#084 Clip, art stream. Punishment | Murat Alimov
#084 Clip, art stream. Punishment | Murat Alimov
Спасибо за просмотр!
0
подписчиков
Мурат Алимов Художник-график, арт стример
Vkontakte
Twitter
Одноклассники
Во власти эмоций
Общественное сознание пропитано мифом о том, что сильные лидеры — это яркие, харизматичные личности, способные вдохновлять, заражать своей энергией и эмоционально вовлекать массы. При этом, взгляните на тех, кто действительно вершил историю и станет очевидно: власть держится не на искренности чувств, а на способности сохранять хладнокровие.
Эмоции как помеха власти
Эмоции — это биологические реакции, которые появились для того, чтобы ускорять принятие решений в экстренных ситуациях. Они помогают выжить, и мешают управлять. Гнев делает человека агрессивным и сужает его поле зрения, страх парализует, радость создаёт иллюзию вседозволенности. Все эти состояния делают поведение предсказуемым и управляемым — именно поэтому лидеры, ведомые эмоциями, редко удерживают власть.
Чем более человек привязан к своим чувствам, тем проще им манипулировать. История полна примеров правителей, которые утопили свои империи в эмоциях. Нерон, ведомый личными обидами, разрушил Рим не в стратегическом расчёте, а в истерике. Людовик XVI не смог принять жёсткие меры во время революции из-за страха быть воспринятым тираном. Современные популисты, играя на эмоциях толпы, в конечном счёте сами становятся заложниками этих эмоций.
Напротив, выдающиеся стратеги всегда отличались холодным расчётом. Наполеон, даже в самые критические моменты, сохранял ясность ума, просчитывая последствия. Сталин контролировал своё окружение не вспышками гнева, а умением держать дистанцию и внушать страх. Современные технократы (Маск, Безос, Цукерберг) строят империи не на эмоциях, а на аналитике, расчёте и системном мышлении.
Меньше эмоций, больше контроля
Лидер, который умеет держать дистанцию от своих чувств, становится непредсказуемым, а значит — более опасным для конкурентов. Он способен сохранять трезвость суждений в кризисных ситуациях, не реагировать на провокации и эмоциональное давление, использовать эмоции как инструмент, не становясь их жертвой. Чем выше власть, тем взвешеннее решения. Чем больше эмоций, тем больше хаоса.
Здесь возникает вопрос: действительно ли общество хочет сильных лидеров, или ему нужны эмоциональные фигуры, которыми легко управлять?
Эмоции и чувства: как работает нейробиология
Прежде чем говорить о том, как эмоции связаны с властью и управлением, важно понять, как они устроены. Люди часто смешивают понятия «эмоции» и «чувства», однако с точки зрения науки это разные явления.
Чем эмоции отличаются от чувств?
Эмоции — мгновенные реакции мозга на стимул. Они возникают автоматически, без участия сознания, и запускают физиологические изменения: учащённое сердцебиение, напряжение мышц, изменение дыхания. Классические базовые эмоции включают:
Страх — мобилизует организм для избегания опасности.
Гнев — даёт энергию для защиты своих границ.
Грусть — способствует адаптации к потере.
Радость — усиливает социальные связи.
Чувства — это осмысленные и более продолжительные состояния, которые формируются на основе эмоций, но включают когнитивную обработку. Например, мгновенный страх перед угрозой — это эмоция, а постоянное ощущение тревоги — уже чувство.
Как эмоции возникают в мозге?
Современная нейробиология выдвигает тезис: эмоции — сложные процессы, в которых участвуют несколько ключевых структур мозга.
Миндалина (амигдала) — центр обработки страха и угроз, активируется раньше, чем сознание осознаёт опасность. Гипоталамус — регулирует гормональные реакции, например, выброс адреналина при стрессе. Префронтальная кора — контролирует эмоции, помогает сдерживать импульсы и принимать рациональные решения.
Эмоции обрабатываются на двух уровнях. Низкий путь (быстрая реакция) — сигнал сразу идёт в миндалину, вызывая немедленный ответ. Высокий путь (осознанная обработка) — информация проходит через кору головного мозга, где анализируется и принимается более взвешенное решение.
Как нейробиология объясняет влияние эмоций на власть?
Чем сильнее эмоция, тем слабее контроль. Страх и гнев уменьшают активность префронтальной коры, из-за чего человек действует импульсивно. Эмоции заразны. Зеркальные нейроны позволяют людям автоматически копировать эмоциональные состояния окружающих, что делает толпу управляемой. Стресс и власть связаны. Исследования показывают, что долгосрочный стресс может изменять структуру мозга, усиливая реактивность миндалины и ослабляя способность к самоконтролю.
Лидер, который знает, как работают эмоции, может осознанно управлять их воздействием на себя и окружающих.
Эмоции — инструмент манипуляции
Люди склонны считать, что эмоции — это выражение подлинной сути человека. Мы доверяем тем, кто выглядит искренним, и подозреваем тех, кто скрывает свои чувства. Однако реальная власть принадлежит не тем, кто открыто демонстрирует эмоции, а тем, кто умеет ими управлять.
Большинство людей не принимают рациональных решений — они следуют чувствам. Именно поэтому политическая риторика, маркетинг, медиа и социальные движения строятся не на фактах, а на создании эмоционального отклика. Лидер, который понимает это, может направлять массы, даже не обладая абсолютной властью.
Политики используют страх, чтобы сплотить народ вокруг внешнего врага и оправдать усиление контроля. Бренды создают ощущение нехватки, заставляя людей покупать товар не потому, что он нужен, а потому что он вызывает эмоции. Медиа вызывают возмущение, концентрируя внимание на определённых темах, даже если они далеки от реальных проблем.
Те, кто правят, не поддаются эмоциям
Настоящие стратеги не вовлекаются в игру чувств — они её моделируют. Лидер, который принимает решения под влиянием эмоций, становится марионеткой в руках тех, кто понимает этот механизм.
Импульсивные правители, такие как Гитлер или Никсон, делали ошибки, ведя себя эмоционально. Холодные стратеги, такие как Ли Куан Ю или Бисмарк, достигали успеха, действуя расчётливо.
Манипуляция как основа власти
Когда лидер понимает, что эмоции — инструмент, а не истина, он может создавать кризисы, чтобы вызвать нужную реакцию; контролировать ожидания общества, регулируя уровень тревоги или эйфории; делать эмоции ресурсом влияния, а не слабостью.
Чем выше уровень власти, тем менее эмоционально вовлечён человек в свои решения. Вопрос не в том, подавлять ли эмоции, а в том, кто управляет ими — вы или те, кто стоит за кулисами?
Возможно ли управление без эмоций?
Можно ли действительно управлять, полностью исключив эмоции? Или это просто иллюзия, в которую верят стратеги? Казалось бы, чем выше власть, тем меньше места для чувств, но есть один нюанс: эмоции нельзя выключить. Их можно подавить, игнорировать, контролировать, но они всё равно остаются фоном для любого решения. Даже самые холодные люди руководствуются мотивацией, а мотивация — это всегда эмоциональный импульс.
Когда мы говорим о власти, важно разделять два уровня эмоций. Первый — личные эмоции, которые могут ослабить человека: страх, гнев, печаль. Они делают человека уязвимым, и великие люди учились их контролировать. Второй уровень — эмоции как инструмент, который можно использовать для влияния на других. Здесь уже нет места искренности, есть только расчёт.
Человек, который научился подавлять свои эмоции, получает контроль над собой, но теряет важный ресурс — способность понимать, что чувствуют другие. Если полностью убрать эмоции, теряется эмпатия, а без эмпатии невозможно предсказать поведение людей. Именно поэтому самые успешные управленцы — не те, кто лишён чувств, а те, кто способен ими жонглировать: оставаться хладнокровными внутри, но вызывать эмоции у других.
История показывает, что абсолютное подавление эмоций в управлении редко работает. Те, кто пытались действовать чисто рационально, теряли связь с людьми и становились слишком изолированными. Возьмём, к примеру, Никиту Хрущёва, который был эмоциональным и импульсивным — это давало ему харизму, но мешало стратегическим решениям. С другой стороны, Михаил Горбачёв пытался быть холодным реформатором, но не сумел учитывать эмоции общества, и его власть рухнула. Идеальный баланс всегда находится посередине.
Тот, кто владеет эмоциями, может управлять миром. Для этого их нужно понимать, а не отказываться от них. Вопрос не в том, чтобы убрать эмоции, а в том, чтобы сделать их инструментом. Ведь если человек отказывается от эмоций, значит, кто-то другой будет управлять ими за него.
Хладнокровие создаёт мир, которым правят эмоции
Чем более осознанным становится лидер, тем лучше он понимает одну простую вещь: люди не хотят рационального мира. Они хотят мира, в котором их эмоции находят отклик. Это парадокс власти — управляют не те, кто громче всех проявляет чувства, а те, кто умеет регулировать эмоциональный фон общества.
Холодный расчёт не означает бездушие, он означает стратегию. Эмоции хаотичны, но, если знать их природу, их можно направлять, раздувать или гасить. Политики делают это через риторику и кризисы, бизнесмены — через маркетинг, лидеры мнений — через вовлечение в информационные войны. Всё общество построено не на сухой логике, а на эмоциях, которыми управляют те, кто сам им не поддаётся.
Здесь возникает вопрос: где грань? В какой момент хладнокровие превращается в оторванность от реальности? Власть требует дистанции, но, если человек полностью теряет способность чувствовать, он теряет связь с теми, кем управляет. История знает примеры, когда излишняя холодность разрушала империю: Советский Союз распался в том числе потому, что власть не чувствовала настроение народа.
Таким образом, секрет эффективного управления — не отказ от эмоций, а осознанное их использование. Контролировать эмоции — не значит игнорировать. Это значит управлять ими с пониманием их силы. Чем хладнокровнее лидер, тем сильнее он формирует эмоциональный ландшафт общества.
И в итоге главный вопрос: если эмоции всё равно управляют миром, стоит ли быть их жертвой или лучше научиться ими владеть?
Что происходит в мозге, когда мы «чувствуем»
Эмоции — это не слабость и не психология в бытовом смысле, а биологически встроенная система раннего реагирования, которая формируется в глубинных структурах мозга задолго до того, как человек способен осознанно что-либо понять. Одна из главных таких структур — миндалина (amygdala).
Что делает миндалина? Постоянно сканирует сенсорную информацию: что вижу, слышу, чувствую — опасно это или нет? Присваивает эмоциональную окраску: страшно, приятно, вызывает отвращение, возбуждает или тревожит. Запускает телесную реакцию: учащённое сердцебиение, потоотделение, напряжение мышц — готовит организм к действию (бей/беги/замри).
Ещё она связывается с памятью: если ты уже сталкивался с чем-то подобным, миндалина вспомнит — и реакция будет сильнее. И влияет на принятие решений — особенно когда времени на анализ нет.
Пример: Ты заходишь в тёмный подъезд. Миндалина уже оценила обстановку — до того, как ты подумал «что-то не так». Если когда-то в детстве тебя пугал шум за спиной — похожий звук мгновенно вызовет тревожную волну. Это не слабость. Это привычка.
Почему это важно? Потому что эмоции — не «помеха разуму», а его основа. Без эмоциональной реакции мы не знаем, на что обращать внимание. Потому что большинство наших решений — эмоциональные, даже если нам кажется, что мы логичны. Потому что эмоции возникают быстрее, чем осознаются, и влияют на нас, даже если мы их не признаём.
Как эмоция превращается в чувство — и почему это навык взрослого человека
Эмоция и чувство — не одно и то же. Эмоция — быстрая, автоматическая реакция мозга и тела на происходящее. Она возникает ещё до осознания, запускается миндалиной, и проявляется телесно: сжимается горло, колотится сердце, подкатывает волнение.
Чувство — это уже осмысленная, оформленная версия эмоции, которую человек может назвать: «я злюсь», «я обижен», «я завидую». Чтобы эмоция стала чувством, нужно время, внимание и контакт с собой.
Что происходит в мозге?
После первичной оценки миндалиной, сигнал передаётся в лобные доли (префронтальную кору) — зону, отвечающую за сознание, мышление, принятие решений. Там происходит попытка интерпретировать и назвать эмоциональное переживание.
Если этот «высокий путь» включён — появляется чувство. Если нет — человек действует под властью неосознанной эмоции. Это то, что называют: «не понимаю, что на меня нашло».
Умение переводить эмоции в чувства — ключ к саморегуляции, зрелости и безопасному взаимодействию с другими. Когда ты осознаёшь, что именно с тобой происходит, ты не сливаешь напряжение на других, не бежишь от себя, не блокируешь тело.
Человек, умеющий различать чувства, не менее «эмоционален», чем тот, кто всё держит внутри. Он просто управляет собой с позиции наблюдателя, а не жертвы импульса.
Эмоции запускаются рано, но осознаются поздно
Миндалина — одна из первых структур мозга, которая активируется уже в младенчестве. Именно она отвечает за страх, возбуждение, тревогу, ориентировочные реакции на новое. Но структуры, способные осознанно регулировать эти реакции — префронтальная кора — созревают позже всего. Пока между ними нет устойчивой связи, мозг буквально живёт по принципу: «реагируй — а потом, может быть, поймёшь, что это было».
До 25 лет миндалина часто работает автономно, без эффективной обратной связи с лобной долей. Поэтому в подростковом возрасте мы чаще переоцениваем угрозу, действуем импульсивно, испытываем сильные и нестабильные эмоции, воспринимаем всё «на себя».
К 25–30 годам связи между миндалиной и корой головного мозга укрепляются. Это называется нейронной интеграцией. Человек начинает по-другому реагировать: не мгновенно — а через паузу и выбор реакции.
Это не слабость. Это фаза развития. То, что часто воспринимается как «инфантилизм» или «эмоциональная нестабильность», на самом деле — нейробиологическая незрелость системы саморегуляции. Когда человек после 25 начинает вдруг «терпеть больше», «не срываться», «понимать себя» — это не просто опыт. Это созревание мозга.
Важно не винить себя за то, чего мозг ещё не умеет — а давать себе среду, в которой он спокойно дозреет.
Как эмоциональная грамотность помогает «не захлебнуться»
Что происходит с нами в стрессе? Когда мы сталкиваемся с резким внешним раздражителем — угрозой, критикой, неопределённостью — миндалина активируется мгновенно. Она «захватывает» управление телом: учащается дыхание, напрягаются мышцы, внимание сужается.
Это рефлекс, унаследованный от предков: выжить → потом разбираться.
Но в современных условиях это приводит к проблемам: мы начинаем защищаться, нападать или отстраняться там, где нужно говорить, слушать или различать.
Эмоциональная грамотность = восстановление канала управления. Когда человек умеет замечать сигналы тела, называть своё состояние, различать эмоцию и её причину, — он активирует лобные доли мозга — те самые, которые способны затормозить реакцию миндалины.
Это буквально биологический сдвиг от реакции к осознанности. В этот момент человек перестаёт быть жертвой автоматизма — и становится хозяином своей жизни.
Что помогает?
- Регулярная практика отслеживания состояния: «Что я сейчас чувствую? Где в теле это ощущается? Что это мне напоминает?»
- Ещё пауза до действия, даже на 5 секунд — даёт коре время догнать миндалину.
- И, конечно, знание о нейробиологии эмоций снижает уровень стыда. «Со мной всё в порядке, я просто человек с древней системой выживания».
Что значит быть эмоционально зрелым — и зачем это нужно обществу
Эмоциональная зрелость — это не про «контроль», а про точность. Зрелый человек не «держит себя в руках». Он умеет различать, называть, переносить. Он понимает, что тревога — это не слабость, а сигнал. Что гнев — не разрушение, а граница. Что обида — не каприз, а след незакрытой связи. Он не боится эмоций — своих и чужих. И именно поэтому способен действовать свободно, а не из защитных механизмов психики.
Почему это важно не только личности, но и обществу? Потому что общество из эмоционально неграмотных людей — это:
- государство, управляемое страхом,
- семьи, построенные на контроле,
- работа, где стресс — норма,
- культура, где стыд — главный регулятор.
Люди не рожают — потому что боятся быть неидеальными. Не строят близости — потому что боятся боли. Не меняют жизнь — потому что не знают, что чувствуют.
Эмоциональная грамотность — инфраструктура будущего.
В мире, где всё быстро меняется, где старые опоры исчезают, и где у человека всё меньше гарантированных ролей — умение понимать, что с тобой, становится единственной надёжной навигацией. Это не психология для «тех, у кого проблемы». Это базовая грамотность XXI века. Также, как когда-то учились читать, теперь нам предстоит учиться чувствовать.
Перевод и адаптация исследования Understanding Emotions: Origins and Roles of the Amygdala
doi: 10.3390/biom11060823
Зрелый человек
Человеку важно быть собой. Но не сразу.
Долгое время его психика устроена так, что выживание важнее подлинности. Сначала — адаптация, потом — осознание. Сначала — быть принятым, потом — быть собой. Это не ошибка, а этап развития. Так формируется связность личности, так работает мозг.
Сначала ребёнок учится жить среди других. Он считывает сигналы, угадывает ожидания, подстраивается. Его задача — стать частью системы, чтобы выжить. Это и есть ранний коллективизм: не как идеология, а как базовая стратегия привязанности. В этом возрасте быть собой — опасно. Слишком рано, слишком рискованно.
Но потом мозг дозревает. Области, отвечающие за рефлексию, сомнение, осознанность — кора, префронтальная зона — начинают брать управление на себя. И тогда человек впервые спрашивает: кто я, если не выполняю роль? Чего хочу я сам, если не ориентируюсь на «надо»? И вот этот вопрос — знак того, что начинается индивидуальность. Не как протест, а как взросление.
***
Когда человек начинает ощущать внутреннюю фальшь, это не всегда выглядит драматично. Иногда это просто усталость от привычного, странное безразличие к тому, что раньше радовало. Кажется, что всё в порядке: работа есть, отношения есть, жизнь идёт. Но внутри — пустота. Будто ты живёшь чьей-то жизнью, аккуратно подобранной под ожидания других.
Это не каприз и не слабость. Это кризис. Момент, когда психика начинает просыпаться для чего-то большего. До этого ты, как и все, встроен в коллектив: в семью, школу, культуру. Ты учился быть удобным, старающимся, нормальным. И это было нужно. Потому что в детстве и юности мозг ориентирован на безопасность. Быть «как все» — биологически выгодно.
Но чем старше ты становишься, тем больше включается взрослая часть мозга. Префронтальная кора — центр осознанности, наблюдения, выбора — набирает силу. И ты впервые способен не просто играть роль, а заметить, что играешь. Впервые ты можешь отделить свою реакцию от чужой оценки. И в этом начинаешь сталкиваться с тревогой: если я не такой как все, меня всё ещё будут любить?
Здесь начинается тихая революция. Внешне может ничего не поменяться. Но внутри запускается глубокий процесс отделения. Ты начинаешь задавать себе вопросы, на которые нет готовых ответов. Ты пробуешь различать: это моё желание или выученное? Это моя злость или старая запретная? И именно с этого момента можно говорить о рождении индивидуальности — не как маски, а как живого, тонкого, чувствующего «я».
***
Когда человек впервые начинает чувствовать, что он — не просто функция, не просто роль, а живой и отдельный, это редко вызывает радость. Скорее, это похоже на болезненное пробуждение. Вдруг становится ясно, что всё, что ты делал раньше, было не совсем твоим: выборы, привычки, даже вкусы. За многим стоит не твоя воля, а выученные ожидания — родителей, общества, тех, кого ты боялся потерять.
В этот момент рождается конфликт — между старым коллективным «надо» и новым, ещё хрупким индивидуальным «хочу». Внутри всё сопротивляется: ведь быть собой — значит рисковать. Ты можешь не понравиться, можешь стать «неправильным», можешь потерять опору. Но и жить в прежней схеме уже невозможно: тело начинает болеть, эмоции прорываются, смысл уходит.
Человек может уйти в протест. Это часто выглядит как радикальное «я не такой, как все». Отказ от семьи, от профессии, от страны, от прошлого. Это не всегда зрелое решение, но в нём есть честность. Он говорит: «Я больше не хочу жить по чужому сценарию». И пусть пока у него нет своего, он хотя бы разрушает то, что точно не его.
Такая фаза часто воспринимается как кризис, но по сути — это рост. Это момент, когда мозг переходит от автоматических реакций к осознанным выборам. Когда кора начинает доминировать над миндалиной. Когда ты не просто чувствуешь — ты понимаешь, почему это чувствуешь. А это уже зрелость. Не социальная, а внутренняя. Та, в которой появляется шанс построить своё настоящее «я».
***
Когда человек начинает быть собой, его первое желание — побыть в одиночестве. Это нужно, чтобы услышать себя без чужого фона. Резко обостряется чувствительность к фальши, к навязываемому, к шуму. В какой-то момент кажется: настоящая близость невозможна, потому что каждый занят своей маской. Ты один среди людей — но впервые не один в себе.
Но человек не может быть собой в пустоте. Мы — социальные существа, и зрелость проявляется не в том, чтобы изолироваться, а в том, чтобы выбрать, с кем быть. Выбрать не тех, кто требует, а тех, кто узнаёт. Не те отношения, в которых нужно играть роль, а те, где твоё подлинное — не мешает, а нужно.
И вот здесь рождается новый тип принадлежности. Не коллективизм из страха быть отвергнутым, а союз из уважения к другому «я». Не слияние, а соседство. Такое «мы» строится не на подчинении, а на диалоге. Это не группа, в которую ты обязан вписаться, а живая система, где у каждого есть форма, голос и границы.
В терапии это момент, когда клиент способен строить отношения уже не из дефицита, а из полноты. Не потому что «надо», а потому что «могу». Это трудно, медленно и требует зрелости. Но именно так человек возвращается в мир — уже не частью стада, а частью человечества.
***
Когда человек приходит к этому новому «мы» — осознанному, свободному, зрелому — кажется, что путь завершён. Но на самом деле появляется новый горизонт. Потому что индивидуальность — не конечная точка, а платформа. Настоящее «я» не просто ищет, с кем быть. Оно начинает создавать: смыслы, проекты, сообщества, новое мышление.
И вот тут в игру входят психология и нейронаука. Они становятся не просто источниками знаний, а инструментами навигации. Мы больше не можем жить вслепую. Мир многослоен, темп высокий, старые способы регулировать себя уже не работают. Понимание, как устроены эмоции, как работает мозг, где граница между реакцией и осознанием — становится вопросом зрелости, а не академического интереса.
Терапия больше не про «починить». Она про выстроить. Не из обломков — из нового материала. Не по шаблону — по живой внутренней архитектуре. И человек, прошедший этот путь, начинает не просто жить — он начинает нести. Знание о себе, глубину, интуицию, способность быть с другими без насилия.
Это уже не индивидуализм и не коллективизм. Это следующая форма. Свобода внутри связей. Осознанность внутри движения. Тепло внутри ясности. И это то, к чему мы, как вид, возможно, только-только начинаем подходить.
Без другого — нет тебя
Сегодня я вам предлагаю немного расширить границы своего понимания мира. Погаллюцинировать без запрещенных веществ, с помощью слов. Обращаюсь к вашему эпифизу.
Внимательно следите за потоком.
Что такое сознание? Некое личное пространство, так? Место, где обитают мысли, воспоминания, чувства. Где живёт ваша личность. Посмотрим внимательнее. Откуда взялось сознание?
Мы не рождены с сознанием. Мы его собираем — из слов, взглядов, норм, из отражений в чужих глазах. Без языка мы не можем думать. Без других людей — не можем осознавать себя. Даже понятие «Я» появляется только в диалоге. Сознание — это не столько «я знаю», сколько «мы знаем». Со-знание. Совместное знание.
Основой этого «совместного знания» является язык. Люди придумали обмениваться сигналами, чтобы лучше взаимодействовать и передавать опыт. При этом, язык не просто передаёт информацию — он формирует саму структуру восприятия. Мы не называем вещи, чтобы их описать. Мы описываем вещи, потому что у нас есть слова.
Язык — это фильтр. Он задаёт рамки, что мы способны увидеть, проанализировать, передать. И чем формальнее язык — тем точнее картина. Здесь на сцену выходит… Математика.
Математика кажется полной противоположностью сознанию. Сухая, строгая, в ней будто нет чувств. Она не про эмоции и смыслы, а про чистые формы и логические конструкции. Она не знает, что такое боль, надежда или зависть. Зато она знает, как описать траекторию кометы, хаос в атмосфере и сигналы в нейронах. И почему-то — всё это сходится. Ужасающе точно.
Получается парадокс.
Математика — абстрактная, субъективная система, вышедшая из наших языковых моделей описания мира. При этом, она максимально точно описывает объективную реальность. Почему?
Есть две версии.
Первая — платоническая. Мы не изобрели математику, а открыли её. Она была всегда — встроена в ткань мира, как гравитация.
Вторая — конструктивистская. Мы создали математику под себя. Наш мозг эволюционно подогнан под реальность, поэтому и формализованные игры ума в итоге попадают в цель.
Итак, математика кажется объективной. Но она формируется внутри субъективного сознания, с его склонностью к порядку, предсказуемости, обобщению. Сознание формируется внутри языка, унаследованного от общества. А язык — это уже не про точность. Это про выживание, влияние, память, ошибки.
Значит ли это, что вся наша картина мира — просто каскад фильтров?
Сознание фильтрует через язык. Язык фильтрует через культуру. Математика — лишь формализованный кусок этого фильтра. И то, что она работает, — не доказательство реальности, а доказательство нашего собственного устройства.
Погружаемся дальше.
Можно ли выйти за пределы сознания? Не уверен, что даже вопрос корректен. Потому что, как только ты «вышел» —ты уже не ты. Ты перестаёшь быть субъектом, формулирующим вопрос. Все попытки выйти за пределы приводят к трансцендентному тупику. Медитация, психоделики, религиозный экстаз, смерть — да, есть состояния, когда границы сознания стираются. Но можем ли мы осознать их изнутри?
Дерек Парфит говорил, что личность — это не нечто целостное, а набор взаимосвязанных состояний, процессов, воспоминаний. Связность личности — это клей, который держит цепочки опыта. И сознание — эффект этой связности, а не первопричина.
То есть, если ты «выходишь» за пределы сознания, ты разрываешь цепочки. Ты перестаёшь быть тем самым тобой, который этот вопрос задал. И никакой «вне» уже не может быть зафиксирован как опыт. Потому что фиксация — это и есть сознание.
И вот тут включается диалектика:
Чтобы осознать, что ты вышел за пределы сознания, ты должен остаться в сознании.
Абсурд.
Окей, в моменте нет фиксации. Поэтому, чтобы объяснить себе выход за пределы, человек учится рефлексировать свой опыт.
Рефлексия — ключевая часть человеческого сознания, но сама по себе она не существует без контекста и взаимодействия с внешним миром. Человек не может рефлексировать без опыта другого, потому что осознание себя, своих эмоций, мыслей, даже самых интимных переживаний, возникает через диалог с окружающей реальностью, в том числе с другими людьми. Этот процесс, по сути, невозможно отделить от социального контекста.
Вот почему рефлексия и самосознание всегда сопряжены с внешними зеркалами — взглядами других людей, их реакциями, культурными нормами и даже физическими ограничениями. Мы не рождаемся с готовым «Я», а выстраиваем его через отражение в глазах других, через свои взаимодействия с миром.
Без другого — нет тебя.
Даже если мы считаем опыт личным и интимным, его понимание, осознание и интерпретация требуют внешнего контекста. Мы можем считывать боль или радость, но название эмоций и ощущений, их осознание как чувств — результат взаимодействия с теми, кто рядом. С теми, кто определяет социальные нормы, культурные контексты (родители к примеру, задают рамки понимания мира для ребёнка). Через других мы учимся понимать, что это за опыт.
Когда мы говорим «я чувствую», это не просто индивидуальное переживание. Это результат языковой и социальной интерпретации. Мы учим своих детей, что грусть — это грусть, а радость — это радость, потому что существует система, которая связывает эмоции и чувства с социальными концепциями. Без этих концепций, без «других» мы не можем понять, что такое опыт.
Возьмём деперсонализацию, например. Когда человек переживает этот опыт, он теряет чувство собственного «Я», ощущая себя как бы вне своего тела, как наблюдатель. Но это ощущение невозможности быть собой — оно по сути тоже рефлексия через отсутствие контекста другого. Это означает, что мысли, чувства, «Я» теряют привязку к социальным категориям и отражениям в других. И, тем не менее, этот опыт нельзя полностью осознать без возвращения к опыту других.
Внешний мир и другие люди — это зеркала, через которые мы учимся себя понимать. Нет других — нет меня. Нет меня — нет других. И вот, мы снова вернулись к сознанию. Замкнутый цикл.
Кризис «оборонительного духа» во Франции и ЕС
Для доступа к этой публикации вам необходимо подписаться
на уровень «COSMIC», а после этого дополнительно оплатить доступ к архиву
на уровень «COSMIC», а после этого дополнительно оплатить доступ к архиву
Ценности, цензура и пропаганда, индивидуализм против коллективной обороны
Осознание смерти
Неизбежность
Люди живут так, будто смерти не существует. Да, мы знаем, что все умирают, но это знание остаётся абстрактным. «Когда-нибудь», «не со мной», «не сейчас». Наше сознание устроено так, чтобы отталкивать мысль о собственной конечности, как языком больной зуб — проверять, но глубоко не лезть.
Как только идея смерти становится слишком реальной, включаются защитные механизмы. Кто-то делает вид, что проблемы нет: «я просто не буду об этом думать». Кто-то прячется в культуру и традиции, которые обещают, что смерть — это лишь переход. Кто-то пытается победить её через биохакинг, крионику или идеи цифрового бессмертия.
Игнорирование не отменяет реальность. В какой-то момент знание всё же прорывается. Иногда — через потерю близких, иногда — через личные кризисы, а иногда внезапно, без внешних причин. И этот момент может стать либо катастрофой, либо точкой трансформации.
Наш мозг не создан для понимания собственного финала. Некоторые исследования показывают, что при попытке осознать свою смерть активируются зоны, связанные с абстрактным мышлением, но не с прямым опытом. Проще говоря, мы можем понимать смерть как концепцию, но не способны прожить её в воображении.
Почему тогда бывают моменты, когда осознание смерти прорывается? Почему в один день ты можешь проснуться и почувствовать: «Я умру. Это действительно случится. И никто не спасёт»? Ответ в том, что защитные механизмы — не абсолютны. Они работают в привычных условиях, но могут давать сбой. И тогда мы сталкиваемся с тем, что от себя скрывали.
Нейробиология
Страх смерти — один из самых древних и фундаментальных механизмов выживания. У животных он выражается в простых инстинктивных реакциях: бей, беги, замри. У человека всё чуть сложнее. Наш мозг не только реагирует на угрозу жизни, но и способен осознавать неизбежность собственной смерти. Это создает парадокс: мы живём с пониманием конца, но не можем его принять.
Когда человек сталкивается с угрозой жизни — например, с нападением или несчастным случаем — активируется миндалина, ключевой центр обработки страха. Это так называемый «низкий путь» обработки эмоций: быстрая, неосознанная реакция.
Но что происходит, когда угроза абстрактна? Когда смерть не здесь и сейчас, а где-то в будущем? Тогда включается «высокий путь» — префронтальная кора (ПФК), отвечающая за осмысление. Именно она решает, как интерпретировать информацию: стоит ли бояться или можно рационализировать.
Когда людям демонстрируют их собственную смерть в контексте реальных событий (например, фото с датой смерти), их мозг ведёт себя так, будто это касается кого-то другого. Активируется медиальная префронтальная кора (MPFC) — зона, связанная с обработкой информации о других людях, а не о себе.
Проще говоря, наш мозг не способен представить свою смерть как личный опыт. Он вытесняет её, превращая в интеллектуальную концепцию, чтобы избежать парализующего ужаса.
Иногда этот барьер рушится.
Есть несколько триггеров, которые могут взломать защитные механизмы. Например, переживание реальной угрозы — авария, болезнь, война. Миндалина перегружает систему, и сознание не успевает отфильтровать страх. Или смерть близких. Когда умирает значимый человек, мозг вынужден пересмотреть концепцию смертности, уже не как абстракцию, а как реальный процесс.
Ещё есть кризис идентичности — осознание смерти приходит в моменты экзистенциального кризиса, когда привычные смыслы разрушаются. И также есть практики осознания смерти — медитация на смерть в буддийской традиции или философское размышление, которые временно снижают защитные барьеры мозга.
Обычно осознание смерти приходит не как логический вывод, а как озарение — скачок в восприятии. Это похоже на то, как вдруг перестаёшь видеть всю картинку на экране и замечаешь пиксели. Изменяется восприятие времени — привычное ощущение будущего ломается, возникает резкое осознание конечности. Человек может почувствовать себя сторонним наблюдателем, потерять ощущение привычного «я». Возникает чувство ужаса или освобождения — зависит от того, насколько сознание готово интегрировать новый уровень восприятия.
В этот момент активность смещается от миндалины к префронтальной коре, но не в обычном режиме рационализации, а в поиске новой модели реальности. Это точка, где возможно либо экзистенциальное потрясение, либо рост.
И именно здесь начинается то, о чём писал Хайдеггер: подлинность существования через принятие своей конечности.
Как осознание смерти меняет поведение
Когда защитные механизмы рушатся, а осознание смертности становится реальным, человек больше не может жить так, как раньше. Это точка необратимых изменений.
Меняет ли это поведение к лучшему? Или, наоборот, загоняет в отчаяние?
Эрнст Беккер в опубликованной в 1973 году книге «Отрицание смерти» выдвинул идею, что вся культура — это коллективная защита от страха смерти. Религия, наука, искусство, мораль, достижения — всё это формы «символического бессмертия».
Позже психологи Соломон, Писчински и Гринберг проверили эту гипотезу и разработали Terror Management Theory (TMT). Их эксперименты показали, что напоминание о смерти (memento mori) радикально влияет на поведение.
Осознающие смерть люди становятся агрессивнее в защите своих убеждений. Усиливается конформизм, т. е. приверженность традициям, национальным и религиозным ценностям. Повышается потребность в самоутверждении — статус, деньги, успех начинают казаться важнее.
То есть в большинстве случаев люди, столкнувшись со страхом смерти, не становятся осознаннее, а, наоборот, глубже уходят в иллюзию. Но не всегда.
Хайдеггер считал, что большинство людей живут в состоянии das Man — «обобщённого человека», растворённого в чужих ожиданиях. Мы живём так, как «принято», ориентируемся на мнения других, следуем сценариям.
Осознание собственной смерти выводит нас из этого состояния. Если смерть неизбежна, то чью жизнь мы вообще проживаем? Кто принял все эти решения — я или обстоятельства? Те, кто способны вынести этот вопрос, начинают жить иначе. Они принимают свою конечность и начинают делать выбор осознанно.
Дерек Парфит предложил радикальный взгляд на страх смерти. Он считал, что у нас нет стабильного «я» — есть лишь поток состояний, связанных воспоминаниями. Если это так, то исчезновение — не катастрофа, а естественный процесс.
Известный эксперимент: если бы каждый день в тебе менялось 1% личности, а через 100 дней ты стал бы совершенно другим человеком, кем бы ты был? Собой или кем-то новым? Если «я» — это процесс, а не объект, то и смерть — это не конец, а просто прекращение процесса.
Так что же даёт осознание смерти? Возможность сделать выбор. Можно отступить назад, снова спрятаться в привычные убеждения. Можно впасть в тревогу и отчаяние. А можно использовать этот момент, чтобы начать жить так, как хочешь именно ты.
Вопрос не в том, боится ли человек смерти. Вопрос в том, позволяет ли этот страх ему наконец-то жить.
Исторические и культурные стратегии
Человечество всегда пыталось приручить смерть. Если страх неизбежен, его можно встроить в систему убеждений, ритуалов и смыслов.
Разные культуры разработали свои механизмы взаимодействия со смертностью. Одни пытались подавить страх, другие — принять его. Посмотрим, какие стратегии были популярны.
Большинство религий предлагают форму «жизни после жизни». Если биологическая смерть неизбежна, значит, нужно придумать, что остаётся:
Христианство, ислам, буддизм — идея загробного мира. Индуизм — перерождение и карма. Древние цивилизации — культ предков, возможность «жить» через потомков.
Последняя стратегия самая мощная, потому что даёт не просто защиту от страха, а замену: вместо ужаса перед исчезновением — надежда на другой уровень существования.
Не все верят в загробную жизнь, но все хотят, чтобы их существование что-то значило. Поэтому следующий механизм — оставить что-то после себя. Великие постройки: пирамиды, мавзолеи, храмы. Культура: искусство, наука, философия. Потомки: «Я умру, но мои дети продолжат род».
Этот механизм работает даже на индивидуальном уровне. Многие чувствуют, что их жизнь «прошла не зря», если они что-то создают или передают знания другим.
А вот Сенека, Марк Аврелий, Эпиктет — все они предлагали радикально другой подход: прими смерть как естественную часть бытия. Стоики говорили: «Ты не можешь контролировать смерть — так зачем её бояться?», «Она происходит ежесекундно: каждый день ты теряешь часть себя», «Чем больше ты живёшь осознанно, тем меньше сожалений в момент смерти».
Буддизм и даосизм пошли ещё дальше — они предложили, что смерть как таковая не существует. Личность — это поток изменений, а не фиксированное «я». Раз нет стабильного «я», значит, нет и того, кто может умереть. А страх исчезновения — лишь иллюзия привязанности к форме.
В дзене даже есть практика медитации на смерть, где человек осмысляет процесс умирания, чтобы избавиться от страха.
Западный мир пошёл другим путём. Вместо принятия — борьба. Культ молодости: пластическая хирургия, всё против старения. Попытки победить смерть: крионика, загрузка сознания в ИИ. И, конечно, максимальное отвлечение: веселье, карьера, соцсети.
Парадоксально, но чем больше культура вытесняет смерть, тем сильнее страх. Люди не сталкиваются с естественными циклами жизни, поэтому смерть становится чужой и пугающей.
Каждая культура предлагает свою стратегию. И все они сводятся к одному: либо ты вытесняешь смерть, либо принимаешь её и учишься жить с этим знанием.
Однако, есть ещё одна стратегия — личная. Что происходит, когда человек осознаёт смерть не через религию, философию или культуру, а через собственный опыт?
Личное переживание
Все знают, что смертны. Но знать — это одно, а по-настоящему осознать — совсем другое. Настоящее осознание смертности не похоже на философские размышления или чтение книг. Оно приходит как удар: внезапно рушится привычная картина мира, и страх заполняет всё пространство. Это точка невозврата.
Осознание смерти похоже на процесс горевания — утрату иллюзии бесконечности времени. Процесс этот уже давно описан Элизабет Кюблер-Росс в книге «О смерти и умирании»:
Отрицание — «Это не про меня.» Человек интеллектуально понимает свою смертность, но избегает её глубинного переживания. Он может шутить на эту тему, говорить, что «до этого ещё далеко», сохраняя внутри иллюзию контроля.
Гнев — «Почему это должно случиться со мной?» Когда иллюзия рушится, возникает раздражение, злость. Жизнь кажется несправедливой, бессмысленной. Может проявляться агрессия, цинизм, отрицание смыслов.
Торг — «А что если?..» Люди начинают искать лазейки: можно ли отсрочить смерть? Можно ли её «перехитрить»? Одни уходят в фанатичный ЗОЖ, другие — в религию, третьи — в научные утопии.
Депрессия — «Это неизбежно…» Период, когда человек сталкивается с реальностью. Может наступить экзистенциальная пустота, апатия, потеря интереса к жизни.
Принятие — «Если я смертен, то как мне жить?» Момент, когда страх перестаёт доминировать. Человек начинает выстраивать свою жизнь не на вытеснении смерти, а на осознании её как фундамента существования.
Этот путь не линейный. Иногда люди застревают на стадии торга или отрицания, не желая двигаться дальше.
Прошедшие через этот опыт говорят о нескольких изменениях. Всё становится ярче, значимее. Тело, эмоции, люди вокруг — всё приобретает вес. Уходит суета, второстепенное. Остаются действительно важные вещи. Приходит освобождение от страха осуждения (если конец неизбежен, зачем бояться мнения других?). После принятия смерти тревога снижается. Остальное начинает восприниматься проще.
Эти же эффекты описаны в исследованиях людей, переживших клиническую смерть или смертельные болезни.
Может ли осознание смерти сделать жизнь лучше? Парадоксально, но да. Осознание конечности — это не только страх, но и драйвер. Человек перестаёт тратить время на ненужное. Если бояться нечего, можно жить, как хочется. Ограниченное время делает моменты ещё более ценными.
Но это работает только при полной интеграции. Если человек остаётся в страхе — он либо убегает, либо впадает в отчаяние.
Как жить, зная, что ты умрёшь?
Осознание смерти — палка о двух концах. Оно лишает комфорта иллюзий, но даёт шанс жить иначе. Большинство людей либо избегают этой мысли, либо застревают в экзистенциальном тупике: «Если всё временно, то зачем вообще что-то делать?»
Есть и другой путь. Можно встроить осознание конечности в свою жизнь так, чтобы оно стало источником свободы, а не паралича. Когда человек действительно понимает, что у него есть конечное количество дней, появляется естественный критерий выбора.
Простой вопрос: если бы ты знал, что тебе осталось жить год, ты бы продолжал делать то же самое?
— Если нет — значит, ты живёшь не свою жизнь.
— Если да — значит, ты в контакте со своими желаниями.
Идея не нова. Стоики практиковали memento mori — ежедневное размышление о смерти, чтобы не тратить время на лишнее.
Страх не уходит, потому что контроль над смертью невозможен. Что реально можно контролировать — так это свою реакцию на этот факт. Вместо паники — делать выбор. «Чем я хочу заниматься?» «С кем мне важно быть?» «Как мне проводить своё время?»
Можно воспринимать смерть как трагедию. А можно — как освобождение.
Если жизнь конечна, значит, ты не обязан следовать чужим ожиданиям и можешь ошибаться (это всё равно не навсегда). Люди, прошедшие через осознание смерти, часто становятся не пессимистами, а наоборот — более живыми, смелыми, спокойными.
Практика
Принятие смерти — не разовое событие, а процесс. Оно должно не просто случиться, а встроиться в повседневность. Есть несколько способов.
Memento mori
Вспоминать о конечности ежедневно, но не в депрессивном ключе, а как вопрос: «Если бы этот день был одним из последних, что бы я изменил?» Раз в месяц осознанно задавать себе вопрос: «Двигаюсь ли я в сторону того, что действительно важно?» Представлять себя в старости и спрашивать: «Буду ли я жалеть о том, что делаю сейчас?»
Не про мрачность, а про осознанность. Помнить о смерти — не повод бояться, а способ не терять фокус.
Качество вместо количества
Большая часть времени уходит на мелочи: поверхностные разговоры, прокрастинацию в соцсетях, стремление к количеству (друзей, денег, проектов) вместо качества.
Но если время ограничено, важны не числа, а опыт и связь. Лучше один глубокий разговор, чем десять пустых. Лучше одна настоящая идея, чем сотни поверхностных. Лучше несколько близких людей, чем сотни «знакомых».
Последний день
Если бы завтра был последний день — что бы ты сделал? Если бы ты продолжил жить так же — значит, ты уже на своём пути. Если бы ты что-то кардинально изменил — значит, живёшь не так, как хочешь.
Этот метод не про радикальные шаги, а про корректировку курса. Жить так, чтобы не бояться своего последнего дня.
Смерть как начало
Осознание смерти может разрушить или освободить. Всё зависит от того, как его использовать.
Три главных вывода:
- Страх уходит, когда он становится инструментом. Когда не борешься со смертью, а учитываешь её в жизни, она перестаёт быть врагом.
- Настоящая свобода появляется не от отрицания смерти, а от её принятия.
- Ты не знаешь, сколько у тебя времени. И это не повод бояться, а повод жить.
Влечения дозволенные грани: о любви во всех её проявлениях
Доступно подписчикам уровня
«Промо уровень»
«Промо уровень»
Влечение — загадочная и мощное чувство, управляющее человеком. Мы рационализируем его, разбираем на нейрохимические процессы, анализируем с точки зрения психологии привязанности, но оно остаётся чем-то магическим. Почему нас притягивают одни люди, и не интересуют другие? Почему иногда случается мгновенная искра, а иногда – равнодушие, даже если напротив человек, подходящий по всем разумным критериям?
Цифровая тревожность
Введение
Фундаментальная роль страха
Страх — одна из самых древних эмоций, встроенных в психику человека. Он не просто сигнализирует об угрозе, а формирует фундаментальные механизмы адаптации, помогая нам выживать. Без страха люди бы не научились избегать опасностей, не искали бы защиты, не объединялись в группы. Страх стал ключевым драйвером эволюции: тот, кто быстрее реагировал на опасность, имел больше шансов передать свои гены потомкам.
При этом страх — не только рефлекторная реакция. Это ещё и инструмент контроля. Все социальные системы, от древних племён до современных государств, строятся на управлении страхом. Страх наказания делает людей законопослушными. Страх бедности заставляет работать. Страх одиночества формирует нормы общения. В какой-то момент страх перестал быть просто механизмом выживания и стал социальным клеем, который удерживает цивилизацию от распада.
С развитием технологий изменились и формы угроз. Если в доцифровую эпоху главные страхи были связаны с выживанием — болезнями, войнами, голодом, — то сегодня страхи стали более абстрактными, но не менее интенсивными.
Новые условия
Современный человек живёт не только в реальном мире, но и в мире информационном. Мы существуем в двух реальностях одновременно: одной, где нас окружают люди, предметы, физические события, и другой, где нами управляют данные, алгоритмы и цифровые образы. Виртуальная реальность не только дополняет физический мир, но и во многом формирует его, создавая новые причины для тревоги.
Теперь человек боится не только за свою жизнь, но и за свою репутацию, за свои данные, за своё место в виртуальной иерархии. Технологии, которые когда-то давали чувство контроля над миром, теперь сами стали источником тревожности.
Если раньше страхи помогали выживать, то сегодня они не спасают от угроз, а делают человека более уязвимым перед новыми формами контроля. В этом кроется главный парадокс современности: чем больше у нас инструментов для безопасности, тем больше мы боимся.
Ключевой вопрос
Итак, страх не исчез, изменился его источник. Вместо реальных угроз на нас давит поток информации, в котором постоянно присутствует элемент тревоги. Вирусы, экономические кризисы, войны, социальные волнения — всё это проникает в сознание через цифровые каналы, создавая ощущение перманентной опасности.
Информационная среда вплетает страх в повседневность. Новости подают мир как череду катастроф. Социальные сети создают искусственные тревоги, заставляя бояться несуществующих угроз. Алгоритмы подбирают контент так, чтобы удерживать в тревожном возбуждении — ведь страх заставляет дольше смотреть, больше читать, активнее вовлекаться.
Страх стал товаром. Медиа продают страх за клики. Компании используют страх в маркетинге. Государства управляют страхом, чтобы контролировать общество. Даже мы сами, публикуя в соцсетях, порой неосознанно манипулируем чужой тревожностью.
Так что же происходит? Утратил ли страх свою первоначальную функцию? Или, наоборот, стал ещё более важным инструментом контроля? Может ли человек избавиться от него, или он обречён жить в постоянном тревожном напряжении?
В этом тексте рассмотрим, как страх эволюционировал в цифровой эпохе, какие новые формы приобрёл и можно ли научиться использовать его иначе — не как источник тревоги, а как инструмент осознанности.
Историческая перспектива
Страх — один из самых универсальных механизмов, сопровождающих человечество с момента его появления. Он эволюционировал вместе с человеком, трансформируясь из реакции на прямую угрозу в сложный социальный инструмент. В разные эпохи он выполнял разные функции: сначала помогал выживать в дикой природе, затем становился механизмом контроля в обществах, позже — инструментом манипуляции и управления на уровне государств и религиозных институтов. Сегодня, в цифровую эпоху, страх претерпел ещё одну трансформацию: теперь он связан не с физическими угрозами, а с информационным воздействием, с нашей цифровой идентичностью и репутацией.
Чтобы понять, как страх пришёл к своим современным формам, важно проследить его эволюцию от первобытного инстинкта до тонкого механизма, регулирующего цифровые общества.
Доцифровая эпоха
На заре человечества страх был прост: он касался исключительно выживания. Наши предки боялись хищников, голода, природных катастроф. В этом мире всё было предельно ясно: страх возникал в ответ на реальную угрозу и помогал её избежать.
Первобытный человек был частью природы, экосистемы, где его жизнь постоянно находилась под угрозой. В этих условиях страх был не абстрактным чувством, а конкретной реакцией на внешние стимулы. Вид хищника вызывал мгновенный выброс адреналина, побуждая либо убегать, либо сражаться. Тёмное время суток означало риск нападения — страх обеспечивал осторожность и выживание.
Со временем человек научился контролировать окружающую среду. Огонь стал защитой от зверей, оружие увеличило шансы на победу в схватке, жилища снизили риск стать чьей-то добычей. Но страх не исчез — он просто сменил направление.
С усложнением общества появились новые формы страха. Люди начали бояться не только смерти от зубов хищника, но и потери статуса в группе, изгнания, социальной изоляции. В племени быть отвергнутым означало почти верную гибель — страх перед общественным порицанием закрепился на глубинном уровне.
Затем пришли религиозные страхи. Боги и духи стали олицетворением сверхъестественных сил, управлять которыми мог лишь избранный круг людей — жрецы и шаманы. Вера в загробное наказание, страх перед карой богов стали мощными инструментами социальной регуляции. Если страх перед природой можно было победить огнём и оружием, то страх перед высшими силами требовал покорности и соблюдения правил.
Социальные страхи закрепились ещё сильнее с появлением государств. Страх перед наказанием — будь то тюрьма, казнь или изгнание — стал важнейшим элементом контроля. Законы, табу, традиции — всё это строилось вокруг страха. Люди уже не боялись хищников, но их тревожила возможность быть пойманными за нарушение норм, быть осуждёнными обществом и властью.
В Средние века страх стал системообразующим элементом цивилизации. Церковь использовала страх ада, монархи — страх наказания за бунт, общество — страх быть отвергнутым. Страх стал универсальным инструментом управления: он заставлял людей соблюдать нормы, держаться в рамках, подчиняться власти.
Промышленная революция добавила новые формы: страх бедности, страх потери работы, страх нищеты. Если раньше опасность исходила от природы и богов, теперь она шла из экономики. Человек оказался заложником системы, в которой выживание зависело не только от силы и хитрости, но и от способности соответствовать требованиям рынка.
Несмотря на все изменения, страх по-прежнему был связан с материальным миром. Всё изменилось с приходом цифровой эпохи.
Информационная революция
С появлением интернета и цифровых технологий страх начал перемещаться в новое измерение — в виртуальное пространство. Мы больше не боимся быть съеденными тигром, но боимся, что нас не лайкнут в соцсетях. Не боимся гнева богов, но панически проверяем уведомления, боимся быть забытыми и «ненужными».
Современный страх — это страх перед информацией и её последствиями. Теперь угроза исходит не от природы, а от алгоритмов. Не от диктатора, а от цифрового сообщества.
Алгоритмы соцсетей формируют образ идеальной жизни, с которым человек невольно сравнивает себя. Если реальная жизнь не совпадает с виртуальным стандартом, возникает тревога. Поток новостей, событий и обновлений создаёт ощущение, что в любой момент где-то происходит что-то важное, а мы это пропускаем. Нас анализируют, предсказывают наши желания, манипулируют психикой. Люди боятся, что их действия определяются не их собственной волей, а механизмами, которые они даже не видят.
Но самое главное — теперь страх перестал быть индивидуальным. В эпоху интернета он стал массовым. Если раньше тревога возникала в ответ на личную угрозу, теперь она формируется на уровне глобальных потоков информации.
Вирусы, войны, экономические кризисы, экологические катастрофы — всё это всегда существовало. Но цифровая среда сделала страх перманентным, потому что информация о любой катастрофе теперь доступна мгновенно и в огромных объёмах.
Медиа и соцсети превратили страх в товар. Новостные заголовки намеренно запугивают, чтобы привлечь внимание. Маркетинг использует страх, чтобы продавать решения. Политики манипулируют страхами, чтобы управлять обществом.
Страх как инструмент управления
История страха — это история его трансформации. Он был биологическим механизмом, затем стал социальным регулятором, позже превратился в инструмент власти. Сегодня он почти незаметен, перманентный спутник стресса.
Итак, если страх — инструмент власти, то власти чьей? Нашей? Алгоритмов? Корпораций? Государств? Или страх уже стал автономным процессом, которым невозможно управлять?
Об этом поговорим далее.
Новые формы тревоги в цифровом мире
Сегодня мы боимся не только катастроф и болезней, но и упущенных возможностей, слежки, манипуляций и публичного осуждения. Эти страхи не возникают мгновенно, а формируются постепенно, незаметно проникая в сознание через экраны наших устройств.
Цифровые страхи носят абстрактный характер. Они не имеют чёткого источника, а потому их сложнее распознать и преодолеть. Страх упущенных возможностей, страх контроля алгоритмом, страх слежки — все они неочевидны, но постоянны. Всё это делает цифровую тревожность более коварной: она не кричит, как прямая угроза жизни, а шепчет, создавая перманентное ощущение беспокойства.
Страх упущенных возможностей
FOMO (Fear of Missing Out) — один из самых распространённых цифровых страхов. В эпоху социальных сетей люди постоянно сравнивают себя с другими. Вот кто-то отдыхает на Бали, вот кто-то получает новую должность, вот кто-то женится. Создаётся иллюзия, что жизнь проходит мимо, что другие живут лучше, достигают большего, наслаждаются яркими моментами, в то время как ты остаёшься на обочине.
Этот страх активно подогревается алгоритмами соцсетей, которые показывают нам самые яркие, успешные, насыщенные моменты чужой жизни. При этом никто не выкладывает скучные будни, неудачи, сомнения (а если и выкладывают, то алгоритм вам не посоветует: это же фу, скучно!). Мы видим только вершины айсбергов, не подозревая о том, сколько усилий или даже страданий стоит за этими кадрами.
FOMO формирует тревожное поведение: бесконечный скроллинг новостных лент в поисках «чего-то важного», стремление всё время быть онлайн, чтобы не пропустить события, тренды, мемы. Постоянное чувство неудовлетворённости, даже если жизнь объективно хороша. Ну и конечно же, ощущение давления, что надо срочно чего-то добиваться, потому что «все уже там, а я ещё нет».
Проблема FOMO в том, что этот страх создаёт иллюзию нехватки времени. Человек чувствует, что ему нужно действовать быстрее, иначе он опоздает. Но опоздает куда? Нет чёткого ответа. Всё размыто, и тревога остаётся.
Цифровая паранойя
С появлением интернета люди стали жить в мире тотальной прозрачности. Каждый шаг фиксируется — поисковые запросы, местоположение, лайки, комментарии. Мы оставляем цифровой след, даже не осознавая этого. И этот след может быть использован против нас.
Камеры на улицах, умные колонки, GPS-трекинг — всё это создаёт ощущение, что за нами наблюдают. И если раньше слежка была уделом спецслужб, то теперь это бизнес-модель компаний, торгующих данными. Люди боятся, что их переписки могут быть взломаны, фотографии украдены, личная информация слита в интернет. Ведь, чем больше цифровых сервисов мы используем, тем больше рисков. Также, искусственный интеллект уже научился подделывать голоса и изображения. Deepfake-технологии могут создать видео с вашим лицом, которого вы никогда не снимали. Потеря контроля над собственным цифровым образом — ещё один новый вид тревоги.
Так цифровая паранойя формирует тревожное поведение: люди отказываются от камер и микрофонов, клеят скотчем веб-камеры ноутбуков; используют VPN, шифруют переписки, избегают социальных сетей; боятся, что любой их поступок в интернете будет использован против них в будущем.
Этот страх логичен: примеры утечек данных, слежки, манипуляций есть на каждом шагу. Но он также создаёт ощущение беспомощности: ведь полностью исчезнуть из цифрового мира невозможно.
Страх манипуляций
Алгоритмы давно управляют нашим информационным потоком. Мы думаем, что сами выбираем, что читать, что смотреть, что покупать. На деле контент подбирается так, чтобы максимально долго удерживать нас на платформе.
Многие замечали, что после разговора о каком-то товаре он тут же появляется в рекламе. Совпадение? Скорее, результат анализа данных. Мы боимся, что нас изучили лучше, чем мы сами себя знаем.
Алгоритмы создают замкнутые пространства, где человек видит только то, что соответствует его взглядам. Это создаёт иллюзию правоты и приводит к поляризации общества.
Выборы, протесты, общественное мнение — всё это теперь формируется не в реальном мире, а в интернете. Люди боятся, что ими манипулируют, но не знают, как этому противостоять.
Человек начинает сомневаться в том, что его решения действительно его собственные. Затем развивается недоверие ко всей информации в интернете. Усиливается тревога: «А вдруг меня снова обманывают?».
Жизнь в тревоге
Все эти страхи — FOMO, цифровая паранойя, алгоритмический контроль, — имеют одну общую черту: они делают человека управляемым. Чем больше страха, тем легче направлять поведение, контролировать мысли, продавать товары, влиять на решения.
Что будет дальше? Если страхи цифровой эпохи уже стали нормой, значит ли это, что мы обречены жить в тревоге? Или можно научиться иначе относиться к этим страхам — не как к угрозе, а как к сигналу, что пора переосмыслить свою цифровую жизнь?
В следующей главе разберём, какие механизмы позволяют управлять цифровым страхом и как можно вырваться из ловко расставленных ловушек.
Механизмы управления страхом
Цифровой страх — не хаотичное явление, а многослойная система, в которой разные структуры — от социальных сетей до государств — научились использовать тревожность как инструмент контроля. Человек живёт в среде, где страхи поддерживаются, усиливаются и трансформируются так, чтобы направлять его поведение.
Кто стоит за этим процессом? Можно ли говорить о намеренном управлении страхами, или это лишь побочный эффект развития технологий? Какие механизмы поддерживают тревожность в цифровую эпоху, и возможно ли выйти из этого замкнутого круга?
Алгоритмы страха
Если вы всё ещё читаете этот текст, предлагаю запомнить следующее предложение. Медиа работают по одной простой модели: чем больше человек испытывает эмоций, тем дольше он остаётся на платформе. А страх — одна из самых сильных эмоций, способная надолго приковать внимание.
Исследования показывают, что тревожные новости распространяются быстрее, чем позитивные. Скандалы, угрозы, катастрофы собирают больше просмотров, комментариев, реакций. СМИ подстраивают заголовки так, чтобы усилить страх и вызвать максимальное вовлечение.
Лента новостей устроена так, чтобы человек постоянно натыкался на волнующий контент. Чем дольше он листает, тем больше накапливается тревога, тем сложнее оторваться. Фразы вроде «невероятная угроза», «шокирующие последствия», «эксперты предупреждают» запускают реакцию страха и побуждают к немедленному клику. Создаётся иллюзия, что мир рушится, что всё под угрозой, что опасность повсюду. В результате человек ощущает бессилие и остаётся в тревожном ожидании новых новостей.
Соцсети используют похожие механизмы. Они анализируют, какие посты вызывают больше всего вовлечённости, и продвигают именно их. Чем больше негатива, тем выше охват. Алгоритмы словно подсказывают: хочешь быть замеченным — пиши о страхе, о кризисах, о проблемах.
Таким образом, мы живём в среде, где страх стал неотъемлемой частью информационного обмена. Это не заговор, а просто работа системы, в которой тревожность приносит деньги.
Психология тревожного потребителя
Человек в состоянии тревоги — идеальный объект для манипуляций. Когда мы боимся, мы становимся предсказуемыми: мы ищем защиты, стремимся к безопасности, готовы платить за решения, которые обещают избавить нас от угрозы.
Бренды и корпорации давно освоили этот механизм. Косметическая индустрия эксплуатирует страх старости: «Вы боитесь морщин? Наш крем решит проблему». Фарма использует страх болезней: «Вас беспокоят симптомы? Купите это лекарство». Техгиганты играют на страхе слежки: «Хотите защитить данные? Платите за дополнительную безопасность».
Реклама не продаёт товары — она продаёт способы справиться со страхом. Чем больше тревожность, тем выше потребление.
Не только бизнес использует этот механизм. Политики тоже строят стратегии на страхе. Страх перед внешними врагами, перед экономическими кризисами, перед мигрантами, перед новыми технологиями — всё это создаёт нужное эмоциональное состояние, в котором люди становятся восприимчивыми к нужным решениям.
И тут возникает вопрос: если страх так полезен для систем управления, есть ли у человека шанс действительно от него избавиться?
Баланс
Освободиться от страха полностью невозможно. Это базовый механизм психики. Можно изменить отношение к нему. Вместо того, чтобы позволять страху управлять собой, можно использовать его как инструмент осознанности.
Вместо FOMO — осознанный отказ от информационного шума. Вместо страха перед алгоритмами — понимание принципов их работы и критическое мышление. Вместо тревоги перед «ненужностью» — внутренний стержень и уверенность в своих ценностях.
Контроль над страхом начинается с простого осознания: страхом управляют. Это не случайный процесс, не хаотичная тревожность, а система, которая существует потому, что так выгодно кому-то другому.
Значит, главный инструмент защиты — это осознанность. Чем больше человек понимает, как работает механизм страха, тем меньше он на него поддаётся.
Для этого предстоит изменить привычки.
Перестать бесконтрольно поглощать тревожные новости. Выбирать, что читать и кого слушать. Ставить под сомнение любую информацию, вызывающую резкую эмоциональную реакцию. Осознавать, какие страхи навязаны, а какие действительно имеют значение.
Страх не должен быть хозяином. Он может быть инструментом, который показывает, где стоит задуматься, при этом не диктуя, что делать.
Освободиться от цифрового страха
Полностью избавиться от страха невозможно — и не нужно. Он играет важную роль в жизни человека. Но есть разница между страхом, который помогает адаптироваться, и страхом, который делает нас пешками в чужой игре.
В цифровую эпоху страх стал товаром. Им торгуют медиа, бренды, политики. Если мы понимаем это, у нас есть шанс выйти из замкнутого круга тревожности. Цифровой страх работает только тогда, когда мы его не осознаём. Как только мы видим механизмы его формирования, он теряет свою силу.
Важно научиться с ним справляться. В следующей главе разберём, что помогает преодолеть тревожность и вернуть контроль над своим эмоциональным состоянием.
Стратегии преодоления
Если цифровая среда навязывает страхи, значит ли это, что мы не можем от них освободиться? Нет. Как и в любом другом аспекте жизни, осознанность даёт контроль. Человек не может полностью избавиться от страха. Он может изменить отношение к нему и научиться управлять своим вниманием.
Когнитивная гигиена
Первый шаг к снижению уровня цифрового страха — понимание, как формируется тревожность.
Современный человек потребляет информацию в колоссальных объёмах. По данным исследований, средний пользователь смартфона проверяет экран около 150 раз в день, а время, проведённое в соцсетях, достигает 2-3 часов в сутки. При этом вопрос не только в количестве информации, но и в её качестве.
Новости, ленты соцсетей, обсуждения в мессенджерах — всё это формирует фоновый шум, в котором постоянно присутствует элемент тревоги. Проблема в том, что наш мозг эволюционно не приспособлен к обработке таких объёмов информации. Мы воспринимаем любые угрозы — реальные или нет — как что-то, требующее немедленного внимания.
Чтобы ограничить влияние этого шума, можно ввести когнитивную гигиену — осознанный подход к потреблению информации.
Привычки для формирования когнитивной гигиены:
- Ограничение информационного потока. Минимизация новостей, особенно в утренние и вечерние часы.
- Фильтрация источников. Чтение проверенных каналов, отказ от «кликбейтных» заголовков.
- Дни без интернета. Периоды отказа от соцсетей, например, выходные без смартфона.
- Осознанное потребление контента. Задавайте себе вопрос: «Эта информация действительно важна для меня?».
Речь не про отказ от информации. Скорее про способность отделить важное от искусственно раздуваемого.
Цифровой аскетизм
Если когнитивная гигиена — это фильтрация информации, то цифровой аскетизм — выбор минимализма в интернете.
Тех. компании делают всё, чтобы человек проводил в интернете как можно больше времени. Социальные сети, видеоплатформы, новостные сайты заточены на удержание внимания. А если сознательно отказаться от этой игры?
- Минимум соцсетей. Оставить одну платформу, которая действительно полезна.
- Отключение уведомлений. Снижает уровень тревожности и помогает сосредоточиться на реальной жизни.
- Ограничение персонализации и алгоритмов. Использование поисковиков без слежки (DuckDuckGo вместо Google), VPN, режимов «инкогнито».
Опять же, речь не про отказ от технологий совсем, а про отказ от их навязчивого присутствия в жизни. Человек может оставаться в цифровой среде, но управлять ею, не позволяя управлять собой.
Из страха в любопытство
Страх — биологический механизм, его нельзя просто выключить. Но можно изменить его восприятие. Вместо того, чтобы позволять страху парализовать, можно использовать его как сигнал для исследования.
Допустим, вы боитесь, что алгоритмы соцсетей вами манипулируют. Вместо того, чтобы испытывать тревогу и чувствовать беспомощность, можно изучить, как работают эти алгоритмы. Понять, по каким принципам они устроены, какие методы используются для управления вниманием.
Или, например, вы боитесь слежки в интернете. Вместо паники, можно начать разбираться в кибербезопасности: как работают VPN, как защитить личные данные, как устроены современные технологии отслеживания.
Принцип перехода от страха к исследованию:
- Фиксация страха — осознание, что вас что-то тревожит.
- Анализ угрозы — насколько она реальна? Насколько она опасна в долгосрочной перспективе?
- Переход в режим изучения — получение знаний о механизме, который вызывает страх.
- Контроль через осознанность — страх теряет власть, когда становится понятным.
Мозг воспринимает неизвестное как угрозу. Чем больше человек изучает, тем меньше остаётся слепых зон для страха.
Свобода?
Цифровая тревожность — это не что-то, что можно выключить одним действием. Это система, которая поддерживается самой структурой общества. Но выход есть.
Можно ли полностью исключить страх? Нет. Он встроен в нашу природу.
Можно ли изменить к нему отношение? Да. Можно ли снизить его влияние? Определённо.
Цифровой страх силён там, где он неосознан. Как только человек начинает видеть механизмы его формирования, он получает контроль. Как только он перестаёт бесконтрольно потреблять информацию, он выходит из ловушки.
Следующий шаг — посмотреть, каким будет будущее в цифровую эпоху. Какие новые страхи ждут нас? Какие вызовы создадут технологии? Об этом говорим в заключительной главе.
Выводы
Итак, цифровая эпоха не устранила страх — она его изменила. Если раньше страх был реакцией на физическую угрозу, то теперь он стал вездесущим, невидимым и зачастую абстрактным. Мы боимся не столько реальных опасностей, сколько информационных манипуляций, социальных санкций, утраты контроля над собственной жизнью.
Можно ли изменить сам принцип взаимодействия со страхом? Может ли он стать не врагом, а инструментом, который помогает адаптироваться к новой реальности? В этой главе разберём, как можно использовать страх в своих интересах, как он продолжит эволюционировать и какие тревоги останутся с нами в будущем.
Страх как ресурс для развития
Человеческий мозг устроен так, что страх всегда будет с нами. Это не баг системы, а её фундаментальная особенность. Но есть два способа взаимодействия со страхом:
- Реактивный страх — когда мы действуем импульсивно, поддаёмся тревожности, позволяем страху управлять нашими решениями.
- Осознанный страх — когда мы используем страх как индикатор важности, как инструмент для адаптации и роста.
Страх может быть полезным. Он указывает на то, где скрываются важные вопросы. Если человек боится манипуляций, это сигнал: стоит изучить, как работают цифровые платформы. Если страх публичного осуждения мешает говорить открыто, это повод разобраться в своих ценностях и границах.
Как превратить страх в ресурс? Не подавлять, а осознавать, когда и почему он возникает. Изучать механизмы цифрового влияния. Использовать страх как мотиватор (например, если страх перед автоматизацией работы вызывает беспокойство, это повод развивать новые навыки). Развивать критическое мышление и эмоциональный интеллект.
Цифровая эволюция эмоций
Технологии уже изменили способ, которым мы переживаем страх. Мы получаем информацию о кризисах мгновенно, даже если они происходят за тысячи километров. Это создаёт иллюзию, что мир стал более опасным. Мы переживаем не один страх, а сразу десятки: от экологии до репутации в соцсетях. Появляется ощущение перегруженности. Если раньше страх был коллективным (например, страх войны), то теперь он носит ещё и личный характер: страх слежки за данными, страх недостаточной популярности, страх «цифрового забвения».
Если страх эволюционирует, это значит, что эволюционируют и механизмы его преодоления. Современные технологии дают не только новые страхи, но и новые инструменты работы с ними. Мы учимся контролировать своё цифровое присутствие, фильтровать информацию, осознанно управлять своим вниманием.
Это ключевой момент: технологии не только создают проблемы, но и дают решения.
Будущее тревожности
Если проанализировать эволюцию страха, можно предположить, какие формы тревожности останутся с нами, а какие исчезнут или изменятся.
Люди постепенно привыкают к автоматизации, алгоритмам и искусственному интеллекту. Скорее всего, через несколько десятилетий ИИ станет таким же привычным, как сегодня интернет. Полная анонимность уже невозможна, но общество адаптируется: появятся новые нормы поведения, а также юридические и технологические механизмы защиты данных. Когда люди лучше поймут, как работают алгоритмы, тревога перед ними ослабнет.
Также есть страхи, которые, вероятно, усилятся.
Слияние реального и цифрового мира создаст новые вопросы: что значит быть «настоящим»? Как сохранить свою индивидуальность в мире искусственных интеллекта, аватаров и цифровых двойников? Чем больше мы интегрируем технологии в повседневную жизнь, тем сложнее представить существование без них. В будущем этот страх может стать фундаментальным. И возможно, самые сильные страхи будущего будут связаны не с технологиями, а с утратой смысла. Если ИИ и автоматизация заберут у людей многие привычные функции, возникнет вопрос: «А что дальше?»
Вывод
Цифровая тревожность — не проблема эпохи, а естественный этап адаптации. Новые технологии всегда порождают новые страхи. Когда появилось электричество, люди боялись, что оно всех убьёт. Когда появились автомобили, их называли «дьявольскими машинами». Сейчас мы боимся алгоритмов, ИИ и цифровой зависимости, но со временем эти страхи тоже станут частью истории.
Самое главное — страх не должен быть инструментом манипуляции. Как только человек понимает, что его страхом управляют, он получает возможность выйти из замкнутого круга.
Каким будет будущее? Зависит от нас. Если мы научимся управлять своими эмоциями, осознанно использовать технологии и критически относиться к информации, страх перестанет быть инструментом контроля и станет инструментом роста. В конечном итоге, цифровая эпоха даёт нам выбор: либо мы поддаёмся страху, либо используем его как сигнал к осознанному развитию. И этот выбор определяет, какой будет наша жизнь.
В чём сила, брат?
Доступно подписчикам уровня
«Промо уровень»
«Промо уровень»
Политики в своих кампаниях обещают быть честными с народом, руководители компаний говорят о прозрачности бизнеса, общественные деятели призывают к правде. Однако, если бы истина действительно была основой власти, почему тогда самые успешные лидеры в истории не просто избегали её, но и намеренно управляли её восприятием?
Смещенная активность человека, ч.2. Аудиоверсия.
Доступно подписчикам уровня
«Промо уровень»
«Промо уровень»
Смещенная активность человека, ч.1. Аудиоверсия.
Доступно подписчикам уровня
«Промо уровень»
«Промо уровень»
По-настоящему понять противника
Новейшие технологии, такие как искусственный интеллект, несомненно, будут играть и уже играют значимую роль в сборе и анализе разведданных. Однако у этих решений есть свои рамки возможного. К тому же полностью полагаться на них столь же рискованно, как и недооценивать перспективы их применения.
Так, например, в последние годы область разведки по открытым источникам или OSINT (Open source intelligence) получила серьезное развитие. В то же время увлечение ею основано на том принципе, что за счет повсеместной цифровизации и доступности информации мир становится более «прозрачным» с точки зрения получения данных.
Теперь посмотрим на это с другой стороны: в своих операциях потенциальный противник не прибегает к использованию передовых технологий, а избегает их. У него нет цифровых следов, нет электронных носителей информации, и он даже не пользуется устройствами, распространяющими электромагнитное излучение. Тогда контрразведывательная или разведывательная организация, оснащенная по последнему слову техники и сделавшая ставку на новые техсредства, столкнется с информационным вакуумом.
OSINT дает набор сведений, зачастую не всегда связный и подверженный неверному истолкованию, а то и вовсе намеренно сфабрикованный неприятелем для введения в заблуждение. Радиотехническая разведка позволяет перехватить информацию, передаваемую противником. При этом он может понимать, что его каналы связи изначально скомпрометированы и сознательно использовать их для доведения дезинформации. Этот способ обмана далеко не нов.
В этих условиях самой ценной информацией становятся планы и, что еще важнее, намерения неприятеля. То, о чем люди думают и что можно понять при непосредственном общении с человеком. Поэтому при любом развитии технологий сбор и анализ разведданных сводится к традиционным принципам.
Они же основаны на способности проникнуть в сознание противника. Не просто знать и понимать, как он мыслит, а примерить на себе его образ мышления, чтобы предвидеть шаги неприятеля и сыграть на упреждение.
Одна из наиболее распространенных проблем в анализе поведения противника — несостоятельность способа его восприятия.
Склонность к самоподтверждению, называемая в психологии «туннельным мышлением», с самого начала делает восприятие заданным и не гибким, заставляя следовать предубеждениям и предвзятым оценкам. Такое свойство мышления приводит к непреднамеренному самообману и построению ошибочных концепций, которые в итоге дают ложную общую картину.
Чаще всего в анализе неприятеля делается фокус на его непрерывной изменчивости (устоявшиеся признаки поведения, характерные для широкой социальной группы, и попытки найти в них изменения), ввиду чего упускается прерывистая изменчивость (признаки поведения, присущие конкретной личности, которые определяют ее действия). Как правило, это выражается в неспособности распознать истинные намерения — ранее полученный опыт восприятия затмевает рассмотрение возможных нехарактерных действий в будущем. В обиходе такое явление называют «этикетированием».
Когда же поведение противника анализируется, как если бы оно было своим собственным — «думай, что неприятель думает, как ты» -, это приводит к «отзеркаливанию». Только в зеркале, само собой, неизменно будет собственное отражение, а не противник…
Именно от способности гибко воспринимать неприятеля зависит понимание его фундаментальных интересов. Отталкиваясь уже от них, при столь же гибком восприятии можно определить вероятные будущие шаги противника.
Таким образом, притупление, а иногда и отсутствие навыков разведки путем непосредственных контактов с источниками информации ведет к утрате возможности понимать планы и предвидеть намерения неприятеля. Техсредства могут перехватить данные или просчитать возможные варианты, однако не помогут, когда противник, например, создал информационный вакуум или предпринял нехарактерные ассиметричные действия.
Тут можно вспомнить операцию ХАМАС «Потоп Аль-Аксы». Израильское разведсообщество оказалось не готовым к худшему для себя сценарию, когда системы управления и связи выведены из строя, боевые действия идут уже в глубине оккупированной Тель-Авивом территории и палестинцы используют новые тактические приемы. OSINT и радиотехническая разведка показали беспомощность перед таким поведением ХАМАС, а израильские спецслужбы не сумели понять замысел палестинцев, совершив все вышеописанные ошибки.
Забытая мелодия для флейты
Доступно подписчикам уровня
«Промо уровень»
«Промо уровень»
В прошлом студент консерватории и хороший флейтист, а в настоящем - муж дочери «большого человека», и сам начальник одного из подразделений Главного управления Леонид Семенович Филимонов, однажды почувствовал физическое недомогание: прихватило сердце. И это в неполные сорок лет от роду! Сей неприятный случай послужил поводом для знакомства бывшего флейтиста с молоденькой медсестрой...
Собачье сердце
Доступно подписчикам уровня
«Промо уровень»
«Промо уровень»
Москва, 1924 год. В результате одного из сложнейших опытов профессор Филипп Филиппович Преображенский делает потрясающее открытие: после пересадки гипофиза человека пёс Шарик начинает приобретать человеческие черты. Сенсационная новость мгновенно разлетается по Москве и приносит мировому светилу очередную порцию признания. Однако радость оказывается недолгой...
Психологическая дилемма: социальные сети против пользователей
Доступно подписчикам уровня
«Промо уровень»
«Промо уровень»
Обзор документальных фильмов «Социальная дилемма» (Netflix) и «Как смартфоны и соцсети убивают наше время» (BBC).
