Про фильм

Кое-как ‎пересмотрели‏ ‎«Старый ‎Новый ‎год». ‎Ребенок ‎не‏ ‎давал. ‎Я‏ ‎вдруг‏ ‎понял, ‎что ‎в‏ ‎фильме ‎заложена‏ ‎идея ‎катарсиса. ‎Старый ‎—‏ ‎это‏ ‎новый, ‎а‏ ‎новый ‎—‏ ‎это ‎старый, ‎старый ‎— ‎новый,‏ ‎новый‏ ‎— ‎старый,‏ ‎смерть ‎и‏ ‎перерождение. ‎И ‎люди ‎так ‎же‏ ‎скидывают‏ ‎старую‏ ‎кожу, ‎чтобы‏ ‎стать ‎обновленными,‏ ‎но ‎теми‏ ‎же‏ ‎остаться ‎в‏ ‎душе. ‎В ‎заурядных ‎домовых ‎перепалках‏ ‎герои ‎разряжаются‏ ‎дурной‏ ‎энергией, ‎ругая ‎человечество‏ ‎за ‎мещанство‏ ‎и ‎грозясь ‎перекроить ‎весь‏ ‎мир‏ ‎на ‎новый‏ ‎лад, ‎только‏ ‎все ‎уже ‎было... ‎Дойдя ‎до‏ ‎пика‏ ‎они ‎бегут‏ ‎в ‎баню,‏ ‎где ‎смыв ‎с ‎себя ‎накипь‏ ‎обид‏ ‎и‏ ‎разочарований, ‎возвращаются‏ ‎в ‎наш‏ ‎суетный ‎мир‏ ‎с‏ ‎великими ‎планами,‏ ‎полные ‎сил, ‎смирения ‎и ‎надежды.‏ ‎Концовка ‎эта,‏ ‎конечно,‏ ‎ироничная, ‎потому ‎что‏ ‎мы ‎понимаем,‏ ‎что ‎скоро ‎все ‎повториться‏ ‎вновь.

Адамыч,‏ ‎— ‎«этот‏ ‎завсегда ‎с‏ ‎народом», ‎— ‎что-то ‎вроде ‎античного‏ ‎полубога;‏ ‎аналогии ‎с‏ ‎Римом ‎в‏ ‎бане ‎с ‎тогами ‎и ‎во‏ ‎время‏ ‎возлежания‏ ‎под ‎елкой‏ ‎не ‎случайны.‏ ‎Адамыч ‎спускается‏ ‎с‏ ‎небес ‎на‏ ‎землю, ‎чтобы ‎помирить ‎людей ‎с‏ ‎собой, ‎замаскированный‏ ‎под‏ ‎подъездного ‎алкоголика ‎и‏ ‎шута ‎по‏ ‎совместительству. ‎В ‎конце ‎превратившись‏ ‎снова‏ ‎в ‎бога-философа,‏ ‎он ‎покидает‏ ‎сцену; ‎герои ‎скалятся ‎ему, ‎довольные.

Не‏ ‎надо‏ ‎искать ‎морали;‏ ‎это ‎дурацкая‏ ‎привычка ‎искать ‎во ‎всем ‎выгоду,‏ ‎универсальное‏ ‎средство‏ ‎от ‎всех‏ ‎бед. ‎Катарсис‏ ‎неизбежен, ‎и‏ ‎жизнь‏ ‎и ‎дальше‏ ‎будет ‎представлять ‎собой ‎«зебру ‎из‏ ‎черных ‎и‏ ‎белых‏ ‎полос», ‎как ‎пошло‏ ‎бы ‎это‏ ‎не ‎звучало. ‎Любая ‎стабильность‏ ‎—‏ ‎это ‎стагнация.‏ ‎Это ‎путь‏ ‎к ‎смерти. ‎И ‎лучше ‎уж‏ ‎смерть,‏ ‎чем ‎жизнь‏ ‎полутрупа.