЕЙЦЕВ]

От ‎редакции.Отмечаем‏ ‎всенародный ‎праздник ‎всенародного ‎единства ‎тройным‏ ‎залпом ‎РетроОднако‏ ‎– о‏ ‎смыслах ‎и ‎содержании‏ ‎дня ‎4‏ ‎ноября.

Тимофей ‎Сергейцев, 5 ноября ‎2011 ‎г.

***

День‏ ‎народного‏ ‎единства, ‎по‏ ‎идее, ‎должен‏ ‎стать ‎гражданским ‎праздником, ‎акцентирующим ‎глубинное‏ ‎внутреннее‏ ‎содержание ‎понятия‏ ‎«патриотизм». ‎Однако‏ ‎для ‎этого ‎современное ‎российское ‎государство‏ ‎должно‏ ‎определиться‏ ‎с ‎собственным‏ ‎внутренним ‎содержанием.‏ ‎

О ‎чём‏ ‎праздник‏ ‎4 ‎ноября?‏ ‎О ‎том, ‎что ‎в ‎1612‏ ‎году ‎примерно‏ ‎в‏ ‎этот ‎день, ‎но‏ ‎это ‎не‏ ‎точно, ‎«мы» ‎вышибли ‎поляков‏ ‎из‏ ‎Москвы. ‎В‏ ‎которую ‎другие‏ ‎«мы» ‎их ‎перед ‎этим ‎пригласили.‏ ‎Загадочная‏ ‎русская ‎душа‏ ‎тут ‎ни‏ ‎при ‎чём. ‎Скорее, ‎дело ‎в‏ ‎разнообразии‏ ‎точек‏ ‎зрения ‎на‏ ‎методы ‎управления‏ ‎государством ‎и‏ ‎на‏ ‎то, ‎кто,‏ ‎собственно, ‎«нами» ‎должен ‎править. ‎Одна‏ ‎точка ‎зрения‏ ‎победила‏ ‎другую ‎во ‎вполне‏ ‎демократическом ‎голосовании‏ ‎ногами ‎и ‎ружьями. ‎«Наше»‏ ‎ополчение‏ ‎победило ‎«наших»‏ ‎собственных ‎бояр,‏ ‎прикрывающихся ‎поляками. ‎Конечно, ‎поляки ‎и‏ ‎сами‏ ‎были ‎не‏ ‎прочь ‎в‏ ‎Москве ‎и ‎на ‎Руси ‎похозяйничать,‏ ‎принести,‏ ‎так‏ ‎сказать, ‎цивилизацию‏ ‎в ‎варварскую‏ ‎страну. ‎Но‏ ‎без‏ ‎«нашей» ‎собственной‏ ‎помощи ‎у ‎них ‎до ‎этого‏ ‎бы ‎не‏ ‎дошло.

Так‏ ‎что ‎весьма ‎давний‏ ‎и ‎хорошо‏ ‎подзабытый ‎эпизод ‎отечественной ‎истории‏ ‎при‏ ‎ближайшем ‎рассмотрении‏ ‎оказывается ‎не‏ ‎столько ‎избавлением ‎от ‎интервентов, ‎сколько‏ ‎восстановлением‏ ‎суверенитета ‎и‏ ‎прекращением ‎внешнего‏ ‎управления ‎государством. ‎Это ‎серьёзно ‎его‏ ‎отличает‏ ‎от‏ ‎более ‎памятных‏ ‎избавлений ‎—‏ ‎1812 ‎и‏ ‎1945-го.‏ ‎И ‎вроде‏ ‎бы ‎это ‎и ‎выражено ‎в‏ ‎названии ‎праздника‏ ‎—‏ ‎День ‎народного ‎единства.‏ ‎Но, ‎как‏ ‎любят ‎говорить ‎пиарщики ‎и‏ ‎рекламщики,‏ ‎как-то ‎«не‏ ‎считывается». ‎Не‏ ‎доходит. ‎А ‎точнее ‎— ‎не‏ ‎доводит‏ ‎государство. ‎Чему‏ ‎весьма ‎способствует‏ ‎относительно ‎недавнее ‎возобновление ‎праздника ‎с‏ ‎одновременной‏ ‎утратой‏ ‎его ‎православного‏ ‎статуса ‎(всё-таки‏ ‎это ‎был‏ ‎день‏ ‎иконы ‎Казанской‏ ‎Божьей ‎Матери, ‎с ‎которой ‎князь‏ ‎Пожарский ‎вошёл‏ ‎в‏ ‎Москву), ‎а ‎также‏ ‎весьма ‎сомнительное‏ ‎противопоставление ‎его ‎советскому ‎7‏ ‎ноября.

Но‏ ‎это ‎не‏ ‎причины, ‎а‏ ‎скорее ‎следствия ‎торможения ‎такого ‎социокультурного‏ ‎проекта,‏ ‎как ‎создание‏ ‎(или ‎возрождение)‏ ‎праздника, ‎которому ‎придаётся ‎исключительное ‎государственное‏ ‎и‏ ‎идеологическое‏ ‎значение. ‎

Реальных‏ ‎(празднуемых) ‎неправославных‏ ‎праздников ‎у‏ ‎нас‏ ‎всего ‎два:‏ ‎Новый ‎год ‎и ‎День ‎Победы.‏ ‎При ‎этом‏ ‎из‏ ‎этих ‎двух ‎лишь‏ ‎один ‎—‏ ‎День ‎Победы ‎— ‎выражает‏ ‎и‏ ‎закрепляет ‎историческую‏ ‎память ‎и‏ ‎сознание, ‎то ‎есть ‎служит ‎укреплению‏ ‎государства,‏ ‎сплочению ‎народа‏ ‎и ‎формированию‏ ‎гражданина. ‎Новый ‎год ‎выражает ‎чисто‏ ‎традиционное‏ ‎сознание,‏ ‎живущее ‎в‏ ‎космическом ‎круговороте‏ ‎смены ‎времен‏ ‎года,‏ ‎вне ‎какого-либо‏ ‎исторического ‎времени, ‎то ‎есть ‎сознание‏ ‎крестьянское.

Остальные ‎«праздники»‏ ‎—‏ ‎всего ‎лишь ‎многочисленные‏ ‎«дни», ‎отмечаемые,‏ ‎но ‎не ‎празднуемые, ‎используемые‏ ‎каждым‏ ‎по-своему, ‎а‏ ‎значит ‎формально,‏ ‎без ‎эффекта ‎создания ‎сознательной ‎общности,‏ ‎то‏ ‎есть ‎собственно‏ ‎народа. ‎Ибо‏ ‎народ ‎как ‎реальность ‎есть ‎как‏ ‎раз‏ ‎сознательная‏ ‎и ‎осознающая‏ ‎себя ‎общность,‏ ‎а ‎вовсе‏ ‎не‏ ‎материальное ‎родство‏ ‎крови ‎или ‎единство ‎языка. ‎Праздник‏ ‎же ‎—‏ ‎одна‏ ‎из ‎немногочисленных ‎форм‏ ‎действительного ‎существования‏ ‎именно ‎народа.

Из ‎этого ‎уже‏ ‎видна‏ ‎передержка ‎в‏ ‎названии: ‎коли‏ ‎это ‎и ‎в ‎самом ‎деле‏ ‎праздник,‏ ‎то ‎хватило‏ ‎бы ‎и‏ ‎просто ‎Дня ‎единства, ‎когда ‎бы‏ ‎само‏ ‎«единство»‏ ‎было ‎всем‏ ‎понятно ‎и‏ ‎радостно. ‎Попытка‏ ‎выстроить‏ ‎этот ‎праздник‏ ‎по ‎типу ‎Дня ‎Победы, ‎тем‏ ‎более ‎при‏ ‎понятном‏ ‎желании ‎сделать ‎его‏ ‎элементом ‎именно‏ ‎гражданского ‎культа, ‎а ‎не‏ ‎религиозного‏ ‎(значит, ‎это‏ ‎уже ‎не‏ ‎возрождение, ‎а ‎нечто ‎новое), ‎неуспешна‏ ‎именно‏ ‎из-за ‎потери‏ ‎позиции ‎в‏ ‎отношении ‎содержания ‎праздника, ‎невнятности ‎его‏ ‎идеологической‏ ‎трактовки.‏ ‎

…4 ноября ‎как‏ ‎конец ‎Смуты,‏ ‎как ‎гражданское‏ ‎объединение‏ ‎народа, ‎выборы‏ ‎царя ‎из ‎четырёх ‎конкурентных ‎кандидатов,‏ ‎вполне ‎цивилизованные‏ ‎и‏ ‎по ‎современной ‎политической‏ ‎моде ‎скроенные‏ ‎ограничения ‎военной, ‎судебной ‎и‏ ‎исполнительной‏ ‎власти ‎монарха,‏ ‎— ‎всё‏ ‎это ‎сюжет ‎более ‎чем ‎актуальный,‏ ‎в‏ ‎полном ‎смысле‏ ‎слова ‎современный‏ ‎и ‎для ‎нас ‎совершенно ‎не‏ ‎исчерпанный.‏ ‎Ведь‏ ‎что ‎может‏ ‎быть ‎современнее,‏ ‎чем ‎история‏ ‎с‏ ‎демократией ‎и‏ ‎переучреждением ‎государства ‎«Россия»?

Почему ‎же ‎мы‏ ‎так ‎невнятно‏ ‎выражаемся‏ ‎на ‎государственном ‎уровне,‏ ‎ограничиваясь ‎в‏ ‎обозначении ‎главного ‎содержания ‎праздничного‏ ‎события‏ ‎лишь ‎повторением‏ ‎названия ‎(мол,‏ ‎кто ‎умный, ‎тот ‎сам ‎поймёт),‏ ‎а‏ ‎само ‎событие‏ ‎маскируем ‎под‏ ‎«военно-патриотический» ‎стандарт? ‎Почему ‎мы ‎допускаем‏ ‎патриотическую‏ ‎патетику,‏ ‎основанную ‎на‏ ‎образе ‎внешнего‏ ‎врага, ‎и‏ ‎как‏ ‎огня ‎боимся‏ ‎— ‎даже ‎на ‎историческом ‎материале‏ ‎— ‎выращивать‏ ‎более‏ ‎глубокий, ‎внутренний ‎патриотизм,‏ ‎основанный ‎на‏ ‎самоутверждении ‎государства ‎и, ‎как‏ ‎следствие,‏ ‎народа?

…Конечно, ‎встав‏ ‎на ‎этот‏ ‎путь, ‎мы ‎вынуждены ‎будем ‎поставить‏ ‎в‏ ‎сравнительный ‎ряд‏ ‎уже ‎иные‏ ‎события, ‎в ‎сопоставлении ‎с ‎которыми‏ ‎4‏ ‎ноября‏ ‎не ‎военная‏ ‎акция, ‎а‏ ‎всё-таки ‎революция‏ ‎и‏ ‎государственная ‎реформа.‏ ‎Мы ‎увидим ‎в ‎этом ‎ряду‏ ‎взятие ‎Казани‏ ‎—‏ ‎не ‎как ‎военный,‏ ‎а ‎как‏ ‎внутренне- ‎учреждающий ‎государство ‎акт.‏ ‎Увидим‏ ‎и ‎революции‏ ‎1917-го: ‎и‏ ‎февральскую, ‎и ‎октябрьскую ‎— ‎ту‏ ‎самую,‏ ‎которую, ‎возможно,‏ ‎предполагалось ‎вытеснить‏ ‎из ‎исторической ‎памяти. ‎

…При ‎этом‏ ‎при‏ ‎всех‏ ‎преимуществах ‎исторической‏ ‎политкорректности ‎как‏ ‎языка ‎современные‏ ‎вопросы‏ ‎всё ‎равно‏ ‎придется ‎ставить ‎честно. ‎Наша ‎Смута‏ ‎уже ‎закончилась‏ ‎или,‏ ‎напротив, ‎только ‎начинается?‏ ‎На ‎что‏ ‎(и ‎на ‎кого) ‎мы‏ ‎готовы‏ ‎ополчиться ‎ради‏ ‎спасения ‎Отечества?‏ ‎Какие ‎реальные ‎демократические ‎ограничения ‎должны‏ ‎быть‏ ‎наложены ‎на‏ ‎царя ‎(президента),‏ ‎а ‎что ‎лишь ‎декорация ‎под‏ ‎именем‏ ‎демократии,‏ ‎скрывающая ‎действительные‏ ‎механизмы ‎власти?

Не‏ ‎отвечая ‎на‏ ‎эти‏ ‎вопросы, ‎не‏ ‎включая ‎собственно ‎гражданское, ‎а ‎не‏ ‎только ‎военно-патриотическое‏ ‎содержание‏ ‎в ‎идеологию ‎праздника,‏ ‎мы ‎попадаем‏ ‎в ‎ситуацию ‎незавершённого ‎действия.

Праздник‏ ‎уже‏ ‎есть, ‎а‏ ‎его ‎полную‏ ‎идеологическую ‎интерпретацию ‎и ‎использование ‎мы‏ ‎в‏ ‎результате ‎отдаем‏ ‎на ‎откуп‏ ‎радикальным ‎и ‎маргинализованным ‎элементам. ‎Закономерно,‏ ‎что‏ ‎день‏ ‎4 ‎ноября‏ ‎стремятся ‎присвоить‏ ‎(и ‎отчасти‏ ‎преуспели‏ ‎в ‎этом)‏ ‎объединившиеся ‎ради ‎такой ‎возможности ‎разномастные‏ ‎националистические ‎силы.‏ ‎И‏ ‎государство ‎пасует ‎перед‏ ‎ними ‎—‏ ‎не ‎в ‎силовом ‎противостоянии‏ ‎(пока),‏ ‎но ‎в‏ ‎идеологическом ‎спарринге‏ ‎(пока ‎это ‎спарринг). ‎Оно, ‎с‏ ‎одной‏ ‎стороны, ‎заигрывает‏ ‎с ‎ними,‏ ‎проявляя ‎«терпимость» ‎и ‎«понимание» ‎к‏ ‎«умеренным»,‏ ‎создавая‏ ‎даже ‎видимость‏ ‎приглашения ‎их‏ ‎и ‎инкорпорации‏ ‎в‏ ‎правящий ‎политический‏ ‎консенсус. ‎С ‎другой ‎стороны, ‎по‏ ‎возможности ‎подаёт‏ ‎знаки‏ ‎наиболее ‎радикальным ‎и‏ ‎обозленным, ‎выборочно‏ ‎карая ‎за ‎реальные ‎преступления‏ ‎представителей‏ ‎нацменьшинств.

А ‎что‏ ‎остаётся, ‎если‏ ‎невнятная ‎государственная ‎идеология ‎подразумевает ‎что-то‏ ‎вроде‏ ‎строительства ‎национального‏ ‎государства? ‎И‏ ‎формально, ‎следовательно, ‎должна ‎существовать ‎официальная‏ ‎версия‏ ‎русского‏ ‎национализма, ‎легитимно‏ ‎и ‎по‏ ‎возможности ‎легально‏ ‎поддерживаемая‏ ‎самим ‎государством.‏ ‎При ‎такой ‎расстановке ‎сил ‎государство‏ ‎оказывается ‎в‏ ‎одной‏ ‎весовой ‎категории ‎со‏ ‎всеми ‎участниками‏ ‎националистического ‎фронта ‎и ‎стратегически‏ ‎с‏ ‎неизбежностью ‎проигрывает‏ ‎ему.

…Таким ‎же‏ ‎образом ‎производится ‎и ‎захват ‎националистами‏ ‎праздника‏ ‎4 ‎ноября‏ ‎как ‎гражданского‏ ‎культа ‎— ‎через ‎«безхозное» ‎содержание,‏ ‎которого‏ ‎само‏ ‎же ‎государство‏ ‎откровенно ‎побаивается.‏ ‎

…В ‎чём‏ ‎главный‏ ‎минус ‎националистов?‏ ‎Прежде ‎всего ‎в ‎том, ‎что‏ ‎ими ‎движут‏ ‎вовсе‏ ‎не ‎идеи ‎и‏ ‎политическое ‎содержание.‏ ‎Им ‎нельзя ‎«поручить» ‎или‏ ‎«отдать»‏ ‎часть ‎политической‏ ‎работы ‎по‏ ‎обустройству ‎государства, ‎даже ‎отфильтровав ‎«нежелательные‏ ‎элементы».‏ ‎Потому ‎что‏ ‎все ‎«элементы»‏ ‎окажутся ‎«нежелательными».

Националисты ‎вовсе ‎не ‎выражают‏ ‎позитивную‏ ‎идеологию‏ ‎какой-либо ‎народной‏ ‎общности, ‎собравшейся‏ ‎и ‎сплотившейся‏ ‎вокруг‏ ‎собравшего ‎и‏ ‎сплотившего ‎ее ‎государства, ‎то ‎есть‏ ‎собственно ‎нации.‏ ‎Они‏ ‎паразитируют ‎на ‎проблемах‏ ‎её ‎отсутствия‏ ‎или ‎становления, ‎представляя ‎собой‏ ‎чисто‏ ‎разрушительную ‎силу.‏ ‎Они ‎эксплуатируют‏ ‎ненависть ‎как ‎финальное ‎социально-психологическое ‎состояние,‏ ‎оформляя‏ ‎ее ‎в‏ ‎националистические ‎клише,‏ ‎поскольку ‎клише ‎классовые ‎репрессированы. ‎Сегодня‏ ‎быть‏ ‎подлинным‏ ‎коммунистом ‎или‏ ‎даже ‎социалистом,‏ ‎то ‎есть‏ ‎ненавидеть‏ ‎капиталистов ‎с‏ ‎оружием ‎в ‎руках, ‎и ‎невозможно,‏ ‎и ‎неприлично,‏ ‎а‏ ‎вот ‎делать ‎то‏ ‎же ‎самое‏ ‎по ‎отношению ‎к ‎«чёрным»,‏ ‎может‏ ‎быть, ‎даже‏ ‎респектабельно. ‎

Вывод‏ ‎прост: ‎деструктивные ‎силы ‎нельзя ‎подпускать‏ ‎ни‏ ‎к ‎какому‏ ‎социокультурному ‎проекту‏ ‎по ‎определению, ‎тем ‎более ‎к‏ ‎такому‏ ‎позитиву,‏ ‎как ‎праздник.‏ ‎Но ‎для‏ ‎этого ‎нужно‏ ‎контролировать‏ ‎не ‎один‏ ‎день ‎в ‎году, ‎а ‎все‏ ‎365.

***

Читайте ‎также‏ ‎актуальные‏ ‎рассуждения ‎

о ‎единстве‏ ‎русской ‎истории

и‏ ‎о ‎заминке ‎в ‎государственной‏ ‎идеологии

 

Читать: 1+ мин
logo Однако

Миф о «среднем классе» и новое качество сословности: о социальной структуре постдемократии [Михаил ЛЕОНТЬЕВ]

От ‎редакции.‏ ‎В ‎день ‎судьбоносных ‎выборов, ‎когда‏ ‎мы ‎говорим‏ ‎о‏ ‎кризисе ‎американской ‎государственности,‏ ‎весьма ‎уместно‏ ‎вспомнить ‎заодно ‎и ‎об‏ ‎имитационной‏ ‎социальной ‎структуре‏ ‎т.н. ‎«гражданского‏ ‎общества», ‎которым ‎наши ‎международные ‎партнёры‏ ‎с‏ ‎середины ‎ХХ‏ ‎века ‎пытались‏ ‎подменить ‎нормальное ‎государство. ‎И, ‎кажется,‏ ‎у‏ ‎них‏ ‎получилось ‎–‏ ‎обессмыслить ‎и‏ ‎то, ‎и‏ ‎другое.‏ ‎И ‎что‏ ‎теперь ‎с ‎этой ‎красотой ‎делать?‏ ‎Читайте ‎в‏ ‎рубрике‏ ‎РетроОднако рассуждения ‎Михаила ‎Леонтьева, опубликованные‏ ‎27 ‎мая‏ ‎2014 ‎г.

***

На ‎наших ‎глазах‏ ‎буквально‏ ‎рушится ‎мировой‏ ‎порядок. ‎И‏ ‎если ‎глобальный ‎экономический ‎кризис ‎подорвал‏ ‎внутренние‏ ‎скрепы ‎этого‏ ‎миропорядка, ‎то‏ ‎успешный ‎российский ‎бунт ‎против ‎распорядителя‏ ‎и‏ ‎гаранта‏ ‎этого ‎миропорядка‏ ‎обрушил ‎его‏ ‎внешние ‎публичные‏ ‎формы.‏ ‎Очень ‎сложно‏ ‎руководить ‎миром, ‎внушать ‎инфернальный ‎страх,‏ ‎демонстрируя ‎зияющий‏ ‎под‏ ‎глазом ‎фингал. ‎

***

…В‏ ‎основе ‎всякого‏ ‎миропорядка ‎помимо ‎геополитической ‎иерархии‏ ‎лежит‏ ‎соответствующее ‎данному‏ ‎миропорядку ‎социальное‏ ‎устройство. ‎А ‎также ‎мифология ‎о‏ ‎нём,‏ ‎позволяющая ‎это‏ ‎реальное ‎устройство‏ ‎скрывать ‎в ‎искомой ‎для ‎господствующих‏ ‎элит‏ ‎форме.‏ ‎Идеологической ‎основой‏ ‎социальной ‎мифологии‏ ‎современного ‎либерализма‏ ‎является‏ ‎идея ‎«среднего‏ ‎класса». ‎Адепты ‎действующего ‎миропорядка ‎могут‏ ‎различаться ‎в‏ ‎нюансах‏ ‎и ‎деталях, ‎но‏ ‎они ‎всегда‏ ‎едины ‎в ‎том, ‎что‏ ‎заветной‏ ‎целью ‎в‏ ‎политике ‎и‏ ‎экономике ‎является ‎создание ‎массового ‎доминирующего‏ ‎среднего‏ ‎класса, ‎который‏ ‎только ‎и‏ ‎может ‎быть ‎опорой ‎демократии ‎и‏ ‎современного‏ ‎гражданского‏ ‎общества. ‎

Что,‏ ‎собственно, ‎чистая‏ ‎правда. ‎Если‏ ‎подразумевать‏ ‎здесь ‎реально‏ ‎существующую ‎«демократию» ‎и ‎«гражданское ‎общество».‏ ‎То ‎есть‏ ‎средний‏ ‎класс ‎выступает ‎идеальной‏ ‎имитацией ‎социальной‏ ‎структуры, ‎фиговым ‎листком ‎(ударение‏ ‎любое),‏ ‎прикрывающим ‎реальное‏ ‎социальное ‎устройство.‏ ‎Которому ‎идеально ‎соответствует ‎имитационная ‎демократия,‏ ‎выводящая‏ ‎власть ‎за‏ ‎пределы ‎легальных‏ ‎и ‎публичных ‎карнавальных ‎политических ‎процессов.‏ ‎

…Так‏ ‎называемое‏ ‎общество ‎принципиально‏ ‎противно ‎государству,‏ ‎которое ‎призвано‏ ‎вводить‏ ‎массы ‎в‏ ‎цивилизацию, ‎делая ‎их ‎гражданами. ‎Обществу‏ ‎эти ‎задачи‏ ‎не‏ ‎только ‎безразличны, ‎но‏ ‎и ‎противны.‏ ‎Желание ‎быть ‎над ‎государством,‏ ‎сделать‏ ‎государство ‎средством,‏ ‎вообще ‎обойтись‏ ‎без ‎государства ‎как ‎минимум ‎преступно.‏ ‎Но‏ ‎это ‎не‏ ‎страшно: ‎ведь‏ ‎за ‎пределами ‎государства ‎нет ‎и‏ ‎понятия‏ ‎«преступление».‏ ‎Кстати, ‎в‏ ‎этом ‎контексте‏ ‎особенно ‎умилителен‏ ‎оксюморон‏ ‎«гражданское ‎общество»,‏ ‎где ‎«гражданин» ‎со ‎всей ‎очевидностью‏ ‎понимается ‎строго‏ ‎как‏ ‎противник ‎государства.

«Средний ‎класс»,‏ ‎то ‎есть‏ ‎— ‎никакой, ‎воплощённое ‎ничто‏ ‎—‏ ‎идеальная ‎среда‏ ‎для ‎этого‏ ‎самого ‎гражданского ‎общества. ‎Формирование ‎массового‏ ‎среднего‏ ‎класса ‎в‏ ‎государствах ‎«золотого‏ ‎миллиарда» ‎было, ‎с ‎одной ‎стороны,‏ ‎следствием‏ ‎конкуренции‏ ‎с ‎реальным‏ ‎социализмом. ‎С‏ ‎материальной ‎точки‏ ‎зрения‏ ‎средний ‎класс‏ ‎подпитывался ‎до ‎последнего ‎времени ‎колоссальным‏ ‎субсидированием ‎потребления,‏ ‎на‏ ‎котором ‎строился ‎докризисный‏ ‎экономический ‎рост‏ ‎в ‎странах ‎«золотого ‎миллиарда».‏ ‎Пузырь‏ ‎лопнул ‎—‏ ‎механизм ‎воспроизводства‏ ‎сверхпотребления ‎сломался, ‎материальные ‎предпосылки ‎воспроизводства‏ ‎среднего‏ ‎класса ‎утрачены.‏ ‎

Повторимся, ‎реальный‏ ‎выход ‎из ‎кризиса ‎для ‎«развитого»‏ ‎мира‏ ‎означает‏ ‎демонтаж ‎действующей‏ ‎системы ‎социального‏ ‎обеспечения, ‎которая‏ ‎и‏ ‎создавала ‎современный‏ ‎средний ‎класс ‎и ‎источника ‎средств‏ ‎на ‎содержание‏ ‎которой‏ ‎больше ‎нет.

С ‎этой‏ ‎точки ‎зрения‏ ‎разоблачать ‎миф ‎среднего ‎класса‏ ‎в‏ ‎некоторой ‎степени‏ ‎излишне: ‎«попрыгайте‏ ‎— ‎само ‎отвалится». ‎Этот ‎конструкт‏ ‎с‏ ‎неизбежностью ‎будет‏ ‎разрушен ‎в‏ ‎процессе ‎выхода ‎(или ‎невыхода) ‎из‏ ‎нынешнего‏ ‎системного‏ ‎кризиса. ‎Ещё‏ ‎более ‎существенным‏ ‎фактором, ‎лишающим‏ ‎«средний‏ ‎класс» ‎места‏ ‎в ‎социальной ‎реальности, ‎становится ‎современная‏ ‎технологическая ‎революция:‏ ‎смена‏ ‎технологических ‎укладов, ‎соответствующая‏ ‎выходу ‎из‏ ‎современного ‎кризиса ‎и, ‎собственно,‏ ‎означающая‏ ‎возможность ‎такого‏ ‎выхода. ‎

В‏ ‎первую ‎очередь ‎речь ‎идёт ‎о‏ ‎двух‏ ‎факторах ‎—‏ ‎о ‎современной‏ ‎роботизации ‎и ‎новых ‎технологиях ‎(3D-принтеры),‏ ‎означающих‏ ‎отказ‏ ‎от ‎массового‏ ‎производства. ‎Отсюда‏ ‎и ‎лишающее‏ ‎смысла‏ ‎массовое ‎сверхпотребление.‏ ‎В ‎новом ‎технологическом ‎укладе, ‎по‏ ‎сути, ‎востребованы‏ ‎только‏ ‎творцы, ‎люди, ‎способные‏ ‎создавать ‎новые‏ ‎знания ‎и ‎умения. ‎Всё‏ ‎остальное‏ ‎могут ‎делать‏ ‎машины. ‎

Обстоятельства‏ ‎складываются ‎так, ‎что ‎экономике ‎будущего‏ ‎большинство‏ ‎ныне ‎живущего‏ ‎населения ‎вообще‏ ‎не ‎нужно. ‎И ‎что ‎с‏ ‎ним‏ ‎делать‏ ‎в ‎действующей‏ ‎либерально-капиталистической ‎парадигме,‏ ‎не ‎очень‏ ‎понятно.‏ ‎

***

…Как ‎уже‏ ‎говорилось, ‎социальная ‎структура ‎любого ‎общества‏ ‎напрямую ‎связана‏ ‎с‏ ‎его ‎военной ‎организацией.‏ ‎К ‎примеру,‏ ‎тяжело ‎вооружённый ‎рыцарь ‎Средневековья‏ ‎представлял‏ ‎собой ‎боевую‏ ‎систему, ‎содержанию‏ ‎и ‎организации ‎которой ‎точно ‎соответствовал‏ ‎феодализм.‏ ‎Эпоха ‎массовых‏ ‎мобилизационных ‎армий‏ ‎с ‎неизбежностью ‎потребовала ‎наделения ‎массово‏ ‎вооружаемых‏ ‎людей‏ ‎неким ‎подобием‏ ‎политических ‎прав.‏ ‎То ‎есть‏ ‎современной‏ ‎демократии. ‎Военная‏ ‎организация ‎будущего ‎на ‎новом ‎уровне‏ ‎практически ‎воспроизводит‏ ‎феодальную‏ ‎модель ‎организации ‎войска,‏ ‎в ‎основе‏ ‎которой ‎— ‎суперпрофессиональный ‎солдат,‏ ‎превращённый‏ ‎с ‎помощью‏ ‎современных ‎средств‏ ‎в ‎универсальную ‎боевую ‎систему. ‎Такая‏ ‎организация‏ ‎войска ‎крайне‏ ‎слабо ‎совместима‏ ‎с ‎современной ‎«всеобщей» ‎демократией.

Ещё ‎раз‏ ‎повторимся:‏ ‎современная‏ ‎модельная ‎социальная‏ ‎система, ‎как‏ ‎и ‎политическая‏ ‎система,‏ ‎является ‎имитацией.‏ ‎Эта ‎имитационная ‎модель ‎не ‎только‏ ‎лжива, ‎фальшива‏ ‎и‏ ‎манипулируема ‎— ‎она‏ ‎непригодна ‎для‏ ‎любой ‎посткризисной ‎социальной ‎организации.‏ ‎

Любая‏ ‎посткризисная ‎социальная‏ ‎организация ‎будет‏ ‎«постдемократией». ‎

Представить ‎себе ‎людоедскую ‎модель‏ ‎«постдемократии»‏ ‎никакого ‎труда‏ ‎не ‎представляет.‏ ‎Собственно, ‎в ‎рамках ‎ныне ‎господствующей‏ ‎модели‏ ‎мы‏ ‎туда ‎и‏ ‎катимся ‎с‏ ‎неизбежностью. ‎

«Постдемократия»‏ ‎нелюдоедского‏ ‎типа ‎может‏ ‎быть ‎только ‎результатом ‎активного ‎социального‏ ‎проектирования, ‎уникальный‏ ‎опыт‏ ‎которого ‎у ‎нас,‏ ‎кстати, ‎в‏ ‎отличие ‎от ‎многих ‎других,‏ ‎имеется.‏ ‎И ‎такая‏ ‎модель ‎в‏ ‎первую ‎очередь ‎не ‎может ‎быть‏ ‎имитационной.

Имитационной,‏ ‎не ‎имеющей‏ ‎никаких ‎шансов‏ ‎воплотиться ‎в ‎реальности, ‎является ‎модель‏ ‎всеобщей‏ ‎демократии,‏ ‎идея ‎фиктивного‏ ‎равенства ‎очень‏ ‎разных ‎людей.‏ ‎Реально‏ ‎работающим ‎социальным‏ ‎механизмом ‎может ‎быть ‎только ‎такой,‏ ‎который ‎наделяет‏ ‎человека‏ ‎правами ‎в ‎ясном‏ ‎соответствии ‎с‏ ‎теми ‎обязанностями ‎и ‎ограничениями,‏ ‎которые‏ ‎он ‎на‏ ‎себя ‎берёт.‏ ‎

По ‎сути, ‎это ‎сословный ‎механизм,‏ ‎отличающийся‏ ‎от ‎феодального‏ ‎прототипа ‎абсолютной‏ ‎и ‎принципиальной ‎добровольностью. ‎Человек ‎приписывается‏ ‎к‏ ‎сословию‏ ‎в ‎соответствии‏ ‎со ‎своей‏ ‎социальной ‎мотивацией.‏ ‎Хочет‏ ‎ли ‎он‏ ‎служить ‎стране ‎и ‎готов ‎умереть‏ ‎за ‎неё,‏ ‎служить‏ ‎Господу ‎или ‎служить‏ ‎себе. ‎В‏ ‎последнем ‎случае, ‎естественно, ‎отказаться‏ ‎от‏ ‎тех ‎политических‏ ‎прав ‎и‏ ‎соответствующего ‎им ‎обременения, ‎которые ‎полезны‏ ‎и‏ ‎необходимы ‎в‏ ‎первом ‎случае.‏ ‎

Интересно, ‎что ‎самые ‎разные ‎авторы‏ ‎у‏ ‎нас‏ ‎так ‎или‏ ‎иначе ‎приходят‏ ‎к ‎неизбежности‏ ‎этой‏ ‎новой ‎сословности,‏ ‎к ‎необходимости ‎создавать ‎(восстанавливать) ‎«открытое‏ ‎политическое ‎сословие‏ ‎как‏ ‎реальный ‎элемент ‎публичной‏ ‎социальной ‎структуры‏ ‎вместо ‎имитации ‎всеобщего ‎участия‏ ‎в‏ ‎политике ‎и‏ ‎власти ‎через‏ ‎институты ‎всеобщей ‎представительной ‎демократии».

***

О ‎текущем‏ ‎и‏ ‎на ‎ближайшую‏ ‎перспективу ‎состоянии‏ ‎американского ‎кризиса ‎и ‎о ‎том,‏ ‎что‏ ‎нам‏ ‎с ‎того‏ ‎прилетит, ‎–‏ ‎заметки ‎Андрея‏ ‎Сорокина в‏ ‎главной ‎ленте‏ ‎для ‎подписчиков

Имитация ‎государства: ‎о ‎вероятном‏ ‎сюрпризе ‎майдан-выборов‏ ‎в‏ ‎США

Читать: 6+ мин
logo Однако

Крах того, чего не может быть: как начинался сегодняшний дурдом в Европе [Дмитрий КУЛИКОВ]

Мы ‎же‏ ‎говорили… ‎Для ‎всех ‎своих ‎старых‏ ‎и ‎новых‏ ‎читателей‏ ‎открываем ‎в ‎свободном‏ ‎доступе ‎рубрику‏ ‎РетроОднако. Здесь ‎мы ‎будем ‎время‏ ‎от‏ ‎времени ‎по‏ ‎случаю ‎и‏ ‎даже ‎без ‎случая ‎публиковать ‎материалы‏ ‎из‏ ‎архива ‎журнала‏ ‎и ‎портала‏ ‎2009-2015 ‎гг. ‎Случаев-то ‎будет ‎много:‏ ‎сегодня‏ ‎в‏ ‎повестке ‎ровно‏ ‎те ‎вопросы,‏ ‎о ‎которых‏ ‎наши‏ ‎авторы ‎рассуждали‏ ‎плюс-минус ‎10 ‎лет ‎назад ‎и‏ ‎даже ‎раньше.‏ ‎Причём‏ ‎странным ‎образом ‎тогдашние‏ ‎рассуждения ‎описывают‏ ‎сегодняшнюю ‎повестку ‎ровно ‎в‏ ‎том‏ ‎виде, ‎в‏ ‎каком ‎она‏ ‎есть ‎сейчас.

Вот ‎для ‎начала: ‎Дмитрий‏ ‎Куликов‏ ‎о ‎крахе‏ ‎европейского ‎мультикультурализма,‏ ‎опубликовано ‎в ‎ноябре ‎2011 ‎года‏ ‎–‏ ‎и‏ ‎очень ‎внятно‏ ‎разъясняет ‎нынешнюю‏ ‎вакханалию ‎с‏ ‎цивилизационном‏ ‎расколом ‎и‏ ‎отрезанием ‎голов. ‎

***

О ‎крахе ‎мультикультурализма‏ ‎практически ‎одновременно‏ ‎высказались‏ ‎лидеры ‎ведущих ‎европейских‏ ‎держав ‎—‏ ‎Германии, ‎Англии ‎и ‎Франции.‏ ‎Что‏ ‎стоит ‎за‏ ‎этими ‎заявлениями?‏ ‎О ‎чем ‎собственно ‎речь? ‎Ведь‏ ‎какое-либо‏ ‎внятное ‎операциональное‏ ‎понятие ‎мультикультурализма‏ ‎в ‎современной ‎философии ‎и ‎теории‏ ‎обществ‏ ‎отсутствует.‏ ‎

05.02.2011. Канцлер ‎Германии‏ ‎Ангела ‎Меркель‏ ‎сказала, ‎что‏ ‎попытки‏ ‎построить ‎мультикультурное‏ ‎общество ‎в ‎Германии ‎полностью ‎провалились.

17.10.2010. Премьер-министр‏ ‎Великобритании ‎Дэвид‏ ‎Кэмерон‏ ‎признал ‎провальной ‎политику‏ ‎мультикультурализма. ‎

10.02.2011. Президент‏ ‎Франции ‎Николя ‎Саркози ‎заявил,‏ ‎что‏ ‎политика ‎мультикультурализма‏ ‎провалилась. ‎

Как‏ ‎и ‎свойственно ‎обрывочному ‎постмодернистскому ‎сознанию,‏ ‎этот‏ ‎метафоричный ‎термин‏ ‎возник ‎как‏ ‎аллюзия ‎другой ‎либеральной ‎метафоры ‎—‏ ‎«плавильного‏ ‎котла»,‏ ‎призванного ‎стирать‏ ‎национальные ‎особенности‏ ‎общества ‎и‏ ‎ретушировать‏ ‎дискриминационное ‎расовое‏ ‎наследие ‎в ‎современных ‎США. ‎

Концепция‏ ‎эта ‎не‏ ‎только‏ ‎метафорична, ‎но ‎и‏ ‎довольно ‎примитивна.‏ ‎Предполагается, ‎что ‎поскольку ‎практически‏ ‎всё‏ ‎население ‎США‏ ‎имеет ‎иммиграционную‏ ‎природу ‎возникновения, ‎то ‎Америка ‎и‏ ‎есть‏ ‎котел, ‎в‏ ‎котором ‎переплавляются‏ ‎происхождения. ‎Пока ‎ещё ‎встречаются ‎американцы‏ ‎итальянского‏ ‎или‏ ‎ирландского, ‎или‏ ‎африканского ‎происхождения,‏ ‎но ‎с‏ ‎течением‏ ‎времени ‎исходные‏ ‎культурные ‎коды ‎будут ‎отмирать ‎и‏ ‎замещаться ‎кодом‏ ‎собственно‏ ‎американской ‎культуры. ‎

Так‏ ‎ли ‎это‏ ‎— ‎неизвестно. ‎Пока ‎это‏ ‎не‏ ‎более ‎чем‏ ‎социально-политическая ‎гипотеза.‏ ‎Но, ‎например, ‎ураган ‎Катрина ‎и‏ ‎его‏ ‎последствия ‎довольно‏ ‎быстро ‎и‏ ‎жёстко ‎поделили ‎население ‎пострадавших ‎городов‏ ‎на‏ ‎белых‏ ‎и ‎чёрных.

***

Американский‏ ‎«плавильный ‎котел»‏ ‎на ‎костях‏ ‎хозяев‏ ‎Америки. ‎Метафора‏ ‎«плавильного ‎котла» ‎оказывается ‎предположительно ‎реализуемой‏ ‎прежде ‎всего‏ ‎в‏ ‎силу ‎фактического ‎отсутствия‏ ‎коренного ‎населения,‏ ‎которому ‎исторически ‎принадлежит ‎страна.‏ ‎

О‏ ‎судьбе ‎североамериканских‏ ‎индейцев ‎говорено‏ ‎много, ‎напомню ‎лишь, ‎что, ‎по‏ ‎официальным‏ ‎подсчётам ‎Бюро‏ ‎переписи ‎населения‏ ‎США, ‎в ‎Индейских ‎войнах ‎в‏ ‎период‏ ‎между‏ ‎1775 ‎и‏ ‎1890 ‎годами‏ ‎погибло ‎45‏ ‎000‏ ‎индейцев. ‎Численность‏ ‎индейцев, ‎населявших ‎нынешнюю ‎территорию ‎США‏ ‎и ‎Канады,‏ ‎сократилась‏ ‎к ‎началу ‎XX‏ ‎века ‎с‏ ‎2—4 ‎миллионов ‎до ‎200‏ ‎тысяч.‏ ‎

Сегодня ‎немногочисленные‏ ‎потомки ‎североамериканских‏ ‎индейцев ‎получили ‎в ‎США ‎наименование‏ ‎корневых‏ ‎американцев, ‎и‏ ‎это ‎такой‏ ‎же ‎компенсаторный ‎вербальный ‎конструкт, ‎как‏ ‎афроамериканцы.‏ ‎Роли‏ ‎эти ‎корневые‏ ‎американцы ‎в‏ ‎общественной ‎жизни‏ ‎не‏ ‎играют ‎никакой,‏ ‎поскольку ‎культура ‎их ‎и ‎цивилизация‏ ‎были ‎целевым‏ ‎образом‏ ‎уничтожены. ‎Пока ‎их‏ ‎уничтожали, ‎они‏ ‎назывались ‎краснокожие ‎или ‎(в‏ ‎лучшем‏ ‎случае) ‎индейцы.‏ ‎Теперь ‎—‏ ‎корневые ‎американцы. ‎Чтобы ‎не ‎обижать.‏ ‎Чернокожие‏ ‎времён ‎рабства,‏ ‎расизма ‎и‏ ‎ку-клукс-клана ‎назывались ‎нигерами, ‎а ‎теперь‏ ‎вот‏ ‎афроамериканцы.‏ ‎И ‎все‏ ‎под ‎флагом‏ ‎политкорректности ‎как‏ ‎бы‏ ‎«переплавляются». ‎

WASP,‏ ‎т.е. ‎белые ‎англосаксонские ‎протестанты, ‎которые‏ ‎до ‎сих‏ ‎пор‏ ‎являются ‎реальным ‎правящим‏ ‎классом ‎в‏ ‎США, ‎хотя ‎и ‎хотели‏ ‎бы‏ ‎это ‎поменьше‏ ‎выпячивать, ‎используют‏ ‎идеологию ‎«плавильного ‎котла» ‎и ‎политкорректности‏ ‎сугубо‏ ‎в ‎качестве‏ ‎инструментов ‎социального‏ ‎управления. ‎В ‎рамках ‎действующей ‎в‏ ‎США‏ ‎и‏ ‎в ‎Западной‏ ‎Европе ‎светской‏ ‎либерально-демократической ‎религии‏ ‎и‏ ‎«плавильный ‎котел»‏ ‎с ‎политкорректностью, ‎и ‎толерантность ‎с‏ ‎мультикультурализмом ‎есть‏ ‎идеологические‏ ‎атрибуты ‎веры ‎в‏ ‎демократию. ‎А‏ ‎реальный ‎правящий ‎класс ‎(WASP)‏ ‎как‏ ‎бы ‎пока‏ ‎соглашается ‎(в‏ ‎рамках ‎провозглашенной ‎политкорректности), ‎что ‎они‏ ‎такие‏ ‎же ‎потомки‏ ‎иммигрантов, ‎как‏ ‎и ‎все ‎остальные. ‎Вот ‎даже‏ ‎президент‏ ‎и‏ ‎то ‎вдруг‏ ‎— ‎афроамериканец.‏ ‎Правда, ‎если‏ ‎непублично‏ ‎возникает ‎вопрос‏ ‎о ‎том, ‎кто ‎создал ‎Америку‏ ‎и ‎who‏ ‎make‏ ‎decisions, ‎вот ‎тут‏ ‎всё ‎сразу‏ ‎встает ‎на ‎свои ‎места.

Политкорректность‏ ‎—‏ ‎это ‎когда‏ ‎ряд ‎тем‏ ‎запрещается ‎для ‎обсуждения ‎или ‎когда‏ ‎философские‏ ‎понятия ‎и‏ ‎категории, ‎имеющие‏ ‎реальное ‎содержание, ‎замещаются ‎бессмысленными ‎терминами‏ ‎и‏ ‎когда‏ ‎все ‎делают‏ ‎вид, ‎что‏ ‎проблем ‎нет,‏ ‎чтобы‏ ‎якобы ‎кого-то‏ ‎не ‎обидеть. ‎Политкорректность ‎— ‎это‏ ‎такая ‎нормировка‏ ‎человеческого‏ ‎поведения, ‎существующая ‎в‏ ‎современном ‎светском‏ ‎либерально-демократическом ‎обществе, ‎дабы ‎это‏ ‎общество‏ ‎пребывало ‎в‏ ‎состоянии ‎покоя‏ ‎и ‎необремененности ‎мышлением. ‎Кто ‎эту‏ ‎норму‏ ‎поведения ‎нарушает,‏ ‎тот ‎хам,‏ ‎грубиян ‎и ‎дикий ‎варвар. ‎Его‏ ‎нужно‏ ‎срочно‏ ‎перевоспитать ‎или‏ ‎превратить ‎в‏ ‎маргинала ‎или‏ ‎устранить‏ ‎каким-либо ‎другим‏ ‎образом.

***

Европа: ‎толерантность ‎лопнула, ‎а ‎расизм‏ ‎— ‎нет.‏ ‎Итак,‏ ‎идея ‎«плавильного ‎котла»‏ ‎как ‎бы‏ ‎работает ‎в ‎условиях ‎отсутствия‏ ‎исторических‏ ‎хозяев ‎страны,‏ ‎обладающих ‎историческим‏ ‎и ‎культурным ‎приоритетом. ‎

Европейцы ‎не‏ ‎могли‏ ‎принять ‎подобную‏ ‎метафору. ‎Европа‏ ‎— ‎это ‎их ‎(французов, ‎немцев,‏ ‎англичан)‏ ‎земля,‏ ‎их ‎история,‏ ‎их ‎культура.‏ ‎Чего ‎ради,‏ ‎скажите,‏ ‎они ‎должны‏ ‎с ‎кем-то ‎там ‎«сплавляться» ‎в‏ ‎нечто ‎новое?‏ ‎С‏ ‎какими-то ‎приезжими ‎турками‏ ‎или ‎арабами?‏ ‎Нет, ‎ни ‎при ‎каких‏ ‎условиях‏ ‎западноевропейское ‎самоопределение‏ ‎не ‎предполагает‏ ‎слияния ‎культур ‎в ‎одну. ‎Это‏ ‎означало‏ ‎бы ‎исчезновение‏ ‎всех ‎культурных‏ ‎кодов ‎западноевропейской ‎цивилизации.

Вот ‎на ‎осознании‏ ‎этой‏ ‎невозможности‏ ‎европейского ‎«плавильного‏ ‎котла» ‎и‏ ‎возникает ‎в‏ ‎Европе‏ ‎конца ‎XX‏ ‎— ‎начала ‎XXI ‎веков ‎социальная‏ ‎концепция ‎мультикультурализма,‏ ‎направленная‏ ‎на ‎развитие ‎и‏ ‎сохранение ‎в‏ ‎отдельно ‎взятой ‎стране ‎культурных‏ ‎различий.

Мультикультурализм‏ ‎как ‎теория,‏ ‎или ‎скорее‏ ‎как ‎идеология, ‎признаёт ‎права ‎за‏ ‎коллективными‏ ‎субъектами ‎—‏ ‎этническими ‎и‏ ‎культурными ‎группами. ‎Такие ‎права ‎могут‏ ‎выражаться‏ ‎в‏ ‎предоставлении ‎возможности‏ ‎этническим ‎и‏ ‎культурным ‎общинам‏ ‎управлять‏ ‎обучением ‎своих‏ ‎членов ‎и ‎даже ‎давать ‎политическую‏ ‎оценку.

Нужно ‎понимать,‏ ‎что‏ ‎это ‎именно ‎псевдоконцепция,‏ ‎поскольку ‎никакого‏ ‎ответа ‎о ‎способе ‎совместного‏ ‎существования,‏ ‎не ‎говоря‏ ‎уж ‎о‏ ‎способе ‎взаимообогащения ‎или ‎взаимопроникновения ‎культур‏ ‎и‏ ‎типов ‎самоорганизации‏ ‎общин, ‎этот‏ ‎термин ‎в ‎себе ‎не ‎содержит.‏ ‎Она‏ ‎вообще‏ ‎не ‎предусматривает‏ ‎способа ‎действия.‏ ‎Опираясь ‎на‏ ‎псевдоконцепцию‏ ‎мультикультурализма, ‎невозможно‏ ‎ничего ‎в ‎обществе ‎и ‎государстве‏ ‎организовать, ‎спроектировать‏ ‎или‏ ‎спрограммировать.

В ‎лучшем ‎случае‏ ‎мультикультурализм ‎—‏ ‎часть ‎либералистической ‎идеологии ‎толерантности,‏ ‎то‏ ‎есть ‎терпимости‏ ‎ко ‎всему‏ ‎отличному ‎от ‎тебя ‎и ‎от‏ ‎того,‏ ‎что ‎тебе‏ ‎принадлежит. ‎Поскольку‏ ‎просто ‎уничтожать ‎удается ‎всё ‎меньше‏ ‎и‏ ‎меньше,‏ ‎а ‎вообще-то‏ ‎могут ‎уничтожить‏ ‎и ‎тебя‏ ‎(терроризм),‏ ‎то ‎приходиться‏ ‎терпеть, ‎т.е. ‎быть ‎толерантным.

Таким ‎образом,‏ ‎так ‎называемый‏ ‎крах‏ ‎так ‎называемого ‎мультикультурализма‏ ‎у ‎современных‏ ‎западных ‎европейцев ‎есть ‎всего‏ ‎лишь‏ ‎предел ‎терпению‏ ‎(граница ‎толерантности).‏ ‎Европейцы ‎не ‎согласны ‎больше ‎терпеть‏ ‎(даже‏ ‎во ‎имя‏ ‎идеалов ‎либерально-демократической‏ ‎веры) ‎нынешнее ‎положение ‎вещей ‎в‏ ‎сфере‏ ‎иммиграционной,‏ ‎трудовой, ‎социальной,‏ ‎национально-культурной ‎и‏ ‎культурно-религиозной ‎политики.

Попросту‏ ‎говоря,‏ ‎эти ‎приезжие‏ ‎совсем ‎оборзели. ‎Никакой ‎толерантности ‎на‏ ‎них ‎уже‏ ‎не‏ ‎хватает! ‎А ‎когда‏ ‎терпения ‎не‏ ‎хватает, ‎тут ‎уж ‎не‏ ‎до‏ ‎политкорректности ‎с‏ ‎мультикультурностью. ‎По‏ ‎сути ‎своей ‎это ‎означает, ‎что‏ ‎западноевропейское‏ ‎общество ‎остается‏ ‎насквозь ‎пронизанным‏ ‎идеями ‎собственного ‎цивилизационного, ‎расового, ‎культурного‏ ‎превосходства‏ ‎и‏ ‎не ‎способно‏ ‎до ‎сих‏ ‎пор ‎воспринимать‏ ‎Другого‏ ‎как ‎Равного‏ ‎себе.

***

Об ‎отсутствии ‎мультикультурализма ‎в ‎России.‏ ‎В ‎отличие‏ ‎от‏ ‎западноевропейцев ‎и ‎североамериканцев,‏ ‎нам ‎нечего‏ ‎прятать ‎за ‎псевдоконцепциями. ‎

Мы‏ ‎не‏ ‎уничтожили ‎ни‏ ‎одного ‎народа,‏ ‎мы ‎не ‎вели ‎десятилетиями ‎религиозных‏ ‎войн,‏ ‎мы ‎развивали‏ ‎расширенную ‎территорию,‏ ‎а ‎не ‎эксплуатировали ‎её ‎с‏ ‎целью‏ ‎извлечения‏ ‎сверхприбылей. ‎

Мы‏ ‎никого ‎насильно‏ ‎не ‎крестили.‏ ‎

Мы‏ ‎не ‎выжигали‏ ‎деревни ‎напалмом. ‎

Мы ‎не ‎проводили‏ ‎ядерных ‎бомбардировок.‏ ‎

У‏ ‎нас ‎не ‎было‏ ‎рабства, ‎и‏ ‎мы ‎всегда ‎боролись ‎с‏ ‎работорговлей.‏ ‎

Мы ‎спасли‏ ‎ряд ‎народов‏ ‎от ‎уничтожения ‎и ‎исчезновения. ‎

Мы‏ ‎обладаем‏ ‎реальным ‎многовековым‏ ‎опытом ‎плодотворного‏ ‎сосуществования ‎в ‎едином ‎государстве ‎многих‏ ‎национальностей‏ ‎и‏ ‎многих ‎культур.

Православное‏ ‎христианство ‎(ортодоксия),‏ ‎в ‎котором‏ ‎взращён‏ ‎русский ‎народ,‏ ‎действительно ‎удерживает ‎в ‎себе ‎в‏ ‎качестве ‎культурного‏ ‎кода‏ ‎библейскую ‎истину ‎о‏ ‎том, ‎что‏ ‎во ‎Христе ‎«нет ‎ни‏ ‎эллина,‏ ‎ни ‎иудея».‏ ‎Немного ‎есть‏ ‎в ‎мире ‎стран, ‎где ‎столетиями‏ ‎стоят‏ ‎рядом ‎православные‏ ‎и ‎мусульманские‏ ‎храмы.

Всё ‎это ‎значит, ‎что ‎если‏ ‎ты‏ ‎на‏ ‎самом ‎деле‏ ‎считаешь ‎человека‏ ‎другого ‎вероисповедания‏ ‎и‏ ‎другой ‎национальности,‏ ‎другого ‎цвета ‎кожи ‎и ‎разреза‏ ‎глаз ‎равным‏ ‎себе,‏ ‎то ‎тебе ‎не‏ ‎нужна ‎толерантность.‏ ‎Другого ‎не ‎надо ‎терпеть‏ ‎и‏ ‎с ‎его‏ ‎наличием ‎не‏ ‎надо ‎смиряться. ‎Он ‎просто ‎есть.‏ ‎Равный‏ ‎тебе ‎самому,‏ ‎ибо ‎таким‏ ‎Бог ‎сотворил ‎этот ‎мир.

***

О ‎русских‏ ‎исторических‏ ‎традициях‏ ‎имперского/союзного ‎строительства‏ ‎читайте ‎также‏ ‎двухтомник ‎Андрея‏ ‎Сорокина «Имперский‏ ‎марш»:

Часть ‎1:‏ ‎О ‎многообразии ‎государственностей ‎в ‎России

Часть‏ ‎2: ‎О‏ ‎ленинской‏ ‎атомной ‎бомбе ‎на‏ ‎вооружении ‎Путина

Подарить подписку

Будет создан код, который позволит адресату получить бесплатный для него доступ на определённый уровень подписки.

Оплата за этого пользователя будет списываться с вашей карты вплоть до отмены подписки. Код может быть показан на экране или отправлен по почте вместе с инструкцией.

Будет создан код, который позволит адресату получить сумму на баланс.

Разово будет списана указанная сумма и зачислена на баланс пользователя, воспользовавшегося данным промокодом.

Добавить карту
0/2048