Испытание на прочность
Стыковочные захваты разомкнулись, и «Скат-1» Дмитрия мягко отделился от обода станции «Церера-3», что величественно парила на орбите Юпитера. На голографических экранах кабины вспыхнул образ планеты-гиганта: полосы облаков, бури, огненно-охряные валы атмосферы. Всё это, как безмолвный океан, куда они должны были нырнуть через несколько часов. Дмитрий привычным движением глаз оглядел кабину, все индикаторы сияли зелёным.
— Отделение прошло успешно, — донёсся голос Ильи. — Как тебе Юпитер?
— Красота и мощь… теперь нам предстоит проверить, выдержим ли мы её, — ответил Дмитрий.
Ионные двигатели вывели оба челнока на курс. Слишком слабые для борьбы с планетой, скоро они отключатся, уступая место плазменным системам — двигателям, что могли дышать самой бурей. Их приёмные камеры жадно втягивали ядовитую атмосферу, превращая метан в потоки плазмы.
Инженеры Конкордата создали их, чтобы они могли нырнуть туда, где не выстоял бы ни один обычный корабль, никаких иллюминаторов — ничего, что могло бы ослабить многослойную композитную обшивку. Только голографические проекции и прозрачный купол дисплеев внутри кабины позволяли заглянуть в бездну. Этого было достаточно, чтобы ощутить дыхание планеты.
По программе испытаний «Скаты» должны были погрузиться в атмосферу Юпитера на глубину двести километров. Туда, где давление в десятки раз превышало земное, где температура достигала точки плавления металлов. Необходимо было испытать челноки, их конструкцию, новую композитную обшивку, двигатели. Испытать эти машины будущих экспедиций — созданные объединённым человечеством для завоевания миров.
— «Скат-1» «Скату-2» начинаем снижение, — на экранах вспыхнула курсовая кривая.
— Принято. Иду следом, — отозвался Илья. На дисплее Дмитрий видел его корабль державшийся рядом, как тень, как надёжный спутник.
— Помнишь тот кабак на Ганимеде? С синтетическим «виски» похуже ракетного топлива?
Дмитрий усмехнулся.
— Ты тогда поспорил, что я не выдержу трёх стаканов.
— И ты проиграл.
— Меня тогда срубило не от этого пойла, а от твоей физиономии напротив.
Они рассмеялись. Смех был отдушиной, естественной реакцией молодых организмов на серьёзность задачи. Не только их судьба зависела от этого полёта. Зависела судьба самого проекта: если «Скаты» выдержат, откроется дорога к атмосферам гигантов, к исследованию их недр, к будущим миссиям к «супер-Юпитерам» у далёких звёзд.
На экранах Юпитер занимал уже всё поле зрения. Великое Красное Пятно вращалось, как око вечной бури. Четыре галилеевых спутника сияли сзади, будто огни на краю сцены. Илья доложил:
— Топливо девяносто два процента. Все системы работают штатно. Полная готовность.
— Тогда вперёд, — сказал Дмитрий, глядя на голографическую миниатюру, закреплённую у панели. На записи Катя, его дочь, с детской серьёзностью просила: «Папа, все приносят в школу голограммы Земли, а я хочу Юпитер, чтобы у меня было лучшее».
Он обернулся и легко нашел глазами крохотную голубоватую звездочку Земли на экране заднего обзора. Там билось сердце человечества. Все народы, все культуры, миллиарды судеб — они жили и трудились там, чтобы этот полёт стал возможен.
— Мы вернёмся, — произнёс Дмитрий. Но в голосе его слышалось: «Мы докажем, что человек способен пройти и здесь».
— А пока — встреча с гигантом, — ответил Илья.
«Скаты» вышли на финальный участок траектории. Данные бежали по экранам: температура, давление, плотность слоёв. Начинался спуск, шаг в глубину атмосферы планеты.
Дмитрий улыбнулся. Страх был рядом, как всегда, но поверх него жила гордость. Они были не просто испытателями. Они были первыми представителями объединённой Земли, кто нырял в недра газового гиганта.
— Илья, — сказал он тихо. — Ты думал когда-нибудь, что мы доживём до этого дня?
— С двенадцати лет думал, — отозвался друг, — А теперь — хватит философии. Проверь параметры, человечество ждёт наш отчёт.
И «Скаты» пошли вниз — два корабля, два человека, одна цель.
Пространство впереди заполнилось океаном облаков несущихся с бешеной скоростью, пересекающихся, закручивающихся огромными спиралями вихрей. Отсюда, из непосредственной близости, Юпитер не казался застывшим полосатым шаром, его атмосфера бурлила, будто протягивая жадные жестокие руки двум рукотворным зернышкам шаттлов.
— Начинаем погружение, — произнёс Дмитрий.
«Скат-1» вошёл в атмосферу. Сначала корпус ощутимо вздрогнул, затем вибрация стала постоянной, словно сама планета проверяла их прочность. Мигнули индикаторы, ионники отключились и инициативу взяли плазменные двигатели. Сейчас они лишь стабилизировали челноки, компенсируя турбулентность.
— Девятнадцать атмосфер… двадцать три… двадцать четыре… — ровно докладывал Илья.
На глубине в сто шестьдесят километров от поверхности облачного океана цифры выросли ещё.
— Давление тридцать восемь атмосфер. Всё в норме.
Обшивка держалась. На голограмме по призрачному изображению корпуса ползли цветные пятна напряжений, но красные зоны пока не разрастались — новый композит оправдывал ожидания.
И вдруг по кабине прокатился резкий толчок, правый борт голографического «Ската» полыхнул красным. «Перегрев сектора Правый-первый», — мелодичным женским голосом сообщил речевой оповещатель.
— «Скат-1», что у тебя? — телеметрия «Скатов» отображалась у каждого из пилотов и Илья, среагировал мгновенно.
Дмитрий задействовал систему охлаждения. На экране линия перегрева — словно рубец на схеме корпуса. Несколько секунд казались вечностью, красный контур побледнел, стал оранжевым, желтым и вернулся к спокойному зелёному цвету.
— Локальный перегрев, локализовано. Система отработала штатно.
— Принято. Держись рядом.
Они продолжили спуск. Вихри бросали корабли из стороны в сторону, двигатели выдавали злые короткие импульсы стабилизации, и «Скаты» держали строй.
— Сто восемьдесят километров, давление сорок атмосфер, — Дмитрий, хмыкнул, — А наши птички держатся молодцом.
— Подтверждаю, — ответил Илья, — Обшивка устойчива, критических зон нет.
Их окружала стихия, которой не знала Земля. Вихри шириной в тысячи километров, бури, способные поглотить любой океан. Но их машины, дети объединённой инженерной мысли человечества, держались в этом аду.
В кабине стояла полутьма: только сияние экранов, мерцание приборов. Ни одного настоящего окна. Но когда Дмитрий смотрел на голограммы досконально передающие окружающее шаттл буйство стихии, сердце сжималось от величия: они летели в самую глубь газового гиганта, куда ещё не проникал человек.
— Всё идёт штатно, — эти слова прозвучали сухо, но внутри горело совсем другое: восторг первооткрывателя, шагнувшего туда, где человечество испытывало свои силы перед лицом вечной стихии.
По голографическим панелям кабины монотонно ползли цифры. Давление — сорок одна атмосфера, температура — тысяча градусов на обшивке, вибрация — в пределах нормы. Всё выглядело предсказуемо, как на тренажёре.
Но вот, что-то изменилось. Сначала еле заметно — отклонения от расчётов на десятые доли. Потом — резкий скачок. Температура подпрыгнула, давление изменилось, ломая все модели, будто сама атмосфера взбесилась.
— Илья, ты это видишь? — Дмитрий вцепился в джойстик, пытаясь скорректировать курс.
— Вижу, — голос друга был напряжён, — Возмущения на два порядка выше расчётных. Этого не было в моделях.
На обзорных голограммах атмосфера будто взбесилась, на глазах превращаясь в бешено вращающийся ураган гигантских размеров, образуя провалы, в которые как сказочные замки рушились слои облаков. Из этих воронок били восходящие потоки, сбивающие все расчёты.
Вдруг «Скат-2» качнуло так, что он на мгновение пропал из сектора видимости. Дмитрий поймал его отметку на боковом дисплее: корабль падал, словно увлекаемый вниз невидимой рукой.
— Полную тягу! — рявкнул Дмитрий.
— Уже! — Илья отвечал сквозь зубы. На канале связи его голос был едва слышен через рёв, будто ветер рвался прямо в микрофон. Цифровой канал должен был отсекать посторонние звуки, но, похоже, на этой планете могло случаться и невозможное, — Не слушается… уходит вниз!
Голограмма «Ската-2» заливалась оранжевым цветом, на левой передней панели обшивки появилось красное пятно, быстро превращающееся в ярко-алое — критический уровень нагрева. Обшивка «Ската-2» входила в зону разрушения.
— Илья! Держись! — Дмитрий рванул джойстик, выводя корабль на немыслимую, нарушающую все регламенты траекторию. Корпус дрожал от вибрации, гул нарастал, будто сама машина вошла в резонанс с бурей.
На экранах Дмитрий видел, как силуэт второго челнока заваливается набок, вращается, словно игрушка в гигантской воронке.
— Отказ системы охлаждения. Температура корпуса — тысяча семьсот, — голос Ильи звучал совершенно спокойно, будто они сидели в баре на Ганимеде, — Температура критическая.
На экране красные зоны расползались по корпусу «Ската-2». Если обшивка не выдержит — конец.
Дмитрий без раздумий дал двигателям полную тягу. «Внимание. Выход на сверхкритический режим. Опасность разрушения конструкции», — нежно предупредил бортовой информатор. Дмитрий проигнорировал предупреждение. Перегрузка вдавила его в кресло, в глазах потемнело, но на проекции он видел, что его «Скат-1» догоняет падающий корабль друга.
Он активировал систему магнитного захвата — экспериментальную, не предназначенную для такого режима. На дисплее зажглось: «Синхронизация невозможна».
— Чёрт… — шептал он, загоняя команды напрямую через консоль. Корабль дергался, как припадочный. Но вот он на секунду застыл в неустойчивом равновесии, дисплей магнитного захвата мигнул жёлтым: «Сопряжение нестабильно». Это был шанс.
— Ну же… — прошипел Дмитрий, внося корректировки вручную, одна за другой.
На экране, словно в кошмаре, «Скат-2» вращался, накренившись, будто его швыряло в гигантской воронке. И вдруг — «Сопряжение установлено».
Дмитрий резко дал тягу. Корабли дёрнуло, словно связанных стальным тросом. «Скат-2» выровнялся, ещё секунду дрожал в потоке и, наконец, пошёл параллельным курсом.
— Есть, захват, — голос напарника звучал так, будто не его челнок только что крутило в бешеном вальсе гигантского вихря.
«Захват нестабилен. Напряжение поля превышает норму на сто двенадцать и три десятых процента, — автоинформатор, будто специально, напомнил, что ничего ещё не закончилось, — Вероятность потери цели — восемьдесят четыре процента».
И тут же один за одним стали вспыхивать предупреждающие транспаранты: «Сбой системы охлаждения. Двигатель номер два — отказ. Обшивка — вероятность разрушения семьдесят восемь процентов».
Дмитрий отключал одни контуры, перегружал другие. Сбрасывал энергию в резервные блоки, выжимал из защитных систем всё, что они могли дать. На экранах вспыхивали и гасли предупреждения. Кабина изнутри переливалась всеми оттенками тревожных желто-красных цветов, в которых, как в море, тонули успокаивающие зелёные. А на обзорных экранах всё так же вращались гигантские валы облаков, равнодушные к человеческой борьбе. Юпитер не замечал их — лишь затягивал глубже в бездну своей вечной бури.
Чуть позади «Скат-2» трепыхался в потоках метанового ветра, как лист в урагане. Магнитный захват держал, но линии протянувшиеся между изображениями шаттлов на голограмме пульсировали жёлтым и красным, риск потери связи увеличивался с каждой секундой.
— Дима, твоя машина сейчас разлетится! — оцифрованный голос Ильи дробился и прерывался, — Отключай захват, пока не поздно!
— Не дождёшься, — процедил Дмитрий. Его ладонь впилась в джойстик, казалось, что корабль — это его тело, что только усилием воли он удерживает корабли на траектории выхода.
Давление выросло до пятидесяти атмосфер. Турбулентность кидала челноки в стороны. Двигатели выли на пределе, гул пробирал до костей, будто сама машина кричала от напряжения. Композитная обшивка светилась на схемах тревожным алым, но пока держалась.
Резкий рывок, челнок резко бросило вперёд, предупреждающий вой аварийной сигнализации и спокойный, как всегда, голос информатора: «Магнитный захват отключён реципиентом».
— Нет! — крикнул Дмитрий, вводя аварийные команды.
Но в тот же миг по связи прорезался голос Ильи — спокойный, твёрдый, такой, каким он звучал всегда в трудные минуты, — Димка, держи курс. Ты должен вернуться.
— Не смей! — рыкнул Дмитрий. — Уйдём вместе!
«Скат-2» дрогнул, будто помахал крылом, и ушёл вниз, в клубящуюся тьму. Голограмму его корпуса окутали алые сигналы перегрева, и через секунду она, мигнув, пропала.
Дмитрий остался один. Очередной удар потока отбросил его «Скат» в сторону, но машина выдержала. Красные метки на голограммах медленно желтели, превращались в зеленые. Он был жив. Но на дисплее рядом не было больше второй метки. Только Юпитер — безмолвный, равнодушный гигант.
Дмитрий сидел в кресле, до боли сжав кулаки. Испытание завершилось успешно, цена — одна человеческая жизнь.
Свист двигателей, треск перегрева, вой сигнализации — всё осталось позади, в клубящейся тьме Юпитера. «Скат-1» поднялся выше, в разрежённые слои, где вибрация корпуса почти не ощущалась, все показатели приборов вернулись в зелёную зону.
На консоли светился зелёным курс к «Церере», но внутри было пусто — будто вместе с Ильей исчезла часть самого Дмитрия.
Юпитер взял свою жертву. Для него гибель человека была лишь мгновением в вечности.
Дмитрий снял перчатки. Его руки дрожали, но он не чувствовал этого. Только холод внутри, будто не кислород циркулировал в системе, а ледяной вакуум.
— Прости, брат, — тихо произнёс Дмитрий. И сам удивился: его голос звучал так, будто принадлежал другому человеку.
«Скат-1» выстоял, композитная обшивка выдержала чудовищное давление, данные собраны. Для инженеров это будет прорыв, для Конкордата — шаг вперёд. А для Дмитрия это был конец. Конец пути испытателя.
Он уже принял решение, сейчас, в этой кабине, пока автоматика вела его к стыковочным узлам «Цереры-3». Он подаст в отставку, уйдёт на грузовые маршруты — тихие, размеренные. Там нет славы, нет бурь, но есть работа и шанс вернуться к дочери живым.
Юпитер остался позади. Великий гигант продолжал вращать свои облака, не замечая, что только что поглотил человека.
А в сердце Дмитрия звучало лишь одно: вина. Он будет винить себя всегда.
Эпилог.
Прошло четыре года.
Маршрут «Земля–Марс–Земля» стал для Дмитрия рутиной. Грузовой «Геракл-М» не знал подвигов, не требовал от пилота дерзости — только терпения. Долгие перелёты, однообразные доки, привычный ритм жизни.
Он делал свою работу исправно. В диспетчерских его уважали: «Волков всегда довезёт». Но внутри он чувствовал себя пустым. Каждая посадка, каждая разгрузка — как шаг в бесконечном коридоре. Без конца, без цели.
Голографическая миниатюра Кати всё так же была закреплена у панели управления. За прошедшие годы она подросла, её улыбка стала иной — более взрослой. Но каждый раз, когда Дмитрий смотрел на этот светящийся образ, поверх него всплывало другое лицо. Лицо Ильи. И вместе с ним — его голос, последний приказ в наушниках: «Ты должен вернуться».
И Дмитрий возвращался. Раз за разом.
Однажды, на орбитальной станции «Фобос-9», он открыл личный канал сообщений. Среди привычных уведомлений — одно письмо выделялось меткой Управления Звёздных Экспедиций. Отправитель: капитан Лира Вольф, командир звездолёта SV-08 «Nova Seeker».
Он перечитал текст несколько раз.
«Дмитрий,
Я знаю, что Вы оставили службу. Но сейчас мне нужны именно Вы.
Я рассчитала серию сложнейших манёвров, траекторию, не прощающую ошибок. И я уверена: выполнить их сможете только Вы.
Человечеству нужен этот полёт. А мне нужен именно Ваш опыт.
Жду ответа, Лира Вольф».
Дмитрий сидел, глядя на строки, и в груди оживало давно забытое чувство. Тот же зов, что впервые поднял его в небо.
Внизу плыли красные равнины Марса — холодные и безжизненные. Но в воображении уже вспыхивали другие картины: звёзды, манёвры, траектории, словно строки сложной партитуры. И среди них — силуэт «Nova Seeker», исследовательского звездолёта, который ждал своего пилота.
Он закрыл глаза. Перед ним снова встал Илья, улыбающийся, как в день их первого полёта. И Дмитрий вдруг понял: вернуться в настоящий космос — это и есть его путь.
Он ввёл короткий ответ: «Согласен. Когда вылетаем?»
И впервые за четыре года почувствовал, что снова дышит.
