После ‎обеда‏ ‎закружил ‎снежок, ‎и ‎к ‎вечеру‏ ‎наш ‎двор‏ ‎потихоньку‏ ‎принарядился. ‎Иначе ‎было‏ ‎бы ‎совсем‏ ‎грустно ‎- ‎слякоть ‎в‏ ‎рождественские‏ ‎дни. ‎А‏ ‎когда ‎развеялись‏ ‎тучки, ‎появился… ‎он. ‎Я ‎смотрел‏ ‎на‏ ‎него ‎минут‏ ‎десять. ‎Аж‏ ‎дыхание ‎затаил. ‎Скажи ‎кому ‎завтра,‏ ‎засмеют.‏ ‎Но‏ ‎он ‎не‏ ‎был ‎галлюцинацией!‏ ‎Он ‎сидел‏ ‎на‏ ‎подоконнике ‎со‏ ‎стороны ‎улицы. ‎Чёртик ‎- ‎рыжий,‏ ‎с ‎белыми‏ ‎подпалинами,‏ ‎сидел ‎по-турецки, ‎немного‏ ‎сутулясь. ‎Заходящее‏ ‎солнце ‎хорошо ‎освещало ‎его‏ ‎треугольную‏ ‎головёнку. ‎Редкие‏ ‎цыплячьи ‎волосины‏ ‎на ‎затылке ‎время ‎от ‎времени‏ ‎перебирал‏ ‎ветерок. ‎Чёртик‏ ‎глядел ‎куда-то‏ ‎вдаль, ‎прищуривался, ‎шевелил ‎пухлыми ‎серыми‏ ‎губами,‏ ‎шмыгал‏ ‎носом. ‎Слышать‏ ‎шмыганий ‎я,‏ ‎конечно, ‎не‏ ‎слышал,‏ ‎зато ‎хорошо‏ ‎видел ‎странную ‎фигурку ‎в ‎профиль,‏ ‎и ‎то,‏ ‎как‏ ‎ритмично ‎подёргивается ‎и‏ ‎сморщивается ‎овальный‏ ‎носик ‎этого ‎существа. ‎Да-да,‏ ‎вовсе‏ ‎не ‎пятачок,‏ ‎коим ‎чертей‏ ‎награждают ‎разные ‎художники, ‎а ‎вполне‏ ‎нормальный‏ ‎носик. ‎Навроде‏ ‎человеческого, ‎только‏ ‎подлиннее, ‎схожий ‎с ‎баклажанчиком. ‎Чёртик‏ ‎был‏ ‎совсем‏ ‎ещё ‎зелёным,‏ ‎хлюпиком ‎весом‏ ‎в ‎полкило,‏ ‎а‏ ‎рожки ‎его,‏ ‎вероятно, ‎стали ‎пробиваться ‎совсем ‎недавно,‏ ‎причем ‎один‏ ‎рос‏ ‎быстрее. ‎Я ‎щёлкнул‏ ‎по ‎стеклу.‏ ‎Чёртик ‎даже ‎ушком ‎не‏ ‎повел.‏ ‎Пришлось ‎стукнуть‏ ‎сильнее. ‎Он‏ ‎неторопливо ‎повернул ‎голову, ‎встал, ‎подошел‏ ‎к‏ ‎окну ‎вплотную‏ ‎и ‎показал‏ ‎на ‎форточку, ‎которую ‎я ‎с‏ ‎небольшой‏ ‎опаской‏ ‎отворил. ‎Визитёр‏ ‎в ‎два‏ ‎приёма ‎забрался‏ ‎в‏ ‎квартиру, ‎сипло‏ ‎пробормотал ‎слова ‎благодарности ‎и ‎потер‏ ‎щёки. ‎Далее,‏ ‎преисполненный‏ ‎достоинства, ‎он ‎поцокал‏ ‎в ‎мою‏ ‎сторону. ‎Запаха ‎серы ‎я‏ ‎не‏ ‎почувствовал, ‎скорее‏ ‎пахнуло ‎плюшевым‏ ‎мишкой ‎из ‎детства.

   - Не ‎поскользнитесь, ‎э…‏ ‎-‏ ‎я ‎перевернул‏ ‎пустую ‎кастрюльку‏ ‎вверх ‎дном, ‎поставил ‎её ‎на‏ ‎пол.‏ ‎-‏ ‎Присаживайтесь.

   С ‎грацией‏ ‎балетмейстера ‎он‏ ‎устроился ‎на‏ ‎краешке‏ ‎кастрюли, ‎скрестив‏ ‎на ‎груди ‎ручонки.

- Уж ‎не ‎обижайтесь.‏ ‎Хочу ‎убедиться,‏ ‎-‏ ‎прежде ‎чем ‎устроиться‏ ‎в ‎кресле‏ ‎напротив, ‎я ‎дотронулся ‎до‏ ‎инфернального‏ ‎пришельца.

   Его ‎плечико‏ ‎можно ‎было‏ ‎сравнить ‎с ‎велюровым ‎подлокотником. ‎Правда,‏ ‎оно‏ ‎излучало ‎весьма‏ ‎реальное ‎и‏ ‎весьма ‎нездоровое ‎тепло.

   - Не ‎сомневайтесь, ‎я‏ ‎чёрт.‏ ‎И‏ ‎я ‎приболел.‏ ‎Температура, ‎-‏ ‎протянул ‎гость‏ ‎фальцетом,‏ ‎тоскливо ‎зыркнув‏ ‎на ‎меня ‎из-под ‎красных ‎бровей.‏ ‎Его ‎выпуклые‏ ‎глазюки‏ ‎цвета ‎обработанного ‎янтаря‏ ‎напомнили ‎лемуровы.

   - Январь‏ ‎на ‎дворе, ‎однако, ‎-‏ ‎напомнил‏ ‎я.

   - Угу. ‎Летом‏ ‎у ‎вас‏ ‎приятнее, ‎- ‎нахохлился ‎собеседник.

   - Какими ‎судьбами?‏ ‎-‏ ‎Я ‎снял‏ ‎с ‎бельевой‏ ‎веревки ‎старый ‎шерстяной ‎платок ‎и‏ ‎протянул‏ ‎чертику:

   - Закутайся.

   - Спасибо.‏ ‎- ‎Он‏ ‎набросил ‎платок‏ ‎на ‎плечи‏ ‎и‏ ‎стал ‎похож‏ ‎на ‎восточного ‎мудреца. ‎- ‎Мне‏ ‎бы ‎домой.‏ ‎Подышать‏ ‎у ‎серного ‎источника.‏ ‎На ‎камушках‏ ‎лавовых ‎полежать. ‎Эх…

   - В ‎чем‏ ‎же‏ ‎дело?

   - Нельзя. ‎Я‏ ‎прикрепленный.

   - Ого! ‎Новый‏ ‎глава ‎нашего ‎ЖЭКа? ‎- ‎мне‏ ‎стало‏ ‎смешно.

   - Извините, ‎мне‏ ‎неведомо, ‎кто‏ ‎такой ‎Джек. ‎Я ‎прикреплен ‎к‏ ‎вам.

   - И‏ ‎чем‏ ‎займемся? ‎Устроим‏ ‎адскую ‎вечеринку?‏ ‎- ‎хохотнул‏ ‎я.

   Мой‏ ‎игривый ‎порыв‏ ‎не ‎прошёл. ‎Зрачки ‎гостя ‎расширились,‏ ‎мордашка ‎раздулась.‏ ‎

Вылитый‏ ‎наш ‎кот ‎Персик.‏ ‎Вот ‎уж‏ ‎преисподнее ‎мастерство ‎- ‎менять‏ ‎обличье.‏ ‎Чертова ‎

генетика!

   - Ладно,‏ ‎не ‎дуйся,‏ ‎- ‎примирительно ‎сказал ‎я.

   - Учтите, ‎когда‏ ‎люди‏ ‎перестают ‎отдавать‏ ‎добро, ‎появляемся‏ ‎мы. ‎Прикрепленные, ‎- ‎он ‎потупился.

   - Добро?‏ ‎Прикрепленные?‏ ‎А‏ ‎эти… ‎ангелы?‏ ‎Ангелы-хранители ‎которые.‏ ‎Они ‎тогда‏ ‎куда?

   - Уступают‏ ‎место ‎нам.‏ ‎Паритет. ‎Когда ‎видно, ‎что ‎человек‏ ‎неисправим. ‎Черств,‏ ‎злобен.‏ ‎Или ‎равнодушен. ‎Находясь‏ ‎рядом, ‎мы‏ ‎соразмерно ‎его ‎неправедным ‎поступкам‏ ‎растем,‏ ‎крепнем. ‎Сопровождаем.‏ ‎Ждем ‎момента,‏ ‎когда… ‎И ‎доставляем, ‎туда, ‎к‏ ‎нам.‏ ‎Уяснили? ‎-‏ ‎чёртик ‎по-учительски‏ ‎возвысил ‎голосок.

   - Разумеется. ‎Но ‎при ‎чем‏ ‎тут‏ ‎я?‏ ‎Со ‎мной‏ ‎– ‎порядок.‏ ‎Позавчера ‎не‏ ‎позволил‏ ‎продавщице ‎обсчитать‏ ‎себя. ‎На ‎прошлой ‎неделе ‎тщательно‏ ‎помыл ‎полы‏ ‎во‏ ‎всей ‎(я ‎поморгал)‏ ‎квартире. ‎Честно.

   - Ваши‏ ‎примеры ‎годятся ‎лишь ‎для‏ ‎вас‏ ‎лично. ‎Остальным‏ ‎от ‎этого‏ ‎ни ‎тепло ‎ни ‎холодно, ‎-‏ ‎адов‏ ‎визитёр ‎поежился.

   - Каким‏ ‎ещё ‎остальным?

   - Живущим.‏ ‎Пока. ‎И ‎могущим ‎выбирать.

   - Великолепно. ‎–‏ ‎Хм…‏ ‎Получается,‏ ‎я… ‎я…‏ ‎допрыгался, ‎что‏ ‎ли? ‎Хм.‏ ‎Возможно.‏ ‎Мишке ‎из‏ ‎отдела ‎снабжения ‎с ‎отчётом ‎не‏ ‎помог? ‎Не‏ ‎помог.‏ ‎Наврал, ‎что ‎болен.‏ ‎Ильиничне, ‎соседке,‏ ‎лампочку ‎в ‎ванной ‎уже‏ ‎год‏ ‎меняю. ‎Почему?‏ ‎Неохота. ‎Деду‏ ‎в ‎последний ‎раз ‎когда ‎звонил?‏ ‎А‏ ‎вчера ‎нагрубил‏ ‎кондуктору ‎в‏ ‎трамвае. ‎Мда, ‎кривая ‎ползет ‎вниз.‏ ‎Ситуация…‏ ‎Постой.‏ ‎А ‎выбор?‏ ‎Или ‎как‏ ‎там, ‎последняя‏ ‎попытка?

   - Да!‏ ‎Я ‎знал,‏ ‎что ‎вы ‎небезнадежны! ‎- ‎он‏ ‎взбрыкнул, ‎как‏ ‎козлёнок.

Кастрюля‏ ‎хулиганисто ‎дзенькнула.

   - У ‎вас‏ ‎еще ‎остается‏ ‎шанс ‎вернуть ‎того, ‎ну,‏ ‎с‏ ‎пуховыми ‎крыльями.‏ ‎Иногда ‎получается‏ ‎его ‎вернуть.

   - Вот ‎как? ‎- ‎я‏ ‎с‏ ‎тревогой ‎наблюдал‏ ‎за ‎багровеющим‏ ‎закатным ‎небом.

   Он ‎утвердительно ‎затряс ‎головой:

   - Нужно‏ ‎успеть‏ ‎до‏ ‎наступления ‎полуночи.‏ ‎Начните ‎с‏ ‎чего-нибудь. ‎Склоните‏ ‎чашу‏ ‎весов. ‎Предположим…

   - Слушай,‏ ‎всё ‎хочу ‎спросить, ‎- ‎перебил‏ ‎я. ‎-‏ ‎Тебе-то‏ ‎какая ‎корысть? ‎Ты‏ ‎же ‎отправлен‏ ‎делать ‎это ‎свое ‎темное‏ ‎дело.

   - Тут‏ ‎солнце. ‎Оно‏ ‎яркое, ‎слепит,‏ ‎– ‎он ‎сконфуженно ‎скривился, ‎–‏ ‎глаза‏ ‎слезятся, ‎нос‏ ‎чешется. ‎Наверное,‏ ‎я ‎какой-то ‎иной. ‎Аллергик. ‎Другим-то‏ ‎нипочем,‏ ‎-‏ ‎чертик ‎вздохнул.‏ ‎- ‎Только‏ ‎не ‎думай,‏ ‎что‏ ‎я ‎тебе‏ ‎сочувствую, ‎- ‎он ‎отвел ‎взгляд‏ ‎в ‎сторону.

   - Прости.‏ ‎Ты…‏ ‎ты ‎страшно ‎свирепый,‏ ‎натуральный…

   Он ‎дёрнул‏ ‎ножонкой ‎и ‎заорал:

   - Молчи! ‎Ложь‏ ‎только‏ ‎усугубляет!

   Я ‎захлопнул‏ ‎рот.

   Чёртик ‎посопел‏ ‎несколько ‎секунд, ‎повздыхал, ‎почмокал ‎и‏ ‎резво‏ ‎крутанул ‎хвостиком:

   - Есть!‏ ‎Сейчас ‎же‏ ‎иди ‎на ‎балкон, ‎соедини ‎ладони‏ ‎в‏ ‎лодочку,‏ ‎вытяни ‎руки‏ ‎и ‎досчитай‏ ‎до ‎тринадцати.‏ ‎Поторопись.

   Ничего‏ ‎не ‎переспрашивая,‏ ‎я ‎выбежал ‎на ‎балкон, ‎сделал,‏ ‎как ‎мне‏ ‎велели,‏ ‎и ‎принялся ‎считать:

   - Один,‏ ‎два… ‎шесть…‏ ‎девять… ‎Тринадцать!

   В ‎этот ‎момент‏ ‎в‏ ‎мои ‎ладони‏ ‎что-то ‎легонько‏ ‎упало, ‎а ‎с ‎балкона ‎этажом‏ ‎выше‏ ‎раздались ‎ойканья.‏ ‎Я ‎заскочил‏ ‎в ‎комнату ‎и ‎включил ‎свет.‏ ‎Кольцо.‏ ‎Я‏ ‎поймал ‎падающее‏ ‎кольцо!

   - Её ‎зовут…‏ ‎А… ‎А…‏ ‎-‏ ‎чёртик, ‎стоящий‏ ‎у ‎моих ‎ног, ‎мучительно ‎пытался‏ ‎произнести ‎

слово,‏ ‎жмурился,‏ ‎фыркал ‎и ‎мычал.‏ ‎- ‎В‏ ‎общем, ‎узнаешь ‎сам. ‎Позже.

   - Отдам‏ ‎кольцо‏ ‎- ‎и‏ ‎спасен? ‎Но‏ ‎ведь ‎тебе ‎дадут ‎по ‎шее.‏ ‎У‏ ‎вас ‎там‏ ‎не ‎забалуешь.

   - Эгоизм‏ ‎у ‎нас ‎не ‎порок. ‎Хотя‏ ‎наказания‏ ‎мне‏ ‎не ‎избежать.‏ ‎Ничего! ‎-‏ ‎он ‎усмехнулся.‏ ‎-‏ ‎Главное, ‎вернусь‏ ‎дом…

   Чертик ‎вспыхнул ‎и ‎исчез ‎на‏ ‎полуслове. ‎Невидимая‏ ‎сила‏ ‎швырнула ‎меня ‎в‏ ‎угол, ‎лампочка‏ ‎под ‎потолком ‎лопнула, ‎а‏ ‎в‏ ‎сгущающейся ‎тьме‏ ‎возникли ‎глазищи-угли.‏ ‎Они ‎приблизились ‎ко ‎мне, ‎и‏ ‎кто-то‏ ‎из ‎ниоткуда‏ ‎гаркнул:

   - Это ‎еще‏ ‎не ‎финал, ‎букашка!

***

  …Путь ‎до ‎прихожей‏ ‎показался‏ ‎мне‏ ‎вечностью. ‎Часы‏ ‎показывали ‎без‏ ‎пяти ‎двенадцать‏ ‎ночи.

   «Бегом,‏ ‎бегом!» ‎–‏ ‎сжимая ‎кольцо, ‎я ‎прыгнул ‎на‏ ‎лестничную ‎площадку.‏ ‎В‏ ‎голове ‎неожиданно ‎закрутилось:‏ ‎«Не ‎лишайте‏ ‎парня ‎ножек, ‎не ‎лишайте‏ ‎парня‏ ‎рожек. ‎Пусть‏ ‎он ‎чертик‏ ‎- ‎ну ‎и ‎что ‎ж,‏ ‎он‏ ‎и ‎с‏ ‎рожками ‎хорош».‏ ‎Пальцы ‎тянулись ‎к ‎кнопке ‎звонка‏ ‎еще‏ ‎лет‏ ‎двести. ‎На‏ ‎пороге ‎стояла‏ ‎заплаканная… ‎она.‏ ‎Она!‏ ‎Я ‎сразу‏ ‎понял. ‎Та, ‎что ‎дороже ‎всех‏ ‎колец ‎на‏ ‎свете.‏ ‎Но ‎у ‎меня‏ ‎было ‎лишь‏ ‎одно.

   - Я ‎Григорий. ‎Вот, ‎принес‏ ‎твое‏ ‎кольцо.

   - А ‎я‏ ‎Ангелина, ‎-‏ ‎она ‎робко ‎улыбнулась.

   Жаль, ‎что ‎мы‏ ‎не‏ ‎услышали, ‎как‏ ‎над ‎нашими‏ ‎головами ‎захлопали ‎крылья.