В зону турбулентности и бифуркации Западная цивилизация вошла с культурой отмены (cancel culture), как единственно допустимой, приемлемой и нужной человеку современного цивилизованного мира культурой. Из всех культур самой важной для общества спектакля оказалась культура отмены. Теперь даже артефакты былых времён и культур пересматриваются в новом контексте и оттуда вымарывается ненужное и неполиткорректное. Хотя даже слово политкорректное уже не корректно. Оно как бы принижает ту значимость и ценность культуры cancel в свете сегодняшнего дня.
Есть мнение, что последние десятилетия не породили ничего вечного, потому что «всё уже написано и сыграно до нас»: мол ХХ век настолько мощно и сильно выступил, что отпала потребность в новом актуальном и вечном. Публике есть из чего выбрать из уже написанного и отыгранного. Поэтому всё поставляемое на рынок актуальное поверхностное и не стремится попасть в вечное.
Обществу спектакля, когда оно не просто доминирует, а оно — единственно, старая добрая культура не нужна. Есть потребность лишь в постоянно обновляемом контенте: всё стремительно меняется, один сюжет сменяет другой, ролики быстро переключаются, появляются модные сервисы, о которых быстро забывают. Мы живём в мюзикле «Чикаго», хотя даже он слишком затянут для потребностей настоящего времени.
Человек, лишённый бытия, становится лишь приложением к аплодисментам и лайкам. У него остался единственный актив — время и внимание. И чтобы завладеть им, отобрать у человека его последнее исподнее, обществу спектакля не нужна культура. Культура возносит зрителя, читателя, возвращая ему субъектность, делая его соучастником творения. Бесконечно сменяющие друг друга короткие ролики, короткие твиты, мельтешение картинок в запрещённой в России соцсети — всё это надо посмотреть не для того, чтобы оценить, осознать, составить собственное мнение, а для того, чтобы поставить галочку: «Просмотрено».
Вся поставляемая обществом спектакля светозвуковая и вербальная мишура — это лампочки профессора Павлова для его собак. Увидел, поставил галочку — получи вознаграждение. Ценность вознаграждения определяется тем, что на нём есть ярлык — вознаграждение. Не человек определяет в новом обществе, что для него ценно и что для него является наградой. У человека в Обществе спектакля не должно и не может быть мнения.
Cancel culture — та её часть, что про бойкот и прочее — это завершение дрессировки и отдельного человека, и всей публики целиком. На одном позитивном подкреплении далеко не уедешь, нужно и отрицательное. Кроме пряника нужен и кнут. При наличии наказания ярлык «вознаграждение» повышает свою ценность и значимость. Хотя бы тем, что он уже не наказание.
Тренировать публику на cancel начали на курильщиках, потом к ним добавили цисгендерных хуемразей, а теперь пытаются отработать эту технологию на отмену всех русских, включая все народности присоединившиеся к русскому суперэтносу.
Когда мы говорим о противостоянии, перешедшем в активную фазу на территории бУССР, мы говорим о борьбе за культуру. Либо cancel, либо русская культура — вот и весь выбор. (Причём здесь под русской культурой стоит понимать не только то, что мы произвели сами, но и то, что найдено русскими интересным переведено и включено в наш культурный контекст, культурный код. Ведь, как мы помним, читатель является соучастником творения. Книга без читателя — мёртвый код, лишь читатель оживляет абстрактные чёрные символы букв.) Те, кто в мире бодипозитива и гендерного многообразия были названы маргиналами и изгнаны со сцены, с надеждой смотрят на Россию. Былинными богатырями Пушкин, Чайковский и Репин, и все остальные полки русской культуры чеканят шаг, не желая отменяться.
Перед нами — наследниками и носителями — стоит задача дать язык Сопротивлению, тем кто готов сжечь все подмостки Общества спектакля, вместе с декорациями и занавесом. Мы не желаем ставить свою пьесу, заменить собой актёров и режиссёров, Русская революция о другом. Мы за право на бытие. Нам не нужна имитация потребления, имитация обладания, имитация бытия, нам нужна реальность, как она есть, а не раскрашенный яркими красками симулякр.
Русское Просвещение, начавшись на столетие позже, чем в Западной Европе, срослось с Русской революцией и не успело создать свой язык в полной мере — ковали Историю, не уходя на перерыв. Русские футуристы: Хлебников, Маяковский, Кручёных, Бурлюк лучше многих других понимали архиважность стоящей задачи создания нового языка. Но не нашлось энциклопедистов, поддержавших бы их порыв — все ушли на фронт. Рубили шашками, творили поэзию под ритм пулемётных лент и топота копыт.
Сегодня важность и актуальность этой задачи выше, чем 105 лет назад. Снабжать наши полки оружием, провиантом, боеприпасами, обмундированием — этого уже недостаточно для победы. Необходимо дать нашим воинам язык. У битвы против абсолютизма и деспотизма Гегемона должен быть свой голос. Русская революция, чьё знамя, как казалось, было растоптано в 91-м, Русская революция, дающая надежду миллиардам по всему свету, должна звучать.
«Россия — вперёд!»: полушёпотом басят на разных языках маргиналы по всему миру (пока ещё полушёпотом). Они ждут, когда заговорят не только пушки. Ждут, когда русские заговорят и начнут называть вещи своими именами. Возложат на себя Адамов крест.
Vkontakte
Twitter
Одноклассники
