Горизонт. Единый миг
В 14:00 по Гринвичу вся Солнечная система замерла.
Голос диктора с орбитальной станции «Олимп-1» прозвучал одновременно на Марсе и Ганимеде, в кольцах Сатурна и ледяных пустошах Плутона — везде, где только жили люди. Квантовые ретрансляторы Конкордата передавали его слова без малейших искажений, будто он стоял рядом с каждым:
— Внимание! Работают все системы трансляции Солнечной системы!
На Марсе, где колонисты «Арес-Сити» только что закончили смену в оранжереях, голограммы «Горизонта» вспыхнули прямо под куполами. Дети тыкали пальцами в сияющие проекции, пытаясь дотронуться до варп-кольца. Старый геолог Карсон, помнивший первые неуютные поселения, вдруг осознал: «Боже, они действительно улетают…»
На Европе, под тридцатикилометровой толщей льда, океанологи в гидролабораториях отложили пробы местных бактерий. На экранах — Земля, крошечная голубая точка, здесь, на голопроекциях Земля и рядом с ней «Горизонт», похожий на иглу, готовую проткнуть ткань реальности.
Даже на Титане, где метановые дожди барабанили по куполам шахтерских городков, люди собрались у экранов. Сюда сигнал приходил с задержкой в 1,3 секунды — единственная уступка законам физики в этот день.
«Горизонт» висел над Землей, сверкая в лучах Солнца.
Человеческий гений воплощенный в четырехстах тысячах тонн холодного титана. Корабль-легенда, корабль-мечта. Его корпус, полированный до зеркального блеска, отражал континенты плывущей под ним земли. Варп-кольцо CD-1 толщиной с океанский лайнер, теперь пульсировало кроваво-красным — признак критической зарядки.
— Десять минут до прыжка, — объявил бортовой ИИ.
На мостике капитан Хадеев провел ладонью по проекции траектории. Алый маршрут к Альфе Центавра дрожал, как живой. За его спиной штурман Коваль, не отрываясь от экранов, шептала поправки:
— Вектор 0-3-9… Гравитационный сдвиг 0.004…
Ее голос звучал механически. Только Хадеев видел, как дрожат ее пальцы.
В жилых отсеках техник Волков, самый молодой в экипаже, прижался лбом к иллюминатору. В руках — фото матери на фоне Байкала. Рядом на «столе» (магнитной панели) лежал груз «04-K» — черный ящик с биометрическим замком. Надпись: «Вскрыть после прыжка».
В машинном зале инженер Мальцев облизывал треснувшие губы, наблюдая, как датчики варп-ядра зашкаливают. Его талисман, тот самый болт со станции «Горизонт-1», теперь светился, как кусок лавы.
— Держись, падла, — прошипел он, хлопая по панели.
В лаборатории доктор Вэнс настраивала ксеноконтейнеры. Пустые. Готовые принять то, чего еще не знала наука. На стенде вращалась модель Проксимы b — каменистый мир с пятнами гипотетических океанов.
— Одна минута, — казалось, что электронный лишенный эмоций голос ИИ дрогнул.
По всей Солнечной системе миллиарды людей подсознательно задержали дыхание.
На Земле в Центре управления Конкордата техник Петрова вдруг осознала, что плачет. Перед ней — последний «живой» кадр с мостика: Хадеев повернулся к иллюминатору. Не к камерам. К Земле.
На Марсе десятилетняя Лиза Мэй, родившаяся уже в куполе «Новый Рассвет», впервые в жизни увидела, как плачет ее обычно невозмутимый отец.
— Тридцать секунд.
Хадеев закрыл глаза. Перед ним промелькнули:
— Дочь, которая сегодня впервые пошла в школу.
— Бывшая жена, так и не простившая ему этот полет.
— Старый учитель в Новосибирске, сказавший когда-то: «Космос ждет именно таких, как ты».
— Десять. Девять. Восемь…
В медотсеке Мендоса автоматически проверил нейролептики. Он знал — после прыжка треть экипажа будет блевать. Ещё треть впадёт в истерику. А один-два навсегда сойдут с ума. Так было на испытаниях.
— Семь. Шесть…
Где-то в глубинах корабля, в тесной каюте, младший техник Зоя Коваль прижала лоб к иллюминатору. Последний взгляд на Землю.
— Пять. Четыре…
В научном блоке доктор Вэнс машинально сжала кулон с земной почвой — талисман всех экзобиологов.
— …Три. Два. Один.
Мальцев в машинном зале закричал что-то, но его слова потонули в реве систем.
Прыжок.
Это не было похоже на фильмы.
Сначала — ощущение, будто кто-то вывернул твои внутренности наизнанку. Потом — вкус расплавленного металла во рту. И наконец…
Тишина.
Абсолютная.
Земные экраны показали, как «Горизонт» схлопывается в точке. Ни взрыва. Ни вспышки. Просто… исчез.
Сотни камер транслировали, как на месте исполинского корабля осталась лишь пустота, да редкие искры затухающей энергии.
На Земле кто-то ахнул. Кто-то заплакал. Кто-то, не веря глазам, тыкал пальцем в экран.
Хадеев открыл глаза. На экранах — не созвездия. Не знакомые узоры звезд. Чужое небо.
— Мостик вызывает отсеки, — его голос звучал будто чужой.
Молчание.
Потом:
— Научный блок… живой. Голос Вэнс.
— Инженеры… Кашель Мальцева. …Еле дышим.
— Медотсек… Мендоса, сквозь зубы: Что за черт это был?
Капитан разжал ладонь. Полумесяцы от ногтей на коже.
Впереди было пять месяцев этого ада. Он уже испытывал полёт в этой изнанке пространства, но тогда, во время тестовых прыжков, это были десятки минут, реже часы, а сейчас…
Но первый шаг — самый страшный — они сделали.
Через 1,3 секунды после исчезновения «Горизонта» сигнал дошел до Титана.
Маленькая девочка в куполе «Крон» потянулась к голограмме:
— Мама, а они вернутся?
Ее мать, глядя на пустое место, где только что был корабль, ответила то, во что верила всем сердцем:
— Обязательно.
Где-то в искривленном пространстве, сорок два человека услышали бы этот разговор…
Если бы не было слишком поздно.
