Повесть: Умираю, но не сдаюсь. Глава 3. Месть мертвой заставы.

Немцы ‎приближались.‏ ‎Смерть ‎пограничников ‎бросившихся ‎на ‎фашистов‏ ‎в ‎штыковую‏ ‎атаку‏ ‎потрясла ‎меня, ‎но‏ ‎не ‎вдохновила.‏ ‎Я ‎понял, ‎что ‎умирать‏ ‎совсем‏ ‎не ‎хочу,‏ ‎тем ‎более‏ ‎прямо ‎сейчас ‎и ‎непонятно ‎за‏ ‎что.‏ ‎С ‎Советской‏ ‎властью ‎у‏ ‎меня ‎были ‎свои ‎счеты. ‎Несмотря‏ ‎на‏ ‎то,‏ ‎что ‎она‏ ‎меня ‎одела,‏ ‎накормила ‎и‏ ‎забрала‏ ‎с ‎улицы,‏ ‎я ‎был ‎в ‎обиде ‎на‏ ‎нее, ‎за‏ ‎то‏ ‎что ‎произошло ‎с‏ ‎моей ‎семьей.‏ ‎Жили ‎мы ‎не ‎сильно‏ ‎богато‏ ‎и ‎за‏ ‎что ‎нас‏ ‎раскулачили ‎до ‎сих ‎пор ‎не‏ ‎понимал.‏ ‎И ‎всю‏ ‎мою ‎не‏ ‎долгую ‎жизнь ‎мне ‎приходилось ‎скрывать‏ ‎этот‏ ‎факт.‏ ‎И ‎внутреннее‏ ‎я ‎был‏ ‎готов ‎сдаться‏ ‎в‏ ‎плен ‎и‏ ‎приветствовать ‎новую ‎нацистскую ‎власть.

Я ‎уже‏ ‎хотел ‎окликнуть‏ ‎немцев‏ ‎и ‎поднять ‎руки‏ ‎вверх, ‎как‏ ‎вдруг ‎увидел, ‎что ‎немцы‏ ‎начали‏ ‎добивать ‎прикладами‏ ‎и ‎штыками‏ ‎наших ‎раненых. ‎При ‎этом ‎они‏ ‎весело‏ ‎смеялись ‎и‏ ‎отпускали ‎шутки.‏ ‎В ‎моей ‎голове ‎это ‎не‏ ‎укладывалось‏ ‎с‏ ‎моими ‎представлениями‏ ‎о ‎немцах,‏ ‎как ‎о‏ ‎честном,‏ ‎трудолюбивом ‎и‏ ‎культурном ‎народе. ‎Наконец ‎осознав, ‎что‏ ‎безопасный ‎плен‏ ‎у‏ ‎добрых ‎немцев ‎мне‏ ‎не ‎светит,‏ ‎я ‎в ‎панике ‎заметался‏ ‎по‏ ‎траншее ‎ища,‏ ‎где ‎можно‏ ‎спрятаться. ‎Мой ‎взгляд ‎упал ‎на‏ ‎погибшего‏ ‎Ивана, ‎его‏ ‎запрокинутая ‎правая‏ ‎рука ‎указывала ‎на ‎небольшой ‎приямок‏ ‎на‏ ‎дне‏ ‎траншее. ‎«Спасибо‏ ‎отец», ‎–‏ ‎подумал ‎я‏ ‎и‏ ‎упав ‎в‏ ‎эту ‎яму, ‎сколько ‎смог, ‎нагреб‏ ‎на ‎себя‏ ‎песка,‏ ‎как ‎ребенок ‎на‏ ‎пляже. ‎Пулеметчика‏ ‎я ‎заранее ‎подтащил ‎к‏ ‎себе‏ ‎и ‎в‏ ‎конце ‎прикрылся‏ ‎его ‎грузным ‎телом. ‎Прости ‎отец,‏ ‎но‏ ‎ты ‎можешь‏ ‎спасти ‎мою‏ ‎жизнь.

Вскоре ‎я ‎услышал ‎немецкую ‎речь‏ ‎и‏ ‎затаился.‏ ‎Две ‎тени‏ ‎нависли ‎над‏ ‎траншеей ‎и‏ ‎автоматная‏ ‎очередь ‎прошила‏ ‎тело ‎мертвого ‎пулеметчика. ‎Оно ‎дернулось‏ ‎несколько ‎раз‏ ‎и‏ ‎мне ‎показалось, ‎что‏ ‎он ‎еще‏ ‎жив. ‎Но ‎нет, ‎это‏ ‎был‏ ‎лишь ‎закон‏ ‎сохранения ‎энергии.‏ ‎Раздалось ‎два ‎винтовочных ‎выстрела ‎и‏ ‎снова‏ ‎по ‎нему‏ ‎же.

Я ‎не‏ ‎чувствовал ‎собственное ‎тело ‎и ‎уже‏ ‎трижды‏ ‎пожалел,‏ ‎что ‎прикрылся‏ ‎Иваном. ‎Каким-то‏ ‎чудом ‎пули‏ ‎попавшие‏ ‎в ‎него‏ ‎не ‎задели ‎меня. ‎Еще ‎минут‏ ‎тридцать ‎раздавались‏ ‎выстрелы,‏ ‎немцы ‎добивали ‎раненых‏ ‎и ‎стреляли‏ ‎в ‎уже ‎мертвых ‎пограничников‏ ‎с‏ ‎гоготом ‎и‏ ‎бранью. ‎Я‏ ‎понимал ‎большинство ‎немецких ‎ругательств ‎и‏ ‎отдельные‏ ‎приказы. ‎В‏ ‎детдоме ‎я‏ ‎учил ‎немецкий ‎и ‎он ‎мне‏ ‎нравился.‏ ‎В‏ ‎компании ‎друзей‏ ‎я ‎даже‏ ‎мог ‎при‏ ‎случае‏ ‎блеснуть ‎несколькими‏ ‎фразами ‎на ‎довольно ‎сносном ‎немецком‏ ‎языке. ‎И‏ ‎слыша‏ ‎свой ‎любимый ‎язык‏ ‎в ‎новой‏ ‎действительности ‎под ‎звуки ‎выстрелов‏ ‎и‏ ‎хрипы ‎умирающих‏ ‎наших ‎бойцов,‏ ‎я ‎старался ‎не ‎понимать, ‎что‏ ‎кричат‏ ‎и ‎над‏ ‎чем ‎смеются‏ ‎немцы, ‎но ‎мой ‎мозг ‎все‏ ‎равно‏ ‎переводил‏ ‎слова ‎в‏ ‎образы ‎и‏ ‎я ‎понимал‏ ‎их.‏ ‎Они ‎не‏ ‎считали ‎нас ‎за ‎людей, ‎а‏ ‎только ‎за‏ ‎тупых,‏ ‎грязных ‎и ‎ленивых‏ ‎животных. ‎И‏ ‎они ‎были ‎в ‎бешенстве‏ ‎от‏ ‎того ‎неожиданного‏ ‎сопротивления ‎с‏ ‎которым ‎столкнулись ‎сегодня. ‎Они ‎думали,‏ ‎что‏ ‎мы ‎не‏ ‎готовы ‎были‏ ‎сражаться ‎и ‎умирать ‎за ‎нашу‏ ‎Родину.‏ ‎Вспомнив‏ ‎как ‎я‏ ‎малодушно, ‎еще‏ ‎буквально ‎несколько‏ ‎минут‏ ‎назад ‎хотел‏ ‎сдаться ‎этим ‎«людям», ‎я ‎до‏ ‎крови ‎закусил‏ ‎свою‏ ‎нижнюю ‎губу.

С ‎немцами‏ ‎я ‎уже‏ ‎сталкивался ‎раньше, ‎это ‎было‏ ‎в‏ ‎детском ‎доме‏ ‎и ‎я‏ ‎тогда ‎был ‎еще ‎совсем ‎ребенком.‏ ‎К‏ ‎нам ‎приезжала‏ ‎большая ‎группа‏ ‎немецких ‎рабочих-коммунистов, ‎которые ‎знакомились ‎с‏ ‎бытом‏ ‎Советского‏ ‎Союза. ‎Это‏ ‎были ‎веселые‏ ‎улыбчивые ‎люди,‏ ‎с‏ ‎открытым ‎взглядом.‏ ‎Могучие ‎и ‎серьезные ‎такие ‎дяденьки,‏ ‎как ‎воспринимало‏ ‎их‏ ‎мое ‎тогда ‎детское‏ ‎сознание. ‎И‏ ‎они ‎мне, ‎да ‎другим‏ ‎ребятам‏ ‎очень ‎понравились.‏ ‎Я ‎даже‏ ‎подружился ‎с ‎одним ‎из ‎них.‏ ‎Его‏ ‎звали ‎Пауль‏ ‎и ‎он‏ ‎был ‎из ‎Берлина. ‎Он ‎рассказывал‏ ‎о‏ ‎своей‏ ‎семье ‎и‏ ‎работе, ‎а‏ ‎потом ‎подарил‏ ‎мне‏ ‎блестящий ‎перочинный‏ ‎ножик. ‎Это ‎был ‎хороший ‎человек‏ ‎и ‎когда‏ ‎Пауль‏ ‎уезжал ‎вместе ‎с‏ ‎остальными, ‎то‏ ‎я ‎плакал. ‎Что ‎с‏ ‎немцами‏ ‎произошло, ‎буквально‏ ‎за ‎десяток‏ ‎лет, ‎я ‎не ‎понимал. ‎Возможно‏ ‎нацистская‏ ‎пропаганда ‎изменила‏ ‎их ‎до‏ ‎неузнаваемости.

Выждав ‎еще ‎примерно ‎полчаса ‎после‏ ‎того‏ ‎как‏ ‎все ‎стихло,‏ ‎я ‎выбрался‏ ‎из ‎холодной‏ ‎песчаной‏ ‎ямы. ‎Ощупал‏ ‎себя. ‎Вроде ‎не ‎ранен. ‎Шатаясь‏ ‎я ‎привстал‏ ‎и‏ ‎осмотрелся, ‎щурясь ‎от‏ ‎яркого ‎солнечного‏ ‎света. ‎Немцев ‎видно ‎не‏ ‎было.‏ ‎Я ‎решил‏ ‎похоронить ‎Ивана,‏ ‎к ‎которому ‎успел ‎привязаться, ‎я‏ ‎вспомнил‏ ‎как ‎он‏ ‎перед ‎смертью‏ ‎назвал ‎меня ‎сынком ‎и ‎у‏ ‎меня‏ ‎на‏ ‎глазах ‎навернулась‏ ‎скупая ‎мужская‏ ‎слеза. ‎Закопав‏ ‎его‏ ‎в ‎приямке‏ ‎на ‎дне ‎траншеи, ‎где ‎еще‏ ‎недавно ‎я‏ ‎сам‏ ‎прятался ‎от ‎немцев,‏ ‎я ‎немного‏ ‎прихлопнул ‎ладонью ‎получившийся ‎песчаный‏ ‎холмик‏ ‎и ‎произнес:‏ ‎– ‎Спи‏ ‎спокойно, ‎батя…. ‎Я ‎еще ‎хотел‏ ‎добавить‏ ‎пару ‎добрых‏ ‎слов, ‎но‏ ‎мое ‎прощание ‎с ‎Иваном ‎было‏ ‎прервано‏ ‎раздавшимся‏ ‎шумом ‎приближающихся‏ ‎моторов.

Я ‎выглянул‏ ‎из ‎траншеи.‏ ‎По‏ ‎полю ‎ехали‏ ‎два ‎серых ‎тентованных ‎грузовика, ‎с‏ ‎белыми ‎крестами‏ ‎на‏ ‎борту. ‎Остановившись ‎внедалеке‏ ‎от ‎наших‏ ‎позиций, ‎оттуда ‎вылезли ‎семеро‏ ‎солдат‏ ‎во ‎главе‏ ‎с ‎офицером.‏ ‎Они ‎начали ‎потягиваться ‎и ‎разминаться,‏ ‎как‏ ‎после ‎долгой‏ ‎дороги, ‎а‏ ‎потом ‎приступили ‎к ‎погрузке ‎убитых‏ ‎немцев‏ ‎в‏ ‎одну ‎из‏ ‎машин. ‎Оружие‏ ‎они ‎складывали‏ ‎в‏ ‎другую. ‎Ага,‏ ‎трофейщики. ‎Что ‎же ‎делать? ‎Единственное,‏ ‎что ‎приходило‏ ‎в‏ ‎голову ‎это ‎уходить,‏ ‎пока ‎не‏ ‎поздно. ‎Воевать ‎все ‎равно‏ ‎было‏ ‎нечем. ‎А‏ ‎вдруг ‎вернутся‏ ‎основные ‎силы ‎немцев?

Я ‎побежал, ‎пригнувшись‏ ‎вдоль‏ ‎траншеи ‎и‏ ‎вдруг ‎увидел‏ ‎яркий ‎отблеск ‎в ‎земле. ‎Подцепив‏ ‎песок‏ ‎ногой,‏ ‎я ‎увидел,‏ ‎что ‎это‏ ‎блестела ‎красная‏ ‎звездочка‏ ‎на ‎зеленой‏ ‎фуражке ‎Ивана. ‎Отряхнув ‎с ‎нее‏ ‎песок, ‎я‏ ‎смотрел‏ ‎некоторое ‎время ‎на‏ ‎нее ‎и‏ ‎вспомнил ‎последние ‎слова ‎старого‏ ‎пограничника:‏ ‎«Это ‎тебе.‏ ‎Носи ‎ее‏ ‎достойно, ‎сынок». ‎Мои ‎глаза ‎снова‏ ‎наполнились‏ ‎слезами, ‎и‏ ‎я ‎туго‏ ‎натянул ‎на ‎себя ‎фуражку ‎и‏ ‎завел‏ ‎ремешок‏ ‎под ‎подбородок.‏ ‎И ‎сжав‏ ‎зубы ‎подумал:‏ ‎«Я‏ ‎тебя ‎не‏ ‎подведу ‎батя».

Я ‎побежал ‎дальше, ‎пока‏ ‎не ‎запнулся‏ ‎о‏ ‎ногу ‎одного ‎из‏ ‎убитых ‎пограничников‏ ‎и ‎при ‎падении ‎больно‏ ‎ударился‏ ‎локтем ‎обо‏ ‎что-то ‎деревянное.‏ ‎Осторожно ‎разгреб ‎небольшой ‎слой ‎желтого‏ ‎песка‏ ‎и ‎обнаружил‏ ‎какой-то ‎деревянный‏ ‎ящик. ‎Крышка ‎тут ‎же ‎была‏ ‎откинута‏ ‎мной‏ ‎в ‎сторону,‏ ‎открыв ‎рядками‏ ‎уложенные ‎небольшие‏ ‎зеленые,‏ ‎с ‎насечкой‏ ‎цилиндры ‎с ‎ручкой. ‎«Так ‎это‏ ‎же ‎наши‏ ‎гранаты‏ ‎РГД-33, ‎– ‎мелькнуло‏ ‎у ‎меня‏ ‎в ‎голове, ‎– ‎ну‏ ‎что‏ ‎же ‎господа‏ ‎фашисты ‎сейчас‏ ‎я ‎вам ‎покажу ‎кино ‎про‏ ‎Чапаева.‏ ‎Занимайте ‎лучшие‏ ‎места ‎в‏ ‎зале». ‎«А ‎тебе ‎братишка ‎спасибо»,–‏ ‎мысленно‏ ‎я‏ ‎поблагодарил ‎бойца,‏ ‎о ‎которого‏ ‎запнулся. ‎Неведомая‏ ‎сила,‏ ‎как ‎будто‏ ‎помогала ‎мне ‎отомстить ‎за ‎заставу.‏ ‎Рассовав ‎по‏ ‎карманам‏ ‎и ‎за ‎пояс‏ ‎гранаты, ‎я‏ ‎начал ‎осторожно ‎подбираться ‎к‏ ‎работающим‏ ‎немцам.

К ‎этому‏ ‎времени ‎фрицев‏ ‎прибавилось. ‎К ‎грузовикам ‎подъехал ‎еще‏ ‎один‏ ‎фашист ‎на‏ ‎мотоцикле ‎с‏ ‎коляской. ‎В ‎ней ‎стояла ‎большая‏ ‎металлическая‏ ‎зеленая‏ ‎фляга. ‎Немцы‏ ‎бросили ‎работать‏ ‎и ‎потянулись‏ ‎к‏ ‎мотоциклу. ‎Мотоциклист‏ ‎оказался ‎по ‎совместительству ‎и ‎раздатчиком‏ ‎еды, ‎которого‏ ‎я‏ ‎сразу ‎окрестил ‎поваром.‏ ‎Повар ‎из‏ ‎недр ‎мотоцикла ‎выудил ‎черпак‏ ‎и‏ ‎начал ‎разливать‏ ‎что-то ‎горячее,‏ ‎судя ‎по ‎валившему ‎пару, ‎в‏ ‎котелки‏ ‎выстроившихся ‎в‏ ‎очередь ‎голодных‏ ‎немцев. ‎Они ‎смеялись ‎и ‎негромко‏ ‎переговаривались.

Решили‏ ‎пообедать,‏ ‎гады. ‎Ну‏ ‎сейчас ‎я‏ ‎вам ‎принесу‏ ‎горяченького,‏ ‎в ‎нашем‏ ‎русском ‎ресторане. ‎А ‎в ‎меню‏ ‎у ‎нас‏ ‎сегодня‏ ‎гранаты ‎противопехотные, ‎в‏ ‎рубашке ‎из‏ ‎закаленной ‎стали. ‎Я ‎разложил‏ ‎гранаты‏ ‎в ‎окопчике.‏ ‎Взвел ‎первую‏ ‎и ‎закричав: ‎– ‎Привет ‎Гитлеру!‏ ‎–‏ ‎и ‎запустил‏ ‎ее ‎в‏ ‎центр ‎очереди, ‎подкинув ‎вверх. ‎Тут‏ ‎же‏ ‎зарядил‏ ‎вторую ‎и‏ ‎тоже ‎метнул.

Раздались‏ ‎испуганные ‎крики,‏ ‎их‏ ‎заглушил ‎взрыв,‏ ‎потом ‎второй, ‎третий, ‎четвертый. ‎Немцы‏ ‎выронив ‎котелки‏ ‎заметались,‏ ‎как ‎ночью ‎тараканы‏ ‎на ‎кухне,‏ ‎при ‎включении ‎света. ‎Хрипели‏ ‎раненые,‏ ‎выжившие ‎офицер‏ ‎и ‎повар‏ ‎бросились ‎бежать ‎прочь. ‎– ‎Куда‏ ‎вы‏ ‎дармоеды! ‎Обед‏ ‎только ‎начался!‏ ‎– ‎кричал ‎я ‎им ‎вдогонку.

Кинув‏ ‎еще‏ ‎пару‏ ‎гранат, ‎которые‏ ‎окончательно ‎добили‏ ‎раненых ‎фашистов,‏ ‎я‏ ‎побежал ‎за‏ ‎улепетывающей ‎сладкой ‎парочкой. ‎Поднял ‎лежащую‏ ‎в ‎траве‏ ‎немецкую‏ ‎винтовку ‎прицелился, ‎бах‏ ‎и ‎у‏ ‎офицера ‎отлетела ‎часть ‎башки‏ ‎вместе‏ ‎с ‎серой‏ ‎фуражкой. ‎Перезарядил,‏ ‎снова ‎выстрел ‎и ‎повар ‎с‏ ‎алюминиевым‏ ‎черпаком, ‎который‏ ‎он ‎так‏ ‎и ‎не ‎выпустил ‎из ‎рук,‏ ‎тоже‏ ‎упал‏ ‎на ‎землю.

Я‏ ‎подбежал ‎к‏ ‎офицеру ‎и‏ ‎забрал‏ ‎его ‎автомат‏ ‎и ‎несколько ‎рожков ‎с ‎патронами‏ ‎с ‎патронташа‏ ‎на‏ ‎поясе ‎и ‎пистолет‏ ‎из ‎кобуры.‏ ‎Винтовку ‎за ‎недабностью ‎выкинул.‏ ‎Осталось‏ ‎проверить ‎фашиста‏ ‎с ‎черпаком,‏ ‎но ‎как ‎только ‎я ‎подошел‏ ‎к‏ ‎нему ‎поближе,‏ ‎грянул ‎выстрел‏ ‎из ‎пистолета ‎и ‎пуля ‎чиркнула‏ ‎меня‏ ‎по‏ ‎щеке ‎и‏ ‎что-то ‎теплое‏ ‎потекло ‎по‏ ‎моей‏ ‎шее. ‎Второго‏ ‎выстрела ‎не ‎прозвучало. ‎Осечка.

Я ‎дал‏ ‎очередь ‎по‏ ‎немцу‏ ‎и ‎перекатился ‎в‏ ‎ближайшую ‎воронку.‏ ‎Судя ‎по ‎звукам, ‎враг‏ ‎был‏ ‎еще ‎жив,‏ ‎я ‎осторожно‏ ‎выглянул ‎и ‎увидел ‎уползающего ‎от‏ ‎меня‏ ‎жирной ‎гусеницей‏ ‎повара. ‎Я‏ ‎вдогонку ‎кинул ‎ему ‎гранату, ‎а‏ ‎потом‏ ‎обошел‏ ‎сбоку ‎и‏ ‎выпустил ‎очередь‏ ‎по ‎застывшей‏ ‎в‏ ‎позе ‎эмбриона‏ ‎тело. ‎Напугал ‎он ‎меня ‎знатно‏ ‎и ‎на‏ ‎будущее‏ ‎я ‎решил ‎всех‏ ‎врагов ‎добивать‏ ‎контрольным ‎выстрелом.

Я ‎ликовал, ‎все‏ ‎фашисты‏ ‎были ‎повержены,‏ ‎но ‎мне‏ ‎нужны ‎был ‎еще ‎враги, ‎чтобы‏ ‎рвать‏ ‎их ‎и‏ ‎мстить ‎за‏ ‎погибшую ‎пограничную ‎заставу, ‎за ‎Ивана.‏ ‎Но‏ ‎живых‏ ‎нацистов ‎больше‏ ‎не ‎было‏ ‎поблизости, ‎только‏ ‎ухали‏ ‎взрывы ‎и‏ ‎щелкали ‎пулеметные ‎и ‎винтовочные ‎выстрелы‏ ‎в ‎стороне‏ ‎города.‏ ‎Брест ‎и ‎крепость‏ ‎были ‎затянуты‏ ‎густым ‎дымом.

Обыскав ‎убитых ‎фашистов‏ ‎я‏ ‎разжился ‎ранцем‏ ‎набитым ‎консервами,‏ ‎хлебом ‎и ‎салом. ‎А ‎сверху‏ ‎лежало‏ ‎кольцо ‎копченой‏ ‎колбасы. ‎Я‏ ‎взял ‎в ‎руки ‎колбасу ‎и‏ ‎вдохнул‏ ‎копченый‏ ‎аромат ‎ноздрями.‏ ‎Да-а, ‎вещь!‏ ‎Обнаруженная ‎у‏ ‎повара‏ ‎фляга ‎с‏ ‎парой ‎глотков ‎коньяка ‎оказалась ‎вишенкой‏ ‎на ‎торте‏ ‎из‏ ‎добытых ‎деликатесов. ‎У‏ ‎офицера ‎нашлись‏ ‎еще ‎какие-то ‎таблетки ‎с‏ ‎надписью‏ ‎на ‎немецком‏ ‎Pervitin. ‎Забрал‏ ‎и ‎их ‎на ‎всякий ‎случай.‏ ‎Подобрав‏ ‎черпак ‎и‏ ‎тщательно ‎его‏ ‎протерев ‎полотенцем ‎найденным ‎в ‎мотоцикле,‏ ‎я‏ ‎выудил‏ ‎немного ‎горячего‏ ‎варева ‎из‏ ‎пробитой ‎фляги.‏ ‎Продегустировал‏ ‎немецкий ‎обед‏ ‎и ‎понял ‎что ‎фашисты ‎не‏ ‎плохо ‎устроились,‏ ‎на‏ ‎обед ‎у ‎них‏ ‎был ‎тушенный‏ ‎горох ‎со ‎свининой.

Наевшись ‎досыта‏ ‎первый‏ ‎раз ‎за‏ ‎день, ‎я‏ ‎призадумался. ‎Надо ‎было ‎пробираться ‎в‏ ‎Брестскую‏ ‎крепость ‎и‏ ‎спасать ‎Нюру.‏ ‎Но ‎как? ‎Тут ‎мне ‎пришла‏ ‎в‏ ‎голову‏ ‎мысль ‎выдать‏ ‎себя ‎за‏ ‎немца. ‎Я‏ ‎немного‏ ‎владел ‎немецким‏ ‎и ‎тут ‎как ‎раз ‎валялось‏ ‎куча ‎фашистов‏ ‎в‏ ‎форме ‎и ‎с‏ ‎оружием. ‎Почему‏ ‎нет? ‎Воодушевившись ‎этой ‎идеей,‏ ‎я‏ ‎пошел ‎искать‏ ‎форму ‎в‏ ‎наилучшем ‎состоянии ‎и ‎своего ‎размера.‏ ‎На‏ ‎глаза ‎попался‏ ‎немец ‎примерно‏ ‎моего ‎телосложения ‎и ‎роста. ‎И‏ ‎что‏ ‎немаловажно‏ ‎его ‎форма‏ ‎была ‎практически‏ ‎без ‎повреждений.‏ ‎Я‏ ‎быстро ‎переоделся‏ ‎в ‎колючее ‎немецкое ‎барахло. ‎Кровь‏ ‎на ‎форме‏ ‎замыл‏ ‎водой ‎из ‎фляжки.‏ ‎А ‎что‏ ‎машина ‎есть, ‎форма ‎есть,‏ ‎немецкий‏ ‎почти ‎знаю.‏ ‎Все ‎дороги‏ ‎мои. ‎Махну ‎сначала ‎в ‎Брест‏ ‎к‏ ‎нашим, ‎потом‏ ‎в ‎крепость,‏ ‎а ‎там ‎найду ‎Нюру ‎и‏ ‎махнем‏ ‎с‏ ‎ней ‎куда-нибудь‏ ‎на ‎хутор.‏ ‎Пересидим ‎там‏ ‎пока‏ ‎война ‎идет,‏ ‎а ‎потом ‎посмотрим ‎кто ‎победит‏ ‎и ‎уже‏ ‎будем‏ ‎дальше ‎кумекать, ‎что‏ ‎делать ‎дальше.‏ ‎После ‎разгрома ‎фашистских ‎трофейщиков‏ ‎я‏ ‎считал, ‎что‏ ‎все ‎мои‏ ‎долги ‎перед ‎Родиной ‎отданы. ‎Тут‏ ‎же‏ ‎в ‎душе‏ ‎заскреблись ‎кошки:‏ ‎«А ‎как ‎же ‎присяга?» ‎Но‏ ‎внутренний‏ ‎голос‏ ‎тут ‎же‏ ‎услужливо ‎подсказал:‏ ‎«А ‎присяга‏ ‎для‏ ‎дурачков». ‎Успокоив‏ ‎свою ‎совесть ‎я ‎начал ‎подыскивать‏ ‎себе ‎автотранспорт.‏ ‎Машина‏ ‎с ‎оружием ‎была‏ ‎сильно ‎повреждена‏ ‎взрывами ‎гранат, ‎к ‎тому‏ ‎же‏ ‎из ‎ее‏ ‎бензобака ‎вытекал‏ ‎бензин. ‎Но ‎вторая ‎с ‎дохлыми‏ ‎фрицами‏ ‎была, ‎как‏ ‎только ‎выписана‏ ‎с ‎фашистского ‎склада.

Когда ‎я ‎уже‏ ‎примерял‏ ‎немецкую‏ ‎пилотку ‎в‏ ‎боковом ‎зеркале‏ ‎заднего ‎вида‏ ‎грузовика,‏ ‎к ‎машине‏ ‎подъехали ‎четыре ‎фашиста ‎на ‎двух‏ ‎мотоциклах ‎с‏ ‎пулеметами‏ ‎в ‎колясках. ‎На‏ ‎их ‎шеях,‏ ‎на ‎цепочках ‎висели ‎овальные‏ ‎металлические‏ ‎таблички ‎с‏ ‎орлом ‎и‏ ‎какой-то ‎надписью. ‎Офицер ‎в ‎пыльном‏ ‎кожаном‏ ‎пальто ‎что-то‏ ‎мне ‎прокричал.‏ ‎Я ‎разобрал ‎только ‎основной ‎смысл‏ ‎–‏ ‎он‏ ‎думал, ‎что‏ ‎я ‎немец‏ ‎и ‎спрашивал,‏ ‎кого‏ ‎черта ‎здесь‏ ‎происходит. ‎Я ‎по ‎дебильному ‎заулыбался‏ ‎офицеру ‎вытянувшись‏ ‎перед‏ ‎ним ‎и ‎щелкнул‏ ‎каблуками ‎на‏ ‎манер ‎немцев, ‎одновременно ‎выпуская‏ ‎длинную‏ ‎очередь ‎из‏ ‎автомата ‎по‏ ‎нему ‎и ‎водителю ‎мотоцикла. ‎Второй‏ ‎мотоциклист‏ ‎попытался ‎скрыться,‏ ‎а ‎пулеметчик‏ ‎в ‎люльке ‎дал ‎по ‎мне‏ ‎очередь,‏ ‎но‏ ‎мотоцикл ‎дернулся‏ ‎и ‎все‏ ‎пули ‎ушли‏ ‎в‏ ‎машину ‎и‏ ‎в ‎уже ‎мертвого ‎офицера ‎из‏ ‎первого ‎экипажа.

Я‏ ‎выпустил‏ ‎оставшиеся ‎патроны ‎по‏ ‎пулеметчику ‎из‏ ‎автомата, ‎потом ‎прыжок ‎в‏ ‎сторону‏ ‎и ‎я‏ ‎на ‎лету‏ ‎выхватил ‎из ‎кармана ‎пистолет ‎Вальтер.‏ ‎Еще‏ ‎пара ‎выстрелов‏ ‎из ‎него‏ ‎и ‎водитель ‎повис ‎на ‎руле.‏ ‎Неуправляемый‏ ‎никем‏ ‎мотоцикл ‎завалился,‏ ‎наехав ‎на‏ ‎погибшего ‎нашего‏ ‎бойца.‏ ‎Пограничная ‎застава‏ ‎хоть ‎и ‎мертвая ‎продолжала ‎сражаться‏ ‎с ‎захватчиками.

Оглядев‏ ‎поле‏ ‎боя, ‎я ‎с‏ ‎удовлетворением ‎отметил,‏ ‎что ‎теперь ‎пограничники ‎могут‏ ‎спать‏ ‎спокойно. ‎Тринадцать‏ ‎вражеских ‎солдат‏ ‎уже ‎никогда ‎не ‎будут ‎топтать‏ ‎землю‏ ‎нашей ‎Родины.‏ ‎Оставался ‎открытым‏ ‎вопрос, ‎что ‎делать ‎с ‎телами‏ ‎наших‏ ‎бойцов.‏ ‎Всех ‎похоронить‏ ‎у ‎меня‏ ‎не ‎было‏ ‎ни‏ ‎сил, ‎ни‏ ‎времени. ‎Немцы ‎могли ‎снова ‎приехать‏ ‎сюда ‎в‏ ‎любую‏ ‎минуту. ‎Выпив ‎остатки‏ ‎трофейного ‎коньяка‏ ‎из ‎фляжки ‎помянул ‎Ивана‏ ‎и‏ ‎всех ‎погибших‏ ‎пограничников, ‎потом‏ ‎выкинул ‎пустую ‎флягу, ‎у ‎меня‏ ‎была‏ ‎основная ‎с‏ ‎водой ‎на‏ ‎поясе ‎и ‎лишний ‎груз ‎таскать‏ ‎не‏ ‎хотелось.‏ ‎Я ‎решил‏ ‎оставить ‎все‏ ‎как ‎есть‏ ‎и‏ ‎больше ‎никого‏ ‎не ‎хоронить. ‎Нужно ‎было ‎спасать‏ ‎Нюру. ‎От‏ ‎тяжелых‏ ‎размышлений ‎снова ‎захотелось‏ ‎есть. ‎У‏ ‎меня ‎всегда ‎так, ‎если‏ ‎надо‏ ‎хорошо ‎подумать‏ ‎или ‎у‏ ‎меня ‎какие-то ‎проблемы, ‎то ‎почему-то‏ ‎сразу‏ ‎хочется ‎есть.‏ ‎Я ‎снова‏ ‎дошел ‎до ‎фляги ‎с ‎горохом‏ ‎со‏ ‎свининой‏ ‎и ‎жуя‏ ‎разваристые ‎горошины‏ ‎с ‎волокнами‏ ‎мяса,‏ ‎решил ‎что‏ ‎с ‎кузовом ‎дохлых ‎фрицев, ‎будет‏ ‎ехать ‎совсем‏ ‎не‏ ‎комфортно, ‎и ‎нужно‏ ‎искать ‎другое‏ ‎решение ‎транспортной ‎проблемы. ‎Решение‏ ‎пришло‏ ‎само ‎собой,‏ ‎когда ‎мой‏ ‎взгляд ‎упал ‎на ‎перевернувшийся ‎мотоцикл.‏ ‎Закончив‏ ‎есть ‎я‏ ‎вернул ‎мотоцикл‏ ‎в ‎горизонтальное ‎положение ‎и ‎начал‏ ‎в‏ ‎его‏ ‎коляску ‎грузить‏ ‎пулемет ‎и‏ ‎дополнительные ‎боеприпасы‏ ‎к‏ ‎нему.

Ранец ‎с‏ ‎едой ‎перекочевал ‎туда ‎же. ‎Внезапно‏ ‎мой ‎взгляд‏ ‎упал‏ ‎на ‎зеленую ‎фуражку‏ ‎Ивана, ‎которая‏ ‎сиротливо ‎лежала ‎рядом ‎с‏ ‎моей‏ ‎снятой ‎формой.‏ ‎Я ‎понял,‏ ‎что ‎чуть ‎не ‎забыл ‎самое‏ ‎важное,‏ ‎и ‎бережно‏ ‎засунул ‎фуражку‏ ‎в ‎ранец ‎с ‎едой.

Ради ‎любопытства‏ ‎глянул‏ ‎на‏ ‎нагрудную ‎бляху‏ ‎с ‎белого‏ ‎металла ‎у‏ ‎убитого‏ ‎мотоциклиста ‎и‏ ‎прочитал ‎надпись: ‎«Feldgendarmerie». ‎И ‎перевел:‏ ‎«Полевая ‎жандармерия».‏ ‎Примерно‏ ‎было ‎понятно, ‎что‏ ‎эти ‎мотоциклисты‏ ‎оказались ‎что-то ‎типа ‎нашего‏ ‎военного‏ ‎патруля. ‎Вообщем‏ ‎военная ‎милиция.

Перед‏ ‎поездкой ‎я ‎решил ‎разобраться, ‎как‏ ‎обращаться‏ ‎и ‎стрелять‏ ‎из ‎немецкого‏ ‎пулемета ‎МГ-34. ‎Покумекав ‎над ‎механизмом‏ ‎пулемета,‏ ‎я‏ ‎разобрался, ‎как‏ ‎стрелять ‎и‏ ‎перезаряжать ‎его,‏ ‎а‏ ‎потом ‎мне‏ ‎удалось ‎зарядить ‎его ‎двойной ‎магазин‏ ‎из ‎бочонков‏ ‎новыми‏ ‎патронами.

Начинало ‎смеркаться. ‎Я‏ ‎завел ‎мотор‏ ‎и ‎окинул ‎прощальным ‎взглядом‏ ‎притихшую‏ ‎заставу. ‎Странное‏ ‎чувство ‎овладело‏ ‎мной. ‎Все ‎мои ‎товарищи ‎погибли,‏ ‎а‏ ‎я ‎живой,‏ ‎сытый, ‎потому‏ ‎как ‎не ‎нашел ‎в ‎себе‏ ‎силы‏ ‎подняться,‏ ‎как ‎те‏ ‎четыре ‎смельчака-пограничника,‏ ‎в ‎свой‏ ‎последний‏ ‎бой. ‎Нашел‏ ‎причины, ‎чтобы ‎спрятаться ‎от ‎врага.‏ ‎– ‎Прощайте‏ ‎ребята‏ ‎и ‎простите ‎меня,–‏ ‎тихо ‎произнес‏ ‎я, ‎газанул ‎мотором ‎и‏ ‎покатил‏ ‎на ‎мотоцикле‏ ‎навстречу ‎наступающему‏ ‎врагу, ‎в ‎сторону ‎Брестской ‎крепости.