Император ‎Николай‏ ‎II ‎ощутил ‎вулканические ‎толчки ‎под‏ ‎российским ‎престолом‏ ‎лишь‏ ‎в ‎1905 ‎году.‏ ‎«Все ‎революции‏ ‎происходят ‎оттого, ‎что ‎правительства‏ ‎вовремя‏ ‎не ‎удовлетворяют‏ ‎назревшие ‎народные‏ ‎потребности»,— ‎напишет ‎в ‎мемуарах ‎С.‏ ‎Ю.‏ ‎Витте, ‎министр‏ ‎финансов ‎с‏ ‎1892-го ‎и ‎председатель ‎совета ‎министров‏ ‎в‏ ‎1905‏ ‎– ‎1906‏ ‎годах ‎(Витте‏ ‎С. ‎Ю.‏ ‎Воспоминания.‏ ‎М., ‎1927,‏ ‎т. ‎3, ‎с. ‎159.). ‎Но‏ ‎Витте ‎был‏ ‎слишком‏ ‎умен ‎и ‎осторожен,‏ ‎чтобы ‎напрямую‏ ‎влиять ‎на ‎государя. ‎Ему‏ ‎и‏ ‎без ‎того‏ ‎было, ‎что‏ ‎предъявить ‎истории, ‎не ‎зря ‎годы‏ ‎конца‏ ‎ХIХ ‎–‏ ‎начала ‎ХХ‏ ‎века ‎назвали ‎«эпохой ‎Витте».

Витте ‎хорошо‏ ‎понимал,‏ ‎что‏ ‎стремительно ‎развивающаяся‏ ‎промышленность ‎в‏ ‎России ‎—‏ ‎это‏ ‎еще ‎полдела.‏ ‎Не ‎менее ‎важно ‎преобразование ‎крестьянского‏ ‎хозяйства. ‎Крестьянская‏ ‎община,‏ ‎в ‎которой ‎земледельцы‏ ‎столетиями ‎совместно‏ ‎владели ‎землей, ‎обрабатывали ‎и‏ ‎обустраивали‏ ‎ее, ‎платили‏ ‎налоги ‎и‏ ‎несли ‎повинности ‎по ‎строительству, ‎извозу‏ ‎и‏ ‎набору ‎в‏ ‎армию, ‎стала‏ ‎мешать ‎развитию ‎крестьянских ‎хозяйств, ‎сковывая‏ ‎их‏ ‎инициативу.

Столыпин‏ ‎в ‎1902‏ ‎г. ‎Гродненский‏ ‎губернатор

По ‎предложению‏ ‎Витте‏ ‎особое ‎совещание‏ ‎о ‎нуждах ‎сельскохозяйственной ‎промышленности ‎разработало‏ ‎реформу ‎развития‏ ‎частного‏ ‎земледелия, ‎названную ‎впоследствии‏ ‎«столыпинской». ‎Витте‏ ‎сильно ‎переживал, ‎что ‎его‏ ‎программа‏ ‎осталась ‎невостребованной,‏ ‎и ‎потом‏ ‎с ‎обидой ‎заметил: ‎«Столыпин ‎меня‏ ‎обокрал».

Правительство‏ ‎непоправимо ‎опаздывало.‏ ‎Несколько ‎лет‏ ‎спустя ‎и ‎Столыпин, ‎в ‎свою‏ ‎очередь,‏ ‎умолял:‏ ‎дайте ‎России‏ ‎еще ‎двадцать‏ ‎лет. ‎Увы,‏ ‎уже‏ ‎не ‎было‏ ‎и ‎десяти...

В ‎1902 ‎году ‎Петра‏ ‎Аркадиевича ‎назначили‏ ‎гродненским‏ ‎губернатором. ‎Отныне ‎к‏ ‎его ‎должности‏ ‎добавляется ‎эпитет ‎“самый ‎молодой”:‏ ‎губернатор,‏ ‎затем ‎—‏ ‎министр, ‎затем‏ ‎— ‎председатель ‎совета ‎министров.

В ‎должности‏ ‎гродненского‏ ‎губернатора ‎Столыпин‏ ‎председательствовал ‎в‏ ‎губернском ‎комитете ‎по ‎нуждам ‎сельского‏ ‎хозяйства.‏ ‎Петр‏ ‎Аркадиевич ‎указывал‏ ‎на ‎«главнейшие‏ ‎факторы ‎улучшения‏ ‎сельскохозяйственной‏ ‎промышленности ‎губернии»:‏ ‎расселение ‎крестьян ‎на ‎хутора, ‎устранение‏ ‎чересполосицы, ‎переход‏ ‎к‏ ‎хуторскому ‎хозяйству, ‎мелиоративный‏ ‎кредит. ‎Старые‏ ‎способы ‎землеустройства ‎могут ‎кончиться‏ ‎«экономическим‏ ‎крахом ‎и‏ ‎полным ‎разорением‏ ‎страны», ‎предупреждал ‎он ‎(ЦГИА ‎СССР,‏ ‎ф.‏ ‎1662, ‎оп.‏ ‎1, ‎д.‏ ‎64, ‎л. ‎32).

Однако ‎в ‎голосе‏ ‎губернатора‏ ‎слышались‏ ‎и ‎административные‏ ‎нотки: ‎«Ставить‏ ‎в ‎зависимость‏ ‎от‏ ‎доброй ‎воли‏ ‎крестьян ‎момент ‎ожидаемой ‎реформы... ‎это‏ ‎значит ‎отложить‏ ‎на‏ ‎неопределенное ‎время ‎проведение‏ ‎тех ‎мероприятий,‏ ‎без ‎которых ‎нет ‎ни‏ ‎подъема‏ ‎доходности ‎земли,‏ ‎ни ‎спокойного‏ ‎владения ‎земельной ‎собственностью». ‎Но ‎тем‏ ‎не‏ ‎менее ‎на‏ ‎выступление ‎князя‏ ‎Святополк-Четвертинского ‎(«Нам ‎нужна ‎рабочая ‎сила‏ ‎человека,‏ ‎нужен‏ ‎физический ‎труд,‏ ‎а ‎не‏ ‎образование», ‎которое‏ ‎ведет‏ ‎к ‎«государственному‏ ‎перевороту, ‎социальной ‎революции ‎и ‎анархии»)‏ ‎Столыпин ‎дает‏ ‎резкую‏ ‎отповедь: ‎«Бояться ‎грамоты‏ ‎и ‎просвещения,‏ ‎бояться ‎света ‎нельзя. ‎Образование‏ ‎народа,‏ ‎правильно ‎и‏ ‎разумно ‎поставленное,‏ ‎никогда ‎не ‎приведет ‎его ‎к‏ ‎анархии...‏ ‎Распространение ‎сельскохозяйственных‏ ‎знаний ‎зависит‏ ‎от ‎общего ‎образования. ‎Развивайте ‎его‏ ‎по‏ ‎широкой‏ ‎программе... ‎и‏ ‎вы ‎дадите‏ ‎большую ‎обеспеченность‏ ‎земледельческому‏ ‎классу, ‎самому‏ ‎консервативному ‎в ‎каждой ‎стране» ‎(ЦГИА‏ ‎СССР, ‎ф.‏ ‎1662,‏ ‎оп. ‎1, ‎д.‏ ‎64, ‎л.‏ ‎36). ‎Для ‎Столыпина ‎крестьянин‏ ‎—‏ ‎хозяин ‎и‏ ‎хранитель ‎земли,‏ ‎он ‎верил ‎в ‎него ‎и‏ ‎доверял‏ ‎ему.

Работа ‎в‏ ‎министерстве ‎земледелия,‏ ‎в ‎сельскохозяйственных ‎комитетах, ‎личный ‎опыт‏ ‎помещика‏ ‎сделали‏ ‎для ‎Столыпина‏ ‎понятными ‎крестьянские‏ ‎нужды. ‎Впоследствии‏ ‎он‏ ‎очень ‎дорожил‏ ‎этим ‎опытом: ‎«Пробыв ‎около ‎десяти‏ ‎лет ‎у‏ ‎дела‏ ‎земельного ‎устройства, ‎я‏ ‎пришел ‎к‏ ‎глубокому ‎убеждению, ‎что ‎в‏ ‎деле‏ ‎этом ‎нужна‏ ‎продолжительная ‎черновая‏ ‎работа... ‎Разрешить ‎этот ‎вопрос ‎нельзя,‏ ‎его‏ ‎надо ‎разрешать»‏ ‎(из ‎выступления‏ ‎в ‎Думе ‎10 ‎апреля ‎1907‏ ‎года).

В‏ ‎западных‏ ‎областях ‎Столыпин‏ ‎тесно ‎познакомился‏ ‎с ‎национальным‏ ‎вопросом.‏ ‎Отличительной ‎чертой‏ ‎администрации ‎этих ‎областей ‎был ‎демократизм.‏ ‎Если ‎во‏ ‎внутренних‏ ‎губерниях ‎чиновник, ‎выдвигающий‏ ‎на ‎первый‏ ‎план ‎интересы ‎крестьян, ‎становился‏ ‎нетерпим‏ ‎на ‎службе,‏ ‎то ‎здесь‏ ‎дело ‎обстояло ‎наоборот. ‎Причиной ‎тому‏ ‎было‏ ‎преобладание ‎среди‏ ‎поместно-дворянского ‎сословия‏ ‎польских ‎помещиков. ‎Их ‎отношение ‎к‏ ‎власти‏ ‎можно‏ ‎охарактеризовать ‎как‏ ‎вежливое ‎недоверие,‏ ‎корректное, ‎но‏ ‎холодное,‏ ‎с ‎примесью‏ ‎лукавства. ‎Поэтому ‎естественной ‎опорой ‎администрации‏ ‎были ‎православные‏ ‎крестьяне‏ ‎— ‎великороссы, ‎малороссы,‏ ‎белороссы, ‎которые‏ ‎составляли ‎большинство ‎населения. ‎Поддержка‏ ‎крестьян‏ ‎и ‎недоверие‏ ‎к ‎полякам-дворянам‏ ‎— ‎такой ‎была ‎традиционная ‎политика‏ ‎русского‏ ‎правительства ‎в‏ ‎западных ‎областях.‏ ‎В ‎объединяющем ‎значении ‎православного ‎населения‏ ‎для‏ ‎многонационального‏ ‎Российского ‎государства‏ ‎Столыпина ‎убеждали‏ ‎не ‎теоретические‏ ‎рассуждения,‏ ‎а ‎сама‏ ‎действительность.

Здесь ‎же ‎Петр ‎Аркадиевич ‎познакомился‏ ‎с ‎еврейским‏ ‎вопросом.‏ ‎Витте ‎отмечал ‎в‏ ‎мемуарах, ‎что‏ ‎никогда ‎еще ‎в ‎России‏ ‎не‏ ‎было ‎столько‏ ‎антисемитов, ‎как‏ ‎на ‎рубеже ‎веков. ‎Ограничения ‎против‏ ‎евреев,‏ ‎вводимые ‎в‏ ‎административном, ‎а‏ ‎не ‎законодательном ‎порядке, ‎а ‎с‏ ‎другой‏ ‎стороны,‏ ‎рост ‎политического‏ ‎правосознания ‎русского‏ ‎общества, ‎формирование‏ ‎крупного‏ ‎еврейского ‎коммерческого‏ ‎капитала ‎революционизировали ‎еврейство. ‎Еврейская ‎молодежь‏ ‎составляла ‎70–80‏ ‎%‏ ‎террористов ‎боевой ‎эсеровской‏ ‎организации. ‎Вся‏ ‎тяжесть ‎ограничений ‎ложилась ‎на‏ ‎плечи‏ ‎среднего ‎и‏ ‎беднейшего ‎еврейства‏ ‎и ‎не ‎мешала ‎состоятельным ‎евреям‏ ‎делать‏ ‎карьеру ‎и‏ ‎заниматься ‎коммерцией.‏ ‎Одновременно ‎эти ‎ограничения ‎обернулись ‎невиданным‏ ‎источником‏ ‎взяточничества‏ ‎для ‎части‏ ‎администрации.

У ‎Столыпина‏ ‎не ‎было‏ ‎сомнений‏ ‎в ‎том,‏ ‎что ‎при ‎всех ‎национально-религиозных ‎противоречиях‏ ‎необходимо ‎постепенно‏ ‎уравнять‏ ‎евреев ‎в ‎правах‏ ‎с ‎другими‏ ‎подданными ‎Российской ‎империи, ‎но‏ ‎сделать‏ ‎это ‎ему‏ ‎не ‎дали‏ ‎ни ‎черносотенное ‎дворянство, ‎ни ‎евреи-революционеры.

17 февраля ‎1882‏ ‎года ‎обучавшиеся ‎в ‎Сорбонне ‎сербские‏ ‎студенты ‎собрались‏ ‎чествовать‏ ‎знаменитого ‎«белого ‎генерала»‏ ‎Скобелева. ‎Михаил‏ ‎Дмитриевич ‎находился ‎в ‎Париже‏ ‎не‏ ‎по ‎своей‏ ‎воле. ‎Это‏ ‎была ‎своего ‎рода ‎неофициальная ‎ссылка.

Причиной‏ ‎ее‏ ‎послужила ‎горячая‏ ‎речь, ‎произнесенная‏ ‎генералом ‎за ‎месяц ‎до ‎того‏ ‎на‏ ‎банкете‏ ‎в ‎петербургском‏ ‎ресторане ‎Бореля‏ ‎перед ‎офицерами,‏ ‎собравшимися‏ ‎отпраздновать ‎первую‏ ‎годовщину ‎взятия ‎Геок-Тепе*. ‎Патриотический ‎запал‏ ‎Михаила ‎Дмитриевича‏ ‎был‏ ‎направлен ‎против ‎Германии‏ ‎и ‎Австро-Венгрии,‏ ‎в ‎защиту ‎балканских ‎славян‏ ‎и‏ ‎других ‎угнетенных‏ ‎славянских ‎народов.‏ ‎В ‎частности, ‎в ‎его ‎речи‏ ‎фигурировали‏ ‎«немецко-мадьярские ‎винтовки»,‏ ‎направленные ‎в‏ ‎«единоверные ‎нам ‎груди». ‎«Союз ‎трех‏ ‎императоров»**‏ ‎тогда‏ ‎еще ‎благополучно‏ ‎существовал, ‎поэтому‏ ‎в ‎Зимнем‏ ‎дворце‏ ‎сочли, ‎что‏ ‎генералу ‎необходимо ‎немного ‎охладить ‎голову‏ ‎и ‎лучше‏ ‎всего‏ ‎за ‎границей.

*Осада ‎и‏ ‎штурм ‎Геок-Тепе‏ ‎были ‎предприняты ‎отрядом ‎генерала‏ ‎Скобелева‏ ‎23 ‎декабря‏ ‎1880 ‎—‏ ‎12 ‎января ‎1881 ‎г. ‎во‏ ‎время‏ ‎Ахалтекинского ‎похода‏ ‎1880—1881 ‎гг.‏ ‎Участники ‎взятия ‎крепости ‎были ‎награждены‏ ‎специальной‏ ‎медалью‏ ‎«За ‎взятие‏ ‎штурмом ‎Геок-Тепе»,‏ ‎учрежденной ‎19‏ ‎февраля‏ ‎1881 ‎г.

** «Союз‏ ‎трех ‎императоров» ‎— ‎военно-политический ‎союз‏ ‎между ‎Россией,‏ ‎Австро-Венгрией‏ ‎и ‎Германией, ‎закрепленный‏ ‎в ‎ряде‏ ‎соглашений ‎и ‎просуществовавший ‎с‏ ‎1873‏ ‎по ‎1886‏ ‎г.

Петербургская ‎речь‏ ‎прославленного ‎полководца, ‎быстро ‎разлетевшаяся ‎по‏ ‎страницам‏ ‎русских ‎и‏ ‎европейских ‎газет,‏ ‎побудила ‎сербскую ‎молодежь ‎посетить ‎Скобелева‏ ‎в‏ ‎его‏ ‎квартире ‎на‏ ‎рю ‎Пентьер,‏ ‎чтобы ‎поднести‏ ‎ему‏ ‎благодарственный ‎адрес.

Задушевная‏ ‎беседа ‎продолжалась ‎часа ‎два. ‎А‏ ‎наутро ‎часть‏ ‎ее‏ ‎появилась ‎в ‎газете‏ ‎«La ‎France»‏ ‎в ‎виде ‎новой ‎речи‏ ‎русского‏ ‎героя.

Скобелев ‎явно‏ ‎был ‎в‏ ‎ударе ‎и ‎говорил ‎без ‎обиняков:

«Я‏ ‎должен‏ ‎откровенно ‎высказаться‏ ‎перед ‎вами,‏ ‎я ‎это ‎делаю.

Я ‎вам ‎скажу,‏ ‎я‏ ‎открою‏ ‎вам, ‎почему‏ ‎Россия ‎не‏ ‎всегда ‎на‏ ‎высоте‏ ‎своих ‎патриотических‏ ‎обязанностей ‎вообще ‎и ‎славянской ‎миссии,‏ ‎в ‎частности.‏ ‎Это‏ ‎происходит ‎потому, ‎что‏ ‎как ‎во‏ ‎внутренних, ‎так ‎и ‎во‏ ‎внешних‏ ‎своих ‎делах‏ ‎она ‎в‏ ‎зависимости ‎от ‎иностранного ‎влияния. ‎У‏ ‎себя‏ ‎мы ‎не‏ ‎у ‎себя!‏ ‎Да! ‎Чужеземец ‎проник ‎всюду! ‎Во‏ ‎всем‏ ‎его‏ ‎рука! ‎Он‏ ‎одурачивает ‎нас‏ ‎своей ‎политикой,‏ ‎мы‏ ‎— ‎жертвы‏ ‎его ‎интриг, ‎рабы ‎его ‎могущества…‏ ‎Мы ‎настолько‏ ‎подчинены‏ ‎и ‎парализованы ‎его‏ ‎бесконечным, ‎гибельным‏ ‎влиянием, ‎что, ‎если ‎когда-нибудь,‏ ‎рано‏ ‎или ‎поздно,‏ ‎мы ‎освободимся‏ ‎от ‎него ‎— ‎на ‎что‏ ‎я‏ ‎надеюсь ‎—‏ ‎мы ‎сможем‏ ‎это ‎сделать ‎не ‎иначе, ‎как‏ ‎с‏ ‎оружием‏ ‎в ‎руках!

Если‏ ‎вы ‎хотите,‏ ‎чтобы ‎я‏ ‎назвал‏ ‎вам ‎этого‏ ‎чужака, ‎этого ‎самозванца, ‎этого ‎интригана,‏ ‎этого ‎врага,‏ ‎столь‏ ‎опасного ‎для ‎России‏ ‎и ‎славян…‏ ‎я ‎назову ‎вам ‎его.

Это‏ ‎—‏ ‎автор ‎«натиска‏ ‎на ‎восток»‏ ‎— ‎он ‎всем ‎вам ‎знаком—‏ ‎это‏ ‎Германия.

Борьба ‎между‏ ‎славянством ‎и‏ ‎тевтонами ‎неизбежна… ‎Она ‎даже ‎очень‏ ‎близка.‏ ‎Она‏ ‎будет ‎длительна,‏ ‎кровава, ‎ужасна,‏ ‎но ‎я‏ ‎верю,‏ ‎что ‎она‏ ‎завершится ‎победой ‎славян…»

На ‎другой ‎день‏ ‎Скобелев ‎дал‏ ‎интервью‏ ‎корреспонденту ‎одной ‎из‏ ‎французских ‎газет,‏ ‎в ‎котором ‎подтвердил ‎свои‏ ‎политические‏ ‎убеждения: ‎«Да,‏ ‎я ‎сказал,‏ ‎что ‎враг ‎— ‎это ‎Германия,‏ ‎я‏ ‎это ‎повторяю.‏ ‎Да, ‎я‏ ‎думаю, ‎что ‎спасение ‎в ‎союзе‏ ‎славян‏ ‎—‏ ‎заметьте, ‎я‏ ‎говорю ‎славян‏ ‎— ‎с‏ ‎Францией».

Парижская‏ ‎речь ‎генерала‏ ‎сразу ‎же ‎затмила ‎по ‎своей‏ ‎популярности ‎петербургскую.‏ ‎Многие‏ ‎приняли ‎ее ‎за‏ ‎прямой ‎призыв‏ ‎к ‎войне. ‎Политики ‎и‏ ‎дипломаты‏ ‎пребывали ‎в‏ ‎смятении. ‎«Ни‏ ‎одна ‎победа ‎генерала ‎Скобелева ‎не‏ ‎наделала‏ ‎такого ‎шума‏ ‎в ‎Европе,‏ ‎как ‎его ‎речь ‎в ‎Париже»,‏ ‎—‏ ‎писала‏ ‎газета ‎«Киевлянин».

Германию‏ ‎накрыл ‎яростный‏ ‎приступ ‎русофобии.‏ ‎Один‏ ‎англичанин, ‎находившийся‏ ‎тогда ‎проездом ‎в ‎Берлине, ‎писал,‏ ‎что ‎имя‏ ‎Скобелева‏ ‎слышалось ‎повсюду. ‎Взрослые‏ ‎и ‎дети‏ ‎вслух ‎«выражали ‎свою ‎ненависть‏ ‎к‏ ‎славянам ‎и‏ ‎к ‎Скобелеву.‏ ‎На ‎гауптвахте, ‎находящейся ‎на ‎аристократической‏ ‎оконечности‏ ‎улицы ‎Unter‏ ‎den ‎Linden,‏ ‎солдаты ‎вели ‎воинственный ‎разговор ‎о‏ ‎России».‏ ‎Парижскую‏ ‎речь ‎Скобелева‏ ‎немцы ‎уже‏ ‎никогда ‎не‏ ‎забывали.

Горячности‏ ‎генерала ‎не‏ ‎поняли ‎даже ‎в ‎России. ‎Бывший‏ ‎военный ‎министр‏ ‎Дмитрий‏ ‎Алексеевич ‎Милютин ‎назвал‏ ‎публичное ‎выступление‏ ‎Скобелева ‎«эксцентрической ‎выходкой». ‎Тем‏ ‎не‏ ‎менее, ‎признал‏ ‎он, ‎«самое‏ ‎возбуждение ‎общественного ‎мнения ‎такими ‎речами,‏ ‎какие‏ ‎произнесены ‎Скобелевым,‏ ‎выявляет ‎больное‏ ‎место ‎в ‎настоящем ‎политическом ‎положении‏ ‎Европы‏ ‎и‏ ‎те ‎черные‏ ‎точки, ‎которых‏ ‎надобно ‎опасаться‏ ‎в‏ ‎будущем».

Правительственные ‎круги‏ ‎в ‎Петербурге ‎оценили ‎речь ‎Скобелева‏ ‎как ‎«поджигательную»,‏ ‎а‏ ‎его ‎поведение ‎—‏ ‎как ‎«бестактное»,‏ ‎ставящее ‎правительство ‎«в ‎затруднение».‏ ‎Александр‏ ‎III ‎предписал‏ ‎отозвать ‎провинившегося‏ ‎генерала ‎в ‎Россию ‎— ‎окольным‏ ‎путем,‏ ‎в ‎объезд‏ ‎Германии, ‎от‏ ‎греха ‎подальше. ‎В ‎«Правительственном ‎вестнике»‏ ‎было‏ ‎опубликовано‏ ‎специальное ‎заявление‏ ‎русского ‎правительства‏ ‎с ‎осуждением‏ ‎выступления‏ ‎Скобелева. ‎«Подобные‏ ‎частные ‎заявления ‎от ‎лица, ‎не‏ ‎уполномоченного ‎правительством,‏ ‎—‏ ‎говорилось ‎там, ‎—‏ ‎не ‎могут,‏ ‎конечно, ‎ни ‎влиять ‎на‏ ‎общий‏ ‎ход ‎нашей‏ ‎политики, ‎ни‏ ‎изменить ‎наших ‎добрых ‎отношений ‎с‏ ‎соседними‏ ‎государствами, ‎основанных‏ ‎столь ‎же‏ ‎на ‎дружественных ‎узах ‎венценосцев, ‎сколько‏ ‎и‏ ‎на‏ ‎ясном ‎понимании‏ ‎народных ‎интересов,‏ ‎а ‎также‏ ‎и‏ ‎на ‎взаимном‏ ‎строгом ‎выполнении ‎существующих ‎трактатов».

Спустя ‎четыре‏ ‎месяца ‎возмутитель‏ ‎спокойствия‏ ‎внезапно ‎умер, ‎и‏ ‎скандал, ‎вызванный‏ ‎его ‎речами, ‎постепенно ‎утих.

Казалось,‏ ‎что‏ ‎высказанные ‎Скобелевым‏ ‎идеи ‎умерли‏ ‎вместе ‎с ‎ним. ‎Министр ‎иностранных‏ ‎дел‏ ‎Николай ‎Карлович‏ ‎Гирс ‎заверял‏ ‎в ‎сентябре ‎1887 ‎года ‎первого‏ ‎секретаря‏ ‎германского‏ ‎посольства ‎в‏ ‎Петербурге ‎Бернгарда‏ ‎фон ‎Бюлова‏ ‎(будущего‏ ‎канцлера): ‎«Я‏ ‎вам ‎даю ‎голову ‎на ‎отсечение,‏ ‎что ‎никогда,‏ ‎никогда‏ ‎император ‎Александр ‎не‏ ‎подымет ‎руку‏ ‎против ‎императора ‎Вильгельма, ‎ни‏ ‎против‏ ‎его ‎сына,‏ ‎ни ‎против‏ ‎его ‎внука». ‎Союз ‎монархической ‎России‏ ‎с‏ ‎республиканской ‎Францией‏ ‎представлялся ‎русскому‏ ‎министру ‎противоестественным: ‎«Как ‎могут ‎эти‏ ‎французы‏ ‎быть‏ ‎настолько ‎глупыми,‏ ‎чтобы ‎воображать,‏ ‎будто ‎император‏ ‎Александр‏ ‎пойдет ‎со‏ ‎всякими ‎Клемансо ‎против ‎своего ‎дяди!‏ ‎Этот ‎союз‏ ‎мог‏ ‎бы ‎только ‎внушить‏ ‎ужас ‎императору,‏ ‎который ‎не ‎стал ‎бы‏ ‎таскать‏ ‎каштаны ‎из‏ ‎огня ‎в‏ ‎пользу ‎Коммуны».

Не ‎прошло ‎и ‎четырех‏ ‎лет‏ ‎после ‎этой‏ ‎беседы, ‎как‏ ‎франко-русский ‎союз ‎был ‎заключен. ‎Головы‏ ‎Гирса,‏ ‎к‏ ‎счастью ‎для‏ ‎него, ‎никто‏ ‎не ‎потребовал.

1 марта ‎1881‏ ‎года ‎на ‎царский ‎трон, ‎залитый‏ ‎кровью ‎убитого‏ ‎террористами‏ ‎Александра ‎II, ‎вступил‏ ‎его ‎сын‏ ‎Александр ‎III. ‎Новый ‎государь‏ ‎правил‏ ‎Россией ‎с‏ ‎меньшим ‎блеском,‏ ‎чем ‎его ‎отец, ‎но ‎с‏ ‎гораздо‏ ‎большей ‎основательностью,‏ ‎чему ‎способствовала‏ ‎сама ‎его ‎натура. ‎К ‎Александру‏ ‎III‏ ‎очень‏ ‎подходит ‎строка‏ ‎из ‎царского‏ ‎гимна: ‎«Сильный,‏ ‎державный».

Отец‏ ‎и ‎дед‏ ‎Александра ‎III ‎считались ‎красивейшими ‎мужчинами‏ ‎Европы, ‎джентельменами‏ ‎с‏ ‎безупречными ‎манерами. ‎О‏ ‎самом ‎Александре‏ ‎III ‎этого ‎сказать ‎было‏ ‎нельзя.‏ ‎Если ‎император‏ ‎чем-то ‎и‏ ‎выделялся ‎из ‎толпы, ‎то ‎лишь‏ ‎своим‏ ‎высоким, ‎под‏ ‎два ‎метра,‏ ‎ростом. ‎По ‎словам ‎его ‎министра,‏ ‎Сергея‏ ‎Юльевича‏ ‎Витте, ‎по‏ ‎наружности ‎царь‏ ‎«походил ‎на‏ ‎большого‏ ‎русского ‎мужика‏ ‎из ‎центральных ‎губерний, ‎к ‎нему‏ ‎больше ‎всего‏ ‎подошёл‏ ‎бы ‎костюм: ‎полушубок,‏ ‎поддевка ‎и‏ ‎лапти; ‎и ‎тем ‎не‏ ‎менее‏ ‎он ‎своей‏ ‎наружностью, ‎в‏ ‎которой ‎отражался ‎его ‎громадный ‎характер,‏ ‎прекрасное‏ ‎сердце, ‎благодушие,‏ ‎справедливость ‎и‏ ‎вместе ‎с ‎тем ‎твердость, ‎несомненно,‏ ‎импонировал,‏ ‎и…‏ ‎если ‎бы‏ ‎не ‎знали,‏ ‎что ‎он‏ ‎император,‏ ‎и ‎он‏ ‎бы ‎вошёл ‎в ‎комнату ‎в‏ ‎каком ‎угодно‏ ‎костюме,‏ ‎— ‎несомненно, ‎все‏ ‎бы ‎обратили‏ ‎на ‎него ‎внимание».

В ‎юности‏ ‎он‏ ‎обладал ‎исключительной‏ ‎силой ‎—‏ ‎пальцами ‎гнул ‎монеты, ‎руками ‎ломал‏ ‎подковы.‏ ‎Однажды, ‎во‏ ‎время ‎крушения‏ ‎царского ‎поезда ‎на ‎перегоне ‎Тарановка‏ ‎–‏ ‎Борки‏ ‎(под ‎Харьковом),‏ ‎Александр ‎несколько‏ ‎минут ‎держал‏ ‎на‏ ‎своих ‎широких‏ ‎плечах ‎упавшую ‎крышу ‎вагона, ‎давая‏ ‎возможность ‎родным‏ ‎и‏ ‎свите ‎выбраться ‎наружу.‏ ‎С ‎годами‏ ‎он ‎сделался ‎тучным, ‎но‏ ‎и‏ ‎тогда ‎сохранил‏ ‎в ‎своей‏ ‎фигуре ‎атлетическую ‎стать ‎и ‎некоторую‏ ‎величавую‏ ‎грациозность. ‎

И‏ ‎вот ‎этот-то‏ ‎богатырь, ‎облеченный ‎неограниченной ‎властью, ‎вел‏ ‎жизнь‏ ‎вполне‏ ‎рядового, ‎заурядного‏ ‎обывателя.

Неприхотливые ‎привычки‏ ‎Александра ‎сказывались‏ ‎во‏ ‎всем. ‎Сама‏ ‎его ‎манера ‎одеваться ‎была ‎нарочито‏ ‎непритязательной. ‎Императора‏ ‎часто‏ ‎можно ‎было ‎видеть‏ ‎в ‎солдатских‏ ‎сапогах, ‎в ‎которые ‎по-простецки‏ ‎были‏ ‎заправлены ‎военные‏ ‎брюки. ‎В‏ ‎домашней ‎обстановке ‎он ‎надевал ‎русскую‏ ‎рубаху‏ ‎с ‎цветистой‏ ‎вышивкой ‎на‏ ‎рукавах. ‎Годами ‎ходил ‎в ‎заштопанных‏ ‎штанах,‏ ‎спал‏ ‎на ‎продавленном‏ ‎матрасе. ‎В‏ ‎еде ‎не‏ ‎привередничал,‏ ‎любимым ‎его‏ ‎напитком ‎был ‎русский ‎квас ‎пополам‏ ‎с ‎шипучим‏ ‎вином.‏ ‎Своих ‎министров ‎царь‏ ‎мог ‎запросто‏ ‎обозвать ‎«скотиной» ‎и ‎«канальей»,‏ ‎впрочем‏ ‎беззлобно ‎и‏ ‎почти ‎всегда‏ ‎заслуженно. ‎Впрочем, ‎не ‎стеснялся ‎и‏ ‎в‏ ‎своих ‎характеристиках‏ ‎европейских ‎политиков:‏ ‎французское ‎правительство ‎называл ‎«сволочью», ‎германского‏ ‎императора‏ ‎Вильгельма‏ ‎I ‎—‏ ‎«скотиной», ‎канцлера‏ ‎Германии ‎Бисмарка‏ ‎—‏ ‎«обер-скотом».

Развлечения ‎государя‏ ‎также ‎были ‎простыми ‎и ‎безыскусными.‏ ‎Он ‎увлекался‏ ‎охотой‏ ‎и ‎рыбалкой. ‎Его‏ ‎любимым ‎местом‏ ‎охоты ‎была ‎Беловежская ‎пуща‏ ‎и‏ ‎Ловическое ‎княжество‏ ‎в ‎Польше.‏ ‎Во ‎время ‎летнего ‎отдыха ‎министры‏ ‎могли‏ ‎отвлекать ‎императора‏ ‎лишь ‎в‏ ‎экстренных ‎случаях. ‎Как-то ‎во ‎время‏ ‎рыбалки‏ ‎ему‏ ‎доложили, ‎что‏ ‎иностранные ‎державы‏ ‎срочно ‎ждут‏ ‎его‏ ‎решения ‎по‏ ‎какому-то ‎важному ‎делу. ‎«Ничего, ‎—‏ ‎ответил ‎Александр,‏ ‎—‏ ‎Европа ‎может ‎и‏ ‎подождать, ‎пока‏ ‎русский ‎царь ‎рыбачит».

Столь ‎же‏ ‎охотно‏ ‎император ‎занимался‏ ‎музыкой ‎и‏ ‎участвовал ‎в ‎домашних ‎концертах, ‎играя‏ ‎на‏ ‎волторне ‎и‏ ‎на ‎«басу».

Следуя‏ ‎своим ‎спартанским ‎привычкам, ‎Александр ‎III‏ ‎значительно‏ ‎упростил‏ ‎придворный ‎этикет‏ ‎и ‎церемониал.‏ ‎Он ‎сильно‏ ‎сократил‏ ‎штат ‎министерства‏ ‎двора ‎и ‎уменьшил ‎число ‎слуг.‏ ‎Дорогие ‎заграничные‏ ‎вина‏ ‎были ‎заменены ‎крымскими‏ ‎и ‎кавказскими,‏ ‎число ‎балов ‎ограничено ‎четырьмя‏ ‎в‏ ‎год.

Но ‎вот‏ ‎на ‎одно‏ ‎из ‎своих ‎пристрастий ‎император ‎не‏ ‎жалел‏ ‎средств ‎(впрочем,‏ ‎личных, ‎а‏ ‎не ‎государственных). ‎Александр ‎III, ‎сам‏ ‎занимавшийся‏ ‎в‏ ‎молодости ‎живописью,‏ ‎был ‎страстным‏ ‎коллекционером. ‎Когда‏ ‎его‏ ‎приобретения ‎перестали‏ ‎помещаться ‎в ‎галереях ‎Зимнего, ‎Аничкова,‏ ‎Гатчины ‎и‏ ‎других‏ ‎дворцов, ‎государь ‎передал‏ ‎обширную ‎коллекцию‏ ‎предметов ‎искусства ‎в ‎Русский‏ ‎музей,‏ ‎основанный ‎по‏ ‎его ‎же‏ ‎инициативе.

В ‎молодости ‎педагоги ‎считали ‎его‏ ‎старательным‏ ‎тугодумом. ‎Однако‏ ‎Александр ‎был‏ ‎совсем ‎не ‎глуп ‎и ‎исключительно‏ ‎работоспособен.‏ ‎Он‏ ‎так ‎много‏ ‎работал ‎с‏ ‎документами, ‎что‏ ‎великая‏ ‎княжна ‎Ольга‏ ‎однажды ‎назвала ‎своего ‎отца ‎«самым‏ ‎трудолюбивым ‎человеком‏ ‎на‏ ‎всей ‎Земле». ‎Государь‏ ‎мудро ‎покровительствовал‏ ‎развивавшейся ‎российской ‎промышленности, ‎и,‏ ‎в‏ ‎отличие ‎от‏ ‎наших ‎нынешних‏ ‎министров, ‎не ‎только ‎говорил ‎о‏ ‎важности‏ ‎инфраструктуры ‎для‏ ‎подъема ‎экономики,‏ ‎но ‎и ‎развивал ‎эту ‎самую‏ ‎инфраструктуру‏ ‎невиданными‏ ‎темпами. ‎При‏ ‎нем ‎Россия‏ ‎обзавелась ‎самой‏ ‎длинной‏ ‎в ‎мире‏ ‎железной ‎дорогой ‎— ‎Транссибирской ‎магистралью‏ ‎и ‎увеличила‏ ‎железнодорожную‏ ‎сеть ‎почти ‎в‏ ‎два ‎раза.

Питая‏ ‎страстный ‎интерес ‎к ‎отечественной‏ ‎истории,‏ ‎Александр ‎III‏ ‎поддерживал ‎исторические‏ ‎исследования, ‎для ‎чего ‎основал ‎Императорское‏ ‎историческое‏ ‎общество. ‎Во‏ ‎время ‎его‏ ‎царствования ‎в ‎моду ‎наконец-то ‎вошло‏ ‎свое,‏ ‎русское.‏ ‎Москва ‎тогда‏ ‎украсилась ‎своими‏ ‎самыми ‎известными‏ ‎постройками‏ ‎в ‎русском‏ ‎стиле: ‎храмом ‎Христа ‎Спасителя, ‎Третьяковской‏ ‎галереей, ‎Историческим‏ ‎музеем‏ ‎и ‎многими ‎другими.‏ ‎Из-под ‎кисти‏ ‎художников ‎вышли ‎главные ‎шедевры‏ ‎русской‏ ‎исторической ‎живописи.‏ ‎Русская ‎армия‏ ‎впервые ‎облачилась ‎в ‎полностью ‎национальный‏ ‎мундир‏ ‎и ‎стала‏ ‎мировым ‎законодателем‏ ‎военной ‎моды.

Он ‎вообще ‎горячо ‎любил‏ ‎всё‏ ‎своё‏ ‎родное: ‎русскую‏ ‎печь, ‎песню,‏ ‎одежду. ‎Страдая‏ ‎от‏ ‎сознания ‎немецких‏ ‎корней ‎рода ‎Романовых, ‎император ‎иногда‏ ‎внимательно ‎всматривался‏ ‎в‏ ‎свое ‎отображение ‎в‏ ‎зеркале ‎и‏ ‎просил ‎окружающих ‎показать ‎ему,‏ ‎что‏ ‎же ‎в‏ ‎его ‎облике‏ ‎русского.

Добавлю, ‎что ‎Александр ‎III ‎был‏ ‎образцовый‏ ‎семьянин ‎и‏ ‎не ‎имел‏ ‎привычки ‎ходить ‎налево. ‎Его ‎брак‏ ‎с‏ ‎датской‏ ‎принцессой ‎Марией-Софией-Фредерикой‏ ‎Дагмар, ‎принявшей‏ ‎в ‎православии‏ ‎имя‏ ‎Марии ‎Федоровны,‏ ‎был ‎на ‎редкость ‎счастливым, ‎хотя‏ ‎и ‎не‏ ‎безоблачным.

И‏ ‎еще ‎на ‎одну‏ ‎черту ‎Александра‏ ‎III ‎мне ‎хотелось ‎бы‏ ‎обратить‏ ‎ваше ‎внимание.‏ ‎Этот ‎царь-богатырь‏ ‎не ‎любил ‎крови ‎и ‎драк.‏ ‎Все‏ ‎13 ‎лет‏ ‎его ‎царствования‏ ‎прошли ‎в ‎мире ‎— ‎впервые‏ ‎за‏ ‎несколько‏ ‎столетий. ‎Впрочем,‏ ‎это ‎не‏ ‎мешало ‎ему‏ ‎заботиться‏ ‎о ‎наращивании‏ ‎мощи ‎русской ‎армии ‎и ‎флота‏ ‎(Александр ‎называл‏ ‎их‏ ‎двумя ‎единственными ‎союзниками‏ ‎России). ‎Достаточно‏ ‎сказать, ‎что ‎русский ‎флот‏ ‎при‏ ‎нем ‎увеличился‏ ‎на ‎114‏ ‎кораблей, ‎построенных ‎по ‎новейшим ‎технологиям.

Словом,‏ ‎вы‏ ‎видите, ‎что‏ ‎нам ‎есть,‏ ‎за ‎что ‎с ‎благодарностью ‎вспомнить‏ ‎предпоследнего‏ ‎российского‏ ‎самодержца.