logo Русское тысячелетие

Русь, ruotsi, roþs — что общего?

Все ‎попытки‏ ‎отыскать ‎скандинавские ‎корни ‎«руси», ‎опираясь‏ ‎на ‎летописный‏ ‎текст,‏ ‎обречены ‎на ‎неудачу.‏ ‎Мы ‎видели‏ ‎невозможность ‎этнической ‎идентификации ‎«руси»‏ ‎посредством‏ ‎термина ‎«варяги»*.‏ ‎По-сути, ‎единственное‏ ‎четкое ‎этническое ‎определение ‎«руси» ‎содержит‏ ‎выражение:‏ ‎«а ‎словенеск‏ ‎язык ‎и‏ ‎рускыи ‎один…». ‎Таково ‎мнение ‎на‏ ‎этот‏ ‎счет‏ ‎«первого ‎русского‏ ‎норманиста».

* Помимо ‎прочего‏ ‎«историческая ‎ономастика‏ ‎безусловно‏ ‎свидетельствует ‎о‏ ‎том, ‎что ‎русь ‎— ‎более‏ ‎древнее ‎слово,‏ ‎чем‏ ‎варяги…» ‎[Петрухин ‎В.‏ ‎Я. ‎Начало‏ ‎этнокультурной ‎истории ‎Руси ‎IX—XI‏ ‎веков.‏ ‎Смоленск, ‎М.,‏ ‎1995. ‎С.‏ ‎78]. ‎Научные ‎последствия ‎одного ‎только‏ ‎этого‏ ‎наблюдения ‎четко‏ ‎сформулированы ‎еще‏ ‎Д. ‎И. ‎Иловайским: ‎«Как ‎только‏ ‎отделим‏ ‎Русь‏ ‎от ‎варягов,‏ ‎то ‎вся‏ ‎система ‎норманистов‏ ‎превращается‏ ‎в ‎прах»‏ ‎[Иловайский ‎Д.И. ‎Вторая ‎дополнительная ‎полемика‏ ‎по ‎вопросам‏ ‎варяго-русскому‏ ‎и ‎болгаро-гуннскому. ‎М.,‏ ‎1902].

Вместе ‎с‏ ‎тем ‎эта ‎«русь» ‎—‏ ‎явно‏ ‎чужеродный ‎элемент‏ ‎в ‎восточнославянской‏ ‎среде. ‎Летописец ‎никогда ‎не ‎смешивает‏ ‎ее‏ ‎с ‎восточнославянскими‏ ‎племенами. ‎В‏ ‎самом ‎своем ‎словообразовании ‎термин ‎«русь»‏ ‎обнаруживает‏ ‎сходство‏ ‎с ‎некоторыми‏ ‎другими ‎неславянскими‏ ‎этнонимами ‎—‏ ‎сумь,‏ ‎пермь, ‎чудь‏ ‎и ‎т. ‎п.

В ‎связи ‎с‏ ‎этим ‎не‏ ‎прекращаются‏ ‎покушения ‎привить ‎«русский»‏ ‎росток ‎к‏ ‎скалистым ‎уступам ‎скандинавских ‎фьордов.‏ ‎Ведь,‏ ‎как ‎говаривал‏ ‎Ключевский, ‎в‏ ‎историческом ‎вопросе ‎чем ‎меньше ‎данных,‏ ‎тем‏ ‎разнообразнее ‎возможные‏ ‎решения ‎и‏ ‎тем ‎легче ‎они ‎даются.

В ‎XIX‏ ‎в.‏ ‎одна‏ ‎за ‎другой‏ ‎были ‎высказаны‏ ‎и ‎отброшены‏ ‎как‏ ‎несостоятельные ‎несколько‏ ‎гипотез: ‎происхождение ‎термина ‎«русь» ‎от‏ ‎исторических ‎областей‏ ‎и‏ ‎населенных ‎пунктов ‎—‏ ‎Рослаген, ‎Рустринген‏ ‎и ‎др. ‎Последнее ‎и‏ ‎наиболее‏ ‎весомое ‎слово‏ ‎норманизма ‎по‏ ‎этой ‎проблеме ‎было ‎сказано ‎в‏ ‎1982‏ ‎г., ‎в‏ ‎коллективном ‎труде‏ ‎ученых ‎СССР, ‎ГДР, ‎Польши, ‎Дании,‏ ‎Швеции‏ ‎и‏ ‎Финляндии.

От ‎лица‏ ‎советских ‎историков‏ ‎там ‎было‏ ‎заявлено‏ ‎следующее: ‎«Советские‏ ‎лингвисты ‎за ‎последние ‎двадцать ‎лет‏ ‎детально ‎исследовали‏ ‎происхождение‏ ‎этого ‎северного ‎названия…‏ ‎Выводы ‎их‏ ‎едины: ‎название ‎„русь“ ‎возникло‏ ‎в‏ ‎Новгородской ‎земле.‏ ‎Оно ‎зафиксировано‏ ‎здесь ‎богатой ‎топонимикой, ‎отсутствующей ‎на‏ ‎юге:‏ ‎Руса, ‎Порусье,‏ ‎Околорусье ‎в‏ ‎южном ‎Приильменье, ‎Руса ‎на ‎Волхове,‏ ‎Русыня‏ ‎на‏ ‎Луге, ‎Русська‏ ‎на ‎Воложьбе‏ ‎в ‎Приладожье.‏ ‎Эти‏ ‎названия ‎очерчивают‏ ‎первичную ‎территорию ‎„племенного ‎княжения“ ‎словен,‏ ‎дословно ‎подтверждая‏ ‎летописное:‏ ‎„прозвася ‎Руская ‎земля,‏ ‎новогородьци“. ‎По‏ ‎содержанию ‎и ‎форме ‎в‏ ‎языковом‏ ‎отношении ‎„русь“‏ ‎— ‎название,‏ ‎возникшее ‎в ‎зоне ‎интенсивных ‎контактов‏ ‎славян‏ ‎с ‎носителями‏ ‎„иних ‎языцей“‏ ‎как ‎результат ‎славяно-финско-скандинавских ‎языковых ‎взаимодействий…

Первичное‏ ‎значение‏ ‎термина,‏ ‎по-видимому, ‎„войско,‏ ‎дружина“, ‎возможна‏ ‎детализация ‎—‏ ‎„команда‏ ‎боевого ‎корабля,‏ ‎гребцы“ ‎или ‎„пешее ‎войско, ‎ополчение“.‏ ‎В ‎этом‏ ‎спектре‏ ‎значений ‎летописному ‎„русь“‏ ‎ближе ‎всего‏ ‎финское ‎ruotsi ‎и ‎древнеисландское‏ ‎roþs,‏ ‎руническое ‎ruþ.‏ ‎Бытовавшее ‎на‏ ‎Балтике ‎у ‎разных ‎народов ‎для‏ ‎обозначения‏ ‎„рати, ‎войска“,‏ ‎на ‎Руси‏ ‎это ‎название ‎уже ‎в ‎IX‏ ‎в.‏ ‎жило‏ ‎совершенно ‎самостоятельной‏ ‎жизнью… ‎На‏ ‎ранних ‎этапах‏ ‎образования‏ ‎Древнерусского ‎государства‏ ‎„русь“ ‎стала ‎обозначением ‎раннефеодального ‎восточнославянского‏ ‎„рыцарства“, ‎защищавшего‏ ‎„Русскую‏ ‎землю“… ‎В ‎XI‏ ‎в. ‎„русин“,‏ ‎полноправный ‎член ‎этого ‎слоя,‏ ‎по‏ ‎„Русской ‎Правде“‏ ‎Ярослава ‎Мудрого,‏ ‎— ‎это ‎„гридин, ‎любо ‎коупчина,‏ ‎любо‏ ‎ябетник, ‎любо‏ ‎мечник“, ‎то‏ ‎есть ‎представитель ‎дружины, ‎купечества, ‎боярско-княжеской‏ ‎администрации…

До‏ ‎определенного‏ ‎времени ‎употребление‏ ‎слова ‎„русь“‏ ‎в ‎социальном,‏ ‎а‏ ‎не ‎этническом‏ ‎значении ‎не ‎вызывало ‎сомнений. ‎Последние‏ ‎следы ‎этой‏ ‎надплеменной‏ ‎природы ‎военно-дружинной ‎„руси“‏ ‎зафиксированы ‎в‏ ‎начале ‎XI ‎в. ‎„Русской‏ ‎Правдой“‏ ‎Ярослава.

…Название ‎этого‏ ‎по ‎происхождению‏ ‎и ‎составу ‎своему ‎прежде ‎всего‏ ‎славянского‏ ‎общественного ‎слоя‏ ‎родилось ‎на‏ ‎славяно-финской ‎языковой ‎почве, ‎но ‎в‏ ‎развитии‏ ‎своем‏ ‎полностью ‎подчинено‏ ‎закономерностям ‎развития‏ ‎восточнославянского ‎общества‏ ‎и‏ ‎Древнерусского ‎государства.‏ ‎В ‎силу ‎этих ‎закономерностей ‎происходило‏ ‎и ‎перерастание‏ ‎уже‏ ‎в ‎IX–X ‎вв.‏ ‎социального ‎значения‏ ‎в ‎этническое: ‎„русь“ ‎становится‏ ‎самоназванием‏ ‎не ‎только‏ ‎для ‎новгородских‏ ‎словен ‎и ‎киевских ‎полян, ‎„прозвавшихся‏ ‎русью“,‏ ‎но ‎и‏ ‎для ‎варяжских‏ ‎послов ‎„хакана ‎росов“, ‎а ‎затем‏ ‎посланцев‏ ‎Олега‏ ‎и ‎Игоря,‏ ‎гордо ‎заявлявшим‏ ‎грекам: ‎„Мы‏ ‎от‏ ‎рода ‎русского“.

Таковы‏ ‎результаты ‎историко-лингвистического ‎анализа ‎проблемы ‎происхождения‏ ‎названия ‎„русь“»‏ ‎[Кирпичников‏ ‎А. ‎Н., ‎Дубов‏ ‎И. ‎В.,‏ ‎Лебедев ‎Г. ‎С. ‎Русь‏ ‎и‏ ‎варяги: ‎Русско-скандинавские‏ ‎отношения ‎домонгольского‏ ‎времени//Славяне ‎и ‎скандинавы. ‎М., ‎1986.‏ ‎С.‏ ‎202—205].

Вот ‎уж‏ ‎поистине ‎удивительное‏ ‎«исследование»! ‎Не ‎знаю, ‎что ‎именно‏ ‎исследовали‏ ‎целых‏ ‎двадцать ‎лет‏ ‎уважаемые ‎авторы,‏ ‎но ‎совершенно‏ ‎очевидно,‏ ‎что ‎за‏ ‎это ‎время ‎в ‎головах ‎у‏ ‎них ‎все‏ ‎перемешалось.‏ ‎Иначе ‎как ‎могло‏ ‎получиться, ‎что,‏ ‎начав ‎с ‎утверждения ‎об‏ ‎исключительно‏ ‎социальном ‎происхождении‏ ‎термина ‎«русь»‏ ‎и ‎его ‎употреблении ‎в ‎этом‏ ‎значении‏ ‎«до ‎определенного‏ ‎времени», ‎они‏ ‎заключили ‎свое ‎«исследование» ‎выводом ‎о‏ ‎его‏ ‎этническом‏ ‎содержании ‎уже‏ ‎для ‎IX‏ ‎в.? ‎А‏ ‎если‏ ‎все ‎же‏ ‎«закономерность» ‎развития ‎термина ‎«русь» ‎пролегала‏ ‎в ‎направлении‏ ‎от‏ ‎социального ‎значения ‎к‏ ‎этническому, ‎то‏ ‎как ‎совместить ‎это ‎с‏ ‎тем,‏ ‎что ‎«русины»‏ ‎Ярославовой ‎Правды‏ ‎являются ‎нам ‎все ‎еще ‎дружинниками,‏ ‎купцами‏ ‎и ‎членами‏ ‎княжеской ‎администрации?‏ ‎Я ‎уже ‎не ‎говорю ‎о‏ ‎том,‏ ‎что‏ ‎обозначение ‎гребца‏ ‎и ‎пешего‏ ‎воина ‎одним‏ ‎термином‏ ‎— ‎это‏ ‎явно ‎из ‎языка ‎народов ‎Зазеркалья.

Двадцатилетнее‏ ‎«детальное ‎исследование»‏ ‎происхождения‏ ‎«руси», ‎видимо, ‎не‏ ‎оставило ‎авторам‏ ‎времени ‎подумать ‎о ‎некоторых‏ ‎очень‏ ‎простых ‎вещах.‏ ‎В ‎самом‏ ‎деле, ‎какие, ‎оказывается, ‎хитрецы ‎эти‏ ‎шведы!‏ ‎Чтобы ‎ввести‏ ‎позднейших ‎историков‏ ‎в ‎заблуждение, ‎они ‎самым ‎коварным‏ ‎образом‏ ‎именуют‏ ‎себя ‎«гребцами»‏ ‎(roþs, ‎«ротс»)‏ ‎на ‎востоке,‏ ‎в‏ ‎Новгороде ‎и‏ ‎Киеве ‎(чему, ‎впрочем, ‎нет ‎решительно‏ ‎никаких ‎доказательств),‏ ‎между‏ ‎тем ‎как ‎в‏ ‎Западной ‎Европе‏ ‎рекомендуются ‎совсем ‎не ‎гребцами,‏ ‎а‏ ‎шведами ‎и‏ ‎норвежцами. ‎Но‏ ‎и ‎наши ‎славяне ‎тоже ‎хороши.‏ ‎Как‏ ‎только ‎призвали‏ ‎к ‎себе‏ ‎гребцов, ‎так ‎сразу ‎и ‎сами‏ ‎себя‏ ‎гребцами‏ ‎прозвали ‎(видимо,‏ ‎понравилось ‎очень‏ ‎слово), ‎а‏ ‎бывших‏ ‎гребцов ‎стали‏ ‎называть ‎— ‎назло, ‎что ‎ли?‏ ‎— ‎шведами.‏ ‎Тут‏ ‎у ‎бедных ‎финнов‏ ‎голова ‎кругом‏ ‎пошла: ‎и ‎нарекли ‎они‏ ‎славян,‏ ‎ставших ‎гребцами‏ ‎(«ротсами»-«русами»-«русскими») ‎—‏ ‎почему-то ‎«венайя», ‎а ‎шведских ‎гребцов,‏ ‎решивших‏ ‎все ‎же‏ ‎впредь ‎быть‏ ‎не ‎гребцами-«ротсами», ‎а ‎просто ‎шведами,‏ ‎—‏ ‎«руотси».‏ ‎Как ‎тут‏ ‎не ‎согласиться‏ ‎с ‎нашими‏ ‎авторами,‏ ‎что ‎на‏ ‎Руси ‎название ‎скандинавских ‎гребцов ‎действительно‏ ‎«жило ‎совершенно‏ ‎самостоятельной‏ ‎жизнью»?

Вообще ‎эта ‎ссылка‏ ‎на ‎извечное‏ ‎русское ‎своеобразие ‎весьма ‎знаменательна.‏ ‎Без‏ ‎нее ‎вся‏ ‎концепция ‎—‏ ‎плод ‎двадцатилетних ‎трудов ‎— ‎просто‏ ‎рушится,‏ ‎ибо ‎кто‏ ‎же, ‎находясь‏ ‎в ‎здравом ‎уме, ‎поверит ‎в‏ ‎«закономерность»‏ ‎перерастания‏ ‎социального ‎значения‏ ‎термина ‎«русь»‏ ‎в ‎этническое?‏ ‎Закономерность,‏ ‎как ‎известно,‏ ‎— ‎это ‎некая, ‎объективно ‎установленная,‏ ‎постоянно ‎возникающая‏ ‎при‏ ‎определенных ‎условиях ‎связь‏ ‎явлений. ‎Стало‏ ‎быть, ‎нашим ‎отечественным ‎норманнистам‏ ‎известен‏ ‎закон ‎перерастания‏ ‎социального ‎значения‏ ‎каких-либо ‎слов, ‎терминов ‎в ‎этническое?‏ ‎Но‏ ‎филологические ‎наблюдения‏ ‎говорят ‎прямо‏ ‎об ‎обратном. ‎Так, ‎у ‎эстонцев‏ ‎«сакс»‏ ‎(саксонец)‏ ‎означает ‎«господин»,‏ ‎у ‎финнов‏ ‎— ‎«купец»;‏ ‎в‏ ‎древнефранцузском ‎языке‏ ‎прилагательное ‎«norois», ‎образованное ‎от ‎слова‏ ‎«норман», ‎значило‏ ‎«гордо,‏ ‎надменно». ‎У ‎полабских‏ ‎древан ‎слово‏ ‎«nemtjinka» ‎(«немка») ‎означало ‎госпожу‏ ‎высокого‏ ‎рода, ‎а‏ ‎«nemes» ‎(«немец»)‏ ‎— ‎молодого ‎господина ‎[Шафарик ‎П.-Й.‏ ‎Славянские‏ ‎древности. ‎2-е‏ ‎изд. ‎В2-х‏ ‎тт. ‎М., ‎1848. ‎I, ‎93,‏ ‎II,‏ ‎239].‏ ‎Можем ‎ли‏ ‎мы ‎вывести‏ ‎отсюда ‎закономерность,‏ ‎что‏ ‎когда-то ‎давным-давно‏ ‎саксонцы ‎называли ‎себя ‎в ‎Прибалтике‏ ‎купцами, ‎норманы‏ ‎во‏ ‎Франции ‎— ‎надменными‏ ‎людьми, ‎а‏ ‎немцы ‎в ‎Полабье ‎—‏ ‎молодыми‏ ‎господами? ‎Впрочем,‏ ‎это ‎просто‏ ‎смешно, ‎не ‎более. ‎А ‎в‏ ‎случае‏ ‎с ‎«гребцами»‏ ‎— ‎только‏ ‎вдумайтесь! ‎— ‎речь ‎ведется ‎об‏ ‎усвоении‏ ‎восточными‏ ‎славянами ‎иноземного‏ ‎социального ‎термина‏ ‎в ‎качестве‏ ‎собственного‏ ‎этнического ‎самоназвания!‏ ‎Это ‎все ‎равно, ‎как ‎если‏ ‎бы, ‎скажем,‏ ‎жители‏ ‎завоеванных ‎Людовиком ‎XIV‏ ‎Испанских ‎Нидерландов‏ ‎(Франш-Конте) ‎приняли ‎имя ‎мушкетеров,‏ ‎а‏ ‎свою ‎страну‏ ‎назвали ‎Мушкетерландом.

Виданное‏ ‎ли ‎дело, ‎чтобы ‎страны ‎назывались‏ ‎именем‏ ‎какой-либо ‎социальной‏ ‎группы?! ‎Славянская‏ ‎Болгария ‎заимствовала ‎свое ‎имя ‎от‏ ‎тюркских‏ ‎булгар;‏ ‎галло-романская ‎Галлия‏ ‎стала ‎Францией‏ ‎по ‎имени‏ ‎германского‏ ‎племени ‎франков;‏ ‎французская ‎Нормандия ‎— ‎по ‎местному‏ ‎племенному ‎прозвищу‏ ‎скандинавов;‏ ‎иберо-романская ‎Андалузия ‎получила‏ ‎название ‎от‏ ‎вандалов. ‎Так, ‎может ‎быть,‏ ‎все-таки‏ ‎и ‎Русь‏ ‎не ‎пошла‏ ‎своей, ‎непроторенной ‎дорогой, ‎а, ‎подобно‏ ‎всем‏ ‎прочим ‎странам,‏ ‎прозвалась ‎по‏ ‎племенному ‎имени ‎населивших ‎ее ‎пришельцев‏ ‎—‏ ‎русов?‏ ‎Правда, ‎признав,‏ ‎что ‎у‏ ‎славян ‎все‏ ‎было,‏ ‎как ‎у‏ ‎остальных ‎людей, ‎надо ‎будет ‎навсегда‏ ‎забыть ‎о‏ ‎норманнизме…‏ ‎

Кроме ‎того, ‎встав‏ ‎на ‎точку‏ ‎зрения ‎норманистов, ‎мы ‎должны‏ ‎довести‏ ‎себя ‎до‏ ‎последней ‎степени‏ ‎умопомрачения ‎и ‎признать ‎за ‎истину,‏ ‎что‏ ‎послы ‎Олега‏ ‎и ‎Игоря,‏ ‎гордо ‎заявлявшие ‎грекам: ‎«Мы ‎от‏ ‎рода‏ ‎русского»,‏ ‎оказывается ‎имели‏ ‎ввиду: ‎«Мы‏ ‎из ‎рода‏ ‎гребцов»,‏ ‎— ‎ведь‏ ‎не ‎могли ‎же ‎сами ‎скандинавские‏ ‎дружинники ‎запутаться‏ ‎в‏ ‎том, ‎какой ‎смысл‏ ‎имеет ‎их‏ ‎собственный ‎термин ‎«ротс» ‎—‏ ‎этнический‏ ‎или ‎социальный.‏ ‎А, ‎может‏ ‎быть, ‎они ‎все-таки ‎имели ‎в‏ ‎виду:‏ ‎«мы ‎из‏ ‎рода ‎пеших‏ ‎воинов, ‎ополченцев»? ‎Или: ‎«мы ‎из‏ ‎рода‏ ‎дружинников»?‏ ‎Поди ‎пойми‏ ‎их, ‎если‏ ‎ты ‎норманнист…‏ ‎Наконец,‏ ‎если ‎шведские‏ ‎«ротсы» ‎водворились ‎у ‎новгородцев ‎и‏ ‎киевлян ‎собственными‏ ‎персонами,‏ ‎то ‎почему ‎славяне‏ ‎должны ‎были‏ ‎заимствовать ‎их ‎прозвище ‎от‏ ‎финнов?‏ ‎Ведь ‎Нестор‏ ‎прямо ‎пишет,‏ ‎что ‎славяне ‎называют ‎шведов ‎—‏ ‎шведами,‏ ‎«свеями», ‎и‏ ‎нет ‎никаких‏ ‎оснований ‎считать, ‎что ‎когда-либо ‎прежде‏ ‎они‏ ‎именовали‏ ‎их ‎«ротсами»‏ ‎и ‎«русами».

Такова‏ ‎стократ ‎своеобразная‏ ‎жизнь‏ ‎скандинавского ‎«rops»‏ ‎на ‎Руси, ‎ссылка ‎на ‎которую‏ ‎на ‎самом‏ ‎деле‏ ‎— ‎всего ‎лишь‏ ‎неловкое ‎прикрытие‏ ‎очевидного ‎абсурда, ‎выдаваемого ‎за‏ ‎результаты‏ ‎неусыпной ‎исследовательской‏ ‎работы.

Еще ‎одна‏ ‎мифологема, ‎узаконенная ‎все ‎тем ‎же‏ ‎«исследованием»,‏ ‎— ‎тезис‏ ‎о ‎том,‏ ‎что ‎перелицованный ‎из ‎«ротс-руотси» ‎термин‏ ‎«русь»‏ ‎возник‏ ‎в ‎Новгородской‏ ‎земле ‎и‏ ‎быстро ‎сделался‏ ‎самоназванием‏ ‎новгородских ‎словен‏ ‎(«прозвашася ‎русью»). ‎Но ‎в ‎том-то‏ ‎и ‎дело,‏ ‎что,‏ ‎несмотря ‎на ‎все‏ ‎уверения ‎норманнистов‏ ‎о ‎существовании ‎в ‎Приильменье‏ ‎и‏ ‎Приладожье ‎первоначальной‏ ‎«Русской ‎земли»,‏ ‎таковой ‎в ‎действительности ‎там ‎никогда‏ ‎не‏ ‎было. ‎О‏ ‎том, ‎насколько‏ ‎далеко ‎она ‎простиралась ‎на ‎север‏ ‎от‏ ‎Киева,‏ ‎дает ‎представление‏ ‎следующий ‎эпизод.‏ ‎Когда ‎великий‏ ‎князь‏ ‎Рюрик ‎Ростилавич‏ ‎слишком ‎зажился ‎в ‎городе ‎Овруче,‏ ‎лежащем ‎на‏ ‎притоке‏ ‎Припяти, ‎речке ‎Уже,‏ ‎неподалеку ‎от‏ ‎Киева, ‎другой ‎князь ‎направил‏ ‎к‏ ‎нему ‎послов‏ ‎сказать: ‎«Зачем‏ ‎ты ‎покинул ‎свою ‎землю ‎(то‏ ‎есть‏ ‎Киевскую ‎область.‏ ‎— ‎С.‏ ‎Ц.)? ‎Ступай ‎в ‎Русь ‎и‏ ‎стереги‏ ‎ее».‏ ‎Современные ‎наблюдения‏ ‎над ‎летописным‏ ‎использованием ‎термина‏ ‎«Русская‏ ‎земля», ‎говорят‏ ‎о ‎том, ‎что ‎«в ‎состав‏ ‎Русской ‎земли‏ ‎не‏ ‎входили ‎Новгород ‎Великий‏ ‎с ‎относящимися‏ ‎к ‎нему ‎городами, ‎княжества‏ ‎Полоцкое,‏ ‎Смоленское, ‎Суздальское‏ ‎(Владимирское), ‎Рязанское,‏ ‎Муромское, ‎Галицкое, ‎Владимиро-Волынское, ‎Овруч, ‎Неринск,‏ ‎Берладь»‏ ‎[ ‎Кучкин‏ ‎В. ‎А.‏ ‎«Русская ‎земля» ‎по ‎летописным ‎данным‏ ‎XI‏ ‎—‏ ‎первой ‎трети‏ ‎XIII ‎в.‏ ‎// ‎Древнейшие‏ ‎государства‏ ‎Восточной ‎Европы.‏ ‎Материалы ‎и ‎исследования. ‎1992-1993. ‎М.,‏ ‎1995. ‎С.‏ ‎90,‏ ‎95—96]. ‎И ‎лучшее‏ ‎тому ‎доказательство‏ ‎— ‎многочисленные ‎свидетельства ‎самих‏ ‎новгородцев‏ ‎(новгородские ‎источники‏ ‎XI—XV ‎вв.),‏ ‎которые, ‎во-первых, ‎всегда ‎называли ‎себя‏ ‎новгородцами,‏ ‎а ‎не‏ ‎русью, ‎а,‏ ‎во-вторых, ‎не ‎забывали ‎при ‎случае‏ ‎противопоставить‏ ‎свою‏ ‎«Новгородскую/Словенскую ‎землю»‏ ‎— ‎«Русской‏ ‎земле». ‎В‏ ‎одной‏ ‎берестяной ‎грамоте‏ ‎(№ ‎105, ‎60—90-е ‎гг. ‎XII‏ ‎в.) ‎новгородец‏ ‎пишет‏ ‎в ‎свой ‎город‏ ‎из ‎«Руси».‏ ‎А ‎вот ‎образец ‎этнического‏ ‎самосознания‏ ‎новгородца ‎еще‏ ‎и ‎в‏ ‎1469 ‎г.: ‎«…князь ‎великий ‎Владимир‏ ‎крестися‏ ‎и ‎вся‏ ‎земли ‎наши‏ ‎крести: ‎Руськую, ‎и ‎нашу ‎Словеньскую,‏ ‎и‏ ‎Мерьскую…»‏ ‎Стало ‎быть,‏ ‎«прозвашася ‎русью»‏ ‎только ‎киевляне-поляне,‏ ‎которые,‏ ‎однако, ‎не‏ ‎соседили ‎с ‎финноязычными ‎племенами ‎и,‏ ‎следовательно, ‎ведать‏ ‎не‏ ‎ведали ‎ни ‎о‏ ‎каком ‎«руотси».‏ ‎Или ‎же ‎норманистам ‎надо‏ ‎возвестить‏ ‎миру ‎еще‏ ‎одни ‎абсурд‏ ‎— ‎будто ‎бы ‎шведы, ‎появившиеся‏ ‎на‏ ‎берегах ‎Днепра,‏ ‎ранее ‎усвоили‏ ‎себе ‎в ‎качестве ‎племенного ‎самоназвания‏ ‎финский‏ ‎этноним‏ ‎«руотси», ‎то‏ ‎есть ‎искаженный‏ ‎в ‎финноязычной‏ ‎среде‏ ‎их ‎собственный‏ ‎социальный ‎термин ‎«ротс».

И ‎потом, ‎так‏ ‎ли ‎уж‏ ‎крепко‏ ‎связана ‎с ‎финским‏ ‎«руотси» ‎упомянутая‏ ‎«русская» ‎топонимика ‎Новгородской ‎земли?‏ ‎Ведь‏ ‎и ‎поныне‏ ‎существуют ‎города‏ ‎Русе ‎и ‎Рущук ‎на ‎болгарском‏ ‎Дунае,‏ ‎река ‎Рус‏ ‎в ‎Нижней‏ ‎Австрии, ‎город ‎Русовце ‎в ‎Чехии,‏ ‎Равва‏ ‎Русска‏ ‎и ‎Руске‏ ‎Ушице ‎в‏ ‎Трансильвании, ‎Рус-Молдвица‏ ‎в‏ ‎Восточной ‎Буковине,‏ ‎речка ‎Русова ‎впадает ‎в ‎Днестр‏ ‎около ‎Ямполя;‏ ‎Константин‏ ‎Багрянородный ‎упоминает ‎на‏ ‎славянских ‎Балканах‏ ‎X ‎в. ‎города ‎Раусий,‏ ‎Росса,‏ ‎Русиан; ‎в‏ ‎Восточнофранкском ‎государстве‏ ‎IX ‎в. ‎источники ‎отмечают ‎целую‏ ‎«русскую»‏ ‎область ‎—‏ ‎Русамарку. ‎Список‏ ‎можно ‎продолжать ‎и ‎продолжать, ‎но‏ ‎я‏ ‎закончу‏ ‎л`Иль-Русом ‎на‏ ‎Корсике. ‎Кажется,‏ ‎нет ‎надобности‏ ‎уточнять,‏ ‎имелось ‎ли‏ ‎в ‎этих ‎регионах ‎«славяно-финско-скандинавское ‎языковое‏ ‎взаимодействие».

Это ‎пресловутое‏ ‎«руотси»‏ ‎вообще ‎оказывает ‎какое-то‏ ‎гипнотическое ‎воздействие‏ ‎на ‎норманистов, ‎под ‎влиянием‏ ‎которого‏ ‎сам ‎ход‏ ‎их ‎мысли‏ ‎порой ‎принимает ‎довольно ‎странное ‎направление.‏ ‎Послушаем,‏ ‎что ‎пишет,‏ ‎например, ‎один‏ ‎уважаемый ‎ученый: ‎«…сколько-нибудь ‎убедительной ‎финно-угорской‏ ‎этимологии‏ ‎слова‏ ‎ruotsi ‎лингвисты‏ ‎предложить ‎так‏ ‎и ‎не‏ ‎смогли.‏ ‎Настораживает ‎и‏ ‎то, ‎что ‎в ‎собственно ‎финно-угорской‏ ‎языковой ‎среде‏ ‎этот‏ ‎термин ‎использовался ‎для‏ ‎наименования ‎представителей‏ ‎различных ‎этносов: ‎шведов, ‎норвежцев,‏ ‎русских‏ ‎и, ‎наконец,‏ ‎самих ‎финнов…».‏ ‎Отметив ‎далее ‎«нерешенность ‎проблемы ‎происхождения‏ ‎интересующего‏ ‎нас ‎этнонима»,‏ ‎он ‎заканчивает‏ ‎свои ‎размышления ‎следующим ‎пассажем: ‎«Тем‏ ‎не‏ ‎менее‏ ‎многие ‎исследователи‏ ‎(чаще ‎всего‏ ‎те, ‎для‏ ‎кого‏ ‎лингвистика ‎не‏ ‎является ‎основным ‎занятием, ‎а ‎вопрос‏ ‎о ‎происхождении‏ ‎слова‏ ‎русь ‎имеет ‎не‏ ‎только ‎сугубо‏ ‎научное ‎значение) ‎продолжают ‎искать‏ ‎собственно‏ ‎славянские ‎корни‏ ‎загадочного ‎имени»‏ ‎[Данилевский ‎И. ‎Н. ‎Древняя ‎Русь‏ ‎глазами‏ ‎современников ‎и‏ ‎потомков ‎(IX—XII‏ ‎вв.). ‎Курс ‎лекций. ‎М., ‎1999.‏ ‎С.‏ ‎53—54].‏ ‎Понять ‎логику‏ ‎автора, ‎как‏ ‎мне ‎кажется,‏ ‎можно‏ ‎только ‎так:‏ ‎в ‎то ‎время ‎как ‎сами‏ ‎мы ‎(норманисты)‏ ‎«убедительной‏ ‎финно-угорской ‎этимологии» ‎предложить‏ ‎не ‎можем,‏ ‎находятся ‎наглецы, ‎псевдолингвисты ‎и‏ ‎неучи,‏ ‎которые ‎продолжают‏ ‎искать ‎славянские‏ ‎корни ‎имени ‎«русь». ‎Или ‎еще‏ ‎короче:‏ ‎мы ‎уже‏ ‎ничего ‎не‏ ‎можем, ‎а ‎они, ‎невзирая ‎на‏ ‎то,‏ ‎продолжают‏ ‎— ‎когда-нибудь,‏ ‎полагаю, ‎войдет‏ ‎в ‎русскую‏ ‎историографию‏ ‎как ‎«последняя‏ ‎жалоба ‎норманиста».

Кстати, ‎по ‎поводу ‎этимологии‏ ‎слова ‎«руотси»‏ ‎и‏ ‎его ‎связи ‎с‏ ‎«гребцами» ‎нелишне‏ ‎будет ‎выслушать ‎мнение ‎ученого‏ ‎XIX‏ ‎в. ‎Паррота,‏ ‎специалиста ‎по‏ ‎финским ‎и ‎балтским ‎языкам: ‎«Оно‏ ‎(слово‏ ‎„руотси“ ‎—‏ ‎С. ‎Ц.)‏ ‎означает ‎вообще ‎хребет, ‎ребро… ‎Перенесение‏ ‎этого‏ ‎понятия‏ ‎на ‎береговые‏ ‎утесы ‎или‏ ‎скалы, ‎коими‏ ‎преимущественно‏ ‎изобилует ‎Швеция,‏ ‎делает ‎понятным, ‎почему ‎финны ‎называют‏ ‎Швецию ‎Руотсмаа,‏ ‎а‏ ‎эсты ‎Руотсима, ‎страною‏ ‎скал» ‎[цит.‏ ‎по: ‎Гедеонов ‎С. ‎А.‏ ‎Отрывки‏ ‎из ‎исследований‏ ‎о ‎варяжском‏ ‎вопросе. ‎Записки ‎Императорской ‎Академии ‎Наук:‏ ‎Приложение.‏ ‎Т. ‎I—III.‏ ‎СПб., ‎1862,‏ ‎N3; ‎1863, ‎N4.].

Миф ‎о ‎том,‏ ‎что‏ ‎название‏ ‎руси ‎происходит‏ ‎от ‎переиначенной‏ ‎шведской ‎основы,‏ ‎обозначающей‏ ‎«греблю» ‎или‏ ‎«гребцов», ‎опровергает ‎и ‎специалист ‎в‏ ‎области ‎средневековых‏ ‎европейских‏ ‎текстов ‎о ‎Руси‏ ‎А.В. ‎Назаренко‏ ‎(«Древняя ‎Русь ‎на ‎международных‏ ‎путях,‏ ‎2001)»:

«…в ‎умах‏ ‎большинства ‎историков‏ ‎и ‎научной ‎публики ‎парадоксальным ‎образом‏ ‎по-прежнему‏ ‎господствует ‎убеждение,‏ ‎что ‎вопрос,‏ ‎по ‎сути ‎дела, ‎давно ‎исчерпан‏ ‎и‏ ‎др.-русск.‏ ‎русь, ‎также‏ ‎как ‎фин.‏ ‎ruotsi ‎„шведы“‏ ‎(и‏ ‎аналогичные ‎формы‏ ‎в ‎языках ‎других ‎финских ‎народов‏ ‎со ‎значением‏ ‎либо‏ ‎„шведы, ‎либо ‎„русские“),‏ ‎восходит ‎к‏ ‎некоему ‎древнескандинавскому ‎прототипу, ‎в‏ ‎качестве‏ ‎которого, ‎за‏ ‎редкими ‎исключениями,‏ ‎… ‎обычно ‎постулируется ‎либо ‎гипокористики‏ ‎от‏ ‎сложных ‎слов‏ ‎с ‎первой‏ ‎основой ‎др.-сканд. ‎*roþ-„грести“, ‎вроде ‎*roþs-karlar,‏ ‎*roþs-menn‏ ‎„участники‏ ‎походов ‎на‏ ‎гребных ‎судах“(идея,‏ ‎восходящая ‎еще‏ ‎к‏ ‎В. ‎Томсену…),‏ ‎либо ‎др.-сканд. ‎*roþ ‎(u)z ‎„гребля“,‏ ‎с ‎предполагаемым‏ ‎развитием‏ ‎значения ‎„поход ‎на‏ ‎гребных ‎судах“,‏ ‎„гребная ‎дружина“.

Но ‎всё ‎это‏ ‎—‏ ‎всего ‎лишь‏ ‎безответственные ‎фиологические‏ ‎конструкты. ‎Даже ‎

«...из ‎лагеря ‎норманнистов‏ ‎раздавались‏ ‎и ‎продолжают‏ ‎раздаваться ‎голоса,‏ ‎указывающие ‎на ‎лингвистические ‎трудности, ‎с‏ ‎которыми‏ ‎сталкивается‏ ‎эта ‎хрестоматийная‏ ‎точка ‎зрения.‏ ‎Не ‎так‏ ‎давно‏ ‎немецкий ‎историк‏ ‎и ‎лингвист ‎Г. ‎Шрамм ‎в‏ ‎своей ‎претендующей‏ ‎на‏ ‎подведение ‎итогов ‎работе‏ ‎предложил ‎вообще‏ ‎отказаться ‎от ‎поисков ‎древнескандинавского‏ ‎прототипа‏ ‎финской ‎(а‏ ‎значит, ‎и‏ ‎восточнославянской) ‎форм ‎как ‎от ‎малоперспективных‏ ‎и,‏ ‎главное, ‎иррелевантных‏ ‎для ‎проблемы‏ ‎происхождения ‎др.-русск. ‎русь…».

Противоречит ‎скандинавской ‎версии‏ ‎происхождения‏ ‎имени‏ ‎русь ‎и‏ ‎хорошо ‎засвидетельствованная‏ ‎греческая ‎форма‏ ‎Ρως:‏ ‎«идея ‎о‏ ‎заимствовавнии ‎греч. ‎Ρως ‎из ‎языка‏ ‎(пока ‎еще‏ ‎германоязычных)‏ ‎варягов ‎не ‎только‏ ‎не ‎подкрепляет‏ ‎скандинавской ‎этимологии ‎имени ‎„русь“‏ ‎(за‏ ‎исключением ‎той‏ ‎ее ‎разновидности,‏ ‎которая ‎была ‎предложена ‎С. ‎Экбу),‏ ‎а,‏ ‎совершенно ‎напротив,‏ ‎ломает ‎ее‏ ‎становой ‎хребет. ‎Как ‎в ‎языке‏ ‎самих‏ ‎варягов‏ ‎или, ‎тем‏ ‎более, ‎в‏ ‎греческом ‎исходная‏ ‎форма‏ ‎типа ‎*roþs-menn‏ ‎могла ‎редуцироваться ‎до ‎*roþs, ‎остается‏ ‎загадкой».

В ‎то‏ ‎же‏ ‎время ‎греч. ‎Ρως‏ ‎без ‎всяких‏ ‎натяжек ‎выводится ‎из ‎др.-русск.‏ ‎русь.

«Между‏ ‎тем ‎для‏ ‎того, ‎чтобы‏ ‎объяснить ‎вокализм ‎ср.-греч. ‎Ρως, ‎вовсе‏ ‎нет‏ ‎нужды ‎искать‏ ‎какие-то ‎иные‏ ‎варианты ‎оригинала, ‎помимо ‎славяноязычного ‎др.-русск.‏ ‎русь.‏ ‎Обильный‏ ‎материал ‎заимствований‏ ‎из ‎славянского‏ ‎в ‎греческий,‏ ‎особенно‏ ‎славянской ‎по‏ ‎происхождению ‎топонимии ‎на ‎территории ‎Византийской‏ ‎империи, ‎показывает,‏ ‎что‏ ‎греч. ‎ω ‎служит‏ ‎обычным ‎субститутом‏ ‎для ‎славянского ‎„u“ ‎под‏ ‎ударением‏ ‎(Vasmer, ‎1941).»

В‏ ‎своем ‎исследовании‏ ‎Назаренко ‎также ‎указывает, ‎что ‎«вторичный‏ ‎„u“‏ ‎развившийся ‎в‏ ‎славянских ‎языках‏ ‎из ‎дифтонгов… ‎присутствовал ‎в ‎восточнославянских‏ ‎диалектах‏ ‎(во‏ ‎всяком ‎случае,‏ ‎в ‎некоторых‏ ‎из ‎них)‏ ‎уже‏ ‎в ‎первой‏ ‎половине ‎IX ‎в.». ‎Это ‎означает,‏ ‎что ‎в‏ ‎период,‏ ‎когда ‎византийцы ‎начинают‏ ‎использовать ‎термин‏ ‎Ρως ‎в ‎славянских ‎диалектах‏ ‎уже‏ ‎присутствовало ‎слово‏ ‎«русь» ‎именно‏ ‎с ‎долгим ‎«у» ‎и, ‎соответственно,‏ ‎Ρως‏ ‎отражает ‎просто‏ ‎заимствование ‎из‏ ‎др.-русского ‎языка.

Подытоживая ‎свои ‎исследования ‎западноевропейских‏ ‎источников,‏ ‎Назаренко‏ ‎формулирует ‎убийственный‏ ‎для ‎норманнизма‏ ‎довод, ‎«что‏ ‎среди‏ ‎перечисленных ‎немецкоязычных‏ ‎форм ‎имени ‎„Русь“ ‎есть ‎очень‏ ‎древние ‎—‏ ‎вплоть‏ ‎до ‎IХв. ‎включительно‏ ‎(Ruzara ‎грамоты‏ ‎Людовика ‎Немецкого ‎и ‎Ruzzi‏ ‎„Баварского‏ ‎географа“). ‎При‏ ‎этом ‎„упоминания‏ ‎IХ ‎в. ‎демонстрируют ‎в ‎корне‏ ‎долгий‏ ‎u, ‎который‏ ‎трудно ‎расценить‏ ‎иначе, ‎нежели ‎непосредственное ‎отражение ‎восточнославянского‏ ‎оригинала‏ ‎—‏ ‎др.русск. ‎русь“.‏ ‎„В ‎то‏ ‎же ‎время‏ ‎из‏ ‎предполагаемого ‎др.сканд.‏ ‎*roþs ‎вывести ‎д.-в.-н. ‎Ruz- ‎никак‏ ‎нельзя, ‎ведь‏ ‎в‏ ‎древневехненемецком ‎присутствовал ‎собственный‏ ‎долгий ‎о,‏ ‎так ‎что ‎следовало ‎бы‏ ‎ожидать‏ ‎др.-сканд. ‎*roþs‏ ‎> ‎д.-в.-н.-**Roz-“.‏ ‎Следовательно, ‎„носители ‎самоназвания ‎„русь“, ‎с‏ ‎которыми‏ ‎имели ‎дело‏ ‎на ‎юго-востоке‏ ‎Германии, ‎в ‎Баварской ‎восточной ‎марке‏ ‎(древнейшем‏ ‎ареале‏ ‎русско-немецких ‎межэтничных‏ ‎контактов), ‎уже‏ ‎в ‎первой‏ ‎половине‏ ‎— ‎середине‏ ‎IХв. ‎говорили ‎по-славянски».

Мы ‎видим, ‎что,‏ ‎согласно ‎исследованиям‏ ‎Назаренко,‏ ‎в ‎Константинополе ‎и‏ ‎Германии ‎уже‏ ‎в ‎период ‎раннего ‎средневековья‏ ‎(первая‏ ‎половина ‎—‏ ‎середина ‎IX‏ ‎в.) ‎торговая ‎русь ‎разговаривала ‎на‏ ‎славянском‏ ‎языке ‎(кстати,‏ ‎и ‎по‏ ‎сведениям ‎арабских ‎авторов, ‎купцы ‎"ар-рус",‏ ‎приезжавшие‏ ‎в‏ ‎Багдад, ‎общались‏ ‎через ‎славянских‏ ‎рабов-евнухов). ‎

Таким‏ ‎образом,‏ ‎исследование ‎Назаренко‏ ‎приводит ‎нас ‎к ‎трем ‎выводам:

  1. Гипотетическая‏ ‎др.-сканд. ‎форма‏ ‎*roþs,‏ ‎от ‎которой ‎финны‏ ‎якобы ‎заимствовали‏ ‎свое ‎ruotsi, ‎— ‎всего‏ ‎лишь‏ ‎вольная ‎филологическая‏ ‎фантазия. ‎Строго‏ ‎филологически ‎Русь ‎не ‎выводится ‎ни‏ ‎из‏ ‎какой ‎шведско-финской‏ ‎основы.
  2. Греческое ‎название‏ ‎Ρως ‎происходит ‎от ‎восточнославянского ‎«русь»,‏ ‎и‏ ‎не‏ ‎могло ‎образоваться‏ ‎от ‎предполагаемого‏ ‎др.-сканд. ‎*roþs.
  3. Эта‏ ‎же‏ ‎др.-сканд. ‎форма‏ ‎не ‎может ‎объяснить ‎происхождение ‎в‏ ‎немецких ‎латиноязычных‏ ‎документах‏ ‎названия ‎руси ‎как‏ ‎Ruzarii ‎или‏ ‎Rugi ‎каковые ‎формы ‎объясняются‏ ‎только‏ ‎из ‎славянского.

Надеюсь,‏ ‎вы ‎убедились‏ ‎что ‎в ‎пользу ‎норманнской ‎теории‏ ‎нет‏ ‎ни ‎одного свидетельства.‏ ‎Поэтому ‎и‏ ‎опровергать ‎её, ‎собственно, ‎нет ‎нужды.‏ ‎Это‏ ‎трухлявое‏ ‎бревно, ‎лежащее‏ ‎поперёк ‎русской‏ ‎истории, ‎через‏ ‎которое‏ ‎русской ‎науке‏ ‎следует ‎просто ‎перешагнуть. ‎Что ‎мы‏ ‎и ‎сделаем.‏ ‎Вы‏ ‎увидите, ‎что ‎древняя‏ ‎русская ‎история‏ ‎совершенно ‎не ‎нуждается ‎в‏ ‎упоминании‏ ‎скандинавов, ‎которые,‏ ‎по ‎словам‏ ‎С. ‎Гедеонова, ‎"есть ‎не ‎основной,‏ ‎а‏ ‎случайный ‎элемент‏ ‎нашей ‎истории".

Предыдущий Следующий
Все посты проекта
0 комментариев

Подарить подписку

Будет создан код, который позволит адресату получить бесплатный для него доступ на определённый уровень подписки.

Оплата за этого пользователя будет списываться с вашей карты вплоть до отмены подписки. Код может быть показан на экране или отправлен по почте вместе с инструкцией.

Будет создан код, который позволит адресату получить сумму на баланс.

Разово будет списана указанная сумма и зачислена на баланс пользователя, воспользовавшегося данным промокодом.

Добавить карту
0/2048