Про фильм

Кое-как пересмотрели «Старый Новый год». Ребенок не давал. Я вдруг понял, что в фильме заложена идея катарсиса. Старый — это новый, а новый — это старый, старый — новый, новый — старый, смерть и перерождение. И люди так же скидывают старую кожу, чтобы стать обновленными, но теми же остаться в душе. В заурядных домовых перепалках герои разряжаются дурной энергией, ругая человечество за мещанство и грозясь перекроить весь мир на новый лад, только все уже было... Дойдя до пика они бегут в баню, где смыв с себя накипь обид и разочарований, возвращаются в наш суетный мир с великими планами, полные сил, смирения и надежды. Концовка эта, конечно, ироничная, потому что мы понимаем, что скоро все повториться вновь.

Адамыч, — «этот завсегда с народом», — что-то вроде античного полубога; аналогии с Римом в бане с тогами и во время возлежания под елкой не случайны. Адамыч спускается с небес на землю, чтобы помирить людей с собой, замаскированный под подъездного алкоголика и шута по совместительству. В конце превратившись снова в бога-философа, он покидает сцену; герои скалятся ему, довольные.

Не надо искать морали; это дурацкая привычка искать во всем выгоду, универсальное средство от всех бед. Катарсис неизбежен, и жизнь и дальше будет представлять собой «зебру из черных и белых полос», как пошло бы это не звучало. Любая стабильность — это стагнация. Это путь к смерти. И лучше уж смерть, чем жизнь полутрупа.